Cait's Journey (джен)

— Я же даже не думал… Боялся, но верил, надеялся, ждал весточки из НКР. Сам хотел как-нибудь написать, что у нас тут новая жизнь. И вот…

Стоявший над могилой фермер сжимал и разжимал кулаки. Время от времени он поправлял дрожащей пятерней волосы, вздыхал, сдерживал слезы и смотрел на два обезображенных тела, завёрнутых в мешковину.

Несколько лет назад его брат с женой, дочерью и маленьким сыном решил отправиться в НКР на поиски лучшей доли. День шёл за днём, год за годом. Караваны, группы смельчаков и одиночки бродили по Пустошам, покупали и предлагали товары, да иногда доставляли письма от одного островка жизни к другому. Фрэнк Майерс работал, выживал и ждал, но не было ни письма, ни записки, ни привета, ни рассказов о том, как там его брат устроился в Новой Калифорнийской Республике.

А потом, одной тёмной ночью молодой минитмен застрелил парочку диких гулей. Казалось бы, что такого? Ходячие мертвецы постучались к живым. Прибились на запах, чтобы пожрать, но получили свинец. А по утру Фрэнк опознал в убитых Тимми и Изабель, племянника и племянницу, которым отец хотел подарить новую, безопасную жизнь.

— Вы уверены?

— Да. Её платье, волосы и медальон. И Тим… почти не вырос. Значит, только ушли, шагнули за порог и… Простите.

История осталась бы личной, но Пайпер поклялась, ну или пообещала Кейт и Комбезу хотя бы попытаться писать не про коварные планы, а про простые беды и радости обыкновенных людей по Содружеству. И вот она стоит над могилой рядом с Майерсом, его женой, дочерью, сыновьями, рабочими, минитменами, Крисом и Кейт. Главная пара Содружества зашла к Майерсу по делам. Они уже думали уходить, когда Фрэнк упал на колени перед телами, один вид которых мог бы довести до инфаркта.

Майерс ещё раз пропахал пятерней шевелюру и тут же изо всех сил прижал к себе младшего сына и дочь. Пайпер отвела взгляд от скорбящих и посмотрела в могилу. Нет, она разного повидала, но вид тел, исчезающих под землёй её всегда ужасал. Она перевела дыхание и стала смотреть на рабочих и минитменов. В конце концов, она уставилась на Кейт и Комбеза.

Интересно… Кейт смотрела на тела, хмурилась, морщила лоб, переводила взгляд с мешковины на рабочих, лопаты и комья земли и обратно, словно пыталась уловить что-то знакомое, личное. Потом погоня за прошлым закончилась, прищуренные глаза распахнулись, рот приоткрылся, а пальцы коснулись запястья Криса, который сам, кажется, увидел в могиле и почти засыпанной мешковине эхо забытого ужаса и незаживших ран.

— Помнишь?

— Да.

И она помнит, и он? Каждый вспомнил своё или… Редакция «Общественных событий» обязана узнать, почему Крис и Кейт взялись за руки и прощались с покойными, как с родными! В конце концов, Пайпер Райт уже поняла, что никакое эксклюзивное интервью не сможет поместить в себя то, что может рассказать Кейт. Не будет эксклюзивного выпуска — будет книга с эксклюзивными откровениями!

— Расскажешь?

Кейт кивнула.

— Позже.

* * *

— За нами идут.

— Знаю.

— Двое.

— Знаю. Женщина и ребёнок.

Вот так ходить в Добрососедство! Хорошее местечко. Тебе нужны крышки, еда, вода, броня и стволы? Ты всё получишь. Услуга за услугу. Без заморочек! Но надо быть настороже. Всегда! И вот сейчас… Немножко поработали на местных. Добыли разного. Всё хорошо, но тут и собака зарыта.

Когда с тобой всё хорошо, смотри вокруг, а то оставят нахер без штанов. Избитое, исколотое тело с пробитым черепом. Не нравится? А никому не нравится. Поэтому и нанимают охрану, разбрасывают крышки и обещают хоть половину пустошей в придачу или какой-нибудь другой солидный куш, чтобы охрана тебя не удавила, пока ты спишь.

И вот к ним кто-то прицепился. Идут след в след. Обычные бродяги или наводчики какой-нибудь из банд? Хорошо хоть этот понял, услышал и увидел, а то бывало, Кейт нанималась к тем, кто ничего не мог и от любой опасности дрожал. И вроде всё логично, правильно, но Кейт всегда было противно работать на беспомощных и жалких. А с этим получается, как будто Кейт ему и не нужна. Она кидается в атаку, а он хватает за руку и шёпотом выкладывает план, как лучше вынести мутантов, рейдеров, наёмников и синтов.

План, план, план! Бла-бла-бла! Но у него получалось! У них получалось. Вдвоём они запросто брали рейдеров, которые заныкались в руинах, чтобы охотиться на проходивших рядом. Охотник становился жертвой, а Кейт и этот забирали всё! Удобное укрытие, патроны, жратва, одежда, крышки! И Кейт уже не знала благодарить ей этого, уважать его или серьёзно думать о том, чтобы прикончить?

Она хотела, чтобы он жил, чтоб выжил и обязательно добрался бы до сына. Она хотела… Нет. Ей нужно было увидеть, каким он окажется отцом! На словах всё было в лучшем виде. Ну а на деле? И стоит ли оно того? Ей любопытно, а он возьмёт и… Решит, что Кейт — балласт, угроза, ходячая проблема. И всё. Оставит где-нибудь лежать, а сам уйдёт. И что ей делать, чтобы не он её, а именно она оставила его? Чтоб он там где-нибудь лежал, а Кейт… Ушла бы и жила, боролась, выживала сама и за себя, но… Какого чёрта?!

Ей, блять, понравилось выживать вдвоём! На равных! Ей, блять, понравилось чувствовать своего человека рядом! Ей, блять, понравилась уверенность в его силе и навыках. Ей, блять, понравилось не только защищать, но и чувствовать себя защищённой. Дура! Так не должно быть! Так просто не должно быть! Какого чёрта?!

Она боялась остаться одной против всех. И мальчишка, незнакомый мальчишка останется один! Он не дождётся своего отца. Из-за неё! Ей даже снился сон. Про клетку. Её продали. Но не кому-то там, вонючему и потному, а Институту. На опыты. А пацан в другой клетке. Они его изучают. И её изучают. Режут, колют, суют свои приборы во все места. И никакой возможности сопротивляться. Она не может двигаться. Даже кричать не может! И всё из-за неё. Она убила того, кто спас её. Она убила того, кто мог, хотел и шёл вперёд, чтобы спасти ребёнка, сына!

Она просыпалась, понимала, что этот жив и рядом. Она ненавидела свой страх перед ним, ненавидела желание убить этого странного человека и ненавидела саму себя за всё. А потом страх возвращался с новой силой, и Кейт серьёзно думала о том, что надо не рисковать и не размазывать сопли по бетону, а поскорее убить его. Во сне.

И тут вот на тебе! Мать и дитя. Как мило! И Кейт, и этот уже пытались петлять, но парочка держала след, не отставала. Хорошо хоть их не пытались догнать, чтоб бить на жалость. Сделайте одолжение, войдите в положение, ребенок страдает, болеет, голодает. Нам хотя бы ноченьку переждать, а потом… А потом, ночью, несчастные убивали несчастных. Один удар в сердце. Или по горлу. И ничего личного, только выживание. Либо ты, либо тебя. Хотя… Гарантий не было. Всё решали секунды. Опыт. Бодрость или изможденность. На что способен сытый? На что пойдёт голодный? И чьё отчаяние окажется сильнее?

Ну или мамаши и папаши, а то и проходимцы с детьми на поводке бродили тут и там, чтоб выследить лёгкую добычу для рейдеров. Тогда ночь превращалась в избиение спящих или в побоище, где снова не было гарантий ни у кого.

Неопределенность бесила! Хотелось дойти уже до привала, обговорить всё с этим, окопаться и… Была не была!

* * *

Не было никакой банды рейдеров. Кейт и этот устроились на ночлег. Вроде бы были готовы. Стволы зарядили, ножи заточили, расставили ловушки, чтобы никто не смог застать их врасплох. Но мать с ребёнком прошли все ловушки, стали самой тишиной, чтоб этот и Кейт не проснулись. Но тишина не смогла им помочь. Почему? Скрипнула половица? Хрустнули осколки стекла? Нет. Чужаков подвёл запах. Когда они уже приготовились занести ножи над спящими, Кейт и этого словно с головой накрыли одеялом из гниющей плоти. Кейт задохнулась от вони и поняла, что дальше притворяться нет смысла.

Ночь взорвалась визгами, криками, безумными бросками и прыжками по стенам, полу и потолку! Вокруг Кейт и этого танцевал и бушевал хаос! Нападавшие были хороши. Реально хороши! Кто б мог подумать, что одичавшая, озверевшая женщина с таким же одичавшим ребёнком смогут налететь ураганом на взрослого, сильного, опытного мужчину и чемпионку Боевой зоны! А потом всё закончилось. Быстро. Резко. Внезапно. Кейт посмотрела на этого. Он посмотрел на неё. Она жива. Он жив. Оба ранены, но ничего серьёзного. А перед ними, на полу — два трупа.

Изможденная женщина с оскалом гнилых зубов, двумя дырками вместо носа и окровавленными не ногтями, а уже когтями на серых, скрюченных и узловатых пальцах. А рядом тощий, как скелет, ребёнок с застывшей навсегда гримасой злобы и рваными дырами вместо ушей. То ли девочка, то ли мальчик. Не понять. Люди и не люди. Существа. Совершенно безумные глаза и почти истлевшее тряпьё. Он уже видел и слышал достаточно, чтобы в лучах рассвета узнать все признаки превращения человека в гуля.

Тела убитых были ареной борьбы. Обычная, бледная кожа изможденного голодом человека, боролась со зловещим некрозом. Невидимый распад клеток создавал чёрные прожилки по всему телу, язвы и волдыри. В конце концов мутация превращала людей в ходячие, древние мумии обезображенных и искалеченных кошмаром древнего мира — проказой.

А начиналось всё с лошадиных доз вируса рукотворной эволюции, контакта с химическим оружием и, естественно, облучения. С чем именно столкнулась та женщина? С чем именно столкнулся ребёнок? Они отравились, облучились, заразились? Залезли куда-нибудь за едой, искали укрытия от холода, хищников, рейдеров или синтов и напоролись на чёрт знает что.

Так, может быть, нападавшие хотели, чтоб их прикончили? Может быть, само нападение было всего лишь способом сгинуть? Ему уже рассказали, что мутация в бессмертного мертвеца — это всегда лотерея. Один погибал, другой выживал. Выжившие превращались в чудовищ — разумных и безумных. Один становился чудовищем, но оставался в здравом уме, в твёрдой памяти. Другие превращались в монстров во всех смыслах этого слова.

Разумные гули пытались выживать на отшибе, вдали от людей и с людьми, которые не гнали их ссаными тряпками и не угрожали расправой за живое воплощение древнего ужаса. Кто из живых захочет жить рядом и каждый день смотреть на говорящий труп? Одичавшие, безумные гули бродили ненасытными стаями и просто поодиночке. Иногда они охотились семьями, абсолютно и полностью позабыв о том, кем они были друг другу. И те, и другие, и дикие, и разумные гули были бессмертны. Они жаждали мяса и крови, но могли десятками лет выживать без еды и воды. А плоть живого мертвеца давала им нечеловеческую силу, ловкость и скорость реакции.

Живые мертвецы с оравой кровожадных мутантов были бичом и без того хищного, одичавшего и кровожадного мира. Радиация, химия и вирусы пробираются к тебе через щели, проникают в тебя вместе с воздухом, текут к тебе вместе с водой, пропитывают собой всё и вся, но не могут зарезать, расстрелять и избить. Никакая химия, радиация и вирусы не способны оторвать тебе руки, ноги и голову, чтоб насадить трофеи на палку. Смотрите, бойтесь, подчиняйтесь!

И никакая химия, радиация и вирусы не способны схватить тебя, чтобы сломать все кости, чтоб заживо сварить, сожрать твоё сочное мясо и выжить. Жизнь всегда сражалась со смертью и всегда несла смерть другой жизни. Так всегда было и, возможно, так всегда будет. С самой зари истории органической жизни доклеточные организмы подавляли и уничтожали друг друга.

Они не знали жалости, сомнений и сожалений. Равнодушный и безжалостный механизм естественного отбора диктовал и будет диктовать правила биосфере. Но доклеточным, одноклеточным и множеству многоклеточных всё равно. Симбиоз или война всех со всеми? Без разницы.

А потом появилось сознание. Примат стал человеком, он принял эстафету войны за выживание любыми средствами и любой ценой. Естественный отбор стал неестественным и человек сломался. И женщина с ребёнком либо сошла с ума и недооценила противника, либо отчаялась и переоценила себя, либо сознательно пошла на смерть и потащила за собой ребёнка, чтобы всё кончилось. Либо, либо, либо. Кейт и этот никогда не узнают, что и почему случилось в ту ночь. Им надо было обработать раны и успеть до темноты добраться до переулка Висельника.

* * *

— Это он потом говорил?

— Что?

— Ну-у… Неестественный отбор, доклеточные, одноклеточные, биосфера, эстафета войны.

Кейт улыбнулась. А Пайпер в сотый раз по инерции удивилась. Как-то раз у прилавка Артуро Кейт улыбнулась. Кажется, она торговалась за ствол, а оружейный барон Даймонд Сити ни в какую не хотел уступать. Чертовка что-то сказала ему и выдала оскал хищника. Артуро, тёртый калач, внакладе не остался и выдал тот же оскал. Пайпер тогда поежилась, но сейчас…

Кейт улыбалась совсем как Молли — отличница первой школы в Содружестве и любимица мистера Цвикки. Радость, удовольствие, задор!

— На меня не похоже?

Вот отомстила так отомстила. Не зазубренным ножом в шею, а школьным курсом биологии.

— Ну-у… Эм-м-м…

— Не важно.

Съела? Съела. Поехали дальше.

* * *

Они уже хотели уйти, но этот встал столбом и уставился на ребёнка с простреленным черепом. Несостоявшийся гуль, израсходованный материал неестественного отбора ждал падальщиков, чтобы они сожрали всё, что можно с него сожрать.

Лучи восходящего солнца послали порцию живительного и равнодушного тепла на головы выживших за ночь. Тут и там по всему Содружеству подул ветер, заставив застонать проржавевшие руины крупнейшего мегаполиса Новой Англии. Он слышал этот звук много раз, научился его фильтровать и жить своей жизнью, чтоб не сойти с ума под прессом новой реальности. Но в тот день и в то утро, в разграбленной бетонной коробке цветочной лавки миссис Монро ему показалось, что весь искореженный, избитый, сожженный, пропитанный радиацией, отравленный, одичавший, голодающий, озлобленный и бешеный, уродливый и изломанный мир стонал через убитого, наполовину сгнившего заживо, почти ставшего монстром ребёнка. За что? Ни за что. Почему? Потому.

* * *

— Стой! Откуда ты знаешь, что ему показалось? Поняла по глазам?

— Он потом рассказал.

Пайпер прищурилась, чтобы понять, где Кейт диктует ей чистую правду, а где фантазии, сказки и ложь.

— Вы прям… вспоминали? Вот это?!

— Мы иногда вспоминаем, какими были, что думали, чего боялись. Я доверяю ему. Он доверяет мне. Мы даём силы друг другу.

* * *

— Может, мне ещё надо поплакать?

Кейт смотрела на этого, едва сдерживая растущее раздражение. Эта баба и мелкий хотели их тут прикончить! Хотели сожрать их припасы, но обломались. Кейт жива. Этот жив. Чего ещё надо? О! Им надо идти. Скорее! Ноги в руки, мать вашу! А этот сопли решил пожевать. Нормальный же мужик был!

Ну давай, плюнь в морду, дай в морду, не забудь к чёрту послать! И давай, пой серенаду про совесть, сочувствие и… Как её? Человечность. Моралисты хреновы! Только и умеют… Сами не живут и другим не дают.

Он, действительно, хотел послать её к чёрту. И даже хотел дать пощёчину, чтобы показать, что есть грань, за которую не стоит заходить, когда он рядом. Но какой смысл? Она такая же, как и те, кого она ненавидит и презирает. Он вспомнил, какой она была на ринге, как смотрела на него, тысячу раз убивала в воображении, пыталась внушить ему страх, который жил в каждой клеточке её тела и владел каждым днём её жизни.

С тех пор она то и дело дерзила, пыталась бросать ему вызов, пыталась угрожать, чтоб или он её, или она его. Зачем? Чтобы всё кончилось. И тоже самое он видел в Даймонд Сити, в Добрососедстве, на Пустошах и в маленькой цветочной лавке, где ненависть была щитом отчаяния и бесконечного всепоглощающего страха. И нет никакого смысла в упрёках.

— Нет, ты ничего им не должна. Но я должен.

Да чтоб его! Как у него получается?! Она была уверена, что он пошлёт её, а вместо этого её голова взорвалась от вспышек. Мгновения прошлого восставали из бездны, чтоб рухнуть обратно под ударами настоящего.

* * *

Голод. Банда рейдеров. У них есть еда. Но они ничего не дадут просто так. Рейдеры поставили условие. Жратва и выпивка в обмен на детей с одной упрямой фермы. Всего-то нужно было выманить мальчишку и девчонку туда, где рейдеры дадут им по затылку. Кейт осталась в заложниках. А родители сделали своё дело. Но еда с выпивкой кончилась. Мать лежала в отключке. Отец послал Кейт украсть яйца у самки Когтя Смерти. Самка устроила себе гнездо в пещере. Когда-то, кажется, она была туннелем. Точнее, входом в туннель. Свод тут и там обвалился. Получилась целая сеть закоулков и тупиков. Там прятались рейдеры, наёмники и бродяги. А потом там воцарился ящер.

Но ящеру нужна добыча. Мясо. Много мяса! И самка уходила, чтобы найти, убить, сожрать. Кейт улучила момент. Добралась до гнезда. Схватила яйцо. Одно из трёх. Она представила, что первое яйцо отдаст отцу, второе матери, а последнее оставит себе. И все будут сыты!

Она уже представила вкус, приятную тяжесть в животе и тихое, сытое счастье хотя бы на одну ночь. Она уже облизнулась и проглотила слюну, но…

Мечта испарилась от крика и слишком знакомого рёва. Кейт оцепенела. Она прислушалась и содрогнулась от истошного вопля. Дикий, истошный, отчаянный вопль оборвался так резко, словно был веточкой, которая хрустнула и сломалась в клыках гигантского хищника. И никаких взрывов. Никаких выстрелов. Через несколько бесконечно длинных секунд воздух взорвался от рычания самого опасного монстра Содружества. Гигант нашёл свою добычу. Гигант победил. Гигант уходит домой.

Звуки тяжёлых шагов заставили Кейт выскочить из пещеры. Как она не споткнулась? Как добралась? На инстинкте. На мышечной памяти. Она добежала до родного фургончика. Запинаясь и задыхаясь она попыталась сказать о том, почему не смогла, не успела добыть три яйца. Но отец не стал её слушать. Он буквально сбил её с ног пощечиной. Со всего размаха. Потом вцепился ей в волосы и стал возить лицом по земле, пытался утопить её в лужах недавнего дождя и, наконец, перевернул на спину, чтобы наотмашь бить по лицу.

— Ты! Должна! Добыть! Нам! Еду! Ты! Должна! Ты! Должна! Когда же! Ты! Сдохнешь?! Ты! Должна! Найти! Нам! Еду!

Кейт не сопротивлялась. Ей вообще казалось, что всё это происходит не с ней. Не она лежит на земле. Не она едва дышит. Не её обвиняют. Не её ненавидят. Она в другом мире. Она ничего не чувствует. Она ничего не хочет. Она не страдает. Ей всё равно. Она просто смотрит со стороны. Ей наплевать. На всё.

В конце концов, отец переключился на мать. Та вздумала забрать себе яйцо, чтобы успеть проглотить хоть что-нибудь, пока отец не забрал себе всё. А Кейт хватило сил только на то, чтоб втиснуть избитое тело в тесноту под фургончиком. Не самое лучшее место в мире. Но другого и не было. Побитый жизнью, грязный, ржавый металл над головой успокаивал, но всё равно хотелось кричать. От боли. От обиды. От голода. От одиночества. От всего сразу и разом. Отец дрался с матерью, а Кейт вздрагивала от эха его недавних криков.

* * *

— Ты! Должна!

— Нет. Ты ничего ему не должна.

Что? Кто? Откуда такой спокойный, уверенный голос?

— Ты-ы! Должна-а-а!

— Ты ничего ему не должна. Но я должен.

Никакого фургончика. Никакой боли. Она не лежит на сырой земле. Никакого отца. Никакой матери. Она стоит рядом с этим и смотрит на гулей.

— На тебя когда-нибудь бежали дети, обвязанные взрывчаткой?

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вынырнуть из глубин памяти и нырнуть туда снова.

— Гранаты бросали. Иногда сами и подрывались. Хотели взорвать меня, а взрывали себя. А прямо обвязанных не было. Взрывчатка редкая, дорогая.

Этот вздохнул и кивнул.

— А на меня бежали. Нам давали задачу ликвидировать террористов. Мы прилетали или приезжали в занюханные деревни. Начинали обыск, допросы, аресты. В другой раз мы прибывали на точку, а там танки, пулемёты, пушки, мины. Мы принимали бой. Погибали и убивали. Выжившие возвращались на базу. Пополняли личный состав и ждали новый приказ.

Мы выдвигались. Ждали чего угодно. А нас встречали улыбки. Люди махали руками. Чуть ли не прыгали от восторга. Так нам казалось. А потом мужчины, женщины, дети выбегали к нам и взрывались. Их готовили к этому. Сдохнуть, чтобы мы сдохли. Мы защищались. Стреляли в воздух. По ногам. А потом получили приказ стрелять в тело и в голову.

Видишь к тебе бегут? Мужчина? Женщина? Ребёнок? Огонь! Не дури, солдат, выживай. Либо они, либо ты! Мы возмущались, сходили с ума, пытались протестовать, пили, кололись, нюхали чёрт-те что, шли под трибунал, дезертировали. Но, в конце концов, инстинкт выживания брал своё. Либо солдат делает своё дело, либо и трибунала не надо.

— И ты…

— Убивал. И приказывал убивать. Деревни потом вымирали. А мы получали приказ выдвигаться в другую деревню, штурмовать город или укрепрайон. А смертники, вот такие мальчишки и девчонки, худые, голодные, злые так и остались… Лежать… Там… На земле…

Там и наших осталось до чёрта. Мы просто не успевали. Забирали только жетоны. А потом нас перебросили в Канаду и началось…

Этот замолчал и глубоко вздохнул.

— В Канаду меня уже не пошлют. Некуда. Да и некому.

Он замолчал, нагнулся, взял ребёнка на руки и вышел с телом из комнаты. А Кейт села на первый попавшийся ящик и попыталась изгнать прошлое настоящим. Как у него получается? Когда другие били на совесть, давили на жалость, пытались её вразумлять, читать ей мораль, поучать и стыдить, она посылала их к чёрту и не жалела об этом. Но стоит этому зарядить ей историю, она сразу сдувается. Он начинает вспоминать, рассказывать, а ей хочется только стоять, сидеть или лежать рядом и слушать.

Она досыта насмотрелась и наслушалась чуши и бреда от рабов и позеров Боевой зоны. Но этому она верила. И каждый раз рассказ про мир до войны переворачивал её собственный мир. Бывалая наёмница шла в атаку! Сейчас она покажет этому! Но вот он вспоминает случай из жизни и она превращается в девочку рядом с молодым стариком. И вот он снова прав. По крайней мере, она не может ему отказать.

* * *

— До войны здесь был цветник. Клумбы с цветами. Много цветов. А рядом кафе. Мы любили тут гулять.

Кейт думала, что этот вспомнит ещё что-нибудь, но он уже выкопал яму и сразу же замолчал. Пока он работал лопатой, внутри неё сжались пружины. Чёртовы годы рабства вбили в неё установку. Он должен остановится, прожечь её взглядом, чтобы она метнулась, взяла другую лопату и копала бы вместе с ним, а то и вместо него. Хозяин должен отдыхать, раб должен работать. А ну, сука, быстро!

Нет. Он вообще на неё не смотрел. Сам вынес тела. Сам копал. Потом вспомнил про Кейт, сказал про цветы, замолчал, осторожно и бережно опустил трупы в могилу, секундочку постоял и снова заработал лопатой. Кейт знала, что она должна, просто обязана шумно вздыхать, играть желваками, со скукой смотреть по сторонам и раздражённо выбивать ритм ногой. Ну давай, кончай там уже! Хорош там возиться!

Нет. Она стояла и со странной тоской смотрела на руки, ноги, лица и тела мертвецов. Мать с дочерью или сыном, старшая сестра с младшей сестрой или братом, а, может быть, просто взрослый с ребёнком постепенно, навечно и навсегда исчезали под комьями серой земли, бетонными крошками, помутневшим, оплавленным битым стеклом и засохшим дерьмом рейдеров и мутантов. Мерзость. Но с другой стороны… Впервые в жизни она поняла, что ей не плевать на то, что будет с её грёбаным телом.

Всю жизнь она была куклой. Для отца с матерью. Для рейдеров. Для мразей, торговавших рабами. Для жаждущих стать хозяином живого товара. Для Томми. И вообще… Для всех. Она всегда была куклой. И какая ей разница, где, как и когда она сдохнет? Что будет, то будет. Лишь бы быстрее. И пусть её потом изнасилуют. Десяток рейдеров сразу. Пусть разорвут собаки. Пусть куклу четвертуют на радость Боевой зоне. Пусть выкинут в любую яму с говном и забудут. Наплевать. На всё наплевать!

И тут… Не наплевать. Она отделалась от выкриков отца, забыла про фургончик, удары, оплеухи и жутко захотела, чтобы этот когда-нибудь потратил на неё минутку. Она отчаянно хотела, чтоб он хоть где-нибудь нашёл паршивенький кусок земли, чтоб потыкал там лопатой, чтобы не выкинул, не пнул, а опустил её, как этих вот убитых гулей, вниз, чтобы потом укрыл от всех и от всего землёй, бетонной крошкой, осколками стекла, дерьмом и чёрт-те чем ещё. Эй, ты…! Этот! Пожалуйста… Пожалуйста!

Ей пришлось сжать кулак, чтобы тоска не задушила её. Ей пришлось сжать кулак, чтобы этот ничего не понял. Ей пришлось сжать кулак, чтобы отвлечь себя и подумать о чём-нибудь другом. В конце концов, она всегда пыталась жить настоящим, здесь и сейчас. Только поэтому и не сошла с ума.

— А если такие снова найдут и нападут, убьёшь?

— Убью. И похороню. Если смогу.

— А меня?

Чёрт! Кто за язык тянул? Хотя… Хорошо, что всё же решилась.

— А ты?

Она сомневалась буквально долю секунды, а потом просто прикрыла глаза. Он быстро кивнул и ушёл собирать вещи, а она осталась стоять с дурацкой улыбкой на лице. Ей казалось, она может взлететь. Она невесома! Она готова подскочить к нему, чтобы обнять. Нет. Он не должен знать, но… Как же хорошо! Он не оставит её лежать просто так. Он похоронит её. Она не оставит лежать его просто так. Она похоронит его. Что бы ни было. Ради этого стоило жить!

* * *

Кейт замолчала. Пайпер застыла над бумагой. Часы тикали. Город уже засыпал. Через минуту Пайпер подняла руки, как будто Кейт приставила ей ствол к затылку. Потом журналистка медленно повернула голову и одновременно с жалостью и мольбой посмотрела на Кейт.

— Давай… Завтра продолжим.

Кейт усмехнулась.

— Ты же вроде не только в Даймонд Сити была, разного повидала?

— Ну-у да, но… Давай завтра продолжим.