Печать (гет)

Прозрачный ночной воздух был чист и как будто светел сам собой. В почти чёрном, усыпанном яркими переливающимися звёздами небе светилась огромная луна, взирая на подлунный мир с тем спокойствием, что присуще лишь ей.

Посреди круглого озера, на почти недвижимой глади стояли двое. Прямо на воде и стояли, хотя если быть точнее, стояли они на лунной дорожке. Дорожка сия видна не всем, вернее, где бы ни стоял человек, он будет видеть свою лунную дорожку. Но это простали, а вот маги могли стелить эту чудную тропку там, где им удобно, хотя и не все. И эти двое тоже не могли, а вот их батюшка — вполне. И сам в молодости добро по лунным тропам ходил, и детям дорогу указал, ну а дольше сами, всё сами.

— Эм и ну да, — пробормотал Салазар, пытаясь углядеть что-то в чёрной глади, на которой стоял, — чего делать будем?

И то правда, с Ладоги они со льда по тропе, батюшкой открытой, шли. Дома холодно, и лёд какой надо был, гладкий и прозрачный, камни и траву водяную под ним видно было, а потому и дорожка лунная светилась, как ей и положено. А тут чего? Вода чёрная, и дна не видно. Да и есть ли оно, дно-то? Аж озноб по плечам пробежал, и подружки за пазухой зашевелились.

— Сигать, — коротко ответила сестра.

— Не-е, — протянул Салазар, передёрнув плечами.

Не любил он это дело. Ступа или помело — оно да, можно и даже в радость, по погоде, конечно, а вот сигать — не-е. Оно ведь как, каждый раз, когда приходится себя ломать и проделывать это, то гадость какая-нибудь приключится обязательно. Прошлый раз так в порог носки башмаков и влетели, вызвездился о ларь так, что чуть шкуру медвежью, что на полу лежит, не подпалил, а шрам от встречи с ларём до сих пор над правым ухом в волосах чувствуется. И это в месте знакомом, дома, а тут чего. Снизу чёрная вода, сверху небо в звёздах да луна. Да лес где-то вдали над водой. И всё.

— Давай руку, — Верея протянула брату руку ладонью кверху и поманила пальцами, — трусишка.

— Не, я на помеле управлюсь, — помотал головой Салазар, — заодно и сани на ремне подтяну, а то как их-то, если сигать? — на ходу придумал он отговорку.

Верея ухмыльнулась и, взмахнув посохом, отправила большие, в косую сажень, сани над водой к берегу. Те, пролетев над самой водой, слегка подскочили на увале берега и нырнули во тьму. А вот Салазар свой посох в суму спрятал, а какой посох, м-м-м, его батюшка на именины подарил. Чудо, а не посох. Сплетён будто из нескольких то ли ветвей, то ли корней, прямо как вязь, что на старых письменах, и по каждой веточке посоха было вырезано своею вязью резами, работа славная, Салазар это видел, поскольку сам любил мастерить всякое.

— Не успеешь помело снимать, — сурово отрезала Верея последнюю надежду брата на лёгкое решение, — наверх глянь.

Взгляд в ночное небо и несколько ругательных слов. Небольшая тучка медленно, но деловито наползала на круглую, в пятнах, луну.

Салазар схватил сестру за руку и зажмурился настолько сильно, насколько мог, аж слёзы выступили... Хлоп.

* * *

В большом зале со сводчатым потолком, белёным и украшенным лепниной с красивым выпуклым рисунком, в основном изображавшим цветы, листья и разные плоды и завитки, народу было довольно много. Ну, не меньше сотни точно, а может, и больше.

Верею с Салазаром сюда привел дружинник князя, что обходили улицы города дозором. И да, именно город, а не селище. Салазар, увидев храм, к которому сигала Верея, сильно удивился: храм был каменный и очень большой. Салазар видел такой лишь в Новгороде, а ведь то большой торговый град, а тут...

Оказалось, что таких храмов в Китеже четыре, правда, достроен только этот. Да ещё собор, что в монастыре, который князь Гюргий строил в самом сердце своего города.

— А что за краса такая не названная, не представленная? — слегка развязным тоном спросил возникший перед Вереей крупный, по виду сильный парень, явно лишь недавно получившим бороду, которая ещё не успела как следует угуститься.

Салазар быстрым движением перетёк, встав между сестрой и неприятно ухмыляющимся парнем. Из рукавов, поднятых на уровень груди рук, сразу же выглянули "подружки", все четыре. Парень отпрянул с брезгливо-испуганным видом.

— Эфсашнисая йасангасалисаяшлихиса!

— Справа к ним быстро шла крупная темноволосая женщина с тяжеловатым лицом и глазами слегка навыкате, что не портило её облика и довольно властного выражения лица. Одета она была в тёмно-зелёную хорошего сукна мантию в пол, с широкими рукавами, из которых выглядывали рукава светло-зелёного платья, явно византийского шёлка. Мантия женщины была увешана пришитыми и приколотыми амулетами и оберегами всевозможнейших форм. В правой руке она держала костяной по виду тонкий и витой посох.

— И вы дети, по спокойней.

Змеиные головы разом повернулись к говорившей, после посмотрели в лицо Салазара и, переглянувшись и даже как будто пожав несуществующими плечами, скрылись в рукавах свиты.

— А ты, Федька, иди пока, иди, — она нажала голосом, и парняга подался прочь к столам, заставленным снедью.

Его встретили смешки и беззлобные шутки приятелей.

— Здрава будь, тётушка Малайя, — Салазар с сестрой разом поприветствовали двоюродную сестру отца, которую и не видели-то, поди, толком, но о которой знали по рассказам отца и не очень любили, опять же из-за его рассказов.

— И вы поздорову, — она развела руки в приветствии, — племянники.

Приобняв обоих, Малайя, направляя их, увлекла к одному из столов, за которым сидели важные и явно не бедные люди.

— Вот, знакомьтесь, — Малайя обратилась к сидящим за столом кудесникам, — братовичи мои, Врана дети, Салазар и Верея. Ты, Любечан, их совсем малыми выдел.

— Здорова, родичи, — и тот посмотрел на Верею, — совсем заневестилась уже, хороша стала, в мать. Тут, глядишь, и засватает кто, вона хоть и Федка Царевичев, дурень, конечно, но силы добре.

— Сам ты дурень старый, — со смехом проговорила Малайя, — чего девочку пугаешь. К тому же, Федка сговорен с Гнежкой.

— А я и не боюсь, — проговорила Верея, блеском глаз выдавая возбуждение, она такого количества кудесного народу и не видела. Так, чтобы в одном месте.

— И то правильно, Федька только прикидывается дурнем, — Любечан, высокий худощавый колдун, с седыми короткими волосами, шрамом через левое ухо к щеке, в кожаной рубахе, с тремя кинжалами на поясе, встал и похлопал по плечу Салазара, — ну здрав будь Любозмей Вранович, — и обратившись к сидящим за столом, добавил: — Зимы три ему от роду было, когда я его первый раз увидел. Овчина на траве расстелена, он малой совсем на овчине спит, а вокруг змеи, не менее дюжины, а то и поболе. Шипят, его охраняют, даже слепней и то хватать умудряются. Ни до, ни после такого не видал. Силён.

* * *

Зал, в который привели Салазара с сестрой, оказался монастырской трапезной. Салазар и Верея отправлялись в путь по лунной дорожке, почитай, из-за стола, батюшка на ужин не поскупился, так что за столом Салазар больше рассматривал прибывших кудесников да колдунов, к тому же народ потихоньку прибывал. Вот в открывшуюся сдвоенную широкую дверь вошли четверо мужчин, чем-то похожих друг на друга, и с ними мальчик десяти зим, не больше. От головы столов у помоста с глубокого кресла, похожего на трон, встал древний старик в монашеском одеянии и пошёл навстречу гостям.

— Ты, Правила, чего удумал, — шутливо строгим тоном спросил он старшего из вошедших, — мальца почто в такой путь взял, да и время-то так себе дитё выгуливать?

— Здрав будь, отче, — заговорил тот, и все четверо поклонились как положено в пол, — и благослови, а сего пострелёнка и не брал никто.

— Как это? — спросил монах, подняв кустистые брови.

— Так он сам себя взял, — сказал самый молодой из мужчин, с коротко стриженной бородкой и косой светло-русых волос, спускавшейся на спину, — утёк с нами, неслух, нашли в рухляди, уже как треть пути лодья прошла.

— И впрямь неслух, — усмехнулся старый монах и обратился к мальцу: — Всыпал тятька-то, а?

— Не-а, — бодро ответил мальчишка, глядя на старца с наглым прищуром, — я утёк.

— Утёк, — подтвердил Правила, посмеиваясь, — на шеглу как белка взлетел, да по ноге на нос и сидел там, почитай, день, да и на следующий день тоже влез на нос лодейки и сидел, не согнать. Носовик прям.

Дядьки рассмеялись, а старец похлопал мальчишку по плечу и повёл за стол.

— Голодный небось, носовский сиделец, — хихикнул он, усаживая Вешка рядом с полной ведуньей, возле которой уже сидели несколько ребятишек разного возраста. Тётка Оклада только кивнула и подвинула деревянную тарелку с жареной рыбой и кашей поближе к Вешке.

Салазар знал это семейство, они были соседи и жили по другую сторону Ладоги, а промышляли поделками из дерева: кто-то утварь волшебную резал, кто-то даже посохи, а кто-то и образа зверей кудесных на корабельные носы или самими кораблями.

Их так и прозывали — Резники.