Романтический герой (гет)

В мае, за несколько дней до свадьбы, прибыл Джон Дэшвуд со своею женушкой, и благородное стремление Марианны быть сдержанной и разумной вновь подверглось серьезному испытанию. Поскольку если брат просто не говорил ничего, кроме пустых светских поздравлений, явно приправленных эгоистичной радостью от будущего родства с богатым землевладельцем полковником Брэндоном, то Фанни была поистине несносна. Эдварда она едва удостоила подобающего сестринского приветствия, а с Элинор и вовсе вела себя почти грубо. И это пренебрежение, выказываемое ею своей невестке, казалось особенно заметным на фоне расточаемых приторных любезностей самой Марианне, которую она прежде едва ли терпела, впрочем, сии чувства были взаимны. Теперь же Фанни, понимая, что видит перед собою будущую хозяйку Делафорда, принялась всячески навязывать свою тесную дружбу, бесконечно болтая о том, как чудесно им будет провести вместе следующий столичный сезон.

— Боюсь, я не уверена, что мы поедем в Лондон. — Наконец Марианне пришлось перейти от уклончивых ответов к почти откровенному отказу.

Фанни становилась всё более невыносимой! И она словно не замечала, как её общество неприятно Марианне, а её ощутимое презрение к миссис Дэшвуд и Элинор заметно невооружённым глазом. Только ради матушки, сестры и жениха Марианна, с трудом сохраняя спокойствие, заставляла себя быть учтивой и продолжать этот бессмысленный разговор. Кристофер, увидев гневный блеск в глазах невесты, поспешил прийти к ней на помощь и принять на себя огонь льстивых восторгов и заверений в душевной дружбе.

— Дорогой полковник Брэндон, мы весьма признательны вам за гостеприимство. Не хотелось бы обременять пасторский домик Эдварда еще и нашим семейством. — Фанни бросила кислый взгляд на брата и Элинор. Потом быстро оценила дорогую меблировку и камин: — Какая великолепная гостиная! Поистине, Делафорд — настоящий земной рай! Как я говорила своей милой сестрице Марианне, ей несказанно повезло — такая удача.

На все эти восхищения полковник ответил безупречно-вежливым церемонным поклоном и негромко сказал:

— Благодарю вас за столь любезные слова о моем доме. Но могу лишь заметить, что обрести счастье, дарованное мне согласием мисс Марианны, — вот истинная удача, равной которой нет.

— О, как это трогательно! Не правда ли, Джон?

И муж, разумеется, с нею согласился.

Ведь теперь не было сомнения, что все заботы о миссис Дэшвуд и юной Маргарет лягут на плечи полковника и Марианны, избавив Джона от его обязанностей по отношению к сестрам и мачехе, которыми он, впрочем, не слишком-то утруждался и прежде. Не говоря уже о приходе, который Брэндон предоставил Эдварду и Элинор. И пусть доходы самих Фанни и Джона были несомненно выше, чем у полковника, мысль о том, что их сводная сестрица, несмотря на неприятную историю с Уиллоби и несколько потускневшую после тяжелой болезни красоту, сумела заполучить такого выгодного жениха, грела их души. Ведь всегда приятно подсчитывать деньги ближнего своего.

Разговор продолжался в прежнем духе до самого ужина, и у Марианны от ледяных вежливых улыбок и с трудом сдерживаемого гнева разболелась голова, когда наконец удалось на секунду удалиться из гостиной в маленькую комнату и подойти к распахнутому окну, жадно вдыхая воздух.

— Ты выглядишь измученной, — прозвучал тихий голос Кристофера, и теплое дыхание коснулось её щеки.

Марианна сжала руку жениха.

— Невыносимо! Я знаю, что должна быть учтивой… это мой долг как сестры и как невесты. Но, Господь всемогущий! Почему мы должны улыбаться людям, которые лгут и льстят нам в лицо, которые почти выгнали нас на улицу из дома отца?! Почему я должна дружить с женщиной, выказывающей непочтение моей матери и оскорбляющей мою сестру?! Меня тошнит от таких гостей! — прошипев это, Марианна осознала, что перешла черту, и закусила губу.

Когда же она научится помалкивать и не давать волю чувствам?! Ей стало стыдно за свою вспыльчивость и особенно за неприличные для леди слова. Но горячие ладони накрыли её плечи, и Брэндон притянул её к себе, заключая в объятия.

— Мне жаль, но мы уедем вскоре после свадьбы в Италию. А потом нам совсем нет нужды бывать часто в Лондоне, если ты только сама не захочешь провести там сезон. А миссис Джон Дэшвуд вряд ли соблазнит наша тихая сельская жизнь, несмотря на всё её восхищение Делафордом.

— Спасибо! И извини, что тебе пришлось услышать подобное, мне невыносимо неловко… подумать только, сказать такое… — Марианна уткнулась лицом в сукно его мундира.

И внезапно услышала тихий смешок. И, подняв голову, изумленно посмотрела на Брэндона.

— Ты что, смеешься?!

— Прости. — Он с трудом подавил улыбку. — Я смеюсь не над твоими чувствами, а над тем, какую ты сделала гримаску, когда поняла, что упомянула про тошноту.

— О! Значит, я сгораю от стыда за свое не подобающее барышне поведение. А он… — Марианна постаралась возмутиться, но её тоже разобрал невольный смех.

— Любимая, я видел жизнь с самых разных её сторон, а не только из раззолоченных лондонских гостиных. И не испытываю ни малейшего ужаса, осознавая, что порою утонченные леди, как и простые смертные, испытывают тошноту, им требуется носовой платок и даже ночной…

— Молчи! — ужаснулась Марианна, заливаясь краской.

— Прошу прощения, это всё грубый армейский юмор, — хмыкнул Кристофер.

— Кто ты и куда ты дел моего до ужаса благовоспитанного жениха? — хихикнула Марианна.

— Ты хотела сказать: невыносимого чопорного зануду? — подсказал Брэндон.

— Ну нет, — она провела ладонью по его плечу, — не совсем…

— Знаешь, в детстве я всегда смеялся по любому поводу, за что бывал неоднократно и справедливо, надо признать, наказан учителями. А потом… как-то маловато оказалось поводов для смеха… — Он вновь стал серьезным.

— Я рада, если ты со мною можешь смеяться чаще. — Марианна попыталась разгладить пальцами скорбную морщинку на его лбу.

— Люблю тебя, — прошептал Кристофер, целуя её запястье.

— И я тебя… — выдохнула Марианна ему в губы, вдруг осознавая, что это истинная правда.

И пока ошеломленный и счастливый жених осыпал свою невесту столь страстными поцелуями, что многие сочли бы их совершенно недопустимыми, в соседней гостиной бесценный крошка Гарри — единственное дитя Фанни и Джона Дэшвуда, погнавшись за псом, успешно свалил большую фарфоровую вазу прямо в камин. Увы, порою наши радости слишком дорого обходятся окружающим.

* * *

В день свадьбы даже солнце сияло особенно приветливо, лаская, но не обжигая своими теплыми лучами. Казалось, что прекрасное платье из золотисто-кремового шелка, украшенное кружевами, светилось. Марианна была против, чтобы матушка заказывала ей столь дорогой наряд, но та была непреклонна.

— Я не могу вам дать того приданого, какого бы хотела для вас и какого вы несомненно заслуживаете, — сказала миссис Дэшвуд. — Так не отнимай же у меня права нарядить вас, как вы того достойны. Элинор вот была более покладистой невестой.

Марианна могла бы возразить, что Элинор — жене священника — предстояло довольствоваться скромными средствами, отчего же не побаловать её дорогим свадебным платьем. Иное дело — новоявленная миссис Брэндон — хозяйка Делафорда, к чьим услугам теперь были любые портные Лондона. Но Марианна лишь крепко обняла мать, выражая свою любовь и признательность.

В церкви Марианна горячо благодарила Всевышнего за дарованное ей счастье. С удивлением вспоминала о том, что когда-то боялась этого дня, теперь же едва дождалась свадьбы. Прежде её почти пугало, что полковник Брэндон из доброго друга превратится в её мужа, теперь же она нетерпеливо отсчитывала минуты до того мгновения, когда Кристофер станет её.

Марианну и саму немного пугала та жадность, с которой ей хотелось владеть Кристофером. Слушать его голос, видеть сдержанную улыбку, касаться пальцами строгих черт лица, целовать тонкие губы. По законам небесным и земным он должен был принадлежать ей, а она ему! И это свершилось.

И в какой-то момент Марианна настолько утонула в своих эмоциях, что прошептала об этом самому Кристоферу. Тот посмотрел на неё с изумлением.

— Я не должна была говорить так, да? — Она и сама испугалась силы и какой-то почти первобытной алчности своих чувств.

— Нет… я счастлив! Мне просто до сих пор не верится. Я даже в своих самых смелых мечтах не мог представить, что ты не только будешь принимать мою любовь, но и желать ответа… Так желать… меня. — Последние слова он, говоривший шепотом, произнес совсем тихо и неразборчиво, так что Марианна скорее догадалась, чем услышала.

— В любви леди подобает быть нежной, а не страстной, — глухо пробормотала она, сминая тонкое кружево платья. — Я научусь быть сдержаннее, правда.

— Не вздумай! — возмущенно зашипел он. — Ничем я не восхищаюсь в тебе больше, чем твоей страстностью!

И хотя новобрачным на их собственной свадьбе приличия позволяли многое, но всё же Фанни Дэшвуд скривила губы, глядя, как близко сидят полковник и Марианна и что-то шепчут друг другу. В Лондоне такого бы не одобрили! Впрочем, промелькнуло в голове у сей благонравной дамы, бедняжке девице Дэшвуд стоит посочувствовать — сама Фанни порою не знала, куда деваться от пыла своего мужа, который, в отличие от неё, вступил в брак по любви, насколько вообще это чувство было свойственно его сухой и эгоистичной натуре.

Принимая поздравления, Марианна с трудом осознавала, что, хотя она сама стала миссис Брэндон, мир остался прежним. Солнце сияло, а птицы звонко чирикали. Лошади фыркали, а кучера негромко понукали их. Дамы обсуждали наряды, мужчины — политику, дети же внимательно приглядывали за свадебным тортом, дабы не пропустить момент его дележа.

Но любой день имеет свойство заканчиваться. Наконец все подарки были вручены, все пожелания сказаны: от безукоризненно-вежливых и равнодушных, какими новобрачных одарила чета Дэшвудов, до грубовато-вульгарных, но теплых и искренних от сэра Джона и миссис Дженнингс. А великолепный торт был съеден до крошки. Гости стали разъезжаться.

Матушка еще раз обняла дочь и зятя, а Элинор ободряюще улыбнулась Марианне. Накануне сестры имели довольно-таки содержательный разговор на бесконечно деликатную тему. Не то чтобы Марианна вообще не имела представления о супружеской постели, но, как и подобает благородной девице, сие представление было довольно смутным. Элинор же, краснея, словно свежесваренный рак, просветила её относительно некоторых деталей.

— Просто мама подумала, что тебе будет легче обсудить это со мной, — в конце пояснила она.

«Чистая правда!» — промелькнуло в голове у Марианны. Страшно даже представить — обсуждать такое с маменькой!

— Понимаешь, — Элинор пожала плечами, к её щекам наконец постепенно начал возвращаться их естественный цвет, — я не такая, хм, пылкая, как ты. Однако я люблю Эдварда, и да, мне… мне хорошо с ним. Но ты… и полковник Брэндон… — Она замялась.

— Я тоже люблю Кристофера! — страстно воскликнула Марианна.

— Значит, мне не показалось, — Элинор улыбнулась и явно расслабилась, — что твое отношение сильно изменилось к нему за последние несколько месяцев.

— Так заметно? — чуть смутилась Марианна.

— Это заметно даже ему самому, — не удержалась от иронии Элинор. — Хотя, как мы знаем, он весьма строг к себе.

— Будет сильно больно? — вернулась к насущим проблемам Марианна.

— Не особо. Да и обычно боль и немного крови лишь в первый раз. А вообще, насколько мне известно, у всех женщин по-разному — у некоторых вообще обходится без этого.

— Вот почему приятное всегда влечет за собою неприятное? — пробурчала Марианна, нервы которой в преддверии свадьбы и брачной ночи были натянуты, словно скрипичные струны. — Помнишь, как в детстве мы объелись пирожных и у нас болели животы?

Элинор рассмеялась.

— Люблю тебя, сестричка! И мне нравится, что ты воспринимаешь супружеские ласки, как приятное. Увы, не всем так везет.

— Разумеется, ведь Кристофер достался мне, — усмехнулась Марианна, обнимая сестру.

* * *

Марианна смущенно теребила рукав пеньюара. Прежде ей казалось, что она очень храбрая, а весь день свадьбы она ждала, когда они останутся с Кристофером вдвоем и никакие приличия уже не смогут им помешать быть друг с другом столько, сколько они хотят — потому что они наконец-то муж и жена! Теперь же она почти дрожала от смущения и немного от страха, ожидая в своей спальне.

Кристофер вошел — его халат был плотно запахнут до самой шеи, словно повторяя привычную броню мундира. На скулах пылал внезапный румянец. Сие оказалось внезапно забавно и трогательно. И то ли от этого, то ли от смущения Марианна внезапно выпалила мужу в лицо:

— Надеюсь, ты-то хоть не боишься?!

Он сглотнул и тихо сказал:

— На самом деле боюсь. Я так долго тебя ждал, Марианна. Я не верил, что ты когда-нибудь станешь моей. И еще меньше я верил, что ты… ты меня полюбишь. — Последние слова прозвучали так, словно произнести их ему стоило непосильного труда.

И внезапно она успокоилась. Ей предстояло впервые соприкоснуться с обнажением и телесной близостью, он же сегодня решился обнажиться душевно… а это куда страшнее.

Марианна медленно приблизилась к нему и осторожно провела пальцами по его щеке.

— Хочешь, я буду говорить тебе, что люблю тебя, каждый день?

Кристофер прикрыл глаза, поймал её ладонь и прижал к своему рту.

— Хочу.

Она знала, что его поцелуи могут быть страстными, но сейчас он касался губами её лица легко, неспешно, почти целомудренно. И от этой нежности и нарочитой плавности Марианна вдруг вспыхнула и, позабыв стыдливость, надавила ему ладонью на затылок, прижимая его к себе. Она вдруг стала торопливой, почти лихорадочной, к ней вернулось то чувство ошеломляющей, томительной жадности, которое порою настигало её в дни помолвки. Вожделение… кажется, это называется вожделение…

Марианна вожделела Кристофера. Его руки — сильные, горячие, чуть шершавые. Его волосы — густые и чуть небрежно завивающиеся на концах, отчего в строгости прически проступало что-то мальчишеское, несмотря на раннюю седину. Его губы — твердые и нежные одновременно. Кристофер отвечал не менее пылко, но более осторожно, будто боялся оступиться.

А потом Марианна вдруг обнаружила, что теперь имеет полное право развязать пояс, запустить ладони ему под халат и ощутить жар его тела лишь сквозь тонкую рубашку. И именно в этот момент Кристофер словно окончательно поверил, что она тоже желает его, и, подхватив её на руки, отнес на кровать.

Еще какое-то время назад эта пышно убранная постель пугала Марианну, теперь же она казалась благом. Здесь можно было откинуться на подушки и не думать о том, чтобы стоять на ногах, а полностью погрузиться в ласки мужа. Ей нравилось вспоминать, что он её муж, а значит, точно — только её.

Это нравилось ей не меньше, чем когда он запускал пальцы в её волосы, окончательно разрушая остатки прически. Нравились его поцелуи в шею. Нравилось, как он страстно сжимал её в объятиях и одновременно бережно касался её груди. Нравился его едва уловимый запах — она мурлыкнула, словно кошка, утыкаясь носом ему куда-то между ключиц, которые обнажил вырез ночной рубашки. Благо теперь, ночью, никаких сложно завязанных галстуков! И, помедлив, лизнула кожу, попробовав её на вкус — и была вознаграждена странным резким выдохом. Посчитав, что это скорее благоприятный признак, Марианна повторила. И Кристофер с такой силой вжал её в свое тело, что она вдруг поняла, как окончательно и бесповоротно всё изменилось. И она совсем перестала думать, поток неведанных прежде ощущений увлек её в водоворот.