Протея (гет)

Поздним утром в Кабаньей голове не было никого: полуночные выпивохи уже рассосались, а новые посетители еще не почтили бар своим присутствием. К тому же утро выдалось пасмурное, дождя не было, но небо затянули плотные свинцовые тучи, такие тяжелые, что, казалось, вот-вот рухнут на голову тем немногим безумцам, рискнувшим выбраться из-под крыши. Альбус сидел, сгрудившись за дальним столиком, и попивал чай так медленно и задумчиво, что приходилось накладывать на него разогревающее заклинание уже второй раз. Аберфорт буравил его хмурым взглядом из-за своей излюбленной стойки, а Альбус почти мог читать проклятия, отпечатывающиеся на его лице. В последнее время их отношения не то чтобы ухудшились (откровенно говоря, они всегда были не слишком дружными братьями), просто то ли сам Альбус стал наведываться в бар чаще, то ли Аберфорт — красноречивее смотреть. Во время подобных визитов они почти не общались, если не считать молчаливый обмен любезностями, и оба, пожалуй, совсем не знали, как подступиться к интересующей теме. И не то чтобы тема их интересовала совсем уж одна, однако, не будь Аберфорт сплетником, не держал бы бар, а Альбус не работал бы в школе, не испытывай гаммы смешанных чувств из любви, стыда и желания защитить ко детям на свете. И хоть любовь его походила скорее на чувство вины и желание искупления, Альбус отчего-то чувствовал, что и призвание его тоже в стенах старинной зачарованной школы.

— Спрашивай и проваливай уже отсюда, — Аберфорт как всегда не выдержал первым, отодвинул стул так, что заскрипели о деревянный пол ножки, и уселся полубоком, будто бы делал ему великое одолжение.

Пожалуй, в подобных ситуациях Аберфорт всегда сдавал первым — ему попросту не хватало терпения. Альбус же усмехнулся, почесал бороду и поднес к губам чашку со снова остывшим чаем. Им некуда было спешить, на дворе все еще стояло, пусть и пасмурное до невозможности, лето, и оттого посетителей в и без того полупустующем баре не было вовсе. У Альбуса во время летних каникул тоже забот было мало, если не считать маленьких рутинных дел, которые скорее доставляли ему удовольствие, так что просидеть так он мог сколько угодно.

— Если ты хочешь знать об этой, — снова не выдержал паузы Аберфорт, пожевал губы, будто не хотел произносить имя вслух, — Протее, я тебе расскажу. Она поселилась тут пару лет как, Шейн еще хвастал, что продал ей свою развалюху втридорога. И все.

Рассказ, едва начавшийся, оборвался так резко, что Альбус едва не подавился только что сделанным глотком. Что ж, он знал, что рассказчик из его брата посредственный, однако ожидал отчего-то больше деталей. Впрочем, если ему Протея казалось несколько подозрительной, это вовсе не значило, что все остальные о ней думали так же.

— И все? — на всякий случай переспросил Альбус. — Никаких слухов о том, что она использует темное колдовство? Все-таки она заняла неплохое место на Косой Аллее.

— Местным нет дела до Косой Аллеи и темной магии, — отмахнулся Аберфорт и задумчиво почесал за ухом, — хотя… Помнишь сказку о ведьме Изабелле, которой мама пугала нас в детстве? Шейн считает, что эта Протея Шелби и есть Изабелла.

Разумеется, Альбус помнил историю о ведьме, похищающей детей и живущей уже тысячу лет, однако та никогда его особо не трогала. Даже Ариана относилась к сказке скептически, заявляя, что тысячу лет жить нельзя, потому что скучно, и только впечатлительный Аберфорт каждый раз после рассказа долго не мог заснуть и забалтывал Альбуса нелепыми разговорами. Сейчас он больше думал об упомянутом Шейне, который выпустился из Хогвартса лет пять назад и наверняка растратил все вырученные за дом деньги до такой степени, что пришлось расплачиваться за выпивку сплетнями. Его пристрастие к алкоголю проявило себя еще в школе, когда юноша умудрился устроить пьяный дебош, подраться с однокурсником и сверзиться с лестницы. Тогда Альбус, кажется, был единственным, кто воспринимал ситуацию достаточно легко, чтобы не впадать в панику, и сейчас непутевый молодой человек вызывал у него скорее горьковатое послевкусие на языке, чем явную неприязнь.

Что все-таки до Изабеллы, сказка гласила, что она похищала одаренных, но не слишком послушных детей, растила их, а после выпивала всю жизнь, чтобы самой оставаться навсегда молодой. И Альбус, который, в общем-то, верил в старые сказки, именно эту историю воспринимал как обыкновенную страшилку для непослушных детей. Такие же истории ходили и среди магглов, а кроме того, жить тысячу лет, даже питаясь чужими магическими и жизненными силами, и впрямь было невозможно, так что этой истории Альбус никогда не придавал особенного значения. Настолько, что даже сейчас отмахнулся от глупой сплетни, точно от назойливого комара, и залпом допил окончательно остывший чай.

— Ерунда, — резюмировал Альбус и мысленно добавил, что едва ли древняя ведьма станет вести себя так, как Протея.

Перед глазами сразу же всплыли ее обнаженные плечи, и Альбус перевел взгляд на улицу. Там по-прежнему не было ничего, за что стоило зацепиться взгляду, кроме того ветер усиливался, а тучи, кажется, встали настолько низко, что цеплялись животами за флюгеры. Впрочем, грома было не слышно, так что можно было представить, что тучи просто рухнут на землю и лопнут, погружая мощеные улочки в воду и сизый туман.

— А что ты хотел? — Аберфорт махнул рукой и поднялся, забирая у него из-под носа опустевшую чашку. — Думал, выдам тебе всю ее историю в трех томах? Если интересно, так пойди и спроси.

Не говоря больше ни слова, Альбус поднялся, оставил на столе несколько кнатов и под непрекращающееся бурчание брата вышел на улицу. В лицо ему тут же пахнул свежий прохладный ветер, влажный от наступающего дождя, и Альбус, на всякий случай покосившись на небо и поправив полы фиолетовой мантии, направился к определенному дому. Он, впрочем, был не уверен, что в такое время Протея пустит его, тем более со стороны Хогсмида, но попробовать отчего-то хотелось. Сама она не назначала ему никаких новых встреч, и оттого даже стало казаться, будто договоренность их — лишь маленькая пустая игра. Едва ли она в самом деле могла снять кровавую клятву, насколько бы ни была одаренной, однако другие обеты и обещания щелкала, точно орехи. Естественно, Альбус расспрашивал о ней не только своего младшего брата, скорее тот был его последней нелепой надеждой узнать хоть что-нибудь дельное. Все говорили одно: Протея Шелби появилась несколько лет назад, купила дом в Хогсмиде и коморку на Косой Аллее, а затем заработала себя неплохую славу разрушителя клятв и юного талантливого артефактора.

Вопреки ожиданиям Альбуса, в дом его все же пустили. Не сама Протея, разумеется, дверь просто-напросто отворилась, едва он занес руку для стука. Внутри ничего не изменилось: все такая же крохотная прихожая вела сразу в гостиную, до верху заваленную всяким хламом. Там же обнаружилась и хозяйка дома — Протея сидела на корточках посреди комнаты, а вокруг нее были разбросаны тюбики красок, палитра и несколько стаканов с мутной водой. Она рисовала, догадался Альбус, хоть холст и был скрыт от его глаз, движения ее рук были быстрыми и плавными, она то и дело обмакивала кисть в очередном стакане с водой, подбирала цвет на палитре и выводила мазки. Альбус понятия не имел, она ли пустила его, или дверь отворилась сама собой, и оттого мешать не хотелось, однако и пройти вперед он не мог, потому что так или иначе мог помешать. Сам Альбус не любил, когда его прерывали, и это же качество придал Протее, совершенно не разобравшись в ее собственных предпочтениях.

— Почему вы стоите там? — буркнула Протея сквозь зубы, не оборачиваясь. — Садитесь, я скоро закончу.

Разумеется, она знала о его приходе, Альбус должен был догадаться, что все ее чары, коими был напичкан весь дом, не пустят внутрь какого-то незнакомца. Себя он все еще относил к незнакомцам, считал, что Протее стоило относиться к нему более настороженно, и сам же противоречил собственным мыслям. Альбус, пожалуй, был рад оказаться здесь и в то же время раздосадован тем, что Протея так быстро заметила его присутствие. Он смотрел на ее спину, прикрытую тонкой белой сорочкой, сквозь которую просвечивали острые плечи и выступающие лопатки, и думал, что эта тряпка даже на ночную рубашку бы не сгодилась. Впрочем, рядом комком валялась его алая мантия, и Альбус едва подавил желание накинуть ее Протее на плечи. Он прошел вглубь гостиной, уселся на диван и вздрогнул, впервые задумавшись, кого из них двоих стоило считать извращенцем.

Протея склонялась вперед, нависала над картиной, так что ворот ее сорочки тоже падал вперед, открывая взгляду полушария ее грудей. Волосы ее, небрежно заколотые на макушке, струились по шее черными змеями, а об острые ключицы, казалось, можно было порезаться. Сама Протея своего непотребного вида будто вовсе не замечала: она то и дело склонялась совсем низко, прикусывала изнутри щеку и облизывала губы, сосредоточенно выводя невидимые мазки. На картину Альбус смог взглянуть лишь пару минут спустя, силой оторвав взгляд от ее естества, и не увидел ничего необычного. Это был обыкновенный портрет совершенно обыкновенной девушки и из примечательного в ней были разве что широкая белозубая улыбка и ямочки на щеках. Протея размашистыми мазками поправляя разметавшиеся по плечам светлые волосы и тут же добавляла несколько новых веснушек на смуглом лице. Впрочем, для Протеи она должна была быть важна, потому что та то и дело называла девушку с протерта Дианой и разговаривала с ней, точно с живой. Альбус то и дело переводил взгляд с одной на другую, точно искал различия или сходства, но похожи девушки были как они с Аберфортом — то есть совершенно никак.

— Кто она? — спросил Альбус, когда Протея в очередной раз мазнула сквозь него задумчивым взглядом.

Увлекшись рисованием, она будто забыла, что сама пустила его в собственный дом, и теперь Альбус сидел неприкаянным изваянием и ждал, когда Протея обратит на него хоть каплю внимания. Впрочем, по сравнению с портретом некой Дианы он явно проигрывал, потому что даже после вопроса в лоб Протее потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусировать на Альбусе взгляд.

— Моя названная сестра, — Протея пожала плечами почти безразлично, но Альбус успел увидеть мелькнувшее на ее лице сожаление. — Снова не то. Стеллу тоже не получилось нарисовать.

Она наклонилась, так что Альбус едва успел отвести взгляд от вновь оголившейся груди, дотянулась до волшебной палочки и взмахнула ей, приводя гостиную в относительный порядок. Картина исчезла, краски взмыли в воздух и собрались в одной куче в углу, а грязная вода во всех стаканах очистилась. Один из них, тот, что стоял ближе всех, Протея осушила залпом, вытерла губы и поднялась, подхватывая мантию. На лице ее все еще блуждала полная воспоминаний улыбка, и оттого, наверное, Альбус больше не задавал ей вопросов. Это была новая грань ее характера, маленькая темная комнатка, в которую ему позволили заглянуть, и Альбус должен был сидеть тихо, если хотел узнать что-то еще.

— Могу я одолжить у вас омут памяти? — спросила Протея, нисколько не интересуясь, есть ли у Альбуса вообще подобная вещь. — Я стала забывать, как выглядят мои сестры.

Она все еще была не здесь, блуждала невидящим взглядом по стенам и изредка смотрела на Альбуса. Накинутая на плечи мантия не скрывала самого откровенного, однако хотя бы теперь, когда Протея не склонялась над полом, сорочка ее не оголяла бесстыдно все прелести. Впрочем, просвечивающие сквозь тонкую ткань темные ореолы сосков Альбус все равно видел, хоть и старался смотреть куда угодно, но только не на нее.

— Почему бы вам не попросить их позировать лично? — уточнил Альбус, не отрывая взгляда от ее мерцающих глаз.

В этом вопросе он просчитался, потому что лицо Протеи враз потемнело, а в глазах, кажется, заискрили самые настоящие молнии. Она дернулась как от пощечины, рвано выдохнула и запахнула мантию, кутаясь в нее, точно в стальную броню.

— Мертвецы не позируют, — обрубила Протея, и от холода в ее голосе температура, кажется, и впрямь опустилась.

Повисла оглушительная тишина, и Альбус вздохнул только затем, чтобы нарушить ее. Он хотел уже было что-то сказать, разрядить искрящую обстановку, однако лицо Протеи, точно кто-то щелкнул переключателем, просветлело. Она восторженно улыбнулась, хихикнула себе под нос и развернулась на пятках, взмахивая чересчур широкими и длинными рукавами:

— У меня кое-что для вас есть, подождите минуту!

Послышалось шлепанье босых ступней по деревянной полу, и Альбус мысленно подивился, как она не путалась в мантии, волочившейся за ней шлейфом. Хлопнула дверь, отделяющая жилую часть дома от магазина, и стало совсем тихо. Альбус со вздохом откинулся на спинку дивана, про себя отмечая, что Протея производила удивительно много шума — она постоянно что-то говорила, металась из стороны в сторону, хлопала в ладони и перебирала в пальцах всякие звенящие мелочи. Стоило ей уйти, комната погрузилась в тишину, приятную и успокаивающую, но, пожалуй, слишком инородную для этого дома. На потолке висела на вид обыкновенная электрическая маггловская люстра из бронзы, и Альбус любопытно прищурился, пытаясь навскидку определить, какие чары на нее наложили. Времени на подобное развлечение у него оказалось совсем немного, потому что Протея вернулась несколькими минутами позже, прошлепала босыми ногами по полу и нависла над Альбусом так, что он снова видел всю ее подноготную.

Она протягивала ему проволочные очки-половинки на раскрытой узкой ладони, и Альбус потянулся к ним, точно пес, почуявший угощение. Он больше не смотрел на нее, только чувствовал на макушке улыбку; все внимание его приковал внезапный подарок. В том, что Протея собиралась эти очки подарить, Альбус отчего-то не сомневался и оттого брать в руки несколько опасался. Впрочем, сама она держала их совершенно спокойно, хихикала и переступала с ноги на ногу, точно девчонка, и можно было заметить, как от нетерпения у нее сверкают глаза. Альбус определенно заметил бы, не будь всецело поглощен изучением очков, которые, как и глаза Протеи, сверкали от наложенных на них чар. Впрочем, разобраться что к чему без подручных средств было все-таки невозможно, так что Альбус, побежденный собственным любопытством, нацепил очки на нос и поднял взгляд на Протею.

— Восхитительно, правда? — Протея захихикала, и окутавший ее золотисто-желтый ореол восторга расплылся солнечной вспышкой. — Они показывают настроение.

О свойстве очков Альбус и сам уже догадался, будто это знание появилось прямо в его разуме, стоило к ним прикоснуться. Он любопытно покрутил головой, однако, разумеется, не нашел никого, на ком еще можно было проверить изумительный артефакт. За золотисто-желтым восторгом Протеи он видел то и дело мелькающие густые бордовые вспышки, значения которых не понимал, потому что не мог на них сфокусироваться. Любопытство, вновь разгоревшееся в его голове, требовало непременно узнать природу всех возможных эмоций и настроений, но вместе с тем Альбус понимал, что лезть дальше не стоило. Открывшаяся на мгновение раковина захлопнулась, спрятав жемчужину, и Альбусу оставалось разве что ждать и надеяться, что его снова подпустят чуточку ближе. Зачем ему это нужно, впрочем, Альбус и сам не до конца понимал. Он был то ли очарован странной девицей, то ли в самом деле цеплялся за возможность снять клятву и увязал, кажется, в этом болоте все глубже.

Когда прохладные пальцы Протеи коснулись его руки, Альбус, утонувший в собственных мыслях, ощутимо вздрогнул. Она все еще сверкала восторгом, однако нечто бордовое теперь стало четче, настолько, что он мог разобрать очертания и увидеть полоску оранжевого там, где смешивались цвета. Настроение Протеи было похоже на рассвет, окрашивающий небо одновременно желтым, оранжевым и в конце концов красным, и нужно было еще какое-то время, наверное, чтобы точно в нем разобраться. Вновь хихикнув себе под нос, Протея дернула его на себя, потянула в сторону маленькой двери под лестницей и поставила прямиком перед круглым зеркалом в деревянной раме. В нем помимо собственного отражения Альбус с удивлением увидел окутывающий его белый свет с крошечными искрами розового и зеленого, и Протею, чье рассветное сияние наползало и будто совсем немного поглощало его стерильную белизну. Настолько, что на белом тумане распускались розовые цветы на толстых зеленых ножках, означающие пресловутое любопытство и крохотную влюбленность.

Дурацкое осознание собственных чувств выбило почву у него из-под ног, и Альбус с ужасом подумал, не могла ли Протея тоже видеть все это. Однако она смотрела на него все с той же улыбкой, сверкала рассветными красками и казалась отчего-то совершенно незаинтересованной. Его алая мантия упала с одного плеча, и теперь рукав ее болтался у самого пола, зато бант на сорочке оказался затянут под самое горло. Протея словно смотрела куда-то насквозь, задумчиво возила взглядом, как кистью, по отражению в зеркале, и Альбус был отчего-то совершенно уверен, что видит она там что угодно вместо него.

— И почему же вы делаете мне подарок? — Альбус кашлянул, развернулся и не сдержал порыв наконец-то запахнуть мантию на Протее.

Он едва не сказал «снова», но вовремя спохватился. В прошлый раз Протея дала ему волчок взамен мантии, так что теперь наверняка тоже попросит что-то в ответ. Она уже говорила об омуте памяти, и стоило догадаться, что это был вовсе не мимолетный порыв: Протея задабривала его подарками, а затем просила взамен то, что Альбус готов был дать, однако с каждым следующим разом запросы ее становились сложнее. И если сейчас дело уже дошло до омута памяти, артефакта, доступ к котором имели не все, Альбус не хотел представлять, что она попросит в следующий раз.

Вот только, что самое дурацкое, он нисколько не сомневался и не раздумывал, стоит ли выполнять ее просьбу. Альбус готов был предоставить ей доступ к омуту памяти, даже если для этого придется привести ее в школу, потому что именно от нее зависело, сможет ли он избавиться от клятвы, отравляющей его душу.

— Это задаток. Взятка, если хотите, — Протея склонила голову набок, придержала вновь расходящийся ворот на мантии, — знаете, как кошки приносят хозяину убитых мышей взамен на проявленную доброту.

Красный, подумал вдруг Альбус, ей совершенно не шел. Однако рассветное золото вокруг нее будто сжалось, окрасилось терпким багрянцем и затрепетало, и Альбус едва успел одернуть порыв растрепать ее волосы. Вместо этого он стянул очки, аккуратно сложил их и сунул в карман, принимая подарок. Это был жест того, что Альбус согласен на ее условия, и Протея, без волшебных очков непривычно задумчивая, расцвела в широкой улыбке. Она стояла перед ним босиком, закутанная в мантию совершенно не по размеру, и Альбус думал, что очаровательнее женщины не встречал. Он хотел узнать о ней все, раскрыть, точно книгу, и оставить закладку в том месте, на котором появляется сам. Теперь, когда Альбус взглянул на свое собственное настроение, почти оголенные чувства, он знал, что еще не влюблен — но начинает влюбляться. Пожалуй, он закрывался от людей слишком долго, потому что эта девчонка легко и играючи взломала его скорлупу и посеяла внутри крохотное незаметное семечко. Оно прорастало там же, где когда-то теплились дружба с Геллертом и первая пылкая влюбленность в яркого, почти огненного человека, но было пока почти незаметно. И, думал Альбус, если этот маленьких росток вырастет в пышное дерево, он либо станет безоговорочно счастлив, либо окончательно закроется в собственной скорлупе.

— И взамен вы хотите воспользоваться моим омутом памяти? — Альбус вздохнул, сдаваясь одновременно ей и собственным чувствам. — Он в Хогвартсе, а чтобы провести вас внутрь, мне потребуется получить разрешение у директора.

О том, что вот-вот начнется новый учебных год, и работы у Альбуса валом, он промолчал. Достаточно было того, что он дал обещание, и она деловито кивнула, принимая его. Получив желаемое, Протея тут же испарилась из ванной, и Альбус последовал за ней, шагая след в след. Впервые, кажется, он очутился на ее кухне, едва увернулся от пролетевшего прямо перед глазами чайника и уселся на предложенный стул — ближайший к окну. Сама Протея обошла его кругом, едва мазнув пальцами по плечу, и полы его-ее алой мантии взметнулись будто от порыва сильного ветра.

— Никогда не была в волшебной школе. Альбус, — Протея хитро прищурилась, и Альбус догадался, что она сейчас снова попросит его что-нибудь сделать, на этот раз на безвозмездной основе, — я могу побыть немножечко наглой? Устроите мне экскурсию?

Нет, пожалуй, за эту маленькую просьбу Протея решила напоить его чаем с печеньем, и Альбус, вздохнув, согласился. Мантия на ее груди снова распахнулась, но Альбус больше туда не смотрел — гораздо сильнее его привлекало искристое лукавство в ее глазах. Он, должно быть, слишком часто шел на поводу у этой маленькой девочки, поддавался ее неумелым чарам, но, может быть, и правду был очарован ее прямотой и в то же время закрытостью. Альбус понятия не имел, такая она на самом деле или же притворяется, однако это было совершенно неважно — Протея нравилась ему, как женщина может нравиться мужчине. Волосы ее, забранные в небрежный пучок, окончательно растрепались, осыпались черными волнами по плечам, когда Протея уселась напротив, и вместо того, чтобы поправить их, она еще больше растрепала прическу взмахом ладони. Рукава мантии были слишком длинными для нее, так что приходилось их подворачивать, и слишком широкими, так что спадали к локтям, стоило взять в руки чашку. Протея улыбалась ему, почти раскрытая, и Альбус снова видел просвечивающие сквозь тонкую сорочку соски. В ней не было ничего, за что стоило зацепиться, будто сам образ ускользал из понимания, и Альбус жадно смотрел, запоминая каждую черточку. Подаренный в пошлый раз волчок он уже водрузил на собственный стол в кабинете, а очки собирался носить, заявив, что теперь может читать вблизи только с ними. Старость, что уж поделать, наступала ему на пятки, и с таким непритязательным оправданием Альбус мог позволить себе побыть немного ребенком.

* * *

До конца лета встретиться с Альбусом так и не получилось, и Протея постепенно начала сомневаться в правильности затеи. Она размышляла, хочет ли в самом деле увидеть собственные воспоминания или интересуется скорее самим посещением Хогвартса, взвешивала все за и против и едва на листе не чертила схемы и замысловатые линии. Тогда, поддавшись ностальгическому порыву, Протея вырыла для себя яму рядом со своей же семьей и теперь ежедневно раздумывала, как бы улечься в нее покрасивее. Вечерами, когда выходила из дома на прогулку по окрестностям Хогсмида или возвращалась из бара Эйба, Протея высматривала виднеющиеся сквозь лес острые шпили башен и представляла, что в другой жизни тоже могла бы иметь отношение к чему-то подобному. Честно признаться, Протея все еще понятия не имела, почему поселилась именно в Хогсмиде после почти двух лет путешествий по миру, и думала, что эта деревушка, наверное, тоже навевает на нее ностальгию о тех временах, когда они втроем с сестрами сбегали от матери. Впрочем, тогда они жили далеко в глуши, отрезанные от городов и деревушек, и тайно пользовались порт-ключом, который Протея приспособила для перемещения туда и обратно. Протея до сих пор не была уверена, что вылазки их оставались секретом от матери, однако она, вопреки вспыльчивому характеру, ни разу не подала виду, что знает о нарушении самого главного правила.

Правил в их семье было несколько: во-первых, неукоснительно следовать указаниям матери и Дианы — старшей сестры, во-вторых, никогда не ходить в город без матери и в-третьих, никому не рассказывать ни адресов, ни имен. Второе правило они нарушали периодически с тех пор, как Протея стащила в лавке порт-ключ и привязала на него координаты, а первое — всего один раз четыре года назад. Третье правило Протея пока не нарушила, держала в секрете историю их семьи, однако назойливое желание покаяться все чаще раскаленным прутом свербело в груди. Несмотря на намеки и обманчивое дружелюбие, раскрываться перед Альбусом Протея не собиралась, желала лишь выпотрошить его самого, чтобы наконец-то узнать, можно ли в самом деле разорвать кровавую клятву. В безопасности предстоящих экспериментом уверена она не была, но прекрасно умела притворяться дурочкой и сохранять позицию ведомой беззащитной слабачки. Впрочем, силы в Протее тоже не было ни на кнат, так что оставалось лишь расставлять по полу механические крысоловки да колдовать незримый барьер.

Протея протяжно вздохнула, зачесала назад растрепавшиеся волосы и поправила рукава мантии. В сумерках Хогвартс сиял огнями, манил приблизиться, точно свеча приманивала мотылька, и Протея все чаще выходила на прогулку только чтобы взглянуть на него еще раз. В Хогсмиде она жила почти два года, однако до встречи с Альбусом Дамблдором замок оставался для Протеи огромной каменной глыбой, торчащей из-за темного леса. Теперь же она могла отчетливо вообразить творящиеся там чудеса, и оттого от зависти распирало горло. Матушка учила их с сестрами магии по собственной памяти, никогда не вдавалась в подробности и не давала домашних заданий, и оттого, наверное, первые два года после ее смерти Протея потратила на изучение современного колдовства.

В пруду, рядом с которым она замерла, делая вид, будто наслаждается подступающей ночью, квакали хором лягушки, но ничего, разумеется, не было видно. Россыпь звезд на небе не освещала, а луна упрямо пряталась за деревьями, и темнота ложилась на плечи шерстяным покрывалом. Протея уселась на корточки, так что шпиль одной из башен Хогвартса теперь становился виден только если задрать голову вверх, обхватила колени руками и снова протяжно вздохнула. В последнее время проклятая ностальгия смешивалась с чувством вины, грызла Протею изнутри и давила на уши назойливым гулом, так что ни вдохнуть нормально, ни выдохнуть. Все чаще Протея осознавала, что на самом деле у нее не было ничего своего — все деньги она забрала из материной заначки, и знания ей достались тоже из ее рассказов и книг. Своих настоящих родителей Протея не знала, была с матушкой, Дианой и Стеллой сколько себя помнила, однако все чаще думала, как бы сложилась жизнь, не будь у нее и их. Меланхолия накатывала на Протею волнами, расползалась, точно круги на маленьком озере, и оттого не хотелось ничего делать. Портреты сестер, сколько бы она ни старалась, ни капли не получались, и оттого стало казаться, будто она и вовсе позабыла их лица. Горькое послевкусие отравленной крови все еще оставалось во рту, и Протея совсем не знала, что с этим делать. Она отчаянно искала клятву, которую могла случайно нарушить, искала проклятие, оставленное умирающей матерью, но находила лишь стыд и чувство вины, прочно въевшиеся под кожу.

Определенно, она хотела изучить собственную неверную память, однако Альбус, точно почувствовав зловещую суть ее жажды, на связь больше не выходил. Впрочем, думала Протея, обругав себя мысленно, он наверняка был просто-напросто занят так, что не оставалось времени на спасение собственной жизни. Не то чтобы Протея всерьез считала клятву на крови опасной в собственной сути, однако Альбусу, насколько можно было заметить, она причиняла немалые неудобства. Он не показывал этого, однако Протея чувствовала, находясь рядом, будто внутри него нечто натягивается, готовое вот-вот лопнуть, хлестко обдав по лицу. Такой же была Стелла перед собственной смертью, и оттого в огнях Хогвартса Протее чудились всполохи неугасимого адского пламени, выжигающего дотла все на своем пути.

В кустах застрекотал кузнечик, прошаркали мимо чьи-то шаги, и Протея, зачерпнув ладонью воду из пруда, наконец поднялась. Осень еще не успела окончательно вступить в свои права, так что поздним вечером было тепло и немного душно. Вода из пруда утекала сквозь пальцы, капала под ноги и впитывалась в вытоптанный берег, а Протея снова смотрела на огни магической школы и представляла себя только-только выпустившейся волшебницей, для которой были открыты сотни дорог. Она могла бы отправиться куда угодно, заниматься всем, чем только захочется, не оглядываясь на прошлое. Сейчас Протея, пожалуй, могла то же самое: она путешествовала, изучая самое разное волшебство, открыла лавку с собственноручно созданными артефактами и рисовала, и ковырялась в заклинаниях и механизмах. Ей даже нравилась эта жизнь, потому что в любое мгновение Протея могла прекратить, вернуться к сгоревшему дотла дому и посадить на пепелище анютины глазки. Однако тогда придется разрушить барьер и ступить внутрь проклятого круга, а к этому Протея пока не была всецело готова. Вырвавшись оттуда, она бежала так далеко, как только могла, и теперь, остановившись для небольшой передышки, Протея чувствовала — вскоре у нее не останется выбора.

Над головой пронзительно ухнула сова, будто привлекая внимание, и Протея задрала голову, высматривая охотницу в темноте. Уже совсем стемнело, так что видно было отражающиеся в пруду звезды, огни Хогвартса за лесом да светящиеся окна нескольких домов неподалеку. Впереди, сразу за прудом, расстилался высокий лес, настолько плотный, что сливался в единую чернильную кляксу, а позади, отрезая его от деревни, росла плотная стена колючего боярышника. Протея, окруженная темнотой со всех сторон разом, наверняка тоже казалась черным пятном на черном же фоне, однако сова, сделав пару кругов, спикировала прямехонько в ее сторону. Стоило выставить вперед руку, и та уселась, махнула зажатой в клюве запиской и звучно ухнула. Об отправителе гадать не пришлось, так что Протея, ни капли не стесняясь расцветшей на лице широкой улыбки, наколдовала несколько светлячков и развернула записку.

«Свободны ли вы завтра после обеда?» — гласила записка, и Протея на мгновение крепко зажмурилась, чувствуя себя глупой девчонкой.

Примерно так же вела себя Стелла после очередного разговора с мальчишкой на ярмарке, куда они сбегали втроем. Именно так ощущала себя Протея, получив записку от Альбуса, который, казалось, за прошедшее время успел начисто вычеркнуть ее из своей головы. Протея радовалась, готова была скакать прямо на месте, вот только не могла понять отчего именно — от ли из-за готового пригласить ее Альбуса, то ли из-за того, что желание ее скоро исполнится. Сова снова ухнула, привлекая к себе внимание, и Протея вздрогнула, скосив на нее взгляд. В темноте, даже с тусклым магическим светом, было плохо видно окрас, будто сова сливалась с окружающей темнотой. Она склонила большую голову набок, махнула крыльями, поторапливая, и Протею обдало порывам теплого ветра.

— Ты ждешь от меня ответа? — Протея склонила голову набок, копируя птичий жест, почесала ее за ухом и хихикнула, придумывая, что напишет.

Сдавать позиции и признавать собственную слабость решительно не хотелось, тем более, что Протея понятия не имела, насколько далеко готова была зайти. Говоря откровенно, они с Альбусом совсем друг друга не знали, просто было между ними нечто такое, отчего хотелось бежать не прочь, а вперед.

«Для вас я свободна всегда», — начертила Протея трансфигурированным из листьев пером, почесала сову по макушке и вручила ей все ту же записку. Она не успела подумать, было ли это придуманной ею игрой, или она выражала собственные потаенные чувства, когда сова рывком взлетела, мазнув когтями сквозь плотную мантию. Протея поморщилась, потерла предплечье ладонью и не успела заметить, как черное пятно скрылось в темноте леса. В пруду квакали жабы, стрекотал свою ночную песню кузнечик, а Протея так и стояла, разглядывая ночное небо и то и дело поглядывая на негаснущие огни волшебного замка.