Старший лейтенант, мальчик молодой (гет)

I saw your eyes

Я увидел твои глаза,

And you made me smile

И ты заставила меня улыбнуться.

For a little while

На некоторое время

I was falling in love

Я влюбился.

A Flock Of Seagulls — Space Age Love Song

На следующий день он не пришел.

Мне даже было немного грустно говорить чужому полицейскому, что никуда я из дома не выходила, а затем прощаться без продолжения разговора. У нас с Артемом редко были разговоры в духе:

— Сидишь?

— Сижу.

И да — теперь я довольно часто мысленно ошибалась и называла старшего лейтенанта Скворцова по имени. Я сама не знала, с чем это было связано, но нет-нет, да и проскользнет в голове. Впрочем, я всегда старалась себя одергивать и, вздыхая, думала, что никакой он мне был не Артем.

Когда до окончания карантина оставалось всего три дня, старлей Скворцов все-таки объявился. В это самое время я решила развлечь себя с помощью мытья окон под песни с кассет моих родителей. Дело уже шло к вечеру, а потому золотистое солнце многократно отражалось в окнах соседних домов. Мне нравился мой двор: как и все дворы, появившиеся в советское время, он был наполнен зеленью и высокими деревьями, дарившими прохладу и много-много белых лепестков, засорявших подоконник.

Я полной грудью вдыхала аромат распустившейся сирени, стараясь удержаться и не выпасть из окна. День выдался на удивление жаркий, и я мыла окна в одних шортах и старой футболке, потому как даже после того, как спал полуденный зной на улице было довольно тепло. Запахи цветущих кустарников стали такими густыми, что иногда даже кружилась голова, а потому я сделала некоторую паузу, усевшись на подоконник и свесив ноги вниз.

Еще три дня — и я смогу прогуляться по улице, дотронуться до листьев, почувствовать, как теплый ветер обдувает лицо. Такие простые радости, которые я совершенно не ценила при благоприятной обстановке, стали буквально жизненно-необходимыми за какие-то две недели, за которые я пропустила буквально все в этой жизни.

В тот самый момент, когда я прикрыла глаза, видя на обратной стороне век причудливые узоры из-за яркого солнца, я услышала, как под колесами начала перекатываться сухая, почти летняя пыль. Мне пришлось проморгаться, чтобы унять эту солнечную рябь в глазах, и я увидела, конечно же, его.

Скворцов вышел из машины и потянулся, а затем громко чихнул (видимо, из-за обильного цветения во дворе), вызвав у меня сначала улыбку, а потом смех, потому что это повторилось. Сегодня из-за жары рукава его формы были закатаны, и я могла видеть сильные предплечья, на которые пялилась без всякого стеснения ровно до того момента, как наши взгляды встретились.

— Привет, — Скворцов предусмотрительно обошел газон, чтобы не затоптать посаженные соседкой тетей Верой цветы, а иначе его не спасла бы даже полицейская форма. — Сидишь?

— Сижу, — я пожала плечами, все еще мотая ногами туда-сюда. — Вчера вместо тебя приходил какой-то престарелый прапорщик.

Артем (я снова мысленно себя поправила — старший лейтенант) улыбнулся и, сняв фуражку, уселся на малюсенький забор, выполнявший роль ограды для хиленькой клумбы.

— А что, скучаешь? — он смотрел на меня снизу-вверх и все-таки имел несколько усталый вид — похоже, работа у старшего лейтенанта все же была не из легких. Я поймала себя на рискованной мысли о том, что очень-очень хотела его обнять, но, зардевшись, отвела взгляд в сторону. — Или, может, прапорщик отказался сходить тебе за пивком?

— Еще чего! А шутки у вас, товарищ начальник, устарели, — я хмыкнула и вздернула нос. — Кстати, зря ты туда уселся — заборчик-то окрашен.

Для меня было чистой усладой наблюдать, как Скворцов подорвался со своего места, пытаясь разглядеть, осталась ли на его полицейском заду зеленая краска. Я чуть не выпала из окна от смеха, но все-таки сжалилась и сообщила, что все это было шуткой.

— Эх, если бы не карантин, я бы сейчас взобрался и…

— И что? — я чуть было не начала икать, а потому закусила губу, пытаясь не рассмеяться.

— Узнаешь как-нибудь. Возможно.

Я уже давно вышла из того возраста, когда из-за мнимой гордости не признавалась даже самой себе, что мне мог кто-то нравиться, а потому мне было относительно легко принять тот факт, что влипла я по уши. Артем мне очень нравился, и я каждый раз тяжело вздыхала, когда видела его широкую спину, ежедневно скрывавшуюся в полицейском автомобиле. Мне бы очень хотелось познакомиться с ним поближе, узнать гражданский облик, понять, чувствовал ли он все то же самое, но у меня не было никакой уверенности в том, что с моим карантином не окончится наше общение. В конце концов, я на сто процентов была не единственной, кого Скворцов ежедневно проверял на соблюдение карантина, да и, может, это такой стиль общения у него? Может, он не одной мне носил пиво в самоизоляции?

Короче говоря, мне хотелось думать, что он просто был хорошим человеком, а я просто всегда влюблялась в парней с необычным родом занятий. Эта мысль меня очень поддерживала, потому что мне было жизненно необходимо найти оправдание тому, что совсем скоро я перестану видеть его каждый день.

* * *

Как только самое большое приключение в моей жизни начало подходить к концу, причем, совершенно бессимптомно, за день до освобождения у меня поднялась температура. С утра меня знатно знобило, к тому же, появился кашель, что окончательно разрушило мои надежды на то, что меня вчера всего лишь продуло на окне. Короче говоря, все указывало на то, что «корона» у меня все же была, и отнюдь не золотая…

Вызывать скорую было почему-то страшно, и даже приведенная Ниной статистика о том, что значительная часть жертв коронавируса сначала занималась самолечением не могла заставить меня обратиться к врачам без того, чтобы я не сказала:

— Подожду. Может, это просто простуда?

Разрешилось все довольно прозаично: мне позвонила мама и я, не сдержавшись, налаяла ей кашлем в трубку, вызвав массу вопросов и скорейший звонок в скорую помощь.

Через полчаса я уже сидела у собственной двери с рюкзаком, наполненным трусами, одеждой и еще огромным перечнем вещей, которые показались мне совершенно необходимыми. Выводила меня целая бригада медиков в защитных костюмах и респираторах, а чувствовала я себя в этот момент еще хуже, чем тогда, когда старлей Скворцов впервые постучался в мою дверь.

Судьба любила иронизировать, а как иначе объяснить, что именно в тот момент, когда я садилась в карету скорой помощи, старший лейтенант вновь приехал, чтобы проверить, не нарушила ли я режим самоизоляции? Наши взгляды встретились, и я несколько удивленно посмотрела на него поверх маски. Он наблюдал за всем, как и положено, со стороны, даже не пытаясь скрыть выражение досады на своем лице. А мне оставалось только помахать ему рукой на прощание.

В больнице было уныло, однако здесь не было того духа гнетущей безнадежности, как я того боялась. Мне было не по себе от того, что я не видела лиц медицинского персонала, а могла только читать их имена, выведенные перманентным маркером на белоснежных костюмах. От больничной правильной еды у меня постоянно была голодная легкость, которую я перебивала родительскими передачами в дни, когда их принимали.

Температуру мне быстро сбили, а кашель прошел так же неожиданно, как и появился, однако мне все равно пришлось провести в палате на шесть человек почти неделю, наблюдая за тем, как радостно и поспешно проходил за окном золотистый май. Из развлечений у меня был ноутбук и те люди, которые лежали вместе со мной. Я очень быстро со всеми познакомилась и уже скоро играла в «дурака» вчетвером на соседней койке.

О старшем лейтенанте Скворцове я вспоминала с некоторой грустью. Для меня все произошедшее казалось удивительным, хоть я и говорила себе, что, будь мы с ним в других обстоятельствах, все произошло бы по точно такому же сценарию — я бы влюбилась в него с той же легкостью, потому что это гораздо проще, чем описывается в книгах и фильмах. Влюбиться вообще очень просто, особенно, когда ты молод, но меня удивляло, как это произошло, потому что Скворцов должен был стать не более, чем просто прохожим.

Но ничто не омрачило радости освобождения, когда наконец настало время собрать все свои вещи обратно, торжественно допить овсяный кисель и выплыть из больницы абсолютно здоровой, хоть и немного бледной от долгого нахождения в помещении практически без свежего воздуха.

— Сашенька! — мама бросилась мне на шею, тряся на радостях так, что меня едва не укачало. Папа взял сумки, и мы с ним тут же обнялись прямо под раскидистым больничным дубом, не доходя до машины. — Господи, не верится, что все это действительно произошло…

А мне тоже не верилось. Все казалось фантастическим сном, но теперь я точно знала, что именно буду рассказывать своим внукам и правнукам.

Мы без умолку болтали с родителями, они говорили, как переживал за меня Пашка, мой старший брат, который уже два года жил и работал в Новосибирске, и я так увлеклась, что совершенно не заметила третьего человека, приехавшего на мою выписку.

Скворцов скромно стоял метрах в пяти от папиного автомобиля, держа что-то за спиной, и мне даже пришлось несколько раз моргнуть, чтобы удостовериться, что это не было иллюзией, возникшей вследствие длительного отсутствия свежего воздуха.

— Подождите меня, пожалуйста, — родители удивленно смотрели, как я, кинув рюкзак на заднее сиденье, направилась прямо к полицейскому. Мне очень-очень нужно было к нему подойти, хоть я и не ждала чего-то особенного от этой встречи. — Привет.

— Привет, — он снял фуражку, прямо как настоящий джентльмен, и посмотрел на меня с небольшим прищуром из-за ярко светившего солнца. — Поздравляю с выпиской, гражданка Павлова.

Мне трудно было вспомнить момент, когда я была более счастлива, чем сейчас. И дело было не в том, что кроме букета цветов он подарил мне целый пакет сушеной рыбы и две бутылки «Жигулевского». На глазах выступили слезы от смеха, и я, не выдержав, крепко обняла Скворцова прямо за шею, чуть ли не повиснув, потому что он был по-прежнему выше меня.

— Больше соблюдать дистанцию с тобой я не намерен.

Я рассмеялась, постоянно заглядывая ему в глаза и не веря, что все было правдой. А вокруг бушевал май...