Золушкино лето (гет)

— Продажная девка! Тварь! — дикие вопли разбудили сладко спавшую Елену, и та, в испуге вскинувшись на кровати, ошарашенно таращила сонные глаза, совершенно не понимая, что же происходит. Разъяренная maman подлетела к Елене словно коршун, замахиваясь на нее рукой, в которой был зажато нечто, похожее на полотенце. В следующий миг это нечто начало безжалостно хлестать бедняжку, нанося удары куда попало, оказавшись половой тряпкой, к тому же не отжатой. Брызги разлетались от ударов о тело Елены во все стороны — на белоснежные простыни, на стены, обшитые светлым серо-голубым бархатом, оставляя на них грязные следы.

Елена, стараясь прикрыть от ударов хотя бы лицо, спросонья никак не могла сообразить, в чем же она провинилась, что сделала не так, почему в комнате ещё так темно? И нельзя ли было выяснять отношения как-либо по-другому, кроме диких криков и избиения грязной тряпкой? Но этого всего она произнести не могла — из-за слёз и обиды, что подступили колючим комком к горлу, не давая не то что сказать хоть что-то в своё оправдание, а и просто вздохнуть.

В последний удар maman, видимо, вложила все свои силы, потому что Елена не выдержала и, взвизгнув на всю комнату от боли, наконец заплакала навзрыд. От этого вскрика maman, немного успокоившись, наконец-то пришла в себя и гарпией взглянула на сжавшуюся в комочек Елену.

— Ты для чего сюда приехала? Чтобы по мужикам мотаться? По кабакам и гостиницам?! — рявкнула она, подойдя к окну и распахивая его настежь. — Развратная девка, шлюха! Молоко на губах ещё не обсохло, а уже одни мужики на уме!

Свежий прохладный ветерок ворвался в комнату и, испугавшись злобных криков, унёсся прочь из дома, захватив с собой ее разгневанные слова, чтобы разнести их на всю округу. Еще не встало солнце и не проснулись петухи, а maman уже была на ногах и бушевала на весь особняк.

"Какие мужики? Какие кабаки? И почему она думает обо мне как о продажной женщине? Чем я это заслужила? — отчаянные мысли одна за другой проносились в голове Елены, которая продолжала захлёбываться рыданиями. — Да разве так можно — ни за что ни про что позорить единственную дочку?!"

К великому несчастью для бедняжки, за неё некому было сейчас вступиться, некому было защитить, прикрыть собой от безжалостных ударов и грязной, совершенно незаслуженной ругани... Елена сжалась в комочек, стараясь стать как можно меньше, и, глотая слёзы, снова и снова выслушивала всё — и какая у нее, благородной дамы, неблагодарная невоспитанная дочь, оказавшаяся на поверку распутной девкой; сколько денег она вложила в нее, сколько сил потратила, бегая по модным портнихам, чтобы раздобыть самые лучшие ткани, чтобы сшить на заказ, по чужим меркам, платье так, чтобы оно сидело как влитое.

Все эти громогласные речи заставляли трястись и звенеть хрустальные подвески на люстре, содрогаться стены, а уж о том, что жители соседних особняков были наверняка разбужены в этот предрассветный час, можно было бы и умолчать...

Не обращая внимания на рыдающую Елену, maman отбросила половую тряпку и спустилась на первый этаж, продолжая орать так, чтобы ее слышали все дома в округе, выдавая руководства к действию:

— Иди, дрянь эдакая, поссы, умойся и начинай одеваться! У нас сегодня запланировано посещение модистки — надо пошить несколько видов платьев для выхода. Платье для конной езды, платье для игры в теннис, купальный костюм... Ещё надо приобрести новые туфельки — под жаркую погоду, под дождь. Потом накидку на случай дождя, зонтик… — перечисляя виды покупок, голос постепенно успокаивающейся maman плавно переходил от львиного рыка в обычный тембр, словно осознание предстоящих ей дел действовало подобно валериане, успокаивая нервы и бальзамом изливаясь на заходящееся от ярости сердце.

"Да не нужны мне ваши шмотки и ваше золото... Уж лучше жить в бедности и безвестности на хуторе, чем нарядной и в таком аду!" — думала Елена, шмыгая покрасневшим носиком и переодеваясь из замызганной ночной сорочки в зеленый шелковый халат, на котором были нарисованы две большие белые розы. Она наскоро расчесалась и, зная, что maman лучше не злить, ибо будет еще хуже, спустилась в ванную, наклонилась над фарфоровой чашей, зачерпнула ладошками прохладную воду, поднесла было её к горящему лицу и... тут же почувствовала сильный удар по затылку! Резко обернувшись и ахнув от боли, которая прошлась волной по всей голове, Елена уставилась расширенными глазами на maman, которая стояла перед ней с багровым, перекошенным от ярости лицом.

— Нет, вот богачка, посмотрите на нее! Умывается прямо в халате! На нее хоть золото одень, она все в гниль превратит! Снимай быстро, дрянь, и не вздумай запачкать!

Елена ошеломлённо глядела во все глаза на maman, совершенно не способная взять в толк, каким таким образом она может запачкать халат, просто умываясь?

— Что смотришь на меня, тупица, окунь отмороженный? Снимай халат живо, кому я сказала!

— Но ведь дома дедушка и папа... Вдруг они пройдут мимо, а я раздета… — тихо прошептала Елена, всхлипывая и безуспешно пытаясь удержать на себе скользкий шёлк халата, который с неё яростно сдёргивали, невзирая на слабое сопротивление..

— Дура безмозглая, они уже уехали — чтобы заработать тебе, неблагодарной, на новые наряды, к которым ты так небрежно относишься! Если бы моя воля, то хрен бы тебе, а не новые тряпки!

С этими словами maman наконец сорвала с Елены халат, оставив ту в одном нижнем белье, и, отойдя чуть назад и окинув дочку изучающим взглядом, брезгливо поморщилась:

— Фу, что за половые тряпки на тебе?! Это же не белье, это рвань нищего! Как ты это носишь?! Снимай все, я это сожгу! Не стирать же это тряпьё, чтобы, не дай бог, кто потом из соседей на верёвке увидел!

— Но у меня больше нет ничего... Это то, в чем я приехала! — слабо пискнула Елена, багровея от унижения.

— Снимай быстро, я тебе дам своё — что себе покупала, но так и не надела! От сердца отрываю! На, надевай, и чтобы больше меня этим рваньём не позорила! — с этими словами Елене протянули комплект кружевного нижнего белья, которое было до того легким и воздушным, что казалось абсолютно неосязаемым. Елена немного замешкалась, постеснявшись переодеваться перед maman, и тут же получила еще одну порцию возмущений.

— Тоже мне, графиня... ишь, стесняется! — но всё же maman отвернулась, однако через пару минут резко развернулась и возмущённо закричала: — Ты хоть помойся-то сначала, такое белье надевать будешь, оно же целое состояние стоит! Запачкаешь, потом и не отстираешь! — с этими словами она убежала по направлению к кухне и вскоре вернулась вновь, таща огромную кастрюлю, полную кипятка.

— Вот тебе кипяток, разводи с холодной водой, вот мыло и мочалка, смой с себя запах хутора. И дверь не закрывай, экономь свечи. Все равно мужиков дома нет, можешь не стесняться... И прекрати всхлипывать, дурында, бесишь, еще раз получишь! — и maman пошла по всему дому открывать окна.

Набрав воды и разбавив её кипятком, Елена, зябко поёживаясь, залезла в ванну и попыталась расслабиться, но получалось это плохо. От распахнутой настежь двери и открытых окон в доме было прохладно, но всё же блаженное тепло потихоньку согревало и успокаивало, отвлекая от мрачных мыслей и ужасного начала дня.

Все это время maman остервенело громыхала кастрюлями на кухне, рассказывая самой себе и всем, кто мог бы услышать сию страстную речь, о том, как она, бедная, мучилась, рожая Елену на свет божий, сколько в нее, непутёвую, вложила денег, чтоб прокормить, обуть, одеть... И какие же бывают хорошие дочери, но вот ей, страдалице, таковой не досталось! Вся речь была произнесена с такой силой страсти, что при открытых окнах в соседних особняках при желании любой мог бы потешить себя спектаклем одного актёра... Что, в принципе, многие соседи и делали.

Каждое слово maman вонзалось в Елену, словно острый нож. Она снова попыталась понять, почему так резко изменилась ее maman и куда, в конце концов, подевалась добрая мама? Ведь было время, когда она расчесывала Елене волосы, играла с ней в забавные весёлые игры, смеялась вместе с дочерью, переживала её детские обиды и горести, пекла на кухне удивительно вкусные пирожки… Воспоминания о счастливом детстве крутились в голове, вновь нагоняя слезы обиды. Перед внутренним взором Елены вновь возникла её тесная, но такая уютная комнатка в домике на хуторе, где она жила несколько лет с бабушкой... Ей живо вспомнилось, как порой она самостоятельно прошивала прохудившиеся зимние сапожки и латала старые юбки, каждый раз умудряясь надевать их так, чтоб заплатку не было видно. Как начала взрослеть, и бабуля отдала ей половину своего видавшего виды гардероба, и Елена старательно перешивала вещи, чтобы удивить новыми платьями хуторских подружек…

Всего этого maman, по сути, не знала… Однажды без разрешения бабушки Елена написала maman письмо, в котором просила прислать немного денег на новые вещи, а то дети родственников, что побогаче, стали её так дразнить, что сил больше не было терпеть оскорбления. И что она получила в ответ? О том, что всем сейчас тяжело жить, и лучше бы Елена думала об учебе, чем о одежде. В письме было много таких колких и некрасивых фраз, которых в тот момент Елена совсем не понимала, да ей и не хотелось в них вникать...

А после, где-то через месяц, пришло письмо с описанием веселой и дорогой жизни, с описанием всех тех красивых вещей и деликатесов, какие maman только могла себе позволить купить, что говорило о ее благосостоянии и уж отнюдь никак не о бедствовании. На тот момент Елене было тринадцать лет, и бабуля смогла убедить ее, что новые и красивые платья — не самое важное в жизни и что она красива сама по себе, а maman так пишет лишь для того, чтобы позабавить и не расстраивать дочку. Елена привыкла верить словам бабушки, поэтому на брань первого письма не обиделась, а про великие блага, которые описывала maman во втором письме, быстро позабыла, посчитав их за сказку. Теперь же, лежа в ванной, она понимала, что хоть все эти блага и достаток даются maman с трудом, но всё же жила она в свое удовольствие, не сильно печалясь о том, как живет на хуторе сама Елена.

Вода в ванне уже остыла, когда Елена закончила мыться и ополоснулась.

Вскоре пришла maman и, не прекращая читать нравоучения, подала полотенце, новые вещи и халат.

— Иди, переодевайся, я там на кровати тебе приготовила платье, — сурово приказала она. — Сама еще толком не носила. Одевайся и спускайся в гостиную.

Поднявшись в комнату, Елена обнаружила на кровати чудесное черное платье с нарисованными на нем желтыми подсолнухами. Такой ткани и такого цвета Елена не когда не видела и даже не знала, как называется эта ткань. Платье было на двух тонких бретельках, грудь со стороны декольте, как руки и спина, были полностью оголены, линия кокетки отходила не от привычной линии талии, а от груди. Длинная юбка полностью закрывала щиколотки, поэтому при ходьбе приходилось приподнимать подол. У кровати стояли черные кожаные туфли, и с первого взгляда становилось ясно, что вещи очень новые. В каком бы подавленном настроении сейчас ни находилась Елена, но в этих вещах она была чудо как хороша. Тщательно расчесав и выпрямив волосы, Елена с удовольствием рассматривала свое отражение в зеркале — с одной стороны открытая спина и зона декольте вверху, с другой — очень скромный и закрытый низ. Не слишком ли оно вульгарно, подумала Елена, но тут же отогнала эту мысль. Если платье одобрено maman, то значит, что разрешено и в обществе. Она потеряла счет времени и даже не заметила, как в комнату вошла maman. Она оглядела комнату, бросила взгляд на постель, где на белой ткани простыней и наволочек остались грязные следы от половой тряпки, которой совсем недавно хлестали Елену.

— Дура! Даже не догадалась сначала поменять постель! — начала maman, шипя подобно змее. — Вот бери, перестилай, потом придешь в гостиную! — и с этими словами она бросила на стул свежий комплект голубого постельного белья, потом окинула взглядом нарядную дочку, и лицо её выразило восхищение — ей явно понравилось, как одета Елена, и maman, развернувшись, пошла прочь, более не добавив ни слова.

"Откуда я могла знать, где у нее хранится постельные принадлежности..." — думала Елена и была совершенно искренна, потому что с той минуты, как она переступила порог этого дома, боялась сделать без дозволения ни шагу, ведь любые ее действия или бездействие вызывали в maman бурю негативных эмоций. С этими невесёлыми мыслями Елена перестелила постель, собрала грязное белье и пошла в гостиную, как и приказала maman.

В гостиной графини не оказалась, и Елена пошла ее искать по дому. Проходя мимо родительской спальни, она успела только заглянуть в приоткрытую дверь, как услышала за спиной яростный крик:

— Ты чего здесь блудничаешь?!

— Я не блудничаю, ты же сама сказала переодеться и идти в гостиную, а там тебя не оказалось, вот я и пошла тебя искать, — как можно спокойнее ответила Елена, передернув плечами. Ее покоробила сама мысль, что maman могла подумать, что она специально ходит по дому с целью, чтобы что-то украсть... в родном-то доме?

Maman недоверчиво посмотрела сквозь прищуренные ресницы, и её выражение лица говорило о том, что она не поверила ни одному слову дочери, но тут же перевела разговор на другую тему:

— Что ж, пошли к модистке, она нас уже ждет!

Елена даже побоялась спросить, будут ли они завтракать... Да, в принципе, после такого скандального утреннего пробуждения есть особо и не хотелось.

Maman была одета в белое роскошное платье, совершенно не красившее уважаемую даму ее возраста — оно больше подошло бы юной, только-только начинающей расцветать девушке, но уж никак не женщине под сорок лет.

Едва они вышли из особняка, как maman словно подменили: резкие движения стали плавными, голос из визгливо-громкого — кротким и тихим. Она нежно взяла дочь под руку и ласково предложила:

— Доченька, ты же не против пройтись до модистки пешком? — и голос её излучал саму доброту и отзывчивость — даже и не поверишь, что совсем недавно был отвратительно визгливым.

Время было раннее, еще только восемь утра, солнце еще не разогрело утренний воздух, было довольно прохладно и хорошо было бы прокатиться на пролетке, но по выражению лица maman Елена поняла, что это вовсе не предложение, а констатация факта.

— Да, было бы чудесно прогуляться... — тихо произнесла она, переключив внимание на свой любимый дворик.

Проходя мимо подружек-березок, maman торопливо, шипящим шепотком, давала важные, по её мнению, наставления:

— Следи за мной, за каждым моим движением, как надо себя вести с тем, кто будет встречаться на пути. С кем я поздороваюсь кивком, то и ты отвечаешь кивком, перед кем я кланяюсь, то ты тоже кланяйся, с кем я не разговариваю и не здороваюсь, ты тоже не разговаривай... Поняла, тупица неотёсанная?

Не успели они выйти на тротуар и завернуть за угол, как maman схватила Елену за руку и попыталась закрыть ее своим телом, пряча от внезапно встретившейся знакомой, но, быстро оценив ситуацию, поняла, что Елена не иголка, а она сама — не стог сена... да и к тому же знакомая их уже увидела. Осознав всё это, maman натянула на лицо "счастливую" улыбку и бодро пошла навстречу неизбежности.

Надо сказать, что знакомая maman оказалась дамой не из робкого десятка и сразу, без приветствия, начала забрасывать их вопросами:

— О, сколько лет, сколько зим! Как давно я тебя не видела! А я вот иду, прогуливаюсь, думаю, где же тут живет моя хорошая знакомая графиня Ч... А тут, как говорится, на ловца и зверь бежит! А это кто? Елена, ты ли это? Сколько же тебе сейчас лет? — дама безостановочно тараторила, не отрывая смеющихся глаз от Елены, даже не заметив — или сделав вид, что не заметила, — что maman, лицо которой приняло кисло-злое выражение, ее даже не поприветствовала. Елена же это заметила и, повинуясь приказу maman действовать точно так же, как и она, молча стояла перед мадам.

— Она у тебя, случаем, не дурочка? — внезапно с насмешкой спросила дама, переведя взгляд на maman. — Почему не отвечает? И невоспитанная к тому же...

— Это Елена — моя дочь, ей семнадцать лет, через месяц будет восемнадцать, — торопливо ответила за Елену maman.

— Нет, наверняка она у тебя больная, раз сама не может ответить на столь простейшие вопросы! — не унималась дама.

Тут maman резко развернулась к Елене и, словно змея, зашипела:

— Отвечай, когда тебя спрашивают уважаемые люди! — и, уже обращаясь к знакомой, заискивающим голоском пропела: — Вы уж извините её, она у меня дикая, на хуторе выросла, совсем не знает, как себя вести в порядочном обществе... Вот, надевать совсем дикарке нечего, веду ее к модистке — может, сошьет что-нибудь приличное!

После этих слов дама изобразила на лице гримасу понимания и сочувствия:

— Ох, бедная вы моя, терпения вам в обучении такого трудного ребенка! Хорошего дня!

И, с нескрываемой радостью предвкушая, как она расскажет всем своим знакомым о этой встрече — естественно, с "небольшими" дополнениями! — дама продолжила свой променад.

После этой встречи и без того мерзкое настроение maman стало еще хуже, и она резко велела Елене идти позади, чтоб хоть какое-то время её не видеть. Шла maman быстро, размашистыми шагами, которые говорили о её состоянии куда как красноречивее, чем любые слова.

У модистки они пробыли довольно долго. Мaman выбирала предлагаемые ей образчики ткани и, словно интересуясь мнением дочери, время от времени предлагала той на одобрение. Елена покорно кивала головой, и maman повелительно говорила, что будет брать материал. За всем этим действом наблюдала хозяйка салона, которая была женщиной умной и здраво рассудила, что Елена не имеет право голоса в выборе, и поэтому решила развлечься и хоть немного помочь бедной девушке. Дамой она слыла влиятельной, поэтому прекрасно знала, что уж с ней-то спорить maman точно не будет.

Она хитро подошла к делу, сначала сделав реверанс перед лже-графиней, приветствуя ее.

— Милая графиня, почему же вы заранее не оповестили меня о своем приходе, я бы никогда в жизни не позволила вас обслуживать обычной белошвейке! — с этими словами она лукаво подмигнула портнихе. — Это ж такая честь для меня — обслужить вашу красавицу-дочь. Ох, как она на вас похожа, просто одно лицо!

После этих слов персонал салона тихонько прыснул в кулачки, но maman этого не заметила, как не заметила и лукавых взглядов, приняв это наигранное уважение за чистую монету. Ее отвратительное настроение стало улетучиваться, и она вновь почувствовала себя хозяйкой жизни.

— Ой, девочки, ну что за безобразные ткани вы посмели предложить уважаемой даме? — со смехом в голосе продолжала хозяйка салона. — Ради бога, извините этих бестолковых. Позвольте мне предложить вам кофе? — и она знаком приказала девушке-помощнице отвести maman в другую комнату. Та пыталась отказаться, но девушки помощницы обступили "важную" гостью со всех сторон и увели в другой отдел. Перечить влиятельной хозяйке самого модного салона в городе значило испортить отношения со всем городом.

— Ну что, милая, попьем кофе? — обратилась хозяйка салона к Елене, и та молча кивнула. — Вот и хорошо... Девушки!

Девушки отреагировали мигом, и на столике у кресла, куда хозяйка салона усадила Елену, очутился поднос с кофейником и чашечками, а к кофе подали булочки и сыр.

— Не стесняйся, милая! Я, когда была молодая, всегда ходила полуголодная... Ешь на здоровье и приходи в себя. Ох, не сладко же тебе в этом семействе, — покачала головой хозяйка.

Пока Елена ела и пила кофе, модистка рассказывала о своем детстве, о бедности, которая ее окружала, о том, как она смогла добиться таких высот, и о многом другом, а когда поняла, что Елена почти полностью пришла в себя, то стала показывать образцы тканей.

— Выбирай, моя милая, те образчики, которые тебе самой нравятся! И не переживай, сошью тебе такие платья, что даже царская семья позавидует!

Воодушевленная и душевно отошедшая от гнета матери, Елена выбрала те ткани, которые ей понравились, портниха сделала мерки. Maman несколько раз порывалась присутствовать при сём, но всякий раз натыкаясь на сердитое выражение лица хозяйки салона и не солоно хлебавши возвращалась в комнату для гостей.

Морально подавленная намного превосходящим по силе её саму характером хозяйки салона, maman выходила из ателье, полностью опустошенная и растоптанная. Сил злиться на кого либо или же вымещать свою ярость на Елене не было, поэтому до дома она шла молча, чем только несказанно порадовала дочь.

День был уже в самом разгаре, солнце светило со всей силой, утренний холод давно отступил, и обратная дорога была приятна для Елены. Она наслаждалась росшими по обеим сторонам дороги деревьями, их свежей зеленой листвой, восхищалась цветами на многочисленных клумбах и, словно маленький ребенок, с радостным любопытством следила за прыгающими тут и там сороками в их элегантных чёрно-белых нарядах. Уже подходя к своему особняку, мать и дочь обнаружили, что перед домом стоит карета графа Седых, а в беседке, поджидая Елену, сидели Вольдемар и Тина.

Maman наградила Елену злобным взглядом горгульи и на немой вопрос той, можно ли подойди к друзьям, вялым взмахом позволила: мол, иди уж, что с вами теперь делать... Сил спорить у неё уже не было.

Весь тот ужас, что ей пришлось пережить ранним утром, мигом покинул Елену, стоило ей только обнять друзей. Видя проходящую мимо горгулью в человеческом обличье — наверное, вы сразу поняли, что речь идёт о maman! — и правильно рассудив, Вольдемар и Тина решили её даже не приветствовать, чтоб ненароком не разбудить демона, задремавшего было от усталости и морального опустошения после общения с хозяйкой салона. Они ни о чем не расспрашивали свою подружку, чтобы не растревожить и не расстроить, и лишь старались своим позитивным настроение отвлечь её внимание от матери. Это им вскоре удалось; напряжение быстро покинуло Елену. и она опять стала легкой, открытой и смеющийся девочкой, которую они так любили. Теперь уже Елена вовсю шутила и рассказывала интересные и забавные истории из своей жизни на хуторе, развлекая друзей.

Двор, словно четвертый друг в их компании, окружил своим волшебством, посылая друзьям фантастическое чувство объединения. Подружки-березки неспешно перебирали листочками, словно смеялись над искрометными шутками молодых людей; рассерженные клёны почти не шевелили ветками, показывая тем самым, что еще не помирились со своими соседями-липами, но тоже не прочь участвовать в беседах. Каштаны, стоящие метрах в пятидесяти, покачивали пышной листвой, как бы говоря, что они тоже состоят в этой компании... И белые стены беседки, в которой сидела дружная троица, были словно надёжные, способные защитить от всех бед и невзгод, стены каменного замка — замка их дружбы.

Бесенята Тины, зная, куда собирается их хозяйка, снова остались сидеть и скучать в карете, и поэтому Тина была мила и приветлива, как и прежде, сердце откликалось радостью на любую фразу друзей. Вольдемар снова привез с собой гитару и, только наступил вечер, снова пел подружкам песни. С темнотой, окутавшей весь город и их двор, волшебство, что царило вокруг, стало настолько всепобеждающим, что практически окаменевшее сердце maman, которая выглянула в окно, на миг замерло и размякло...

Слушая волшебный голос Вольдемара, Елена практически пребывала в нирване, и тело её как будто находилось где-то посередине между небом и землёй — так легко и хорошо ей было в окружении друзей.

За разговорами и песнями незаметно подкралась ночь, и друзья, неохотно попрощавшись, сели в карету и уехали, а сердце Елены мгновенно охватили тоска и страх лишь от одной только мысли о том, что снова нужно зайти в дом и встретиться с maman. Она еще долго сидела на скамеечке, не решаясь сдвинуться с места, стараясь словно напоследок надышаться ароматом цветов жасмина.

Вскоре из дома вышел отчим, неся в руках две чашки. Он молча присел на скамейку рядом с дочерью, так же молча протянул чашку с ароматным кофе и, словно волшебник, из ниоткуда вынимая пирожок, протянул его со словами:

— Поешь, весь день ведь голодная... — и итал пить свой кофе.

Только жуя пирожок, Елена осознала, что она действительно очень проголодалась. Да и неудивительно: сначала было утро, полное слез и страданий, потом был день, исполненный приятных впечатлений, вечер она просидела в компании друзей, и как-то было не до еды... Она с благодарностью посмотрела на отчима и с наслаждением выпила кофе, практически по-детски причмокивая.

— Сам варил! — с гордостью сказал отчим, а Елена приникла к нему, чувствуя потребность в родном, надёжном плече. Отчим по-прежнему ничего не спрашивал, не читал нотаций, не ругал, за то, что в столь позднее время она еще не в постели... Он просто сидел рядом, понимая, что дочь — это птица, которую не нужно держать в клетке.

Они сидели долго, и только лишь когда отчим почувствовал, что Елена начинает потихоньку засыпать на его плече, ласково произнес:

— Иди-ка домой, дочка да ложись спать... Мать легла как всегда — с петухами.⁽¹⁾ Сама понимаешь, встанет она завтра часов ни свет ни заря... Так что будь готова к ее буйству, ведь меня завтра в это время не будет, я постараюсь уйти из дома ещё до ее пробуждения.

Елена внимательно посмотрела на отчима. Перед ней был красивый мужчина сорока лет. Густые каштановые волосы с золотистыми прядками были уложены в модную прическу, голубые глаза смотрели на дочь сосредоточенно и как-то по-отцовски. Он был высокого роста — примерно метр восемьдесят пять — и Елена доставала ему макушкой только до середины груди.

Вздохнув, Елена спросила :

— Почему ты всегда так рано уходишь?

— Не хочу встречаться с твоей матерью и портить себе утро, дочка. Я ухожу из дома и досыпаю в пролётке, потом работаю. А вечером можно и выпить вина, чтоб легче было переносить ее вздорный характер. А ты, как посмотрю, уже с ним столкнулась?

— Да… — чуть слышно произнесла Елена, сомневаясь, можно ли с отчимом разговаривать на эту тему, но тут он обнял ее за плечи, как бы говоря: терпи, казак, прорвемся!

Немного осмелев, Елена спросила:

— А почему ты ее терпишь?

— Мне просто идти некуда… — как-то задумчиво и с тоскою произнес отчим.

С того самого момента у Елены появился свой человек среди чужих и с осознанием того, что не она одна несчастна в этом доме, как-то стало легче, и Елена решила во что бы то ни стало давать матери отпор.

— Смотрю, ты не сильно хочешь заходить в дом? — отчим переключил разговор с себя на Елену. — Есть причина?

Елена виновато потупилась.

— Не бойся, дочка, сказанное между нами никогда не дойдет до ушей матери! — пообещал отчим.

— Она сегодня меня разбудила, лупя мокрой половой тряпкой. Я сначала и не поняла, что происходит — за окном темно, а она меня бьет! Все окна открытые, а она орет так громко, что наверняка все соседи слышали!

— О да, думаю, что слышали наверняка!

— Я так и не поняла, чем заслужила ее гнев. Я ушла гулять с друзьями с ее разрешения. За мою честь и достоинство взял на себя всю ответственность мой друг Вольдемар — тот самый Вольдемар, которого мама знает с детства. И как я поняла за два дня пребывания здесь, она очень уважает его семью.

— Правильно поняла, дочка, только ради его семьи она и разрешила тебе поехать на прогулку.

— Потом я вернулась и весь вечер была на ее глазах в палисаднике, в беседке...

— Весь вечер она спала, словно медведь в берлоге! — ухмыльнулся отчим.

— Вот именно! Но тогда почему она так кричала, так возмущалась? Я не нарушила ни одного правила приличий, не заслужила, чтоб меня осыпали такими оскорблениями!

— И как она тебя назвала? — отчим, прищурив голубые глаза, грозно нахмурил брови.

— Продажной женщиной… Кстати, папа объясни мне, это что? Я спросила у Тины и Вольдемара, но они засмущались и сказали, что я еще слишком мала, чтоб это знать, хотя я старше их на два года!

— Ты и правда еще слишком мала, подрастешь — узнаешь, — серьёзно ответил отчим, и лицо его потемнело. — Что ж, пошли домой, а то уже слишком поздно.

 

Как и говорил отчим, проснулась maman в несусветную рань. Впрочем, летом солнце вставало рано, и поэтому за окном было уже относительно светло.

Несмотря на такую рань, дом уже ходил ходуном, сотрясаемый громкими криками, и на этот раз кричали уже двое — один голос принадлежал maman, а другой отчиму Елены.

— Не лезь не в свои дела! — вопила maman. — Ты и не представляешь, как тяжело воспитывать девчонку, сколько нужно в нее вложить! Я надрываюсь изо всех сил, я...

— Поздно спохватилась, милая, время давно упущено! Где ты была, когда ее нужно было воспитывать? Личную жизнь налаживала? А теперь хватит на нее орать! Опоздала с нравоучениями! И не смей называть продажной женщиной! Какая она тебе продажная? Если ты считаешь ее таковой, то это значит, что она вся в тебя!

— Не смей указывать, как мне надобно воспитывать мою дочь! Ты здесь никто! — зарычала maman, до глубины души уязвлённая этими справедливыми словами.

После этой фразы воцарилась мёртвая тишина, лишь слышны были тяжелые шаги отца, за которыми последовал сильный стук захлопываемой двери.

Елена сидела на кровати, согнувшись и обхватив ноги руками, и дрожала всем телом от всего услышанного. Поняв по звуку захлопнувшейся двери, она бросилась к окну и увидела, что от дома, размашисто шагая, быстро удалялся отчим; весь его облик выдавал напряжение, что царило сейчас в его душе..

За дверью послышались шаги, и Елена, решив притвориться спящей, как будто и не знала о ссоре родителей. Торопливо легла и укрылась одеялом с головой. В комнату заглянула maman, подошла к кровати, прислушалась к мирному сопению, потом прошла к окну, распахнула его настежь и удалилась, закрыв за собой дверь.

Елена еще долго смотрела сквозь прижмуренные веки на дверь, боясь, что maman вернется снова, но усталость взяла свое, и она снова заснула.

Проснулась она, когда солнце уже светило вовсю; посмотрев на часы, Елена обнаружила, что уже почти десять утра. Наскоро умывшись, причесавшись и одевшись, она спустилась на первый этаж и нашла maman в гостиной, где та сидела на диване и перебирала что-то разноцветное — по виду, платья. Елена робко зашла в комнату и застыла, не зная, чего ей ожидать от maman — доброго слова или оплеухи.

— А, встала? Ну, проходи, че ты там топчешься как неродная! Проходи-проходи, посмотри, какие платья прислала тебе хозяйка салона-ателье. Всю ночь не смыкая глаз их для тебя шили самые лучшие портнихи города! — от вида прекрасных платьев и того, что ей угодили, у maman было на редкость отличное расположение духа.

— Садись завтракай, а потом иди принимай ванну, пока вода не остыла, — распорядилась она. С maman явно произошла какая-то метаморфоза, но какая — Елена пока не могла понять.

 

Платья оказались чудесные, сшитые точно по фигуре Елены. Ей они очень понравились, а maman, сморщив нос, отчего он стал крючком и опустился вниз, как у бабы Яги, повторяла лишь одно:

— Ну-у, ничего, ничего, для хутора вполне сойдет!

В дверь постучались, и maman кивнула: мол, иди открой и посмотри, кто это там пришел в такую рань? К немалому удивлению Елены, за дверью оказалась Тина, которая приветливо поздоровалась и спросила:

— Ой, моя дорогая подружка, я смотрю, ты уже готова?

— К чему... готова? — недоуменно спросила Елена.

— Ой, рассмешила! Сама стоит в костюме для верховой езды, а спрашивает, к чему она готова! — Тина говорила нарочито громко и добилась нужного эффекта — услышав разговор девушек, в прихожую вышла maman и, увидев гостью, сделала кислое лицо.

— Никуда она не поедет! — грозно начала она, не утруждая себя даже кивнуть в знак приветствия гостьи. Тина тоже не стала соблюдать этикет, но вмиг сделала вид, что весьма разочарована ответом. Ее милое личико вытянулось, как бы говоря: ох, и разочаровали же вы меня…

Эта гримаска немного поставила в тупик maman, и на лице её против воли отразилось замешательство. Не давая ей опомниться и придумать план к запрету ехать в конный клуб, Тина продолжила:

— Вот уж никогда бы не подумала, что вы одна из тех женщин, которой безразлично будущее её дочери! — с удовольствием наблюдая, как меняется выражение лица графини, и это показывало, что Тина выбрала верное направление в своей продуманной игре характеров.

— Там будут все завидные женихи нашего города — графы, князья и... по секрету могу сказать только вам, как матери моей любимой подруги — возможно, даже сам будущий наследник престола! — после последних слов лицо maman выразило явное недоверие, и Тина, заметив это, торопливо добавила:

— Эту информацию мне под страшным секретом сообщил мой дядя, а как вы знаете, он тайный советник при императорском дворе! — последнюю информацию maman, конечно же, не знала и даже не предполагала, что у Тины могут быть настолько влиятельные родственники, поэтому битва характеров закончилась в пользу Тины, потому что maman твёрдо решила, что Елене необходимо поехать в конный клуб во чтобы то ни стало! Ценность Тины в глазах maman мгновенно поднялась до недосягаемых высот от одного лишь упоминания о её высокопоставленном родственнике... На лице maman застыло мечтательное выражение, ведь в своём воображении она уже сидела, попивая кофе, на веранде роскошного особняка, принадлежащего императорской фамилии, а рядом играли золотыми мячиками её царственные внуки.

— Тиночка, — запела она сладким голоском. — Вот ты всегда торопишься с выводами! Я даже не успела сказать, что сначала вы с Еленочкой сходите в парикмахерскую, чтоб сделать прически по случаю, как ты уже нафантазировала бог знает что… Конечно же, Елена поедет в клуб верховой езды... ведь так он называется?.. Не просто же так мы купили в Париже ей этот прекрасный костюм!

Елена была на удивление хороша. Костюм для верховой езды был бледно-персикового цвета, который прекрасно подчеркивал идеальную белизну кожи. Жакет был так туго и изящно зашнурован, что казалось — у Елены нет ни грамма лишнего веса. Он имел V,-образный вырез, из которого выглядывала объемная белая манишка. Брюки, сшитые на заказ, так плотно и соблазнительно облегали стройные ножки Елены, что Тина даже засомневалась, что в этом костюме вообще удобно двигаться, не говоря уж о том, чтобы скакать на лошади.

Сама Тина же была одета в зеленый бархатный костюм. Пуговицы на пиджаке были пришиты на мужской манер, на плечах золотые псевдо-погоны, с которых свисала золотая бахрома. Костюм был более свободного кроя, и брюки пошиты скорее уж на мужской фасон, чем женский, что совсем не умаляло красоты Тины, скорее уж наоборот — подчеркивало ее независимость и стройность фигуры.

В этот раз бесенята Тины не остались в карете дожидаться хозяйку, а пришли вместе с ней и, потирая ладошки, радостно скакали в глазах Тины, понимая, что выиграли эту маленькую битву с maman. Они лукаво следили за ее реакцией, искренне недоумевая, какой же нужно быть глупой, чтобы не увидеть, что над ней просто-напросто смеются!

Елена же, напротив, сразу заметила этих проказников в глазах своей подружки... Сначала она было испугалась гнева maman, подумав, что та в конце концов сообразит, что над ней практически неприкрыто издеваются, но заметив, как она воодушевилась при одном только упоминании царской особы, передернула плечиком, усмехнулась и решила поддержать сей розыгрыш. Maman не только не заметила открытой насмешки над собой, но и поверила каждому произнесенному слову. Тем более, что в этот момент к ней подкрался один из бесенят Тины и, удобно устроившись на её плече, стал нашептывать в ухо, описывая картину будущей поездки.

— О, maman, вы так великодушны, спасибо! Я и не смела вас вчера об этом попросить. Там, на хуторе, бабуля так много рассказывала о конном клубе как о самом элитном заведении города. Она всегда говорила, что наша семья никогда туда не будет приглашена и чтобы я и мечтать не могла попросить у вас разрешения туда пойти! — состроив грустную мину, пропела Елена.

Реакция maman, разумеется, была именно такой, на которую и рассчитывал бесенок Елены: она услышала открытый вызов в том, что её семья не является древним дворянским родом и, конечно же, была с этим очень не согласна. Выпрямив спину и расправив плечи, maman словно захотела быть выше этих плебейских разговоров. Нос у нее заострился и стал казаться больше, чем был, а на лице застыло непробиваемо-глупое горделивое выражение.

— Ой, Елена, ты как что-нибудь ляпнешь, то прямо хоть стой хоть падай, — надменно произнесла она. — Езжайте, милочки, а то у меня дел полно, некогда с вами разговаривать.

С этими словами она вытолкала девушек за порог и раздраженно захлопнула дверь.

Тина не стала искушать судьбу — а вдруг maman передумает? — схватила Елену под руку, и девушки со смехом побежали к карете, подпрыгивая на бегу, словно им было по пять лет. В карете они еще долго смеялись, держась за животы, и Тина, не унимаясь, всё корчила рожицы, показывая, какое было выражение лица у maman, когда она упомянула о наследнике престола, отчего Елена смеялась всё звонче. Тем временем карета уже неслась по улицам городка с недопустимой скоростью. Прохожие отпрыгивали в стороны, чтобы не попасть под колеса, а из кареты на всю округу разносился девичий смех. Горожане — кто испуганно, а кто со злостью — потрясали вслед удаляющейся карете кулаками, выражая своё недовольство и долго стояли, обсуждая, кто же это проехал.

 

Наконец карета остановилась... Девушки, все еще смеясь, вышли из нее и, держась друг за друга, пытались успокоиться, жестами показывая, что надо бы уже успокоиться.

— Боже, какая у тебя maman смешная! — еле вымолвила Тина, с трудом приходя в себя. — Одно удовольствие наблюдать, как она строит из себя аристократку! Вот скажи на милость, в кого ты-то пошла? Ты же не пытаешься скрыть, что не из дворянского сословия!

— А я и не стыжусь своего происхождения. Мне, конечно, нравятся эти шикарные наряды, но и в простом платье я себя чувствую хорошо и уверенно. Мне только жаль, что из-за глупых условностей невозможно общаться со многими интересными людьми. Хорошо хоть, что у меня есть ты и Вольдемар. Вам же все равно, какого я сословия? Ты же моя подруга? — спросила Елена, серьезно глядя ей в глаза. В глубине души Елена хотела услышать, что да, она для Тины очень важна и является дорогим и любимым человеком. Ведь для неё самой Тина была самой лучшей подругой в этом городе... да и не только в нём. Ее красотой, манерой держаться, умением постоять за себя, самоотверженно защищать свои идеи Елена искренне восхищалась и немного завидовала. Она очень хотела быть похожей на Тину если и не внешне, то хотя бы внутренне, стараясь стать такой же не зависимой и легкой, и поэтому ответ Тины был подобен ведру холодной воды, обрушившейся на голову.

— Ну-у, как подруга... Я бы сказала, что ты моя хорошая знакомая! Да, мне интересно проводить с тобой время, разговаривать. Ты смешная с этой своей провинциальной непосредственностью, но назвать тебя подругой... Извини, этого я сказать не могу, — голос Тины был легок и радостен, словно она сейчас сообщала некую радостную новость, а не выбивала почву из-под ног Елены. — Мне просто иногда становится скучно общаться с людьми из высшего света, а ты для меня как глоток свежего воздуха, чего-то нового. И согласись, что общение с тобой — дело затратное, потому что за тебя везде приходится платить. Ты, конечно, не подумай, что я требую, чтобы ты вернула потраченные на тебя деньги, просто это так, к слову пришлось. Так что, милая моя, теперь ты прекрасно понимаешь, что между нами есть большая пропасть — хотя бы в сословии!

Горькая правда, касающаяся реальности их отношений, словно острым ножом резала на куски душу Елены, которая не хотела верить в то, что для Тины она просто знакомая, едва ли не забавная зверушка, за которой интересно наблюдать, с которой весело возиться и... не более того. Особенно было тяжело потому, что для Елены Тина была практически идеалом дружеских отношений. Глаза её стали заполнятся слезами, от обиды по телу пробежала дрожь, а перед глазами стояла маленькая Тина — та, что осталась в далеком детстве, та, что яростно защищала ее от любых напастей — будь то соседская собака или грубое слово проходящего мимо горожанина.

Живя на хуторе, Елена очень скучала по Тине. Скучала так, что по вечерам плакала из-за того, что не может быть рядом с подругой. Она фантазировала, что вот приедет в этот город и все будет как раньше — рядом любимая подружка Тина, а впереди масса приятных впечатлений...

— Значит, просто хорошая знакомая? А как же то, что было в детстве? Мы ведь были так дружны... Мы же подруги... — со слезами в голосе еле прошептала Елена.

— Милая Елена, опомнись, какие мы с тобой подруги? В детстве общались всего лишь летом... Это, если посчитать, всего девять месяцев — по три месяца за три года. И всё!!! А потом друг друга не видели шесть лет. Моя самая лучшая и близкая подруга — Надюшка, с которой мы неразлучны почти с самого рождения!

— А почему же ты тогда сейчас не с Надюшкой? — Елене сдавили горло обида и ревность оттого, что есть кто-то, кто дороже для Тины, чем она. Слезы все еще душили Елену, её бил озноб от нанесённой жестокой обиды, но девушка держалась из последних сил, чтоб не разрыдаться. Горькая и злая правда жизни тяжёлым камнем давила на хрупкие плечи, она прекрасно понимала, что Тина во всем права, но так хотелось верить, что это на самом деле не так...

— Наденька сейчас на курорте, куда уехала на все три месяца. Мне было скучно, а тут ты приехала — такая непосредственная, трогательная, смешная в своей провинциальной невинности и наивности.... Мы с тобой знакомы с детства, и перед тобой не надо притворяться, что я лучше, чем есть, что можно быть самой собой. Ой, а ты что, обиделась? Да брось! Ты же умная девочка, понимаешь же, что дружба и просто общение — разные вещи? — при этих словах Тина посмотрела на Елену таким холодным взглядом, что по спине той пробежали мурашки.

— Да, спасибо, что всё объяснила, теперь буду знать, кто я для тебя на самом деле, а то так бы и жила себе в счастливом выдуманном мире.. — еле слышно произнесла Елена, но голос по-прежнему предательски дрожал, показывая, как ей грустно.

— Ну, вот и отлично! О, смотри, мы уже приехали в загородный конный клуб!

Елена, еле сдерживая слезы, осмотрелась. Вокруг росло множество деревьев. Солнце пробивалось сквозь кроны листьев, просвечивая их насквозь, и создавалось впечатление, что над головами парит зеленый тюль, мягко колыхаясь от одного легкого дуновения ветерка. Голоса птиц звонко разносились по округе, черно-белые сороки мелькали среди листвы, стрекоча и передразнивая друг друга, а воздух пах мокрым чернозёмом и свежей травой.

— Почему так много деревьев? — удивленно спросила она. — Где конный клуб? Мы не туда приехали?

— Конный клуб находится в лесу, глупая! — звонко рассмеялась Тина, видя растерянность Елены. — Видишь дорожку среди кустов жасмина? Вот сейчас по ней пройдем, и там за деревьями конный клуб, ипподром, несколько отделенных деревьями друг от друга полей, чтобы особо знатные посетители могли прогуливаться верхом, не соприкасаясь с менее знатными посетителями. Кстати, Вольдемар снял отдельное поле, чтобы мы были только втроем. Это так мило! — с усмешкой произнесла Тина, смерив Елену с ног до головы чуть надменным взглядом, от которого по спине той пробежали мурашки и впервые появилось чувство неполноценности своего происхождения по сравнению с Тиной.

Приглядевшись, Елена действительно увидела в просвете среди кустов дорожку, которая была выложена из обточенных гранитных плиток, что позволяло посетителям спокойно пройти, не испачкав обувь. Девушки двинулись по дорожке, и Тина всю дорогу весело рассказывала о том, какой это чудесный клуб, как было умно со стороны устроителей — отгородить поля для отдыхающих. Кусты жасмина по высоте доходили почти до макушки, на его листьях еще сохранились капельки утренней росы... Елена привыкла, что на кустах жасмина, что росли у её дома, было очень много цветов, и была очень удивлена тем, что на этих кустах совсем не было соцветий.

— А почему на кустах совсем нет цветов? — спросила она.

— А? Что? — не поняла Тина. — Какие цветы? Ты о чем?

— Ну, на них совсем нет цветов... Почему? — переспросила Елена, остановившись и показывая на кусты.

Тина пристально смотрела на неё, пытаясь сообразить, при чем тут какие-то никому не нужные цветы и что творится в голове у Елены? О чем та думает? Ведь разговор был про их отношения? Она ясно видела, что Елена до глубины души расстроена ее ответом. Да, на вопрос о том, подруги ли они, Тина сначала хотела солгать, что да, конечно же, они лучшие подруги, но бесенята в её душе решили, что девочка вполне уже взрослая и хватит подкармливать ее сладкой ложью — пусть вкусит и горечь жестокой правды! Те же чертенята подавили возникшее чувство вины, когда Тина увидела слезы Елены.

"Она не маленькая! И не подруга тебе! Не вздумай жалеть её! Не показывай и вида, что тебя тронули её печаль и обида! Пожалеешь — пройдется соврать, что пошутила и что она на самом деле твоя подруга. А это ведь не так?" — вкрадчиво спросили бесенята.

"Да, это не так!" — самой себе ответила Тина.

"Ну, вот и умничка, милая ты наша девочка!" — потирая ладошки, хихикнули бесенята.

И вот сейчас, стоя на гранитной дорожке между кустов жасмина, Тина с любопытством смотрела на Елену, искренне не понимая, что же происходит у той в голове.

"Она что, серьезно? Её и в самом деле интересует, куда делись цветы? Она в своем уме? Эта дурочка плакать должна... Рыдать! А она о цветах думает! Ненормальная какая-то!" — злобно крутились бесенята в душе Тины.

— Не знаю, — пожав плечами, ответила она. — Здесь всегда так. Я никогда не задумывалась над тем, почему нет здесь цветов. Пошли, а то Вольдемар нас уже давно ждет.

Тина быстро пошла вперед, а Елена, углядев среди зелени листьев один-единственный цветок жасмина, остановилась и долго смотрела на него, восхищаясь его отвагой в гордом одиночестве расти там, где нет собратьев. Глубоко и печально вздохнув, она поняла, что ей внезапно стало тяжело дышать, и поэтому вновь и вновь вдыхала и выдыхала всей грудью воздух, который пах мокрой землей и травами. Ей казалось, что лёгкие сейчас разорвутся, но все равно никак не могла не надышатся. Со стороны Елена, наверное, выглядела как сумасшедшая или больная — она шумно и тяжело дышала, а глаза неподвижно смотрели в одну точку...

Сколько она так простояла — Елена сказать не могла, но очнулась так же внезапно и тут же поняла, что Тины рядом не было, и единственное, что пришло в голову — где-то рядом люди и надо идти вперед.

Кусты и деревья внезапно расступились, и перед глазами предстала полянка, усеянная розовыми, красными и белыми цветами клевера. Елена снова завороженно замерла, любуясь представшей её глазам красотой. Сразу за поляной стоял роскошный то ли особняк, то ли замок. Стены замка-особняка были непривычного желтого цвета, крыша же была цвета зелени леса. Создавалось впечатление, что и крыша, и лес составляют собой единое целое. Окна замка были отмыты до идеальной чистоты, и в каждом стекле отражались окружающие замок зелень деревьев и синева неба. Замок имел три этажа, первый из которых служил конюшнями для лошадей, второй этаж смотрел на окружающий пейзаж большими витражными окнами, которые практически занимали всю стену. Третий глядел вокруг множеством отдельных окон с маленькими обособленными балкончиками, на каждом из которых располагалось одно плетеное кресло.

— Волшебное место... — почти не дыша, проговорила вслух Елена, поражённая красотой увиденного и тут же услышала за спиной голос Вольдемара, который, оказывается, всё это время наблюдал за ней:

— Полностью с тобой согласен!

Елена, никак не ожидавшая, что кто-то может за ней наблюдать, смутилась при виде друга, её щеки заалели, что привело в восторг Вольдемара, и он звонко рассмеялся:

— О, дорогая моя, не стоит стесняться, я не специально наблюдал за тобой, а лишь услышал эти слова, когда уже подходил к тебе... Тина давно пришла на конюшни, а тебя всё не было. Естественно, я начал невольно волноваться, не заблудилась ли ты, ведь все же вокруг лес, а в лесу могут быть дикие звери... — его голос был спокоен и внушал доверие к сказанному им. — Идем, моя дорогая, я покажу лошадь, которую выбрала для тебя Тина. Я сам не буду ездить верхом, подожду вас на втором этаже, где расположен банкетный зал. Я встретил много знакомых, с которыми нужно обсудить некоторые вопросы, так что, девочки мои, у вас будет время спокойно обсудить свои женские вопросы, не стесняясь моего присутствия.

Он подал руку Елене, которая, с облегчением вздохнув, взяла его под локоть, внезапно поняв, что ей стало легко и попутно отметив, что Вольдемар не был одет для верховой езды — белый костюм-тройка, такого же цвета кожаные туфли... он был элегантен до великолепия.

Елена внезапно поймала себя на мысли о том, что Вольдемар ей очень симпатичен, но тут же прогнала её из своей головы, внушая себе, что в такой концепции друг не должен нравиться как потенциальный кавалер...

 

Конюшня была обставлена с таким комфортом и продуманностью, что многие люди могла бы позавидовать её обитателям.

Тина крутилась около небольшой белой лошадки, вычесывая ей гриву гребнем. При виде вошедших друзей она приветливо помахала им, словно и не было несколько минут назад неприятного разговора между ней и Еленой.

— Милая Елена, ты нас очень испугала! Я иду, разговариваю, думаю, что ты следуешь за мной... Пришла в конюшню, оборачиваюсь — а тебя нет. Вольдемар сразу пошел тебя искать, хотя я считаю, что в этом лесу потеряться очень сложно! Я бы и сама пошла тебя искать, но меня заметила Звездочка и просто не отпускала — так вот по мне соскучилась! — с этими словами Тина погладила по холке лошадь. Елена как-то отстранённо заметила, что перед нею всё та же любимая ею Тина — нежная и жизнерадостная, которая снова разговаривала так, словно ничего и не произошло, и подумала, что, может, для Тины она и не лучшая подруга, но для нее, для Елены — Тина лучше всех. Как же можно не любить эту жизнерадостность, как можно не восторгаться ее красотой, озорством и темпераментом? И пусть судьба не отвела слишком много времени для пребывания её в этом городе — Елена всё равно хотела провести это лето именно с ними, со своими друзьями.

— Вольдемар, ты свободен, можешь идти к своим знакомым! — скомандовала Тина, в голосе которой ясно слышались отзвуки танцующих в её душе бесенят, что и услышал Вольдемар, который еле заметно усмехнулся, поклонился девушкам и отправился прочь.

— А тебе, милочка, я выбрала самого красивого и послушного жеребчика. Хоть его и зовут Демон, но не обращай на эту кличку внимания. Поверь мне, преданнее и послушнее не найдешь лошадку!

К Елене уже подводили рослого вороного жеребца, который существенно отличался от маленькой и миниатюрной Звездочки. В какой-то момент Елена испугалась его грозного вида, но не подала и вида. Она только робко спросила Тину:

— А я думала, что ты мне подготовила Звёздочку...

— Нет, милая, Звездочка моя, а для тебя Демон. Неужели ты боишься его? Или просто не умеешь ездить верхом? Так ты скажи, и мы отменим поездку!

Наверняка она ожидала утвердительный ответ, но бесенок, что сидел на левом плече у Елены, мигом подсказал той нужный ответ.

— Нет, не боюсь. И ездить обучена! — и Елена решительно пошла к вороному.

— Ну, раз не боишься, тогда догоняй! — Тина проворно вскочила в седло, дёрнула за узду, и её лошадка поскакала прочь.

Один из конюших помог Елене забраться в седло и, странно взглянув на неё, молча быстро удалился.

Лошадь нервничала, перебирала копытами, подергивала ушами, но сбросить наездницу не пыталась. Уже хорошо, подумала Елена и спрыгнула на землю. Интуитивно она поняла, что с новым знакомым ей сначала лучше поговорить и подружиться. Хоть конь и не выглядел страшным и опасным, но всё же ведь кто-то дал ему такую странную кличку... и явно не из-за вороной масти.

— Надо нам с тобой сначала подружиться. Привет, — обратилась она к вороному, гладя его по холке. — Мне сказали, что тебя зовут Демон. Странное имя для спокойного и доброго коня, ты не находишь? Это имя больше подходит злому и дикому созданию, но ты ведь не такой? Или такой?

Жеребец перестал бить копытами, замер и словно усмехнулся.

— Я должна тебе кое в чём признаться... Я сегодня не готова была познакомиться с какой-либо лошадью и поэтому не захватила угощение. В следующий раз я обязательно принесу морковку. Ты ведь любишь морковку? — спросила Елена вороного.

Конь по-прежнему стоял молча, но Елена могла поклясться, что Демон ее внимательно слушает и всё-всё понимает.

На предложение принести ему морковку он отреагировал, покачав ушами из стороны в сторону, словно сказав: "Нет, я не хочу..."

— Хорошо. Может быть, тогда сахарку? Или яблочка? — при этих словах конь согласно закивал и несколько раз стукнул копытом.

— Ну, вот и договорились — с меня угощение. Обещаю, что на следующие наши с тобой свидания я не буду приходить с пустыми руками. А пока... так сказать, авансом, мог ты меня прокатить без угощения? Я могу попросить тебя не скидывать меня, не ехать слишком медленно и не пускаться в устрашающий галоп?

Конь издал насмешливое фырканье, но закивал, словно в знак согласия.

— Ну, вот и отлично! — обрадовалась Елена и сама, без помощи работника конюшни, забралась на Демона. — Ты самый красивый, самый умный, самый смелый! — одобряюще гладя и похлопывая его по холке, приговаривала Елена. — Ну, поехали!

И чуть стукнула лошадь пятками по бокам, на что конь обернулся и чуть укоризненно посмотрел на неё.

— Ой, извини, я больше так не буду! — повинилась Елена. — Ну, тогда просто слушай мои команды. Говорю — налево, значит, едешь налево. Стой — значит стоишь, и тогда я не буду даже шлёпать тебя по бокам.

Демон согласно закивал и сам, без приказа, горделиво вышел из конюшни, остановился и снова посмотрел на девушку: мол, куда поедем?

— Я даже не знаю... Я хочу посмотреть на здешнюю красоту, но и чуточку проехаться галопом. Есть тут такие места?

"Есть!" — утвердительно фыркнул конь и повез Елену в совершенно другую сторону — совсем не туда, куда ускакала Тина.

 

Демон действительно привез Елену на очень красивую поляну, отделенную от других полосой деревьев. Сам, без приказа, сделал несколько кругов, так что Елене показалась, что это специально обученная цирковая лошадь, а не горделивый конь с устрашающей кличкой Демон.

— А рысцой, дружочек, меня прокатишь? — спросила Елена, и конь мигом перешел на рысцу.

Два круга — и Елена крикнула:

— Несильный галоп, пожалуйста!

И вороной помчался.

Елена поднесла руку к причёске и распустила волосы. Золотисто-рыжие локоны струились на ветру, белоснежная манишка и пышные рукава рубашки задорно разлетались, адреналин в венах зашкаливал... Елена чувствовала себя свободной и счастливой. Она проскакала уже третий круг и не то чтобы устала. Нет, скорее, почувствовала, что конь может сейчас что-то вытворить, а именно — резко остановиться и сбросить ее из седла. И она напрягла мышцы ног, со всей силой вжимаясь в седло.

Это было сделано вовремя, ибо Демон совершил опасный маневр. Он, не снижая скорости, проскакал мимо дерева и повернулся так, что если бы Елена не была готова к такому повороту развития событий, то, скорее всего, она бы всем телом вписалась в дерево — уж очень близко оно пролетело мимо. Елена лишь успела чуть отклонится в другую сторону, а нога, обутая в элегантный сапожок, чуть задела низко растущую ветку.

Похвалив себя за проницательность, Елена радостно крикнула:

— Рысью!

Конь послушался и перешел на рысь.

Так они ездили еще довольно долго, пока по виду вороного Елена не поняла, что Демон устал.

— Что ж, дружок, поехали обратно в конюшню, — Демона долго упрашивать не пришлось, и он сам отправился по хорошо знакомой ему дороге.

В конюшне не оказалось никого из работников, и Елена, сама расседлав вороного, нашла специальную щетку и протерла коня, помогая ему быстрее высохнуть.

— Что ж, дружок, кажется, я поняла, почему тебя назвали Демон — ты мальчик с характером и, скорее всего, в конюшне ты просто живешь, но тебя не предлагают посетителям. А мне тебя дали намеренно?

Конь посмотрел на Елену выразительно и заржал, словно говоря, что она права.

— Ты устроил мне проверку, но теперь-то мы с тобой друзья? — со смехом сказала Елена и получила в ответ утвердительное ржание.

Выйдя из конюшни, Елена встретила подъезжающую Тину, которая увидев Елену, сначала испугалась, а потом растерялась. Выражение ее лица явно говорило, что она не ожидала встретить Елену живой и невредимой. Растерянность почти сразу сменилась гневом, и Тина проехала мимо Елены, не сказав не слова, а та проводила её пристальным взглядом.

Елена была в шоке от производящего. Если еще пять минут назад она только предполагала, что Тина намеренно выбрала для нее Демона, то теперь это предположение перешло в твёрдую уверенность, а непонимание переросло в гнев. Что такого плохого Елена сделала Тине? Пусть та не считала её подругой, но между ними никогда не было серьёзных ссор, чтобы так желать причинить ей вред. Она стояла в растерянности и недоумении. Какая черная кошка пробежала между ними? И стоило ли теперь ей опасаться за свою жизнь? Где гарантия, что не будет больше не будет таких попыток?

За такими мыслями ее и застал Вольдемар...

Подходя к Елене, он ее окликнул, и та мигом пришла в себя. Навалившиеся тоска, размышления о том, что она всегда ошибалась в Тине, представляя себе совсем другого человека, быстро сменилась спокойствием и радостью, как только она увидела Вольдемара — его голубые глаза, приветливая улыбка, бодрая походка излучали свет и дружбу, и ему так шел этот белый костюм-тройка... Да чудесный пейзаж вокруг просто не давал возможности долго грустить и зацикливаться на грустных мыслях.

— Слуги мне передали, что вы уже накатались, и я поспешил к вам. Честно говоря, я немного устал от высшего общества и только считал минуты, ожидая момента поскорее от них уйти. Где Тина?

— В конюшне, — чуть отстраненно ответила Елена, и Вольдемар, конечно же, тут же отметил это.

Он серьезно посмотрел на Елену, размышляя над тем, что же могло произойти. Поссорились? Или Тина вытворила что посерьезнее? Он-то хорошо знал характер Тины и всегда был готов к любой ее выходке, но вот Елена… Она была так наивна и чиста, что ее запросто могла сломить человеческая подлость. Однако вслух свои мысли он не высказал, а чтобы отвлечь Елену и, возможно, расположить ее к разговору, предложил прогуляться.

Погода была чудесная. Так как они приехали в конный клуб довольно рано, солнце только начинало пригревать сильнее, но вторая половина дня явно обещала быть жаркой.

Елена с радостью приняла приглашение на прогулку. Некоторое время они шагали молча... Елена была погружена в невесёлые мысли, и встревоженный Вольдемар никак не решался начать разговор. Он наблюдал за Еленой, а та смотрела вокруг, и ее умиляло всё: то на ветке чирикнет воробей, то застрекочет где-то далеко сорока... А вот на дереве, что росло от них метрах в двадцати, Елена увидела белку. Раньше она только слышала рассказы о этих зверьках, видела иллюстрации с изображением, но чтобы вот так, вживую — никогда. Эмоции переполняли Елену. Она восторженно пискнула, вцепилась в руку Вольдемара — мол, смотри, белка! Тот, уже не раз видевший их в этом лесу, сначала не понял, но потом сообразив, что эта встреча для неё в новинку, словно старший брат, спокойно и снисходительно стал наблюдать за происходящим.

Елена подпрыгивала, теребила его руку, тихо повизгивая от восторга, словно ей действительно было пять лет.

— Тише-тише, спокойнее. Если хочешь, можешь рассмотреть ее получше, но будь спокойнее, — тихо прошептал Вольдемар и Елена застыла, стараясь не дышать.

Вольдемар давно не удивлялся при виде белок, но все же эта белка его поразила. Когда ее заметила Елена, та сидела на дереве, но внезапно она спустилась, ловко преодолела небольшое расстояние, отделяющее ее от людей, подошла к Елене и встала на задние лапки, несколько раз дёрнув передними, словно выпрашивая чего-нибудь вкусненького. Елена замерла от восторга и, поняв, чего от нее хочет белка, тихо произнесла:

— Прости, милая, но у меня сегодня ничего с собой нет — не семечек, ни орешков... Я ведь не знала, что встречу тебя.

Белка, услышав её голос, против ожидания не убежала, напротив — стояла просто, смотря на Елену, потом подошла к сапожку девушки и, снова сев на задние лапы, стала ее рассматривать. Это длилось довольно долго... За это время Елена уже успела прийти в себя и теперь жестами переговаривалась с Вольдемаром: мол, видишь? Да, вижу, — так же молча ответил тот, — и тоже в восторге.

Вскоре белка медленно пошла туда, откуда пришла, но на середине пути вновь остановилась, обернулась и, встав на задние лапы, посмотрела на Елену.

Вольдемар мог бы поклясться, что белка помахала ей лапкой, но списал это на галлюцинацию из-за начинающейся жары, а Елена, словно маленькая девочка, прыгала от радости, теребя Вольдемара за рукав и постоянно повторяла:

— Ну, ты это видел? Видел?

Это маленькое приключение совсем выбило у него из головы подозрения о том, что что-то нехорошее произошло между Тиной и Еленой. Радостное настроение подруги передалось и Вольдемару, и ему показалось, что они снова те же самые дети, что были много лет назад, а перед глазами пронеслись воспоминания о том, как состоялось их первое знакомство.

 

В то время ему было шесть лет. Скорее всего, никто уже и не помнил, как Вольдемар оказался на полянке перед домом старого графа С. На зеленой полянке, которая была усеяна желтыми одуванчиками, был рассыпан не менее желтый песок, а в этой своеобразной песочнице сидела девочка и лепила куличики. Родители Вольдемара сосредоточенно, совершенно не обращая внимания на детей, разговаривали о чем-то со старым графом С. Были тут и другие взрослые. По их одежде и манере речи можно было подумать, что это как минимум члены королевской семьи. Они тоже спокойно и степенно добавляли в разговор фразы, смысла которых маленький Вольдемар не понимал. С ними была черноволосая девочка, в бархатном, пурпурного цвета, платье. Она нетерпеливо дергала женщину за подол платья, и через какое-то время та не выдержала и спокойным, ровным тоном произнесла:

— Тина, ну смотри, как хорошо ведут себя Елена и Вольдемар. Иди, поиграй с ними, подружись.

Сигнал к действию был получен, и маленькая Тина решительными шагами направилась к песочнице, попутно схватив за руку и потащив за собой ошарашенного Вольдемара. К слову, для воспитанного Вольдемара это было настоящим шоком. Он было сначала хотел возразить и уже было открыл рот, но события происходили с такой быстротой, что ему ничего не оставалось, как наблюдать. Тина была одного возраста с Вольдемаром, но уже решительно хотела повелевать всем и всеми. Подойдя к Елене, она долго наблюдала за действиями девочки, решая, как же ей начать разговор и, возможно, дружбу.

В ее голове уже тогда вели заседание бесенята, которые хором советовали: "Не дружи с этой нищей девчонкой! Она не ровня тебе! И вообще, почему мама тебя заставляет с ней подружиться и поиграть? Из-за того, что она бедна? Неужели ей эту девочку жалко?"

Бесенята не унимались и всё нашептывали, раздражение росло как снежный ком, и наконец Тина не выдержала напора и… вырвала из рук Елены ведерочко, содержимое которого высыпала на голову его маленькой хозяйки. Но и этого показалось мало — в довершение всего она решила ее этим ведерком ударить, что тут же и сделала.

Маленькая Елена была просто ошарашена произошедшим, ведь в ее мирке до этого момента не существовало ничего подобного и, глядя на всё происходящее ее глазами, то всё обстояло так: мир состоял из сказочной зеленой полянки, с рассыпанным на ней песком... И тут откуда ни возьмись появляется незнакомая девочка в красном платье, обсыпает песком и бьет... её же ведёрком!

Нет, Елене не было больно, было только состояние шока. Осознание того, что ее ударили, было не так страшно, как то, что ей грозило наказание от maman. Елена представила, как та будет на нее кричать и точно побьет... Она была уже готова была расплакаться, как в поле зрения попал мальчик со светлыми волосами и голубыми глазами, который ласково улыбнулся так, что тучи непременного наказания, нависшие над головой, рассеялись, а душа наполнилась спокойствием. Мальчик стал отряхивать Елену и, посмотрев на Тину, строго произнес:

— Не смей ее обежать!

Хоть он и был мал, но уже точно знал, что должен защитить Елену, которая нуждалась в защите. И он ее защитит!

Голос Вольдемара прозвучал так грозно, что бесенята в голове Тины мигом решили: "А почему бы с ними и не дружить? Подружись! Посмотрим, что дальше будет!"

Быстро сориентировавшись, Тина тоже стала отряхивать песок с волос и платья Елены.

— Я Тина! — представилась она.

— А я — Вольдемар...

 

Воспоминания нахлынули подобно цунами, принеся с собой давно забытую детскую наивность и непосредственность и Вольдемар уже был готов вместе с Еленой прыгать и скакать, словно ему снова шесть лет. Он смотрел на Елену и не понимал: вроде перед ним взрослая девушка, которой по возрасту пора замуж, а в душе все тот же ребенок, который нуждался в его защите...

"Милая, наивная Елена! Тело твоё выросло, а вот душа... душа по-прежнему детская. Как это мило!"

Они шли по аллее по направлению к карете, Елена весело щебетала, вспоминая белку, восторгалась сороками, прыгавшими по веткам, ласково дотрагивалась ладошкой до белых стволов берез, проводила кончиками пальцев по цветам, сдувая потом с них пыльцу.

Подойдя к месту, где стояли кареты, Вольдемар обнаружил, что с ними рядом нет Тины, и забеспокоился:

— А где же Тина? — спросил он, но тут из стоящей рядом кареты послышался капризный голос Тины:

— Это вы где так долго ходите? Я вас жду уже целую вечность!

 

Всю обратную дорогу девочки щебетали, делясь впечатлениями о поездке. Елена много смеялась, ее смех заражал друзей, и со стороны казалось, что дружнее этого трио никого на свете нет.

---

1) Так говорили о людях, которые ложились спать в девятнадцать часов вечера.

Вернуться к тексту