Оруженосец (джен)

…В Адели это называлось «джармом» — оскорбительные, часто неприличные, но иногда довольно остроумные стихотворения, настолько же любимые в народе, как «Люэн Минары» — «обращение к Прекрасной Даме» — у придворных.

Привыкнув встречаться с коадъютором внезапно и обычно — в самых неожиданных местах, Браэн почти не удивился, застав в магистрате лорда Ирема, читающего список с надписи, которую прошедшей ночью накарябали углем в портике ратуши. Оригинал к этому времени, естественно, успели смыть. Увидев стражника, сэр Ирем бросил лист на стол.

— Здравствуйте, Ниру, — мрачно улыбаясь, сказал он. — Вы уже видели?..

Браэн кивнул, стараясь скрыть свое смущение.

Джармы не посвящали личным недругам или торговым конкурентам. Эти стихи всегда высмеивали членов городского магистрата, государственных чиновников, вельмож из Круга лордов — словом, ту или иную власть. Особы императора касались редко, но зато сполна отыгрывались за дан-Энриксов на Ордене и персонально коадъюторе. В столице, где чуть ли не половина жителей владела грамотой, джармы писали где угодно — даже на дверях уборных при трактирах. За время жизни в Адели Браэн видел сотни таких надписей. Но нынешняя ситуация заметно отличалась от всех остальных.

Автор нового джарма действовал с размахом — посвященное мессеру Ирему стихотворение одновременно появилось в десяти разных местах, включая — что было уже действительно скандально — даже стену городского магистрата. Причем шутники проделали все с такой ловкостью, что умудрились не попасться на глаза ночному патрулю.

Ирем выглядел раздосадованным, но казалось, что его повеселила эта выходка.

Или же Ирем считал нужным делать вид, что она его веселит.

— Еще вчера я бы сказал, что написать удачный джарм в форме сонета — это что-то из разряда невозможного, — небрежно бросил он. — Все равно что спеть Люэн Минар на мотив похабной песенки и не звучать нелепо. Но у нашего поэта получилось… Да прочтите, Ниру, не стесняйтесь, — рыцарь пододвинул к нему лист — отрывистым и резким жестом, плохо сочетающимся с его беззаботной интонацией.

Браэн вынужден был признать, что он уже читал это стихотворение.

— Где, возле «Черного дрозда»?..

— Нет, на стене одного склада у Зареченских казарм.

Ирем прищурился.

— Ах, даже так… Определенно, наш поэт трудился не один. Ну, что вы скажете? В смысле — не про испорченные стены, а про сам сонет. Изящно, правда? Последний терцет сделал бы честь даже Алэйну Отту.

— Я в этом ничего не понимаю, монсеньор, — пробормотал десятник. Он знал мессера Ирема достаточно давно, так что не слишком удивлялся его поведению, но это не мешало ему чувствовать себя не в своей тарелке. Его собеседник может говорить об этой ситуации в каком угодно тоне, но Браэну это не пристало — не над ним же издеваются неведомые шутники.

С другой стороны, было более чем очевидно, что в глазах мессера Ирема куда более непристойным будет проявление какого бы то ни было сочувствия. Так что Браэну оставалось лишь одно — держаться максимально отстраненно и дипломатично.

— Тогда просто поверьте мне, что это хорошо, — заверил Ирем. — Честно говоря, это настолько хорошо, что я хотел бы лично познакомиться с создателем этих стихов.

Браэн расслабился. По крайней мере, это уже было более понятно.

— Уверен, мы его найдем, мессер, — ответил он. — Если они продолжат в том же духе — а я полагаю, что они продолжат, слишком уж нахально они заявили о себе! — то мы скоро поймаем исполнителей. Они укажут на заказчика, а уж заказчик, я надеюсь, будет так любезен, что назовет имя автора.

— Думаете, наш поэт работал по заказу? — прищурился Ирем.

Браэн знал, что коадъютор не любит преждевременных, ни на чем не основанных предположений, но в данном конкретном случае картина выглядела совершенно очевидной.

— Я бы побился об заклад, что кто-то из ваших недоброжелателей в Совете лордов в свободное время выступает меценатом и ценителем поэзии, а его слуги по ночам расписывают стены, — сказал Браэн.

Ирем с сомнением покачал головой.

— Вы не согласны?.. — удивился стражник. — Почему?

— Я знаю всех поэтов, которые живут от щедрот Дарнторнов и Фин-Флаэннов, — пожав плечами, сказал рыцарь. — Люди типа Балистора, Веги и Дармани постоянно выступают во дворце. Для этого, собственно, лорды из Совета им и платят. Вельможи из Круга лордов хвалятся друг перед другом их талантами, как дорогими лошадьми… Но это точно сочиняли не они. Я, правда, не специалист в литературе, но я все-таки способен отличить обычного поэта — от поэта выдающегося. Что-то в этом роде мог бы написать покойный Отт. Вот он действительно мог как угодно ломать ритм, использовать любые просторечные слова и переходить от дуракаваляния к патетике — и все это смотрелось так, как будто по-другому просто быть не может. С него в самом деле сталось бы написать такой джарм. Но чтобы я поверил в то, что это сочинил этот напыщенный осел Дармани? Или, того лучше, этот золотушный Вега с его анемичными стишками? Никогда... Вот Балистор хорош, хотя ему не повезло полжизни провести в тени Алэйна Отта. Но он уже много лет читает только старые свои стихи. Не думаю, что он способен написать что-нибудь новое. Нет, это точно не они… Я дорого бы дал, чтобы узнать, кто этот человек, и чем я умудрился вызвать у него настолько острый интерес к своей персоне.

— То есть… вы полагаете, что наш поэт делает это не за деньги, а из личной неприязни? — спросил Браэн, взвешивая про себя эту идею.

Какой-нибудь молодой аристократ, отвергнутый придворной дамой, которая предпочла ему мессера Ирема… Если любовь способна пробуждать в ничем не примечательных юнцах талантливых поэтов, то, может, и ревность тоже может раскрыть в человеке неизвестные даже ему таланты?..

«Нет, — морщась, подумал Браэн. — Ерунда…»

Во-первых, отвержение со стороны любимой женщины — лучшая почва для исступленной любовной лирики, а не нападок на счастливого соперника. Во-вторых, чтобы ответить на отставку тем, чтобы начать высмеивать мессера Ирема, его соперник должен был считать выбор своей прекрасной дамы оскорбительным, непостижимым и просто нелепым. В таком состоянии ума люди обычно говорят себе — «если она способна была предпочесть такого человека, значит, эта женщина не стоила моей любви!». Но искать утешения в высокомерии, когда любимая ушла к кому-то вроде лорда Ирема? Полная чушь.

Браэн внезапно вспомнил прошлую весну. Тогда лорд Ирем тоже оказался жертвой странной шутки — в день турнира, на котором коадъютор играл роль распорядителя торжеств, кто-то украсил городскую площадь пугалом, изображавшим коадъютора — в синем плаще, с мечом в руке, со светлыми волосами и бородой, сделанными то ли из стружек, то ли из мочала. Эта сомнительная шутка, несмотря на свою примитивность, имела бешеный успех — возможно, основной причиной этого успеха стал контраст этой нелепой выходки с торжественным официальным церемониалом.

Ряженое чучело — это, конечно, не стихи, но цель у неизвестных шутников была точно такой же, как сейчас — заставить всю столицу потешаться над мессером Иремом и Орденом.

Браэну очень не хотелось напоминать коадъютору о той истории, но он все-таки сделал над собой усилие и нейтральным голосом спросил :

— Как вы считаете, мессер — может эта история быть как-то связана с тем… инцидентом на площади Трех Колонн?

Ирем, конечно, не был бы самим собой, если бы не потрудился внести ясность.

— Вспомнили про пугало?.. — с жесткой улыбкой спросил он. — Нет, Ниру, с той историей я уже разобрался. И, поверьте, тот, кто это сделал, не может сейчас шататься по Адели по ночам и расписывать стены. Я об этом позаботился.

Вспомнив то настроение, в котором коадъютор пребывал после злополучного турнира, Браэн предпочел не спрашивать, как именно.

— Я займусь этим делом и найду того, кто это сделал, монсеньор, — пообещал он Ирему.

— Спасибо, Ниру, — усмехнулся тот. — Я всегда знал, что на вас можно положиться. Но только не перегните палку, ладно?.. Император не поймет, если с виновными в подобных выходках будут поступать так, как будто бы они убийцы или воры. С точки зрения закона, самое большое, что грозит моим… поклонникам — штрафы за порчу стен. Сообразуйтесь с этим.

Браэн мог бы возразить, что большая часть допускаемых городской стражей «перегибов» с нарушением разных формальностей обычно совершалась по распоряжению самого лорда Ирема. Или, по крайней мере, с его молчаливого согласия. Но, хотя Браэн глубоко не одобрял того, что коадъютору угодно было считать «практицизмом» и «реалистическим подходом», и все эти годы был одним из тех немногих, кто осмеливался говорить об этом Ирему в лицо, он все же понимал, что нарушать закон для пользы дела — это далеко не то же самое, что делать это ради собственного удовлетворения. Поэтому он просто коротко кивнул.

— Конечно, монсеньор…

Оруженосец коадъютора сидел и злился. Когда Юлиан и Маркий предложили ему встретиться на побережье, они не предупредили, что придут с целой толпой других лаконцев.

В компании старших, как обычно, царил Кэлрин Отт, в лицах изображающий момент, когда мастер Ратенн застал его соседей за распитием вина после отбоя, после чего пришел в такую ярость, что разбудил весь отряд, выгнал ничего не соображающих учеников во двор и заставил весь их отряд тренироваться в темноте и под дождём.

Слушая Отта, Крикс уже не в первый раз подумал, что Кэлрин был выдающимся рассказчиком. Все друзья Отта знали, что он искажает правду и додумывает яркие детали, но при этом даже очевидцы разных происшествий, сами этого не замечая, потом повторяли то, что слышали от Кэлрина. Отт никогда не лгал, он просто превращал жизнь в литературный текст — убирал тормозящие повествование детали, соединял несколько историй воедино и превращал произнесенные кем-то слова в убийственные, меткие сентенции. Крикс мысленно спросил себя, что бы произошло, если бы кто-то вздумал сказать Кэлрину, что он в своих рассказах отклоняется от истины. Наверное, Отт бы сперва не понял, о чем речь, а потом преисполнился бы возмущения. Он свято верил в то, что его способ повествования, наоборот, приближал слушателей к истине, высвечивая истинную суть характеров или вещей.

Отт вовсе не был заурядным балагуром — он был бардом.

В другой ситуации Крикс был бы рад послушать Кэлрина, но с Оттом, разумеется, пришли и его лучшие друзья — а это означало, что спокойно отдохнуть оруженосцу коадъютора никто не даст.

Едва увидев рядом с Оттом Дарла, Крикс почувствовал, как внутри растет напряжение, и осознал, что о спокойном отдыхе в компании друзей можно забыть.

С тех пор, как мессер Ирем взял Крикса в оруженосцы, Дарл взял себе за правило при каждой встрече попрекать бывшего друга службой в Ордене. А поводов, надо сказать, хватало — в отличие от своих товарищей, проводивших большую часть времени в кольце лаконских стен, Крикс приходил и уходил, когда хотел, и принимал участие в придворных развлечениях, охотах и пирах. Он мог даже не отрабатывать взыскания Наставников, если лорд Ирем требовал его к себе.

Все это, с точки зрения других лаконцев, было просто исключительно несправедливо.

Крикс мог бы возразить, что его положение вовсе не так приятно, как им кажется — ему все время приходилось лезть из кожи вон, чтобы нагнать пропущенное и не отставать от остальных, наставники отказывались понимать, что у него было гораздо меньше времени, чем у других учеников, и любой неуспех приписывали лени и расхлябанности, и вдобавок ко всему он был белой вороной и среди лаконцев, и среди оруженосцев и стюардов в Ордене. Это не говоря уже о том, что ежедневного общения с мессером Иремом уже было вполне достаточно, чтобы испортить жизнь кому угодно — выносить манеры Ирема без раздражения сумел бы разве что святой, а Крикс себя святым отнюдь не чувствовал.

Но Крикс осознавал слабость подобных аргументов. Какой смысл жаловаться на свои проблемы, если и ему, и его слушателям совершенно очевидно, что он ни за что не променял бы эти неприятности на положение обычного лаконца?

Крикс привык к тому, что Дарл не упускает ни одной возможности подлить масла в огонь, но этим утром он, казалось бы, не в настроении цепляться к своему противнику. Дарл поздоровался с ним так же мирно, как с Марком и Юлианом, и тут же переключился на возню с закуской. Несмотря на ту досаду, которую Крикс почувствовал при виде Дарла, он был рад, что старшие подумали о завтраке. Как и большая часть других лаконцев, Крикс был голоден практически всегда, и вид принесенной старшими еды почти что примирил его с присутствием Дарла. Старшие лаконцы выкопали в песке яму, развели на дне костер из топляка, накрыли яму позаимствованной из береговой коптильни металлической решеткой и принялись жарить купленные на набережной мидии.

Наевшись, сытые лаконцы развалились на песке. Солнце припекало все жарче, и в конце концов несколько человек не выдержали и надумали поплавать. Трезвая мысль, что море в апреле было слишком холодным для купания, была не в состоянии остановить лаконцев. Судя по истошным воплям, с которыми они заходили в воду, и той спешке, с которой они выскакивали на берег, едва успев окунуться в море, с тем же успехом можно было прыгать в прорубь.

— Жарко... Я, пожалуй, тоже искупаюсь, — сказал Дарл, стянув с себя рубашку и рывком поднявшись на ноги, так что его длинная тень упала на сидевших на песке лаконцев.

Крикс внезапно осознал, что Дарл внезапно и как-то несоразмерно быстро повзрослел за прошлый год. Крикс с тайной завистью спросил себя, когда это Дарл успел обзавестись такими вызывающе широкими плечами и такими впечатляющими мышцами на руках и на груди. Наверное, это происходило постепенно, а он просто не заметил этого, каждый день видя Арклесса в мешковатой лаконской одежде... Крикс скосил глаза на свои слишком узкие запястья и с досадой подумал, что рядом со старшими он и его друзья теперь выглядят так, как будто бы их разделяет не два года, а как минимум пять лет. Дарл и его друзья в свои пятнадцать выглядели, как почти взрослые юноши, а Марк и Юлиан — как и сам Крикс — смотрелись на их фоне еще младше, чем обычно.

Это раздражало.

Словно почувствовав его взгляд, Дарл в первый раз с начала дня посмотрел прямо на него.

— О чем задумался, «дан-Энрикс»? — спросил он у Крикса почти дружески. Так он беседовал с ним год назад, прежде чем Крикс попал на службу к лорду Ирему, и они с Дарлом оказались по разные стороны незримой баррикады. — Хватит сидеть и печься на этой жаре, пошли лучше поплаваем.

— Как-нибудь в другой раз, — уклончиво ответил Крикс. Купаться его совершенно не тянуло — вид покрывшихся гусиной кожей смельчаков с трясущимися, синими губами говорил сам за себя.

— А чего так? Лорд Ирем не одобрит?.. — с издевательским участием спросил Димар. — Ты в этом своем Ордене уже совсем изнежился. Ни тебе утренних побудок, ни махания мечом по нескольку часов подряд…

Крикс чуть не заскрипел зубами от досады. До сих пор он избегал пикироваться с Дарлом, полагая, что в конце концов тому наскучит эта тема. Но, похоже, Дарла его молчание только раззадоривало.

— Многие кандидаты Ордена учились в Академии, — отрывисто напомнил он. — И все они твердят, что жизнь в Лаконе была куда-а-а проще службы в Ордене. Хотя, конечно, что они могут об этом знать? Им бы тебя послушать. Ты бы сразу им все объяснил.

Дарл вскинул бровь.

— Разве я что-то говорил про кандидатов?.. Я говорил о тебе. Ты-то уж точно не живешь, как кандидат. Ты даже не живешь, как офицер. Ты у нас кто-то вроде лорда Ирема. Который вроде бы — формально — рыцарь Ордена, но по сути — вельможа. Он обедает, охотится и развлекается вместе с придворными, а ты таскаешься за ним и называешь это «службой в Ордене». Кстати, что ты делал вчера вечером, когда Ратенн заставил наш отряд махать утяжеленными мечами после ужина? Нес службу на пирушке во дворце?..

Крикс встал и начал молча стягивать с себя рубашку.

Со стороны это, вероятно, выглядело так, как будто бы он собирался вызвать Дарла на кулачный бой. Сидевшие вокруг лаконцы беспокойно завозились на своих местах, а Арклесс удовлетворенно улыбнулся, наслаждаясь тем, что ему наконец-то удалось вывести Крикса из себя. Крикс чувствовал, что сыт по горло этой затянувшейся игрой. Он был полон решимости положить этому конец и навсегда отбить у своего противника желание испытывать его терпение.

— Ладно, пойдем искупаемся, — швырнув свою рубашку на песок, сказал он Арклессу. — Только не будем же мы плескаться здесь на мелководье, как пятилетки… Пошли, прыгнем с дамбы.

— Крикс, не надо, — напряженно сказал Юлиан. — Не делай этого.

— Лэр прав. Дурацкая идея, — встревоженно сдвинув брови, сказал Кэлрин Отт. — Штормит!.. Вас обоих унесет в море. Или вообще приложит головой о волнорез.

— Катись ты к фэйрам, Отт, — отрезал Крикс, сочтя за лучшее сосредоточиться на Кэлрине и «не услышать» Юлиана, которого ему было жаль. — Как Дарл болтает языком, как помелом — так ты молчишь, а тут внезапно решил подать голос?.. Думаю, мы обойдемся без твоих советов — если только Дарл не струсит. — Крикс прищурился, глядя на Дарла. — Ну так что, идём? Или тебе внезапно расхотелось плавать?

Судя по лицу Дарла, единственное, чего ему сейчас хотелось — это придушить «дан-Энрикса». И одновременно Крикс впервые за последний год видел во взгляде бывшего приятеля нечто похожее на уважение. Арклесс всегда ценил в «дан-Энриксе» способность к безрассудным и непредсказуемым поступкам. Именно это качество когда-то помогло им стать друзьями. Сложись обстоятельства немного по-другому, они были бы друзьями и теперь… Крикс помнил время, когда Дарл казался ему самым лучшим его другом, ближе даже Юлиана Лэра.

— Хорошо, пошли, — хрипло сказал Димар.

Апрельский день выдался по-июльски жарким, и Браэн был страшно рад, что он сегодня не в дозоре, так что не обязан париться в кольчуге и стеганном поддоспешнике. Браэн вышел в город в одной рубашке, а дойдя до набережной, вообще закатал рукава выше локтей. Он откровенно наслаждался блеском волн, портовой суетой и перебранкой чаек. Как любой коренной житель побережья, Браэн любил море, но Адель была так велика, а служебные дела отнимали у Браэна так много времени, что он не был в Южном порту с прошлого лета — и, скорее всего, не оказался бы здесь и сегодня, если бы не пришел в гавань по делам.

— Здесь?.. — спросил Браэн у трактирщика, ткнув пальцем в неопрятные разводы на беленой известью стене.

— Да, прямо здесь. И главное, так нагло, считай, среди бела дня…

— Как «среди бела дня»? — насторожился Браэн. — Вы же говорили, надпись появилась прошлой ночью!

— Ну, про белый день я образно… Сигнал к тушению огней на гавань не распространяется. Пока таможня, карантин, разгрузка — многие на берег сходят уже в темноте. И все хотят поесть, выпить по кружке пива, отдохнуть. Так что мы здесь работаем, пока есть посетители, хоть до четвертой стражи. Снаружи всегда светло — здесь на крыльце два фонаря. И люди постоянно входят и выходят. Я просто не представляю, как в таких условиях можно писать на стенах!

Ниру усмехнулся.

— Проще, чем где бы то ни было еще, — заверил он. — В ремесленных кварталах, где в одиннадцать все спят и смотрят третий сон, провернуть подобную шутку было бы куда труднее.

— Почему? — слегка опешив, спросил его собеседник. Браэн выразительно повел плечом.

— Во-первых, там темно, как в погребе — а значит, чтобы что-нибудь накарябать на стене, нужно принести лампу или факел. Факелы после тушения огней запрещены — значит, ты сразу привлечешь внимание дозорных. Во-вторых, стоит чужому человеку подойти к любому дому или мастерской, как местные собаки перебудят всю округу. А здесь всё наоборот — светло, кругом полно народу, к чужакам давно привыкли, и у каждого полно своих забот. Так что никто ни на кого не обратит внимания, пока ты не начнешь ходить на голове.

— Так что? Их, значит, не найдут? — хмуро спросил хозяин.

— Найдем, найдем. Не беспокойтесь, — привычно утешил Браэн.

— Руки бы им повыдергать! А после этого заставить побелить всю стену заново, — кровожадно сказал трактирщик.

Браэн сочувственно кивнул, никак не комментируя несообразность этих планов. Он привык к тому, что пострадавшие в расстройстве чувств говорят много несуразного, и не любил, когда ребята из его дозора принимались зубоскалить над словами потерпевших — людям, как-никак, и так несладко.

После разговора с сэром Иремом он всерьез заинтересовался «делом о стихах». Браэна не смущало даже то, что дел у стражника вроде него и так было невпроворот, и поисками анонимного поэта приходилось посвящать свои свободные часы в те дни, когда они числились в увольнении или по вечерам после дозоров. Узнай об этом кто-то из его товарищей, они наверняка решили бы, что Браэн просто хочет выслужиться перед коадъютором, но, если говорить начистоту, дело было совсем не в этом. Просто Браэн действительно не понимал, кому вздумалось сводить счеты с Иремом подобным способом. И был совсем не прочь это узнать.

Как он и ожидал, неведомые шутники не собирались останавливаться на достигнутом. За два последних месяца неведомый поэт посвятил лорду Ирему целых четыре джарма. Новые стихи каждый раз появлялись через неравные промежутки времени, но всякий раз — одновременно в разных концах города. Не приходилось сомневаться, что в затее участвует минимум полдюжины разных людей. Или же вдвое больше — в случае, если неведомые шутники работали по двое. Браэн бы на их месте действовал именно так. Один расписывает стену, а второй стоит на страже.

То, что все джармы были делом рук одного автора, доказывало то, что неизвестный Браэну поэт, похоже, в самом деле был по-настоящему талантлив — его новые стихи охотно декламировала вся столица, и Ниру не мог припомнить, чтобы какие-то джармы раньше пользовались такой популярностью. Обычно проходила всего пара дней с момента появления очередного джарма до того момента, как Браэну доводилось слышать новое произведение положенным на музыку и исполняемым в каком-нибудь трактире. Судя по всему, в оценке неизвестного поэта мессер Ирем, как обычно, оказался прав.

А вот Браэн, увы, ошибся, заявляя, что они легко поймают исполнителей, если те вздумают продолжить свои шутки. Кто бы не писал на стенах по ночам, неведомые шутники были умны. Они ни разу не писали на одних и тех же стенах дважды — тексты новых джармов всегда находили в совершенно неожиданных местах. А поиски возможных очевидцев пока что не принесли желаемого результата. Вот этот трактирщик, например, все время был внутри и ничего не видел. Не исключено, что шутников заметил кто-то из его гостей, но искать моряков с торговых кораблей, которые сошли на берег прошлой ночью, было бесполезно — в гавани по меньшей мере шесть трактиров, которые принимали посетителей после тушения огней, и выяснять, кто из гостей проводил ночь именно здесь, не зная ни примет, ни имени вчерашних посетителей… предпринимать подобные отчаянные меры можно в поисках убийцы, но точно не из-за надписей на стенах.

Разочарованный десятник попрощался и пошел назад.

Проходя мимо дамбы, Браэн разглядел на волнорезе нескольких лаконцев. Большинство, как всегда, были одеты в серое, но некоторые сняли рубашки, и Браэн замедлил шаг, не в силах отогнать абсурдное предположение, что это дурачье затеяло купаться. Летом с ближнего конца тянувшейся далеко в море дамбы часто прыгали стремящиеся покуражиться ныряльщики, но повторить подобный трюк в апреле, да еще при таком сильном ветре, было бы чистым самоубийством.

Лаконцы почти наверняка просто надумали позагорать, улегшись на нагретые весенним солнцем камни дамбы. Браэн упрекнул себя в излишней мнительности и уже собирался уходить, когда увидел, что два человека из этой толпы отделились от группы остальных своих товарищей, дошли до конца волнореза и остановились на самом краю, вне всякого сомнения, намереваясь прыгать в воду.

Идиоты малолетние, — похолодев, подумал Браэн. Он не раз бывал на дамбе и знал, с какой ужасной силой бьются волны о далеко выдававшийся в море волнорез. Не говоря уже о том, что дамба в этом месте достигала высоты нескольких этажей, внизу даже в спокойный день ревел водоворот белой кипящей пены. Даже самый сильный человек, прыгнув туда, не мог бы быть вполне уверен в том, что его не приложит головой о камни, и что он сумеет выплыть из кипевшего вокруг буруна и доплыть до берега. Куда этих болванов понесло?!

— А ну стоять! — рявкнул десятник, бросившись вперед.

Тот из парней, который был повыше, вздрогнув, удержался на самом краю — Ниру успел увидеть его совершенно белое, застывшее лицо — но второй мальчик, к ужасу десятника, успел шагнуть вперед долей секунды раньше, и тут же исчез.

Браэн промчался через длинный мол так быстро, как обычный человек пересекает комнату, и, с силой оттолкнувшись, прыгнул с волнореза, не успев даже измерить взглядом расстояние до бившейся внизу воды. И хорошо, что не успел — иначе, вероятнее всего, он в жизни не заставил себя спрыгнуть вниз… Чтобы сделать что-то подобное, надо быть безмозглым мальчишкой, убежденным в собственном бессмертии.

Браэна опалило холодом, соленая вода хлынула ему в нос и в уши, и на несколько секунд он потерял всякое представление о том, где верх, где низ. Потом его все-таки вышвырнуло на поверхность, и Браэн увидел совсем рядом покрытые водорослями камни мола, на которые его несла приливная волна. Всех его сил хватило исключительно на то, чтобы смягчить удар. В голове Браэна мелькнуло, что мальчишка, вероятнее всего, уже пошел ко дну — но секунду спустя он увидел торчавшую из пены голову лаконца, который изо всех сил старался грести к берегу.

Несмотря на опасность, по-прежнему угрожающую им обоим, Браэн испытал немыслимое облегчение, поняв, что парень не погиб, и в несколько гребков добрался до лаконца.

— Хватайся за меня, — прокричал он, сообразив, что оглушенный и потерявший ориентацию мальчишка его попросту не видит. Парень наконец-то смог подплыть поближе и схватиться за него, причем так крепко, что десятник на секунду испугался, что лаконец его просто-напросто утопит. Собрав все силы, Браэн в несколько отчаянных гребков вытащил их обоих из ловушки. Их по-прежнему швыряло из стороны в сторону, но смертельный водоворот остался позади. Почувствовав, что его больше не подтягивает к краю мола, парень отцепился от десятника и поплыл сам. Кажется, он даже попробовал сказать спасибо, но мгновенно захлебнулся, когда его голову накрыло гребнем очередной штормовой волны, вынырнул на поверхность, отплевываясь и кашляя, и до самого берега благоразумно плыл, не раскрывая рта.

Почувствовав у себя под ногами дно, Браэн внезапно ощутил такую сильную усталость, что едва не утонул на расстоянии протянутой руки от берега. По счастью, ему все же удалось выбраться на отмель и бессильно опуститься на мокрый песок. Спасенный им лаконец, кажется, чувствовал себя даже лучше Браэна, поскольку, ковыляя и шатаясь, сразу выбрался на берег, не пытаясь отдыхать на вязкой полосе прилива.

Злость придала Браэну сил, и он поднялся на ноги.

Вблизи мальчишка оказался еще младше, чем ему сначала показалось. Лет двенадцати, не больше, хотя крепкий и высокий для своего возраста. Покрытый гусиной кожей худой торс был смуглым, как у энонийца, мокрые кольца темных волос липли ко лбу, а из-под них смотрели карие, с болотной зеленью глаза, в которых отрешенность понемогу вытеснялась запоздалым страхом — как всегда бывает, когда начинаешь понимать, что был на волосок от гибели. Что-то в лице мальчишки показалось Браэну знакомым, но он был слишком рассержен, чтобы размышлять о том, где видел его в прошлый раз.

— Какого Хегга ты туда полез?.. — прорычал он. Браэн наверняка надрал бы малолетнему аристократу уши, не считаясь с тем, насколько знатной могла быть семья спасенного лаконца — но в этот момент парень болезненно поморщился и потянулся к голове, и Браэн разглядел под волосами глубокую, сочащуюся кровью ссадину. Кровь, которую больше не смывала морская вода, струйками потекла по лбу мальчишки, скапливаясь над бровями. Раздражение десятника куда-то схлынуло. Лаконец попытался встать, но Браэн стиснул его руку выше локтя и рывком вернул его назад.

-А ну-ка сядь, — угрюмо велел он. Кожа мальчишки была ледяной. Как его только судорогой не свело в такой воде, хмуро подумал Браэн, усадив парня на песок, чтобы взглянуть, насколько сильно его приложило головой о мол. Когда Ниру отвел в сторону налипшие на рану волосы, мальчишка дернулся от боли, но стерпел.

— Посмотри на меня, — распорядился Браэн грубовато. — В глазах не двоится? Не тошнит?..

— Нет, все нормально, — отозвался тот. И, вскинув взгляд на собеседника, посмотрел Браэну прямо в глаза. — Спасибо... Я бы точно утонул, если бы вы меня не вытащили. Хотя вы и сами могли там погибнуть. Вы, конечно, сейчас злитесь — я бы тоже злился. Но мне правда очень, очень жаль.

— Лучше бы о себе жалел. Хорошенькое дело — умереть из-за подобной дурости… — проворчал Ниру, чувствуя, что сердится намного меньше, чем ему хотелось бы. Не в пример олухам в дозоре, от чьих оправданий Браэн неизменно закипал еще сильнее, этот парень не пытался выгораживать себя и, кажется, раскаивался совершенно искренне.

Южанин, судя по всему, хотел сказать что-то еще, но тут их обступили подоспевшие лаконцы, и ему пришлось отвлечься, объясняя, что кровь у него на лбу — это простая ссадина, а вообще-то его голова цела. Парень, который собирался прыгать с дамбы вместе с ним, добежал до южанина, рухнул с ним рядом на песок и сгреб того в объятия, бормоча какие-то бессвязные извинения. Вытащенный из воды лаконец, явно опешив от подобного порыва, хлопал друга по плечу, пытаясь его утешать. Выглядел он вполне нормально, и Браэн решил, что рассечение на голове, скорее всего, было не опасным.

Посчитав, что со всем остальным товарищи спасенного им парня справятся без посторонней помощи, и встал. Друзья южанина косились на него, явно гадая, не намерен ли он посетить Лакон, чтобы пожаловаться мастерам.

— Присмотрите за ним, — сказал десятник, кивнув на спасенного. — Если начнет тошнить, ведите в лазарет.

— Это мы и так знаем, — вякнул кто-то из лаконцев — но стоявший рядом с ним товарищ ткнул его локтем под ребра, избавив Браэна от необходимости что-нибудь отвечать. Однако, быстрым шагом направляясь вверх по улице, Браэн не переставал мысленно ругаться. Нашлись «знатоки»!.. Нет бы остановить товарища, когда он рисковал собственной шеей!..

— Вы задержались, Ниру. Нашли что-то интересное?.. — в голосе сэра Ирема звучало любопытство. Браэн обещал явиться в Адельстан сразу после того, как побывает в гавани, и он, действительно, спешил, как мог — даже не завернул в казарму, чтобы сменить мокрую одежду. К счастью, и рубашка, и штаны почти полностью высохли на солнце за то время, пока он дошел от порта до Верхнего города. В сапогах Браэна все еще хлюпала вода, но об этом сэр Ирем, разумеется, узнать не мог. Браэн не собирался похваляться тем, что спасал жизнь какому-то балбесу из Лакона.

— Боюсь, что нет, мессер, — покачав головой, ответил он. Браэн хотел пересказать мессеру Ирему свой разговор с трактирщиком, но дверь у него за спиной внезапно распахнулась, едва не ударив створкой Браэна, стоявшего возле порога.

— Извините, мессер Ирем, — выпалил взлохмаченный и запыхавшийся мальчишка, вихрем влетев в комнату. — Я знаю, я обещал быть к полудню, но… О-оо.

Парень внезапно осознал, что коадъютор не один — и потрясенно открыл рот, уставившись на стражника. Сам Браэн, впрочем, тоже едва удержался от удивленного восклицания, поскольку парень, так бесцеремонно ворвавшийся к лорду Ирему, был тем самым лаконцем, которого он буквально час назад вытащил из воды. А еще Браэн наконец-то понял, почему лицо мальчишки этим утром показалось ему знакомым. Он несколько раз мельком видел его в городе рядом с мессером Иремом. Похоже, этот парень был оруженосцем или, может быть, стюардом коадъютора.

Оставалось, правда, неясным, что оруженосец лорда Ирема делал в компании лаконцев.

— Я, помнится, уже говорил, что прежде, чем врываться в комнату, следует постучать и подождать, пока тебя не пригласят войти, — холодно сказал Ирем. — Выйди в коридор и, если хочешь что-то мне сказать, сначала постучись и спроси разрешения войти.

Мальчишка покраснел. Он явно считал такое распоряжение, да еще отданное при свидетеле, попросту унизительным.

— Мессер… — сказал он с напряжением, явно свидетельствующем о готовности взбунтоваться.

Ирем едва заметно сдвинул брови.

— Живо, Рикс.

«Еще и Рикс!» — подумал Браэн, с изумлением качая головой. Родственник императора, ну надо же… Впрочем, оно и не удивительно. Пристроить собственного отпрыска на службу к лорду Ирему могла бы только самая богатая и знатная семья.

Мальчишка развернулся и вылетел в коридор. Браэн поймал себя на том, что ожидает стука в дверь — но вместо этого услышал услышал топот, с которым парень сбегал по лестнице. Десятник вопросительно взглянул на лорда Ирема. Тот усмехнулся углом рта.

— Это Крикс из Энмерри. Я представляю, о чем вы сейчас подумали, но нет. К дан-Энриксам этот мальчишка не имеет никакого отношения.

— Он ваш оруженосец?

— В некотором роде, — с ленивой усмешкой согласился коадъютор. — Хотя я не уверен, что он тоже так считает. Дисциплина для этого парня не существует. Как и субординация.

Браэн полагал, что знает, почему мальчишка предпочел сбежать вместо того, чтобы попросить разрешения вернуться в комнату. Парень, увидевший его в компании мессера Ирема, предполагал, что тот сейчас раскроет рыцарю причину его опоздания — и явно не горел желанием узнать, как его сюзерен отреагирует на эту новость.

К счастью для энонийца, Браэн не намерен был о чем-либо рассказывать мессеру Ирему. Он просто рассказал о посещении трактира, извинился за очередную неудачу и попросил разрешения уйти. Выйдя из Адельстана, Браэн обнаружил, что оруженосец коадъютора все это время поджидал его на внутреннем дворе.

— Мейер Ниру?.. — вежливо окликнул он.

Браэн удивленно оглянулся.

— Я вроде не представлялся, — ворчливо заметил он.

— Я спросил ординария, кто вы такой. Он сказал мне, что ваше имя Браэн Ниру, и что вы десятник в страже Северной стены. Я спросил, что вы делаете в кабинете лорда Ирема, и он сказал, что его это не касается, а меня и подавно, но что всем в Ордене известно, что вы — его человек. Что-то вроде доверенного лица Ирема в своем дозоре.

Десятник дернул головой.

— Ну, это слишком сильно сказано. И вообще, тебе не обязательно ходить вокруг да около. Ты ведь хочешь спросить, успел ли я пожаловаться на тебя мессеру Ирему?

— Конечно, нет!

— Конечно, да… Так вот, я ему ничего не говорил.

Мальчишка изумленно посмотрел на Браэна.

— Но почему?! Если бы мессер Ирем знал, что вы спасли мне жизнь, он бы вас наградил.

— И оторвал бы тебе голову, — насмешливо сказал десятник.

— Да какая разница. Дело ведь не во мне, — с жаром возразил Крикс из Энмерри. — Вы обязательно должны ему сказать! Или, если хотите, я сам ему расскажу.

— Не нужно, — сказал Браэн, чувствуя, что этот парень нравится ему все больше с каждым своим словом. — Сэру Ирему не за что меня награждать — я помогал тебе, а не ему. И мне не нужно, чтобы меня награждали. Простой благодарности вполне достаточно.

Южанин схватил руку Браэна и крепко сжал.

— Спасибо… Вы даже не представляете, как я вам благодарен! И не только потому, что вы спасли мне жизнь. Или не выдали меня мессеру Ирему.

— А почему еще? — спросил слегка заинтригованный десятник.

— У меня был старый друг, с которым мы… сильно поссорились. Я подбил его прыгнуть с дамбы. Если бы не вы, он тоже мог бы утонуть. Так что, по правде говоря, вы спасли нас обоих. Но дело не только в этом. После того, что случилось, мы с ним помирились, и все это — тоже благодаря вам.

— Прекрасно, — хмыкнул Браэн. — Но, когда ты снова с кем-нибудь поссоришься, попробуй все-таки обойтись без таких крайностей, как прыжок с дамбы…

Несмотря на шутки, Браэн чувствовал, что слова Крикса его тронули. Ниру поймал себя на том, что все то время, пока он пешком шел до Зареченских казарм, с его лица не пропадала глупая улыбка. Разумеется, нужно было быть кем-то вроде двенадцатилетнего оруженосца коадъютора, чтобы считать, что, раз все кончилось благополучно, значит, можно относиться ко всему случившемуся, как к большой удаче. Но все же приятно, что хоть кто-то в состоянии смотреть на мир подобным образом.

Увы, на этом дело не закончилось. Крикс явно полагал, что обрел в лице Браэна нового друга, и при каждой встрече всячески выказывал ему свою признательность, кивая, улыбаясь или делая Ниру разные многозначительные знаки, означающие, вероятно, глубину его признательности и то удовольствие, которое Крикс испытывал при мысли об их общей тайне.

Сам мальчишка, вероятно, полагал, что делает все это незаметно — или же он просто недооценил внимания мессера Ирема к тому, что делает его оруженосец. Но, как бы там ни было, через неделю после происшествия на дамбе Ирем совершенно неожиданно наведался на Северную стену, изъявил желание поговорить с десятником наедине, и, как только они оказались в караулке, крепко взял его за локоть.

— А теперь, Ниру, быстро и четко объясните мне, что за секреты у вас завелись с моим оруженосцем, — велел он. И, посмотрев в холодные, как сталь, глаза, Браэн мгновенно понял, что отнекиваться или делать удивленное лицо не стоит. Ирем был в самом опасном своем настроении — когда он был настолько раздражен, что даже не считал нужным прикрывать свою тревогу маской безразличия или иронии.

— Парень полез купаться и едва не утонул, а я случайно оказался рядом и помог другим болванам из Лакона его вытащить, — сказал десятник, решив не уточнять, что Крикс «полез купаться», прыгнув в море с дамбы. Пускай лучше Ирем думает, что у мальчишки просто свело ногу или еще что-то в этом роде.

Железная хватка на его предплечье Браэна ослабла.

-Так. И это все?.. — пытливо глядя в лицо Ниру, спросил рыцарь.

— Все, мессер, — заверил Браэн, с трудом сдерживаясь, чтобы не спросить у Ирема, в чем тот его подозревал.

Ирем выпустил его руку. Он заметно успокоился — на его губах даже обозначилась обычная усмешка.

— Извините меня, Ниру. Мне бы следовало вас поблагодарить, а не набрасываться на вас, словно вы преступник на допросе. Но, когда я заметил, как вы переглядывались с Криксом, я Хегг знает что вообразил. Этот парень меня с ума сведет… Если бы вы знали его получше, вы бы меня поняли. Он достаточно глуп, чтобы сотворить что угодно, и, боюсь, достаточно обаятелен, чтобы заставить половину города покрывать его выходки.

Браэн почувствовал себя неуютно. Судя по необъяснимо бурной реакции мессера Ирема, мальчишка в прошлом делал что-нибудь по-настоящему дурное, но такая мысль плохо вязалась с его личным впечатлением о Криксе. Заметив его растерянность, сэр Ирем криво усмехнулся.

— Вы все не так поняли. Я вовсе не хотел сказать, что парень вор или что-нибудь в этом роде. Просто у него талант влипать в дурацкие истории. Помните Аденора?..

— Да, мессер, — подтвердил Браэн. Не каждый день аристократа, заседающего в Круге лордов, обвиняют в контрабанде и торговле твиссом и люцером, а предполагаемый виновник, даже не пытаясь оправдаться, спешно покидает город.

— Он каким-то образом сумел свести знакомство с Криксом, обаять его и убедить мальчишку принести ему вассальную присягу, — мрачно сказал рыцарь. — А потом стал поручать ему разные скользкие дела — следить за своими врагами в Круге лордов и за «сумеречниками» в Алой гавани. В итоге парень едва не погиб. Когда он стал моим оруженосцем, я сказал себе, что, раз теперь лорд Аденор в Лейверке, а Крикс под моим надзором, всю эту историю можно считать законченной. Но я ведь не могу все время держать Крикса при себе. Во-первых, я бы просто этого не выдержал… а во-вторых, мальчишку в его возрасте нельзя держать на коротком поводке с утра до ночи — это ненамного лучше, чем на самом деле посадить его в тюрьму. Так что за этот год он стал ходить везде почти так же свободно, как и раньше. Я, правда, не очень верю в то, что Аденор посмел бы подослать к нему кого-то из своих людей после того, как парень стал моим оруженосцем… Если Аденор не идиот — а он, я думаю, отнюдь не идиот, — он должен понимать, что я могу доехать до Лейверка и свернуть ему шею даже безо всякого суда. Но с людьми вроде Аденора или Крикса никогда не знаешь точно, что они способны сделать, а что нет.

Браэн несколько минут раздумывал над сказанным.

— Вы полагаете, что Крикс хотел бы снова служить Аденору? — спросил он в конце концов.

Сэр Ирем рассмеялся, словно Ниру сказал что-нибудь смешное.

— Нет. Я полагаю, что никто — даже сам Крикс — не в состоянии сказать, чего этот мальчишка может захотеть — и почему, — ответил он. Браэн успел привыкнуть к шуткам коадъютора, но в этот раз он вспомнил прыжок с дамбы и подумал, что сэр Ирем, вероятно, не иронизирует. — …Может, если бы с Криксом кто-нибудь связался от имени Аденора, он просто послал бы его к фэйрам. А может, наоборот, проникся бы сочувствием к своему бывшему сеньору и взялся опять ему «помочь». Не знаю. Крикс способен пойти со словами утешения хоть к бешеной собаке. И это не говоря уже про верность клятве. Увидев сегодня, как вы переглядывались за моей спиной, я сразу же подумал, что вы наткнулись на Крикса в Алой гавани… или в каком-то другом месте, где его сверстнику делать абсолютно нечего… а это значило бы, что он снова принялся за старое. Я очень рад, что я ошибся, и что Аденор тут совершенно ни при чем.

Браэн насторожился. В том, что касалось его «секретов» с Криксом, Аденор был, безусловно, ни при чем. А вот в истории, касающейся надписей на стенах, Аденор мог быть причем, и еще как причем! У беглого аристократа были все причины ненавидеть лорда Ирема.

А если за нападками на лорда Ирема действительно стоял лорд Аденор, значит, в эту историю почти наверняка замешан Крикс.

Как назло, мессер Ирем этим вечером был в исключительно хорошем настроении.

Обычно они ужинали за одним столом, но коадъютор редко удостаивал его беседы. Иногда он вообще читал или просматривал какие-то бумаги прямо за едой. Крикс был бы только рад, если бы этим вечером его сеньор тоже был полностью поглощен орденскими делами и не обращал внимания на своего соседа по столу — но именно сегодня коадъютор выглядел как никогда беспечным. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, улыбался каким-то своим мыслям, а когда «дан-Энрикс» принял у стюарда и поставил перед коадъютором поднос с едой, его сеньор не бросил своего обычного короткого «спасибо», а внезапно почти дружески поинтересовался, как идут его дела в Лаконе.

Крикс едва не застонал. В любой другой день он был бы даже рад возможности поговорить с мессером Иремом, но почему этот внезапный приступ благодушия у его сюзерена должен был случиться в самую неподходящую минуту?!..

— Меня отстранили от занятий. На неделю, — выпалил дан-Энрикс. Если бы сэр Ирем не проявил так некстати интерес к его учебе, Крикс бы, наверное, поддался малодушному желанию вообще ничего ему не говорить. Он мог бы просто проводить где-нибудь в городе то время, в которое он обычно находился в Академии. Если тебя никто ни о чем не спрашивает, то это даже не ложь.

Лорд Ирем вскинул брови.

— Это что-то новенькое. У них что, закончилась вся грязная посуда и немытые полы?.. — осведомился он. Многие кандидаты Ордена раньше учились в Академии, и коадъютор знал, что нарушителей лаконских правил чаще всего отправляют отскребать песком котлы на кухне или помогать прислуге в прачечных.

Крикс неопределенно пожал плечами. Не мог же он сказать Ирему, что его мастеру уже изрядно надоело, что, если отправить Крикса выполнять какие-то подсобные работы, кто-нибудь обычно приходил и заявлял, что оруженосец коадъютора должен немедленно вернуться в Адельстан... А то и вообще сопровождать своего сюзерена на праздничный ужин во дворец. Наставнику, наверное, казалось, что в душе Крикс просто потешается над мастерами и их наказаниями — хотя правда заключалась в том, что Крикс бы с удовольствием отмыл все лаконские коридоры до единого, лишь бы это осталось между ним и Хлордом.

Для лаконцев получать взыскания было привычно и нормально. Никто не смеялся над товарищем, который отрабатывал очередное наказание, поскольку знал, что завтра сам окажется на его месте. Уникумов вроде Маркия Этайна, получающих взыскание не чаще раза в месяц, были единицы. Орден — совсем другое дело. Здесь, в окружении людей, большая часть которых были старше его лет на десять, Криксу было исключительно неловко говорить о своих неприятностях в Лаконе. А уж вмешивать в эту историю своего сюзерена и выслушивать его насмешки ему не хотелось и подавно.

— Ну и что ты натворил на этот раз?.. — поинтересовался Ирем.

Крикс прерывисто вздохнул.

Последним занятием сегодня было землеописание. Им поручили перерисовать карту Эстарна, и Крикс засиделся в скриптории после того, как большая часть его товарищей уже собрали вещи и ушли. Потом он ненадолго вышел, а когда вернулся, то увидел, что вся середина его карты смазана, как будто кто-то старательно размазывал уже подсохшие чернила пальцем. Крикс едва не заорал от злости, изумления и ужаса. Он потратил на эту карту два часа, но ему самому казалось, что он просидел над ней по меньшей мере восемь. Льюберт, почему-то продолжающий торчать в скриптории, хотя работу он уже закончил, засмеялся. «Ты только не разревись, «дан-Энрикс», а то все чернила потекут!».

Услышав этот смех, Крикс ощутил, что он сейчас просто прикончит Льюберта. «Зачем ты это сделал?!» — спросил он. Дарнторн презрительно прищурился. «А ты что, видел, как я это делал? С чего ты вообще взял, что это я?».

Крикс ощутил, что у него в ушах шумит от ярости. К подобным штучкам он привык еще в деревне, в Чернолесье. Сперва тебе пакостят исподтишка, а после этого — «а ты сначала докажи, что это мы». Знаем, бывало… Если обвинить Дарнторна перед мастерами, он будет делать невинное лицо и все отрицать. А после этого, наедине, смеяться над его бессилием. «Конечно, ты, — отрезал Крикс. — Во всем отряде только ты достаточно тупой, чтобы считать, что это весело». Дарнторн, увы, на замечание о своей тупости не клюнул и на рожон не полез, а вместо этого ехидно возразил — «Видел бы ты со стороны свою физиономию пару минут назад — тоже подумал бы, что это весело».

И тогда Крикс решил, что с него хватит. «Лучше о своей физиономии заботься» — сказал он. И выплеснул все остававшиеся у него в чернильнице чернила Льюберту в лицо. А после этого они, конечно, подрались.

Но хуже всего было то, что Льюберт, как выяснилось в процессе затеянного Хлордом разбирательства, не трогал его карту. Рисунок испортил кот, запрыгнувший на стол — большую часть времени живущие в Лаконе кошки вертелись вокруг кухни и охотились на птиц в лаконском парке, изредка заглядывая в жилые башни и в лаконские аудитории, чтобы их угостили чем-нибудь вкусненьким и почесали за ухом. То, что карту испортил именно кот, подтвердил Мирто Миэльвитт, который сам же его и согнал — хотя спасти рисунок Крикса это уже не могло.

Льюберт, конечно, с удовольствием изобразил все так, как будто Крикс без всяких поводов решил, что это он, и набросился на него, как ненормальный. Крикс ничуть не сомневался, что Льюберт нарочно задержался в комнате, чтобы поиздеваться. Он пытался оправдаться тем, что Льюберту достаточно было все объяснить по-человечески, и ничего бы не случилось, но на Хлорда это не произвело никакого впечатления. «То, что ты был уверен в своей правоте, не дает тебе права вести себя, как дикарь, — отрезал он. — Мужчине следует держать себя в руках, даже когда он зол. Особенно, когда он зол…»

Кажется, мастер говорил что-то еще, в том же роде, но остальных его слов Крикс уже не запомнил. А потом наставник объявил, что отстраняет его от занятий на неделю. Мало того, он сказал — «Передай своему сюзерену, что я запрещаю тебе появляться в Академии или встречаться с Лэром и Этайном — даже за пределами Лакона».

Хлорд, конечно, понимал, что без занятий Крикс как-нибудь проживет, но вот запрет видеться с Маркием и Юлианом будет для него тяжелым испытанием.

Лорд Ирем ждал ответа, так что Крикс решил изложить суть дела максимально коротко, не углубляясь в идиотские подробности.

— Я облил Льюберта чернилами. А после этого расквасил ему нос, — коротко сказал он. Сам Крикс считал такой ответ исчерпывающим, но опасался, что мессера Ирема он не удовлетворит. Почти наверняка рыцарь захочет знать, с чего все началось, а потом будет долго потешаться над «дан-Энриксом».

Ладно бы речь шла о драке по какому-нибудь стоящему поводу. Тогда, что бы лорд Ирем ему не сказал, Крикс мог бы утешаться тем, что поступил единственно-возможным образом. Выслушивать насмешки Ирема с гордым сознанием собственной правоты — это одно, но признаваться коадъютору, что он повел себя, как полный идиот…

Знай Льюберт о его терзаниях, он бы почувствовал себя полностью отмщенным.

Ирем еще несколько секунд смотрел на Крикса, явно ожидая продолжения. Поняв, что собеседник не намерен как-то объяснять свои поступки, рыцарь хмыкнул.

— Ладно… Я надеюсь, ты не думаешь, что сможешь всю неделю шляться по Адели и торчать в гостинице у этого своего Пенфа? Будешь посещать Книгохранилище, а по утрам тренироваться с кандидатами из Ордена. Может, я тоже выкрою часок, чтобы взглянуть, как продвигаются твои занятия по фехтованию.

Вплоть до сегодняшнего дня Крикс даже не надеялся, что коадъютор может снизойти до тренировок с собственным оруженосцем. И уж точно не рассчитывал, что Ирем упомянет о чем-то подобном именно в тот день, когда он сообщит, что его выставили из Лакона (пускай даже всего на одну неделю). Ожидавший, в лучшем случае, язвительных ремарок о своем ребячестве, Крикс в замешательстве смотрел на рыцаря. Сегодня Ирем был определенно не похож на самого себя, и Крикс задумался, что могло привести его в такое снисходительное настроение. Наверное, случилось что-нибудь хорошее. В любой другой момент Крикс бы не отказался выяснить, что именно, но сейчас он благоразумно рассудил, что от добра добра не ищут, и решил сосредоточиться на ужине.

— …Слишком рискованно, — заявил Кэлрин Отт.

— Я что, зову кого-нибудь с собой? — пожал плечами Дарл. — Попадусь — значит, сам дурак...

— Ты что, глупее ничего не мог придумать? Там в любое время дня полно гвардейцев!

— Ничего подобного. Я все проверил. Все дозоры у ворот, которые ведут на двор. Стену, которая повернута к Книгохранилищу, никто не охраняет. Кому придет в голову торчать там ночью и рассматривать пустой проулок? Стена все равно слишком высокая, чтобы через нее можно было перелезть.

Кэлрин упрямо мотнул головой.

— Если даже они не охраняли ее раньше, то теперь могли начать. Думаешь, им не придет в голову, что кто-то может написать очередной пасквиль на коадьютора именно там?

— Во-первых, ты к себе несправедлив. Называть твои сочинения "пасквилями" — это оскорбление твоего таланта. Во-вторых, если ты думаешь, что это чересчур рискованно, то будь уверен, что они думают то же самое. Спорю на что угодно, в Ордене считают, что никто на это не осмелится.

— Я пойду с Дарлом! — сказал Брейс. — Если у нас получится, мы переплюнем даже тех, кто сделал чучело мессера Ирема на прошлогоднем празднике.

Дарл едва не поддался искушению сказать, что, хотя идея с чучелом пришла и не ему, он имел непосредственное отношение к той выходке. Но осторожность победила. О таких делах не должен знать никто, кроме их непосредственных участников — иначе не успеешь оглянуться, как слух разойдется по всему Лакону, а затем — по всей столице.

— Замечательно, значит, нас будет двое, — бодро подытожил он. — А вы, если хотите, поищите для себя местечко поспокойнее…

Отт раздраженно фыркнул, но пытаться его переубеждать не стал — должно быть, слишком ясно сознавал, что Арклесс его не послушает.

Видимо, временное исключение из Академии все-таки оказало на него более сильное воздействие, чем Криксу представлялось днем, поскольку ему не спалось. Он ворочался в своей постели, но никак не мог устроиться удобно — простыня сбивалось, одеяло путалось в ногах, а подушка нагревалась слишком быстро, так что Крикс переворачивал ее уже, должно быть, в пятый раз. Промучившись, должно быть, целый час, Крикс почувствовал что-то вроде ненависти к собственной постели и рывком поднялся на ноги.

Он подошел к окну и раскрыл ставни, наслаждаясь ночным холодом и привычным, уютным ароматом дыма, долетающим из кухонных печей — прямо за просторной восьмиугольной башней находился задний двор с хозяйственными службами. Поскольку в штаб-квартире Ордена всегда кто-нибудь бодрствовал, а по ночам всегда мог прибыть какой-нибудь гонец со срочным донесением, печи на кухне тоже топились в любое время суток — на тот случай, если кому-то срочно понадобится теплая вода, горячее вино или же подогретые остатки ужина.

Наслаждаясь тем, как ночной ветерок шевелит его волосы, Крикс облокотился о подоконник — и заметил на стене Книгохранилища еле заметный желтый отблеск — слишком тусклый, чтобы принять этот свет за факелы ночного патруля, и, кроме того, совершенно неподвижный, как будто кто-нибудь просто стоял на улице, прикрыв фонарь полой одежды. Крикс удивленно сдвинул брови и как можно дальше перегнулся через подоконник, пытаясь высмотреть, откуда именно исходит этот свет — но обнаружил, что из его башни невозможно разглядеть, что происходит в переулке между стеной Адельстана и Книгохранилищем. Нужно было спуститься на два этажа и выбраться на крышу одной из хозяйственных пристроек, граничащей с улицей. В самую первую секунду Криксу стало лень и он даже подумал, не вернуться ли ему в свою постель, но любопытство, как обычно, победило.

Если кто-нибудь и обратил внимание на то, что оруженосец лорда Ирема в неурочный час шатается по коридорам, то никто не придал этому значения, наверняка решив, что тот вышел из комнаты только затем, чтобы добраться до укромного угла двора с отхожей ямой. Но Крикс не собирался спускаться во двор. Вместо этого он открыл окошко, выходившее на кухонную крышу, и, добравшись до выходившей на улицу стены, лег на живот, свесив голову вниз.

Увиденная им картина полностью вознаградила Крикса за все его хлопоты. В глухом проулке, где даже средь бела дня трудно было застать какого-то прохожего, стояли два человека, и один из них светил другому, прикрывая свой фонарь краем плаща. Крикс почти сразу осознал, зачем понадобился этот свет — они писали на стене, и Крикс мгновенно догадался, в чем тут дело. В Ордене не оставалось никого, кто бы не слышал о проделках неизвестных шутников, и, хотя находились те, кто призывал не придавать этой истории особого значения, большинство орденских рыцарей считали, что те люди, которые позволяют себе потешаться над мессером Иремом, тем самым оскорбляют каждого из них.

Сообразив, что ему удалось застичь противников мессера Ирема «на месте преступления», Крикс ощутил, что его сердце радостно забилось. Ему оставалось только потихоньку отползти от края крыши и предупредить дежуривших гвардейцев раньше, чем эти весельчаки успеют скрыться — но прежде, чем Крикс успел привести эту идею в исполнение, отблеск от фонаря упал на лицо одного из шутников, и Крикс едва не подавился, узнав Дарла.

«Арклесс… Ну конечно же! Как я сразу не догадался?..» — с раздражением подумал он.

Арклесс еще во время их совместной службы лорду Аденору обзавелся личными ключами от калитки для прислуги. Он способен был ускользать из Лакона незамеченным, когда ему угодно, и вдобавок знал столицу, как свои пять пальцев.

Арклесс ненавидел лорда Ирема.

И, наконец, Арклесс был близким другом Кэлрина, и ему ничего не стоило подбить лаконского поэта на такую авантюру.

Может, с Криксом Дарл и примирился — или почти примирился — но отказываться от кампании, которую он начал против лорда Ирема, он явно не рассчитывал.

Крикс уже готов был закричать, чтобы напугать Дарла и его сообщника, но побоялся, что его услышит кто-то из гвардейцев, и тогда Димара, чего доброго, поймают раньше, чем он сумеет сбежать. Нет, Арклесс, разумеется, заслуживал проблем после всего, что сделал, и в каком-то смысле Крикс бы даже позлорадствовал, если бы Дарлу пришлось объяснять смысл своих недавних шуток лорду Ирему… но вместе с тем Криксу определенно не хотелось оказаться человеком, который выдаст бывшего друга орденским гвардейцам. Дарл ему этого не простит. После такого Арклесс не смягчится, даже если Крикс опять окажется на волосок от смерти, как тогда, на дамбе.

Так что следовало поискать какой-то другой выход. Измерив взглядом расстояние до мостовой и придя к выводу, что спрыгнуть с такой высоты может только самоубийца, Крикс добрался до угла стены и, закусив губу, чтобы не заорать от страха, начал осторожно спускать ноги вниз, держась за деревянную трубу для дождевой воды. Деревянный водосточный желоб неминуемо сломался бы под весом взрослого или даже кого-то вроде Дарла, но Криксу удалось соскользнуть по нему вниз, не сломав хрупкую конструкцию, и спрыгнуть на мостовую шагах в десяти от Арклесса с его сообщником.

Товарищ Дарла — Криксу померещилось, что это Брейс Биран, но он не взялся бы утверждать наверняка — дернул Дарла за рукав и сделал такое движение, как будто собирался юркнуть в переулок, но Арклесс удержал его — он уже успел узнать Крикса. Оруженосец коадъютора отряхнул испачканные штаны и направился к Арклессу.

— Вы что тут делаете? — спросил он сердито, хоть и приглушая голос до свистящего шепота.

— А на что это похоже?.. — с вызывающей усмешкой спросил Дарл.

— Дарл, пошли отсюда! — нервно сказал Брейс — это действительно был он.

— Никто никуда не пойдет, — отрезал Дарл. — Мы еще не закончили.

— Брейс прав, — подтвердил Крикс, предельно раздосадованный идиотским поведением Димара. — Вам обоим стоит немедленно уйти. Если я сейчас крикну, через полминуты здесь будут дежурные гвардейцы.

— Ну, так крикни, — равнодушно предложил Димар, снова повернувшись к стене и взявшись за незаконченную строчку.

Крикс засунул пальцы рук за пояс.

— Ты прекрасно знаешь, что я не хочу вас выдавать, — со злостью сказал он. — Но я не могу просто ничего не делать. Я оруженосец сэра Ирема, и я должен быть ему верен.

— Мы все кому-нибудь верны, — сухо ответил Дарл, не оборачиваясь. — Кто-то больше, кто-то меньше…

Для стоявшего тут же Брейса это была просто ничего не значащая фраза, но Крикс понял, что Дарл говорит об Аденоре. Об их общем сюзерене, которому он — по мнению Димара — изменил, перейдя на сторону мессера Ирема. А хуже всего было то, что в глубине души Крикс понимал бывшего друга. Крикс считал их бывшего сеньора интриганом и преступником, который просто воспользовался их наивностью, но для Димара Аденор был человеком, которому он был обязан всем. Так что не удивительно, если ему, в отличие от Крикса, было наплевать, преступник Аденор или же честный человек.

— Хорошо. Тогда пусть каждый поступает так, как он считает нужным, — сказал Крикс. Он потянулся к ближней к нему части надписи, чтобы размазать буквы рукавом, но Дарл с силой ударил его по запястью.

— Руки убери!

Крикс не остался в долгу и оттолкнул противника, надеясь приложить его спиной о только что исписанную стену. К несчастью, Дарл был выше и значительно сильнее, так что без особого труда выдержал его натиск.

Неизвестно, подрались ли бы они по-настоящему, или все-таки нет, но в эту самую секунду Брейс издал предупреждающее восклицание и со всего размаха швырнул свой фонарь о мостовую, давая понять, что им всем следует немедленно бежать. Не тратя времени на то, чтобы понять, что именно заметил Брейс, Крикс бросился к ближайшей подворотне. Им руководил инстинкт, полученный еще во время службы лорду Аденору. Тогда, год назад, умение быстро уносить ноги из опасных мест часто было единственной возможностью спастись — иногда в фигуральном, но нередко и в самом буквальном смысле слова. Некоторые из дел, которые им поручал их бывшей сюзерен, были смертельно опасны, и в конце концов Крикс в самом деле едва не расстался с жизнью. При воспоминании о той истории к горлу у него до сих пор подкатывала тошнота. И сейчас Крикс тоже пустился наутек изо всех сил, как если бы от его быстроты зависела его жизнь. К несчастью, человек, который выскочил на них из-за угла, тоже прекрасно бегал — а вдобавок почему-то с самого начала нацелился поймать именно «дан-Энрикса», спокойно предоставив Дарлу с Брейсом скрыться в подворотне.

Браэн сильно сомневался в том, что кто-то вроде Крикса может незаметно выбраться из штаб-квартиры Ордена в ночное время суток. Но Ниру сказал сам себе, что, если его мысль об Аденоре было верной, то оруженосец коадъютора легко может быть замешан в недавние события. За неимением какой-то другой версии Браэн решил — не посвящая до поры до времени мессера Ирема в свои предположения — проверить эту версию, то есть — последить за южанином.

Выяснить, где находится комната оруженосца коадъютора, было не так уж сложно. Следить за воротами Браэн не стал — там и без него дежурило полдюжины гвардейцев — а вместо этого устроил себе наблюдательный пункт с обратной стороны — у заднего двора и кухни. Пройдя через кухню, можно было, в принципе, выскользнуть в город через вход, которым пользовались слуги. Из-за натопленных печей дверь, выходившая на улицу, частенько открывали, чтобы впустить холод в помещение. Ниру сильно сомневался, что даже оруженосцу коадъютора могло бы хватить наглости посреди ночи выбираться в город таким способом — ведь в кухне было полно слуг, и они просто не могли бы не заинтересоваться, что оруженосец коадъютора забыл там в такой час. Но, с другой стороны, кто знает, на что может быть способен человек, который не задумался, прежде чем прыгнуть в море с дамбы?.. Одним словом, Браэн решил проследить за входом для прислуги — хоть это и означало, что ему придется с утра заступать в дозор, чудовищно не выспавшись, и урывками отсыпаться вечерами неведомо сколько дней подряд — трудно было сказать, когда ночные шутники решат в очередной раз выйти на охоту. Ниру радовало только то, что новых джармов, посвященных Ирему, не появлялось уже три недели, а это означало, что, скорее всего, ждать осталось не так долго.

Если бы Ирем узнал, на какие чрезвычайные меры идет Ниру, чтобы разобраться с «делом о стихах», он бы, наверное, сначала изумился, а потом категорически запретил Браэну маяться дурью — мол, десятник, который ночами занимается Хегг знает чем, не сможет как следует выполнять свои обычные обязанности днем. Но Браэн, как это бывало с ним уже не раз, закусил удила. По большей части, из-за Аденора. Аристократ из Круга лордов, который сначала занимался контрабандой и водился со всеми столичными ворами, а потом сбежал в Лейверк, избежав наказания за все свои провинности — это был именно тот тип людей, которые способны были довести Браэна до белого каления.

Если у человека вроде Аденора есть достаточно верных людей в столице, чтобы они могли за ночь расписать полгорода стишками и при этом умудриться проделать это несколько раз подряд, оставаясь невидимыми и неуловимыми, то, несомненно, они выполняют для Ральгерда Аденора и другие поручения… Слова мессера Ирема дали ему понять, что Аденор втянул оруженосца коадъютора в свои манипуляции, когда Крикс был даже младше, чем сейчас. В голове Браэна брезжила мрачная догадка — что, если Ральгерд успел навербовать себе кучу детей вроде дан-Энрикса, и именно они теперь обделывали для него разные неприглядные делишки? Браэн по личному опыту знал, насколько ловкими, бесстрашными и умными бывают городские беспризорники или мальчишки из ремесленных кварталов. А теперь в его голове смутно брезжила идея о лаконцах. Вербовать сторонников среди детей столичной знати, безусловно, не в пример опаснее, чем подбирать мальчишек с улицы, но зато здесь открываются такие перспективы, от которых захватывает дух. Учитывая будущее положение этих мальчишек, тот, кто осмелился бы воплотить подобный план, через десяток лет мог бы иметь верных ему сторонников на ключевых постах в Империи.

Браэн решил приложить все усилия, чтобы установить, действительно ли Крикс по-прежнему был связал с лордом Аденором.

Первые три ночи, как и следовало ожидать, прошли впустую. Но на четвертую Браэна, неожиданно даже для него самого, ожидал оглушительный успех. Правда, его предположение по поводу того, кто Крикс может выскальзывать из Адельстана через кухни, оказалось ложным, но зато, прохаживаясь по холодной улице и внимательно наблюдая за маленькой дверью для прислуги, Браэн краем глаза уловил какое-то движение на крыше, и, подняв голову, увидел, как какой-то человек — судя по росту и фигуре, не взрослый мужчина, а мальчишка — выбирается на кухонную крышу. Ниру мысленно спросил себя, что он намерен делать. Даже кто-то вроде Крикса не додумался бы спрыгнуть с этой крыши вниз, на булыжную мостовую. Ниру почти сразу потерял его из виду и, занервничав, обошел строение слева — никаких следов дан-Энрикса. Уже практически утратив всякую надежду отыскать его и мысленно ругая самого себя на все лады на то, что дал мальчишке ускользнуть, он двинулся в другую сторону — и неожиданно увидел свет. Обогнув угол здания, Ниру увидел нескольких подростков с фонарем и только что исписанную стену.

Осознав, что наглые мальчишки вовсе не собирались встретиться здесь, чтобы вместе спуститься в город, а украсили очередным шедевром неизвестного поэта Адельстан, Браэн зарычал от негодования и бросился вперед. Сразу же было ясно, что поймать всех троих сразу ему не удастся, и Браэн решительно сосредоточился на Криксе. О двух остальных он ничего не знал, а Крикс, как-никак, был ему кое-чем обязан. Браэн надеялся, что это обстоятельство сыграет свою роль, и что мальчишка согласится рассказать ему всю правду по-хорошему. Ну а если нет, тогда он просто отведет его к мессеру Ирему, и пускай коадъютор сам с ним разбирается.

Бегал южанин хорошо. Если бы Ниру не подстегивала злость, он бы, пожалуй, его так и не поймал. Но под конец он все-таки схватил мальчишку за плечо и резко развернул к себе. Мелкий поганец перехватил его руку, резко отводя плечо назад и, в целом, выполнил вполне приличный болевой нажим на локоть. Будь на его месте какой-нибудь взрослый городской карманник, Браэн за такие фокусы бы точно стукнул его головой о первую попавшуюся стенку. А сейчас он просто глухо зашипел от боли, взял парня в захват за шею и слегка нажал. Не чтобы придушить по-настоящему, а просто чтобы показать, что дергаться бессмысленно.

Южанину хватило здравомыслия понять смысл этого жеста правильно. Он перестал брыкаться и безропотно позволил дотащить себя обратно до стены. Валяющийся на земле фонарь все еще продолжал светиться, причем даже ярче, чем до этого, поскольку разлившееся масло щедро пропитало фитиль. Браэн выпустил Крикса и тот быстро развернулся, явно желая узнать, кто именно его поймал. Узнав десятника, южанин сморщился, словно от зубной боли.

Вид исписанной стены заставил Браэна снова почувствовать уже улегшуюся было ярость. К счастью, приглядевшись, Браэн понял, что надпись сделана не краской, а углем.

— Вытирай быстро, — в сердцах влепив парню подзатыльник, велел Ниру.

— Чем?.. — с досадой спросил Крикс.

— Руками, рукавом, да хоть языком вылижи! Но чтобы через пять минут здесь этой дряни уже не было.

Пару минут понаблюдав за тем, как парень пытается стереть надпись рукавом рубашки, Браэн сжалился — даже не столько над мальчишкой, сколько над собой — и вытащил носовой платок. Смочив его водой из своей фляжки, Ниру протянул платок оруженосцу лорда Ирема.

— Держи. Не торчать же мне тут с тобой до утра.

Крикс молча взял платок и стал вытирать стену с видом гордого мятежника, взошедшего на эшафот. Глядя на его независимо вздернутый подбородок и расправленные плечи, Браэн ощутил, что снова начинает закипать.

— Только не надо тут корчить героя на доросе, — грубовато сказал он. — Гордиться тебе точно не чем. Трусливо, по-щенячьи пакостить из-за спины…

— Да я хоть сейчас скажу ему, что это я! — вспыхнул мальчишка, явно уязвленный замечанием о своей трусости. — Хотите, пойдем вместе. Чтобы вы не думали, что я треплюсь.

Браэн представил себе эту сцену — и она ему, признаться, совершенно не понравилась. К тому же, он надеялся сначала разобраться в этом деле сам, а уже после этого делиться выводами с лордом Иремом.

"Да что ж ты такой... Такой..." — Ниру понял, что все равно не сумеет подобрать нужного слова, и ухватил парня за рукав.

— Стой, дурень. Что ты ему скажешь?

— Что на стенах писал я.

— Ага. По всему городу. В десяти местах за ночь, — хмыкнул Ниру. — А стихи тоже ты сочинял?..

Парень наморщил лоб.

— Стихи... Ну, тоже я.

— Серьезно? Куда тебе с таким талантом в Орден. Шел бы сразу в менестрели. Вон, "твои" стихи уже поют по всем трактирам, — съязвил Браэн. — Думаешь, твой сюзерен совсем дурак? Или что он не догадается, кто тебе с этим помогал?.. На твоём месте, я бы хоть предупредил своих приятелей в Лаконе перед тем, как идти к сэру Ирему.

Мальчишка сник. Не говоря больше ни слова, он взялся за тряпку, в которую успел превратиться платок Ниру, и принялся молча и сосредоточенно тереть оштукатуренную стену. Надписи было уже не видно, но угольная пыль накрепко въелась в трещины на штукатурке, и стену украшали неопрятные разводы.

— Можно тебя еще кое-о-чем спросить… Ты сделал это по приказу Аденора? — спросил Браэн.

Крикс обернулся, как ужаленный.

— Причем здесь Аденор?.. — осведомился он. Но потом на его лице мелькнуло понимание, сменившееся возмущением. — Это лорд Ирем сказал вам про Аденора, да?!

— Твой сюзерен упомянул, что Аденор втянул тебя в свои махинации с контрабандой, и что по его вине тебя чуть не убили. Остальное — это уже мое личное предположение. Так что, ты по-прежнему связан с Аденором?

— Нет. Я ничего о нем не слышал уже год, — сердито сказал Крикс. Он, конечно, мог бы и соврать, но почему-то Браэн ему верил.

— А то, что произошло на турнире в прошлом мае… я хочу сказать, та шутка с пугалом… лорд Аденор имеет к этому какое-нибудь отношение? — наугад спросил десятник.

— Нет. Лорд Аденор даже не знал об этом, пока я ему не рассказал.

Браэн почувствовал, что глаза у него ползут на лоб.

— Так что, это был ты?..

Крикс пожал плечами.

— Да. Это был я.

— Ты что, совсем больной?.. — растерянно осведомился Браэн. — Сперва чучело, теперь стихи… он же твой сюзерен!

— Когда я устроил ту шутку с пугалом, сэр Ирем еще не был моим сюзереном, — парировал Крикс решительно. — Ну а стихи… — южанин замолчал, наморщив лоб, как будто бы пытался быстро решить сложную задачу. Браэн посмотрел на это выражение лица — и его осенило.

— Это ведь не ты? — спросил он в лоб. — Ты знаешь тех, кто это сделал. Может быть, ты даже с ними дружен. Но ты не был с ними заодно. Я сейчас вспомнил — тот сбежавший парень… вы с ним чуть не подрались. Часом, не потому, что ты пытался ему помешать?

Оруженосец коадъютора молчал.

— Кстати, а как это ты оказался на улице в такое время?

— Спустился по желобу, — ответил Крикс, махнув рукой на водосток.

— Н-нда… Обратно тем же путем ты точно не залезешь. Я так понимаю, возвращаться через главные ворота ты тоже не собираешься?..

Крикс вопросительно взглянул на Браэна. Наверное, вплоть до этой минуты он считал, что стражник собирается отконвоировать его туда за шиворот и сдать с рук на руки дежурившим возле ворот гвардейцам. Когда Крикс сообразил, что Ниру не намерен это делать, его лицо просветлело.

— Нет, не собираюсь, — рассмеявшись от облегчения, ответил он.

— А что ты будешь делать? — настойчиво спросил Браэн. — Мне не очень улыбается идея втравливать тебя в очередные неприятности, но я скорее сдам тебя гвардейцам, чем оставлю здесь, если ты собираешься заночевать на улице.

Судя по лицу Крикса, никаких идей у него не было.

— В общем-то, я, конечно, мог бы переночевать в Лаконе… но сейчас мне лучше там не появляться, — сказал он уныло.

— Почему?

— Долго объяснять, — уклончиво ответил Крикс. — Но если меня там увидят, неприятностей не оберешься. О! Я знаю! — просияв, воскликнул он. — Я могу пойти в «Золотую Яблоню». Меня там знают, так что, если разбудить кого-нибудь из слуг, то меня точно впустят.

— Ты имеешь в виду трактир на Винной улице? Но это в Нижнем городе!

— Ничего страшного, — ответил Крикс беспечно. — Я знаю одно место, там можно очень удобно перелезть через Разделительную стену.

Ниру почувствовал, что начинает понимать мессера Ирема.

— Так, с меня хватит, — хмуро сказал он. — Я сейчас передам тебя вашим гвардейцам, и пусть дальше они сами разбираются…

— Не надо, — очень убедительно попросил Крикс, заглядывая Браэну в глаза. — Пожалуйста.

Десятник тихо выругался.

— Ладно, — мрачно сказал он после минутного раздумья. — Возьму тебя с собой. Знать бы еще, какого Хегга я вообще тебя слушаю…

— Куда «с собой»? — заинтересовался Крикс, дипломатично игнорируя его последние слова.

— В казарму. Кровать не обещаю, это тебе не гостиница, но, если ты посидишь в кордегардии, ни от кого из наших не убудет.

Мальчишка выбрался на крышу прямо из собственной спальни, успев натянуть только рубашку и штаны, так что десятник, не слушая его возражений, набросил на плечи Крикса свою куртку, которая доходила парню до колен и была втрое шире, чем необходимо. Выглядел он в ней до крайности нелепо но, по крайней мере, перестал стучать зубами на ночном ветру.

— Слушай, а кто все-таки сочиняет все эти стихи про сэра Ирема? — поинтересовался Браэн, ведя Крикса в сторону Зареченских казарм. — Тоже один из ваших?

Крикс напрягся.

— Я не знаю, — деревянным голосом ответил он.

Десятник дернул подбородком.

— Брось… Я не прошу кого-то выдавать. Просто хочу понять: если ты говоришь, что Аденор тут совершенно не при чем, и если ты не подговаривал своих друзей в Лаконе тебе помогать, то с какой стати они вообще решили заниматься этим делом? Мессер Ирем с самого начала сомневался в том, что автору стихов кто-то платил.

— Никто никому не платил, — решительно заявил Крикс, забыв о своем заявлении, что ничего не знает. Он просто, ну… привык писать подобные стихи. Он и про мастеров в Лаконе тоже сочиняет…

— Про наставников в Лаконе — это мне понятно. Ну а здесь — какая муха его укусила? Что ему за дело до мессера Ирема?

Крикс несколько секунд молчал, обдумывая вопрос Браэна.

— Не знаю, — сказал он в конце концов. — Может, он просто решил, что это будет весело?.. Когда я попросил своих друзей помочь с тем пугалом, они тоже не спрашивали, почему я это делаю. Их просто привела в восторг идея разыграть такую шутку, которую будет обсуждать весь город. Мы никогда в жизни так не веселились, как в тот день, когда украли это пугало.

— По мне, так вас с друзьями стоило бы выдрать за такие «шуточки», — буркнул десятник. — Выставлять кого-то на посмешище просто забавы ради…

— Значит, сэру Ирему, по-вашему, можно сколько угодно превращать в посмешище других людей, но с ним так поступать нельзя? — поинтересовался Крикс.

Браэн осекся. Коадъютор в самом деле часто задевал достоинство других людей. С ним мессер Ирем всегда был на редкость обходителен — Хегг его знает, почему — но ему доводилось видеть, как сэр Ирем разговаривает с теми, кто не удостоился такого исключительного отношения, и не особо удивлялся, что у каларийца множество врагов.

— Ну, знаешь, это не одно и то же, — сказал Ниру несколько секунд спустя. — Даже если сэр Ирем сказал тебе что-нибудь обидное, это еще не повод превращать его в мишень для ваших шуточек. Он взрослый человек, и он…

— Он не сказал, — перебил его Крикс, остановившись посреди улицы — так что Ниру волей-неволей пришлось остановиться вместе с ним. — Он сделал. Знаете Саккрониса?

Браэн кивнул. В отличие от лорда Ирема, он не водил знакомства с главным архивариусом, но частенько видел его в дни, когда бывал в Книгохранилище.

— Он всегда разрешал мне брать любые книги и даже читать их в его кабинете. А потом в Книгохранилище пришел лорд Ирем и внезапно захотел узнать, что я читаю. Увидел трактат о магии и заявил Саккронису, что запрещает давать мне такие книги. А потом сказал, что я должен уйти. Ирему даже не приходит в голову, что нельзя просто взять и выставить из чужой комнаты чужого гостя. Или решать, какие книги я могу читать. Сэр Ирем убежден, что стоит ему захотеть — и люди всегда будут делать то, что он прикажет. И мне страшно надоело то, что чаще всего люди так и делают. Даже Саккронис. Он вполне мог деликатно намекнуть, что Ирему не следует распоряжаться у него в Книгохранилище, как будто это Адельстан. Но мессер Ирем… вы же его знаете. Он просто сообщил Саккронису свое решение, и тот так растерялся, что не стал ни возражать, ни требовать каких-то объяснений. Тогда я подумал — ладно!.. Мессер Ирем может думать, что и Книгохранилище, и вся Адель принадлежит ему, но на самом-то деле у него нет никакого права запрещать мне находиться там или читать те книги, которые мне захочется. Так что я просто пошел в зал, где стоят книги по элвиенизму, взял копию той самой книги, которую читал в комнате у Саккрониса, и продолжил читать с того самого места, на котором Ирем мне помешал.

— Ну!.. — ахнул Браэн. В глубине души он начал понимать, почему коадъютор, несмотря на нескрываемое раздражение, с которым он говорил о Криксе, сделал парня своим оруженосцем. Сэр Ирем всегда питал слабость к людям, обладающим такой же сильной волей, как он сам.

— В общем, пять минут спустя Ирем увидел меня в этом зале и вышвырнул на улицу силком — на глазах у всех посетителей библиотеки, — мрачно сказал Крикс. — А заодно наговорил мне разных гадостей. Тогда я и решил, что нужно ему как-то отомстить. А после этого придумал эту шутку с пугалом.

— Ясно… — протянул Браэн. Это было ложью — в действительности ему было совершенно ничего не ясно. Например, он в жизни не сумел бы объяснить, зачем Ирему вообще понадобилось запрещать Саккронису давать мальчишке те или иные книги. Но после недавней вспышки каларийца Ниру допускал, что коадъютор просто-напросто сорвался. Вернувшись к себе после их последнего разговора с Иремом, Браэн решил переодеться в чистую рубашку — и заметил выше локтя несколько багрово-синих пятен на том месте, где рыцарь схватил его за локоть. Это лишний раз доказывало, что во время разговора о своем оруженосце Ирем контролировал себя намного хуже, чем обычно. Да он этого и не скрывал. «Этот парень меня с ума сведет», обронил он тогда, и Браэн был готов поверить в то, что это не фигура речи. Десятник не помнил случая, чтобы лорд Ирем за все годы их знакомства делал подобные заявления о ком-нибудь еще.

— Твое счастье, что сэр Ирем так и не узнал, что эту шутку с чучелом устроил ты, — со вздохом сказал Браэн.

— Вообще-то, он узнал… — возразил Крикс, изумив Ниру еще больше. — Я даже не представляю, как. Однажды он обмолвился об этом — совершенно между делом. Уже через пару месяцев после того, как взял меня в оруженосцы. Я сначала страшно удивился, что он на меня не наорал, а потом подумал — он, наверное, узнал об этом в то же время, что о моей службе Аденору и о том, что я убил пирата с «Бурой чайки». Так что ему было уже попросту не до того, чтобы думать об этом пугале.

Про пирата с «Бурой чайки» Браэн слышал в первый раз. Десятник посочувствовал мессеру Ирему. Если уж у него голова идет кругом от простого разговора с Криксом, вспоминающего те события, то Ирему наверняка пришлось гораздо тяжелее… Пугало, пираты, Аденор — Хегг знает что!..

— Ты бы хоть извинился, — вздохнул Браэн, вспомнив, как лорд Ирем помрачнел и даже спал с лица в дни после злополучного турнира. Надо полагать, все самообладание мессера Ирема в то время целиком и полностью уходило на то, чтобы не придушить кого-то из придворных шутников. А тут еще и этот Крикс…

— Охотно — как только лорд Ирем извинится за свое поведение в библиотеке, — тут же заявил мальчишка.

Браэн нервно хмыкнул, явственно представив, как Крикс озвучивает эту мысль мессеру Ирему.

А ведь с него сталось бы. Вот уж, действительно, нашла коса на камень…

Вплоть до этой минуты Браэн полагал, что коадъютору не помешало бы вести себя погибче и поговорить с южанином начистоту вместо того, чтобы предоставлять кому-то вроде Ниру заниматься этим за него. Но теперь он подумал, что сэр Ирем был не так уж и не прав. Не исключено, что при попытке побеседовать начистоту они вообще поубивали бы друг друга.

— Ладно, извини, — заметил Ниру примирительно. — Не стоило мне в это лезть. Я думаю, вы с сэром Иремом как-нибудь сами разберетесь…

Оставшуюся часть пути они прошли почти без разговоров. Крикс, похоже, просто клевал носом на ходу, а Браэн размышлял о том, что подумают дозорные в казарме, когда он явится в такой поздний час в сопровождении какого-то мальчишки. Как десятник, Браэн вправе был приходить и уходить, когда считает нужным, и мог не отчитываться о своих отлучках ни перед кем, кроме старика Валька, бывшего их капитаном. Относительно того, можно ли среди ночи приводить в казарму посторонних, никаких правил не существовало — видимо, никому попросту не приходило в голову, что это в принципе возможно… Браэн наскоро сочинил историю о подмастерье, которого отослали с поручением на другой конец города, и который, вернувшись, обнаружил мастерскую своего хозяина уже закрытой и не сумел добудиться ни хозяев дома, ни кого-то из соседей. Браэн собирался объяснить, что нашел парня, прикорнувшем на крыльце и, пожалев его, забрал с собой, чтобы тот провел ночь если и не в комфорте то, во всяком случае, в тепле. История была так себе, с кучей несообразностей и белых пятен, но Браэн понимал, что ничего умнее ему в такой ситуации все равно не придумать. Он предупредил южанина, чтобы тот поменьше открывал рот и не привлекал лишнего внимания. Зная оруженосца коадъютора, Браэн не особенно надеялся на то, что парень справится с заданием «не привлекать ненужного внимания», но ему повезло — устав от своих ночных приключений и ходьбы по городу, Крикс заснул почти сражу же после того, как оказался в тепле. Более того, благодаря своему небольшому росту парень ухитрился улечься на одной из коротеньких лавок в караулке, завернувшись в куртку Браэна и подтянув колени к животу, и, судя по всему, не просто задремал, а заснул крепко, словно на кровати. Удостоверившись, что, несмотря на разговоры и на постоянное хлопанье входной двери, Крикс совершенно безмятежно спит, Браэн почувствовал большое облегчение. Спящий мальчишка быстро перестал вызывать у кого-то интерес, так что дежурившие в караулке часовые скоро просто-напросто забыли о его существовании. Оставить Крикса без присмотра Браэн все же не решился, и оставшиеся до рассвета три часа просидел в караулке вместе с часовыми, сдерживая раздирающую рот зевоту и мысленно обещая самому себе по-королевски выспаться после дозора. К счастью, дежурить по ночам у Адельстана ему больше не придется… да и «заговор», который он рассчитывал раскрыть, в конечном счете оказался просто глупой детской выходкой. Буквально. Старшим ученикам в Лаконе по шестнадцать-восемнадцать лет, но, видимо, соображали они не намного лучше двенадцатилетнего оруженосца коадъютора.

Ну ладно, завтра он изложит все, что смог узнать, мессеру Ирему, а тот пусть посетит Лакон и перекинется парой слов с мастерами. Наставникам стоит проследить за тем, чтобы в будущем ни один лаконец ни под каким видам не покидал Академию в ночное время. Коадъютор, несомненно, сможет донести до мастеров простую мысль, что это их ответственность. А дальше пусть те поступают, как хотят — привязывают нарушителей спокойствия к кроватям, запирают спальни или сами караулят их всю ночь. И вообще подтянут дисциплину, потому что та изрядно разболталась.

Пока Браэн размышлял об этом, его взгляд упал на спящего южанина, и он поморщился. Да уж, оруженосцу коадъютора в ближайшие дни придется нелегко. Его лаконские дружки наверняка решат, что он их выдал, и вместо того, чтобы винить во всем случившемся себя и собственную дурость, предпочтут свалить ответственность за все последствия на Крикса — просто потому, что, будучи оруженосцем коадъютора, тот представлял собой удобную мишень. Десятник знал, как работают слухи, и как смутно большинство людей на самом деле представляет вещи, которые все внезапно начинают бурно обсуждать между собой. Кончится тем, что большинство лаконцев даже не поймет, что именно произошло, но каждый ученик, ругающий ужесточение режима в Академии, будет уверенно кивать на Крикса — мол, если бы он, ничего этого бы не было!..

Чем больше Браэн размышлял об этом, тем меньше ему нравился такой расклад.

Когда снаружи рассвело, Ниру потряс мальчишку за плечо, и вывел отчаянно трущего глаза и не перестававшего зевать южанина за ворота казармы.

— Помнишь, как идти отсюда до Имперской площади? — осведомился он на всякий случай.

— Разберусь, — заверил Крикс. Услышав этот самоуверенный ответ, Браэн решил, что парень уже окончательно проснулся.

— Предупреди своих друзей, чтобы сворачивали балаган, — сказал он веско. — Если в городе появится еще одно стихотворение — то я объясню коадъютору, где ему следует искать виновников, и твоему приятелю-поэту придется сочинять балладу под названием «Болваны из Лакона слишком далеко заходят в своих шутках с лордом Иремом и горько сожалеют о своем поступке».

— Слишком длинный заголовок, — не сдержался парень.

Браэн хмыкнул. Он еще и шутит!..

— По моим подсчетам, запоздалых сетований главных героев хватит строф на двадцать, так что в целом — в самый раз.

— Значит, прямо сейчас вы ничего не скажете мессеру Ирему? — помедлив, спросил Крикс.

— А надо?.. — сухо спросил Браэн. — Я надеюсь, что никаких надписей на стенах больше не появится. Так что эту историю можно считать законченной.

Крикс рассудил, что лучше всего будет возвращаться через Малую турнирную площадку. Основное правило, усвоенное им на службе лорду Аденору, гласило, что нужно всякий раз иметь какое-нибудь объяснение своих поступков на случай возможной неудачи, и Крикс полагал, что безопаснее всего сделать вид, как будто бы он возвратился не из города, а из Лакона.

Это оказалось исключительно разумным шагом. Не успел Крикс пересечь турнирную площадку, как увидел за деревьями яркое синее пятно — орденский плащ — и, прикусив губу, замер на месте, понимая, что орденский рыцарь тоже должен был его заметить — место было чересчур открытым.

Через несколько секунд, когда гвардеец подошел поближе, Крикс узнал Эрлано — бывшего оруженосца сэра Ирема, который получил гвардейский плащ примерно в то же время, когда Ирем взял «дан-Энрикса» в оруженосцы. Это, в целом, было лучше, чем наткнуться на какого-то другого рыцаря из Ордена, так как Эрлано всегда относился к нему хорошо, но застигнутый врасплох Крикс все равно чувствовал себя ужасно глупо. И ему ничуть не стало легче, когда молодой гвардеец, еще даже не успев приблизиться, сердито бросил :

— Ты самоубийца, Рикс! Сэр Ирем тебе голову открутит, и хорошо сделает…

— Сэр Ирем? — переспросил Крикс.

— Как тебе в голову пришло слинять куда-то среди ночи?.. — гневно продолжал Эрлано. — Ирем отправил меня в Лакон, узнать, не появлялся ли ты там. На твоем месте, я бы хорошо подумал, как ты будешь объяснять свои поступки. Если это вообще возможно как-то объяснить.

Крикс начал понимать, что его положение было гораздо хуже, чем он думал. Судя по всему, его отсутствие все же заметили, хоть и совсем недавно. Коадъютор, видимо, послал Эрлано в Академию, прежде чем начинать поиски Крикса в городе и привлекать к этому делу городскую стражу.

— Я рассчитывал вернуться раньше, чем кто-нибудь начнет беспокоиться, — объяснил Крикс, надеясь успокоить Лано, ссориться с которым он, в общем-то, совершенно не хотел, но вместо того, чтобы принять его слова за извинение, которым оно, в сущности, и было, молодой гвардеец разозлился еще больше.

— «Рассчитывал» он!.. Нет, у тебя определенно с головой беда, — бросил он раздраженно, и, схватив «дан-Энрикса» за локоть, потащил его вперед, как будто полагал, что, если Крикса не держать, он сразу удерет.

— Если ты не заметил, то я как раз шел назад. Если тебе так сильно хочется притащить меня к Ирему за руку и сделать вид, что это твоя личная заслуга — на здоровье! Но мы оба знаем, что я бы и так через десять минут вернулся в Адельстан, — сердито сказал Крикс. После этих слов Эрлано, правда, отпустил его, но всю обратную дорогу не сказал «дан-Энриксу» ни слова, явно вознамерившись продемонстрировать ему, как сильно он на него зол.

Но все это, конечно, было пустяками по сравнению с тяжелым взглядом, которым «дан-Энрикса» встретил сэр Ирем. Коадъютор сидел в своем аулариуме, далеко отодвинув кресло от стола, и вид у него был неласковым.

— Где ты был? — коротко спросил Ирем, разминая пальцами левой руки запястье правой, как будто он долго фехтовал — хотя Крикс был уверен, что к мечу Ирем даже не прикасался. Наверное, просто хотел занять чем-нибудь руки, чтобы сразу же, с порога, не заехать своему оруженосцу по лицу.

— В Лаконе, — ни минуты не задумавшись, соврал «дан-Энрикс». К счастью, Ирем с самого начала допускал подобную возможность, иначе он не отправил бы Эрлано искать его в Академии.

На Юлиана с Марком можно положиться. Если Ирем пожелает выяснить, где он провел сегодняшнюю ночь, друзья его прикроют — в этом Крикс не сомневался. Правда, было неизвестно, что они о нем подумают... но ничего, потом он все им объяснит. Во всяком случае, это было гораздо лучше, чем подвести сразу всех — и Арклесса с его товарищами, и Браэна Ниру.

— Так. И как же ты смог выйти в город?

— Через кухни, — сказал Крикс, вспомнив слова Браэна Ниру. Тот сказал, что караулил его возле заднего двора, поскольку через кухонную дверь он мог бы — ну, во всяком случае, теоретически, — покинуть Адельстан.

— Да ты просто уникум, — с хищной усмешкой сказал мессер Ирем. — Выйти через полную прислуги кухню так, чтобы никто — ну то есть вообще никто — тебя при этом не увидел — это впечатляет!.. Видимо, на службе лорду Аденору ты научился куда бОльшему, чем мне казалось.

— Мессер Ирем, ну при чем здесь Аденор?.. — почти с отчаянием спросил дан-Энрикс. Браэн вот тоже сразу же решил, что его бывший сюзерен имеет отношение к этой истории. Лорд Аденор, конечно, мало подходил на роль невинной жертвы чужой подозрительности, но уж в нынешней истории он был никаким боком не повинен!

— Я о нем даже не слышал ничего с тех пор, как он сбежал из города, — с жаром сказал он Ирему. — Хотите, я вам чем угодно в этом поклянусь!

Должно быть, его голос звучал достаточно убедительно — во всяком случае, лицо мессера Ирема слегка расслабилось.

— Ладно, пусть так. А зачем тебя понесло в Лакон?

— Мне, правда, очень жаль, мессер… Я не хотел никого волновать, — сказал дан-Энрикс, радуясь, что коадъютор злится меньше, чем в начале разговора, и надеясь, что его сеньор поймет эту идею лучше, чем Эрлано. Тем более, что это, для разнообразия, было истинной правдой — заставлять кого-нибудь за себя волноваться он и в самом деле не хотел. — Наставник Хлорд сказал, что я не должен видеться с Марком и Юлианом всю неделю, но это же ведь несправедливо...

— А ты, значит, так соскучился в первый же день, что решил выбраться из Адельстана ночью и тайком пробраться в Академию?.. — теперь сэр Ирем уже явно насмехался над оруженосцем, но при этом не было понятно, верит он ему или же нет.

— Я не соскучился. Просто хотел с ними поговорить, — довольно непоследовательно ответил Крикс.

— Мальчишки… — потерев глаза ладонью, сказал Ирем. — Если бы ты только знал, как вы мне надоели…

Крикс незаметно перевел дыхание — похоже, рыцарь ему все-таки поверил. Видимо, он полагал, что Крикс действительно вполне способен был улизнуть к побратимам среди ночи.

Но при следующих же словах мессера Ирема все его облегчение рассеялось.

— Ты под арестом до конца недели, — сообщил его сеньор.

Крикс в ужасе вскинул глаза на коадьютора.

— Но, мессер Ирем!.. — начал он, не очень понимая, как объяснить Ирему, что это совершенно невозможно, не признавшись в том, что ему следует немедленно остановить Кэлринна Отта и его друзей.

— "Но" что? — повторил коаъютор, сдвинув брови. — Ты ждал чего-нибудь другого? Я должен сказать — "ах, вот как, ты ходил к своим друзьям, тогда пожалуйста, продолжай в том же духе"? Или ты ждёшь аплодисментов своей ловкости?

— Нет, — сказал Крикс, опустив голову.

— Вот именно.

Крикс ожидал, что после слов мессера Ирема его засадят в карцер — маленькую комнату, вся обстановка которой состояла из узкого топчана и умывальника — но вместо этого Эрлано отвёл Крикса в его спальню и запер на ключ. В другое время Крикс бы мог даже обрадоваться этому — здесь у него, по крайней мере, были его вещи — перья и бумага, а ещё "Повесть о Бальдриане", которую подарил ему лорд Аденор. И, хотя Крикс знал эту книгу почти наизусть, она все же способна была скрасить его заточение. Но сейчас ему было не до того, чтобы порадоваться таким мелким послаблениям. Он изводился мыслями о том, что из-за этого дурацкого ареста не сможет передать Дарлу и его сообщникам то, что сказал Браэн этим утром.

Арклесс, правда, сам не идиот, и, даже если он ещё не знал о том, что их преследователь смог поймать "дан-Энрикса", после случившегося этой ночью он, скорее всего, затаится и предупредит своих товарищей, что нужно быть как можно осторожнее. Наверняка никто из тех, кто помогал Арклессу с Кэлринном в их шутках, в ближайшие дни носа не высунет за стены Академии. Но все же, Крикс отдал бы что угодно за возможность их предостеречь.

Неделя показалась ему совершенно бесконечной. Со скуки он переделал все свои лаконские задания, но это заняло у него только малую часть времени. Крикс раньше никогда не представлял, что в днях в принципе может быть столько ничем не занятых часов, когда тебе не остается совершенно ничего, кроме как спать или валяться на кровати и пересчитывать трещины на потолке, пытаясь обнаружить в этих линиях какие-то узоры и фигуры. Вид из окна был не намного интереснее, чем побелка на потолке, поскольку из него можно было увидеть только заднюю стену Книгохранилища. Тренироваться в тесной комнате с мечом было мучительно — даже пытаясь быть как можно экономнее в движениях, Крикс постоянно задевал то свой письменный стол, то потолок. Крикс попытался развлечь себя с помощью фантазии — как дома, в Чернолесье, когда он рассказывал сказки Близнецам, или как в Академии, когда он временами принимался сочинять какие-то истории на основании понравившихся ему книг — но очень быстро обнаружил, что придумать что-нибудь просто от скуки совершенно невозможно. Для такого дела нужно было хоть немного подлинного вдохновения. Может быть, он бы и сумел придумать что-нибудь занятное, если бы ему не мешала постоянная тревога из-за Арклесса и вызванное скукой раздражение. Оказалось, от вынужденного бездействия можно устать сильнее, чем от самой изнурительной работы. На четвертый день своего заключения он дошел до того, что был готов плюнуть на гордость и умолять коадъютора о снисхождении, если бы, зная Ирема, не понимал, что это совершенно бесполезно.

На пятый день случилось чудо. Утром, когда орденский стюарт, как обычно, принес арестанту завтрак, рядом с ним стоял Эрлано.

— Приведи себя в порядок, — сказал он. — Сегодня после обеда Император хочет посетить Лакон. Ты будешь сопровождать лорда Ирема.

— Но я же под арестом! — изумился Крикс, не смея до конца поверить собственному счастью.

— Приказ лорда Ирема, — пожав плечами, сообщил Эрлано. — Считай, что тебе повезло. И кстати, монсеньор велел мне проследить, чтобы ты выглядел прилично. У тебя есть что-то лучше этих мятых тряпок?.. — гвардеец внимательно окинул его взглядом, словно только что заметил, как он выглядит. — Ты что, спал, не раздеваясь?

Крикс пожал плечами, чувствуя разом досаду и неловкость. Откровенно говоря, последние два дня он не менял одежду и даже не умывался. Это представлялось совершенно бесполезным, принимая во внимания, что он с утра до ночи сидит в своей комнате и что его не видит никто, кроме слуги, который приносил ему еду.

— Может, и хорошо, что мессер Ирем решил взять тебя с собой, — сказал Эрлано неожиданно. — А то ты что-то совершенно скис.

— Можно подумать, что ты выглядел бы лучше, если бы просидел тут неделю, — буркнул Крикс, задетый этим замечанием.

Эрлано ухмыльнулся.

-Ну, во-первых, не неделю, а всего четыре дня, — возразил он. — Во-вторых, я все-таки не исчезал из Адельстана по ночам. А в-третьих, я не издеваюсь а, наоборот, пытаюсь посочувствовать. Хотя, если по правде, ты сам во всем виноват. Я ведь предупреждал, что у тебя будут большие неприятности.

На это возражать было бессмысленно.

Боясь, что, если он не будет выглядеть прилично, коадъютор не возьмет его с собой, Крикс причесался тщательнее, чем когда-либо в своей жизни, выбрал самую новую рубашку и по меньшей мере полчаса отчищал щеткой бархатную безрукавку со шнуровкой возле ворота. Когда, переодевшись, Крикс спустился в холл, Ирем скользнул по нему взглядом и выразил одобрение кивком.

— Сойдет…

Когда они вышли из Адельстана, его сюзерен направился не к Академии, а ко дворцу, из чего Крикс сделал вывод, что его сеньор намерен присоединиться к Валлариксу за обедом, а после этого сопровождать его в Лакон. Сердце у Крикса радостно забилось. Неизвестно, сколько времени Валларикс собирается пробыть в Лаконе, но все же, по самому скромному подсчету, Крикса ожидало несколько часов свободы. После того, как он провел несколько дней в запертой комнате, даже прогулка до дворца воспринималась, словно увлекательное путешествие. Крикс ощутил нечто вроде прилива благодарности к мессеру Ирему, которой тот, по правде говоря, совсем не заслужил — Крикс ведь и оказался под арестом только потому, что хотел защитить достоинство своего сюзерена от Кэлрина с Арклессом! Хотя Ирем, конечно, этого не знал, так что вряд ли можно винить его за то, что рыцарь разозлился на его отлучку.

— Смотри под ноги и прекрати на меня таращиться, — сказал сэр Ирем, когда Крикс, задумавшись, споткнулся на булыжной мостовой. — Вряд ли ты за пару дней успел забыть, как я выгляжу.

— Просто не понимаю, почему вы передумали, — честно признался Крикс.

Рыцарь едва заметно усмехнулся.

— Я не передумал, Рикc. Как только мы вернемся из Лакона, ты вернешься под арест.

— Об этом я, как ни странно, догадался, — нагло сказал Крикс, решив, что хуже быть уже не может. — Я просто не понимаю, почему вы решили взять меня с собой.

Ирем пожал плечами.

— Император знает, что ты учишься в Лаконе, и привык к тому, что ты сопровождаешь меня при дворе. Если он тебя не увидит, это будет странно.

Крикс озадаченно посмотрел на своего сюзерена. Он не очень понимал, с какой стати Валлариксу вообще обращать внимание на мелочи вроде присутствия или отсутствия чьих-то оруженосцев. Конечно, Ирем требовал, чтобы «дан-Энрикс», как и полагается оруженосцу, сопровождал сюзерена при дворе, и в принципе Валларикс, в самом деле, часто видел его рядом с коадъютором, но Крикс все равно сильно сомневался, что император помнит о его существовании — по крайней мере, в те минуты, когда Крикс не находился прямо у него перед глазами.

За обедом, подливая сэру Ирему вино и краем уха слушая, как Валларикс беседует с его сеньором и старым Лан-Даренном — всего за императорским столом, помимо лорда Ирема, обедало человек пять, все до единого — лорды, принадлежавшие к «имперской» партии — Крикс размышлял, удастся ли ему во время посещения Лакона улучить минутку, чтобы переброситься словами с Дарлом или Кэлрином. Приходилось признать, что, если только Отт и Арклесс по какой-либо причине не окажутся с ним рядом, это ему не удастся. Крикс отлично понимал, что самовольно покидать Валларикса и его спутников, чтобы разыскать Дарла самому, было бы самоубийством.

Потом, правда, разговор, идущий за столом, помимо воли заинтриговал дан-Энрикса, заставив его позабыть о собственных заботах.

— Двести пятьдесят лет?.. — громче, чем следовало, спросил лорд Лан-Дарен. Впрочем, старый рыцарь был немного глуховат.

— По подсчетам Саккрониса. Он, правда, говорит, что эта дата относится ко временам, по поводу которых нельзя быть вполне уверенным, случилось что-то годом раньше или годом позже. Но все-таки, по всему выходит, что Лакон основан двести пятьдесят лет назад, — ответил император, улыбаясь.

— Кто бы мог подумать… — задумчиво сказал старый лорд. — Когда я сам учился в Академии, то мне казалось, что Лакон существовал всегда. Или, по крайней мере, так давно, что никто уже и сказать не может, когда он возник.

Крикс вынужден бы согласиться с ним. На него самого Лакон производил точно такое же впечатление — хотя, если подумать, это ощущение было абсурдным, потому что в настоящей древности — той древности, неуловимый аромат которой хранил каждый камень в Академии — в Адели даже не было людей, а жили только Альды, построившие будущую имперскую столицу. В те времена дворец, который потом стал Лаконом, служил для чего угодно, но уж точно не для обучения юных аристократов.

Саккронис, воспринимавший древнюю поэзию буквально, полагал, что у любых предметов, созданных руками Альдов, будь то музыкальный инструмент, скульптура или целый город, есть душа. Любой предмет, созданный Альдами, хоть он и не является живым в том смысле, в каком это слово применяется к зверям и людям, помнит все увиденное и живет своей особой, недоступной человеческому глазу жизнью. Надо думать, башни, помнившие Альдов, с молчаливым удивлением смотрели на нынешних обитателей Лакона. Какие-то маленькие человечки, которые с утра до вечера шумят и суетятся, шелестят страницами в скрипториях, машут мечами во дворе, носятся взад-вперед по лестницам, пока древние камни терпеливо охраняют глупых человечков, ожидая праздничного дня, когда в город вернутся его настоящие хозяева…

Крикс спохватился, что бокал его сеньора опустел, и наклонил кувшин вина так резко, что несколько капель пролилось на скатерть. К счастью, никто из участников обеда этого не заметил.

— Я никогда не учился в Академии, — заметил Валларикс. — Ко времени моего рождения эта традиция уже отошла в прошлое… а жаль.

— Что за традиция, мой лорд? — поинтересовался сидевший на другой стороне стола аристократ.

Валларикс улыбнулся.

— Когда император Кметрикс создал Академию, то она поначалу совершенно не была похожа на Лакон, который знаем мы, — мягко заметил он. — Это была группа ученых, музыкантов и поэтов, которые занимались тем, что изучали разные оставшиеся от эпохи Альдов древности, кодифицировали первые законы, занимались переводами — ну, словом, большей частью занимались тем, чем сейчас занимаются Саккронис и его помощники в Книгохранилище. Император тоже входил в этот кружок и принимал участие в его занятиях. Потом, когда у него появился сын, Кметрикс, конечно, захотел, чтобы его образованием занимались самые ученые и образованные люди в государстве — то есть, собственно, его товарищи по «Академии». Он поручил им воспитание наследника, а вместе с ним — нескольких сыновей своих вассалов, которые по возрасту более-менее подходили для того, чтобы учиться вместе с принцем… Одним словом, после этого это вошло в традицию, и сыновья дан-Энриксов еще довольно долго обучались в Академии, пока в какую-то минуту от этой традиции не отказались. Мой отец, как и я сам, воспитывался при дворе.

— В детстве вы, государь, все время повторяли, что хотели бы учиться в Академии, — припомнил годившийся Валлариксу в дедушки Лан-Дарен. — Но, должен признаться, даже я не знал, что это древняя традиция…

— О, я и сам тогда не знал, — тут же ответил Валларикс, верный своей привычке делать все, чтобы никто из его собеседников не чувствовал себя неловко. Императора не зря считали идеалом куртуазности. — Просто испытывал какой-то непонятный интерес к Лакону и ко всем, кто там учился. Может быть, я просто им завидовал.

— И как же Лакон угораздило в итоге превратиться из святилища науки в то, что есть сейчас?.. — насмешливо спросил сэр Ирем.

Некоторые гости Валларикса охотно рассмеялись, но Крикс готов был побиться об заклад, что не только ему, но и сидевшим за столом мужчинам, и, пожалуй, даже Ирему на самом деле было интересно.

— О, очень просто, — с готовностью отозвался Валларикс. — Кметриксу приходилось воевать со многими соседними вождями, потому что, как вы понимаете, Адель была слишком заманчивой добычей, чтобы другие местные короли не пожелали ее захватить. Некоторые из этих королей были побеждены и принесли вассальную присягу. С другими Кметрикс заключил мир и обменялся знатными заложниками, так что многие короли и герцоги тогда отправили в Адель кого-то из своих детей. С сыном каждого короля обычно приезжало несколько детей его военачальников, которые тоже должны были стать заложниками. Кметрикс всех их отправлял в Лакон, чтобы они учились с его собственными сыновьями. Кроме ученых из Академии, Кметрикс приставил к ним самых умелых воинов для обучения различным воинским искусствам. Естественно, все это требовало много места, так что император выделил под Академию Лаконский парк вместе со всеми зданиями. И все это случилось, как я уже и сказал, примерно двести пятьдесят лет назад… Я бы не отказался посмотреть на то, как Лакон выглядел в эпоху Кметрикса — но, к сожалению, единственное, что мы можем сделать — это посмотреть на то, как он выглядит в наши дни.

Крикс проходил через лаконские ворота сотни раз, но никогда еще не чувствовал себя так неуютно, как сегодня. Самовольно появиться здесь после приказа Хлорда — даже в обществе мессера Ирема и императора — было неловко, и Крикс на минуту даже пожалел, что не остался под арестом в Адельстане. Дискомфортное ощущение достигло апогея, когда оказалось, что сопровождать Валларикса и его спутников по Академии поручено мастеру Хлорду.

— Не ожидал увидеть вашего оруженосца, — сказал мастер Хлорд, воспользовавшись тем, что Валларикс сошел с тропинки, чтобы рассмотреть статую задумчивого юноши с раскрытой книгой на коленях, а Лан-Дарен развлекал собравшихся рассказом о том, как во время учебы они вскладчину купили у книготорговца «Наставление в любви» и, выбрав разворот с самыми любопытными гравюрами, приклеили страницы из трактата поверх мраморного фолианта. — Думаю, вам известно, что я отстранил Крикса от занятий и запретил ему бывать в Лаконе до конца недели?..

Судя по интонации мастера Хлорда, несмотря на свою вежливую оговорку, он всё-таки не был до конца уверен в том, что Крикс сообщил коадъютору об этом важном обстоятельстве. "Дан-Энриксу" даже стало слегка обидно. Да, конечно, он действительно обдумывал возможность ничего не говорить мессеру Ирему о своем отстранении, но ведь, в конце концов, все ему рассказал, так что мастер напрасно сомневался в его честности. И уж, во всяком случае, он не был таким дураком, чтобы, как ни в чем ни бывало, заявиться вместе с коадъютором в Лакон и думать, что его обман при этом не раскроется.

— Да, мастер Хлорд, я знаю. Крикс бы обязательно уважил ваш запрет, если бы я не велел ему идти со мной, — сказал сэр Ирем, насмешливо покосившись на "дан-Энрикса". — Я, честно говоря, и сам бы вряд ли оказался здесь, если бы не обязанность сопровождать Валларикса. Желание императора!..

Ирем пожал плечами, словно говоря, что желание короля — это такая вещь, которую каждый обязан исполнять и вопреки распоряжениям лаконских мастеров, и даже вопреки собственной воле.

Крикс сумрачно покосился на своего сюзерена. Он прекрасно понимал, что Ирем, как обычно, насмехался над ними обоими — и над мастером Хлордом, и над ним самим. Ещё и императора приплел!.. Но Хлорд, гораздо меньше знавший коадъютора, в ответ на эту ахинею просто понимающе кивнул.

Несмотря на присутствие знатных гостей, Лакон продолжал жить своей обычной жизнью — младшие ученики тренировались на площадке под присмотром ментора, старшие успели вернуться на занятия после обеденного перерыва. Валларикс, по-видимому, не желал, чтобы ему устраивали торжественную встречу. На площадке, где тренировались младшие лаконцы, он предпочел встать поодаль, оставшись в тени растущих по краям двора деревьев, но при этом с явным интересом выслушивал объяснения мастера Хлорда. Да и вообще Валларикс смотрел на лаконские постройки и на узловатые деревья в старом парке так, как люди смотрят на несбывшуюся прошлую любовь. Крикс втайне посочувствовал ему. Если бы он был кем-нибудь вроде Лан-Дарена — ну, то есть человеком, который имеет право запросто беседовать с Валлариксом, он бы сказал ему, что в том, чтобы учиться во дворце, а не в Лаконской Академии, определенно были свои плюсы. Подумаешь, большое удовольствие — все время получать взыскания, выслушивать нотации и оттирать котлы!.. Конечно, сам «дан-Энрикс» ни на что не променял бы Академию и свою дружбу с Маркием и Юлианом, как и тесное общение со старшими учениками вроде Арклесса и Отта. И мастера Хлорда Крикс тоже любил и считал лучшим из наставников в Лаконе. Но об этом он не стал бы говорить, поскольку Валларикс нуждался в утешении, а уж никак не в том, чтобы кто-нибудь растравлял его старую рану.

Обойдя парк и осмотрев попавшуюся на пути жилую башню — сердце Крикса екнуло, поскольку это был Рейнсторн — его Рейнсторн! — Валларикс вместе со своими спутниками вошел в здание Лаконской Академии. Окна и двери многих залов были распахнуты настежь, чтобы в послеполуденной жаре и духоте ученики не стали клевать носом после сытного обеда, так что в холе и на крытых галереях ощущался приятный прохладный ветерок. Даже «дан-Энрикс», привыкший к виду этих коридоров, сегодня воспринимал их как-то по-другому — они выглядели больше и значительнее, чем обычно, и смотрелись как-то празднично. До проходящих по просторным светлым коридорам спутников Валларикса доносились то звуки лютни, то доказательства какой-то теоремы, то обрывки рассуждений о соотношении законов из Энор Фирема и особенного права, вроде королевского помилования. Чуть дальше по коридору юношеский голос декламировал стихи. Валларикс приостановился, озадаченно нахмурившись.

— Это что, Алэйн Отт?..

— Д-да… кажется… — пробормотал застигнутый врасплох Мартелл, идущий рядом с императором. Было похоже, что в поэзии Алэйна Отта — да и вообще в поэзии — аристократ не разбирается, но не желает выглядеть невежей.

— …Не помню у него подобных строк, — сказал Валларикс, прислушавшись и морща лоб еще сильнее. — Как думаете, мастер, мы не слишком сильно помешаем вашему наставнику, если зайдем?

— Конечно, заходите, государь, — охотно согласился Хлорд.

Крикс с самого начала ощутил смутное беспокойство, но когда они вошли в аудиторию, оно сменилось чувством, близком к панике, поскольку у стола наставника стоял никто иной, как Кэлрин Отт. Конечно, Крикс, в отличие от императора, не мог похвастаться таким хорошим знанием Аэда Энберрийского, чтобы уверенно сказать, что, если он не слышал раньше тех или иных его стихов, то, значит, знаменитый бард их не писал, однако он знал Кэлрина, и был практически уверен в том, что те стихи, которые они услышали из коридора, сочинил он сам. А сочетание мессера Ирема, Кэлрина Отта и его стихов никак не выглядело безопасным.

Увидев императора и его спутников, наставник Хайнрик, который руководил занятием, тут поднялся на ноги, но Валларикс предупреждающе поднял ладонь, показывая, что поклоны и приветствия излишни.

— Извините наше вторжение, наставник, — сказал он с улыбкой. — Мы не хотели вас прерывать, просто услышали из коридора необычные стихи и не сошлись во мнении по поводу их автора.

Наставник Хайнрик выглядел смущенным.

— Я не думаю, что кто-нибудь из вас мог угадать их автора, мой лорд. По правде говоря, мы вообще-то должны были изучать поэму Хэна Мордвуда. Но Кэлрин Отт — наставник указал на стоявшего у его стола лаконца, — позволил себе несколько пренебрежительных ремарок о его таланте. Я сказал ему, что то, что он гордится своим прадедом, еще не повод оскорблять других поэтов или дурно отзываться об их творчестве. Но Кэлрин Отт сказал, что дело тут не в том, что он хочет подчеркнуть значимость своего прадеда критикой Мордвуда, а в том, что Мордвуд был плохим поэтом и писал убогие стихи. Я посчитал такое замечание довольно-таки грубым и спросил, может ли Кэлрин Отт объяснить нам, что, в его понимании, «хорошие стихи». Должен признать, о своем понимании стихосложения Отт рассуждал красноречиво и… довольно пылко. Поскольку мне было известно, что Отт сам пишет стихи, я предложил ему прочесть нам что-нибудь из его стихотворений — а потом попробовать обосновать, что они соответствуют той планке, которую он установил для Хэна Мордвуда и для других поэтов. Но, по правде говоря, до вопроса обоснования мы так и не дошли. Последние десять минут Кэлрин читал нам свои стихи и, думаю, я готов снять свой вопрос. С оценкой Оттом Мордвуда я, правда, не согласен, но его стихи я нахожу великолепными и полагаю, что причина его претензий к Мордвуду — полная противоположность самого характера и стиля их поэзии.

— Это все очень интересно, — сказал император. — Вы не возражаете, если мы тоже послушаем вашего ученика?..

Валларикс перевел взгляд на лаконца.

— Кэлрин, верно?.. Вы ведь не откажетесь почитать нам еще?

— К-конечно, государь, — Отт выглядел растерянным. Обычно он охотно декламировал свои стихи и не стеснялся даже такой сложной и насмешливой аудитории, как буйная толпа старших лаконцев, но мысль о том, чтобы выступить перед императором и его свитой была в состоянии смутить даже его.

— Прочтите то, которое вы читали вторым, — ободряюще предложил ему Хайнрик. — По-моему, оно было самым лучшим.

Крикс мысленно умолял Отта не дурить и, разыграв внезапный кашель или острую желудочную колику, покинуть аулариум. Спутники императора решат, что парень просто испугался декламировать свои стихи перед такой аудиторией, и посмеются, а Валларикс, вероятно, даже посочувствует Кэлрину Отту и будет сожалеть о собственной «неосторожности». А потом все забудут этот эпизод, и никто не пострадает.

Но Отт, конечно, не был бы собой, если бы поступил разумно… Он кивнул, и Крикс с бессильной яростью подумал, что Кэлрин с его любовью ко всеобщему вниманию самодоволен, как павлин. Хотя, возможно, Кэлрин просто был поэтом и считал, что унижать свое искусство отступлением так же постыдно, как унижать бегством свою рыцарскую честь. Как бы там ни было, он принял вызов и принялся декламировать свои стихи, и его голос, который в начале звучал хрипло, становился все более звучным и выразительным с каждой строфой.

Оставалась последняя надежда — что лорд Ирем, не испытывающий особого пристрастия к литературе, не заметит сходства между стилем Кэлрина — и стихами анонимного поэта, чьи произведения последние несколько месяцев цитировал весь город. Крикс, в конце концов, до такой степени не ожидал увидеть Кэлрина в подобной роли, что знакомый стиль бросился ему в глаза уже после того, как он наткнулся на Димара с Брейсом возле Адельстана.

Криксу очень хотелось думать, что и Ирем тоже не заметит ничего особенного — но, зная наблюдательность мессера Ирема, надежды на подобную удачу было мало.

Отт перешел к третьему стихотворению, когда Ирем рассеял все его надежды и сомнения.

— Талантливый поэт, этот ваш Кэлрин Отт, — понизив голос, сказал он, с явной насмешкой глядя на застывшего от ужаса «дан-Энрикса» — и по его глазам Крикс сразу понял, что рыцарь имел в виду.

— О да, — охотно поддержал наставник Хлорд. — Саккронис говорит, у него уникальный дар к стихосложению. Мало кто в таком юном возрасте писал действительно хорошие стихи.

— А сколько ему лет?

— Четырнадцать или пятнадцать. Я точно не помню.

— Н-нда. Юноша и в самом деле одарен не по годам! — заметил Ирем таким тоном, что по спине у «дан-Энрикса» прошел озноб.

Пока Кэлрин читал свои стихи, и после, когда они уже вышли из аудитории и направились дальше, Крикс чувствовал себя так, как будто бы его медленно поджаривали на сковородке. Невозможность даже на минуту отойти от своего сеньора представлялась ему пыткой. Теперь, когда Ирем точно знал, что стихи про него сочинял Кэлрин, и Кэлрину тоже следовало знать, что коадъютор это знает. Крикс был обязан найти способ отлучиться и предупредить его. Ирем, естественно, не станет заниматься этим делом прямо при Валлариксе и остальных придворных, так что у Кэлрина будет немного времени, чтобы решить, что ему делать дальше. Для начала — хотя бы просто подумать, как он станет объяснять мессеру Ирему свои поступки…

Когда прогулка императора по Академии закончилась, и Крикс увидел, что они идут к воротам, он понял, что удобного случая незаметно отлучиться ему уже не представится, и решил действовать напролом.

— Я только заберу из башни свой тарнийский перевод, — выпалил он, надеясь обмануть этим не сэра Ирема, а Хлорда. Но его надежда, что в присутствии мастера Хлорда коадъютор не захочет нарушать приличия и будет вынужден ему подыграть, не оправдалась.

— Тарнийский перевод, как бы не так, — с усмешкой сказал Ирем, схватив нацелившегося сбежать «дан-Энрикса» за локоть. — Даже не надейся! Ты идешь со мной.

Хлорд удивленно посмотрел на рыцаря, но воздержался от каких-то комментариев. Хлорд вообще был очень деликатен.

Лорд Ирем вместе с остальными лордами проводил императора обратно во дворец, и, откровенно говоря, Крикс втайне понадеялся, что император пожелает побеседовать с мессером Иремом еще, так что им не придется сразу возвращаться в Адельстан. Но, к сожалению, Валларикс безо всяких возражений отпустил его сеньора.

Выходя из дворца вместе с мессером Иремом и предвкушая крайне неприятный разговор, Крикс мысленно спросил себя, какого Хегга он вообще должен находиться в таком положении только из-за того, что он пытается быть верным и друзьям, и своему сеньору? Это все было просто исключительно несправедливо. Он не сделал ровным счетом ничего плохого, но при этом снова умудрился оказаться между молотом и наковальней.

— …Отт, это надо же! — фыркнул лорд Ирем, когда они оказались на имперской площади. — Прадед бы им гордился. Старик в его годы писал все ещё писал довольно заурядные баллады. Кажется, действительно удачные стихи он начал сочинять годам примерно к двадцати. Надо признать, что правнук его обскакал.

Крикс подавленно молчал. Он знал, что Ирем говорит не о тех стихах, которые Отт читал им в Лаконе, а о тех, которые были посвящены лично ему.

— И чем же я так сильно насолил твоему другу Отту? — спросил рыцарь. — Он меня даже не знает. Поначалу я подумал было, что он взялся за перо по твоей просьбе — но, по-видимому, эту версию можно отбросить…

— Почему? — Крикс удивленно посмотрел на коадъютора. Ему было приятно, что лорд Ирем не считал его способным на такой поступок, но он положительно не понимал, почему рыцарь убежден в его лояльности. В особенности — после его подозрительной ночной отлучки.

— С того, что вид у тебя удрученный и прибитый, но ты всё ещё не топаешь ногами и не вопишь, что это исключительно твоя вина, и я должен оставить твоих приятелей в покое и разбираться с истинным виновником — то есть с тобой, — с безжалостной иронией заявил рыцарь. — Помнится, когда я упомянул про вашу глупость с чучелом, ты вел себя именно так.

Крикс остановился и яростно посмотрел на коадьютора.

— Да вы...!

— Что «я»? — с жесткой улыбкой спросил Ирем. — Хочешь сообщить, что ты охотно поучаствовал бы в этом деле? Или объявить мне, что я заслуживаю не только эти дурацкие стишки, но и чего-нибудь похуже?.. Не трать силы, Рикс. Если я когда-нибудь спрошу, чем я так сильно досадил тебе, ты сможешь отвести душу и высказать мне все, что собирался, а сейчас я спрашиваю о другом. Чем я так сильно досадил Кэлрину Отту?

Раздраженный Крикс чуть было не сказал — «Мне-то откуда знать? Спросите его самого!». Но потом Крикс вспомнил, как он сам заставил всю Адель несколько месяцев смеяться над историей с ряженным пугалом — и против воли посочувствовал мессеру Ирему. Должно быть, тяжело, находясь в таком положении, держать лицо и делать вид, что все происходящее тебя нисколько не волнует, а чужая неприязнь может тебя только смешить.

Крикс, положим, знал, что Кэлрина вдохновлял Дарл, мечтающий отомстить коадъютору за лорда Аденора, но об этом говорить было никак нельзя. К тому же, Кэлрин-то уж точно ничего не знал об Аденоре. Дарл умел хранить свои секреты, и, подталкивая друга сочинять стихи про Ирема, навряд ли так уж явно демонстрировал свой интерес к этой затее. Для подобного он был слишком умен.

Крикс полагал, что дело было так — свой первый джарм о коадьюторе Отт написал случайно, может быть, невольно вдохновляясь шутками лучшего друга, никогда не упускающего случая поиздеваться над мессером Иремом и Орденом. А Дарл как будто невзначай сказал, что это — лучшее из всех творений Отта, и обидно, что такой блестящий текст будет известен только нескольким ученикам из Академии. Тогда лаконцы принялись дразнить и подзадоривать друг друга мыслями о том, с какой охотой вся Адель ухватится за случай посмеяться над самым известным человеком в городе, а Дарл сказал, что знает способ выйти в город ночью, миновав дозорных у ворот. И, разумеется, после того, как первый джарм Кэлрина Отта стали распевать по всем трактирам, Отт, впервые ощутивший вкус настоящей, хотя и скандальной славы, ошалел, как от люцера, и просто не смог остановиться.

— Я не знаю, для чего он это делал, мессер Ирем, — сказал Крикс почти сочувственно. — Я думаю, что ему просто льстило то, что все в таком... восторге от его стихов. Он же поэт. Он часто сочинял подобные стихи о мастерах в Лаконе, а потом читал их нам. Хотя нельзя сказать, что он плохо относится к кому-то из наставников.

— Хочешь сказать, твой друг не понимает, что его наставник не одобрил бы, если бы Отт не просто сочинял о нем стихи и потихоньку читал их своим друзьям, но и расписывал ночами стены в Академии?..

Крикс прикусил губу. Он положительно не знал, что отвечать. Преуменьшать виновность Отта — значило из лучших побуждений выставлять своего друга дураком. А дураком Отт совершенно точно не был — просто у него были свои, порой непостижимые для окружающих приоритеты. Но и вслух признать, что Отт не мог не понимать, что делает, тоже было нельзя — это звучало, словно обвинение, а обвинять своего друга перед сюзереном Криксу совершенно не хотелось. И особенно теперь, когда Кэлрин и так попал в беду.

— Ладно, — с сухой усмешкой сказал Ирем. — Думаю, я тебя понял.

— Правда?.. — изумился Крикс. Чем больше он пытался подыскать какие-то слова — тем меньше понимал, что именно он хочет объяснить своему собеседнику.

— Ты пытаешься сказать, что твой приятель делал эти глупости отчасти из любви к искусству, отчасти — из свойственного всем поэтам упоения своим талантом, а отчасти — из обычной жажды славы, — хладнокровно перечислил Ирем. — Все это вполне понятно и едва ли требует дальнейших объяснений. Остаётся главное — решить, что с этим делать дальше.

— Мессер Ирем... — начал Крикс.

— Это был не вопрос, — перебил рыцарь. — Будь так добр, помолчи немного. Мне нужно подумать.

Два дня спустя, когда Крикс наконец-то вышел из-под ареста, коадъютор вызвал его к себе в кабинет.

— У меня есть для тебя поручение, — сказал он Криксу. — Оно довольно необычное, но, думаю, ты справишься. Ты должен был делать нечто подобное для лорда Аденора.

Крикс поморщился. Дался же его сюзерену этот Аденор!..

— Что нужно сделать, мессер Ирем? — тяжело вздохнув, поинтересовался он.

Рыцарь протянул ему через стол какой-то небольшой предмет, завернутый в коричневую навощенную бумагу.

— Я хочу, чтобы, когда ты вернешься в Академию, ты выбрал подходящую минуту, чтобы незаметно войти в башню и оставить это на подушке у своего друга, Отта. Я, конечно, никак не смогу проверить, что ты сделал именно то, что я сказал, — пожав плечами, сказал Ирем. — Но, учитывая обстоятельства этого дела, я очень надеюсь, что ты сочтешь возможным сделать то, что я прошу, и не предупреждать об этом Кэлрина.

Крикс понял, что сам Ирем, видимо, еще не занимался «делом Кэлрина» — и ощутил большое облегчение. Неотступное беспокойство из-за ожидавших Отта неприятностей сделало последние два дня ареста еще неприятнее, чем они были сами по себе.

— А что это такое?.. — спросил он с легкой опаской, взвешивая в руках сверток.

Коадъютор усмехнулся углом рта.

— Открой и посмотри. Все равно ты ведь не удержишься…

Крикс развернул бумагу и увидел, что внутри лежал томик Аэдда Энберрийского in quarto. Крикс уже намеревался спросить Ирема, что это значит, но потом заметил, что книга заложена листком бумаги, раскрыл том на нужном месте — и прочел :

Первому лаконскому поэту от первого рыцаря Легелиона

— Я не могу позволить себе воевать с мальчишкой вроде Отта. Человек вроде меня в подобной роли будет выглядеть смешно, — пожал плечами Ирем, встретив его изумленный взгляд. И, помолчав немного, усмехнулся — …Кроме того, было бы обидно ничем не ответить на все комплименты, которыми твой приятель наградил меня в своих стихах.

Крикс аккуратно выполнил распоряжение мессера Ирема — пробрался в Легрин, когда старшие ученики были на занятиях, и оставил данный ему сюзереном сверток на подушке Отта. Вечером, после занятий, Крикс обычно возвращался в Адельстан и ужинал вместе с мессером Иремом, но в этот раз он решил задержаться и поужинать в лаконской трапезной — исключительно ради удовольствия увидеть, какое лицо будет у Отта и его приятелей после того, как Кэлрин обнаружит в своей комнате подарок лорда Ирема. Крикс был уверен в том, что Кэлрин правильно поймет смысл дарственной надписи — и оказался прав. Явившись в трапезную вечером, Отт сидел над своей порцией с сомнамбулическим лицом и почти ничего не ел. Крикс подумал, что на месте Кэлрина он предпочел бы, чтобы его лучше посадили в Адельстан, чем сообщили о его поступках Вардосу. Зная характер Вардоса, после такого жизнь любого из злосчастных шутников превратилась бы в кошмар на много месяцев.

Должно быть, это сознавал не только Крикс. У половины старших из отряда Вардоса внезапно пропал аппетит, и Крикс сообразил, что Кэлрин уже успел поделиться со своими товарищами новостями о своей находке. Дарл, правда, выглядел скорее негодующим, чем ошарашенным или напуганным, и на протяжении всего ужина бросал на «дан-Энрикса» яростные взгляды. Когда прочие лаконцы покончили с ужином и стали расходиться, Крикс воспользовался суетой и толчеей, чтобы подойти к столу старших, где на него сразу же накинулся Димар.

— Это же ты подбросил книгу Отту?! — спросил он.

— Во-первых, не «подбросил», а просто «принес», — ответил Крикс. — А во-вторых — не понимаю, чем вы недовольны. Разве вы бы предпочли, чтобы сэр Ирем обратился к Вардосу вместо того, чтобы отправить Отту свой подарок?..

Арклесс не нашелся, что сказать.

— Это ведь не ты ему все рассказал?.. — спросил у Крикса Кэлрин Отт.

— Конечно, нет. Он понял, когда ты читал свои стихи Валлариксу. Ты, если честно, сам хорош. Сэр Ирем, может быть, и не интересуется стихами так, как император, но ведь он же не дурак!

Кэлрин поморщился.

— Определенно, нет…

Дарл выглядел уже гораздо менее сердитым, чем в начале разговора, но все равно не сдавался.

— Я не понимаю, для чего тебе понадобилось передавать Отту это книгу. Ты ведь мог бы просто прийти к нам и все нам рассказать еще два дня назад!

Два дня назад он все еще был под арестом — тоже, вообще-то говоря, по их вине! — но говорить об этом Дарлу Крикс не собирался. Вместо этого Крикс скрестил руки на груди, невольно подражая жесту своего сеньора.

— Изначально я планировал именно так и сделать. Но потом подумал, что после всех ваших дурацких шуток мессер Ирем тоже имел право пошутить. И, если честно, я считаю, что вам следует сказать «спасибо», что он поступил именно так. Или я должен объяснять, что были варианты и похуже?

Крикс почувствовал, что слишком откровенно подражает интонациям мессера Ирема, и, нервно передернувшись, изменил позу и засунул пальцы рук за пояс.

— Я не хочу с тобой ссориться, — сказал он Дарлу уже совершенно другим тоном. — Ни с тобой, ни с Кэлрином, ни вообще с кем-то из вас. Давайте уже, наконец, забудем эту глупую историю… Но только ты оставишь Орден и мессера Ирема в покое, — спохватившись, добавил «дан-Энрикс». — Иначе мы так и будем постоянно ссориться.

Пару секунд Арклесс пристально смотрел на него, как будто размышляя, стоит ли им забыть прежнюю вражду и пожать друг другу руки — или разругаться окончательно.

— …Ладно, «дан-Энрикс», мир, — со вздохом сказал Дарл в конце концов.