®“Такова цена”  (гет)

Неизвестно, сколько времени прошло с момента, как за Элизабет громко захлопнулась белая дверь, которая, — жаль — только физически отделяла её от того, кто причинил ей боль. Все мечты, все планы были разрушены одним поступком. Жестоким, неправильным. И сейчас Бетти была раздавлена снежным комом лжи своего мужа.

Который, к слову, она сама на себя покатила.

Столько лет отношений, брака, и всё тщетно. А как же обещания о вечной любви? Как же слова? Бетти понимала — теперь они ничего не стоили, ничего не значили. А оттого и больнее становилось.

— И это всё? — надломленным голосом крикнул Джаг, ударив кулаком по двери — казалось, единственной преградой между ними.

Бетти вздрогнула — резко так и боязливо. Склизкое чувство отвращения к своему существованию жгло грудь и обхватывало сухими горячими пальцами горло. А вместе с тем было так пусто, словно выжали все соки, оставив сморщенный сухофрукт валяться на полу.

С одной стороны, Бетти казалось, что всё так и должно было закончиться — бумеранг ведь рабочая штука, но с другой, она считала, что Джагхед выше этого всего — выше измены.

— Бетти, не молчи! — отчаянно и беспомощно просил Джаг за дверью. Сердце защемило будто в тиски — было больно не от самого факта измены, сколько ото лжи. Мерзкой, противной лжи, которой Джаг окутывал их жизнь точно покрывалом — серым таким и тяжелым. Как тогда, во время отдыха на берегу реки у костра, в самом начале их отношений. Когда они сидели вдвоем под этим покрывалом и спокойно, но мечтающе, разговаривали о будущем, строили планы.

Бетти помнила, как его руки обвивали талию, а нос зарывался в светлые волосы. Она помнила, как счастливы они были в самом начале. Несмотря на террор Черного Капюшона, который ещё и оказался отцом Бетти, несмотря на смерти их одноклассников и родных, тиранию Хирама Лоджа. Они смогли не только пережить всё плохое, но и оставаться счастливыми.

— Пожалуйста, милая, — едва слышно произнес Джаг. — Открой, и мы поговорим.

Всхлип. За ним — следующий.

— А потом решим, что нам делать.

Пустым взглядом смотрела в потолок (или куда-то сквозь) — Бетти не хотела даже находиться в стенах этого дома. Дома, который они обустраивали вместе, где каждый миллиметр напоминал о радостных и счастливых моментах, о силе чувств, и о том, как всё это перечеркнулось в одно мгновение.

Так больно последний раз было… никогда. И сил не было, чтобы подняться с пола и подойти открыть дверь. Хотя, не было скорее не сил, а желания. Желание ушло вместе с верой во мнимость всех своих непризрачных — как оказалось — подозрений. Желание слышать Джага, видеть его, ощущать присутствие, а вместе с тем — пить, есть, спать. Желание жить Джагхед отобрал как по щелчку пальцев, оказалось — проще простого: как конфетку у ребенка.

Плакать, впрочем-то, тоже не изъявлялось желания: все слёзы были выплаканы в последние несколько дней. Может, из Бетти действительно выжали все соки?

— Я оставлю тебя в покое. Надеюсь, вечером у меня будет шанс всё объяснить…

Вслед послышались тяжёлые шаги удаляющегося от спальни Джагхеда. Шмыгнув носом, Бетти обняла колени и прижала их к груди. Она не хотела слышать жалких оправданий, не хотела смотреть на то, как её муж тщетно пытался всё вернуть. Да, она до сих пор винила себя во всём случившемся, но и понимала, что Джаг здесь виноват больше. Не от неё зависело, как он ценил жену, ведь она старалась быть идеальной. Старалась быть для него хорошей, но страдала сама, потому что верила, так отчаянно и искренне, что это поможет сгладить вину.

А что получилось по факту?

* * *

Солнце уже заходило за горизонт, а у Бетти хватало сил только на то, чтобы заправить диван в гостиной и… и, впрочем, если дойти до кровати и рухнуть на матрац считается за дело, то его тоже приписываем туда же. В голове как на бесконечной карусели крутилась мысль, точнее, вопрос: «За что?».

Не хотелось ни есть, ни спать, ни реветь или выть волком, хотелось умереть. Вот так вот просто взять и испариться.

Дыра. Пустая червоточная скважина даже не думала зарастать. Или хотя бы начать…

Нужно время? — определенно. Сколько? — неизвестно.

Впервые за свою жизнь Джаг стоял перед входной дверью и оглядывал её: за отделанным деревом скрывалось всё. Всё, что они с Элизабет строили кропотливым трудом. И надо же было ему всё разрушить…

Вздохнул и рука сама потянулась к дверной ручке. Джаг шагнул за порог и первое, что почувствовал — болючий укол вины за всё, что натворил, ведь его встретила абсолютная ледяная тишина.

Собственно, по его же вине. Тут не виноваты ни Шарлиз, ни Арчи, ни, тем более, Бетти. Здесь виноват только он.

«По заслугам», — насмехался сам над собой, добивая всё.

Но Джаг знал, Бетти было в триллион раз хуже. Ребенка с искренними чувствами он убил раз и навсегда.

— Я дома, — по привычке сказал он, снимая обувь. И тут же пожалел: в ответ ему была лишь тишина, глумящаяся над ним, давящая на чувство вины (теперь он понимал, что это такое), отчего пульсировало в висках ровно в ритм бешено колотящегося сердца.

Он прошёл дальше — в гостиную, — но по привычке заглянул в кухню. За столом, прижав ноги к груди и обнимая обеими ладошками кружку, сидела Бетти. Джаг чуть дёрнулся — он не ожидал увидеть её тут.

Под глазами синяки, будто нарисованные фиолетовым фломастером — на фоне мертвенно-белого цвета кожи это смотрелось до ужаса жалко и жутко. Щеки чуть впалые — точно ничего не ела целый день и изматывала себя больными мыслями. Она дрожала, едва заметно.

Джагхеда будто ударило током, когда Бетти подняла глаза и посмотрела на него. В них не отражалось ни единой эмоции — пустой кукольно-стеклянный взгляд.

«Это ты её такой сделал», — глумливо напомнило подсознание.

— Ты как? — спросил он и тут же мысленно отвесил себе цепкую пощёчину. Действительно, сейчас бы спрашивать у разбитого на миллион осколков человека с выдернутой душой, «как он».

Бетти вперилась взглядом в люби… мужа, чуть усмехнувшись, — стопроцентно нервно, подумал Джаг, — и ответила:

— По мне будто не видно, насколько я в порядке.

Снова мысленный удар. За то, до чего довёл её.

Впервые за всю свою жизнь они сидели на своей кухне и им было нечего сказать друг другу. Впервые в жизни они сидели друг напротив друга как чужие люди.

Джагхед, несомненно, мог вдариться в слёзы, упасть на колени перед женой и молить о прощении, но не было смысла всё театрализовывать, слишком переигрывать.

— Я… — начал он, оперевшись о спинку стула, но не выдержал пустого взгляда Бетти, смотрящего будто сквозь него, — черт, я даже не знаю, что сказать.

Безынтересный осипший голос Бетти захрипел как гром среди ясного неба. И Джаг вечность будет себя винить за то, что превратил её в это. И пусть даже всё настолько временно, что через пару месяцев или лет она придёт в себя, ему будет тяжело выносить то, что он однажды сделал с той, которую любил (даже какое-то время).

— У тебя был целый день на раздумья, — безэмоционально черканула Бетти. — Ах, да, ты же работал, — как ножом по сердцу всё так же равнодушно резала она. — Ну, раз так, то начинай с самого начала.

Вот этого он и опасался. Что рассказывать с самого начала? Как он встретил Шарлиз, она его зацепила — та же Бетти, только без дикой привязанности и огромной любви к нему. Более холодная, более отстраненная, более стервозная — этим и зацепила. Это ли рассказывать жене? Вряд ли.

— Беттс… — тихо и нежно позвал Джаг, попытавшись подойти к ней.

— Нет! — резко, даже истерично вскрикнула Бетти, вскочив со стула так, что он едва упал на пол. Но Бетти вовремя поймала его. — Стой, где стоишь!

— Хорошо, — отклонившись и вскинув руки в примирительном жесте, Джаг отошёл подальше, почти к выходу. — Я не знаю, что тебе сказать на это… — честно признался он.

Не знал, зачем пошел на измену. Захотелось острых ощущений или чего-то новенького в той же «обертке»?

Бетти уже было почти плевать. Она любила его, да, любила всем сердцем, но ей нужно было остыть. Она не намеревалась скрывать то, о чем думает, поэтому и саркастично так фыркнула:

— Серьезно? — сглотнула ком, подбиравшийся к горлу (почти получилось). — Джаг… ты как ребёнок. Я понимала бы тебя отчасти, если ты был знаком с ней всю жизнь, если бы всё детство любил её, но кто она вообще такая? Да ещё и копия меня, вот же черт. Ирония судьбы какая-то, не думаешь? Я даже теперь не понимаю, как себя чувствовать. То ли ненавидеть тебя за то, что променял меня на нее, то ли полюбить еще больше, потому что ты выбрал девушку, один в один похожую на меня, чтобы она не досталась никому, кроме тебя. Чтобы мы обе были твоими, потому что носим одну внешность, — Бетти как-то неестественно сморщила лицо и накрыла его ладонями, а потом прошептала: — Что я несу?... Я медленно, но верно схожу с ума. — в Бетти медленно закипала ревность и злость. Настолько медленно, что она этого вовсе не чувствовала.

Не понимала, что ревновала, не понимала, что любила Джага настолько, что была готова простить ему каждую оплошность, даже эту, которую они разгребают оба. Не понимала, что нужно было время, чтобы успокоиться и всё разложить по полочкам. Не понимала, что в глубине души, на уровне подсознания, знала, что придется столкнуться с предательством.

— Буду очень жесток, но можешь считать, что мы квиты, — чуть усмехнулся Джаг, абстрагируясь от того, что Бетти больно, от того, в каком состоянии она сейчас находилась. У него как раз-таки вспыхнула огнём черная ревность к некогда лучшему другу их обоих: и Бетти, и Джагхеда. И, как считал последний, Бетти сама виновата в этих словах.

Вот уж и не думала она, насколько Джагхед мог быть сволочью…

— Один поцелуй против неразового секса? Да у меня нет шансов.

Джаг было хотел продолжить ругань, но вовремя остановился. Низко сравнивать недавнюю ситуацию с делом многолетней давности. Он глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул.

— И всё же… — начала Бетти, всхлипнув. Этот звук внезапно отрезвил Джагхеда, словно ударив по голове. Он вспомнил, что сейчас страдает Бетти, а он сам довёл ее до этого. Его милая любимая Беттс сейчас была жертвой, а не он сам.

Бетти из последних сил сдерживала слёзы, которые собирались в уголках глаз, но не хотели смаргиваться. Она прикусила руку от боли, спросив задавленным, еле слышным голосом:

— Чего тебе не хватало?... — в нос на секунду ударил солоноватый запах, грудь сдавило как под прессом, а в горле засаднило. Она заплакала, но Джаг хоть и хотел подскочить к ней, помнил, что лезть не нужно.

— Честно? Стервозности.

— Тебе нравится БДСМ?

— При чём тут это?!

— Так объясни доступно! — по столу беззвучно барабанили капельки слёз, стекавших по бледным щекам.

— Ты всегда делала всё для меня: ласковая, нежная, уступчивая. Где холодность и отстранённость? Где моя Элизабет Купер?

— Может, у алтаря несколько лет назад до принятия фамилии Джонс? Ты забыл, что я ношу твою фамилию? Забыл, что у нас на пальцах обручальные кольца?

— Как моя фамилия могла повлиять на твой характер?

— Никак, — пожала плечами миссис Джонс.

— Вот и ответ.

— Фамилия — никак, ты прав. Но обстоятельства могли и оказали весомое влияние.

— И какие же?

Бетти не видела, то ли Джаг строил из себя невинного идиота, то ли действительно не понимал, что ею двигало в моменты ссор и прочих вещей.

— Я всю нашу супружескую жизнь чувствую себя виноватой из-за того тупого случая с Арчи. Перед тобой, перед Веро, да даже перед самим Арчи. Я считала себя недостойной получать твои извинения, всегда считала, что нужно быть просто идеальной женой, чтобы угодить мужу, чтобы загладить вину.

Бетти даже не сдерживала истерик, просящихся из горла наружу.

— А по факту, стремление быть идеальной, чтобы загладить вину, убило все наши отношения…

Иронично, думал Джаг, но всё вышло именно так. В этой ситуации виноваты оба: разъяснять всё нужно было сразу и по фактам. Молчание Бетти убило её личность — ту, кем она была, превратив во что-то угождающее и подчиняющееся.

— К черту! — вскрикнула она и выскочила из-за стола, в один момент прижавшись к мужу.

Такие тёплые и родные объятия, пусть и обляпанные чужими руками. Всё тот же Джаг, которого Бетти любила всем сердцем и душой: такая же горячая кожа, такой же ментоловый аромат шампуня и цитрусово-имбирные духи, такой же косячный придурок. Тот же Джаг.

Он не ожидал такого, но тут же обнял её в ответ — такую же хрупкую, маленькую, беззащитную, но теперь и разбитую им же самим. Она дрожала от боли, слёз и обиды. Сыпалась, как песок на крупицы в его больших родных руках. Он уткнулся носом в её шею и понял, что Бетти всё та же. Лишь истрепанная временем и разбитая в душе, но та же.

— И что нам делать, милая? — из последних сил борясь со слезами, комом застрявшими в груди, прошептал он.

Всхлипы стали тише и реже, пока через несколько минут, казавшихся вечностью, не превратились в совсем беззвучные рыдания.

— Я не знаю, Джаг… Нам нужно время, не думаешь?

— Сколько, Беттс?

— Месяц. Может, несколько, а может и год…

Оба повисли в молчании. Долгом и губительном. Джаг не мог переварить сказанное — как можно отпустить её? А если время ничего не изменит? Вдруг всё это будет напрасно и она не сможет простить, не сможет отойти. Неужели, всё так и разрушится и эти объятия, в которых они находились сейчас — последние?

Что он натворил…

— Я безумно люблю тебя, и ты это знаешь, Джагги. И всегда буду тебя любить, но пока что мне ещё больно и обидно, — Бетти отстранилась, чтобы заглянуть в его глаза, в которых увидела страх и осознание. Осознание, что это признание, услышанное от неё, может стать последним и он верил в это. Было видно. — Ты обидел меня и я не могу тебя простить, — протараторила Бетти, словно не хотела это говорить вслух. Но, как показал опыт, говорить нужно, как и разговаривать.

— Почему же, Беттс?

Дергано сглотнув, она надрывно, но вкрадчиво сказала охрипшим голосом:

— Потому что я тебе не доверяю.

— Хорошо, но… как мы отведем нам это время?

— Я могу ненадолго переехать к маме и мистеру Джонсу, — она прижалась к нему так крепко, будто хотела насладиться последними минутами рядом перед долгим перерывом.

— И что же ты им скажешь?

— Я не буду говорить обо всём, что произошло. Им не нужно забивать этим голову, а я не хочу выслушивать нотации от мамы и чтобы твой отец промыл тебе мозги. Мы сами должны всё обдумать, а они будут лишь наседать и давить. Просто скажу, что соскучилась.

— А если…

— Когда спросят про тебя, скажу, что ты занят и на работе завал.

— К слову о работе…

— Возьму отпуск, а если нужно будет, то уволюсь.

Джагхед всегда удивлялся тому, как быстро Бетти могла обдумывать всё: конструктивно и без истерик. Значит, она уже всё решила, и его последнее слово уже ничего не смогло бы изменить. Да и в этой ситуации он понимал, что так нужно сделать, чтобы попытаться сохранить всё так долго строившееся.

— Ты сказала, ненадолго?

— Да, потом уеду к Полли в Вашингтон. В Ривердейле мы будем часто пересекаться, а этого нам не надо. По крайней мере, мне. Ей скажу, как есть. Да и по близнецам я соскучилась безумно.

Джаг не представлял, как будет жить в разлуке с женой. Как сможет жить и не видеть её, не слышать голоса и прикоснуться.

Как без неё?

— Буду полным эгоистом, но… — он не знал, как уговорить, но понимал, права такого не имел, — может, останешься?

Бетти глубоко вздохнула и взъерошила ему волосы.

— Нет. Нам нужно всё обдумать отдельно друг от друга. Мы должны успокоиться, и тогда, я уверена, всё у нас будет хорошо.

— Всё будет хорошо? — виновато спросил Джаг.

— Всё будет хорошо, — заверила Бетти, сама надеясь на это.

— Я люблю тебя, Бетти Джонс.

— Не Купер?

— Я люблю и буду любить Бетти. Неважно, мою — не мою, Купер или Джонс.

— Я безумно люблю тебя, Джагги.

По привычке она хотела поцеловать мужа — по-настоящему, прямо в губы, но вовремя остепенилась. Посмотрев на его вечно суховатые и чуть потрескавшиеся губы, она поджала свои, а затем, выдохнув, прижалась губами к его лбу.

И всё же, она любила его до Луны и обратно.

Это был прощальный поцелуй.

На данный момент.