Посторонний (гет)

Осень на последнем издыхании борется с зимой. Погода — беспощадная сука. Ноябрь всегда был извращенцем — садист и бдсмщик. Лупит дождем со снегом.

Соседка, как мазохистка, выходит покурить, одетая не по погоде. Какаши замечает ее, прикрывает ноутбук, берет кофе и выходит следом на свой балкон. Она смотрит на него и салютует рукой с кружкой. Он делает то же самое — ему одобрительно кивают.

Это приветствие началось недавно. К курению добавилось совместное распитие напитков. Их отношения, которых нет, вышли на новый уровень.

Какаши нравится надумывать, что у них якобы какие-то отношения, но не нравится обзывать себя больным мудаком после осознания выдуманного.

Из ее рта выходит облако пара, закурить не успела — это холод. Стоит в легком халате, майке с бретельками, и снова ключицы на показ. Заманчиво и до дурного легкомысленно. Заболеет же.

Он делает щелчок, затяжку, выдох.

В последнее время сигареты скуриваются слишком быстро, а она так же быстро скрывается в своей квартире, уступая место городской серости. Были мысли незаметно ее сфоткать и любоваться дальше, но это совсем безумные извращенные идеи. Ее яркая фотография точно бы разогнала мрак в углах его комнаты.

Больной мудак, серьезно.

«Как вы себя чувствуете?»

Я себя не чувствую.

Кроме как в моменты любования соседкой.

День незаметно расплывается в ночь. За окном темнота, словно разлили чернила, — статичная картинка. Досадно, что нельзя проскроллить городской пейзаж, как в смартфоне, и остановиться на понравившемся. Какаши сидит за ноутбуком в полупустой комнате. Из мебели самое необходимое: где поспать, куда сложить вещи и куда примостить свою задницу перед трупом дерева на четырех ножках.

Иногда он хочет разорвать темноту криком, но все, что слышит ночь, — клацанье по клавишам.

Ночь — потрясающее время. В ней смысла больше, чем в жизни.

В отражении зрачков мелькают вкладки, текст, фотографии. На косточке правой руки геймерская мозоль от мышки. Работа на удаленке складывается в мешки под глазами.

Сигареты заканчиваются, алкогольный запас снова был почти опустошен Генмой. Беспощадная сука не только погода. Дружба, а зачем нужно это понятие?

Какаши смотрит на часы — до закрытия мелкого магазина на углу дома еще сорок минут. Успеет сходить.

Зарывается в капюшон и карманы зимней куртки, ненавидя шапки и перчатки. За пять минут ходьбы слякоть от ботинок обстреливает сзади низ штанов. Блядь, снова стирка. Он делает ставку на скорейший приход зимы и постоянно проигрывает, а пора бы уже победить, но кто его слушает.

Продавец скучающе листает журнал. Он кивает Какаши в знак приветствия и добродушно улыбается. Старик Теучи слишком хороший для этого магазина, где постоянные клиенты в основном алкаши и сам Какаши. Как будто это две отдельные категории.

Какаши разглядывает полупустые полки, слух улавливает звон колокольчика — зашли покупатели. Должно быть, точно алкаши, в такое-то время. Он не оборачивается, лишних телодвижений не делает, чтобы убедиться в своем предположении. Открывает холодильник с пивом, берет упаковку банок про запас, а когда закрывает, на него налетает его ошибочная «догадка» — споткнулась о торчащий поддон. Почти лобовое столкновение.

Она по инерции цепляется за его предплечье, чтобы не упасть. Поймав равновесие и опору под ногами, опускает свои руки, случайно мажет холодными пальцами по его кисти. Какаши дергается от неожиданности. Она тоже без перчаток.

Это не неприятно, это непривычно.

Его впервые так мягко коснулись. Может, волки потому и воют, что голодны по ласке?

— Извините, — виновато бормочет, поднимая на него взгляд.

С нее спадает капюшон, розовый цвет волос режет по глазам. Какаши застывает. Неужели настолько часто о ней думал, что она материализовалась?

Они стоят друг напротив друга, как в романтичном фильме. Рядом барахлит холодильник, на кассе какая-то возня, все фоновое становится неважным и размытым. Цунами, ураган, землетрясение, убийство? Плевать.

Кто-то должен кинуть попкорн в экран от слащавости момента. Тошно, но сам бы такой момент не переключил.

Он ближе к психическому расстройству, чем к ней, хотя она стоит в метре от него.

Ее зрачки расширяются, словно смотрит в темноту, но перед ней Какаши. Уголки ее губ приподнимаются — она его узнала.

В ответ он давится своей улыбкой и выплевывает прямую линию губ — в нем ничего не меняется. До мышц сигнал не доходит или сам обрубает неосознанно.

Среди кучи женщин когда-нибудь попадется та, которая выворачивает душу. В голове заедает песня "be my queen". Он выключает несуществующий музыкальный аппарат, чтобы не падать в еще большую драматичность.

— Сакура! — ее окликает, видимо, подруга. Она резко поворачивается в сторону кассы, разрывая зрительный контакт, и уходит к блондинке.

Са-ку-ра. Какаши смакует по слогам и запоздало дает волю улыбке.

Провожает их взглядом, отмечая, какая подруга обычная по сравнению с Сакурой. Блонд, макияж, сами черты лица — все выглядит типичным, пусть и красиво.

За ними захлопывается дверь. А кто вернёт его перевернутую душу назад?

Столкновения с ней хотелось бы избежать. Врезалась в его микровселенную с таким ударом, что образовала черную дыру, в которую его засасывает.

Какаши подходит к кассе, старик Теучи сам начинает разговор, пока пробивает товар. Ему неважно, есть собеседник или нет, бормочет с энтузиазмом, ноль внимания на барахлящую над ним лампочку. На прилавке неаккуратной стопкой валяются журналы, на обложке одного из них Сакура во весь рост в одежде крутого бренда.

Какаши не верит увиденному, нажимает пальцами в уголки глаз и давит на переносицу. Снова бросает взгляд на журнал. Это точно Сакура.

Выходит, она местная знаменитость.

— Да, девчули умеют развлекаться, — свет над Теучи мигает, гаснет, загорается, — эта Ино подговорит кого угодно и на что угодно. Вон Сакура какая стала, а была как серая мышь.

Новая информация нанизывается, как бисер на леску. Какаши собирает все по крупицам без участия Сакуры — косвенно. Он хочет расспросить дальше, но чтобы это не выглядело подозрительно, будто он маньяк-сталкер.

Как идиот не может оторвать взгляд от гребанного журнала с ее фигурой.

— Я раньше их не видел, — Какаши вбрасывает фразу без вопроса.

Заебись расспросил. Как минимум выглядит, что поддерживает беседу.

— Они тут где-то полгода. — Теучи достает пакет, а Какаши уже слышал это от Генмы — новой бисерины нет. — Тебя ж год не было, как бы ты заметил?

Вопрос риторический, в пустоту, в Какаши, и он молчит. А старик, как по тексту в спектакле, продолжает реплику после паузы:

— Сакуре нужны были деньги, Ино предложила попробовать быть моделью, как и она. Так та ведь застенчивая была, отказывалась. А через пару дней Ино принесла фотографии, где Сакура снялась для рекламы какой-то одежды, похвасталась своей подругой и даром убеждения. Ну красотища, ничего не скажешь.

Старики, им бы лясами поточить. Заметишь у себя это качество и ты старик, даже если тебе тридцать.

— Сакура добродушная, милая, но, как стала фотомоделью, видно, что поняла свою цену. Уверенности в ней прибавилось.

Информационный браслет пополняется бисеринами. Какаши жалеет, что не знал Сакуру до. Теперь понятно, откуда в ней столько изящества. Она такая тонкая, шею легко свернуть, как воробью. Набрался романтичности от Кисаме.

Два плюс два складывать умеет. Понимает, что вляпался не только в слякоть, но и в чувства. И почему эти вещи так похожи. Из одной клетки в другую. Было бы лучше забраться назад в скорлупу отчужденности, а не с головой нырять в Сакуру.

Она цельная, он раздробленный.

Может, к ней так сильно тянет потому, что она соберет его, как детальки Лего? В дополнение построит космолёт, и они улетят на другую планету. Приятная иллюзия.

Пока Теучи копошится под прилавком, Какаши незаметно забирает журнал и расплачивается за товар суммой больше, чем нужно. Выходит на улицу, делая вид, что не слышит ударяющих в спину удивленных возгласов старика.

Какаши обещает себе не притрагиваться завтра к сигаретам, чтобы нарушить обещание — у него уже зависимость. Балкон, сигарета, Сакура — мозг связывает эти вещи, запуская в солнечное сплетение трепет и ожидание момента.

Где кнопка, чтобы отключить странные ощущения в теле?

Сакуру необходимо видеть, а тлеющий табак как тупой предлог быть ближе, не за окном в разводах, а на одной линии — почти без препятствий.

Они дышат одним воздухом, даже на одной улице живут, в один магазин ходят. Как много точек соприкосновения, как мало прямого контакта.

От мысли подобраться к ней ближе зарождается тревожность. Если Какаши начнет делать шаги в ее сторону — разорвет свои оставшиеся нервные клетки на части, размножит до бесконечного количества и утонет в них.

Сгнить без чувств или с ними — невелика разница. Возможно, стоит попытаться сделать шаг. Только что делать, он не разобрался.

Эти чувства противоречат надуманной бессмысленности вокруг.

На прокуренной лестничной клетке его вылавливает Кисаме. Наводит на Какаши два пальца, как пистолет.

— Опять кислая рожа.

Какаши сдается, поднимая руки вверх, брякает банками пива в пакете и говорит в оправдание:

— Я съел лимон.

— Предлагаю выпить и перекусить. Но, если рожу не изменишь, серьезно пристрелю, как и обещал. — Смотрит в упор, решительно.

Кисаме предназначен для доброты. Такой, которой вымощена дорога в ад.

Какаши улыбается. Делает все, чтобы казаться живым, и соглашается на ужин — не придется готовить самому.

В квартире соседа больше бардака и жизни. На стене пара плакатов с полуголыми женщинами, у кровати протертое пятно на полу. Когда встаёшь с утра и ставишь ноги в одно и то же место — остаётся след. На полках книги и фигурки «В поисках Немо». Тут определенно что-то лишнее.

Кисаме готовит сухарики к пиву и мясную нарезку. Недооцененный шеф-повар. Они плюхаются на диван, телевизор напротив вещает о погоде. Обещают снег, Какаши обещает не попадаться Кисаме с унылым лицом и надеется на метель, чтобы замело и не нашли.

Нет тела — нет кислой рожи.

Оба понимают, что все останется как было. Он с таким лицом родился, с таким и сдохнет.

Разговор заходит в понятное для них русло — тюрьма. Не хочется в него окунаться, но будто с чего бы ты ни начинал, по итогу оказываешься там. Крючок, с которого не слезть.

Какаши спрашивает:

— Ты раскаиваешься?

— Да, — равнодушно отвечает Кисаме.

— Тебе похуй?

— Абсолютно, — Кисаме добавляет уверенный кивок, ухмыляется и расслабленно откидывает голову на спинку дивана. — В один момент жизни ты можешь быть святым, в другой — злодеем. И это нормально.

Здорово, наверно, жить без чувства вины.

Он искоса наблюдает за Какаши, который присасывается к банке, разом опустошая ее в ноль, и говорит:

— Ты все принимаешь близко к сердцу.

— Я ничего не принимаю близко к сердцу. Кроме инфаркта.

Оба давятся смешком и ловят кайф с разговора ни о чем.

— Остроумный пиздюк, — хвалит его Кисаме.

Какаши пьян, но не настолько, чтобы говорить о Сакуре, хотя хочется. У него по ней голод. Чешет язык сухариками, лишнего не болтает, еще полчаса и можно валить домой.

Кисаме плевать, даже если он на ночь останется, лишь бы ничего не заблевал. А Какаши и нечем, он словно сожрал тонну пустоты. В него кричи — услышишь эхо.

Сосед не встает провожать Какаши, только лениво поворачивает голову в его сторону и говорит очевидную вещь:

— Хватит пиздострадать. Соберись. Или поебись, — подмигивает.

В сравнении с легким диалогом в начале эта реплика звучит слишком серьезно, как точка, к которой нечего добавить.

Смысл собираться, если состоишь из пустоты?

Какаши кивает, поджав губы и добавляя лицу важности. Забирает пакет и уходит в свою квартиру.

Его смысл жизни — перестать искать смысл. И Какаши справляется с ним на отлично.

Ему приходится зарегистрироваться в соцсети, чтобы числиться в рабочем чате. На экране высвечиваются рекомендованные друзья, у самого в добавленных только Генма и Кисаме.

Первая рекомендация бьёт по глазам и солнечному сплетению — Сакура. Он кусает губы, писать ей глупо, и добавляет ее страницу в закладки.

Какаши переходит по ссылке на ее инстаграм. Сакура выставила пост со своей фотографией. Стрелки на глазах, губы в блеске, и он уверен, что, если коснется их языком, во рту станет сладко. Курсор замирает над кнопкой лайка. Нельзя. Только смотреть, никаких действий.

Атмосфера мрака в его квартире от ее фотографии и правда рассеивается.

Как хорошо, что он недостаточно пьян для глупостей. Если что, сломает себе пальцы. Давит ими на виски, пока целые, массирует.

Действие порождает последствия. Как перестать думать, чтобы и от мыслей не было последствий. Все желания по отношению к Сакуре засунуть в коробку, запечатать и отправить за пределы человеческих границ. Он становится одержим ею и, пока мозгами окончательно не поплыл, понимает это.

Она даже не в курсе, что беспощадно его топит.

В темноте все цвета одинаковы. Жизнь на улице замирает, он сливается с полумертвым городом. Лампочки в нем гаснут так же медленно, поочередно, окунают в привычную тишину.

Он вспоминает, как она смотрела на него в магазине. Ее лицо выглядело, словно она за мир во всем мире, доброту и любовь. Когда окликнула подруга, лицо отобразило ненависть, войну и злость. Поразительная женщина. От нее невозможно устроить детокс.

Один раз увидишь Сакуру — запомнишь навсегда. Этот прикол вселенной — полное издевательство.