Обожжённые Войной. "Вервольф" ("Оборотень") (гет)

Решив перекусить в местной пиццерии с красноречивым названием "Коза Ностра", я заказал себе их фирменную пиццу и апельсиновый сок, уселся за неприметным столиком и стал наблюдать за происходящим на улице. Там двое бородатых кавказцев в униформе "добровольческого батальйона" пытались затащить в красную иномарку, явно отжатую у кого-то из бизнесменов, двух сопротивлявшихся девушек славянской наружности. Голоса этих "джигитов" были слышны даже в моем укромном уголке.

— Вай, дэвушка, зачэм такой упрямый? Паедэм в рэстаран, там будэт красный вино, шашлык-машлык, вах! — Бородач чмокнул своими толстыми губами.

Его напарник не был столь любезен:

— Садысь в машина, я сказал! — обеими руками он буквально втискивал девчонку в салон автомобиля, но та яростно упиралась ногами в розовых колготках и даже пробовала расцарапать лицо своему мучителю.

— Помогите, насилуют! — закричала первая девушка и тут же взвизгнула, когда нежеланный "кавалер" больно сжал кисть её руки. Его тон сразу же изменился, выпученные глаза налились кровью, смуглое лицо побагровело от злости:

— Па-харошэму нэ хочешь, да? Будэт па-плахому! Понял, нэт?

Удивительной была реакция прохожих, пытавшихся как можно скорее скрыться с места происшествия, и посетителей пиццерии, ни один из которых не поднял свой зад, чтобы заступиться за девушек. О персонале заведения и говорить было нечего — они всецело были поглощены своими обязанностями и приготовлением пищи для клиентов. Как ни странно, но поблизости не было ни одного полицейского, а военные из "народной милиции" и "ополчения" лишь ухмылялись, проходя мимо, кое-кто даже бросал скабрезные шуточки в адрес девушек. Похоже, что горожане привыкли к подобному беспределу кавказских и азиатских "добровольцев", поэтому не вмешивались в происходящее. У меня самого кулаки чесались, чтобы встать из-за своего столика и научить "джигитов", спустившихся с гор, хорошим манерам, но я не имел на это права — у меня был приказ: ни во что не вмешиваться, только наблюдать за обстановкой в городе, не упустить "объект"...

— Ах, вот вы где? В университете все вас ждут, беспокоятся, а вы тут с парнями развлекаетесь? — знакомый девичий голос вывел меня из оцепенения. Наблюдая за кавказцами и их жертвами, я не заметил группу из трех девушек, подошедших к соседнему с пиццерией гипермаркету. Это была Лизетта. Она, вместе с подругами, решительно направилась в сторону кавказцев. Те, видимо, не ожидали такого поворота событий, а в глазах их пленниц читалась мольба о помощи.

— Так что нам передать ректору? — спросила светловолосая подруга Лизетты, одетая в лёгкую кожаную курточку и джинсы. — Вы придёте наводить порядок в аудиториях или нам готовиться к празднику без вас?

— Придём, придём! — в два голоса одновременно закричали "кавказские пленницы", вырываясь из рук своих мучителей. "Джигиты" ослабили хватку, и девушки, освободившись от их "клешней", быстренько побежали к Лизетте с подругами. Лица "добровольцев" выражали разочарование из-за неудачной "охоты" на молоденьких красоток, но, видимо, им не хотелось усугублять ситуацию. Вдруг этот ректор — какая-то "шишка" в городе, и им влетит от их начальства?

— Мы ещо встрэтымся, — пообещал один из "джигитов", захлопывая дверцу иномарки. Его напарник сел за руль, и машина рванула с места.

Я видел из своего угла, как спасённые девушки благодарили Лизетту и её подруг, одна из бывших пленниц даже дала волю слезам. У меня сложилось впечатление, что до этого случая студентки и спасённые ими девушки даже не были знакомы, и всё, что произошло возле пиццерии, было чистой воды импровизацией. Если так, то мне остаётся только в очередной раз удивиться смелости и решительности Лизетты и её подружек, которые сами могли стать жертвами обнаглевших кавказцев, уверенных в собственной безнаказанности.

Лизетта, две её подруги и девушки, которых они вытащили из передряги, вошли в гипермаркет за покупками. Какая-то непонятная сила повлекла туда, в бездонное чрево магазина, и меня — чтобы, затерявшись среди покупателей, увидеть Лизетту и, возможно, хотя бы на миг снова заглянуть в её глаза, как тогда, когда она на один день приезжала в мой родной город. Как раз в тот год, когда началась Война...

Была ранняя весна, на улицах ещё лежал грязный снег, но на деревьях уже начали распускаться почки. Я дежурил по парку бронетанковой техники, когда в моём нагрудном кармане заиграла музыка входящего звонка. Увидев на экране смартфона, что звонит Лизетта, я поздоровался, но вдруг услышал:

— Я в твоём городе, только что приехала. Как добраться с вокзала к оперному театру?

Дрожь охватила всё моё тело, мысли путались в голове. Лизетта здесь! Но зачем? Что мне делать? Сбивчиво объясняя, что нужно сесть на трамвай номер шесть и ехать до театра, я думал о том, как бы нам встретиться.

Моя воинская часть дислоцировалась в противоположном конце города, добираться от неё к оперному театру — это с пересадками, маршрутка и трамвай. До вокзала — ещё дальше — двумя маршрутками, не менее часа езды. А ещё нужно взять увольнительную, оставить кого-то вместо себя, чтобы выполнял мои обязанности до возвращения. Как назло, именно в этот день я находился в суточном наряде, так что меня могли отпустить максимум на пару часов. Если, конечно, вообще отпустят. Идти в самоволку, тем более — находясь в наряде, я, разумеется, не хотел, зная о возможных последствиях.

Сказав Лизетте, чтобы отзвонилась, если приедет к оперному театру, я оставил вместо себя дневального, солдата срочной службы, и направился к дежурному по части. Выслушав мой рассказ о внезапном приезде "двоюродной сестры" (так я представил Лизетту), полковник Ц. некоторое время думал, но потом всё-таки разрешил мне покинуть расположение части, сдав предварительно оружие. Я поблагодарил его, отсалютовал, пообещав к вечеру вернуться в наряд, и поспешил к командиру разведроты, чтобы взять увольнительную. И снова мне пришлось всё объяснять сначала, что не виделся с "двоюродной сестрой" много лет, ждать, пока наш капитан созвонится с дежурным по части, обсудит с ним ситуацию в наряде, потом с командиром нашего мотопехотного батальона, к которому я был прикомандирован, чтобы тот разрешил мне увольнение, после чего получил долгожданный прямоугольник с подписью, пропечатал его в штабе и побежал к КПП, где помощник дежурного долго и недоверчиво вертел в руках мою увольнительную, но потом всё же отдал её мне на руки и отсалютовал. Я, как положено, повторил его жест.

А потом была дорога к остановке, ожидание маршрутки, звонок Лизетты, когда я стоял, зажатый со всех сторон пассажирами, в тесном салоне микроавтобуса, её сообщение, что она уже возле оперного театра, и моя просьба обязательно дождаться меня, страх, что девушка куда-то уйдёт и я её больше не увижу, поездка в старом, грохочущем трамвае, который полз, как черепаха, короткая встреча, и её серо-зелёные глаза, в которые можно было смотреть до бесконечности долго, робкие поцелуи и жаркие объятия двух обречённых... А уже через месяц началась активная фаза боевых действий.

Пицца так и осталась нетронутой на моём столике. Кусок не лез мне в горло после всего увиденного. Я попросил официантку, такую же молоденькую девушку, как Лизетта, упаковать пиццу, которую я намеревался отдать друзьям, капитану "Барду" и "Гному", залпом выпил кисловатый сок и направился к выходу.

И снова я увидел Лизетту. Она, вместе с подругами, но уже без тех девушек, которых они спасли от кавказцев, выходила из гипермаркета с покупками, уложенными в фирменные кульки. Девушки о чём-то оживлённо щебетали и не заметили меня, а я стоял в сторонке и провожал их глазами. Интересно, узнала бы она меня в чужой форме? Возможно, да, а возможно, и нет. В эти дни так много военных на улицах их города, живущего ожиданием праздника...

Через полчаса я встретился с членами нашей группы и, пока они уплетали пиццу, доложил нашему командиру обстановку в городе. Упомянул и об инциденте с девушками и кавказцами, умолчав лишь, что одна из участниц этого происшествия — моя знакомая. Даже больше, чем просто знакомая.