Три исповеди (гет)

20 ноября 2000 года

Прошло два года после драматических событий августа 2005-го. 13 августа я, как и обещал, нашёл Малфоя и убил его. Он пытался скрыться в Хогвартсе, но я, обладатель Карты Мародёров, мог любым способом пробраться в замок и остаться незамеченным. Я решил не медлить и поразил его сразу же, как только увидел. Я боялся, что он может опять убежать, а разыскивать его снова мне бы не хотелось.

После смерти Драко кто-то словно вытащил шипы из моего сердца, и я понял, что отомщён. Больше я никого не убил из мести.

К сожалению, убивать стало моей профессией, ведь я, следуя мечте юношества, был принят на работу в Министерство Магии мракоборцем. Представляю, как выглядела со стороны сцена моего визита в Министерство. Полные ужаса взгляды обращались ко мне, но никто не осмеливался выхватить палочку. Я же был безоружен, а мысль напасть на этих невинных людей, к счастью, не пришла мне в голову. Я знал, что смогу вовремя остановиться.

Конечно, меня взяли без экзаменов, хотя я даже не окончил школу, а на шестом курсе всё-таки завалил зелья. Все были слишком напуганы, чтобы отказать мне, да и мракоборцев, прямо скажем, не хватало после прошлой ночи. Меня известили о том, что к исполнению своих обязанностей я могу приступить через неделю. Итак, у меня оставалось целых семь свободных дней.

Как только меня зачислили в мракоборцы, я вспомнил про Гермиону. На самом деле мне некуда было идти, поэтому я и аппарировал в её дом. Родители Гермионы уже пришли в себя. Увидев меня, они обрадовались, ведь магглы не имели понятия о событиях, происходивших в волшебном мире, иначе испугались бы. Заметив на мне мантию, а в руке волшебную палочку, они приняли меня за друга. Они суетились вокруг меня и просили помочь их дочери.

Когда я вошёл в библиотеку – в комнату, где оставил Гермиону, по телу пробежал озноб. Гермиона была смертельно бледна и не подавала признаков жизни. Я подбежал к ней и коснулся её щеки: она была холодна как лёд.

Я снял с себя мантию, завернул в неё Гермиону, подхватил девушку на руки и аппарировал вместе с ней в больницу святого Мунго. Теперь я уже не обращал внимания на пораженные взгляды, смотревшие мне вслед. Я спешил на пятый этаж в отдел «Недуги от заклятий» — только здесь Гермионе могли помочь.

Целители, с испугом глядя на меня, не стали спрашивать, кто довёл мисс Грэйнджер до бессознательного состояния. Думаю, это было очевидно. Но никто не понимал, зачем Гарри Поттеру, величайшему тёмному магу, спасать от гибели предавшую его грязнокровку. Все они слышали выступление Дамблдора, все смотрели на меня как на смерть несущего. В чём же дело? Видимо, медики решили, что столкнулись с очередной выходкой Гарри Поттера, знаменитого чудака.

Как бы то ни было, жизнь Гермионы теперь была вне опасности. Я просидел в больнице весь день и следующую ночь. Только к утру она пришла в себя. Её карие глаза, распахнувшись, встретились со взглядом моих зелёных глаз, в которых больше не было равнодушия и отчуждённости, а было сожаление. Она угадала это выражение и улыбнулась. «Ты вернулся», — с облегчением выдохнула она.

Но я и сам уже понял, что больше не намерен убивать и мстить. Малфой – моя последняя жертва, но сейчас я не мог сказать этого Гермионе. Она достаточно перенесла за последние часы.

Знаете, почему я её простил? Она единственная раскаялась в содеянном. Если бы Дамблдор признал свою ошибку, я бы не убил его. Если бы Рон признал своё предательство, я бы пожалел его. Если бы Малфой раскаялся, я бы его и пальцем не тронул. Если бы Снейп… Если бы Люпин… Если бы МакГонагалл… Если бы Тонкс… Если бы… Но все они смотрели до самого конца на меня как на убийцу, угрозу для общества, сумасшедшего волшебника, жестокого, бесчеловечного…

После того как Гермиона очнулась, я решил навестить её родителей и сообщить, что всё в порядке. Я нашёл их бледными и напуганными, но, узнав, что их дочь жива и здорова, они предложили напоить меня чаем. Я согласился. Иногда приятно жить по-маггловски, не нарушая ход событий колдовством. По-видимому, я чересчур много времени провёл с Дурслями. Кстати, что с ними? Может, наведаться к ним и напугать хорошенько? Ведь они до сих пор не знают, что я великий тёмный маг.

Но мелькнувшая мысль растворилась в тумане воспоминаний. Мне было трудно сосредоточиться, мысли разбегались в разные стороны, и всё плыло перед глазами. Видимо, от потери сил я упал в обморок. Для родителей Гермионы тогда выдался трудный денёк. Они не имели понятия, как помочь Гарри Поттеру, свалившемуся на пол посреди кухни, но, к счастью, слабость быстро прошла, и я пришёл в чувство.

«Молодой человек, вам бы надо отдохнуть», — взволнованно говорили родители Гермионы. Я согласился с ними, ведь я не спал две ночи подряд. Разумеется, если не считать двенадцать дней в гробу за приятно проведённый отдых. Я прошёл в комнату Гермионы, но не мог ни уснуть, ни просто лежать с открытыми глазами. По правде говоря, я боялся спать, так как подозревал, погружусь в кошмары и буду вновь и вновь переживать события последних двух недель.

Я решил осмотреть комнату и изучить вещи Гермионы. Я никогда не бывал у неё дома, и теперь мне представилась уникальная возможность узнать Гермиону получше, ведь все школьные годы она не была со мной откровенна. К сожалению, я не нашёл ни дневника, ни каких-либо других интересных вещей, если не считать кольца с выгравированными на нём инициалами HP (ГП) – нетрудно было догадаться, чьи они. Я догадывался, что она хранит что-то в этом роде, но кольцо с гравировкой, на мой взгляд, чересчур — уж очень обязывает, мало, кому захочется брать на себя немалую ответственность.

Я немного почитал книгу о сильнейших ядах (всё-таки надо было ликвидировать пробел в незнании зельеварения), а потом тихо аппарировал в Косой переулок. Я решил наведаться в банк Гринготтс. К счастью, Дамблдор не догадался ликвидировать мой сектор, и я без затруднений взял нужное количество денег. Я подозревал, что теперь их мне понадобится гораздо больше, чем в школьные годы.

Также мне было необходимо навестить мадам Малкин: моя мантия, которую мне отдали целители святого Мунго, была вся в крови – я не думал об одежде в последние дни. Странный посетитель в лице бледного и окровавленного Гарри Поттера был принят робко, но почтительно. Старую мантию я оставил в магазине: пора было избавиться от нашивки с эмблемой Хогвартса, тем более бордовый цвет мне порядком надоел. Простая чёрная мантия с зелёной под цвет глаз окантовкой – самое подходящее моему нынешнему статусу преемника Волдеморта одеяние.

Напоследок я зашёл в «Дырявый котёл», чтобы в одиночку отметить своё назначение мракоборцем. В баре было немного народу, всего несколько человек, но они сидели вокруг большого столика и что-то живо обсуждали. Тихо сев за барную стойку, я прислушался. Сидящий в центре стола худой волшебник повернулся лицом к слушателям, и я не мог разглядеть его лица. Говоривший размахивал руками и о чём-то громко рассуждал: «Подумать только, как они ещё его не схватили! Он же настоящий маньяк! Прикончил столько человек за одну ночь, а Фадж даже не отдал приказа его убить. Когда сбежал Сириус Блэк, по всему Лондону бродили дементоры, и они же терроризировали Хогвартс и Хогсмид. А Поттер, на мой взгляд, намного опаснее. Он уничтожил Сами-Знаете-Кого и второй раз выжил после Непростительного заклятия. По мне, так Гарри Поттер бессмертен. Но я уверен, что у Министерства нашлись бы средства, чтобы прикончить этого психа. Вот встретился бы я с ним, я бы ему показал… Я бы, знаете что, сделал?..»

Во время его тирады я еле сдерживал себя, чтобы не расхохотаться. Как только он прервался, чтобы выдержать театральную паузу, я резко повернулся к его слушателям и отбросил волосы со лба, чтобы они заметили мой шрам. Их лица тут же перекосило от страха, но говоривший волшебник в запале своей страстной речи не заметил их выражения или принял за адекватную реакцию на свои слова. Тогда я аккуратно встал, склонился к нему и прямо на ухо проникновенно прошептал в абсолютной тишине: «Что? Что бы ты сделал?» Волшебник, наконец, повернулся ко мне, и недоумение на его лице постепенно сменилось гримасой ужаса: его глаза сначала остановились на шраме в виде молнии, а затем на волшебной палочке, по которой тихонько постукивали мои пальцы. Он судорожно вздохнул. В этот момент я выхватил палочку, словно собирался его заколдовать, но тут же опустил её, слабо улыбнулся и насмешливо спросил: «Страшно?» Волшебники мигом повскакивали со своих мест и бросились к выходу, расталкивая друг друга. В один миг «Дырявый котёл» опустел, а бармен недовольно посматривал на меня, протирая бокалы.

Я рассмеялся и аппарировал в квартиру Гермионы. Это было последнее, что я чётко помню. Как только я аппарировал в комнату Гермионы, я потерял сознание и не приходил в себя три дня. Всё время я был в жару, редко пересекая границу между бредом и реальностью. На четвёртый день утром я очнулся. Тело сковала слабость, а перед глазами мелькали смутные тени – кто-то снял с меня очки. Я слегка пошевелился, и надо мной промелькнуло чьё-то лицо. В руку мне вложили очки, и, надев их, я понял, что лежу на кровати в комнате Гермионы. Сама Гермиона склонилась надо мной и радостно кивала: она поняла, что я почти выздоровел.

Я сел в кровати и спросил, что случилось. Гермиона рассказала, как её родители нашли меня на полу комнаты, уложили на кровать и ждали улучшения состояния. На следующий день Гермиону выписали из больницы, и она сразу же вернулась домой. Решив не обращаться за помощью к целителям святого Мунго, она применила несколько полезных заклинаний, приготовила зелье по рецепту профессора Снейпа и стала ждать. Видимо, её благоприятное расположение ко мне было привычной игрой: она не хотела умирать, а также боялась за своих родителей, которых я намеревался убить. Гермиона взволнованно тараторила о том, как она переживала за меня и боялась за моё здоровье. Я уже не слушал её: было трудно сконцентрироваться. Но уже через несколько часов я был в состоянии подняться и самостоятельно передвигаться.

К концу недели я был практически здоров, и в назначенный день приступил к работе мракоборцем. О моём возвращении в Хогвартс не могло быть и речи, и Гермиона, как ни странно, тоже отказалась заканчивать школу. Я убеждал её вернуться и доучиться последний год, но она была непреклонна. Мы были совершеннолетними волшебниками, основы магии мы вполне усвоили за шесть лет – школа не могла дать нам никаких новых знаний. Что касается трансгрессии, то аппарировать мы научились ещё на шестом курсе и успешно прошли проверку.

Гермиону без особых затруднений приняли на работу в Министерство. Через год, после смещения Фаджа, она заняла пост министра магии. Впрочем, факт назначения не окончившей школу колдуньи на столь важное место ни у кого не вызвало удивления: работников в Министерстве не хватало, а среди имеющихся в наличии было мало достойных, а Гермиона шесть лет отлично училась в Хогвартсе, её репутация была безупречна. Даже общение со мной не отразилось на её карьере.

Изменения происходили во всём магическом мире Англии. Место директора Хогвартса занял Хагрид. Внезапно все вспомнили, что он был самым преданным Дамблдору человеком. Лесника наконец-то оценили по достоинству. Он ещё долго не верил счастью и твердил, усердно утирая слёзы: «Великий человек… Дамблдор…» К счастью, я не присутствовал при сей трогательной сцене. Хагрид не простил меня, уже около двух лет мы с ним не разговаривали.

Правда, совсем недавно мы случайно встретились. Примерно месяц назад мы с Гермионой были на кладбище. Очень неловко приходить к могилам людей, которых ты же и убил. Со всех кладбищенских камней на меня глядели имена тех, кто пал от моей руки. Возле могилы Дамблдора стоял наш полувеликан и плакал. Гермиона тихо подошла к нему и бережно коснулась его руки. Я стоял поодаль, не решаясь нарушить грустную идиллию.

Внезапно Хагрид обернулся и, заметив меня, отошёл. Слёзы блестели в его глазах, но взгляд был отчуждённым и даже ненавидящим. Я спокойно смотрел на него, но сердце судорожно сжималось. Хагриду я никогда не собирался мстить, потому что он до самого конца не знал о пророчествах и о моём готовящемся убийстве. Вдруг Хагрид содрогнулся всем телом, с рёвом кинулся на меня и повалил на землю. Несколько могучих ударов обрушились на меня, очки слетели с носа и упали в траву. Я не мог достать палочку, ведь Хагрид придавил меня всем телом, но, по правде говоря, эта мысль и не пришла мне в голову. Я не хотел сражаться с ним. Вдруг давление прекратилось, и великан был отброшен в сторону — Гермиона применила заклинание Левитации. Она подбежала к Хагриду и помогла ему подняться. Она что-то горячо шептала ему, но он её не слушал. Хагрид с яростью смотрел на меня, готовый снова начать атаку. Я уже поднялся на ноги, отряхнул с мантии землю и поражённо наблюдал за бывшим другом. Хагрид, с трудом сдерживаемый Гермионой, сделал несколько шагов ко мне и глухо произнёс: «Ты… Ты убил…всех…» Затем он стряхнул с себя руки Гермионы, резко повернулся и быстрыми шагами ушёл.

Глотая слёзы, Гермиона подбежала ко мне, схватила за рукав мантии и потащила к выходу. Всю дорогу её грудные рыдания отдавались у меня в ушах. У выхода с кладбища она, не попрощавшись, аппарировала. Я последовал её примеру и уже спустя несколько секунд находился в своей лондонской квартире, приобретённой сразу после трёхдневной горячки. Вечер прошёл как обычно: в роскошно обставленной гостиной, наедине с бутылкой виски, потом сонное зелье, которое я научился мастерски готовить и, как финальный аккорд, ночь без кошмаров – одна из немногих радостей, доступных Гарри Поттеру.

Кто же я? Стал ли я тёмным магом или вернулся на проторенную дорожку добра? Можно сказать и так. Я лучший мракоборец Министерства, что вполне объяснимо: я могу выйти сражаться даже без волшебной палочки, и всё равно победа будет за мной. Непростительные заклятия на меня не действуют, но сам я практикую их с большим успехом. С недавних пор я очень богатый человек: крупные гонорары мракоборца и многочисленные премии – основные источники моих доходов, и с каждым годом они всё увеличиваются. По долгу службы я убивал многих людей, но не вкладывал в убийства ничего личного: ни к одному из убитых мной волшебников я не испытывал ненависти, я просто выполнял свою работу. Конечно, я не палач, но мракоборцам разрешено применять смертельные заклятия для особо опасных преступников. Не могу сказать, что злоупотребляю этим жестоким правом.

Я вернул себе репутацию героя, всеобщего любимца, спасителя и защитника невинных. Для нынешнего магического мира я стал кем-то вроде Дамблдора — оплот надежды, твёрдая, нерушимая опора. Благодаря мне больше половины волшебников чувствуют себя в безопасности. Можно сказать, что сейчас я полностью признан в мире магов. Меня уважают, а многие боятся, помня о былых ужасах, совершённых в августе 2005-го.

Но счастлив ли знаменитый Гарри Поттер? Не знаю. Я так и не научился доверять. С болезненной отчаянностью я привязывался ко многим людям, надеясь найти в них дружбу, любовь, участие, но отлично знал, что все человеческие отношения обречены на разрыв. Даже Чжоу Чанг, ставшая привидением, не хотела со мной разговаривать. Все воспринимали меня не иначе, как убийцу, в каждом взгляде я читал страх и опасение, не видел искренности. Меня окружали подхалимы, лицемеры, которые унижались передо мной, хотя я и не хотел этого.

Ни о каких близких отношениях не могло быть и речи, хотя, подозреваю, именно они смогли бы отогреть моё омертвевшее сердце. Правда, одна девушка рискнула тесно общаться со мной, но, думаю, было сделано это не от большого ума. Она не умела рассуждать, без умолку трещала о всякой ерунде, возомнила меня неким романтическим персонажем и даже углядела демонические черты в моём характере. Несколько месяцев я терпел её от скуки, а затем перестал отвечать на её письма, которыми она меня забрасывала. Отвергнутая возлюбленная даже попыталась прийти ко мне домой, но она не знала, что я первым делом защитил своё жилище ворохом заклинаний. Пробраться ко мне было практически невозможно. Да и кто бы осмелился нарушить покой Гарри Поттера? Разве что самоубийца, как любят шутить мои коллеги по работе.

В последнее время мои мысли занимает один человек, чувство к которому изводит меня, но, увы!, эту привязанность я не в силах одолеть. Гермиона необычайно холодна со мной, держится отчуждённо, насколько это позволяет этикет. Я бы хотел вернуть прежние отношения, но всё время останавливаю себя на мысли, что она никогда не была мне подругой. Теперь я часто бываю у неё, но практически всегда мы храним молчание. Не раз, уходя из её дома, я слышал за дверью судорожные рыдания.

Две недели назад я снова сидел на диване в её гостиной, она – рядом со мной. В тот день я как раз расстался с надоевшей поклонницей, и мне как никогда хотелось поговорить с кем-нибудь. Но Гермиона упорно хранила молчание, погрузившись в книгу. Я пытался занять себя, но не выдержал тишины. Собравшись с духом, я спросил: «Гермиона, почему ты молчишь?» «О чём ты, Гарри?» — отвлечённо отозвалась она, не отрываясь от десятого тома «Магической Энциклопедии». Я вырвал книгу из её рук, резко встал с дивана и быстро прошёлся по комнате. «Ты не хочешь меня видеть? Неужели я противен тебе? Я уйду, если хочешь».

«Нет, что ты, Гарри. Останься».

«Но я же вижу, ты боишься меня. В твоих глазах то и дело мелькает ненависть к убийце. Я знаю, я убил многих близких тебе людей. Но, признаюсь, я не чувствую вины».

«Зачем ты говоришь это мне? Если ты считаешь, что правильно поступил, не надо быть со мной!»

«Вы вынудили меня так поступить. Я никогда не был злым, ты знаешь это».

«Но жажда мести почему-то пересилила твою хорошую половину. Ты чудовище! Ты уничтожил всех друзей! Ты грозил убить моих родителей! Ты унизил и запугал меня, а потом приходишь каждый день и сидишь, как ни в чём не бывало! Зачем ты продолжаешь меня мучить?»

«Так значит, ты всё время терпела меня? Ты ни на миг не забыла прошлое? Ведь ты была моей подругой!»

«Я никогда не была твоей подругой! Тебе только казалось, что между нами существует дружба и взаимопонимание, но ты никогда не был другом мне! Да, я предательница, как ты говоришь. Но я делала всё, чтобы ты не смог никому навредить. Я хотела спасти невинных людей, которые могли пострадать и пострадали из-за тебя».

«Боже, каким я был наивным! Я снова купился на твою превосходную актёрскую игру! Я думал, что действительно дорог тебе. Я поверил, что ты раскаялась. Как я ошибался!»

«О чём ты говоришь? В тебе нет чувств! Твоё ледяное, мёртвое сердце ничто не может тронуть!»

«Не смей так говорить! Ты должна быть благодарна мне. Я оставил тебе жизнь!» «Что?» — Гермиона разъярённо прищурила глаза. «Ты пощадил меня? Ах, ты сделал одолжение! Ну, так я возвращаю долг!» — Гермиона размахнулась и ударила меня по щеке. «Убей меня сейчас, что же ты?» — она снова занесла руку, видя, что я спокойно отреагировал на первую пощёчину. Я перехватил её кисть и с силой прижал к губам. Гермиона онемела от удивления и не попыталась вырваться. Тогда я, осмелев, приблизился к девушке и поцеловал её. Первый и последний, отчаянный поцелуй любви, пришедшей ко мне после стольких страданий, но обречённой на ещё большие муки.

Гермиона пришла в себя и с отвращением оттолкнула меня. Её глаза были полны прежнего страха, который поселился в ней из-за меня. Я вышел из комнаты, оставив её одну.

Она была права. Я не имел права жить, как все, или хотя бы как раньше. На моей совести лежало больше смертей, чем я мог вообразить, ведь лица своих жертв я до сих пор помню смутно.

В день нашего объяснения с Гермионой я впервые осмелился уснуть без зелья. Мне приснился кошмар, который мучает меня по сей день: я наколдовываю себе поднос с чашками чая и булочками, но как только делаю глоток из чашки, понимаю, что вместо чая налита кровь, откусываю от булочки – в руке у меня оказывается ещё бьющееся человеческое сердце.

Когда я убивал людей, я думал, что это нормально, что я поступаю правильно. Я осознанно причинял боль, но не жалел об этом. Сейчас мне очевидна жестокость, с которой я убивал людей, но что можно изменить? На следующий день после ссоры Гермиона прислала сову с извинением за своё вчерашнее поведение.

Я разочарованно отослал её обратно с ответным извинением: формальности должны быть соблюдены. Страх заставляет Гермиону забывать себя, она слишком боится за тех немногих близких людей, оставшихся в живых. Как бы мне хотелось сказать ей, что я чувствую, но это невозможно. Она видит во мне монстра, убившего десятки или даже сотни людей.

Поэтому всё, что мне остаётся на данный момент, это днём сражаться с тёмными магами, а затем проводить одинокие вечера, сидя у камина, и глоток за глотком уничтожать очередную бутылку виски.