Найди меня (джен)

Толя остановился и осел на холодную, влажную после дождя землю. Он понимал, что, вернее, кого отрыл. Нужно было встать и позвонить в полицию, но Анатолий не был готов увидеть труп собственного сына, уже разложившийся, отвратительно пахнущий.

Толя завыл, по-звериному, как-то отчаянно.

Мужчина не услышал, как залаял Кузя, мелкий цепной пес, не услышал, как Никитична всплеснула руками и запричитала над ухом.

Соседка вызвала полицию, и только участковый смог заставить Толю встать и отойти от ямы, в которой лежало маленькое тельце Ванечки. Потом вновь начались допросы, приехала полиция, соседи обступили забор, тихо переговариваясь.

Ещё при первом расследовании выяснили, что после того, как Анатолий уехал на работу, соседи видели Ваню живым, но после обнаружения тела отца вновь стали подозревать — особенно, когда тот объяснил, что рыть под деревьями стал после снов дочери.

Полина не удивилась, увидев полицию на пороге, она уже была готова. Но к тому, что скажет участковый, готова не была, и бледная села на лавку у дома.

— Вы сами понимаете, что Маша не могла сказать отцу, где труп брата, если не знала об этом. Толя не мог убить Ваню — его видели живым после того, как он уехал, — сел рядом на лавку Дмитрий Александрович.

— Бог мой, — закрыл лицо руками женщина.

— Леонидовна, даже на первый взгляд видно, что Ване проломили череп, — не стал смягчать удар участковый.

Дмитрий Александрович смотрел на женщину, пытаясь понять, как она могла. Участковый понимал, что хрупкая девочка двенадцати лет не могла закопать труп брата, не могла потом посадить сверху траву, скрывая преступление. Леонидовна сама, лично закопала своего сына.

— Вы уже всё поняли, — вздохнула Поля, убирая руки от лица и посмотрела на пасмурное небо, будто прощаясь.

— Что я знаю, Леонидовна? — спросил Дмитрий Александрович.

— Полина, — представилась женщина. — У меня есть имя.

— Полина, что случилось в тот день? — спросил участковый, которому хотелось раскрыть дело самому, пока следователи не успели приняться за допрос.

— Я полола, заодно кидала камни в кучу, — сообщила Поля, смотря в небо. — Я случайно попала по голове Вани, правда, случайно, но… Я бы вызвала скорую, но он задёргался, как он дёргался…

Полина расплакалась, вспоминая судороги сына, а потом собралась, утёрла большими руками слезы и добавила:

— Он умер, он был мёртв. Я испугалась, что Машка останется без мамы… Вам не понять.

— Я понимаю, — заверил Дмитрий Александрович. — Поехали. Полина, твоя мать за дочерью присмотрит?

— Я к папе поеду! — резко сказала девочка.

Участковый резко обернулся, вдруг поняв, что девочка тихо подошла к забору и слышала весь разговор. Поля же не повернулась в её сторону, словно бы не найдя в себе сил увидеть лицо родной дочери. Дмитрий Александрович же вздрогнул, увидев лицо Маши: она не была напугана или ошарашена. Девочку словно бы не интересовала судьба мамы или брата.

— Пошли, — поднял за локоть Полину участковый и повел к своему старому вазику.

Поля послушно села на заднее сидение, и только тогда обернулась и посмотрела на Машу, на мгновение, чтобы сразу отвернуться. Полина уже знала, что увидит, но это уже ничего не могло изменить. Чтобы она не сказала, ей бы не поверили, да и не хотела она ничего говорить. Не хотела говорить правду, не хотела её для себя признавать. Леонидовна приняла решение, а расхлебывать предстояло Полине.

Солнце нещадно пекло, хотя было ещё ранее утро. Леонидовна была в декретном отпуске, и Толя напрочь отказался помогать в огороде и с хозяйством, говоря, что, раз баба не работает, то с домом и хозяйством должна справляться сама, без помощи. Мол, за Ваней присмотреть может и Маша. Леонидовна была против, понимая, что учиться будет дочери тяжелее, если будет необходимость после школы нянчить брата.

Да и боялась мать за сына. Машка невзлюбила Ваню с первых дней, хотя при отце изображала заботливую старшую сестру. Леонидовна и себе не признавалась, что видит в любимой доченьке. Но летом, в самую жаркую пору, Леонидовна была вынуждена просить Машку помогать с братом, хотя бы иногда.

Тихий вскрик Ваньки никто бы не услышал, слишком тихо тот крикнул, но мать кожей почувствовала, и побежала к детям. Мальчик лежал на траве головой, а ножками в грядке с перцами. Кровь из разбитой головы впитывалась в землю. Ваня дёргался еще, словно бы его током ударило. Леонидовна хотела закричать, но дыхание перехватило, и она только молча открывала рот, тяжело рухнув перед сыном на колени.

— Я случайно! Я его толкнула, и он упал на камень головой, — быстро заговорила Маша. — Мамочка… Не говори папе, он мне не простит. Скажем, что ты за ним смотрела и он упал?

Леонидовна подняла лицо, смотря на дочь и упустила момент, когда Ванечка затих навсегда. Мать смотрела на дочь, не веря, что Машка её назвала мамочкой. Леонидовна не захотела признавать в слух, что рана на темечке не похожа на рану от падения. Она понимала, что Машка ударила брата сверху камнем, но не захотела даже себе признаться в этом.

— Папа не переживет смерть сына, — тихо сказала Леонидовна, взяв руку сына в свою ладонь.

— И что нам делать? — спросила Маша деловым тоном.

— Не знаю, — покачала головой мать.

— Пусть он исчезнет, — по-детски пожелала дочь.

Леонидовна вздрогнула и кивнула, вдруг поняв, что это выход.

— Перекопай тут все, и камень зарой поглубже, — потребовала Леонидовна и пошла в дом за полотенцем, чтобы укутать сына и не видеть мёртвого лица с застывшими глазами, что смотрели в небо.

Впервые Маша не спорила, а молча принялась помогать маме, чтобы Ваня исчез, наконец, из её жизни.

Толя встретил дочку у калитки и обнял её, едва та вышла из полицейской машины.

— Привет, — прижалась к папе Машка. — Ты нашёл его! Я больше не буду видеть этих страшных снов.

— Не будешь, — гладя по спине, сказал Анатолий, стараясь при чужих хотя бы не плакать.

— Мы похороним нашего Ванечку и будем ходить на могилку, вместе, — продолжила дочь.

— Вместе, — кивнул Толя. — На могилку.

Мужчина всё ещё не верил, что то, что он видел, когда-то было его долгожданным сыном, и, прижимая к себе дочь, всё ещё видел перед глазами завернутое в грязную тряпку тельце.

— Я так по тебе скучала, — радостно сказала Машка.

Анатолий даже вздрогнул от этой радости. Он был ещё не готов принять смерть своего сына и сейчас не понимал, как его дочь может улыбаться в такой тяжёлый день. Все, чего хотел Толя — выпить, чтобы хоть на дне рюмки получить забвение.

А вот Маша улыбалась, понимая, что теперь её отец — только её. Ни матери, ни брата между ними уже не было.