Нерушимое в нас (гет)

Он нашёл её ночью среди пустынной улицы, одиноко сидящую на лавочке, выглядевшую такой беззащитной и понурой. С поникшей головой и скрещенными руками Давина казалась сжавшейся в комок в попытке спрятать себя от внешнего мира и оттого непривычно маленькой, словно ребёнок. Но взгляд, устремлённый неподвижно в одну точку, был совершенно недетским: он выражал весь груз, стоящий за её душой. Так могла бы смотреть женщина, прожившая годы и испытавшая немало тягостей, твёрдо узнавшая, что такое потеря. Но Давине было восемнадцать, и девушки её возраста могли бы стремиться посвятить юность веселью. А переживанием считали бы предстоящие экзамены в школе или ссору с подругой. Но уж точно не кровь на руках от нежеланного убийства собратьев. Или невозможность вернуть с того света укравшего сердце парня. Или жестокое изгнание ведьмами из ковена.

Марсель знал, что лишь он сейчас был способен утешить её. И это казалось ироничным, учитывая то, что он сам приложил руку к недавнему несчастью Давины. Но она поймёт, что это делалось для того, чтобы уберечь её. Кем бы она его ни считала, Жерар не позволит ей подвергнуться новой опасности. Слишком много угроз поджидало ведьму в уголках этого зловещего города.

Давина не сказала ни слова, когда Марсель присел рядом. Ему хотелось придвинуться ближе, прижать её к крепкому плечу, показать, что он рядом и не бросит. Но от Клэр исходил холод, держащий его на расстоянии. Она сидела так же неподвижно, напрягшаяся от присутствия Марселя, словно струна, и всё ещё ушедшая в себя. Думает, что ей сейчас хорошо лишь одиночество, но это самообман — Марсель знал.

Он осторожно коснулся её плеча. Давина не сбросила его руку, лишь повернула голову, но взгляда было достаточно, чтобы ранить вампира. Он увидел в нём всю её боль, злость, бессилие, и все эти чувства в одночасье перенеслись на него. Это было не впервые, когда он считывал её эмоции, при этом впитывая их в себя. Ощущала ли Давина такую же близость? Именно об этом Марсель мог лишь догадываться.

— Тебе не стоит быть одной на улице в такое время, — наконец произнёс он. Мягко и успокаивающе, как умел. С Давиной нужно было действовать по-особенному.

— Волнуешься за меня? — ведьма быстро выстроила между ними спасительную стенку, позволяющую ей сохранять внешнее спокойствие. Не хотелось удариться в эмоции перед Марселем. Она пока не знала, совершенно не знала, как стоит вести себя с ним. — Напрасно. Всё самое худшее уже случилось. И сейчас мне просто негде быть, потому что меня ненавидят в ковене и ни за что уже не примут обратно. А ковен был моим последним пристанищем.

«У тебя всё ещё есть твоё уютное жилище на чердаке церкви», — хотелось сказать Марселю. Но дело было не в чердаке. А в нём. Это он должен стать для Давины пристанищем. Самый близкий и нужный ей среди всех. Ведь кто ещё мог претендовать на это? Он — её семья.

— Ди, выслушай меня, — Марсель позволил себе приобнять девушку, настойчиво прислонив её ближе, — твоё регентство было ошибкой. Оно не принесло тебе ничего, кроме страданий. Это не твоя роль. Расстаться с ковеном пришлось для твоего же блага.

— Это ведь ты, да? Ты сговорился с Винсентом, чтобы отстранить меня? Было несложно догадаться. Марсель, ты не представляешь, что я чувствовала, когда они отворачивались от меня. Я стала изгоем. Я потеряла то немногое, что у меня было.

Её голос казался Жерару почти жалобным, в нём так и сквозила обида, но вряд ли на него... Давина могла проклинать обстоятельства и судьбу, но разум никогда не замолкал в ней по-настоящему. В глубине души она была согласна со словами вампира. И он решил говорить суровую правду.

— Я сделаю всё, чтобы уберечь тебя, и ты это знаешь. У тебя не было уважения и верности ковена, Ди. Не потому, что ты скверная ведьма. Просто им нужен кто-то другой. Ты слишком юна для роли регента. И тобой могли заинтересоваться не те люди. Тебе сейчас абсолютно не нужны лишние проблемы. Подумай не о своих обидах. Подумай о жизни. Она хрупка.

Он не стал раскрывать ей все подробности. Лучше Давине какое-то время не сталкиваться со Стрикс даже косвенно. Они могут натолкнуть её на неверный путь. Ей нужен покой после всего произошедшего. И он, Марсель, это обеспечит.

В ответ от Давины послышался тихий усталый вздох.

— Я знаю, что ты заботишься обо мне, Марсель. Но мне не становится легче. Я просто чувствую себя ужасно.

— Тебе нужно время. Но совсем не одиночество. Позволь мне быть рядом.

Молчание Давины ознаменовало согласие, и Марсель понял, что стена рухнула. Ему не понадобилось много усилий, чтобы добиться этого. Понимание и доверие, с которым относились друг другу вампир и ведьма, всё сделало за них самих.

— Ладно, Ди, мы отправляемся на чердак. Твоя комната осталась в целости и сохранности, там ничего не меняли. Так что не вздумай грустить и позволь себе отдохнуть.

Давина попыталась улыбнуться в ответ. Марсель очень ждал этого проблеска надежды. Когда-нибудь нужно положить конец всем невзгодам. Но пока этого не случилось, они могут временно спрятаться от них на хорошо знакомом и ставшем уже родным чердачке. Он хранил в себе немало тёплых воспоминаний.

— Помнишь, как ты рисовала здесь? — пока Давина сидела на кровати с чашкой свежезаваренного чая, Марсель смахнул пыль со стопки бумаг, до этого одиноко лежавшей в углу. Мольберт также стоял в стороне давно нетронутым.

— Конечно, — кивнула Клэр.

— А я не помню, когда ты делала это в последний раз. Раньше ты любила рисовать. А теперь?

— Когда я жила здесь, рисовать меня побуждала магия, хотя я сама не понимала, почему. А потом я как-то и забыла, что мне это нравилось, — пожала плечами Давина.

Марсель сумел заинтересовать её, окунув в воспоминания о прошлом. И трёх лет не прошло, а такое ощущение, что вечность. Осталось ли что-нибудь от той милой девочки, стоявшей у мольберта и радостно улыбавшейся, когда он приносил ей в подарок очередное нарядное платье? Он обязан был проверить.

— Попробуй, — Жерар протянул ведьме мел, смотря на неё приглашающим взглядом. — Я хочу посмотреть, как ты рисуешь.

И она снова почти улыбнулась. Почти. Она приняла это предложение.

— Раньше это казалось более простым делом, — Клэр сосредоточенно уставилась взглядом в мольберт, размашистыми движениями выводя очертания рисунка.

Марсель едва мог разглядеть что-то за её спиной, пока сидел на кровати, но решил, что творение Давины останется загадкой для него, пока она не завершит. Ему нравилось видеть её прямую спину, чуть просвечивающие под тонкой тканью блузки лопатки, блестящие пряди пышных волос, рассыпанных по плечам. Казалось бы, вполне заурядный вид юной девушки, но Марсель предпочитал не ловить себя на мысли, что любуется. Даже со спины. Даже этого достаточно.

— Я закончила, — Давина повернулась к нему, потирая вымаранные чёрным пальцы. — Это что-то... не очень понятное, да?

Но Марсель различил на бумаге профиль девушки, весь состоящий из небрежных штрихов, удивительным образом сложенных в цельную картинку. Всё пространство вокруг рисунка было закрашено чёрным, оставляя лишь небольшой нетронутый контур. В голову сразу пришла невольная мысль о каком-то скрытом значении. Будто чёрный означал подступающую со всех сторон тьму. Рисунок показался Жерару мрачным. Но он не стал допытываться, что же это означает. Возможно, Давина рисовала себя. А может, вовсе и нет. Нарисовать можно всё что угодно, что первым придёт в голову, не пряча в этом скрытый смысл.

— Выглядит вполне понятно. Девушка в Новом Орлеане⁽¹⁾. Так и назовём картину, ты не против?

— Совсем нет.

Марселю показалось, что Клэр даже повеселела. Определённо рисование успокоило её и пошло на пользу. Иногда такие мелочи могут помочь духу воспрять.

Давина повалилась на постель, окинув задумчивым взглядом стоявшую на прикроватной тумбочке кружку с недопитым чаем. Нет. Этого ей явно не хотелось.

— Думаю, мне не помешает выпить чего-нибудь покрепче. У меня был тяжёлый день, — обратилась она к Марселю с по-детски кокетливой просьбой.

Конечно, Давина уже не ребёнок, но для него было непривычно просто взять и напоить её. Порой он чувствовал себя родителем, на котором лежит ответственность за неразумное дитя. Но старался отогнать это чувство. Почему-то не получалось воспринимать Давину как дочь. Они были семьёй, но семьёй без родственных связей, как бы странно это ни звучало. Семья для них заключалась не в ролях, а в духовной близости.

— Тебе повезло, Ди, — Марсель решил порадовать её и пойти навстречу. — Где-то у меня тут был припрятан бурбон. Думаю, глоточка тебе будет достаточно.

Так и вышло. Давина скривилась при первом же глотке, но в намерении не отступать мужественно приняла в себя обжигающую горло жидкость. Она никогда до этого не пила и впервые явственно ощутила то самое лёгкое головокружение и плывучесть перед глазами. Усталость навалилась с двойной силой.

Она прислонилась к Марселю, устроившись на его плече, но не спешила опустить веки. Какое-то упрямое чувство, отдающее горечью, и до этого стойко сдерживаемое внутри, всё-таки подступило к горлу. В носу защипало, влага переполнила глаза, и она, не выдержав, шмыгнула носом.

— Не нужно, Ди, — Марсель моментально пришёл ей на подмогу, обняв крепко и тронув губами макушку. — Всё же хорошо.

Но от его слов почему-то стало ещё грустнее. В Давине пробуждалась жалость к себе, и она хотела отчаянно сопротивляться этому. Нет ничего хуже, чем жалеть себя. Уж лучше стиснуть зубы и перетерпеть. Она это может.

И усилием воли слёзы тотчас высохли и противное чувство ушло.

Марсель не заметил, что в попытке утешить Давину он нарушил все мыслимые границы и уже почти прикасается к её губам. Слишком близко.

Она сама не успела понять, что происходит, уже будучи в несколько отрешённом состоянии. Но в голове промелькнуло: что-то не так.

— Марсель, — прошептала она без каких-либо эмоций, — я хочу спать.

— Да, конечно, — он сиюсекундно оказался возле ночника и погасил свет, — я и забыл о времени. Уже совсем поздно. Доброй ночи, Ди.

Она не ответила, уже проваливаясь в сон.

Марсель решил не оставаться. Эту ночь он проведёт бодрствуя, ведь в Новом Орлеане всегда есть о чём поразмыслить.

1) Отсылка к 1-му сезону (название 4-й серии).

Вернуться к тексту