Обожжённые Войной-2. "Авантюристка". (гет)

Сразу после нашей неудачной спецоперации в городе Л. и моего ухода из разведки, пламя большой войны, подобно лесному пожару, распространилось по всей территории нашей страны. Линия фронта изгибалась то в одну, то в другую сторону с такой скоростью, что военные топографы не успевали наносить её на штабные карты. Тыла, как такового, не осталось: даже те города, включая мой родной, которые раньше находились вдалеке от зоны боевых действий, теперь подверглись ракетным обстрелам и бомбардировкам. Сирены воздушных тревог теперь гудели по несколько раз в сутки, заставляя людей прятаться в бомбоубежищах.

Лизетта загнала меня в чёрный список — теперь уже бесповоротно. Мне пришлось создать "левый" аккаунт и напроситься к ней в друзья через одну из ролевых групп, в качестве партнера по виртуальной игре, чтобы иметь возможность с ней общаться, хотя бы как вымышленному персонажу. Благодаря этой хитрости я узнавал маленькие новости из её жизни.

Спасенного щенка Лизетта оставила у себя и назвала его Лаки. На фотографиях в соцсети она и её питомец выглядели счастливыми, вот только серо-зеленые глаза девушки были грустными.

Возможно, причиной тому был обстрел города Л., превративший в руины медуниверситет, где она училась. Вопрос о продолжении учёбы для студентов и трудоустройстве преподавателей разрушенного вуза повис в воздухе. Впрочем, не для всех. Неожиданно всплыла информация, что Дмитрий Алексеевич Лучезаров является соучредителем частного медицинского колледжа, где на коммерческой основе получали образование отпрыски местных нуворишей. Профессор сделал широкий жест: он лично отобрал студентов, которые по специальной благотворительной программе могли бесплатно учиться в этом колледже. Лизетта, разумеется, была в их числе и мне в голову лезли самые неприятные мысли, почему. Возможно, причиной тому была банальная ревность, жалившая моё сердце...

Шёл четвертый месяц войны. Казалось, что сама Природа протестует против творящегося вокруг безумия. Весеннее тепло накануне майских праздников вдруг сменилось резким холодом и проливными дождями. А вот лето выдалось чрезвычайно жарким, палящий зной буквально выжигал всё вокруг. Воздух был наполнен запахом горящей техники и человеческой плоти, едким дымом от недавних взрывов и гарью пылающих строений. Солдаты еле выдерживали в раскаленных боевых машинах, и как только стихали выстрелы, спешили выбраться из них, полуголые и потные, чтобы тут же вылить на себя хоть немного воды из пластиковых баклаг.

Под самый конец лета жара немного спала и дышать стало легче. А вот интенсивность боевых действий, наоборот, наростала. Обе стороны воевали с упорством и остервенением, не жалея ни чужих, ни своих. Потери личного состава воюющих армий измерялись уже десятками тысяч человек, а о погибших мирных жителях и говорить было нечего: их просто никто не считал...

Я надеялся, что во всей этой кровавой кутерьме Лизетта, её профессор и недавние события изгладятся из моей памяти. Но нет. Образ девушки с серо-зелеными глазами преследовал меня, как наваждение. Сны мне практически не снились. После боевых дежурств и нарядов, после обстрелов и сражений, в которых я принимал непосредственное участие, как командир отделения, прикосновение к спальному мешку и жесткой армейской подушке с подложенным под неё бронежилетом уносило меня в черную бездонную пропасть. И вот из этой кромешной тьмы внезапно возникала она — то смеющаяся, то грустная, то переполненная обидой и ненавистью. О её преподавателе меня заставила вспомнить заметка в Интернете, на сайте информагентства враждебной нам стороны. Чтобы иметь более-менее объективную картину нынешних событий, а не набор пропагандистских лозунгов и лживых прогнозов быстрого окончания войны, я старался читать разные источники — как наши, так и их. Из всего этого складывалась хоть какая-никакая, но мозаика.

"Неонацисты похитили известного ученого" — гласил заголовок. Неонацисты — это, разумеется, мы. А вот "ученым с мировым именем" оказался не кто иной, как профессор Лучезаров. Согласно сообщению этого информационного агентства, его частный самолёт был сбит над контролируемой нами территорией и упал где-то невдалеке города Волчанска, как раз там, где наша часть держала оборону, рискуя оказаться в котле. Пилот погиб, а Дмитрию Алексеевичу удалось катапультироваться. "Сейчас светило отечественной науки, вероятнее всего, находится в нацистских застенках, — значилось в тексте, сопровождаемом фотографией Лучезарова. — Министерство иностранных дел республики уже заявило протест, который так и остался гласом вопиющего в пустыне, поскольку главари Четвертого Рейха его попросту проигнорировали...". Четвертым Рейхом, по аналогии с Третьим — гитлеровской Германией, противоположная сторона называла наше государство, которое в ходе боевых действий уже потеряло часть своих земель.

В то утро я как раз сдал наряд и возвращался к себе в батальон, чтобы в душной и провонявшей запахами нескольких десятков тел палатке рухнуть на скрипящую раскладушку, прижаться к спальнику и подушке, чтобы снова провалиться в зияющую черную бездну. Не смотря на усталость, от которой подкашивались ноги, тяжелый подсумок с патронами, который неприятно бил по левому бедру во время ходьбы,

громоздкий автомат за спиной, который мы на солдатском слэнге называем "весло", и кевларовый шлем в нашлемнике, давивший мне на голову, я всё же обратил внимание на женскую фигурку в камуфляже старого, ещё довоенного, образца. С одной стороны, в этом не было ничего удивительного. После начала второй фазы войны и объявления тотальной мобилизации, многие женщины и девушки пошли добровольцами вслед за своими мужьями и возлюбленными. Медики же и повара подлежали призову, наравне с мужчинами. У девушки, которая шла по дорожке вдоль палаточного городка, с плеча свисала сумка с красным крестом в белом круге, а на шевроне была эмблема медицинской службы — змея, обвивающая шест. Старый камуфляж тоже можно было объяснить нехваткой нового обмундирования на вещевом складе. И всё же какая-то необъяснимая сила заставила меня ускорить свой шаг и направиться к этой медсестричке, чьи очертания лица и походка показались мне такими до боли знакомыми, что от волнения сердце стало биться быстрее и готово было выскочить из груди.

— Лиза! — окликнул я её, находясь уже совсем близко.

Девушка резко остановилась и оглянулась на звук моего голоса. Любимые глаза испуганно смотрели на меня, милое личико вмиг стало бледным, нежные губки нервно подрагивали.

— Ты? Снова ты, чёрт тебя возьми! — Лизетта сжала кулачки и готова была наброситься на меня, словно разъяренная фурия.

Зеленые искры вспыхнули в её зрачках и это придавало вчерашней студентке медуниверситета сходство с фэнтезийной ведьмой. Не хватало только волшебной палочки, чтобы метнуть в меня смертоносное заклинание.

Приблизившись вплотную к этой юной волшебнице, роль которой она так прекрасно исполняла в нашей виртуальной игре, я схватил её за плечики и, не взирая на её яростное сопротивление, потащил в сторону, прочь от этой дорожки и наших палаток, к чудом сохранившейся лесопосадке. Стволы некоторых деревьев были посечены выстрелами, пули застряли в их стволах, точно в ранах на теле солдат. Война не щадит никого — ни людей, ни животных, ни растения, доказывая на деле свою полную противоположность жизни.

— Ты как тут оказалась и что делаешь на нашей стороне?

Я тряс обескураженную и яростную от злости Лизетту, понимая всю трагикомичность данной ситуации: всего несколько месяцев назад в точно таком же положении, но на территории противника, в городе Л., оказался я сам. И схожие вопросы мне задавала любимая девушка, а я не мог ей сказать правду...

— Это всё из-за тебя, из-за таких, как ты! — выпалила она невпопад, снова замахиваясь на меня сжатыми кулачками, явно желая ударить, а я тут же вспомнил прочитанную накануне статью в Интернете о профессоре Лучезарове.

Смутная догадка осенила меня: "Неужели он здесь и Лизетта перебралась через линию фронта, чтобы спасти его?". Всё это смахивало на какой-то дурной сон. Каким образом ей это удалось? Мне тут же представилась эта хрупкая девушка в старом камуфляже, которая ночью, под обстрелами, падая на землю от свиста пуль и рева снарядов, короткими перебежками, рискуя своей молодой жизнью, пересекает поле битвы. "И всё ради своего обожаемого кумира!". Теперь уже обида и ревность сжали стальными тисками моё сердце, но я тут же взял себя в руки. Тем более, что Лизетта, улучив момент, когда я старался прогнать прочь ненужные сейчас мысли, высвободила одну руку и таки съездила мне кулачком по щеке. Я снова перехватил её за кисть и, глядя прямо ей в глаза, прорычал охрипшим от волнения и усталости голосом:

— Ты хоть сама то хоть понимаешь, что делаешь? Тебя могут увидеть, арестовать, забрать в особый отдел... И тогда никакой Дьявол тебя не спасёт!

— Особый отдел уже здесь, — раздался совсем рядом вкрадчивый, как шипение кобры голос майора Мамедова. Я хорошо помнил этого человека, который довольно долго мурыжил меня вопросами о проваленной в городе Л. спецоперации и причине моего перевода в пехоту.

Я оглянулся, отпуская Лизетту и понимая, что своим поступком невольно сдал её, надеясь при этом, что она бросится наутёк, через редколесье, подальше от расположения нашей бригады, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Но девушка стояла, как вкопанная, лишь переводя обескураженный взгляд с меня на особиста и обратно. "Видимо, страх парализовал её, такое бывает..." — подумал я.

— Долохов, ты чего пристаешь к нашей новой медсестре? — сузив, как две щелочки, свои раскосые глаза и слегка ухмыляясь, спросил меня Мамедов. — Солдат Беркут призвана по мобилизации в нашу доблестную часть, чтобы исполнять свой воинский долг перед Родиной наравне с мужчинами...

— Господин майор, я лишь хотел проверить её документы, а она принялась от меня убегать, вот и пришлось применить силу.

Конечно же это было не так. Врать приходилось как можно правдоподобнее, сочиняя на ходу.

"Солдат Беркут" втупилась глазами в особиста и в её взгляде читалось отчаяние. Майор тоже это заметил и понял, что мы с ней знакомы.

— Вот значит как, — ухмылка исчезла с его смуглого лица. — И что ты теперь намерен делать, капрал?

Этот вопрос был явно адресован мне.

— Действовать согласно Уставу, — отчеканил я.

— Ну, значит, считай, что свои служебные обязанности ты выполнил, можешь быть свободен. Дальше уже наша работа.

И снова нехорошие сомнения закрались в моё сознание. Сцена у дерева вовсе не походила на арест подозрительного лица для выяснения личности и всех обстоятельств ее пребывания на территории палаточного городка в зоне боевых действий. К тому же майор назвал Лизетту "солдат Беркут", мобилизованной медсестрой. Значит, он точно знал, что она должна быть здесь и в это время. Вероятно, они должны были встретиться...

Резкая боль от укола в левое бедро прервала эти мысли, которые вихрем проносились в моей голове. Лизетта держалп в руке пластиковый шприц-тюбик, явно с транквилизатором, поскольку сознание моё начало мутнеть, а ноги становиться ватными, подкашиваясь.

— Молодец, ловко ты его. — Голос Мамедова звучал, словно издалека, точно удары молотка по звонкому металлу. — Так даже лучше. Используем этого незадачливого капрала, как прикрытие.

— Дмитрий Алексеевич здесь? — прозвенел, словно колокольчик второй голос — Лизетты.

— Нет, — снова молот громом ударил по железу. — Вчера вечером его увезли в Волчанск, чтобы оттуда, по "дороге жизни", отправить в наш тыл. Пока ещё есть такая возможность...

Краем своего угасающего разума я понял, что в районе Волчанска наши войска рискуют попасть в окружение, и Мамедов с его начальством об этом знают. Поэтому профессора и переправили в город.

— Сейчас я подгоню свою машину. Поможешь мне его усадить на заднее сидение. Автомат и подсумок с патронами спрячь где-нибудь в кустах и прикидай ветками. Меня проверять не должны, — он хмыкнул и это отразилось в моих ушах металлическим дребезжанием, — но лучше не рисковать и не светиться с оружием. В случае чего, скажем, что везем наркомана на освидетельствование. Видок то у него неважнецкий.

После этих слов наступила пустота. Ничто. Мой мозг словно выключили из сети, как компьютер.

Очнулся я от того, что машину, в которой мы ехали, хорошенько тряхонуло, а где-то далеко позади раздались хлопки взрывов, грохот техники, съезжающей в кювет, истошные гудки клаксонов и страшные вопли боли и отчаяния. Первое, что мне пришлось ощутить, придя в себя, стала ноющая боль в затекших руках и ногах, которые были связаны жестким армейским скотчем. "Хорошо, хоть рот не заклеили", подумал я, оглядываясь по сторонам. Майор Мамедов сидел за рулем, жал на газ и матерился, не стесняясь девушки, которая находилась рядом со мной, уткнув мне в бок дуло пистолета. Лизетта была бледна, её губки плотно сжались, а в серо-зеленых, ведьмовских глазах, как мне показалось, застыли слезинки.

"А пистолет у неё на затворе", злорадно ухмыльнулся я про себя, решив, что особист дал ей своё оружие, но умышленно не привел его в боевую готовность. Оно и правильно: мало ли чего взбредёт в голову этой взбалмошной девчонке, которая решилась рискнуть собственной жизнью, чтобы спасти любимого преподавателя? Учуяв, что я уже не под кайфом от транквилизатора, она посмотрела на меня таким же взглядом маленькой разъяренной хищницы, как тогда, когда наткнулась на меня в городе Л., и совсем недавно, когда я схватил её в нашем палаточном лагере.

— Хочешь сказать, это тоже мы сделали? Ещё в чём нас обвинишь?

На экране видеорегистратора, установленного рядом с водителем, я имел возможность наблюдать за произошедшим позади нас. Колонна беженцев, двигавшаяся в противоположном от Волчанска направлении, в сторону нашей территории, была обстреляна, не смотря на то, что бедные люди, бросившие на произвол судьбы почти всё своё имущество, предусмотрительно выставили из окон белые флажки, сделанные, по всей видимости, из разорванного постельного белья. Несколько грузовиков и микроавтобусов, в которых беженцы пытались спасти себя и хоть какую-то часть своего нехитрого скарба, развороченные и покореженные, теперь полыхали желто-оранжевым пламенем. Едкий, зловонный дым проникал сквозь приоткрытое окошко во внутреннее пространство крутой "тачки" офицера из особого отдела. Опасаясь продолжения обстрелов, часть беглецов повыскакивали из грузовых и легковых машин, бросившись, кто куда, создавая затор и заполняя пространство по обе стороны от трассы, делая, таким образом, невозможным дальнейшее отступление. А вот в сторону города, куда ехали мы, дорога была практически открыта, туда никто, кроме нас, не спешил, а ксива майора Мамедова служила наилучшим пропуском.

Я думал, что Лизетта промолчит на мою издевку, но это было не в её натуре. Если бы пистолет был на взводе, она, вероятнее всего, прямо здесь, в салоне шикарного офицерского джипа, пристрелила бы меня, не боясь испачкать моей кровью удобные, мягкие сиденья — столько в её прекрасных глазах сейчас было ненависти, злости, презрения ко мне лично и всем нам. В этот момент, она, похоже, даже не задумывалась, что майор-особист, сидевший за рулём и по неизвестной мне причине согласившийся ей помогать, тоже наш. Точнее, бывший наш. Предатель, перешедший на сторону врага. Как и её кумир Лучезаров.

— Да! — выпалила она, ещё сильнее упираясь пистолетом в мой бок: — Это ты, это такие как ты, это вы, проклятые нацисты, виновны в гибели этих и многих других людей!

— Серьезно? — я старался, как мог, сохранять душевное спокойствие и холодную уверенность в правоте своих слов, чтобы сильнее позлить свою возлюбленную, которую ни вслух, ни даже мысленно я бы не смог назвать "бывшей". — С какой же стати мы бы обстреливали людей, которые бегут к нам от ваших "освободителей"? — В последнее слово я вложил максимальную толику омерзения.

— Вы не захотели договариваться с нами о мире, не желали идти ни на какие уступки, постоянно угрожали нам, хотели силой вернуть нас в свой Четвертый Рейх. Вас предупреждали, что это приведёт к войне, а вы... Вы бряцали оружием и похвалялись своей силой. Теперь получайте! — В её звонком, как весенние ручейки, голосе, я уловил истерические нотки.

Брошенные ею мне в лицо аргументы, явно почерпнутые из пропагандистских каналов, даже в такой, совсем не располагающей к веселью, обстановке, искренне потешали меня своей нелепостью. И всё же были в данной фантасмагории горечь, грусть и обреченность. Я понимал, что теряю любимую девушку и чем дольше будет продолжаться эта кровопролитная война, тем более чужими мы будем становиться друг другу...

— Ану заткнулись там! — рявкнул, не оборачиваясь, майор, подъезжая к очередному блокпосту.

Я решил этим воспользоваться и дать знать нашим, что меня похитили, а высокопоставленный водитель — изменник. Но Мамедов, похоже, предусмотрел и это. Между ним и нами тут же поднялась прозрачная, звуконепроницаемая перегородка из пуленепробиваемого стекла.

— Молчи, а то снова получишь укол в задницу! — прошипела Лизетта и я понял, что она не шутит. Тем более, что сумочка с красным крестом была при ней, открытая. Кто знает, какие ещё сильнодействующие препараты с собой прихватила юная авантюристка?

Майор что-то объяснял патрульным, пока те изучали его документы. Стекла его машины были тонированные, поэтому нас с Лизеттой могли и не увидеть. Наконец, нас пропустили и мы двинулись дальше.

Над Волчанском вздымались клубы дыма с огнём, отдаленно напоминающие ядерный гриб. Я вспомнил, что до войны здесь был большой нефтеперерабатывающий завод. Возможно, одна из вражеских ракет угодила в него. Мы въехали в город. Точнее, в то, что от него осталось — каменные джунгли из обугленных развалин, зияющих черными глазницами выгоревших окон.

Я не сомневался, что и в этих разрушениях, как и в смертях мирных жителей, Лизетта тоже обвинит нас, "проклятых нацистов", а вовсе не тех, кто с самого начала войны утюжил Волчанск ракетами, бомбами и снарядами. Ну да ладно, спорить с ней бесполезно.

Мамедов уверенно двигался по раздолбленных улицах, ловко огибая ямы, обломки зданий и торчащую кое-где арматуру. Видимо, он точно знал местонахождение профессора.

Мы остановились возле панельного пятиэтажного дома, чудом уцелевшего среди этого кошмара. Ничем не примечательная советская хрущевка, зажатая между двумя такими же. Этот район не подвергся столь инсивному огню противника, но кое-где виднелись воронки от взрывов. "Улица Индустриальная" — значилось на покосившейся табличке рядом с цифрой 5.

— Лиза, оставайся здесь, сторожи нашего наркомана, чтобы не сбежал, — скомандовал, ехидно улыбаясь Мамедов. — А я схожу за Дмитрием Алексеевичем.

— Нет, я пойду с вами, — дерзко возразила ему девушка и я снова поразился её умению повсюду находить себе неприятности на одно место. Сидела бы себе тихо-смирно, не рыпалась и ждала возвращения майора с профессором. Но поступить так было вовсе не в её духе.

— А с ним что делать? — кивнул на меня особист. — Пристрелить нельзя, он мне живым нужен — в качестве жеста доброй воли вашему командованию. Долохов служил в военной разведке и сможет рассказать много интересного. А потом его можно обменять на ваших пленных. — Говорил он это таким будничным тоном, словно речь шла о покупке продуктов в супермаркете. А потом добавил, явно, чтобы деморализовать меня сильнее: — Если будет что обменивать после работы ваших специалистов по развязыванию несговорчивых языков. Уж они-то умеют превращать человека в живой труп.

От его слов мне и вправду стало немного не по себе. О зверствах палачей с той стороны я знал не понаслышке, самому приходилось видеть наших ребят, вернувшихся из плена... Многие из них, после пыток, унижений и причиненных им в плену увечий, не хотели ехать домой, чтобы не расстраивать близких, просились обратно на фронт, на "ноль", в самое пекло, чтобы наверняка погибнуть. Но командование было непреклонно: все бывшие военнопленные, не зависимо от их физического и морального состояния, подлежали отправке в тыл, где их дальнейшую судьбу решали компетентные органы и военно-медицинские комиссии. Потом до нас доходила информация о самоубийствах среди возвратившихся из плена на Родину...

— Он тоже пойдёт с нами, — так же решительно сказала Лизетта. Моего мнения, разумеется, никто не спрашивал.

— А не сбежит? — сощурил свои узкие, как щели, глаза Мамедов.

— Пусть только попробует — сам же потом пожалеет! — Во взгляде маленькой волшебницы сверкнули знакомые мне колдовские искорки.

Майор понял, что препираться с ней — напрасно тратить время.

— Ладно, — махнул он рукой, — освободи его от скотча, а то как же он поднимется вверх по ступенях?

Ей не надо было повторять дважды. Лиза достала из сумочки медицинский скальпель и ловко перерезала им липкую ленту, стягивавшую мои ноги.

— А руки? — спросил я, протягивая ей связанные кисти.

— Обойдешься.

Она спрятала скальпель обратно в сумочку и потащила меня вслед за Мамедовым, а потом толкнула вперёд:

— Иди и не оглядывайся! — велела девушка. — У меня пистолет, стреляю без предупреждения. Не убью, так покалечу. Имей это в виду.

Щелчок затвора за моей спиной опроверг прежнюю гипотезу, что Лизетта не умеет обращаться с оружием и поэтому держала пистолет не в боевом положении. Умеет, теперь я в этом не сомневался. Значит, в машине она была уверена, что применять его не придётся...

У меня не было другого выбора, хотя я всё же надеялся улучить момент и дать деру со всех ног, подальше отсюда, добраться до наших и всё им объяснить. Я даже мысленно продумывал свои действия: как вырубить ногами сначала Мамедова, а потом... Нет, Лизетту я ударить не смог бы

Никогда. Пусть лучше она сама меня застрелит при попытке к бегству.

Вся наша троица неторопливо поднималась надщербленными ступенями, минуя один этаж за другим.

Мы остановились возле двери, оббитой вишневым дермантином.

— Это служебная квартира особого отдела. Так что не глупи, Долохов, проживёшь дольше, — сказал мне майор. При этом он достал из кобуры точно такой же пистолет Макарова (ПМ), как тот, что был у Лизетты, и передернул затвор, приводя его в боевое положение, после чего спрятал оружие обратно и нажал на кнопку звонка. Раздалась мелодия, похожая на трель соловья.

— Кто там? — задали вопрос с той стороны двери.

— Осина. — Мамедов знал пароль.

— Берёза, — прозвучал ответ и дверь открыл совсем молодой лейтенант с худощавым, веснушчатым лицом и коротко стриженными рыжими волосами.

Майор ткнул ему прямо в нос свою ксиву, тот отскочил в сторону, вытягиваясь по стойке "смирно". Относительно меня с Лизеттой, когда мы вошли внутрь, особист бросил небрежно:

— Эти со мной.

За столом в небольшой гостиной сидели двое мужчин и, казалось, совершенно мирно беседовали, не смотря на творящийся вокруг хаос. Услышав нас, оба одновременно оглянулись. В одном из них я без труда узнал профессора Лучезарова. Одетый в темно-синий костюм и голубую рубашку с расстегнутым воротом без галстука, он вовсе не выглядел жертвой "нацистского произвола". Второй, в камуфляжных форменных штанах и армейской футболке, толстоватый, круглолицый, с большой лоснящейся лысиной, увидев Мамедова, приветливо улыбнулся и встал из-за стола, направляясь к нам. На спинку стула, где он сидел, был наброшен китель со знаками различия подполковника.

— Каримыч, сколько лет, сколько зим! — Толстяк раскинул руки в стороны, желая обнять Мамедова за плечи.

Но на его радушие майор ответил весьма сдержанно:

— Руслан Иванович, я тоже рад нашей встрече, но сейчас мне не до сентиментов. — И кивнул на профессора. — Есть приказ из особого отдела штаба армии: переправить данного субъекта в тыл, на Запад. Я — сопровождающий. А этот, — он указал глазами на меня, — вражеский шпион. Сливал через соцсети информацию о расположении наших войск, боевой технике и вооружении. Его велено доставить туда же.

Я хотел опровергнуть эту ложь, но понимал, что поверят скорее майору-особисту, чем мне.

На лице подполковника отобразилось изумление:

— Мне ничего не известно об этом приказе. Сопровождать профессора Лучезарова должны я и лейтенант Капустянник, для него это первое подобное задание. Мы ждали не вас, а группу поддержки в составе пяти спецназовцев.

— Оно и не удивительно, — парировал ему Мамедов, — приказ вышел буквально два часа назад и обусловлен срочностью в связи с прорывом нашей линии обороны вражескими войсками с Востока, Юга и Севера. Ты же сам понимаешь, что новый котёл неизбежен... Профессор Лучезаров должен быть немедленно переправлен в тыл, по Западному шоссе, пока ещё есть такая возможность.

— Покажи приказ.

— Иваныч, подобные приказы никто не выдаёт на руки, ты и сам это знаешь, не хуже меня. Если ты мне не веришь, позвони генерал-майору Желябову, он всё подтвердит.

— И позвоню. Сейчас такое время, что никому нельзя верить на честное слово...

Руслан Иванович повернулся к столу, видимо, чтобы достать мобильный телефон из кармана кителя. Вслед ему прогремел выстрел. Большое кровавое пятно расплылось у него на спине. Подполковник с выпученными от боли глазами и открытым ртом, точно желая что-то сказать, оглянулся к нам и рухнул на паркетный пол, устланный ворсистым ковриком.

— Сдать оружие! Руки за голову! На колени!

Эти слова были адресованы рыжему лейтенанту, который прибежал с кухни на выстрел, держа поднос с кофейником и чашками. Вид его был довольно нелепым и обескураженным. Увидев подполковника, молодой офицер оторопел и замер. Приказ Мамедова, который наставил на него ПМ, он выполнил безукоризненно, при этом уронив на пол поднос, содержимое которого разбилось вдребезги, разлетевшись на мелкие осколки. Черная лужа дымящегося кофе довершала эту картину.

— Свяжи его, — велел майор Лизетте. Девушка достала из сумочки скотч и деловито принялась вязать им запястья конопатого лейтенанта, до сих пор пребывавшего в шоке от увиденного. — Теперь у нас два "языка". Впрочем, Долохов мне уже не нужен. Можно с ним распрощаться. — Мамедов наставил на меня два пистолета — свой и рыжего. — Не желаешь составить компанию моему другу Корзуну? Это же так благородно: умереть, выполняя свой долг! Тебя, быть может, даже наградят. Посмертно. — И ехидно рассмеялся.

Его сарказм вызвал в моём сердце бурю негодования. Но я молчал, понимая, что если он решил меня убить, то сделает это в любом случае. А если это лишь игра нервов, то не стоит его провоцировать.

— Нет! — И снова, как тогда, в машине, возразила ему Лизетта, а я лишь в очередной раз подивился смелости этой девочки. — У меня с этим... — и осеклась: — ... с ним свои счёты. Сдам его нашим правоохранительным органам, пусть вытряхнут из него всю душу. — И добавила: — Если у него есть душа.

Она сверкнула на меня своими прекрасными серо-зелеными глазами.

— Как я могу отказать такой прекрасной даме!

Мамедов играл роль галантного кавалера и цинично ухмылялся. Но более всего меня удивила реакция Лучезарова. Профессор абсолютно невозмутимо сидел за столом и наблюдал за происходящим так, словно это был спектакль, разыгранный специально для него бродячими актерами, или увлекательный квест, в котором он принимал участие.

— Браво, господин майор! — Дмитрий Алексеевич даже хлопнул в ладоши и встал. Складывалось впечатление, что он, действительно, считает разыгравшуюся здесь драму, театральную постановку. — Насколько я понял, вы прибыли за мной вовсе не для того, чтобы отправить в каталажку к нацистам? — И не дождавшись ответа бывшего особиста, посмотрел на девушку. Его голубые глаза при этом сверкнули небесным льдом, а губы растянулись в легкой улыбке. — Лизушка, а ты в этой компании какими судьбами? Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть.

Лизетта смутилась и тоже улыбнулась ему в ответ, ничего не сказав, но все её чувства и так читались на милом личике.

— Антон Волков, если я не ошибаюсь? Жених Лизы? — Эти слова Лучезарова были адресованы мне. — Ты тоже принимаешь участие в моём освобождении? Похвально. Лизушка, развяжи руки своему молодому человеку.

— Моя фамилия Долохов, а не Волков...

Профессор лишь кивнул на мои слова и прищурился: мол, перепутал фамилию, хотя я был уверен, что он прекрасно помнил всё, что было связано с его неудавшимся похищением.

Услышав из его уст, что я — молодой человек Лизетты, Мамедов нахмурился. Девушка отрицательно замотала головой:

— Никакой он мне не жених, а враг. Один из тех самых нацистов, против которых мы сейчас воюем, собственной персоной. И теперь его ждет справедливое возмездие. Я очень на это надеюсь.

— Однако, — протянул майор, — как у вас тут всё запутано. Ладно. Нет времени тут рассиживаться. По моим сведениям, — он спрятал в кобуру один из пистолетов и свободной рукой извлек из нагрудного кармана прямоугольный смартфон, нажал большим пальцем боковую кнопку и взглянул на засветившийся экран, — бои идут уже на окрестностях Волчанска, здесь опасно оставаться. Можем попасть под перекрестный огонь и не достигнуть пункта назначения. Пора собираться. Господин профессор, Вы поторопитесь, пожалуйста.

Лучезаров посмотрел на заискивающего с ним особиста с еле скрываемым презрением, но спорить с ним не стал. И тут, словно в подтверждение его слов, совсем рядом затрещали автоматные очереди, за несколько кварталов от нас прогремели взрывы, между домами взвились в небо столбы черного дыма, пятиэтажная хрущевка заходила ходуном, точно пьяный матрос на палубе во время качки.

— Встать! — приказал Мамедов рыжеволосому лейтенанту. Парень повиновался, у него не было другого выбора. — Пойдёшь первым. Долохов, — майор зыркнул еа меня, — ты за ним. Лиза, держи своего жениха на прицеле, начнёт глупить — стреляй без предупреждения. Господин профессор, вы пойдете за своей отважной студенткой. Я буду вас прикрывать, в случае чего.

"Ага, прикрывать, — подумал я. — Перестреляет всех нас, как куропаток, если что-то пойдет не так...".

Звуки выстрелов и взрывов становились всё громче, всё ближе. Загудела сирена воздушной тревоги, но записанный на компьютере ПВО голос не успел произнести привычные фразы о том, что нужно делать. Прямо над нашей пятиэтажкой проревел самолет и в следующее мгновение оконные стекла звенящими осколками посыпались на пол, внутрь комнаты, на стенах образовались трещины, дом снова затрясся. Мы, безо всякой команды, побежали к выходу из квартиры, где содержали Лучезарова.

Ступени были засыпаны белой штукатуркой, обвалившейся на лестничную клетку, из-под дверей некоторых жилищ просачивался дым.

— В подвале — бомбоубежище, — сообщил Дмитрий Алексеевич. — Во время тревог мы в нём прятались.

— Некогда там отсиживаться, — буркнул в ответ Мамедов. — Нужно как можно скорее попасть к вашим...

— Теперь уже нашим, господин майор, — улыбнулся ему профессор, а я снова поразился его самообладанию.

— Вы правы, — согласился особист, — нужно привыкать к новому статусу.

Мы вереницей спустились вниз.

— Помогите! — закричал рыжий лейтенант, толкая меня назад и выскакивая на улицу со связанными скотчем руками. Через мгновение затрещал чей-то автомат и в ответ послышался характерный для жителей Кавказа голос с акцентом:

— Умри, кяфир!

Я притормозил у сорванной с петель двери, не желая стать следующим. Судя по всему, эта часть города уже находилась в руках врагов.

Мамедов пробрался вперед, держа пальцами белую тряпку, видимо, заготовленную заранее.

— Аллаху акбар! — крикнул он своим собратьям по вере. Ему ответили на незнакомом мне языке.

Сквозь дверной проем был виден бронетранспортер с полумесяцем, на борту которого восседали трое бородатых абреков с зелеными банданами на головах. Майор шел прямо к ним. Его слов не было слышно из-за грохота канонады и гула боевой техники. Один из кавказцев соскочил с БТРа. Мамедов принялся с ним о чём-то разговаривать, показывая рукой в нашу сторону. Тот его внимательно выслушал, потом сделал жест и двое его сотоварищей тоже спрыгнули на землю. Все трое, в сопровождении особиста, направились к нам. Я понял, что теперь мне не избежать плена и пыток. Это было бы страшнее смерти.

— Лиза, освободи Антона, — бархатным голосом произнёс Лучезаров.

Слова профессора стали полной неожиданностью и для меня, и для девушки.

— Что? Зачем?

Лизетта недоуменно взглянула на своего преподавателя, а потом на меня.

— И отдай ему пистолет. Если он, конечно, пообещает не стрелять в нас. Каждый человек имеет право на последний шанс.

Я понял, к чему он ведёт, и вслух поблагодарил Дмитрия Алексеевича: профессор давал мне возможность избежать страшной участи наших военнопленных, попавших в лапы к бородатым шакалам. Если не выжить, то хотя бы умереть достойно, как подобает мужчине.

— Даю слово солдата, что не применю оружие против вас.

Сверкнуло лезвие медицинского скальпеля, которым Лизетта перерезала скотч, мои руки стали свободными, а рукоять пистолета, согретая теплом её ладошки, придала уверенности.

— Беги, — сказала она мне.

Я снова посмотрел в её колдовские глаза, пылающие серо-зелеными огоньками. Мне так хотелось поцеловать любимую девушку, пусть она и назвала меня врагом, но на это не было времени. Смерть в облике трёх кавказцев и Мамедова неотвратимо приближалась к дому. "Четыре всадника Апокалипсиса", — почему-то подумал я, а вслух произнёс:

— Я люблю тебя. Прости за всё.

Не дождавшись её ответа, я рвонул обратно, наверх, дергая за ручки квартирных дверей. Одна из них поддалась, но в лицо мне ударили едкий дым и жар пламени.

— Где Долохов?!

Я слышал, как внизу орал Мамедов.

Снова раздались звуки выстрелов и взрывов. Служебная квартира особого отдела, в которой мы находились раньше, осталась незапертой и я заскочил в неё. Подойдя к разбитому окну, я увидел, что машина Мамедова отъезжает в сторону наступающей вражеской армии, а следом за ней грохочет БТР с кавказцами.

Когда те и другие уехали, я снова сбежал вниз и, оглядываясь по сторонам, пробрался в подвал, оборудованный под бомбоубежище. Людей в нём не было. Видимо, жильцы дома сумели заблаговременно эвакуироваться.

Сквозь квадратное окошко над самой землей я мог видеть, что происходит на улице.

Соседняя хрущевка была полностью разрушена, среди развалин торчала гигантская неразорвавшаяся бомба, насквозь пробившая хлипкое панельое строение. По периметру этих руин стояли вражеские солдаты, а из подвала выходили наши, с поднятыми руками. Много наших. Похоже, что именно сюда они отступали и здесь попали в окружение, словно звери в охотничью яму.

Военнопленных обыскивали и бесцеремонно заталкивали в длинный автобус, реквизированный оккупантами для нужд своей армии. Раненых, как ни странно, не добивали: их тоже брали в плен, но грузили в кареты скорой помощи, специально согнанные сюда. После того, как последний наш солдат покинул убежище, в подвал разрушенного дома швырнули несколько гранат. Прогремели взрывы...

Окончив зачистку развалин соседней пятиэтажки, военнослужащие оккупационной армии, среди которых были и бородатые кавказцы с зелеными банданами на головах, направились в мою сторону. По всей видимости, им приказали обыскать все дома и подвалы, где могли находиться уцелевшие защитники города.

Подвал представлял собой настоящий лабиринт, соединяющий между собой все шесть подъездов панельной пятиэтажки сложной системов подземных переходов. Он изначально создавался не только как хранилище овощей, маринованных продуктов и всякого хлама, но, прежде всего, как бомбоубеужище для всех жильцов этого дома на случай атомной войны между СССР и США. Поэтому строили его добротно, даже качественней, чем сама хлипкая хрущоба.

Большинство подвальных помещений были опустошены — то ли самими хозяевами, то ли мародерами, двери многих из них вообще сорваны с петель — явно работа грабителей. В одной из таких коморок я и затаился, усевшись на ворох какого-то тряпья. Взведя затвор, я понимал, что у меня будет возможность выстрелить всего раз. И поэтому этот выстрел должен быть метким.

Голоса и шаги приближались к моему укрытию, лучи налобных фонариков пронзали царивший вокруг мрак. Я мысленно молил своих Богов, чтобы не промахнуться.

Как я и предполагал, вражеский солдат, экипированный с ног до головы, как герой кинобоевика, пренебрег элементарной мерой безопасности, отстегнув самую нижнюю пластину своего бронежилета, прикрывающую половые органы. Видимо, посчитал эту деталь лишней. А зря: в этом была его самая большая ошибка. Впрочем, нет: роковую ошибку он совершил тогда, когда решил воевать против нас — за деньги ли, за идею, не важно.

Как только этот бронированный монстр с фонариком на каске вошёл в моё укрытие, чтобы проверить его, освещая пустые полки надо мной, я нажал на курок. Прогремел выстрел, потом ещё один, и ещё, пули угодили ему как раз в незащищённое место ниже пояса, превращая оккупанта в евнуха, а его причиндалы — в кровавые ошметки. Конечно, чтобы вывести эту мразь из строя, мне достаточно было бы и одного меткого выстрела. Но, помня, что они делают с нашими военнопленными, решил отыграться хоть на одном из них, вкладывая в свои выстрелы накопившуюся ненависть, злость и жажду мести.

От неожиданности и боли враг выронил свой автомат со складным прикладом и дико заорал визгливым, неестественно высоким для мужчины голосом. Впрочем, мужчиной он уже перестал быть. Я встал над ним, и выстрелил ещё раз — прямо в открытый рот противника. Вопль прекратился. С дальней стороны подвала я услышал гортанные голоса, звавшие на чужом языке своего соплеменника, который теперь лежал лицом вверх. Луч его фонарика бил в потолок подвала. Затащив поверженного врага в одно из боковых ответвлений подземного лабиринта, ведущего к хранилищам соседнего подъезда, я забрал его автомат, привычным движением снял с него каску и броник, а в придачу ко всему обнаружил в его подсумке шесть осколочных ручных гранат. Это меня однозначно порадовало. Значит, встреча с незванными гостями будет теплой.

Перевернув окровавленный труп врага, я устроил его подельникам ловушку — приспособил под ним одну из гранат с вырванной чекой, как нас учили в разведшколе, после чего нашел себе новое убежище, в такой же опустошенной подвальной коморке, коих здесь было великое множество. Ждать прихода других оккупантов из группы зачистки пришлось недолго. Лучи нескольких налобных фонариков, пересекаясь, скользили по стенам подвала, враги заглядывали во все хранилища. Кто-то обнаружил труп, позвал других. Тупые горные бараны даже не сообразили, что под ним может быть граната. Прогремел взрыв, раздались крики и беспорядочные выстрелы, мимо меня пронесся вихрь из дыма и осколков. На некоторое время воцарилась тишина, но потом снова появились лучи фонариков и звуки шагов. Когда они приблизились на достаточно близкое расстояние, я швырнул в их сторону ещё одну гранату и закрыл изнутри дверь своего убежища. И снова были взрыв, крики, выстрелы, тишина. В этом месте потолок из бетонной плиты обвалился, образовав завал, что было мне на руку. Воспользовавшись ситуацией я снова совершил перебежку в подвальном лабиринте.

Когда в узком проходе снова появились захватчики, выстрелил по ногам впереди идущего: верхняя часть его туловища и голова были надёжно защищены бронежилетом и каской, стрелять по ним было бесполезной тратой патронов. Когда враг с криком рухнул на бетонный пол подвала-бомбоубежища, я угостил его и тех, кто шёл следом, гранатой-лимонкой. Таким образом я перемещался по этому лабиринту, стараясь не угодить в тупик и не нарваться на другую группу оккупантов.

А потом враги поменяли тактику. Несколько гранат разорвалось совсем рядом со мной, но меня спасли толстые стены из многотонных блоков, за которыми я спрятался. На некоторое время в затхлом воздухе огромного подвала повисла гнетущая тишина, внезапно разорвавшаяся серией новых взрывов, но уже не внутри помещения, а снаружи. Оккупанты сбросили на дом несколько бомб, что доказывало их полное господство в небе над городом и подавление наших систем ПВО. Такого ада не смогло выдержать даже бомбоубежище совковых времён. В результате новых обвалов я оказался в тесном каменном мешке. Дышать было тяжеловато, но меня спасла узкая щель в потолке, образовавшаяся после бомбёжки, сквозь которую проникал воздух, наполненный дымом, гарью и порохом. У меня ещё оставались патроны и гранаты, но вести бой, находясь в подобнойловушке, было явно не с руки. Я понял, что пора готовиться к смерти. И если умирать, то забрать с собой как можно больше врагов.

Я разложил оставшиеся гранаты с таким расчетом, чтобы лечь на них сверху. Патроны и так сдетонируют во время взрыва. По идее, от моего тела мало что должно остаться и опознать меня можно будет только по солдатскому медальону из сверхпрочного, огнестойкого сплава — "смертнику", как мы его называем.

Одну из гранат я зажал в кулаке и мысленно возвал к своим Богам, чтобы дали мне мужества выдернуть чеку и я оказался достойным войти в сонм бессмертных воинов. Указательный палец уже готов был дернуть за кольцо, когда вдруг...

Мелодия "Песни Хорста Весселя", которую я поставил на звонок смартфона, прозвучала совершенно неожиданно в моём саркофаге. Это было просто уму непостижимо: неужели Мамедов, опытный контрразведчик, не обыскал меня, когда я был без сознания, и не отнял мобильный гаджет? Да и я тоже хорош: не удосужился проверить содержимое нагрудных карманов кителя... Отложив гранату, решив, что привести её в боевое состояние ещё успею, я достал прямоугольный смартфон с трещиной на стекле и посмотрел на входящий вызов. Мне высветился незнакомый номер с тремя шестерками — числом Зверя 666 — последними цифрами. Абонент был весьма настойчив.

"Если это враг, который предложит мне здаваться, я пошлю его... По известному адресу", — мелькнула мысль и я провёл большим пальцем вверх по зеленому круглому значку с белой телефонной трубкой внутри. Но в ответ услышал лишь короткие гудки. "Ну и ладно", — успел подумать я, когда с того же номера получил короткую СМС-ку: "Не делай этого! Тебя спасут".

Чертовщина какая-то! Кто этот загадочный абонент, которого я про себя окрестил Зверем Апокалипсиса? Откуда знает, где я и что намерен делать? Может, я схожу с ума? Но нет: СМС-ка всё так же светилась на смартфоне. Я отключил гаджет и спрятал его обратно в карман.

Усталость и переживания сегодняшнего дня, а возможно и концентрация углекислого газа в воздухе сделали своё: я почувствовал, что засыпаю. Подложив кулак левой руки с гранатой под грудь, я снова зацепил кольцо запала указательным пальцем правой, чтобы выдернуть его в нужный момент. И провалился в черную, бездонную тьму...

* * *

Я очнулся где-то на лесной поляне с высокой шелковистой травой, невдалеке плескалась серебристыми волнами речка, вверху,между кронами деревьев, на безоблачном небе, ярко светило Солнце. А надо мной склонилась девушка в военной форме старого образца, с подсумком медсестры. Я конечно же узнал её.

— Лизетта... — прошептал я непослушными губами и пересохшим языком. — Моя Валькирия. Ты пришла за мной...

В мозгу тут же всплыли строки из стихотворения Марины Струковой:

Правду вижу в этом мире я,

Ты спросил мечту мою:

"А за мной придет Валькирия,

Если я умру в бою?".

Юная Валькирия улыбнулась мне и произнесла, почему-то мужским голосом:

— Живой!

На следующий после случившегося со мной происшествия день наши войска снова взяли под свой контроль Волчанск. Но обстрелы города не прекращались.

Меня извлекли из бетонной ловушки в лабиринте подвала-бомбоубежища, но и тут не обошлось без какой-то мистики. Командиру отряда спасателей пришла СМС-ка с незнакомого номера, в которой были точно указаны координаты моего местонахождения и сделана приписка, что к работам нужно привлечь сапёров. Потом мне рассказали, что граната так и была зажата в моём кулаке, а чеку я, к счастью для себя и спасателей, выдернуть не успел.

После заключения военных медиков, что здоровье моё вне опасности, меня тут же отправили в особый отдел, где раньше служил майор Мамедов, числившийся пропавшим без вести. Три дня подряд следователь, капитан Дырда, мурыжил меня допросами, требуя раз за разом повторять свою историю, в устной и письменной форме. Утаил я только одну деталь: факт своего знакомства с Лизеттой, которая в моём рассказе фигурировала, как "неизвестная девушка в униформе медсестры".

Мнп было предъявлено сразу несколько обвинений:

— утрата штатного оружия и боеприпасов.

К счастью, мой автомат и подсумок с патронами были обнаружены патрулем в тех самых кустах, куда их спрятала девушка по приказу Мамедова);

— самовольное оставление места службы. Капитан Дырда вначале не поверил моим показаниям и даже возмутился, что я клевещу на офицера с безупречной репутацией (майора Мамедова), но совершенно неожиданно мои слова подтвердил дежурный по КПП: он выпускал машину особиста за ворота части и мельком видел в салоне автомобиля девушку, похожую по описанию на Лизетту, и военнослужащего в бессознательном состоянии, которого якобы везли на наркологическую экспертизу в город Волчанск. На очной ставке он опознал меня.

— создание опасной ситуации, угрожающей жизни и здоровью других людей. Это имелась в виду граната, которую я держал зажатой в кулаке, и другие осколочные гранаты, которые я подложил под себя. В случае взрыва мог погибнуть не только я, но и спасатели. Тут уж я ничего не мог возразить. Но смягчающим фактором в данном случае служили тела погибших в подвале врагов.

Я готовился к худшему, как минимум, к лишению звания, максимум — к трибуналу и тбремному заключению на длительный срок, но на четвертый день допросов капитан Дырда вдруг заговорил со мной весьма дружелюбным тоном.

— Радуйся, Долохов: твои показания подтвердил наш агент под прикрытием, работающий на той стороне...

"Вот так поворот!" — подумал я.

Следователь включил аудиофайл на своём компьютере и я услышал голоса трёх людей, которые беседовали между собой, обсуждая подробности эвакуации "светила отечественной науки". Двух из них я тут же опознал: профессор Лучезаров и Мамедов, которого теперь называли "товарищ подполковник". "Вырос в звании, предатель, сделал карьеру у наших врагов!" — со злостью подумал я. Третий был мне не знаком, но его имя-отчество — Яков Моисеевич — встречалось на нашем сайте "К победе!": там публиковались личные данные известных коллаборационистов и оккупантов. Среди прочих, там значился и профессор Лучезаров Дмитрий Алексеевич. А Яковом Моисеевичем звали полковника Бронштейна по прозвищу "Троцкий". До войны он был начальником колонии общего режима, а после оккупации и амнистии уголовников правительством самопровозглашенной республики стал начальником ГУИТУ МГБ — главного управления исправительно-трудовых учреждений республиканского министерства госбезопасности, аналога сталинского ГУЛАГа. В подконтрольных ему концлагерях теперь содержались наши военнопленные и люди, сохранившие верность нашей стране, не признавшие власть оккупантов и их пособников. Новоиспеченному подполковнику Мамедову этот Бронштейн предложил возглавить следственный комитет при его ведомстве, на что тот немедленно согласился. Меня передергивало от одной мысли о том, что эта сволочь останется безнаказанной.

Дырда немного промотал запись и я услышал подробности спасения Лучезарова из "нацистского плена". Роль Лизетты, которую даже не упомянули по имени, свелась исключительно к применению ко мне психотропного препарата и содействие вывозу меня за пределы части. Изначально планировалось таким же способом эвакуировать самого Дмитрия Алексеевича, но накануне он был переправлен в Волчанск, где подполковник Корзун и лейтенант Капустянник должны были передать его группе специального назначения из пяти человек. Но всё пошло не так. Группу выдал врагам Мамедов, она попала в засаду, все её члены погибли...

Бывший особист открыто похвалялся своими деяниями, включая убийство Корзуна и переправку Дмитрия Алексеевича в город Л., столицу самопровозглашенной республики.

Реакция Лучезарова на его слова была сдержанной. Обо мне профессор сказал, что пока Мамедов договаривался с кавказцами, я самостоятельно высвободил руки и отнял у девушки-медсестры пистолет, после чего скрылся. Такова была его версия событий.

Я слушал молча, пока запись не закончилась. Потом Дырда улыбнулся мне и произнёс:

— Повезло тебе, капрал, а иначе загремел бы на всю котушку.

Следователь выпустил в мою сторону струю сладковатого дыма из электронной сигареты.

— Подпиши вот здесь и вот здесь, о неразглашении. И ещё. Приказом командования при нашей бригаде создаётся отдельный батальон для выполнения... — Капитан сделал паузу: — ...скажем так: "грязной работы", не подпадающей под статьи Женевской конвенции. Набирают в него штрафников, типа тебя, и самых отмороженных подонков, которым нечего терять. Ты, я думаю, вполне подойдёшь. Так что готовься к переводу из пехоты. Нечего такому парню в окопах гнить да под обстрелами сидеть.

Мне нечего было ему возразить, да и не хотелось перечить. Война изменила мою жизнь и меня самого. Враги отняли у меня Лизетту. Я был одержим жаждой мести. И карательный батальон был как раз подходящим местом для меня.

* * *

Как бы это странно ни выглядело, но Лизетта вывела мой аккаунт из черного списка, и я снова получил доступ к её странице в соцсети под своим настоящим именем. Первое же фото после возвращения с профессором из Волчанска поразило меня: на нём она была такой же, как в моём видении о Валькирии — улыбающейся, в той самой военной форме старого образца и на фоне каких-то деревьев. Картинка набрала тысячи лайков и сотни комментариев в духе: "А тебе идёт камуфляж! В армию собралась?" и т.п.

Примерно через месяц вражеский сайт обнародовал статью: "Смерть на боевом посту" с большим фото нашего бывшего особиста в траурной рамке и слезливо-сопливым некрологом, где представители оккупационной власти высказывали своё "глубокое сожаление" в адрес усопшего и клялись за него отомстить. В этой статье рассказывалось, что подполковник МГБ Мамедов погиб в собственном кабинете во время взрыва и вспыхнувшего вслед за ним пожара. На месте происшествия был обнаружен сильно обгоревший труп, остатки "адской машинки" с дистанционным управлением и канистры от бензина, к которой это взрывное устройство было прикреплено. Я искренне обрадовался, что расплата настигла предателя. Оккупанты и их пособники, естественно, обвинили во всём нашу сторону, "нацистских убийц", наши же вообще проигнорировали его гибель.

Мы с Лизеттой, хоть и робко, но возобновили общение. Правда, теперь в нём чувствовалась какая-то напряженность и недомолвки. Тему войны старались обходить десятой дорогой. Я признался, что писал ей с фальшивого аккаунта в ролевой игре, она ответила, что сама об этом догадалась, но ждала, когда я сам об этом напишу.

А потом на её стене появилось фото: радостно улыбающаяся Лизетта, демонстрирующая приз за лучшую презентацию на заданную тему в республиканском конкурсе между студентами разных учебных заведений. А рядм с ней — такой же улыбающийся Дмитрий Алексеевич. И подпись под фото: "Хочу выразить благодарность прекрасному человеку, профессору Лучезарову Д.А., человеку который в свое время выучил и помог добиться определенных высот.".

Я смотрел на них двоих, таких жизнерадостных и весёлых, и чувствовал, как ядовитая игла ревности вонзается в моё сердце. Сразу вспомнилось, как восторженно писала Лизетта о своём любимом преподавателе задолго до того рокового задания в городе Л. Как она выскочила к нам, явно после принятия водных процедур в его доме, когда мы пытались выманить профессора. И, наконец, как решилась на опасную авантюру, чтобы спасти его...

Ладно, решил я, пусть себе будут счастливы. Мне же останется только безответно любить свою маленькую ведьмочку с серо-зелеными глазами. И мстить тем, кто разлучил нас.