Проверено на грамотность 
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Исполнителей усадили в полицейский фургон, а инспекторы поехали впереди нас, на машине. Нас сопровождали несколько дронов, едва ли больше десятка… Яёй сидела, как обычно, с каменным лицом — Когами упоминал, пока мы шли сюда, что она внешне всегда такая. Кагари, этот рыжий балагур, беспрестанно что-то щёлкал на приставке, которую взял даже сюда. Идиот. Масаока — старик с металлической рукой — задумчиво смотрел куда-то поверх меня, а я сидела, опираясь спиной на Когами и вытянув ноги. Все мы ждали, пока инспекторы начнут рассказывать о том, кого же убили на сей раз. Когами незаметно сжимал мою руку, потому что меня била дрожь — и он это чувствовал. Забавно, что даже сейчас у меня был стабильный преступный коэффициент, несмотря на то, что волновалась я изрядно. Первое дело, всё же…
— Как чувствуете себя, сударыня? — с усмешкой обратился ко мне старик. — Как ощущения перед выездом на первое дело?
— Скорее странно, непривычно, чем что-либо ещё, — я пожала плечами и лишь крепче сжала руку Когами. Тот сжал мою — в ответ. — Посмотрим по ситуации; всё зависит от того, что же будет нас там ждать.
Второй рукой, при помощи нейронного датчика, встроенного в коммуникатор, я продолжала своё неспешное шествие по Сети.
— Вы не боитесь, что там будет много крови, сударыня? — хитро посмотрел на меня старик, разминая здоровую руку — металлической.
— А есть ли смысл бояться крови? — я вскинула бровь. — Она у всех одинаковая, у преступника и инспектора, у гражданского и у гончего пса. Она у всех — красная.
— Тем не менее, сударыня. Будьте аккуратны.
— Обязательно, — я усмехнулась, — к тому же моя обязанность — всюду следовать за своим куратором, дабы набраться опыта работы. Так что вопрос об аккуратности нужно задавать не только мне…
Нас перебил голос инспектора Гинозе. Неизвестно ещё, до чего бы мы договорились, если бы не он. У Нобучики Гинозе был строгий, резкий голос с металлическими нотками, будто бы кричащий о субординации. Он говорил фразами лаконичными, законченными по смыслу и подчёркнутыми интонацией.
— Погибшего звали Сиаяма Дайске, ему было двадцать семь. Он работал на фабрике дронов в Хатяодзи. Тело нашли в четыре утра.
Перед нами на экранах появились изображение фабрики и записи с доступных ранее камер наблюдения. Фабрика была достаточно большим комплексом, дронов там было много, и все они были достаточно разными. Тем не менее это были не бытовые дроны, — я отметила это сразу. Скорее, промышленные, а потому стало понятно, почему же мы выехали сюда. Выход хотя бы одного такого дрона из-под контроля — это риск срыва всей партии и брака в ней же, а значит, либо министерство не хотело проблем с поставками, либо же… Что «либо», я ещё не поняла.
— Дрон разрезал жертву на части во время проверки.
— Думаете, несчастный случай? — послышался голос инспектора Цунамори. У этой же девчонки голосок был задумчив, мягок и как будто бы равнодушен. Готова поспорить, личное и работу она будет разделять до самого последнего конца, несмотря ни на что.
— Я слышал, что это уже третье подобное происшествие на фабрике за последний год. — я буквально видела, как Нобучика поправлял очки. Дурацкий аксессуар, зачем он ему нужен, если очки у него без диоптрий?.. — Здесь что-то не так…
Мы подъезжали, когда Гинозе продолжил. Видимо, обрабатывал информацию, поступающую ему на переносной терминал. То, что у нас так же носило функцию контролирующего браслета, у него было лишь средством связи и работы.
— Тело нашли в отделе по контролю работы дронов. Только там трудятся люди, остальные этапы производства полностью автоматизированы. Всего на фабрике круглосуточно работают около пятидесяти отладчиков.
— Они тут же живут? — влезла Цунамори.
— Конечно, тут же, — фыркнула я. — Сама подумай, фабрика — это огромный комплекс. Тут производится не меньше пары тысяч дронов в месяц, но их всех необходимо проверить перед вводом в эксплуатацию. Соответственно, при таком небольшом штате сотрудников им необходимо работать круглосуточно!.. И выезды куда-то за пределы фабрики — это прерывание процесса производства, а значит — потеря выгоды для хозяина фабрики. Смекаешь? — я снова фыркнула.
Это было очевидно. Ни один производитель не мог позволить себе, используя такие крупные поставки, терять в мощности производства. А всему виной — алчная человеческая натура, жаждущая выгоды в любой ситуации. Большинство людей при определенных обстоятельствах предпочтут загребать жар чужими руками, и не ясно, что из этого может выйти в данной ситуации.
— Исполнитель Масамуне почти права, — снова влез Гинозе, когда мы въехали на саму территорию фабрики. — Им нужно проводить осмотр более тысячи дронов в месяц. Рабочие живут тут же.
— Тогда интересно знать, какие у них тут развлечения. Замкнутое пространство, коллектив, в котором все всё обо всех знают... так и двинуться умом недолго.
— Тут вы правы, сударыня, — кивнул Масаока, — идеально чистых паспортов мы тут не найдём.
— Если до проверки дрона загрузить программу, которая вызывает неполадки, — опять продолжил Гинозе, — то можно легко обставить всё как несчастный случай.
Когами отчётливо фыркнул, повернув голову в сторону дверей фургона. Похоже, что он — как и все исполнители, судя по скепсису на их лицах, — не были согласны с тем, что это «несчастный случай».
— Хотите сказать… — снова влезла Цунамори.
Впрочем, логично: насколько я поняла, то она новенький инспектор, и даже минимального чутья у неё не было.
— Возможно, произошло убийство.
— Но, если у нас всего пятьдесят подозреваемых, — продолжила развивать мысль девочка. Хотя, скорее уж, девушка — я немногим старше неё, но, тем не менее почему-то чувствовала себя более опытной, несмотря на полное отсутствие социализации и знаний об окружающем мире. Хотя многие эти знания я почерпнула из книг, но всё же….
Пока инспектор собиралась с мыслями, чтобы продолжить мысль, я слегка постучала по руке Когами, которую всё ещё сжимала в своей. Ну, или он сжимал мою руку, не важно… На его приподнятую бровь я тихо начала развивать свою мысль.
— У меня есть два варианта событий, и оба мне нравятся. Либо у нас не всего, а аж пятьдесят подозреваемых, либо у подозреваемого — в единственном числе — есть сообщник. Я права? — и, дождавшись еле заметного утвердительного кивка Когами, продолжила слушать информацию о месте убийства и деле в общем.
Если опускать бессмысленно-долгий диалог инспекторов, то можно было вычленить только следующее: проблема есть, и проблема эта исключительно для нас. В здании фабрики не было сети, как и доступа Сивиллы к ней. Соответственно, просто войти внутрь и проверить всех Доминаторами мы не сможем, а это проблема. Как объяснил мне Масаока — а непонятные моменты разъяснил Когари, — сканеры определяли только цветовой фон. Они не могли проводить кематический анализ — для него необходимо было дождаться своей очереди, а это могло длиться некоторое время, скажем так. Тем не менее, БОБ с их Доминаторами лезли, так сказать, вне очереди, проводя кематический анализ мгновенно. И — исходя из его результатов — вынося приговор.
Мы остановились перед входом на фабрику. Фургон медленно открылся, и, потягиваясь, мы поспешили на выход. Кагари с сожалением оставил в машине приставку, Масаока деловито осматривался, Яёй просто оценивала обстановку, а мы с Когами просто вылезали из фургона, будучи последними. Тем не менее до нас донеслись слова инспектора Гинозе: «Говорят, идиоты учатся на собственном опыте, а умные — на ошибках других. Надеюсь, ты не идиот».
— Чего это с ним? — непонимающе перевела взгляд с Гинозы на Когами я. Когами только фыркнул.
— Гиноза считает, что есть обычные люди, есть инспекторы — а есть цепные псы, отбросы общества, изгои. И относиться к ним, как к другим людям, не имеет смысла. В его глазах мы все — лишь орудие для загонной охоты, псы, чьё предназначение — взять след и вывести охотника на добычу. У Цунамори же совершенно другое к нам отношение, она мягкотела и сентиментальна. Она считает, что мы такие же люди, как и все остальные, просто наше призвание — выполнять более грязную работу, чем их. Вот на этой почве они и собачатся.
— Понятно… — я тяжело вздохнула. — Глупцы замечают только промахи людей и не обращают внимания на их достоинства. Они подобны мухам, которые норовят сесть только на воспаленную часть тела(1).
— Абу-ль-Фарадж? — вскинул бровь Когами. Я только кивнула. — И почему же ты считаешь Гинозе глупцом?
— Всё очень просто, Когами. Только глупцы гребут всех под одну гребёнку, за стереотипами не замечая самого человека, его суть, его личность. Без подобного, более полного и объективного анализа, любое существо в первую очередь становится шаблоном.
— Возможно, — кивнул Когами и засунул руки в карманы.
Не было смысла продолжать диалог — нас догнали инспекторы, и охота на вёрткую дичь началась.
* * *
Нас встретил директор фабрики, приторно улыбаясь и разводя руками в гостеприимном жесте. Мне этот человек не понравился сразу. Толстый, я бы даже сказала, что жирный, с маленькими бегающими глазками, ровными белыми зубами и холодной льдинкой в глубине глаз. Такой станет делать только то, что принесёт ему выгоду, особенно в долгосрочной перспективе. Его голос был таким же, как и улыбка: приторно-сладким и насквозь лживым. Он был хозяином этого места, но чувствовал себя тут богом. Вслед за ним и инспекторами мы пошли на место преступления, и мне всё отчётливее казалось, что я участвую в каком-то фарсе.
Сама фабрика тоже не оставляла хороших впечатлений. Скучная, давящая обстановка, металл повсюду, гулкое противное эхо в коридорах. Тихий шелест автоматизированных производственных частей, противный скрежет лебёдок или частей для проверки дронов. Механизмы были повсюду — мне на мгновение показалось, что я тут совершенно одна, среди бездушных машин. Когами легонько тронул меня за плечо, выводя из транса, и я тряхнула головой. Ну и жуткое же место!.. Впрочем, наверное, это с непривычки. Коридор проходил мимо огороженного бронированным стеклом производственного цеха, в котором несколько десятков людей работали над тестированием дронов. Я не понимала этих людей — убили их товарища, а они продолжали свою жизнь как ни в чём не бывало. Хотя бы минимальное волнение должно было быть; конечно, смерть неизбежна, а жизнь вообще смертельная болезнь, от которой нет лекарства, но мне было непонятно другое. Улыбки людей. Едва заметные или выставленные напоказ, лживые насквозь, отдающие законченным эгоизмом и какой-то подспудной жестокостью. Я бы убила каждого из них — просто, чтобы таких вот людей становилось всё меньше и меньше. Пусть по отдельности у каждого из них психопаспорт мог бы быть и в пределах нормы, но общая давящая атмосфера не способствовала нормальному самочувствию. Интересно, в таких условиях мой психопаспорт изменится?..
Пока мы слушали разъяснения начальника фабрики, Кагари, закинув руки за голову. с непонятной мне усмешкой заявил:
— Какой же ужас! Полная изоляция… — и никто не отреагировал.
Впрочем, все были согласны. «Сеть» была создана для того, чтобы люди выпускали стресс и накопившийся негатив, оставаясь чистыми и создавая идеальное общество. Без способа сбросить напряжение психопаспорта здешних работников должны были стать едва ли не чёрными, но… Этого тут не произошло. Значит, у них был всё же какой-то способ сброса напряжения. Вот только какой именно?..
На месте преступления мы оказались спустя ещё минут десять.
— Дрон убрал тело вскоре после обнаружения, — начал свой рассказ начальник фабрики. — Здесь должна быть запись, — и он протянул Яёй дискету с информационным чипом.
Она вставила её в боковину «хранилища Доминаторов», как я назвала этот чемодан с колёсиками, и голографическое изображение расчленённого тела возникло на едва отмытом от крови полу, как будто возвращая к жизни ужасную картинку. Дрон действительно расчленил тело; нога, отрезанная до колена, валялась рядом с головой, неестественно вывернутые руки были разложены в стороны. Да и само тело было перерублено пополам. что тоже не добавляло картине эстетичности. Когами положил мне руку на плечо и сжал, вопросительно заглядывая в глаза. На удивление, я ничего не чувствовала, как будто передо мной был не труп, расчленённый и изуродованный, а очередная неинтересная книга. Я пожала плечами, и Синъя кивнул, улыбаясь.
— Судя по всему, дрон начал расчленять его тело, пока то ещё дышало, — продолжил начальник фабрики.
— Ну и ну, — покачал головой Кагари, с задорным весельем, каким-то даже бесшабашным, осматривая тело.
— Кто-нибудь мог желать господину Сиаяме зла? — стандартный вопрос в нашем случае задал Гинозе. Чем-то он мне напоминал Цербера, стража подземного царства из древнегреческой мифологии…
— Не думаю, — покачал головой теперь уже начальник фабрики. — Он был образцовым сотрудником, и его психопаспорт всегда был в норме. Вероятно, несчастный случай.
На это все исполнители дружно скривили губы в гримасах презрения, выражающих наше отношение к подобному заявлению. Серьёзно? Несчастный случай? Я бы поняла, если бы это был единичный случай, тогда происшествие можно было бы назвать случайностью. Но один раз — случайность, два — совпадение, а три — закономерность. Именно эту мысль я и высказала Когами, Кагари и Цунамори после того, как мы отправили запись с трупом в лабораторию к Каранамори.
— Масаока уже говорил о том, что это убийство. Вы тоже так считаете, Масамуне? — задала мне вопрос Цунамори.
— Это очевидно. Судя по состоянию жертвы и характеру ран, это была либо месть, либо обида, и обида очень большая. Исходя из данных о предыдущих происшествиях, — я открыла данные на коммуникаторе, — то кто-то затаил серьёзную обиду на остальных работников и планомерно их выбивает из колеи.
— А где ты достала эти записи? — выгнул бровь Когами. — И когда ты только успела?
— Ну, пока ты и Яёй сопровождали инспектора Гинозе, я пошла с Масаокой, Кагари и Цунамори, если помнишь. Там я просто отправила просьбу Каранамори, а она — проницательная женщина — уже давно всё подготовила и скинула мне. Что характерно, ни разу характер повреждений не повторялся, как будто на разных людей затаили обиду по разным причинам. В первый раз были отрезаны руки и ноги, работник умер от кровопотери. Второй раз — сначала была отрублена голова, а потом искромсано тело. В третий раз — сначала был вырезан кусок бока, потом отрублена рука, потом — разрез по линии черепа, а потом уже остальные раны. В любом случае, все три жертвы мучились перед смертью.
— И вы это поняли, только взглянув на всё это? — у Цунамори так забавно поднялись брови в удивлении, что я улыбнулась.
— Ваш преступный индекс, госпожа инспектор, не превышает нормы и чист как никогда. Мой же преступный индекс стабильно находится на уровне между нормой и смертельным режимом парализатора, и я мыслю иначе, как и все цепные псы Бюро. Для нас факт преступления — это как запах добычи, которая уже здесь, но её ещё необходимо нагнать. Преступление отличается от несчастного случая так же, как небо — от земли. И одна из основных черт преступления — это последствия. Дурные последствия преступлений живут дольше, чем сами преступления, так сказал ещё Вальтер Скотт. И он абсолютно прав. Преступление может быть мелким — отобрать конфету у ребёнка, толкнуть старика или коллегу, — но преступление совершено в один момент времени. Последствия же этого будут тянуться много дольше, чем сам проступок, — и я принялась за еду.
Масаока, старая, опытная ищейка, одобрительно смотрел на меня, порой переводя взгляд на задумчивую Цунамори. Когами улыбался мне одними глазами, сидя прямо напротив. Наконец к нам присоединился и Кагари.
— Никудышное тут место работы, — с какой-то лёгкой иронией заявил он, пережевывая весьма скромный обед. — Не могу представить, каково это — жить без доступа к сети, в наши-то дни…
— И всё же показатели цветового фона сотрудников достаточно стабильны, — Цунамори за обедом листала информацию о преступлении, просматривая данные о сотрудниках. Голо-экран она развернула к нам, как бы доказывая свои слова.
— Пф, — тряхнул растрёпанными волосами рыжик. — Везде можно найти себе развлечение, — помахивая вилкой с наколотым на неё омлетом, стал объяснять он. Правда, закончить ему не дали.
— Как идут дела? — с приторной улыбочкой и прищуренными глазами просил нас начальник фабрики, приближаясь. — Нашли что-нибудь подозрительное?
— Нет, — ответила Цунамори, твёрдо — чего я от неё не ожидала — встречая взгляд директора фабрики. — В ваших данных нет зацепок… — она хотела сказать что-то ещё, но нас прервали грохот и звон тарелок по полу.
Я перевела взгляд туда, откуда донёсся противный моим ушам звук. Пятеро сотрудников, окружив еще одного, насмехались над ним. Разнос этого самого, последнего сотрудника, был опрокинут, и еда, стоявшая на нём, была рассыпана по полу и частично растоптана. Бедняга пытался подняться, но пинки не давали ему этого сделать.
— Эй, жёлто-зеленый, сегодня опять собираешься обедать в своей личной комнатке? — спросил один из сотрудников, и затем снова грянул смех.
Потянувшегося за тарелкой с рисом беднягу ждало разочарование: тарелку пнули, и она со звоном укатилась дальше. Я тяжело вздохнула, понимая, что такое поведение — в отсутствие других развлечений — есть способ сбрасывать стресс, и тем не менее считала его неприемлемым. Есть настольные игры, караоке, словесные игры, книги, фильмы, записанные на дискетах и других И.Н., — так почему же они ведут себя так? Я бы за такое с собой обращение убила бы…. Я замерла, не донеся вилку до рта. Неужели этот малый — убийца?.. Не верю!..
— Что происходит? Какой ужас… — высказалась по поводу этой ситуации Цунамори.
Я хотела было встать, чтобы помочь парню, но Когами удержал меня и слегка покачал головой. На вскинутую вопросительно бровь он указал пальцем на себя — и на компанию ублюдков, и я кивнула. Пусть и была не согласна… Хотя да, это должна сделать не я. Ведь если ему поможет девушка, тем более такая симпатичная, проблем у него станет ещё больше; а если это сделает мужик — то сотрудники могут и понять, что, хотя бы пока мы тут, стоит отказаться от привычных развлечений.
— А, вы про них, — как будто говоря о погоде, ответил начальник фабрики, смотря в ту же сторону, куда и мы. Да вообще все взгляды в столовой были привлечены к этому сброду, к небольшой стайке шакалов, окруживших зайца. — Не стоит вмешиваться. Такое бывает время от времени. У нас на производстве нет особых развлечений, — продолжая говорить таким тоном, будто говорил о погоде, начальник фабрики даже начал улыбаться. Мои кулаки помимо воли сжимались, но я пока ещё держала себя в руках, в основном — стараниями Когами. — Так что нужен человек, который мог бы забавлять других. Если психопаспорт достаточно сильно потемнеет, — перебил хотевшую встрять Акане этот жирный боров, — мы немедленно переведём его на другое место работы. Как я уже говорил, мы заботимся о психологическом состоянии наших сотрудников.
Тем временем уже собравшего свой обед и поднявшегося «зайца» пнул один из «шакалов», отчего тот снова упал и рассыпал еду. Мне было противно наблюдать за этим.
— У него своя роль, как и у других. Возможно, Сивилла рекомендовала работать ему тут именно потому, что он лучше других подходит для этого, — закончил свою речь начальник фабрики.
Не выдержали мы с Когами одновременно; он встал и направился к бедняге-сотруднику, а я наконец-то получила возможность раскрыть рот.
— А тот, кто может посмеяться и закрыть на это глаза, как нельзя лучше подходит для управления подобным местом, великая милость системы Сивилла, — я посмотрела в глаза слегка удивлённому дьяволу этого места, который был прежде всего удивлён самим фактом того, что кто-то ему противоречил. В конце концов, он к такому не привык. — Таким людям, как вы, хочется подарить открыточку с цитатой Ганди: «Двуличность — не значит многогранность!»
Пока я высказывала начальнику фабрики всё, что я о нём думаю, Когами успел подойти к «зайцу» и помочь ему подняться. В это же время я заприметила и жёсткую усмешку Цунамори, адресованную очень удивлённому дьяволу этой фабрики.
* * *
Нам предоставили комнату, в которой мы могли проводить анализ ситуации и совещания. Там мы и собрались, анализируя данные. Я кожей чувствовала подвох, да и все остальные тоже. Масаока стоял у головизора и механической рукой отмечал интересующие нас моменты.
— Если начальник говорит правду, то всегда есть сотрудник, чей цветовой фон со временем ухудшается, — он показывал рукой на цветовые карточки сотрудников, перечёркнутых крест-накрест. — Его затем переводят на другое место работы. Однако за последний год никого не переводили, — он указал за досье «зайца», и я тихо прошептала, склонившись к своему куратору, свои догадки.
— Ещё в столовой я подумала, что убила бы за такое отношение, — Когами взглянул на меня в ожидании продолжения. — Он убийца, да?
— Скорее всего, — кивнул цепной пёс и продолжил слушать размышления Масаоки.
Меня же заинтересовала реакция на ситуацию у Нобучики Гинозе: он сидел, нахмурившись и подперев ладонью голову. Он выглядел не то чтобы хмурым, — скорее, до крайности раздражённым и злым.
— Первая жертва как раз умерла год назад? — влезла Цунамори.
— Да. По данным, которые отрыл Каранамори, первое убийство произошло именно тогда. Вот снимки, которые ей удалось достать из архива, — и я вывела на голопроектор расчленённое тело жертвы. Через буквально полминуты я его убрала, так как Масаока решил продолжить.
— И весь год сотрудники издевались над одним и тем же человеком. Данные ясно это показывают, — старый пёс отошёл и проследил механической рукой психопаспортные данные «зайца». — Цветовой фон других сотрудников чист, психопаспорт потемнел только у одного человека.
— Юджи Канехара, — воскликнула Цунамори, подрываясь с места. — Это над ним насмехались в столовой!
— Да, милашка, именно так. И заметь, цветовой фон его психопаспорта — жёлто-зелёный.
— Оттуда и прозвище, — кивнул на мои слова Когане. — Похоже, здесь все знают, какой у кого цветовой фон…
— Судя по последнему измерению, — скучающим голосом продолжил мысль моего куратора Лисёныш, — его цветовой фон был темнее всего за день до убийства, пятого ноября. А сейчас — его показатель улучшился.
— Как же так? — растерянно округлила глазёнки Цунамори. — Ничего не понимаю! — она плюхнулась на стул и подпёрла руками подбородок, опираясь на стол. — Как цветовой фон может стать лучше после убийства?..
— Всё просто, Милашка, — решила я ответить. — Другие сотрудники весь год вымещали злобу и стресс на Канехаре, а вот ему стресс было некуда сбрасывать. По всей видимости, когда Канехара осознавал, что находится на грани, он совершал убийство, сбрасывая стресс и ища отмщения, после чего его цветовой фон светлел.
— Раньше, когда мы ещё не проводили кематический анализ, — решил дать ещё немного разъяснений Масаока, — подобные происшествия не были такой уж редкостью.
— Прекрати! — рявкнул на стального пса инспектор Гинозе, и я непроизвольно дёрнулась.
Ор Гинозе, иначе и не скажешь, застал меня врасплох, и я едва не упала со стула. К счастью, меня удержал Когами и слегка приобнял, успокаивая. Почти тут же отпустил, конечно, но чувствовать такие ненавязчивые поддержку и заботу было прекрасно и ново. А Гинозе тем временем вскочил со стула и продолжал на повышенных тонах выговаривать стальному псу:
— Опять ты про свою интуицию детектива! — его лицо перекосилось, а глаза сузились, и блики от очков делали это выражение лица ещё более зловещим. — Ты сам себя обманываешь! Лишнее доказательство того, что потенциальные преступники вроде тебя бесполезны!!! — в ответ на эти слова Масаока только тихо хмыкнул и с усмешкой отвёл взгляд от инспектора. — Мы не можем опираться на догадки, построенные на косвенных уликах. Наша работа — поддерживать в обществе порядок, основа которого — коэффициент преступности, определяемый Сивиллой.
— Ну и что это за порядок, — я тяжело вздохнула, — если за год умерли уже трое? Или для вас смерть не имеет запаха, инспектор Гинозе?
— Положись на нас, Гино, — взял слово мой куратор. — Мы выведем Канехару на чистую воду и докажем тебе, что…
— Довольно! — стукнул кулаком по столу инспектор.
Правда, намечающийся скандал прервала Цунамори. Тонко девочка вмешалась, взяв всю ярость нашего Цербера на себя. Она вывела его из комнаты для какого-то разговора, а мы остались внутри, каждый думая о своём.
— Я понимаю, что подвигло этого «зайца», Канехару Юдзи, на убийство. Я могу понять его мотив. Но чего я не могу понять — зачем он повторялся?.. Убить можно по-разному, существуют миллионы способов! За годы своего развития человечество только и делало, что искало способы усекновения себе подобных. Так почему он выбирал постоянно один и тот же способ?..
— Это надо спросить у него, — покачал головой Лисёныш. — Ну, а что ты думаешь о наших инспекторах, новенькая ищейка? — и Кагари с ухмылочкой уставился на меня.
— Гинозе — Цербер, Цунамори — мать милосердия, — просто ответила я, выдавая свои ассоциации в ответ.
С тихим «хм?» Кагари даже откинулся на спинку стула:
— И почему же так?..
— Ну, — ответила я, — всё очень просто. Гинозе — как страж, он стоит на тонкой грани. Он считает, что охраняет мир от нас, от таких, как мы, и для него мы не более чем инструмент. В то же время он сторожит что-то внутри себя, не даёт сорваться себе и постоянно балансирует на лезвии ножа. С таким отношением к себе и своей жизни он может скоро упасть в ту сторону, от которой охраняет окружающих…
Закончить мне не дала вошедшая Цунамори. Видимо, разговор пошёл немного не в то русло, потому что у Милашки были нахмурены брови и поджаты губы. Тем не менее она каким-то чудом, не иначе, выбила у Гинозе добро на операцию.
В фургоне, в котором мы ехали, обнаружилось и нужное нам оборудование. Двести метров кабеля связи, спутниковая тарелка и ещё то немногое, что необходимо было для работы Доминаторов внутри здания. Жаль, что кабеля хватало только до холла перед лифтом на втором этаже, но что уж тут — хорошо, что и так есть. Выводить на чистую воду «зайца» пошли мы с Когами под контролем Цунамори — Гинозе самоустранился от «операции». Впрочем, без его сдерживаемой всеми силами импульсивности нам было куда как проще. Решили, что ловить будем по двум направлениям: провокация от меня и запугивание от Когами. Цунамори оставалось только наблюдать.
Пока Кагари, Яёй и Масаока копались в оборудовании, мы с Когами ждали завершения приготовлений. Нам не было нужды торопиться — необходимо было дождаться начала ужина, а он был только через полчаса. Оживлённый разговор с другой стороны фургона меня не интересовал, больше всего меня интересовал непосредственный мой куратор — Когами Синъя.
— Когами… — я тронула его за плечо, привлекая внимание.
В мыслях он витал где-то далеко, и пепел на сигарете уже дошёл до середины.
— Что, Акай? — повернулся ко мне чёрный пёс, и я улыбнулась.
— Научи меня курить, — я кивнула на сигарету и, увидев немного ошарашенное лицо ищейки, улыбнулась. — Мне нравится запах дыма и этих сигарет.
Я заложила руки за спину и подняла взгляд в небо. В ноябре темнело рано, и на небе уже были видны первые звёзды и яркий полумесяц. Именно из-за этого я пропустила тот момент, когда Когами зашёл мне за спину и прижал меня к себе; обвив одной рукой за талию, он поднёс к моим губам сигарету — ту, которую курил сам, — и тихо начал говорить.
— Вдыхай. Прикоснись губами к фильтру и втяни в себя воздух через сигарету, — когда я выполнила это указание, горло слегка оцарапало дымом, а потом он провалился в лёгкие, и я почувствовала на губах какой-то привкус. Интересно, это привкус сигареты? — Молодец, — продолжил наставления Синья, — а теперь выдыхай, как обычно. Понравилось? — когда сизый дым поднялся в небо, спросил меня цепной пёс.
А мне на ум приходили только стихи…
— Кружится сигаретный дым, в экстазе бьётся сердце.
Кури, мой друг, за вдохом вдох седую смерть питая.
Кури, безбожно одержимый кем-то, чёрный герцог, —
Ведь дым уносит страхи, что во мгле не тают.
Кури, ведь с каждым вдохом я тебя узнаю лучше,
Кури, мне открывая тайны все свои, даря печаль.
Как сизый дым — не улетучусь, чернокудрый друже;
О твою сталь не разобьётся мой хрусталь(2).
Несколько мгновений Когами молчал, лишь теснее прижимал меня к себе, пока звучали строки стихотворения.
— Красиво, — наконец отреагировал он. — Кто автор?
— Я не знаю, — я мотнула головой, задевая его хвостом, и потянулась сделать ещё одну затяжку. Дым снова оцарапал лёгкие, но приятный запах и облачка сизого дыма нивелировали этот недостаток. — Однажды кто-то прислал мне книгу со стихами неизвестных авторов. Она есть в моей библиотеке, если захочешь, я дам тебе её почитать.
— Буду рад, — кивнул Когами, размыкая объятия и туша сигарету в кулаке. — Нам пора, — и мы с ним двинулись к месту назначения, к той самой «отдельной комнатке», в которой ел Канехара Юдзи.
Первый выход был моим, так что, оставив инспектора Цунамори наблюдать из-за угла, мы с Когами неспешно двинулись в сторону — кто бы подумал? — кабинки туалета. Наши шаги гулко отдавались в этих мрачных металлических коридорах, и у меня в голове возникла немного сумасбродная идея.
— Знаешь, Когами, я бы на месте убийцы выбрала бы более разнообразные и мрачные способы устранения. Одно дело — просто расчленёнка, — я фыркнула, как бы выражая презрение, когда мы уже подходили ко входу в туалет, — а другое дело — голова, стоящая на разносе посреди столовой, и тело, прибитое «неисправным» дроном к стене. И кровью на стене надпись, что-то из великих цитат, например, Омара Хайяма.
«Один с мольбой глядит на небосвод,
Другой от жизни требует щедрот.
Но час придет, и оба содрогнутся:
Путь истины не этот и не тот».
Мы как раз зашли в туалет, и я опёрлась на перегородку, наблюдая за действиями Когами. А он принял условия игры:
— Как всегда красиво — несколько сухих хлопков, — но всё же это не его уровень. Хотя…
Когами резко развернулся на каблуках и дёрнул на себя дверь одной из кабинок. Именно в ней и находился наш «заяц», уже дрожащий и с бегающими глазами. Чёрный пёс схватил его за грудки и вытащил из кабинки, приговаривая:
— Так вот ты где засел, жёлто-зелёный ублюдок! — с этими словами он швырнул «зайца» на пол и бросил быстрый взгляд на меня. В глубине его глаз плясали черти, окрашивая стальной оттенок в какие-то неясные, но манящие блики. Я кивнула ему, улыбаясь, и сделала вид, что наслаждаюсь зрелищем издевательства, хотя единственное, чем я наслаждалась, это актёрской игрой Когами.
— Что, еда вкуснее, когда руки в крови?
Он склонился над скрутившимся в бублик Канехарой и снова притянул его к себе за шиворот. А я просто веселилась, наблюдая, как Когами корчит из себя злого ублюдка. Хотя, признаться честно, его глаза — да и весь он, в общем-то, — выдавали азарт и предвкушение. Либо он такой хороший актёр, либо предвкушал что-то другое…
— Ну, отвечай! — он склонился над подозреваемым ещё ниже и несколько раз тряхнул.
— Брось, Ко, — мурлыкнула я, и подошла к ним, покачивая бёдрами. — Смотри, как у него бегают глаза и сам он трясётся… Нам не нужны доказательства, — и я хитро улыбнулась, приподнимая коммуникатор-браслет. — Достаточно просто рассказать всем в сети, что Канехара Юдзи — убийца, его руки по локоть в крови, будем держать его на этой фабрике, чтобы он никуда не сбежал, а потом наслаждаться его мучениями… или дальнейшими убийствами. Ведь правда же, всё так просто! — и я провела кончиками пальцев по противной, липкой от пота щеке «зайца», зло ухмыляясь и проводя кончиком языка по зубам. Юдзи отчётливо задрожал и забился в руках Когами.
— Согласен, — Когами отшвырнул «зайца» от себя и поднялся в полный рост, доминируя над этим ничтожеством морально и физически. Он приобнял меня за талию и, ухмыляясь, заявил: — Меня всё равно бесит этот ублюдок. А нам ведь так нравится выводить убийц на чистую воду… Но здесь не ловит сеть, — он притворно нахмурился и потряс рукой с коммуникатором, — идём вниз, выложим заснятое тобой видео в сеть, пусть все знают, что жёлто-зеленый ублюдок Канехара Юдзи — убийца Сиаямы, Асамии и Кориямы.
— А он пусть сидит тут, с дрожащими руками и коленками, и ждёт, пока мы не разрушим его никчёмную жизнь! — я засмеялась от абсурдности ситуации, и мой смех подхватил Когами.
Смотря то друг на друга, то на офигевшее, даже шокированное и слегка не верящее выражение лица Цунамори, мы двинулись к выходу. Нужно было дожать Канехару, и я уж раскрыла было рот, как…
Договорить мы с Когами не успели. Трясясь, спотыкаясь и нервно, истерически икая, мимо нас пронёсся тот самый Канехара Юдзи. А мы тем временем вышли из помещения и нос к носу столкнулись с недовольной, слегка разгневанной Цунамори.
— Что вы наделали?! — её лицо было бесценно, а мы с Когами уже приняли спокойный и безмятежный вид. — Когами, Акай!!!
— Так было нужно, инспектор Цунамори, — я вздохнула. — Сейчас есть два варианта развития событий. Первый — мы легко доберёмся до выхода, а сотрудника с потемневшим психопаспортом переведут в другое учреждение.
— Или второй вариант, — продолжил мою мысль Когами, смотря в ту сторону, куда убежал Канехара. — До выхода мы добраться не успеем, потому что Канехара Юдзи попытается нас убить. Сейчас у него не было времени что-либо спланировать, и он вынужден будет действовать точно так же, как и в прошлый раз. Идём.
И мы достаточно неспешн — для потенциальных трупов — двинулись в сторону лестниц и эскалатора для спуска дронов.
— Это — безумие! — Милашка восприняла наш план в штыки, судя по всему…
— Инспектор, что, по-вашему, произойдёт? — задала я вопрос, быстрым шагом поравнявшись с Когами.
— Я не… — договорить Цунемори не смогла.
Нас что-то в последнее время перебивали всё чаще и чаще…
Навстречу нам из-за поворота вырулили два дрона, с тихим шелестом сервоприводов. Верхом на одном из них и был Канехара Юдзи, собственной ничтожной персоной. Его взгляд бегал туда-сюда, руки тряслись, но факт оставался фактом.
— Вы сами виноваты, — дрожащим, полным злобы голосом сказал этот выкидыш мироздания.
— А вот и наш ответ… — в пустоту сказала я.
— Если бы не вы… я бы остался ЧИСТ!!! — и этот урод рванул к нам на полной скорости. Протяжённости коридора и максимальной скорости дронов хватало на то, чтобы мы сумели сбежать. Первой мы вытолкнули в сторону лестниц инспектора, затем Когами дернул в сторону меня, а сам побежал замыкающим. По дороге я обогнала инспектора и выбирала путь побега, благо на память не жаловалась и помнила здание со всеми поворотами, в которых побывала. Плюс, кое-где висели планы эвакуации, помогающие в ориентировании. А вслед нам нёсся злобный голос, слегка заглушаемые жужжанием сервоприводов дронов:
— Вы не уйдёте, я вас не выпущу…. Прикончу вас здесь и сейчас!!!
Справа от нас была дверь, ведущая на лестничную площадку. Выход с этой лестницы, помнится, был в одном коридоре от вестибюля лифта, так что я дёрнула ручку двери и втянула на площадку Цунамори. Следом забежал и Когами. Я невольно просканировала его взглядом — цел! — и тут же немного покраснела от осознания того, что я только что сделала. Впрочем, в подобном полумраке не было видно моего румянца, а времени зацикливаться на этом не было. Канехара нагнал нас, и рукоять дрона с трёхпалым «хватом» пыталась протиснуться в слишком узкий для дрона дверной проём. Мы продолжили убегать от проблем, несясь вниз по лестнице, и через несколько минут уже были у означенной точки. Ни Кагари, ни Яёй ещё не было на месте, так что нам оставалось только ждать — жертвы загонной охоты тоже не было в означенном нами капкане.
— Зачем, зачем вы так поступили? — упёршись ладонями в колени и сдерживая небольшую одышку, задала вопрос инспектор.
Ответил ей Когами.
— Нам нужно было отыскать правду в деле о жизни и смерти, — процитировал он Конан Дойля. Я улыбнулась. — Ради такого вполне можно рискнуть собственной жизнью!
— Преступник пойман с поличным, нам нужно вызывать подкрепление! — всё ещё пытаясь отдышаться, почти выкрикнула Цунамори.
Вот только до подкрепления ещё надо было дожить — потолок прорезала искра, затем другая, и с треском и грохотом в потолке образовался круг. Двадцатисантиметровый слой металла грохнулся на пол под весом дрона, верхом на котором восседал Канехара. Следом за ним появился и ещё один дрон.
Наконец-то за нашими спинами послышалось жужжание, и голос Яёй воскликнул:
— Когами!
С этими словами она швырнула чёрному псу Доминатор, который Когами и поймал.
— ТВАРИ-И-И!!! — почти завизжал доведённый до предела Канехара.
Дрон под его управлением начал охоту за Когами, в то время как второй был прижат к металлической стене Кагари верхом на «доминаторовозке» — ну… я не знала ещё тогда, как эта штука называется… Когами — я уверена — справился бы там сам, а вот Лисёныш, каким бы раздражающим он иногда ни был, нуждался в помощи. Я окинула взглядом дрона, как будто бы мне это могло чем-то помочь… Хотя у меня возникла безумная идея. Дрон имел несколько слабых мест, в основном — блок питания в задней части корпуса и сочленения суставов. Машина всегда сильнее человека, но человек всегда хитрее машины.
Я разбежалась и, оттолкнувшись от слегка шокированного Кагари, запрыгнула на спину дрона. Тот был в несколько раз больше меня банально по высоте, но меня сейчас это мало волновало. Панель управления со встроенной программой, обычно под ней и пряталась основная управляющая плата. Вторая же, резервная плата управления, пряталась немного глубже. Упершись руками в поручни по бокам от панели управления, я размахнулась ногой и со всей своей маленькой дури саданула по панели. Защитное стекло треснуло, и я повторила операцию. Кагари, прижимающий дрона к стене, не давал ему развернуться и размахаться руками, а я пыталась вывести дрона из строя. С третьего удара панель разлетелась вдребезги, и дрон на мгновение остановился. Этого мне хватило, чтобы, засунув руку по самый локоть в образовавшуюся дыру, слегка тёплую и еле-еле дымящуюся, выдернуть пук проводов, отключая дрона окончательно. Правда, саднило поцарапанное плечо, но это были мелочи. Одновременно с этим прозвучал и выстрел Разрушительного режима Доминатора, и Кагари спрыгнул с «доминаторовозки». Хотя, честно, у меня было дикое желание назвать эту штуку гробом на колёсиках.
* * *
Пока Яёй, Кагари и Масаока «паковали» к нам в фургон парализованного Канехару, фотографировали для отчёта место происшествия и составляли протокол, мы с Когами вышли покурить. Он почему-то притянул меня к себе, а я и не сопротивлялась, тоже непонятно от чего. Впрочем, Когами был тёплым и сильным, ощущать его за своей спиной было очень приятно. Мы курили одну сигарету на двоих, когда чёрный пёс заговорил.
— Когда-то я хотел быть детективом. Судить честно, уважая и закон, и честь. Следовал каким-то принципам… — он затянулся и с протяжным звуком выдохнул дым в ночное небо. — А теперь я понимаю, что я гончий пёс, которому не место среди охотников на опасную дичь, и я постепенно теряю себя, зацикливаясь на чём-то мифическом и несуществующем…
Когами обнял меня ещё крепче, до хруста костей, и опустил подбородок мне на голову. Я сначала и не знала, как реагировать на это, а потом… потом поняла. Он искал того, на кого может положиться, и я вчера сделала первый шаг к нему навстречу. Теперь же главное — не дать ему уйти в это самое пресловутое «никуда», в которое он так стремился. Спокойствие сильнее эмоций. Молчание громче крика. Равнодушие страшнее войны. И я не могла себе позволить ни капли из вышеперечисленного — Когами сейчас моя опора, и я надеялась, что это так и останется… Ему нужно твёрдое плечо, на которое он сможет опереться. Пусть оно будет моим — женским и хрупким, но я не могла позволить себе роскоши бросить кого-то, когда он тонет в болоте.
— Ты не детектив, — согласилась я, — но и не гончий пёс. Ты — их гибрид, охотник, что впитал в себя азарт погони, и пёс, что способен трезво мыслить. Ты страж спокойствия, такой же, как и все служащие Бюро, и неважно, что ты думаешь о себе, — я положила ладонь на обнимающую меня руку и слегка сжала в знак поддержки. — Важно то, что на самом деле ты всё так же должен чтить закон и хранить его, ты всё так же должен соизмерять свои поступки как с законом, так и с честью. И если какая-то мысль затягивает тебя, если ты преследуешь призрака — оглянись вокруг. Рядом много достойных целей, отличных от бессмысленного сумасшествия и намного более достойных тебя, чем ты можешь предположить. «Дайте человеку цель, ради которой стоит жить, и он сможет выжить в любой ситуации», — но что делать, если цель ведёт к гибели? Жизнь без цели равноценна медленной смерти. Зачем тебе такая цель? Выбери другую. Ты не изменился с изменением своего преступного коэффициента, изменилось лишь отношение окружающих к тебе. Сам ты остался таким же, каким и был, лишь слегка ужесточившись и отбросив компромиссы. Но подумай, так ли они не нужны тебе?
— Почему ты говоришь об этом с такой уверенностью?.. — спросил меня Когами.
Я затянулась сигаретой из его руки и, выдыхая дым, прикрыла глаза.
— Знаешь, что самое страшное в жизни? Когда не знаешь, ради чего живешь. Ты просыпаешься утром и долго придумываешь причину, чтобы подняться с постели. Когда не знаешь, для чего ты существуешь. Когда на тебя смотрят, как на опостылевший экспонат старого музея, который на фиг уже никому не нужен, но его почему-то всё ещё не снесли со всеми экспонатами к Сивилловой бабушке. Человек ощущает смысл и цель своей собственной жизни, лишь когда осознает, что нужен другим. Я же, до твоего прихода, не была нужна никому. Меня никто не навещал, доктора лишь выполняли свою работу и не говорили со мной. Нас не выпускали из наших клеток, и вся моя сознательная жизнь прошла под штампом «ненужная». И вот сейчас я нашла для себя цель, но я не знаю, как до неё дойти… Покажи мне, как это сделать. Покажи мне, что такое детектив в шкуре охотничьего пса. Покажи мне этот город, этот мир. Покажи мне себя, если захочешь. Но не лишай меня смысла. Попробуй, хотя бы просто попробуй, и я обещаю, что ты не пожалеешь ни на мгновение!..
— Ты понимаешь, что ты мне предлагаешь и во что пытаешься ввязаться сама?
— Я-то как раз прекрасно это осознаю, — я горько усмехнулась и отобрала у чёрного пса сигарету, затягиваясь вновь. Курить мне понравилось, хоть горло и нещадно саднило. — Просто… давай попытаемся?..
— Попытаемся… — как эхо повторил Когами. — А что ты предлагаешь делать сейчас? В этот самый момент времени?
— Пойми, кто ты есть, и не изменяй себе, — просто ответила я.
До самого нашего возвращения в бюро мы стояли в обнимку и курили, глядя на звёздное небо. Я понимала, почему именно ко мне Когами Синъя обратился с этим вопросом. Я — в его власти, и вместе с тем я — попытка понять, что же он делал с этой жизнью. Он доверился мне по той же причине, по которой я доверилась ему: у нас больше не было никого, кому мы могли бы доверять. Да и, плюс ко всему, женщина — любая — она всегда хороший психолог. «Только женщинам дано одним словом выразить полноту чувства и точно передать тончайшую мысль. Они с неподражаемой естественностью нанизывают одну тему на другую, связывая их единством смысла», — так сказал Жан де Лабрюйер, и он был совершенно прав. На каком-то интуитивном уровне мы чувствовали собеседника, тему разговора, окружающий нас мир — по-другому. Это не изменить, это в природе человеческой, так заложено внутри нас самих, и нам не изменить этого, а значит, оставалось только воспользоваться.
Когами сам загнал себя в ловушку. Я не знала точных причин, но почему-то он ненавидел себя и своими действиями старался искупить свою же вину. Возможно — только возможно, — что это либо страх одиночества, либо страх довериться… Каждое человеческое существо жило за непроницаемой перегородкой душного тумана, внутри которой существовал только он и никто другой. Порой человек улавливал сигналы из глубины пещеры, в которой жил другой человек: может, звал на помощь, может — хотел что-то сказать. Но потому, что они не знали друг друга, и не могли понимать друг друга, и не осмеливались доверять друг другу, но при этом с детства ощущали страх и опасность полной изоляции, — возникла предательская ненависть человека к человеку.
Мы с Когами были чем-то похожи. Мне достаточно было этих нескольких дней, чтобы понять, какое место в моей жизни займёт этот человек. Бывало ли такое, чтобы две молчаливые души, такие непохожие, так подошли друг другу? Конечно, мы часто чувствовали одинаково, но даже когда мы ощущали что-то по-разному, мы все-таки понимали друг друга, хоть у нас не было общего языка. Мы не нуждались в словах, произнесенных вслух. Мы для этого слишком непонятны и загадочны.
И мы оба, как ни прискорбно это осознавать, всего лишь марионетки, танцоры балета абсурда, действующие лица пьесы о слугах сатаны. И если уж нам не дано вырваться из этого порочного круга, то стоило бы хотя бы насладиться происходящим в полной мере.
На черных виселичных балках
Висят лихие плясуны.
Кривляясь в судорогах жалких,
Танцуют слуги сатаны.
Как дернет Вельзевул их за ворот и, шлепнув
Поношенной туфлей по лбам, едва-едва
Совсем не оборвав, — как пустит их, притопнув,
Плясать, плясать под звон седого рождества.
И лбами чокаются тощие. И в лязге
Шарманочном трещат их ребра, загудев.
Сшибаясь грудью в грудь, трясутся в гнусной ласке,
Вполне приемлемой для полногрудых дев.
Ура! Сигают вверх — просторно в балагане.
Легко весельчакам без мышц и животов.
Бой это или бал, — но в диком содроганье
Сам Вельзевул смычком пиликать им готов.
Их пятки жесткие без туфель обойдутся.
С них кожа содрана. Лишь кое-где клочки,
Не зная срамоты, болтаются и бьются.
Да на головы снег наляпал колпачки.
Да ворон встрепанный, на черепе торчащий.
Да мясо вместо щек свисает бахромой.
Ты скажешь, вкрученный в их призрачную чащу,
Что это рыцарей в картонных латах бой.
Ура! Вопит метель, на пары расколов их.
Проклятые столбы качаются, мыча.
И слышен волчий вой во тьме лесов лиловых.
И горизонт, как ад, краснее кумача.
Пусть оборвутся вниз молодчики! Довольно
Им четки позвонков перебирать, молясь.
Тут им не монастырь с божбою колокольной,
Не отпевают их, а приглашают в пляс.
Но вот из толчеи мертвецкого вертепа
Выпрядывает тень огромная вперед.
Как лошадь на дыбы, встает она нелепо
И грубую пеньку на длинной шее рвет.
И пальцы длинные заламывает с криком,
На издевательство похожим, — а потом
Захлопывается в своем бараке диком,
И слышен хруст костей над рухнувшим шутом.
На черных виселичных балках
Висят лихие плясуны.
Кривляясь в судорогах жалких,
Танцуют слуги сатаны(3).
1) Все цитаты, приведённые в тексте, являются реально существующими, если не указано иначе.
2) Стихи, в которых нет отсылки к иному автору, написаны мной.
3) Артюр Рембо — "Бал повешенных".
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу