Антиутопия и локийские идеи (джен)

Двое школьников — одиннадцатиклассник Виктор и восьмиклассница Маша подходили к крыльцу школы. Девочка издали завидела возле школьной клумбы кучку подружек. Интенсивно помахала им рукой над головой, чтоб увидели. Как не увидеть. Сияет позитивом и излучает дружелюбие — глаза режет.

— Да беги уже, — буркнул Виктор.

Маша улыбнулась старшему брату и рванула к девчонкам. Пробежала метр, вернулась, сумбурно обняла парня:

— Хорошего дня! — и как сияющий метеор унеслась. Просто по классике жанра. Светозарная сестрица и тёмный брат-злодей. Хорошо хоть Свету ни у кого не повернётся язык светлой назвать.

Виктор зашёл в школу, фантазируя, что здание — это вовсе не школа. В надстроенном ближнем мире, в подпространстве — НЕ-школа. Это космический корабль. И когда прозвенит звонок, шаттл отправится в космос. Как «Интеграл» у Замятина…

С Виктором поздоровалась одноклассница, но тот девушку не заметил. Был весь погружен в свои мысли, пока переобувался в сменку.

Было бы здорово. Просто взять и улететь в космос. Холодный, бескрайний и спокойный. Там много всего интересного.

В космическом пространстве полная свобода. Ни контроля, ни скучности и серости… ни давления отца.

«А сестры бы недолго горевали. Подумаешь. Нужен я кому» — размышлял Виктор, затягивая шнурок на левом кроссовке — «Сестры замечательные. Любят меня скотину…»

Виктор вздохнул и на пару секунд так и завис над вторым кроссовком. Гадко на душе стало. От себя.

«Хотя… просто, во-первых, привычка» — вдруг сам с собой начал мысленно спорить Виктор и так яростно потянул шнурок, что ногу больно сжало — «Другого-то брата не было у них. Терпят. Не знают, как могло повезти. Если бы можно было на нормального поменять — поменяли бы конечно. Сестры хорошего не бракованного брата заслуживают…»

Виктор выпрямился и зло взглянул в отражение в зеркале в фойе. На вид — симпатичный. А что внутри обычное зеркало не показывает: тьма тьмущая. Только не беззвучный холод, как в настоящем космосе. Но тоже есть и звёзды, и миры, и неистовые вспышки взрывов энергии…

Виктору хватало ума осознавать, какой паршивый у него характер и как он всех в семье задолбал своей импульсивностью и эмоциональностью. И отца выбешивать, конечно, можно было бы поменьше…

Парень подошёл к лестнице и на секунду снова завис перед ступеньками. Подумал: «Всё, изменюсь. Буду хорошим. Буду себя сдерживать. Слова лишнего не скажу»

И представляя, как это символично, поставил ногу на первую ступень и стал подниматься «в новую жизнь», всем своим видом излучая пафос. «Буду молчать. Silentium!»

На литературе как-то проходили Тютчева. Виктору очень понравилось одно стихотворение, и он начал повторять строчки будто шепча молитву:

«Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои…»

А дальше слова забыл. Виктор поднялся на второй этаж, но застыл на мгновение перед следующим пролетом лестницы, припоминая слова. Вокруг была обыденная школьная суета, жужжали ученики, аэродиномично сновали учителя. Виктор же пребывал будто за занавесью, абсолютно сам по себе — в одиночестве в своём воображаемом мире.

И вдруг внутри проснулся чёрный матово-блестящий, лоснящийся угрозой, клыкастый змий, зашипел, стал разворачивать кольца. Клыки у змия были острые и тонкие, словно лезвия. И Змий готов был кусаться.

Парень краем глаза увидел себя в отражении в стеклянной двери перед последним третьим этажом. Разозлился сам на себя. Ну что за позорище… Противно. Какого чёрта размяк? Ну уж нет. Не дождутся. Пусть сестры покладистые. А Виктор не из такого теста. Да пошли все к чёрту! Не прогнется!

Виктор тихо расколыхался. Психовал, но вида не подавал.

Форма! Все одинаковые. Всех под одну гребенку. Как в антиутопии какой-нибудь. И дома тотальный контроль. «Старший брат следит за тобой». Шаг влево, шаг в право… Отец изо всех сил старается сделать из Виктора обычного, шаблонного человека. Со стандартным мнением. Вдалбливает и вдалбливает свои узколобые идеи. А выход за границы всегда жёстко пресекается…

Виктор со злостью потянул ворот рубашки. Край ткани горячо впился в шею (словно менталистический Змий из подпространства). Тянул, тянул, тянул — пуговица не выдержала и оторвалась (Змий откусил). Белый кружочек отлетел куда-то в неизвестном направлении.

Вот и прекрасно. Надо пришить на её место чёрную.

//

В первое время как ввели форму в новом году — чёрный низ, белый вверх — парень страшно психовал. Протестовал как мог. Чёрный низ устраивал. А вот белая рубашка раздражала неимоверно. Поэтому первые недели учебного года Виктор старался извозюкаться чем-нибудь и ходить в замызганной рубашке. Грязный и с самодовольной кривой ухмылочкой. Зато не такой, как все. Гордый собой чрезвычайно.

Пока не вмешалась Светка — старшая сестра, которую в семье называли «Глас разума». Потому что младшему брату разумности не всегда хватало, а старшая бессменно работала охладителем пыла и стопором неуёмной фантазии. Укротителем локийских волн.

— Ты заколебал! — раздраженно сообщила тогда Светка. — Что ты вечно приходишь как будто все подвалы излазил. Я тебе, кстати, уже говорила про подвалы. Ты там подхватишь заразу какую-нибудь от бомжей!

— Зараза заразу не берёт! Я протестую против системы, — надменно пояснил брат. — Претит мне форма.

— Слушай сюда, свинтус — едко и строго объявила старшая сестра. — Выпендриваешься ты, а стираю я. Так что, если ещё раз припрешься со школы в таком виде: всё сам будешь стирать!

— Ой, вы посмотрите угнетенная женщина, — тут же съязвил брат. — Можно подумать, ты прям ручками стираешь. Золушка бедненькая.

— Как знаешь, — язвительно прокомментировала Света. — Физический труд полезен таким умникам. Стирай теперь всё сам!

— Ладно-ладно, — сразу пошёл на попятную и прикусил язык Виктор. — Шучу. Я понял. Прости.

— Шутник, — закатила глаза Света и нервно поправила резинку на длинном хвосте. — Жду не дождусь, когда переходный возраст закончится… Уже сил никаких нет.

//

Представляя, что он отправился путешествовать по другим, неизведанным мирам со множеством интересных приключений Виктор зашёл в класс математики.

Первый сдвоенный урок — алгебра.

— Маркин! — рявкнула сходу Тамара Романовна. — За первую парту садись!

Виктор скривился. Добро пожаловать в реальность. Никаких приключений, никаких далёких миров. Только злая тётка-завуч.

//

Маркин был гуманитарием до мозга костей, но решительно старался не признавать этого. Неприятно было себя в чём-то ограничивать. Парню хотелось думать, что он всесторонне развитая личность, а не только в одном направлении. Поэтому точной наукой (и другими негуманитарными предметами) занимался с рвением. Правда, предмет не очень поддавался. Но тут главное упорство. Если достаточно времени уделять, в чём угодно можно разобраться и понять. А упорства Виктору было не занимать.

И потом можно везде использовать математические и физические термины, чтобы намекнуть всем, что отлично соображает в науке.

Но с алгеброй и геометрией всё равно не складывалось. Особенно геометрия коротила и по итогу взрывала мозг. Оскорбительный барьер тройки в последнее время не удавалось преодолеть, хотя Маркин бился в геометрическую стену снова и снова. Нужна четвёрка. Из принципа.

Математику вела завуч. Резкая, громкая, крупная тётка. Страшная. По прозвищу Карамба. Не любила ни математику, ни преподавать, ни учеников. Запросто могла грубо схватить за руку или даже за ухо. А Виктору это дома остофанарело.

Локи всем своим злодейским нутром ненавидел вторжение в личное пространство в принципе. Ему вечно одергивающего и по поводу и без повода прикасающегося отца хватало. То тягает за руки, то насильно усаживает, уводит и прочее. Словно куклой безвольной пытается управлять. Неприятно до нервной дрожи. Парню потом приходилось «восстанавливать баланс» — посидеть в тишине и покое в одиночестве, куда никто не вторгнется и не будет трогать.

У Виктора было плохое зрение, но он никогда не садился за ближние к доске парты. Щурил серые глаза на доску, пытаясь разобрать буквы. Не редко исключительно поэтому хватая двойки… Учителя обвиняли в невнимательности. По правде говоря, справедливо, с учётом, что Виктор действительно проваливался в размышления посреди урока. Либо болтал и паясничал, когда переключался на фазу экстраверта.

Виктору очень нравилось учится, узнавать новое, удовлетворять любопытство. Знания по-настоящему зажигали, изучение предметов вызывало воодушевление и восторг. Но при этом оценки были так себе.

Парень скрывал факт проблем со зрением от всех. От учителей, семьи. Старшая сестра как всегда раскусила, правда. Выносила мозг, что брат упрямый дебил. И что, мол, глупые принципы важнее собственного здоровья. Да что она понимает! Девчонкам хорошо…

Но отцу Светка не палила. У детей Маркиных было давно обозначенное и закреплённое правило: никто никого отцу не сдаёт.

Признается — заставят носить очки. А Виктор решительно не хотел позиционироваться как ботан. И так умник с астеническим телосложением… Авторитет зубами приходится вырывать среди пацанов. А в очках — для этих тупых примитивных идиотов сразу станет в клише «ботаник». Виктор ненавидел, когда рядили в какую-нибудь роль, которую не выбирал сам.

Отец был недоволен плохими оценками, потому что знал, что Виктор не дурак по части учёбы. Уж на тройки точно может вырулить. И двойки только потому что не слушает учителей, на уроках постоянно болтает или витает в облаках. Порол несколько раз в девятом классе не особо усердствуя, так чисто для приличия, чтобы взялся за ум.

Справедливости ради, после внушений Виктор на какое-то время присмирнел и оценки улучшились. А потом наказание забывалось и упрямство брало верх. Сын из вредности и назло отцу специально выхватывал пару и не скрывал: хамски заявлял, что тупеет от ремня. Чтоб старший Маркин не рассчитывал, что вот так просто выдрессирует.

— Какая разница, какие оценки? Главное-то, что человек знает и как знания применяет. Как можно таким ограниченным быть, на циферки нарисованные ориентироваться? — язвительно высказывался Виктор, хотя кривил душой. Для отца вдохновенно брехал. Сам думал: оценки очень даже имеют значения. Потом же поступать надо в ВУЗ как-то. А знания имеются, в предметах неплохо разбирается, если сосредотачивается.

Отец понял, что бестолку, до Виктора не доходит. Наперекор всё делает. Перестал, ибо было бесполезно раз. Не очень справедливо — сам старший Маркин в школе отличником не был. Два. И в дальнейшем появились другие более весомые поводы, три. Потому что в 10 классе у Виктора потихоньку начала подъезжать крыша. А в 11 он основательно разошёлся до локийского масштаба.

//

Карамба и пугала Виктора, и нервировала. С ней обычно язвительный и не лезший за словом в карман парень не пререкался. Отчего-то Романовна вызывала трепет.

Завуч носила длинный шнурок на телефоне, и парень постоянно думал о том, что напоминает колышущийся хлыст… В общем, вызывала неприятные ассоциации, потому на уроках математики, которые Карамба вела, Виктор обычно сидел молча и не отсвечивал. Было тяжко. Мысленно Виктор ругал себя, что бесхребетный и вынужден терпеть злобную тётку. И внутри всё адски горело — язык чесался начать вслух иронизировать и язвить Карамбе. Ума-то хватило бы зацепить грамотно и уесть. У всех есть слабые места. Даже у тёток со шнурками-плётками.

Когда Тамара Романовна заводилась и начинала орать, Виктор про себя витиевато и красочно высказывал всё, что о ней думает. А вслух… Не решался.

— Вы мне? Я не расслышал, что-то уши заложило резко… — и остановился, не стал больше дерзить от греха подальше. Шнурок-хлыст угрожающе и усмирительно раскачивался возле бедра завуча.

К счастью, Тамара Романовна уже переключила неприятное внимание на другого ученика.

Первый урок из пары по интегралам прошёл спокойно. А вот на втором Карамба опять разоралась. Стала ходить по кабинету взад-вперед и изливать на класс наводнение из упрёков.

Каждый раз, когда орущая завучиха проходила мимо Маркина он качался на стуле и отклонялся от столешницы. Ни с того, ни с сего вряд ли схватит. С чего вдруг. Её весь класс выбесил. Но поостеречься лишним не будет.

Виктор взял ручку и на обратной стороне руки выше запястья с сильным нажимом втыкая кончик яростно вывел на белой коже: SILENTIUM. Кожа покраснела, припухла: создавала синим буквам красивый объёмный красный обвод.

Карамба и не думала продолжать наконец алгебру, всё исходилась. Если завели Тамару Романовну — это надолго. Какие все тупицы. Абсолютно все. Даже по знаменитому треугольнику отличниц — двум Катям и Ире — проехалась.

Маркина задело за живое. Что-что, а к тупицам парень себя не причислял. Чёртова тётка. Сама стерва недалекая.

И тут Виктора прошило молнией вдохновения на проказы. Обуяла неодолимая тяга вытворить какую-нибудь пакость или шкоду, чтобы утереть стерве завучихе нос. Кнопки там и прочая детсадовская ерунда — это плоско, банально и без огонька. Нет, нужно нечто похитрее. Виктор включил «режим Локи» и в глазах заискрилось озорство.

Маркин еле дождался звонка. Пулей вылетел из кабинета завучихи, игнорируя громогласное «Звонок для учителя!».

Виктор спустился на второй этаж, просочился в учительскую и ни секунды не тратя на подготовку выдал:

— Надежда Васильевна попросила листочков чистых принести, — сказал парень торчавшей у расписания учительнице английского. — Можно возьму?

— Бери, конечно, — полу-автоматически проговорила Эля Николаевна.

Локи везло. Молодая англичанка была той, которую проще всего обвести вокруг пальца.

Виктор лучась озарением идеи и окрылённый успехом первого шага кампании, стащил три листочка из пачки бумаги и унёсся.

Второй парой уроков была история. Историчка была пожилая, спокойная и добрая. Ей было абсолютно пофиг, что там Маркин на предпоследней парте делает.

А соседу Димке было, к сожалению, не пофиг. Замучил вопросами. Виктор шипел и шипел — Димка только хихикал и продолжал выбешивать. Сказать суть кампании нельзя было. Супер-злодеи не должны рассказывать свои планы заранее, иначе точно что-то пойдет не так. Провидение не дремлет.

Локи тем временем расчертил «официальную» рамочку на бумаге, вывел подготовительные линии. Осталось только вписать текст… Но при Димке невозможно было. Локи проворачивает козни в одиночку.

На перемене Виктор втиснулся к шестиклашкам в кабинет биологии и пока особо никого не было вырисовал тёмно-синим маркером крупными буквами «ПЕТИЦИЯ» и ниже более мелкими «За свержение власти Тамары Романовны». И ещё ниже над специально подготовленным для подписей разделе: «Проголосовавшие: «.

И Виктор первым поставил свою подпись. Настоящую.

Локи искренне любовался плодами своих трудов. Какая красота. Рамочки вышли неровные немного, но к сути не относится. Парень уже заранее переполнился восторгом и удовольствием от победы. Ухмылялся и представлял рожу Карамбы.

Так. Но надо было пройтись по школе и набрать согласных.

Виктор пристал к шестиклашкам, ждущим биологию, но те ничего не поняли. Мелкие… Не понимают ещё угнетения и несправедливости. Счастливые.

Поэтому Маркин с заветным листочком понёсся вниз. Начинать обход школы с первого этажа, с первого кабинета. По пути предлагал почти всем расписаться на учебнике истории, протягивая ручку. Некоторых удалось убедить. Всё же у Локи очень хорошо подвешен язык, надо признать. И божественная способность убеждения.

Ставить реальную подпись массы не хотели, боялись. Виктор был согласен и на значок. Пойдёт. Лишь бы Карамба увидела, что в школе полно недовольных её правлением.

После истории была большая перемена. Локи было не до еды, у него была миссия. Находчивый бог хитрости носился по школе и истово убеждал людишек голосовать.

Дошло конечно до класса младшей сестры. Маша, как всегда, просияла, видя брата.

Однако, Виктор сделал каменное деловое лицо и включил игнорирование.

С сестрёнкой Виктор в открытую не общался в школе. По многим причинам. Во-первых, пацаны не поймут этих нежностей. Во-вторых, пусть не думают, что у них замечательные отношения, могут начать лезть к сестре, если кто-нибудь захочет «добраться» до Виктора. В-третьих, от теплоты сестры было дико неловко. В-четвертых, Виктор не хотел доставлять ей забот в связи со своими постоянными идеями. Если держаться от Ми на расстоянии, не будут сильно ассоциировать Маркину с братом.

Виктор часто повторял, объяснял сестрёнке, почему так себя ведёт с ней. Маша всегда говорила, убеждала, что всё понимает и не расстраивается. Но брату всё равно казалось, что обижается. Просто ему не говорит, чтоб не переживал. Любит. Негодяя такого.

Виктор заколебался, просить ли подпись у Машки. У сестры ведь тоже, к несчастью, Карамба математику ведёт… Тут Локи наткнулся на невидимый барьер. Одно дело они. Другое дело — сестрёнка. А вдруг что…

Но Ми, услышав пропаганду брата, поддержала. Зарисовала свой знак — феечку — в «Петицию».

Вот. Сестрёнка всегда на его стороне. Только теперь надо быть очень осторожным…

Получив сколько смог согласных из шестиклассников (трое, считая сестру), Виктор на пару минут задержался. Тихим шёпотом рассказал сестре про локийское политическое выступление против власти кровожадного школьного диктатора. Мия засмеялась.

Сестре нравилось играть с братом в скандинавскую мифологию. Любительница аниме была в восторге. Виктор постоянно придумывал и рассказывал сестре фэнтазийные истории, в которых позиционировал-размещал себя и некоторых других. К примеру, Маша там была целительницей Идунн с волшебными яблоками. А суровая Светка — воинственной и прекрасной Фрейей, предводительницей валькирий. Кем там себя видел Виктор было очевидно. Локи не ограничивался рамками одного мира. Вырисовывал приключения в разных популярных и собственно-воссозданных вселенных. От (простите боги!) Гарри Поттера до супер-злодейской саги про Химониуса.

На уроках Маркин частенько выписывал зарисовки на вырванные тетрадные листы и потом тайно передавал «Идунн», чтобы после школы вместе обсудить и повеселиться. По этому поводу с классухой велась ожесточенная борьба с ужасающими потерями нервов Васильевны и… Но это совсем другая история.

Следующий урок Локи раздумывал, что делать дальше. Идея настолько захватила, что набрался неудержимой бравады пойти просить подпись у самой классухи — Надежды Васильевны.

Виктор-Локи вошёл в кабинет русского языка и литературы до краев наполненный локийским огнём.

Классная руководитель, завидев Маркина, сразу внутренне приготовилась. Виктор был её «любимчиком», иногда «доводил до белого каления» (с). А если зашёл вот с таким лицом — к гадалке не ходи: сейчас что-нибудь выкинет. Васильевна незаметно глубоко вздохнула.

— Вот, Надежда Васильевна, — максимально торжественно вручил Локи артефакт. — Распишитесь, пожалуйста!

Классуха несколько секунд рассматривала листок. Осознавала, что на этот раз придумал неугомонный Локи. Затем подняла на одиннадцатиклассника полный обалдения взгляд. Это выражение лица до предела ошарашенной классухи запомнился на всю жизнь. Полное поражение. Неоспоримая победа. Локи обожал, когда она так смотрела. С ума сходил от восторга.

— Это что такое? — обескураженно спросила классная.

— Петиция. За свержение власти Тамары Даниловны, — едко, холодно и с великой гордостью пояснил очевидное Виктор. — Там написано. Распишитесь? И я ей отнесу. Как представитель вручу мнение школы.

Надежда Васильевна после пары мгновений раздумий порвала бумагу на четыре части и смяла обрывки.

— Ничего ты не понесёшь!

Виктор выпал в шок. Как он так просчитался. Не учёл настолько важный момент. Ужасный промах.

Не увидит завуч «Петицию», все старания насмарку. Ну как так. А какая восхитительная локийская идея была!

— Ты что грозы боишься? — подколола Света.

— Я ничего не боюсь! — тут же огрызнулся брат, разжавшись обратно.

— Смотри вон паук ползёт! — картинно испугалась старшая сестра и показала пальцем на пол возле ног брата — Сейчас на тебя прям заползёт!

— В эту игру можно играть вдвоем, — ухмыльнулся младший — Вон жук-вонючка ползёт.

Снова раздался гром и Виктор опять вздрогнул и поёжился.

— Что натворил?! — посуровела Света.

— Написал Петицию за свержение Карамбы.

— Завуча?

Виктор затрясся от приступа громкого хохота.

Ожидал, что сестра тоже рассмеётся, это же очень смешно. Но она почему-то не развеселилась.

— Ты опять напрашиваешься, да? — строго сказала сестра. — Опять эти твои «локийские» идеи?

Виктор резко похолодел. Неприятно было. Он ожидал другой реакции. Пару секунд потребовалось, чтобы взять себя в руки и начать актёрство:

— Именно! Очень приятно, что ты так выразилась. В точку попала про Локи.

— Если бы я знала, как на тебя повлияет, я бы нафиг выбросила эту грёбаную книжку!

— Это судьба! Нам с Локи предначертано было найти друг друга и объединиться. Холизм!

Света хлопнула Виктора по предплечью:

— Ай!

— Что ты айкаешь… Локи недоделанный. Ты хоть помнишь, чем там для него всё закончилось?

— Я выводы сделал, — ухмыльнулся Виктор. — Главное не бухать много и сохранять остроту ума.

— И Одина не выводить из себя! — очень многозначно и весомо произнесла Света.

— Не, — через небольшую паузу, собрался и нашёлся Виктор. — Так не получится. У Локи юмор специфический, Одину не нравится. А не шутить Локи не может.

— Ой, господи боже! — запричитала сестра. — Какой же ты дебил… Когда ж ты уже повзрослеешь и шило из задницы достанешь.

— Я поумнее некоторых «взрослых»…

— Ты, поумнее, давай думать, что делать. Как тебя выгораживать.

— Как думаешь классуха не звонила ещё? — не смог скрыть волнение в голосе Виктор, хотя очень старался держать роль.

— Не знаю.

— Слууууушай… А можешь ей сама позвонить? И наплети типа ты на стороне папы, бла-бла-бла, я негодяй, бездарь, всё такое…

— Да я-то скажу, не проблема. Только всё равно узнает рано или поздно. Ты зачем с завучем связался? Ну должен же головой понимать, что это не шутки.

— Не узнает! — обрадовался Виктор, игнорируя нравоучения. Вот повезло в этот раз: Света дома, а отец ещё не вернулся с работы. Виктору очень повезло с мудрой и рассудительной старшей сестрой.

Рано брат обрадовался. В этот момент вернулся отец.

//

Старший Маркин помыл руки и зазвонил телефон.

— Да. Я узнал, Мария Николаевна…

«Бляяяя» — подумал младший Маркин — «Не успели»

— Так, сын. Иди сюда! — проревел из ванной отец.

Они сошлись в коридоре. Отец схватил за руку и проникновенно полу-проорал в ухо:

— Я что-то не понял, что за диверсия в школе произошла?! Что за партизанская деятельность?!

— Партизаны старались скрытно действовать. Я не таился, — гордо пояснил Виктор и попробовал вылезти из хвата. — В открытую выступил с протестом. Объявил об оппозиции в дипломатической форме. Большая разница.

Виктор наконец вытащился на свободу. Вот можно не хватать? Он этот ор отлично бы слышал и с другого конца коридора.

— Понятно. Витамина Р не хватает. После ужина выдам.

— Раз приговор вынесен, до ужина никак нельзя?

Тактика. До еды боль легче переносится, чем после. Кроме того, он будет торопиться на ужин — и закончится быстрее.

— Я что не человек?! — рявкнул старший Маркин, хлопнул ладонью выключатель и ушёл на второй этаж.

Света возникла в полутьме коридора, зацепила брата и зашипела:

— Дай отцу поесть! Он пришёл с работы голодный и злой, чё ты полез сразу?! После ужина подобреет — попробуем отмазать тебя. Не лезь на рожон. Рот не открывай.

— Вообще никогда? — ощетинился брат. — Вечное молчание. Silentium. И примут в Консулат теней сразу с распростертыми объятиями.

— Чё? Куда?

— Консулат теней. Организация такая астральная — из ближнего мира — НЕ-Зеленодар. Наблюдатели не вмешиваются и не разговаривают.

— Ты не начинай вот это сейчас… Папа и так навзводе из-за твоих приключений в школе. Не доводи своими шутками. Тебе же хуже будет. Ну будь же ты умнее.

— Я не шучу. И мой ум сомнений не вызывает.

— Ну да конечно, — закатила глаза старшая сестра.

Подошла Маша и Света переключилась:

— Расскажи, что там наш любитель приключений на жопу вытворил в школе? А то он сейчас распишет.

Младшая сестра изложила более или менее объективное видение произошедшего. Но особого криминала, как отец не усматривала.

— И чем ты думал?

— Живём в антиутопии. Мысли и позиции высказывать нельзя. Тотальный контроль! На всё нужно официальное дозволение. С подробным докладом что и как, — ядовито разлился Виктор. — А то вдруг своевольные порывы. Проявление свободной воли — жестоко карается.

— Ты варежку прикрой. При папе не вздумай задвинуть.

— Ты мне рот не затыкай! Что я не так сказал? Установил тут диктатуру. Дикторские порядки. Ограничивается даже выражение себя. Всё на физической силе. А применить интеллект? Не, не слышали. Слово поперёк не сказать — тут же в застенки.

— Вот это тебя понесло.

— Я думаю…

— Ми, не лезь. Сейчас разойдётся вообще. Сломает ещё что-нибудь…

— Это далеко не всё, что я хотел бы высказать! — завёлся с четверти оборота и заполыхал брат. — Далеко!!! Какое может быть развитие общества, если вот такое вот в головах у людей? Архаизмы. Устаревшие установки. Узкомыслие глобальное. Надо менять в сознании…

— Захлопнись, декабрист. Реально не вовремя тебя кроет.

— И ты туда же. Ну вот о чём и говорю. У нас тут антиутопия. 1984. Обсуждать тоже нельзя. Опасно.

— Доёб продолжается, — констатировала Света.

— Ми, не высовывайся. Помолчи. И за ужином, — распорядился Глас разума и настоятельно добавил для брата. — Тебя особенно касается. Не поднимай эту тему.

— Я не собираюсь молчать!!!

— Не сидится на жопе ровно, да?! Идиот.

— Никто не любит Локи!!! — сильно обиделся и расстроился Виктор. Никакой поддержки. Только критика и осуждение.

Весь в огорчении ушёл на кухню.

— Все любят Локи! — поспешила за братом Маша.

— Просто Локи поволокло, — многозначно добавила старшая сестра, доставая тарелки.

//

Виктор сполоснул чашку и перевернутую поставил на сушилку. Отец положил тяжелую руку на плечо через шею. Виктор яростно, всем нутром ненавидел этот жест. Моментально вспыхнул раскалённой злостью.

— Пойдём, сынок, разберёмся. Что ты там сегодня делал в школе. Посидите внизу.

Перед сёстрами было почему-то очень стыдно.

Перед ним — нет. Это не выбор Виктора. А выбор отца в пользу тупого реликтового решения использовать «животную» методологию. А не разум.

Часть первая. Физическая боль.

Пока Виктор медленно поднимался, дыша и настраиваясь, отец сходил за старым ремнём. Который не носил уже. Предмет использовался не по прямому назначению, а только в качестве средства воспитания.

Виктор сам разделся до трусов и майки, чтоб не слышать прошивающего до нутра приказа. Завис над кроватью. Снимать или нет покрывало? Потом сил не будет разбирать постель. Но на раскрытой белой простыне неприятно. Как-то слишком лично получается. А его не хочется пускать никуда. И так уже вторгся дальше некуда. Повсюду проник с вездесущим угнетающим контролем своим.

Как-то наказал внизу на диване. Когда сестёр не было дома. На нейтральной территории. Было получше. Вся последующая боль в вбитых синяках накатывала не сразу. Был довольно большой промежуток времени — как раз хватало скрыться у себя в комнате и приготовиться к будущим внезапно находящим в следы колко-тянущим больным «разрядам» от движений.

— Ну, — зашёл отец. — Ложись.

Не успел. Опять услышал мерзкий приказ.

Виктор лёг и сосредоточился. Сейчас начнётся допрос. С ремнём.

— Что ты вытворяешь? — в точку, как Локи и предполагал. — Что за поведение?

— Это риторические вопросы?

Ремень наискось влип в плоть поверх хлопковой ткани.

— Посерьёзнее. Я с тобой серьёзно разговариваю.

— А это тавтология. Классухе бы понравилось. Это она, разумеется, меня сдала?

— Что ты веселишься, я не понял?

Сложенная петля резко вжахнула поперёк поражая обе зоны ягодиц. Потом последовала серия ударов подряд. Зачастил. Это очень больно, когда взял непрерывный ритм и не останавливается. Виктор подтянулся наверх на локтях и напрягся.

Отец вроде прицеливался. Но всё равно попадало как придется. И совсем низко периодически заходило, и на район копчика прилетело пару раз.

Отец остановился продолжить беседу. Видимо решил, что внушил серьёзность.

— Ты мне объяснишь?

— Что?

— Поступок свой.

— А что тут объяснять, я даже не знаю? Всё кристально ясно.

— Будешь продолжать выделываться?! Я тебя нормально спросил! Трудно нормально ответить?!

Бля!

Вопрос был задан с материальным подкреплением. В виде резкого, хлёсткого прицельного удара по левой стороне. Ровно в центр и крайне ощутимо.

Отец зол уже на 7 из 10 по шкале родительского гнева. Надо бы стать сговорчивее. Вернуться на уровень хотя бы 5. А то выше пяти больно будет нестерпимо уже после первой пары десяток.

Виктор ещё сильнее напрягся, вытянулся струной наверх. Даже задерживал дыхание — так максимально сжимался. Сейчас опять будет херачить без спасительных пробелов.

И снова значительно страдала в основном одна половина. Отец наказывал стоя слева и потому ремень в основном хлестал с большим перекосом направо. По итогу часто попадало на одно и то же несчастливое место — «эпицентр порки». Болезненное ядро. В последствии там посреди бордовых точек и чувствительных синих пятнен расцветал огромный фиолетовый «цветок» визуально обозначая центр овеществлённой праведной справедливости. Именно этот участок сконцентрирует наибольший дискомфорт, будет мучить. Когда будет быстро идти, когда будет наклоняться, когда будет сидеть на мягком, а потом встанет — вот всё снова и вспомнится живо, какой непокладистый и своевольный. Пока синяки не сойдут.

— Зауч всех заколебала, — выбросил Виктор, чтоб Маркин-старший наконец дал передышку. Больно уже совсем невмоготу. — Вот я и придумал донести до неё. Цивилизованно, прошу обратить внимание. Не как некоторые. С варварскими тупыми методами. Пережитками безнаучного дремучего прошлого. Неспособные к переходу…

— Ты мне поговори ещё. Я это уже слышал. Ты по-другому не понимаешь.

— Понимаю. Я всё могу понять. Я умнее те… Диалог неконструктивный. Я тебя понимаю — а ты меня нет. И не хочешь понимать. И думать не хочешь. И не слушаешь даже.

— А ты себя со стороны слышишь? Что ты несёшь вообще?

— Что я такого говорю? Про управление разумом? Что обо всём надо задумываться? Анализировать, задаваться вопросами. Мыслить шире и как можно глубже. А не безмозгло идти на поводке устоев по накатанной? Видеть взаимосвязи, видеть возможности для изменения, видеть будущее с…

— Скажи, где ты это берёшь? Откуда нахватался? Что ты там читаешь?

Приехали. Ну всё. Опять будет рейд. Перетрясёт книги, если что-то посчитает «подозрительным» — отберёт. Если библиотечная — в приказном порядке потребует сдать. Замятин сто процентов не пройдет цензуру. Точно, как в тоталитарном государстве. Ему на работе ещё доброжелатели сочувствующие подсказали браузер на компе контролировать. В дополнение к режиму пользования. Вообще замечательно.

— Это мои собственные рассуждения. Я сто раз уже объяснял. У меня многомерное мышление. Я абсолютно всё анализирую и размышляю. Постоянно. Любое событие. Нахожу аналогии и складываю общее из частного. Вижу связи во всём. В целом. Индукция. Выводы делаю. Синтезирую модели. И потом — дедукция.

Часть вторая. Моральное подавление, непонимание и отрицание.

Это всё равно лучше. Разговаривать. Пусть и не понимает абсолютно, что до него донести пытаются. Зато не применяет физического воздействия.

— Ты поменьше в интернете сиди, Шерлок. О своём реальном будущем думай. Выпускной класс! Оценки испортились, вечно бред несёшь, сочиняешь непонятно что. Взрослеть пора.

— Это не бред. Ты просто понять не в состоянии. К слову, Шерлок больше индукцию использовал, хотя принято считать, что дедукцию. Это уже, по-моему, все в курсе великого спора по данному поводу прикола от Дойла.

— В выдумках пропадаешь, жизни не знаешь. Мужик должен нести ответственность. У тебя вообще нет осознания ответственности. Я уже не знаю, как доносить простые истины. Что можно, что нельзя делать. Что можно сказать, что не надо говорить и высказываться хамски.

— Где я хамски высказываюсь? Подмена понятий на лицо. Да я точно также могу сказать в противевес. Ты живёшь в своей крошечной ограниченной якобы реальной реальности. Будто знаешь, как надо. Потому что так типа все делают. Поэтому это типа так и надо. Это иллюзия. Ты не видишь картину в целом. В более чем одной плоскости. Объёмнее. И не задумываешься: а может, уже и не надо «как все»? Может, уже что-то изменилось и надо тоже меняться? Ну, это так удобно: кричать «мне сорок пять, я жизнь прожил, меня уже не переделать». Развитие не останавливается ни на минуту. Все могут измениться. И в семнадцать, и в восемьдесят. Нейрогенез замедляется, да. Но не останавливается. Но это ж сложно, это надо…

— Щенок сопливый! Ты что меня пытаешься тут жизни учить, умник? Что ты мне пытаешься втюхать? Что ты молодец такой пошёл против системы, школу на уши поставил с плакатом — возьми с полки пирожок?

— Петицию. Я собирал подписи в петицию. И подписывали, между прочим. Я ничего не выдумал. Тамара Романовна действительно травит всю школу.

— Ты считаешь это нормальное поведение?

— Ладно, а как ещё высказать это было? Я же не бросал ей петарды под окна или там разнообразные резиновые предметы не засовывал в сумку. Вот это бессмысленно и неэффективно, да. А я действовал чётко и недвусмысленно. Дал понять очевидным образом. Весьма разумным.

— Со мной поговорить, не хватило ума?!

— Ну давай смоделируем. Я бы рассказал — ты бы сразу… А так я сделал, что задумал.

— Как с тобой по нормальному разговаривать, как ты говоришь?! Не понимаешь ничего! Нельзя так себя вести! Только через жопу доходит.

Упомянутую жопу неслабо шарахнуло «током» после столкновения с тяжелой сдвоенной кожаной полосой. В ударенном месте сконцентрировалась жёсткая колкость и расползлась подёргивать под шкурой шире и шире, уцепляя предыдущие изжаленные окружности.

Следующие участники серии врывались на сцену не менее ярко. Ремень с почти равномерной силой, но хаотично «раскраивал» по шкуре с «любовью» больше к правой половине.

Кончилась передышка. Вывел из себя. Чёрт. Сестра права была, как всегда. Надо было рот не раскрывать. Не вякать. Что ж не слушает никогда Глас разума. Жизнь ничему не учит.

Ремень разошёлся с удвоенной силой. Теперь усложнилось: надо было и терпеть, и параллельно соображать, что озвучить, чтоб опять остановить. Кошмар, как больно. Скоро невозможно будет терпеть. Но нельзя лицо терять и расплываться. Отец так будет лупасить, пока вытьё сквозь слёзы и сопли не начнётся. Он тогда видит — всё, сломался. Победил. Дошло наказание. Теперь сын понял, что был неправ. Доказал правоту, донёс правильный посыл, что поступок неверный.

А Виктору просто очень больно. Это ничего не значит. Ничего не меняет. Виктор остаётся при своём мнении. Это цена.

Его как не слышали, так и не слышат.

И видимо, никогда не услышат. Добьётся только, что опять накажут.

— Я точно не приёмный? — выдавил младший Маркин в небольшую паузу между хлестками. Последний присланный ремнём «боец» впился мелкими укусами особенно сильно и больно, и Виктор не удержался — перевернулся и посмотрел на родителя.

— Да вот не приемный, — процедил отец. — Вот такое вот родное выросло.

— Возникла недавно такая теория — психологическая мутация. Не моя, к сожалению. Но мне очень нравится. Это как био-мутация, только в мышлении. Когда один потомок резко отличается от всех других в семье аналогично как новый мутационный «ген» в условной «ДНК-цепочке» психо-установок, ценностей и смыслов.

— Маленький ещё. Вырастешь поймёшь. Никакой ты не мутант. Детство в жопе играет. Воспитывать и воспитывать. Поворачивайся.

Виктор сам вернулся на живот пока не помогли. А это просто ужасно. Мало психологического давления. Так ещё и бесконечно норовит физически контролировать будто марионетку на верёвочках. Сядь-встань-спи-учись-иди-не ходи-ешь-говори (только правильные слова)-молчи.

Ремень стал бить слабее.

Что ж. Результат достигнут. Отвлёк успешно. Заболтал. По приблизительной оценке: уровень 2-3 из 10 по шкале отцовского гнева.

— И кстати, в генетике недавно открыли гены de novo, это вот туда же…

— Вить. Помолчи уже. Не о том ты думаешь.

— Естественно. Я всегда не о том думаю. Неправильные все мысли… Надо ж по стандарту. И согласовать с…

— Сынок, серьёзно, не понимаю, почему ты прёшь вечно против течения? Что это такое? Ты что доказать пытаешься и кому?

Младший Маркин кожей, вздыбящимися волосками почуял, как вырос уровень до 5-6. Плохо.

Инакомыслящему в антиутопии сейчас доходчиво разъяснят с помощью ремня, как ему надо правильно думать.

— Я объяснял. Много-много раз говорил. Вот и только что. Ты просто не понимаешь.

Ремень будто-то бы нерешительно хлопнул о плоть. От удара не так больно снаружи. Но стало больно изнутри.

Глаза и носоглотку защипало, горло спёрло. Всё, добился. Сейчас получит ещё штук пять — и не стерпит — разноется. Чёрт.

Часть третья. Сепарация.

— Давай договоримся, ты не будешь в школе партизана изображать? Если у тебя проблемы — приходишь и рассказываешь.

Не прилетело. Отец ждал покорности.

Не дождётся.

Младший Маркин заткнулся. Во-первых, он уже на пределе — едва заталкивает слёзы. Во-вторых, как бы не хотелось быть несломимым и несгибаемым — но не хотелось получить больше.

— Что молчишь? Договрились?

Просто сказать «да». И всё. Перестанет лупасить.

И подписаться под признанием полного контроля и бездействием.

Ну расплачется и расплачется. Что поделать.

— Заканчивай, сын. Берись за голову. Надо нормально школу закончить.

Отец жахнул ремнём — наискось — и попало точно в многострадальный «эпицентр». Виктор сжал ткань в кулак, зарылся в покрывало и зарычал. С озвучкой полегче перенеслось ещё четыре равномерных заключительных удара — и попало по разным половинам хоть не в одну область.

Старший Маркин ничего более не сказал. Ушёл.

Теперь дня три-четыре периодически просыпающаяся боль в ягодицах от задевания и сидения должна напоминать о том, что он плохой сын. И плохой брат.

Особенно неприятно будет нарваться на «напоминание» от отца. Это когда Виктор, к примеру, сломает что-то или разобьёт, или неудачно пошутит — и прилетит хлопок по синякам. В лучшем случае, что-то под руку попадется не слишком суровое типа свёрнутого журнала. В худшем — влепит ядрённый шлепок рукой со всей силы. Это не шлепочек «атата» как на детской площадке наблюдается. Охеренно блядь жесткий наотмашь по и так хорошо ещё помнящей надранной заднице в синяках. Пиздец ощутимо. Вся порка разом в одно мгновение проносится. Такой флэшбек недавнего общения с ремнём. И что крайне горько, возмущающе и обескураживающе — ещё и при сестрах. А то ж они недостаточно в курсе, что у них бракованный брат, нуждающийся в корректировке телесными наказаниями. Ведь не лишним будет всем напомнить.

//

Суббота, три ночи. Жара непереносимая. Не уснуть.

Виктор голый, с приоткрытой на пару ладоней дверью и настежь распахнутым окном — и всё равно пекло адское. Неизвестно, как сёстры такую жарищу переносят с длинными волосами, если и с короткими — весь затылок потный. Может, у них другой теплообмен на голове? Надо погуглить.

Средний из Маркиных однажды в детстве прочитал про явление спонтанного самовозгорания: когда люди полностью выгорают от невозможно высокой температуры неизвестно откуда берущейся (а вокруг — ничего не тронуто никаким огнём). В любимой на тот момент книжке про всякие необъяснимые мистические случаи и события.

Он вообще обожал такое. С восьми до двенадцати Виктор увлекался НЛО, астрономией и пришельцами. И был абсолютно непоколебимо уверен, что он инопланетянин. Но потом прочитал про скандинавскую мифологию, погрузился, воссоединился с Локи и понял: всё ещё интереснее. Он «божество» в теле человека.

Вот сейчас вполне реально. Самовоспламениться изнутри и сгореть… На утро придут — брата (сына) нет. Простыни не тронуты, изголовье и ножки кровати целы. И только силуэт человека из кучки чёрного пепла…

Виктор поднялся и влажно прошлёпал вниз. О боги. Даже ступни потеют.

Свет не включал — и в темноте легко обнаружил бутылку минералки под подоконником. Отец вот не верил, говорил «сочиняешь». Но у молодого нечеловека было демонское зрение. Хорошо видел при недостатке света. Гораздо лучше сестёр. И когда провожал Ми поздно вечером — та ничего не могла разглядеть — брат видел прекрасно. Обводил вокруг ям и предупреждал о каких-либо неровностях, преградах на земле. У младшей сестры была удивительная способность постоянно спотыкаться и норовить упасть. Даже на совершенно ровном месте. Где-угодно. Постоянно! Потому у брата выработался условный рефлекс всегда страховать, стараться придерживать её за руку, и непрестанно следить, чтоб не грохнулась.

Виктор понял, что тупанул, и надо взять холодную бутылку. Вроде не допивали вчера. Открыл холодильник…

— Не хлещи холодное, — раздался голос отца из зала, и юный Маркин амплитудно вздрогнул.

Ужас. И тут контролирует. Ну реально ни минуты без надзора.

«Бляяя» — тихо-тихо выругался-прошипел Маркин-младший.

Видимо, из-за жарищи отец спал на диване — на первом этаже прохладнее.

Маркин-старший включил свет в туалете. Отчего кухню осветило.

Вот чёрт. Привыкшие к темноте глаза резануло.

Виктор запрокинул полторашку и жадно пил. (Спиной к проёму двери).

— Не пей, говорю, холодное — горло простудишь, — сказал отец прямо за ним, и нелюдь облился от неожиданности.

И тут накрыл высоченный накал стыда. ВОЛНА СТЫДА!!! А ж испариться куда-нибудь захотелось, смыться в другой мир. Пробило в нутро до основания, насквозь — как разрядом молнии. Он же голый. А там у него — следы…

КОШМАР!!!

Виктор суматошно закрутил минералку, намереваясь поскорее покинуть первый этаж.

— Разбавляй хотя бы, — отец никак не уходил. Стал, блин, в проёме — не выйдешь. Заблокировал. Боги. Ну что за подстава! Хоть бы не увидел там ничего, не смотрел на… !!!

— Да нормально! — разражённо буркнуло «божество», не зная куда себя деть, старательно разворачиваясь и излучая морок, — Жара стоит!..

Отец наконец вышел.

Виктор поспешно выскользнул из кухни и взбежал по лестнице. Скрылся в комнате. Поколебался возле двери…

Чёрт. Если дверь закрыть — духота смертельная. Ладно, он внизу обосновался. Не должен по идее соваться с обходом на второй. Ночь глубокая. Зачем?

Виктор успокоил себя логическими размышлениями, открыл пошире — пустить какой-никакой сквозняк. Сёстры по ночам не шастают как брат. Спят. Машка вообще темноту, ночь не любит. Светлая… Это тёмному нелюдю вечно не спится.

«Божество» растянулся поплоще на тёплой кровати. Может душ принять?

Да он же там… Юный нечеловек слышал, как отец ходит. Чё он не спит, блин. Ночью время демонов. Магии. Свободы…

//

Маркин тихо поднялся. Заглянул в комнату Вити.

Сын спал максимально вытянувшись, с отброшенной на пол подушкой, на животе.

Кольнуло в груди: вся задница синяя. Что ж упрямый-то такой.

Маленький.

Хороший такой, когда спит, моську не кривит, не фыркает, не спорит и не вредничает.

Маркин подошёл тихонько. Поднял подушку — положил рядом. Погладил по белой лопатке. Сын сонно пошевелился и резко вздохнул, проснувшись. Открыл глаза.

Отец наклонился и ни с того, ни с сего поцеловал в лоб.

Виктор оттолкнутся на локте, подтянул ноги и полу-поднялся.

— Что такое?! — серые глаза вопросительно-настороженно пронизывают-блещут в темноте.

— Спи-спи. Ничего.

И вышел.

Что это с ним?

Что случилось?

Странный какой-то. Виктор принялся проводить ретроспективу пятницы. Понять, что на отца вдруг нашло.

//

— Чего не спал опять, шишок? — с насмешливой улыбкой спросил Маркин-старший.

Виктора до крайней степени бесило это домашнее прозвище от отца, но он усилием воли подавил накатившее возмущение. Не до того. Надо выяснить.

— Жарко было, — быстро ответил и сразу перешёл к делу. — Пап, всё нормально?

— Скоро уже поставим кондиционер. Потерпите ещё немного.

— Пап. Что случилось?

— А что? — слегка нахмурился Маркин-старший.

— Я конечно там странный. И ненормальный, и отличаюсь, и всё такое... Но я всё понимаю. Мне можно рассказать. Я всегда выслушаю. И пойму. Я всё могу понять. Это может ты не всегда… Короче. Если что — мне можешь слить. Поделиться чё там. Ты вот думаешь я типа… это… ну... невзрослый короче. Но я правда всё понимаю. Если мне нормально объяснить, поделиться, растолковать что и как — я всё пойму. И постараюсь обсудить на нужном уровне там если чё. Вот.

— Не понял, а что такое?

— Ну… Я по поводу вчера… Ночью.

Отец смотрел и молчал.

— Ладно. Короче, как хочешь, — подытожил Виктор. Главное, что хотел — высказал. Пусть сам решает теперь. Ну не лезть же в душу. Сам не любит этого, — Но, если чё — реально говори. Я заткнусь, обещаю, не буду перебивать. И выслушаю внимательно. Мне можно рассказать, правда. Я умею выслушать там и… ну… короче. Поддержать типа того.

Отец оставался безответным, и выражение лица расшифровке не поддавалось. Виктор ещё выждал минуту-полторы, от образовавшейся неловкости интенсивно чесал нос. И потом решил оставить отца в покое. Намеривался отчалить восвояси.

— Вить…

— Чё? — приготовился нелюдь.

— Хорошо всё.

— Ну… лады.

— Сынок…

Маркин-старший потрепал по плечу. Не так, когда взбесился. Не как обычно. Не грубо. Не тягал. Аккуратно. Ласково.

Не, всё-таки что-то с папой не то. Ну, не хочет говорить — не надо. Не будет больше приставать. Он мысль донёс.