Романтический герой (гет)

День, в который Элинор и Эдвард Феррарс сочетались браком, стал счастливейшим для Марианны. Казалось, долгие месяцы, полные печалей и недугов, отступили окончательно. Она от всей души радовалась за сестру, чья судьба так внезапно устроилась. И была бесконечно благодарна полковнику Брэндону, ведь тот стал не только благодетелем молодой четы, но и верным другом. Истинная добродетель — помощь другим, но еще большая добродетель — умение даровать эту помощь без заносчивости и унизительной снисходительности. И Марианна вновь убедилась, сколь редким благородством души обладал полковник Брэндон. Они подолгу гуляли в прекрасном парке Делафорда и говорили, говорили. Эти неспешные часы, полные спокойствия и умиротворения, утешали Марианну, и на время тяжелые, путаные мысли отступали.

А она много думала — о внезапно оказавшейся рядом смерти, о разочарованиях, об Уиллоби, разбившем ей сердце и соблазнившем Элизу Уильямс, о самой бедной девушке с ребенком на руках. И не только горячее сочувствие доброй души и возмущение оскорбленной невинности были в этих мыслях, но и ужас… осознание того, как она сама, Марианна, близко подошла к той роковой черте… Мисс Дэшвуд не могла лгать себе. И наивность не застилала ей глаза. Она не только бесконечно флиртовала в обществе и переписывалась с человеком, не будучи его невестой, но и оставалась с ним наедине… и даже ездила с ним вдвоем в поместье его тетки… Милостивый Боже!

В такие секунды стыд обливал её кипятком и становилось трудно дышать, и хотелось бежать куда угодно, лишь бы убежать от своих мыслей. Марианна надеялась, что она бы не позволила ничему подобному случиться, но отвратительный червячок сомнения проникал в её сердце. Там, где горячие поцелуи и спущенная с плеч косынка, там недалеко и до чего похуже! И как бы ни был подл Уиллоби, Марианна и сама приложила немало усилий, подтачивая свою репутацию, — так, во всяком случае, ей виделось. И то, что было прекрасным и смелым в романтических книгах, оказалось грубым и грязным в реальной жизни.

Ах, ну отчего она не может быть такой же сдержанной и уравновешенной, как Элинор?! Ведь сильные чувства бушевали и в душе сестры, но насколько достойнее она вела себя. Будь воля Марианны, она бы, подобно героиням древности в трауре, исцарапала себе лицо, разорвала одежды и босая прошла по площади. И бурное воображение уносило её в мысли о подобном покаянии, а потом Марианна сама же над собою смеялась — она неисправима! Положим, она зареклась читать романы и выдержала целый месяц. Вначале романтические истории даже вызывали у неё вполне искреннее отвращение, слишком жива была память об Уиллоби и их любви. Но потом детали стали забываться, а истории чужой страсти — вновь увлекать.

Конечно, Марианна знать не знала о том, как по вечерам полковник Брэндон нервными шагами меряет свою гостиную, вычисляя разницу между тридцатью шестью и семнадцатью годами и неизменно приходя в уныние оттого, что, несмотря на бесчисленные пересчеты, сия разница никак не желала становиться меньше. Но всё же Марианна чувствовала его особое, почти трепетное отношение к ней, слышала явные, хоть и деликатные намеки в словах матери, и даже Элинор пару раз случайно упомянула о подобной возможности.

Марианна была неизменно приветлива с ним. Охотно пела и играла для него на фортепьяно, беседовала и гуляла. И отчетливо понимала, чего все ждут… И если полковник Брэндон еще не сделал предложение, то лишь в силу природного такта, который, видимо, не позволял ему попытаться увлечь девицу, которая совсем недавно познала разочарование в другом мужчине. Но он сделает, и Марианна не представляла, как ей быть. Она питала к полковнику самые теплые чувства, она никогда не встречала человека столь порядочного и доброго, но как же мало эти эмоции походили на любовь! Марианна почти ненавидела себя за то, что не сам Уиллоби, но память об их бурной влюбленности не дает ей здраво отдать должное более надежной и благородной и куда более спокойной привязанности.

Но шли месяцы, и эта привязанность крепла. Марианна всё сильнее радовалась, видя полковника на пороге дома Элинор и Эдварда, где семейство Дэшвуд проводило большую часть времени. Она частенько наведывалась к нему в библиотеку в Делафорд и играла на прекрасном фортепьяно в его гостиной. Она даже вновь села на лошадь из его конюшни, хотя ей казалось, что больше никогда не захочет оказаться в седле. Но, к счастью, полковник не питал любви к пафосным именам вроде Королевы Мэб⁽¹⁾, так что дурные воспоминания не тревожили Марианну.

И вот в один погожий летний день полковник, как и подобает, встал на колени и сделал предложение. И поскольку из всех мужчин, которых она встречала, именно Брэндона Марианна более всего могла представить своим мужем, его достоинства были неоспоримы, их дружба лишь крепла, а сего брака желали все близкие люди — она согласилась.

Марианне Дэшвуд был сужден редкий жребий. Ей было суждено увериться в ложности своих неколебимых убеждений и собственным поведением опровергнуть самые заветные свои максимы. Ей было суждено подавить чувство, вспыхнувшее на склоне семнадцати лет, и добровольно, питая к нему лишь глубокое уважение и живейшую дружбу, отдать свою руку другому. И какому другому! Тому, кто не менее ее самой долго страдал от первой несчастной любви, тому, кто всего лишь два года назад казался ей слишком старым для брака, тому, кто по-прежнему не пренебрегал благодетельной защитой фланелевых жилетов!

Марианна тихо засмеялась. Теперь сей факт казался ей скорее забавным — какой же глупой она была, считая полковника дряхлым! Конечно, его юность осталась давно позади, но мало мужчин средних лет обладали такой безупречной выправкой, каковая была у него. Да и даже самый придирчивый критик не счел бы Брэндона уж совсем лишенным внешней привлекательности. Однако он был прост… прост и надежен, как земля. Необходим, как вода и хлеб. Теперь Марианна знала, что он способен глубоко и тонко чувствовать, но он по-прежнему невыносимо безэмоционально читал стихи! И хотя с бесконечным вниманием слушал её игру, всегда отзывался о музыке от души, но так мало и едва ли не сухо.

— Это всё вздор! — раздраженно бормотала Марианна, с яростью принимаясь за чистку столового серебра. — Или тебе мало было восторженных восклицаний одного пылкого романтика, который, однако, обменял любовь на пятьдесят тысяч фунтов приданого?!

И она со стыдом вспоминала, как соглашалась с той злой фразой Уиллоби: «Брэндон принадлежит к тем людям, о ком все отзываются хорошо, но чьего общества не ищут, кого все счастливы видеть, но с кем забывают затем обменяться даже двумя-тремя словами». Как-то это было низко, жестоко… по-своему правдиво…

Руки задрожали — ну уж нет! Она счастлива была говорить с полковником часами. Говорить, но не… За несколько месяцев помолвки он ни разу не посягнул на большее, чем поцелуй её руки без перчатки. И, признаться, Марианна не знала, радует это её или огорчает. Разумеется, в браке всё будет иначе. Брак — это не дружба, чтобы там ни утверждали окружающие.

И, чувствуя, что больше не в силах тонуть в водовороте мыслей, Марианна направилась в комнату сестры.

* * *

Новоявленная миссис Феррарс задумчиво пересчитывала полотенца и простыни. Вид у неё был прямо-таки воинственный. Толстощекая служанка с хитрыми глазками сжималась под взглядом хозяйки, проклиная тот день, когда сочла, что молодая жена священника, эта леди-белоручка, конечно, ничего не смыслит в домоводстве.

— Две простыни, четыре полотенца, три чепца, один из которых отделан кружевом… Ну, Ханна, что ты скажешь?

— Я… мэм…

— Только не говори мне, что брауни утащили — не поверю, — хмыкнула Элинор с обманчиво мягкой усмешкой. — Бесследно исчезнувшие с кухни два фунта масла и окорок — тоже их лап дело?

Марианна с интересом ждала, что будет дальше.

— Расчет, — суровым голосом вынесла приговор Элинор, — и ты вернешь всё до пенни.

Когда с неприятными заботами было покончено, сестры прекрасно провели вместе день: вдоволь наговорились, расправились с накопившимся шитьем из рабочей корзинки и даже успели поймать минутку, как только нудный дождик прекратился, и прогулялись неподалёку от дома.

Вернувшись к вечернему чаю, они устроились в гостиной. Элинор в чепце и фартуке казалась настоящей сельской дамой, деловитой и хозяйственной. Её слегка округлившийся живот напоминал Марианне о предстоящем радостном событии и одновременно наводил на размышления о том, что подобному предшествовало. И Марианна пыталась подобрать слова, чтобы начать непростой разговор со старшей сестрою. Но как-то незаметно беседа свернула на куда более возвышенные темы.

— Твоя книга. — Элинор протянула томик. — Забавная история.

— Тебе совсем не понравилось? — Марианна немного огорчилась, хотя не удивилась. Роман был увлекательным, но вряд ли гениальным.

— Чёрное покрывало, призрак в лохмотьях, таинственный граф с военным прошлым и героиня, каждый час падающая в обморок. Что может быть лучше? — добродушным голосом сказала миссис Феррарс. — Однако, признаться, после домашних хлопот приятно почитать подобную безделицу.

— Я всё понимаю, Элинор. — Марианна улыбнулась. — Понимаю, что жизнь далека от романов. Я этот суровый урок хорошо затвердила… — И её улыбка увяла.

— Милая моя! — огорченно воскликнула сестра. — Я вовсе не это имела в виду. Или… — Она внезапно нахмурилась и стала осторожно подбирать слова. — Ты говорила, что питаешь к полковнику самые теплые чувства, но теперь ты… ты сомневаешься?

Элинор сжала её руку.

— Нет! — горячо ответила Марианна. — Просто… просто… полковник Брэндон — он как вода, спокойная и безмолвная. Но мне и не нужен в любви огонь! — торопливо добавила она, словно убеждая сама себя.

— Вода тоже бывает бурной, — прищурившись, будто поняв что-то, заметила Элинор.

— Да, но… это не про него.

— Правда? — На лице Элинор отразилось сомнение. — Как по-разному мы видим, а я, когда читала твой роман, всё думала, как граф на полковника похож. Мне даже, признаться, пришла в голову забавная мысль, что тебе поэтому так приглянулась эта книга.

Марианна с непониманием посмотрела на сестру.

— Граф и полковник? Ты уверена, что мы один и тот же роман читали?

— Я не про титул, конечно, — пояснила Элинор.

— Разумеется. Титул тут вообще ни при чем. Просто граф — один из самых романтических героев! Разве у них есть что-то общее с полковником Брэндоном? Ну, пожалуй, только… возраст.

— Ты огорчена, что граф не носит фланелевых жилетов? — усмехнулась Элинор. — Зато его ревматизма хватит на трех полковников, и добавь хромоту.

Неуверенный смешок слетел с губ Марианны — демонически-прекрасный граф, хоть был наполовину седым и не расставался с тростью, сумел очаровать всех дам в романе.

— Ну а если серьезно… — начала Элинор, но её прервали.

В гостиную ворвалась миссис Дженнингс и принялась изливать на Элинор бурное сочувствие по поводу вороватой прислуги:

— Бедная миссис Феррарс, дорогуша вы наша! Как тяжело молодой хозяйке найти приличных слуг. Ну ничего, у нашего кучера, Джеймса, есть шурин, а у того племянница — отличная девушка. Очень скромная и работящая! Я, натурально, вам её рекомендую.

Пока Элинор вежливо благодарила миссис Дженнингс за добродушие, как всегда, закрывая глаза на её бесцеремонность, Марианна рассеянно мешала ложечкой остывший чай. Граф и полковник, что за глупости? Она высоко ценила своего жениха, но более правильной и неромантичной натуры во всём Девоншире не сыскалось бы! Порою Элинор приходили в голову такие необычные фантазии, а еще Марианну считают мечтательницей.

* * *

Но всё же мысль, зароненная в голову коварной сестрою, её не отпускала. И, проворочавшись в постели без сна добрых полчаса, Марианна встала, набросила на плечи шаль и зажгла свечу. Села за письменный стол, взяла перо, возвращенный роман и принялась за дело. Через двадцать минут её изумленным глазам предстал внушительный список, который, вопреки любому здравому смыслу, доказывал, что полковник — самый романтический герой из всех мужчин их общества!

Марианна рассеянно шевелила губами, сравнивая его с графом. Несчастная первая любовь — в наличии. Неудачный побег с возлюбленной — тоже. Спешный отъезд в дальние страны на войну; правда, граф сражался в Египте, а полковник в Индии, но это мелочи. Смерть любимой у него на руках. Тут полковник даже превзошел графа — ведь Брэндон нашёл свою возлюбленную умирающей в доме тюремного смотрителя в нищете и позоре и скрасил её последние минуты, забрав её незаконнорождённую дочь на воспитание. Леди же, являвшаяся предметом нежных чувств графа в юности, пусть и не слишком весело, но вполне благополучно жила в браке с надутым баронетом и ездила на воды в Бат, став пошлой и стареющей красавицей, но в целом вполне здоровой матерью вполне законных пятерых детей. Как вульгарно!

И граф, и полковник долгие годы не смотрели на дам и пребывали в тяжелой меланхолии, притом восстанавливая и избавляя свои поместья от долгов — потому что истинный джентльмен, пребывая в меланхолии, не забывает о ведении дел.

Оба дрались на дуэли чести. Правда, граф за свою новую возлюбленную, а полковник за свою воспитанницу… Но тут Марианна признала, что, пожалуй, повод у Брэндона был даже более весомый. К тому же никто не мешал ей думать, что полковник охотно стрелялся бы и за неё, но был слишком воспитан, дабы навязывать таким образом свою любовь леди, которая столь явно отдавала предпочтение его сопернику.

Марианна вскочила со стула, уронила на пол шаль и подбежала к окну, за которым бушевала гроза. О да! Такая гроза была, когда её, промокшую и обессилевшую, полковник Брэндон нашел в парке, принес в дом на руках… и тем самым, возможно, спас ей жизнь. Марианна почувствовала, как жаркий румянец, давно не появлявшийся на её лице, залил ей щеки. О! Нет, это всё глупости! Глупости! Она ведь поклялась быть здравомыслящей и не предаваться бурным мечтаниям. Марианна заставила себя погасить свечу и улечься в постель, но еще долго не могла уснуть, слушая, как дождь шумит за стеклом.

1) В разгар их романа Уиллоби хотел подарить Марианне лошадь. Но Элинор переубедила сестру, что подобный дар не только неприличен, но и содержание конюшни окажется непосильно для их матери. В итоге Марианна с сожалением отказалась от подарка. Тогда Уиллоби сказал: «Но, Марианна, лошадь по-прежнему принадлежит вам, пусть пока вы и не можете на ней ездить. Я оставлю ее у себя только до тех пор, пока вы ее не потребуете. Когда вы покинете Бартон и заживете собственным домом, Королева Мэб будет вас ждать». (Глава 12).

Вернуться к тексту

На следующее утро она встала изрядно разбитой и пребывала в весёлом, но немного нервическом состоянии, чем сильно обеспокоила мать и сестру — те радовались, что к Марианне возвращалась её прежняя живость, которая, казалось, была утрачена навсегда. Но их волновала её лихорадочная возбудимость — уж не болезнь ли вновь?..

Марианна всё же сумела взять себя в руки, дабы не омрачать тревогами покой близких людей, однако не могла прошить и строчки, чтобы не подойти к окну, разглядывая мокрый после ночной грозы двор.

— Мне кажется, что дождя сегодня не будет! Точно не будет! Смотрите, уже и тучи расходятся. День, конечно, сырой. Но это вполне естественно в такое время года, — тараторила она, — и, разумеется, подобная погода не станет поводом отменить визиты.

— Дорогая, ты в порядке? — удивилась миссис Дэшвуд. — Разве ты кого-то ждешь? Мидлтоны приедут только завтра. А полковник был у нас позавчера.

— Нет, что ты, мама! — сильно смутилась Марианна. — Это я так… просто… рассуждаю. Что если кому-нибудь захотелось бы прийти… то дождя вроде как не будет.

Элинор с изумлением и подозрением посмотрела на сестру, глаза которой блестели, а на щеках цвел румянец. Некая смутная догадка зародилась в голове у миссис Феррарс, вспомнившей вчерашний разговор.

Полковник приехал только вечером, привезя с собою из города новые ноты для Марианны и неизменные маленькие подарочки для остальных дам их семьи. Мисс Дэшвуд, измявшая уже два носовых платка в ожидании и измучившаяся от странной смеси чувств, испуганно отвела глаза от лица своего жениха, пробормотав какие-то невнятные слова благодарности.

Брэндона это очень огорчило. Он не смел надеяться на ответное чувство, но всё же ему казалось, что в дни помолвки Марианна явно привязалась к нему, а тут такое странное поведение… Неужели она больна?! Пока полковник с нежной заботой расспрашивал о её здоровье и каких-то прочих неважных вещах, Марианна поглядывала на него из-под ресниц, отыскивая всё новое и новое в этом, казалось бы, хорошо знакомом человеке.

Почему она никогда не замечала, какой у него глубокий, проникновенный голос?! Да, он тихий и лишен бурных чувств, но какой затаенной страстью наполнен… В этот голос хотелось закутаться, утонуть в нём. Отчего она не замечала, какие у него прекрасные строгие черты лица и этот меланхоличный изгиб губ… И даже первая седина в волосах лишь добавляла ему суровой загадочности, выгодно отличая от бездушной слащавой молодости. Так же, как неброская одежда казалась воплощением вкуса, по сравнению с нарядами столичных фатов. Конечно, будь полковник обрюзгшим и неловким в движениях — это совсем иное дело. Но безупречная осанка и сильные руки не позволяли никак отнести его к тем пожилым джентльменам, что пьют портвейн и на любом балу ждут, когда приготовят стол для карт.

Брэндон, совершенно не умеющий вести пустой светский разговор дольше, чем требовали правила вежливости, ошеломленный молчаливостью Марианны и сбитый с толку, молчал, с чрезмерным вниманием разглядывая скатерть. Маргарет, страшно гордая, что её допустили за взрослый стол, старалась вести церемонную беседу с матерью и мистером Феррарсом. И только Элинор, понимая, что происходит нечто важное, бесконечными расспросами о поездке пыталась отвлечь полковника и смягчить странное поведение Марианны.

Когда наконец его заняла разговором миссис Дэшвуд, у Элинор выдалась возможность отвести в сторонку сестру и тихо попенять ей:

— Полковник очень расстроен.

— Но почему?! — изумилась Марианна, которая, погруженная в собственные внезапные открытия, обнаружила, что у неё слишком сильно бьется сердце рядом с женихом.

— Ты ведешь себя нелюбезно, он не понимает, чем заслужил такую немилость.

— Немилость? — тихо ахнула Марианна. — Но я не хотела… правда.

Элинор смягчилась — сестра и впрямь не замечала, как изменилось её поведение.

— Он привык, что именно ты поддерживаешь разговор. А сегодня ты слишком молчалива.

Марианна задумчиво посмотрела на Брэндона, который вежливо кивал, слушая рассуждения миссис Дэшвуд о предстоящем приеме у леди Мидлтон, но при этом взгляд его был затуманен, а мысли явно не здесь.

— Возможно, ты присоединишься к их беседе? — предложила Элинор.

— Я знаю, что делать, — вдруг твердо сказала Марианна и быстрым шагом направилась к Брэндону. И решительно увлекла его к фортепьяно, благо миссис Дэшвуд не возражала.

Полковник, который даже не понял, когда был захвачен, ибо привык отражать нападки противника, а не внимание к своей скромной персоне от очаровательных девиц, послушно просидел не меньше часа на скамье у фортепьяно рядом с Марианной.

Осознал ли он прелесть новых пьес, про которые толковала ему мисс Дэшвуд, или же запомнил лишь то, что её рука то и дело задевала его плечо, когда она бурно жестикулировала, а её бедро (подумать только!) касалось его всего через пару слоев ткани! Но так или иначе Брэндон решил, что это был прекраснейший вечер. И даже то, что на пути домой его лошадь внезапно захромала и ему пришлось впотьмах возвращаться в Делафорд пешком по колено в кошмарной грязи, не могло испортить ему настроение, хоть и испортило новые сапоги.

* * *

Наутро Брэндон засомневался — уж не приснилось ему вчерашнее необычное внимание Марианны. Конечно, она всегда была неизменно добра и участлива, она даже обручилась с ним, но полковник был слишком здравомыслящим человеком, чтобы не понимать: юная невеста питает к нему сугубо дружеские чувства. И в дни ухаживания их отношения не претерпели каких-либо серьезных изменений — в них не было страсти, только почти родственное тепло. Иногда Брэндону отчаянно хотелось заключить Марианну в объятия и поцеловать, но её неизменно ровное дружелюбие не давало ему перейти эту черту. Конечно, можно было бы подумать, что она никогда не выкажет ему ответных знаков внимания, ибо сочтет это неприличным. Но, к своему стыду, он превосходно помнил, что Марианна умела быть открытой и пылкой и при всей своей невинности отнюдь не страдала от излишней застенчивости… но не с ним… В такие секунды он стискивал зубы и мечтал задушить Уиллоби голыми руками. Потом вспоминал, чем отличается цивилизованный человек от дикаря, и испытывал к себе живейшее отвращение.

Полковник с трудом представлял, как они дойдут с Марианной до брачной постели. Конечно, она не могла не понимать, что означало супружество, но мысль о том, чтобы принудить жену… пусть и не силой, но долгом, ужасала Брэндона! Но он уповал, что Марианна привыкнет, привяжется к нему за долгие месяцы помолвки, ведь она не питала к нему физического отторжения… ну, во всяком случае он на это страстно надеялся.

Но вчера что-то изменилось — то, как она сжимала его руку на прощание… Или это всё лишь самообман?!

Брэндон едва дождался приличествующего часа, чтобы нанести визит в пасторский домик Феррарсов. К счастью, он застал Марианну одну в саду, где она с грустью разглядывала побитые ночным дождем последние осенние цветы.

— Теперь здесь всё будет пусто до весны, — сказала она ему.

— Мне жаль, — тихо ответил полковник.

Марианна помолчала, а потом слегка улыбнулась:

— А правда, что в Индии всегда тепло и круглый год цветут сады?

— В некоторых землях — да. В других всё не так. — Брэндон предложил ей руку, и они пошли по узкой тропинке. — Но там куда чаще опасны не холода, а засуха. Она бывает безжалостна и к растениям, и к людям.

Они нечасто разговаривали о его прошлом, обычно предметом их разговоров были книги или музыка. Полковник не возражал — он знал, как это важно для Марианны. Но сегодня она задавала и задавала вопросы, и постепенно он разговорился, увлекся воспоминаниями и не заметил, как рассказал ей куда больше, чем полагал допустимым. В какой-то момент он обнаружил себя на середине повествования о довольно кровавой стычке с одним из местных раджей и поспешно захлопнул рот.

— Простите меня, мисс Марианна! Эта история явно недостойна быть услышанной благовоспитанной девушкой.

— Вы не можете так! — внезапно возмутилась Марианна, её прекрасные глаза пылали.

Брэндон почувствовал себя виноватым. А она продолжала:

— Не можете оборвать эту интересную историю на полуслове — я же не усну, если не узнаю, кто предал генерала, а на самом деле был человеком подлого раджи. Ну пожалуйста!

Брэндон изумленно посмотрел на неё — трепетная мисс Марианна была явно приятно взволнована, словно для неё только что исполнили любимый романс.

— И всё же я не уверен, уместно ли…

— Я ваша невеста, а не маленькая девочка пятнадцати лет. Мне интересна ваша жизнь — она же часть вас…

Эти слова поразили Брэндона — ему вдруг стало жарко, несмотря на сырую осеннюю погоду. И он покорно принялся рассказывать дальше.

* * *

День ото дня мисс Дэшвуд находила всё новые и новые черты в своем женихе, словно то прозрение открыло ящик Пандоры. Теперь Марианна отчаянно жалела, что полковник так благовоспитан и никогда не позволяет себе больше, чем даже самые строгие ревнители приличий. Ну не кидаться же ей ему на шею?!

Однажды, когда с неба уже срывался первый снег, она сидела в его библиотеке, рассматривая миниатюры в богато иллюстрированной книге.

— Знаешь, они такие красивые, Кристофер, — Марианна сознательно сказала именно так.

И он бросил на неё быстрый взгляд.

— Ты позволишь так к тебе обращаться? — напрямую спросила его она.

— Конечно да. — Его лицо осветила неброская улыбка, и он подошёл к дивану, где она расположилась.

— Что это за город? — поинтересовалась Марианна, указывая на одну из миниатюр.

Полковник, помедлив, сел рядом.

— Вероятно, художник пытался изобразить Багдад. Тебе нравится?

— Словно из сказки, но не знаю, нравится ли мне это. А ты там бывал?

— Лишь однажды. — Брэндон снова улыбнулся.

Марианна протянула руку и поправила ему шарф. Горячие девичьи пальцы скользнули по его щеке, подбородку, потом по шее, на секунду замедлившись и продлив прикосновение. Её перчатки остались лежать на столе. И Брэндон не выдержал.

— Ты позволишь? — лихорадочно прошептал он, прижимая к губам её руку и покрывая ладонь и запястье отнюдь не формальными поцелуями.

— Конечно. — Марианна посмотрела на его склонившуюся голову и, не удержавшись, провела свободной рукою по его волосам.

Тогда он поднял голову и поцеловал её в приоткрывшиеся губы.

Этот поцелуй не имел ничего общего с ласками Уиллоби, за что Марианна горячо благодарила Небеса! Он был куда бережнее, нежнее, но притом тверже. Она не знала, как это могло сочетаться. Наверное, в этом был весь Кристофер с его деликатностью и несгибаемостью одновременно.

Когда он слегка отстранился, она не позволила ему разорвать их объятия и вновь провела пальцами по его лицу, обрисовывая резкие скулы.

— Ты очень красив, — внезапно прошептала Марианна.

— Не уверен, что я считался таковым даже пятнадцать лет назад, — с мягкой усмешкой заметил Брэндон.

— Они просто ничего не понимают, — сурово заявила Марианна, а потом с раскаянием в голосе добавила: — … и я, глупая, не понимала…

— Не говори так, — покачал головой Брэндон. — Это было как раз очень объяснимо. А вот сейчас… не знаю, что на тебя нашло, но я счастлив!

И он, не удержавшись, поцеловал её вновь.

В мае, за несколько дней до свадьбы, прибыл Джон Дэшвуд со своею женушкой, и благородное стремление Марианны быть сдержанной и разумной вновь подверглось серьезному испытанию. Поскольку если брат просто не говорил ничего, кроме пустых светских поздравлений, явно приправленных эгоистичной радостью от будущего родства с богатым землевладельцем полковником Брэндоном, то Фанни была поистине несносна. Эдварда она едва удостоила подобающего сестринского приветствия, а с Элинор и вовсе вела себя почти грубо. И это пренебрежение, выказываемое ею своей невестке, казалось особенно заметным на фоне расточаемых приторных любезностей самой Марианне, которую она прежде едва ли терпела, впрочем, сии чувства были взаимны. Теперь же Фанни, понимая, что видит перед собою будущую хозяйку Делафорда, принялась всячески навязывать свою тесную дружбу, бесконечно болтая о том, как чудесно им будет провести вместе следующий столичный сезон.

— Боюсь, я не уверена, что мы поедем в Лондон. — Наконец Марианне пришлось перейти от уклончивых ответов к почти откровенному отказу.

Фанни становилась всё более невыносимой! И она словно не замечала, как её общество неприятно Марианне, а её ощутимое презрение к миссис Дэшвуд и Элинор заметно невооружённым глазом. Только ради матушки, сестры и жениха Марианна, с трудом сохраняя спокойствие, заставляла себя быть учтивой и продолжать этот бессмысленный разговор. Кристофер, увидев гневный блеск в глазах невесты, поспешил прийти к ней на помощь и принять на себя огонь льстивых восторгов и заверений в душевной дружбе.

— Дорогой полковник Брэндон, мы весьма признательны вам за гостеприимство. Не хотелось бы обременять пасторский домик Эдварда еще и нашим семейством. — Фанни бросила кислый взгляд на брата и Элинор. Потом быстро оценила дорогую меблировку и камин: — Какая великолепная гостиная! Поистине, Делафорд — настоящий земной рай! Как я говорила своей милой сестрице Марианне, ей несказанно повезло — такая удача.

На все эти восхищения полковник ответил безупречно-вежливым церемонным поклоном и негромко сказал:

— Благодарю вас за столь любезные слова о моем доме. Но могу лишь заметить, что обрести счастье, дарованное мне согласием мисс Марианны, — вот истинная удача, равной которой нет.

— О, как это трогательно! Не правда ли, Джон?

И муж, разумеется, с нею согласился.

Ведь теперь не было сомнения, что все заботы о миссис Дэшвуд и юной Маргарет лягут на плечи полковника и Марианны, избавив Джона от его обязанностей по отношению к сестрам и мачехе, которыми он, впрочем, не слишком-то утруждался и прежде. Не говоря уже о приходе, который Брэндон предоставил Эдварду и Элинор. И пусть доходы самих Фанни и Джона были несомненно выше, чем у полковника, мысль о том, что их сводная сестрица, несмотря на неприятную историю с Уиллоби и несколько потускневшую после тяжелой болезни красоту, сумела заполучить такого выгодного жениха, грела их души. Ведь всегда приятно подсчитывать деньги ближнего своего.

Разговор продолжался в прежнем духе до самого ужина, и у Марианны от ледяных вежливых улыбок и с трудом сдерживаемого гнева разболелась голова, когда наконец удалось на секунду удалиться из гостиной в маленькую комнату и подойти к распахнутому окну, жадно вдыхая воздух.

— Ты выглядишь измученной, — прозвучал тихий голос Кристофера, и теплое дыхание коснулось её щеки.

Марианна сжала руку жениха.

— Невыносимо! Я знаю, что должна быть учтивой… это мой долг как сестры и как невесты. Но, Господь всемогущий! Почему мы должны улыбаться людям, которые лгут и льстят нам в лицо, которые почти выгнали нас на улицу из дома отца?! Почему я должна дружить с женщиной, выказывающей непочтение моей матери и оскорбляющей мою сестру?! Меня тошнит от таких гостей! — прошипев это, Марианна осознала, что перешла черту, и закусила губу.

Когда же она научится помалкивать и не давать волю чувствам?! Ей стало стыдно за свою вспыльчивость и особенно за неприличные для леди слова. Но горячие ладони накрыли её плечи, и Брэндон притянул её к себе, заключая в объятия.

— Мне жаль, но мы уедем вскоре после свадьбы в Италию. А потом нам совсем нет нужды бывать часто в Лондоне, если ты только сама не захочешь провести там сезон. А миссис Джон Дэшвуд вряд ли соблазнит наша тихая сельская жизнь, несмотря на всё её восхищение Делафордом.

— Спасибо! И извини, что тебе пришлось услышать подобное, мне невыносимо неловко… подумать только, сказать такое… — Марианна уткнулась лицом в сукно его мундира.

И внезапно услышала тихий смешок. И, подняв голову, изумленно посмотрела на Брэндона.

— Ты что, смеешься?!

— Прости. — Он с трудом подавил улыбку. — Я смеюсь не над твоими чувствами, а над тем, какую ты сделала гримаску, когда поняла, что упомянула про тошноту.

— О! Значит, я сгораю от стыда за свое не подобающее барышне поведение. А он… — Марианна постаралась возмутиться, но её тоже разобрал невольный смех.

— Любимая, я видел жизнь с самых разных её сторон, а не только из раззолоченных лондонских гостиных. И не испытываю ни малейшего ужаса, осознавая, что порою утонченные леди, как и простые смертные, испытывают тошноту, им требуется носовой платок и даже ночной…

— Молчи! — ужаснулась Марианна, заливаясь краской.

— Прошу прощения, это всё грубый армейский юмор, — хмыкнул Кристофер.

— Кто ты и куда ты дел моего до ужаса благовоспитанного жениха? — хихикнула Марианна.

— Ты хотела сказать: невыносимого чопорного зануду? — подсказал Брэндон.

— Ну нет, — она провела ладонью по его плечу, — не совсем…

— Знаешь, в детстве я всегда смеялся по любому поводу, за что бывал неоднократно и справедливо, надо признать, наказан учителями. А потом… как-то маловато оказалось поводов для смеха… — Он вновь стал серьезным.

— Я рада, если ты со мною можешь смеяться чаще. — Марианна попыталась разгладить пальцами скорбную морщинку на его лбу.

— Люблю тебя, — прошептал Кристофер, целуя её запястье.

— И я тебя… — выдохнула Марианна ему в губы, вдруг осознавая, что это истинная правда.

И пока ошеломленный и счастливый жених осыпал свою невесту столь страстными поцелуями, что многие сочли бы их совершенно недопустимыми, в соседней гостиной бесценный крошка Гарри — единственное дитя Фанни и Джона Дэшвуда, погнавшись за псом, успешно свалил большую фарфоровую вазу прямо в камин. Увы, порою наши радости слишком дорого обходятся окружающим.

* * *

В день свадьбы даже солнце сияло особенно приветливо, лаская, но не обжигая своими теплыми лучами. Казалось, что прекрасное платье из золотисто-кремового шелка, украшенное кружевами, светилось. Марианна была против, чтобы матушка заказывала ей столь дорогой наряд, но та была непреклонна.

— Я не могу вам дать того приданого, какого бы хотела для вас и какого вы несомненно заслуживаете, — сказала миссис Дэшвуд. — Так не отнимай же у меня права нарядить вас, как вы того достойны. Элинор вот была более покладистой невестой.

Марианна могла бы возразить, что Элинор — жене священника — предстояло довольствоваться скромными средствами, отчего же не побаловать её дорогим свадебным платьем. Иное дело — новоявленная миссис Брэндон — хозяйка Делафорда, к чьим услугам теперь были любые портные Лондона. Но Марианна лишь крепко обняла мать, выражая свою любовь и признательность.

В церкви Марианна горячо благодарила Всевышнего за дарованное ей счастье. С удивлением вспоминала о том, что когда-то боялась этого дня, теперь же едва дождалась свадьбы. Прежде её почти пугало, что полковник Брэндон из доброго друга превратится в её мужа, теперь же она нетерпеливо отсчитывала минуты до того мгновения, когда Кристофер станет её.

Марианну и саму немного пугала та жадность, с которой ей хотелось владеть Кристофером. Слушать его голос, видеть сдержанную улыбку, касаться пальцами строгих черт лица, целовать тонкие губы. По законам небесным и земным он должен был принадлежать ей, а она ему! И это свершилось.

И в какой-то момент Марианна настолько утонула в своих эмоциях, что прошептала об этом самому Кристоферу. Тот посмотрел на неё с изумлением.

— Я не должна была говорить так, да? — Она и сама испугалась силы и какой-то почти первобытной алчности своих чувств.

— Нет… я счастлив! Мне просто до сих пор не верится. Я даже в своих самых смелых мечтах не мог представить, что ты не только будешь принимать мою любовь, но и желать ответа… Так желать… меня. — Последние слова он, говоривший шепотом, произнес совсем тихо и неразборчиво, так что Марианна скорее догадалась, чем услышала.

— В любви леди подобает быть нежной, а не страстной, — глухо пробормотала она, сминая тонкое кружево платья. — Я научусь быть сдержаннее, правда.

— Не вздумай! — возмущенно зашипел он. — Ничем я не восхищаюсь в тебе больше, чем твоей страстностью!

И хотя новобрачным на их собственной свадьбе приличия позволяли многое, но всё же Фанни Дэшвуд скривила губы, глядя, как близко сидят полковник и Марианна и что-то шепчут друг другу. В Лондоне такого бы не одобрили! Впрочем, промелькнуло в голове у сей благонравной дамы, бедняжке девице Дэшвуд стоит посочувствовать — сама Фанни порою не знала, куда деваться от пыла своего мужа, который, в отличие от неё, вступил в брак по любви, насколько вообще это чувство было свойственно его сухой и эгоистичной натуре.

Принимая поздравления, Марианна с трудом осознавала, что, хотя она сама стала миссис Брэндон, мир остался прежним. Солнце сияло, а птицы звонко чирикали. Лошади фыркали, а кучера негромко понукали их. Дамы обсуждали наряды, мужчины — политику, дети же внимательно приглядывали за свадебным тортом, дабы не пропустить момент его дележа.

Но любой день имеет свойство заканчиваться. Наконец все подарки были вручены, все пожелания сказаны: от безукоризненно-вежливых и равнодушных, какими новобрачных одарила чета Дэшвудов, до грубовато-вульгарных, но теплых и искренних от сэра Джона и миссис Дженнингс. А великолепный торт был съеден до крошки. Гости стали разъезжаться.

Матушка еще раз обняла дочь и зятя, а Элинор ободряюще улыбнулась Марианне. Накануне сестры имели довольно-таки содержательный разговор на бесконечно деликатную тему. Не то чтобы Марианна вообще не имела представления о супружеской постели, но, как и подобает благородной девице, сие представление было довольно смутным. Элинор же, краснея, словно свежесваренный рак, просветила её относительно некоторых деталей.

— Просто мама подумала, что тебе будет легче обсудить это со мной, — в конце пояснила она.

«Чистая правда!» — промелькнуло в голове у Марианны. Страшно даже представить — обсуждать такое с маменькой!

— Понимаешь, — Элинор пожала плечами, к её щекам наконец постепенно начал возвращаться их естественный цвет, — я не такая, хм, пылкая, как ты. Однако я люблю Эдварда, и да, мне… мне хорошо с ним. Но ты… и полковник Брэндон… — Она замялась.

— Я тоже люблю Кристофера! — страстно воскликнула Марианна.

— Значит, мне не показалось, — Элинор улыбнулась и явно расслабилась, — что твое отношение сильно изменилось к нему за последние несколько месяцев.

— Так заметно? — чуть смутилась Марианна.

— Это заметно даже ему самому, — не удержалась от иронии Элинор. — Хотя, как мы знаем, он весьма строг к себе.

— Будет сильно больно? — вернулась к насущим проблемам Марианна.

— Не особо. Да и обычно боль и немного крови лишь в первый раз. А вообще, насколько мне известно, у всех женщин по-разному — у некоторых вообще обходится без этого.

— Вот почему приятное всегда влечет за собою неприятное? — пробурчала Марианна, нервы которой в преддверии свадьбы и брачной ночи были натянуты, словно скрипичные струны. — Помнишь, как в детстве мы объелись пирожных и у нас болели животы?

Элинор рассмеялась.

— Люблю тебя, сестричка! И мне нравится, что ты воспринимаешь супружеские ласки, как приятное. Увы, не всем так везет.

— Разумеется, ведь Кристофер достался мне, — усмехнулась Марианна, обнимая сестру.

* * *

Марианна смущенно теребила рукав пеньюара. Прежде ей казалось, что она очень храбрая, а весь день свадьбы она ждала, когда они останутся с Кристофером вдвоем и никакие приличия уже не смогут им помешать быть друг с другом столько, сколько они хотят — потому что они наконец-то муж и жена! Теперь же она почти дрожала от смущения и немного от страха, ожидая в своей спальне.

Кристофер вошел — его халат был плотно запахнут до самой шеи, словно повторяя привычную броню мундира. На скулах пылал внезапный румянец. Сие оказалось внезапно забавно и трогательно. И то ли от этого, то ли от смущения Марианна внезапно выпалила мужу в лицо:

— Надеюсь, ты-то хоть не боишься?!

Он сглотнул и тихо сказал:

— На самом деле боюсь. Я так долго тебя ждал, Марианна. Я не верил, что ты когда-нибудь станешь моей. И еще меньше я верил, что ты… ты меня полюбишь. — Последние слова прозвучали так, словно произнести их ему стоило непосильного труда.

И внезапно она успокоилась. Ей предстояло впервые соприкоснуться с обнажением и телесной близостью, он же сегодня решился обнажиться душевно… а это куда страшнее.

Марианна медленно приблизилась к нему и осторожно провела пальцами по его щеке.

— Хочешь, я буду говорить тебе, что люблю тебя, каждый день?

Кристофер прикрыл глаза, поймал её ладонь и прижал к своему рту.

— Хочу.

Она знала, что его поцелуи могут быть страстными, но сейчас он касался губами её лица легко, неспешно, почти целомудренно. И от этой нежности и нарочитой плавности Марианна вдруг вспыхнула и, позабыв стыдливость, надавила ему ладонью на затылок, прижимая его к себе. Она вдруг стала торопливой, почти лихорадочной, к ней вернулось то чувство ошеломляющей, томительной жадности, которое порою настигало её в дни помолвки. Вожделение… кажется, это называется вожделение…

Марианна вожделела Кристофера. Его руки — сильные, горячие, чуть шершавые. Его волосы — густые и чуть небрежно завивающиеся на концах, отчего в строгости прически проступало что-то мальчишеское, несмотря на раннюю седину. Его губы — твердые и нежные одновременно. Кристофер отвечал не менее пылко, но более осторожно, будто боялся оступиться.

А потом Марианна вдруг обнаружила, что теперь имеет полное право развязать пояс, запустить ладони ему под халат и ощутить жар его тела лишь сквозь тонкую рубашку. И именно в этот момент Кристофер словно окончательно поверил, что она тоже желает его, и, подхватив её на руки, отнес на кровать.

Еще какое-то время назад эта пышно убранная постель пугала Марианну, теперь же она казалась благом. Здесь можно было откинуться на подушки и не думать о том, чтобы стоять на ногах, а полностью погрузиться в ласки мужа. Ей нравилось вспоминать, что он её муж, а значит, точно — только её.

Это нравилось ей не меньше, чем когда он запускал пальцы в её волосы, окончательно разрушая остатки прически. Нравились его поцелуи в шею. Нравилось, как он страстно сжимал её в объятиях и одновременно бережно касался её груди. Нравился его едва уловимый запах — она мурлыкнула, словно кошка, утыкаясь носом ему куда-то между ключиц, которые обнажил вырез ночной рубашки. Благо теперь, ночью, никаких сложно завязанных галстуков! И, помедлив, лизнула кожу, попробовав её на вкус — и была вознаграждена странным резким выдохом. Посчитав, что это скорее благоприятный признак, Марианна повторила. И Кристофер с такой силой вжал её в свое тело, что она вдруг поняла, как окончательно и бесповоротно всё изменилось. И она совсем перестала думать, поток неведанных прежде ощущений увлек её в водоворот.

Экипаж четы Брэндонов неспешно катил по улице зимнего Лондона. Они сюда не приезжали уже несколько лет. Ни Марианна, ни Кристофер столицу не любили, к светским развлечениям приязни не питали, и вряд ли даже самый запоминающийся сезон мог посостязаться в их сердцах с Делафордом. Тихие семейные радости, прекрасная природа и очарование неспешности будней — вот что было по-настоящему дорого супругам. После свадебного путешествия по Европе они мирно жили в провинции, каждодневно общаясь лишь с самыми близкими, хоть и с неистощим гостеприимством принимали своих добрых друзей. Наслаждались обществом друг друга и воспитывали сына и дочь. Вопреки традиции, которую поддерживало большинство дам, Марианна не забросила музыку после свадьбы, а напротив — охотно посвящала ей своё свободное время.

И всё же, уступив настойчивым просьбам друзей, в эту зиму Брэндоны наконец приехали в Лондон. Тут они посетили несколько театральных постановок, отвели детей в знаменитый зверинец на Эксетерской бирже и нанесли столько визитов, что, как отметил Кристофер, выполнили свой светский долг на ближайшие тридцать лет. Посему, вернувшись в Делафорд, он наденет старую охотничью куртку и будет отказываться облачаться в парадную одежду до скончания времен. Марианна, не без удовольствия перебирающая свои новые туалеты, посмеивалась над мужем. Она отнюдь не была модницей, но всё же редкая молодая женщина, став обладательницей превосходного наряда, не испытает приятного волнения. И оно лишь усилится, когда настанет радостная минута облачиться в этот наряд, а зеркала и восторженные окружающие отдадут должную дань красоте, которую сей грешный мир еще не знавал.

В доме у Палмеров состоялся роскошный бал по самому наидостойнейшему поводу: ибо мистер Палмер исполнил свою давнюю мечту и стал членом парламента, а миссис Палмер просто обожала устраивать пышные светские вечера. И осмелюсь предположить, что вторая причина по важности ничуть не уступает первой.

Шарлотта Палмер с величайшей любезностью встретила Брэндонов. Она радостно сообщила, что мистер Палмер в своей новой роли члена парламента невыносимо забавен, что, разумеется, являлось свидетельством её нежнейшей супружеской привязанности. Полковника пригласили присоединиться к обществу джентльменов. А Марианну хозяйка приняла, как самую ближайшую свою подругу, немедленно принялась вновь называть по имени и не отпускала от себя ни на шаг.

Кристофер не мог не любоваться женой — как прекрасна она была в своем лучшем платье и этом новомодном восточном тюрбане. Сия дерзкая причудливая мода нередко придавала иным дамам нелепый вид, но Марианна казалась дивной красавицей из старинной сказки! А её манеры — сколь выгодно они отличались от приветливого, добродушного, но преисполненного глупости и даже некой вульгарности поведения миссис Палмер. В Марианне не было ни капли холодности, присущей изысканным светским леди, но её юношеская излишняя пылкость превратилась в подлинную сердечность и пленительную живость.

Предаваясь сим приятным размышлениям о своей жене, полковник вежливо приветствовал знакомых, пока не столкнулся взглядом с привлекательным молодым мужчиной, который с нарочито скучающим видом стоял у окна и беззастенчиво разглядывал дам. Дьявол бы его побрал… Уиллоби!

А ведь не без изрядных усилий со стороны Кристофера они с Марианной избегали приемов, на которых могли встретиться с ним.

— Прости, — тихо сказал ему внезапно подошедший хозяин дома Томас Палмер. — В последний момент ситуация сложилась так, что Шарлотта была вынуждена пригласить его с женой.

Полковник ответил что-то подобающе вежливое, но мысли его кружились в безумствующей пляске — несколько лет Марианна не встречалась с тем, кто столь безжалостно разбил ей сердце и едва не погубил её репутацию в глазах общества. С тем, кто продал её за пятьдесят тысяч приданого. С тем, кто совратил бедное дитя — Элизу — и исчез, ни разу не посчитав нужным справиться о судьбе своего незаконнорождённого ребенка!

Первым желанием Кристофера было схватить жену в охапку и немедленно удалиться с бала, но разум всё же взял верх над чувствами. Подобный поступок стал бы слишком унизительным поводом для пересудов. Ничего не поделаешь — всё, что ему остается: попытаться уберечь Марианну от более тесного общения с Уиллоби! А самому постараться не пристрелить этого подонка прямо за обеденным столом!

Но сейчас было необходимо предупредить жену, и Кристофер направился к Марианне, однако было поздно… С изяществом опытного танцора Уиллоби проскользил между гостей и, ловко обогнув отвлекшуюся миссис Палмер, уже отвесил Марианне приветственный поклон. Приближаясь к этой паре, полковник с содроганием вгляделся в лицо жены, на котором промелькнула тень узнавания.

Нежная улыбка Марианны превратилась в ледяную маску любезности, которой позавидовали бы и самые невыносимые в своей черствости дамы, такие как леди Мидлтон и Фанни Дэшвуд. Между тем Уиллоби с неизменным обаянием задавал своей собеседнице какие-то вопросы и осыпал её комплиментами.

— Благодарю, мистер Уиллоби, да, мы редко бываем в Лондоне, — равнодушно откликнулась на сей поток учтивых слов Марианна, не делая ни единой встречной попытки поддержать светскую беседу.

— Мар… — начал было тот, но, натолкнувшись взглядом на подошедшего Кристофера, поспешно поправился, — Миссис Брэндон, как ваши близкие, как здоровье вашей достопочтенной матушки?

Но Марианна лишь бесстрастно произнесла несколько вежливых фраз в ответ и, положив ладонь на руку мужа, удалилась.

Кристофер почти ненавидел себя за то, что не вступил в эту беседу… не защитил, хотя разумом превосходно понимал, насколько было бы неуместно его вмешательство. Марианна же улыбнулась обеспокоенным Палмерам и воодушевленно поздравила мистера Палмера с победой, на Уиллоби она больше не смотрела. Хозяева — он в силу эгоизма, а она в силу глупости — быстро забыли о неприятной ситуации. Мистер Палмер пригласил Марианну на танец, дабы в подробностях рассказать о своем непростом пути к парламентскому креслу. А миссис Палмер принялась настойчиво занимать полковника бессмысленным разговором, впрочем, он ей был даже благодарен. Ему оставалось лишь кивать и улыбаться, предаваясь своим мыслям.

Беспокойство, ревность и гнев… Чего было больше в его чувствах? Пожалуй, восхищения Марианной. Несколько лет она обуздывала свой нрав, и, хотя так и не смогла превратиться в сдержанную Элинор, холодный пыл её гордости ошеломлял, пожалуй, сильнее, чем спокойная благовоспитанность её сестры. И всё же… он должен был задать жене тот самый вопрос…

— Жалею ли я? — чуть устало произнесла в ответ Марианна, когда они возвращались с бала домой в своей карете. — Нет, рано или поздно это должно было случиться. И образ реальный — пустого светского фата, растратившего то хорошее, что было в нем, в разврате и праздности — оказался куда ничтожнее, чем образ из прошлого. Хотя я и тот едва помнила. Боюсь, ты, как и он, придаешь слишком большое значение его присутствию в моей жизни.

Кристофер с облегчением кивнул, чувствуя, как головная боль больше не врезается невидимыми лезвиями в виски.

— Единственное, о чем я жалею, — продолжала Марианна, — так это о своих поступках в юности, скольких бед можно было бы избежать, если бы я меньше упивалась своими страданиями и больше думала головой.

— Ты слишком сурова к себе, — мягко заметил полковник, — ты была совсем молоденькой.

— Элизе минуло всего лишь четырнадцать тогда, а расплачиваться пришлось куда суровее… ей и невинному ребёнку, — хмуро откликнулась Марианна, а потом пристально посмотрела ему в глаза. — Кристофер, я хочу, чтобы мы забрали её к себе в Делафорд. За несколько лет сплетни поутихли, и бедная девушка не должна всю свою жизнь провести будто в ссылке.

— Это серьёзный шаг, Марианна. — Теперь он тоже нахмурился. — Ты знаешь: я очень привязан к Элизе, и я буду счастлив, если она станет жить с нами, но обратно уже будет не повернуть. Приняв её как равную в нашем доме, познакомив её с нашими детьми, я не позволю отослать её обратно… даже тебе.

— Понимаю, — произнесла она медленно, словно взвешивая каждое слово, — я обдумывала это не один месяц. И сейчас, увидев, как Уиллоби бесстыдно наслаждается светским обществом, которое нимало его не осуждает, решила, что уж мы точно имеем право забрать близкого тебе человека под нашу опеку!

Последние слова Марианна уже говорила с тем пылом, который Брэндон так сильно в ней любил. Научившись прислушиваться к доводам рассудка и отдавать должное правилам приличия, она так и не научилась жертвовать тем, что считала правильным, во имя того, что признавалось обществом.

Кристофер прижал руку жены к своим губам.

— Я восхищаюсь тобою!

* * *

К началу весны Брэндоны, окончательно пресытившись столичными развлечениями, с радостью возвратились домой. Сельские радости и заботы о поместье вполне занимали их. Элиза и её дочка поселились в Делафорде, и те пересуды, что неизбежно возникали в иных гостиных, не могли всё же уничтожить радость, которую принесли чете Брэндон их истинно христианское милосердие и встреча с близкими людьми. К тому же, не кривя душой, следовало признать, что арендаторы Делафорда так уважали добропорядочного полковника и так любили его жену, что отнеслись к их поступку с пониманием. Что же касается родни, то, разумеется, Эдвард как священник и Элинор безоговорочно поддержали их решение, а сэр Джон и миссис Дженнингс были столь добродушны и столь мало обращали внимание на любые приличия, что вовсе нашли сию новость преотличнейшей, посему и леди Мидлтон пришлось смириться.

К тому же леди Мидлтон не могла отказать себе в удовольствии присутствовать на прекрасных приемах в Делафорде. Теперь, когда она воспринимала Марианну не как небогатую родственницу, от которой ожидаются лишь лесть и угождение, а как равную себе даму, их отношения стали вполне сносными. А еще миссис Брэндон обладала изумительным художественным вкусом и абсолютным отсутствием желания соперничать, посему её советы относительно туалетов всегда были безупречны. А леди Мидлтон слишком ценила изысканный наряд, чтобы чрезмерно придираться к неоднозначным нравственным вопросам.

Миссис Дженнингс всегда была добра к Элизе и её малютке, чем окончательно завоевала сердце Марианны, которая признала, что даже недостаток воспитания и ума можно простить пред лицом столь бесконечной доброты.

С Уиллоби Марианна с той поры встречалась лишь пару раз, и он уже не осмеливался навязывать ей своё общество, ограничиваясь вежливыми поклонами. Притом он навсегда сохранил ту нежность, которая пробуждала в нем живой интерес ко всему, что происходило с Марианной, и превратила ее для него в тайное мерило женского совершенства. Впоследствии он не раз пожимал плечами, слыша похвалы какой-нибудь ослепившей общество юной красавице, и утверждал, что ей далеко до миссис Брэндон.

Марианна же много сил отдавала благотворительности и окончательно освоилась в роли хозяйски поместья. И все признавали, что в миссис Брэндон благородство пылкой души сочетается с решительностью и умением быть непреклонной, когда требовалось подобное качество.

Таковою слыла миссис Брэндон, и её прямолинейных суждений побаивалась даже Фанни Дэшвуд, а Люси Феррарс предпочитала избегать визитов в эти края. Увы, Марианна так и не приобрела той терпеливой стойкости, которой она столь восхищалась в Элинор, но, лишившись излишней сентиментальности и научившись прислушиваться к голосу разума, и притом сохранив страстность натуры, она покоряла многих и многих. Впрочем, для неё самой существовал лишь один-единственный мужчина — её муж.