Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Я обещал подробнее рассказать об учителях. Думаю, самое время. Железная Леди МакГонагалл была заместительницей директора и вела трансфигурацию — то есть предмет о превращениях. Первое впечатление оказалось ничуть не обманчивым — суровая властная дама держала класс в постоянном напряжении. Её объяснения изобиловали сложными терминами, относящимися, как мне показалось, скорее уж к физике, а не к волшебству. От формул, которыми она расписывала доску, у меня начиналось лёгкое косоглазие. И не у меня одного!

На первом занятии она превратила стол в свинью и обратно. А поскольку это был мой стол, я готов был поклясться — свинья получилась живой и настоящей. Она водила ушами, похрюкивала. И пахло от неё… Скажем так, хуже, чем на конюшне.

Нашим заданием было превратить спичку в иголку, и только Гермиона Грейнджер добилась более или менее впечатляющих результатов.

Кстати, после этого занятия она подошла ко мне, долго мялась и вдруг спросила резким звонким голосом:

— Зачем ты соврал?

— Когда? — опешил я.

— В поезде. Зачем назвался Джонсоном? Это, знаешь ли, некрасиво.

— Это не ложь, а псевдоним. Мне хотелось просто поболтать, а не...

— Раздавать автографы? — хмыкнула Гермиона.

— Вроде того.

— Ладно, — она кивнула, — я не сержусь. И, чтобы ты был в курсе, я придерживаюсь антимонархической позиции. Считаю монархию пережитком прошлого, который давно потерял актуальность. Не говоря уже о том, что это довольно дорогой пережиток.

— Мы, знаешь ли, приносим немало дохода за счёт туризма, — отшутился я, и Гермиона зафыркала. — И ты не первая, кто так говорит, правда. Я читаю газеты.

— Чудесно. Тогда увидимся ещё, Берти. И, кстати, у тебя тоже неплохо получилось. Я видела.

Вздёрнув нос, она удалилась, а Блейз ещё часа два хихикал, то и дело принимаясь пародировать её самодовольный тон: «Непло-охо получилось!» Но делал он это как-то незлобно, так что я его не останавливал.

Чары преподавал профессор Флитвик. Крошечный, не достающий даже до пояса взрослому мужчине, он при этом совершенно не напоминал пропорциями карлика. У него были заострённые уши, которые прятались под пушистыми седыми волосами. А в улыбке обнажалось подозрительно много зубов. Профессор Флитвик больше всего напоминал мне мистера Ричардсона, который занимался со мной историей. Все эти ужимки, улыбочки, мягкий высокий голос и ощущение, что ты пришёл не на урок, а на дружеское чаепитие. Познавательное такое.

В классе у Флитвика всегда стоял гул, но никто никогда не ссорился и не хулиганил. Кажется, профессор не прикладывал ни малейших усилий к тому, чтобы удерживать наше внимание. Рассказывал он захватывающе, начиная с самых азов волшебной науки. Даже вредный Драко слушал его тихо и задумчиво.

Лично мне тяжелее всего давались уроки профессора Спраут. Гербология предполагала, что мы отправляемся в теплицы и два часа возимся в земле и грязи, при этом пытаясь избежать особенно сильных укусов и ожогов от недружелюбно настроенных растений. От всего этого копошения в земле, где то и дело встречались черви, меня начинало мутить. И тут мы страдали на пару с Драко, который по такому случаю даже переставал меня донимать.

— Меня сейчас вырвет, — пробормотал он мне на ухо, глядя на извивающегося красно-коричневого червяка в руках у Блейза.

— Не говори об этом, ещё хуже станет, — прошептал я.

— Как? — протянул Драко тоном, полным страдания. — Как я буду это применять в реальной жизни, а? Я не стану садоводом-любителем, у меня для этого есть слуги и домовые эльфы!

Я был с ним полностью солидарен, хотя и в глубине души слегка себя за это презирал.

— Сестра говорит, — со вздохом поделился я, — что хуже нет зрелища, чем принц-белоручка.

— О, я сомневаюсь, что она сталкивалась с драконьим навозом.

— Слабаки, — заклеймил нас Блейз, макнул палец (спасибо, что не снимая перчаток!) в ведро с удобрением и провёл себе по щекам две линии. — Я вождь говнокожих!

Драко ломанулся в угол, и, судя по звукам, попрощался с обедом. Я поздравил себя с тем, что избежал его участи.

А Блейз провалялся сутки в больничном крыле. Оказалось, что на драконий навоз у него тяжелейшая контактная аллергия.

Преподаватели астрономии и защиты от тёмных искусств лично мне показались скучными. Профессор Синистра, которая дважды в неделю после отбоя уводила нас на башню, смотреть в телескопы и изучать звёздные карты, работала для галочки. А профессор Квирелл, который должен был учить нас защищаться от опасностей, явно нуждался в наблюдении врачей. Он ходил в тюрбане, от которого воняло чесноком (под шёпот Блейза: «Неженки!» — мы с Драко немедленно ретировались на последнюю парту и там ещё долго пытались отдышаться). Ещё он заикался (что нестрашно) и терял мысль по дороге (что сильно мешало запоминать хоть что-то).

Я очень ждал уроков истории магии — история как таковая меня всегда привлекала, и я уже обнаружил несколько интересных параллелей. Допустим, я бы с радостью обсудил бы с кем-нибудь, как именно Славная революция повлияла на принятие Статута о секретности. И я испытал шок, когда на первом занятии учитель влетел в класс сквозь доску. Да, он был привидением. И я по-настоящему пожалел, что у меня нет фотоаппарата — дедушка бы наверняка хотел это увидеть.

Увы, привидение профессора Бинса не отличалось талантом к интересному изложению. Он говорил монотонно, усыпляюще, почти дословно цитируя учебник. Чтобы не спать, я часто развлекал себя мыслями о том, как буду пересказывать это всё дедушке: мало того, что историю ведёт привидение, так это ещё и самое скучное привидение на свете!

Прежде, чем я расскажу о последнем из наших педагогов, упомяну, что во время приёмов пищи мы видели и тех, которые вели занятия только на старших курсах. О ком-то из них отзывались хорошо, кого-то ругали, но нам, первокурсникам, не было до этого дела.

Что ж, теперь, пожалуй, можно и описать человека, с которым мы, слизеринцы, встречались чаще других — нашего декана, профессора Снейпа.

Длинный, тощий как скелет, со впавшими щеками, огромным, похожим на клюв хищной птицы носом, с жёлтой кожей и липкими на вид чёрными волосами, он походил на вампира. Причём даже не факт, что на стокеровского. Скорее уж на мифологического. У него были чёрные глаза, выражением напоминавшие пустые глаза мистера Дженкинса, бескровные губы и резкие манеры. Он двигался стремительно, и его чёрная тяжёлая мантия развевалась, как плащ или крылья.

Профессор Снейп говорил негромко, полушёпотом, но внушительно. В первый учебный день перед отбоем он собрал нас, первокурсников, и произнёс речь. Суть её сводилась к тому, что Слизерин — благородный дом с тысячелетней историей. И любой, кто решит посрамить честь Слизерина, столкнётся с его, профессора Снейпа, неудовольствием.

Мы прониклись, а кто-то из девочек даже зашмыгал носом.

Но потом оказалось, что с нами профессор был мягок и добр. Потому что на первом уроке зельеварения мы посмотрели, как он ведёт себя с Гриффиндором. Некоторые занятия у нас проходили совместно с другими факультетами, и обычно это не доставляло никаких проблем. Но тут? Тут я пожелал оказаться от подземелий, профессора Снейпа, гриффиндорцев и вот этого всего так далеко, как только возможно.

— Мистер Поттер, — заметил Снейп, проходясь по списку в журнале. — Наша новая знаменитость.

На месте Гарри я бы уже спрятался под парту. А он только зубы сжал. Интересно, будь я не на Слизерине, меня бы он тоже отметил таким вот недобрым тоном? Я поёжился.

Но профессор, закончив перекличку, не отстал от Гарри. Подойдя к его парте, нависнув над ним, он начал заваливать его вопросами. Резкими, внезапными, сложными.

Гермиона вскочила с места, вытягивая вверх руку и явно желая ответить. Остальные сидели неподвижно.

Я кусал щёки. Профессор — не зарвавшийся мальчишка, его нельзя перебить или одёрнуть. Но в том, как он глумился над Гарри, чувствовалось что-то омерзительное, низкое. Взрослый не должен так обращаться с ребёнком, это просто несправедливо!

— Эй, — едва слышно прошипел мне на ухо Блейз, — ты чего?

Я помотал головой, понимая, что вот-вот из глаз польются злые слёзы. Почему я не могу вмешаться? Почему я такой трус?

— Берти…

Я ничего не мог сказать. Язык распух, отказывался шевелиться. Перед глазами туманилось. Кап, кап — на парту упали первые слезинки. Так глупо!

— Мерлин и Моргана! Дьябло! — и вдруг: — А-а-а!

На вопль Блейза обернулись все. Я подпрыгнул на месте. Профессор Снейп кинулся к нему, схватил его кисть и прошипел:

— Идиот! Зачем вы держали в руках нож?

С руки Блейза текла кровь. Профессор взмахнул палочкой, порез затянулся, кровь исчезла. Блейз начал эмоционально благодарить и извиняться.

— Ещё раз увижу у вас оборудование во время лекционной части, и можете попрощаться со свободными вечерами! Что смотрим? Открыть учебник на шестой странице, живо!

Оказывается, профессор умел не только шептать, но и орать. Блейз покрутил перед носом совершенно здоровую руку, подмигнул мне и, по команде, принялся раскладывать оборудование. На мои вопросы, что это сейчас было, изящно притворился глухим. От Гарри Снейп, во всяком случае, отстал, зато объявил, что нам нужно за оставшееся время сварить зелье от фурункулов.

— Я из семьи потомственных зельеваров, Берти, — утешил меня Блейз, — так что просто слушайся меня, и всё будет хорошо.

— Потомственных отравителей, — поправил его Теодор сзади.

— Не доказано, — ухмыльнулся Блейз. — Сплетни.

— Угу. Медичи не варили яды, а солнце встаёт на западе.

Я уже окончательно успокоился и, аккуратно нарезая ингредиенты под руководством Блейза, принялся расспрашивать про связь с Медичи. Итальянская история всегда казалась мне даже более захватывающей, чем британская.

* * *

Первый месяц в Хогвартсе дался мне непросто. Но, пожалуй, я неплохо его преодолел. Я боялся, что останусь совершенно один, — а в итоге рядом почти всё время кто-то был. В основном, конечно, Блейз, но на переменах и на занятиях по чарам мы виделись с Джастином, в библиотеке встречались с Гермионой, в столовой и на других уроках — с Гарри и Роном.

Сам замок по-прежнему производил на меня мрачное впечатление, мне было в нём душно и тесно. Но меня завораживали живые картины. Некоторые из них здоровались с учениками, на других нарисованные люди продолжали заниматься своими делами. Сначала я думал, что это как несколько кадров из кино или мультфильма — что-то вроде повторяющейся анимации. Но быстро понял, что ошибся: занимаясь одним и тем же, персонажи всё-таки вели себя немного по-разному. Например, играющие в карты джентльмены викторианской эпохи на втором этаже регулярно доводили партию до конца и спорили о выигрыше. Чаще других побеждал высокий блондин с залысинами надо лбом, но несколько раз на моей памяти его обыграл усатый брюнет.

Дама в платье эпохи Регентства на третьем этаже, недалеко от лестницы, всегда с нами здоровалась. А если бывала в настроении, то и провожала нас, грациозно перебираясь из одной картины в другую.

В общем, да, если вдруг рядом не оказывалось живых собеседников, непременно появлялись нарисованные. Оказаться в одиночестве стало для меня недостижимой мечтой. А я, должен признаться, искал уединения. Я не отдавал себе отчёта в том, как много времени проводил в одиночестве до поступления в школу, сколько простора у меня было для мыслей и переживаний. Моя сестра, Анна, чаще занималась своими делами, играть со мной последние годы ей было скучно. Кузенов я видел нечасто. Да, всегда присутствовали няни, гувернантка и телохранители, но они не заговаривали со мной лишний раз. Я мог вообразить, что остался один.

В Хогвартсе так не получалось.

Был пасмурный мрачный день, и с утра мне казалось, что на плечи положили тяжеленный камень. Я был рассеян на уроках, едва слушал Блейза, и после занятий сбежал. Я присмотрел нишу на втором этаже — широкий подоконник, прикрытый с двух сторон рыцарскими латами — и собирался спрятаться там. Но оказалось, что ниша занята.

— Я не буду с тобой говорить, если хочешь, — заметил Гарри, двигаясь. И я уселся рядом. Поджал под себя ноги, копируя позу приятеля, и уставился в окно. На дождь. Гарри держал слово — он молчал и думал о своём. А я вспоминал дом. Другим детям, из волшебных семей, писали письма. Их приносили умные разноцветные совы. Сидели возле хозяев, ждали ответов. Драко каждую неделю получал посылки со сладостями. Блейзу мама присылала журналы на итальянском.

Мне не писал никто.

— Я тебе завидовал, знаешь, — неожиданно произнёс Гарри как раз в тот момент, когда я и сам хотел было открыть рот и что-то сказать.

— Когда?

— В детстве. Тебя же показывают по телевизору. И мы ровесники. Я думал: «Вот бы быть принцем». Мне нравилось воображать всё это. Знаешь, дворцы, широкие кровати, куча еды. И у тебя большая семья.

— А я в детстве мечтал быть обычным мальчиком. Не важно, каким, пусть даже бедным. Помнишь…

— «Принца и нищего»? — улыбнулся Гарри. Я кивнул.

— Я его читал, наверное, раз сто. Дадли подарили… Дадли — это мой кузен. Я не уверен, что он умеет читать, так зачем ему книги? Мне ещё «Янки при дворе короля Артура» нравилась. И «Гулливер». Не важно. Знаешь, я смотрю на тебя и думаю, что ты не такой уж и счастливый.

Я не знал, что на это ответить, поэтому промолчал. А Гарри, взъерошив волосы, продолжил:

— Я иногда представляю себя дома, как будто у меня есть семья. Думаю… мама бы пекла пироги? Или она бы много работала? А папа? Говорят, я на него похож, но это только внешне же, да?

Мне захотелось опустить взгляд. Гарри говорил спокойно и искренне, без капли надрыва. Но почему-то мне подумалось, что он мало с кем делится этими мыслями. Возможно — вообще ни с кем. И, пожалуй, я понимал причину. Его друг Рон был парнем весёлым и забавным, но не особо чутким.

А ещё мне показалось, что нужно ответить. Хоть что-то.

— Я редко вижу родителей. Когда у мамы есть время, меня приводили к ней вечером на полчаса, может, на час. Папа часто в разъездах, он же герцог Йоркский.

— Брр! — поёжился Гарри. — Видеть родителей по расписанию?

— Такие правила. Правда… — я слегка смутился, — это у мамы с папой правила. А бабушка с дедушкой, знаешь… более спонтанные. И, если бабушка в хорошем настроении, можно играть с её собаками. А если она в Шотландии, то берёт с собой гулять и на охоту.

— Круть!

— Главное, чтобы она не садилась за руль. Она ужасно водит! То есть… хорошо, быстро. Но очень-очень страшно. А дедушка всё время ведёт нас на прогулку. Но забывает, что он взрослый, и ноги у него длинные, поэтому приходится за ним бежать.

Гарри рассмеялся, и это оказалось заразительно. Мы сидели в нише и глупо хихикали. Как ни странно, больше я камня на плечах не чувствовал.