The Dust Storm (гет)

Эмма все-таки уехала. Не то чтобы ей было куда спешить или Киллиан потерпел сокрушительное поражение, пытаясь обаять неприступную красотку, проведшую с ним ночь, утро и полдень, просто Эмма не привыкла задерживаться на одном месте дольше, чем на месяц.

Коробки с нехитрыми пожитками, и те неделями стояли в коридорах ее бесконечных съемных квартир, пока их хозяйка вновь не срывалась с места и не уносилась в ночь. Эмма стремилась обогнать саму себя, потому гнала «жука» вперед, не задумываясь о цели путешествия и конечной остановке.

В Джерси она уже почти поверила, что ее гонка окончена, до того все казалось идиллически правильным: работа, уютный домик на побережье, запах соли, принесенный ветром с моря, блинчики по выходным и…Нил.

Воспоминание о парне, занимающее мысли Эммы последние полтора года, заставило сердце болезненно сжаться, а ладонь — машинально нащупать подвеску с лебедем, то и дело выскальзывающую из воротника клетчатой рубашки. Рубашка оказалась Эмме велика, оно и понятно, но другие ее вещи выглядели еще хуже: давно нестиранные, мятые, кое-как сгруженные в видавшую лучшие времена дорожную сумку. Пришлось довольствоваться тем, что есть. Рубашкой Киллиана.

Свон хмыкнула и покачала головой, досадуя на саму себя: еще сутки назад он был случайной связью на одну ночь, незнакомцем с умопомрачительным голосом, любовником, надо признать, весьма неплохим любовником, а теперь…. Она, что, скучает? Эмма сердито фыркнула и выругалась сквозь зубы. Еще чего!

В бардачке, среди завалов бумаг, чеков, потекшей косметики и таблеток от головы, лежала сунутая Киллианом на прощание двухсотка, оказавшаяся без налички Эмма была благодарна. Мелочь, случайный знак внимания, молчаливая просьба остаться. Вспомнилось, как он стоял в проеме, босой и с закатанными по локоть рукавами, а она мяла подол его рубашки.

— Оставайся. Куда ты сейчас?

— Не знаю, — пожимает плечами Эмма. И она не врет в эти минуты.

— Раз не знаешь, значит, оставайся.

— И что?

— Будешь помогать мне в баре. А хочешь, поищем тебе работу, — неуверенно мнется Киллиан, хмурясь.

— Я разнесу твой бар за два вечера, я совершенно неприспособленна к хозяйству.

— Если я его не разнес за первый год, то ты справишься, — Джонс старается приободрить уже раздумывающую Эмму, — Знаешь, после службы во флоте оказаться, вдруг, на суше….

Он замолкает на полуслове, не желая копаться в прошлом. И Эмма благодарна. Они не готовы. Оба. А вечер в компании пиццы и шуток за триста еще ни о чем не говорит, но ей было уютно. Сидеть вот так, закинув ноги Киллиану на колени, украсть у него последний кусок пиццы, смеяться над особо сальной шуткой и делать вид, что ей никуда не надо. Сделать вид.

Киллиан всучивает ей на прощанье деньги и свою рубашку, в которую она и так нагло куталась почти двое суток. В кармане спрятан номер его телефона, а в глазах сквозит боль. Он ничего не говорит и ни о чем не просит, он слишком хорошо знает ее взгляд и эти ссутуленные плечи.

Потому-то Эмма скользит взглядом по залитой дождем трассе, забывая, что хочет уехать, придумывая причину вернуться. А город уже готовится к Рождеству, магазины украшают витрины, и этот дождь совсем ни к месту. И она чувствует свое одиночество острее, чем когда-либо.

В сумке, заброшенной на заднее сиденье, трезвонит телефон, вырывая Эмму из серых мыслей. И как раз вовремя: она чуть не врезается в бордюр, зазевавшись. Притормозив, Эмма проявляет чудеса акробатики, изгибаясь с водительского места, и подносит трубку к уху.

— Алло?

— Мисс Эмма Свон? — по-деловому сухо осведомляются на том конце провода.

— Да, а….

— Городская больница Сторибрука номер два, доктор Вейл. Киллиан Джонс доставлен к нам в учреждение с переломом и небольшим сотрясением.

— О, Господи, — шепчет Эмма, — Но почему вы звоните мне?

— Сегодня утром мистер Джонс указал вас своим контактным лицом.

— Как вас найти? — торопливо перебивает Эмма, пытаясь накарябать на чеке из забегаловки адрес больницы.

Через пять минут она уже разворачивает «жук», не заметив, что подобралась почти к самой городской черте, и несется обратно в Сторибрук.