Серебро и дым (гет)

Каждый выбирает для себя

женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку —

каждый выбирает для себя.

Ю. Левитанский

Обрывки воспоминаний клубились в голове, пронзительная боль в боку обостряла обычную для перекройных дней⁽¹⁾ ломоту во всём теле, в воздухе пахло блинчиками и травами, а где-то совсем рядом звучали знакомые интонации голоса Ратмира. Алиса шумно вздохнула, огляделась, изучила ровный шрам в том месте, куда угодила серебряная пуля, и, убедившись, что она в безопасности, негромко застонала.

Как она и рассчитывала, в палату тут же влетел Ратмир.

— Всё хорошо, — немного устало сказал он, присаживаясь на край постели. — Уже всё хорошо.

— Я не знала, где я… И так испугалась…

— Всё в порядке. Теперь тебе ничего не грозит. Как себя чувствуешь? — пальцы скользнули по белому одеялу и нежно обхватили запястье.

— Теперь хорошо, — тепло улыбнулась Алиса. Взгляд её, ищущий, слегка обезумевший, блуждал по комнате и на короткий миг остановился на Ксюше, застывшей в дверях. — Где мы? Что это за место?

— Лихоборы. Тебя, раненую, принесла сюда одна из местных жительниц…

— Спасибо ей, конечно, но… мы ведь вернёмся домой, правда? Зорка меня если что подлатает, — ещё один короткий взгляд в сторону Ксении был насквозь пропитан недоверием. — Да и я чувствую себя довольно неплохо…

— Благодаря Ксении, — перебил её Ратмир. — Она достала серебро из твоего тела, и она… друг нашей стаи здесь. Я попросил её выяснить, кто может стоять за охотой на нас. Кстати, милой пожилой целительнице, которая заведует твоим лечением, знать об этом совсем не обязательно, — добавил он поспешно.

— Не знала, что у стаи есть друзья, — нерешительно произнесла Алиса, поправляя сбитые в колтуны рыжие волосы. Ксюше почудился в её голосе лязг скрещивающихся шпаг.

— Не совсем друг, — заметила она. — Но я против убийств кого бы то ни было, так что постараюсь помочь остановить охоту на вас.

— Ты помнишь что-нибудь о прошлой ночи? Того, кто на тебя напал… какие-то особые приметы?

— Не помню никаких примет, — вздохнула Алиса. — Лишь возникший из ниоткуда силуэт, ослепляющий свет и острую боль… Помню, что бежала из последних сил, а он за мной… А потом я, кажется, отрубилась.

— Сможешь узнать по запаху?

— Может быть, — лиса пожала плечами. — Давай мы обсудим это дома? Ненавижу больницы!

— Тебе лучше пока побыть здесь, — мягко заметил Ратмир, накрывая её ладонь своею. — Во-первых, ты ещё очень слаба…

— Отлежаться я и дома смогу!

— А во-вторых, здесь ты будешь в безопасности. В-третьих, мне нужен повод, чтобы приходить сюда и общаться с Ксенией…

Лицо Алисы вспыхнуло. Сомнений не осталось — в истории про этих двоих Ксюша была третьей лишней. Пробормотав что-то про то, что им наверняка есть, о чём поговорить наедине, она выпорхнула из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.

«Нашей девице он такая же родня как бобр павлину, — повторяла она про себя слова Софьи Всеволодовны. — Как она смотрит на него, как он ласково гладил её ладонь! Он так изменился, повзрослел, перестал рисоваться… Что ж, между нами ведь и не было ничего, кроме странных недомолвок и короткого поцелуя! Чего только не бывает в майскую ночь… С какой вообще стати их роман с Лисой должен меня задевать? Как только мы разберёмся с тем, кто охотится на них, я попрошу его убраться со своей шайкой отсюда… Как бы то ни было, в сентябре меня ждёт Питер. Да, в Питере мне будет точно не до этих двоих…».

— Она не доверяет тебе, — голос Ратмира заставил её вздрогнуть всем телом. Словно застигнутая на месте преступления, она перевела на него испуганный взгляд. Оборотень прищурился, заметив её замешательство. — Что? У тебя вид как у нашкодившего котёнка…

Ксюша пожала плечами.

— Просто думала о том, что нашим серебряным охотником может быть кто угодно… Любой из лихоборцев, а может быть, и кто-то не здешний, — выкрутилась она. Ратмир на отговорку купился — по лицу его пробежала еле заметная тень, и он коротко кивнул.

— Да. Поэтому присматривайся, пожалуйста, ко всем. Если заметишь что-то странное… И прошу, ради Бога, не говори никому о том, что мы с тобой заодно. Людская злоба слепа: когда горят костры ненависти, никто уже не считает поленья. Ты достаточно настрадалась из-за нас…

— Да уж, — Ксюша невесело усмехнулась. — Скажи мне кто-нибудь три года назад, что я буду помогать Дикой охоте…

— Ты бы решила, что имеешь дело с очень плохим прорицателем, — закончил за неё Ратмир, также усмехнувшись.

— Вероятность девяносто шесть процентов, — вспомнив Егорова, выдала она.

— Что?

— Да так, не обращай внимания…

— Будь, пожалуйста, терпеливой с Алисой, — улыбка на лице Ксюши стала медленно таять, словно фруктовый лёд в жару. — Она будет вести себя как капризный обиженный на весь белый свет ребёнок. Я понимаю её, я сам был когда-то таким.

— Предоставлю удовольствие общаться с ней Софье Всеволодовне. У неё богатый опыт воспитания детей…

— Интересная она женщина, эта твоя знахарка, — Ратмир вновь прищурился, похрустывая пальцами. — Её лицо почему-то кажется мне знакомым… Откуда бы?..

— Она умеет производить впечатление человека, которого знаешь уже сто лет, — пожала плечами Ксюша. — Кое-кому стоит поучиться у неё умению располагать к себе людей.

Брови Ратмира взлетели вверх. Их взгляды пересеклись, и на мгновение Ксюше показалось, что она вновь видит на его лице световые блики майских костров.

— Разве я не расположил тебя к себе? — удивление в его голосе было почти что искренним.

— Иногда я всё ещё хочу врезать тебе сковородкой, — честно призналась Ксюша. — Но сдерживаюсь, потому что скоро придёт Софья Всеволодовна и придётся объяснять ей, что делает труп оборотня у нас в коридоре.

— Не забывай, что ты давала клятву Гиппократа, ведьма, — Ратмир, усмехнувшись, погрозил ей пальцем. — Передавай начальнице привет. И… спасибо за блинчики!

Когда колокольчик закрывающейся входной двери тихо звякнул на прощанье, Ксюша уловила еле слышные мягкие шаги голых ног по деревянному полу.

«Подслушивать нехорошо, Алиса, — подумала она, чувствуя, как едким ядом разливается по её венам лёгкое раздражение. — Ты на моей территории, а значит, играй по моим правилам, Лиса».

* * *

Одноклассница Ксюши Милана Железнякова всегда говорила: «Если чего-то не понимаешь, загляни в библиотеку». Библиотека в Колдовстворце и вправду была шикарной: там хранились миллионы книг, от сборников древних заклинаний, нацарапанных ещё на берёзовой коре, до новейших монографий в самых разных сферах волшебной науки. Библиотека в Лихоборах значительно уступала школьной, однако, по словам старожилов, на её полках можно было отыскать уникальные экземпляры, бывавшие в руках Быляты и Кудимыча, а также несколько фолиантов из личной коллекции самого Якова Брюса.

Заведовала библиотекой Диана Уварова, молодая пифия, родом из местных, вернувшаяся в Лихоборы по распределению да так и оставшаяся дома. Несмотря на небольшую разницу в возрасте и схожесть интересов, девушки практически не общались. Отстранённая, флегматичная, холодная Диана почти никогда не отрывалась от книг, вечно что-то точила, оставаясь при этом тонкой, как тростинка и, казалось бы, была совсем не рада редким посетителям.

Когда Вронская переступила порог невысокой избушки с деревянной совой на месте князька, Диана даже не подняла головы.

По пути в библиотеку Ксюша придумала около десятка причин, почему её вдруг заинтересовали книги об оборотнях, но наткнувшись на спокойный несколько отсутствующий взгляд соизволившей обратить на неё внимание пифии, без утаек попросила:

— Мне нужна информация об оборотнях и охоте на них, желательно в здешних местах…

— Я знаю, — кивнула ей Диана. — Когда утром эта книга пролетела в сантиметре от моей головы, это был верный знак, что кому-то предстоит в неё погрузиться.

С этими словами она небрежно провела по корешку толстого фолианта в зелёной бархатной обложке. Вместо застёжки, характерной для древних гримуаров, от взлома книгу охраняли две вшитые в переплёт пеньковые верёвки, скрепленные сургучной печатью с негласным гербом Лихобор — портретом колдуна Быляты на фоне очертаний дремучего леса.

— Приложи волшебную палочку к печати и назови своё имя. Вот так. Книга эта шестидесятых годов, создана покойным Григорием Лебедевым, мужем твоей Софьи Всеволодовны, из коллекции воспоминаний разных волшебников, живших или гостивших когда-то в Лихоборах. Проживать все воспоминания за раз строго не рекомендуется — могут начаться головные боли, тошнота…

— Стой, стой, стой, — пролистав пару страниц, на которых были одни лишь портреты незнакомых ей волшебников в старомодных одеждах и краткие исторические справки, уточнила Ксюша. — То есть… Это не просто книга — это… как живая картина… в неё можно погрузиться…

— Ага, я же говорю — раритет, — пожала плечами Диана. — Как омут памяти, только повествование, так сказать, ведётся от первого лица.

Глаза Ксюши загорелись от предвкушения. В Колдовстворце подобная литература выдавалась строго по разрешению магистра Орлова, преподавателя истории магии, и только тем студентам, что писали у него курсовую работу.

— Это же воспоминания о строительстве Башни Грифонов в Петербурге! — позабыв о цели своего визита, воскликнула она. — И записки о Мёртвом озере в Казахстане!

— Ага, — равнодушно кивнула Диана. — Но тебя заинтересует вот эта статья.

Со страниц книги на неё смотрел красивый молодой мужчина в дорогой мантии. Он немного сощурился, заметив её пристальный взгляд, и горделиво отвернулся.

— Владимир Марин, служил личным секретарём Павла Громоновского, будущего министра магии Российской империи до его прихода к власти в декабре тысяча девятисотого года, — прочитала Ксюша. — С отличием окончил факультет теоретической магии Колдовстворца и факультет истории магии Санкт-Петербургского магического университета. Умер в знахарской Лихобор в мае тысяча девятисотого года в возрасте двадцати семи лет… И каким ветром его сюда занесло?

Диана улыбнулась, склонив голову набок.

— Перед смертью он оставил свои последние воспоминания нашей знахарке. Учти, будет страшно… но интересно.

— В Колдовстворце мы зачаровывали обычные чашки с чаем на манер омута памяти, — улыбнулась собственным воспоминаниям Вронская. — И «топили» в них воспоминания о детских обидах и плохих отметках. Эффект был краткосрочным, но… становилось чуточку легче.

— Надо было топить в красном вине, — заметила Диана то ли в шутку, то ли всерьёз. — Наклонись к книге ближе…

Строчки заплясали у Ксении перед глазами, запах библиотеки, бумажных страниц и пергамента сменился запахом кожаных кресел, покрытого лаком дерева и витавшего в воздухе табачного дыма. Лицо Марина на портрете, оказавшемся на самом деле зеркалом, стало веселее и уверенней, но странное ощущение того, что кто-то чужой, неведомый и, возможно, пока несуществующий забрался ему в голову и смотрит на мир его глазами, промелькнуло на короткий миг в мозгу и тут же исчезло.... Пригладив усы, придающие совсем ещё молодому лицу важности и зрелости, Владимир нетерпеливо щёлкнул каблуками.

— У господина Громоновского кто-то есть? — осведомился он у горничной.

— Господин фон Рихтер, — в нерешительности ответила она. — Павел Михайлович очень просил вас немного подождать…

На этих словах дверь, ведущая в комнаты Громоновского, отворилась, и Владимир встретился взглядом с фон Рихтером. Мужчины сдержанно поклонились друг другу. Немец показался Владимиру очень довольным.

— Пожалуйте, господин Марин, — объявила горничная.

Дом Громановского очень нравился Владимиру. В его мечтах, которым никогда не суждено было сбыться, годам к тридцати в его распоряжении будет такой же дом — с украшенными золотом парящими вдоль стен подсвечниками, живыми портретами прекрасных дам, провожающих его печальными томными взглядами, мягкими креслами, способными погрузить севшего в них в долгий целебный сладкий сон…

— Заходи, Володя, — Громоновский склонился над картой магической России, разложенной на огромном письменной столе, что-то помечая на ней лёгкими касаниями волшебной палочки. Несмотря на то, что ещё минуту назад Павел Михайлович принимал у себя фон Рихтера, по слухам, входящего в число доверенных лиц министра магии Германии, одет он был по-домашнему — мягкие брюки, халат, белая рубашка, на воротничке которой поблёскивала серебряная брошь — окружность с шестью звёздочками вверху и стрелой посередине.

— Приходит время действовать, Володя, — тихо обратился покровитель к своему молодому помощнику. — В этом году у магического сообщества России будет новый министр.

На губах у этого невысокого человека с крупной залысиной и невыразительными чертами лица заиграла жёсткая усмешка. Сердце Владимира забилось сильнее — одно дело быть помощником одного из самых влиятельных волшебников страны, другое же — самого министра магии. Со времени блестящего окончания факультета магического права Санкт-Петербургского университета карьера Марина стремительно летела вверх, не пасуя даже на самых крутых виражах. Это ощущение кружило голову. Владимир запальчиво произнёс:

— Какова моя роль в предстоящих событиях?

Громоновский жестом пригласил его склониться над картой.

— У нынешнего министра много сторонников, много заслуг перед магическим сообществом, но всё это мы обернём против него. Скажи мне, Володя, за что чаще всего хвалят министра Мухина?

— Договор с Гринготтсом, — нахмурив тёмные брови, ответил Марин. — Поддержка национальной сборной по квиддичу. Мирные соглашения с оборотнями…

— Верно, мальчик, оборотни, — проворковал Громоновский. — Ликвидация тех, с кем договориться было нельзя, и помощь тем, кто согласился жить на мирных условиях. Тоже мне, великий миротворец... — выплюнул он с издёвкой. — Защитник людей от банды Дикой охоты и мирных оборотней от ордена Серебряной стрелы, — Павел Михайлович слегка замялся, поняв, что сболтнул лишнего, но Владимир словно бы не слушал его, увлёкшись разглядыванием огоньков на карте.

— Деревня Серая Дымка, — ткнул он в один из них. — На одном берегу реки живут люди, на другом — оборотни. Сейчас, говорят, там многие переженились…

— Пора взболтнуть зелье в этом котелке мира и благополучия, — глаза Громоновского загорелись. — Достаточно одной искры… — огонёк на карте загорелся красным, пополз на юг, к соседним Лихоборам, оттуда всё дальше и дальше, кровавой раной разрезая тело магической России. — И вспыхнет пламя! Тебе, мой юный друг, предстоит одна из самых почётных ролей в написании истории новой России, — в хорошо проветренном кабинете почудился едкий запах серы. — Ты первым чиркнешь спичкой.

Владимир никогда не считал себя плохим человеком. Он был честолюбив, иногда заносчив, часто эгоистичен, но он никогда не желал никому зла… Да и что плохого в том, что простоватого престарелого давно уставшего от бремени власти Мухина сменит молодой энергичный богатый Громоновский, далёкий родственник Владимира и покровитель, представивший его как равного верхушкам магического сообщества, умеющий красиво рассуждать как о политике, так и об искусстве? Разве не стоит этот без сомнения великий потрясающий человек того, чтобы замарать ради него руки? История их оправдает, несомненно, оправдает. Она всегда оправдывает победителей.

Владимир почтительно склонил голову в знак согласия. Кабинет Громоновского потонул в вихре воспоминаний...

Серая Дымка представляла собой две небольшие деревеньки, выросшие по разные стороны небольшой неглубокой речушки с простым и распространённым по всему белому свету названием Лесная. Через неё был перекинут небольшой деревянный мост, в тени которого то и дело мелькали лысые макушки водяных да длинные хвосты русалок.

— Зачем ты явился сюда, красавец? — помахала Владимиру рукой одна из них, длинные распущенные волосы которой были украшены венком из ракушек. — Поплыли с нами, в подводный город…

— Какой из берегов принадлежит оборотням? — проигнорировав её вопрос, спросил Владимир.

— А тебе какая разница? — подобие белой ночной сорочки красиво очерчивало верхнюю часть русалочьего тела, намекая на соблазнительные скрытые тканью прелести, но Владимиру было уже далеко не шестнадцать лет, чтобы повестись на это.

— Хочу заглянуть к другу, — соврал он, избегая её взгляда и невзначай демонстрируя приколотую к вороту рубашки булавку. — Так что, поможешь?

Русалка звонко рассмеялась и ткнула белым длинным пальчиком в сторону аккуратных расписных, словно глиняные свистульки, избушек. Владимир поклонился ей в знак благодарности и направился в противоположную сторону.

Берег оборотней встретил его рыком вырезанного на высоком деревянном столбе волка.

— Лютый, а ну прекрати пугать гостей! — весело одёрнул его босоногий мальчишка лет двенадцати. — Дяденька, а вы к кому?

— Я корреспондент, из Москвы, хочу написать заметку в газете про вашу деревню, — чумазая улыбка пацанёнка была такой добродушной и искренней, что Владимир невольно улыбнулся в ответ. — Кто на вашей половине самый старший?

— Пастырь, — с готовностью ответил мальчишка. — Видите вон ту, самую высокую избу? Это его. Только его сейчас дома нет, он на другой половине, со сватами! Сын Пастыря, Ярослав, на Раде, кузнецовой дочери, хочет жениться…

— Ничего себе, — присвистнул Владимир. — И она согласна?

— Конечно, согласна! — вновь до ушей ухмыльнулся малец. — Ярик наш мужик хоть куда, за него любая пойти согласна, даже моя сестра, а она ох какая у нас разборчивая… Хотите я вас к дому кузнеца отведу? Там с Пастырем и познакомитесь!

Мальчика, как оказалось, звали Петром, сыном Петра, резчика по дереву, и болтал он без умолку. О зануде сестре и дымковском хулигане Яшке, о жене Пастыря Катерине — колдунье родом из дымковских — согласившейся учить их сестрой магии, о невесте Ярика красавице Раде и её немой от рождения сестрёнке Ладе, а ещё о молодильных яблоках, привидевшихся ему во сне. Владимир свысока кивал в ответ. После жизни в столице весь этот крестьянский необразованный полукровный люд вызывал у него чувство снисходительного умиления напополам с брезгливостью.

— В Дымке красиво, — протянул Пётр. — К ним из Москвы тоже приезжали… кор… корскенты… На нашу сторону они, правда, носа не показывали, хотя до полнолунья было ещё больше недели...

Ещё до прихода в эти места оборотней, серых, как их называли местные, небольшая деревушка Дымка славилась своими волшебными глиняными игрушками, преимущественно свистульками — сосудообразными флейтами, чья завораживающая, подстёгивающая к веселью и куражу музыка, использовалась в древних волшебных обрядах и праздниках. Словно музейные витрины, подоконники домов дымковцев были украшены глиняными няньками с детьми, водоносками, индюшками, баранами с золотыми рогами, скоморохами и барынями. Залюбовавшись на дородную кормилицу с двумя младенцами, Владимир на миг отвлёкся от болтовни Петра. Глиняная баба, заметив его внимание, отчего-то нахмурила тонкие бровки-дуги и крепче прижала к себе малышей.

— Смотри, смотри, уже выходят! У Ярика полотенце на руке — значит, не отказала!

На пороге небольшой избушки действительно показались сваты — полная баба, вероятно, сваха, статный пожилой мужчина с небольшой седой бородкой, колдунья с мягкими приятными чертами лица, и молодой высокий темноволосый парень с большими, по-детски распахнутыми васильковыми глазами и огромным шрамом через весь подбородок. Сватов провожала семья невесты: дородный кузнец с бородой, заплетённой в косу, его жена, тонкая, как тростинка, женщина в ярком сарафане, и две дочери — юная, похожая на средиземскую эльфийку девушка с длинными распущенными светлыми, как парное молоко, волосами и совсем ещё ребёнок, льнущая к юбкам матери девчушка с родимым пятнышком в виде слёзки-капельки под левым глазом.

— Это невеста? — зачарованно спросил Владимир, глядя на неземное создание в льняных одеждах. — Почему она плачет?

— Положено так по обычаю, — с готовностью отозвался Пётр. — Иначе счастья в жизни не будет.

Однако сквозь слёзы невесты прорывалась довольная улыбка, стоило жениху обернуться. Ярослав улыбнулся в ответ, и тут лошади в санях, стоявших напротив дома кузнеца, резко взвились, встали на дыбы, огласив всю улицу испуганным ржанием. Пастырь ловко подхватил их под уздцы, что-то прошептал, и животные вновь опустились на передние копыта, трясясь в безотчётном страхе.

— Плохая примета, — нахмурилась сваха.

— Дело уже сделано, — возразила мать жениха, помогая ей забраться в сани. — Больше можно не опасаться примет.

— Сватовство лишь первый шаг на пути к свадьбе, а свадьба — это лишь первый шаг в совместном жизненном пути. Примет стоит опасаться всегда.

— Подождём, когда они выедут с улицы и нагоним их, — прошептал Владимиру Пётр. — А то ещё баба Домна и нас сочтёт за плохую примету…

Они неспешно пошли вслед за сватовским кортежем. Пару раз Марин обернулся полюбоваться на невесту, красавицу Раду. Какие нежные цветы распускаются в подобной глуши! И какая несправедливость, что их срывают неотёсанные оборотни, вроде сына Волчьего Пастыря…

Под ноги ему шлёпнулись какие-то ветки, перевязанные белыми лентами и стеблями первых лесных цветов.

— Веник упал, — крикнула с саней сваха. — Ох не к добру это!⁽²⁾ А ты кем будешь и зачем пожаловал, мил человек? — маленькие глазки на полном её лице неодобрительно косились на Владимира. — Уходи отсюда, — не дождавшись ответа, крикнула она. Лошади, словно услышав её слова, ускорили темп. — Уходи отсюда, если своя и чужая жизнь дорога, уходи и никогда не возвращайся…

— Не слушай бабу Домну, — дернул его за рукав Пётр, когда сани скрылись за поворотом на мост. — Она проучилась пару лет в Колдовстворце прежде, чем её… укусили. Считает себя хорошей пифией, хотя погоду на завтра предсказать не может. И любит замечать дурные приметы. Катерина говорит, что пророчить только несчастья — это признак ди-ле-танства. А Катерина умная, она Колдовстворец окончила!

В голосе его наравне с восхищением звучала еле уловимая нотка сожаления — таким как Пётр нечего было и мечтать о волшебной школе, подобной Колдовстворцу. Единственное подобие магического образования, на которое он мог рассчитывать, был сиротский приют для детей иных магических рас — Бурэмэктэп. Владимир мало знал об этом заведении, но и этого хватило, чтобы не желать такой «школы» даже своему злейшему врагу.

— Кто ты такой? — окликнул его внезапно Пастырь. Васильковые глаза, точь-в-точь как у сына, но окружённые паутиной морщин, смотрели прямо и требовательно. Владимир на мгновение замялся, но всё же повторил заученную легенду:

— Корреспондент из Москвы, прибыл ради репортажа об оборотнях, живущих бок о бок с людьми…

— Завтра полнолунье, ты не вовремя, корреспондент, — перебил его Пастырь. — Приходи через неделю…

— Я и хотел… увидеть, как вы огораживаетесь во время полнолуния, — чувствуя прилив возбуждения, произнёс Владимир. — Это ведь безопасно, верно?

— Петька, пойди погуляй, — Пастырь похлопал по плечу мальчика. Терпеливо дождался, пока тот останется позади, и только тогда продолжил. — Мало кому хочется остаться в деревне с оборотнями на время полнолуния. Почему я должен верить, что у тебя благие намерения, корреспондент?

— У меня есть бумаги, — с готовностью закивал Владимир и полез в сумку. — Письмо от главного редактора «Московского оракула»… И мне действительно интересно… Это словно вызов самому себе! Ни один журналист ещё не решался на такое!

Пастырь хмыкнул, аккуратно взял в руки протянутый ему листок, внимательно прочёл написанную по личной просьбе Громоновского рекомендацию.

— Ходи по деревне, куда хочешь, говори, с кем хочешь, — произнёс, наконец, он. — Ночевать и питаться будешь у вдовы Демьяновой, это второй дом за мостом, с лисой на заборе. Но только до завтрашнего вечера. К заходу солнца тебя здесь не должно быть. Времени для того, чтобы собрать материал для статьи, тебе вполне хватит. Но не дай Бог, я заподозрю в тебе дурное, корреспондент… — васильковые глаза посерели. — Пеняй на себя!

Владимир сухо кивнул в ответ.

Вдова Демьянова оказалась глухой, но вполне гостеприимной старушкой. Свежие щи с капустой, щедро политые сметаной, напомнили Владимиру о собственной бабушке, которую он не удосуживался навестить последние лет пять или шесть… Лёгкий укол совести он быстро заглушил данным самому себе обещанием, что тотчас отправится к ней, как только завершит дела в Серой Дымке. О том, что представляли самые дела, он предпочитал пока не думать.

Оборотни принимали его настороженно, но отвечать на вопросы не отказывались. Петькина сестра, пятнадцатилетняя Ариша, и вовсе старалась якобы случайно оказаться именно там, куда бы он ни пошёл. Пётр смеялся и называл её прилипалой, Ариша скалилась и обзывала его маленьким дурачком в ответ, а Владимир, слушая их перепалки, всё поглядывал в сторону огромных амбаров с серебряными замками, расположенным на самой окраине.

— Это там вы прячетесь во время полнолуния? — спросил он.

— И там тоже, — ответила ему Ариша. — Пантелея его жена, из дымковских, запирает в подвале. Ярика Пастырь запирает в сарае, а сам он научился сохранять рассудок, поэтому ночует в доме, правда, запершись в комнате от жены.

— Из всей защиты только серебряный замок? — уточнил Владимир.

— Нет же! — рассмеялся Пётр. — Пастырь перед заходом солнца обходит всю деревню и накладывает на замки чары. Я как-то видел, как он запирает Ярика, бормоча что-то о голубой траве и кунжуте, — мальчик умолк под взглядом сестры, поняв, что сболтнул лишнего.

Внутри Владимира всё ликовало. Эти неотёсанные дикари наверняка использовали примитивные длинные заклинания вроде «глаз крысы, струна арфы, пусть вода превратится в ром» или «Сивка-Бурка, вещая каурка, встань передо мной как лист перед травой». Они с друзьями баловались подобным, как только родители купили им волшебные палочки. Если так, то подобрать контрзаклятие будет несложно. Голубая трава известна тем, что крушит железо и сталь, а кунжут, он же сезам, открывает двери даже в волшебные пещеры…

Первый день в Серой Дымке близился к концу. Настроение Владимира было как никогда прекрасным, и он охотно отвечал на долгие жеманные взгляды и многообещающие улыбки Ариши. Лишь когда деревню накрыла плотным чёрным покрывалом ночь, в нём проснулся голос сомнения. «Мне всего-то нужно, чтобы оборотень укусил кого-то из дымковцев, — убеждал он сам себя, ворочаясь с боку на бок на твёрдой кровати в доме вдовы Демьяновой. — Если они так спокойно относятся к бракам друг с другом, то они, пожалуй, и не сильно расстроятся, если оборотней станет на пару человек больше. Но прецедент случится, и Громоновский сможет легко использовать его в своей кампании против Мухина. Про Серую Дымку поговорят, посочувствуют и забудут, но вот старику-министру, выступающему за сотрудничество людей с оборотнями, этого промаха не простят…».

Весь следующий день он старательно избегал Пастыря, скрупулёзно записывал все интервью и всем говорил, что собирается убраться из Серой Дымки до заката. Услышав это, Ариша погрустнела, но, взяв с него обещание, что он обязательно вернётся сюда уже с напечатанной в «Московском оракуле» статьёй, развеселилась опять. После обеда за мост стали подтягиваться оборотни, живущие в Дымке — в основном вышедшие там замуж женщины и их дети. Вступающая в силу луна накладывала отпечаток боли на их посеревшие лица. Работа в деревне замерла — оборотни становились более раздражительными и неразговорчивыми, и даже добродушный болтливый Петька внезапно посмурнел и умолк.

— Доброй ночи! — помахал ему и Арише напоследок Владимир, стоя на мосту, и трансгрессировал. Но не в Москву, а в лес неподалёку от деревни.

Когда солнце зашло за горизонт, он пешком вернулся в Серую Дымку. Но мосту, склонившись к воде, о чём-то болтала с русалками на их языке красавица Рада. Владимир в который раз словил себя на мысли, что в жилах девушки наверняка есть капелька крови иной магической расы и что ей точно не место в этой глуши. Возможно, если имя её жениха будет запятнано, родители разорвут помолвку. Возможно, если Ярослав нападёт на неё, а он, Владимир, сможет её защитить, девичье сердце сменит своего хозяина. Он бы мог увести её с собой в Москву, представить её Громоновскому — тот давно говорит, что Владимиру неплохо было бы обзавестись семьёй… Эти иллюзорные мечты в свете пробирающейся сквозь тучи луны казались ему такими реальными, стоило лишь протянуть руку — и они осуществятся. Крадучись, он пробирался к дому Пастыря, словно влюблённый на свидание, и сердце его пело от романтики и возбуждения…

— Сим-сим, откройся, — шёпотом произнёс он, стуча волшебной палочкой по серебряному замку на дверях сарая у дома Пастыря. Отсюда ему была видна свеча на одном из подоконников и силуэт Катерины, неспешно прохаживающейся из угла в угол. — Сезам откройся. Как коробка спелого кунжута, как сталь под натиском голубой травы, по щучьему веленью, по моему хотенью, крушись замок и дверь мне отвори.

У древних примитивных заклинаний есть один существенный недостаток — с ними может справиться даже дилетант. Серебряный замок легко поддался и упал на землю. Дверь сарая отворилась, и косой луч лунного света упал на порог. Внутри стояла гробовая тишина, и Владимир уже было решил, что там никого нет, но вот в темноте блеснули васильковые глаза и наружу вышел красивый чёрный молодой зверь.

— Получилось, — прошептал Владимир, еле сдерживая эмоции. — Полу…

Волк хищно оскалился и прыгнул вперёд. Острые зубы впились прямо в плечо, оцарапали подбородок, горячее дыхание обожгло шею…

Где-то вдалеке затянули древнюю песню русалки. Десятки голосов из амбаров отозвались тоскливым воем. Оборотень прислушался, оторвавшись от своей первой жертвы, громко зарычал и тут же скрылся во мраке ночи. Сверху на Владимира насмешливо взирала луна, и у неё было лицо Рады, молочные локоны Рады, улыбка Рады. Он обязательно возьмёт её с собой в Москву, в Москву — вот куда он должен вернуться, трансгрессировать у него вряд ли получится, а значит, ему необходима карета…

Со стороны моста послышался первый истошный девичий крик.

— Очнись, — кто-то с размаху шлёпнул Владимира по щеке. — Что ты натворил, идиот?

Марин раскрыл глаза, и первое, что он увидел — это перекошенное от злобы лицо Пастыря. Утро уже наступило, луна спряталась за облака, тело била мелкая дрожь. Вспомнив события минувшей ночи, запах волчьей шерсти и боль от укуса, Владимир покосился на своё плечо. Рубашка была порвана, а на коже змейкой извивался шрам.

— Теперь ты один из нас, — без долгих прелюдий сообщил Пастырь. — Благодари Бога за то, что тебе вообще повезло остаться в живых. Хотел остаться здесь? Бросить себе вызов? Останешься! И не думай никуда бежать!

Владимира мутило, тело страшно ломило, и он еле смог подняться на ноги. Пастырь уже отпирал замки на амбарах. Изнутри, еле волоча ноги и щурясь от света, выбирались сгорбленные бледные люди в порванной одежде.

— Владимир, ты уже здесь, — это была Ариша. Волосы её сбились в неряшливый колтун, губы дрожали, и вся она была похожа на нищенку, просящую подаяния на одной из грязных улиц Москвы. — Уже написал статью? Так быстро?

— Убили, убили, убили девочку, душегубцы! Убили, убили, убили!

Мрачной толпой стая потащилась к мосту. Кто-то пнул застывшего столбом Владимира в бок, подгоняя вперёд.

Тело Рады лежало поперёк моста. На белом платье и молочных волосах темнели ярко алые пятна крови. Женщины из дымковских скорбно выли, раз за разом прикладывая к помертвевшим губам зеркало, но всё безрезультатно — душа красавицы навсегда покинула тело.

— Кто это сделал? — громовой голос кузнеца перекрыл плач и стенания. — КТО ЭТО СДЕЛАЛ?

— Ярослав, сын Волчьего Пастыря, — ответили ему русалки. Капельки слёз стекали по их щекам, а может быть это была речная вода…

— Так вот какой он, ваш свадебный подарок? Мёртвая невеста и десяток укушенных за ночь в придачу? — бушевал кузнец, ища глазами среди толпы оборотней своего несостоявшегося зятя. — Где он? Где твой выродок, Пастырь? Где этот убийца?

— Мы найдём его и будем судить по всей строгости наших законов, — твёрдо ответил ему Пастырь. Голос его не дрогнул, но вот рука крепко сжала ладонь смертельно бледной жены. — Мы разберёмся в том, что произошло. Я уверен, Ярослав больше кого-либо другого сожалеет о случившемся…

— Он сожалеет? ОН СОЖАЛЕЕТ???? — заорал кузнец. Ему вторил рассерженный ропот односельчан. — МОЯ ДОЧЬ МЕРТВА, А ОН СОЖАЛЕЕТ? МЫ ПРИДЁМ ЗА НИМ И ЗА ВСЕМИ ВАМИ ЭТОЙ НОЧЬЮ, ВОЛКИ! — его голос жутким пророчеством прозвучал в наступившей гробовой тишине. — ГОТОВЬТЕСЬ К БОЙНЕ!

Пастырь не ответил, лишь сделал еле уловимый знак рукой, и стая отступила. Владимир же всё никак не мог оторваться от безжизненного тела Рады. Осознание того, что именно он натворил в угоду Громоновскому, который в один миг из блистательного кумира превратился в жадного для власти столичного интригана, обрушилось на него, словно острое лезвие гильотины.

— Пойдём, — хмурый Пётр взял его за руку и поволок обратно в сторону деревни. — Будет собрание.

Мужчины стаи от мала до велика действительно, не сговариваясь, собрались в доме Пастыря. Один из них, одноглазый пожилой волк по прозвищу Косой, по очереди подходил к каждому, что-то шепча им на ухо, но, заметив статную фигуру Пастыря, громко обратился прямо к нему.

— И что ты собираешься делать? — крикнул он.

— Найти Ярослава, выяснить, что случилось ночью, — взгляд его задержался на Владимире. — И попытаться образумить дымковцев.

— Образумить? Они придут нас убивать, как ты этого не понимаешь? — один глаз Косого бешено дёргался. — Вырежут всех до единого. Мы ведь уже видели это и не раз, разве ты не помнишь…

— Я всё помню, — веско ответил Пастырь, поглаживая бороду. — И поэтому сделаю всё, чтобы не допустить бойни. Кровь Рады на наших руках — их можно понять. Я отправил по домам женщин с детьми из наших, что живут в Дымке. Они поговорят со своими мужьями и соседями. Мы не можем вернуть жизнь Раде, но мы просто обязаны предотвратить насилие.

Косой громко рассмеялся.

— Мудрёно ты говоришь, Пастырь, но я вот считаю, что после смерти девки пошлют они всю твою дипломатию… в отхожее место. Они придут сюда с мечами, с топорами и ножами, вспорют брюхи нашим женщинам, отрубят голову твоему сыну, а ты всё будешь дальше болтать о мире и насилии?

— Что же ты предлагаешь? — прищурился Пастырь. — Превратиться и перекусать их в ответ? Чем же мы тогда будем лучше их?

— Тем, что мы не станем их убивать — мы заставим их влезть в наши шкуры. Влезть в наши шкуры их детей!

— Мы не будем кусать детей!

— Тогда мы погибли, — Косой сплюнул на пол. — Думаешь, когда-нибудь они поймут, что переживаем мы каждое полнолунье? Осознают, что значит быть всеми презираемым, опасным, недостаточно человечным? Своя шкура всегда ближе к телу…

Возразить Пастырь не успел. Пронзительный женский крик разнёсся по всей деревне из одного сараев. Толпа оборотней подхватила Владимира и вынесла из дома, к источнику шума. Первые несколько мгновений он не мог понять, почему вслед за криком и ропотом наступила зловещая пропитанная болью и ужасом тишина… Поразительно, сколько эмоций могут вызвать две потерявшие земную опору безвольно висящие в воздухе ноги, неестественно переломанная шея, стянутая ожерельем пеньковой верёвки…

— Что там? Что случилось?- требовательно вопрошала Катерина, протискиваясь сквозь толпу. Никто не посмел её задерживать. — Ярик? Ярик!

Две пары рук молча подхватили падающую без чувств женщину.

— Ты всё ещё хочешь с ними договориться? — сглотнув, прошептал Косой. Два десятка пар глаз, словно по команде, уставились на Пастыря. Тот, не отрываясь, смотрел на безжизненное тело сына.

— Если они нападут на нас, мы дадим им отпор, — ответил Пастырь. — Я заставлю обратиться вас и всех тех, кого Ярослав покусал ночью. Но прежде я попытаюсь договориться. Обрядите Ярослава в лучшие одежды, положите в сосновый гроб и выставите его у моста. Пусть кузнец видит — долг за его дочь уплачен.

Всё происходило словно во сне, и Владимиру казалось, что стоит только ущипнуть себя, и он очнётся дома, в Москве, далеко-далеко от этих грязных пыльных дорог, хмурых, некрасивых, покрытых шрамами людей и невысказанной боли, с которой они выполняли все указания Пастыря. Женщины затянули поминальную песню, целуя веки навсегда закрывшихся васильковых глаз. Мужчины принялись за гроб и раскопку могилы. Кто-то всунул Марину в руки топор и молча указал на одну из молодых сосёнок.

— Я могу срезать её при помощи волшебства, — начал было Владимир, но волк посмотрел на него так сердито, что заикаться о магии больше не захотелось. Как ни странно, от простого презираемого им физического труда становилось немного легче. Кожа на ладонях покрылась мозолями и заусенцами, зато в голове вместо угрызений совести гулял весенний тёплый ветер. И только когда дело было сделано, и вымытое, одетое в лучшую одежду тело Ярослава было уложено в сосновый гроб, выставленный около моста, горечь и паника вновь охватили Владимира.

«Что теперь со мной будет? — вопрошал про себя он, глядя, как на противоположном берегу Лесной, точно такая же скорбная колона под заунывную песню тащит небольшой гробик с телом девушки, которую он ещё вчера подумывал назвать своей женой. — Они же поубивают друг друга ночью и меня заодно. Срочно в Москву!».

Но холодный потемневший взгляд постаревшего на целую вечность Пастыря пригвождал его к земле.

«Хочешь — беги, — словно бы говорил он. — Но где бы ты ни был, вину за то, что случилось, и за то, чему ещё предстоит случиться, ты будешь всегда носить с собой».

— Они хорошо вооружены, — обратился Владимир к Петьке. Мальчик был не похож сам на себя — за весь день он не проронил и дюжины слов. — Мы могли бы тоже взять мечи и топоры.

— Мы не воины, — ответила за брата Ариша. — Когти и зубы — вот наше главное оружие. Пастырь может заставить нас превратиться в волков и без полнолуния, и даже контролировать наше сознание… Эх, если бы он только знал, что Ярик вырвался в эту ночь на волю! Он бы сделал всё, чтобы подчинить его разум себе и остановить кровопролитие.

Губы Петра дрожали. Невысказанный вопрос «Кто помог Ярославу выйти из своего укрытия?» повис в воздухе.

С заходом солнца жители Серой Дымки собрались по разные стороны моста. Хмурые молчаливые люди, вчерашние соседи и сегодняшние враги смотрели друг на друга с холодной ненавистью и угрозой. Русалки и водяные опасливо высунулись из воды, с любопытством поглядывая то на серых, то на дымковцев.

— Нашли ли вы убийцу? — вперёд выступил седовласый старик из дымковских, по-видимому, староста.

— Вот же он, в сосновом гробу, — отозвался Пастырь, махнув рукой в сторону тела сына. — Наши дети мертвы — не о такой свадьбе для них мы мечтали… Заклинаю вас, не допустите насилия! Хватит уже на сегодня жертв!

— А как быть с теми, кого убийца укусил этой ночью? — крикнул кто-то из толпы.

— Теперь они наши собратья, и мы сделаем всё, чтобы помочь им и облегчить их боль, — миролюбиво подняв руки, ответил Пастырь.

— Ваши собратья? Вот как вы решили захватить нашу землю? Перекусать всех нас?

— Убийцы! Душегубцы!

— Совести у вас нет! Пригрели змею под своим боком!

— Мы никогда не собирались вас захватывать и кусать, — спокойно возразил Пастырь. — Но если вы нападёте на нас, мы будем вынуждены обратиться и сделать это.

— Он ещё и условия нам выставляет! Ишь какой!

— Где те, кого Ярослав обратил сегодня ночью? Где оборотни, жившие на вашей половине? — не обращая внимания на крики и угрозы, осведомился Пастырь.

— Заперты в библиотеке, — ответил ему староста. — Убирались бы вы подобру-поздорову отсюда, соседи…

— Здесь наш дом, также как и ваш, — возразил Пастырь. — И мы…

Договорить он не успел, тяжёлый топор кузнеца полетел в толпу оборотней, ударился о берег, чуть было не ранив одну из русалок. Та громко вскрикнула и нырнула под воду.

— Довольно разговоров! Режь их! — загудела толпа. В голове Владимира что-то громко щёлкнуло, тело пронзила острая боль, и он в бессилии рухнул на колени. Крики дымковцев превратились в один неразборчивый далёкий гул, обоняние резко обострилось — казалось, теперь он мог различить, какую кашу варила в доме на завтрак та или иная хозяйка, все мышцы и сухожилия словно бы стянулись в узел, превращаясь, трансформируясь во что-то совсем иное, страшное, неизведанное. Мысли о Москве и Громоновском, угрызения совести и размышления о собственной судьбе промелькнули в мозгу и тут же исчезли, сменившись природными животными инстинктами — кусай, чтобы не укусили тебя; беги, чтобы не догнали тебя.

— Нда, изменился ты, красавец, — обратилась к нему русалка. Та самая, что неправильно указала ему берег оборотней. — Видишь, каким ты стал. Внимательно вглядись в своё отражение.

Из воды на Марина ошарашено смотрел молодой волк. Закинув вверх морду, он истошно завыл. И тут у самого его уха просвистела серебряная стрела.

Не теряя времени, дымковцы ринулись в атаку. Оборотни постарше в пару широких прыжков преодолели мост, смыкая острые зубы на плечах и ногах соседей, но град серебряных стрел, посыпавшийся со стороны одной из крыш, заставил их, топча друг друга, отступить назад. Один за другим некоторые волки падали, словно костяшки домино, другие прорывались на сторону Дымки, врезались в кричащую улюкающую толпу, стараясь схватить кого за бок, кого за руку.

Вдалеке слышалась ритмичная песнь флейты — кровавая свистопляска началась.

Поджав хвост, Владимир метался среди норовивших ужалить его серебряных стрел-молний, словно потревоживший осиное гнездо. Одна из стрел пробила насквозь лапу, и он снова громко взвыл от нестерпимой боли. Рядом, молча уставившись на противоположный берег, валялась, не подавая признаков жизни, вдова Демьянова. Владимир перепрыгнул через тело старой волчицы, затем в исступлении метнулся назад, бросился в холодную водную гладь реки, плывя к соседнему берегу. По запаху и всплескам воды за спиной он понял, что за ним плывёт Ариша. Вспышка серебряной молнии над головой — и его последовательница сошла с дистанции. Русалки истошно заорали, улепётывая подальше вниз по течению вместе с мёртвым телом и ручейками алой крови.

На мосту, глухо постанывая, валялся Пётр — огромный кухонный нож торчал из его спины. Обезумев в слепой ярости, Владимир бросился на дымковцев — какая-то женщина вскрикнула, когда острые зубы сомкнулись на её бедре, а Марин уже мчался к другой — высокой и худой как жердь — валил её на землю, до крови царапая когтями сутулые плечи.

Посреди залитого кровью моста, обняв друг друга, плакали и призывали всех остановиться Горислава, жена кузнеца, и жена Волчьего Пастыря Катерина. Тело мужа последней с топором в груди лежало здесь же. Катерина нежно гладила его морду, роняя слёзы себе на колени…

Владимир бежал вперёд, по игрушечной улочке Дымки, той самой, по которой ещё вчера проезжали сани сватов. Топор кузнеца просвистел в волоске от него, размозжив голову суетившегося, метавшегося по дороге волчонка. На его белой мордочке, под левым глазом, как успел заметить Владимир, но не разглядел издалека кузнец, виднелось похожее на капельку-слёзку, тёмное пятнышко… Какая-то смутная догадка яркой вспышкой озарила мысли, но времени на осознание не было. Он бежал дальше, пытаясь укрыться от громких криков и града стрел, вперёд, прямо на яркий столб света…

Библиотека горела, а вместе с ней горели и все те, кого друзья и родные укрыли в ней на время полнолуния. Громкий лай сменился протяжным безнадёжным полным ужаса и тоски воем… Владимир не мог больше этого слушать — остановившись как вкопанный, он завыл в ответ.

— Баба Нина, зачем Вы их подожгли? Там же… наши…

Сухенькая сгорбленная старушка с волшебной палочкой, вдетой прямо в трость, равнодушно смотрела, как языки пламени слизывают небольшое деревянное двухэтажное здание. Вой оборотней вскоре прекратился, но огонь лишь только начинал свой победный марш по крышам домов. В отблесках пожара полная луна казалась испачканной кровью, и Владимир, визгнув от охватившего его ужаса, со всех лап бросился прочь....

Вскоре просёлочная дорога сменилась лесной тропой, но Владимиру всё чудились позади вопли людей, ржание лошадей, мечущихся в охваченных огнём конюшнях, и пронзительный вой волков. Назад он не оглядывался, но когда обострённое обоняние вновь уловило человеческий запах, зверь внутри него, почувствовав себя в ловушке, оскалился и злобно зарычал… Их было двое, Владимир не знал, кто они и откуда пришли, но слепая ненависть, раззадоренная всеми ужасами этой ночи, вскипела в нём, застилая остатки сознания кровавой пеленой. Зверь бросился вперёд, смыкая острые зубы над чьим-то локтем, но в тот же самый миг блестящий в лунном свете клинок разорвал его плоть совсем рядом с тем местом, где билось то ли волчье, то ли человеческое сердце…

— ЕГОР!!!! — испуганный женский крик звенел в лесной тишине.

— Он… укусил меня… — вновь сверкнуло лезвие меча, и Владимир понял, что это конец.

— Нет, нет, не убивай его! Давай свяжем его заклинанием! — кровавая луна превратилась в женское лицо, обрамлённое огненными локонами. Её глаза… Видел ли он их раньше? — Это ведь не просто волк, это… оборотень?!

Ответа Владимир уже не услышал. Мир тонул в пустоте и мраке, а потом неожиданно чиркнула спичка…

— Ну как? — Ксюша громко и тяжело дышала, словно после быстрого бега, и первые несколько мгновений всё никак не могла понять, почему лицо рыжеволосой девушки, показавшееся ей смутно знакомым, сменилось лицом Дианы, всё также равнодушно жующей персиковую слойку. — Я предупреждала, что эффект будет поинтересней, чем от обычной литературы.

Голова кружилась, к горлу подступала тошнота, и Вронская обессилено опустилась в одно из мягких библиотечных кресел.

— Это просто… ох! — она с опаской оглядела своё тело, боясь обнаружить на нём раны от удара меча. — Просто кошмар какой-то! — солёные дорожки слёз заскользили по её лицу, и Ксюша поспешно смахнула их кулаком. — У тебя есть книги о министре магии Громоновском? Только… обычные книги, чтобы можно было взять их с собой и просто… почитать...

— Конечно, — кивнула Диана. — Такого добра предостаточно. Есть даже сатирическая брошюрка тысяча девятьсот десятого года — «Кровавый министр»…

— Отлично, — массируя виски, ответила Ксюша. — «Кровавый министр»… Видимо, история не всегда оправдывает победителей.

Картинки кружились у неё в голове. Не терпелось рассказать обо всём Ратмиру. Серая Дымка, заброшенная, сожжённая, исчезнувшая в водовороте никогда не останавливающегося времени волшебная деревушка была совсем рядом, за тем самым лесом, по тропинкам которого не раз ступали Ксюшины сапожки. А если кто-то из погорельцев-дымковцев нашёл в соседних Лихоборах приют? Или же в нападении на стаю замешен таинственный орден Серебряной стрелы, о котором так неосторожно упомянул Громоновский?

Когда Ксюша вернулась обратно в знахарскую, время уже давно перевалило за полдень. На столе в комнате отдыха её ждала тарелка горячих пельменей, вручную приготовленных заботливой Софьей Всеволодовной, и глиняный кувшин с клюквенным морсом. Вронская задумчиво провела по глиняной ручке — после «путешествия» в Серую дымку узор показался ей похожим на ту роспись, которой дымковцы украшали свои игрушки.

— Ого, сколько книг, — хрипловатый голос Алисы застал Ксюшу врасплох, и она чуть было не выпустила кувшин из рук. — Есть что почитать интересное? А то я здесь со скуки с ума сойду.

— Это… книги по нашему делу, — замялась Ксюша. — Точнее… по вашему, по твоему делу...

— Уже интересно, — кивнула Алиса, деловито усаживаясь за стол и наугад раскрывая один из пухленьких томиков. — И как нападение на меня связано с дяденькой из учебника по истории магии?

Вронская замешкалась. С одной стороны Лиса не вызывала в ней доверия. С другой — ей просто не терпелось поделиться с кем-нибудь своим открытием.

— Этот дяденька сто лет назад стравил людей и оборотней в небольшой деревеньке, недалеко отсюда, за лесом, в Серой Дымке, — объяснила она, раскладывая на столе карту. — Много оборотней было убито, много людей укушено, и, судя по всему, полдеревни вообще сгорело! Но вот что странно — я никогда раньше об этом не слышала, хотя игрушки дымковцев славились в своё время на всю магическую Россию. Её нет ни на старых картах, ни в географических справочниках, ни в книгах… Я два года живу в Лихоборах, но никогда из местных никогда не упоминал при мне этого названия!

— То есть целая деревня после бойни людей с оборотнями исчезла, как будто её и не было? — Алиса лукаво улыбнулась, и разлила морс по кружкам. — Думаю, ты прекрасно знаешь ответ, просто не хочешь его замечать. Это элементарно, Ватсон…

— Их унесла Дикая Охота, — упавшим голосом произнесла Ксения. Алиса кивнула, с невозмутимым видом накалывая на вилку пельмень.

— Думаю, оставшихся в живых волков они забрали с собой, а людей… ауч! Горячий! Убили… или перекусали… Или в озеро…

— Ратмир говорил, что вы не убиваете людей, — заметила Ксюша.

— Насколько я поняла по рассказам старика Кузьмы, это правило ввёл предшественник Ратмира. А сто лет назад всё могло быть совсем по-другому. И не надо так на меня смотреть! Хочешь сказать, что в трагедии в этой самой Серой Дымке жестокость проявляли исключительно оборотни? — сверкнула глазами Лиса, размахивая на каждом слове вилкой. — Ты сама признала, что нет…

— Я вот и думаю… — помассировала виски Ксюша. — Что если кто-то из дымковцев выжил и поселился в Лихоборах? И теперь мстит оборотням за произошедшее? Или его сын или внук…

— Возможно, — кивнула Алиса. — Думаешь, стоит расспросить местных, кто здесь поселился всего лишь сто лет назад?

— Боюсь, тогда я буду выглядеть подозрительно… — пожала плечами Ксюша. — Напавший на тебя сразу поймёт, что я его ищу — слухи по деревне расползаются быстро… Вот если бы взглянуть одним глазочком на то, что осталось от Дымки! Там наверняка должны быть метрики⁽³⁾ с записью дат рождения всех жителей. Правда, библиотека сгорела, но может быть были какие-то чары, защищающие особо ценные рукописи от огня… Деревня должна быть совсем рядом, за лесом, к северу от Лихобор, — в глазах у Ксюши загорелся огонёк, знакомый всем путешественникам и исследователям. — Если её найти…

— Это совсем не проблема, — прервала её размышления Алиса, залпом осушая кружку. Белый пальчик пополз по карте, и Ксюша невольно вспомнила произошедший более века назад разговор в кабинете Громоновского. — Кажется, я знаю, где находится эта твоя Серая Дымка. Наша стая в ней живёт.

---

Примечания:

Дополнительные материалы к фанфику можно поискать здесь https://vk.com/quietsloughfanfics

---

1) в русской фольклорной традиции первые несколько дней после полнолунья

Вернуться к тексту

2) В некоторых уголках России (конкретно в Вятской губернии — почему я ориентировалась именно на неё, расскажу потом в своей группе в отдельном посте) на сани сватов привязывают веник, чтобы не сглазили.

Вернуться к тексту

3) метрика — здесь в значении метрическая книга. Реестр, книга для официальной записи актов гражданского состояния (рождений, браков и смертей) в России в период с начала XVIII века (православные метрические книги — не ранее 1722 года) по 1918 год

Вернуться к тексту