в Самайн (джен)

Господин мой, шагну за порог в неблагую полночь

лунным светом с туманом студёные воды полнить.

Не пытайся следить — там, у ветреной переправы,

страж не делит прохожих на праведных и неправых.

Ты, возлюбленный мой, недозревшим вином под кожей

пузыришься, впустила однажды неосторожно.

Расскажи, как случилось — презренная из презренных,

осквернённая многими, стала твоей вселенной?

Не она на холодном железе чертила руны,

чтобы в сече клинок не подвёл, не ударил втуне.

Ни слезы, ни молитвы, ни жертвенной птичьей крови

на алтарь Многоликой… Лишь холодом

васильковым

обжигают глаза. Косы русые — словно петли.

А когда-то сердца наши общую песню пели...

Не желаешь меня. Злая тяжесть браслетов брачных

будто требует: «мсти! пусть же будет позор оплачен!»

Не уснуть… Навестить бы в час волка  её покои,

нож наточен… Да разве смогу совершить такое,

от которого болью тебе зареберье скрутит?

Оттого-то, родимый, и выбор сейчас не труден.

У реки дотлевает кострище, бросает искры,

с диким свистом Охота пропащие души ищет —

жду в рубахе льняной и в венке из цветов осота…

Стерегись, господин мой — в темнейшее время года

за калитку не выходи. К ней иди.