Антиутопия и локийские идеи (джен)

— Ты что грозы боишься? — подколола Света.

— Я ничего не боюсь! — тут же огрызнулся брат, разжавшись обратно.

— Смотри вон паук ползёт! — картинно испугалась старшая сестра и показала пальцем на пол возле ног брата — Сейчас на тебя прям заползёт!

— В эту игру можно играть вдвоем, — ухмыльнулся младший — Вон жук-вонючка ползёт.

Снова раздался гром и Виктор опять вздрогнул и поёжился.

— Что натворил?! — посуровела Света.

— Написал Петицию за свержение Карамбы.

— Завуча?

Виктор затрясся от приступа громкого хохота.

Ожидал, что сестра тоже рассмеётся, это же очень смешно. Но она почему-то не развеселилась.

— Ты опять напрашиваешься, да? — строго сказала сестра. — Опять эти твои «локийские» идеи?

Виктор резко похолодел. Неприятно было. Он ожидал другой реакции. Пару секунд потребовалось, чтобы взять себя в руки и начать актёрство:

— Именно! Очень приятно, что ты так выразилась. В точку попала про Локи.

— Если бы я знала, как на тебя повлияет, я бы нафиг выбросила эту грёбаную книжку!

— Это судьба! Нам с Локи предначертано было найти друг друга и объединиться. Холизм!

Света хлопнула Виктора по предплечью:

— Ай!

— Что ты айкаешь… Локи недоделанный. Ты хоть помнишь, чем там для него всё закончилось?

— Я выводы сделал, — ухмыльнулся Виктор. — Главное не бухать много и сохранять остроту ума.

— И Одина не выводить из себя! — очень многозначно и весомо произнесла Света.

— Не, — через небольшую паузу, собрался и нашёлся Виктор. — Так не получится. У Локи юмор специфический, Одину не нравится. А не шутить Локи не может.

— Ой, господи боже! — запричитала сестра. — Какой же ты дебил… Когда ж ты уже повзрослеешь и шило из задницы достанешь.

— Я поумнее некоторых «взрослых»…

— Ты, поумнее, давай думать, что делать. Как тебя выгораживать.

— Как думаешь классуха не звонила ещё? — не смог скрыть волнение в голосе Виктор, хотя очень старался держать роль.

— Не знаю.

— Слууууушай… А можешь ей сама позвонить? И наплети типа ты на стороне папы, бла-бла-бла, я негодяй, бездарь, всё такое…

— Да я-то скажу, не проблема. Только всё равно узнает рано или поздно. Ты зачем с завучем связался? Ну должен же головой понимать, что это не шутки.

— Не узнает! — обрадовался Виктор, игнорируя нравоучения. Вот повезло в этот раз: Света дома, а отец ещё не вернулся с работы. Виктору очень повезло с мудрой и рассудительной старшей сестрой.

Рано брат обрадовался. В этот момент вернулся отец.

//

Старший Маркин помыл руки и зазвонил телефон.

— Да. Я узнал, Мария Николаевна…

«Бляяяя» — подумал младший Маркин — «Не успели»

— Так, сын. Иди сюда! — проревел из ванной отец.

Они сошлись в коридоре. Отец схватил за руку и проникновенно полу-проорал в ухо:

— Я что-то не понял, что за диверсия в школе произошла?! Что за партизанская деятельность?!

— Партизаны старались скрытно действовать. Я не таился, — гордо пояснил Виктор и попробовал вылезти из хвата. — В открытую выступил с протестом. Объявил об оппозиции в дипломатической форме. Большая разница.

Виктор наконец вытащился на свободу. Вот можно не хватать? Он этот ор отлично бы слышал и с другого конца коридора.

— Понятно. Витамина Р не хватает. После ужина выдам.

— Раз приговор вынесен, до ужина никак нельзя?

Тактика. До еды боль легче переносится, чем после. Кроме того, он будет торопиться на ужин — и закончится быстрее.

— Я что не человек?! — рявкнул старший Маркин, хлопнул ладонью выключатель и ушёл на второй этаж.

Света возникла в полутьме коридора, зацепила брата и зашипела:

— Дай отцу поесть! Он пришёл с работы голодный и злой, чё ты полез сразу?! После ужина подобреет — попробуем отмазать тебя. Не лезь на рожон. Рот не открывай.

— Вообще никогда? — ощетинился брат. — Вечное молчание. Silentium. И примут в Консулат теней сразу с распростертыми объятиями.

— Чё? Куда?

— Консулат теней. Организация такая астральная — из ближнего мира — НЕ-Зеленодар. Наблюдатели не вмешиваются и не разговаривают.

— Ты не начинай вот это сейчас… Папа и так навзводе из-за твоих приключений в школе. Не доводи своими шутками. Тебе же хуже будет. Ну будь же ты умнее.

— Я не шучу. И мой ум сомнений не вызывает.

— Ну да конечно, — закатила глаза старшая сестра.

Подошла Маша и Света переключилась:

— Расскажи, что там наш любитель приключений на жопу вытворил в школе? А то он сейчас распишет.

Младшая сестра изложила более или менее объективное видение произошедшего. Но особого криминала, как отец не усматривала.

— И чем ты думал?

— Живём в антиутопии. Мысли и позиции высказывать нельзя. Тотальный контроль! На всё нужно официальное дозволение. С подробным докладом что и как, — ядовито разлился Виктор. — А то вдруг своевольные порывы. Проявление свободной воли — жестоко карается.

— Ты варежку прикрой. При папе не вздумай задвинуть.

— Ты мне рот не затыкай! Что я не так сказал? Установил тут диктатуру. Дикторские порядки. Ограничивается даже выражение себя. Всё на физической силе. А применить интеллект? Не, не слышали. Слово поперёк не сказать — тут же в застенки.

— Вот это тебя понесло.

— Я думаю…

— Ми, не лезь. Сейчас разойдётся вообще. Сломает ещё что-нибудь…

— Это далеко не всё, что я хотел бы высказать! — завёлся с четверти оборота и заполыхал брат. — Далеко!!! Какое может быть развитие общества, если вот такое вот в головах у людей? Архаизмы. Устаревшие установки. Узкомыслие глобальное. Надо менять в сознании…

— Захлопнись, декабрист. Реально не вовремя тебя кроет.

— И ты туда же. Ну вот о чём и говорю. У нас тут антиутопия. 1984. Обсуждать тоже нельзя. Опасно.

— Доёб продолжается, — констатировала Света.

— Ми, не высовывайся. Помолчи. И за ужином, — распорядился Глас разума и настоятельно добавил для брата. — Тебя особенно касается. Не поднимай эту тему.

— Я не собираюсь молчать!!!

— Не сидится на жопе ровно, да?! Идиот.

— Никто не любит Локи!!! — сильно обиделся и расстроился Виктор. Никакой поддержки. Только критика и осуждение.

Весь в огорчении ушёл на кухню.

— Все любят Локи! — поспешила за братом Маша.

— Просто Локи поволокло, — многозначно добавила старшая сестра, доставая тарелки.

//

Виктор сполоснул чашку и перевернутую поставил на сушилку. Отец положил тяжелую руку на плечо через шею. Виктор яростно, всем нутром ненавидел этот жест. Моментально вспыхнул раскалённой злостью.

— Пойдём, сынок, разберёмся. Что ты там сегодня делал в школе. Посидите внизу.

Перед сёстрами было почему-то очень стыдно.

Перед ним — нет. Это не выбор Виктора. А выбор отца в пользу тупого реликтового решения использовать «животную» методологию. А не разум.

Часть первая. Физическая боль.

Пока Виктор медленно поднимался, дыша и настраиваясь, отец сходил за старым ремнём. Который не носил уже. Предмет использовался не по прямому назначению, а только в качестве средства воспитания.

Виктор сам разделся до трусов и майки, чтоб не слышать прошивающего до нутра приказа. Завис над кроватью. Снимать или нет покрывало? Потом сил не будет разбирать постель. Но на раскрытой белой простыне неприятно. Как-то слишком лично получается. А его не хочется пускать никуда. И так уже вторгся дальше некуда. Повсюду проник с вездесущим угнетающим контролем своим.

Как-то наказал внизу на диване. Когда сестёр не было дома. На нейтральной территории. Было получше. Вся последующая боль в вбитых синяках накатывала не сразу. Был довольно большой промежуток времени — как раз хватало скрыться у себя в комнате и приготовиться к будущим внезапно находящим в следы колко-тянущим больным «разрядам» от движений.

— Ну, — зашёл отец. — Ложись.

Не успел. Опять услышал мерзкий приказ.

Виктор лёг и сосредоточился. Сейчас начнётся допрос. С ремнём.

— Что ты вытворяешь? — в точку, как Локи и предполагал. — Что за поведение?

— Это риторические вопросы?

Ремень наискось влип в плоть поверх хлопковой ткани.

— Посерьёзнее. Я с тобой серьёзно разговариваю.

— А это тавтология. Классухе бы понравилось. Это она, разумеется, меня сдала?

— Что ты веселишься, я не понял?

Сложенная петля резко вжахнула поперёк поражая обе зоны ягодиц. Потом последовала серия ударов подряд. Зачастил. Это очень больно, когда взял непрерывный ритм и не останавливается. Виктор подтянулся наверх на локтях и напрягся.

Отец вроде прицеливался. Но всё равно попадало как придется. И совсем низко периодически заходило, и на район копчика прилетело пару раз.

Отец остановился продолжить беседу. Видимо решил, что внушил серьёзность.

— Ты мне объяснишь?

— Что?

— Поступок свой.

— А что тут объяснять, я даже не знаю? Всё кристально ясно.

— Будешь продолжать выделываться?! Я тебя нормально спросил! Трудно нормально ответить?!

Бля!

Вопрос был задан с материальным подкреплением. В виде резкого, хлёсткого прицельного удара по левой стороне. Ровно в центр и крайне ощутимо.

Отец зол уже на 7 из 10 по шкале родительского гнева. Надо бы стать сговорчивее. Вернуться на уровень хотя бы 5. А то выше пяти больно будет нестерпимо уже после первой пары десяток.

Виктор ещё сильнее напрягся, вытянулся струной наверх. Даже задерживал дыхание — так максимально сжимался. Сейчас опять будет херачить без спасительных пробелов.

И снова значительно страдала в основном одна половина. Отец наказывал стоя слева и потому ремень в основном хлестал с большим перекосом направо. По итогу часто попадало на одно и то же несчастливое место — «эпицентр порки». Болезненное ядро. В последствии там посреди бордовых точек и чувствительных синих пятнен расцветал огромный фиолетовый «цветок» визуально обозначая центр овеществлённой праведной справедливости. Именно этот участок сконцентрирует наибольший дискомфорт, будет мучить. Когда будет быстро идти, когда будет наклоняться, когда будет сидеть на мягком, а потом встанет — вот всё снова и вспомнится живо, какой непокладистый и своевольный. Пока синяки не сойдут.

— Зауч всех заколебала, — выбросил Виктор, чтоб Маркин-старший наконец дал передышку. Больно уже совсем невмоготу. — Вот я и придумал донести до неё. Цивилизованно, прошу обратить внимание. Не как некоторые. С варварскими тупыми методами. Пережитками безнаучного дремучего прошлого. Неспособные к переходу…

— Ты мне поговори ещё. Я это уже слышал. Ты по-другому не понимаешь.

— Понимаю. Я всё могу понять. Я умнее те… Диалог неконструктивный. Я тебя понимаю — а ты меня нет. И не хочешь понимать. И думать не хочешь. И не слушаешь даже.

— А ты себя со стороны слышишь? Что ты несёшь вообще?

— Что я такого говорю? Про управление разумом? Что обо всём надо задумываться? Анализировать, задаваться вопросами. Мыслить шире и как можно глубже. А не безмозгло идти на поводке устоев по накатанной? Видеть взаимосвязи, видеть возможности для изменения, видеть будущее с…

— Скажи, где ты это берёшь? Откуда нахватался? Что ты там читаешь?

Приехали. Ну всё. Опять будет рейд. Перетрясёт книги, если что-то посчитает «подозрительным» — отберёт. Если библиотечная — в приказном порядке потребует сдать. Замятин сто процентов не пройдет цензуру. Точно, как в тоталитарном государстве. Ему на работе ещё доброжелатели сочувствующие подсказали браузер на компе контролировать. В дополнение к режиму пользования. Вообще замечательно.

— Это мои собственные рассуждения. Я сто раз уже объяснял. У меня многомерное мышление. Я абсолютно всё анализирую и размышляю. Постоянно. Любое событие. Нахожу аналогии и складываю общее из частного. Вижу связи во всём. В целом. Индукция. Выводы делаю. Синтезирую модели. И потом — дедукция.

Часть вторая. Моральное подавление, непонимание и отрицание.

Это всё равно лучше. Разговаривать. Пусть и не понимает абсолютно, что до него донести пытаются. Зато не применяет физического воздействия.

— Ты поменьше в интернете сиди, Шерлок. О своём реальном будущем думай. Выпускной класс! Оценки испортились, вечно бред несёшь, сочиняешь непонятно что. Взрослеть пора.

— Это не бред. Ты просто понять не в состоянии. К слову, Шерлок больше индукцию использовал, хотя принято считать, что дедукцию. Это уже, по-моему, все в курсе великого спора по данному поводу прикола от Дойла.

— В выдумках пропадаешь, жизни не знаешь. Мужик должен нести ответственность. У тебя вообще нет осознания ответственности. Я уже не знаю, как доносить простые истины. Что можно, что нельзя делать. Что можно сказать, что не надо говорить и высказываться хамски.

— Где я хамски высказываюсь? Подмена понятий на лицо. Да я точно также могу сказать в противевес. Ты живёшь в своей крошечной ограниченной якобы реальной реальности. Будто знаешь, как надо. Потому что так типа все делают. Поэтому это типа так и надо. Это иллюзия. Ты не видишь картину в целом. В более чем одной плоскости. Объёмнее. И не задумываешься: а может, уже и не надо «как все»? Может, уже что-то изменилось и надо тоже меняться? Ну, это так удобно: кричать «мне сорок пять, я жизнь прожил, меня уже не переделать». Развитие не останавливается ни на минуту. Все могут измениться. И в семнадцать, и в восемьдесят. Нейрогенез замедляется, да. Но не останавливается. Но это ж сложно, это надо…

— Щенок сопливый! Ты что меня пытаешься тут жизни учить, умник? Что ты мне пытаешься втюхать? Что ты молодец такой пошёл против системы, школу на уши поставил с плакатом — возьми с полки пирожок?

— Петицию. Я собирал подписи в петицию. И подписывали, между прочим. Я ничего не выдумал. Тамара Романовна действительно травит всю школу.

— Ты считаешь это нормальное поведение?

— Ладно, а как ещё высказать это было? Я же не бросал ей петарды под окна или там разнообразные резиновые предметы не засовывал в сумку. Вот это бессмысленно и неэффективно, да. А я действовал чётко и недвусмысленно. Дал понять очевидным образом. Весьма разумным.

— Со мной поговорить, не хватило ума?!

— Ну давай смоделируем. Я бы рассказал — ты бы сразу… А так я сделал, что задумал.

— Как с тобой по нормальному разговаривать, как ты говоришь?! Не понимаешь ничего! Нельзя так себя вести! Только через жопу доходит.

Упомянутую жопу неслабо шарахнуло «током» после столкновения с тяжелой сдвоенной кожаной полосой. В ударенном месте сконцентрировалась жёсткая колкость и расползлась подёргивать под шкурой шире и шире, уцепляя предыдущие изжаленные окружности.

Следующие участники серии врывались на сцену не менее ярко. Ремень с почти равномерной силой, но хаотично «раскраивал» по шкуре с «любовью» больше к правой половине.

Кончилась передышка. Вывел из себя. Чёрт. Сестра права была, как всегда. Надо было рот не раскрывать. Не вякать. Что ж не слушает никогда Глас разума. Жизнь ничему не учит.

Ремень разошёлся с удвоенной силой. Теперь усложнилось: надо было и терпеть, и параллельно соображать, что озвучить, чтоб опять остановить. Кошмар, как больно. Скоро невозможно будет терпеть. Но нельзя лицо терять и расплываться. Отец так будет лупасить, пока вытьё сквозь слёзы и сопли не начнётся. Он тогда видит — всё, сломался. Победил. Дошло наказание. Теперь сын понял, что был неправ. Доказал правоту, донёс правильный посыл, что поступок неверный.

А Виктору просто очень больно. Это ничего не значит. Ничего не меняет. Виктор остаётся при своём мнении. Это цена.

Его как не слышали, так и не слышат.

И видимо, никогда не услышат. Добьётся только, что опять накажут.

— Я точно не приёмный? — выдавил младший Маркин в небольшую паузу между хлестками. Последний присланный ремнём «боец» впился мелкими укусами особенно сильно и больно, и Виктор не удержался — перевернулся и посмотрел на родителя.

— Да вот не приемный, — процедил отец. — Вот такое вот родное выросло.

— Возникла недавно такая теория — психологическая мутация. Не моя, к сожалению. Но мне очень нравится. Это как био-мутация, только в мышлении. Когда один потомок резко отличается от всех других в семье аналогично как новый мутационный «ген» в условной «ДНК-цепочке» психо-установок, ценностей и смыслов.

— Маленький ещё. Вырастешь поймёшь. Никакой ты не мутант. Детство в жопе играет. Воспитывать и воспитывать. Поворачивайся.

Виктор сам вернулся на живот пока не помогли. А это просто ужасно. Мало психологического давления. Так ещё и бесконечно норовит физически контролировать будто марионетку на верёвочках. Сядь-встань-спи-учись-иди-не ходи-ешь-говори (только правильные слова)-молчи.

Ремень стал бить слабее.

Что ж. Результат достигнут. Отвлёк успешно. Заболтал. По приблизительной оценке: уровень 2-3 из 10 по шкале отцовского гнева.

— И кстати, в генетике недавно открыли гены de novo, это вот туда же…

— Вить. Помолчи уже. Не о том ты думаешь.

— Естественно. Я всегда не о том думаю. Неправильные все мысли… Надо ж по стандарту. И согласовать с…

— Сынок, серьёзно, не понимаю, почему ты прёшь вечно против течения? Что это такое? Ты что доказать пытаешься и кому?

Младший Маркин кожей, вздыбящимися волосками почуял, как вырос уровень до 5-6. Плохо.

Инакомыслящему в антиутопии сейчас доходчиво разъяснят с помощью ремня, как ему надо правильно думать.

— Я объяснял. Много-много раз говорил. Вот и только что. Ты просто не понимаешь.

Ремень будто-то бы нерешительно хлопнул о плоть. От удара не так больно снаружи. Но стало больно изнутри.

Глаза и носоглотку защипало, горло спёрло. Всё, добился. Сейчас получит ещё штук пять — и не стерпит — разноется. Чёрт.

Часть третья. Сепарация.

— Давай договоримся, ты не будешь в школе партизана изображать? Если у тебя проблемы — приходишь и рассказываешь.

Не прилетело. Отец ждал покорности.

Не дождётся.

Младший Маркин заткнулся. Во-первых, он уже на пределе — едва заталкивает слёзы. Во-вторых, как бы не хотелось быть несломимым и несгибаемым — но не хотелось получить больше.

— Что молчишь? Договрились?

Просто сказать «да». И всё. Перестанет лупасить.

И подписаться под признанием полного контроля и бездействием.

Ну расплачется и расплачется. Что поделать.

— Заканчивай, сын. Берись за голову. Надо нормально школу закончить.

Отец жахнул ремнём — наискось — и попало точно в многострадальный «эпицентр». Виктор сжал ткань в кулак, зарылся в покрывало и зарычал. С озвучкой полегче перенеслось ещё четыре равномерных заключительных удара — и попало по разным половинам хоть не в одну область.

Старший Маркин ничего более не сказал. Ушёл.

Теперь дня три-четыре периодически просыпающаяся боль в ягодицах от задевания и сидения должна напоминать о том, что он плохой сын. И плохой брат.

Особенно неприятно будет нарваться на «напоминание» от отца. Это когда Виктор, к примеру, сломает что-то или разобьёт, или неудачно пошутит — и прилетит хлопок по синякам. В лучшем случае, что-то под руку попадется не слишком суровое типа свёрнутого журнала. В худшем — влепит ядрённый шлепок рукой со всей силы. Это не шлепочек «атата» как на детской площадке наблюдается. Охеренно блядь жесткий наотмашь по и так хорошо ещё помнящей надранной заднице в синяках. Пиздец ощутимо. Вся порка разом в одно мгновение проносится. Такой флэшбек недавнего общения с ремнём. И что крайне горько, возмущающе и обескураживающе — ещё и при сестрах. А то ж они недостаточно в курсе, что у них бракованный брат, нуждающийся в корректировке телесными наказаниями. Ведь не лишним будет всем напомнить.