Золушкино лето (гет)

Первые ласковые лучи утреннего солнца хлынули в небольшую комнатку, заполнив её собой, и солнечные зайчики, задорно толкая друг друга, влетели в распахнутое окно... Они весело и бодро запрыгали по розовому бархату, которым были обиты стены, потом прыгнули на высоко висящую люстру, чтобы покататься на хрустальных подвесках... Побродили по туалетному столику, поиграв гранями стеклянных флакончиков с духами. На камине пересчитали многочисленные статуэтки. Потом дружно перепрыгнули на массивную дубовую кровать, пробежавшись по красному бархатному, повидавшему жизнь и многие поколения хозяев, балдахину. И наконец, спустившись на подушку, обнаружили что-то новенькое, что доселе они в этой комнатке ещё не встречали — мило вздёрнутый носик, мирно сопевший среди белоснежных пуховых подушек и почти утонувший в копне кудрявых рыжих волос. И, сами понимаете, солнечным зайчикам стало очень интересно, кому же этот носик всё-таки принадлежит? Впрочем, хозяйка носика пока что крепко спала, и поэтому они решили порезвиться и на нем.

Они упорно бегали и скакали по носику и потоку волос, вкладывая все свои силёнки, стараясь разбудить неизвестную соню, чтобы удовлетворить свое любопытство и узнать, наконец, кому же он принадлежал... И их старания в конце концов возымели успех! Копна рыжих волос задвигалась, носик недовольно сморщился, и голова, которой всё это и принадлежало, стала подниматься с подушки.

Вспугнутые солнечные зайчики мигом отскочили к противоположной стене, где удобно и устроились на старинном, почти выцветшем гобелене, на котором была изображена сцена из жизни изысканно одетых пастушков и пастушек. Нет, покидать комнату они вовсе не собирались, ведь утро было в самом разгаре, и поэтому с интересом наблюдали за происходящим.

— Апчхи! — разнеслось по комнате, что очень сильно рассмешило солнечных зайчиков, и они в восторге запрыгали по гобелену, озаряя его своими бликами; казалось, что его давно выцветшие краски вновь переполняются яркой сочностью.

Наконец тот, кто лежал в кровати, уселся, и оказалось, что и копна рыжих кудряшек, и мило вздёрнутый носик принадлежали девице лет семнадцати от роду, зеленые затуманенные сном глаза которой рассеянно следили за передвижением солнечных бликов, а голова явно пыталась сообразить: "Кто я? И где я?"

Потянувшись и лениво поднявшись с кровати, девица подошла к окну, распахнула его настежь, и свежий, напоенный ароматами цветов воздух ворвался в комнату, попутно потрепав ее по волосам и поиграв с белоснежной ночной сорочкой. Ветерок резво пронесся по комнате, собирая на ходу солнечных зайчиков, и улетел прочь из комнаты.

Девушка долго стояла перед распахнутым окном, опершись о подоконник и любуясь изумрудными листьями на раскидистых деревьях, что во множестве росли вокруг барского особняка: стройный ряд белоснежных стволов березок, что стояли парами вдоль стены, а там, где заканчивалась стена, ровным рядком выстроились каштаны, среди изумруда зелени которых словно свечи сияли соцветия... Словно поссорившиеся родственники, на приличном расстоянии от них росли липы, покачивая белыми бусинами плодов, а где-то во дворе, скромно спрятавшись за раскидистой плакучей ивой, поражая всех своими огромными листьями, рос клен. Ближе к окну, словно ограждая юную хозяйку комнаты от высоких великанов в зеленом, расположились неприхотливые кусты жасмина, усыпанные цветками белого и слегка желтоватого цвета, источавшими просто волшебный аромат. Ветерок, напоенный сладостным ароматом цветов и каким-то волшебством, лениво скользил между веток, неторопливо играя листьями... Сонные воробьи встряхивались и расправляли крылья, готовясь к повседневному облёту своих владений в поисках чего-нибудь съестного, смешные и задорные сороки сидели на земле под окном, черными глазками-бусинками изучая новую постоялицу дома.

Солнце, словно уверившись в своих силах, властно прогоняло ночь со двора, а девушке казалось — если она сейчас вздохнёт или хотя бы пошевелится, то чары этого чудесного мига рассеется без следа, а ей уже начало казаться, что она уже почти вникла в самую суть того чародейства, что зовётся утром. Вот ещё чуть-чуть...

— Е-ле-на! — донёсся издалека скрипучий голос, в интонациях которого ясно слышалось: "Не терплю пререканий!"

Отголоски крика прокатились эхом по всему дому, отчего Елене показалось, что тот грустно вздохнул... и этот вздох сожаления вместе с воплем через открытое окно устремился во двор, разрушая волшебство момента. Недалеко от особняка лошадь, лениво тянущая повозку молочника, ошалело шарахнулась в сторону, испугавшись зычного вопля, разбудив мирно спящего седока, встрепыхнулись и с криками улетели воробьи с сороками...

— Е-ле-на! Ты еще не встала?! Живо поднимайся! У нас дел по горло! — разносился по всему дому голос, с каждой минутой, казалось, набирая всё большую и большую силу.

— Встала… Oh, mon dieu, maman! — ответила Елена, с сожалением отворачиваясь от окна. Судя по голосу maman, так чудесно начинающийся день в особняке не предвещал абсолютно ничего хорошего. Интуитивно понимая, что предстоит целая тирада нравоучений, Елена, вздохнув, стала приводить себя в порядок, чтоб выйти в гостиную. Делала она это нарочито медленно, стараясь оттянуть неизбежное — размеренно расчесывала локоны, долго умывалась, тщательно разглаживала и расправляла складочки платья.

— Е-ле-на! — снова раздался грозный раскат. — Если ты сию же секунду не соблаговолишь явиться к завтраку, то непременно будешь наказана!!!

После этих грозных слов уже почти очутившаяся на пороге своей комнаты Елена мигом подскочила к трельяжу и с ещё большим усердием стала приводить свое платье в порядок. Смотря в зеркало, она с грустью подумала, что пора бы давно поменять этот туалет на что-нибудь более подходящее для юной девушки. А платье действительно оставляло желать лучшего — сшитое на заказ ещё для бабушки Елены, оно много лет самозабвенно дожидалось внучку, лёжа в сундуке, насквозь пропахшем нафталином... И дождалось-таки! Сколько бы Елена ни пыталась втирать в него ароматных трав и обрызгивать духами, от него всё равно пахло тленностью времен… но больше всего, пожалуй, всё же нафталином! Елена смотрела на своё грустное отражение, понимая, что серый мышиный цвет и тяжелая льняная ткань совсем не подходят молодой расцветающей девушке, которой отчаянно хотелось что-нибудь легкого, воздушного, белого... Чтобы она кружилась в нём, словно в пене морской, парила, блистала на балах... Тонкими и изящными пальчиками одной руки Елена подцепила невесомый краешек воображаемого платья и закружилась в медленном танце, другой рукой приобняв свою точёную, немного худощавую фигурку, представляя себя в объятьях бравого кавалергарда... и внезапно остановилась, грустно уставившись на своё отражение: худощавое личико, курносый носик, облепленный милыми веснушками, с которыми Елене приходилось ежедневно бороться всякими кремами и притираниями. Маленький розовый ротик с чувственными губами так и просил поцелуев, ведь не зря же лето за окном… И совершенно было непонятно, какого цвета у неё глаза? Вот стоит Елена в тени комнаты, и они зеленые… Вот вышла она на свет — и в них появилась голубизна… А вышла на солнце — они становятся тёмно-синими… Волшебство, да и только! Да, Елена была на диво хороша! Это был расцвет её весны, и она об этом знала.

— Елена!!! — дом содрогнулся, задребезжали стекла. — ЕЛЕНА!

— Иду уже… — произнесла чуть слышно Елена, прекрасно зная, что maman услышит этот шёпот даже через весь дом.

 

Гостиная в особняке немного напоминала зал на постоялом дворе: одно большое окно с тремя рамами занимало всю стену, служа основным источником света при отчаянной экономии свечек. Его обрамляли белоснежные занавеси с удивительными завитушками, которые maman выпаривала и доводила до идеальной белизны собственноручно, не доверяя эту тонкую работу никому. Дубовый паркет, выложенный по новому модному образцу — елочкой, — был гордостью maman, ибо во всех близлежащих домах такого новшества не было, и только от одной этой мысли у maman появилось стойкое представление о себе как о даме, знающей толк о благоустройстве дома. Паркет maman натирала до зеркального блеска, считая, что истинная чистота только в идеальном сиянии. Еще одной гордостью этой гостиной был большой диван, обтянутый шелковой материей, бывшей когда-то небесно-голубого цвета, но за прошедшие годы ставшей серебристо-серой. Ткань оказалась на удивление прочной, поэтому на ней множество прошедших лет не отразились никак... кроме изменения цвета, пожалуй. Впрочем, особняк не слыл среди знакомых господ гостеприимным, поэтому чудеса метаморфозы цвета никто оценить так и не смог, да maman в этой оценке от посторонних лиц особо и не нуждалась, втемяшив себе в голову, что от этого цвета гостиная стала еще лучше, приобретя эдакий налёт утончённости. Перед диваном стоял столик на коротких кривых ножках, не слишком успешно исполнявший роль будуарного или туалетного, ибо был сделан на заказ не где-нибудь в Париже, а сколочен руками вечно пьяного знакомого плотника — опять-таки за неимением средств. В данный момент на этом столике был накрыт "скромный" завтрак, которым при желании можно было бы спокойно накормить несколько голодных солдат. Напротив стола красовался фальшь-камин, нарочито сделанный в длину больше, чем это было нужно. И всюду — на камине, над окном, на полочках, прикрепленных к стенам, — висели и стояли новые образа в позолоченных рамах. Нет, не то чтобы maman так уж истово верила в бога — нет... но она совершенно точно верила, что такое количество образов ей нужно позарез. Стульев в гостиной не было предусмотрены: на тот редкий случай, если гости — не дай бог, конечно! — захотели бы задержаться подольше. Стены и потолок оштукатурены и побелены, доведены до совершенства, но на них не было не одной картины или гобелена. Больше в комнате ничего не было, да она в этом и не нуждалась, так как была не более восемнадцати квадратов.

Елена робко вошла и, пройдя несколько шагов, остановилась посреди гостиной, переминаясь с ноги на ногу и нервно перебирая пальцами поясок, не решаясь ступить далее или хотя бы присесть на диван.

— Ты что стоишь как дура? — гневный голос maman бесцеремонно оторвал её от размышлений об обстановке гостиной. — Садись, ешь, и начнем убираться! Потом стирка, потом обед надо сварить, а после обеда я уйду на работу, так что ты останешься одна до шести вечера. Вот даже и не знаю — тебя хоть одну оставить-то можно? Не струсишь в большом городе? Это ведь не на хуторе жить, тут людей много по улицам ходит.

От maman так и исходила волна напряжения и злости. Молча присевшую на диван и так же молча приступившую к трапезе Елену покоробило упоминание о том, что она приехала с хутора. Ну да, с хутора... но ведь она не настолько дикая, чтобы шарахаться от всех встречных-поперечных?.. Однако этого Елена вслух не произнесла, а лишь сказала:

— О, не беспокойтесь, maman, я далеко от дома отходить не стану. Только в палисаднике буду и дома.

Елена увидела, как расслабленно опустились плечи maman, и поняла, что всё сказала правильно, но всё же та продолжила:

— Ой, ты такая дикая, неухоженная, не обученная городским манерам, с таким хуторским акцентом... Просто жуть! Вот в кого ты такая пошла? Мать у тебя в светское общество вхожа, да и дед... Отец, хоть и с нами не живет, но тоже из благородной, весьма уважаемой семьи. А отец твоего отца! Человек, уважаемый всем хутором, ему люди всегда кланялись. Ой, как он хорошо мог себя подать в обществе, я на него всегда смотрела и училась. А ты? — тут лицо maman исказилось презрением и брезгливостью так, что нос опустился крючком, словно у бабы Яги. — А ты? Вот в кого, скажи на милость, ты такая уродилась? Вот правильно говорят — от осинки не родятся апельсинки. Тебя-то на улицу стыдно выпускать, дикарка. Здесь у нас девки-то знаешь, какие? Выхоленные, вычищенные, ухоженные, не чета тебе. Да с тобой и общаться никто не захочет! Сиди-ка ты лучше дома до вечера, я тебя в доме закрою, а там мы тебя вечерком с отчимом на прогулку выведем... чтобы никто не видел.

Слушая страстную речь maman, Елена постаралась ничем не выдать своих эмоций, продолжая доедать завтрак. Однако представила себе, что maman закроет её в доме, так что даже в палисадник нельзя будет выйти, и самообладание покинуло Елену. Эмоции захлестнули её, глаза гневно сверкнули, но maman этого даже не заметила, ибо была поглощена только одной мыслью — как бы не опозориться из-за приезда Елены! Что скажут в обществе? Достаточно ли её дочь образованна, привиты ли ей столь необходимые в любом приличном обществе качества леди? Достаточно ли хороша, чтоб, не дай бог, не услышать, что Елена уродина? От этих суматошных мыслей нос maman снова стал похож на крюк. Видя перед собой бабу Ягу, Елена мысленно призвала в помощь всех богов и спокойным тоном, чтоб не выдавать своего волнения, произнесла:

— О, maman, прошу вас, не закрывайте меня в доме, дайте возможность погулять хоть в палисаднике! Вы только представьте, на хуторе в это время года засуха, и я так соскучилась по зелени деревьев и цветам. Тем более, сейчас цветут мои любимые каштаны и жасмин... — последние слова Елена произносила нарочито восторженно, стараясь показать, что кроме природы в этом городе её ничего больше не интересовало. Эта-то наивная восторженность и обманула обычно такую подозрительную maman, и та не углядела за нарочитой смиренностью и стремлением любоваться природой и только природой истинных желаний Елены. Ох, если бы она была внимательней, то непременно бы увидела, как испуганно бьется жилка на нежной шее дочки, как предательски выступил пот на лбу... Но maman была глубоко погружена в свои мысли, да и не такова она была, чтобы размышлять над тем, что чувствовала и переживала Елена.

— Я клянусь, я обещаю, что никто из общества меня не увидит!

— Ну... хорошо, так и быть... Но только в палисаднике! — последние слова, сказанные самым искренним тоном, успокоили maman, и долгожданная свобода окрылила Елену, заставив девичье сердечко забиться учащённее.

 

После завтрака предстояло заняться домашними хлопотами. Хоть семейство Елены в свете считалось старинным и уважаемым — едва ли не графским, но на самом деле им вовсе не являлось, слуг не имело и поэтому всё хозяйство собственноручно поддерживали сами "высокородные" жители особняка. Елена украдкой ухмыльнулась, наблюдая за тем, как "графиня" maman пытается торопливо вытряхнуть из окна половики, при этом зорко наблюдая по сторонам, чтобы кто-нибудь из знакомых не увидел данное действо — тогда уж точно позора не оберёшься и вся эта нелепая личина аристократизма слетит, как луковая шелуха... а этого maman уж точно не переживёт!

Ей тут же вспомнилась вся история создания этого заговора или маленького обмана, после которой maman, grand-père, père adoptif стали величать графьями: у grand-père была одинокая двоюродная тетка, которая всю свою жизнь проработала гувернанткой в графской семье и считалась в ней едва ли не родственницей. Графиня, которой на тот момент было девяносто четыре года, на старости лет развлекалась как могла, а именно — переодевала гувернантку в свою одежду, обвешивала её своими драгоценностями, отправляла гулять по набережной и в парке, развлекаться в театр. Многие настоящую графиню в лицо совсем и не знали, но зато им было хорошо известно, как выглядели её диадема или колье, и поэтому все принимали гувернантку за графиню, подобострастно раскланивались и были рады хоть чем-нибудь угодить светлейшей особе... Вот во время таких-то карнавальных выходов лже-графиня и познакомилась с одним очень ушлым человечком, отвечающим за благоустройство города, который и присоветовал выкупить особняк у разорившегося семейства. Надо сказать, что гувернантка, получая хорошее жалование, сумела подкопить неплохую сумму, поэтому смогла позволить себе выкупить за гроши целый особняк, так что сделка купли-продажи была честной. Нежданный советчик фамилии настоящей графини не знал, и поэтому после того, как "графиня" переехала в особняк попроще, посчитал это причудами богатой старушки, но каждому теперь хвастался соседством с самой графиней N. Когда же к старой "графине" приехал племянник с дочерью, зятем и внучкой, никто из соседей не удивился, по привычке став ко всем им обращаться согласно титулу. "Граф"-племянник обзавелся двумя каретами с вензелями и тремя породистыми гнедыми, а вскоре "графиня" N оставила этот суетный мир, так что хозяином особняка вкупе с графским титулом стал grand-père Елены. Чтоб поддерживать свой новый имидж, grand-père вынужден был вести фривольный образ жизни, слыть балагуром и весьма экстравагантной личностью, катая на своей карете богатых господ, переодевшись кучером, кем и являлся на самом деле. Господам очень нравилось общаться с щедрым grand-père, они воспринимали "графа" как как равного себе, пусть и развлекающегося вот таким вот импозантным образом. И, чтобы не обижать "графа", платили за это развлечение неплохие деньги.

Maman, имея опыт сестры милосердия, часто общалась с вышестоящими особами, поэтому её порой приглашали и в богатые салоны, где она как бы невзначай оказывала различные медицинские услуги, доставляя дорогостоящие и порой редкие лекарства, за что её сердечно благодарили... кругленькой денежной суммой! Кем на самом деле был и работал père adoptif, Елена помнила смутно — ведь он появился в ее жизни, когда она была маленьким ребенком. Зато, приехав этим летом, она обнаружила, что père adoptif приносит домой очень приличные деньги. Это устраивало и grand-père, и maman, а лезть в чужие дела у Елены привычки не было, поэтому она лишних вопросов не задавала, предпочитая как можно реже попадаться на глаза и злой язычок maman...

 

За этими мыслями Елена обнаружила, что полностью ушла в себя. Очнувшись, она услышала монотонный голос maman, которая рассказывала эту же историю, только так, как сама её видела. А maman искренне верила, что принадлежит к богатому и древнему графскому роду. И только волею судьбы у нее родилась дочь от такой же не менее знатной фамилии, но которой не досталось ни лоска, ни графского благородства... Тут maman протяжно вздыхала, закатывая глаза, и с презрением смотрела на Елену, отчего опять становилась похожей на бабу-Ягу.

— Вот белоручка! Ничего не умеет! Тебя бабка на хуторе ничему не научила? Стоит-прохлаждается... хоть бы матери помогла! — гремела на весь дом maman.

Елена растерянно обвела взглядом гостиную, судорожно пытаясь понять, что в этой комнате надо сделать, ведь она и так сверкала идеальной чистотой, так что Елена искренне не видела, чем ей надо заняться. Видя её недоумевающее лицо, maman моментально сделала вывод, что у дочери вообще нет мозгов, о чем она не упустила тут же оповестить всех, кто только мог её услышать в данный момент.

— Да ты ж мое наказание! Иди же скорей к окну! Иди-иди живее... быстрее! Иди-и!!! — переходя на львиный рык, истошно завопила maman, и лицо её стало приобретать пурпурный оттенок. Все еще не понимая, что от неё хочет maman, Елена торопливо подбежала к окну и остановилась рядом с ним, во все глаза уставившись на трясущуюся от злости maman и не соображая, чего же та от неё ждет.

— Чего вылупилась на меня, как окунь отмороженный?! — переходя уже на визг, завопила maman. — Подними занавеси на подоконник, кулёма!

Елена послушно исполнила всё, что от неё требовали... и тут же почувствовала такой тяжелый удар по спине, что у неё потемнело в глазах.

— Идиотка, дура! Окунь отмороженный! Ты чего делаешь? Сначала открой окно, надо же комнату проветрить! Как ты собираешься проветривать комнату с закрытым окном?! — последовала тут же тирада. Не унимаясь, maman оттолкнула Елену от окна, размашистым движением рванула занавеси вбок, и от этого резкого движения тут же сломался карниз, на котором те и висели. Карниз был тоненький, самодельный, от грубого рывка он переломился пополам, и белоснежные занавеси с лёгким шорохом опустились на сверкающий паркет.

— Тва-арь! Тва-арь! Вобла пучеглазая! Кошка камышовая! Смотри, что ты наделала?!! — сипло зарычала maman, и тяжелые удары градом посыпались на съёжившуюся дочь. Елена сжалась в комочек, стараясь стать как можно меньше, глаза наполнились слезами, нос предательски потек. Как ни пыталась она взять себя в руки, чтобы не показывать свою слабость и того, что она совсем не боится maman, нервы у неё всё-таки сдали и Елена заплакала, отчаянно крикнув:

— Я??? Это ты же сама, mamulechka! Ты же их сама дёрнула!

Да, перед глазами Елены была злая фурия, демон во плоти... но уж точно не добрая и ласковая мамулечка, которая сохранилась в памяти девушки, когда её — тогда ещё одиннадцатилетнюю девочку — бабушка забрала к себе на хутор... Елена плакала и недоумевала, куда делась ее добрая maman? Что произошло, пока Елена жила на хуторе шесть лет?

Но maman не слышала этих правдивых слов дочери — а если говорить честно, то просто не хотела слышать. Она мысленно представила реакцию своего отца на сломанный карниз, и в её воспаленном мозгу тут же возникла мысль свалить всё на эту недотёпу Елену. А что? Пусть отдувается, дурында безрукая! И эта идея так ей понравилась, что за считанные секунды она сама себя убедила и искренне поверила, что карниз сломала именно Елена, а не она сама.

Да, сообразительность, способность выпутаться из сложной ситуации никогда ещё ее не подводила. Не подвела она и сейчас, когда, случайно взглянув в окно, за палисадником, за заборчиком из жасмина, за стройными рядами березок она увидела две фигурки. А это, к слову сказать, было метров так в двухстах!. Моментально забыв про всхлипывающую Елену, maman превратилась в львицу на охоте в человеческом обличье. Она всматривалась, пытаясь понять, кто это и по какому поводу направляется к её особняку; мозг судорожно соображал, ища пути возможных предстоящих действий, а багровое лицо стало приобретать нормальный цвет.

— Марш умываться! — рявкнула maman через плечо. — И сиди у себя в комнате, не смей подходить к окну! — уже потише продолжала она, не поворачиваясь к дочери. Все ещё всхлипывая, Елена убежала к себе в комнату и там, стараясь хоть немного успокоиться, поплескала в лицо холодной водой, прерывисто вздохнула... Внезапно под окном на улице раздались голоса — звонкий и веселый женский и задорный хрипловатый мужской. Любопытство заставило выглянуть в окно, и Елена, осторожно выглянув из-за занавески, увидела своих горячо любимых друзей детства — Вольдемара и Тину. Сердце Елены бешено забилось, в висках застучал пульс: да, это были они, её лучшие друзья детства! Ах, сколько весёлых приключений они тогда пережили, во сколько увлекательных игр играли... А как мечтали, что будут всегда вместе — не разлей вода!

Елена смотрела и смотрела, не веря своим глазам. Как же они выросли... Да, это уже не те маленькие мальчик и девочка, с которыми она весело играла в детстве, это уже были весьма симпатичный молодой человек и прекрасная юная леди. Взгляд Елены встретился с глазами Тины, отчего она испуганно отпрянула от окна, бросилась на кровать, забралась на неё с ногами и сжалась в комочек, борясь с отчаянным желанием броситься к своим драгоценным друзьям и запретом матери ни в коем случае не выходить из комнаты.

Ох, какие же они стали красивые… Воспоминания безмятежного детства проносились перед глазами Елены: вот им по одиннадцать лет, а на дворе лето. Они втроем в палисаднике ее дома, сидят в импровизированном шалаше из переплетённых веток жасминового куста. На Вольдемаре короткие штанишки цвета слоновой кости и белая рубашка с короткими рукавами, на ногах кожаные ботиночки, белые носочки облегают худющие ножки. Волосы цвета пшеницы и голубые глаза — словно чистое небо в ясный солнечный день. Тина сидит напротив, на ней шикарное бархатное платье с огромным бантом на спине. Белые носочки, блестящие тёмные волосы заплетены и затейливо уложены короной, которую венчал огромный голубой бант. У Тины темно-карие глаза, которые едва заметно косят, но это вовсе не портит девочку — напротив, придаёт ей лёгкий шарм... И Елена в простом холщовом платьице, на босу ногу надеты туфельки на вырост, которые надоедливо шлёпают по пяткам, а рыжевато-русые волосы острижены коротко, как у мальчика.

Ей всегда было стыдно за свой неказистый вид, но друзья, как могли, отвлекали её от этих грустных мыслей и, старательно не замечая слишком большие туфли подружки, делали вид, что просто не умеют бегать быстро — чтобы Елена их догнала.

И вот они, повзрослевшие, стояли под ее окнами.

Вольдемар по-прежнему не изменял своему любимому цвету слоновой кости, и элегантный костюм-тройка был именно этого оттенка. В кармашке спрятались золотые часы на цепочке. Белая рубашка непозволительно вульгарно расстёгнута на две верхние пуговицы, стоячий воротничок словно говорил: "Мой хозяин — тот еще франт!" Волосы цвета пшеницы элегантно подстрижены, задорные голубые глаза в обрамлении длинных черных ресниц смотрели на maman с чуть надменным прищуром. Тонкие губы сурово сомкнуты, словно говоря: "Я разговаривать с вами не собираюсь!" И весь этот утончённый образ завершала рука, которая опиралась, словно на трость, на гитару из красного дерева, небрежно поставленную на влажную землю.

Тина, его подружка, не отставала от Вольдемара в роскоши облика. Она была одета в темно-зеленое бархатное платье, корсет которого подчеркивал её идеальную стройную фигурку, а декольте показывало, что перед всеми уже не ребенок, но цветущая девушка, которая ещё сведет с ума многих джентльменов... О-о, и этот чудный огромный бант на спине, как же без него? Из-под пышной юбки выглядывали кончики белоснежных кожаных туфелек, чуть оттопыренные ушки Тины украшали неприлично крупные серьги с рубинами в виде сердечек, на груди в три ряда красовалось такое же рубиновое ожерелье. Волосы цвета вороньего крыла были убраны в прическу, напоминающую корону, в которую вплетена нитка жемчуга, а хитроватые чёрные глаза чуть полуприкрыты длинными ресницами, словно желая спрятать танцующих в них бесенят...

Все это, конечно же, Елена не успела толком рассмотреть, ибо всего лишь мимолетно взглянула на друзей. Она лишь отметила, как они выросли и похорошели. А вот во что и как они были одеты, прекрасно успела рассмотреть maman, что стояла на первом этаже, у открытого окна.

— Добрый день, госпожа графиня! — весело и звонко сказала Тина, подойдя к окну поближе. — Позовите, пожалуйста, Елену! Мы с господином графом пришли ее навестить.

Maman уже мысленно подготовила страстную речь по поводу того, что Елены здесь нет, что она по-прежнему живет на хуторе и с ними, повесами, не желает иметь ничего общего, открыла было рот, но Тина продолжала весело щебетать:

— Все в городе уже говорят, что Елена приехала на бальный сезон и привезла из Франции, где была всё это время, несколько сундуков с самыми модными платьями! Конечно же мы, её друзья детства, непременно должны быть среди тех, кто будет её везде сопровождать!

"Так тебе, грымза! — подумала Тина, когда лицо графини перекосилось так, словно её вот-вот хватит удар. — Что, неприятно? Ничего, то ли ещё будет..."

Тине хватило секундного взгляда, брошенного на второй этаж, где лишь мелькнуло бледное личико Елены с распухшими от слез глазами... Она мгновенно поняла, что к чему, и решила действовать ва-банк, не давая maman опомниться и перегружая мозг этой неприятной особы неприятными же известиями. Вольдемар, не переставая щуриться на maman, лишь легонько усмехнулся. Он-то по интонации Тины мигом понял, что та бросила графине вызов.

Maman минуты две беззвучно открывала и закрывала рот подобно пойманной и вытащенной из воды рыбе, пытаясь сообразить, что же ответить наглой девчонке, которая порушила все ее планы. Наконец, звучно захлопнув рот, maman всё же решила принять брошенный ей вызов, потому что просто не могла позволить какой-то выскочке — девчонке! — пусть хоть и богатой, одержать победу, едва ли не обвинив её, графиню, в нищете!

— Ой, Тиночка, милочка, солнышко! Конечно, я сейчас позову Елену! Вы пока подождите ее в беседке, хорошо? — и она приглашающее махнула рукой в сторону палисадника, на прощание пронзив раскалённым добела взглядом василиска Тину и Вольдемара, который в знак почтения приподнял свободной рукой белый цилиндр, но на убийственный взор никак не отреагировал.

 

В комнату, где сидела Елена, maman влетела фурией, на ходу шипя, словно змея на раскалённой сковородке:

— Скорее, успокаивайся и умой свою зарёванную рожу! Там к тебе эти богачи пришли! Можешь спуститься к ним в палисадник! — все это она произносила, не смотря на Елену, которая не стала ждать очередной перемены её настроения в худшую сторону и, вскочив с кровати, торопливо оправила платье и порхнула к двери.

— Стой! — опомнившись и посмотрев на дочь, воскликнула maman. Оглядев Елену, она осознала, как убого выглядит наряд дочери в сравнении с роскошными одеждами посетителей, так что та непременно опозорится... А значит, будет выставлена на всеобщее посмешище и она, графиня!

— Сиди и жди! — прошипела maman и унеслась на первый этаж, но скоро вернулась, неся в руках блюдце с кусочками льда.

— Вытри морду и приложи к глазам, носу и щекам, — велела она, скрылась вновь и возвратилась через десять минут, торжественно неся в руках красивые коробки. В самой большой было белое шикарное платье с кружевным лифом, накрахмаленными юбками и специальным обручем, который дополнительно давал объем. В коробочке поменьше лежали изящные кожаные белые туфельки с серебряными пряжками. Тут же была и шкатулка с золотыми украшениями.

— Раздевайся! — скомандовала maman и начала колдовать над Еленой.

 

"Действительно, это какое-то колдовство, — подумала Елена, глядя в зеркало и решительно себя не узнавая — перед ней стояла какая-то совершенно не знакомая ей красавица. Белоснежное платье подчёркивало белизну кожи, упрямые веснушки были спрятаны под тональным кремом. Кудрявые волосы были расчесаны maman так, что почти выпрямились и легли на спину шёлковой волной, точно понимая — если они не станут прямыми, то от них избавятся так же, как в детстве. На спине красовался большой алый бант... И тут для maman было важно, чей бант больше — у Тины или у Елены. В ушах поблескивали золотые серёжки в виде восьмерки, в середине которых был крупные бриллианты, а на шее — ожерелье из розового жемчуга в один ряд... Довольно низкий вырез декольте открывал пышную грудь, с гордостью показывая, что Тина не отстает на фоне Елены в смысле физического развития. Руки и плечи девушки были оголены, но первые летние деньки уже были даже чересчур жаркими, поэтому maman особо не переживала, что та замерзнет.

Оглядев дочь с головы до ног и удовлетворенно хмыкнув, maman произнесла:

— Иди уж! Только ступай легко, воздушно и грациозно! Передай от меня поцелуй девке и легкий поклон графу! И никакого панибратства, радостного визга и вешания на шею! — голос maman явственно, как и само её лицо, показывал, что она была весьма довольна проведенной работой над своей неотёсанной дочкой. Елена, словно пушинка, почти не касаясь каблучками белых туфелек ступенек, торопливо сбежала со второго этажа. На какое-то время она замерла перед дверью, чтобы отдышаться и немного прийти в себя... и наконец, глубоко вздохнув, грациозно вышла из дома. Сердце бешено и учащенно билось в груди, словно птичка в золотой клетке, побуждая броситься к друзьям, которых не видела столько лет, но она знала, что из окна второго этажа за ней пристально наблюдает maman, готовая из-за любого неверного движения загнать Елену домой, так что опростоволоситься никак было нельзя. Иначе сидеть ей безвылазно дома до возвращения на хутор!

Чинно, словно не идя, а порхая, изящно придерживая кончиками пальцев накрахмаленную пышную юбку, Елена шла навстречу друзьям. Те сидели в беседке: Тина спиной к дому, Вольдемар — вполоборота. Он по-прежнему опирался на гитару, словно на трость, не жалея красного дерева. Друзья о чем-то тихо разговаривали, не обращая внимания на приближающуюся к ним Елену.

Зайдя в беседку, Елена чуть слышно окликнула:

— Милые мои! Здравствуйте!

Тина грациозно поднялась с лавочки, опираясь на галантно поданную руку Вольдемара, обошла лавочку и так же тихо ответила:

— Душенька, как же я рада тебя снова видеть! — причём ни один мускул на лице её не дрогнул, хотя ей так хотелось обнять Елену за талию и, как в детстве, крутить её и хохотать, хохотать и крутить!

После троекратного поцелуя — благопристойный спектакль безукоризненно воспитанных детишек, который был разыгран специально для наблюдающей за ними maman, — Тина добавила:

— Я так сильно по тебе скучала!

Елена благодарно взглянула в глаза Тины, в которых блестели готовые вот-вот пролиться на щёки слезы радости, и, обернувшись к Вольдемару, склонилась перед ним в легком реверансе.

— Я тоже очень рад... С приездом, подружка! — сквозь зубы, не изменяя надменного выражения лица, произнес Вольдемар, но его голос звенел, выдавая переполнявшую его радость. Словно перестав слушаться хозяйку, у переволновавшейся Елены стали отказывать ноги и колени предательски подогнулись... Друзья это заметили, забеспокоились, и Вольдемар, словно волшебник, вытащив из рукава белый шелковый платок, напоминающий по размерам хорошее такое полотенце, со словами:

— Негоже таким красавицам стоять, — расстелил его на скамье. Елена с благодарностью посмотрела в бездонно-голубые глаза Вольдемара, а тот подал дамам руку, по очереди усадив на скамью, сам же остался стоять спиной к дому, заслонив собой Елену и взяв гитару в руки так, что она прикрывала заодно и Тину от любопытных глаз maman, которая заметалась в окне из стороны в сторону, не видя выражений лиц друзей, сидевших в беседке. Разозленная до невозможности, она решила спуститься на первый этаж — под предлогом поисков непоседливой кошки, которая — вот безобразница! — выбежала из дома.

Продолжая прикрывать собой Елену, Вольдемар заговорщически улыбнулся и предложил:

— Как насчет того, чтоб сбежать из-под надзора и пообщаться, как и раньше, по-дружески и на воле?

— Я совсем не против! — ответила Елена. — Но боюсь, что maman не отпустит... — грусть так и сквозила в её словах и тихом печальном голосе.

— Ха, не отпустит она... Смотри и учись, девочка, пока я живая! — рассмеялась звонко Тина и ещё громче, на весь палисадник — так, чтобы слышала maman, которая к тому времени уже выскочила из дома и теперь пряталась за кустами жасмина, воскликнула:

— Ах, мне так надоело здесь сидеть... Скучно, пойдемте в парк, прогуляемся! Елена, дорогая, ты, верно, никогда не видела новомодного аттракциона, что называется лодочка? Это когда ты сидишь, а твой кавалер тебя катает... О-о, это современное чудо нашего города!

— О, милая Тина, не убивай меня без ножа, я не подготовлен к прогулке в парк. Ты там и без того вчера половину моего состояния оставила! Пощады прошу! — нарочито притворно взмолился Вольдемар.

Тень от кустов жасмина метнулась в дом, а через пару минут громко хлопнула дверь и оттуда вышла лучащаяся благожелательной улыбкой maman.

— Ой, ребятки, а что это вы в такой чудесный день всё сидите в палисаднике? Хоть бы в парк сходили, — ласково сказала она. — Вот, старый граф Елене небольшую сумму оставил — на карманные расходы... Ох, как хорошо, что с вами граф Вольдемар — одним девушкам гулять не слишком прилично!

При этих словах Вольдемар приподнял цилиндр и чуть склонил голову.

— Хоть не страшно Елену отпускать в парк, — с этими словами maman сунула в руки Елены маленькую блестящую сумочку, явно набитую денежными купюрами, отчего Тина, не выдержав, фыркнула и, чтобы у maman не возникло никаких подозрений на тот счёт, что всё происходящее — спектакль, Вольдемар быстро произнёс:

— Будь здорова!

— Спасибо, милый друг! — беря под локоток Елену, ответила Тина, старательно скрывая усмешку.

— Мы вернем Елену после двух часов ночи! — сказала она, обращаясь уже к maman, и у той моментально отвисла челюсть, а глаза стали совершенно как у отмороженного окуня — ведь сейчас только одиннадцать часов утра, а эти беспутные собираются вернуть её дочь только за полночь! Она попыталась было возразить, но тут вмешался Вольдемар:

— Под мою ответственность, мадам!

И, снова приподнял цилиндр, поклонился.

Maman смерила его оценивающим взглядом с ног до головы и, после недолгого раздумья, выдохнула:

— Хорошо, только из уважения к вашей семье, граф! — после чего резко развернулась и поспешила уйти в дом.

Друзья детства, заговорщически переглянувшись, поспешили прочь со двора.

Скрывшись за поворотом улицы и расслабившись от переполнявшего их напряжения, они поглядели друг на друга, и улицу огласил переливчатый и счастливый смех беззаботной молодости. Тина подхватила Елену за талию, обняла и закружила вокруг себя. Пышные юбки девушек слились в одну — зелёно-белую — и, плескаясь точно волны, кружились, а их хозяйки задорно и громко смеялись.

— Я так по тебе соскучилась, Тинка! — кричала Елена.

— Милая моя малышка! Боже, я скучала по тебе во сто крат сильнее! — отвечала ей Тина.

Только тогда, когда руки её стали опускаться от усталости, Тина отпустила Елену, и девушки, едва дыша и посмеиваясь, придерживали руками декольте, ибо грудь, как и сердце, от радости готова была вырваться наружу. Они прерывисто дышали, пытаясь успокоиться, но это им давалось с трудом, потому что они не переставали смеяться. Подруги присели на корточки, потому что стоять просто не было сил. Их объемные юбки раскинулись вокруг, а волосы Елены, почувствовав свободу от maman, мигом закудрявились на кончиках, и она стала напоминать милого белого пуделя с рыжей головой.

Все это время Вольдемар смотрел на них с ласковой и нежной улыбкой, опираясь на гитару, точно на трость. Он стоял и ждал, когда девушки успокоятся и очередь приветствия дойдет и до него.

А вокруг вовсю бурлила городская жизнь. Друзья стояли посередине аллеи из елок, между которыми были рассажены разнообразные цветы и кустарники. Стояло множество лавочек, около которых высились фонарные столбы, что каждый вечер зажигал фонарщик. Он же был и смотрителем данной аллеи вот уже тридцать лет, заботливо выращивая ели и высаживая летом великое множество цветов — как декоративных, так и полевых.

По аллее неторопливо прогуливались господа. Торговки цветами и сладостями, которых немало сновало вокруг, приставали к ним со своим товаром. Важные мальчики-посыльные проносились с поручениями, горничные в накрахмаленных передничках выгуливали выхоленных господских собак и капризных детей своих хозяев. Великое множество любопытных глаз было устремлено на молодых людей, но этой троице было абсолютно все равно, что скажут о них в обществе — их не волновали прохожие, которые проходили мимо и бросали на них недовольные и недоуменные взгляды.

Отсмеявшись, Елена смутилась, что совсем не уделила времени для приветствия и Вольдемару. Она присела перед ним в легком реверансе, в замешательстве не понимая, как же ей теперь с ним здороваться. С одной стороны — перед ней был её старый друг, а с другой — модно одетый, красивый молодой человек, с удивительно пронзительными синими глазами, и Елена, как и любая девушка, мигом заробела, изо всех сил сражаясь с двумя силами, что сейчас кипели в её смятенной душе: дружеские чувства и зарождающиеся ростки любви.

Увидев этот реверанс, Вольдемар на миг опешил. Но только на миг. Он отшвырнул от себя гитару из красного дерева, рванулся к Елене, заключил в свои объятья и, закружив вокруг себя, весело фыркнул ей в порозовевшее ухо:

— Ты что, глупышка? Что это за придворные церемонии?! Это же я, твой старый милый друг, твой мышонок!!!

Почувствовав сильные мужские руки на своей талии, Елена вздрогнула, и мурашки пробежали по спине, пронося от головы к ногам неизвестное до сих пор чувство. Ее тело белой снежинкой кружилось в объятиях Вольдемара, сердце бешено стучало, отдавая в висках... Голова лежала на плече у молодого человека, руки обнимали его за плечи. В легкой туманной розовой дымке, что плыла перед глазами, Елене казалось, что её кружит самый любимый человек на свете... А может, это и был он? Но розовый туман стал понемногу рассеиваться, когда до неё стал доходить смысл слов, которые произнёс Вольдемар. Оторвав свою затуманенную голову от плеча молодого человека, Елена посмотрела в его небесно-голубые глаза, и розовый туман резко отступил от её осознания, унося с собой выдуманные ощущения.

"Да в самом деле, что это я? Это же мой мышонок, мой Вольдемар! Мой самый лучший друг! Мой… брат..." — немного смущённо подумала Елена, глядя в глаза молодого человека. Подумав так, она вмиг ощутила покой на душе, словно смущение за своё поведение перед ним ушло в никуда, и она, откинув голову, звонко рассмеялась и, расцеловав Вольдемара совершенно по-русски — троекратно — звонко прокричала:

— Здравствуй, здравствуй, мой любимый мышонок!

Вольдемар почувствовал, что Елену покинуло напряжение, которое поначалу повергло его в легкий шок, но так до конца и не понял, чем оно было вызвано. Он списал это на то, что еще десять минут назад она была под гнетущим давлением своей маман, не успев от него отойти. Поставив Елену на землю и не переставая держать ее за руку, Вольдемар по-братски поправил ей плечико платья, которое предательски сползло с плеча, оголив последнее. Данное действие не вызвало ни у нее, ни у него абсолютно никакого волнения, словно это были не молодая прекрасная девушка и щеголеватый молодой человек, а брат и сестра, которые до сих пор играют в песочнице, и он на правах старшего брата помогает сестренке. Перебросив гитару через плечо, он предложил Елене взять его под локоть, что та и сделала, и, глядя на Тину, произнес:

— Какой план действий?

Тина, которая стояла в стороне всё то время, пока Вольдемар кружил Елену, обернулась, потому что её внимание привлекла проезжающая мимо карета с вензелями королевской семьи, в окошке которой, как показалось Тине, она увидела наследника престола. И когда Тина, замечтавшись, в грёзах уже практически видела себя супругой будущего императора, ее спустил с небес на землю голос Вольдемара.

Стряхнув с себя остатки миража, Тина подхватила повыше пышную юбку своего бархатного платья и, заскакав вокруг друзей, словно маленький ребенок, запела:

— А я хочу, а я хочу опять

По крышам бегать, голубей гонять,

Дразнить Еленку, дергать за косу,

На вороном промчаться по двору!

В её глазах скакали точно бесенята озорные огоньки, платье змеёй обвивалось вокруг точеной фигурки, и сама Тина сейчас напоминала прекрасную и соблазнительную мифологическую Ламию.

— Приказ понят! — усмехнулся Вольдемар и залихватски свистнул, подзывая пролетку. — Едем ко мне в имение! Будет там тебе и вороной, и голуби!

Пролетка стояла в конце улицы, но возничему трудно было не заметить господ, которые громко смеялись, поэтому, не заставляя себя долго ждать, он рванул с места, напугав молочницу, которая не вовремя решила перейти улицу. Подъехав к господам, возничий мигом узнал одну из дам, но поворачивать было уже поздно, и он постарался натянуть на глаза котелок так, чтобы невозможно было рассмотреть его лицо.

Тем временем Вольдемар подавал руку своим дамам, помогая забраться в пролетку. Разместив спутниц, он легко запрыгнул сам и сел рядом с Тиной, спиной к кучеру, бережно поправив юбки подруги, чтобы ненароком на неё не наступить, положил ногу на ногу и поставил перед собой гитару-трость.

Кучер, не оборачиваясь, глухо спросил:

— Так куда прикажете ехать?

Елена мгновенно отреагировала на знакомый голос. Вскинув на кучера глаза, которые от солнца стали ярко-голубыми, она внутренне вся напряглась и съежилась, ибо это был ее отчим. Елена не могла и подумать, что её приемный отец работает извозчиком, хотя и знала, что у деда есть своя пролетка. Рère adoptif заговорщически подмигнул Елене, показывая, что "все нормально, не переживай, я с тобой заодно".

— В поместье графов Седых! — повелительным тоном произнесла Тина. — И пожалуйста, покатайте нас подольше. К нам приехала лучшая подруга, она так долго не была в этом городе, так что пусть посмотрит, сколько всего нового появилось! Платим тройную цену.

— Слушаюсь, госпожа! — и кучер взмахнул кнутом, погоняя вороного.

Пролетка ехала размеренно, колеса подпрыгивали на мостовой, неровно замощённой булыжниками... Мимо Елены проплывали новые красивые дома и роскошные общественные здания, цветущие каштаны, что росли повсюду, завораживали своей красотой. Нос приятно щекотал запах цветущего жасмина, кусты которого росли вдоль дороги на протяжении всего пути. Друзья, то и дело перебивая друг друга, старались обратить внимание Елены то на одно, то на другое, добавляя к объекту их внимания то шутку, а то и интересный исторический факт.

За созерцанием всех новшеств и лёгкими разговорами Елена и не заметила, как пролетка остановилась перед старинным особняком графа Седых, из дверей которого тут же показался чопорный дворецкий и замер, ожидая, когда молодые господа соизволят сойти на дорожку.

Первым из пролетки выпрыгнул Вольдемар, который, передав гитару дворецкому, стал помогать юным леди выбраться, галантно подавая каждой руку. Тина, спускаясь с подножки, повелительно обратилась к дворецкому:

— Расплатись-ка и, сколько бы он ни назвал, заплати в три раза больше! — и, не оборачиваясь более на кучера, дворецкого и своих друзей, с видом хозяйки направилась в дом. Дворецкий вопросительно взглянул в глаза молодому графу и, когда тот утвердительно кивнул, повернулся к извозчику, а Вольдемар, держа Елену под локоток, шагнул вместе с ней в широко распахнутые двери.

Елена, так и не посмотрев на прощание на père adoptif, опасаясь встретиться с ним взглядом, шла, не оборачиваясь... Ей было невыносимо стыдно, что она так и не смогла признаться друзьям в том, что этот возница — её отчим и, конечно же, она не могла видеть, что père adoptif небрежным взмахом руки дал понять дворецкому, что не возьмет денег. Перекрестив украдкой удаляющуюся Елену, он, хлестнув вороного, удалился от особняка Седых.

 

Да, гостевая зала особняка графов Седых могла привести в восторг кого угодно, а что уж было говорить о бедной провинциалочке Елене... Пол покрыт отполированными до зеркального блеска плитками из белого андалузского мрамора, на покрытом изящной лепниной потолке висела огромная пятиярусная люстра, на каждом ярусе которой умещалось как минимум по тридцать свечей. Одна из стен была украшена великолепной фреской, изображающей стайку резвящихся розовощёких пухленьких купидонов. Вдоль стен стояли маленькие, большие и средние диванчики и стулья, сиденья и спинки которых были обтянуты тканью одной и той же расцветки, а резные ножки и подлокотники покрыты позолотой; сами стены были увешаны прекрасными картинами и старинными гобеленами.

В середине комнаты за стеклянным будуарным столиком, раскладывая пасьянс, сидели две женщины. Одна из них — худощавая, преклонного возраста, с волосами, цвет которых будто подтверждал, что не зря она носит эту фамилию — Седых, была бабушка Вольдемара, а другая — на вид сорока, с волосами того же цвета, что и у Вольдемара, и такими же голубыми глазами — его мама. Обе женщины были одеты модно, но подчёркнуто скромно. Ни одна из них не носила ни множества украшений, ни пышных юбок, но сам весь их вид показывал — они совершенно точно принадлежат к старинному и благородному семейству.

Одна стена залы представляла собой одно большое окно — от потолка до пола, стекла в котором были словно бы сложены незатейливой мозаикой — местами матового цвета, местами прозрачные. Одна створка была приоткрыта, и возле неё, спиной к вошедшим, стоял сам старый граф Седых, одетый в простые серые брюки и холщовую свободную рубашку. На ногах были черные ботинки, взглянув на которые, maman Елены могла бы подумать, что они очень дешевые... но как же жестоко она бы ошиблась.

Противоположно окну находился настоящий камин — не то что дома у Елены, — украшенный затейливой лепниной и вензелями графской семьи. Над ним висел огромный портрет, на котором был изображен юный Вольдемар со своим старшим братом и его любимицей Линдой — собакой породы лабрадор. Перед камином был расстелен овальный ковер из шкуры медведя, на котором, вальяжно раскинувшись, возлежала уже упомянутая Линда, которая мигом вскочила и радостно подбежала к хозяину, дружелюбно виляя хвостом.

— Линда, на место! — сурово приказал Вольдемар, не особо любящий собак. Та грустно опустила голову, поджала хвост и уже было развернулась, чтобы вернуться на нагретое местечко, но Елена подозвала её и, присев на корточки, нежно потрепала собаку по коричневой макушке. Тина настойчиво подняла Елену с корточек, шепнув ей на ушко:

— Дорогая, давай сначала закончим с церемониями, а потом снова впадем в детство... хорошо?

Только тогда-то Елена поняла, что три пары голубых глаз были устремлены на неё, и она вдруг почувствовала себя крайне неуютно, внутренне сжавшись, а в голове хлёстко, точно удары плеткой, зазвучали слова maman: "Ты же такая дикая, что людям хоть и не показывай! Позор!"

Тина и Вольдемар подошли к столику и, приветствуя, расцеловали сидящих за ним женщин. Старый граф сам подошел к внуку, кивнул, здороваясь с ним, и, заключив в свои объятия Тину, ласково пожурил ее:

— Милая моя Тина, ну как заставить тебя навещать почаще одинокого старика? Ты совсем меня забросила! — с притворной грустью произнес граф Седых.

Слова были полны укоризны, но улыбка не сходила с губ, пока он продолжал держать Тину за обе руки.

— Как ты можешь говорить, что ты одинок, дедушка? — сделав вид, что обиделся, обратился к графу внук. — С тобой же рядом твоя жена, дочь... даже Линда! — с этими словами Вольдемар размашистым жестом руки указал на перечисленных.

— Вот видишь, Тина, на кого ты меня оставляешь — на унылую тишину и трясину скуки! Они просто хотят, чтоб я постарел быстрее, чем положено. Сами старые, и меня туда тянут. Не дают ни глотка свежести! — и старый граф рассмеялся, и этот смех подхватила его жена, графиня Седых.

— Тебе только разреши — так ты вмиг ускачешь с молодежью, а после мы с матерью Вольдемара будем месяцами поднимать тебя на ноги, — звонко, словно девчонка, произнесла она. — Непоседа!

Старый граф отвёл Тину в противоположный конец зала и, усадив на диванчик, стал живо расспрашивать о том, как поживают ее родители и счастлива ли в браке сестра Тины — Виолетта? Тина размеренно и спокойно стала рассказывать графу обо всём, что его интересовало, на какое-то время, позабыв обо всём, что происходило в другом конце залы.

Мать Вольдемара в весёлых разговорах своих родных не участвовала и всё так же пристально смотрела на Елену, которая по-прежнему стояла почти у порога.

— Сынок, может, ты представишь нам гостью? — спокойно спросила она.

— О, мама, неужели ты её не узнаёшь? Это же моя Елена... — с трепетом сказал молодой граф и тут же смущённо поправился: — Наша Елена!

С этими словами он взял Елену за руку и подвел к матери и бабушке.

Женщины придирчиво осмотрели с ног до головы вспыхнувшую как маков цвет девушку, ни одним мускулом на своих лицах не показав, о чем они подумали.

— И когда ты приехала? — спросила первой бабушка.

— Сегодня, мадам... — нервно сглотнув, произнесла Елена, пытаясь понять, какие же вопросы сейчас свалятся на её бедную головушку.

— Напомни мне, деточка, ты же живешь на хуторе, не так ли? Наверняка там очень сложно получить хорошее образование... В такую глушь вряд ли приезжают хорошие учителя! — без каких-либо изменений в интонации спросила старая графиня.

— Отнюдь, туда приезжают самые лучшие учителя, чтобы обучать местных детей всех сословий. Их выписывает и оплачивает мой двоюродный дедушка, — Елену покоробило то, что ее, возможно, посчитали недостаточно образованной для приема в этом доме.

— А кто твой двоюродный дедушка? — удивленно спросила старая графиня, которую очень удивило, что в семье Елены все же есть настолько богатые родственники.

— Он владелец всех окрестных земель нашего хутора, — немного отстраненно ответила Елена, которая очень не любила хвастаться родством с двоюродным дедом и делала это крайне редко и неохотно. Удовлетворив свое любопытство, старая графиня повернулась к дочери и, словно говоря ей: "Теперь она твоя!", продолжила раскладывать пасьянс, однако мать Вольдемара уже была вполне довольна услышанной информацией и не собиралась продолжать допрос, ибо вся остальная жизнь Елены была ей не интересна. Она прекрасно знала вкусы и пристрастия своего сына и понимала, что он скорее увлечется Тиной или любой другой похожей на неё девушкой, чем этой деревенской, пусть и наряженной словно кукла, простушкой, и поэтому не стала продолжать смущать гостью. Вместо этого она встала, подошла к Елене, обняла её и произнесла:

— Добро пожаловать, моя дорогая, чувствуй себя как дома!

Тем самым она сняла напряжение, повисшее в воздухе, и зажатость Елены рухнула, словно стены крепости. Вольдемар тоже вздохнул про себя с облегчением, а следившая за всем происходящим Тина чуть насмешливо улыбнулась. Она поняла ход мыслей матери Вольдемара, и настроение у неё мгновенно поднялось: еще бы, как бы ни была роскошно одета Елена, но ей, Тине, она точно не соперница!

— Что ж, молодежь, идите и развлекайтесь, нечего с нами, стариками, сидеть, а то еще плесенью от нас заразитесь! — махнула на троицу старая графиня и позвала: — Иван!

Откуда ни возьмись, возник дворецкий. Он, оказывается, все это время стоял в дверях, просто Елена была не очень внимательна к таким мелочам.

— Проводи юных барышень в апартаменты и прикажи слугам принести им прохладительные напитки и сладости. Пусть отдохнут перед вечерней прогулкой! — обратилась графиня к дворецкому. Тот почтительно склонился перед молодыми людьми и взмахнул рукой, приглашая последовать за собой.

Особняк графов Седых был поистине впечатлительным для провинциальной Елены. Из гостиной можно было перейти во впечатляющее не менее роскошным, чем зала, убранством и богатством, фойе. Из фойе вела вверх большая лестница, покрытая красной дорожкой, и кованые перила были дивно переплетены чеканными листочками и цветами. Поднимаясь по лестнице, Елена, словно маленький ребенок, трогала пальчиками каждый железный листочек, поражаясь, как же они изящно сделаны.

Тина шла впереди нее, и ей эти перила не казались чем-то необычным. Она в этом доме была неоднократно, у нее тут даже был свой будуар и несколько комплектов одежды — на тот случай, если она решит остаться на ночевку или пожить недельку-другую. Тине было немного скучно так долго подниматься по совершенно обычной для неё лестнице, но она понимала, что для Елены это все впервой, и поэтому не стала торопить подругу, лишь сказала:

— Увидимся на ужине, в столовой после отдыха! — и, быстро перебирая ножками, убежала к себе в комнату.

Зачарованная всем увиденным Елена только и нашлась, что глупо кивнуть в ответ.

К слову сказать, Вольдемар тоже устал и желал как можно быстрее очутиться в прохладной ванне, ибо лето выдалось необычайно жаркое, да и поездка в кэбе изрядно запылила и одежду, и лицо, поэтому он приобнял за плечи Елену, поцеловал ее в лоб и, произнеся:

— До вечера, подружка! — быстро зашагал к себе в комнату.

Елена осталась совершенно одна в обществе дворецкого, который в недоумении смотрел на юную леди, не понимая, откуда привезли столь дикое создание, восторгающееся железными листьями, а та медленно шла, стараясь запомнить все до последних мелочей — и кованые листья, и красный ковер, и удивительную лепнину, и запах дома, и лицо дворецкого, и быстрые ножки Тины… и поцелуй Вольдемара. Она еще не могла осознать, для чего ей все это нужно, но точно знала: это обязательно нужно запомнить.

Перед тем, как принять ванну, горничная принесла Елене ночную сорочку, и девушка сначала пыталась запротестовать, на что горничная ехидно спросила:

— А спать вы тоже будете в своем запыленном платье? Снимайте, пока будете отдыхать, я его почищу. Встанете, а всё уже будет готово.

В её словах был резон, так что пришлось согласиться.

 

Ей выделили небольшую комнату с одним окном, полузакрытым тяжелыми черными шторами. Под окном стояло непомерно большое серое кресло, которое своим цветом и отчасти формой немного напомнило Елене её кота, который остался на хуторе. Потолки были покрашены простой бежевой краской, на полу лежал потертый ковер... В углу, под образами, стоял трельяж, на котором было множество женских мелочей — расчески, духи, пудра и так далее. Хоть сама комната была и не очень большой, кровать, стоявшая в ней, занимала почти все пространство, оставляя лишь немного свободного места для того, чтоб можно было пройти, так что приходилось подбирать юбки, а то непременно бы застряла. При комнате имелась и ванная, которая виднелась сквозь приоткрытую боковую дверь.

Елена оглядывала комнату, а горничная следила за эмоциями, что с лёгкостью читались на простодушном личике девушки, думая о том, что та не достойна и этих апартаментов — этакая тетёха и деревенщина, не знающая, как надобно вести себя в светлейшем обществе графов Седых.

— Прошу, миледи, пройдите в ванную комнату, — натянуто мило улыбаясь, попросила горничная. Ей совершенно не нравилась новая гостья уже только тем, что она знала, что семья ее отнюдь не знатная, и прислуживать такой же по положению горничная считала для себя унижением. Но долг есть долг, и она его выполняла, как бы мерзко при этом себя ни чувствовала.

 

Ванная комната была до того мала, что платье пришлось снимать в спальне. Окна в ванной не было предусмотрено, да и ванной комнатой это можно было назвать с большой натяжкой — скорее уж кладовая, а не ванная, хотя и побеленная белой краской. Чтобы хоть что-то видеть, горничная заранее принесла много свечей и теперь торопливо зажигала их.

Но Елену нельзя было этим удивить или обидеть. В особняке maman была точно такая же по площади ванная комната, в которой не была предусмотрена косметическая отделка стен и пола, так что голые кирпичи угрюмо серели, ничем не прикрытые. Окна тоже не было, а за экономией свечек maman не закрывала двери. Поэтому гостья восприняла всё как должное и полезла в воду.

Только приняв ванну с помощью горничной, Елена поняла, что действительно очень устала, хочет спать, и она удобно устроилась на белоснежной постели, шелковые простыни на которой, как и надетая на Елену ночная сорочка, были явно из одного материала. Горничная задернула тяжелые черные шторы, отчего комната провалилась во мрак, и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Елена только успела положить голову на подушку, как дверь снова отворилась и в комнату вошла Тина, которая, приложив палец к губам, показывая Елене, чтоб та не шумела, быстро проскользнула к ней под покрывало, обняла подругу и сказала:

— Помнишь, как в детстве, ты ночевала у меня? — и Тина вздохнула, жалея о том, что они уже выросли.

Елена молча и лениво кивнула. Хотя день был в самом разгаре, сил разговаривать уже не было — столько потрясений на нее сегодня свалилось: гнев и побои от maman, встреча с друзьями, прогулка в кэбе по городу и осознание предстоящего нелегкого разговора с приемным отцом по поводу того, что она не показала виду, что его знает...

— Так вот, детство продолжается! Спи, моя маленькая! — и с этими словами Тина закрыла глаза.

Сопротивляться сну у Елены не было сил, поэтому она быстро заснула и уже не видела, как в комнату зашел Вольдемар, сел у окна на серое кресло, как долго смотрел на своих любимых подружек. Он глядел на рыжую кудрявую голову Елены, на черные прямые волосы Тины, что переплелись с локонами подружки, и думал, как же сказать им, что в конце лета он собирается навсегда уехать в Англию, что этот вопрос уже решен? В Англии его ждало много удачных перспектив, и он не собирался жертвовать своей мечтой даже ради дружбы. За этими мыслями под лёгкое посапывание сладко спящих подружек он и не заметил, как и сам задремал в крайне неудобной позе.

 

Первой проснулась Тина, которая, встав с кровати, поспешила к окну, чтобы отдернуть шторы, так как в комнате было слишком темно. Вечернее солнце мягко озарило комнату, вторгаясь во все еще сонную атмосферу, царившую в комнате, и на кресле, что стояло у самого окна, она обнаружила мирно спящего Вольдемара, для удобства перекинувшего ноги через подлокотники и положившего под щёку кулак.

Сначала она хотела рассердиться на молодого человека, устроив ему взбучку — по какому такому праву он оказался в спальне девицы, где его изысканные манеры? Но глянув на спящую Елену и рассудив, что не стоит привлекать внимание взрослых обитателей этого дома, она легонько стала тормошить его за плечо.

Вольдемар быстро открыл глаза, словно вовсе и не спал. Увидев грозный и осуждающий взгляд Тины, он мигом осознал, что он тут быть не должен, а когда та молча показала пальцем на дверь, веля убираться, он немедленно это приказание исполнил. Следом последовала Тина, тихо прикрыв за собой дверь.

Даже оказавшись в коридоре, Тина взмахами рук дала понять Вольдемару: иди, все разговоры потом, не привлекай внимания родственников, а то скандала и шума не оберешься. Вольдемар, искренне не понимая, какой такой скандал она имеет в виду, так же жестами показал: в смысле, я не понял, какой скандал, ты о чем вообще?!

Тина треснула его ладонью по лбу, покрутила пальцем у своего виска, показывая этим: "Ты что, совсем дурак? Пробрался в комнату к девушкам, девственницам... — при этом слове она дернула на нем рубашку, указывая на ее белизну... — Можешь представить, какой бы шум поднялся бы?!

И Тина яростно замахала руками, изображая, какой бы поднялся шум.

"А на ком, скажи на милость, ты бы тогда женился?" — так же жестами спросила его Тина, показав на безымянный палец и поочерёдно ткнув в грудь себя и в сторону двери, за которой спала Елена.

До Вольдемара по-прежнему не доходило, при чем тут женитьба и то обстоятельство, что он спал на кресле. Он смотрел в недоумении на Тину, и та, вздохнув, показала на себя и покрутилась. Тонкий белый шёлк от этого движения мягко обвился вокруг неё, и можно было рассмотреть стройное тело Тины: под шелковой тканью выступали две округлых полушария грудей, хорошо были видны очертания изящных изгибов бёдер, нежная полупрозрачная ткань запала между ними, облегая венерин холмик. Только тут до Вольдемара дошло, что для того, чтобы посчитать девицу опозоренной, достаточно было лишь увидеть его рядом с ней. Он мгновенно понял двусмысленность своего поступка, смутился и покраснев, точно вареный рак, убежал в свою комнату.

Тина осталась довольна произведенным ею эффектом на Вольдемара, и бесенята в ее глазах вовсю потирали руки от радости. Она медленно развернулась и, пританцовывая, пошла к себе в комнату. Не то чтобы она любила Вольдемара как девушка — парня, нет... Тине просто было нужно знать, что часть его души принадлежит ей больше, чем Елене. Она понимала, что обратив внимание молодого человека на свое юное тело, зародит в нем доселе не известное тому чувство вожделения. А с вожделением она передала Вольдемару одного своего бесенка, который уж проконтролирует, чтоб огонь мыслей не погас и горел бы так ярко, что от помыслов Вольдемар непременно рано или поздно перейдёт к действиям.

 

Вечерний солнечный зайчик лениво пробежался по комнате... Он увидел уже знакомый ему курносый носик с веснушками, недоуменно остановился, раздумывая, почему нашел этот носик совершенно в другом месте... но времени долго размышлять не было, так как старший брат Солнце уже уходил за горизонт, забирая всех зайчиков с собой.

Приняв быстрое решение, зайчик стал усиленно будить хозяйку носика, и его старания увенчались успехом — та снова чихнула. Удовлетворенный своей проделкой зайчик прыгнул на тоненькую солнечную дорожку из прощального солнечного луча и умчался за старшим братом.

— Пчхи-и! — от звука собственного чиханья Елена подскочила в постели, пытаясь понять, где она и что предстоит делать. За последние три дня девушка просыпалась в разных местах, и обязанности у нее каждый раз были разные. Утром сегодняшнего дня она проснулась в доме maman, в котором ей предстояло заниматься уборкой. Вчера она была еще в дороге и проснулась на постоялом дворе, где ничего делать было не нужно. А два дня назад она была еще на хуторе в родном доме, где все дела по хозяйству целиком и полностью зависели от нее.

 

Горничная, которая стояла за дверью и ждала, пока гостья проснется, услышав тоненький чих, вошла в комнату. Это была уже другая девушка, и ей было все равно, кому прислуживать — лишь бы хозяева хорошо платили. Она принесла вычищенное от пыли платье Елены, помогла той одеться, заплела волосы в затейливую причёску, напоминающую птичье гнёздышко, открыла для всеобщего обозрения её стройную белоснежную шейку.

— Вас ждут в столовой на ужин, — произнесла все это время молчавшая горничная. Елена бросила взгляд на своё отражение в зеркале — снова абсолютно незнакомая девушка, с аккуратно уложенными волосами; обшитый кружевами лиф эффектно подчеркивал соблазнительные объемы грудей, которые, к слову сказать, были несколько крупными для столь юной девушки. Даже Тина со своей утонченностью и красотой не могла состязаться в ней с в этом смысле, проиграв бы при сравнении.

 

Столовая была не менее импозантна, чем гостиная зала — с фреской, изображавшей стаю летящих навстречу золотисто-розовому закату лебедей; с потолка свисала большая пятиярусная люстра — точный близнец той, что красовалась в гостиной. Совершенно все свечи были зажжены, и яркий свет щедро лился во все стороны, не оставляя ни одного тёмного уголка. Большой круглый стол, стоявший посередине комнаты и окруженный шестью стульями с резными позолоченными спинками, был накрыт белой ажурной скатертью, на которой сверкали хрустальные бокалы, графины с разноцветным содержимым, саксонский фарфор и серебряные столовые приборы. Ткань, которой были обтянуты сиденья стульев, была точно такая же, что и в гостиной, с узором в виде полевых колокольчиков; шторы небесно-голубого цвета закрывали окна; на резных тумбах и специальных подставках по всей столовой стояли разнообразные комнатные растения. На стенах висели портреты всех поколений графского рода Седых. Под портретом старой графини стоял небольшой диванчик, на котором сидели и тихо разговаривали Вольдемар и Тина, которая на этот раз распустила свои длинные черные волосы. На ней было синее платье с длинными атласными рукавами, а зона декольте была скромно закрыта встроенной манишкой, переходящей в воротник в виде ласточкиного хвоста. Само же платье от шеи и до самого пола спереди было расшито жемчужинами, которые, точно дорожка из звездочек, указывали на кожаные белые туфельки, которые чуть выглядывали из-под пышной юбки. На Вольдемаре на это раз была белая рубашка, серый жилет и такого же цвета брюки — скромно и со вкусом!

— Дорогая, ты уже пришла? Извини, мы сразу тебя и не заметили! — воскликнула Тина, вставая с дивана и направляясь к Елене. — А ты почему не переоделась? Сразу после ужина мы пойдем на вечернюю прогулку в парк и, возможно, заглянем к кому-нибудь в салон, — продолжала она, не обращая внимания на то, что Вольдемар дергал ее за руку, чтоб остановить, ибо сие замечание было абсолютно неприемлемо в данной ситуации.

— Но у меня с собой нет ничего... — робко пыталась оправдаться Елена.

Вид переодевшихся друзей, которые выглядели совершенно на все сто процентов, немного сконфузил её.

"Что же ты хочешь? — просила она себя мысленно. — Хуторянка ты и есть хуторянка! Если бы на хуторе были такие портные, как в этом городе, то может, и у нее бы были в гардеробе платья не хуже, чем у этой Тины..."

Вольдемар, прекрасно осознававший неловкость всего происходящего, попытался перевести разговор на другую тему, мысленно кляня Тину за ее злой язычок. Он-то сразу понял, что Тина не оговорилась по забывчивости, а намеренно поддела Елену, затеяв разговор на больную тему.

— Может, лучше съездим в театр? Там сегодня дают новую постановку! — предложил он.

Идея с театром тоже не воодушевила Елену. Она представила, что там могут быть знакомые maman, которые непременно доложат той, что видели её дочку, а что будет дальше... Страшно даже представить!

— Друзья, а может, просто погуляем в нашем саду? Посидим в беседке, поговорим о жизни, кто и как жил все эти годы? — робко попросила она. — Вольдемар, я так соскучилась по твоему чарующему голосу, может споешь под гитару?

— О-о, как это скучно! Тоска смертная! Только оторвалась от своей maman и опять рвется к ней под крылышко… — с раздражением заныла Тина, но осеклась, увидев строгий взгляд Вольдемара и просительное выражение лицо Елены.

— Отличная идея! Я как раз давно не пел! Решено — едем во владения графа Гирова! — воодушевленно поддержал Елену друг. — Но после ужина!!! Прошу к столу!

Пока друзья разговаривали, лакеи поставили на стол множество угощений, и он теперь буквально ломился от еды. Елена ела с неохотой, лишь едва пробуя постоянно меняющиеся блюда. Она было занята невесёлыми думами о том, когда же Тина так успела перемениться? И где та маленькая девочка со смешными косичками, что готова была броситься на страшную собаку и защитить своих друзей... а теперь может без зазрения совести их обидеть вот так, запросто?

Тина весело щебетала, рассказывая о новых нарядах, Вольдемар старался весело рассказывать о своем увлечении медициной и о новых разученных мелодиях на гитаре. Ужин проходил непринужденно и весело, и поэтому чувство неполноценности быстро покинуло Елену. Она забыла о растревоживших ее мыслях и тоже стала поддерживать разговор. Возникшее было напряжение между Еленой и Тиной было снято, и быстро успокоившийся Вольдемар с удовольствием наблюдал за девушками.

А Тина внутренне смеялась над простоватой Еленой, с насмешливым превосходством думая, как же легко можно было провести её и заставить Вольдемара сделать так, чтобы тот перестал на неё, Тину, сердиться...

Когда ужин закончился, пришел дворецкий и объявил, что карета подана.

Выйдя на улицу, Елена обнаружила, что воздух несколько похолодел, и зябко поежилась от вечернего ветерка. Она была одета не по погоде: оголенные плечи, глубокое декольте, открытые руки — словом, совсем не для вечерних прогулок. Заметив это, Вольдемар снял с себя пиджак и заботливо накинул на плечи Елены, чтобы та хоть немного согрелась. Тина же вышла из особняка в короткой горностаевой накидке, отороченной золотой тесьмой, и весь её вид горделиво говорил о том, что она весьма богата и может позволить себе и не такие наряды.

 

Карета быстро летела по булыжной мостовой. Вольдемар рассказывал смешные истории, Тина сидела, не выпуская рук Елены из своих; девушки весело смеялись, так что за непринужденным общением даже не заметили, что уже подъехали к особняку графа Гирова.

В саду графа горело множество китайских фонариков, свет которых волшебно отражался от поблескивающей, точно изумруды, листвы деревьев... На небе уже стали появляться первые звезды, которые светили так ярко и выглядели такими ощутимо близкими, что казалось — протяни руку и непременно достанешь одну из них. Сад был наполнен дурманящими ароматами жасмина, цветущей яблони, персика, соцветиями каштана и лип, которые причудливо переплелись между собой, заставляя сердце учащённо биться, словно в предвкушении чего-то чудесного... Елена, завороженная этой красотой, чувствовала себя словно попавшая в сказку принцесса и даже боялась вздохнуть, чтобы не разрушить волшебство. Это её состояние передалось даже Вольдемару и Тине, бесенята которой, словно испугавшись витавшей в вечернем воздухе таинственности, не стали выходить вместе с ней и остались в карете, надуто следя за удаляющейся хозяйкой, так что это снова была та самая Тина, что осталась в детстве: добрая, отзывчивая, готовая защитить друзей во чтобы то ни стало. Вольдемар же остался самим собой, разве что прибавилась уверенность в себе и умение играть на гитаре.

Только друзья расположились в беседке, как из дома вышел приемный отец Елены и направился в их сторону. Та едва заметно вздрогнула, представив себе, как ее безжалостно отругают прямо на глазах у друзей и бесцеремонно погонят домой... Какой позор!

Но приемный отец спокойно подошел и, после церемонии приветствий протянул Елене большую белую шаль со словами:

— Накинь, пожалуйста, уже прохладно! И все нормально — сидите сколько хотите. Maman спит, ей сейчас хоть в барабан над ухом бей — всё равно не услышит! — и ушел обратно в дом.

Шаль оказалась из нежного козьего пуха и большой точно одеяло, но легкой и воздушной. Отдав обратно пиджак Вольдемару, Елена укуталась шалью с головы до ног и быстро согрелась. Тина рассмеялась:

— Классный у тебя отец, свой человек! Меня всегда бесплатно возит на кэбе. Сколько раз я бы не предлагала ему деньги, он всегда говорит одно и то же: "Подруга моей дочери — словно и моя дочь. А как я могу со своей дочери деньги взять?"

Не успела она договорить, как отец вышел из дома еще раз, неся в руках огромный тазик, до самого верху наполненный пирожками, и с горделивыми словами:

— Вот, молодежь, подкрепитесь! Сам пек! — поставил его на скамью и, задумчиво почесав подбородок, продолжил: — Тут и с картошкой, и с клубникой, и с яблоками! Только вот где и с чем, сейчас не разберу! Ну, да сами разберетесь...

Отчим ушёл обратно в дом, а Вольдемар, глядя ему вслед, задумчиво произнёс:

— Действительно, классный мужик! Сколько его знаю, только он один — не считая, конечно, тебя, Елена — не притворяется графом, не зазнается и со всеми приветлив... М-м-м, а какие печет пирожки, — уже с набитым ртом продолжал он, закатывая глаза от удовольствия.

Елену немного передернуло об упоминании ее непутевой семейки, но она, решительно тряхнув головой, постаралась отбросить все плохие мысли. Ведь вечер был так чудесен, рядом были любимые друзья, по которым она так сильно соскучилась, и плохие мысли быстро покинули её голову.

Вольдемар не забыл прихватить с собой гитару, и теперь, после подкрепления пирожками и устроившись поудобнее, закинул ногу на ногу и начал выводить аккорды, настраивая гитару. Легкие звуки свободно полились по ночному саду... Листва деревьев замерла неподвижно, словно ветер, заслушавшись, перестал ими играться, облака над головой рассеялись, позволив полной луне свободно лить свой чарующий свет и давая возможность созвездиям посмотреть, что происходит там, на земле.

Юный граф, перебирая мелодично звучащие струны, негромко запел. Он пел о тяжелой судьбе матери, которая проводила сына на войну, о ее переживаниях и надежде на его возвращение. Голос молодого человека точно заворожил Елену, и она, чувствуя себя словно в некоем волшебном сне, зачарованно рассматривала деревья, кустарники, цветы, точно видя их в первый раз. Она переводила затуманенный взгляд, полный безграничного счастья, с Вольдемара на Тину и обратно, глубоко вдыхала воздух, наполненный ароматом жасмина и прохладной черной земли. Ее состояние было близко схоже с нирваной. Будничные мысли были где-то на втором плане, существовало только ощущение безграничного счастья и покоя, когда с тобой твои любимые люди.

Одна мелодия сменялась другой. Вольдемар исполнял все песни, которые знал, и Елена сидела, словно фарфоровая кукла или статуэтка — не двигаясь, боясь спугнуть ощущение волшебство этого вечера. Тина, проникшаяся теми же ощущениями, что и Елена, откинувшись на спинку скамейки, медленно жевала пирожки, стараясь не дать себе полностью отключиться от осознания самой себя. Вольдемар же всё пел и пел и был доволен, что его так внимательно слушают.

Под чарующие звуки гитары Тина задремала, и Елена, с трудом вернувшаяся с небес на землю, заметила это:

— Тина, милая, не спи! Зима приснится, замерзнешь! — с улыбкой в голосе произнесла она.

Тина встрепенулась, резко встала, поправив на плечах горностаевую накидку, и тоном, не терпящим никаких возражений, произнесла:

— Вольдемар, нам пора домой!

В принципе, спорить Вольдемар и не собирался: он тоже уже чувствовал усталость, да и вечер, плавно перешедший в ночь, становился все холоднее, и пиджак уже не спасал.

Елена проводила друзей до кареты. Прощание было быстрым, что огорчило Елену, и Тина, уже сидевшая в карете, это заметила. Она протянула руку Елене и успокаивающе произнесла:

— Милая моя девочка, не грусти, мы же не навсегда прощаемся, у нас ещё все лето впереди! Завтра после обеда жди нас. Ты теперь не одна, мы с тобой! — услышавший эти слова Вольдемар, который еще не успел сесть в карету, одобрительно взял за руку Елену, показывая тем самым, то он полностью согласен с уже сказанными словами.

Тоска расставания покинула глаза Елены, и Тина со вздохом облегчения крикнула кучеру:

— Меня отвезите, пожалуйста, в мой особняк

— Ты не поедешь в особняк Седых? — с удивлением спросила ее Елена.

— Милая, у меня ж есть свой дом, и там хоть иногда, но надо появляться! — рассмеялась Тина. Вольдемар хмыкнул, не без иронии заметив, что она права, и, поцеловав Елену по-братски в лоб, сел в карету.

Елена смотрела на удаляющийся в темноту экипаж, и на душе у нее было легко и спокойно. Волшебство вечера не покинуло ее даже после отъезда друзей. И только когда перестала слышать стук удаляющихся копыт, Елена медленно пошла по направлению к дому. Уже открыв двери, она ещё раз обернулась и окинула взглядом сад... Метрах в пятидесяти стояли стройными парами сонные подружки-березки. Липы, разбросанные то тут, то там, прикрыли листьями свои соцветия. Цветы жасмина закрыли бутоны на ночь... Звезды высоко в небе посылали Елене свои прощальные поцелуи. Легкий ветерок старался пробраться сквозь теплую шаль и уколоть прохладой, тем самым намекая, что пора бы уже идти спать.

 

А к Тине, что ехала домой, снова вернулись ее бесенята, которые были рассержены долгим отсутствием хозяйки и теперь старались во что бы то не стало отыграться.

— Вольдемар, ты словно свинья — везде грязь найдешь! — разрывались они, обращая внимание Тины на пятно на пиджаке Вольдемара. Тот, сняв пиджак, внимательно осмотрел его и с некоторым удивлением обнаружил...

— Странно, как они на пиджак попали? Я вроде на траве не валялся? — Вольдемар в недоумении смотрел на маленькую веточку клевера с тремя лепестками.

— Три лепестка? Так странно, да? Три… как мы трое?.. — рассуждал он вслух. — Вот смотри, один лепесток — это ты, второй лепесток — это я, третий лепесток — это Елена, а наша дружба, которая нас объединяет нас, как этот стебелёк.

Рассерженные бесенята продолжали нашептывать Тине злые мысли: "Елена, Елена, Елена, только о ней одни разговоры!"

— Елена, который видит окружающий её мир сквозь розовую пелену доброты… — последнее Тина неосознанно произнесла вслух.

— Я не понял, что ты имеешь в виду? — переспросил Вольдемар, отрываясь от созерцания лепестков клевера.

— Я говорю, что мы как лепестки розового клевера, — поправилась Тина, поняв, что высказала свои мысли вслух, и остаток пути они ехали, молча — каждый погружённый в свои думы.

 

В доме было тихо и темно, все домочадцы давно спали. Проходя мимо спальни родителей, Елена услышала тихий ласковый голос отчима:

— Дочка, ты дверь на засов закрыла?

— Да, папа... — сглотнув подступивший к горлу комок, еле слышно ответила она.

— Хорошо... спокойной ночи, дочка!

От этих слов у Елены перехватило дыхание, и она впервые почувствовала, что этот мужчина ей не просто приемный отец, а даже ближе, чем родной папа. И сердце само подсказало нужные слова:

— Спокойной ночи, папуля…

И засыпавшую в своей постели Елену до самой последнего мига не покидали чувство необычайного счастья, жажда приключений и, возможно, любви.

— Продажная девка! Тварь! — дикие вопли разбудили сладко спавшую Елену, и та, в испуге вскинувшись на кровати, ошарашенно таращила сонные глаза, совершенно не понимая, что же происходит. Разъяренная maman подлетела к Елене словно коршун, замахиваясь на нее рукой, в которой был зажато нечто, похожее на полотенце. В следующий миг это нечто начало безжалостно хлестать бедняжку, нанося удары куда попало, оказавшись половой тряпкой, к тому же не отжатой. Брызги разлетались от ударов о тело Елены во все стороны — на белоснежные простыни, на стены, обшитые светлым серо-голубым бархатом, оставляя на них грязные следы.

Елена, стараясь прикрыть от ударов хотя бы лицо, спросонья никак не могла сообразить, в чем же она провинилась, что сделала не так, почему в комнате ещё так темно? И нельзя ли было выяснять отношения как-либо по-другому, кроме диких криков и избиения грязной тряпкой? Но этого всего она произнести не могла — из-за слёз и обиды, что подступили колючим комком к горлу, не давая не то что сказать хоть что-то в своё оправдание, а и просто вздохнуть.

В последний удар maman, видимо, вложила все свои силы, потому что Елена не выдержала и, взвизгнув на всю комнату от боли, наконец заплакала навзрыд. От этого вскрика maman, немного успокоившись, наконец-то пришла в себя и гарпией взглянула на сжавшуюся в комочек Елену.

— Ты для чего сюда приехала? Чтобы по мужикам мотаться? По кабакам и гостиницам?! — рявкнула она, подойдя к окну и распахивая его настежь. — Развратная девка, шлюха! Молоко на губах ещё не обсохло, а уже одни мужики на уме!

Свежий прохладный ветерок ворвался в комнату и, испугавшись злобных криков, унёсся прочь из дома, захватив с собой ее разгневанные слова, чтобы разнести их на всю округу. Еще не встало солнце и не проснулись петухи, а maman уже была на ногах и бушевала на весь особняк.

"Какие мужики? Какие кабаки? И почему она думает обо мне как о продажной женщине? Чем я это заслужила? — отчаянные мысли одна за другой проносились в голове Елены, которая продолжала захлёбываться рыданиями. — Да разве так можно — ни за что ни про что позорить единственную дочку?!"

К великому несчастью для бедняжки, за неё некому было сейчас вступиться, некому было защитить, прикрыть собой от безжалостных ударов и грязной, совершенно незаслуженной ругани... Елена сжалась в комочек, стараясь стать как можно меньше, и, глотая слёзы, снова и снова выслушивала всё — и какая у нее, благородной дамы, неблагодарная невоспитанная дочь, оказавшаяся на поверку распутной девкой; сколько денег она вложила в нее, сколько сил потратила, бегая по модным портнихам, чтобы раздобыть самые лучшие ткани, чтобы сшить на заказ, по чужим меркам, платье так, чтобы оно сидело как влитое.

Все эти громогласные речи заставляли трястись и звенеть хрустальные подвески на люстре, содрогаться стены, а уж о том, что жители соседних особняков были наверняка разбужены в этот предрассветный час, можно было бы и умолчать...

Не обращая внимания на рыдающую Елену, maman отбросила половую тряпку и спустилась на первый этаж, продолжая орать так, чтобы ее слышали все дома в округе, выдавая руководства к действию:

— Иди, дрянь эдакая, поссы, умойся и начинай одеваться! У нас сегодня запланировано посещение модистки — надо пошить несколько видов платьев для выхода. Платье для конной езды, платье для игры в теннис, купальный костюм... Ещё надо приобрести новые туфельки — под жаркую погоду, под дождь. Потом накидку на случай дождя, зонтик… — перечисляя виды покупок, голос постепенно успокаивающейся maman плавно переходил от львиного рыка в обычный тембр, словно осознание предстоящих ей дел действовало подобно валериане, успокаивая нервы и бальзамом изливаясь на заходящееся от ярости сердце.

"Да не нужны мне ваши шмотки и ваше золото... Уж лучше жить в бедности и безвестности на хуторе, чем нарядной и в таком аду!" — думала Елена, шмыгая покрасневшим носиком и переодеваясь из замызганной ночной сорочки в зеленый шелковый халат, на котором были нарисованы две большие белые розы. Она наскоро расчесалась и, зная, что maman лучше не злить, ибо будет еще хуже, спустилась в ванную, наклонилась над фарфоровой чашей, зачерпнула ладошками прохладную воду, поднесла было её к горящему лицу и... тут же почувствовала сильный удар по затылку! Резко обернувшись и ахнув от боли, которая прошлась волной по всей голове, Елена уставилась расширенными глазами на maman, которая стояла перед ней с багровым, перекошенным от ярости лицом.

— Нет, вот богачка, посмотрите на нее! Умывается прямо в халате! На нее хоть золото одень, она все в гниль превратит! Снимай быстро, дрянь, и не вздумай запачкать!

Елена ошеломлённо глядела во все глаза на maman, совершенно не способная взять в толк, каким таким образом она может запачкать халат, просто умываясь?

— Что смотришь на меня, тупица, окунь отмороженный? Снимай халат живо, кому я сказала!

— Но ведь дома дедушка и папа... Вдруг они пройдут мимо, а я раздета… — тихо прошептала Елена, всхлипывая и безуспешно пытаясь удержать на себе скользкий шёлк халата, который с неё яростно сдёргивали, невзирая на слабое сопротивление..

— Дура безмозглая, они уже уехали — чтобы заработать тебе, неблагодарной, на новые наряды, к которым ты так небрежно относишься! Если бы моя воля, то хрен бы тебе, а не новые тряпки!

С этими словами maman наконец сорвала с Елены халат, оставив ту в одном нижнем белье, и, отойдя чуть назад и окинув дочку изучающим взглядом, брезгливо поморщилась:

— Фу, что за половые тряпки на тебе?! Это же не белье, это рвань нищего! Как ты это носишь?! Снимай все, я это сожгу! Не стирать же это тряпьё, чтобы, не дай бог, кто потом из соседей на верёвке увидел!

— Но у меня больше нет ничего... Это то, в чем я приехала! — слабо пискнула Елена, багровея от унижения.

— Снимай быстро, я тебе дам своё — что себе покупала, но так и не надела! От сердца отрываю! На, надевай, и чтобы больше меня этим рваньём не позорила! — с этими словами Елене протянули комплект кружевного нижнего белья, которое было до того легким и воздушным, что казалось абсолютно неосязаемым. Елена немного замешкалась, постеснявшись переодеваться перед maman, и тут же получила еще одну порцию возмущений.

— Тоже мне, графиня... ишь, стесняется! — но всё же maman отвернулась, однако через пару минут резко развернулась и возмущённо закричала: — Ты хоть помойся-то сначала, такое белье надевать будешь, оно же целое состояние стоит! Запачкаешь, потом и не отстираешь! — с этими словами она убежала по направлению к кухне и вскоре вернулась вновь, таща огромную кастрюлю, полную кипятка.

— Вот тебе кипяток, разводи с холодной водой, вот мыло и мочалка, смой с себя запах хутора. И дверь не закрывай, экономь свечи. Все равно мужиков дома нет, можешь не стесняться... И прекрати всхлипывать, дурында, бесишь, еще раз получишь! — и maman пошла по всему дому открывать окна.

Набрав воды и разбавив её кипятком, Елена, зябко поёживаясь, залезла в ванну и попыталась расслабиться, но получалось это плохо. От распахнутой настежь двери и открытых окон в доме было прохладно, но всё же блаженное тепло потихоньку согревало и успокаивало, отвлекая от мрачных мыслей и ужасного начала дня.

Все это время maman остервенело громыхала кастрюлями на кухне, рассказывая самой себе и всем, кто мог бы услышать сию страстную речь, о том, как она, бедная, мучилась, рожая Елену на свет божий, сколько в нее, непутёвую, вложила денег, чтоб прокормить, обуть, одеть... И какие же бывают хорошие дочери, но вот ей, страдалице, таковой не досталось! Вся речь была произнесена с такой силой страсти, что при открытых окнах в соседних особняках при желании любой мог бы потешить себя спектаклем одного актёра... Что, в принципе, многие соседи и делали.

Каждое слово maman вонзалось в Елену, словно острый нож. Она снова попыталась понять, почему так резко изменилась ее maman и куда, в конце концов, подевалась добрая мама? Ведь было время, когда она расчесывала Елене волосы, играла с ней в забавные весёлые игры, смеялась вместе с дочерью, переживала её детские обиды и горести, пекла на кухне удивительно вкусные пирожки… Воспоминания о счастливом детстве крутились в голове, вновь нагоняя слезы обиды. Перед внутренним взором Елены вновь возникла её тесная, но такая уютная комнатка в домике на хуторе, где она жила несколько лет с бабушкой... Ей живо вспомнилось, как порой она самостоятельно прошивала прохудившиеся зимние сапожки и латала старые юбки, каждый раз умудряясь надевать их так, чтоб заплатку не было видно. Как начала взрослеть, и бабуля отдала ей половину своего видавшего виды гардероба, и Елена старательно перешивала вещи, чтобы удивить новыми платьями хуторских подружек…

Всего этого maman, по сути, не знала… Однажды без разрешения бабушки Елена написала maman письмо, в котором просила прислать немного денег на новые вещи, а то дети родственников, что побогаче, стали её так дразнить, что сил больше не было терпеть оскорбления. И что она получила в ответ? О том, что всем сейчас тяжело жить, и лучше бы Елена думала об учебе, чем о одежде. В письме было много таких колких и некрасивых фраз, которых в тот момент Елена совсем не понимала, да ей и не хотелось в них вникать...

А после, где-то через месяц, пришло письмо с описанием веселой и дорогой жизни, с описанием всех тех красивых вещей и деликатесов, какие maman только могла себе позволить купить, что говорило о ее благосостоянии и уж отнюдь никак не о бедствовании. На тот момент Елене было тринадцать лет, и бабуля смогла убедить ее, что новые и красивые платья — не самое важное в жизни и что она красива сама по себе, а maman так пишет лишь для того, чтобы позабавить и не расстраивать дочку. Елена привыкла верить словам бабушки, поэтому на брань первого письма не обиделась, а про великие блага, которые описывала maman во втором письме, быстро позабыла, посчитав их за сказку. Теперь же, лежа в ванной, она понимала, что хоть все эти блага и достаток даются maman с трудом, но всё же жила она в свое удовольствие, не сильно печалясь о том, как живет на хуторе сама Елена.

Вода в ванне уже остыла, когда Елена закончила мыться и ополоснулась.

Вскоре пришла maman и, не прекращая читать нравоучения, подала полотенце, новые вещи и халат.

— Иди, переодевайся, я там на кровати тебе приготовила платье, — сурово приказала она. — Сама еще толком не носила. Одевайся и спускайся в гостиную.

Поднявшись в комнату, Елена обнаружила на кровати чудесное черное платье с нарисованными на нем желтыми подсолнухами. Такой ткани и такого цвета Елена не когда не видела и даже не знала, как называется эта ткань. Платье было на двух тонких бретельках, грудь со стороны декольте, как руки и спина, были полностью оголены, линия кокетки отходила не от привычной линии талии, а от груди. Длинная юбка полностью закрывала щиколотки, поэтому при ходьбе приходилось приподнимать подол. У кровати стояли черные кожаные туфли, и с первого взгляда становилось ясно, что вещи очень новые. В каком бы подавленном настроении сейчас ни находилась Елена, но в этих вещах она была чудо как хороша. Тщательно расчесав и выпрямив волосы, Елена с удовольствием рассматривала свое отражение в зеркале — с одной стороны открытая спина и зона декольте вверху, с другой — очень скромный и закрытый низ. Не слишком ли оно вульгарно, подумала Елена, но тут же отогнала эту мысль. Если платье одобрено maman, то значит, что разрешено и в обществе. Она потеряла счет времени и даже не заметила, как в комнату вошла maman. Она оглядела комнату, бросила взгляд на постель, где на белой ткани простыней и наволочек остались грязные следы от половой тряпки, которой совсем недавно хлестали Елену.

— Дура! Даже не догадалась сначала поменять постель! — начала maman, шипя подобно змее. — Вот бери, перестилай, потом придешь в гостиную! — и с этими словами она бросила на стул свежий комплект голубого постельного белья, потом окинула взглядом нарядную дочку, и лицо её выразило восхищение — ей явно понравилось, как одета Елена, и maman, развернувшись, пошла прочь, более не добавив ни слова.

"Откуда я могла знать, где у нее хранится постельные принадлежности..." — думала Елена и была совершенно искренна, потому что с той минуты, как она переступила порог этого дома, боялась сделать без дозволения ни шагу, ведь любые ее действия или бездействие вызывали в maman бурю негативных эмоций. С этими невесёлыми мыслями Елена перестелила постель, собрала грязное белье и пошла в гостиную, как и приказала maman.

В гостиной графини не оказалась, и Елена пошла ее искать по дому. Проходя мимо родительской спальни, она успела только заглянуть в приоткрытую дверь, как услышала за спиной яростный крик:

— Ты чего здесь блудничаешь?!

— Я не блудничаю, ты же сама сказала переодеться и идти в гостиную, а там тебя не оказалось, вот я и пошла тебя искать, — как можно спокойнее ответила Елена, передернув плечами. Ее покоробила сама мысль, что maman могла подумать, что она специально ходит по дому с целью, чтобы что-то украсть... в родном-то доме?

Maman недоверчиво посмотрела сквозь прищуренные ресницы, и её выражение лица говорило о том, что она не поверила ни одному слову дочери, но тут же перевела разговор на другую тему:

— Что ж, пошли к модистке, она нас уже ждет!

Елена даже побоялась спросить, будут ли они завтракать... Да, в принципе, после такого скандального утреннего пробуждения есть особо и не хотелось.

Maman была одета в белое роскошное платье, совершенно не красившее уважаемую даму ее возраста — оно больше подошло бы юной, только-только начинающей расцветать девушке, но уж никак не женщине под сорок лет.

Едва они вышли из особняка, как maman словно подменили: резкие движения стали плавными, голос из визгливо-громкого — кротким и тихим. Она нежно взяла дочь под руку и ласково предложила:

— Доченька, ты же не против пройтись до модистки пешком? — и голос её излучал саму доброту и отзывчивость — даже и не поверишь, что совсем недавно был отвратительно визгливым.

Время было раннее, еще только восемь утра, солнце еще не разогрело утренний воздух, было довольно прохладно и хорошо было бы прокатиться на пролетке, но по выражению лица maman Елена поняла, что это вовсе не предложение, а констатация факта.

— Да, было бы чудесно прогуляться... — тихо произнесла она, переключив внимание на свой любимый дворик.

Проходя мимо подружек-березок, maman торопливо, шипящим шепотком, давала важные, по её мнению, наставления:

— Следи за мной, за каждым моим движением, как надо себя вести с тем, кто будет встречаться на пути. С кем я поздороваюсь кивком, то и ты отвечаешь кивком, перед кем я кланяюсь, то ты тоже кланяйся, с кем я не разговариваю и не здороваюсь, ты тоже не разговаривай... Поняла, тупица неотёсанная?

Не успели они выйти на тротуар и завернуть за угол, как maman схватила Елену за руку и попыталась закрыть ее своим телом, пряча от внезапно встретившейся знакомой, но, быстро оценив ситуацию, поняла, что Елена не иголка, а она сама — не стог сена... да и к тому же знакомая их уже увидела. Осознав всё это, maman натянула на лицо "счастливую" улыбку и бодро пошла навстречу неизбежности.

Надо сказать, что знакомая maman оказалась дамой не из робкого десятка и сразу, без приветствия, начала забрасывать их вопросами:

— О, сколько лет, сколько зим! Как давно я тебя не видела! А я вот иду, прогуливаюсь, думаю, где же тут живет моя хорошая знакомая графиня Ч... А тут, как говорится, на ловца и зверь бежит! А это кто? Елена, ты ли это? Сколько же тебе сейчас лет? — дама безостановочно тараторила, не отрывая смеющихся глаз от Елены, даже не заметив — или сделав вид, что не заметила, — что maman, лицо которой приняло кисло-злое выражение, ее даже не поприветствовала. Елена же это заметила и, повинуясь приказу maman действовать точно так же, как и она, молча стояла перед мадам.

— Она у тебя, случаем, не дурочка? — внезапно с насмешкой спросила дама, переведя взгляд на maman. — Почему не отвечает? И невоспитанная к тому же...

— Это Елена — моя дочь, ей семнадцать лет, через месяц будет восемнадцать, — торопливо ответила за Елену maman.

— Нет, наверняка она у тебя больная, раз сама не может ответить на столь простейшие вопросы! — не унималась дама.

Тут maman резко развернулась к Елене и, словно змея, зашипела:

— Отвечай, когда тебя спрашивают уважаемые люди! — и, уже обращаясь к знакомой, заискивающим голоском пропела: — Вы уж извините её, она у меня дикая, на хуторе выросла, совсем не знает, как себя вести в порядочном обществе... Вот, надевать совсем дикарке нечего, веду ее к модистке — может, сошьет что-нибудь приличное!

После этих слов дама изобразила на лице гримасу понимания и сочувствия:

— Ох, бедная вы моя, терпения вам в обучении такого трудного ребенка! Хорошего дня!

И, с нескрываемой радостью предвкушая, как она расскажет всем своим знакомым о этой встрече — естественно, с "небольшими" дополнениями! — дама продолжила свой променад.

После этой встречи и без того мерзкое настроение maman стало еще хуже, и она резко велела Елене идти позади, чтоб хоть какое-то время её не видеть. Шла maman быстро, размашистыми шагами, которые говорили о её состоянии куда как красноречивее, чем любые слова.

У модистки они пробыли довольно долго. Мaman выбирала предлагаемые ей образчики ткани и, словно интересуясь мнением дочери, время от времени предлагала той на одобрение. Елена покорно кивала головой, и maman повелительно говорила, что будет брать материал. За всем этим действом наблюдала хозяйка салона, которая была женщиной умной и здраво рассудила, что Елена не имеет право голоса в выборе, и поэтому решила развлечься и хоть немного помочь бедной девушке. Дамой она слыла влиятельной, поэтому прекрасно знала, что уж с ней-то спорить maman точно не будет.

Она хитро подошла к делу, сначала сделав реверанс перед лже-графиней, приветствуя ее.

— Милая графиня, почему же вы заранее не оповестили меня о своем приходе, я бы никогда в жизни не позволила вас обслуживать обычной белошвейке! — с этими словами она лукаво подмигнула портнихе. — Это ж такая честь для меня — обслужить вашу красавицу-дочь. Ох, как она на вас похожа, просто одно лицо!

После этих слов персонал салона тихонько прыснул в кулачки, но maman этого не заметила, как не заметила и лукавых взглядов, приняв это наигранное уважение за чистую монету. Ее отвратительное настроение стало улетучиваться, и она вновь почувствовала себя хозяйкой жизни.

— Ой, девочки, ну что за безобразные ткани вы посмели предложить уважаемой даме? — со смехом в голосе продолжала хозяйка салона. — Ради бога, извините этих бестолковых. Позвольте мне предложить вам кофе? — и она знаком приказала девушке-помощнице отвести maman в другую комнату. Та пыталась отказаться, но девушки помощницы обступили "важную" гостью со всех сторон и увели в другой отдел. Перечить влиятельной хозяйке самого модного салона в городе значило испортить отношения со всем городом.

— Ну что, милая, попьем кофе? — обратилась хозяйка салона к Елене, и та молча кивнула. — Вот и хорошо... Девушки!

Девушки отреагировали мигом, и на столике у кресла, куда хозяйка салона усадила Елену, очутился поднос с кофейником и чашечками, а к кофе подали булочки и сыр.

— Не стесняйся, милая! Я, когда была молодая, всегда ходила полуголодная... Ешь на здоровье и приходи в себя. Ох, не сладко же тебе в этом семействе, — покачала головой хозяйка.

Пока Елена ела и пила кофе, модистка рассказывала о своем детстве, о бедности, которая ее окружала, о том, как она смогла добиться таких высот, и о многом другом, а когда поняла, что Елена почти полностью пришла в себя, то стала показывать образцы тканей.

— Выбирай, моя милая, те образчики, которые тебе самой нравятся! И не переживай, сошью тебе такие платья, что даже царская семья позавидует!

Воодушевленная и душевно отошедшая от гнета матери, Елена выбрала те ткани, которые ей понравились, портниха сделала мерки. Maman несколько раз порывалась присутствовать при сём, но всякий раз натыкаясь на сердитое выражение лица хозяйки салона и не солоно хлебавши возвращалась в комнату для гостей.

Морально подавленная намного превосходящим по силе её саму характером хозяйки салона, maman выходила из ателье, полностью опустошенная и растоптанная. Сил злиться на кого либо или же вымещать свою ярость на Елене не было, поэтому до дома она шла молча, чем только несказанно порадовала дочь.

День был уже в самом разгаре, солнце светило со всей силой, утренний холод давно отступил, и обратная дорога была приятна для Елены. Она наслаждалась росшими по обеим сторонам дороги деревьями, их свежей зеленой листвой, восхищалась цветами на многочисленных клумбах и, словно маленький ребенок, с радостным любопытством следила за прыгающими тут и там сороками в их элегантных чёрно-белых нарядах. Уже подходя к своему особняку, мать и дочь обнаружили, что перед домом стоит карета графа Седых, а в беседке, поджидая Елену, сидели Вольдемар и Тина.

Maman наградила Елену злобным взглядом горгульи и на немой вопрос той, можно ли подойди к друзьям, вялым взмахом позволила: мол, иди уж, что с вами теперь делать... Сил спорить у неё уже не было.

Весь тот ужас, что ей пришлось пережить ранним утром, мигом покинул Елену, стоило ей только обнять друзей. Видя проходящую мимо горгулью в человеческом обличье — наверное, вы сразу поняли, что речь идёт о maman! — и правильно рассудив, Вольдемар и Тина решили её даже не приветствовать, чтоб ненароком не разбудить демона, задремавшего было от усталости и морального опустошения после общения с хозяйкой салона. Они ни о чем не расспрашивали свою подружку, чтобы не растревожить и не расстроить, и лишь старались своим позитивным настроение отвлечь её внимание от матери. Это им вскоре удалось; напряжение быстро покинуло Елену. и она опять стала легкой, открытой и смеющийся девочкой, которую они так любили. Теперь уже Елена вовсю шутила и рассказывала интересные и забавные истории из своей жизни на хуторе, развлекая друзей.

Двор, словно четвертый друг в их компании, окружил своим волшебством, посылая друзьям фантастическое чувство объединения. Подружки-березки неспешно перебирали листочками, словно смеялись над искрометными шутками молодых людей; рассерженные клёны почти не шевелили ветками, показывая тем самым, что еще не помирились со своими соседями-липами, но тоже не прочь участвовать в беседах. Каштаны, стоящие метрах в пятидесяти, покачивали пышной листвой, как бы говоря, что они тоже состоят в этой компании... И белые стены беседки, в которой сидела дружная троица, были словно надёжные, способные защитить от всех бед и невзгод, стены каменного замка — замка их дружбы.

Бесенята Тины, зная, куда собирается их хозяйка, снова остались сидеть и скучать в карете, и поэтому Тина была мила и приветлива, как и прежде, сердце откликалось радостью на любую фразу друзей. Вольдемар снова привез с собой гитару и, только наступил вечер, снова пел подружкам песни. С темнотой, окутавшей весь город и их двор, волшебство, что царило вокруг, стало настолько всепобеждающим, что практически окаменевшее сердце maman, которая выглянула в окно, на миг замерло и размякло...

Слушая волшебный голос Вольдемара, Елена практически пребывала в нирване, и тело её как будто находилось где-то посередине между небом и землёй — так легко и хорошо ей было в окружении друзей.

За разговорами и песнями незаметно подкралась ночь, и друзья, неохотно попрощавшись, сели в карету и уехали, а сердце Елены мгновенно охватили тоска и страх лишь от одной только мысли о том, что снова нужно зайти в дом и встретиться с maman. Она еще долго сидела на скамеечке, не решаясь сдвинуться с места, стараясь словно напоследок надышаться ароматом цветов жасмина.

Вскоре из дома вышел отчим, неся в руках две чашки. Он молча присел на скамейку рядом с дочерью, так же молча протянул чашку с ароматным кофе и, словно волшебник, из ниоткуда вынимая пирожок, протянул его со словами:

— Поешь, весь день ведь голодная... — и итал пить свой кофе.

Только жуя пирожок, Елена осознала, что она действительно очень проголодалась. Да и неудивительно: сначала было утро, полное слез и страданий, потом был день, исполненный приятных впечатлений, вечер она просидела в компании друзей, и как-то было не до еды... Она с благодарностью посмотрела на отчима и с наслаждением выпила кофе, практически по-детски причмокивая.

— Сам варил! — с гордостью сказал отчим, а Елена приникла к нему, чувствуя потребность в родном, надёжном плече. Отчим по-прежнему ничего не спрашивал, не читал нотаций, не ругал, за то, что в столь позднее время она еще не в постели... Он просто сидел рядом, понимая, что дочь — это птица, которую не нужно держать в клетке.

Они сидели долго, и только лишь когда отчим почувствовал, что Елена начинает потихоньку засыпать на его плече, ласково произнес:

— Иди-ка домой, дочка да ложись спать... Мать легла как всегда — с петухами.⁽¹⁾ Сама понимаешь, встанет она завтра часов ни свет ни заря... Так что будь готова к ее буйству, ведь меня завтра в это время не будет, я постараюсь уйти из дома ещё до ее пробуждения.

Елена внимательно посмотрела на отчима. Перед ней был красивый мужчина сорока лет. Густые каштановые волосы с золотистыми прядками были уложены в модную прическу, голубые глаза смотрели на дочь сосредоточенно и как-то по-отцовски. Он был высокого роста — примерно метр восемьдесят пять — и Елена доставала ему макушкой только до середины груди.

Вздохнув, Елена спросила :

— Почему ты всегда так рано уходишь?

— Не хочу встречаться с твоей матерью и портить себе утро, дочка. Я ухожу из дома и досыпаю в пролётке, потом работаю. А вечером можно и выпить вина, чтоб легче было переносить ее вздорный характер. А ты, как посмотрю, уже с ним столкнулась?

— Да… — чуть слышно произнесла Елена, сомневаясь, можно ли с отчимом разговаривать на эту тему, но тут он обнял ее за плечи, как бы говоря: терпи, казак, прорвемся!

Немного осмелев, Елена спросила:

— А почему ты ее терпишь?

— Мне просто идти некуда… — как-то задумчиво и с тоскою произнес отчим.

С того самого момента у Елены появился свой человек среди чужих и с осознанием того, что не она одна несчастна в этом доме, как-то стало легче, и Елена решила во что бы то ни стало давать матери отпор.

— Смотрю, ты не сильно хочешь заходить в дом? — отчим переключил разговор с себя на Елену. — Есть причина?

Елена виновато потупилась.

— Не бойся, дочка, сказанное между нами никогда не дойдет до ушей матери! — пообещал отчим.

— Она сегодня меня разбудила, лупя мокрой половой тряпкой. Я сначала и не поняла, что происходит — за окном темно, а она меня бьет! Все окна открытые, а она орет так громко, что наверняка все соседи слышали!

— О да, думаю, что слышали наверняка!

— Я так и не поняла, чем заслужила ее гнев. Я ушла гулять с друзьями с ее разрешения. За мою честь и достоинство взял на себя всю ответственность мой друг Вольдемар — тот самый Вольдемар, которого мама знает с детства. И как я поняла за два дня пребывания здесь, она очень уважает его семью.

— Правильно поняла, дочка, только ради его семьи она и разрешила тебе поехать на прогулку.

— Потом я вернулась и весь вечер была на ее глазах в палисаднике, в беседке...

— Весь вечер она спала, словно медведь в берлоге! — ухмыльнулся отчим.

— Вот именно! Но тогда почему она так кричала, так возмущалась? Я не нарушила ни одного правила приличий, не заслужила, чтоб меня осыпали такими оскорблениями!

— И как она тебя назвала? — отчим, прищурив голубые глаза, грозно нахмурил брови.

— Продажной женщиной… Кстати, папа объясни мне, это что? Я спросила у Тины и Вольдемара, но они засмущались и сказали, что я еще слишком мала, чтоб это знать, хотя я старше их на два года!

— Ты и правда еще слишком мала, подрастешь — узнаешь, — серьёзно ответил отчим, и лицо его потемнело. — Что ж, пошли домой, а то уже слишком поздно.

 

Как и говорил отчим, проснулась maman в несусветную рань. Впрочем, летом солнце вставало рано, и поэтому за окном было уже относительно светло.

Несмотря на такую рань, дом уже ходил ходуном, сотрясаемый громкими криками, и на этот раз кричали уже двое — один голос принадлежал maman, а другой отчиму Елены.

— Не лезь не в свои дела! — вопила maman. — Ты и не представляешь, как тяжело воспитывать девчонку, сколько нужно в нее вложить! Я надрываюсь изо всех сил, я...

— Поздно спохватилась, милая, время давно упущено! Где ты была, когда ее нужно было воспитывать? Личную жизнь налаживала? А теперь хватит на нее орать! Опоздала с нравоучениями! И не смей называть продажной женщиной! Какая она тебе продажная? Если ты считаешь ее таковой, то это значит, что она вся в тебя!

— Не смей указывать, как мне надобно воспитывать мою дочь! Ты здесь никто! — зарычала maman, до глубины души уязвлённая этими справедливыми словами.

После этой фразы воцарилась мёртвая тишина, лишь слышны были тяжелые шаги отца, за которыми последовал сильный стук захлопываемой двери.

Елена сидела на кровати, согнувшись и обхватив ноги руками, и дрожала всем телом от всего услышанного. Поняв по звуку захлопнувшейся двери, она бросилась к окну и увидела, что от дома, размашисто шагая, быстро удалялся отчим; весь его облик выдавал напряжение, что царило сейчас в его душе..

За дверью послышались шаги, и Елена, решив притвориться спящей, как будто и не знала о ссоре родителей. Торопливо легла и укрылась одеялом с головой. В комнату заглянула maman, подошла к кровати, прислушалась к мирному сопению, потом прошла к окну, распахнула его настежь и удалилась, закрыв за собой дверь.

Елена еще долго смотрела сквозь прижмуренные веки на дверь, боясь, что maman вернется снова, но усталость взяла свое, и она снова заснула.

Проснулась она, когда солнце уже светило вовсю; посмотрев на часы, Елена обнаружила, что уже почти десять утра. Наскоро умывшись, причесавшись и одевшись, она спустилась на первый этаж и нашла maman в гостиной, где та сидела на диване и перебирала что-то разноцветное — по виду, платья. Елена робко зашла в комнату и застыла, не зная, чего ей ожидать от maman — доброго слова или оплеухи.

— А, встала? Ну, проходи, че ты там топчешься как неродная! Проходи-проходи, посмотри, какие платья прислала тебе хозяйка салона-ателье. Всю ночь не смыкая глаз их для тебя шили самые лучшие портнихи города! — от вида прекрасных платьев и того, что ей угодили, у maman было на редкость отличное расположение духа.

— Садись завтракай, а потом иди принимай ванну, пока вода не остыла, — распорядилась она. С maman явно произошла какая-то метаморфоза, но какая — Елена пока не могла понять.

 

Платья оказались чудесные, сшитые точно по фигуре Елены. Ей они очень понравились, а maman, сморщив нос, отчего он стал крючком и опустился вниз, как у бабы Яги, повторяла лишь одно:

— Ну-у, ничего, ничего, для хутора вполне сойдет!

В дверь постучались, и maman кивнула: мол, иди открой и посмотри, кто это там пришел в такую рань? К немалому удивлению Елены, за дверью оказалась Тина, которая приветливо поздоровалась и спросила:

— Ой, моя дорогая подружка, я смотрю, ты уже готова?

— К чему... готова? — недоуменно спросила Елена.

— Ой, рассмешила! Сама стоит в костюме для верховой езды, а спрашивает, к чему она готова! — Тина говорила нарочито громко и добилась нужного эффекта — услышав разговор девушек, в прихожую вышла maman и, увидев гостью, сделала кислое лицо.

— Никуда она не поедет! — грозно начала она, не утруждая себя даже кивнуть в знак приветствия гостьи. Тина тоже не стала соблюдать этикет, но вмиг сделала вид, что весьма разочарована ответом. Ее милое личико вытянулось, как бы говоря: ох, и разочаровали же вы меня…

Эта гримаска немного поставила в тупик maman, и на лице её против воли отразилось замешательство. Не давая ей опомниться и придумать план к запрету ехать в конный клуб, Тина продолжила:

— Вот уж никогда бы не подумала, что вы одна из тех женщин, которой безразлично будущее её дочери! — с удовольствием наблюдая, как меняется выражение лица графини, и это показывало, что Тина выбрала верное направление в своей продуманной игре характеров.

— Там будут все завидные женихи нашего города — графы, князья и... по секрету могу сказать только вам, как матери моей любимой подруги — возможно, даже сам будущий наследник престола! — после последних слов лицо maman выразило явное недоверие, и Тина, заметив это, торопливо добавила:

— Эту информацию мне под страшным секретом сообщил мой дядя, а как вы знаете, он тайный советник при императорском дворе! — последнюю информацию maman, конечно же, не знала и даже не предполагала, что у Тины могут быть настолько влиятельные родственники, поэтому битва характеров закончилась в пользу Тины, потому что maman твёрдо решила, что Елене необходимо поехать в конный клуб во чтобы то ни стало! Ценность Тины в глазах maman мгновенно поднялась до недосягаемых высот от одного лишь упоминания о её высокопоставленном родственнике... На лице maman застыло мечтательное выражение, ведь в своём воображении она уже сидела, попивая кофе, на веранде роскошного особняка, принадлежащего императорской фамилии, а рядом играли золотыми мячиками её царственные внуки.

— Тиночка, — запела она сладким голоском. — Вот ты всегда торопишься с выводами! Я даже не успела сказать, что сначала вы с Еленочкой сходите в парикмахерскую, чтоб сделать прически по случаю, как ты уже нафантазировала бог знает что… Конечно же, Елена поедет в клуб верховой езды... ведь так он называется?.. Не просто же так мы купили в Париже ей этот прекрасный костюм!

Елена была на удивление хороша. Костюм для верховой езды был бледно-персикового цвета, который прекрасно подчеркивал идеальную белизну кожи. Жакет был так туго и изящно зашнурован, что казалось — у Елены нет ни грамма лишнего веса. Он имел V,-образный вырез, из которого выглядывала объемная белая манишка. Брюки, сшитые на заказ, так плотно и соблазнительно облегали стройные ножки Елены, что Тина даже засомневалась, что в этом костюме вообще удобно двигаться, не говоря уж о том, чтобы скакать на лошади.

Сама Тина же была одета в зеленый бархатный костюм. Пуговицы на пиджаке были пришиты на мужской манер, на плечах золотые псевдо-погоны, с которых свисала золотая бахрома. Костюм был более свободного кроя, и брюки пошиты скорее уж на мужской фасон, чем женский, что совсем не умаляло красоты Тины, скорее уж наоборот — подчеркивало ее независимость и стройность фигуры.

В этот раз бесенята Тины не остались в карете дожидаться хозяйку, а пришли вместе с ней и, потирая ладошки, радостно скакали в глазах Тины, понимая, что выиграли эту маленькую битву с maman. Они лукаво следили за ее реакцией, искренне недоумевая, какой же нужно быть глупой, чтобы не увидеть, что над ней просто-напросто смеются!

Елена же, напротив, сразу заметила этих проказников в глазах своей подружки... Сначала она было испугалась гнева maman, подумав, что та в конце концов сообразит, что над ней практически неприкрыто издеваются, но заметив, как она воодушевилась при одном только упоминании царской особы, передернула плечиком, усмехнулась и решила поддержать сей розыгрыш. Maman не только не заметила открытой насмешки над собой, но и поверила каждому произнесенному слову. Тем более, что в этот момент к ней подкрался один из бесенят Тины и, удобно устроившись на её плече, стал нашептывать в ухо, описывая картину будущей поездки.

— О, maman, вы так великодушны, спасибо! Я и не смела вас вчера об этом попросить. Там, на хуторе, бабуля так много рассказывала о конном клубе как о самом элитном заведении города. Она всегда говорила, что наша семья никогда туда не будет приглашена и чтобы я и мечтать не могла попросить у вас разрешения туда пойти! — состроив грустную мину, пропела Елена.

Реакция maman, разумеется, была именно такой, на которую и рассчитывал бесенок Елены: она услышала открытый вызов в том, что её семья не является древним дворянским родом и, конечно же, была с этим очень не согласна. Выпрямив спину и расправив плечи, maman словно захотела быть выше этих плебейских разговоров. Нос у нее заострился и стал казаться больше, чем был, а на лице застыло непробиваемо-глупое горделивое выражение.

— Ой, Елена, ты как что-нибудь ляпнешь, то прямо хоть стой хоть падай, — надменно произнесла она. — Езжайте, милочки, а то у меня дел полно, некогда с вами разговаривать.

С этими словами она вытолкала девушек за порог и раздраженно захлопнула дверь.

Тина не стала искушать судьбу — а вдруг maman передумает? — схватила Елену под руку, и девушки со смехом побежали к карете, подпрыгивая на бегу, словно им было по пять лет. В карете они еще долго смеялись, держась за животы, и Тина, не унимаясь, всё корчила рожицы, показывая, какое было выражение лица у maman, когда она упомянула о наследнике престола, отчего Елена смеялась всё звонче. Тем временем карета уже неслась по улицам городка с недопустимой скоростью. Прохожие отпрыгивали в стороны, чтобы не попасть под колеса, а из кареты на всю округу разносился девичий смех. Горожане — кто испуганно, а кто со злостью — потрясали вслед удаляющейся карете кулаками, выражая своё недовольство и долго стояли, обсуждая, кто же это проехал.

 

Наконец карета остановилась... Девушки, все еще смеясь, вышли из нее и, держась друг за друга, пытались успокоиться, жестами показывая, что надо бы уже успокоиться.

— Боже, какая у тебя maman смешная! — еле вымолвила Тина, с трудом приходя в себя. — Одно удовольствие наблюдать, как она строит из себя аристократку! Вот скажи на милость, в кого ты-то пошла? Ты же не пытаешься скрыть, что не из дворянского сословия!

— А я и не стыжусь своего происхождения. Мне, конечно, нравятся эти шикарные наряды, но и в простом платье я себя чувствую хорошо и уверенно. Мне только жаль, что из-за глупых условностей невозможно общаться со многими интересными людьми. Хорошо хоть, что у меня есть ты и Вольдемар. Вам же все равно, какого я сословия? Ты же моя подруга? — спросила Елена, серьезно глядя ей в глаза. В глубине души Елена хотела услышать, что да, она для Тины очень важна и является дорогим и любимым человеком. Ведь для неё самой Тина была самой лучшей подругой в этом городе... да и не только в нём. Ее красотой, манерой держаться, умением постоять за себя, самоотверженно защищать свои идеи Елена искренне восхищалась и немного завидовала. Она очень хотела быть похожей на Тину если и не внешне, то хотя бы внутренне, стараясь стать такой же не зависимой и легкой, и поэтому ответ Тины был подобен ведру холодной воды, обрушившейся на голову.

— Ну-у, как подруга... Я бы сказала, что ты моя хорошая знакомая! Да, мне интересно проводить с тобой время, разговаривать. Ты смешная с этой своей провинциальной непосредственностью, но назвать тебя подругой... Извини, этого я сказать не могу, — голос Тины был легок и радостен, словно она сейчас сообщала некую радостную новость, а не выбивала почву из-под ног Елены. — Мне просто иногда становится скучно общаться с людьми из высшего света, а ты для меня как глоток свежего воздуха, чего-то нового. И согласись, что общение с тобой — дело затратное, потому что за тебя везде приходится платить. Ты, конечно, не подумай, что я требую, чтобы ты вернула потраченные на тебя деньги, просто это так, к слову пришлось. Так что, милая моя, теперь ты прекрасно понимаешь, что между нами есть большая пропасть — хотя бы в сословии!

Горькая правда, касающаяся реальности их отношений, словно острым ножом резала на куски душу Елены, которая не хотела верить в то, что для Тины она просто знакомая, едва ли не забавная зверушка, за которой интересно наблюдать, с которой весело возиться и... не более того. Особенно было тяжело потому, что для Елены Тина была практически идеалом дружеских отношений. Глаза её стали заполнятся слезами, от обиды по телу пробежала дрожь, а перед глазами стояла маленькая Тина — та, что осталась в далеком детстве, та, что яростно защищала ее от любых напастей — будь то соседская собака или грубое слово проходящего мимо горожанина.

Живя на хуторе, Елена очень скучала по Тине. Скучала так, что по вечерам плакала из-за того, что не может быть рядом с подругой. Она фантазировала, что вот приедет в этот город и все будет как раньше — рядом любимая подружка Тина, а впереди масса приятных впечатлений...

— Значит, просто хорошая знакомая? А как же то, что было в детстве? Мы ведь были так дружны... Мы же подруги... — со слезами в голосе еле прошептала Елена.

— Милая Елена, опомнись, какие мы с тобой подруги? В детстве общались всего лишь летом... Это, если посчитать, всего девять месяцев — по три месяца за три года. И всё!!! А потом друг друга не видели шесть лет. Моя самая лучшая и близкая подруга — Надюшка, с которой мы неразлучны почти с самого рождения!

— А почему же ты тогда сейчас не с Надюшкой? — Елене сдавили горло обида и ревность оттого, что есть кто-то, кто дороже для Тины, чем она. Слезы все еще душили Елену, её бил озноб от нанесённой жестокой обиды, но девушка держалась из последних сил, чтоб не разрыдаться. Горькая и злая правда жизни тяжёлым камнем давила на хрупкие плечи, она прекрасно понимала, что Тина во всем права, но так хотелось верить, что это на самом деле не так...

— Наденька сейчас на курорте, куда уехала на все три месяца. Мне было скучно, а тут ты приехала — такая непосредственная, трогательная, смешная в своей провинциальной невинности и наивности.... Мы с тобой знакомы с детства, и перед тобой не надо притворяться, что я лучше, чем есть, что можно быть самой собой. Ой, а ты что, обиделась? Да брось! Ты же умная девочка, понимаешь же, что дружба и просто общение — разные вещи? — при этих словах Тина посмотрела на Елену таким холодным взглядом, что по спине той пробежали мурашки.

— Да, спасибо, что всё объяснила, теперь буду знать, кто я для тебя на самом деле, а то так бы и жила себе в счастливом выдуманном мире.. — еле слышно произнесла Елена, но голос по-прежнему предательски дрожал, показывая, как ей грустно.

— Ну, вот и отлично! О, смотри, мы уже приехали в загородный конный клуб!

Елена, еле сдерживая слезы, осмотрелась. Вокруг росло множество деревьев. Солнце пробивалось сквозь кроны листьев, просвечивая их насквозь, и создавалось впечатление, что над головами парит зеленый тюль, мягко колыхаясь от одного легкого дуновения ветерка. Голоса птиц звонко разносились по округе, черно-белые сороки мелькали среди листвы, стрекоча и передразнивая друг друга, а воздух пах мокрым чернозёмом и свежей травой.

— Почему так много деревьев? — удивленно спросила она. — Где конный клуб? Мы не туда приехали?

— Конный клуб находится в лесу, глупая! — звонко рассмеялась Тина, видя растерянность Елены. — Видишь дорожку среди кустов жасмина? Вот сейчас по ней пройдем, и там за деревьями конный клуб, ипподром, несколько отделенных деревьями друг от друга полей, чтобы особо знатные посетители могли прогуливаться верхом, не соприкасаясь с менее знатными посетителями. Кстати, Вольдемар снял отдельное поле, чтобы мы были только втроем. Это так мило! — с усмешкой произнесла Тина, смерив Елену с ног до головы чуть надменным взглядом, от которого по спине той пробежали мурашки и впервые появилось чувство неполноценности своего происхождения по сравнению с Тиной.

Приглядевшись, Елена действительно увидела в просвете среди кустов дорожку, которая была выложена из обточенных гранитных плиток, что позволяло посетителям спокойно пройти, не испачкав обувь. Девушки двинулись по дорожке, и Тина всю дорогу весело рассказывала о том, какой это чудесный клуб, как было умно со стороны устроителей — отгородить поля для отдыхающих. Кусты жасмина по высоте доходили почти до макушки, на его листьях еще сохранились капельки утренней росы... Елена привыкла, что на кустах жасмина, что росли у её дома, было очень много цветов, и была очень удивлена тем, что на этих кустах совсем не было соцветий.

— А почему на кустах совсем нет цветов? — спросила она.

— А? Что? — не поняла Тина. — Какие цветы? Ты о чем?

— Ну, на них совсем нет цветов... Почему? — переспросила Елена, остановившись и показывая на кусты.

Тина пристально смотрела на неё, пытаясь сообразить, при чем тут какие-то никому не нужные цветы и что творится в голове у Елены? О чем та думает? Ведь разговор был про их отношения? Она ясно видела, что Елена до глубины души расстроена ее ответом. Да, на вопрос о том, подруги ли они, Тина сначала хотела солгать, что да, конечно же, они лучшие подруги, но бесенята в её душе решили, что девочка вполне уже взрослая и хватит подкармливать ее сладкой ложью — пусть вкусит и горечь жестокой правды! Те же чертенята подавили возникшее чувство вины, когда Тина увидела слезы Елены.

"Она не маленькая! И не подруга тебе! Не вздумай жалеть её! Не показывай и вида, что тебя тронули её печаль и обида! Пожалеешь — пройдется соврать, что пошутила и что она на самом деле твоя подруга. А это ведь не так?" — вкрадчиво спросили бесенята.

"Да, это не так!" — самой себе ответила Тина.

"Ну, вот и умничка, милая ты наша девочка!" — потирая ладошки, хихикнули бесенята.

И вот сейчас, стоя на гранитной дорожке между кустов жасмина, Тина с любопытством смотрела на Елену, искренне не понимая, что же происходит у той в голове.

"Она что, серьезно? Её и в самом деле интересует, куда делись цветы? Она в своем уме? Эта дурочка плакать должна... Рыдать! А она о цветах думает! Ненормальная какая-то!" — злобно крутились бесенята в душе Тины.

— Не знаю, — пожав плечами, ответила она. — Здесь всегда так. Я никогда не задумывалась над тем, почему нет здесь цветов. Пошли, а то Вольдемар нас уже давно ждет.

Тина быстро пошла вперед, а Елена, углядев среди зелени листьев один-единственный цветок жасмина, остановилась и долго смотрела на него, восхищаясь его отвагой в гордом одиночестве расти там, где нет собратьев. Глубоко и печально вздохнув, она поняла, что ей внезапно стало тяжело дышать, и поэтому вновь и вновь вдыхала и выдыхала всей грудью воздух, который пах мокрой землей и травами. Ей казалось, что лёгкие сейчас разорвутся, но все равно никак не могла не надышатся. Со стороны Елена, наверное, выглядела как сумасшедшая или больная — она шумно и тяжело дышала, а глаза неподвижно смотрели в одну точку...

Сколько она так простояла — Елена сказать не могла, но очнулась так же внезапно и тут же поняла, что Тины рядом не было, и единственное, что пришло в голову — где-то рядом люди и надо идти вперед.

Кусты и деревья внезапно расступились, и перед глазами предстала полянка, усеянная розовыми, красными и белыми цветами клевера. Елена снова завороженно замерла, любуясь представшей её глазам красотой. Сразу за поляной стоял роскошный то ли особняк, то ли замок. Стены замка-особняка были непривычного желтого цвета, крыша же была цвета зелени леса. Создавалось впечатление, что и крыша, и лес составляют собой единое целое. Окна замка были отмыты до идеальной чистоты, и в каждом стекле отражались окружающие замок зелень деревьев и синева неба. Замок имел три этажа, первый из которых служил конюшнями для лошадей, второй этаж смотрел на окружающий пейзаж большими витражными окнами, которые практически занимали всю стену. Третий глядел вокруг множеством отдельных окон с маленькими обособленными балкончиками, на каждом из которых располагалось одно плетеное кресло.

— Волшебное место... — почти не дыша, проговорила вслух Елена, поражённая красотой увиденного и тут же услышала за спиной голос Вольдемара, который, оказывается, всё это время наблюдал за ней:

— Полностью с тобой согласен!

Елена, никак не ожидавшая, что кто-то может за ней наблюдать, смутилась при виде друга, её щеки заалели, что привело в восторг Вольдемара, и он звонко рассмеялся:

— О, дорогая моя, не стоит стесняться, я не специально наблюдал за тобой, а лишь услышал эти слова, когда уже подходил к тебе... Тина давно пришла на конюшни, а тебя всё не было. Естественно, я начал невольно волноваться, не заблудилась ли ты, ведь все же вокруг лес, а в лесу могут быть дикие звери... — его голос был спокоен и внушал доверие к сказанному им. — Идем, моя дорогая, я покажу лошадь, которую выбрала для тебя Тина. Я сам не буду ездить верхом, подожду вас на втором этаже, где расположен банкетный зал. Я встретил много знакомых, с которыми нужно обсудить некоторые вопросы, так что, девочки мои, у вас будет время спокойно обсудить свои женские вопросы, не стесняясь моего присутствия.

Он подал руку Елене, которая, с облегчением вздохнув, взяла его под локоть, внезапно поняв, что ей стало легко и попутно отметив, что Вольдемар не был одет для верховой езды — белый костюм-тройка, такого же цвета кожаные туфли... он был элегантен до великолепия.

Елена внезапно поймала себя на мысли о том, что Вольдемар ей очень симпатичен, но тут же прогнала её из своей головы, внушая себе, что в такой концепции друг не должен нравиться как потенциальный кавалер...

 

Конюшня была обставлена с таким комфортом и продуманностью, что многие люди могла бы позавидовать её обитателям.

Тина крутилась около небольшой белой лошадки, вычесывая ей гриву гребнем. При виде вошедших друзей она приветливо помахала им, словно и не было несколько минут назад неприятного разговора между ней и Еленой.

— Милая Елена, ты нас очень испугала! Я иду, разговариваю, думаю, что ты следуешь за мной... Пришла в конюшню, оборачиваюсь — а тебя нет. Вольдемар сразу пошел тебя искать, хотя я считаю, что в этом лесу потеряться очень сложно! Я бы и сама пошла тебя искать, но меня заметила Звездочка и просто не отпускала — так вот по мне соскучилась! — с этими словами Тина погладила по холке лошадь. Елена как-то отстранённо заметила, что перед нею всё та же любимая ею Тина — нежная и жизнерадостная, которая снова разговаривала так, словно ничего и не произошло, и подумала, что, может, для Тины она и не лучшая подруга, но для нее, для Елены — Тина лучше всех. Как же можно не любить эту жизнерадостность, как можно не восторгаться ее красотой, озорством и темпераментом? И пусть судьба не отвела слишком много времени для пребывания её в этом городе — Елена всё равно хотела провести это лето именно с ними, со своими друзьями.

— Вольдемар, ты свободен, можешь идти к своим знакомым! — скомандовала Тина, в голосе которой ясно слышались отзвуки танцующих в её душе бесенят, что и услышал Вольдемар, который еле заметно усмехнулся, поклонился девушкам и отправился прочь.

— А тебе, милочка, я выбрала самого красивого и послушного жеребчика. Хоть его и зовут Демон, но не обращай на эту кличку внимания. Поверь мне, преданнее и послушнее не найдешь лошадку!

К Елене уже подводили рослого вороного жеребца, который существенно отличался от маленькой и миниатюрной Звездочки. В какой-то момент Елена испугалась его грозного вида, но не подала и вида. Она только робко спросила Тину:

— А я думала, что ты мне подготовила Звёздочку...

— Нет, милая, Звездочка моя, а для тебя Демон. Неужели ты боишься его? Или просто не умеешь ездить верхом? Так ты скажи, и мы отменим поездку!

Наверняка она ожидала утвердительный ответ, но бесенок, что сидел на левом плече у Елены, мигом подсказал той нужный ответ.

— Нет, не боюсь. И ездить обучена! — и Елена решительно пошла к вороному.

— Ну, раз не боишься, тогда догоняй! — Тина проворно вскочила в седло, дёрнула за узду, и её лошадка поскакала прочь.

Один из конюших помог Елене забраться в седло и, странно взглянув на неё, молча быстро удалился.

Лошадь нервничала, перебирала копытами, подергивала ушами, но сбросить наездницу не пыталась. Уже хорошо, подумала Елена и спрыгнула на землю. Интуитивно она поняла, что с новым знакомым ей сначала лучше поговорить и подружиться. Хоть конь и не выглядел страшным и опасным, но всё же ведь кто-то дал ему такую странную кличку... и явно не из-за вороной масти.

— Надо нам с тобой сначала подружиться. Привет, — обратилась она к вороному, гладя его по холке. — Мне сказали, что тебя зовут Демон. Странное имя для спокойного и доброго коня, ты не находишь? Это имя больше подходит злому и дикому созданию, но ты ведь не такой? Или такой?

Жеребец перестал бить копытами, замер и словно усмехнулся.

— Я должна тебе кое в чём признаться... Я сегодня не готова была познакомиться с какой-либо лошадью и поэтому не захватила угощение. В следующий раз я обязательно принесу морковку. Ты ведь любишь морковку? — спросила Елена вороного.

Конь по-прежнему стоял молча, но Елена могла поклясться, что Демон ее внимательно слушает и всё-всё понимает.

На предложение принести ему морковку он отреагировал, покачав ушами из стороны в сторону, словно сказав: "Нет, я не хочу..."

— Хорошо. Может быть, тогда сахарку? Или яблочка? — при этих словах конь согласно закивал и несколько раз стукнул копытом.

— Ну, вот и договорились — с меня угощение. Обещаю, что на следующие наши с тобой свидания я не буду приходить с пустыми руками. А пока... так сказать, авансом, мог ты меня прокатить без угощения? Я могу попросить тебя не скидывать меня, не ехать слишком медленно и не пускаться в устрашающий галоп?

Конь издал насмешливое фырканье, но закивал, словно в знак согласия.

— Ну, вот и отлично! — обрадовалась Елена и сама, без помощи работника конюшни, забралась на Демона. — Ты самый красивый, самый умный, самый смелый! — одобряюще гладя и похлопывая его по холке, приговаривала Елена. — Ну, поехали!

И чуть стукнула лошадь пятками по бокам, на что конь обернулся и чуть укоризненно посмотрел на неё.

— Ой, извини, я больше так не буду! — повинилась Елена. — Ну, тогда просто слушай мои команды. Говорю — налево, значит, едешь налево. Стой — значит стоишь, и тогда я не буду даже шлёпать тебя по бокам.

Демон согласно закивал и сам, без приказа, горделиво вышел из конюшни, остановился и снова посмотрел на девушку: мол, куда поедем?

— Я даже не знаю... Я хочу посмотреть на здешнюю красоту, но и чуточку проехаться галопом. Есть тут такие места?

"Есть!" — утвердительно фыркнул конь и повез Елену в совершенно другую сторону — совсем не туда, куда ускакала Тина.

 

Демон действительно привез Елену на очень красивую поляну, отделенную от других полосой деревьев. Сам, без приказа, сделал несколько кругов, так что Елене показалась, что это специально обученная цирковая лошадь, а не горделивый конь с устрашающей кличкой Демон.

— А рысцой, дружочек, меня прокатишь? — спросила Елена, и конь мигом перешел на рысцу.

Два круга — и Елена крикнула:

— Несильный галоп, пожалуйста!

И вороной помчался.

Елена поднесла руку к причёске и распустила волосы. Золотисто-рыжие локоны струились на ветру, белоснежная манишка и пышные рукава рубашки задорно разлетались, адреналин в венах зашкаливал... Елена чувствовала себя свободной и счастливой. Она проскакала уже третий круг и не то чтобы устала. Нет, скорее, почувствовала, что конь может сейчас что-то вытворить, а именно — резко остановиться и сбросить ее из седла. И она напрягла мышцы ног, со всей силой вжимаясь в седло.

Это было сделано вовремя, ибо Демон совершил опасный маневр. Он, не снижая скорости, проскакал мимо дерева и повернулся так, что если бы Елена не была готова к такому повороту развития событий, то, скорее всего, она бы всем телом вписалась в дерево — уж очень близко оно пролетело мимо. Елена лишь успела чуть отклонится в другую сторону, а нога, обутая в элегантный сапожок, чуть задела низко растущую ветку.

Похвалив себя за проницательность, Елена радостно крикнула:

— Рысью!

Конь послушался и перешел на рысь.

Так они ездили еще довольно долго, пока по виду вороного Елена не поняла, что Демон устал.

— Что ж, дружок, поехали обратно в конюшню, — Демона долго упрашивать не пришлось, и он сам отправился по хорошо знакомой ему дороге.

В конюшне не оказалось никого из работников, и Елена, сама расседлав вороного, нашла специальную щетку и протерла коня, помогая ему быстрее высохнуть.

— Что ж, дружок, кажется, я поняла, почему тебя назвали Демон — ты мальчик с характером и, скорее всего, в конюшне ты просто живешь, но тебя не предлагают посетителям. А мне тебя дали намеренно?

Конь посмотрел на Елену выразительно и заржал, словно говоря, что она права.

— Ты устроил мне проверку, но теперь-то мы с тобой друзья? — со смехом сказала Елена и получила в ответ утвердительное ржание.

Выйдя из конюшни, Елена встретила подъезжающую Тину, которая увидев Елену, сначала испугалась, а потом растерялась. Выражение ее лица явно говорило, что она не ожидала встретить Елену живой и невредимой. Растерянность почти сразу сменилась гневом, и Тина проехала мимо Елены, не сказав не слова, а та проводила её пристальным взглядом.

Елена была в шоке от производящего. Если еще пять минут назад она только предполагала, что Тина намеренно выбрала для нее Демона, то теперь это предположение перешло в твёрдую уверенность, а непонимание переросло в гнев. Что такого плохого Елена сделала Тине? Пусть та не считала её подругой, но между ними никогда не было серьёзных ссор, чтобы так желать причинить ей вред. Она стояла в растерянности и недоумении. Какая черная кошка пробежала между ними? И стоило ли теперь ей опасаться за свою жизнь? Где гарантия, что не будет больше не будет таких попыток?

За такими мыслями ее и застал Вольдемар...

Подходя к Елене, он ее окликнул, и та мигом пришла в себя. Навалившиеся тоска, размышления о том, что она всегда ошибалась в Тине, представляя себе совсем другого человека, быстро сменилась спокойствием и радостью, как только она увидела Вольдемара — его голубые глаза, приветливая улыбка, бодрая походка излучали свет и дружбу, и ему так шел этот белый костюм-тройка... Да чудесный пейзаж вокруг просто не давал возможности долго грустить и зацикливаться на грустных мыслях.

— Слуги мне передали, что вы уже накатались, и я поспешил к вам. Честно говоря, я немного устал от высшего общества и только считал минуты, ожидая момента поскорее от них уйти. Где Тина?

— В конюшне, — чуть отстраненно ответила Елена, и Вольдемар, конечно же, тут же отметил это.

Он серьезно посмотрел на Елену, размышляя над тем, что же могло произойти. Поссорились? Или Тина вытворила что посерьезнее? Он-то хорошо знал характер Тины и всегда был готов к любой ее выходке, но вот Елена… Она была так наивна и чиста, что ее запросто могла сломить человеческая подлость. Однако вслух свои мысли он не высказал, а чтобы отвлечь Елену и, возможно, расположить ее к разговору, предложил прогуляться.

Погода была чудесная. Так как они приехали в конный клуб довольно рано, солнце только начинало пригревать сильнее, но вторая половина дня явно обещала быть жаркой.

Елена с радостью приняла приглашение на прогулку. Некоторое время они шагали молча... Елена была погружена в невесёлые мысли, и встревоженный Вольдемар никак не решался начать разговор. Он наблюдал за Еленой, а та смотрела вокруг, и ее умиляло всё: то на ветке чирикнет воробей, то застрекочет где-то далеко сорока... А вот на дереве, что росло от них метрах в двадцати, Елена увидела белку. Раньше она только слышала рассказы о этих зверьках, видела иллюстрации с изображением, но чтобы вот так, вживую — никогда. Эмоции переполняли Елену. Она восторженно пискнула, вцепилась в руку Вольдемара — мол, смотри, белка! Тот, уже не раз видевший их в этом лесу, сначала не понял, но потом сообразив, что эта встреча для неё в новинку, словно старший брат, спокойно и снисходительно стал наблюдать за происходящим.

Елена подпрыгивала, теребила его руку, тихо повизгивая от восторга, словно ей действительно было пять лет.

— Тише-тише, спокойнее. Если хочешь, можешь рассмотреть ее получше, но будь спокойнее, — тихо прошептал Вольдемар и Елена застыла, стараясь не дышать.

Вольдемар давно не удивлялся при виде белок, но все же эта белка его поразила. Когда ее заметила Елена, та сидела на дереве, но внезапно она спустилась, ловко преодолела небольшое расстояние, отделяющее ее от людей, подошла к Елене и встала на задние лапки, несколько раз дёрнув передними, словно выпрашивая чего-нибудь вкусненького. Елена замерла от восторга и, поняв, чего от нее хочет белка, тихо произнесла:

— Прости, милая, но у меня сегодня ничего с собой нет — не семечек, ни орешков... Я ведь не знала, что встречу тебя.

Белка, услышав её голос, против ожидания не убежала, напротив — стояла просто, смотря на Елену, потом подошла к сапожку девушки и, снова сев на задние лапы, стала ее рассматривать. Это длилось довольно долго... За это время Елена уже успела прийти в себя и теперь жестами переговаривалась с Вольдемаром: мол, видишь? Да, вижу, — так же молча ответил тот, — и тоже в восторге.

Вскоре белка медленно пошла туда, откуда пришла, но на середине пути вновь остановилась, обернулась и, встав на задние лапы, посмотрела на Елену.

Вольдемар мог бы поклясться, что белка помахала ей лапкой, но списал это на галлюцинацию из-за начинающейся жары, а Елена, словно маленькая девочка, прыгала от радости, теребя Вольдемара за рукав и постоянно повторяла:

— Ну, ты это видел? Видел?

Это маленькое приключение совсем выбило у него из головы подозрения о том, что что-то нехорошее произошло между Тиной и Еленой. Радостное настроение подруги передалось и Вольдемару, и ему показалось, что они снова те же самые дети, что были много лет назад, а перед глазами пронеслись воспоминания о том, как состоялось их первое знакомство.

 

В то время ему было шесть лет. Скорее всего, никто уже и не помнил, как Вольдемар оказался на полянке перед домом старого графа С. На зеленой полянке, которая была усеяна желтыми одуванчиками, был рассыпан не менее желтый песок, а в этой своеобразной песочнице сидела девочка и лепила куличики. Родители Вольдемара сосредоточенно, совершенно не обращая внимания на детей, разговаривали о чем-то со старым графом С. Были тут и другие взрослые. По их одежде и манере речи можно было подумать, что это как минимум члены королевской семьи. Они тоже спокойно и степенно добавляли в разговор фразы, смысла которых маленький Вольдемар не понимал. С ними была черноволосая девочка, в бархатном, пурпурного цвета, платье. Она нетерпеливо дергала женщину за подол платья, и через какое-то время та не выдержала и спокойным, ровным тоном произнесла:

— Тина, ну смотри, как хорошо ведут себя Елена и Вольдемар. Иди, поиграй с ними, подружись.

Сигнал к действию был получен, и маленькая Тина решительными шагами направилась к песочнице, попутно схватив за руку и потащив за собой ошарашенного Вольдемара. К слову, для воспитанного Вольдемара это было настоящим шоком. Он было сначала хотел возразить и уже было открыл рот, но события происходили с такой быстротой, что ему ничего не оставалось, как наблюдать. Тина была одного возраста с Вольдемаром, но уже решительно хотела повелевать всем и всеми. Подойдя к Елене, она долго наблюдала за действиями девочки, решая, как же ей начать разговор и, возможно, дружбу.

В ее голове уже тогда вели заседание бесенята, которые хором советовали: "Не дружи с этой нищей девчонкой! Она не ровня тебе! И вообще, почему мама тебя заставляет с ней подружиться и поиграть? Из-за того, что она бедна? Неужели ей эту девочку жалко?"

Бесенята не унимались и всё нашептывали, раздражение росло как снежный ком, и наконец Тина не выдержала напора и… вырвала из рук Елены ведерочко, содержимое которого высыпала на голову его маленькой хозяйки. Но и этого показалось мало — в довершение всего она решила ее этим ведерком ударить, что тут же и сделала.

Маленькая Елена была просто ошарашена произошедшим, ведь в ее мирке до этого момента не существовало ничего подобного и, глядя на всё происходящее ее глазами, то всё обстояло так: мир состоял из сказочной зеленой полянки, с рассыпанным на ней песком... И тут откуда ни возьмись появляется незнакомая девочка в красном платье, обсыпает песком и бьет... её же ведёрком!

Нет, Елене не было больно, было только состояние шока. Осознание того, что ее ударили, было не так страшно, как то, что ей грозило наказание от maman. Елена представила, как та будет на нее кричать и точно побьет... Она была уже готова была расплакаться, как в поле зрения попал мальчик со светлыми волосами и голубыми глазами, который ласково улыбнулся так, что тучи непременного наказания, нависшие над головой, рассеялись, а душа наполнилась спокойствием. Мальчик стал отряхивать Елену и, посмотрев на Тину, строго произнес:

— Не смей ее обежать!

Хоть он и был мал, но уже точно знал, что должен защитить Елену, которая нуждалась в защите. И он ее защитит!

Голос Вольдемара прозвучал так грозно, что бесенята в голове Тины мигом решили: "А почему бы с ними и не дружить? Подружись! Посмотрим, что дальше будет!"

Быстро сориентировавшись, Тина тоже стала отряхивать песок с волос и платья Елены.

— Я Тина! — представилась она.

— А я — Вольдемар...

 

Воспоминания нахлынули подобно цунами, принеся с собой давно забытую детскую наивность и непосредственность и Вольдемар уже был готов вместе с Еленой прыгать и скакать, словно ему снова шесть лет. Он смотрел на Елену и не понимал: вроде перед ним взрослая девушка, которой по возрасту пора замуж, а в душе все тот же ребенок, который нуждался в его защите...

"Милая, наивная Елена! Тело твоё выросло, а вот душа... душа по-прежнему детская. Как это мило!"

Они шли по аллее по направлению к карете, Елена весело щебетала, вспоминая белку, восторгалась сороками, прыгавшими по веткам, ласково дотрагивалась ладошкой до белых стволов берез, проводила кончиками пальцев по цветам, сдувая потом с них пыльцу.

Подойдя к месту, где стояли кареты, Вольдемар обнаружил, что с ними рядом нет Тины, и забеспокоился:

— А где же Тина? — спросил он, но тут из стоящей рядом кареты послышался капризный голос Тины:

— Это вы где так долго ходите? Я вас жду уже целую вечность!

 

Всю обратную дорогу девочки щебетали, делясь впечатлениями о поездке. Елена много смеялась, ее смех заражал друзей, и со стороны казалось, что дружнее этого трио никого на свете нет.

---

1) Так говорили о людях, которые ложились спать в девятнадцать часов вечера.

Вернуться к тексту

Первые солнечные лучи только-только начинали пробиваться сквозь густую листву деревьев, а в особняке уже вовсю бушевали страсти. Это маман кричала на весь дом, выражая свое недовольство тем, что Елена провела весь день с друзьями.

Сжавшаяся в комочек Елена едва дышала и со страхом смотрела на дверь, боясь даже пошевелиться, а уж о том, чтобы спуститься на первый этаж... об этом и речи быть не могло!

Желанием первой показываться на глаза этой мегере, носящей гордое звание её матери, Елена совсем не горела — хотя бы потому, что унять разбушевавшуюся маман сейчас было некому: во всём доме, кроме ее голоса, более не было слышно ничего, а старый граф и отчим, скорее всего, ушли еще затемно, и в случае чего защитить её будет некому. Сначала Елена со страхом ждала появления в комнате маман, но прошло время, и она, немного успокоившись, легла поудобнее. А когда и сердце перестало бешено биться от страха, она снова заснула, подумав напоследок, что совершенно не согласна с высказываниями маман о себе.

Окончательно проснулась она от того, что её настойчиво будили солнечные зайчики... Не понимая, где она и что вокруг происходит, Елена какое-то время сидела на кровати, собираясь с мыслями. Так, что тут у нас? Ага! Она, Елена, сейчас жила в доме маман. Раннее утро, солнце только ещё начинало вставать, а та уже кричала на весь дом. Стоп! Логика нарушена! После такого пробуждения логично ожидать того, что маман опять придет ее бить, но что-то пошло не так, и та так и не поднялась... Значит, все еще впереди и ко вчерашнему недовольству непременно прибавится то, что Елена так долго спала.

Наскоро одевшись и убрав постель, Елена спустилась на первый этаж, обошла все комнаты, но, к своему удивлению, присутствия маман не обнаружилось нигде — ни в гостиной, ни на кухне, ни в ванной комнате, ни в прачечной.

Елена, вернувшись в гостиную, уселась на краешек дивана и стала просто ждать. Делать что-либо самостоятельно в этом доме она не решалась — из боязни разгневать маман. Просидев так около часа, она все же решала принять ванну, подумав, что постарается вымыться как можно быстрее, а следы брызг вытрет так тщательно, что никто даже и не заметит, что она мылась...

Помывшись и поняв, что успела проголодаться, Елена отправилась в кухню, облазила все шкафчики, но из съестного так ничего и не нашла. Желудок жалостно заурчал, и она, в отчаянии снова окинув взглядом хирургически чистую кухню, случайно глянула в окно и вдруг заметила, что на одной из веток старой яблони, что росла у дома, висело случайно уцелевшее одинокое яблоко.

"Что ж, уж лучше яблоко, чем совсем ничего... — мрачно подумала Елена и, немного опасаясь того, что вот-вот появится маман, чтобы выдать новую порцию криков и ругани, вышла во двор.

Но маман так и не появилась: ни сейчас, ни через час, ни даже через два часа. Совершенно успокоившись, Елена решила всё-таки приняться за уборку, чтобы не сидеть праздно и не давать лишнего повода для упрёков, которые и без того постоянно сыпались на её несчастную голову. Вспоминая, как и что любит убирать маман, она старалась делать все то же самое и точно так же, чтобы не было понятно, кто же всё-таки убирался — она или маман. Позже это её решение сыграет над ней злую шутку: маман будет обвинять Елену в том, что она: "Лентяйка, приехала сюда, живет словно королева: гуляет допоздна, спит до обеда и тряпку в руки не возьмет, чтоб помочь матери убраться в доме!" Но это будет потом, а пока что Елена просто наслаждалась тишиной. Она открыла все окна в доме, вытряхнула половики, протерла пыль. Потом приготовила обед. Готовить ее научила лучшая подруга, которая жила по соседству. Как-то так получилось, что целый месяц она, четырнадцатилетняя девочка, жила на хуторе совершенно одна. Ее бабушку забрали в лазарет — в связи с обострившейся болезнью. Маман, конечно, предупредили, что Елена осталась в доме совершенно одна-одинёшенька, но та, как говорится, и в ус не дула. А что такого-то? "Елена уже большая, на хуторе у вас чужих нет, так что не вижу ничего страшного в том, что такая здоровая девка какое-то время поживёт одна!" На тот момент Елене было всего четырнадцать лет, и она совершенно не имела представления, как вообще вести домашнее хозяйство. Слуг у них не было, бабушка дома всё делала сама, считая, что еще слишком рано учить внучку каким-либо хозяйственным делам. Но, так или иначе, тот факт, сможет ли выжить девочка одна, маман совсем не интересовал — не до того ей было! Так и получилось, что в это сложное для неё время Елену и научила готовить и убираться ее подруга и соседка Натали...

Убраться в доме так, чтобы казалось, что убиралась сама хозяйка, а не кто-то посторонний, особого труда не составляло — Елена была от природы наблюдательна и прекрасно запомнила, как и что любила делать маман во время уборки.

За уборкой время бежало быстро — настолько, что Елена и не заметила, что солнце уже стало клониться к закату. Часы показывали пять вечера, но маман так до сих пор и не появилась дома, что уже начало настораживать и тревожить Елену. Стараясь прогнать разные неприятные мысли, что настойчиво лезли в голову, она поторопилась закончить уборку в столовой и тут услышала через открытое окно знакомые голоса, доносящиеся с улицы. Выглянула наружу и увидела, что к их дому приближаются Вольдемар и Тина, которые весело и беззаботно о чем-то разговаривали. На Вольдемаре был надет костюм самого простого кроя, из мягкой хлопчатой ткани: серого цвета, состоящий из просторных штанов и такой же просторной рубахи. На Тине было свободное платье из той же ткани и того же цвета, подпоясанное пояском из грубой веревки. Но Тина оставалась сама собой — кокеткой, любящей добавлять к любому своему даже самому простому одеянию хоть минимум украшений, поэтому грубая с виду веревка была украшена бисером. Ещё обоих объединяла одинаковая обувь — простые с виду сандалии, что любили носить небогатые слои населения. Увидев выглянувшую в окно Елену, Вольдемар приветливо помахал ей, а Тина крикнула:

— Привет! Выходи скорее да надень что-нибудь простое и немаркое! У нас сегодня пикник на траве!

Сердце у Елены бешено забилось. Какой пикник? И где? Неужели здесь? Но что скажет маман? Разрешит ли она? И что надеть? Что-нибудь простое и немаркое... Боже, но что? Но тут она вспомнила, что у маман есть платье наподобие того, что сейчас красовалось на Тине, и ей подумалось, что если бы сейчас маман была дома, то она непременно одолжила бы ей, Елене, по такому случаю свое платье. Тем более, что они были с ней одной комплекции! Всё-таки они друг другу не чужие люди, а родные мать и дочь. С этими успокаивающими мыслями Елена достала из гардероба маман и надела просторное платье сиреневого цвета, а к нему выбрала серебряный поясок. Распустив и расчесав волосы так, что те стали прямыми как дождь, она покрутилась у зеркала и нашла, что сиреневый цвет очень подходил к ее бледной коже и рыжим волосам. Теперь дело оставалось лишь за подходящей к такому случаю обувью. Так как у Елены не было своей обувки на случай пикника, ей пришлось вновь обратиться к гардеробу маман. Выбор её пал на балетки из белой кожи, которые очень хорошо сели по ноге и были невероятно удобны.

Когда Елена вышла из особняка, то увидела, что её друзья уже накрыли полотняное покрывало на траве и успели расположиться со всевозможным удобством. При виде Елены, которая была просто невероятно хороша в очень идущем ей сиреневом платье, лицо Тины на миг перекосила гримаса недовольства. Но всего лишь на миг. Она и предположить не могла, что Елена будет одета лучше нее, и уж тем более не думала, что подобный свободный покрой платья так пойдет её сопернице.

Вольдемар поднялся навстречу Елене. Нежно взяв подругу за руки, он закружил ее вокруг себя, приговаривая:

— Ох, хороша! Ты чудо как хороша! — и, погрозив пальцем, со смехом добавил: — Нельзя быть на свете красивой такой! Я ведь так и влюбиться могу невзначай!

От этих слов Елена смутилась и покраснела, внезапно осознав в этот момент, что перед ней стоял уже не мальчик из песочницы, а красивый голубоглазый молодой человек. Она отметила, что этот свободного покроя костюм из мягкой ткани сделали надменного молодого графа похожим на самого обычного хуторского парня, и поймала себя на мысли о том, что легко могла бы в него влюбиться... если бы не одно "но": они друзья детства. И она стала отгонять от себя мысль о возможной любви к Вольдемару, уговаривая себя, что это невозможно, что он для неё просто друг... всё тот же мальчик из песочницы.

Если бы Елена в этот момент знала, что о том же самом думал и Вольдемар, ведь перед ним была уже не та маленькая напуганная девочка в бедном платьице, а рыжеволосая фурия, способная разжечь чувственную фантазию в любом молодом человеке! Эти мысли Вольдемар тоже старательно гнал от себя прочь, напоминая себе, что он и Елена — просто друзья детства, что между ними замечательная дружба, которую не нужно портить любовью: ведь та может долго и не продлиться, зато хорошая дружба будет загублена навек.

Эти мысли посетили обоих молодых людей, и Тина без особого труда смогла прочесть всё на их лицах. Муки ревности терзали ее, когда друзья рука об руку шли к полянке, а бесенята в голове злобно нашептывали: "Не она, а ты достойна быть с Вольдемаром! И он только твой друг, а если захочешь, то будет твоим любимым! Если ты только захочешь, то он будет твоим! А этой тупой провинциалке Елене суждено только объедки за тобой собирать!"

И Тина приняла решение во что бы то ни стало влюбить в себя Вольдемара.

Вечер проходил непринужденно, Вольдемар и Тина рассказывали что-то интересное, время от времени перебивая друг друга, иногда вспоминали детские шалости, когда они все трое были маленькими и беззаботными. Елена звонко и весело смеялась, и ее смех подобно колокольчику разносился по всему саду.

Солнце окончательно село, и на сад, где они сидели, мягко опустилась вечерняя темнота. Из дома молча вышел отчим и неторопливо принялся зажигать масляные фонари у забора. Когда он дошел до их мирно сидевшей на траве компании, Елена напряглась, не зная, как он на всё отреагирует. Отчим же спокойно со всеми поздоровался и ласково спросил:

— Привет, доча! У вас все нормально? Еды хватает?

— Да, папа. Все нормально. Спасибо, хватает. Ты знаешь, так странно, но маман до сих пор дома нет и я не заметила, как ты пришел!

— Я пришел час назад, еще светло было. Вы так были увлечены беседой, и немудрено, что не заметили моего появления. А маман дома уже давно, следит за вами из-за занавесок. Сама не зажигает свечей и мне не разрешает. Надеюсь, вы ее тут никак не обсуждали? А то завтра от нее добра не жди! — с этими словами отчим ухмыльнулся и пошел дальше.

Друзья переглянулись и стали всматриваться в тёмные окна дома, но как ни старались, так и не смогли в них заметить ни малейшего движения.

Сначала они старались разговаривать как можно тише и сдержаннее, стесняясь того, что за ними могут подсматривать, но постепенно, забыв обо всём, снова стали громко болтать и смеяться. Вольдемар замечательно пел под гитару, и Елена слушала, затаив дыхание и наблюдая за тем, как огоньки фонарей пронизывали изумрудную зелень листвы... и вдруг замерла, настороженно всматриваясь туда, где заканчивался забор их владения и начинались заросли шиповника, что обозначали владения соседей. Елена увидела пару зорких глаз, пристально наблюдающих за их весёлой компанией, и глаза эти принадлежали высокому молодому человеку. Но едва только она захотела привлечь внимание друзей, как наблюдавший за ними юноша, поняв, что его заметили, развернулся, чтобы уйти, и Елена быстро приняла единственное, как ей казалось, верное решение. Нарушая все правила этикета, она весело закричала:

— Э, не-эт! Будьте добры не уходить, а подойти и представиться, кто вы и почему таким варварским способом подглядываете за нами?

Молодого человека покоробили эти слова. Он не мог позволить, чтобы его, принца благородных кровей — хоть и не наследника престола, но принца же! — назвали вот так, запросто, варваром, поэтому вышел из своего укрытия и смело направился к троице.

Тина и Вольдемар ошарашено наблюдали за происходящим, ещё не успев осознать того резкого перехода от милой беседы к внезапному выкрику Елены... и вот к ним уже подходил незнакомый молодой человек в элегантном черном костюме!

Елена резко вскочила на ноги, чем еще больше удивила молодого человека, который пока что не понимал, как относиться к этой незнакомке — как к даме из высшего общества или к простолюдинке, хотя прекрасно знал, какого она происхождения, ибо его имение было по соседству. В нем боролись два чувства — значимость своего статуса в обществе и то, что Елена была ему чертовски симпатична. Он часто наблюдал за ней из-за живой изгороди с самого момента ее приезда, но о том, чтобы подойти и познакомиться, даже не думал, прекрасно понимая, что Елена — девушка не его круга общения.

И вот, стоя перед ней, он робел, подобно неопытному юнцу, не в силах найти слов, чтобы начать разговор. Видя стеснительность незнакомца, инициативу в свои руки взяла Елена. Она грациозно сделала реверанс и представилась:

— Меня зовут Елена! А теперь будьте и вы так любезны представиться и объяснить причину, почему подглядывали за нами?

— Князь Базилио, к вашим услугам. Мои родители состоят в родстве с правящей династией, — представился молодой человек, привычно отмечая, как сверкнули интересом глаза Тины, как спокойно, словно это ей ничего не говорит, отреагировала Елена и как напрягся Вольдемар, ибо знакомство с князем и фамильярность Елены по отношению к отпрыску правящей династии могло обернуться для них серьезными неприятностями.

— Специального намерения следить за вами у меня не было, — слукавил князь. — Я просто прогуливался по своему владению и услышал громкий девичий смех. Мне стало очень интересно, кто же может позволить себе так смеяться, и в тот момент, когда удовлетворил свое любопытство, хотел было уже уйти, но тут меня бесцеремонно назвали варваром... Так что мне ничего не оставалось, как подойти к вам и представиться, удовлетворив этим и ваше любопытство. В связи с тем, что все мы достигли желаемого, я больше не смею нарушать вашу компанию и удаляюсь.

При этих словах он заметил, как облегченно выдохнул Вольдемар и как, разочарованно прикусив губу, посмотрела Тина... но тут Елену, как говорится, понесло!

— Нет, нет и нет! — голосом капризного ребенка, который не потерпит отказа, произнесла она. — Вы просто обязаны остаться с нами и присоединиться к нашему пикнику! Я не принимаю возражений! Присаживайтесь и расскажите о себе! — с этими словами она вновь присела на покрывало и указала на свободное место князю Базилио.

Находясь в некоторой прострации от наглости Елены, князь осторожно присел на покрывало рядом с ней.

— С чего же мне начать рассказ? — спросил он со смехом в голосе, прищурив глаза. — Ну, я являюсь владельцем соседнего с вами особняка. Здесь остановился проездом и завтра уже отправляюсь дальше в путь.

— Ах, как жаль! — томно проговорила Тина. — Ведь мы только познакомились, а уже приходится расставаться... — при этих словах она томно закатила глаза. — Быть может, вы задержитесь хоть на несколько дней?

— Возможно... — сдержанно ответил князь.

Елена рассматривала нового знакомого с нескрываемым интересом. Она уже отметила, что он был очень высок и по телосложению был намного крупнее худенького Вольдемара — широкие массивные плечи, литые мускулы рук, заметные даже под тёмной плотной тканью, длинные сильные ноги... Немудрено, что Тина с таким восторгом смотрела на этого аристократа, ведь он физически куда как привлекательнее Вольдемара. У него были зеленые, почти что кошачьи глаза, которые смотрели на всех с сознанием собственной знатности и благородства. И в то же время он практически не отрывал взгляда от Елены, явно заинтересованный ею и даже не скрывая этого факта.

— А вы играете на гитаре? Поете? — перевела разговор та.

— Играю, но не пою.

— О, сыграйте тогда что-нибудь! — воскликнула Тина и протянула князю гитару.

Тот было хотел отказаться, но Елена взяла его за руку и тоже попросила, фривольно перейдя с "вы" на "ты":

— Сыграй нам, пожалуйста!

Прикосновение ее нежной руки всколыхнуло в князе какое-то неясное чувство, и он словно завороженный взял в руки гитару и стал наигрывать какую-то незнакомую, но очень приятную мелодию.

Елена сидела словно окаменелая, боясь пошевелиться, впитывая в себя всю красоту этого вечера, пытаясь запомнить каждое мгновение, каждое шевеление веточки, дуновение ветерка... Запомнить взгляд, слова, интонации своих друзей... Мелодию, что играл их новый знакомый... Ей хотелось, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, но тут же пришла тоскливая мысль о том, что все же этот вечер скоро закончится и больше никогда не повторится, потому что вместе с этим их новым знакомым уйдет и волшебство этого вечера.

Закончив играть, князь передал гитару Вольдемару.

— Хотите шампанское? — спросила, очнувшись, Елена и потянулась за бутылкой.

— Нет, не надо, — князь перехватил ее руку, и Елена была совсем не против этого.

Они так и продолжали сидеть, держа друг друга за руки, и сердце Елены бешено стучало, готовое выпрыгнуть из груди. Тина и Вольдемар многозначительно переглянулись, ведя мысленный диалог:

"Смотри, что творится!!! Ты это видишь?!"

"Вижу! В шоке! Не ожидал от Елены!"

"Ф-ф-ф, в тихом омуте черти водятся! Она та еще штучка!"

Вслух же Тина произнесла:

— Что-то мы все загрустили! А давайте играть в догонялки? Как в детстве! Только по-взрослому! Кто кого поймает, тот того и целует!

У Елены от одной мысли о том, что она может поцеловать князя, еще пуще застучало сердце, и она с радостью откликнулась на предложение подруги.

— Чур, ты водишь! — и она хлопнула по плечу князя, вскакивая с земли и уносясь в темноту под кронами деревьев, а Тина с визгом понеслась в противоположном направлении. Мужчины переглянулись, пожали плечами и неторопливо поднялись, Молча, без слов, одними жестами спросив друг у друга, кто и за кем побежит? Вольдемар, изогнув бровь, взглядом предложил: "Выбирайте, князь!" И когда тот показал, что пойдет за Еленой, молодые люди разошлись в стороны.

Князь Базилио неспешно шел в ту сторону, куда скрылась Елена, прекрасно понимая, что ему особо бегать и ловить ее не нужно: она сама его ждет где-то между деревьев. Надо сказать, что ему очень польстило то, что девушка так быстро сдалась перед его титулом и его обаянием. Так что князь шел уверенно, уже готовый сорвать чудо-цветок с губ новой знакомой, думая при этом, что еще никогда ему так легко не удавалось получить девичий поцелуй.

Елена и вправду его ждала, еле заметная в темноте под кронами деревьев... Он подошел к ней так близко, что она робко уткнулась ему носом во фрак, вдыхая смешанный аромат духов и кожи, не смея поднять головы. Сердце её бешено стучало в груди. Князь уверенно взял ее за подбородок двумя пальцами, приподнял ее лицо. Глаза Елены были закрыты, а полураскрытые губы готовы для поцелуя. Он уже почти прикоснулся к ним и… и вдруг та, словно птичка из клетки, выпорхнула из его объятий! Звонко рассмеявшись, она крикнула:

— Не-е, сначала поймай меня! Побегай! — и унеслась прочь.

Князь Базилио был в некотором замешательстве: вот только что он держал в руках гибкое и податливое молодое тело, готовое само отдаться прямо здесь и сейчас... но вдруг все мечты враз рухнули и ему, князю, предлагали побегать словно на охоте и поймать газель. Древнее и волнующее чувство охотника, преследующего желанную дичь, мгновенно пробудилось, и он, позабыв про свой титул, пустился в погоню.

И вот в догонялки играла уже не особа царских кровей, а самый обычный юнец — раззадоренный и разгоряченный, он бегал по графскому парку, пытаясь поймать соблазнительницу, да так, чтобы она каждый раз сама смогла сбежать для того, чтобы он мог поймать её снова и снова.

Первым от этой игры устал Вольдемар, который не особо и старался бегать и поймать Тину, поэтому их беготня больше напоминала прогулку друг за другом. Уставшие, они сели на лавочку и просто наблюдали, как носятся по парку счастливые и довольные князь и Елена. В какой-то момент Тина прильнула к Вольдемару и, положив ему на плечо голову, просто заснула. Впрочем, они так и так не собирались уходить и нарушать волшебство этого вечера для Елены. Кто знает, вдруг именно в этот вечер между ней и князем зарождались романтические отношения?

Носясь по парку туда-сюда, Елена случайно бросила взгляд на скамейку и увидела уже практически засыпающего Вольдемара, на плече которого покоилась голова сладко спящей Тины. Она, легонько взмахнув рукой, сделала знак, что пора прервать игру, и, подойдя опасно близко к князю, тихо произнесла, глядя ему в глаза:

— Ты все еще хочешь завтра уехать?

— Нет... — еле слышно ответил Базилио, практически не слыша своего голоса за бешеным стуком сердца.

— Оставайся, прошу!

— Останусь! — пообещал он.

— До завтра? — спросила Елена.

— До завтра! — ответил князь, обнимая Елену за талию.

Его желание обладать ею было настолько великим и оглушающим, что он еле сдерживал себя, чтобы не натворить неприятностей. Елена чувствовала его дрожь, и это ее радовало. Она интуитивно чувствовала, что надо подождать, чтобы он сначала влюбился до беспамятства, а только после позволить что-то большее. Да, у нее было желание быть ближе к князю, ей очень хотелось слиться с ним в поцелуе... Но это волнение было не столь велико, как у князя. Можно сказать, что в этот волнующий момент ее мозги работали на все сто процентов. Она молниеносно проанализировала, что будет, если она позволит князю поцеловать себя здесь и сейчас? Вот, допустим, он получит желаемое, как привык всегда и всё получать по праву высокорожденного, ведь весь мир был у его ног! И... что будет тогда? Насколько долго тогда продлится его интерес к Елене? Хорошо, если на день или два, а то ведь могло случиться и так, что молодой человек, так легко получив желаемое, развернётся и уйдёт навсегда. А Елене захотелось привязать его к себе настолько надолго, сколько это будет возможно. Вероятно, его царственные родственники и не позволят ему взять её в жёны, но сделать князя очень близким другом попытаться стоило — другом, готовым ради нее и в огонь, и в воду. Она постаралась всем своим существом выразить всю ту нежность и непорочность, что в ней были, так, чтобы князь это почувствовал. И откуда у провинциальной неопытной девочки вдруг пробудилось искусство обольщения? Вот тебе "и в тихом омуте черти водятся!"

— Иди домой, тебе уже пора... Да нам всем пора давно по домам! Посмотри, мои друзья заснули на лавочке!

— Пока!

— До завтра!

Князь трепетал, не в силах отпустить её просто так... Перед ним стояла самая желанная из дев, а он их видел много... но никого он ещё так сильно не желал, как Елену. Свет фонарей и луны, волшебно смешиваясь, озаряли своим сиянием его новую знакомую: рыжие локоны обрамляли ее милое круглое лицо, из-под черных и густых ресничек лукаво смотрели зеленые глаза. Чудное стройное и юное тело восхитительно мягко обволакивала нежная ткань платья, отчего желание внезапно так захлестнуло князя, что тот на миг задохнулся, но тут же постарался взять себя в руки. На прощание он задержал её руку в своей, но наконец, глубоко вздохнув, поцеловал ей тыльную сторону ладони, и с этим вздохом в его легкие ворвался аромат цветущего жасмина. В этот миг князь понял, что если он встретится с Еленой еще один раз, то будет окончательно и бесповоротно обречен влюбиться. И в то же время прекрасно осознавал, что отношения заранее обречены на то, чтобы закончиться ничем, ибо королевская семья никогда не одобрит столь неравный брак, что разобьет сердце не только ему, но и ей. Князь резко развернулся и, не оборачиваясь, лишь взмахнув на прощание рукой, пошел по направлению к своему особняку. Елена же шла к скамейке, где спали её друзья, и думала, что все романтические отношения всегда начинаются с простого знакомства, и это был первый шаг. Неожиданно она обернулась и мысленно загадала желание: "Если сейчас он обернется, то значит, что мы ещё встретимся и не один раз... Обернись... ну, пожалуйста!"

Но князь Базилио так и не обернулся... Впрочем, Елена подсознательно уже начала понимать, что это дивное знакомство сегодня и закончится, что больше они никогда не встретятся, как это ни печально...

Князь ушел так же, как и пришел — через дыру в заботе, сквозь кусты, а Елена принялась будить уже окончательно заснувших друзей, чтобы проводить их до кареты и отправить по домам.

Уже дома, лежа в постели, она вспоминала о том, какой чудесный, волшебный и странный был день. Казалось, сам воздух в парке был пропитан любовью... И Елене очень хотелось влюбится! Он вспоминала родные глаза Вольдемара, как он закружил ее вокруг себя... Елена закрывала глаза и лицо Вольдемара вмиг вставало перед её внутренним взором. Но проходила минута, и тут же лицо друга исчезало и перед ней возникал князь Базилио — зеленые сияющие глаза, пышные и мягкие локоны... А какой он высокий и сильный, как его широкие плечи, словно крылья ангела, нависали над Еленой, стараясь защитить от всех бед этого мира.

Она прекрасно отдавала себе отчет, что князь никогда не будет с нею, ведь между ними социальная пропасть... Так к чему зря мечтать, если эти мечты никогда не осуществятся, а только могут изранить её сердце? А вот могла бы она полюбить Вольдемара и быть с ним в романтических отношениях? Возможно, ответила она утвердительно самой себе, ведь Вольдемар так за ней красиво ухаживал! Но он ей как друг! А что произойдёт, если они всё же переступят ту запретную и такую тонкую грань, что отделяет дружбу от любви, и станут близки? Что будет, если эти отношения не приведут к свадьбе? Что тогда? Готова ли она, Елена, потерять дружбу? Ведь возможно, что после тяжелого расставания они не захотят больше видеть друг друга! Ведь сколько раз она читала в романах о том, что пары, принявшие увлечённость за искреннее чувство, вскоре расставались, возненавидев друг друга. Потому что одно дело — встречаться время от времени, и совсем другое — жить бок о бок с человеком, узнавать все те его недостатки, что прежде были скрыты за редкими встречами...

Елена думала, о том, что их дружба с Вольдемаром для нее намного важнее, чем романтические отношения, что она не готова потерять его как друга, а вот если бы Тина встречалась с Вольдемаром, то это ее бы только порадовало. Во-первых, они прекрасная пара. Во-вторых, они из одного социального круга. В-третьих, Тина уже практически обосновалась в особняке Вольдемара, и по реакции его родных Елена поняла, что те, в принципе, совсем не против, чтобы они поженились. Постепенно ее мысли переключились на маман. Почему сегодня она была свободна от общения с ней? Где та пропадала? И что ожидать от завтрашнего утра? Скандала? Пробуждение от криков или, что еще хуже, побоев?

С этими печальными мыслями Елена и не заметила, как уснула.

Она проснулась от скрипа открываемой двери и, содрогнувшись и сжавшись в комочек, уже была готова к крикам и ругани, но вместо этого услышала ласковый голосок с натянуто-добрыми нотками:

— Доброе утро! Вставай, доченька, так и свое счастье проспишь! Смотри, уж утро наступило, а у нас дел невпроворот. Надо ехать к модистке — заказать тебе побольше платьев, а то, если бы не мое платье, то не знаю, в чем бы ты сидела на пикнике? И обувь! Надо непременно купить хорошую обувь! Ты же совсем раздета! И почему ты ничего не привезла с хутора? Это ж надо быть такой беспечной, чтобы забыть привезти свою одежду!

"Какую ещё одежду я должна была привезти с хутора?" — растерянно думала Елена, ведь все, что она привезла с собой, было забраковано и выброшено маман еще в первый день — вплоть до ночных сорочек. Но маман продолжала свой монолог, совершенно не обращая внимания на растерянность и удивление Елены:

— Ты меня позоришь, нося все это! Не дай бог, наши соседи или знакомые увидят твою хуторскую одежду, позора тогда не оберешься! Неужели бабка тебя не учила, как и во что надо одеваться? Я же тебе посылала много модных журналов! Ну, можно же было одеться по моде? Знала же, что в большой город едешь, а тут по одёжке и принимают и провожают!

По-прежнему лежа под одеялом, Елена ухмыльнулась. Они с бабушкой жили, как бы это сказать... очень и очень скромно, и все наряды, что у неё имелись, были поначалу нарядами самой маман, которые она носила еще до того, как переехать в город, поближе к светскому обществу. Живя на хуторе, бабушка считала, что никакие наряды не украсят девушку, если она глупа, вздорна, истерична и ленива, а уж суженого и тем более не помогут найти.

— Судьба тебя и на печке найдет! — повторяла бабушка всякий раз, когда заводила разговор о суженых, и Елена росла с мыслью, что однажды на их хутор приедет молодой красивый принц и заберет ее в светское общество. И вот тогда-то и начнется настоящая жизнь, а не это прозябание в мещанском болоте...

Чем больше маман рассуждала о том, что у Елены нет нормальной одежды, тем всё более заводила себя и Елена понимала, что этот до поры до времени спокойный монолог может плавно перейти в крик на весь дом, поэтому стала лихорадочно придумывать, чем же отвлечь маман от явно назревающей истерики. Ничего лучше не придумав, она выпалила:

— Ты видела, с кем я вчера познакомилась? С князем, что состоит в родстве с правящей династией!

Маман замерла словно статуя, и ее глаза медленно округлились и стали похожи на глаза совы. Она захлопала ими, не понимая, почему ее страстный монолог так грубо и беспардонно прерван и как теперь на это реагировать. Впрочем, сей ступор длился минут пять, и маман, придя в себя, резко развернулась к двери и со словами:

— Нужна ты ему больно, как корове седло! — вышла из комнаты. Уже спустившись на первый этаж, она рявкнула на весь дом: — Собирайся! Дел невпроворот!

Елена и сама не понимала, какой реакции она ждала от маман. Скандала? Возможно и даже очень, но тут хоть маман и злилась, но себя сдерживала. Непонятно...

Наскоро приведя себя в порядок. Елена застыла перед гардеробом, в котором с тех пор, как она приехала к маман, вещей заметно прибавилось, но что надеть по данному случаю? И, рассудив, что пока излишне наряжаться не стоит, ведь они еще даже не завтракали, надела домашнее хлопчатое платье, спустилась в гостиную.

— Ну, не дура ли ты? Нам сейчас идти к модистке, а по пути полгорода может встретиться! Все меня здесь знают, уважают, а тут дочь словно прачка одета!

Елена рассердилась, но, стараясь говорить вежливо, произнесла:

— Мама, во-первых, я надеялась, что мы все же сначала позавтракаем, поэтому и не надела хорошее платье, чтобы не испачкать его. Во-вторых, вы же женщина городская, а я из хутора, так что могли бы и подсказать, что в данном случае можно надеть? Что вообще надевают на прогулку или визит к модистке? То белое бальное платье? Или костюм для верховой езды? Или платье для пикника? — как можно мягче и спокойнее говорила Елена, но в её словах все равно пробивалась тщательно скрываемая усмешка.

— Нет, вот ведь дикарка на мою голову! Ты что, совсем ничего не соображаешь, в чем надо идти? Конечно же, эти наряды не подходят для обычного выхода в свет! — маман сверкнула на нее своими темно-карими глазами так, словно хотела испепелить одним взглядом. Злясь на маман еще больше от того, что та буквально смешивала её с грязью, Елена выкрикнула:

— Так что же мне тогда надевать? Я ж на хуторе росла, и мне некому было прививать правила этикета!

При этих словах маман снова замерла в позе "сова в тягостном раздумье", потом, резко встав, ушла к себе в комнату и вскоре вернулась, бережно держа в руках небесно-голубое шелковое платье.

— На, надевай! Я его себе заказывала, да надела всего один раз, так как соседская кухарка, дрянь завистливая, обозвала меня молодящейся бабкой! Видите ли, этот крой и цвет более пристали молодым барышням, а не женщинам в возрасте! Хамка...

Платье было чудесное — шелковое, небесно-голубого цвета. Спина и плечи в нём были открытыми, а декольте таким глубоким, что Елене казалось, что грудь непременно выпрыгнет из него, однако лиф был скроен так, что плотно держал грудь, не позволяя ей излишне выпрыгнуть наружу. Сразу под грудью начиналась линия талии, а далее шла юбка до самого пола. И все это великолепие держалось на очень тоненьких бретельках, состоящих из больших белых бусин. Елена убежала к себе в комнату, где, переодевшись, она глянула в зеркало и поразилась открытости верха и чрезмерной закрытости низа. Подол был до того длинным, что приходилось постоянно его придерживать при ходьбе. Шелк облегал стройное тело Елены, мягко струясь по его изгибам, словно струи дождя... Да, соседская кухарка была абсолютно права, высмеяв маман Елены, когда та решила принарядиться подобным образом, так как этот чудесный наряд был к лицу только юной девушке, но уж никак не женщине в возрасте!

Оглядев Елену, маман осталась довольна.

— И на ноги наденешь те тапочки, в которых вчера на пикнике была. Они к этому платью очень подходят. И волосы надо завить... У тебя голова чистая? Ты когда мылась?

— Вчера только. И голову мыла и вообще полностью...

— Вчера?! Да ты посмотри на себя — выглядишь так, словно тебя всю ночь коровы жевали! Сейчас нагрею воды, мыться будешь!

С этими словами она умчалась на кухню, крича по дороге:

— И завтракать будешь на кухне! Не барыня, чтобы каждый день есть в гостиной!

Елена последовала в кухню, где маман, подняв огромный чан с водой, легко, словно перышко, уже поставила его на плиту.

— Сейчас нагрею, разведу воду, помоешься, а то ты, дикарка, еще обваришься кипятком... И дверь в ванну не закрывай! От пара портится кафель, пора бы это уяснить и запомнить!

— Но дома прохладно... — пыталась протестовать Елена.

— Не комнатное растение, не замерзнешь! — с раздражением, почти крича, отреагировала маман. — Чего рот раззявила? Неси полотенце!

Мыться пришлось при открытой двери, да еще и под пристальным взглядом маман, которая осматривала Елену, недовольно скривив лицо так, словно перед нею была не родная дочь, а ненавистная ей нищая деваха. Попутно она выговаривала ей, какая Елена дикая, ни к чему не приученная, и как она скучала все эти годы по доченьке, как кляла себя, за то что отдала ее... И не надо было отдавать дочь на воспитание бабушки, которая окончательно испортила её, а воспитывать самой. При этих словах Елена не выдержала и, вытерев лицо от мыльной пены, в сердцах произнесла:

— Но ведь и тебя бабушка вырастила! И ничего вроде, и в свете как-никак принимают за свою!

Из-за мыльной пены, упрямо лезущей в глаза, она не видела того, что собиралась сделать маман, а та подлетела к дочери и со всей силы ударила по спине рукой. От хлесткого удара шлепок прозвучал гулко и на всю ванную... От неожиданности и боли у Елены потемнело в глазах. Она, конечно, осознавала, что не стоило такое говорить своей родительнице, но и той бить дочку, по которой, если это правда, так сильно скучала, уж точно, по мнению Елены, не стоило...

С относительно спокойного тона, напоминающего шипение кобры, маман перешла на ультразвук, и на голову Елены посыпались ругательства похлеще тех, коими та уже была награждена. Маман начала вспоминать всю свою загубленную жизнь, вплоть от свадьбы с отцом такой неблагодарной дочери — тяжелые роды, когда врачи неправильно посчитали срок беременности и, по словам маман, она ее носила двенадцать месяцев вместо положенных девяти. Под конец же сей страстной речи, как и ожидалось, были упомянуты все те немыслимые, по её словам суммы, кои вложила в дочь, и что она, страдалица, получает взамен? Недовольство и упрямство?!

Слезы лились у Елены и от боли, и от унижения, и от обиды... Смывая водой мыльную пену, она уже не могла сдерживать себя и плакала просто навзрыд. Это, видимо, еще больше разозлило маман, так что Елена плюс ко всему получила ещё и пощечину. От удара ладонью наотмашь на щеке остался красный отпечаток пальцев, что напугало маман, в голове которой тут же пронеслись мысли о том, что если красный след перейдет в синяк, а спрятать Елену от её сумасбродных друзей не удастся, то те с удовольствием разнесут сплетни о этом рукоприкладстве по всему городу. И тогда конец всем её усилиям выглядеть респектабельной в глазах людей из высшего общества! Поэтому она умчалась в погреб за льдом, а вернувшись оттуда, молча сунула Елене в руки лед и, закрыв за собой дверь ванной комнаты, ушла, предоставив Елену самой себе.

Елена еще долго сидела в ванне, свернувшись калачиком, и горько плакала, искренне не понимая, почему так отчужденно и злобно относится к ней мать. Она, еле успокоившись, домылась уже остывшей водой, потом долго вытиралась и так же долго стояла в ванной, боясь выйти из неё.

Но когда-нибудь выйти бы всё равно пришлось, и, собравшись с духом, она вышла, уже не зная, что еще можно ожидать от маман. Удары? Крики? Оскорбления? Проходя к себе в комнату, она услышала приказной голос маман, который доносился с улицы:

— Там на кровати тебе одежда, одевайся! И зонтик возьми с собой. Я жду тебя в беседке! И не мешкай, а то с тобой за целый день так никуда и не успеем!

Легко сказать — одевайся! А волосы? Они же мокрые!

Сборы Елены продлились еще три часа: пока она высушила волосы, пока расчесала их так, чтобы они струились по плечам, словно золотой дождь, пока оделась... В общем, когда Елена наконец вышла из дома, то время уже приближалось к пяти вечера и теплый летний день обещал смениться прохладным вечером, ибо небо уже затягивали тучки и дул легкий, но холодный ветерок. Елена подумала, что она, скорее всего, замерзнет в этом шелковом платье, так что оставалась лишь робкая надежда на то, что дела у маман закончатся раньше, чем она замерзнет. И зачем зонт, скажите на милость? Хотя он был чудесен — белый, кружевной, с ручкой-тросточкой из слоновой кости.

Выходя из дома, она ожидала, что будет еще один скандал, но маман встретила ее молча, с напряженным и выражающим ненависть лицом. Оглядев Елену с ног до головы и, видимо, оставшись довольной, она произнесла:

— Сегодня из-за тебя, каракатица ты беременная, к модистке попасть не удастся, так что идем на рынок за продуктами! Раскрывай зонт, придерживай край платья и пошли!

В этом городе Елена знала только один рынок. Это был крытый павильон, и цены там были просто фантастическими. Елена, конечно, удивилась, что маман может позволить себе закупать продукты на таком дорогом рынке, но маман повела её по заднему двору особняка и через незамеченную ранее дверь, что была укрыта от посторонних глаз с обеих сторон густо разросшимся плющом, вывела ее на незнакомую часть города.

Рынок, куда они пришли, оказался стихийной сходкой бабушек-старушек из простого сословия, да и весь основной контингент покупателей был таким же, за редким исключением. Смотря на то, как маман бойко торгуется с торговками, Елена искренне недоумевала, почему маман так старается, чтобы высшее общество приняло её как свою? Ведь явно это не для нее! "Со свиным рылом да в калашный ряд!" — вспомнила она поговорку и тайком усмехнулась.

За всеми этими размышлениями она и не заметила, как маман накупила много продуктов. Стоя у лотков с фруктами, та бойко сбивала цены на каждый продукт, и торговка — женщина с явно хорошим чувством юмора — охотно шла ей навстречу, сбавляя именно столько, сколько называла маман. Оглядевшись вокруг, Елена заметила, что другие торговки даже забыли про своих покупателей, их внимание было обращено к импровизированному спектаклю, где в главных ролях были торговка и маман. Торговка была приятной дородной женщиной, со светлыми, коротко стрижеными волосами и голубыми глазами, явно уставшей от перепетий рабочего дня, но глаза её горели нескрываемой хитринкой.

Прожив столько времени на хуторе, Елена прекрасно знала этот взгляд, который означал, что цены на товар были нарочито завышены при виде особого покупателя, а потом, по просьбе этого самого покупателя, товар продавался якобы по сниженной цене лишь для него, самого дорогого и ценного. В итоге покупатель уходил довольный тем, что очень удачно сторговался, а продавец оставался при своих заработанных без малейшей потери деньгах. Как говорится, и овцы сыты, и волки целы... То есть наоборот!

Елена посмотрела на то, как маман была увлечена выбором товара и сбиванием цены, явно не замечая ничего происходящего вокруг, и решила, что пусть всё идет своим чередом. Картина происходящего, видимо, была привычной всем его участникам, так зачем портить то, что всем заведомо хорошо, решила про себя Елена и вот уже она была зрителем этой сцены, наблюдая за тем, как маман сама себя обманывает.

Настроение явно у маман поднялось, ведь она была в своей родной стихии. Морщины разгладились, лицо просветлело и стало походить на человеческое, а не совиное. Удовлетворённо осмотрев массу покупок, маман вдруг охнула:

— И как я теперь все понесу?!

— А деваха-то с тобой для чего? Она кто, дочь? Вот пусть и помогает! — подбоченилась торговка.

— Ты чё, ополоумела совсем? Знай свое место! Какая она тебе деваха? Она барышня! — взвилась маман, и уже готова была начать скандалить, но торговка была женщиной не из робкого десятка и тоже, повысив голос и выставив вперёд свой внушительных объемов бюст, словно стараясь задавить им оппонента, произнесла:

— Ой, знаем мы, какие вы господа-то! Вы такие же господа, как я — королева английская! Из грязи, а лезут в князи! Кичатся особняком, который им с барского плеча перепал! — при этих словах все прочие торговки дружно закивали, соглашаясь, так как историю того, как маман удалось заполучить этот особняк и сам титул, знали все... — Да мой особняк в три раза больше твоего, а я его вот этими руками заработала! — и торговка сунула намозоленные руки в лицо маман.

Такого поворота событий та явно не ожидала. Она судорожно пыталась понять, откуда эта торговка так хорошо осведомлена обо всём... но если с тем, что она не принадлежит к высшему сословию, маман уже спорить не могла, то у нее всё равно ещё оставался запасной вариант.

— Да! Она барышня! Из знатного рода! Ты знаешь, кто ее отец? А дед? А бабка? Ты вот езжай в губернию N да расспроси! Там тебе даже уличные собаки скажут, что благороднее семейства не найти! А учится она не абы где, а в институте благородных девиц, куда ваши мымры даже и не мечтают поступить! И заметь, я не плачу за это не гроша! — тут она с удовольствием отметила, как вскинулась бровь у торговки. — За нее платит императорский двор, благодаря заслугам ее деда перед отечеством!

Торговка смотрела на Елену уже другими глазами. В них явно читались уважение и заинтересованность.

— Ну, раз перед нами барышня знатных кровей, то ей и впрямь негоже сумки таскать!

Маман удовлетворенно хмыкнула, добившись своего. Чего, спросите вы? Да того, что хоть и косвенно, но торговка ее зауважала!

— Я вам в помощь своего сына дам! Митька! Митька! Подь сюды! — закричала та, смотря куда-то за спину Елены.

Та тут же с интересом обернулась, поджидая, кто же к ним подойдет, но среди базарного люда не было никого мужского пола. Елена вновь перевела взгляд на торговку, пытаясь мысленно провести черту и понять, куда та смотрит, где находится, так сказать, объект их поиска.

А объект уже приближался из-за деревьев, что росли неподалёку от того места, где стояла торговка. Это был парнишка приблизительно ее возраста, но выше ее на две головы и худенький словно тростиночка, так что казалось, что не он понесет сумки, а еще и его самого нести придется!

— Вот, познакомитесь — Митрий! Учится в кадетском военном училище! Будущий офицер! Моя гордость! Вы не смотрите, что он такой худой, он у меня мальчик сильный! — торговка рассказывала о сыне с явной гордостью в голосе, и что-то подсказывало Елене, что она старалась преподнести его в лучшем свете, явно преследуя свои, личные интересы... Но вот какие именно?

Эту мысль она додумать так и не успела, ибо заговорила маман и стало не до детективных расследований.

— Елена, доченька, ты покажи юноше, где мы живем! Он нам поможет сумки донести! — горделиво и едва ли не по-царски произнесла маман, словно и не её пять минут назад уличили в том, что она из простого сословия.

— Ф-ф-ф, — фыркнула торговка. — Будто мы не соседи с вами! Наш особняк стоит по правую сторону от вашего. Тот, что на три этажа!

Этих слов маман просто не услышала, так была поглощена воспоминанием о том, какое было у торговки выражение лица, когда та услышала о столь значимом статусе ее дочери. Елена мигом поняла, что ей сейчас просто необходимо подыграть, а то дома будет только хуже. Она милостиво кивнула и, гордо развернувшись, раскрыла зонтик и, придерживая платье, царственной походкой пошла впереди, словно не замечая молодого человека. Тот, приподняв бровь, посмотрел на свою мать и взглядом спросил: "Это что было-то?" Та также взглядом показала — мол, бери сумки и беги за нею! — успев прошептать на ухо:

— Вот с какими девушками нужно дружить!

Митрий подхватил сумки и, побежав за Еленой, быстро нагнал ту и весело начал разговор:

— Привет! Не знал, что ты приехала. И давно?

— Да нет, четыре дня назад всего! — пытаясь понять, почему он так свободно общается с ней, ведь они совсем не знакомы, ответила Елена.

— А где учишься? Или ты, как и Тина, считаешь, что девушке образование совсем не нужно? — проговорил он, легко и задорно шагая рядом.

— Учусь, в институте благородных девиц! — с гордостью ответила Елена, но её мучила мысль, откуда у него такая уверенность, что они знакомы?

И он знает Тину... Откуда? Хотя... что там говорила торговка? Они живут рядом в трехэтажном особняке? Ой, надо хоть у забора походить, на особняк посмотреть, ругала себя мысленно Елена. Она чуть опустила голову так, чтобы волосы упали на лицо, скрыв его полностью, и через рассыпавшиеся локоны старалась рассмотреть своего нового знакомого: высокий, очень худой, можно даже сказать, тощий молодой человек с правильными и красивыми чертами лица. На нем была простого покроя белая рубашка и простые классические брюки черного цвета. На ногах красовались черные туфли — явно старенькие, но натертые до блеска гуталином. На поясном ремешке была железная пряжка, тоже идеально начищенная. Цвет глаз рассмотреть не удалось — мешали собственные волосы и то, что Елена шла сбоку, но это не помешало ей заметить, что маман идет позади них и все слышит. Так что наиболее верным решением сейчас было продолжить разговор в тоне явного превосходства, что было немедля отмечено и одобрено маман как наивысшее воспитание, привитое институтом благородных девиц.

Митрий же словно и не замечал надменность Елены, рассказывая о свой жизни, об учебе и о том, как он рад, что наступило лето. За разговорами Елена и не заметила, как они оказались перед дверью их особняка. Маман уже доставала ключи, чтобы открыть ее, как вдруг Митрий спросил:

— Ты не против, если я вечером зайду? Вольдемар и Тина сегодня тоже приедут?

Елена, немного ошарашенная этим вопросом, посмотрела на маман: разрешит ли она ей общаться с этим молодым человеком, ведь и он сам, и его мать — не совсем подходящая компания для особ высшего света, к которым маман с гордостью причисляла себя и свою дочь. Но маман находилась в лёгкой эйфории от выигранной словесной войны и поэтому решила, что если разрешить этому парню общаться с её дочерью, то потом можно будет использовать это, когда придётся снова идти на базар за покупками. Скидки там, подарочки, льготы разные на покупки... Обдумав это и взвесив все за и против, она произнесла:

— А с чего она будет возражать против этого? Конечно, приходи! Общайтесь, сколько хотите, а то она только с Вольдемаром и Тиной! Скоро одичает совсем! Может, в парк ее выведешь прогуляться? А то в палисаднике так и окопалась с тех пор, как приехала.

— Тогда я побежал домой. Переоденусь и приду, а то холодно. Да и ты, смотрю, совсем продрогла!

Елена еще не отошла от решения маман, от спокойного и ласкового ее голоса, тут ещё один шок и изумление — уже от наблюдательности и заботы практически незнакомого молодого человека! И только услышав эти слова, она поняла, что действительно уже закоченела от прохладного вечернего ветерка... Митрий быстро умчался в сторону своего особняка, а Елена посмотрела ему вслед и задумчиво спросила:

— Мам, а кто он? Я разве его знаю?

— А, это Митька-дурачок, сын торгашки! Вы в детстве играли вместе, ты что, не помнишь? Ты его еще звала лягушонком! У него в детстве такие уши были — смех да и только! А сейчас, смотри, подрос и лопоухость в глаза не бросается.

Лягушонок Митя? Тот самый лопоухий Митя, что в детстве играл с ней вместе в песочнице — маленький, смешной, действительно похожий на лягушонка соседский мальчик? Он так вырос, так изменился! Сейчас перед Еленой был совершенно незнакомый молодой человек, высокий, худощавый, но вполне привлекательный и располагающий к себе. Елена отмахнулась от этой мысли, заставив себя еще раз усмехнуться: лягушонок он и есть лягушонок...

Дома маман отправила Елену в её комнату со словами:

— Иди, поспи, а то опять за полночь вернешься. Я разбужу тебя.

Не веря своим ушам, Елена посмотрела на маман, но та еще находилась в прекрасном расположении духа и на подозрительный взгляд дочери никак не отреагировала, так что, не став с ней спорить, та быстро убежала к себе. Уже лежа под одеялом и немного согревшись, она думала о том, что вряд ли уснет и что за весь день так и не видела князя Базилио... И на этой последней мысли незаметно для себя самой и уснула.

Проснулась она от тихого стука в окно. Ничего не понимая, Елена села в кровати и осмотрелась. За окном явно было утро в самом разгаре, да и часы на полке показывали десять утра. Елена ухмыльнулась, поняв, что маман так и не разбудила ее, несмотря на то, что обещала. Впрочем, этого и стоило ожидать... Так что же её разбудило? Она встала с кровати, поеживаясь от пронизывающего холода, накинула одеяло на плечи, подошла к окну и, выглянув в него, поняла, что внизу стоит никто иной как Митрий, который и бросал камушки в окно. Так вот что ее разбудило!

Елена распахнула створки окна.

— Вставай, соня! — закричал Митрий так громко, что Елена даже перепугалась. Что, если, услышав эти крики, сюда войдёт маман, и увидит, что под окнами стоит молодой человек, а она, Елена, не одета?!

— Тише, не кричи!!! Тише!!! — шептала она, умоляюще тряся руками и поднося палец к губам.

— Да не бойся ты! Никого дома нет! Ваши мужчины уехали еще до рассвета, а твоя маман ушла к модистке.

— Боже, как ты хорошо осведомлен о том, что происходит у меня в доме! Откуда?

— Да твоя маман зашла на рынок и рассказала об этом всем торговкам! — смеясь, произнес Митрий. — Так что весь город знает, что ты спишь до обеда!

— Какой кошмар! Какой стыд! Боже, что обо мне люди думают?! — начала было причитать Елена, но Митрий ее остановил:

— Подожди, не говори так громко! Сейчас я к тебе заберусь и всё расскажу.

— Как — заберешься? В смысле — заберешься? Как? — начало было возмущаться Елена.

— А вот сейчас и увидишь! — ухмыльнулся Митрий. Он разбежался и, словно прыгун из цирка, легко долетел до середины между первым и втором этажами, там уперся ногами в стену, а руками схватился за карниз, подтянулся, и вот он уже оказался на подоконнике. Елена только ошарашенно глядела на него, в недоумении хлопая глазами. Только сейчас, когда он сидел на подоконнике, у неё представилась прекрасная возможность, рассмотреть его получше. На нем была та же рубашка и те же брюки, что и вчера. Русые волосы были подстрижены по самой последней моде. И глаза... Голубые, словно ясное небо! У Митрия были очень красивые и правильные черты лица, а движения тела говорили за обладателя, что перед ней не просто худенький мальчик, а вполне уверенный в себе молодой человек.

Елена стояла в недоумении и не знала, чего от него ожидать. Он уже сидел на подоконнике её окна, а она всё стояла, закутанная в одеяло, позабыв обо всём, что хотела ему сказать.

— Не переживай о том, что скажут люди о тебе! Разве это важно? К тому же, все те, кому маман о тебе рассказывает, ни разу тебя не видели. Так что если и встретят, то никогда и не догадаются, что ты и есть та самая Елена! — Митрий еще раз задорно рассмеялся.

— Ты меня успокоил... — с облегчением вздохнула она. — Но скажи, как у тебя получилось так легко забраться на второй этаж?

— О, эта техника, отточенная годами! Тренировался у себя дома! Высоко прыгать — это не одно мое достоинство! — гордо откинув челку с глаз, произнес Митрий.

— Хм, и какие же еще пороки ты считаешь своим достоинством?

— В смысле, пороки? Я ж про достоинства говорил? — удивился он, и его лицо недоуменно вытянулось.

— Хвастовство — это порок и очень большой! — рассмеялась Елена, видя его выражение лица.

— Я еще и целуюсь так, что барышни поднимают от наслаждения ножку. Знаешь, так в коленочке сгибают, и тогда ножка задорно торчит из-под платья. Хочешь проверить? — и он рассмеялся, видя, как теперь у Елены вытянулось лицо.

— Хам! С чего ты решил, что со мной можно обсуждать свои похождения? — и она легонько, как ей казалось, его толкнула в плечо, отчего Митрий полетел вниз со второго этажа и, словно кошка, приземлился на ноги. Сначала Елена не на шутку перепугалась и практически кинулась за ним. От резкого движения одеяло соскользнуло с ее плеч, и она осталась в одной ночной сорочке.

Донельзя довольный произведённым им впечатлением Митрий засмеялся звонко и задорно. Голубые глаза его задорно сверкали, а на лице сияла улыбка, что называется, от уха до уха.

— Ничего, ты еще узнаешь вкус моего поцелуя! — весело крикнул он.

Когда прошло состояния шока от понимания того, что Митрий мог разбиться, упав с такой высоты и поняв, что с ним всё в порядке, и он просто дурачится, чтобы произвести на неё впечатление, раздраженная Елена крикнула:

— Когда рак на горе свистнет! После дождичка в четверг!

— Я запомню! — кричал он, уже убегая от дома. — Готовься, сегодня у тебя будет много гостей! Будь при полном параде!

Елена была в гневе. Как он посмел предположить, что она с ним будет целоваться?! И говорить ей, что надо делать вечером? Быть может, она хочет съездить в гости! Или пойти в парк погулять! Елена нервно передернула плечами и хотела было поправить одеяло, но тут же вспомнила, что-то упало с нее еще тогда, когда она перепугалась, что Митрий разобьется. Елена в ужасе подбежала к зеркалу, чтобы понять, что мог увидеть Митрий, и поняла, что он явно мог увидеть очень многое, так как ночная сорочка была почти прозрачная. Она залилась стыдливым румянцем, понимая, что незваный гость без всяких проблем мог рассмотреть ее нагое тело... Впрочем, оставалась робкая надежда на то, что у Митрия могло быть плохое зрение и он ничего такого не разглядел.

Маман вернулась к часу дня, притащив с собой великое множество свертков, и была в добрейшем настроении, судя по тому, что что-то напевала себе под нос.

К ее приходу Елена привела в порядок кухню, на скорую руку пожарив картошки и приготовив салат из томатов и огурцов. Милейший душевный настрой маман, надо сказать, очень ее удивил. Елена готова была к скандалу и ругани, но маман, как ни странно, была настроена вполне доброжелательно.

— Сегодня к тебе со светским визитом приедут Вольдемар, Тина и их друзья, которых они хотят тебе представить. Но ты же понимаешь, что наш особняк не в состоянии разместить много гостей, поэтому принимать своих друзей будешь в беседке. Лето теплое, не замерзнете! А для особо мерзлявых твой дед поставит в беседке мангал. Будите согреваться!

— Мама, а откуда у вас такие сведения? — с удивлением спросила Елена, понимая, что и маман, и Митрий знают намного больше обо всём, что должно сегодня произойти, чем она сама.

— Так я иду домой с покупками... Я, кстати, нашла готовые модельные платья и костюмы мужского фасона! Так, на чём я остановилась? Ах, да! В общем, у калитки встретила слугу графа Вольдемара, который доставил тебе сообщение, что сегодня вечером тот прибудет со светским визитом. Я, конечно, возмутилась: чем это его простой визит отличается от светского? Так этот слуга меня смерил таким презрительным взглядом и пояснил, что обычный визит от светского отличается тем, что светское мероприятие будет освещать журналист, который тоже будет на этом вечере. И на следующий день весь город будет знать, как прошел вечер и всякое такое! Я было хотела запретить Вольдемару приезжать, но не успела и рта открыть, как слуга заявил, что если перечисленные гости не будут приняты в моем особняке, то данное событие тоже будет освещено в журнале, в отделе светской хроники! Я же не могу позволить, чтобы мое имя полоскали в лужи грязи? Но в то же время я не в состоянии всех этих гостей принять у нас дома, так как он не настолько огромен и богат! Это со стороны особняк выглядит дорого и презентабельно, но ты же видишь, что мы с дедом и отцом из кожи вон лезем, чтобы его прилично содержать, дабы он выглядел со стороны так же, как у всех именитых граждан! Так вот, я всё думала, как же выпутаться из данной ситуации и вспомнила, как один французский журнал описывал прием на свежем воздухе. А ты чем хуже? У тебя дед с бабкой по отцовской линии практически в родстве с царской семьёй! Так что ты тоже можешь позволить себе такой прием и утрешь всем этим богачам нос! Они все равно нас уважают, но особняк — центр притяжения для них всех! Ведь сам князь королевских кровей к нашей Елене ходит в гости по-простому — через забор! Они нас еще узнают! — с этими словами маман с воодушевлением погрозила кому-то в окно. — Вот, бери новое платье, переодевайся и шуруй через забор к князю в гости! Если он к тебе ходит вот так запросто, то и ты сможешь! Иди, и пригласи его на светский вечер!

— Но, мама, это же стыдно — идти к мужчине самой!

— Тоже мне — ей стыдно! Значит, недавно она тут бегала, визжала на весь город и ей стыдно не было, а теперь, поглядите, застыдилась! Одевайся, приводи себя в порядок и иди к князю! Я хочу, чтобы сегодня в гостях у нас была особа королевской крови!

— И что мне надевать? — тихо спросила Елена.

— Ты совсем безмозглая, что ли? Конечно же, то самое платье, в котором ходила на базар! — доброе настроение у маман быстро улетучивалось, и взгляд её напоминал взор раздраженной гарпии.

— Но ведь похолодало... — пыталась запротестовать Елена, прекрасно понимая, что в платье с оголенной спиной и плечами она мгновенно замерзнет.

— Ничего, не замерзнешь! — поморщилась маман, не желая думать о том, что надо бы дать дочери хотя бы шаль, чтоб та накинула на себя. — Быстро сходишь, пригласишь, и домой.

Елена уже была при полном параде, когда в дверь постучались. Сидя у себя в комнате, она словно почувствовала, что сам дом замер от испуга. Кто мог к ним наведаться и так нагло постучаться? Быстро спустившись, Елена обнаружила, что маман разговаривает с каким-то неизвестным ей молодым человеком. Неизвестным ли? Сердце Елены бешено заколотилось: это был еще один ее друг детства. Конечно, они с ним проводили, не так много времени как с Вольдемаром, но тоже очень были дружны. Увидев спускающуюся со второго этажа Елену, он галантно поклонился. Еле сдерживая свои эмоции, Елена поприветствовала гостя едва заметным кивком, стараясь, чтобы ее лицо выражало полное безразличие.

— Как хорошо, что я застал вас обеих сразу и мне не придется объяснять два раза. Итак, позвольте представиться: я журналист газеты «Сплетни двора» Джон Ветровой, более известный под псевдонимом Ветер.

Маман слушала молодого человека с явным недоумением, которое отлично читалось у неё на лице. Она раздумывала, не выгнать ли его сразу со скандалом из дома, а то, не дай бог, вдруг он попросит ее о какой-либо услуге, что-то вроде: дайте воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде... или еще что в этом роде! Но потом её лоб наморщился, показывая, что маман что-то старается вспомнить.

— Ветровой? Ветровой... Постой, это не ты ли сын городского судьи? — с недоумением произнесла она.

— Да, я сын городского судьи, — ответил Ветер, и лицо его отразилось недовольство.

Он не любил, когда сначала вспоминали заслуги его отца, не воспринимая его самого, как человека, который тоже способен добиться подобного признания.

Маман уже с интересом смотрела на молодого человека, склонив голову набок. Губы её были поджаты, глаза прищурены в попытке просчитать возможную выгоду от знакомства с сыном судьи.

Этот взгляд Ветер хорошо знал, так как часто видел у всех тех, с кем знакомился, и на этот случай, чтобы расположить к себе семью Елены, он подготовил безупречный план действий.

— Мадам, у меня к вам есть поручение от отца! — горделиво выпрямившись, начал он.

Маман мгновенно тоже приосанилась и придала своему лицу сосредоточенное и гордое выражение.

— Не соблаговолили ли бы мужчины вашего почтенного семейства отвозить и привозить моего отца на судебные заседания, а мать — по ее дамским делам? Ведь они занимаются частным извозом, не так ли, и у вас имеются две коляски?

Маман, гордая от того, что ни у кого в округе более нет двух колясок и решившая, что подцепила на крючок большую добычу, охотно дала согласие, не посчитав нужным даже испросить согласия старого графа и своего мужа.

— Ну конечно же, в любое дня и ночи! Только пришлите посыльного с вестью, что господину судье нужна наша помощь! — голос ее звучал до того сладко, что во рту у Елены мгновенно появился приторный привкус.

Невооруженным глазом было видно, что маман заискивает перед сыном судьи.

Подобное поведение Ветер неоднократно подмечал у многих своих знакомых и в свои семнадцать лет отлично научился скрывать брезгливость, которую при этом испытывал.

— Что ж, хорошо! Будем считать, что с формальностями покончено, так что перейдем к вопросу званого вечера. Где будет проходить данное мероприятие? В какой из комнат этого дома? — и он устремил взгляд вглубь дома.

— Что вы! Какой дом, в такую чудную летнюю погоду? Вечер будет проходить во французской манере, в саду! В беседке! — гордо вскинув голову, ответила маман.

— Но вечер обещает быть прохладным, а дамы будут одеты в лёгкие бальные платья! — воскликнул Ветер, представляя, какой будет заголовок в его завтрашней статье: «Скупа до безобразия!»

— Не замерзнут! Беседку сейчас украсят большими и плотными занавесями, через плотную ткань которых не пробьётся никакой ветер! В самой беседке поставят мангалы и масляные фонари! Будет и светло и тепло! — быстро сориентировалась маман, судорожно пытаясь понять, где сейчас искать старого графа, чтобы все это выполнить.

Занавеси у нее действительно имелись — большие, длинные, сделанные из плотного и грубого льна. Они были такими плотными, что действительно никакой ветер сквозь них не проникал. От времени занавеси приобрели приятный персиковый цвет, но нарисованные на них синие васильки совсем не потускнели.

— Что ж, это звучит очень красиво! — восторженно произнес Ветер. — Мне не терпится всё увидеть! А что, Елена, вы будете на вечере в этом платье? Я знаю, что Тина и приглашенные ею на вечер леди будут в бальных нарядах! — обратился он к Елене.

Та открыла было рот, но тут же его захлопнула, так как за нее быстро ответила маман:

— Нет, конечно! Елена будет в чудесном белом бальном платье! С меховой белой накидкой!

— Что ж, это хорошо! — со смехом произнес Ветер. — А нельзя ли поинтересоваться, куда же вы, в таком случае, собрались во всем таком великолепии? Только не говорите, что так ходите дома, я в это не поверю ни за что!

— Она идет приглашать на вечер князя, по происхождению принадлежащего к правящей династии! — снова не дав и рта открыть, ответила за Елену маман.

— О, на вечере будет сам князь Базилио? Успех моей статьи будет обеспечен! Я уже вижу, как весь тираж уже до обеда раскупят! О вашей семье будет говорить весь город, и все будут желать познакомиться с вами! — хитрые карие глаза Ветра сверкнули с мнимым восхищением в предвкушении того, что он может получить от своей статьи большой гонорар.

Так как маман не давала ей вставить ни единого слова, Елене ничего не оставалась, как только стоять и слушать этот диалог и рассматривать их гостя. Ветер был чуть выше Елены, одет в безупречный и дорогой костюм-тройку чёрного цвета. Лицо его казалось будто высеченным из мрамора — резкие высокие скулы, чёткий раздвоённый подбородок... Телосложения он был среднего и не казался таким худым, как Митрий. Елена его прекрасно знала. Они, как и с Вальдемаром, так и с Митрием, были знакомы с детства, и она искренне недоумевала, отчего же нужно было разыгрывать спектакль «Знакомство». Конечно, за то время, пока Елены не было в городе, все выросли, сильно изменились. И Джон из маленького мальчика превратился в юношу с весьма колоритной и запоминающейся внешностью.

— Вы не будете так любезны сопроводить Елену к князю? Она хочет лично передать ему приглашение на вечер! Тина не дала нам возможности заранее подготовить пригласительные и разнести их! — гордо обратилась к нему маман.

— Это будет для меня большой честью, сударыня! — ответил Ветер и услужливо подставил согнутую руку Елене.

Они вместе вышли из дома и направились к дому князя, а маман, подождав немного, тоже выскочила из дома побежала искать старого графа, чтобы заставить того сделать все то, о чём она только что с живостью рассказывала Ветру, а именно — повесить занавеси и поставить мангалы.

Отойдя подальше, молодые люди дружно рассмеялись, и Джон заключил Елену в свои объятья, задержав её в них немного дольше положенного.

— Боже, как ты изменилась! Передо мною уже не маленькая пухленькая девочка, которую я знал, а очень соблазнительная девушка! — Джон с улыбкой смотрел на Елену, держа ее за руки. — И не будь я твоим другом, то непременно бы решил за тобой приударить! Ну-ка, покрутись! — с этими словами он покрутил Елену вокруг себя. — Ох, хороша, чертовка, хороша!

— Да и ты тоже изменился! Вон какой франт стал! Тебе так идет костюм-тройка! Ты просто щеголь, да и только! — краснея, парировала Елена.

— А что, князь и впрямь будет на вечере? — с самым серьезным видом спросил Джон.

— Честно, не знаю! Вот для этого мы с тобой и идем, чтобы его пригласить, — проговорила Елена, пробираясь сквозь кусты жасмина и дыру в заборе, разделяющую два имения. Джон, пробирающийся вслед за ней, вдруг вспомнил, как в детстве они вот так же играли, в этих самых кустах.

— А помнишь, как я тебе эти кусты в первый раз показал? Видишь, этот куст словно трон? Так странно — годы прошли, а он не изменился, только мы взрослее стали и уже не поместимся на этот трон.

— Помню... — с грустью в голосе произнесла Елена. Ее глаза наполнились слезами. Живя на хуторе, вдалеке от своих друзей, она чувствовала, что ей очень их не хватало, и она с тоской вспоминала о них каждый день.

— Ты когда маме представлялся... Я удивилась, а почему псевдоним именно Ветер? От сокращенной фамилии?

— Вот ты говоришь, что все помнишь, а сама забыла! Я как-то раз в детстве бегал к тебе и обратно несколько раз на дню. И так быстро бегал, что ты при всех произнесла: "Джонни, ты летаешь словно ветер!" Ты уехала, а эта фраза сократилась до одного слова — Ветер. Сначала кликать Ветром меня стали Тина и Вольдемар, а чем больше людей становилось в нашем окружении, то тем реже стали вспоминать мое настоящее имя. А когда я стал работать в журналистике, то и вовсе официально взял этот псевдоним. Так что ты, можно сказать, изобретательница моего псевдонима! — рассмеялся Джон.

Елена внимательно посмотрела на Джона и отметила, что ему очень идет псевдоним Ветер. Он и вправду был легким и воздушным, быстрым в движениях и лёгким на подъем, словно весенний ветерок. За разговорами они и не заметили, как подошли к дому князя. Поднявшись на крыльцо, Джон долго стучал в дверь, но в доме царила гробовая тишина.

— Ты уверена, что дома хоть кто-то есть? И вообще, с чего ты взяла, что князь в городе? Дом выглядит совершенно нежилым...

— Князь два дня назад сидел вместе со мной, Тиной и Вольдемаром у нас во дворе и играл на гитаре. Тина и Вольдемар могут подтвердить мои слова! — произнесла Елена, сама уже сомневаясь, что в доме кто-то может быть, но тут на втором этаже открылась балконная дверь и на лоджию вышла дородная пожилая женщина. Она строгим взглядом смерила непрошеных гостей и сурово произнесла:

— Шла бы ты к себе, девочка! Князя здесь нет!

— Как — нет?! — пыталась протестовать Елена. — Он же обещал прийти меня навестить! Это было два дня назад!

— Вот именно, это было два дня назад, но его сейчас нет! И шла бы ты отсюда, пока я собак не выпустила!

Гордо выпрямив спину и расправив плечи, приняв, как ей казалось, горделивую позу, Елена произнесла:

— Когда князь вернется, то передайте ему, пожалуйста, что в соседском имении будет званый ужин, и он приглашен.

— Ты, видимо, слов не понимаешь? Пошла отсюда, нищебродка! Ты о чем размечталась? Замуж за принца захотела? Увезли принца подальше от тебя, чтобы ты его своей наивностью не покорила снова! — если до этого женщина говорила тихо и спокойно, то тут не просто повысила голос, а в нем ясно зазвучали злые нотки.

Елена была обескуражена неприятными словами незнакомки и, сбросив с себя гордость и став обычной хуторской девочкой, произнесла:

— Во-первых, с чего вы решили, что верхом моих стремлений — выйти замуж за вашего принца? А во-вторых, почему снова? Я с князем Базилио познакомилась лишь три дня назад, а до этого и знать не знала!

Елена от злости уже почти кричала на эту женщину, но та, бросив на неё презрительный взгляд, ушла с балкона, даже не удосужившись ответить.

Все это время Ветер молчал и лишь наблюдал за перепалкой двух женщин. Видя, что Елену буквально трясет, и справедливо полагая, что это не от холода, а от гнева, он взял ее под локоток и настойчиво стал уводить той же дорогой, что они и пришли.

— Не, ты слышал? Оказывается, предел всех моих желаний — заполучить их принца!

— Согласись, на их месте я бы подумал так же. Ты стоишь под балконом в платье, верх которого почти полностью обнажает тебя, разжигая желание... Я и то себя еле сдерживаю, чтобы не повалить тебя в кусты и не взять силой! — усмехнулся Ветер.

— Снова... Это значит, что подобное было раньше? — спросила Елена, пропустив мимо ушей все слова, сказанные Ветром.

— Ты действительно ничего не помнишь? Когда вам обоим было лет по пять, князь очень был к тебе привязан. Он даже ночи переносил очень тяжело, еле дожидался дня и бежал к тебе. Из-за того, что он ночами не мог спать, и было решено увезти его подальше от тебя. Ну же, вспоминай!

В памяти Елены начала смутно всплывать картинка из далёкого-далёкого детства: вот они в песочнице...Тина, Вольдемар и... и кто это? Базилио? Двое взрослых мужчина и женщина насильно уводят его из песочницы, а тот кричит, плачет и тянет свои руки к Елене. Она же, как и двое ее друзей, стоит в полном недоумении: почему ему нельзя с ними играть? И эта седая женщина тоже тут — она кричит на Елену и грозит пальцем, тряся им у неё над головой... Из дома выбегают маман со старым графом, и вот уже седая женщина начинает браниться уже с ними, и маман тоже кричит на нее. Для маленькой Елены они обе кажутся собаками, исступлённо лающими друг на друга.

Ни слов, ни тем более смысла от всего, что происходило, Елена в то время не поняла, тем более, что сейчас прошло слишком много времени... Зато хорошо запомнилось, что старый граф, недолго думая, развернул седую женщину за плечи и дал ей пинок под зад, взмахом руки показывая, чтоб та убиралась прочь. Все это Елена тут же рассказала Ветру.

— Вот видишь! У Базилио в детстве была некая форма зависимости от тебя, которая лечилась лишь расстоянием, а зная твою семейку, нетрудно представить, что такого могли наговорить в перепалке, а тем более — дать ногой под зад двоюродной бабке принца. Удивляюсь, как это ваше семейство тогда в ссылку не отправили! — засмеялся Ветер.

— Но какая же я нищебродка? Вон, и особняк есть, и две кареты... И деда моего все уважают! — не унималась Елена.

— Каким образом вашей семье достались особняк и кареты, весь город знает. Деда твоего не уважают, а заискивают перед ним, ибо он один в этом городе работает извозчиком, который берет лишь копейки или возит вообще бесплатно! — ухмыльнулся Ветер.

— Как это — бесплатно? В чем же тогда смысл этой работы?

— Твой дед надеется, что когда-нибудь сможет получить выгоду от тех людей, которых он возил. Так сказать, натуральный обмен!

— И отчим так работает?

— Нет, отчим работает за деньги и никогда ни перед кем не заискивает! Он в этой семейке словно чужой.

За разговорам они уже не заметили, как оказались у особняка, где жила Елена, в распахнутые ворота которого въезжал кэб, которым управлял отчим, а в коляске сидела горделиво надутая маман. Едва сойдя на землю, она тут же стала руководить мужем, куда и что надо ставить. Отчим спокойно выполнял все приказания, изредка посматривая на жену и в синих глазах его, сверкавших от гнева, явственно читалось: "Как ты меня достала!"

Наблюдая за ним, Ветер произнес:

— Ангельское терпение у твоего отчима... Другой бы давно ее послал далеко и надолго!

Елена была согласна с его высказыванием.

Когда беседка была украшена занавесями и разожжен огонь в мангалах, приехала Тина, одетая в бархатное зеленое платье, полностью закрытое и с длинными обтягивающими рукавами. Она сухо поздоровалась и села в дальний угол беседки, показывая всем видом, что у неё совершенно нет настроения разговаривать. Через десять минут приехал Вольдемар — как всегда элегантно одетый, на сей раз в бежевый костюм-тройку. Рядом с ним важно вышагивал незнакомый Елене молодой человек, чопорно опирающийся на трость, при виде которой становилось ясно, что она до неприличия дорогая и стоит целое состояние. Он тоже был одет просто и вместе с тем изысканно. Ткань его костюма казалась в разы дороже, чем у костюма Вольдемара. Он был выше его на целую голову, пышные блестящие каштановые локоны незнакомца обрамляли узкое красивое лицо, с которого презрительно и холодно смотрели темно-карие глаза. Правильный красивый нос, тонкие губы... Взгляд излучал уверенность и высокомерие, а походка была такая же самоуверенная, как и взгляд. Оба молодых человека подошли к беседке.

Оба поздоровались одновременно, словно близнецы, отчего Елене стало смешно, и она усмехнулась, да так резко и громко, что нового незнакомца передернуло от ее неподобающего, по его мнению, воспитания, которое положено любой приличной девушке. Вольдемар посмотрел на нее осуждающе, но этот взгляд Елена восприняла опять по-своему. Она еще раз усмехнулась открыто и вслух, передернула плечами, словно говоря: этикету не обучена, так что принимайте меня такой, какая я есть!

— Позвольте мне представить моего друга — князя Константина, урожденного фон Борзина, — начал было Вольдемар.

Первой не выдержала Елена. Ей показалось смешным, что фамилия князя напомнила ей название собачьей породы, и она рассмеялась так звонко и громко, что заразила своим смехом и Тину, которая сидела в углу, и Джона, который старался держаться высокомерно при виде нового знакомого. Впрочем, они оба старались сдерживать смех, прикрывая рот ладонями.

Вольдемар, тоже зараженный радостным и чистым смехом подруги, было улыбнулся, но тут же вспомнил, что смеяться над другом — полнейшая бестактность, и бросил осуждающий взгляд на Елену, кивком призывая ее собраться и вести себя достойно... Мол, мне очень за тебя стыдно!

Смех Елены звенел звонко и чисто, словно серебряные колокольчики. Еле успокоившись, вытерев выступившие слёзы и переведя дух, она произнесла:

— Добро пожаловать в наше имение, граф. Мы очень вам рады.

Граф оскорбленный такой встречей, только поджал тонкие губы и хмуро кивнул в ответ. Вольдемар, чтобы хоть немного снять напряжение, торопливо произнес:

— Смотрю, мы слишком рано приехали, еще ничего не готово. Ни закусок, ни выпивки...

Елена побелела от ужаса, так как и думать забыла, что на данном мероприятии непременно должна быть еда и напитки. Она подумала в отчаянии, что маман вполне может ничего и не подать, даже воды из дома не позволит вынести, но тут доселе молчавшая Тина подала голос:

— Вольдемар, это какое-то безобразие! Елена сегодня заказала в ресторане угощения для вечеринки, но их до сих пор так и не привезли. Сам понимаешь, что Елена порой бывает очень стеснительной и поэтому не всегда может настоять на своём, так что нам с тобой придется ехать самим и выяснить, что за заминка у них произошла! — и жестами показала: мол, поехали, потом все объясню.

Тина и Вольдемар уехали, а Елена, так и не понявшая плана подруги, интуитивно всё же поняла, что та исправит создавшееся положение.

В беседке повисло напряженное молчание. Елена не знала, о чем можно поговорить с Константином, а тот был еще рассержен на её беспардонное поведение и не желал разговаривать. Чтобы немного разрядить обстановку, ситуацию в свои руки взял Ветер.

— И давно вы дружите с Вольдемаром? — спросил он у Константина.

— Давно! — сухо ответил тот.

— Сколько лет? — поддержала Елена разговор. — Вот мы с Вольдемаром знакомы с самого детства, а вы?

— А мы шесть лет! И это шесть лет непрерывного общения! — злобно ответил Константин.

— Странно, но Вольдемар никогда не рассказывал о вас...

— Когда же он вам должен был обо мне рассказать, вы ведь в этом городе не проживаете, и в последний раз видели его бог знает сколько лет назад. И, насколько я осведомлен, вы никогда не состояли с ним в переписке, чтобы быть в курсе его жизни здесь. Вы всего лишь знакомая, которую с трудом можно назвать другом.

От таких слов Елена заметно расстроилась, но решила не думать об этом сейчас, а подумать завтра, и как ни в чем не бывало продолжила разговор.

— Скажите, а откуда у вас столько гордости? Из-за вашего титула? Или вас так воспитали?

— Мой титул не позволяет мне фамильярно общаться с кем бы то ни было! — брезгливо произнес князь.

— Да что вы говорите? Меня окружают и графы, и князья, но впервые я вижу такого высокомерного зазнайку, — усмехнулась Елена. — Проще надо быть, и люди к вам потянутся!

— А мне не нужно, чтобы ко мне тянулись люди! — парировал князь.

— Так зачем вы тогда сюда пришли?

— Я особо и не хотел, но Вольдемар убедил, что вы мне понравитесь, говорил, что тут будет весело. Вижу теперь, что он ошибался во всех своих предположениях. Но я обещал ему остаться здесь до конца вечера, и я сдержу свое обещание. И, как бы мне ни было неприятно общение с вами, я всё же постараюсь быть, как говорят подобные вам, милым и пушистым.

Джон нервно курил, не встревая в разговор. Ему не нравилась интонация, с которой князь говорил с Еленой, но и Елена была не права, отвечая грубо и резко, провоцируя князя на открытый конфликт.

Примерно через час вернулись Вольдемар с Тиной, которые привезли с собой много закусок и выпивки, и мужчинам пришлось таскать все самим. В роли грузчика пришлось поработать даже князю Константину. Впрочем, он перенёс это испытание стойко, однако поджал губы, показывая, что это ему всё не по душе. Вольдемар же молчал и делал вид, что не замечает недовольство друга.

Вместе с Вольдемаром и Тиной прибыла новая гостья, но в суете, что поднялась при переноске угощений, ее никто не представил, и она молча сидела, наблюдая за передвижениями. Елена подошла к Тине и шепнула на ухо:

— А это кто? И как ее зовут?

— Это моя кузина, Тася, — передернув плечами, недовольно сказала Тина.

— Кузина? Сестра, что ли? По какой линии? — услышав перешёптывание подруг, включился в диалог Ветер.

— Фу, тоже мне, сестра! Забудь, что я сказала! Притащила ее на свою голову... — злобно шепнула Тина, кивнув на Тасю.

Это была юная девушка с испуганными глазами молодой газели, одетая в скромное и простое платье из льна, украшенное такими же простыми самодельными кружевами, словно и не принадлежавшая к знатному роду Тины. Волосы её были цвета промокшей соломы и убраны и зачесаны так, что полностью открывали шею. Но, как бы они хорошо не были зачесаны, несколько упрямых завитушек выпрыгнули из тугой прически и задорно поблескивали в свете ламп.

— Сделай милость, не общайся с ней! Ей тогда станет скучно, и она уедет сама, — обратилась Тина к Елене, но у той, как говорится, мгновенно проснулся бес противоречия, и она решила окружить Тасю всем возможным ей гостеприимством и нежностью.

— Привет, я Елена! — сказала она, подходя к девушке, и протянула ей совершенно по-мужски руку. — А ты Тася? Будем знакомы, рада тебя видеть!

Тина, изменившись в лице, недовольно сморщила нос и, раздраженно отвернувшись, отошла к одиноко сидящему князю Константину. Тот признал в Тине ровню, приосанился и стал разговаривать с ней непринужденно, позволяя себе иногда даже посмеиваться.

Образовалось как бы две компании: в одной были Елена, Вольдемар, Ветер и Тася, которые проводили время весело и непринужденно — они смеялись, вспоминая те дни, что они проводили вместе в детстве, поглощали напитки и угощения. Константин же и Тина сидели отдельно от прочих и то и дело недовольно поглядывали на первую компанию, показывая всем видом, что совершенно не одобряют их поведения. Где-то в девять вечера в беседку вошел Митрий со своей спутницей и, так как компания уже изрядно выпила спиртного, их приветствовали громкими радостными выкриками.

— Познакомьтесь, это Яна. Ее семья снимает этаж в моем особняке. У нее семья военная и в этом году откомандирована в наш город. У Яны нет совсем знакомых, и я позволил себе привести ее на этот вечер! — весело и задорно произнес Митрий.

Яна была девушкой очень худощавого телосложения, с роскошными каштановыми волосами и большими карими глазами, одетая в платье, сшитое по последней парижской моде. Всей своей хрупкостью и изнеженностью она напоминала Елене фарфоровую куклу из тех, что стояли в витринах дорогих магазинов. Казалось, дотронься — и она разобьется. Яна легко вписалась в компанию. Она с удовольствием ела все, что предлагали, громко смеялась, рассказывала о долгих путешествиях по необъятной родине, но от шампанского наотрез отказывалась. Мужчины очень много курили — подобно паровозам, но для этого отходили в сторону от девочек. Тогда становилось немножко грустно, и Елена, Яна и Тася звали их обратно к себе. Во время перекуров Константин тоже покидал Тину, присоединяясь к компании мужчин, но она всё же упорно не подходила к девочкам, не желая никакого общения с кузиной.

Елена делала вид, что не замечает сердитости Тины. Тася делала вид, что ее это не касается, а новенькая, Яна, сочла, что в этой компании все так заведено, и поэтому не обращала особого внимания. Когда пробило одиннадцать ночи, князь Константин уехал домой, прихватив Тину, которой было по пути с ним, и Вольдемар расслабился. Он прилег на скамейку, положив голову на колени Елены, отчего та сначала напряглась от неожиданности, но внушив себе, что ничего такого здесь нет, расслабилась. Вечер проходил мило и непринуждённо, беседы были неспешные, веселые, иногда друзья пересказывали друг другу какие-то научные статьи, которые кто-то и где-то прочитал. Елена словно была центром, этакой маленькой вселенной или солнцем, вокруг которого собрались ее планеты — друзья.

Занавеси плавно покачивались от слабого ветра. Вечер, хоть и был прохладным, но друзья не страдали от этого, так как их согревало тепло мангалов. В воздухе витали запахи жасмина и свежей листвы. Елена хотела, чтобы этот чудесный вечер никогда не заканчивался, ведь рядом с ней были ее любимые друзья, по которым она так сильно скучала, проводя долгие грустные вечера на хуторе. Даже то, что Тина не хотела общаться из-за того, что тут присутствовала Тася, даже то, что она уехала вместе с князем Константином, который невзлюбил её с первого взгляда, не испортило Елене общего впечатления об вечере. Она вглядывалась в лица друзей и думала, как же ей будет всех их не хватать. Она еще не уехала, но уже бесконечно по ним скучала! Брутальный Ветер... Смешной Митрий... Милый и родной Вольдемар... Простая и настоящая Тася... Красивая и поэтому похожая куклу Яна...

Елена глубоко и печально вздохнула, чем привлекла всеобщее внимание. Лежа на ее коленях, Вальдемар спросил:

— Ты чего так печально вздыхаешь, ведь вроде все хорошо. Всем весело!

— Я по вам так сильно буду скучать... — печально произнесла Елена.

— Ты чего? Мы ведь еще здесь! Впереди еще три месяца лета! Лето только началось, и ты еще не уехала! А потом через год опять будет лето! И ты приедешь, и снова все вместе будем сидеть в вашей беседке. Не вижу смысла скучать заранее! — поучительно сказал Ветер.

— Я всё равно скучаю уже сейчас по вам всем! Даже не по тому следующему лету, а потому, что года через три всем нам будет по двадцать лет. Яна уедет с родителями в другие города. Вольдемар поступит и выучится на врача. Тася выйдет замуж и будет очень сильно занята в своей новой семье. А Митрий и вовсе не захочет со мной общаться...

— С чего ты это взяла? Ты что, обладаешь даром предвидения? — спросил Ветер.

— Не знаю, но почему-то я так вижу! Я чувствую так! И мне от этого так грустно, так одиноко! Милые мои, как же я вас сильно люблю! Как же я по вам уже скучаю, хоть вы сейчас и со мной!

— А где буду я, по-твоему, что будет со мной?

— Ты станешь очень влиятельным человеком и только один раз, пройдя мимо, отнесешься ко мне по-прежнему. В следующую же нашу встречу сделаешь вид, что не знаешь меня.

— А я-то почему с тобой не захочу вообще общаться? — спросил Митрий.

— Ты меня просто будешь ненавидеть... — грустно произнесла Елена, из глаз которой уже катились слезы.

Она не могла их сдерживать, и они всё лились и лились, словно кто-то в ее душе открыл краник отчаяния.

— Что же ты такого натворишь, чтобы я тебя возненавидел? — возмущался Митрий.

— Не знаю! Просто не знаю! — плакала Елена. — Но знаю, что я уже скучаю по вам! Сильно!

Вольдемар, подняв голову с колен Елены, сел рядом и обнял её:

— Обещаю, где бы ты ни была, ты всегда будешь чувствовать мою поддержку!

Яна и Тася только ошарашенно смотрели на происходящее, не вступая в разговор. Они были в шоке от происходящего и восприняли слова Елены как пророчество.

— Хватит хандры! — весело произнес Митрий и, взяв гитару, которую привез с собой Вольдемар, запел. Он пел песню за песней. В одной повествовалось о нелегкой судьбе солдата, которого не дождалась девушка. В другой — о том, как тоскует мать из-за того, что её сын погиб на войне. А под конец спел еще романс о любви и верности.

Слезы закончились сами, как только Елена отвлеклась, слушая голос Митрия, который показался ей очень чудесным. Было в нем что-то такое, что отличало его исполнение от исполнения Вольдемара. Голос Митрия был светлым и звонким, переливчатым, словно хрустальный водопад, мягко обволакивая такой нежностью, что слезы сразу высохли.

— Я и не знала, что ты умеешь петь! — восхитилась Елена.

— Я не умею петь, я умею играть на гитаре! — весело ответил Митрий.

— Но ты же сейчас пел! — возразила ему Тася.

— Я старательно попадал в ноты, только и всего, а голоса-то у меня нет. Меня брат научил слышать ноты, а вот голос развить так и не могу, — объяснял Митрий. — Брат у меня окончил музыкальную консерваторию, у него идеальный слух, вот он и научил меня слышать ноты.

Разошлись все далеко за полночь. Уже лежа в постели, Елена всё вспоминала голос Митрия, который нежными переливами звучал в ее голове. Ее одолевала печаль, что такого чудесного вечера больше никогда не повторится. Эта грусть ее мучила, и наконец, не выдержав, Елена зарыдала. Проплакала она почти до рассвета и только с наступлением рассвета, обессиленная от слез, уснула.

Но спать ей предстояло недолго, так как в комнату, словно фурия, ворвалась маман.

— Проститутка! Вертихвостка!

И одновременно с извергаемыми ругательствами на сонную, ничего не понимающую Елену посыпались тумаки и пощёчины. Разбуженная таким варварским способом Елена вскочила с кровати и пыталась убежать от маман, но та схватила дочь за руку и дернула так, что та упала обратно на кровать.

Удары продолжали сыпаться на нее один за другим, перемежаемые нецензурными оскорблениями и только когда силы начали покидать её, маман перестала бить Елену.

Та рыдала от боли и обиды. Она честно не понимала, чем не угодила матери. Ведь именно с ее разрешения был организован светский вечер, и на этом вечере она не сделала ничего такого предосудительного, что испортило ее репутацию. Или Ветер написал ужасную статью о ней и этом вечере?

— Чтоб через пять минут была внизу! И оденься по-домашнему. Я тебя, тварь такую, буду учить хозяйству, а то ты на своем хуторе ничему не научена! А здесь одни мужики на уме! — с этими словами маман, явно получившая от всего этого заряд бодрости, вышла из комнаты.

Избитая, всхлипывающая от боли и обиды Елена еще долго пыталась понять, чем заслужила гнев маман. Посмотрев на часы, она ужаснулась тому, что сейчас только пять часов утра. Она легла в три, до этого долго плакала от тоски по друзьям, а теперь от того, что была незаслуженно избита. Почему маман не могла спокойно с ней поговорить? Неужели было обязательно ее бить?!

В доме не чувствовалась присутствия старого князя и отчима, которые явно уехали из дома еще раньше. Елена заметила закономерность того, что дед и отчим никогда не бывают дома в те моменты, когда маман бодрствует.

Наскоро одевшись и умывшись, Елена посмотрела в зеркало, в котором отразилось юное и красивое лицо, усыпанное веснушками, на котором читалась усталость, подчёркнутая следами слез.

Спустившись на первый этаж, Елена обнаружила там маман, мирно попивавшую чай.

— Садись, жри! — пригласила она дочь к столу. — А то скажут еще, что не кормлю тебя! Вон какая тощая приехала от бабки!

Елена конечно присела за стол и тоже стала пить чай, но еда не лезла ей в горло и слезы то и дело предательски прорывались наружу. Внезапно из груди Елены вырвался вздох обиды, и маман наотмашь ударила её по щеке.

— Вот тварь, даже спокойно поесть не дает! — она раздраженно встала с табурета так, что тот упал на пол, а на столе расплескался чай. — Вот, посмотри, что ты натворила! Убирай теперь за собой!!!

— Да при чем здесь я?! — закричала сквозь слезы на Елена. — Ты сама расплескала на стол чай!

— Тварь неблагодарная! Я ее кормлю! Содержу! Обуваю! Одеваю! Сколько всего дорогого накупила, а она на меня голос повышает! А она матери перечит! Вот правильно люди говорят, что ты там, на хуторе, ни к чему не приучена! Ржешь на весь город словно кобыла! Одни мужики вокруг нее! Вот Тина — само совершенство! Сидела, смотрела на тебя, дуру, как ты там жопой вертела! Князь Константин даже побрезговал с тобой общаться! Проститутка!

— Да, хорошего же ты мнения о своей крови! Может, я и не обучена тонким манерам жеманства и обмана, как Тина, но смеюсь я от души! И говорю открыто — прямо в глаза и честно! А если ты так переживаешь, что сильно на меня потратилась, предоставь мне счет на мое содержание! Я все оплачу!

— И чем же ты оплатишь, скажи на милость?

— Как только закону институт благородных девиц, пойду работать гувернанткой. И выплачу все затраты на меня!

— Ха, выплатит она! Да тебе этого жалования на жизнь не хватит! Прибежишь с голоду ко мне на поклон: "Мама помоги, дохну от голода!" Да и к тому же ты мне должна и за рождение, сколько денег я на тебя потратила, на детскую одежду!

— Во-первых, хоть от голода пухнуть буду, а у тебя ни гроша не попрошу! Во-вторых, я тебя не просила меня рожать! А в-третьих, пока я росла, меня содержал отец и все деньги, что ты тратила, давал он! И я не минуты не жалею, что не росла с тобой и меня воспитала бабушка, та же самая, что и тебя воспитывала! Так что нечего меня постоянно попрекать тем, что я ни к чему не приучена!

— Меня не твоя бабка воспитала, а прабабка! И не смей мне указывать, что я не так воспитана!

— Да, у нас семья матрешек! Одна родила другую, а воспитывала третья! — кричала на мать Елена сквозь слезы.

Не зная, что и возразить, маман влепила Елене еще одну пощечину. На этом диалог и завершился. Маман в бешенстве придумывала достойный ответ, а Елена, держась за щеку, рыдала.

Убравшись на столе, маман велела ей:

— Пошли, буду учить тебя стирать.

Елена, всхлипывая, пошла за ней в прачечную, на полу которой, куда бы не упал глаз, стояли тазы — малые, большие, средние, железные, деревянные, большие лохани, которые все были заполнены бельем.

Каждую вещь маман стирала в трех мыльных водах, далее шло полоскание этой одной вещи в трех тазах чистой воды. Хорошо хоть, что в этом доме был водопровод и слив воды, иначе Елене пришлось бы бесконечно таскать воду.

— Зачем так много лить воды? — спросила Елена.

— Меня так учила стирать твоя прабабка, а я учу тебя!

— Так прабабка стирала вещи в речке! В городских условиях можно же постирать и поскромнее, не так тратя воду!

— Будет еще яйцо курицу учить! Вот роди свою дочь, и посмотрим, чему ты ее научишь!

В конце концов они перестирали все вещи, которых насчиталось двадцать тазов. Елене показалось это диким: зачем в одном тазике держать одно постельное белье, в другом другое, если можно их положить в один таз, тем более что они одного цвета?

Далее началось перетаскивание тазиков на улицу, в специально отведенное место для сушки белья, где на столбах были протянуты семь веревок — один за другим, один за другим.

Белье маман вешала, распределяя его по цвету и размеру. Каждый раз, подавая Елене тазик с какой-либо вещью, она орала на весь двор, что та повесила её не на ту веревку! Не так! Верхом вниз! А это низом вверх! А это полотенце поперек! И если с верхом и низом, Елена хоть понимала логику, но почему повесить полотенце вертикально нельзя, а можно только горизонтально, этого она понять никак не могла. Таких дней под символом: "Учу тебя стирать и вешать белье!" в последующем было не счесть, пока в один прекрасный день Елена не заметила вот что...

Столбы с привязанными к ним бельевыми веревками находились почти вплотную с кустарником-изгородью, отделявшим их имение от имения князя Базилио. Каждую пару дней из княжеского дома выходила старая прачка, чтобы развесить выстиранное белье. Именно в эти дни маман старалась развесить белье с таким изяществом и старанием, словно оно было не полотенцами, простынями, скатертями и так далее, а редчайшими картинами, выставленными в художественной галерее. Эту её мысль подтвердил и случай, который случился с маман через неделю после того, как она избила Елену.

Утро этого дня началось точно так же, как и все прочие, когда маман с криками и бранью будила Елену в пять часов утра. Далее она старательно делала вид, что особо не торопится вешать белье, но движения её были напористыми и нервными. Водя в прачечную, Елена удивилась вслух:

— О, маман, у вас закончилось грязное белье? Вы уже все перестирали? Всего пять тазов!

— Действительно, этого слишком мало... Неси постельное белье из бельевой! — почесав нос, тут же скомандовала маман. Елена послушно выполнила приказание, не особо задумываясь над ним. Ну, подумаешь, зачем-то оно понадобилось...

Но тут маман повела себя очень странно. Она замочила совершенно чистое постельное белье в воде, потом вытащила и старательно отжала.

— Зачем? — изумилась Елена.

— А чтобы эта выскочка не подумала, что я лентяйка!

— Кто? Прачка князя? У вас, что, соревнование? Что ты ей хочешь доказать? Не все ли тебе равно, что она о тебе думает, ведь вы не общаетесь! Ведь она даже не смотрит на тебя, когда вешает белье!

— Тебе только кажется, что не смотрит! — фыркнула было маман, но осеклась и злобно бросила: — И вообще, не твое собачье дело! Я ни с кем не соревнуюсь! И у меня и без того самое чистое белье в округе! Не чета этой профессиональной прачке!

— Ну, если ты не с кем не соревнуешься, тогда, быть может, мы пойдем и попьём чаю? — лукаво спросила Елена. Чтоб скрыть то, что она и в самом деле соревнуется, а не просто стирает, маман пришлось согласиться, тем более, что она считала, что в такую ветреную погоду прачка князя развешивать белье рано не выйдет... А уж чай попить можно и быстро!

Елена пила чай нарочито медленно, а маман сидела нервная и дёрганая, то и дело выглядывая в окно, из которого были видны бельевые веревки... И тут она заметила, что прачка князя выносит таз и начинает развешивать белье! Оттолкнув от себя чашку, маман крикнула:

— Хватай тазы, беги и быстро вешай! Если не повесишь бельё хоть из одного таза раньше нее, я тебе устрою!

И сама побежала в прачечную. Так как тазов с бельём было двадцать штук, перетаскивать их пришлось довольно долго, но маман успела развесить все вещи до того, как соседская прачка закончила развешивать хоть один таз. После чего, гордо посмотрев на плоды труда своего, она гордо обернулась к прачке: мол, смотри, каково — больше, чем у тебя, и намного чище! Впрочем, та даже и не посмотрела в сторону соперницы. По выражению же лица маман можно было понять, что она выиграла соревнование по стирке, хотя оппонент, по мнению Елены, не только не участвовал в этом, а скорее всего, даже и не подозревал, что у них тут проходит своеобразная Олимпиада...

Дни проходили за днями, и каждый из них, казалось, делился на две половины: в одной рано утром вывешивали кучи постиранного белья, а во второй она встречалась с Вольдемаром, Ветром, Тиной и Митрием. Сидя в беседке, они проводили время за тихими неспешными разговорами, молодые люди по очереди пели песни под гитары... но в один из таких дней Тина внезапно спросила:

— Елена, а не хотела бы ты прогуляться по набережной? Там прогуливается немало своеобразного люда и, как говорится, можно и себя показать, и других посмотреть!

Елена не успела, что-либо сказать, как из дома вышла маман, которая поспешила к компании молодых людей.

— Елена, доченька моя любимая, — запела она очень приторным голосом, который обычно не предвещал ничего хорошего. — Я пришла сказать, что ухожу по делам, а так как у нас белье сушится на веревках и надо следить, чтоб во двор не забрались воры, поэтому прошу — не покидай двор, пока я не приду!

Она явно подслушивала все разговоры, подумалось Елене, вот ведь злыдня! Но деваться было некуда, и компания осталась сидеть в беседке. Так продолжалось целую неделю: едва только кто-нибудь из друзей Елены говорил, что неплохо было бы пойти прогуляться, скажем, в парке или на набережной, как тут же появлялась маман с каким-нибудь заданием, и все послушно выполняли роли служебно-сторожевых собак. Конечно, это совсем не огорчало молодых людей, так как они вполне весело проводили время и за разговорами, но вот однажды Тина лукаво произнесла:

— А вы не заметили, что маман приходит ровно через час, чтобы проверить, на месте ли Елена? Придёт, проверит и тут же уходит. И ей совершенно не важно, высохло ли белье или нет — главное, чтобы Елена не покидала усадьбу! Ты, подруга, будто в золотой клетке находишься! Неужели ты этого не замечаешь?

Все согласно закивали и Елена, задумавшись, тоже согласилась с Тиной. Да, она одета в самые дорогие вещи, на ней меха и бриллианты, однако никогда не выходила из дома одна или просто так, прогуляться, а только вместе с маман. Возможно, если бы друзья не приходили к ней, она бы давно заметила это, но с друзьями Елена была так счастлива, что и клетка казалась раем.

— А что можно сделать? Маман не отпустит, а я не могу нарушить ее правила… — и Елена замолчала.

— Она тебя бьет! — продолжил Митрий.

— С чего ты решил? — вяло возразила она, но тут вмешался Вольдемар. Он взял лицо Елены в свои ладони, повернул его к себе и, глядя в глаза, серьёзно произнёс:

— Мы не настолько слепы, чтоб не увидеть отпечатка ладони на твоем лице, — и он бережно погладил ее по щеке.

— Но мы не имеем права вмешиваться в дела семейные, я узнавал у своего отца. Законы у нас такие, что рукоприкладство по отношению к детям называется домашним обучением! — сказал Ветер.

Елена еле сдерживала слезы. Судорожно вздохнув, она тихо вымолвила:

— Спасибо, что вы со мной, мои любимые... Я и правда не выдержала бы это лето без вас!

— На то мы и друзья, чтобы быть рядом, когда кому-то плохо! — с ехидством произнесла Тина.

И весь вечер Вольдемар, чтобы отвлечь Елену от грустных мыслей, что её одолевали, пел под гитару её самые любимые песни.

Засыпала Елена тревожно, инстинктивно готовясь к новому утру и тяжелому пробуждению, которое, как вы понимаете, вскоре не заставило себя долго ждать. Маман разбудила дочь в своём излюбленном репертуаре — ором и бранью, после чего последовал быстрый лёгкий завтрак, а за ним — этого следовало ожидать! — шла изрядно надоевшая процедура стирки и вывешивания белья, ставшая своеобразным ритуалом.

И в это же утро маман решила научить Елену варить суп. Взяв десятилитровую кастрюлю, она засунула туда совсем не маленького гуся, который занял практически все пространство этой объемной кастрюли, так что места для воды было только литра три, не более. По мере того, как вода начинала выкипать, маман тут же подливала туда ещё пол-литра, и всё начиналось сначала.

Заглядывая в кастрюлю, Елена чувствовала, что её начинает подташнивать, ибо жира в бульоне было столько, что он больше напоминал шурпу, чем диетический суп. Когда гусь был готов, маман вытащила его, удивившись тому, что в кастрюле почти не осталось воды. Явно не знакома с законом Архимеда, подумала Елена, сглотнув подступивший к горлу комок отвращения.

Долили ещё воды и разбавили шурпу, а затем в кастрюлю полетели десять больших картофелин, а вслед за ними огромная миска макарон.

— А не стоило ли подождать, когда сварится картошка? Ведь макароны расползутся кашей, пока картофель сварится! — робко спросила Елена.

— Твое дело обосраться и стоять! — злобно прошипела маман. — Ещё будет она меня учить, как надо суп варить! Яйцо ты еще, так что не учи курицу!

Елена передернула плечами, представив, что за супчик в итоге получится.

— А пока варится картошка и макароны, пойдём мыть полы, чтобы не терять времени даром! — скомандовала маман.

Сказано — сделано. Оставив суп довариваться, они ушли в гостиную и там, взяв полное ведро воды, маман одним взмахом вылила его на паркет, после чего стала возить тряпкой из стороны в сторону, разгоняя воду к стенам.

Елена смотрела на всё это безобразие и думала, когда же она начнет собирать воду с паркета? Но этого не произошло. Мытье пола заняло почти два часа. Маман гоняла воду по комнате до тех пор, пока дерево паркета немного не впитало воду... но не всю, так что оставшаяся влага распределилась по всему паркету тонкой водяной плёнкой. Удовлетворившись проделанной работой, она произнесла:

— Вот как надо мыть полы! Меня этому твой отец научил!

Все эти два часа она рассказывала, как ужасно ей жилось на хуторе, как она познакомилось с отцом Елены, как в муках родила Елену и что она, Елена, даже не думает быть благодарной за все те страдания, что ей пришлось перенести.

Елена слушала молча, наблюдая с сожалением за тем, как маман буквально губит прекрасный паркет. Она прожила на хуторе достаточно, чтобы знать, во что превращается дерево от переизбытка. Но, как говорится, хозяин — барин! Делай, что тебе нравится, твой же дом, твой паркет!

Часов в пятнадцать пополудни в доме появился отчим, нарушив привычное для Елены ощущение, что отца всегда не было дома.

— Что у нас есть покушать? — спросил он, садясь за стол.

Маман с гордостью подала суп и отчим, с трудом проглотив одну лишь ложку, скривился так, словно это был не суп, а помои.

— Кто это приготовил? Это же есть невозможно! Один жир! Макароны словно слизь, а картофель словно состоит из жира! — сказал он, сердито смотря на жену.

— Это всё Елена! Вот видишь, какая она неприспособленная? — торопливо произнесла маман. — Я ее хочу учить, а она такая упрямая: только бы в беседке с друзьями сидеть! Ничего дома делать не хочет!

Отчим вскинул бровь, удивленно посмотрев на Елену, а потом перевел взгляд на жену. Поняв, что она врет, и не желая нарываться на скандал, ибо знал, что его дражайшая половина их очень любит, он решил подыграть ей, попутно подумав, что потом непременно извинится перед дочерью.

— Да, дочка кулинария — это не твое! Даже близко чтобы к плите не подходила! Запрещаю!

— Как это — запрещаешь? — возмутилась было маман. — А... а как мне ее учить готовить?

— А зачем ей уметь готовить, если она выйдет за мужчину королевских кровей и у нее будет много поваров и слуг? — и он озорно подмигнул дочери, которая хотела было обидеться на отца, но заметив, что он весело подмигивает, сразу поняла, что он в курсе, кто готовил суп.

Маман же, довольная тем, что выкрутилась из ситуации, даже не заметила переглядывания родных.

— Что ж, дочка, нам ничего не остается, как сходить на рынок и купить готовых пирогов и запеченных куриц. Собирайся! И оденься поскромнее, я не хочу себя чувствовать кучером при богатой даме.

— Ой, тогда ей просто ничего не останется, как идти в том, что она носит дома! — фыркнула маман, смерив Елену, на которой было простое хлопчатобумажное сероватое платье, презрительным взглядом.

— Ну, вот и отлично! Хоть будем смотреться, как отец и дочь! — грозно сказал отчим, сурово посмотрев на маман.

Едва только выйдя из дома, они наткнулись на Вольдемара, как всегда, роскошно одетого — костюм-тройка из сероватой с искрой материи, белоснежная рубашка, галстук в тон костюму скреплён алмазной булавкой, туфли начищены так, что от них отскакивали шаловливые солнечные зайчики... Просто принц, да и только, подумала Елена, немного застыдившись своего затрапезного вида. После совместных приветствий отец ласково спросил молодого человека:

— Вольдемар, вот ты мне скажи, а кто вчера пел под гитару? — при этих словах Вольдемар, горделиво расправив плечи, едва было открыл рот, чтобы признаться в том, что это он лично музицировал, как отец, лукаво усмехнувшись, продолжил. — Казалось, что где-то коту яйца дверью прижали!

При этих словах Вольдемар, заметно расстроившись, сник и, словно обиженный ягнёнок, проблеял:

— Это яа-а-а пел...

У отца, который явно думал, что пел кто-то другой и совсем не хотел обидеть Вольдемара, вытянулось лицо. Было заметно, что он относился к нему хорошо, и, чтобы разрядить неловкую ситуацию, произнес:

— Ох, как ты красиво пел, как старался! Прямо соловей! Ах да, дочка, а не сходить ли вам с Вольдемаром прогуляться по набережной?

— Но, папа, мы собирались на базар за продуктами! — начала было спорить Елена.

— К тому же маман не разрешает Елене гулять по городу! — продолжил Вольдемар, который всё еще был под впечатлением от слов отчима Елены и раздумывал, как ему относиться к высказыванию о кошке — как к оскорблению или недоразумению и поэтому неосознанно вмешался в их домашние проблемы.

— Как это — не разрешает? В смысле? — гневно отреагировал отчим.

— Ну, она оставляет Елену в имении под предлогом охранять вещи...

— Хорошо, я поговорю с матерью, — сквозь зубы процедил отец. — Иди и гуляй, вот мой приказ! Вольдемар, могу ли я быть спокоен, зная, что моя дочь находится под твоей защитой? Чтобы ты ее увел и ты же ее привел!

Вольдемар, на которого внезапно свалился груз ответственности за Елену, лишь молча кивнул. К этому новому статусу телохранителя он был явно не готов.

После этих слов все трое разошлись в разные стороны: отец на базар, а молодые люди направились в сторону набережной. Маман, которая всего этого разговора не слышала, была уверена, что муж отправил восвояси непрошеного гостя, а сам с дочерью пошел на базар, и была очень удивлена, что муж вернулся один, без ее разрешения позволив Елене гулять там, где той заблагорассудится. Она было хотела начать скандал и, повысив голос, спросила:

— Почему ты разрешил Елене выйти за пределы двора без моего ведома?

— Да, ты права на все сто процентов! — кивнул отчим. — Знаешь, иду и думаю: "А че это я мать не спросил?" Потом прихожу на базар, и что я там слышу?

— Что ты слышишь?

— Да бабки базарные говорят, что наша Елена — дикарка, и что ее привезли не с хутора, где люди знают правила хорошего тона, а из камышей! И знаешь, почему они так считают?

— Почему?

— Потому что, говорят, мать её постоянно держит дома, лишь разрешая выходить в беседку, что во дворе, а навещать позволяют только самым близким друзьям — тем, которые плохого о Елене никому не расскажут. Но они-то, эти базарные бабки, знают, что Елена дикая, вот поэтому ее в город и не пускают. Позора семья боится! Мать-то Елену совсем не воспитывала, а воспитывали ее камышовые кошки! Вот что я услышал и так обрадовался, что с радости разрешил ей пойти на набережную погулять! Пусть хоть знают, что она не дикая!

— Да-да... — нараспев протянула маман, не веря своим ушам и не понимая, как ей реагировать на сказанное.

С одной стороны она и верила, и не верила словам мужа, а с другой стороны была в ужасе оттого, что Елена вышла из дома в таком простом платье. Как же можно покорить возможных кандидатов на её руку в таком простом наряде? Ну, ничего, в следующий раз она ее разоденет в пух и прах! Все ахнут от того, что она может себе позволить купить для дочери! А там, глядишь, и сам великий князь обратит на нее внимание! И вот она, маман, уже сидит в удобном плетеном кресле и пьёт кофе, а вокруг нее снуют ее внуки королевских кровей и слуги…

Но тут из этих грёз своим покашливанием её грубо выдернул кучер-муж, и она раздраженно заорала во весь дом:

— И все равно — без моего разрешения ты не смел ее выпускать из имения! Это моя дочь! Моя собственность!

Отчим остолбенело на нее уставился, однако растерянность прошла уже через минуту, и его львиный рык прозвучал так, что затряслись все стекла:

— Знай свое место, женщина! Не смей мной командовать! И попробуй только оспорить мое решение!

Тут уже остолбенела маман, захлопав совиными глазами и открывая рот, словно рыба. Ей хотелось сказать что-то в свою защиту, но все правильные слова вылетели прочь из головы, и они уставились друг на друга так, словно играли в злобные гляделки. Не выдержав сурового взгляда мужа и не найдя ничего лучшего, она спокойно произнесла:

— Ну, что там ты купил на базаре? Ужинать-то будем?

— Накрывай на стол! — спокойно ответил ей муж.

Тем временем Вольдемар и Елена отправились не на набережную, в фаэтоне доехали до старого парка, в самом центре которого находился чудесный маленький пруд, заросший по краям лилиями, по зеркальной глади которого неторопливо плавала парочка белоснежных лебедей и несколько весьма милых уточек. Сам парк привёл Елену в настоящий восторг — аккуратно высаженные давным-давно вдоль аллей деревья пышно распустили свои кроны над дорожками, и даже в проливной дождь там можно было спокойно гулять, не боясь промокнуть. На полянках были разбиты аккуратные клумбы, усаженные самыми разнообразными цветами — видимо, с таким расчётом, чтобы они цвели не переставая и радовали взгляды прогуливающихся яркостью своих лепестков и приятным ароматом.

Вольдемар привел Елену на аттракцион под названием "Лодочки". Это были деревянные качели в виде лодочек, в которых надо было стоять, крепко держась за поручни, а чтобы привести их в движение, приходилось старательно приседать и подниматься по очереди. Елене казалось, что она взлетает выше ели, что для неё нет никаких преград, что у этих качелей есть крылья, и они с Вольдемаром летят, летят, летят!

Вверх-вниз, вверх-вниз... Сердце замирало, голова легонько кружилась, перед глазами мелькали деревья, небо и до боли знакомый лик друга детства. Всегда изысканно одетый, русые волосы зачесаны по моде на левую сторону, голубые глаза, милая задорная улыбка... Елена в упор смотрела на Вольдемара, отчего тому стало как-то не по себе.

— Ты чего так смотришь? — наконец не выдержал он.

— Когда ты успел вырасти? — спросила его Елена. — Ведь только вчера ты был маленьким мальчиком, с которым я играла в прятки во дворе и называла своим мышонком...

Она моргнула, и по её щеке предательски скатилась одинокая слеза.

— Ты просто много лет меня не видела... Если бы мы росли рядом, это бы не бросалось в глаза так сильно. И что, я сильно изменился? — задорно спросил Вольдемар.

— Очень. Раньше ты был маленьким мышонком, а теперь передо мною красивый юный джентльмен! — серьезно ответила на Елена. Она смотрела на него и думала: а не влюбляюсь ли я в друга детства?

Она пыталась понять все плюсы и минусы того, что будет, если все же она влюбится в Вольдемара. Плюс: Вольдемар никогда её не обидит. У него прекрасные манеры, он хорошо воспитан... Но вдруг это не любовь, а лишь влюбленность, и эти отношения дальше встреч не продвинутся, не приведут к свадьбе, после которой они бы жили долго и счастливо? Что тогда? У Елены был невесёлый пример матери, которая встречалась с её отцом шесть лет. Потом была свадьба, а после свадьбы ее мать еле выдержала три года брака и потом сбежала от него в этот город. Ведь только после свадьбы она поняла, что совсем не любит отца Елены. И что в таком случае останется, ненависть? Елена представила себе, как будет ненавидеть Вольдемара всю свою жизнь, как ненавидит маман отца Елены, и от этого её передернуло. Нет, не этого она бы хотела. Если уж и выбирать, то эту нежную и добрую дружбу, а не вечную ненависть. Значит, мысли о том, что можно влюбиться в Вольдемара, нужно гнать прочь.

Спускаясь с лодочки, Вольдемар галантно подал руку Елене, а после не отпустил ее. Елена на миг замерла, но руку не отдернула, продолжив идти рядом с другом. Он шли молча и каждый думал об одном и том же: стоит ли им влюбляться друг в друга?

Парк был небольшим и очень старым. Из деревьев в нём в основном были старые дубы, на ветках которых, то тут, то там шустро прыгали рыженькие, как язычки пламени, белки. Залюбовавшись ими, Елена практически забыла, что идет, держась за руку Вольдемара. Он же шел, тоже ничего не осознавая. Казалось, все так и должно быть — два друга детства идут вместе, что тут предосудительного? А со стороны, вероятно, казалось, что это прогуливается влюбленная парочка. Хорошо, хоть посетителей в парке не было, кроме этих двоих.

"Хорошо, хоть Тины нет здесь, а то на смех нас бы подняла. А то еще хуже, потребовала объяснений, — подумал Вольдемар. — А я и сам-то толком ещё не пойму, что же испытываю к Елене..."

— А почему ты меня перестала называть мышонком? — спросил он вслух.

— О, ты заметил? — засмущалась Елена, выдернула свою руку из его руки, поправила платье и волосы и опять сунула пальчики в его ладонь. — Когда ты в первый раз пришел, то я увидела перед собой взрослого молодого человека, и у меня не повернулся язык, чтобы так тебя называть. Знаешь, как-то не хочется унижать твое достоинство перед другими этим прозвищем!

— Жаль, ведь мне так этого не хватает, — чуть слышно ответил Вольдемар. — Детство так быстро закончилось!

— Я тоже жалею об упущенном времени, что я столько лет была вдалеке от тебя и Тины. Я так сильно скучала... Когда за окном были осень, зима, весна, то еще не так сильно тосковала, ведь почти всё свободное время отнимала учеба, и я была погружена в занятия. А вот когда наступало лето, тогда тоска меня съедала полностью, и сердце рвалось к вам, ведь всякий раз я представляла, как и во что мы бы играли, и как бы нам было весело... Но вот прошли годы. Мы выросли, и теперь нам нельзя играть и бегать, как в детстве — статус не позволяет! — глаза Елены были полны слез.

Вольдемар обнял Елену за плечи, подумав, что та вот-вот разрыдается. Ему и самому не хватало их троицы. Конечно, с отъездом Елены он не переставал общаться с Тиной, но это общение было совсем иное, не такое теплое, как если бы с ними была Елена, которая являлась их связующим звеном...

Они стояли на тропинке посередине парка, держа друг друга в объятьях, и даже дубы еле слышно шелестели своими листьями, словно боясь нарушить этот светлый романтический момент... Но в этот момент вдалеке зазвучал стук каблучков, и молодые люди, вырванные этим звуком из оцепенения, отпрянули друг от друга. И вовремя. К ним приближалась разозленная Тина, синее бархатное платье которой развевалось так, что было видно — девушку переполнял гнев.

— Ах вот они где, а я их по всему городу ищу! Приехала к тебе, Елена, домой, а твой отчим говорит, что вы на набережной должны быть! Я всю набережную пешком обошла — их нигде нет!

— И как ты нас нашла? — сердито спросил Вольдемар.

— Я просто начала думать, где же еще Елене понравится быть, кроме родного двора? И решила, что только в старом парке! Тут все, как она любит: листочки, цветочки, лепесточки, уточки и белочки! — из-за своей злости Тина не услышала раздражения в голосе Вольдемара. — Вы почему меня с собой не позвали?

— У нас спонтанно получилось, сами не ожидали, что сюда приедем, — повела плечами Елена.

Ей было невдомек, отчего Тина так сердится, и она списала это на то, что та тоже соскучилась по их троице.

Чуть успокоившись и отдышавшись, Тина спросила:

— И как вы тут развлекаетесь?

— Мы катались на лодочках! — весело и громко ответила Елена, захлопав в ладони. — Хочешь, повторим с тобою?

Настроение Тины улучшилось, она схватила Елену под руку и потащила за собой по направлению к качелям, а расстроенный Вольдемар шел позади, сердясь, что их миг единения был так грубо нарушен. И какой черт притащил Тину сюда, думал он.

Они подошли к лодочкам, и только было собрались втроём разместиться в них, как их ждало разочарование — как оказалось, качаться втроем нельзя, это нарушало технику безопасности. Друзья отошли в сторонку и стали спорить, кто и с кем будет качаться первым.

— Я уже каталась! Значит, Тина будет качаться с Вольдемаром! — привела веский аргумент Елена.

— Я и особо не хотела... — проворчала Тина, неохотно залезая в лодочку.

— А тебя никто сюда и не звал, — подавая руку, чтобы помочь, практически в ухо шепнул ей Вольдемар.

Раскачивая качели, Тина недоуменно переводила взгляд с Елены на Вольдемара и обратно, размышляя над тем, что же между ними происходит. И тут ее осенило: ну конечно, романтичная обстановка вокруг, они влюбляются друг в друга... Как, однако, вовремя она появилась, теперь-то ни за что не оставит их наедине! Ишь что задумала, деревенщина неотёсанная, за графа хочешь выйти замуж?! Не бывать этому! Хоть и ей, Тине, Вольдемар совсем и не нужен, но и Елене он не достанется!

— Я устала! — капризным тоном пропела она. — Я слезаю!

— Но мы даже еще не раскачали как следует качели! — возмутился Вольдемар. — Что ж... Тогда подожди, я остановлю, и ты спустишься.

— Не нужно останавливать, скорость небольшая, я и так спрыгну. А вот Елена пусть запрыгивает... или страшно? — подначивала она Елену.

— Нет! — приняла Елена вызов, и девушки поменялись местами.

Домой все шли вместе, но каждый думал только о своём: Елена была переполнена радостью от того, что два ее самых любимых друга с нею рядом... Тина обдумывала план мести за то, что за ее спиною, возможно, зарождаются взаимные чувства... Вольдемар мучился, раздумывая о том, что с ним происходит... Неужели он влюбляется?

У дома Елены их троицу встретил Митрий, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу. На нем был костюм курсанта военного училища, но только без опознавательных знаков. Это говорило о том, что костюм носят, как простую одежду и что носящий его на самом деле не является курсантом.

— Я еле вас дождался!

— А зачем ты нас ждал? — прищурившись, спросила Тина.

— Я хотел с вами прогуляться. Думал, что вы еще не выходили из усадьбы.

— Мы уже нагулялись! Вот, привезли Елену домой.

— Ну, время же ранее, всего-то восемь часов вечера... Может, хоть в беседке посидим?

— Ой, а я бы посидела! Так не хочется домой заходить, там маман еще не спит... — печально произнесла Елена.

— Ну, вот и отлично, тебе Митрий будет компанией, — усмехнулась Тина. — А меня Вольдемар отвезет домой, я ж за вами через весь город пешком шла, устала сильно.

Вольдемар молча и без лишних разговоров жестом указал Тине: прошу садиться! Так же молча поклонился Елене и Митрию и подал руку Тине, чтобы та смогла сесть в коляску.

Домой они ехали молча, так как Тину душила злость, а Вольдемар просто не знал что сказать. И только у дома Тины он произнес:

— Давай сделаем вид, что все как прежде — ради Елены...

Тина сверкнула темно-карими глазами, в которых горел злобный огонёк, и нехотя кивнула:

— Да, ради Елены!

Друзья уехали, и с ними исчезло то напряжение, что возникло при появлении Тины. Сейчас рядом с Еленой был позитивный и словно светящийся изнутри радостью Митрий. Он восторженно рассказывал разные смешные истории из своей жизни, постепенно заполняя своим присутствием все мысли Елены.

Засыпала Елена с полным сознанием того, что если уж и влюбляться в кого, то только не в Вольдемара.

"Вольдемар мой друг, мой брат, моя защита от внешнего мира. Вольдемар — мой мышонок.

Он — мое детство, которое у меня было украдено..."

Это утро началось точно так же, как и все предыдущие, словно в её жизни наступил нескончаемый день бурундука — вновь словесные раскаты грома на весь дом вместо пожелания доброго утра. И вновь в шесть часов утра дома не было уже ни старого графа, ни отчима... Елена начала понимать, что родственники старались сбежать из этого ада еще до того, как маман проснется, а приходили домой лишь только после того, как маман засыпала. И их можно было прекрасно понять, потому что ни один нормальный человек долгого присутствия маман рядом с собой выдержать не мог…

К несчастью для Елены, маман совершенно искренне считала, что просто обязана приучить дочь вести хозяйство именно так, как она сама ведёт его, потому что полагала, что только этот метод управления домашними делами правилен и непреложен. Попутно она не забывала внушать ей, что рано или поздно Елена выйдет замуж, непременно за состоятельного человека, и что в таком случае вести хозяйство ей не потребуется — для этого любящий супруг наймет экономку, домработницу, кухарку и так далее... Не захочет же он, чтобы его обожаемая супруга сама крутилась на кухне, портя работой белые ручки?!

Вечерами уставшая от бесконечных поучений Елена с друзьями сидели в беседке, выбирались на набережную или в новый парк — в общем, дни проходили один за другим, повторяясь словно под копирку...

Вольдемар и Митрий пели под гитару, Тина была сама доброта и душка... Иногда эту компанию посещали Ветер и Константин, и тогда вся их компания вела милые задушевные беседы.

И каждый вечер, засыпая в своей постели, Елена была счастлива, что ее окружают именно такие люди — добрые, умные, спокойные...

Это утро начиналось так же, как и предыдущие — так же, под гром голоса маман, был подъем, так же мылись полы... вернее, выливалось ведро воды, которая размазывалась до тех пор, пока не впитывалась в дерево, стиралось и развешивалось белье...

И вот надо же было такому случиться, что именно во время развешивания белья — "священного" действия для маман, в беседке появились Вольдемар с гитарой под мышкой, Митрий и Тина.

Сказать что маман была взбешена — это значило ничего не сказать, но выгнать компанию со двора она не посмела, а только грубым голосом оповестила на весь двор:

— Елену не отпущу до тех пор, пока она все дела мне не поможет переделать! Это у вас, белоручек, служанок полный дом, а мне помогать некому, ясно?

Неизвестно, чего маман хотела добиться этими словами. Может, думала унизить и оскорбить: мол, вот какая я хлопотливая — аки пчёлка небесная, а все прочие только и делают, что лежат пузьями кверху и в потолок поплёвывают, но нужного эффекта не вышло, потому что Тина лишь ухмыльнулась и ответила:

— Можете и не торопиться, мы подождем.

Однако настроение маман было испорчено, ибо она совсем не хотела, чтобы во время обучения тому, как надо правильно вещать белье, были незваные зрители, и поэтому, повесив два полотенца под пристальным и немного насмешливым взглядом Тины, она зашипела на Елену:

— Иди, кулёма, переодевайся да уводи поскорее своих друзей в парк — прочь с глаз моих! Нечего им тут меня взглядами сверлить!

Как маман ни старалась говорить это тише, Тина всё же прекрасно расслышала то, что она говорила, и задорно рассмеялась, очень довольная своей выходкой.

Елена торопливо переоделась в легкое белое хлопчатобумажное платье, которое было ей почти до самых щиколоток, а сверху, на плечах, держалось на широких бретельках, которые плавно переходили в воланы, прикрывавшие предплечья. Декольте платья было средним — не совсем глубоким, но и не сказать, чтобы маленьким.

Торопливо выйдя из тёмного и душного дома и подойдя к друзьям, она предложила им пойти в парк, но Тина неожиданно бурно отреагировала на это предложение:

— А мы не собираемся никуда идти... Нам и здесь хорошо... правда?

Елена растерялась: спорить с Тиной ей совсем не хотелось, но и ослушаться приказа маман она боялась, так что она просто замерла, не зная, что и делать. Митрий перехватил её растерянный взгляд и, сложив два и два, а именно — противостояние Тины и маман, неожиданно предложил:

— А действительно, чего это мы здесь постоянно сидим? Так и всё лето просидеть можно! Вот что, друзья мои, пошли-ка в парк. Там, говорят, установили новые аттракционы — "лодочки" и "детки в клетке"... Чего здесь киснуть?!

— Фу-у, не люблю эти лодочки... — капризно протянула Тина, но Вольдемар горячо поддержал Митрия:

— Действительно сидим здесь, словно канарейки в золотой клетке, надоело! Не хочешь с нами идти, так оставайся здесь!

С этими словами он встал со скамейки, галантно подставил Елене руку, изящно согнутую в локте, та приняла предложение и, подхватив Вольдемара под локоть и не обращая внимания на вытянувшуюся физиономию Тины, парочка неторопливо двинулась к выходу.

Тина была взбешена его поступком, однако больше всего ее злила мысль о том, что весь мир стал крутиться вокруг Елены, едва та только приехала: Елена хочет в парк — значит, все идут в парк. Елену маман не отпускает со двора — значит, все сидят и развлекают эту рыжую деревенщину! Да Вольдемар рядом с ней становится совсем другим — слишком деликатным, слишком обходительным... Того и гляди, ещё чуть-чуть — и влюбится по уши!

Из этих не слишком весёлых, а даже злых размышлений ее вывел голос Митрия, который тоже галантно подал руку, приглашая быть его спутницей.

Так они и прошли весь путь до парка — впереди Вольдемар с Еленой, а позади, шагах в десяти, хмурая Тина и Митрий.

Елена, даже и не подозревая, какие мрачные и недобрые мысли сейчас терзают её подругу, как ни в чём не бывало о чем-то оживленно и восторженно рассказывала, оживлённо при этом жестикулируя.

Тина же шла мрачнее тучи. Никакого желания развлекаться рядом с Еленой у неё не было, и она раздумывала, под каким же уважительным предлогом можно было бы покинуть их компанию так, чтобы никто и не заподозрил, что она отчаянно злится и... ревнует!

Митрий шел позади и исподтишка любовался Еленой, размышляя, что бы такого придумать, чтобы занять место Вольдемара. И почему идея предложить ей свою руку не пришла ему в голову так поздно, думал он... Сейчас шли бы рядышком, и Елена смотрела бы вот так же, радостно и доверчиво, на него, Митрия, весело о чем-то рассказывала, смеялась...

А Вольдемар же в этот момент думал о том, как бы ему не влюбиться в Елену... и чтобы она, не дай бог, не расценила его жест как некое особое к ней отношение! А Елена... Елена же не думала ни о чем, а просто испытывала бесконечное чувство по-детски чистой радости от того, что Тина и Вольдемар с ней рядом, ведь она так по ним скучала!

 

Митрий отвел друзей в самую дальнюю часть парка, где кроны деревьев практически не пропускали солнечный свет, отчего казалось, что лес словно заволокло серой дымкой, которая погружала душу в тоску и холод. От одного этого зрелища Елене стало как-то не по себе..

— Как здесь зябко... Зачем ты нас сюда привел? — тоненько, словно маленький испуганный ребенок, спросила она.

— Здесь и находится аттракцион "Детки в клетке"! — весело откликнулся Митрий, размашисто поправив пышную челку, зачесанную направо и блеснув синими, как ясное небо, глазами. Сегодня он был одет в просторную, словно с чужого плеча, белую рубашку с манжетами-воланами, в черные классические брюки и кожаные туфли, начищенные до такого блеска, что в них отражалась листва деревьев.

Елена невольно залюбовалась им. Ей очень импонировал его характер, завораживали его неторопливые и в то же время уверенные движения... Вот он вроде бы просто взял и поправил челку... Но как он это сделал — Элегантно и грациозно, словно принц из сказки! А эта белоснежная рубашка, расстегнутая у ворота на три пуговицы, словно борющаяся со всеми запретами скромности... Да, надо признать, что было в нём нечто неотразимо притягательное, отчего хотелось смотреть и смотреть, не отводя взгляда...

Компания прошла ещё немного и остановилась... Перед ними возвышалось странное сооружение, состоявшее из спаянных между собой металлических труб, к которым крепилась железная каркасная кабина. Стены кабины были обтянуты железными прутьями, хитро переплетенных между собой так, что они складывались в узор в виде ромбов. Сооружение создавало странное впечатление того, что аттракцион одновременно был и громоздко тяжелым, но в то же время воздушно-легким... Такую конструкцию Елена видела в первый раз, и с одной стороны ей было страшновато от одной только мысли о том, что Митрий сейчас предложит прокатиться на этом невиданном ею доселе чуде, а с другой — она очень боялась предстать перед Тиной дикой простушкой и поэтому твёрдо решила не показывать своего страха перед той, кого упорно продолжала считать подругой, хотя... обоюдная ли у них дружба? Поняв, что она колеблется, Тина не преминула ехидно уколоть девушку и со смешком произнесла:

— Митя, ну ты и нашёл, куда привести нас! Не видишь разве, что Елена жутко трусит? Вон, вся аж гусиными мурашками покрылась! Её бы надо отвести на аттракцион "Маленькие пони", вот там ей самое место — и забавно, и не страшно!

Обида в душе Елены мгновенно взяла верх над страхом, и она, гордо вскинув голову, парировала:

— И ничего я не боюсь! Митя, показывай, как этой клеткой пользоваться?

— Ну, тут особо ничего мудреного нет... Те же самые лодочки, на которых мы не раз катались, всего-то и нужно, что присесть и встать, присесть и встать... А потом, когда клетка наберет скорость, она уже сама перевернется на триста шестьдесят градусов.

— Ну, видишь, ничего особо сложного нет — те же лодочки, что ты и любишь, только немного другие! — поддразнивала Елену Тина, но та её уже и не слушала, а с помощью заботливо подавшего руку Митрия уже входила в клетку, в которой оказались поручни, которые шли от пола до потолка и за которые, как объяснил Митрий, надобно крепко держаться.

— И основной упор нужно делать на ноги, то есть стоять как вкопанная, — с улыбкой заглядывая в глаза Елене, произнес Митрий.

От тёплого взгляда его синих глаз Елене стало почему-то неловко, и она торопливо отвернулась, не в силах более выдержать их небесную синеву. Ей казалось, что еще секунда — и из ее глаз польются слезы, как это бывает, когда смотришь на солнце...

Сначала они расположились к клетке так: Вольдемар и Тина, Митрий и Елена, но Митрий быстро понял, что, как бы ему ни приятно было соприкасаться с телом Елены хоть и на мимолетное мгновенье, однако он пропустит все ее впечатления от этого аттракциона, а этого ему совершенно не хотелось.

— Нет, так дело не пойдет... Тина, ты иди ко мне, а Елена пусть встанет в пару с Вольдемаром.

— Это ещё почему? Мне не хочется... — попыталась возразить Тина, скорчив недовольную мину, но Митрий стоял на своём:

— Елене будет спокойнее с Вольдемаром, она ему больше доверяет, чем мне. Мы же не хотим, чтоб ей стало плохо сразу же после первого круга?

Тине пришлось скрепя сердце согласиться, потому что она живо представила, как будет возмущаться и злиться на нее маман Елены, когда узнает, что её дочурке было дурно и что она, пардон, испортила недавно купленное в весьма дорогом магазине платье... Да никакая ревность не стоила того выноса мозгов, которое её, Тину, ожидает! И, подчинившись, она поменялась с Еленой местами.

Так как клетка была тесная, молодым людям пришлось встать позади своих спутниц, как бы прикрывая и одновременно обнимая их со спины. После того, как все были готовы, смотритель аттракциона закрыл клетку на ключ, отошёл в сторону и молодые люди начали по очереди приседать — сначала приседали Тина и Митрий, потом Вольдемар и Елена. Поначалу всё происходящее напоминало катание на лодочке: было весело, и Елена, взвизгивая, смеялась от восторга, но когда клетка набрала скорость и поднялась на высоту перекладины, на которой держалась, Митрий крикнул:

— Граф, держи Елену покрепче! Елена, а ты упирайся ногами и держись со всей силы руками... И смотри на меня, только прямо в глаза!

Елена лишь успела почувствовать, как Вольдемар обхватил ее талию одной рукой, крепко ухватилась руками за поручни и тут клетка с огромной скоростью сделала кувырок и устремилась вниз.

Душа Елены ушла в пятки, и если бы не сильные объятья Вольдемара, она возможно бы потеряла сознание, но Митрий, не давая ей опомниться, уже кричал:

— Не останавливаемся, продолжаем приседать! И раз, и два, и три! Елена, держись!

И клетка еще раз сделала оборот на триста шестьдесят градусов.

— И раз! И два! И три! — командовал Митрий.

Каждый раз, при обороте клетки вокруг своей оси, Елена смотрела на Митрия, синие глаза которого сияли подобно бездонным озёрам и казалось, что ещё немного — и она в них утонет... Рубашка развевалась на ветру, русые волосы растрепались...

Каждый раз, когда клетка взмывала вверх, Елена смеялась словно сумасшедшая, а когда опускалась — испуганно пищала, оглушая всех вокруг.

Первой такого напряжения не выдержала Тина, ведь ее так морально не поддерживали, как Елену. И уж тем более никто не обнимал крепко за талию. Не выдержав, она, словно обезумев, стала рваться из клетки, крича:

— Выпустите меня, хватит! Я больше не могу!

Смотритель аттракциона тут же подбежал к клетке, нажал на какой-то рычаг, и клетка стала потихоньку сбавлять обороты... Вот она уже не взлетала выше опор, к которым была прикреплена, а стала спокойно раскачиваться, подобно обычным качелям-лодочкам — туда-сюда, туда-сюда...

Елена быстро приходила в себя, и вот ей уже казалось, что не так уж все было и страшно, а даже жаль, что так мало покатались. Когда, наконец, клетка совсем остановилась, она вышла из неё, опираясь на руку Митрия — раскрасневшаяся и разгоряченная.

— Ух, вот это да! Я никогда ещё не испытывала подобного ощущения — и восторг, и страх одновременно! — пылая разрумянившимися щеками, восторгалась Елена, все еще не отпуская руку Митрия, словно боясь упасть. А Митрий и не отдергивал свою руку, желая, чтоб это мгновение длилось как можно дольше.

Практически зеленая, Тина ещё больше обозлилась, так как ей совсем было не до щенячьих восторгов Елены. У неё и без того окончательно было испорчено настроение, а тут еще и перепады давления от невыносимого аттракциона, довольная до невозможности Елена... и Вольдемар, который обнимал ту за талию. Бесило абсолютно все!

Вольдемар же тоже вышел из клетки каким-то подавленным. Конечно, счастливый смех Елены на какое-то время заразил его своей искренностью, и он даже смеялся вместе с ней. Но в то же время он видел полный любви взгляд Митрия, когда тот исподтишка посматривал на Елену... А заодно и взгляд Тины, полной ненависти. Всё это было так сложно и так не вовремя, что Вольдемар даже не знал, как ему теперь быть и как ко всему относиться?

Да, дружба между ним и Тиной началась ещё в детстве, как, впрочем, и с Митрием. И с Еленой тоже. Отчего же в нем теперь боролись ревность и странное спокойствие?

Немного отдохнув и посовещавшись, компания решила, что аттракционов на сегодня предостаточно и пора бы вернуться в графские владения.

Вольдемар хозяйским движением поправил на плече Елены бретельку, отчего по-прежнему зеленоватое личико Тины искривилось так, словно она куснула лимон.

Домой все шли какие-то отстранённые друг от друга... Вольдемар сдерживал своё недовольство другом, а Митрий не решался взять все в свои руки, видя, как Вольдемар реагирует на его попытки приблизиться к Елене.

Позади брела обозлённая на вся и всех Тина, размышляющая, что же ей сделать такого, чтобы Вольдемар наконец переключил своё внимание только на нее одну, позабыв про Елену... И тут ее взгляд упал на Митрия! О, так вот ведь он, желанный выход из абсолютно невыносимой ситуации — прямо перед носом! Митрий! Надо сделать так, чтобы Елена по уши влюбилась в Митрия! Тогда она перестанет цепляться за Вольдемара и... И все будут спокойны и счастливы. Во всяком случае, она сама точно!

"Митрий-то, в принципе, как я посмотрю, совсем и не против отношений с Еленой. Вон, как на нее смотрит! Но он такой нерешительный, а до этой наивной дурочки никак не дойдёт, что она ему нравится! Их надо просто подтолкнуть друг к другу! Но вот как же это сделать? Просто поговорить с Митрием, сказать напрямик: "Будь смелее! Ведь только смелым покоряются моря!"? Это неплохой вариант, но вот что будет с Вольдемаром? Вдруг он взбунтуется, станет отговаривать Елену от необдуманного увлечения? Возможно, что так оно и будет. Нет, надо всё придумать так, чтобы он сам, своими руками, подтолкнул Елену к Митрию. Надо обставить так, чтобы он сам ее отдал другу — так сказать, благословил бы этот союз! А эта провинциальная дурочка поверит всему, что скажет Вольдемар, ведь по-другому быть и не может! Она так безоговорочно доверяет ему, что иногда кажется: протяни Вольдемар ей чашку с ядом — проглотит без лишних слов и сомнений!

Тина мысленно усмехнулась, найдя решение мучившей её проблемы. Осталось только обдумать, как сделать так, чтобы планы обрели реальность...

Елена оглянулась и, перехватив недобрый взгляд жгучих карих глаз Тины, зябко передёрнула плечами, так ей стало не по себе. Что это с Тиной творится, подумала она, почему её подруга смотрит с такой нескрываемой ненавистью? Она тихонечко, на ушко, спросила об этом Вольдемара, и тот, на краткий миг обернувшись, так же тихо ответил:

— Она ревнует меня к тебе.

— Ревнует? — глаза Елены недоумевающе расширились, так она была удивлена этими словами. — Как можно ревновать? Ведь мы все просто друзья, не так ли? Или между вами есть романтические отношения, а я об этом не знаю? О боже! Какая я глупая! Она ведь тебя любит! И я даже этого не заметила! Я не поняла! Я так была поглощена своими ощущениями, счастьем от встречи с вами, что ничего не замечала! А ведь Тина и правда очень сильно реагирует, когда я рядом с тобой! О боже, конечно, это ревность!

— Да, это ревность, милая Елена! Но не от того, что между нами романтические отношения, а от того, что я свое внимание дарю не только ей, но и тебе! Тина привыкла быть единственной девушкой в моем окружении, вот она и ревнует. А что до романтики, то совершенно уверен, что как мужчина я не интересую Тину.

— Бог мой, да как же тогда она может тебя ревновать? Ведь я скоро уеду! У меня остался всего один месяц для общения с вами, и я не уверена, что на следующее лето приеду вновь! Мне просто непонятно, как можно ревновать меня к тому, к кому я отношусь лишь как к другу! Как к брату! Как к лучшему человеку на свете! Да, вот так я отношусь к тебе! Я не хочу даже думать о том, что когда ты влюбишься в какую-нибудь девушку и женишься на ней, то перестанешь быть мне другом! Перестанешь со мной общаться!

— Ну, у тебя и фантазия! Ты так далеко смотришь? — начал было Вольдемар, удивившись словам Елены.

— Нет, подожди! Раз мы начали об этом говорить, то выслушай меня, пожалуйста! Ты для меня самый лучший друг! Мой мышонок! И любую девушку, что окажется рядом с тобой, я приму с удовольствием! Я не буду ревновать, даже если это будет Тина! Да что я говорю! Я стану невероятно счастлива, если два моих лучших друга будут вместе! Это так обидно, что она ревнует тебя ко мне... Я непременно должна с ней поговорить! — и Елена сделала было шаг к Тине, но Вольдемар схватил её за руку:

— Стой, я сам с ней поговорю! Потом! Один на один!

Елена послушалась, уже начиная понимать, что для такой сложной беседы ей не найти сразу нужных слов, а испортить всё ещё больше можно очень легко. И к тому же она безоговорочно верила Вольдемару. Верила, что он сможет всё исправить.

Остаток вечера они провели в саду старого графа. Вольдемар и Митрий играли на гитаре и пели романсы. Елена сидела, крепко обняв Тину, отчего последней казалось, что та пиявкой присосалась к ней. Однако она терпела — ради Вольдемара, ведь часом ранее, взяв под локоток, тот прошептал Тине на ухо:

— Будь самой добротой по отношению к Елене, ради меня! — и так холодно и зло посмотрел в глаза Тине, что ту пробрала дрожь...

Потому-то весь вечер она и была так слащаво мила и снисходительна, только поэтому и терпела "телячьи нежности" Елены.

Разошлись друзья глубоко за полночь. Вольдемар галантно предложил Тине отвезти ее домой, на что та тоже очень вежливо и чопорно согласилась.

Митрию же надо было только пролезть сквозь кусты жасмина, и готово — он уже в своем имении.

Елена осталась совершенно одна в беседке, наслаждаясь прохладным ветерком летнего вечера... Вот где-то неподалеку застрекотал кузнечик... Бархатно-синее небо было прозрачным, а звезды светили так ярко и были так близко, что казалось — протяни только руку, и дотронешься до их колючего сияния.

Хоть и было совсем поздно, а Елена порядком озябла, ей совсем не хотелось идти домой. Что ждало её завтра? Опять ругань? Опять многочисленные оскорбления и нравоучения? Или, что того хуже, маман опять ее изобьет?

Радовало лишь, что рядом были Вольдемар и Тина. И только ради них она оставалась в этом городе, терпя издевательства маман! А еще Митрий…..

Эти мысли прервала тень, отделившаяся от дома и направляющаяся в беседку.

Это был отчим. Он молча сел рядом с дочерью, молча накинул на ее плечи свой теплый кардиган и так же молча протянул пирожок. Согревшись, Елена мигом вспомнила, что она с утра ничего не ела, и вмиг пробудившееся чувство голода жестоко скрутило её внутренности.

Отчим сидел молча, словно понимая, что не нужно разрушать волшебство вечера и только когда Елена доела пирожок, встал и протянул ей руку:

— Ты не можешь прятаться от маман в палисаднике все время. Все же спать надо в постели! Пошли, доча, домой!

Елена поняла, что отец тоже был несчастен в этом доме. И ее подозрение о том что он уходит очень рано и приходит очень поздно только потому, чтобы только не встречаться с маман, подтвердились.

"Но я-то потом уеду в свою тихую гавань, а ему придётся здесь остаться и жить! Как он это все терпит?"

Вслух же она спросила:

— Почему ты от нее не уйдешь?

Отец обнял дочь за плечи, прижав к себе:

— И бросить тебя наедине с ней? Она же на тебе тогда всю злость выместит!

 

Засыпала Елена тяжело. В голову назойливо лезли мысли о том, что сказал Вольдемар о Тине и о том, как сильно поменялось поведение Тины после того, как с ней тет-а-тет поговорил Вольдемар. И о тяжелых отношениях отчима и маман, которые убивали друг в друге последние крупицы любви и нежности, она тоже думала. И о Митрии… О синеве его глаз, об обворожительно бархатном голосе…

О боже, прочь! Гнать его образ из головы и сердца! Только не в него! В него точно нельзя влюбляться! Маман будет против! Она никогда не разрешит такого брака!

И, снедаемая этими тревожными мыслями, Елена заснула.

Что день грядущий нам готовит?

Да ничего нового, по-видимому… Опять пробуждение под крики и брань маман, потом унизительное умывание под ее же присмотром. И ведь она же даже не старалась скрыть того, что ненавидит Елену, у нее на лице это прямо написано! Такое брезгливое выражение, словно ей приходилось заботиться о какой-нибудь мерзкой болотной твари, а не о родной дочери... Потом уже сидевшая в печёнках стирка белья.

В этот день Елена поняла, что сделала правильный выбор, когда уехала жить к бабушке. Да, там из развлечений было только чтение книг, к которому ее приохотила подруга-соседка Натали... Однако лучше жить в глуши, чем в постоянном унижении! Если кто-нибудь думает иначе, то ему просто не "посчастливилось" иметь подобных родственников...

Ритуал "постирай белье и развесь его раньше, чем соседская прачка", маман исполнила на "отлично", чем осталась весьма довольна.

Оглянувшись вокруг, она обнаружила, что дел по дому не осталось, и присутствие Елены в доме её сразу же начало раздражать — пользы от девчонки на данный момент уже нет, а сама девчонка теперь будет мозолить глаза своим присутствием... Нет, это не дело!

— Иди, погуляй, что ли, — брезгливо обратилась она к дочери. — А то уедешь на хутор, будешь там бабке жаловаться, что мать совсем тебя никуда не отпускала, а только работать по дому заставляла. Иди пробздись! — и ее нос еще больше согнулся крючком, вмиг напомнив нос бабы Яги.

— Можно, я лучше почитаю у себя в комнате, у тебя такая большая библиотека, там так много интересных книг... — начала было Елена умоляющим тоном, но в планы маман вовсе не входило то, что девчонка будет сидеть дома, пусть даже и в своей комнате, и она раздражённо сказала:

— Нет, ну ей совершенно невозможно угодить: то домой не загонишь, то из дома не выгонишь! — при этих словах голос маман практически перешел на истеричный визг. — Иди гуляй! Живо!!!

После такого недвусмысленного приказа Елена мигом сообразила, что еще немного — и от властных уговоров маман перейдет к боевым действиям в виде тычков и смачных оплеух, поэтому, решив не испытывать судьбу, неохотно подчинилась. Но вместо того, чтобы сразу выйти из дома, он сделала робкий шаг по направлению к стеллажу с книгами, решив, что если и сидеть в беседке в одиночестве, то хотя бы с книгой.

— Ты куда?! — практически заорала на весь дом маман и перегородила дорогу.

— Можно, я хоть книгу возьму? Посижу и почитаю в беседке... — попыталась объяснить Елена, не понимая, почему маман так реагирует на ее вполне безобидное движение. — Мне скучно просто так сидеть в беседке, а из друзей сейчас дома никого нет, никто пока не приехал...

Маман смерила Елену с ног до головы взглядом, в котором не чувствовалось ни капли любви.

— Идиотка! Лето на дворе, а она, видите ли, читать вздумала! Упертая, как баран! Скучно тебе? Друзья не приехали? Иди, вон с дурачком Митькой хоть пообщайся! Он парень хоть и дебильный, но в отличие от тебя городской! Хоть посмотришь, как себя надо в приличном обществе вести!

— Ты разрешаешь мне с ним... общаться? — немного ехидно спросила Елена, быстро сообразив, что просто необходимо выбить из маман официальное разрешение на это общение и, в случае чего, применить его как аргумент.

— А какое из моих слов тебе не понятно? — уходя от прямого ответа и злясь еще больше, ответила маман.

— Но, помнится, ты мне говорила, что он и его семья не ровня нашей семье, что общаться с сыном простой торговки ниже нашего достоинства... А тут ты сама посылаешь меня к нему! И не будет ли это неприличным, что молодая девушка сама пришла к молодому человеку? — подтрунивала над маман Елена.

Маман, не почувствовав иронии и ноток смеха в голосе Елены, налилась пурпуром как хороший помидор и прошипела:

— Да какой он молодой человек, дурында! Он ещё совсем ребенок! А если ты такая тупая, то объясню еще раз! Да, я разрешаю тебе с ним общаться! И разрешаю к нему ходить! Ой, подумаешь — девка прошмыгнула через живую изгородь к соседям! Тоже мне, позор! Никто из хороших людей и не узнает, что ты с ним общаешься! А эти твои шалопаи Тина и Вольдемар с ним тоже дружат, так что они и не удивятся ничему. И вообще, мне на их поганое мнение насрать!

С этими словами маман, приняв воистину королевское величие, отвернулась от Елены и ушла к себе в комнату.

Итак, Елена добилась главного: официальное разрешение общаться с Митрием было ею получено. Она отлично знала маман. Если той кто-то не понравился, то надо непременно ждать запрета на общение с этим человеком. И поэтому ей было крайне необходимо заручиться "светлейшим" разрешением.

С этими хитрыми мыслишками она безо всякого зазрения совести пролезла через живую изгородь в соседнее имение и постучала в дверь особняка Митрия.

Дверь ей открыла маленькая сгорбившаяся седовласая старушка, с живыми не по годам глазками.

— Ты к кому, дитя? — с интересом разглядывая посетительницу, тихим голоском спросила она.

От ее внимательных и пронизывающих насквозь глаз Елена поежилась, мысленно отругав себя за то, что для такого посещения одела облегающее зеленое платье с глубоким декольте, а рыжие волосы собрала в простой конский хвост.

— Здравствуйте... — наконец поздоровалась она. Кто бы ни открыл дверь, всё равно надо быть вежливой, подумала она. — Я Елена — ваша соседка... Я пришла к Митрию... Можно его позвать?

— Ну, я так и подумала, — усмехнулась старушка и продолжила: — А чего его звать? Вон поднимайся на второй этаж, комната направо первая его, а я слишком стара, чтобы туда-сюда бегать.

С этими словами она развернулась и ушла вглубь дома.

Елена пару минут колебалась. С одной стороны, она получила разрешение зайти, а с другой стороны, было как-то неудобно вот так, без всяких церемоний, к которым привыкла за время общения с маман, подняться самой и постучаться в комнату молодого человека...

Глубоко вздохнув и решившись, Елена поднялась на второй этаж и решительно постучалась в дверь. Та открылась так внезапно, что Елена от неожиданности вскрикнула.

Перед ней стоял Митрий. Русые волосы его были аккуратно уложены в модную прическу, задорные синие глаза излучали доброжелательность... Он был одет в белоснежную рубашку со стоячим воротником и такие же белоснежные брюки, а ремень на брюках был все тот же, что и раньше, с большой пряжкой в виде двуглавого орла.

— Доброе утро! Признаться, не ожидал тебя увидеть у себя в доме! — задорно начал он, давая Елене время прийти в себя.

— Маман насильно выгнала меня из дома гулять. Вольдемар и Тина ещё не приехали, так что я получила официальное разрешение на общение с тобой! — честно призналась Елена.

Она была всё еще обескуражена его внезапным появлением в дверях и, признаться, его бездонно-синими глазами тоже.

— Что ж, это хорошо, а то я не знал, под каким предлогом можно тебя навестить. И это хорошо, что такое разрешение у нас теперь есть! — обрадовался Митрий, задорно блеснув в широкой улыбке белоснежными зубами, но тут их диалог прервал старческий голос, раздавшийся за спиной Елены.

— Кто здесь кричал? Что произошло? — это была та самая старушка, которая открыла Елене дверь. И как она умудрилась так тихо и незаметно подойти?

— Никто не кричал, бабуля! — спокойно ответил Митрий, хитро подмигнув Елене. — Тебе послышалось! Познакомься, это Елена. Елена, знакомься, это моя бабушка! — Митрий сделал движение, показывая им друг на друга.

— Ф-ф-ф, словно я не знаю ее, тоже мне... — заворчала бабулька, уже отвернувшись и резво спускаясь со второго этажа. — Шли бы вы, молодые люди, на улицу кричать, у меня голова болит!

Митрий галантно предложил Елене руку, жестом показывая, что лучше уйти.

Они вышли во двор, где и присели на самодельную, сколоченную из досок, скамейку.

— Резвая старушка, — отметила Елена. — Сколько ей лет?

— Семьдесят четыре, — ответил Митрий, глядя той прямо в глаза, отчего ей стало не по себе и она, вспыхнув, отвернулась.

Нет, определённо, синева этих глаз способна заворожить, подумалось ей. Прочь, гони от себя эти глупые мысли, ты не можешь в него влюбиться, только не в него!

— Пошли, погуляем по городу? — внезапно предложил Митрий.

— Ой, я даже не знаю... а вдруг маман будет меня искать? — воспротивилась Елена, которой очень не хотелось потом выслушивать возмущённые речи о том, что та ее искала, но так и не нашла в соседском имении.

— У тебя официальное разрешение гулять со мной! Если потом будет ругаться, то вали все на меня. Мне она побоится что-либо сказать!

— Почему? — удивилась Елена.

— А твоя маман очень боится мою маму! — рассмеялся Митрий, и словно сотни звонких колокольчиков зазвенели в его голосе, отчего Елене показалось, что солнце стало сиять как-то ярче, а трава и листва на деревьях стали зеленее.

Этот аргумент убедил Елену, да она и сама не раз замечала, что маман побаивается мать Митрия, и, ещё немного поразмыслив, она согласилась прогуляться.

 

Они прогуливались по тенистым каштановым аллеям, бродили по улочкам, засаженным березами... Вокруг было столько зелени, что Елена никак не могла успокоится и перестать восторгаться. Иной раз она не сдерживалась и приникала лицом к кустам жасмина, вдыхая пьянящий аромат его цветов. Митрий стоял рядом терпеливо и спокойно, напоминая своей безукоризненной осанкой стойкого оловянного солдатика.

С Митрием ей было легко и радостно, они рассказывали друг другу разные невероятные истории и просто истории из своей жизни. За разговорами они и не заметили, как прошли приличное расстояние от дома, и оказались перед особняком Вольдемара.

— Ой, знакомый особняк... — напряглась Елена, пытаясь вспомнить, чей он.

— Это же особняк Вольдемар! — прозвенел хрустальными колокольчиками смех Митрия. — Ладно, пошли дальше.

— Мы непременно должны зайти к нему, раз уж я сегодня такая смелая, что смогла к тебе прийти! Я теперь могу и к Вольдемару зайти совершенно запросто, правда!

— Думаю, это будет не слишком прилично, надо было бы заранее оповестить его о нашем посещении! — почему-то колокольчики в голосе Митрия погрубели и теперь звучали не так пленительно.

— Не-ет, пойдем! — закапризничала Елена, схватив Митрия за руку, и потащила того за собой.

Тот едва заметно вздохнул, но подчинился и пошел сам.

Двери особняка им открыл любезный донельзя дворецкий. После объяснений цели их визита он проводил юную пару в гостиную, где висели многочисленные портреты, и, слегка поклонившись, попросил подождать.

Минут через десять в гостиную фурией влетела... Тина, на которой было красное облегающее платье с неприлично глубоким декольте.

— Елена, ты словно снег на голову! Знаешь, милая моя, о таких визитах нужно предупреждать заранее! А вдруг нас не оказалось бы дома? — начала она браниться прямо с порога.

— Ну, во-первых, когда вы ко мне приезжаете, то и не удосуживаетесь предупреждать заранее! А во-вторых, я пришла не к тебе, а к Вольдемару! В-третьих же, если бы его дома не оказалось, то мы с Митрием пошли бы гулять дальше! — парировала ей Елена, сама удивившись тому, откуда у нее взялась смелость, чтобы вот так говорить с Тиной. Но и эта перебранка никак не повлияла на настроение Елены.

Через пару минут в комнату вошел и сам Вольдемар. Елена так обрадовалась его приходу, что на эмоциях кинулась обнимать.

Ошарашенный Вольдемар сначала даже не сообразил, как на всё реагировать, но ее радость была такой искренней, что он тоже обнял Елену.

— Мышонок, я и Митрий вышли немного прогуляться по городу, может, и ты с нами? Будет весело! — весело защебетала та. — Ну, и Тина конечно, тоже может пойти с нами, — всё ещё держа за руки Вольдемара и глядя ему в глаза, как бы невзначай продолжила она, помня о том, что подруга не очень сильно обрадовалась их приходу.

— У нас много дел! — сердито ответила за Вольдемара Тина, и Елена кинула на на неё удивленный взгляд.

— Я чего-то не знаю? — она перевела взгляд с Тины на Вольдемара. — Вы, часом, не встречаетесь?

Вольдемар, по-прежнему не отпуская рук Елены, смущенно отвёл взгляд.

— Даже если мы вместе и встречаемся, то что из того? Ты против, что ли?! — спросила Тина кипящим от гнева голосом, и тут до Елены наконец-то дошло: Тина точно ревнует! Если они пара, то конечно же, Тина ревнует Вольдемара к ней!

Елена отпустила руки Вольдемара и кинулась обнимать Тину.

— Милая, да как я могу быть против? Когда два моих самых любимых друга и вместе? Да это радость для моих глаз!

Елена обнимала Тину, а та, ошарашенная, стояла и смотрела то на Митрия, то на Вольдемара, не понимая, как ей реагировать. Вроде бы она только что сердилась на Елену, как на возможную соперницу, которая пытается увести любимого... а тут вдруг получается, что она не то что не пытается, а даже рада тому, что они вместе!

— Митрий, ты это слышал? Они пара! Так это же здорово! — обратилась она к стоящему в стороне Митрию. Тот лишь кивнул, соглашаясь.

Елена схватила обоих друзей за руки:

— Ну, теперь-то вы непременно должны точно пойти гулять с нами по городу! Я не приму возражений! Я хочу видеть любовь своих друзей!

— Хорошо, идем, — спокойно ответила Тина.

— Идем, идем, идем! Какая прелесть, двое самых моих любимых людей вместе! Это же так здорово! — Елена запрыгала словно маленькая девочка и стала хлопать в ладоши. Она подскочила к Митрию, схватила за руку и потащила к выходу.

Вольдемар молча, с недоумением посмотрел на Тину.

— Нам надо от нее как-то избавиться! Я не смогу все лето общаться втроем! — с каким-то надрывом сказала та.

— Ну, не ругаться же с ней? У нее, кроме нас, нет друзей в этом городе! И она так мило к нам привязана! — начал было защищать Елену Вольдемар, но мгновенно умолк, стоило только Тине кинуть на него мрачный взгляд.

В отличие от него, девушка прекрасно понимала то, что, если позволить Елене так дальше обниматься с Вольдемаром, то он и не заметит, как в нее влюбится. Ведь было и слепому ясно, что хуторская девчонка может покорить его своей наивной добротой... Но тут бесенята подсказали ей идею, и в глазах Тины заблестел дьявольский огонек.

— Слушай, нам надо, чтобы Елена влюбилась в Митрия! Тогда она про нас точно забудет! — с ухмылкой произнесла она.

— Они вроде и так встречаются... — неуверенно произнес Вольдемар.

— Они сегодня гуляют просто как друзья, это и невооруженным глазом видно, поэтому она и пришла за тобой! А когда они станут парой, то Елена сразу забудет про нас.

Вольдемар усмехнулся. Пришла Елена к нему, а забудет про нас, подумалось ему. Если она про кого и забудет, то скорее уж про тебя!

Увидев его усмешку, Тина мгновенно вспылила:

— А ты что, против того, чтобы Елена встречалась с Митрием? Может, ты сам не против с ней встречаться?!

— Может, и не против! Тебе-то что? Ты сама как собака на сене — не сама и не другим! — тоже повысил голос Вольдемар.

— Ах, так?! Так я тебе даю возможность, иди и ухаживай за ней! Но после первого поцелуя ты поймешь, что она тебе совсем не нужна! Я могу даже заключить с тобой пари! Если ты после первого поцелуя поймешь, что целуя ее, видишь меня, то не станешь препятствовать тому, чтобы я свела Елену и Митрия! И более того — сам всячески будешь помогать их свести, понял? Чтобы впоследствии она не стояла между нами!

— Принимаю пари! — легко согласился Вольдемар, которому вдруг подумалось, что будет забавно посмотреть, что из этого выйдет.

Елена, конечно, была ему симпатична, а вот насколько — он и сам не знал.

Дальнейший вечер проходил вполне мирно и спокойно. Они, медленно прогуливаясь по затенённым разросшимися деревьями аллеям, весело болтали, смеясь любым, порой даже не особо остроумным шуткам... Вольдемар и Митрий срывали своим спутницам те цветы, которые им хотелось сорвать, но до которых было не дотянуться, весело плескали на них водой из фонтанов, отчего Елена с Тиной испуганно-радостно пищали и грозились непременно уйти домой, если те не прекратят безобразничать...

Молодые люди обошли весь городок пешком, и обратный путь шел через особняк Вольдемара. Если в начале их прогулки впереди шли Елена и Митрий, то обратно Елена шла уже под руку с Вольдемаром, а Тина с Митрием.

Тина тихонечко пыталась прощупать почву, а когда поняла, что Митрий не понимает намеков, наконец спросила открыто:

— Тебе нравится Елена? Хотел бы с ней встречаться? Быть парой? — и сказала это так громко, чтобы и Елена услышала, хоть та и шла в двадцати шагах от них.

Елена, конечно же, услышала и, не выдержав, крикнула Тине и Митрию:

— С кем? С ним? Когда рак на горе свистнет! После дождичка в четверг! — и весело рассмеялась.

Тина нарочито остановилась под предлогом поправить туфельку и, когда Елена и Вольдемар скрылись за поворотом, пошла так медленно, как только могла.

— А... с кем бы ты хотела встречается? — спросил Вольдемар Елену. — Ну, из тех, кого ты знаешь? С Константином?

— Ну, не знаю… Нет, точно не с ним, слишком высокомерен и заносчив...

— С Ветром? — продолжал перечислять Вольдемар.

— Не-ет, не с ним… Слишком умен и высокомерен.

— А... со мной? — спросил Вольдемар и, видя ее замешательство, притянул девушку к себе, обнял и... поцеловал.

Елена не ожидала такого поворота событий и уж совсем не была готова к первому поцелую в своей жизни. Она, конечно, читала любовные романы и знала, что такое непременно должно случиться в её жизни, но происходящее застигло её врасплох.

Вольдемар же настойчиво призывал ее своими жадными губами ответить на поцелуй и, подчиняясь инстинкту и желанию познать доселе неизведанное, Елена послушно и, почти не осознавая себя, ответила на поцелуй. В ее голове крутились многочисленные перечитанные ею романы, в которых описывалась вся прелесть первых поцелуев... Ей казалось, что до сих пор незыблемо прочная земля вот-вот начнет ускользать из-под ног, что голова закружится от сладости первого в её жизни поцелуя и самопроизвольно приподнимется правая ножка, но… ничего такого не произошло. Голова по-прежнему оставалась ясной, мысли — трезвыми, земля из-под ног не ушла и ножка не поднялась.

Елена как-то отстранённо попыталась проанализировать первый в её жизни поцелуй с молодым человеком. Нет, он не был ей противен, но был таким, как будто целуешься с родным братом, а с братьями ведь не целуются! Это грех! И Елена отстранилась от губ Вольдемара, который по-прежнему бережно обнимал её, и зарылась лицом в его рубашку, сгорая от стыда.

Вольдемар, подумав, что напугал своим неожиданным поступком Елену и та теперь от стыда плачет, стал успокаивать её:

— Ну же, друг мой, не плачь, прости меня! Я хотел просто проверить, какие у меня чувства к тебе! Вот я дурак, испортил такую дружбу!

Но Елена не плакала, ей просто было до слез обидно, что, возможно, этим поцелуем они разрушили дружеские отношения, которые больше никогда не будут, как прежде, безоблачными и невинными. Отстранившись, она посмотрела в глаза Вольдемару и спросила:

— Никак не пойму, для чего тебе это нужно было? Ты и так знал, что мы с тобой самые лучшие друзья и только! Как в твою голову только могла закрасться мысль о том, что мы можем быть влюбленными, а не друзьями? Знаешь, чего я на самом деле боюсь больше всего? Потерять твою дружбу! Твою поддержку! Добрую улыбку, обращенную ко мне! Боюсь того, что ты будешь ко мне жесток или, что ещё хуже, станешь смотреть с укором!

Услышав эти слова, полные обиды и горечи, Вольдемар не выдержал и признался:

— Это всё Тина! Он сказала, что будет со мной встречаться, если я таким образом проверю, любишь ли ты меня так, как любит парня девушка, или нет. Ей важно знать, что я принадлежу только ей! — грустно произнес он.

— Я, конечно, обрадовалась, когда Тина объявила, что вы пара, но знаешь, что я вижу? Я вижу, что даже без этой проверки ты ей не нужен! И эта проверка на самом деле нужна ей только для того, чтобы с тобой поругаться!

— Ты испытала хоть что-то ко мне во время поцелуя? — допытывался Вольдемар.

— Ох, сколько от тебя вопросов... Ты сам-то сначала на этот вопрос ответь! — схитрила Елена. — Сам что испытал?

Вольдемар потупился. Он боялся признаться, что не почувствовал никакого волнения от этого поцелуя.

— Понимаешь, я могу тебя обнять и держать твои руки в своих, но меня не влечет к тебе так, как бы влекло мужчину к женщине. Я обнимаю и держу тебя в своих руках, словно сестренку… — и Вольдемар отвел взгляд от Елены.

— Вот ты сам и ответил на свой вопрос. У меня так же! Я рада тебя видеть, рада так, что могу обнять, но не больше! Поэтому я и обрадовалась, когда Тина объявила, что вы пара! Я больше буду рада за тебя, когда ты будешь встречаться с Тиной... да бог с ней, Тиной! Вообще с любой другой девушкой! Кого бы ты ни выбрал, я с ними непременно буду дружить и радоваться за вас!

— Это... правда? — серьезно спросил Вольдемар, посмотрев прямо в глаза Елене.

— Нет, шучу! — рассмеялась Елена. — Ну конечно, правда!

На этом они закончили этот нелегкий разговор и теперь стояли молча, поджидая, когда их догонят Тина и Митрий. Те уже приближались, и пары опять поменялись попутчиками.

Когда дорога привела к дому Вольдемара, друзья попрощались, и тот, обняв Елену, тихо спросил её:

— Мы по-прежнему друзья?

— Самые лучшие! — так же тихо ответила ему Елена.

Попрощавшись, Тина обратилась к Митрию:

— Доверяем тебе нашу подругу, чтобы отвел ее домой в целости и сохранности... И, кроме как тебе, никому бы не отдали! — ехидно добавила она.

Митрий по-военному вытянулся в струнку и произнёс:

— Слушаюсь! Доставлю и передам прямо в руки маман!

Елена звонко рассмеялась:

— Вот только этого не надо!

Она так и не поняла намека, прозвучавшего в этих словах и обмена взглядами между Вольдемаром и Тиной.

Распрощавшись с Еленой, Тина вздохнула, так как ей было уже невыносимо играть роль милой и доброй девочки.

— Ну что, я выиграла пари? — бесенята в её глазах жадно ждали ответа.

— Выиграла, — сухо ответил Вольдемар.

— Что?! Ты целовал Елену?! Да как ты вообще посмел?! Елена же хочет, чтобы мы встречались! — начала было Тина, но Вольдемар раздражённо оборвал её:

— Перестань играть из себя несчастную и преданную лучшими друзьями! Да, Елена была права, ты просто искала повод со мной расстаться! Поздравляю! Я теперь не настаиваю на продолжении наших отношений и прошу освободить мой дом от своих вещей! Раз ты не моя невеста, то незачем себя и меня компрометировать!

Такое резкое решение очень не понравилась Тине, и она решила во что бы то не стало повернуть ситуацию в свою пользу.

— Ну вот, как всегда! Не дослушаешь и делаешь свои глупые выводы! Я сказала лишь про то, что ты поцеловал Елену, убедился, что она тебе не нужна как девушка, а ты сразу всё воспринял в штыки...

Тина обвила Вольдемара нежными руками, прижалась к нему грудью и томно задышала в ухо:

— Ты же теперь полностью мой? — и она томно лизнула его щеку.

Вольдемар, судорожно сглотнув, смог лишь молча кивнуть в знак согласия, завороженный, словно кролик перед удавом.

— Вот поэтому и надо позаботиться, чтобы Елена не стояла между нами, ведь третий лишний, не так ли?

— Но она совсем не против наших отношений! — вяло возражал Вольдемар, задыхаясь от нахлынувшей страсти, когда Тина ещё плотнее прижалась к нему всем телом.

— Пока она проводит время с нами, я не смогу себя чувствовать комфортно, ведь при ней приходится сдерживать себя и не показывать своих чувств и желаний! — продолжала томно шептать ему в самое ухо Тина. — Ведь Елена такая невинная и неопытная... Такая ранимая! Вдруг она увидит в наших отношениях то, что ее может испугать и перевернет всю иллюзию непорочности, в которой она дремлет? — с этими словами она поцеловала Вольдемара так, что у того земля ушла из-под ног и мысли окончательно затуманились.

"Все, глупый кролик в клетке, можешь теперь делать с ним всё, что только тебе угодно! Он твой!" — потирая ручки, праздновали победу бесенята в глазах Тины.

— Ты поможешь мне свести Елену и Митрия? — спросила... нет, потребовала Тина у Вольдемара, прижав его лицо к своей полуобнажённой груди, отчего у него перехватило дыхание, и он смог лишь на выдохе еле слышно произнести:

— Помогу...

— Вот и отлично! — и, отстранив, она взяла его лицо в ладошки так, чтобы тот смотрел ей прямо в глаза. — Так как Елена слушает тебя, ты станешь расхваливать ей Митрия, а я буду разговаривать с Митрием, если вдруг что-то пойдет не так.

— Хорошо, как скажешь.

— Вот и умничка! А Елена просто дурочка — придумала, что я хочу расстаться с тобой! — обняв Вольдемара, томно вздохнула Тина, подумав при этом: "И не расстанусь, пока не сведу эту дурочку и этого тошнотика! Посмеюсь сначала вволю над ними и только потом расстанусь с тобой!"

Елена вернулась домой лишь в двенадцать часов ночи и увидела стоящую на пороге маман, которая угрожающе упёрла сжатые в кулаки руки в бока. Поняв мгновенно, что сейчас может произойти, Митрий вежливо обратился к ней:

— Я очень рад, что разрешили мне общаться с Еленой! Это так мудро с вашей стороны. Вот, сдаю из рук в руки, в целости и сохранности! — и по-военному вытянулся в струнку.

После этой фразы напряжение, сковывающее маман, понемногу пошло на убыль и она приосанилась, так как ей явно понравилось то, что Митрий назвал ее мудрой.

— Ну, надеюсь, нагулялись вволю! Всё, прощайтесь, и заходи, доченька, домой, а то папа уже волнуется! — и с этими словами она зашла в дом.

— Видел, как стояла? Слышал, как назвала? Доченька! Сейчас будет мне взбучка! — с ужасом произнесла Елена.

— Нет, не будет! — усмехнулся Митрий. — Сама же слышала, что отец уже дома! Она при нем орать на тебя не будет, так как боится его.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Елена.

— Так ты же с ними постоянно не живешь, — усмехнулся Митрий. — А я их сосед, мне через живую изгородь все видать, и характер твоих родителей я знаю уж куда получше, чем ты!

— Да, сегодня промолчит, а завтра точно взбучка будет... — грустно продолжала Елена.

— А завтра божественный праздник, и вряд ли твои дед и отчим пойдут на работу. Завтра, если они будут дома, а за это время непременно успокоится, а там и позабудет.

— Видно, конечно, что ты ее хорошо изучил, но всё же недостаточно... Она мне до сих пор припоминает все мои детские проделки, так что вряд ли она легко забудет то, что произошло всего один день назад.

— Не переживай, все будет хорошо и помни — я всегда рядом! — прощаясь, подбодрил Елену Митрий, поцеловав ту в щеку.

— Чем же ты мне поможешь? — удивилась Елена его словам больше, чем поцелую, на который просто не обратила внимания, приняв его как нечто, само собой разумеющееся.

— Увидишь! — хитро подмигнул он и шмыгнул в кусты.

В доме была тишина, но сейчас эта тишина отдавала теплом и спокойствием. В воздухе витало присутствие деда и отчима, и к ощущающей это Елене пришло спокойствие и понимание того, что и эту ночь, и весь следующий день она будет находиться под защитой этих двух дорогих для неё людей, так что маман уж точно не посмеет накинуться на нее завтра с руганью.

Предательски заурчал живот... Только сейчас она поняла, что очень хочет есть, и решила тихонько прокрасться в кухню, чтобы поискать хоть чего-то перекусить.

Прокравшись в кухню, она увидела темную тень на фоне более светлого окна и красный огонек. Елена готова была уже испугаться и закричать на весь дом, как услышала спокойный и заботливый голос отца:

— Доча, ты что, кушать захотела? Садись, сейчас вместе покушаем.

— Ой, папа, это ты? А я грешным делом подумала, что это какой-нибудь демон с одним красным глазом посреди лба... Ты почему в темноте сидишь, свечи не зажигаешь?

— Луна светит так, что и свечей не нужно. Красноглазый и злой демон завалился спать, а я вышел покурить и тебя покормить. Ты садись, весь день ведь на улице пробыла, небось, голодная?

— Да, очень... — смутилась Елена.

— Ты поешь давай, а я спать пойду, устал сильно.

Елен испугалась, ведь то, что она с отцом на кухне, давало ей защиту от того, что мать не заявится и не начнет скандала. Отчим, увидел её растерянность, мгновенно всё понял.

— Ешь спокойно, мать уже спит, а если и проснётся, то я ее сюда не пушу! Спокойной ночи! — и он по-отечески поцеловал в Елену в макушку и ушел.

Испытывать судьбу и ждать, придет ли мать на кухню или нет, Елена не хотела, поэтому наложила еды в тарелку и поднявшись к себе, обнаружила, что в комнате очень душно. Поставив тарелку на столик, она открыла окно, и прохладный летний воздух ворвался в комнату, неся с собой знакомый аромат морской свежести, который очень любил... Митрий? Ей показалась это странным, ведь расстались они час назад, а запах всё не выветрился. Разве такое может быть? И она тихо сказала в ночь:

— Митя, ты здесь?

Из кустов жасмина, что росли под окном, вышел Митрий. С проворностью горного козлика он забрался на второй этаж и присел на подоконник распахнутого настежь окна, перевесив ноги в комнату.

— Эй, разве я тебя приглашала зайти? — возмутилась Елена.

— Хорошо, — усмехнулся он и перекинул ноги наружу. — Ты меня звала, вот я и пришел.

— Да не звала я тебя!

— А что это тогда было? — искренне удивился Митрий. — Кто тогда только что говорил твоим голосом из твоего окна: "Митя, ты здесь?"?

— Верно, я произнесла: "Митя, ты здесь?"... Но я не ожидала, что ты будешь сидеть в кустах, и уж никак не думала, что заберешься в окно. Ты время-то видел? Уже двенадцать ночи! Дома, наверное, беспокоятся за тебя, как-никак весь день дома не был... И голодный, поди?

— Я уже сходил домой, сказал, что жив-здоров и пойду к тебе. А вот что голоден — что есть, то есть! Ты бы меня покормила, а? У тебя в комнате едой пахнет. Хомячишь по ночам?

— Сам ты хомяк! Я, как и ты, тоже весь день не ела! — и Елена поставила тарелку с едой на окно. — Угощайся!

— Только и ты со мной поешь, а то мне как-то неудобно... Ведь ты и сама голодна!

Елена ела и думала о том, как же с ним хорошо: он милый, красивый, галантный, хорошо образован... стоп!

— Слушай, а как так получилось, что ты так хорошо образован? — спросила она Митрия.

— Что? — не понял тот вопроса.

— Ну, как ты получил такое хорошее образование, ведь твоя мама… — замялась Елена.

— Моя мама — простая торговка? Ты это имеешь в виду? — переспросил Митрий. — Так это целиком мамина заслуга! Ты просто не знаешь, сколько она работала, чтоб дать мне достойное образование, у меня на каждый предмет был отдельный репетитор, а это немалых денег стоит, сама знаешь! Мать растила меня и брата одна, и ей никто не помогал! У нее не было ни отца, ни мужа, в отличие от твоей матери!

— А почему ты укоряешь меня моей матерью? Меня вот растила бабушка, которая как могла, дала образование. Может, я не столь образована, как ты, но она просто не могла позволить себе нанимать мне репетиторов на каждый предмет!

— Почему? Разве мать вам не помогала?

— Нет, не помогала! А если помощь и была, то этого хватало лишь на самое необходимое и уж не на всякие там излишества и, тем более, не на репетиторов.

— Странно, но со стороны твоя семья смотрится очень богатой... А ты говоришь, что жила на хуторе скромно. Это как?

— Знаешь поговорку "С глаз долой — из сердца вон"? Вот и у нас так... Здесь у нее другая семья, а я живу далеко, и, по расчетам маман, мне там многого и не надо. Можешь мне не верить, но все те вещи, в которых я приехала с хутора, он выкинула, сказав, что в таком здесь никто не ходит! И все вещи, что сейчас я ношу, она купила только этим летом, у меня таких никогда и не было.

— Но всё это стоит целое состояние...

— Согласна! Но я не уверена, что все это она мне разрешит увезти с собой.

— А ты хочешь уехать? Может, останешься? — с надеждой в голосе спросил Митрий.

— Нет! — решительно ответила Елена. — Если я останусь, то точно не выдержу жизни с ней под одной крышей! Я от нее в девять лет сбежала и приехала в этом году только потому, что очень соскучилась по Тине и Вольдемару! Ну, и потому, что впервые за эти восемь лет она захотела, чтобы я приехала.

Тут Митрий зажал ей рот рукой, жестами показывая, что за дверью кто-то поднимается по лестнице и Елене сейчас же следует лечь в кровать, а сам он легко спрыгнул с окна, поспешив скрыться в кустах жасмина. Это произошло так внезапно, что Елена сначала и не поняла, что происходит, но, прислушавшись, поняла, что Митрий был прав — шаги на лестнице хоть и были тихими, однако их выдавали скрипучие доски.

Она быстро нырнула под одеяло и притворилась спящей. Дверь в комнату предательски заскрипела, и сквозь прикрытые веки Елена увидела, что это была маман. Она на цыпочках подошла к Елене и, убедившись, что та спит, забрала тарелку с едой, закрыла окно и вышла из комнаты.

Когда шаги на лестнице затихли, Елена осторожно встала и, выглянув в окно, еще долго всматривалась в темнеющие внизу кусты жасмина, но из них так никто и не вышел. Скорее всего, Митрий уже ушел домой... Она взглянула на часы. Было три утра, через час начнет светать, и ей ничего более не оставалось, как только лечь спать...

Засыпала Елена с тревожной радостью, будоражащей сердца всех юных девушек и даже здравый смысл, который ранее ей кричал и требовал не влюбляться в Митрия, сейчас нервно курил, стоя в сторонке. Он-то уже знал, что нет смысла приводить Елену в чувство. Она уже влюбилась, хоть и не давала в том себе отчета!

И была уже обречена.

Елена проснулась где-то около одиннадцати часов дня.

Она посидела на кровати, недоумевая, почему это маман так и не ворвалась к ней в комнату с криками и бранью оттого, что она так поздно проснулась? Значит ли это, что Митрий был прав, а сегодня и впрямь божественный праздник и отчим с дедушкой не вышли на работу?

Она привела себя и комнату в порядок, оделась и спустилась вниз. В гостиной комнате на диване сидел отчим, а рядом на стуле примостилась маман. Она смерила Елену с ног до головы придирчивым взглядом и, по-видимому, осталась довольна выбором ее туалета.

— А, дочка! Ты уже встала? Садись, пообедай с нами! — и отчим показал ей на место рядом с собой.

— Иди лучше на кухню и положи там себе еды! — сморщив недовольно нос, в тон ему скомандовала маман и получила в ответ грозный взгляд от мужа.

— Садись, дочка, здесь еды хватит на всех! — спокойно и настойчиво обратился тот к Елене, похлопывая рукой по дивану.

Елена присела рядом, и он подал ей вилку, подвинув свою большую тарелку, больше напоминающую супницу, с крупно нарезанными огурцами и помидорами, быстро соорудил из хлеба и колбасы огромный бутерброд и положил на тарелку, что стояла перед Еленой.

— Ешь, пока папа дома, а то мать и не покормит! — с укором в голосе произнес он, бросив многозначительный взгляд на жену, отчего у той вспыхнули от гнева глаза и нос заострился, словно у ведьмы.

Они ели молча, с одной тарелки. Елена старалась выбрать только огурцы, пропуская помидоры, которые ей не нравились, и тут заметила, что отец старается поддеть вилкой те же кусочки огурцов, что и она. Сначала она списала это на совпадение, но после десятой попытки поняла, что отец играет с ней, и у них началось соревнование, кто быстрее схватит кусочек огурца и съест. Елена звонко рассмеялась, а отчим добро улыбнулся.

От увиденного маман передернуло, и её лицо перекосило от злости, но она не стала испытывать судьбу, устраивая скандал, решив про себя, что Елене этого так не спустит. Да кто она такая, чтобы так вести себя с ее мужем, девчонка колхозная?! Плотно сжав губы, маман бросила вилку на столик и, встав, быстрыми шагами удалилась прочь.

Они уже практически заканчивали обед, как в дверь постучали.

— Сиди, мать сама откроет, — остановил отчим поднявшуюся было дочь, придержав за руку.

Однако и через пять минут стук повторился, потому что посетителю так никто и не открыл дверь.

— Что ж, иди, открывай! Видимо, мать совсем оглохла из-за своей злости... — вздохнул он, и волшебство единения дочери с отцом было нарушено.

За дверью стоял Митрий, одетый всё так же безупречно и безукоризненно, как и вчера.

— Ты готова к прогулке?

— Ты слишком рано! Я встала только час назад, еще с семьей не побыла. Мы с отцом как раз обедали. Я ведь отца практически и не видела с момента приезда, можно сказать, это первый день, когда он дома и мне хотелось бы пообщаться с ним...

— Кто там, дочка? — раздался из гостиной голос отца.

— Это Митрий, наш сосед, — крикнула Елена ему в ответ.

— И что он хочет?

— Хочет, чтобы я пошла с ним на прогулку, но он уже уходит! — ответила ему Елена.

Услышав их переговоры, в прихожей тут же появилась маман.

— Как это уходит? А ты чего? Тебя на прогулку приглашают, и день такой солнечный! Чего дома сидеть сиднем? Иди гуляй! — с этими словами она практически выдворила Елену и Митрия за порог, и Елена только успела надеть обувь, как за ее спиной тут же закрылась дверь и щелкнул замок.

— Вот видишь, отчим дома, и маман твоя стала как шелковая, — озорно подмигнул Елене Митрий.

— Да, как ни странно, ты был прав... — рассеянно ответила ему Елена. — Но почему она так себя ведет?

— Почему? Да всё просто — он ее бьет! — хмуро объяснил Митрий.

— Не может быть! — расстроилась и удивилась Елена.

— Еще как может! Не часто, но бьет! Особенно тогда, когда напьется! Я сам это видел, через живую изгородь. Даже увидел однажды, как она выпрыгивала из окна первого этажа, спасаясь от него.

— Ты мне прямо какие-то ужасы рассказываешь! Такого просто не может быть! Маман такая деловая и властная... Да она ни за что не станет терпеть такое насилие над собой! Ты обманываешь меня! — не верила своим ушам Елена, с ужасом и сомнением глядя на Митрия.

— Мне незачем тебя обманывать, Елена! Если не веришь, то сама спроси у своей маман, когда придешь домой, а пока пошли гулять! — спокойно ответил Митрий, махнув рукой в сторону ворот.

Они ушли далеко от центра, дойдя до того района города, которого Елена еще никогда не видела: тут не было роскошных каменных особняков, где жили самые обеспеченные горожане, нет — тут лишь торчали деревянные двухэтажные постройки многоквартирных домов, которые строились для трудяг, что работали на мануфактурах и заводах.

И вдруг ни с того ни с сего, несмотря на то, что на небе светило солнце, пошел дождь... Молодым людям ничего не оставалось, как спрятаться в первом попавшемся подъезде, и они с шумом и смехом вбежали в ближайший к ним.

Елена очень удивилась:

— Надо же, дождь среди ясного неба! И солнце ведь светит вовсю! Я такого никогда ещё не видела!

— Это грибной дождик, и у нас в городе он часто летом бывает. У вас такого нет?

— Нет, такого нет. Если дождь идет, то обязательно тучи и гром, но чтобы одновременно светило солнце и шёл дождь... такого никогда не было. Ой, что-то меня знобит и зубы застучали! — рассмеялась Елена, все же, пока они добирались до подъезда, успели немного промокнуть.

— Иди ко мне, я тебя согрею! — сказал Митрий, в его голосе пленительно зазвучали нотки горного хрусталя с переливами горной речки, открыв свои объятия, чтобы Елена не успела придумать отговорку, он крепко обнял её.

Елена посмотрела на него снизу вверх, и только сейчас она поняла, что дотягивается свой макушкой лишь до середины груди Митрия, а смотрел на нее сверху вниз, продолжая сжимать в объятиях и вдруг... поцеловал.

От этого поцелуя у Елены ушла из под ног земля, отчего она просто осела в крепких руках Митрия, но тот лишь крепче сжал руки. Он целовал ее прямо в губы, но она ему не отвечала и из мягкого и пленительного поцелуй перешел в сладкий и настойчивый. Не в силах совладать с собой, она обвила руками его шею, прижавшись к Митрию всем телом, отчего его объятия стали еще теснее, и наконец-то ответила на его поцелуй. По всему ее телу пробежала сладкая дрожь, а ножка предательски и неосознанно приподнялась вверх.

За дверями подъезда ярко светило солнце, шел грибной теплый дождик, местные ребятишки, бегая по двору и радуясь дождю, обнаружили целующуюся парочку и стали с улицы кричать дразнилку: "Тили-тили тесто, жених и невеста!"

Сколько времени прошло — Елена не понимала, но за это время и дождь прошел, а ребятишки, которым надоело дразнить не обращающую на них никакого внимания парочку, разбежались кто куда. Молодые люди целовались до тех пор, пока охватившая их внезапно страсть не приутихла и легкие потребовали нормального воздуха, а не тех скупых глотков, что доставались при поцелуях.

Елена в изнеможении прильнула к груди Митрия... Легкие требовали как можно больше воздуха, и поэтому их дыхание было громким и учащённым. Они оба пытались успокоиться, понимая, что если продолжат в том же духе, то поцелуями дело точно не ограничится. А где продолжать-то? Ну, не в подъезде же в самом-то деле, шептал им обоим здравый смысл.

Когда дыхание у обоих восстановилось, Митрий, ухватив подбородок Елены кончиками пальцев, приподнял её лицо.

— Будешь моей девушкой? Давай официально встречаться? — спросил он, глядя своими синими, как бездонное небо, глазами прямо в самую душу зардевшейся Елены.

"Всё, она погибла!" — подумал её здравый смысл, с досадой плюнув на землю и отшвыривая недокуренную сигарету.

Елена смотрела в его синие чудесные глаза, и у неё сейчас было только одно желание — чтобы это волшебное мгновение никогда не заканчивалось.

— Ты будешь моей? — еще раз повторил Митрий, и хрустальные колокольчики завораживающе отозвались в душе Елены.

— Да! — еле слышно прошептала она, спрятав лицо на его груди.

Митрий крепко держал её, боясь, что если ослабит хватку, то Елена непременно упадет. Целуя ее, он почувствовал, как у неё уходит земля под ногами, потому что и с ним самим происходило то же самое... Но все же он, как настоящий мужчина, смог удержаться на ногах, ведь теперь на нём лежала ответственность не только за себя, но и за ту, что сейчас находилась в его объятиях. Поэтому Митрий не отпускал Елену, давая ей время прийти в себя.

Елена же приходила в себя долго, не решаясь поднять голову и ещё раз посмотреть в синеву его глаз.

Неизвестно, сколько бы еще они стояли, если бы в подъезд не вошли мужчина и женщина, которая сразу стала на них кричать:

— Ни стыда и ни совести! Стоят зажимаются среди бела дня, практически на глазах у детей! — и неизвестно, что бы она добавила ещё, но её попутчик грубо одернул скандалистку за руку и грозно на рыкнул:

— Заткнись, дур-ра! Может быть, у них тут первая любовь! — и утянул ее вглубь дома.

Первая любовь... Эти простые слова, как ни странно, полностью привели Елену в чувство, и она, уже успокоившись, смогла посмотреть в глаза Митрию.

— Первая любовь... А она ведь не всегда заканчивается счастливо! — грустно сказала Елена.

— Это не про нас! Обещаю! — хрусталь зазвучал нежно и успокаивающе.

"Ну-ну, разбей ей сердце!" — прошипел здравый смысл Елены, закуривая очередную сигарету и дергая от досады головой.

Прозвучали торопливые шаги, и та сварливая тётка, что только что орала на них, появилась снова:

— Идите со своей первой любовью отсюда! Ходят тут всякие, а потом в углах всё обоссано!

Митрий чуть ослабил объятья, проверяя, сможет ли Елена стоять ли на ногах, и, убедившись, что всё в порядке, взял ее за руку и вывел из подъезда.

Продолжая гулять по промокшему городу, Елена старательно гнала от себя мысль о том, что она влюбилась в Митрия. Нет, это не любовь, просто он тебе нравится, вот и все, подыгрывал ей здравый смысл, сам искренне стараясь в это поверить...

Они ещё много времени проводили то в одном укромном местечке, то в другом, прячась от людских глаз и исступлённо целуясь, целуясь, целуясь, пока, наконец, на одной из улочек не встретили Вольдемара.

Елена радостно бросилась к нему и, взяв его за руку и глядя ему в глаза, воскликнула:

— А мы с Митрием решили быть вместе! Мы теперь пара!

— Я рад за вас, — сухо произнес Вольдемар, бросив взгляд на приближающегося Митрия.

— Ты не рад? Ведь ты же так хотел, чтоб я обратила внимание на Митрия, и вот теперь мы вместе, а ты не рад?

— Нет, я рад! Правда, я очень рад за вас! — как-то грустно ответил Вольдемар.

— Почему же ты тогда такой грустный? — немного растерянно спросила Елена, опасаясь, что она поспешила со своим согласием быть девушкой Митрия... Вдруг Вольдемар решит, что она чрезмерно легкомысленна, если так быстро решилась на такой шаг? Возможно, потому он и...

— Просто мы с Тиной расстались, вот я ходил по городу, чтобы хоть немного успокоиться, а тут ты со своей радостной вестью... Извини, но я не могу переключиться так быстро! Однако я правда за вас рад, ведь два моих лучших друга вместе, что может быть лучше?

— Пошли, Елена, Вольдемару сейчас нужно побыть одному! — сказал Митрий, понимая, что того не очень-то обрадовала новость о том, что он, Митрий, и Елена теперь вместе. Но, быть может, и правда то, что он сильно опечален расставанием с Тиной. — В такие моменты друзья не нужны, поверь мне! Идем!

И, настойчиво и крепко взяв ее под локоток, он увел Елену от Вольдемара.

Елена еще долго оборачивалась, расстроенно глядя на Вольдемара, опечаленная его состоянием, но Митрий настойчиво уводил её всё дальше и дальше. Уже находясь в самом конце улицы, она вдруг обернулась и громко крикнула:

— Ты же завтра приедешь к нам в имение? Придешь в наш двор?

Вольдемар, помахав ей, кивнул в знак согласия, и только после этого Елена успокоилась и подхватила Митрия под руку.

Вечер они решили провести на самодельной скамейке из досок, что стояла около особняка Митрия. Он рассказывал Елене смешные истории, а та, заливаясь звонким смехом, так и сияла от навалившегося на неё счастья.

Когда пробило двенадцать ночи, Митрий встал и, галантно поклонившись, проводил ее домой:

— Ну все, Золушка, тебе уже пора, — кивнул он, показывая на дом. — А то завтра отчима не будет дома, и маман устроит тебе пробуждение ни свет ни заря!

— Как погляжу, ты ее неплохо знаешь! — усмехнулась Елена.

— Она так громко живет, что здесь ее вся округа знает! — усмехнулся в ответ Митрий. — Иди, только окно открой!

— Зачем? — спросила Елена, уже зная ответ.

— Чтоб я мог еще раз пожелать спокойной ночи! — Митрий обнял Елену и жадно прильнул к её губам, отчего земля снова начала уходить из-под ног. Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но Митрий внезапно оторвался от губ Елены и, подтолкнув ту к двери, хрипло произнёс:

— Иди!

Елена, словно в тумане, на подгибающихся ногах вошла в дом, оставляя за дверью часть своего только что открытого мира, но быстро пришла в себя и, поднявшись к себе, торопливо открыла окно, в которое тут же забрался Митрий.

— Ты поднималась по лестнице пешком или летела, чтобы скорее открыть окно? — немного ехидно спросил он.

— Скорее уж летела, практически не чувствуя ног... — тихо призналась Елена, краснея от своих же слов.

— Отчего? — допытывался Митрий, стараясь выудить из Елены признание.

— От твоих поцелуев! Они мне кружат голову! — Елена присела на окно и прижалась к Митрию, уткнувшись ему в грудь и вдыхая пьянящий запах морской свежести, что исходил от его тела и белоснежной рубашки.

— И все? — еле слышно прошептал тот, с выдохом посылая Елене силу своего желания, что начинала овладевать им. — Неужели ты больше ничего не испытываешь?

От звуков его ставшего как мягкий бархат голоса по телу Елены прокатилась сладкая истома, и забегали мурашки.

"В смысле? Что это она должна испытывать?" — отчаянно запротестовал здравый смысл, помогая Елене вернуть хотя бы малую возможность адекватно мыслить.

— И все! — она резко отстранилась, и Митрий едва успел удержать ее за руку, не желая, чтобы она отошла. — Что, по-твоему, я должна еще испытывать после первого поцелуя?

— Ну, быть может, любовь? — хитро прищурившись, спросил он, и его синие глаза заблестели.

— После поцелуев? А что такое любовь? — задумчиво спросила Елена. — Как понять, что влюбился в человека, а не перешел черту влюбленности? Дружбы?

— Когда любишь человека, то хочешь, чтобы он был с тобой каждую минуту. Думаешь о нём каждую секунду! Каждый тот миг, что лишает возможности быть вместе, наполняет тебя грустью! — философски ответил ей Митрий.

— Вот я хочу часто видеть Вольдемара, думаю о нем тоже часто, мне нравится прикасаться к нему, но это же не значит, что я его люблю?

— При чем тут Вольдемар? — в голосе Митрия прозвучало раздражение. — Я говорю про нас с тобой!

— А сам-то ты любишь меня? — решила отзеркалить его Елена. — Что ты сам ко мне испытываешь?

— Ты мне нравишься, и мне приятно проводить с тобой время! Нравится с тобой целоваться, и поцелуи вызывают во мне доселе незнакомые чувства и ощущения, однако не могу сказать точно, люблю ли я тебя!

— Почему? Это так тяжело? — хитро прищурилась Елена.

— Я не скажу этих слов до тех пор, пока ты первая не признаешься мне в любви! — сердито ответил ей Митрий.

Они словно играли в игру "перетяни канат" — кто из них окажется смелее и признается первым...

А как можно признаться в том, чего и сама ещё не понимаешь? Есть ли она на самом деле, эта любовь, или нет?

Разговор зашел в тупик, ведь каждый думал только о своём, отчего в воздухе повисла напряженная тишина.

— Думаю, что тебе пора идти домой, — наконец усмехнулась Елена. — Я не хочу, чтобы наше первое знакомство с твоей мамой началось с ее укора в том, что я тебя допоздна задерживаю!

— Моя мама никогда тебя не пожурит! — серьезно и с лёгкой обидой в голосе сказал Митрий. Уже собираясь спрыгнуть с подоконника, он вдруг произнес: — Помнишь, что ты сказала Тине, когда та меня спросила, хотел бы я встречаться с тобой?

— Что?

— Ты крикнула, что только после дождичка в четверг! Так вот, сегодня именно четверг, и после того, как дождик прошел, ты согласилась со мной встречаться!

— Ой, и то верно! — счастливо рассмеялась Елена. — Но еще я сказала — когда рак на горе свистнет! Это-то не исполнилось!

— А откуда такая уверенность? Найдётся кто-нибудь, что по гороскопу Рак, что взберётся на гору и свистнет изо всех сил! Ведь такое может быть?

— Все может быть, — тихонько усмехнулась Елена. — После того, как дождик в четверг прошел, я уже ничему не удивлюсь!

Елена засыпала, снедаемая какой-то неясной тревогой, и ей было очень страшно встретить новый день, ведь по поведению и взгляду матери, которым та ее встретила, ничего хорошего для себя девушка не ожидала, но приятное чувство усталости молодого тела все же оказалось сильнее. И жаркое послевкусие поцелуев Митрия еще опаляло ее губы. Опаляло, одновременно успокаивало и давало надежду, что после грозы снова выглянет солнце.

* * *

Раннее, раннее утро... оно, как это было ни удивительно, оказалось относительно спокойным. Елена спустилась в гостиную, где и нашла мирно поедающую запасы маленькой страны маман.

— Доброе утро, — осторожно приветствовала она свою родительницу.

— Кому доброе, а кому и нет! Пока ты спала, я перестирала все белье! И повесила! — нос маман заострился, показывая тем самым, что очень недовольна.

"А чем бы еще тебе заниматься? Постирать и повесить! Снять и снова постирать и повесить!" — подумала про себя Елена, но вслух, естественно, ничего говорить не стала и, присев за столик, налила себе чаю.

— И в кого ты такая вредная, а?! Такая бесхарактерная?! Ленивая?! — словно змея, шипела маман, стараясь говорить спокойнее, отчего у Елены по всему телу пошли мурашки.

— А кто меня родил? — сердито ответила она. — Не ты ли? Если тебя послушать, то я вечно во всём виновата! Что, что опять, по-твоему, я сделала не так?

Она уже не выдерживала этих нападок в свою сторону, и ей страстно захотелось хоть как-то себя защитить.

— Да, ты совершенная дура! И как это кто тебя родил? Я! Я родила! — заорала маман, выхватывая из рук Елены чашку с чаем так, что чай выплеснулся и пролился на стол.

— Так почему ты спрашиваешь об этом меня ? Почему постоянно задаёшь один и тот же глупый вопрос? Почему ты всегда на меня орешь и унижаешь? — спрашивала Елена, с каждым словом всё более и более повышая голос.

— Да потому, что я никак не могу взять в толк, как у меня, у такой идеальной во всём женщины, могла родиться подобная дочь? За что мне такое наказание? Это всё у тебя гены испорченные, от папашки твоего дебильного! — заорала маман во всю глотку.

— Так зачем тогда ты от него рожала? Зачем ты за него замуж-то вообще пошла?! Тебя никто ведь не заставлял, мне бабушка рассказывала! Это ты сама настояла на свадьбе! — кричала в ответ Елена.

— Я в день свадьбы хотела передумать, но меня твоя бабка избила и велела не позорить семью! — внезапно спокойно произнесла маман так, словно запас гнева у нее разом закончился. — И потом... я любила твоего отца и замуж за него выходила по любви! Так что ты — "дитя любви", желанный ребенок! — и тон маман с каждой фразой становился всё ласковей.

— Так почему же ты тогда меня оскорбляешь постоянно? Бьешь? — удивилась Елена.

— У меня не может быть такой дочери! Это всё из-за того, что тебя воспитывала бабка! — словно и не слыша вопросов, продолжала рассуждать маман, шипя словно кобра.

— Так и тебя эта же женщина воспитывала! Скажи, чем мы особо-то отличаемся? В воспитании? Тебе тошно смотреть на свое отражение?

— Меня не твоя бабка воспитывала, а ее мать! Твоя прабабка!

— Но тебя родила твоя мать! А кто ее воспитывал? Моя прабабка? Если так, то выходит, что во всем виновата моя прабабка и она неправильно воспитала сначала твою мать, а потом тебя? И что твоя и мать и ты не так воспитали меня?

— Не смей! Бабушка Тоня была святой женщиной! Не смей даже вспоминать о ней! — рявкнула маман так, что в гостиной зазвенели стекла.

— Я ее и не вспоминала! Это ты начала про нее разговор! — парировала Елена.

Видимо, все те аргументы, что только можно было выложить в этом споре, у маман закончились, и поэтому она, коротко размахнувшись, что есть силы стукнула Елену кулаком по спине, и удар подучился таким хлестким и громким, что она этого и сама не ожидала, струсила, захлопала глазами, став при этом похожа на перепуганную сову. Она ожидала от Елены слез или какой-то похожей реакции, но та, сжав от боли зубы, лишь прошипела:

— Спасибо за любовь твою и за ласку, мамочка! Вовек не забуду!

От этих слов совесть, что начала было мучить маман, мгновенно заткнулась, и дом огласили оскорбления, что были намного хуже всех тех, коими она до этого награждала свою дочь.

Не в силах больше терпеть оскорбления, Елена выбежала из дома, но остановилась на пороге, так как идти, по сути дела, ей было некуда. Не в беседке же ей сидеть? Маман не погнушается заглянуть и туда, чтобы продолжить обливать словесной грязью, а на сегодня оскорблений хватило вполне... Больше ей такого точно не выдержать!

И тут взгляд Елены упал на живую изгородь, что отделяла их владения от двора Митрия... Может, пробраться на их территорию и посидеть там спокойно? Туда маман точно не сунется — побоится публичной огласки.

Подумано — сделано! И вот уже Елена там, присела на скамейку, что стояла под яблоней, что росла почти у самого дома Митрия.

Утро оказалось на редкость прохладным, а одета Елена была очень легко, потому что никак не ожидала, что ей придётся в спешке бежать из собственного дома, и на ней было лёгкое синее платье с глубоким декольте на тоненьких бретельках. Поёжившись, Елена громко чихнула несколько раз, на миг прикрыла глаза, а когда снова открыла их, то обнаружила, что перед ней стоит Митрий.

— Что, так дома стало невыносимо, не выдержала и сбежала? — спросил он, нежно обнимая озябшую девушку, чтобы согреть теплом своего тела.

— А что, слыхать было? — робко спросила Елена, смотря снизу вверх.

— Знаешь, когда кричит твоя маман, то тут и глухой услышит! Хорошо, что ты пришла сюда! Значит, ты думаешь обо мне? — лукаво посмотрел он на смутившуюся Елену.

— Мне действительно идти некуда, но я пришла не к тебе, а посидеть на этой скамейке, — Елена кивнула на скамейку, как бы призывая ее быть своим молчаливым свидетелем.

— Между прочим, эта скамейка сделана вот этими самыми руками! — и Митрий показал ей свои ладони. — Так что ты пришла ко мне! Ладно, пошли в дом, а то ты совсем продрогла! — и он решительно потянул ее за собой.

— Но что скажет твоя мама? И бабушка? — вяло запротестовала Елена, хотя уже понимала, что сидеть дома в тепле и уюте куда как приятнее и для здоровья пользительнее, чем продолжать зябнуть на скамеечке.

— Не бойся, ничего они не скажут, а только будут рады за нас — это, во-первых, а во-вторых, мама и бабушка на базаре, и их не будет до самого вечера! Так что можешь расслабиться и чувствовать себя как дома!

От осознания того, что сегодня не придется знакомиться с родными Митрия и выставлять себя перед ними в качестве его девушки, а то и будущей невестки, Елена успокоилась и спокойно вошла в дом.

Митрий привел Елену в свою комнату, обстановка в которой была воистину спартанская: стол, стул, кровать, шкаф для вещей, полки с книгами — ничего лишнего, да и сама мебель была простой, без всяких там изысков, коими часто грешат многие.

— Скромненько! — отметила Елена.

— Так это же мужская комната, а не девичий будуар! Как же тут может быть по-другому?

— А у тебя много книг... Любишь читать?

— Я готовлюсь к поступлению в кадетское училище и мечтаю стать военным.

— Так вот откуда у тебя такая походка и выправка! — воскликнула, внезапно догадавшись, Елена.

— Ты готова стать женой военного? — весело спросил Митрий.

— А это официальное предложение? Лестно, конечно, но давай пока не будем торопиться и хотя бы просто повстречаемся, присмотримся друг к другу. Мы ведь еще не разобрались до конца, подлинные ли между нами чувства, а ты уже про женитьбу заговорил! Не стоит спешить с этим!

— Да, тут ты права, что-то я поторопился... Просто мне на миг показалось, что мы с тобой вместе уже целую вечность. Ты голодна?

— Если честно, то да, я бы не отказалась немного перекусить... — честно призналась Елена.

— Мама приготовила итальянское блюдо под названием пицца, слышала о таком? — спросил Митрий. — Нет? Сейчас принесу. Подождешь здесь? Только прошу, ничего не трогай!

— Про пиццу слышала, но никогда ещё не пробовала, — спокойно ответила Елена, сильно удивившись тому, что её попросили ничего в комнате не трогать.

Митрий ушел за едой, а Елена в задумчивости прошлась по комнате, размышляя о том, чего же тут нельзя трогать. Разве что книги? Но почему он так сказал? Неужели он ей совершенно не доверяет?

Прозвучали торопливые шаги и в комнату вошёл Митрий, который нёс плоскую тарелку, на которой красовался большой кусок лепёшки, поверх которой ровными слоями были выложены ломтики колбасы и помидоров, а сверху всё это прикрывал тонкий слой расплавленного сыра.

— Ой, я столько не съем!

— А мы будем есть это вместе! — тут же предложил Митрий.

— А ты ножик принес?

— А зачем?

— Ну, хоть разрежем, а то есть-то будет неудобно!

— Ничего, справимся! Давай, кусай первая, — и он протянул Елене пиццу, но та еле откусила твердую корку, так и не добравшись до самого вкусного.

— А теперь я! — и Митрий легко отхватил крепкими зубами внушительный кус.

Так они и ели: Елена откусывала понемногу, еле прожевывая то, что ей удалось отхватить, а Митрий отгрызал воистину львиные порции, так что через пару минут есть уже было нечего. Елена была все еще голодна, но решила не признаваться в этом Митрию.

— Фух, объелся... Правда, вкусная пицца? — спросил он, растягиваясь на кровати.

— Да, вкусно было, — мило ответила Елена, которой как-то попался рецепт настоящей пиццы, так что она прекрасно понимала, что то, что принес Митрий, было всего лишь жалкой пародией на знаменитое итальянское блюдо, но не стала этого говорить, чтобы не огорчать радушного хозяина.

— Ложись, отдохни! — предложил Митрий, показывая на место рядом с собой.

— Думаю, это будет выглядеть со стороны не очень прилично, ведь мы еще с тобой не знакомы толком, а лежать рядом с полузнакомым молодым человеком воспитанной девушке не...

— Ой, да нас никто не видит! Просто ляг и немного отдохни, почувствуй себя как дома! — улыбнулся Митрий.

Елене, которая чувствовала себя совершенно изможденной, очень хотелось хоть немного полежать и отдохнуть, но в ней боролись два чувства — девичья скромность и усталость... Впрочем, последняя оказалась сильнее и Елена, немного поколебавшись, всё же прилегла рядом с Митрием, и тот, развернувшись, тут же навис над ней, опираясь на руки:

— Можно я тебя поцелую? Ты не против?

Елена смутилась, так как еще никогда не находилась в такой интимной обстановке и так близко, лицом к лицу с мужчиной, который ей нравился, но отказываться от поцелуя не хотела... Она еле кивнула в знак согласия, надеясь на то, что Митрий не заметит её кивка, и на его благоразумие. Но Митрий, чувству которого были обострены, уловил это еле заметное движение и впился в ее губы.

Сначала Митрий целовал Елену осторожно и несмело, но почувствовав, что та отвечает на поцелуи, стал настойчивее. Поцелуи становились всё более властными и жгучими, и вот он уже не в силах держаться на руках и был готов вот-вот рухнуть прямо на Елену, но решил, что этим совсем напугает и без того притихшую, вжавшуюся в покрывало на кровати, бедняжку. Решение пришло мгновенно: Митрий лёг рядом с Еленой, по-прежнему не отрываясь от её губ, развернул податливое тело, и его горячие ладони принялись властно гладить её по спине.

— Нет! Не надо! Я не могу! — еле прошептала Елена, отрываясь от его губ и уткнувшись пылающим лицом ему в грудь.

— А я не настаиваю, мне достаточно твоих поцелуев и объятий... Только позволь тебя целовать! — он приподнял ее лицо и вновь жадно впился в губы Елены.

Сладкая истома волнами накатывала на её тело, и все громче и громче становились её стоны.

— Что ты со мной делаешь?! — прошептала она, пытаясь рассмотреть лицо Митрия сквозь розовый туман, что заволок её глаза.

— Всего лишь целую тебя! Прошу, не останавливайся, дай насытиться тобой! — тяжело дыша, ответил Митрий, покрывая поцелуями ее шею.

Внезапная дрожь пронизала все тело Елены, и всё то напряжение, что только что сковывало её, исчезло, растворившись без остатка, растворившись в волне наслаждения.

Митрий расслабился и обнял Елену, прижав к себе и прислушиваясь к её прерывистому дыханию и учащенному сердцебиению.

Уже находясь в сладкой полудреме, Елена услышала, как стала открываться дверь, а женский голос спросил:

— Митя, сынок… — потом наступила краткая растерянная тишина, и женщина протянула. — Ты не... один?! Вот так сюрприз!!!

— Мама, ни слова больше! Уйди! Прошу! — и Митрий махнул матери рукой.

Та, тихо прикрыв дверь и немного постояв за ней, сокрушённо покачала головой: какие же нынче девушки стали, не успели познакомиться, а уже вместе в постели... не то что в ее время!

Елена, сгорая от стыда, лежала с закрытыми глазами, боясь не то что пошевелиться, а и дышать. Боже, какой позор! Она в первый раз в доме Митрия, их даже не объявили нареченными женихом и невестой... да что это, она даже не успела ещё как следует познакомиться с его родными, а уже такое себе позволила! Мало того, его мать застала их вместе и за таким неприличным для порядочных молодых людей занятием... Боже, что же она теперь про нее подумает!

— Эй, ты чего так притихла? — ласково спросил Митрий, почувствовав её напряжение. — Не смей думать ничего плохого! Эта ситуация никак тебя не компрометирует! Ты со мной! А все, что ты делаешь со мной, непременно будет одобрено моей мамой! Открой же глаза, посмотри на меня! — бархатный голос ласкал и успокаивал. — Мы сейчас спустимся, и ты убедишься в том, что мама у меня самая лучшая!

Елена осторожно открыла глаза и посмотрела в бездонные глаза Митрия. Ей так хотелось верить в то, что тот говорил, но здравый смысл всё же гадко нашёптывал, что в глазах его матери она будет теперь всегда выглядеть не порядочной барышней, а всего лишь грязной потаскушкой.

"Ну хорошо, в глазах его матери я буду выглядеть порочной дрянью... Что мне теперь делать-то, что? Как исправить ситуацию? Мне стыдно, сейчас спуститься, стыдно встретиться с ней лицом к лицу... Как я смогу посмотреть ей в глаза?!"

Как? Да так же смело, как и пришла сюда! И так же смело, как прилегла на кровать, хоть и знала, что приличная молодая девушка не должна такого себе позволять! В конце концов, не оставаться же тебе в этой комнате до конца дней своих?

Елена вздохнула. Последний аргумент ее убедил полностью. Что ж, надо быть смелой, чтобы осознать всё то двусмысленное положение, в котором оказалась, и идти вперед, в данном случае — на встречу с его маман.

Дыхание понемногу успокоилось, и Елена натянула на своё лицо непроницаемую маску полнейшего спокойствия

— Что, ж пошли знакомиться! — сказала она, освобождаясь из объятий Митрия и вставая.

— Так вы же и так знакомы! — удивился Митрий, по-прежнему лежа на кровати.

— Мы были знакомы — как соседи. А теперь мой статус в ее глазах изменился, и надо соблюсти все соответствующие данному моменту приличия. Будь добр, представь меня своей маме, как и положено! Надо же сообщить ей, что мы теперь пара, а я твоя девушка и ты за мной ухаживаешь! — сказала Елена, серьезно глядя на Митрия и не понимая, как это тот не осознаёт всю важность ситуации и, главное, почему он так спокоен.

— Ну, если ты так этого желаешь, пошли... — развел руками Митрий.

Они спустились вниз, где под предлогом уборки суетилась его мама.

— Знакомьтесь, Елена, это моя мама Орри... Мама, хочу тебе представить — это моя девушка, её зовут Елена, и она... — начал было Митрий, но его мать удивлённо приподняла брови:

— Мы и так знакомы, к чему этот спектакль? — и она бросила сердитый взгляд на девушку.

— Елена переживает, что ты подумаешь о ней плохо, застав ее в моей постели, — наивно и как-то по-детски пояснил Митрий. — Понимаешь, она так боялась тебя... Еле уговорил спуститься!

Орри смерила Елену строгим взглядом с ног до головы, но тут же взяла себя в руки и сменила гнев на милость.

— Еленочка, девочка, да как можно-то меня бояться? — голос Орри был неподкупно ласков. — Мы же знакомы с самого твоего детства! Я тебя вот такой маленькой еще помню! — и она приподняла ладонь на вершок от пола. Однако чем ласковее звучал голос мамы Орри, тем всё тоскливее становилось на душе Елены. Да, мама Митрия никогда теперь не изменит своего мнения о ней, Елене, но и никогда не выскажет его честно и в открытую и непонятно, что ещё хуже... Как говорится, в тихом омуте черти водятся! Вот что теперь ожидать от такой женщины? Она все сделает тихо, не то что маман, которая будет кричать во всеуслышание обо всем, что только пришло в её голову.

Что ж, теперь у неё только два варианта: либо прекратить всякие отношения с Митрием, либо принять всё, как есть и продолжать встречаться, как будто ничего не произошло... Третьего варианта не дано!

"Да, возьми же себя в руки, тряпка, и смело посмотри ей в глаза! Уведи Митрия из дома, покажи ей, что теперь ты им командуешь! — прошептал ей на ухо внутренний голос. — Будь сильнее!"

— Мы пойдем погуляем! — голос Елены прозвучал неожиданно ровно и решительно, чем госпожа Орри очень удивилась.

Впрочем, этому удивился и сам Митрий, но возразить так и не успел, потому что его уже схватили за руку и практически насильно потащили к выходу.

— Но скоро обед, а Митрий голоден... — еле выдавила из себя мама Орри, нервно сглотнув, и недовольно сверкнула глазами. Хотя ее голос и оставался ласковым, а лицо — непроницаемо милым, от нее всё же исходила волна раздражения. — К тому же у нас скоро будут гости! Друзья Митрия! Он их давно позвал! Это будет неприлично — не встретить гостей, которые уже приглашены!

— Не беспокойтесь, я верну его к обеду, так что можете начинать готовить! — нагло ответила Елена, уже выходя из дома и таща за собой Митрия.

Уже очутившись на улице, тот вырвал свою руку и сердито сказал:

— Так нельзя обращаться с моей мамой! Это тебе не твоя маман!

— А что я не так сделала? Разве я не обещала, что ты придешь к обеду? Не переживай, встретишь своих друзей! Или ты думал, что я побегу помогать твоей маме? Так я ещё не считаюсь твоей невестой и не собираюсь зря крутиться у вас на кухне! — на одном дыхании выпалила Елена, не думая о последствиях сказанного ею.

Митрий ошарашенно уставился на неё, но сдержался и ничем, ни одним движением мускула на лице не выдал того, что происходило у него в душе, а лишь спокойно и задорно ответил:

— Не я один, а мы с тобой пойдем на этот обед! Я представлю тебя своим друзьям, так как хочу, чтобы все знали, что мы теперь вместе! — его голос при этих словах звучал уверенно, бархатом обволакивая Елену.

Что ж, после таких многообещающих слов всё, что только что произошло, казалось уже несущественным и то, как госпожа Орри как-то по-особенному посмотрела на Елену... Да мало ли кто и как на кого смотреть может? И Елена немного расслабилась, веря всему и теряя бдительность...

До обеда оставалось ещё два часа, и Елена нарочно повела Митрия к себе во двор, решив, что при нём маман не посмеет выйдет на улицу, чтоб загнать ее домой, а из беседки будет видно, кто подходит к дому Митрия, так что у нее, Елены, будет время пообщаться с Митрием без присутствия его друзей и без возможности для него как-либо их подготовить. Потом же, если и придётся знакомиться с его друзьями, то хоть узнает их истинное мнение о ней!

Расчет оказался верным. Маман не помешала их посиделкам в беседке, а когда начали собираться друзья Митрия, то из беседки было отлично это видно.

— Смотри, там какие-то молодые люди пришли! Не твои ли это друзья?

Митрий, который всё это время сидел спиной к своему дому, обернулся и, присмотревшись, утвердительно кивнул.

— Крикни им, чтобы они нас подождали! Все вместе и зайдем! — попросила Елена, но Митрий вместо этого задорно и залихватски свистнул. Услышав свист, его друзья заозирались, пытаясь угадать, откуда он и, увидев Митрия, помахали и остановились, чтоб подождать друга.

Елена подала ему руку и важно, как королева, пошла навстречу новым знакомым.

— А мы-то думали, что у нас будет сугубо мужская компания! — словно обиженный ребенок, затянул один из пяти молодых людей — тот, что представился Тимофеем, явно намекая, что очень не рад присутствию девушки, чем сразу не понравился Елене.

— Я вам помешала? — притворно грустно ахнула она, смотря на Митрия преданным взглядом. — Что ж, в таком случае я лучше пойду домой, раз буду вам мешать... — и с каждым словом голос её становился всё тише и тише, словно таял как свечка.

Митрий, кинув сердитый взгляд на Тимофея, обнял за плечи Елену и произнес, обращаясь ко всем друзьям:

— Елена — моя девушка! Теперь все, что касается меня, касается и ее!

И с этими словами он ввел Елену в дом.

Посреди маленькой, но уютной гостиной их уже ждал стол, накрытый на шесть персон. Угощение на нём было самое простое: вареная картошка, нарезанная кусочками селедка, квашеная капуста и чёрный хлеб. Елена быстро посчитала столовые приборы и поняла, что госпожа Орри намеренно не поставила прибора для неё. Когда Митрий, тоже заметив это, с упрёком посмотрел на мать, то та неподдельно удивилась:

— Ох, а разве Елена тоже будет у нас обедать? Извини, я просто этого не ожидала, вот поэтому так и вышло! — развела она руками, всем своим видом показывая, что очень огорчена этим и теперь даже не знает, что делать.

"Да уж, сама видишь, КАК тебе здесь рады, милочка! — ехидно прошелестел внутренний голос. — Так что разворачивайся и уходи домой!"

— А знаете, я не голодна, спасибо! Я домой пойду! — стараясь как можно спокойнее, но без раздражения ответила Елена.

— Вот и отличненько! — ласково проворковала госпожа Орри, насмешливо смерив Елену взглядом. — Садись сынок, поешь, а Елена сейчас уйдёт домой!

Митрий сделал было шаг к столу, но оглянулся и наткнулся на грустный взгляд Елены.

— Нет, ты никуда не пойдешь, а останешься здесь и отобедаешь с нами! — твёрдо сказал он и, по-хозяйски сжав локоть Елены, увлёк ту за собой к столу и усадил рядом с собой.

— Но, сыночек, понимаешь... я совсем не рассчитывала на то, что к вам присоединится кто-то ещё, и кто знает, вдруг вам не хватит угощения? — робко запротестовала госпожа Орри.

— Я ем немного, не беспокойтесь! — чуть грубовато ответила Елена, рассердившись на то, что её хотят выставить чуть ли не обжорой, которая готова жадно съесть всё, не оставив ничего остальным.

— Но у нас нет лишних столовых приборов... — всё так же мягко сказала мать Митрия, нежно глядя на сына.

— Нет вилки, так поем ложкой! — не унималась Елена.

— У нас даже нет табурета, чтобы усадить Елену! — ласково продолжала госпожа Орри. — Не стоя же есть твоей гостье?

— Во всем доме не найдётся ни одного лишнего табурета? — удивленно спросила Елена, обращаясь к Митрию.

Тот на протяжении всей этой перебранки всё время молчал, переводя растерянный взгляд со своей матери на свою девушку и обратно. С одной стороны, он не хотел вступать в конфликт с матерью, чтобы не огорчать её... С другой стороны, ему очень хотелось, чтобы Елена присутствовала на этом обеде, дабы у нее была возможность познакомиться с теми людьми, которые имели для него большое значение.

— Мама, принесите, пожалуйста, табурет! — ласково попросил он.

— Я, больная женщина, должна бегать по дому? — сердито, и с намеком на свою немощность, обиженно проговорила госпожа Орри, наградив Елену далеко не любящим взглядом.

— Митя, сходи, пожалуйста, принеси мне табурет, — попросила Елена, ласково дотронувшись до его руки.

Митрий сделал было шаг в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, но тут госпожа Орри запротестовала:

— Митя, ты же знаешь, что оставлять гостей невежливо! Они же не ко мне пришли! Это некультурно! Может, на хуторе, где живёт Елена, так и принято, но у нас — нет! — при этих словах взгляд матери Митрия сделался колюче-насмешливым, но лицо оставалось по-прежнему добрым. — Удели же внимание своим гостям! Смотри, им уже стало неудобно от всего происходящего!

И она трагическим жестом указала на друзей Митрия, которые, хоть и сидели молча, ни во что не вмешиваясь, но было видно, что всё происходящее их угнетало.

— Я тогда сама поищу себе табурет! — словно капризный маленький ребенок, не унималась Елена. Госпожа Орри ужаснулась было наглости и беспринципности Елены, но поняв, что спорить бесполезно, лишь махнула рукой: мол, иди ищи! Митрий хотел было сказать, что это некрасиво и невежливо — ходить по чужому дому без разрешения хозяев, но покосился на своих друзей и предпочёл промолчать.

— Ешьте мальчики, приятного вам аппетита! — выходя из гостиной, услышала Елена сладостный голос матери Митрия.

— Нет! Мы подождем Елену! Без нее не начнём!

"Хоть в этом спасибо, что поддержал..." — подумала Елена, ища табурет.

Она нашла весь дом, но так и не нашла ни одного лишнего стула или хотя бы табурета. Блуждая по комнатам и уже не просто нарушив все правила приличия, а попросту говоря, плюнув на них, Елена забрела в левое крыло дома, вспомнив, что как-то на днях Митрий рассказывал, что это крыло у них снимает семья военного и там проживает Татьяна — та самая девушка, что как-то была на званом вечере.

Поколебавшись, Елена постучала в дверь и на ее счастье дверь открыла сама Татьяна. Вид у неё был испуганный, но она сразу узнала нежданную гостью.

— Таня, у Митрия сейчас обед, на который приглашены его друзья, и так получилось, что мне не хватило табурета... У вас есть стулья? Или табуреты? Ты не могла бы дать мне один? Я потом принесу! — попросила Елена, объяснив причину своего появления, но Татьяна словно испугалась ещё больше:

— Нет, у нас их вообще нет.

— На чем же вы сами сидите, когда едите? — рассердилась Елена, повысив голос. — Дай мне табурет, не бойся! Я принесу его обратно, не думаешь же ты, что могу украсть табуретку?!

— Нет у нас ничего! И вообще... Шла бы ты домой и не позорилась! — очень тихо, почти шёпотом ответила Татьяна и закрыла дверь перед носом Елены.

Та стояла просто в шоке. У них на хуторе соседи в случае необходимости делились с соседями всем — и мебелью, и посудой, даже одеждой... А тут табурета не допросишься!

"Но в принципе Таня права, сколько можно унижаться? У тебя что, нет своего дома, а в нём нет еды? Хоть мать и орет, но накормит досыта, еды не пожалеет. Лучше уж уйти домой..."

Елене ничего больше не оставалось, как ни с чем вернуться обратно в гостиную.

— Я ничего не нашла, а зашла сюда лишь для того, чтобы сказать это и попрощаться, так как иду домой. Мне очень жаль, что не смогла познакомиться поближе с твоими друзьями, но, возможно, что мне ещё предстанет возможность снова встретиться с ними, но при других обстоятельствах! — гордо произнесла Елена, окинув взглядом всех, кто сидел за столом, и коротко глянув на госпожу Орри и Митрия. — Проводи меня, пожалуйста... Хоть это-то ты можешь сделать?

— У тебя гости, сиди! — властно, но мягко произнесла госпожа Орри.

Ее тон и выражение лица внезапно разозлили Митрия, и он принял внезапное, как ему показалось, единственно правильное решение.

Встав, он подошел к Елене, взял за руку и, глядя матери в глаза, произнес стальным, не терпящим возражения, голосом:

— Если в нашем доме нет лишнего столового прибора, то Елена будет есть со мной одной вилкой и из одной тарелки! Если моей девушке не на что сесть, то она будет сидеть у меня на коленках!

И…. посадил Елену к себе на колени, сунув ей в руку вилку:

— Ешь! Ты моя девушка! А если кому-то это не нравится, то идите лесом, господа! — резко произнес он, не глядя на мать, но последние слова предназначались именно ей.

Госпожа Орри лишь судорожно открывала и закрывала рот. Пытаясь понять, что же произошло с сыном, отчего он нарушил все правила приличия и так себя повел, она быстро нашла виновника всего этого безобразия. Вернее, виновницу...

"Шаболда! — хотелось закричать ей. — Только сына моего позоришь! Да чтоб тебе..."

Но вместо этого она спокойно произнесла:

— Ну что ж, всем приятного аппетита, а я пойду, не буду вам мешать. Поговорите между собой спокойно… без меня! — и с этими словами она вышла из комнаты.

Воцарилась неловкая тишина. Молодые люди сидели в нерешительности, переглядываясь друг другом и не приступая к еде.

У Митрия было сосредоточенное и очень властное выражение лица. Он держал на коленях Елену, подавая ей то селедку, то картошку, то хлеб. Из-за того, что ему самому есть было не очень удобно, он делал вид, что сейчас для него самое главное — это накормить Елену.

Утолив первый голод, та попыталась встать, но Митрий обнял её еще крепче и сурово произнес:

— Я же сказал, ты будешь сидеть у меня на коленях, раз в этом доме нет для тебя места! Ты теперь со мной единое целое! И это должны понять все!

Друзья Митрия ели молча и как-то скованно. Чтобы как-то развеять возникшую неловкость, Елена спросила:

— Митя, может, ты все же познакомишь меня со своими друзьями? Ты так и не представил им меня!

Митрий кивнул на юношу, что сидел напротив:

— С Тимофеем ты уже знакома. Справа от Тимофея — Георгий, можно звать Гриша. Рядом с Гришей — Антон.

Молодые люди кивнули в знак приветствия, по-прежнему не глядя ни на Митрия, ни на Елену.

— Напротив Гриши сидит Артем, а с моим братом Максом ты уже знакома! — сухо представил Митрий того, что сидел по левую руку от Митрия.

— Ты не говорил, что у тебя есть брат! — удивилась Елена, развернувшись и усевшись на коленях Митрия так, чтобы видеть его лицо.

— Она хоть что-нибудь у тебя помнит? — съехидничал брат Митрия Максим.

— Я в городе уже месяц, но сегодня увидела тебя впервые! Как же я могу тебя запомнить? — попыталась защититься Елена, повысив голос и зло сверкнув глазами на Макса.

— А то, что в детстве мы общались, из памяти стерлось? — продолжал ехидничать Макс.

Елена начала с трудом вспоминать то, что было в детстве, и наконец вспомнила, что у Митрия и в самом деле был брат по имени Максим.

— Да как же я могла тебя узнать, ты ведь так изменился! — возмутилась Елена и была права, ведь сейчас перед ней сидел почти взрослый мужчина, лет двадцати восьми — полного телосложения, с темными, почти черными волосами и такого же цвета глазами, смуглой кожей. Всей своей внешностью он представлял собой почти полную противоположность Митрия.

— Честно, вас даже братьями назвать-то тяжело! — развела руками Елена. — Вы совсем не похожи!

— У нас отцы разные! — сухо и нехотя чуть слышно ответил Митрий.

Видно было, что эта тема разговора ему и Максу была неприятна, и поэтому Елена переключила своё внимание на Артема, что сидел рядом с Максом.

— Артем, а ты как познакомился с Митрием? Судя по твоему возрасту, ты больше похож на друга Максима, чем на друга Митрия.

— Вы правы, Елена, так оно и есть, — сухо ответил Артем, сделав вид, что увлечен едой.

Елена сморщила носик, ей совершенно не нравилась напряженная обстановка за столом.

— А вы, Тимофей, Григорий и Артем? Как вы познакомились с Митрием? — Елена перевела взгляд на молодых людей, которые внимательно наблюдали за происходящим, не прикасаясь к еде.

— Мы все трое — будущие курсанты военного училища, как и Митрий. Для подготовки к училищу вместе занимались на подготовительных курсах. С тех пор и общаемся, — спокойно сказал Григорий, хотя Елена задавала вопрос, смотря на Тимофея.

— А почему вы не едите? Мама Митрия так старалась, наготовила специально к вашему приходу! — удивилась Елена, указывая на стол. — Уж не из за меня ли?

Митрий крепко обнял ее и, не стесняясь, при всех поцеловал в шею:

— Не хотят — пусть не едят! Не обращай внимания! Главное, поешь сама! Вот попробуй, это мама сама готовит... Селедочное масло — удивительно вкусная штука! — намазывая на хлеб сероватую массу, предложил Митрий, и его голос был ласкающе бархатным, что в совокупности с тем, что Елена сидела у него на коленях, словно маленький ребенок, убаюкивало и успокаивало.

Раздражение и гнев покинули Елену. Она решилась попробовать предложенное угощение и пришла в полнейший восторг, так ей понравилось. Да не просто понравилось — показалось, что до этого она ничего вкуснее в жизни не ела!

— М-м-м, как это готовится? Из чего это сделано? — проглотив последний кусочек, обратилась она к Митрию. — Это так вкусно!

— Вот у мамы и спросишь! Она тебя научит готовить селедочное масло! Потом. А пока ешь! — и намазал еще один бутерброд.

— Ага, ешь! Чтоб он тебя потом спихнуть с колен не смог — от тяжести! — пробурчал себе под нос Макс.

— Ты на что намекаешь?! На то, что я толстая?! — возмутилась Елена.

— Да даже не намекаю, а констатирую факт! Колобок! — ехидно усмехнулся Макс.

— И ты простишь ему такие слова, сказанные твоей девушке? — возмутилась Елена и требовательно посмотрела на Митрия. — Неужели ты не защитишь меня от этих нападок?

— Ну, дорогая, хватит вертеться, ты и вправду тяжелая! — усмехнулся Митрий.

Такого оскорбления Елена перенести уже не смогла. Она вскочила с колен Митрия и, развернувшись и ничего более не слушая, торопливо пошла к выходу.

Уже в прихожей Митрий догнал ее и, резким движением развернув к себе, крепко сжал в объятиях.

— Ну, куда ты собралась? Ну прости, я очень неудачно пошутил! Ты и правда так вертелась, что у меня начали уставать ноги, — оправдывался он и, ласково улыбаясь, намекнул: — И потом, я же мужчина, и у меня разыгралось воображение...

Елена посмотрела на него снизу вверх, недоумевая, о каком таком воображении он говорит?

Ее раздумья прервало появление друзей Митрия. Макс и Артем молча прошли мимо них и поднялись на верхний этаж, отчего Елена почувствовала себя мебелью. Тимофей, Григорий и Аркадий же подошли к Митрию и Елене со словами:

— Митрий, мы уходим! Передай, пожалуйста, своей маме нашу благодарность за обед, все было очень вкусно, — начали они было прощаться, но тут появилась госпожа Орра.

— Мальчики, вы уже уходите? Так быстро? — ее голос был мелодичен и добр, а лицо — спокойным и на нем было даже намека на то, что она чем-то недовольна.

— Да, госпожа Орра, нам уже пора! — молодые люди, прощаясь и благодаря за угощение, по очереди поцеловали её руку.

"Да уж, моя бы после того, что я выкинула, орала бы как резаная, а его мать и бровью не повела, — думала Елена, прекрасно осознавая, что ее поведение сегодня было за гранью вседозволенности. — Повезло же Митрию..."

— А вас Митя и Елена проводят... правда, дети? — спросила госпожа Орра, остановившись рядом с Еленой и приобняв ту за плечи.

Елена было хотела отказаться, объяснив это тем, что она и так устала, да и вообще, это обязанность мужчин — провожать девушек, а не наоборот. Как молчавший до этого момента Аркадий произнёс серьезным, не терпящим возражения, тоном:

— Мы же не кисейные барышни, чтоб нас провожать. Всего хорошего, мадам, мадемуазель. Митрий, а с вами мы встретимся в военном училище! — и молодые люди, раскланиваясь, вышли из дома.

— Я тоже хотела бы пойти домой... если ты не против, — сказала Елена, которая все еще была голодна, да и тело зудело, и очень хотелось отмыться от этой мысленно налипшей грязи.

— Тебе понравились мои друзья? Моя мама? Обед? Или ты хочешь уйти, потому что тебе что-то не понравилось? — спросил Митрий.

видно, что ему очень важно одобрение Елены.

"Если я скажу, что ничего не понравилось, что все его друзья вели себя высокомерно, его брат вообще меня оскорбил, а его мать всем видом показывала, что не рада ее приходу и поведению, будет ли это красиво с моей стороны? Простит ли он меня после этого? Поймет ли? Сомневаюсь..."

Поэтому Елена просто ответила:

— У тебя очень утонченные и воспитанные друзья! Очень внимательная и ласковая мама. Обед был очень вкусным, а особенно селедочное масло! — говоря последнее, Елена ни чуточки не покривила душой и не солгала. — Но позволь мне уйти домой, я хочу переодеться и немного отдохнуть...

— Мы сегодня еще встретимся? — спросил Митрий, обнимая и целуя Елену в губы, отчего она просто растаяла в его руках.

— Да, часов в восемь вечера зайди за мной, посидим в беседке, — предложила она.

— О, это невыносимо долго! Сейчас только половина третьего, я до восьми часов просто не выдержу! Это целая вечность! — голос Митрия обволакивал и затуманивал разум Елены. — Давай встретимся через час?

Елена была уже готова согласиться, но в её голове прозвучал холодный голос разума: "Нет, дорогая моя, даже и не думай! Маман и так, верно, уже рвет и мечет, ведь ты ушла из дома в начале десятого утра, а сейчас сколько времени? Да и к тому же тебе и правда надо переодеться, платье всё измято, смотреть противно. И у тебя самой помятый вид!"

— Нет, лучше зайди за мной в восемь вечера, так будет удобнее! — попросила, немного подумав, Елена.

— Что ж, так тому и быть... Но я всё равно приду через час и буду ждать! Думаю, тебе станет совестно, и ты обязательно выйдешь! — сказал Митрий своим бархатным завораживающим голосом.

"Плохо ты меня знаешь!" — подумала Елена, а вслух произнесла:

— Как хочешь, это твое решение, но раньше восьми вечера я точно не выйду.

Они еще долго спорили по поводу того, провожать или не провожать Митрию Елену до дома, так что в конце концов с второго этажа спустилась госпожа Орра и спокойно сказала::

— Митя, да отпусти же ты девушку домой! Тут недалеко, и она не заблудится! А мне нужна твоя помощь в саду! Помоги, пожалуйста, мне без тебя не справиться! Елена, солнышко, ты же не против, чтобы мой сын мне помог? — голос ее звучал ласково, и ни одна нота в голосе, не один мускул на лице не показывал её недовольства происходящим.

Елена медленно шла домой... Мысли её были сумбурными. С одной стороны, было очень неприятно из-за той ситуации, что произошла во время обеда, с другой — было стыдно за своё поведение в спальне. Да, ей было приятно то, как повел себя Митрий перед своей матерью, но потом он даже не защитил ее, когда его брат принялся ехидничать... Его голос обволакивал, его прикосновения ее волновали, но, быть может, и в самом деле — между ними такая же пропасть, как между хуторской девчонкой и городским денди?

Дома был отчим, чему Елена очень удивилась.

— Доча, обедать будешь? — спокойно спросил он.

Маман, сидящая напротив него, смерила ее презрительно-брезгливым взглядом и, скривив нос, тихо произнесла:

— Да тут сначала отмыться надо! Вид у нее... потасканный!

— В смысле — потасканный? — удивился отец, посмотрев на дочь внимательнее, но ничего подозрительного не обнаружив, вопросительно глянул на жену.

— Она знает, о чем я! Иди помойся, видеть тебя не могу! И одежду сразу брось в корзину для грязной одежды! — командным тоном приказала маман, сверля ее взглядом.

"Как она поняла, что со мной было? — подумала Елена, смотря на себя в зеркало.

Отражение совсем не показывало усталости и уж тем более — какой-то там потасканности.

В ванной комнате стояла большая десятилитровая кастрюля с горячей водой. Елена с удовольствием помылась ароматным мылом, которого у матери были великое множество, и насухо вытирая волосы до тех пор, пока они не заскрипели от чистоты.

Переодевшись в облегающее желтое платье, она спустилась в гостиную. Как оказалось, отец всё это время ждал ее и даже не думал приступать к еде.

"Это так мило с его стороны!" — подумала Елена, присаживаясь рядом.

Обед состоял из жареной курицы, колбасной нарезки, отварного мяса, нескольких видов пирогов и торта со сливками. Как это не удивительно, но за всё время обеда маман сидела молча и с задумчивым видом. Отец тоже ел, не произнося ни слова.

Елена была так голодна, что пробовала всего и понемногу. Под конец трапезы она откинулась на спинку дивана, и ее стало клонить в сон.

— А он что, так и будет в беседке сидеть? У вас не было уговора, во сколько вы встретитесь? — сердито сказал отец, кивнув на окно, где виднелась беседка, а в ней — сидящий Митрий.

— Я ему сказала прийти к восьми вечера, но он, как видно, не послушал меня... — недоумённо повела плечами Елена.

— И что ты собираешься сделать? — серьезно спросил отец.

— Я собираюсь пойти поспать, если вы с мамой не против! — зевнула она.

— Да-да, иди, дочка, и поспи! — поддержал ее отец. — Иди! Он на то и мужчина, чтобы ждать. Вот и посмотрим, насколько его хватит сторожить тебя! — усмехнулся отец, строго глядя в окно.

У Елены еле хватило сил, чтобы добраться до кровати и уснуть... День еще не закончился, а сил уже не оставалось. А впереди было свидание с Митрием, хватит ли сил проснуться? Или она так и проспит весь остаток дня и всю ночь? И очень интересно, сколько будет сидеть Митрий в беседке?

С этим мыслями она и уснула, а проснулась от того, что кто-то настойчиво свистел. Елена спустилась в гостиную, но никого не нашла: матери и отчима не было дома, зато в беседке нетерпеливо ходил туда-сюда Митрий, который время от времени громко свистел.

Наскоро переодевшись и причесав волосы, она вышла во двор и, зевая, спросила:

— Ты всё это время ждал и так и не ушел домой?

— Я не думал, что ты проигнорируешь мое приглашение встретиться через час! — сердито сказал он.

— Я тебе сказала, во сколько выйду, и не моя вина, что ты проигнорировал мои слова! — отпарировала Елена. — День был до того насыщен впечатлениями и новыми знакомствами, что я уснула от усталости. Тебя же никто не держал в этой беседке на привязи!

Почувствовав, что Елена начинает на него сердиться, Митрий мигом сменил тактику:

— В конце концов, я готов ждать тебя вечность, если это будет нужно! — томно произнес он и, приподняв голову Елены, поцеловал её.

Его поцелуи стали требовательны и грубы, а в какой-то момент Елене показалось, что она не может просто дышать, потому что он проник своим языком в ее рот, плотно накрыв её губы своими губами, отчего у Елены возник рвотный рефлекс, и она оттолкнула от себя Митрия. Елена сама не понимала, что случилось с нею. Еще несколько часов назад она готова была до изнеможения целоваться, а сейчас ей больше всего хотелось бежать как можно дальше и спрятаться так, чтобы Митрий её не нашёл. И это проникновение в ее рот... что это было? И как его можно об этом спросить? Не стыдно ли об этом разговаривать?

На улице было уже темно, поэтому Митрий не смог увидеть гримасу отвращения на лице Елены и подумал, что она оттолкнула его лишь потому, чтобы он случайно не перешёл границы дозволенного.

Чтобы развеять возникшее напряжение, он задорно начал рассказывать о том, как мечтает стать кадетом и пойти на службу в армию, чтобы со временем стать лейтенантом.

"И что я в нем нашла? Может, из-за красоты? А красив ли он? Мы же совершенно не подходим друг другу! — в панике думала Елена, глядя на него и совершенно не слушая. — О боже, как мне сейчас хочется в ванную, чтобы смыть это гадкое ощущение во рту! Ну какой же найти предлог, чтобы уйти без обид и скандала?"

И тут на дорожке, что вела к их дому, появились родители Елены, чему та очень обрадовалась:

— Прости, но тебе пора домой! Из-за того, что я так долго была у тебя, меня наказали. Маман вообще не разрешила мне выходить, а я ее запрет нарушила... Я пойду, пока они не увидели нас вместе, и ты иди! И не попадайся им на глаза!

Не желая, чтобы Елена получила из-за него еще одну взбучку, Митрий еще раз на прощание ее обнял, поцеловал, и на этот раз поцелуй вызвал в Елене приятное чувство, разбежавшееся по всему телу щекочущими мурашками.

Но слова о том, что ей нужно идти, были уже сказаны, и Елена, выскользнув из объятий Митрия, упорхнула в дом до того, как подошли родители.

— Митрий? Ты все еще здесь? Елена выходила? — спросил, приглядевшись и узнав того, кто сидит в их беседке, отчим. Не желая выдавать Елену, Митрий солгал:

— Она не выходила, да и я уже собрался уходить, а тут вы идете. Я задержался, чтобы вас поприветствовать и чтобы вы передали Елене, что завтра я приду… — не успел он договорить, как отчим Елены прервал его:

— Не раньше шестнадцати часов пополудни! Вы меня поняли, молодой человек? — сказал он, держа маман под руку, которая, услышав эти слова, приосанилась, ибо уже знала, чему будет учить завтра Елену.

Митрий согласно кивнул, поклонился на прощание и направился к себе домой.

Уже засыпая, Елена подумала, что слишком поторопилась, дав согласие на свидание с Митрием. Нет, надо завтра взять свои слова обратно! Да, с завтрашнего дня надо непременно расстаться с Митрием….

Это была последняя мысль, с которой Елена и заснула.

Елена проснулась от неясного шума, похожего на шуршание, раздававшегося за окном.

В комнате было сумрачно и, посмотрев на часы, она удивилась тому, что они показывали девять утра, ведь было темно совершенно не по-утреннему...

"Неужели часы врут?" — подумала Елена, неохотно вылезая из-под одеяла и, ежась от холода, подходя к окну посмотреть, что же там так шуршало.

За окном шел дождь... Нет, не просто дождь, а ливень сплошной стеной, словно в небесной канцелярии кто-то перевернул бочку с водой, и теперь она низвергалась одним бесконечным потоком!

На хуторе, где жила Елена, тоже, конечно, были дожди, но они шли редко и не с такой силой, поэтому сплошная стена воды, без остановки льющаяся с небу, затянутого свинцовой пеленой туч, заворожила Елену, и она, стащив с кровати одеяло и укутавшись в него, уселась на широкий подоконник наблюдать за дождем, подумав о том, что ТАКОЙ дождь долго лить не будет и можно немножко понаблюдать за ним, прежде чем идти сдаваться на милость маман. И зря! Ей было и невдомёк, что дожди в этой полосе России имели свойство идти не только часами, но и днями, неделями и месяцами, практически без перерыва.

Трава за окном, прибитая хлесткими струями, жалко приникла к почве, белые цветы жасмина поникли и превратились в белые капельки, напоминая Елене когда-то виденную ею картину, написанную Пабло Пикассо. Деревья и кустарники в старом графском парке, по-прежнему стоявшие гордо и прямо, точно стражи её покоя, тоже притихли от дождя, склонив свои ветви, давая ему возможность омыть с них налипшую пыль. Небо было серое и хмурое, и ни один лучик солнца не пробивался сквозь мрачные тучи, отчего казалось, что день ещё так и не думал наступать, уступив место длинным предрассветным сумеркам.

Так бы Елена и просидела весь день, ожидая, когда закончится дождь и выглянет солнце, но тут распахнулась дверь, и на пороге появилась маман.

Елена внутренне сжалась в комочек, готовясь к потокам криков и брани и поэтому даже не обернулась, чтобы встретиться с ней лицом к лицу.

Прежде чем маман успела, что либо сказать, она поплотнее укуталась в одеяло и тихо спросила:

— Почему так долго идет дождь? Почему так пасмурно? Так страшно?

От этих слов, мгновенно сбивших её с толку, маман впала в ступор, и она забыла, зачем вообще зашла в комнату.

— Ты что, никогда прежде не видела дождей? — ошарашенно спросила она, уставившись на дочь зоркими и цепкими глазами совы, узревшей добычу.

Неужели она до такой степени дикая, подумала ей, или же умалишенная? Ну, а что? Живет на хуторе, общаться не с кем, под рукой только дикие родственники, сумасшедшая бабка и всего лишь одна подруга. Если подумать, то одичать там ничего не стоит! Да, несомненно, она хоть немного, но тронулась! И, вынеся такой вердикт, маман, стараясь говорить как можно спокойнее и понятнее, произнесла:

— У нас подобные дожди совсем не редкость! И слезь, пожалуйста, с подоконника, а то сломаешь. Да, одевайся и пускайся вниз, пора завтракать! Отец без тебя за стол не садится!

— Папа дома? — спросила Елена, в первый раз за всё это время посмотрев на мать.

"Точно, идиотка тупая!" — с удовлетворением подумала маман, но вслух произнесла:

— Ты разве не видишь, какой дождь идет? В такую погоду никто не работает, поэтому он и дома!

Покачав сокрушённо головой, она вышла из комнаты, раздумывая над тем, почему у такой женщины, как она, могла родиться совершенно несуразная и тупоумная дочь...

Елена, переодевшись и умывшись, спустилась в гостиную, где ее поразил резкий контраст между теплым и светлым помещением, в котором она очутилась и той тоскливостью за окном, которая только что стояла перед её глазами.

Отец, от которого так и веяло спокойствием и добротой, сидел за маленьким самодельным столиком, заставленным разнообразными закусками. И, как полнейшая противоположность, рядом приткнулась маман, просто исходящая флюидами злобы и ненависти.

"Интересно, а со стороны заметно, кто из этих двоих мне роднее?" — подумала Елена и присела рядом с отцом.

— Сядь рядом со мной! — тут же скомандовала маман, бросив свирепый взгляд на Елену, та поспешила исполнить приказание, но не успела сделать и шагу, как отец спокойным тоном произнес:

— Путь сидит там, где хочет!

Елена вернулась было на диван, но тут маман прошипела подобно змее:

— Быстро села рядом! Я кому сказала?!

Елена опять вскочила, уже понимая, что назревает нешуточный скандал.

— Сиди! — придержав её за руку, сказал отец и, бросив строгий взгляд на маман, сурово кинул: — Пусть где хочет, там и сидит! Это, между прочим, и ее дом!

Маман с неохотой сделала вид, что ее ничего не касается, и, не меняя этого кислого выражения лица, принялась за еду.

Завтрак проходил в полном молчании, так как каждый был занят своими мыслями и, если понять, о чем думал отчим, Елена не могла, то по лицу маман читалось абсолютно всё, и было понятно, что ничего хорошего ждать не приходилось.

Звенящее напряжение, которое витало в воздухе, невыносимой тяжестью давило на Елену, и, чтобы хоть как-то начать разговор, она шумно и громко вздохнула. Отец, словно ждавший этого сигнала, тут же спросил:

— Ты чего так вздыхаешь?

— Мы с Митрием договорились встретиться, а теперь вот как быть? В такую погоду и не выйдешь... — грустно произнесла Елена.

— Ну, если я не ошибаюсь, то часа через три дождь скоро закончится, и тогда вы сможете пойти погулять, — спокойно ответил отец, продолжая есть картошку.

— Куда она пойдет? — тут же вспыхнула маман. — У нее и одежды-то теплой нет, и сапожек прорезиненных тоже, так что пусть дома сидит! Ой, подумаешь, один день не погуляет! Тоже мне, фря!

Кто такая фря, Елена не знала, но ей показалось, что это что-то сродни свободному человеку, которому можно идти туда, куда ему заблагорассудится.

— Так отдай ей свой осенний плащ и свои сапоги! У вас все равно один размер! — с набитым ртом приказал отец.

— Откуда ты знаешь? — рявкнула маман так, что задребезжали стекла, и Елена замерла, испуганно переводя взгляд с одного на другого.

В свою очередь отец бросил вилку на тарелку так, что та едва не треснула, и рявкнул куда громче маман:

— Да ну нахуй! Не ты ли сама мне каждую ночь перед сном все уши сверлишь тем, что у вас один размер одежды и обуви и какие ты наряды оторвала от сердца, отдав ей?

Мгновенно успокоившись и пожав плечами, маман принялась за еду, бросив:

— Ой, ты как всегда преувеличил! Ничего я у себя от сердца не отрывала, а всё подарила с радостью! И плащ свой тоже отдам! Тот, что недавно пошили, бежевый.

Елена представила, с каким "счастливым" видом маман отдаст ей свою обнову, и ее передернуло:

— Не нужен мне плащ! Ну, не встретимся сегодня, так ладно! Завтра же будет хорошая погода, не так ли? — Елене показалось, что она произнесла это как можно спокойнее, но все же голос ее был резок.

Маман отреагировала моментально. Бросив на Елену злобный взгляд и резко встав, она вышла из комнаты, но вскоре вернулась с плащом в руках.

— Одевай! Мерить будешь! — прошипела она.

Елена не знала, как ей себя вести: отбирать плащ у маман ей не хотелось, но и ослушаться ее она побоялась. В панике она посмотрела на отца, и тот ей кивнул: иди, мерь.

Плащ, конечно, был чудесный, но никакой радости от обладания им Елена не испытывала, уже представляя, какой будет реакция маман, если, не дай бог, она испачкает или случайно порвет этот злополучный плащ.

Убедившись в том, что дочь одета по погоде, маман просто вытолкала ту за порог и с грохотом захлопнула за ней входную дверь.

Ливня уже не было, но моросил мелкий дождик, обещавший затянуться надолго, и Елена, поёживаясь, замерла на пороге дома, размышляя о том, куда бы можно было пойти в такую погоду.

"Хороший хозяин сегодня и собаку на улицу не выгонит, — подумала она. — но, видимо, самая последняя шавка представляла бы для маман куда большую ценность, чем её родная дочка..."

Постепенно холод начал пробирать её до костей. Нет, надо двигаться, тогда будет не так холодно! Надо себе поставить цель, куда идти, и хотя бы в течение часа не появляться дома, например... сходить в гости к Вольдемару!

Сказано — сделано и Елена, проигнорировав дорожку, пошла прямо по мокрой траве, отчего подол бежевого, немного длинного для неё плаща моментально стал мокровато-сероватым, так как травинки, пыль на которых смешалась с дождевой водой, цеплялись за ткань, оставляя на той грязные следы.

Когда Елена, наконец, всё же добралась до владений Вольдемара, то была уже насквозь мокрая и продрогла до самых костей.

Ее встретил сам старый граф Седых.

Переживая и охая, он проводил Елену в гостиную и усадил к жарко пылавшему камину поближе, попутно давая распоряжения дворецкому о том, чтобы приготовил сухие вещи, а заодно предупредил Вольдемара о визите.

Тот вбежал в гостиную с испуганным и озадаченным видом:

— Что случилось? Почему ты пришла в такую погоду?

— Прости, ничего страшного не случилось, просто маман выпроводила меня гулять и я не придумала ничего лучше, как пойти к тебе. У меня в этом городе, кроме тебя и Тины, никого ведь нет... — еле слышно оправдывалась Елена.

Оба Седых недоуменно переглянулись, ведь для них сама мысль о том, чтобы выгнать человека на прогулку в такую погоду, была до дикости абсурдной.

Вольдемар на правах хозяина дома отвел Елену в приготовленную специально для нее комнату, где уже суетилась горничная.

Вид у Елены был словно у измученной сироты, а выражение лица едва ли не кричало о том, что она вот-вот заплачет, сгорая от стыда.

Горничная помогла ей переодеться в заранее приготовленную шелковую ночную сорочку и халат персикового цвета, собрала мокрую одежду Елены и, не задавая лишних вопросов, тихо вышла из комнаты. Елена, все это время еле сдерживающая слезы, бросилась на кровать и, наконец, дала волю слезам: ей было невероятно стыдно за то, что имея крышу над головой, она была вынуждена найти приют в чужом доме.

Негативные эмоции отобрали последние силы, и она незаметно для себя самой заснула...

Проснувшись, Елена с удивлением обнаружила, что за окном уже ночь. На стуле лежали её высохшие, отглаженные и бережно сложенные вещи. Можно было переодеться в своё, но вот незадача — она пришла сюда в сапожках и туфелек, чтобы ходить по дому, у неё не было! Раздосадованная Елена долго сидела на кровати, лихорадочно ища выход из сложившейся ситуации, и внезапно к ней пришло озарение: Тина! Ну, конечно же, в ее комнате должны быть какие-то вещи, которые она надевает, когда остается ночевать в этом доме! Может, найдется пара туфлей и для Елены? В конце концов, они же подруги и, если бы Тина была здесь, то непременно выручила бы подругу в сложившейся ситуации.

Сказано — сделано. Действительно, нужная пара обуви нашлась в комнате Тины, и, переодевшись, Елена спустилась на первый этаж, но ни в холле, ни в гостиной, ни тем более в столовой она никого не нашла. Посчитав, что владельцы уже спят, Елена собралась было пройти в отведённую для неё комнату, но тут услышала негромкий стук в дверь и, поколебавшись, решила все же открыть.

На пороге стоял... Митрий, который молча и без лишних объяснений вошел в дом. На нем была белая рубашка и черные брюки, на ногах армейские сапоги, и вообще он внешне напоминал принца, который невесть сколько времени, без остановок и отдыха, проскакал в поисках своей принцессы на лихом скакуне, загнав его вусмерть, наконец нашёл её... а принцесса изволит почивать в замке чужого принца!

— Митя?! Что ты тут делаешь? И так поздно! Вольдемар уже спит, он не может тебя принять! — и Елена пыталась выпроводить Митрия за дверь, однако потерпела в этом неудачу.

— Я пришел к тебе, а не к Вольдемару! — голос Митрия был настойчив и очень громок.

Елена испугалась, что хозяева дома могут проснуться от шума и вряд ли будут рады тому, что их гостья в столь поздний час принимает посетителей без их на то согласия.

— Митрий, вы должны уйти, потому что я не могу вас принять в этом доме! Поймите, вы ставите меня в неловкое положение перед хозяевами этого дома! — Елена чувствовала себя неловко и поэтому старалась говорить как можно надменнее и увереннее.

— Что ты тут делаешь? — словно и не слыша ее, крикнул Митрий. — Как ты могла ночевать у Вольдемара, когда практически обручена со мной?!

Гнев и обида застлали его разум. Синие глаза его сверкали от гнева, на скулах перекатывались желваки, но от его сердитого вида Елене почему-то хотелось смеяться.

Еле сдержав смешок и с трудом сохраняя серьезное выражение лица, Елена моментально приняла решение и надменно произнесла:

— Вы, кажется, преувеличиваете значимость тех отношений, в которых мы с вами находимся! Да, мы общаемся, но это совсем не значит, что я вам ответила согласием обручиться с вами! Кстати, мне помнится, что о пресловутом обручении никто даже не заговаривал — ни ваша мама, ни вы сами, не так ли? Я не обещала вам хранить верность, и вы не мой родственник, чтобы переживать из-за того, в чьем доме я ночую! К тому же, мне кажется, что я несколько поспешила с тем, что дала согласие на встречи с вами и, скорее всего, заберу свои слова обратно! Так вот, я запрещаю вам за собой ухаживать, а теперь будьте любезны — немедленно покиньте этот дом и потрудитесь более не искать встреч со мной!

Эти слова подействовали на Митрия подобно ледяному душу. Воспользовавшись его растерянностью и не давая шанса опомниться, Елена вытолкала его за порог и, захлопнув за ним дверь, вернулась в свою комнату, где и упала, обессиленная, на кровать.

Уже засыпая, она вспомнила ошарашенный взгляд Митрия и почувствовала себя виноватой. Может, не стоило так жестоко разговаривать с ним и лишать всех надежд на то, что они когда-нибудь смогут встретиться? Ну да ладно, если она, Елена, ему и в самом деле нравится, то пусть терпит все её выкрутасы и капризы!

Митрий, стоя за дверью, пытался понять, что же произошло. В ему голову лезло множество мыслей. Елена любит Вольдемара и поэтому ночует в его доме? Поэтому ответила ему отказом? Холодные и надменные слова девушки, которую он уже начал считать своей, буквально выбили у Митрия почву из-под ног, и домой он возвращался, совершенно не понимая, что же ему теперь делать и как быть.

 

Утром его разбудила госпожа Орра.

— Митя, ты чего валяешься? Пошли на рынок, мне там твоя помощь нужна, — ласково сказала она, не понимая, почему её сын еще не встал, и тот вышел из комнаты мрачнее тучи. — Что случилось?

— Елена ночевала в доме Вольдемара... — еле проговорил Митрий обреченным тоном.

— Ой, подумаешь, какая беда! Другую найдешь! — фыркнула его мать и, развернувшись, стала спускаться вниз.

Она видела, как переживает её сын, но не стала читать нравоучения, справедливо полагая, что каждый должен справиться со своими переживаниями сам.

— Поторопись, я жду тебя!

На рынке она всячески старалась отвлечь сына работой, заставляя его принести то одно, то другое, но тут в их лавку зашёл один из слуг графа Седых, который был у них постоянным покупателем.

— Добрый день, уважаемая… — начал он разговор.

— День добрый! Чего желаете? — любезно проворковала госпожа Орра.

— Мой хозяин велел у вас купить свежих фруктов — для его гостьи! — хитро начал слуга, всем своим видом показывая, что его просто распирает от новостей.

— А кто его гостья? Тина? — шепотом спросила госпожа Орра, приближаясь к посетителю поближе и практически наваливаясь на него своим пышным телом.

— Нет, это Елена! Вы только представьте, маман ее вчера гулять выгнала, под проливной дождь — как дворняжку! Та и пришла в дом моего хозяина, видимо, идти-то больше некуда!

— Да что вы говорите?! А почему она пошла именно к вам? У нее с вашим хозяином роман?

— Что вы, она же не местная! Ну, вы только представьте: вышла из дома под дождь, обратно идти нельзя, вот и заявилась к молодому графу, видимо, податься больше некуда! — объяснил слуга.

— И что же, она до сих пор у вас? — прищурилась госпожа Орра, недоумевая, как это мать Елены позволила произойти подобному безобразию.

— Да! Видно, боится идти домой! Ей мать разрешила гулять часа два, не больше, а та намокла, перепачкалась вся и пришла к нам. Конечно, мы привели ее в порядок, она согрелась и уснула, а проснулась ночью. Ну, не по ночной же темноте ей идти домой?

— И то верно! Порядочной девушке по ночам ходить одной нельзя! — сказала госпожа Орра, про себя подумав, что и ночевать вне дома тоже не совсем прилично, хотя с такой матерью... Хорошо, что хоть было у кого переночевать. Вслух же она сказала:

— А вот и Митрий! Он вам поможет донести корзинку с фруктами! — и она подтолкнула сына, вручив ему корзинку, а на ухо шепнула: — Вот видишь, там ничего страшного нет! Иди к Вольдемару! Он все уладит! Иди же!

 

Елена проснулась с ужасным предчувствием того, что простым скандалом сегодня дело не ограничится. Масса, масса ошибок и грубейших нарушений всех наказов и правил... Во-первых, она должна была вернуться с прогулки через два часа, во-вторых, не просто опоздала, а ещё и осталась без разрешения ночевать в доме друга, не оповестив об этом маман... И вряд ли та примет как оправдание тот факт, что дочь промокла насквозь, намёрзлась, а обогревшись, немедля уснула. В общем, было совершенно понятно, что домой идти ей совсем не хотелось!

Подчиняясь чувству "от противного", Елена решила просто плыть по течению, никуда не торопиться и будь, что будет. Скандала по возвращении домой ей уже не избежать, а значит, надо пользоваться подвернувшимся моментом для общения с Вольдемаром.

На специальной вешалке висели чистый плащ и ее синее платье, от которых пахло свежестью и каким-то приятным, неуловимо лёгким ароматом. Одевшись, Елена подошла к окну, глянула в него и замерла, любуясь открывшимся великолепным видом.

Ярко светило умытое вчерашним дождём солнце, и графский парк в этом свете был на редкость прекрасен. Березы, что росли вокруг особняка, шумели своими кронами высоко над его крышей, время от времени касаясь низко свисающими ветками окон. Елена не смогла удержаться, чтобы не открыть окно и не сорвать несколько зеленых сережек. За этим занятием и застал её Вольдемар.

— Милая моя подружка, я уж начал было переживать, жива ли ты! Несколько раз приходил, стучал, а в ответ тишина. Вот, решился, наконец, войти, а ты тут изучаешь красоту окружающего мира! — голос его был радостен и от него исходили волны спокойствия и доброжелательности.

Елена смущенно потупила взгляд.

— Извини, что я проспала полдня... — еле слышно прошептала она, заливаясь краской смущения.

— Не извиняйся, это вполне нормальная реакция организма на стресс. Но раз ты уже встала и оделась, то, быть может, спустимся в столовую и пообедаем?

Стол, ожидавший их, был накрыт на две персоны. От количества вилок и ложек, оказавшихся к тому же золотыми, что лежали по обе стороны тарелки, у Елены помутнело в глазах. Она даже не представляла, какими из них и что можно было есть! Видя ее растерянность, Вольдемар произнес:

— Я тоже не люблю эти условности. Ешь, как тебе нравится! — и прямо руками взял пирожное из вазочки.

Его слова немного успокоили Елену, но ровно до того момента, пока она не оглядела комнату. С многочисленных портретов, украшавших стены, на неё с пренебрежением и укоризной уставились все предыдущие представители рода графьев Седых, которые словно осуждали Елену за то, что она, молодая и незамужняя девушка, без ведома родителей ночевала не в своем доме. Ощущение неодобрения было таким ощутимо реальным, что она не смогла проглотить ни кусочка.

Вольдемар все это видел, но старался вести себя непринужденно, чтобы еще больше не смутить подругу, и поэтому продолжал завтракать как ни в чем не бывало.

Дверь отворилась, и в комнату вошел дворецкий:

— Ваше сиятельство, к вам с визитом пожаловал Митрий, — немного озабоченным голосом объявил он, раздосадованный тем, что не смог отыскать достойную причину тому, чтобы Митрий не помешал покою господина во время обеда.

— Пригласи его! — задорно ответил Вольдемар, одобрительно кивнув. — И попроси слуг, чтобы поставили ещё один прибор.

Елена заволновалась и заёрзала на стуле, не находя себе места.

"Зачем он пришел сюда? Что ему нужно?" — думала она, нервно теребя салфетку в руках, и, конечно же, ее настроение не ускользнуло от внимательного взгляда Вольдемара.

"Интересно, что между ними происходит? — подумал он, прищурившись. — Хорошо, что Митрий пришел, вот все сейчас и узнаем!"

В комнату чётким строевым шагом вошел Митрий, на котором был костюм императорского полка, но без отличительных лацканов и погон. Сапоги были надраены до столь идеального блеска, что можно было спокойно рассмотреть отражающиеся в них многочисленные портреты родственников Вольдемара. Волосы цвета спелой пшеницы от яркого солнечного света, заполнявшего комнату, казались почти золотыми, эффектно подчёркивая синеву блестящих глаз.

Всё происходящее показалось Елене нереальным, как будто это происходило не наяву, а во сне, и у неё от восхищения воистину сказочным обликом Митрия до такой степени перехватило дыхание, что перед глазами всё затуманилось.

Бездонно-синие глаза были устремлены на Елену и только на Елену, даже в тот момент, когда Митрий здоровался с Вольдемаром. Этот взгляд загипнотизировал девушку и она сидела, словно кролик перед удавом, даже забыв, как дышать.

— Что тебя, мой друг, привело сюда? — спросил Вольдемар, жестом предлагая гостю присесть.

— Вчера ночью я случайно обнаружил, что Елена ночевала у вас, и поэтому пришел за пояснениями! — Митрий по-прежнему не отводил взгляда с Елены. Лицо его было сосредоточено, а глаза метали искры гнева.

Раздраженные нотки в голосе Митрия вернули, наконец, Елену к реальности происходящего, и она мгновенно разозлилась. Да кто он такой, чтобы оправдываться перед ним?!

— Мне казалось, что еще вчера ночью я четко дала вам понять, что вы не вправе требовать у меня отчета за мои действия! — с вызовом произнесла она.

— Согласен, и поэтому я пришел к своему другу Вольдемару с дружеским визитом — узнать последние городские сплетни, так сказать, из первых уст! — иронично ответил Митрий.

Его ирония моментально вывела Елену из себя, и не найдя, что ответить, она швырнула салфетку на стол и, встав из-за стола и с грохотом оттолкнув стул, выскочила прочь.

Вольдемар громко рассмеялся:

— Ух, какие у вас, однако, шекспировские страсти!

— До подобных страстей еще очень далеко, сейчас пока что тяжелый период притирания друг к другу! И ты стал для нас камнем преткновения! — гневно ответил ему Митрий.

— Будь добр объяснить, в чём ты меня, собственно, обвиняешь? — стараясь казаться спокойным, ровным голосом произнес Вольдемар, хотя в другое время и в другом месте он непременно вызвал бы оскорбляющего на дуэль.

— Нет, это ты будь добр объяснить, почему Елена сейчас в твоем доме? — с вызовом в голосе резко произнес Митрий, делая вид, что не заметил сердитого выражения лица Вольдемара.

— Вчера днем, когда шёл дождь, её мать выпроводила Елену гулять в такую погоду. Так как дождь усилился, а Елена промокла насквозь, я предложил ей остаться в моем доме, чтобы она могла обсохнуть и привести себя в порядок. От усталости и оттого, что перенервничала, Елена уснула и проспала весь день. А сегодня с утра я всего лишь выполняю обязанности гостеприимного хозяина и буду выполнять их до тех пор, пока юная леди не сочтет нужным покинуть этот дом сама! И твое поведение просто оскорбительно для меня, если ты всё же и вправду считаешь меня своим другом! И что за нелепое обвинение в том, что я являюсь камнем преткновения между тобой и Еленой? Будь добр объясни, не испытывай моего терпения! — голос Вольдемара звучал ровно, но в нём уже проскальзывали нотки раздражения.

Его речь смутила Митрия, гнев которого во время этого объяснения утих, и он заговорил спокойнее:

— Я считаю тебя своим другом, это вне сомнений. Но и ты пойми меня. Елена мне очень нравится, и я пытаюсь построить с ней отношения. Мне хочется проводить с ней больше времени, но она все время зовет тебя и, если в ее жизни случается проблема... вот как вчера, например!.. я хочу, чтобы она пришла ко мне! Но не было ни одного дня, чтобы при любой возможности Елена не прибежала к тебе!

Гнев Вольдемара отступил, когда до него дошёл смысл этого эмоционального монолога.

— Пойми, мы с Еленой друзья с детства и в этом городе, кроме меня и Тины, у нее больше нет друзей!

— Неправда! А я?! — прервал его Митрий.

— Ты человек новый для нее, — спокойно пытался объяснить Вольдемар. — Так что пока она не воспринимает тебя, как надежного человека, поэтому и пришла ко мне! Она много лет жила далеко отсюда и очень соскучилась, вот поэтому и стремится как можно больше проводить с нами время!

— С кем — с нами? — удивился Митрий.

— Со мной и Тиной, — произнес Вольдемар, сам понимая всю ироничность фразы.

— Но в последнее время я что-то не вижу, чтобы Тина проводила свободное время вместе с Еленой! Рядом с ней всегда только ты один!

— Тина не так привязана к Елене, как сама Елена привязана к Тине! Тина, в силу своего характера, не считает нужным проводить много времени с подругой, а я знаю, что лето скоро закончится, Елена уедет обратно к себе и будет отчаянно тосковать по нам. Я просто хочу ей дать возможность получить от нашего общения как можно больше положительных эмоций, чтобы было что вспоминать по приезде на хутор. — спокойно объяснял Вольдемар.

— Это только твои предположения! Ты просто пытаешься оправдать тот факт, что сам увлечен Еленой! Но за каким чертом тебе она нужна?! Ведь это будет неравный брак, на который твои родители никогда не дадут согласия! — воскликнул Митрий, нервно прохаживаясь вдоль стола и размахивая руками. Искра гнева промелькнула в синих глазах Вольдемара. Он плотно сжал и без того узкие губы так, что те превратились в еле заметную полоску.

— Ты не прав! Между мной и Еленой нет любовных отношений! Есть дружеские, что сродни любви брата к сестре, и если Елена найдет свое счастье рядом с тобой, то я буду только рад за нее! — сдержанно продолжал он.

— Будешь только рад за нее? А за меня? За нас? Или ты ей подыскиваешь другую пару? — взволнованно кричал Митрий, глаза лихорадочно блестели и переливались всеми оттенками синего, а лицо покраснело от переживаний — так захватили его отчаяние и гнев.

— Ты переступаешь все грани приличия! Опомнись, друг мой! — Вольдемар подошел к Митрию и, взяв за плечи, чуть встряхнул друга. — Я буду рад за тебя и за Елену, если вы станете парой! Буду рад за вас обоих!

Находясь на расстоянии вытянутой руки и чувствуя уверенность и спокойствие, исходящие от Вольдемара, Митрий понемногу начал успокаиваться.

— Ты правда считаешь, что мы можем быть вместе? — тихо спросил он.

— Вы очень подходите друг другу! Она смотрится такой маленькой и хрупкой на твоём фоне и с твоим ростом метр... восемьдесят два, если не ошибаюсь?

— Метр восемьдесят три... — уточнил Митрий.

— Ну, не в этом суть, а в том, что я буду счастлив быть вашем свидетелем на свадьбе, если таковая случится! Но и обижать Елену я тебе не дам! Ты это учти на будущее! — задорно пригрозив пальцем, пожурил Митрия Вольдемар.

— Эк ты загнул — свадьба! Тут хотя бы период ухаживаний пройти! — усмехнулся Митрий. — Ты вот ее лучше знаешь, так что помоги мне! Вот что ей во мне не нравится, можешь сказать?

— А для чего это тебе? — удивился Вольдемар.

— Я буду стараться корректировать свое поведение! Я так хочу ей понравиться, а она меня отталкивает! Вот вчера запретила за ней ухаживать, а сегодня не осталась за столом и убежала! Что я сделал не так, объясни? Помоги мне, прошу! Я жить без нее не могу! Закрываю глаза и вижу ее, думаю только о ней!

"Когда это он успел так быстро влюбиться? — подумал Вольдемар, серьезно смотря на Митрия, внешне ничем не выражая своих мыслей. — Просто поражаюсь..."

— Ладно, я поговорю с Еленой и чем смогу, тем и помогу, но сводить вас специально не буду! — немного подумав, пообещал он.

Молодые люди на том и порешили, скрепив свои слова рукопожатием.

— Что ж, ты прервал наш обед, и Елена, скорее всего, осталась голодна. Я схожу за ней, ибо знаю — если просто послать за ней дворецкого, то она ни за что не придет.

— Да, пожалуй, ты прав! — как-то по-мальчишески задорно ответил Митрий, стараясь скрыть ревность к тому, что Вольдемар так хорошо знает Елену.

"Он зашел в комнату совершенно внезапно, а ты такая сидишь, обедаешь, никого не трогаешь… и тут он! О, эти синие бездонные глаза! Эти пышные волосы непередаваемого пшеничного оттенка! Эти уверенные движения, говорящие о том, что перед тобой уже не просто мальчик, а опытный мужчина!"

Морально Елена не готова была к его появлению. Да к тому же, он прямо с порога начал обвинять всех чёрт знает в чём!

"Да кто он такой? Не много ли на себя берет? И как смеет врываться в чужой дом и указывать ей на ее непостоянность, позоря перед другом?!"

"Но этот его бархатный голос с оттенком горного хрусталя... Он просто завораживает, лишая возможности мыслить самостоятельно, опираясь лишь на свои чувства и эмоции!"

"Что с тобой? Глупая! Ты, часом, не влюбилась в него? Влюбилась? Да нет, такого не может быть!"

"А почему тогда покраснела? И дышишь взволнованно так, что грудь вот-вот разорвёт корсет? Еще немного — и эти двое всё заметят... и сразу поймут, что ты просто влюбленная дурочка, которая и сама не знает, что ей делать!"

Этот диалог между сердцем и рассудком окончательно лишил её последних остатков самообладания, и Елена, не выдержав, выбежала из комнаты. Торопливо прикрыв за собой дверь, она на цыпочках побежала прочь и, добравшись до библиотеки, без сил упала в кресло, уткнувшись пылающим лицом в ладони.

— Глупая, ты не можешь его любить! Если влюбишься, то пропадешь!

— А что в том плохого, если ты влюбилась в него? — внезапно послышался за её спиной голос Вольдемара.

Елена растерялась, не ожидая, что кто-то услышит эти мысли вслух.

— А ты считаешь, что стоит влюбиться? — тихо и растерянно спросила она.

— Я считаю, что нужно дать шанс человеку показать себя! Ты ему очень нравишься и, как я сейчас понял, он тебе тоже. Так почему ты его отталкиваешь? Дай ему шанс… — рассудительно и спокойно ответил Вольдемар.

— Но как я ему посмотрю в глаза после того, как нагрубила и разорвала наши отношения?

— Я помогу вам наладить общение! — усмехнулся Вольдемар.

— Как? Мы совершенно не понимаем друг друга... Словно говорим на разных языках!

— Я буду вашим связующим звеном! Ты будешь говорить мне о своем недовольстве его поведением и поступками, а я стану всё корректно передавать ему. Думаю, он сможет исправить свои ошибки и станет таким, каким ты его хочешь видеть! — объяснил Вольдемар.

Мысль о том, что Вольдемар будет всегда рядом с ней, очень понравилась Елене, и она согласилась с его задумкой.

Взяв её под руку, он произнес:

— Митрий все же гость, и негоже оставлять его одного. И так как Тины нет, то роль хозяйки дома будешь играть ты. Будь добра, сделай все, чтоб гость остался доволен моим гостеприимством.

— Ты всегда будешь рядом со мной? — грустно спросила Елена, заглядывая в синие глаза Вольдемара.

— Всегда! Клянусь, что никогда от тебя не отвернусь, моя дорогая подружка! — и тот ласково обнял Елену.

Да, в его объятиях было хорошо и спокойно, но не было той сладкой дрожи, которая появлялась всякий раз, когда её обнимали руки Митрия.

"Он прав, мы просто друзья! И он непременно поможет мне сблизиться с Митрием!" — подумала Елена и, отстранившись, взяла Вольдемара под руку и они вместе вышли из библиотеки.

В холле их уже ждал Митрий, нетерпеливо расхаживая из стороны в сторону, и Елена, не удержавшись, чтобы не съязвить, насмешливо произнесла:

— Как посмотрю, собираясь нанести светский визит в приличный дом, вы второпях позабыли переодеться, и в чём щеголяли на рынке, помогая маме в лавочке, в том и заявились сюда?

— Елена! — укоризненно одернул ту Вольдемар, покраснев от ее вопиющего нахальства и откровенного ехидства. — Если ты не поняла, то это военная форма императорского полка! И даже сам великий князь на балах облачается в неё!

Елена сконфуженно умолкла, Митрий же сделал вид, что оскорбительные слова, которые он бы никогда не простил никому другому, относились вовсе ни к нему, и, прищёлкнув каблуком, предложил:

— А не пойти ли нам в сад прогуляться?

Елена с ужасом представила мокрые землю и траву, налипающие на шлейф её платья, и воскликнула:

— Вы в своем уме? Вчера был такой ливень, что вряд ли земля успела высохнуть за полдня!

— Елена, душечка, ты совсем отвыкла от нашего города! Если в этом городе ждать, когда высохнет земля и погода станет лучше, то просидишь дома всю свою жизнь! Тем более, что дорожки в нашем саду вымощены каменными плитками, — успокаивал её Вольдемар, поражаясь искренности эмоций, которые могла себе позволить только Елена. Тина бы так себя точно не повела! — Однако тебе непременно стоит накинуть плащ, так как на улице довольно прохладно! — продолжил он.

— Да, конечно, я сейчас поднимусь в комнату и захвачу его! — спохватилась Елена.

— Нет, я сам поднимусь и принесу твой плащ, а ты и Митрий пока выходите! — запротестовал Вальдемар, давая Митрию возможность остаться с Еленой наедине, и тот мгновенно понял подсказку, галантно подавая руку.

"Боже, как же ему идет костюм военного!" — подумала Елена, и глаза её затуманились от страсти.

Она, глубоко вздохнув, приняла приглашение взять его под руку и молодые люди вместе вышли в сад.

Глаза Митрия буквально светились от нежности и любви, завораживая Елену и лишая ее способности мыслить.

"Стоп! Что это я? Влюбляюсь или влюбилась? Если одновременно и то, и другое, то это как-то ненормально! Если он производит на меня такое действие сейчас, то что будет, если наши отношения станут крепче? Я совсем перестану замечать мир вокруг себя?"

От этих мыслей Елена рассердилась и оттолкнула от себя руку Митрия, что очень удивило того. Вот она только что шла, держа его под руку, завороженно смотря прямо в глаза, и он чувствовал себя самым счастливым в мире... и тут вдруг стала мрачнее тучи. Что произошло? Чем он мог ей не угодить?

Стараясь вернуть к себе расположение Елены, Митрий начал беседу:

— Елена, позвольте вам признаться, что я поражен вашей уникальностью!

Та поневоле замедлила шаг, явно заинтересованная тем, что же ей сейчас скажут. Убедившись в том, что привлёк её внимание, Митрий продолжил:

— Из всех моих многочисленных знакомых лишь вы одна не спросили, почему на мне военная форма. Вы от природы нелюбопытны, или вам просто не интересно?

— Скорее уж, второе! — грубовато бросила через плечо Елена.

— И все же позвольте вам рассказать! Я готовлюсь к поступлению в императорскую военную академию. Знаете, это самое престижное заведение нашего города! Туда принимают только самых лучших молодых людей!

— Как вы в себе самоуверенны! — дерзко усмехнулась, не боясь обидеть собеседника, Елена. — Сначала поступите, а потом уж и надевайте форму!

— Вот увидите — я непременно поступлю! И вы будете девушкой военного! — гордо ответил Митрий, мотнув головой, чтобы убрать со лба пышную чёлку.

— Этого не будет никогда!

— Как и то, что вы никогда не будете встречаться со мной! После дождичка в четверг? — съерничал Митрий.

— А кто сказал, что мы встречаемся? — усмехнулась Елена.

— Ну, как же! Вы и я сейчас в прекрасном саду, прогуливаемся вместе, это разве не встреча?

— Эта прогулка не считается свиданием! — крикнула, срываясь, Елена.

— Еще как считается! — тихо ответил Митрий, заключая Елену в свои объятия так, что она не могла пошевелиться. Митрий наклонился к Елене так близко, что их губы практически касались друг друга. Но он сдерживал своё желание, понимая, что если сейчас осмелится поцеловать без разрешения, то непременно получит смачную оглушающую пощёчину. Нет, так поступить было бы глупо и молодой человек решил действовать иначе — воспламенить в Елене чувство желания. И его дыхание было жарким и таким близким, что это ему легко удалось.

Напряжение покинуло Елену, и она обмякла в его руках до такой степени, что ноги предательски подкосились и, если бы не крепкие объятия Митрия, то непременно бы упала.

— Вот видишь, что с тобой происходит? Ты без меня даже на ногах не держишься! Я нужен тебе! — томно прошептал он ей на ухо.

Его дыхание становилось все горячее и горячее, томность, исходящая от его тела, совсем лишила Елену сил и воли, и она уже была не только готова к поцелую, но и страстно жаждала этого.

И вот Митрий сначала осторожно и нежно прикоснулся губами к ее губам. Затем, поняв, что не будет отвергнут, стал целовать все настойчивее и настойчивее. Его поразила та смелость, которую позволила себе Елена, отвечая на его поцелуй, и он решил проверить, насколько сильно она может быть безрассудна и отважна в своих поступках и, на свой страх и риск, применил французский поцелуй.

Елена наслаждалась близостью Митрия. Мысли её были туманны, тело не владело собой... и тут в минуту блаженства, когда их губы ласкали друг друга, она почувствовала, что в ее рот проникает его язык. Грешная душа, которая уже практически вырвалась из тела, наслаждаясь поцелуем, сердито вернулась, все естество Елены запротестовало и, еле сдерживая рвотный рефлекс, Елена с силой оттолкнула Митрия.

— Да, что ты себе позволяешь?! — крикнула она, в гневе топая ножками, словно маленький ребенок.

— А что я такого сделал-то? Всего лишь поцеловал тебя! — весело произнес Митрий. — Елена, глупышка, это всего лишь французский поцелуй!

— Да за кого ты меня принимаешь?! — взвилась Елена. — Теперь уж точно между нами никогда не будет никаких отношений! Я запрещаю тебе подходить ко мне! Я запрещаю тебе быть в тех местах, где буду я! Запрещаю! И, если у тебя есть хоть немного уважения ко мне, ты исполнишь мой запрет! — на одном выдохе выпалила Елена и, стремительно развернувшись, гордо ушла в дом.

Наблюдавший эту картину из окна комнаты Елены, ибо окна этой комнаты выходили как раз на аллею, где прогуливалась пара, Вольдемар решил, что ему пора вмешаться и попытаться спасти ситуацию, иначе эти двое никогда не найдут общего языка. Поэтому, когда Елена начала подниматься по мраморным ступеням крыльца, он торопливо вышел навстречу ей.

— Елена, ты уже возвращаешься? Замерзла? Прости, что я так долго нес твой плащ, — и с этими словами Вольдемар накинул плащ ей на плечи. — Да ты вся горишь! Не температура ли у тебя? — участливо спросил он, заметив красное лицо подруги.

— Нет, я не заболела, тут другое… Пошли в дом, я всё расскажу… — тихо прошептала Елена, еще больше наливаясь румянцем.

— Ну, если ты не больна, то я не вижу смысла заходить обратно в дом! Пошли гулять! — и, властным движением подхватив под руку, Вольдемар играючи заставил её подчиниться и спуститься с крыльца.

Обескураженная Елена молча шла рядом с ним, нервно теребя завязку от плаща, а тот выдерживал паузу, чтобы подруга собралась мыслями и начала разговор первой.

Так и шли они по дорожке — Вольдемар и Елена медленно шагали шагах в ста позади Митрия, а тот шествовал в гордом одиночестве, то и дело оглядываясь.

— Мы так его никогда не догоним... Надо бы ему крикнуть, чтобы подождал нас! — предложил Вольдемар.

— Не надо! Пусть идет один! — нервно ответила Елена, инстинктивно вцепившись в его руку, словно ища защиты.

— Да что между вам произошло? Ты краснеешь, словно вареный рак, он постоянно оглядывается! Может, все же расскажешь? Я мысли читать пока что не умею!

— Он меня поцеловал...- тихо произнесла Елена, мучительно краснея от стыда.

— И… Поцелуй — дело хорошее! Или тебе не понравилось? — недоумевал Вольдемар.

— Он поцеловал меня с… — Елена уткнулась лицом в плечо Вольдемара, не смея посмотреть на него.

— С чем? — допытывался Вольдемар, уже прекрасно зная ответ.

— Французский поцелуй... Он поцеловал меня с... языком! — еле слышно призналась Елена.

— И что тут такого? — остановившийся было Вольдемар снова спокойно продолжил свой путь, из-за чего Елена резко дернулась и вынуждена была пойти рядом с ним.

— Но я же не такая! Со мной так нельзя! — возмутилась она.

— Какая — такая? Это был всего лишь поцелуй, не надо уж так сильно преувеличивать и накручивать себя!

— Но разве порядочные девушки так целуются? — допытывалась Елена.

— А почему ты решила, что от такого поцелуя сразу же станешь непорядочной? — ответил вопросом на вопрос Вольдемар.

Елена остановилась, не зная, что ему и ответить.

— Но... я начала задыхаться! И меня чуть не вырвало! — наконец ответила она.

— А вот тут уже другой разговор! Значит, тебе еще рано так целоваться! Значит, ты еще морально не выросла! Значит, ты еще ребенок! — серьезно ответил Вольдемар, с удовольствием наблюдая за тем, как меняется выражение лица Елены от слов, что она является ребенком.

— Я не ребенок! — капризно топнув ножкой, пропела она. — Мне нравится, как Митрий меня целует, но язык... это уж слишком!

— Ну хорошо, "не ребенок", а ты ему об этом сказала? — со смехом спросил Вольдемар.

— Нет! Мы расстались! Я больше не желаю с ним встреч! Он не умеет себя вести и не понимает меня! — скрестив руки на груди и гордо вскинув голову, произнесла Елена.

— Ну, вот и хорошо! А то, знаешь, ко мне недавно обратилась одна молодая леди, которая просила меня... Нет, умоляла меня познакомить ее с Митрием. Я, конечно, не мог этого сделать, ведь у вас с ним зарождались отношения! — Вольдемар в душе усмехнулся, похвалив самого себя за правильно выбранную тактику: ведь ни одна женщина не потерпит соперничества с другой женщиной, и Елена не исключение, а на это, собственно говоря, он и рассчитывал. — А теперь? Как ты считаешь, теперь я могу их познакомить? Весь ты окончательно решила, что он тебе не нужен, потому что не понравились его поцелуи! Значит, я их знакомлю!

Елена, стиснув кулачки и склонив голову набок, с тоской смотрела на удаляющегося Митрия. Неужели он будет с другой? Нет, не бывать этому!

— Нет! — громко и как-то по-детски крикнула она.

— Ты прямо как собака на сене: и сама не съем, и другим не дам! — не преминул съехидничать Вольдемар. — Ты сама-то определись, наконец, нужен он тебе или нет?

— Честно? — грустно спросила Елена. — Я... я даже не знаю! Когда он рядом, то мне хочется его прогнать! Он постоянно делает что-то такое, что меня очень злит! А когда ты сказал, что он может быть с другой, то сердце от тоски защемило так, что захотелось плакать!

"Она его любит! — подумал Вольдемар. — Любит, но еще сама этого не поняла... Что ж, это мой долг как друга — помочь ей..."

А вслух сказал:

— Ну и что ж он делает не так?

— Что? Да вот, когда целуется... я не хочу... Мне не нравится, когда вот он вот так, языком, мне прямо в рот... — смущаясь, ответила Елена, прекрасно понимая, что Вольдемар спросил об этом лишь для того, чтобы передать Митрию.

— Ну, это исправимо, — усмехнулся Вольдемар и тут же поправился: — Он исправится!

— Ой, он на меня, наверно, сердится?

— За что?

— Я же его по щеке ударила...

— Ну, вот видишь — вам обоим стоит поработать над собой! — философски отметил Вольдемар.

За легкой прогулкой и неспешными разговорами, следуя за Митриеем, Елена и сама не заметила, как Вольдемар привел ее к воротам ее отчего дома.

— Пойдешь домой? — спросил он её.

Елена готова была развернуться и сказать, что ни за что этого не сделает, лучше вернется к нему в дом, прекрасно понимая то, как этим будет унижена и оскорблена маман, но тут из ворот усадьбы выехала пролетка, в которой сидел дедушка. Старый граф смерил внучку осуждающим взглядом, но, не останавливаясь, поехал дальше.

Грустно вздохнув, Елена решила, что все же нужно вернуться домой.

Дом встретил Елену гнетущей тишиной, отчего ей показалось, что стены дома испуганно вжались сами в себя, ожидая громогласных криков маман. Проходя мимо комнаты маман, Елена старалась идти как можно тише, но половицы предательски скрипнули, и дверь мгновенно резко распахнулась, словно за ней всё это время стояли и ждали.

— Явилась, тварь! — словно змея, зашипела маман.

Елена, которая уже была готова к истеричным воплям на весь дом, вжала в голову в плечи, однако вместо этого маман лишь продолжала тихо шипеть, от чего самочувствие Елены никак не улучшилось.

— Иди, тварь, переодевайся! Что, натаскалась по борделям и явилась? Иди смой всю мерзость, что осмелилась принести в наш порядочный дом! — и она махнула в сторону ванной комнаты. — Хоть бы лето, что ли, поскорее закончилось, чтобы тебя к бабке обратно увезти!

С этими словами маман, хлопнув дверью, ушла к себе в комнату, но даже слегка приглушённые закрытой дверью её слова прозвучали для Елены как раскат грома:

— Из дома не выйдешь до конца лета! А потом отвезу тебя к бабке!

"Ну конечно, с глаз долой — из сердца вон! Ни "Где ты была, доченька?, ни: "Я так волновалась!" Ни "Я ведь не спала всю ночь, переживала!" Интересно, а если бы меня загрызли собаки, и я бы лежала в луже крови мертвая, она бы даже тела не забрала — потому что оно грязное, а ей нужна чистая послушная дочь?" — горько подумала Елена, уходя к себе в комнату.

 

День проходил относительно спокойно. Елена сидела у себя в комнате, а с первого этажа доносились звуки, сопровождавшие повседневные дела маман. Выходить из комнаты она боялась и была рада тому, что хорошо пообедала у Вольдемара.

Вечером пришел с работы отец, и дом, словно почувствовав защиту, ожил. Подсознательно почувствовав радость, что, казалось бы, исходила от самих стен, Елена нашла в себе силы спуститься вниз, ибо голод не тетка — из лесу и зверя выгонит.

Появлению дочери в это время суток отчим сильно удивился.

— Доча, а ты чего это дома? Я думал, ты будешь с друзьями гулять! — и вопросительно посмотрел на маман.

— Она наказана! — прошипела та, сжав губы в ниточку.

— За что? — спокойно продолжал отец.

— Она не ночевала дома! — буркнула мужу маман, сердясь на него за то, что он не понимает простых вещей.

— И что, она теперь безвылазно будет сидеть с нами?

— Да, до конца лета! — ответила маман, не расслышав в голосе мужа веселых ноток.

— Ну, вот и хорошо! — продолжил отец, потирая руки и приступая к ужину.

Наблюдая за отцом, Елена недоумевала, чего это вдруг он так обрадовался ее заточению в доме, и все это время стояла, не зная, куда можно присесть: с отцом на диван или рядом с маман на стул. Немного поколебавшись, она все же села рядом с отцом, за что была награждена убийственным взглядом маман, хотя до этого старательно делала вид, что ей все равно, что дочь стоит.

Ужин прошел в гробовой тишине. Елена боялась не только шевельнуться, но и есть, ибо каждый раз, шевельнувшись или взяв кусочек чего-либо, получала в награду злобные взгляды маман.

Наевшись, отчим, со всем возможным удобством прилёг на диван, весело посматривая на жену и явно что-то замышляя.

— А не сходить ли нам с тобой, дочка, на рынок? — внезапно спросил он, на что маман отреагировала мгновенно:

— Она наказана! И не выйдет из дома на улицу до конца лета!

— А не перегибаете ли вы палку, мадам? Молодой девушке необходим свежий воздух, иначе у нее испортится цвет лица, никто из высокопоставленных господ не возьмет её замуж, и тогда ей придется жить с тобой! Или, что еще хуже, выйдет за простого работягу! — отец рисовал ужаснейшие перспективы, что ожидают в не-светлом будущем от столь необдуманного поступка жены, надеясь вызвать в ней чувство страха. — И потом, она идет со мной, а значит, уж точно вернется обратно!

Перспектива стать свекровью нищего работяги маман пробрала до костей, и она, наступая на горло собственным принципам, устало махнула рукой в знак того, что разрешает Елене идти с отцом, и те, не став ждать того, что маман может и передумать, быстро собрались и ушли.

Прогулка до рынка была легкой и спокойной. Отчим не приставал к Елене с расспросами, не мучил нравоучениями. Он просто шел рядом, давая прийти в себя и просто насладиться городом и погодой.

Приобретя нужные продукты, отчим вдруг тихо и заговорщицким тоном спросил:

— Доча, если я себе возьму это, ты маме не скажешь? — и он указал на маленькую бутылочку коньяка.

— Нет, конечно! — усмехнулась Елена, понимая, что отцу надо хоть немного выпить, чтобы расслабиться.

— А ты сама ничего не хочешь?

— Я такое не пью! — ответила ему Елена.

— А я тебе не это предлагаю... Возьми себе соки: березовый и ещё какой захочешь! — предложил отец, указывая Елене на богатое разнообразие бутылочек, что стояли на полках в лавке, куда они только что вошли. Елена присмотрелась, и её внимание моментально привлекли цветные бутылочки, что стояли рядом со спиртным.

— А это что? — спросила она у торговца.

У торговца, надо сказать, совершенно не удался день: торговля шла хуже и некуда, из рук вон плохо, за сегодня единственными его покупателями были лишь Елена и ее отец, и поэтому он решил получить по-максимуму всю возможную прибыль.

— Это... сок! Вот малиновый, вот ананасовый, вот персиковый! Очень вкусные! — показывая на бутылочки чуть больше ладони Елены, рекламировал продавец свой товар.

— Берем одну! — сказал отец.

— Фу, одну! Такой богатый... вон какой дорогой коньяк себе можете позволить, а для дочери берете лишь одну бутылочку! — прыснул хозяин лавки, и гордость отца была уязвлена.

— Шесть разных! — серьезно скомандовал он, и продавец торопливо, пока щедрый покупатель не передумал, принялся снимать товар с полки.

— Доча, тебе хватит? Или еще возьмём? — пересчитывая деньги и не глядя на дочь, спросил отец. Елена в уме подсчитала, что бутылочки стоят столько, сколько они с бабушкой тратили дома за три месяца, и ей стало немного дурно. Однако спорить она не решилась и лишь еле слышно подтвердила, что да, хватит.

Дома отец и дочь расположились в гостиной комнате. На стол были выставлены лишь бутылочки с соком, а бутылочка с коньяком пряталась в заднем кармане брюках отца.

— Что это? — спросила вошедшая в гостиную маман.

— Сок! ЕЛЕНЕ купил! — отчим сделал ударение на том, что это принадлежит дочери.

Маман лишь поморщила нос, сделав вид, что ей вообще не интересно, что и кому он купил и, окинув взглядом скучающих родственников и успокоившись, ушла делать домашние дела.

— Пей, доча! — хитро подмигнул отец, попивая свой коньячок и периодически из предосторожности пряча бутылочку в карман.

Елена осторожно глотнула содержимое бутылочки. Да, на вкус оно действительно напоминало персиковый сок, но та терпкость, что оставляло послевкусие, ясно говорило о том, что в содержимом есть доля спиртного.

Елена недоуменно посмотрела на отца: знает ли он об этом или нет? Уточнить ли, действительно ли ей можно это пить или нет?

— Пей-пей! Папа разрешает! — хитро подмигнув, одобрил отец, видя её неуверенность, и Елена, поняв, что он прекрасно знает о том, что это за "сок", успокоилась и стала спокойно пить коктейль.

Вскоре алкоголь сделал свое дело, и между ними начались тихие спокойные разговоры, время от времени прерывающиеся звонким и радостным смехом Елены, отчего в комнату стала недоуменно заглядывать маман, которая никак не могла понять, чем это вызвано такое бурное общение и веселый смех.

Муж по прежнему полулежал на диване, Елена, скромно сидевшая рядом, тихонько потягивала сок — всё чинно-благородно, да... однако их радостные и веселые лица совсем не радовали всегда и всем недовольную маман.

Каждый раз, заглядывая в гостиную, она считала, сколько бутылок с соком осталось у Елены, чтобы иметь возможность прогнать ту в свою комнату. Ну, а что? Выпила все — иди к себе!

Разговоры и смех очень выматывали маман, к тому же было уже девять часов вечера, и ей ужасно хотелось спать, но оставить мужа наедине с дочерью.... Нет, об этом даже разговора быть не может! Поэтому, увидев, что Елена взяла последнюю бутылку, она присела напротив, устало сверля взглядом дочь.

Что ж, вот и последняя бутылка с "соком" была выпита... Однако Елена и отчим, как видно, расходиться не собирались. Напротив, устроившись с ещё большим удобством, они смеялись и рассказывали друг другу какие-то забавные и пустячные истории, что очень сильно сердило маман.

— Всё, пора спать! Иди к себе в комнату, — устало скомандовала она, собирая бутылки. — А то завтра опять продрыхнешь до обеда!

— Закрой свой рот, женщина! Сама иди спать, тебе уже давно пора было лечь! А дочь в своем доме, и раз ей гулять с друзьями нельзя, то во сколько захочет, во столько и пойдет к себе в комнату! — резко осадил жену отчим.

В его тоне неожиданно прозвучало столько агрессии, что маман как-то съёжилась, разинула рот, захлопала глазами и стала ужасно похожа на испуганную сову. Переводя взгляд с мужа на дочь и обратно, она готова была поклясться чем угодно, что они оба пьяны! Но как это могло произойти, если учесть, что спиртного в доме нет ни капли?

Недоумевая, маман отнесла пустые бутылки на кухню, бросила их в мусорное ведро, на обратном пути опять заглянула в гостиную и, посмотрев ещё раз на счастливые лица родных, устало покачала головой и ушла спать.

Вечер, проведённый с отцом в теплой домашней обстановке, дал Елене возможность посмотреть на него по-новому. Отец знал, что покупает дочери, и дал ей возможность выпить столько, сколько бы сама себе могла позволить девушка. Алкоголь сделал свое дело, и беседа пошла легко и непринужденно. Может, этого и добивался отец? Но вопросы если и возникали, то были очень корректными и тонкими — словно не желали затрагивать заветные мысли. Уже глубоко за полночь, понимая, что дочь уже практически засыпает, отчим отправил ее спать:

— Иди, спи, доча... И не бойся ее! — и по-отцовски поцеловал в лоб.

Растроганная, находящаяся под воздействием алкоголя, Елена прослезилась:

— Папулечка…

— Иди, иди… Спи с богом… — махнул рукой отчим, отвернувшись и сделав вид, что не видит слез дочери, но выражение лица, не видное никому, показывало, как он растроган и вместе с тем опечален.

Расслабленное состояние, вызванное выпитым спиртным, вскоре покинуло его тело и душу и отчим, открыв окно, закурил. Смотря в ночную темноту, он думал о том, как несчастна эта юная девушка и как ей не хватает материнского тепла... Но что он мог сделать? Ведь этого тепла и ему самому невозможно было дождаться от жены... Резким щелчком он бросил бычок за окно, захлопнул створку окна и с сожалением отправился в супружескую спальную.

 

День новый удивил Елену тем, что вокруг царила оглушающая... тишина. Казалось, что и сам дом испуганно прислушивался к необычному для него покою, что царил в комнатах. Листва деревьев не шелестела и казалось, что и ветер, пролетавший мимо, сдерживал себя, чтобы ничем не нарушить царившую здесь идиллию абсолютного покоя.

Приведя себя в порядок, Елена спустилась вниз и, не найдя маман в гостиной, отправилась на кухню, но и там той тоже не было. Случайно обернувшись к окну, Елена глянула в него, да так и замерла, не в силах оторваться от завораживающей красоты, что открылась её взору: всевозможные оттенки зелёного — от изумрудного до салатового — переливались в листьях деревьев и кустарников, гармонично переплетаясь с коричневыми ветками и пышными цветами всех оттенков радуги. Воздух будто дрожал, и в этом дрожании сияли крошечными искорками частички пыли, пронизанные золотыми солнечными лучами...

— Боже, только, пожалуйста, не спугни этот волшебный момент! — жалостливо и тихо попросила Елена услышав скрип половиц и поняв, что к ней тихо подходит маман.

Не отрываясь от созерцания волшебства природы за окном, она боковым зрением заметила, как опустились плечи у маман, которая еле слышно выдохнула, так и не произнеся ни слова. Да ей и самой стало интересно, что же такого красивого и необычного увидела в этом окне её дочь...

Прошло несколько минут... Маман смотрела то в окно, то на Елену и искренне недоумевала, пытаясь поймать взгляд дочери и сообразить, что к чему. Так ничего и не поняв, не ощутив это волшебство, но почему-то подчинившись просьбе, она тихо произнесла:

— Да любуйся, сколько хочешь, только сядь и поешь, у нас сегодня много дел по дому, — голос ее был на удивление тихий и спокойный, но волшебство мгновения, захватившее двор и душу Елены, начало рушиться.

Ветерок стал спускаться все ниже, стараясь ворваться в дом. От его движений зашевелились ветки деревьев, зашелестели листьями. Словно отвечая их шелесту, застрекотали белобокие смешные сороки, что до этого тихо прятались среди пышной листвы.

Всё еще не понимая, что же её дочка смогла увидеть красивого в их до последней травинки знакомом ей саду, маман тихо спросила:

— Тебе что, нравится этот сад? Ты словно в него влюблена... — ее нос немного сузился и наморщился, напомнив гриб-сморчок, но интонация была простой и не злобной.

— Да, столько зелени и красок! Здесь так красиво! — Елена моргнула, словно приходя в себя и, отвечая, постаралась передать восторженным тоном всю красоту, что только что видела сама, чтоб и маман прочувствовала её — пусть хоть через призму мироощущения дочери.

— А что в нем красивого?

— Ты не видишь? — спросила Елена, очнувшись окончательно, и не без сожаления посмотрев на мать.

— Нет... — пожав плечами, ответила та, снова осмотрев двор.

— И никогда не видела? Даже когда переехала сюда? — допытывалась Елена, пытаясь понять мать.

— Мне особо и некогда было смотреть, ведь у меня на руках была ты! И я работала без отдыха! — озлобленные нотки начали проскальзывать в голосе маман. Елена еще раз глянула в окно и вздохнула с сожалением — волшебство картины, что ещё пару минут назад ласкало её взор, рассеялось окончательно.

— Давай завтракать! — перевела она разговор, но мысли у маман уже были заведены, словно шарманка, и она начала долгий монолог о том, как ей было тяжело одной растить Елену первые годы, как много она работала, чтобы на её дочке было самое дорогое и самое красивое платье и туфельки.

"Вот зачем? Зачем себя надо было так истязать? Ну, была бы я одета не в самое лучшее платье, но зато ты бы сейчас не была так зла на меня и на весь мир!" — думала Елена, поднося к губам чашку и задумчиво смотря на мать.

Постепенно разговоры о том, как ей, маман, было очень тяжело растить одной дочку, приняли другой, обвинительный оттенок, и вот уже она зашипела подобно змее, перечисляя все недостатки дочери.

Елена поняла, что уже съесть и выпить что-либо она спокойно не сможет, да и терпеть оскорбления в свой адрес тоже становилось не под силу, поэтому она встала и со словами:

— Я лучше пойду помою полы! — вышла из комнаты.

Маман же осталась сидеть в гордом одиночестве, выпучив от негодования глаза и думая о том, что её доченька совершенно ужасно воспитана. Нет, чтобы сидеть тихо-мирно, опустив глаза долу и выслушивая покорно нравоучения... Полы она, видите ли, мыть собралась!

"Полы?! Какие полы? Она же их мыть не умеет совершенно!!!"

— Стоять! Без меня ничего не трогать! Дура ты необразованная! — закричала маман на весь дом, отчего дремлющие сороки заполошно сорвались с веток и, оглашая окрестности перепуганными криками, улетели прочь, а соседские слуги повыбегали из домов на улицу, чтобы послушать новый "концерт", который должен был вот-вот начаться на потеху всем.

Дом же облегченно вздохнул, так как начал было подумывать, а не заболела ли маман, что так необычно спокойно себя ведет... Ан нет, совершенно здорова, раз орет подобно рожающему тюленю!

Полы маман мыла самозабвенно!

Плюх — и ничтоже сумняшеся на паркетный пол было вылито целое ведро воды! Далее происходило втирание этой самой воды в дерево до тех пор, пока паркет всю ее не впитывал. Елена прекрасно понимала, что от этого паркет безнадёжно портится, но разве это можно было объяснить маман? Поэтому она просто стояла и наблюдала за тем, как беспощадно, изо дня в день, маман губит великолепные паркетные полы.

Вид праздно стоявшей Елены еще более сердил маман, поэтому она продолжила оскорбления, которыми начала осыпать Елену еще во время завтрака.

— Не смей уходить! — крикнула она, увидев, что дочь так же, как и на кухне, начала разворачиваться, чтобы уйти и не слушать льющегося потока оскорблений.

— Я не собираюсь терпеть унижения! А так как делать мне здесь нечего, то я лучше пойду в свою комнату!

— Я тебя учу мыть полы, дура ты неблагодарная! — кричала на весь дом маман.

— Я умею мыть полы! Меня их научила мыть та же женщина, что и тебя — твоя мать! — резко бросила ей Елена, которой надоело слушать оскорбления в свой адрес.

— Твоя бабка — кошка камышовая! Сама ничего не умеет! Меня твой отец научил мыть полы! — крикнула маман, багровея от злости.

— А не из-за этого ли ты его бросила и сбежала от него в другой город? — прищурившись, неожиданно спокойно спросила Елена.

— Идиотка ты! Он мне изменил, поэтому я и уехала! — вдруг успокоившись, словно слова Елены были ушатом воды, вылитым на раскалённую болванку её гнева, ответила маман.

Мысли её были перебиты, и чтобы последнее слово всё же было за ней, она кинула в Елену грязную тряпку и велела:

— Мой полы!

— Хорошо! Но мыть буду по-своему! — поймав на лету тряпку, согласилась та.

— Да мой их как хочешь, сволочь ты неблагодарная! Учишь тебя, учишь, а всё словно об стенку горох!

Елена принялась собирать тряпкой воду с мокрого паркета и выжимать её в ведро под злым взглядом маман, губы которой были сомкнуты, нос заострен, а глаза метали в дочь молнии. Дождавшись, когда Елена почти собрала всю воду, она неожиданно толкнула ведро ногой, и вся вода снова разлилась по полу.

— Ну, теперь мой как умеешь! — ухмыльнулась маман и, донельзя довольная своим поступком, ушла в прачечную.

Елене ничего не оставалось, как снова начать собирать воду.

Закончив работу и убрав ведро и тряпку на место, она ушла в свою комнату, так как на то, чтобы общаться с маман, у неё уже не было сил. Но она не успела даже присесть в кресло, как в комнату, подобно фурии, ворвалась маман.

— Расселась тут! А стирать кто будет?! Ты что, думаешь, что приехала, чтобы здесь отдыхать и шляться со своими друзьями невесть где днями и ночами? Нет, моя милая! Ты приехала помогать матери, и я тебя буду учить! Вот выйдешь замуж, а свекровь мне потом скажет, что я тебя ничему не научила! Ты же лодырь! Да и кто тебя, такую дуру, замуж-то возьмет! Вот дурында! Стоит, смотрит на меня, словно окунь отмороженный!

Выпалив всё это на одном дыхании, маман круто развернулась и вышла, а Елена замерла посреди комнаты, пытаясь понять, за что ей сейчас прилетели подобные обвинения? Глубоко вздохнув, чтобы придти в себя, Елена спустилась в прачечную и произнесла:

— Что ж, давай, буду стирать!

— Стой и учись, как надо это делать! — прошипела маман, заполняя огромный чан горячей водой и щедро вылив туда же щелока.

Простирав одно полотенце, она вылила в яму всю воду и, набрав вторично, налила такую же огромную порцию щелока на второе полотенце. Потерев его о рубель, она снова вылила мыльную воду в слив.

Такая работа была проделана с десятком полотенец. Елене страшно было представить, сколько воды и щелока будет израсходовано, чтобы перестирать все постельное белье и повседневные вещи, и поэтому она спросила:

— А почему нельзя перестирать все вещи в одной воде? Почему каждую нужно стирать отдельно?

— Меня так учила стирать твоя прабабка, а она была умная женщина! — пояснила маман, краснея от злости.

— Так прабабушка Тоня стирала вещи в реке, а там вода была проточная! И щелоком она стирала в тазу! Я-то уж это помню, так как успела застать прабабушку живой! — пыталась объяснить Елена.

— Да что ты там помнишь? Ты была слишком маленькая! — вновь сорвалась маман. — Вот поэтому у тебя на хуторе нет хороших вещей! Потому что ты стирать не умеешь!

— Да потому, что я донашивала за тобой и бабкой, и если бы ты присылала деньги или хорошие, новые вещи, то они бы выглядели идеально и без такого количества потраченной воды и щелока! А мне приходилось носить старье!

— Идиотка, да как ты с матерью разговариваешь?! — взвизгнула маман, замахиваясь на дочь мокрым полотенцем, но Елена увернулась от удара и, не желая быть избитой, убежала в свою комнату.

Задвинув задвижку и подперев ручку стулом, она испуганно смотрела на дверь, за которой уже были слышны приближающиеся тяжёлые шаги рассерженной маман, которая уже вопила на весь дом:

— Выходи, тварь! Сейчас ты у меня получишь, мерзавка!

— Ага, сейчас! Так я выйду добровольно, чтоб ты меня избила! Я же дура, я же не послушаюсь! — усмехнулась Елена. — Вот дождусь, когда отец домой придет, тогда и выйду!

— Выходи сейчас же, или я сломаю дверь! — истошно завизжала маман.

— Ломай! Вот уж я с удовольствием посмотрю, как ты будешь объяснять деду и отцу, почему дверь сломана! — вторила ей Елена, смеясь.

Маман, словно усмирённая этой фразой, перестала выбивать дверь и ушла вниз, по-прежнему вопя на весь дом о том, какая у нее глупая, необразованная и наглая дочь, как ей, несчастной, не повезло с такой неблагодарной мерзавкой... а ведь она столько сил и денег в неё вложила!

Елена сидела на кровати и устало размышляла о том, как же так получилось, в какой именно момент маман стала такой жестокой и озлобленной, ведь там, в далеком и светлом детстве, остались воспоминания о доброй и любящей маме: вот она, добрая и нежная, светится от счастья и печет пирожки... А вот они втроем — дедушка, мама и Елена — едут в карете в деревню, и мама нежно прижимает к себе маленькую Елену... Куда же делать та светлая и добрая женщина? Неужели растворилась без следа в озлобленной на всех и вся мегере?

За этими грустными мыслями она не сразу расслышала тихий свист за окном, однако вскоре тот стал громче и настойчивее, и его уже невозможно было не слышать, поэтому Елена подошла и открыла окно. Выглянув, она увидела Митрия, и ее душа наполнилась противоречивыми чувствами. С одной стороны, Елена была очень рада снова видеть Митрия, с другой же стороны, поднялось негодование из-за того, что он пришел без приглашения. С одной стороны, она любовалась его чертами лица, утопая в синей бездне его глаз, а с другой стороны твердила себе: "Глупая, ни за что не влюбляйся!"

— Привет! — задорно крикнул Митрий на весь двор. — Я приглашаю тебя на прогулку. Погода отличная!

— Тише ты! — зашипела Елена, испуганно прислушиваясь к замершему дому, пытаясь уловить, не идёт ли маман. — Я наказана за то, что не ночевала дома! Уходи отсюда, пока маман тебя не увидела, а то мне еще хуже будет!

Но Митрий и не подумал о том, чтобы уйти. Вместо этого разбежался, подпрыгнул и, ухватившись за ветку дерева, подтянулся и вскоре уже сидел на подоконнике.

— Ну, то, что ты наказана, вовсе не мешает нам с тобой видеться! Ведь правда? — весело спросил он.

Елена усмехнулась, по-прежнему напряжённо прислушиваясь, не поднимается ли маман, однако всё было тихо и спокойно, и поэтому тревога понемногу ее отпустила.

— Я очень скучал по тебе! — тихо произнес Митрий, взяв Елену за руку.

Она глупо хихикнула, но руки не отдернула. Прикосновение Митрия обжигало, но в то же время вызывало волнение.

— Разве можно соскучиться, не видясь всего один день?

— Можно соскучиться, расставшись даже на одну минуту, — нежно произнес Митрий, заглядывая Елене в глаза, отчего та не выдержала и отвела взгляд.

"Боже, что за волшебная синева, я в ней просто тону! Я теряю в ней саму себя! Надо быть осторожнее... Соберись же, Елена! Не растворяйся в нем! Если ты влюбишься, то пропадешь!" — твердила она самой себе, но тут Митрий нежно и настойчиво повернул ее лицо к себе, обхватив его ладонями, точно нежными оковами. Он смотрел в глаза Елены, стараясь понять ее мысли, а та, не в силах оторвать от него взгляда, начала растворяться в нем... И вот уже не существовало никакого мира вокруг, кроме мира, в котором был Митрий. Сердце бешено билось в груди, и казалось, еще немного — и Елена потеряет сознание...

Почувствовав, что она, наконец, расслабилась, Митрий приблизил свои губы к её губам как можно ближе и, помедлив пару секунд, мягко и нежно поцеловал. Поцелуй был робким, нерешительным, но в то же время влажным и прохладным, что и привело Елену в чувство. Она слабо попыталась оттолкнуть Митрия от себя, а тот, чувствуя эту нерешительность, заключил ее в свои объятия так, что вялые попытки вывернуться из них не увенчались успехом.

Видя, что Елена не особо сильно и сопротивляется, Митрий поцеловал её еще раз, потом ещё и ещё, затем поцелуи стали более настойчивыми.

Находясь в крепких объятьях и под воздействием столь желанных поцелуев Елена обмякла. Ноги её, словно ватные, перестали совсем слушаться и немного подкосились, отчего Митрию пришлось придерживать девушку, чтобы та не упала.

Он по-прежнему касался своими губами губ Елены, но это не было настоящим поцелуем... Однако как только он понимал, что та начинает приходить в себя, то сразу же лишал её сил и воли, начиная целовать, отчего Елену то уносила волна страсти, то вновь возвращала на грешную землю. И вот, когда душа уже готова была покинуть Елену от наслаждения, она слабо произнесла:

— Пожалей меня! Хватит... Не выдержу!

Митрий чуть расслабил объятья... Но у Елены, потерявшей опору, мгновенно подкосились ноги, она начала оседать на пол, и Митрий, подхватив её, уложил на кровать. Видя, что Елена находится в эйфории, он искренне недоумевал: "Неужели на нее так подействовал поцелуй? Я ведь толком-то ее и не целовал, наши губы чуть прикасались друг к другу..."

Однако ему начало нравиться то чувство, что он вызвал в Елене, и поэтому как только та начала приходить в себя и открыла глаза, он снова ее поцеловал, и на этот раз поцелуй был более долгим и более настойчивым.

По всему телу Елены пробежала сладкая дрожь и, сделав оборот в кончиках пальцев ног, вернулась обратно ко рту и вырвалась с криком наслаждения. Этот крик утонул во рту Митрия, так и не вырвавшись наружу и не дав разрушить тишину дома.

Удовлетворившись тем эффектом, что произвел его поцелуй на Елену, Митрий лег рядом, обняв одной рукой и положив ее голову себе на грудь.

Елена лежала, глубоко и сильно вздыхая, стараясь насытить легкие кислородом. Сил двигаться и говорить не было абсолютно. Но вот она понемногу успокоилась и... заснула в его объятьях.

Сначала Митрий не понял, что произошло. Вот она вроде бы только что шумно дышала, а тут вдруг обмякла и начала тихонько посапывать.

"Она, что, заснула? Вот это новость! Я знал, что неотразим, но не думал, что буду вызывать такие эмоции у девушек... и тем более не думал, что мне вот так доверятся, сладко заснув в моих объятиях!"

Он прижал к себе Елену еще крепче и твёрдо, словно приносил нерушимую клятву, произнес:

— Моя! Некому не отдам!

К слушающему тихое посапывание Елены и тишину, что царила вокруг, Митрию незаметно подкралась дрёма и он тоже заснул.

 

Молодых людей разбудил тихий стук в дверь.

— Доча, ужинать пора! Выходи, поужинай со мной! — послышался тихий голос отца за дверью.

Сон резко покинул Елену, и она испуганно села на кровати, глядя на не менее испуганного Митрия. Они уснули в объятиях друг друга в доме Елены и так проспали шесть часов, что невозмутимо подтвердили мерно тикающие часы на полке.

Чтобы не издать звука, Елена одной ладонью закрыла рот себе, а другой — рот Митрия, который тут же, дразня, стал целовать её ладонь, перебирая губами пальчики, отчего томление стало возвращаться к Елене. Она отдернула руку и отчаянно зажестикулировала, показывая, что за дверью ждёт отец и что ему, Митрию, надо уходить.

Митрий задорно улыбнулся и, заключая Елену в свои объятья, еще раз поцеловал перед тем, как выпрыгнуть в окно.

Слыша за дверью шуршание, отец сразу понял все, но не стал поднимать скандал на весь дом, а лишь сказал:

— Доча, я жду тебя внизу.

Елена просидела в комнате еще час. Она никак не могла прийти в себя. Сильно болел живот, и легким отчаянно не хватало воздуха. Что с ней происходило — она никак не могла понять, но вскоре пришла в себя и нашла силы спуститься на первый этаж.

В гостиную Елена вошла, не смея посмотреть отцу в глаза, однако, видя его дружеское расположение, быстро успокоилась. Ужин проходил легко и непринужденно. Они ели и смеялись, разговаривая обо всем, что творится в городе, делясь друг с другом новыми и не очень новостями. Маман же, напротив, сидела и поглощала еду с таким выражением лица, словно перед ней находились самые заклятые её враги.

Откинувшись на спинку дивана, отец произнес:

— А не сходить ли нам на рынок, доча? — и хитро подмигнул.

Маман была в этот момент поглощена своими мыслями, поэтому не заметила хитрого намека мужа и, кивнув словно кукла, согласилась:

— Ага, идите... Хоть выгуляешь её, дикарку!

Уже по пути на рынок отец спросил:

— Что у вас с маман сегодня произошло?

— Да как всегда! Что-то не так сделала, что-то не так сказала, и она начала меня бить! Я не стала терпеть и заперлась в комнате, что ее еще больше разозлило.

— Она тебя била? — удивился отец, и его лицо исказила гримаса злости.

— Ну, сегодня она только пыталась… а так да, она периодически меня бьет. Она называет это: "Учу уму-разуму!"

Отец хмуро посмотрел на дочь и за весь остаток пути что на рынок, так и обратно домой, больше не произнес не слова.

Дома вечер проходил по тому же сценарию, что и вчера. Во время ужина Елена в открытую пила те же "соки", которые по-прежнему не вызывали у маман ровно никакого подозрения. Отец, то и дело оглядываясь на жену, тайком попивал коньячок, становясь с каждым глотком все веселее и веселее. В то же время, чем веселее становились муж с дочерью, тем всё мрачнее становилась маман и, еле дождавшись девяти вечера, удалилась к себе в комнату.

— Куры легли спать! — усмехнулся отец ей вслед.

Еще немного посидев с отцом, Елена тоже удалилась к себе в комнату, интуитивно чувствуя, что хотя маман и ушла к себе, но спать не легла и успокоится лишь тогда, когда Елена уйдет. Интуиция подтвердилась: когда Елена проходила мимо спальной родителей, то услышала за дверью тихие шаги, словно маман всё это время стояла под дверью, ожидая, когда же её дочь отправится спать.

* * *

"Утро добрым не бывает! Ну, по крайней мере, в этом доме! — подумала Елена, просыпаясь от яростных криков, которые доносились с первого этажа и без труда облетали весь дом.

За окном только начинало светать, первые солнечные лучики несмело освещали краешки крон березок, согревая их и готовясь пронзить сиянием насквозь. Елена зевнула и, укутавшись в плед, села на подоконник, стараясь не прислушиваться к тому скандалу, что гремел внизу.

Грозный, словно львиный рык, голос отца выражал своё яростное несогласие с тем, что маман позволяет себе распускать руки, и что это не тот метод воспитания, который должен себе позволять порядочный человек. В ответ не менее злобный голос возражал, что он в этом доме вообще никто и поэтому не имеет никакого права указывать ей, матери, как надо воспитывать дочь!

Елена содрогалась от каждой фразы, сказанной этими двумя, что именуют себя семьей. Выкрикиваемые слова ранили её, словно нож... Она не видела лиц говоривших, но после каждой произнесённой фразы были секундные паузы, которые давали Елене понять, что удары наносились в самое сердце что отцу, что матери...

"Как они могут жить вместе? Как можно так обижать близкого тебе человека? — думала Елена, все плотнее укутываясь в плед. — Неужели после всего этого они могут по-прежнему смотреть друг другу в глаза и продолжать общаться?"

Наконец в доме воцарилась гробовая тишина...

Громкие и тяжелые мужские шаги последовали к выходу. С грохотом распахнулась дверь, и напоследок прогремела фраза:

— Хоть пальцем ее еще раз тронешь, так тебя изобью — мало не покажется! Родная мама не узнает!

Дом вздрогнул от удара закрывшейся двери, и наступила звенящая тишина, которой Елене почудилось, что она слышит мысли маман: "И как теперь мне общаться с Еленой? Как ее учить чему-то?"