Знакомые мелодии (гет)

Шелковая нить с лёгким, едва слышным шуршанием скользила сквозь дырочки в канве; лёгкие деревянные пяльцы чуточку поскрипывали в тишине; в свете лампы серебристо поблёскивала иголка. Узор из стилизованных листьев и цветов неторопливо расцветал под ловкими пальцами Лоры Уайт; её сердце успокаивалось, и она начинала мурлыкать себе под нос простенькую старинную мелодию.

Совсем рядом, под окном, шумел и летел куда-то в бесконечной утомительной гонке сверхсовременный мегаполис Нью-Йорк, но Лора его не слышала. Любимое занятие погружало её в мир легенд и преданий, в далёкие времена великих чародеев, благородных рыцарей и их прекрасных дам, чьи силуэты уже вырисовывались на светлом полотне.

Картина, которую она вышивала, предназначалась в подарок её жениху, Эдмунду Блейку. Другой подарок — для брата Бернарда — уже лежал упакованный в красивую коробку и ждал своего часа.

Лора вышивала и напевала, и когда к её пению присоединился мелодичный голос арфы, девушка не сразу поняла, что этот голос означает; поняв, она отставила в сторону пяльцы и принялась обшаривать кресло и стоящий рядом столик. Телефон, из которого доносилась весёлая «эльфийская» музыка, нашёлся в корзинке для рукоделия. Увидев имя звонившего, Лора нахмурилась и помедлила полсекунды, прежде чем коснуться экрана. Чёрный кот с янтарно-жёлтыми глазами — настоящий ведьмин кот! — жмурился и будто бы прислушивался к разговору. Вот что он услышал:

— Да, привет, Морин. Разумеется, я буду. Завтра увидимся… Нет, я занята сегодня вечером. Нет, правда, мой начальник не будет доволен, если я переменю планы и не… Что? Нет, я не перегружена. Я люблю свою работу. Разве? Неужели два месяца не созванивались? Ну, мы же взрослые люди, у каждого своя жизнь. Мне пора, Морин. До завтра.

Лора прервала разговор, хотя чуткое ухо кота ещё уловило звуки что-то торопливо говорившего голоса в телефоне.

— Знаешь ли, Ланселот, — обратилась Лора к коту, — я ни в чём не солгала, так что нечего так смотреть! Эдмунд не будет доволен, если я предпочту его обществу посиделки с Морин. И я действительно люблю свою работу. И у каждой из нас действительно своя жизнь. И мне пора…

Кот Ланселот зевнул, демонстрируя розовую пасть, и положил круглую голову на мягкие лапы. Лора вздохнула, забралась в кресло с ногами, подтянув колени к подбородку, и уткнулась носом в мягкую обивку спинки. Садиться за вышивание следует с хорошим настроением, а звонок Морин напомнил ей о прошлом, о вчерашнем — и завтрашнем дне. Сегодня она кое-что расскажет Эдмунду, завтра представит его матери на празднестве в честь совершеннолетия Бернарда, а потом… потом у них будет бессчётное число «послезавтра», своих собственных — только их.

По пушистому ковру к креслу Лоры прошествовал кот Ланселот, с удивительной для своего массивного тела лёгкостью вскочил на подлокотник, разлёгся рядом с хозяйкой, ткнулся ей в бок упрямой головой — обрати, мол, на меня внимание! Лора рассеянно погладила кота, его густую "плюшевую" шерсть, и тот ответил басистым мурлыканьем, своей особенной кошачьей магией смягчая горечь воспоминаний.

Лора и Морин Уайт родились в Корнуолле. Их отец происходил из старинной аристократической семьи, разорившейся ещё задолго до его рождения, — один из тех самых британских аристократов... Вынужденные продать родовое поместье — крошечное, не приносившее дохода, — они перебивались как могли; дед Лоры, забыв приличествующие английскому аристократу занятия, стал коммерсантом и женился на деньгах. Его сын, отец Лоры, уже мог позволить себе жениться по любви на известной красавице и привести её в выкупленное поместье. Там они и жили, как казалось Лоре, довольно счастливо, пока ей не исполнилось восемь, а Морин — девять лет; их детство, овеянное морскими ветрами, было солнечным и светлым. Всё кончилось в один день — мистер Уайт погиб в автомобильной катастрофе; не успела семья оправиться от потери, как его конкурент по бизнесу — мистер Рединг — зачастил в их дом. Он принёс извинения за прежнюю вражду; он стал внимателен и незаменим — пока однажды миссис Уайт не превратилась в миссис Рединг.

Вскоре Лора узнала, что Рединг давным-давно знал и любил их мать; до её ушей дошли жуткие, мерзкие слухи о том, что та авария не была случайностью, и не просто так у машины их отца внезапно отказали тормоза. Лора не знала, верить всему этому или нет, но, как бы то ни было, союз вдовы и наследницы мистера Уайта с его давним соперником Редингом был выгоден со всех сторон; обеим их фирмам он пошёл на пользу. С возрастом Лора оценила ум и деловую хватку отчима — в работе он был в своей стихии, настоящий король сложных коммерческих операций. Но одного ни Лора, ни Морин простить ему не могли — того, что он отослал их — выгнал — из дома. Не на улицу, разумеется — в одну из лучших частных школ, где они получили превосходное образование и воспитание. Справедливости ради, надо отметить, что и собственного сына Бернарда он отдал в закрытую школу. Мистер Рединг очень высоко ценил классическое, традиционное английское образование, даже когда сам, вместе со всей семьей, переехал для блага фирмы в Штаты. Надо сказать, Америка ему гораздо больше подходила.

Но был ли он счастлив? Увидев отчима в прошлом году, Лора испугалась: он сильно похудел, в его движениях и взгляде было что-то усталое, нездоровое, фатальное.

— Да, Лора, я умираю, — сказал он просто, — онкология, четвёртая стадия. А теперь молчи и слушай. Я не собираюсь отдыхать. Я буду работать до конца. Мне не надо жалости и причитаний. Я никого не жалел сам и не хочу, чтобы жалели меня. Я этого не заслуживаю.

Она поднесла руку к губам: что он сейчас скажет? В чём признается? Неужели он?..

— Нет, Лора, я не был причастен к той аварии. Я знаю, вы с Морин всегда подозревали меня, — мистер Рединг говорил медленно, с паузами, но голос его оставался ровным. — Вы были не так уж неправы. Наше соперничество было более чем деловым. Он знал моё отношение к Ирэн. Незадолго до того дня мы встречались; я видел его — он был взвинчен. Неудивительно, что тогда не справился с управлением. Он не должен был отпускать водителя, но... ты знаешь, машины были его слабостью. Я не хотел... не собирался... так. Я виноват. Но при этом я не убивал его. Ты должна поверить мне, Лора. С чего бы умирающему лгать?

— Я верю. М-мама знает о... о вашей болезни?

— Знает. Хотя ей, конечно, мой вид не так бросается в глаза, как тебе — с непривычки. Ты не переменишь своего решения, Лора?

— Нет, не переменю. Спасибо — нет.

Он говорил о её решении не "связываться" с семейным делом. Когда Лора выпорхнула из пансиона с отличными оценками и великолепными перспективами, мать и отчим настаивали, чтобы она избрала профессию юриста, экономиста или кого-то в этом роде. Но подобные занятия внушали ей подлинный ужас. Она любила книги, живопись, старинные гобелены и тишину музейных залов. В конце концов мистер Рединг сказал ей: "Что ж, поступай, как знаешь. Когда наиграешься — придёшь. Получить второе образование никогда не поздно, хотя ты многое упустишь".

Но Лора не игралась — она жила, и очень высоко ценила свою жизнь и свободу. Свободу подарил ей отец: он оставил каждой из дочерей особое наследство, довольно крупную сумму на счету в банке — Лоре этого оказалось вполне достаточно, чтобы изучать искусствоведение в Оксфорде, пройти несколько дополнительных курсов и стажировок в лучших европейских университетах и жить, ни в чём не нуждаясь.

Многие знакомые удивлялись ей — имея несметные богатства под рукой, она так и не научилась сорить деньгами, десятый год носила любимый шарф, после долгих лет учёбы и странствий поселилась в маленькой, немодно обставленной квартирке, устроилась на работу в какую-то странную частную школу — в школу, с её-то ворохом престижных дипломов и сертификатов! Немногие друзья приводили Лору в пример — как человека, прошедшего испытание роскошью, умеющего не зарывать в землю, а приумножать дарованные ей таланты.

И променять эту интересную, приятную, небесполезную жизнь на участь "пятого колеса" в телеге огромной фирмы, какого-нибудь никому не нужного специалиста по связям с общественностью, которой вовсе не требуется, чтобы с ней связывались? Тупеть от тоски и безделья, сходить с ума от имитации деятельности, получая не заработную плату — милостыню от родни?

— Всё ещё не простила... — вздохнул мистер Рединг. — Ну, что я могу для тебя сделать? Чего ты хочешь? Ты занимаешься каким-то искусством, преподаванием... ну, хочешь, сделаем тебе собственную школу?

— Боже упаси! Такая головная боль! — ахнула Лора. — Я не гожусь для этого. Мистер Рединг, я из другого теста. Я могу учить маленьких девочек шить и вышивать, но административная работа — это наказание для меня.

— Ну, так чего же ты хочешь? Лора, я хочу что-то сделать для тебя... перед смертью. Я хочу... исправить.

Только что он утверждал, что не желает и не заслуживает жалости, но сейчас уже отчаянно просил её. Увы, Лора ничем не могла ему помочь. Есть вещи, которые нельзя исправить, а прощение невозможно купить — даже когда у тебя в распоряжении миллионы и миллиарды. Перед лицом смерти и любви все мы — нагие.

— Ты же должна чего-то хотеть... не может быть, чтобы у тебя было всё. Такого не бывает. Человек всегда хочет чего-то большего.

Лора искренне задумалась. В тот период ей очень хотелось справиться с работой, за которую она взялась; увидеть успехи у своих учениц и понять, что она приносит им реальную пользу. Лора уже разглядела их улыбки, обращённые к ней, нашла на рабочем столе нарисованную от руки открыточку от одной славной малышки, услышала, что "мисс Уайт — такая милая!"; ей хотелось удержать всё это, не растерять. Ещё хотелось создать такую картину, где чувствовалось бы дуновение ветра, под которым облетают с яблонь лепестки. И ей очень, очень хотелось, чтобы Эдмунд Блейк оценил её творческие и педагогические таланты — тогда она была уверена, что ей важно именно профессиональное одобрение со стороны этого во всех отношениях замечательного человека.

Но при чём здесь мистер Рединг, умирающий миллиардер, король деловых операций?

— Мистер Рединг, Барни... Барни знает? — внезапно спросила Лора.

— Барни? Нет. Ни к чему это мальчику.

Мальчику! Бернард тогда уже учился в Оксфорде. Лора только недавно ездила в Англию и встречалась с братом. У него была своя, насыщенная жизнь, он был блестящим студентом, ему прочили большое будущее, но...

Они бродили по старинному вечернему городу и болтали обо всём — о новой выставке в Британском музее, фанфиках по книгам о Гарри Поттере, о теории привязанности и неувядающей пользе изучения классических языков. Барни избегал обсуждать политическую или экономическую ситуацию в мире — знал, что Лоре это неинтересно. А может быть...

Ещё Барни рассказывал о своих друзьях. У одного из них он гостил прошлым летом — на маленькой ферме, затерянной в йоркширских холмах.

— Всё почти как в книгах Джеймса Хэрриота. Холмы, свобода, овцы блеют на лугах. А какие люди, Лора! Его прадед — такой древний! — всю жизнь не выезжал со своей фермы, и читал-то две-три книжки, а какой философ! Любому профессору даст сто очков вперёд.

Прощаясь, он крепко пожал ей руку и сказал: "Хорошо, что ты приехала, сестрёнка. Не пропадай. Можешь считать... а, ты не будешь считать меня смешным. Кое-кто сказал бы, что я так рассуждаю, потому что никогда не знал нужды. Может, они и правы. Но у нас было и есть всё, что можно купить за деньги, но была ли у нас семья? Там, на ферме, я понял: семья — самое главное! У них всё вместе — и горе, и радость. Они живут одной жизнью".

Горечь его слов, тепло сильной руки и ласковое обращение "сестрёнка" — всё это заставило Лору проглотить слёзы тогда и — теперь — сказать мистеру Редингу:

— Вызовите Барни, пожалуйста. Позвольте мне слетать за ним. Он уже не ребёнок. Так нельзя... он не простит, если вы не позовёте его. Он должен быть с вами.

Мистер Рединг взглянул на Лору страдальчески:

— Я хочу сделать что-то для тебя.

— Это и будет для меня.

— Я подумаю. Но это не твоё дело и не... Я подумаю! — он махнул рукой, отметая её объяснения и возражения. — Ты меня не простишь, я знаю. Не захочешь взять из моих рук ни-че-го.

Лора вздохнула. Он не понимал — она просила его о том, что не стоило бы ему ни цента, что стоило бы только душевных усилий, а сил-то у него и не было.

— Это не так. Ну... я всегда мечтала завести кота, — неожиданно для самой себя сказала Лора, чьи мечты о славненьком котёнке терялись в далёком детстве, когда она не могла позволить себе завести питомца — в стенах-то элитной частной школы.

Видимо, мистер Рединг кое-что всё же понял. Через неделю он прислал ей Ланселота — маленького котёнка, черного, как смоль, с единственным белым пятнышком под подбородком, коротким хвостишкой и огромными глазами. У него не было родословной, не было увешанных медалями поколений предков, но была индивидуальность. Где мистер Рединг его взял — так и осталось загадкой.

Барни успел приехать к отцу и пробыл рядом с ним последние три недели. Иногда Лора сомневалась, правильно ли поступила, потребовав вызвать его из Англии; ведь всё равно нельзя прожить в несколько недель двадцать лет. Ведь даже их мать не задумалась об этом, а ей ли не знать мужа и сына!

Но после смерти мистера Рединга Барни пришёл к Лоре, вновь крепко пожал ей руку и назвал сестрёнкой. Смешно и грустно. Бернард Рединг был высокий, крепкий и спортивный парень; рядом с ним Лора действительно выглядела хрупкой и маленькой. Но ведь это он был её младшим братом, это его она держала на руках — такого крошечного, такого похожего на куклу! Тогда они с Морин приехали на каникулы домой; едва Лора увидела новорождённого брата, её сердце растаяло — предвестник материнского чувства, проснувшийся в душе девятилетней девочки, озарил её существо священным сиянием. Она ненавидела мистера Рединга, она не могла простить мать, предавшую память отца, — но Барни был настоящим чудом, и его Лора полюбила.

Но тут же и потеряла — ей следовало вернуться в школу, а потом, год за годом, обстоятельства складывались так, что на каникулы она домой не возвращалась. Первые улыбки, первые шаги, первые слова Барни — все эти драгоценности были у неё украдены. И — у него. Он бы любил её, она знала. Он любил её даже сейчас, когда они выросли и повзрослели вдали друг друга.

Барни был причиной их первой настоящей ссоры с Морин. Когда-то Лора была очень сильно привязана к старшей сестре; иной раз характерец той становился просто невыносимым, но кто же из нас лишён недостатков? Они вместе росли, вместе играли и учились. А когда после смерти отца их обеих оставили в гулком холле чужой и незнакомой школы, расположенной в здании старинного особняка, Лоре показалось, что они с Морин теперь одни в целом мире — огромном и враждебном. Первое время сёстры старались держаться вместе, но потом... потом у них родился брат, они ездили домой на каникулы, а когда вернулись в пансион — Лора застала Морин в школьном саду за странным ритуалом. Начертив на песке палочкой круг и какие-то символы (как потом оказалось, не имеющие никакого значения, просто фантазия озлобленной девчонки) Морин уложила в серединку фотографию Барни и ожесточённо тыкала в улыбающееся лицо малыша иглой. И фото, и штопальная иголка были украдены у Лоры; в ответ на возмущённые крики той Морин расхохоталась, как злая ведьма из кино, и заявила: "Я его убью! Заколдую и убью!".

С тех пор их дружбе пришёл конец. Морин будто бы понравилось шокировать и оскорблять Лору, тем более что та из гордости не жаловалась преподавателям. На людях Морин была воплощением вежливости и заботы, а один на один мучила сестру, живописуя, каким чудовищным казням предаст младшего брата, который "занял их место". Как на грех, собственный призрак пансиона — а во всех пансионах водятся привидения! — был прелестной Луизой Барлетт, которую завистница-сестра отравила накануне свадьбы; бедный жених Луизы умер от горя, а убийца сошла с ума и была заточена безутешными родителями на чердаке, совсем как Берта Мэзон из "Джейн Эйр" (дело было в начале девятнадцатого века⁽¹⁾). В лунные ночи Луиза в подвенечном наряде бродила по коридорам и горько плакала, скорбя о своей загубленной юности; а жестокая сестра её, умершая в заточении, должна была появиться в доме лишь единожды — накануне пожара, который спалит здание дотла вместе со всеми его обитателями. Надо сказать, что девочки извлекали из этой легенды всё, что только могли, обсуждая перед сном душераздирающие подробности. В классе Лоры лучшей рассказчицей страшных историй слыла Мэри Гладстон, некрасивая, но обаятельная девочка с круглыми "совиными" очками и умением держаться ото всех в стороне. Её отец был историком. Однажды Мэри сказала, глядя Лоре прямо в глаза сквозь толстые стёкла очков: "А ведь всё это — правда. Мой папа читал в архиве документы, письма и дневник одной родственницы семейства Барлетт. Луизу правда отравили, а Августа и впрямь обезумела. Берегись, я думаю, что твоя сестра Морин тоже может отравить тебя." Лора тогда возмутилась и разозлилась. Как она смеет говорить такие вещи! И в конце концов, чёрная зависть, безумие, убийство — это бывает в романах, фильмах, преданиях и криминальной хронике, но такого не может случиться в обычной, нормальной жизни! Хотя... подозревали же мистера Рединга в том, что он подстроил ту аварию. А Морин продолжала желать смерти Барни... Так длилось несколько недель, а затем Лора, готовясь ко сну, обнаружила на собственной постели записку, гласившую, что её сестра убежала домой — осуществлять своё кровавое намерение. Доведённая до отчаяния, потерявшая способность рассуждать здраво, Лора тихонько выбралась из дортуара — она была примерной ученицей, ей слишком доверяли, — и бросилась за Морин в ночь, чего та, собственно, и добивалась.

Лора ушла довольно далеко от пансиона; она бежала по дороге, зная, что другого способа добраться до города, где можно было сесть на автобус, нет — в полях и рощах легче лёгкого заблудиться. Внезапно её осветил свет фар приближающейся машины. Автомобиль с визгом затормозил, преградив путь, дверь приоткрылась, и Лора отметила, что в салоне сидят трое или четверо молодых людей; она никогда в жизни не видела по-настоящему пьяного человека, но тут сразу ощутила — с ними что-то не так. "Прокатимся?" — спросил тот, что сидел за рулём, и мерзко хохотнул. Лора подумала, что настал её последний час, и вскрикнула от страха; но тут лица парней внезапно вытянулись, дверь торопливо захлопнулась и автомобиль понёсся прочь на недозволенной скорости. Неимоверным усилием воли Лора заставила себя обернуться — ведь их, несомненно, напугало нечто жуткое за её спиной. Но ничего устрашающего там не оказалось, совсем наоборот — перед ней стояла хрупкая женщина в серебристо-голубом вечернем платье и тёмно-сером плаще; её белокурые волосы и мраморно-бледное лицо слегка светились в сумерках. Она повела рукой в сторону уносящейся машины, та с лязгом и грохотом слетела, дважды перевернувшись, в кювет — только колёса некоторое время беспомощно крутились в воздухе, будто упавший жук шевелил лапками.

— Не бойся, дитя, — произнесла женщина мелодичным голосом, — что ты делаешь здесь одна?

Впервые за долгое время Лора рассказала кому-то всё, что наболело на сердце, умоляя незнакомку пойти искать Морин, ведь страшно подумать, что могло случиться с ней ночью на дороге!

— Твоя сестра, должно быть, давно видит десятый сон, — возразила серебристая красавица, — ты ведь не проверила, есть ли она у себя в спальне? Нет? Ну, вот видишь. Пойдём, я провожу тебя в школу. Не возражай... ты же видела? — она указала в сторону перевёрнутой машины. — Мне многое подвластно. Если Морин и впрямь сбежала, я её найду, обещаю.

Почему-то Лоре показалось, что это обещание не сулило ничего хорошего для Морин.

— О! Не пугайся, девочка, — улыбнулась она. — Я не столь жестока. Даже этим юношам я прежде давала шанс — знаешь ли, я не первый раз ловлю их на вождении в нетрезвом виде. Но они им не воспользовались, даже стали вести себя ещё хуже, так что... — она пожала плечами, и её платье засверкало в лунном свете, словно чешуя сказочной рыбы.

Они вернулись в школу, и серебристая незнакомка открыла чёрный ход без ключа, отыскала дортуар, где должна была спать Морин, безошибочно нашла её кровать и показала Лоре спящую сестру: та лежала, запрокинув голову и посапывая во сне. Лора почувствовала бесконечное облегчение, увидев, что с этой негодяйкой всё в порядке, одновременно ощутив огромное желание разбудить её и хорошенько оттаскать за рыжие косы. Но она, конечно, ничего такого не сделала, ведь её воспитывали как настоящую леди; Лора просто повернулась и ушла прочь — следом за своей спасительницей. Неслышно, никого не разбудив, эта странная женщина отвела Лору в её спальню, уложила в постель и с материнской заботой поправила одеяло. "Тебя не накажут за этот побег, хотя ты и заслужила наказание, — сказала напоследок незнакомка. — Наша встреча — не случайность. Случайностей не бывает. Так что мы ещё встретимся. А теперь засыпай, спи!" И она, наклонившись, поцеловала Лору в лоб.

На следующий день по округе пронеслась весть о том, что четверо представителей местной "золотой молодёжи" погибли в автокатастрофе; через неделю в школе появилась новая учительница, мисс Селина Сильверлейк⁽²⁾, а у Лоры — дополнительные занятия с ней. Другие ученицы удивлялись, откуда она взялась, пронёсся даже слух, что мисс Сильверлейк — никто иная, как материализовавшийся призрак Луизы Барлетт, ведь между нею и портретом бедной девушки, висевшим в западной гостиной, наблюдалось некоторое сходство. Одна Лора знала правду: Селина Сильверлейк была Владычицей Озера, чародейкой, и — её собственной наставницей. Выяснилось необыкновенное, чудесное, восхитительно прекрасное: мир волшебства, полный тайн и загадок, существовал взаправду, совсем рядом, а она, Лора — была его неотъемлемой частью, волшебницей, такой же, как Озёрная Дева. Много позже Лора узнала, что и Морин обладала от рождения магической силой, но Селина, пообщавшись с девочкой, приняла решение не обучать её колдовству. Учитывая неустойчивую психику старшей мисс Уайт, это было попросту опасно.

Как ни странно, но в тот период отношения между сестрами улучшились — внешне. Каким-то тихим, почти незаметным образом мисс Сильверлейк дала понять Морин, что знает о её нападках на Лору и не собирается закрывать на это глаза; Морин вынуждена была подчиниться. Но удары, нанесённые ею Лоре, оказались слишком сильными, и та уже не могла проявлять прежнюю искренность и открытость. Место старшей сестры и даже матери в её жизни заняла Дева Озера — современная, требовательная, но добрая и неизменно надёжная.

Теперь (да и тогда) Лора мечтала стать похожей на свою наставницу. Селина являлась искусной и могущественной чародейкой; в своей справедливости она могла быть сурова, её похвала была редкой, но зато честной; в трудную минуту на неё можно было положиться, и с тем, кто попал в беду, она становилась ласкова и нежна. Не было ничего естественнее, чем выплакаться у неё на плече; но беда проходила, и Селина не позволяла своим подопечным (были у неё ученики и в Озёрном замке) ныть и раскисать. Вперёд, пусть маленькими шагами, но — вперёд. Это было её девизом.

Лора никогда не забывала, сколь многим была обязана Владычице Озера. Когда зашла речь о выборе жизненного пути, именно она поддерживала Лору, помогала найти в себе силы для борьбы; да и сейчас Лора знала, что всегда может обратиться к ней за профессиональным советом. Селина никогда не отказывалась поделиться своим богатейшим опытом.

В самом деле, ответственность была велика. Как решить, имеешь ли ты право дать человеку в руки столь серьёзные знания, развить в себе столь могучую силу? Выдержит ли он такую ношу? Как понять, как вынести верное суждение?

Чего только стоила судьба Морин!

Иногда Лора задумывалась, не могла ли Селина оказать благотворное влияние на её сестру, выявить лучшее, что было... ведь было же?.. в её характере. Если бы Владычица Озера взяла в учение и Морин, что было бы с ней?

Скорее всего, ничего хорошего. Мисс Сильверлейк утверждала, аргументируя своё мнение результатами тестов и многолетних наблюдений, что у Морин — психопатические наклонности. От неё вообще лучше держаться подальше, а обучать её колдовству — всё равно что поднести зажжённую спичку к канистре с бензином. Лоре не хотелось в это верить. Но всё-таки пришлось.

После окончания пансиона пути сестёр окончательно разошлись. Морин получила юридическое образование в Гарварде, заняла должность корпоративного юриста в семейной фирме, вышла замуж за весьма и весьма подходящего мужчину. Их пышная и роскошная свадьба — умопомрачительно дорогое и сложное в организации действо — оставило у Лоры самые неприятные воспоминания. Рождение племянника, малыша Леона, заставило Лору вновь сблизиться с сестрой; она решила, что материнство переплавило характер Морин, улучшив его и смягчив — надо было видеть, как хорошо они вдвоём возились с младенцем по выходным, когда обе выбирали для него время! Увы, Лора не подозревала, что Морин так радушна и мила лишь потому, что уверена — сестра завидует её семейному положению, и ей нравилось демонстрировать этот пищащий и извивающийся объект зависти, стоивший стольких мук. Между тем отношения между Морин и её мужем разладились, ходили смутные слухи, будто она покушалась на его жизнь; по негласной договорённости мальчик перешёл в руки бабушки с отцовской стороны, и Лору там видеть не хотели. Она аккуратно посылала племяннику подарки на каждый праздник и глотала слёзы, напоминая себе о мудрости царя Соломона: кто любит, тот отпустит, а не станет раздирать на части.

Официально Морин не состояла в разводе с мужем — не для того был заключен этот выгодный брак! — но оба вели себя, как свободные от уз Гименея люди. Лоре всё это не нравилось, а вместе с исчезновением из жизни Морин ребёнка растаяла последняя ниточка, связывавшая сестёр. Но почему-то Морин не желала смириться с таким положением вещей: в последнее время она упрямо и настойчиво искала общества Лоры, приглашала её в гости, на вечеринки, убеждала провести вдвоём отпуск. Но Лора знала, что у них чересчур разные представления об отдыхе, компания, в которой крутилась Морин, была ей не по душе, и потом — в её жизни появился Эдмунд Блейк. Тратить драгоценные часы досуга, которые можно провести с ним, на сомнительное удовольствие выслушивать излияния Морин и парировать её уколы и шпильки — ну уж нет!⁽³⁾

С романтикой в жизни Лоры было нелегко. Как большинство нежных и мечтательных девочек, с детства она мечтала о волшебной стране любви — но, увы, весенние цветы её первого увлечения были растоптаны прежде, чем успели как следует расцвести. Того симпатичного юношу, друга семьи Редингов, привлекала не она сама, а её деньги — точнее, деньги её родителей. Случайно подслушанный разговор открыл девушке глаза на многое — и оставил глубокую рану в её и без того неспокойной душе. Разрыв скороспелой помолвки вышел трудным и скандальным, тем более что ни отчим, ни даже мать не поняли причины.

— Разве ты не видела, почему он обратил на тебя внимание? — удивилась миссис Рединг. — Мне казалось, ты всё прекрасно знаешь!

— Мама, почему же ты молчала, если считала... как ты могла не предупредить меня!?

— А что тебя не устраивает, Лора? Молодой человек из знакомой нам семьи, с хорошим образованием, нашего круга. Жизнь — не диснеевский мультфильм, чтобы ждать любви, — и, огорошив дочь этим заявлением, миссис Рединг добавила с внезапно искренней горечью: — а что в ней, этой любви, хорошего! Одни несчастья от неё...

Лора так и не решилась спросить, к кому относилась эта последняя горькая фраза — к её собственному отцу или к мистеру Редингу. Должно быть, к обоим вместе.

Она отчаянно не желала верить, что "от любви одни несчастья", но много лет больше никого не подпускала к себе ближе, чем на расстояние пушечного выстрела; склоняясь над книгами и гобеленами, радуясь — пусть недолго! — сыну Морин, Лора наконец обрела покой. И вот Селина Сильверлейк, которая, казалось, одна её на свете понимала, порекомендовала свою бывшую ученицу директору Блейку — в качестве преподавательницы истории искусств и магических видов рукоделий. Впоследствии Селина утверждала, будто вовсе не думала, что они могут стать друг для друга больше, чем хорошими коллегами. Однако она ничуть не удивилась, узнав об их помолвке.

Эдмунд был так деликатен, так внимателен и при этом так здорово упрям, что Лора и сама не заметила, как позабыла о своих клятвах избегать так называемых "служебных романов"; просто в жизнь вошла любовь, разлилась, как разливается по весне река в половодье, ломая ледяные глыбы, смывая грязь и почерневший снег.

Эдмунд!.. Лора сняла с колен кота Ланселота, преудобно устроившегося на коленях у хозяйки, и как раз услышала, как мелодично кукует деревянная кукушка, высунувшаяся из часов на стене — сувенир из Берна напомнил о том, что время идёт, мгновения падают в вечность, и час, когда Эдмунд заедет за ней, приближается.

Вскоре Лора уже стояла перед зеркалом и расчёсывала свои длинные чёрные волосы. Прямые и густые, они были не очень-то послушными, но обрезать их было жалко; забавно, в детстве ей гораздо больше нравились рыжие кудри Морин — они так красиво вились вокруг её лица! С возрастом это прошло, поигравшись несколько раз с завивками, Лора выбрала парочку наиболее подходящих к её типу лица причёсок и более не заморачивалась. Сейчас прямые чёрные волны были Лоре вполне по душе, тем более что недавно Эдмунд отметил, что находит их очень красивыми. Лора улыбнулась своему отражению в зеркале. Всё будет хорошо, всё будет замечательно...

Завтра приедет Клэр, её подруга-парикмахер, устроит у неё на голове торжественную причёску, нащебечет на ухо множество забавных историй, восхитится подросшим Ланселотом и упорхнёт. Лора и Эдмунд отправятся на день рождения Бернарда, а потом... настанет волшебное "послезавтра".

Лора подошла к своим пяльцам, аккуратно сложила нитки, подняла полотенце, которым обыкновенно накрывала работу в своё отсутствие, и на секунду замерла, вглядываясь в узор. Рамка из стилизованных листьев и цветов уже была готова. Посередине канвы уже угадывались силуэты двух влюблённых; над ними переплетались ветви цветущих яблонь, и под весенним ветерком с них облетали лепестки. Клэр, уже видевшая рисунок, нашла в нём "что-то прерафаэлитское" и предложила назвать картину "Остров счастья", но Лора не согласилась. Ведь легендарный Остров из кельтских преданий — это потусторонний мир, а им с Эдмундом вполне достаточно и этого мира, настоящего. Пусть цветёт и отцветает весна, ей на смену приходит лето, за ним следует золотая осень и белоснежная зима; есть нечто величественно-прекрасное в круговороте времён года — едва ли не единственном вечном процессе на земле.

О, любовь тоже вечна, без сомнения.

Лора улыбнулась, поправляя вышивку. Она любила всё старинное, и ветер из дальних времён кружил ей голову, но в глубине души она осознавала, как же хорошо мечтать об эпохе легенд и преданий, костров и сказок из двадцать первого века — не менее смутного и страшного в своём роде, разумеется... Но, во всяком случае, у неё, Лоры Уайт, больше возможностей оставить прошлое — в прошлом, повернуться к свету лицом и жить так, как велит сердце.

Весёлая эльфийская мелодия разлилась по комнате, и на этот раз Лора не медлила, прежде чем ответить на звонок.

— Эдмунд? Да-да, жду. Конечно. Я тоже тебя люблю...

1) В романе Шарлотты Бронте "Джейн Эйр" первая жена главного героя, мистера Рочестера, имела серьёзное психическое расстройство, вела себя агрессивно и была заперта на чердаке в поместье, где за ней ухаживала специально нанятая сиделка. В первой половине девятнадцатого века, да и позднее тоже, методы лечения психических заболеваний были ограниченными и жестокими. Психология и психиатрия ещё только начинали развиваться, и наука ничего путного не могла предложить ни больным, ни их родственникам. Условия жизни в лечебницах были кошмарными. Так что подобное решение, которое в наши дни кажется жутковатым, — запереть опасного больного в доме — тогда являлось наиболее гуманным, пусть и достаточно рискованным выходом из ситуации.

Вернуться к тексту

2) В переводе с английского языка фамилия Селины звучит как "Серебряное озеро".

Вернуться к тексту

3) Как читатель уже наверняка давно понял, история семейства Редингов и Уайтов с небольшими расхождениями копирует предание об Утере Пендрагоне, герцоге Горлуа Корнуолльском, его супруге Игрэйне и их потомках. Кратко эта легенда пересказана в фанфике "Весенняя страна" (глава "Волшебная страна"). Мораль сей басни очень проста: история вьётся спиралью, и всё повторяется.

Вернуться к тексту