Обожжённые Войной-2. "Авантюристка". (гет)

Очнулся я от того, что машину, в которой мы ехали, хорошенько тряхонуло, а где-то далеко позади раздались хлопки взрывов, грохот техники, съезжающей в кювет, истошные гудки клаксонов и страшные вопли боли и отчаяния. Первое, что мне пришлось ощутить, придя в себя, стала ноющая боль в затекших руках и ногах, которые были связаны жестким армейским скотчем. "Хорошо, хоть рот не заклеили", подумал я, оглядываясь по сторонам. Майор Мамедов сидел за рулем, жал на газ и матерился, не стесняясь девушки, которая находилась рядом со мной, уткнув мне в бок дуло пистолета. Лизетта была бледна, её губки плотно сжались, а в серо-зеленых, ведьмовских глазах, как мне показалось, застыли слезинки.

"А пистолет у неё на затворе", злорадно ухмыльнулся я про себя, решив, что особист дал ей своё оружие, но умышленно не привел его в боевую готовность. Оно и правильно: мало ли чего взбредёт в голову этой взбалмошной девчонке, которая решилась рискнуть собственной жизнью, чтобы спасти любимого преподавателя? Учуяв, что я уже не под кайфом от транквилизатора, она посмотрела на меня таким же взглядом маленькой разъяренной хищницы, как тогда, когда наткнулась на меня в городе Л., и совсем недавно, когда я схватил её в нашем палаточном лагере.

— Хочешь сказать, это тоже мы сделали? Ещё в чём нас обвинишь?

На экране видеорегистратора, установленного рядом с водителем, я имел возможность наблюдать за произошедшим позади нас. Колонна беженцев, двигавшаяся в противоположном от Волчанска направлении, в сторону нашей территории, была обстреляна, не смотря на то, что бедные люди, бросившие на произвол судьбы почти всё своё имущество, предусмотрительно выставили из окон белые флажки, сделанные, по всей видимости, из разорванного постельного белья. Несколько грузовиков и микроавтобусов, в которых беженцы пытались спасти себя и хоть какую-то часть своего нехитрого скарба, развороченные и покореженные, теперь полыхали желто-оранжевым пламенем. Едкий, зловонный дым проникал сквозь приоткрытое окошко во внутреннее пространство крутой "тачки" офицера из особого отдела. Опасаясь продолжения обстрелов, часть беглецов повыскакивали из грузовых и легковых машин, бросившись, кто куда, создавая затор и заполняя пространство по обе стороны от трассы, делая, таким образом, невозможным дальнейшее отступление. А вот в сторону города, куда ехали мы, дорога была практически открыта, туда никто, кроме нас, не спешил, а ксива майора Мамедова служила наилучшим пропуском.

Я думал, что Лизетта промолчит на мою издевку, но это было не в её натуре. Если бы пистолет был на взводе, она, вероятнее всего, прямо здесь, в салоне шикарного офицерского джипа, пристрелила бы меня, не боясь испачкать моей кровью удобные, мягкие сиденья — столько в её прекрасных глазах сейчас было ненависти, злости, презрения ко мне лично и всем нам. В этот момент, она, похоже, даже не задумывалась, что майор-особист, сидевший за рулём и по неизвестной мне причине согласившийся ей помогать, тоже наш. Точнее, бывший наш. Предатель, перешедший на сторону врага. Как и её кумир Лучезаров.

— Да! — выпалила она, ещё сильнее упираясь пистолетом в мой бок: — Это ты, это такие как ты, это вы, проклятые нацисты, виновны в гибели этих и многих других людей!

— Серьезно? — я старался, как мог, сохранять душевное спокойствие и холодную уверенность в правоте своих слов, чтобы сильнее позлить свою возлюбленную, которую ни вслух, ни даже мысленно я бы не смог назвать "бывшей". — С какой же стати мы бы обстреливали людей, которые бегут к нам от ваших "освободителей"? — В последнее слово я вложил максимальную толику омерзения.

— Вы не захотели договариваться с нами о мире, не желали идти ни на какие уступки, постоянно угрожали нам, хотели силой вернуть нас в свой Четвертый Рейх. Вас предупреждали, что это приведёт к войне, а вы... Вы бряцали оружием и похвалялись своей силой. Теперь получайте! — В её звонком, как весенние ручейки, голосе, я уловил истерические нотки.

Брошенные ею мне в лицо аргументы, явно почерпнутые из пропагандистских каналов, даже в такой, совсем не располагающей к веселью, обстановке, искренне потешали меня своей нелепостью. И всё же были в данной фантасмагории горечь, грусть и обреченность. Я понимал, что теряю любимую девушку и чем дольше будет продолжаться эта кровопролитная война, тем более чужими мы будем становиться друг другу...

— Ану заткнулись там! — рявкнул, не оборачиваясь, майор, подъезжая к очередному блокпосту.

Я решил этим воспользоваться и дать знать нашим, что меня похитили, а высокопоставленный водитель — изменник. Но Мамедов, похоже, предусмотрел и это. Между ним и нами тут же поднялась прозрачная, звуконепроницаемая перегородка из пуленепробиваемого стекла.

— Молчи, а то снова получишь укол в задницу! — прошипела Лизетта и я понял, что она не шутит. Тем более, что сумочка с красным крестом была при ней, открытая. Кто знает, какие ещё сильнодействующие препараты с собой прихватила юная авантюристка?

Майор что-то объяснял патрульным, пока те изучали его документы. Стекла его машины были тонированные, поэтому нас с Лизеттой могли и не увидеть. Наконец, нас пропустили и мы двинулись дальше.

Над Волчанском вздымались клубы дыма с огнём, отдаленно напоминающие ядерный гриб. Я вспомнил, что до войны здесь был большой нефтеперерабатывающий завод. Возможно, одна из вражеских ракет угодила в него. Мы въехали в город. Точнее, в то, что от него осталось — каменные джунгли из обугленных развалин, зияющих черными глазницами выгоревших окон.

Я не сомневался, что и в этих разрушениях, как и в смертях мирных жителей, Лизетта тоже обвинит нас, "проклятых нацистов", а вовсе не тех, кто с самого начала войны утюжил Волчанск ракетами, бомбами и снарядами. Ну да ладно, спорить с ней бесполезно.

Мамедов уверенно двигался по раздолбленных улицах, ловко огибая ямы, обломки зданий и торчащую кое-где арматуру. Видимо, он точно знал местонахождение профессора.

Мы остановились возле панельного пятиэтажного дома, чудом уцелевшего среди этого кошмара. Ничем не примечательная советская хрущевка, зажатая между двумя такими же. Этот район не подвергся столь инсивному огню противника, но кое-где виднелись воронки от взрывов. "Улица Индустриальная" — значилось на покосившейся табличке рядом с цифрой 5.

— Лиза, оставайся здесь, сторожи нашего наркомана, чтобы не сбежал, — скомандовал, ехидно улыбаясь Мамедов. — А я схожу за Дмитрием Алексеевичем.

— Нет, я пойду с вами, — дерзко возразила ему девушка и я снова поразился её умению повсюду находить себе неприятности на одно место. Сидела бы себе тихо-смирно, не рыпалась и ждала возвращения майора с профессором. Но поступить так было вовсе не в её духе.

— А с ним что делать? — кивнул на меня особист. — Пристрелить нельзя, он мне живым нужен — в качестве жеста доброй воли вашему командованию. Долохов служил в военной разведке и сможет рассказать много интересного. А потом его можно обменять на ваших пленных. — Говорил он это таким будничным тоном, словно речь шла о покупке продуктов в супермаркете. А потом добавил, явно, чтобы деморализовать меня сильнее: — Если будет что обменивать после работы ваших специалистов по развязыванию несговорчивых языков. Уж они-то умеют превращать человека в живой труп.

От его слов мне и вправду стало немного не по себе. О зверствах палачей с той стороны я знал не понаслышке, самому приходилось видеть наших ребят, вернувшихся из плена... Многие из них, после пыток, унижений и причиненных им в плену увечий, не хотели ехать домой, чтобы не расстраивать близких, просились обратно на фронт, на "ноль", в самое пекло, чтобы наверняка погибнуть. Но командование было непреклонно: все бывшие военнопленные, не зависимо от их физического и морального состояния, подлежали отправке в тыл, где их дальнейшую судьбу решали компетентные органы и военно-медицинские комиссии. Потом до нас доходила информация о самоубийствах среди возвратившихся из плена на Родину...

— Он тоже пойдёт с нами, — так же решительно сказала Лизетта. Моего мнения, разумеется, никто не спрашивал.

— А не сбежит? — сощурил свои узкие, как щели, глаза Мамедов.

— Пусть только попробует — сам же потом пожалеет! — Во взгляде маленькой волшебницы сверкнули знакомые мне колдовские искорки.

Майор понял, что препираться с ней — напрасно тратить время.

— Ладно, — махнул он рукой, — освободи его от скотча, а то как же он поднимется вверх по ступенях?

Ей не надо было повторять дважды. Лиза достала из сумочки медицинский скальпель и ловко перерезала им липкую ленту, стягивавшую мои ноги.

— А руки? — спросил я, протягивая ей связанные кисти.

— Обойдешься.

Она спрятала скальпель обратно в сумочку и потащила меня вслед за Мамедовым, а потом толкнула вперёд:

— Иди и не оглядывайся! — велела девушка. — У меня пистолет, стреляю без предупреждения. Не убью, так покалечу. Имей это в виду.

Щелчок затвора за моей спиной опроверг прежнюю гипотезу, что Лизетта не умеет обращаться с оружием и поэтому держала пистолет не в боевом положении. Умеет, теперь я в этом не сомневался. Значит, в машине она была уверена, что применять его не придётся...

У меня не было другого выбора, хотя я всё же надеялся улучить момент и дать деру со всех ног, подальше отсюда, добраться до наших и всё им объяснить. Я даже мысленно продумывал свои действия: как вырубить ногами сначала Мамедова, а потом... Нет, Лизетту я ударить не смог бы

Никогда. Пусть лучше она сама меня застрелит при попытке к бегству.

Вся наша троица неторопливо поднималась надщербленными ступенями, минуя один этаж за другим.