Направит тебя к миру (гет)

Тобирама с глубоким подозрением относился к мотивам Киты пригласить Хашираму на чай особенно с учетом того, что он знал, что Мадара уйдет на соколиную охоту с Акимичи-сама. Вчера его брат вернулся с грустным видом после попыток поговорить с главой Учиха (которые закончились тем, что два генерала Учиха силой выволокли его брата из гостевого дома после того, как Мадара крикнул ему уходить, а тот этого не сделал) и, сегодня весь контингент Учих был «недоступен» (они тренировались, и прерывать это определенно было основанием для смертельного оскорбления), так что Хаширама теперь был глубоко и искренне расстроен из-за вероятности того, что идея с деревней не сработает. Тобирама уже подвергся длинному бессвязному монологу о том, как без фактического совместного проживания и разделяемых целей мирный договор (который действительно был хорошим договором, если быть честным) в конце концов развалится.

Страхи его брата имели смысл. Но защитная реакция Мадары также имела смысл: большая часть его клана была несовершеннолетней, они были уязвимыми, и теперь с началом переговоров по поводу мирного договора все об этом знали. Конечно он хотел защитить их и обеспечить то, чтобы они находились там, где он может приглядывать за ними еще несколько лет, пока они не станут старше, сильнее и более способными совершать зрелые выборы, такие как не пырнуть Хашираму в почку, когда они его увидят. Конечно Мадара не хотел, чтобы дети его клана сталкивались с теми, кто их осиротил.

Хаширама тихо согласился с этим, когда Тобирама привел этот аргумент, а затем ушел в сад одиноко плакать над количеством сирот, цифры о которых Мадара снова вчера бросил ему в лицо. Затем Тобирама был вынужден вспомнить, что да, его брату не плевать на других людей: он просто твердолобый, идеалистичный и регулярно не обдумывает вещи, прежде чем бросаться с головой в какое-то дело. Ему также почти никогда не удается увидеть, что остальной мир обычно не настолько же готов отпустить прошлое, как он.

Хаширама всем сердцем верил, что если он будет давить достаточно сильно, все будет хорошо, что он может сделать так, чтобы все было хорошо. Этого не будет, и он не сможет, но Тобирама давно забросил попытки убедить брата образумиться в этом вопросе. Судя по аргументам Мадары, он тоже знал это о Хашираме, и то, как Кита-сан до сих пор вела себя в течение переговоров (спокойно, никогда не удивлялась и в определенные моменты подталкивала своего мужа, чтобы он делал глубокие вдохи, успокаивал свою чакру и перефразирывал свои аргументы сквозь сжатые зубы), говорило о том, что она тоже это заметила.

Что делало это приглашение еще более подозрительным. Между тем, как знать, как кто-то думает, и манипулировать этим для своей выгоды, был очень короткий шаг, и Кита-сан, несомненно, была более безжалостно прагматичной, чем ее муж, в том, что касается откровенной привязанности Хаширамы как к Мадаре, так и к перспективе мира. Она уравновешивала горячий нрав мужа и его страстную искренность внимательным молчанием, почти бесконечным терпением и умелыми махинациями.

Тобираме правда хотелось, чтобы Мито была здесь: она была гораздо более опытной в подобных социальных тонкостях, чем он, и Хаширама на самом деле ее слушал. Однако его брат решил не брать свою жену вместе с ними на переговоры, так что ее отсутствие тоже было на совести Хаширамы.

Тем не менее, он будет делать то, что сможет.

* * *

Мадара не ожидал возможности пойти на соколиную охоту во время переговоров, так что не взял с собой никакого снаряжения. Однако Чотай-доно был очень радушным хозяином и дал ему на время перчатку, а также одного из своих сокольников для помощи. Если бы он был дома с собственными птицами и снаряжением, ему не был бы нужен этот почтительный Яманака, чтобы нести клобук, угощение для птицы, щетку для чистки перьев и кормушку, но он был не дома, и эти соколы его не знали, так что ему придется быть снисходительным.

У Акимичи было заметно больше птиц, чем у Учих: соколиная охота — это дорого, и хотя с деньгами было уже не так туго и в клановых клетках для птиц было место, ни у Мадары, ни у Хиути, давно ушедшего в отставку ветерана Внешней Стражи, который заботился о его леди, не было времени выращивать еще одну птицу из яйца больше семи лет. Однако Мадара ничего не сказал, просто позволяя Яманаке Шиде показать ему, каких из птиц клана Акимичи он может выбрать.

В клетках было несколько ястребов разных пород и два сапсана, а также единственный ястреб-тетеревятник, но он был молодым и явно самцом, так что не был достаточно большим, чтобы хватать значительную добычу. Его гид по очереди ответил на его вопросы о каждой птице, неторопливо шагая вдоль клеток.

В последней комнате жила ястребиная орлица. Она была большой, с блестящими перьями и острыми глазами — Мадаре она мгновенно понравилась.

— Как ее зовут?

— Это Тенка, Мадара-сама, — сказал его гид. — Она питает нежность к зайцам, но также не против броситься на гусей и на самых разных более мелких водоплавающих птиц.

Хорошее имя, и явно также заядлая охотница. Мадара подошел к ней. Она бесстрашно наблюдала за ним, наклонив голову на бок.

— Я возьму ее, — решил он. — Принесите еще одну птицу по вашему выбору и полевой насест.

Может, Тенка откажется лететь, и тогда будет лучше всего иметь запасную птицу. В любом случае, хорошо иметь еще одну птицу: если Тенка поймает что-то в начале дня, она может не захотеть лететь снова, а это было спортивное мероприятие, а не охота для добычи пропитания. Они проведут целый день на улице с птицами, не возвращаясь домой, пока они не поймают столько, сколько они с Хиути смогут унести на себе, и пока птицы не устанут.

Ястребы Мадары ценились всем кланом, несмотря на расходы на них, потому что они давали ему возможность охотиться зимой, что добавляло дичь в рацион всего клана, и отгонять журавлей и гусей с полей летом и осенью, так что они не теряли урожай. Хиути также позволял его леди регулярно упражняться в полях, чтобы обеспечить то, чтобы у местных диких животных не появилось никаких блестящих идей.

Мадара развязал должик* и поднял руку абсолютно ровно, и массивная птица запрыгнула на его запястье: первый урок в соколиной охоте говорил о том, что надо оставаться стабильным и неподвижным, чтобы птица на твоей руке не тряслась, пока ты стоишь или идешь. Он мог держать запястье в строго горизонтальном положении даже когда бежал, ускоряясь с помощью чакры. Тенка могла быть намного тяжелее любой его леди, но она не станет для него нагрузкой. Даже не после целого дня беганья по природе.

*Примечание переводчика: должик — тонкий ремень или шнурок, которым привязывают лапу ловчей птицы к рукавице

Тенка оглядела его — Мадара тоже оглядел ее, позволив глазам полыхнуть красным. Конечно же, неявный вызов в ее позе полностью исчез — намного лучше. Она была достаточно высокой, чтобы выколоть ему глаз, если решит наброситься ему на лицо, так что было лучше убедиться, что ничего этого не произойдет, до того, как они начнут. Судя по всему, она была очень темпераментной птицей, хоть и достаточно хорошо тренированной, чтобы Чотай-доно мог спокойно дать ее на время опытному гостю.

Он привязал ее к запястью, свернул должик в левой руке, а затем вышел из комнаты. Ему надо будет надеть на птицу клобук, прежде чем он покинет внутренний дворик, вокруг которого были построены клетки для ястребов, чтобы шум и отвлекающие факторы их выхода на природу не привели ее в слишком большое возбуждение. Однако Шиде надо будет разобраться с другой птицей и принести подходящего размера клобук. Он, скорее всего, позовет младшего помощника, чтобы понести насест, а также найти живого голубя, так как Тенка была достаточно большой, чтобы одной съесть целого и не удовлетвориться кусочками мяса и органами.

Тенка наклонила голову и начала чистить перья, пока они ждали. Мадара воспользовался возможностью поговорить с ней, чтобы она привыкла к его голосу, прежде чем он попытается отправить ее в полет.

Через какое-то время Шида вернулся с сапсаном на запястье и учеником-подростком, следующим за ним по пятам. Ученик нес на спине разобранный насест, а к его оби был привязан завернутый голубь — Тенка мгновенно продемонстрировала значительный интерес. Сокольничий предложил Мадаре клобук для ястребиной орлицы — Мадара аккуратно надел его на голову Тенке, слегка затянув завязки, чтобы он не упал.

— Все остальные готовы? — спросил он.

— Почти, Мадара-сама. Сюда, пожалуйста?

Мадара последовал за сокольничим и его учеником из внутреннего дворика к шуму группы для соколиной охоты. Он подумал о том, как много Акимичи (не считая Чотай-доно и его сына Чоко) к ним присоединятся.

* * *

Чайная церемония в гостевом доме, занятом Учихами, была неформальной, Кита-сан оделась попроще на уровне его и Хаширамы взятых на время кимоно и наливала чай прямо из железного чайника в главной комнате гостевого дома. На маленьком крутящемся столике также стояла миска с сэмбэй и тарелка со сладостями Акимичи. Тобирама потянулся за угощением, а затем остановился, когда осознал, что на блюде был узор.

— Забавно, не так ли? — лукаво сказала Кита. Тарелка была оливково-зеленой, украшенной чередой черных и белых кои… только один кои был тонко прорисованным скелетом.

Это была шутливая тарелка — Хаширама заметил и рассмеялся вслух:

— О, какая прелесть! Откуда она у тебя, Кита-чан?

— Мой муж расписал ее, Хаширама-кун, — тепло сказала Кита. — В последнее время он сделал несколько, теперь, когда у него есть время. Узоры, которые претендуют на то, чтобы зваться идентичными, расстраивают его, потому что шаринган открывает все несоответствия, но легкие вариации успокаивают его, и намеренно резкие контрасты его забавляют.

Хаширама схватился за свою чашку, и его лицо и чакра одновременно просияли удивлением и радостью, когда он немного покрутил тарелку на столике, заставляя кои как будто двигаться.

— Мадара нарисовал это? Это так изящно! Так забавно! Смотри, Тоби, кои плывут!

Это действительно было очень искусно сделано: оптическая иллюзия, которая была поразительной благодаря регулярным мельканиям скелета. Тобирама мог представить, что клан Учиха использовал такие вещи как престижные подарки союзникам и никогда их не продавал: это была ручная работа главы их клана, и ограничение доступа значительно повышало их ценность.

— Это очень прелестно, Кита-сан.

Он не будет использовать «чан» без разрешения, и то, что она ответила на фамильярность Хаширамы используя «кун», было одновременно напоминанием о ее значительно более высоком статусе и было слегка зловеще.

— Такой официальный, Тоби, — легонько поддразнил его брат.

— Если Тобираме-сану неуютно с неформальными обращениями, я не буду ожидать от него другого, Хаширама-кун.

О да, она определенно что-то задумала.

— Спасибо, Кита-сан.

Он взял один сэмбэй как повод больше ничего не говорить: они были очень приятными, хрустящими и воздушными с нежным вкусом.

Разговор начался легким, затем Кита упомянула бонсаи в связи с каким-то членом семьи, и Хаширама начал говорить о деревьях. Кита-сан была очень внимательным слушателем, но опять же, она не слышала все это тысячу раз раньше, как Тобирама: бонсаи были одним из хобби Хаширамы на протяжении всей его жизни, и он постоянно говорил о них дома.

Тобирама отключился от счастливой болтовни о требованиях к поливу и воздействии солнечных лучей и налил всем еще чаю: это была неформальная чайная церемония, так что он не был непростительно груб, беря на себя часть обязанностей хозяйки. Кита-сан коротко ему улыбнулась, прежде чем снова взять свою чашку, и повернулась обратно к его брату с вопросом об обрезании ветвей.

Это могло продолжаться часами. Однако Тобирама сомневался, что это произойдет, потому что при всем искреннем удовольствии, которым нежно сияла чакра Киты, когда Хаширама начал погружаться в тонкости того, как разные виды деревьев реагируют на процесс придания нужной формы и какие лучше всего реагируют на проволоку, она все еще не затронула причины, по которым изначально их пригласила. Он правда сомневался, что это было для легкого разговора и совета по выращиванию миниатюрных деревьев.

— У тебя много бонсаев, Хаширама-кун?

— О, да! У меня целый сад. Баа-чан сделала несколько печатей для их полива, и Тоби дополнил их, прежде чем мы уехали, так что я знаю, что растения будут в порядке, пока я к ним не вернусь. Я начал выращивать их, когда учился использовать мокутон, как упражнение в контроле, но сейчас это по сути просто ради развлечения. Мне нравятся деревья, они такие успокаивающие.

— Тогда, я полагаю, твой кеккей генкай позволяет тебе немного жульничать, ускоряя процесс роста? — поинтересовалась Кита, заговорщически махнув веером. Хаширама немного виновато рассмеялся.

— Да, и это делает бонсаи намного более снисходительными к ошибкам, сделанным во время пересадки и придания формы! Но я научился меньше на это полагаться, и я совсем не жульничал с моими самыми новыми деревьями, — он смущенно потер затылок. — Ну, пока не жульничал: если кто-то из них начнет выглядеть грустным или заболеет, может, я это сделаю. Я ненавижу позволять чему-то умирать, когда я могу что-то сделать по этому поводу.

— У тебя нежное сердце, Хаширама-кун, — мягко заметила Кита-сан.

— Мне просто хотелось бы, чтобы Мадара понял, что я просто хочу помочь, — продолжил его брат, и, о, теперь Тобирама мог видеть очертания плана Киты-сан: подождать, пока его брат сам не поднимет тему ее мужа, что сделает Хашираму просителем и даст ей преимущество. — Я хочу, чтобы этот договор был успешно заключен и чтобы следующее поколение жило спокойно без войны, а он просто не слушает! Мы придумали все эти планы, когда оба были детьми, и его просто перестало волновать так много этих вещей! Кита-сан, ты могла бы поговорить с ним ради меня? Пожалуйста?

Тобирама сделал все возможное, чтобы отстраниться от этой глубоко неуместной просьбы, без того чтобы фактически сдвинуться или заговорить, так как оба этих действия могли бы привлечь к нему внимание их хозяйки. Хаширама просил значительно более высокопоставленную женщину манипулировать ее мужем ради его выгоды, и все, что Тобирама мог сделать, — это поморщиться от этого абсолютно неподобающего поведения.

— Что он конкретно говорит, что ты находишь таким неразумным, Хаширама-кун? — спокойно спросила Кита, с искренним вниманием посмотрев ему в глаза. Ее чакра хорошо контролировалась, так что Тобирама не мог быть уверен, что он читал ее настоящие эмоции. Она казалась… чрезмерно спокойной с учетом того, что ее только что так всеобъемлюще оскорбили.

— Я правда не понимаю, почему он не хочет позволить мне построить деревню! — выпалил Хаширама, глядя на нее умоляющими глазами. — Это займет минуты, Кита-чан! Я много практиковался, когда Тоби экспериментировал со своими пространственно-временными печатями и продолжал случайно уничтожать несущие стены, — предатель: Тобирама решил отплатить ему позже, — и да, я понимаю, что мои дома были бы некомфортными для тех Учих, которые тренировались на сенсоров, но это едва ли все!

Кита-сан задумчиво взмахнула веером.

— Ты когда-нибудь строил дом, Хаширама-кун? Обычным способом, я имею в виду: строил его собственными руками, а не выращивал с помощью чакры?

Хаширама моргнул:

— Нет?

Она широко ему улыбнулась, и у ее глаз возникли морщинки.

— Строительство дома — это опыт всей общины, Хаширама-кун: двадцать или больше людей собираются вместе, чтобы вырезать столбы и доски, таскать камни и спорить по поводу того, как лучше уложить фундамент, прежде чем в конце концов положиться на самого опытного присутствующего, все едят вместе, все работают бок о бок много часов с шутками и песнями, и в конце получается прочный фундамент с установленными столбами. Затем наступает время внешних стен и крыши сверху, и все это время женщины делали сёдзи и татами, пока ремесленники вырезали и расписывали фусума, так что, когда каркас готов, можно положить половицы, поставить двери и перегородки, и дом готов. Тот, для кого строили дом, всегда будет окружен доказательством любящей заботы его или ее общины, доказательством, что вместе они могут сделать великие вещи.

Хаширама был очарован:

— О! Мадаре надо было сказать об этом!

— Он, скорее всего, думал, что ты уже это знаешь, — мягко заметила Кита. — В конце концов, то, что мы клан шиноби, означает, что мы едва ли можем пригласить чужаков, чтобы строить для нас наши дома.

В ее словах был упрек, но его брат пропустил его в своем новообретенном энтузимазме. Тобирама нет.

— Значит, Мадара хочет, чтобы люди в нашей деревне построили свои дома вместе, чтобы все могли помогать друг другу и заводить друзей! Чтобы мы могли узнать друг друга вне поля боя, шутить, и есть вместе, и… — Хаширама лучезарно улыбнулся, и его чакра затрепетала от радости. — Кита-чан, большое спасибо тебе за объяснение!

Он поклонился, слишком низко для дружеской чайной церемонии. Тобирама впал в отчаяние из-за брата в десятитысячный раз.

— Это было удовольствием для меня, Хаширама-кун, — запротестовала Кита-сан, потянувшись, чтобы постучать по боку чайника, а затем убрала его с маленькой жаровни и поставила другой, почти идентичный чайник на его место, потом наполнила его водой и зажгла огонь. — Еще сэмбэй? Ёко-чан сделала их сегодня утром.

Хаширама счастливо сел и взял рисовый крекер. Тобирама полагал, что вся еда была предоставлена Акимичи, но, если подумать, эти сэмбэй были почти идентичны тем, которые он ел, когда был заложником. Хотя бы теперь он знал, в чем интерес Киты-сан: сгладить продолжающиеся недопонимания, преследующие процесс переговоров, желательно в пользу ее мужа.

Что раздражало, она была права в вопросе с домами: это создаст содружество между их кланами, если все люди из обоих кланов вместе внесут свою лепту в строительство домов. Это также даст людям больше имущественного интереса в деревне: это будут их дома, которые они построили, и, соответственно, они будут меньше хотеть сделать что-то, что в результате может привести к их повреждениям или к тому, чтобы их бросить. Например, устраивать драки внутри или рядом с ними.

Тобирама взял еще один рисовый крекер: они были как раз тем, что надо в такой теплый день, как сегодня.

— Я могу что-то еще прояснить для тебя, Хаширама-кун?

Его брат охотно кивнул:

— О, да, Кита-чан! Вопрос образования: мы всегда соглашались, что было бы хорошо тренировать всех вместе, прежде чем посылать их на миссии, с установленными стандартами, чтобы никакой ребенок не оказался неподготовленным! Но сейчас он говорит о том, чтобы вообще не тренировать детей, пока они не станут старше, и об установлении возрастных ограничений. Я просто не понимаю? Если они могут пройти тест, разве их не надо допустить к тренировкам? Или позволить им выпуститься раньше? Вся суть общей системы образования была в том, чтобы обеспечить то, чтобы все были достаточно квалифицированы, когда выйдут в поле, так что зачем сдерживать людей, когда они обладают необходимыми навыками?

Кита-сан издала задумчивый звук:

— Ситуация здесь как минимум двоякая, Хаширама-кун. Во-первых, ты знаешь, почему Таджима-сама так поторопился вывести своих двух выживших сыновей на поле боя в таком юном возрасте?

Хаширама выглядел озадаченным:

— Я просто думал, что это из-за того, что они оба были такими сильными, Кита-чан.

В конце концов, это было причиной того, почему Буцума выгнал их на поле боя.

Кита-сан покачала головой, и печаль окрасила ее чакру.

— Осенью, прежде чем Мадаре исполнилось десять, умерла Сенджу Кикуно, — как с этим была связана смерть их матери? — После смерти жены Сенджу Буцума мгновенно отказался от своего брачного договора с Хатаке, который говорил о том, что больше не будет убийств детей других кланов. Первым из умерших был младший брат Мадары и Изуны Яхико: ему было семь, он нес письмо в соседнюю деревню. Следующей зимой одним вечером группа Сенджу проскользнула в селение нашего клана и убила двух младших сыновей Таджимы-сама в их постелях: Миёко было пять, а Сабуро — три. Токуми, двухлетней сестре Хикаку, тоже перерезали горло, так как она дремала рядом с ирори.

Тобираму почувствовал смутное ощущение тошноты. Убивать тренированных шиноби на поле боя было одним, хотя он и не любил сражаться с теми, кто действительно юн, но безжалостно убивать малышей в их постелях? По приказу его отца, не иначе? Хаширама между тем посерел и выглядел еще хуже.

— Когда клановое селение без сомнения доказало свою небезопасность для его сыновей, Таджима-сама решил держать их там, где он может их видеть, — тихо закончила Кита. — Что дало дополнительное преимущество в отсутствии необходимости заставлять его людей сражаться с в равной степени юными сыновьями Буцумы: даже с ведущей их жаждой мести многие наши соклановцы не хотели атаковать детей без хорошей причины, и нужда защищать наследников их лидера оказалась мотивирующей.

«Тогда как Сенджу не продемонстрировали таких колебаний» оказалось несказанным, но тем не менее ясно услышанным.

— Минуту, Кита-чан, — пробормотал Хаширама, прежде чем выбежать из комнаты, и отвращение и ужас громко звучали в его сигнатуре чакры.

Кита спокойно убрала чайник с миниатюрной жаровни и налила воду в использованные чайные листья в другом чайнике. У Тобирамы между тем было много о чем подумать: он читал брачный договор мамы, но он думал, что отец нарушил его в отместку за смерть Каварамы. Не то что он спровоцировал конфликт, который позже забрал жизни двух его младших сыновей чуть больше чем год спустя: он намеренно спровоцировал клан Учиха на гнев и на жестокие убийства. Он сделал это и все равно выгнал всех своих сыновей на поле боя вскоре после этого, что непосредственно привело к смертям и Каварамы, и Итамы и резко оттолкнуло Сенджу от их союзников Хатаке.

— Какое это имеет отношение к вопросу образования, Кита-сан? — тихо спросил он.

— Я объясню, как только твой брат вернется.

Пустой чайник был отставлен в сторону на столик, и его сменил над огнем чайник с заваркой, но он был расположен по-другому, чтобы сохранять тепло, а не нагреваться.

Взгляд Тобирамы соскользнул обратно на тарелку с кои: скелет рыбы теперь казался более зловещим, чем комедийным, напоминание о постоянном присутствии смерти и об эфемерной природе счастья.

Кита налила еще чаю. Хаширама вернулся, и его чакра все еще была нестабильной, но лицо было свежеумытым.

— Итак, вопрос образования, — продолжила Кита. — Я не уверена, что ты знаешь, Хаширама-кун, но обычно в чакре Учих преобладает Инь. Что-то связанное с нашим кеккей генкаем, детали не имеют особого значения, но на практике это означает, что наши дети склонны развиваться сначала интеллектуально, а только потом физически и эмоционально. Это означает, что ребенок может очень хорошо справляться с тестами, у которых есть конкретные правильные ответы, которые можно выучить наизусть, но у них плохо получается прикладывать эти знания в реальных жизненных ситуациях — что, как ты можешь себе представить, привело бы к катастрофическим последствиям, если бы этот ребенок был в это время на миссии. Слабая выносливость также может быть проблемой: лично у меня не развился зрелый чакрорезерв до того, как мне почти исполнилось восемнадцать.

— Значит, Мадара волнуется, что даже те дети, которые обладают знаниями и навыками, чтобы успешно выполнять миссии, не сумеют эффективно приложить эти навыки, пока не станут старше? — спросил Хаширама, и в его голосе явно слышалась решимость понять. — И что их несбалансированная чакра ограничит их возможность создавать дзютсу?

Тобирама мог видеть значительно больше подтекстов, чем только этот: малое количество энергии Ян означало снижение физической энергии, что в свою очередь означало, что юные Учихи были бы менее способными в тайдзюцу, чем Сенджу похожего возраста, и, скорее всего, с меньшим успехом могли бы поспевать за ними в поле. И с большей вероятностью поддались бы истощению чакры, что очень легко может быть фатальным. Сенджу были склонны обладать большей Ян, так что у них была противоположная проблема: много физической энергии и ограниченное терпение для интеллектуальных занятий, пока полностью не вырастут. Тобирама был исключением, так как кровь его матери передала более высокий уровень Инь, так что его чакра всегда была необычайно хорошо сбалансированной.

Кита издала задумчивый звук:

— Можешь, пожалуйста, описать мне существующую программу тренировок детей Сенджу, Хаширама-кун?

— Эм, ну, я не помню, чтобы меня хоть когда-то не тренировали, — смущенно признал Хаширама, — так что, скорее всего, они начинаются в очень раннем возрасте! Я работал над мокутоном с тех пор, как мне исполнилось семь, хотя я и не преуспел в нем, чтобы использовать на поле боя, до того, как мне исполнилось четырнадцать. Но каа-сан начала учить Тобираму кунаям, когда ему было четыре, и тоо-сан начал учить нас обоих мечам, когда нам было восемь, и Тоби начал тренировки со стихиями, когда ему было… двенадцать, отото?

— Одиннадцать, анидзя. Сначала базовые предварительные упражнения на укрепление мышц и тесты на предрасположенность к стихиям, затем фактические дзюцу, когда мне исполнилось двенадцать.

Потребовалось столько времени, чтобы стало очевидно, что у него достаточно чакры, чтобы такие тренировки считались целесообразными.

Кита кивнула, принимая информацию.

— У Учих физические тренировки традиционно начинаются в восемь, хотя основам, таким как гибкость, ловкость и медитации для того, чтобы ближе познакомиться со своей чакрой, обычно начинают учить раньше. Обучение стихиям стандартное, как и работа с ножами и сюрикенами — в ином случае только воинские рода или те, кто заинтересован вступить во Внешнюю Стражу, занимаются углубленно. Фактическая полевая подготовка начинается в четырнадцать, когда член клана, заинтересованный в присоединении к Внешней Страже, может заявить об этом. Традиционно за этим последовали бы шесть месяцев интенсивных тренировок под руководством наставника, но мой муж удлинил их до двух полных лет с чередующимися сенсеями, чтобы преподавать разные дисциплины.

Восемь было… неожиданно поздно для того, чтобы начинать учить основам.

— Но я видел, как тренируются и более маленькие дети, — заметил Тобирама.

Кита вежливо оглядела его, отпивая чай.

— Я сказала «традиционно», Тобирама-сан. В свете изменений боевой стратегии Сенджу клан был вынужден начать тренировать детей намного раньше как минимум в физических дисциплинах, чтобы обеспечить, то, чтобы дети могли сдержать врага, если они окажутся в затруднительном положении без взрослого рядом.

Другими словами, это была его вина.

— Значит, Мадара хочет сохранить традиционную систему обучения Учих, — сделал вывод Хаширама, — потому что это то, к чему он привык, и он знает, что она работает.

Кита немного поменяла позу.

— Я думаю так, Хаширама-кун. В ней также есть преимущество в том, что она обеспечивает то, что не будет детей-солдат, так как наши дети и близко не будут допущены к полю боя.

— Но, но чем эти дети весь день занимаются, Кита-чан? Я знаю, что Тоби ужасно скучал, и это было с учетом того, что ему разрешали тренироваться!

Кита фыркнула.

— Домашними делами, Хаширама-кун: они прибираются, готовят, следят за садом и за младшими братьями, сестрами и двоюродными братьями и сестрами. Они также играют в игры, учатся читать и писать кандзи, ищут ремесло, которое им нравится, заводят друзей и бегают по лесам, — она дразняще подняла одну бровь. — Как много Сенджу знают все необходимые кандзи, Хаширама-кун?

Хаширама поерзал и опустил глаза со смущенной улыбкой — подтекст был ясен, что большинство членов клана Учиха знали все необходимые кандзи. Или хотя бы достаточно, чтобы сводить концы с концами. У Сенджу кандзи обучали только медиков, высокопоставленных воинов и наследников клана. Больше половины клана знала только катакану и горстку кандзи, присутствующих в именах, хотя все женщины могли читать хирагану.

— Я думаю, есть смысл в установлении ограничений по возрасту для навыков шиноби, анидзя, — сказал Тобирама. Это по крайней мере даст им моральное превосходство, и не то чтобы им будет не хватать людей, как только договор будет заключен. — Только на тренировки с оружием и на внешнюю манипуляцию чакрой. Их откладывание также даст больше времени для обучения дополнительным навыкам, для улучшения резервов чакры и для поиска подходящей специальности. То, что в поле не будет детей, также означает меньше трат в плане подгонки доспехов и устранит неудобство необходимости корректировать стили тайдзюцу, когда люди растут.

На поле боя дети были вынуждены целиться выше, а взрослые — ниже, и было действительно сложно избавиться от этих ранних привычек. Единственная причина, по которой ему с Хаширамой было не так трудно в этом плане, состояла в том, что они в основном сражались с людьми своего возраста. Учихи это обеспечили.

Его брат мельком взглянул на него, и его губы дернулись в нежной улыбке.

— Тебе нравится эта идея, не так ли, Тоби? У тебя было бы намного больше времени полноценно изучать фуиндзюцу, если бы то-сан не посылал тебя на миссии, — он снова повернулся к Ките. — Ладно, я спрошу Мадару о деталях и как он думает, это будет работать: это действительно звучит хорошо! Я просто не уверен, как это будет выглядеть, — его улыбка стала шире. — Но Мадара явно уверен, и это здорово! Деревня, где у детей будет шанс быть детьми дольше, будет чудесной! Я не могу дождаться!

— Может, ты завтра прогуляешься в садах с моим мужем, чтобы обсудить ваши точки зрения, а затем, если все пройдет хорошо, вы вместе поговорите с Акимичи-саном о возобновлении переговоров через несколько дней? — спокойно предложила Кита. Ни разу она не потеряла контроль над разговором — Тобирама был неохотно впечатлен.

— Это отличная идея, Кита-чан! — прощебетал Хаширама, а затем внезапно посерьезнел. — Ты дала мне много пищи для размышлений. Спасибо за то, что так терпелива со мной, Кита-чан, — он поклонился достаточно глубоко и долго, чтобы передать неподдельную искренность. — Мадаре действительно повезло, что ты его жена.

Кита резко раскрыла веер, чтобы прикрыть лицо, но недостаточно быстро, чтобы скрыть румянец.

— Ты очень добр, Хаширама-кун, — пробормотала она, не поднимая глаз.

— Спасибо за чай и сладости, — выпрямившись, радостным голосом добавил Хаширама, — но нам, скорее всего, уже пора идти. Мне не хотелось бы отнимать у тебя больше времени.

О, посмотрите, его брат доказал, что он знает, как себя вести в приличном обществе, а обычно просто не заморачивается этим. Чудесно. Тобирама коротко поклонился.

— Спасибо за чай, Кита-сан. Было очень приятно снова поесть сэмбэй клана Учиха.

— Если хочешь, ты конечно можешь забрать оставшиеся сэмбэй с собой, Тобирама-сан, — заверила его Кита, опустив веер, когда ее румянец исчез. — Надеюсь, ваш день будет приятным и продуктивным.

— Я уверен, что так и будет, Кита-сан.

Он все еще понятия не имел, в чем был ее интерес кроме очевидного, состоящего в том, чтобы обеспечить гладкое прохождение переговоров и то, чтобы Хаширама не слишком раздражал ее мужа. Однако он в равной степени был уверен, что у нее был этот интерес.

Ему надо будет продолжать наблюдать за ней и прислушиваться к тому, о чем она может проговориться.

* * *

Мадара вернулся с соколиной охоты в отличном расположении духа, оживленно разговаривая с незнакомым Нара, на чьем запястье сидел ястреб-перепелятник, и кормя большую орлицу на собственном запястье кровавыми кусочками мяса. Он увидел Киту, ждущую во внутреннем дворике, и свернул разговор, поторопился вперед и повернулся, чтобы можно было поцеловать ее в щеку, не задавив птицу на руке.

— Жена, — тепло пробормотал он.

— Кто эта милая леди? — спросила она.

Ее муж улыбнулся:

— Где мои манеры? Кита-сан, это Тенка. Она горная ястребиная орлица. Тенка, это моя жена, Кита-сан.

— Рада познакомиться, — шутливо сказала Кита, коротко встретившись с птицей взглядом, как того требовала вежливость, а затем снова обратила внимание на мужа. — Будет ли стол снабжен твоими успехами?

— Не сегодня, но определенно завтра, — ответил Мадара, и его чакра засияла радостью. — Мы с Тенкой поймали цаплю, двух фазанов и кукушку: она ест кукушку. Я также отправил в полет Хикаму, сапсана, и мы поймали несколько куропаток.

— Поздравляю с хорошей добычей! — искренне сказала Кита. Это правда была отличная охота, особенно с незнакомыми птицами.

— А какие проказы ты учинила в мое отсутствие, любимая? — проницательно спросил он, и его глаза все еще горели удовольствием занятия своим любимым времяпрепровождением.

— Я пригласила Хашираму и сумела убедить его увидеть твою точку зрения как в плане строительства, так и образования, — тихо сообщила она, осознавая, что вокруг них крутились люди, передавая дичь поварам и относя птиц обратно в их клетки.

Ее муж поднял одну бровь, его чакра дернулась от любопытства, но язык его тела был абсолютно спокойным.

— Моя восхитительно коварная жена воспользовалась преимуществом, — сухо сказал он. — Спасибо, Кита. Я ценю, что ты терпишь его ради меня.

— Он не настолько назойливый, насколько был раньше, — признала Кита, — и теперь у меня немного больше практики в том, чтобы защищаться. Те специализированные медитационные техники, которые ты мне показал, определенно помогли.

Более явное упоминание ее Мангекьё в этой обстановке было бы неразумно.

— Правда, они помогают? — Мадара выглядел задумчивым, коротко взглянув на Яманаку, приближающегося к ним, и протянул руку, чтобы сокольничий мог забрать ястребиную орлицу с его запястья. — Возможно, тогда было бы целесообразно добавить их к регулярным тренировкам Внешней Стражи, чтобы все могли пожинать плоды.

Несказанным осталось то, что если идея с деревней сработает, то большему количеству членов клана понадобится способность устоять перед напором Хаширамы на близком расстоянии.

— Я оставлю это на твое усмотрение, — согласилась Кита, повернувшись, чтобы понаблюдать за тем, как уносили огромную хищную птицу. — Думаешь, Чотай-доно согласится выставить для меня своих птиц, чтобы я их нарисовала?

С годами ястребы и другие птицы стали получаться у нее намного лучше, и они служили источником вдохновения для узоров кимоно и дизайнов вышивки настолько же, насколько и искусные рисунки мотыльков, которые ей все еще присылала Абураме Акицу. Абураме также очень хорошо платили за узорчатый шелк, который производила Ассоциация вдов, что было очень приятно.

— Я уверен, что он будет одновременно рад и польщен, — кивнув, сказал Мадара. — Мы можем спросить сейчас, если хочешь? Он как раз рядом.

Он наклонил голову в ту сторону, где стоял глава клана Акимичи, разговаривая с Яманака Иноске.

Кита подозревала, что Яманака использовали ястребов своего патрона для большего, чем просто охота: хищная птица наверняка хорошо бы подошла для того, чтобы смотреть ее глазами с помощью техник разума, и обладание собственновыращенными птицами, на которых можно практиковаться, делало это намного более безопасным, чем использование диких.

— Это очень меня порадует, — согласилась она.

Мадара широко улыбнулся и развернулся, ведя ее, но не вырываясь вперед, чтобы их плечи касались друг друга на каждом шагу. На его голой руке и перчатке была кровь, на его хитатарэ также остались кровавые капли, и несколько пуховых перьев цеплялись за ткань (он был одет не в индиговое боевое платье, но в тонкий лен с красновато-пурпурным узором листьев мальвы), и он был откровенно, неудержимо доволен.

Кита могла почти поцеловать их хозяина за то, что это организовал. Она многие месяцы не видела, чтобы ее муж так долго оставался расслабленным, пока не спал.

* * *

Вмешательство Киты привело к тому, что Хаширама попросил о том, чтобы они поговорили об их надеждах и целях, касающихся деревни (это само по себе было большим шагом от того, чтобы показаться на крыльце гостевого дома Учих и ожидать, что его впустят), и его друг задавал много вопросов во время их прогулки вокруг садов Акимичи о том, почему Мадара хочет делать вещи так, а не иначе.

Это был намного более хороший разговор, чем те, которые он вел с Хаширамой с тех пор, как им обоим было одиннадцать, так что когда Чотай-доно предложил за ужином возобновить дипломатические переговоры через два дня, Мадара с легкостью согласился. Эта задержка даст ему время обдумать некоторые наблюдения Хаширамы (такие как предложение добавить адаптированные тренировки со стихиями в учебный план, учитывая то, что обучение всех призывать огонь, как делали Учихи, не сработает для Сенджу, которые были более приспособлены к стихиям земли и воды), а также чтобы больше потренировать его учеников с Мангекьё. Кита действительно стала значительно лучше, но она все еще была довольно далека от полного мастерства, и с учетом того, что Ёко была менее опытна с исцеляющими дзюцу, им придется больше растянуть практические уроки, чтобы избежать нанесения необратимых повреждений.

Мадара начинал подозревать, что именно длительное использование вкупе с отсутствием надлежащей медицинской помощи вызывали ухудшение зрения. Чрезмерное использование чакры для усиления мышц наносило вред, вот почему было важно научиться уменьшать поток и управлять им, а также вырабатывать привыкание, и вот почему бег на высокой скорости на пределе возможностей мог оставить человека с болями и прикованным к постели на полдня после. После использования Мангекьё глаза немного болели, даже если надлежащие тренировки могли предотвратить откровенные кровотечения, но небольшой боли не хватало, чтобы заставить кого-то отдохнуть, так что повреждения накапливались и накладывались друг на друга.

Ему надо будет написать очередной свиток, не так ли, или хотя бы поработать с Ёри, чтобы испытать свою теорию. Возможно, с ее помощью они смогут определить конкретную природу повреждений? Он знал, что они связано с чакрой, но было значительное несоответствие в том, сколько чакры он использовал для техник Мангекьё, и в том, сколько чакры подобная техника в теории требовала. Шаринган всегда был немного таинственным даже для самих Учих, но это было немного более странно, чем то, как три томоэ в их глазах умудрялись казаться крутящимися, несмотря на то, что мышцы радужки были прочно закреплены. Это было просто игрой пигментации: радужка членов клана Учиха была как кожа осьминогов, меняла цвета в соответствии с внутренними паттернами чакры, и эффект крутящихся томоэ помогал в формировании сложных гендзюцу. Больше томоэ приводили к лучшей манипуляции чакрой, но у шарингана при полной зрелости было только три в каждой глазу. Мангекьё добавлял более высокую степень контроля в гендзюцу, но он делал это ценой здоровья самого глаза, и, следовательно, это было очень плохим обменом.

И все же, это была тема для размышлений после того, как договор будет подписан. Сначала ему надо будет удостовериться, что фундамент их деревни заложен и согласован, чтобы никто не мог потом их подорвать, когда время притупит ужасы войны.

В этот раз Сенджу одарили Учих прекрасной бронзовой жаровней с ажурной крышкой, искусно инкрустированной серебром и золотом и с черными узорами. Мадара искренне полюбовался ей и обнаружил, что это работа известного мастера-ремесленника. В ответ он подарил им две шелковые настенные драпировки с вышивкой, которые сделала Кита, с изображением классической сцены с Амэ-но Удзумэ*, танцующей на перевернутом чане и снимающей свое многослойное кимоно, пока другие боги смеются, вместе с Аматерасу, выходящей из пещеры, услышав этот смех, и видящей себя в зеркале Ята. Его жена сделала их специально для подарков, хотя она наверняка ожидала, что их отдадут даймё или какому-нибудь другому давнему союзнику клана.

*Примечание переводчика: Амэ-но Удзумэ — синтоистская богиня счастья, радости, танцев и театра (покровительница двух последних). Её часто изображают танцующей или держащей в руках актерскую маску женщиной

Сенджу были впечатлены и очень признательны. После этого переговоры продолжились и намного более гладко, чем скандалы предыдущей недели: они даже сумели зафиксировать несколько пунктов в первый день.

Вместо того, чтобы позволить Хашираме решить, что они обсудили все необходимые моменты теперь, когда вопрос размещения людей был согласован и базовый учебный план для желаемой академии шиноби был предварительно одобрен, Мадара перешел на вопрос канализации и водопровода, что потребовало от него намного больше объяснений и от Киты того, чтобы она принесла различные справочники и свитки вместе с картами. Реакция Тобирамы на карту с потенциальной деревней состояла в том, что он прожигал ее взглядом несколько секунд, и его чакра кипела от зависти, а затем он вежливо попросил копию, чтобы можно было делать соответствующие заметки. Мадара услужливо быстро набросал копию карты местности, затем попросил Киту принести прозрачные накладки из васи, чтобы показать их планы для дорог, водопроводных труб, подходящих мест для мостов, канализации и водоочистных сооружений.

Хаширама признался, что вообще не знает ни о чем из этого, так что они закончили рано, чтобы сторона Сенджу могла прочитать справочники и утром внести свой вклад в договор. Судя по выражению лица Тобирамы, он ожидал, что будет не спать всю ночь, делая заметки.

Следовательно, Мадара целенаправленно намекнул, что единственный вечер — это недостаточно времени, чтобы прийти к значимым выводам, и предложил выделить на это дополнительный день. Это предложение было хорошо принято (хотя было уточнено, что этот день не будет считаться перерывом в процессе переговоров), и Мадара потратил большую часть этого дополнительного свободного времени на то, чтобы прочитать принесенные воронами письма, которые прибыли этим утром, и все выглядело так, что, возможно, они смогут все завершить еще через неделю, что было действительно многообещающе. Меньше месяца на такой сложный договор было весьма впечатляюще.

Чтение краткого отчета Изуны о происшествиях во Внешней Страже и о решениях, которые он принимал, перемежаемых новостями о девочках и деталями результатов последних обжигов керамики, было очень приятным способом провести вечер. Письмо Охабари-оба было значительно толще и намного более серьезным, но хотя бы никакие из этих вещей не требовали того, чтобы он действовал по этим поводам: это была ее работа. Она просто предпочитала держать его информированным, чтобы никто не был достаточно глуп, чтобы попытаться убедить его отменить одно из ее решений, настраивая их друг против друга.

У Киты было значительно больше разнообразных писем: судя по всему, стопка от различных внеклановых корреспондентов из всего, что пришло за последние две недели. Держа письмо на свету, его жена издала довольный звук.

— Хорошие новости? — спросил Мадара.

— Мао-чан родила ребенка: это мальчик, и ее муж называет его Бэнносукэ.

Мадара предположил, что это детское имя: самураи, кажется, любили переименовывать своих сыновей, когда те вступали во взрослую жизнь.

— Передай мои поздравления. Ты пошлешь подарок?

Кита послала подарок, когда Хьюга, с которой она переписывалась, родила дочь, так что это было резонным предположением.

— Да, я уже кое-что упаковала: я просто не хотела посылать подарок раньше, на случай если что-то пойдет не так во время родов или вскоре после. Я напишу ей письмо и попрошу Мидори отправить его курьером вместе с подарком.

— Что-то еще интересное?

— Ну, у меня уже появилось четыре новых идеи дизайна для кимоно от последней картины Акицу-чан, — она подняла развернутый свиток, чтобы он мог посмотреть: мотылек, нарисованный на нем, был большим с потрясающе затейливыми узорами на крыльях, и три очевидных узора были вариациями золотого, серебряного и черного.

— Я бы носил кимоно с таким узором: мне особенно нравятся эти пятнышки, похожие на костяшки счетов, — сказал Мадара. — Подожди, это павлиноглазка?

Он видел одну из них, хотя едва секунду, и она была значительно меньше, чем та, что на картине.

— Да, это она. Мне тоже понравились эти линии пятнышек. Было бы интересно оставить базовый узор и поэкспериментировать с разными комбинациями цветов.

— Я оставлю эту часть тебе и Ассоциации вдов.

Мадара принимал участие только в том, что касалось любования завершенной работой, и высказывал свое мнение, исходя из понимания того, что они не будут делать то, что он скажет, просто потому что это сказал он. Он признавал, что большинство занимающихся этим женщин обладают намного лучшим вкусом, чем он.

Тем не менее он наслаждался ношением одежды, которая демонстрировала их ручную работу. Это было маленькой радостью всего процесса переговоров, и он знал, что довольно немало Акимичи (а также один или два Яманака) внимательно следят за его гардеробом. Возможно, после того как договор будет завершен и подписан, они в конечном итоге останутся немного дольше, чтобы организовать больше торговых отношений с Альянсом Акимичи, что, честно говоря, было бы очень приятно, так как это позволит клану покупать взамен больше красок Яманака. Да, клан мог делать свои, но кормить всех было более важно, чем выращивать красильные растения, и с таким малым количеством взрослых от подобной работы отказывались от первой. У клана были деньги, но он был ограничен в рабочей силе, так что они покупали краски, когда могли, а не делали собственные.

Мадара с нетерпением ждал того момента, когда эта ситуация изменится или хотя бы когда так будет только с редкими красками. Однако это случится минимум через десять лет.

— Я уверена, что мы получим от этого удовольствие, — со спокойной улыбкой сказала его жена, снова отложив в сторону свиток.

В этом Мадара не сомневался.

* * *

Переговоры по поводу минимальных удобств и канализации в потенциальной деревне прошли достаточно гладко (прочитав документы, предоставленные как Мадарой, так и кланом Нара, Тобирама был полностью согласен, что им надо установить некоторые базовые стандарты), и были заключены соглашения, касающиеся того, кто будет в ответе за их обеспечение и поддержание в порядке. Сами трубы будут металлическими или керамическими, так что будут ответственностью Учих, тогда как Сенджу будут поставлять половину средств на материалы и труд, но само управление водными ресурсами и утилизация отходов ложились на плечи Сенджу из-за их предрасположенности к стихии воды. Урегулирование всего этого потребовало нескольких дней из-за сложности предмета, но все было обсуждено и формально изложено в финальном документе. Следующим пунктом повестки было, конечно, управление деревней.

— Я не вижу, почему у деревни должен быть собственный лидер, — прямо сказал Мадара. — Мы разработали систему правосудия, мы уточнили нагрузку миссий и систему взаимоотношений между нашими кланами, чтобы предупредить конфликты. Мы даже подготовили общую систему образования, хотя, скорее всего, пройдет достаточно много времени, прежде чем наши дети будут готовы учиться бок о бок. Зачем нам назначать лидера? Я и глава Домашней Стражи клана Учиха, очевидно, в ответе за Учих в нашей деревне, а Хаширама в ответе за Сенджу. Всем, кто захочет вести с нами переговоры, придется изложить свое дело нам всем, и мы будем принимать решения совместно. Почему одному главе должна быть дана власть над другим? — он сделал паузу. — Если вы не хотите назначить лидера, основываясь на цифрах, и в таком случае им окажусь я.

— Я думал, мы можем вынести это на голосование, — предложил Хаширама.

Мадара насмешливо фыркнул.

— И, конечно, только взрослые или только шиноби получат право голоса. Нет, спасибо.

Напоминание, что намного больше половины клана Учиха была несовершеннолетней, было очень неприятным, но оно очень ясно донесло мысль Мадары: любое голосование было бы принципиально несправедливым, так как взрослые каждого клана, очевидно, голосовали бы за собственного главу.

— Значит, вопрос управления решен, — легко сказал Акимичи-сама, — в том плане, что к нему не будут обращаться сейчас, но его можно пересмотреть позже?

— Это справедливо, — согласился Хаширама. — В конце концов, если другие кланы захотят присоединиться к нашей деревне, тогда нам надо будет заняться этим.

— Или гражданские под властью даймё, — согласился Мадара. — Очень хорошо, вопрос об управлении отложен, пока не станет актуальным, — он передал свитки, лежащие перед ним, Ките-сан, которая приняла их и отдала ему в ответ единственный более маленький свиток. — Так что сейчас остались только гарантии, пункты о штрафах и дипломатические санкции за нарушение договора, будь это умышленно или случайно.

Тобирама ткнул локтем брата, прежде чем он мог запротестовать.

— Подавать пример, помнишь, анидзя? — пробормотал он. Никто не воспримет их договор серьезно, если не будет суровых санкций за его нарушение и политически соответствующих жестов доброй воли.

Хаширама вздохнул.

— Стандартные гарантии для нового договора между кланами традиционно включают союзнические браки, но клан Сенджу не может предложить никаких женщин подходящего возраста, — твердо сказал он.

Тобирама очень ценил то, что его брат обладал достаточным благоразумием, чтобы не предложить Току, несмотря на то, что она была бы первым кандидатом на союзнический брак как их двоюродная сестра, младше тридцати лет и незамужняя. Тока бы убила любого мужа, выбранного без ее согласия, скорее всего, на их брачном ложе, если не во время свадебной церемонии. При условии, что она не убила бы их обоих задолго до этого момента, Хашираму за то, что это предложил, а Тобираму за то, что не отговорил от этого брата. Но опять же, Тока понимала, что у Тобирамы нет реальной власти над старшим братом, так что, может быть, он бы вышел из такой ситуации только слегка покалеченным.

— Это не будет проблемой: Учихи не предлагают и не ожидают союзнических браков, — спокойно ответил Мадара. — Однако краткосрочный обмен заложниками, возможно, на полгода в качестве жеста доброй воли, сработает на достижение примерно того же результата, — он решительно просверлил взглядом Сенджу, сидящих напротив. — В качестве демонстрации приверженности я готов предложить моего генерала и второго человека после меня во Внешней Страже Учиху Хикаку-сана, который также является сыном брата моего отца.

Взгляд Тобирамы переместился на вышеупомянутого мужчину, который провел весь процесс переговоров молча сидя сзади и слева от своего главы клана. Учиха Хикаку был его возраста или, возможно, немного младше, с черными прямыми волосами и едва заметными линиями вокруг глаз. Кажется, он абсолютно спокойно отнесся к тому, что его предложили в качестве заложника в клан противника, но Тобирама был свидетелем тому, как он взволнованно говорил с Мадарой за обедами о разных подростках во Внешней Страже, и он знал, что у мужчины дома оставалась глубоко беременная жена, а также младшие братья и сестра, за которых он в ответе.

Он был равным по рангу и должности Токе, что действительно демонстрировало значительную приверженность со стороны Учих.

— В качестве демонстрации приверженности, — вторил Хаширама, — я предлагаю моего младшего брата, Сенджу Тобираму.

— Анидзя! — Тобирама сумел не повысить голос громче разъяренного шипения, но его пальцы дернулись от желания задушить своего дубинноголового старшего брата.

— Но Тоби…

Тобирама повернулся и посмотрел в глаза Мадаре.

— Прошу прощения, Мадара-сама, — сказал он сквозь сжатые зубы, — но сторона Сенджу не обсудила возможность обмена заложниками, — он взглянул на Акимичи-сама. — Так что я смиренно прошу, чтобы вы нас извинили.

Он приложил усилие, чтобы его чакра оставалась подавленной на вежливом уровне, но это было значительное усилие.

— Конечно, Сенджу-сан, — спокойно ответил Мадара. — Это очень деликатный вопрос, требующий надлежащего обдумывания и рассмотрения.

— Мы снова соберемся завтра утром, — согласился Акимичи-сама, — и я верю, что тогда мы сможем определить гарантии и санкции без дальнейших задержек.

— Конечно, Акимичи-сама, — Тобирама поклонился, схватил брата за рукав и вытащил его из комнаты, и оставшиеся Сенджу поторопились за ними.

— Отото…

— Не здесь, — прорычал Тобирама, не отводя взгляда от коридора впереди. Он скорее почувствовал, чем услышал, что его брат сдулся, источая обычное чувство уныния и горя, которое Хаширама всегда проецировал, когда он был смущен или его планы срывали. Это было настолько насколько выражением душевного состояния Хаширамы, настолько и манипуляцией, так что он это проигнорировал.

Они завернули за угол, прошли по переходу без крыши и налево у развилки коридора, и вернулись к гостевому дому. Рюша, Чиги и Ягура исчезли в их общей комнате, закрыв за собой фусума, чтобы создать иллюзию приватности. Тобирама был признателен за из благоразумное решение. Он отпустил рукав брата и набросился на него.

— Анидзя, о чем ты думал! Почему ты это сказал? Ты даже сначала не спросил меня!

Его пальцы дрожали: здесь не было никого, кто бы увидел, как Тобирама обернет руки вокруг горла брата и сожмет…

Хаширама сгорбился, упав духом.

— Прости, отото! Я должен был спросить! — он снова выпрямился, и его взгляд наполнился решительностью. — Но Тоби, серьезно, это должен быть ты: ты понимаешь, что тут стоит на кону, и я тебе доверяю. И ты сказал, что поладил с Мадарой и Китой-чан! Это действительно важно, и все в клане равняются на тебя, так что если ты сможешь с ними поладить, я просто знаю, что все остальные последуют твоему примеру!

— Анидзя, это не веская причина! Тока так же бы хорошо подошла: даже лучше, так как она эквивалент Хикаку!

Предложение его в качестве заложника подразумевало, что Хаширама ценит его меньше, что его вклад в Сенджу на уровне только третьего после главы клана, и от этого было больно. Он делал так много для своего брата, для своего клана, он отдал все, и он знал, что его брат не замечает всего, что он делает, но совсем это не ценить? От этого было больно, когда его брат так сильно зависел от него, чтобы…

— Отото, я бы пошел, если бы мог, — взмолился Хаширама, — но это не продемонстрировало бы доверия. Пожалуйста, Тоби. Я прошу, потому что я ценю тебя. Ты всегда так хорошо заботился обо мне и клане! Правда, это ты должен был родиться первым: ты был бы таким хорошим нии-саном…

Тобирама не услышал конец этого предложения из-за ледяной руки, схватившей его за сердце, и рева в ушах. Хороший старший брат, он? Он был старшим братом. Он был старшим братом Итамы и Каварамы, и посмотрите, что случилось с ними! Он был ужасным старшим братом, он провалился как старший брат, если бы он родился первым, Хаширама наверняка был бы мертв…

— Тоби? Отото?

Он моргнул. Хаширама тревожно смотрел на него не отрывая глаз.

— Тоби, ты достаточно спишь?

О чем они… о, да, заложники.

— Ты не передумаешь, не так ли.

Он знал своего брата. Хаширама был таким же упрямым, как горный хребет.

Обеспокоенность не ушла с лица брата, но он сдержанно кивнул.

— Это должен быть ты, Тобирама. Ты понимаешь: ты видел. Ты знаешь, почему у нас должен быть мир. Для обоих наших кланов и, может, однажды и для других кланов.

Тобирама так устал от того, что его брат зависел от него.

— Анидзя, я, лично, убил отца Киты-сан. Ее отца, который не был воином. Я точно не знаю, в курсе ли она этого, но я не собираюсь заставлять ее чувствовать, что она должна снова поселить меня в своем доме. Особенно если она не знает.

Выражение лица Хаширамы стало ужасно грустным, но он ничего не сказал. Он просто посмотрел на Тобираму этими жалобными по-оленьи карими глазами.

У него никогда не получалось отказывать брату.

— Послушай, анидзя, я скажу ей об этом сегодня. Если после этого она не захочет, чтобы я был на землях клана Учиха, ты выберешь кого-то другого.

Хаширама серьезно кивнул:

— Это справедливо. Я начну писать письмо Токе, чтобы мы не тратили время, если она скажет «нет».

Тобирама обозначил поклон:

— Спасибо, анидзя. Я прямо сейчас отправлю сообщение с просьбой поговорить с ней.

Он был почти полностью уверен, что она скажет «нет», как только узнает обо всем, но он делал это не для того, чтобы не становиться заложником: он делал это, потому что Кита заслуживает знать и заслуживает услышать это от него. Он не сказал ей раньше, потому что его чакра была запечатана и, если бы она попыталась убить его, он не смог бы даже убежать, а также потому что он был ее гостем и манеры могли сдержать ее реакцию. Однако сейчас это было уже не так.

— Анидзя, не требуй санкций и не позволяй Акимичи наказать Учих, если она меня покалечит.

Трансформация в вани ярко встала у него перед глазами, и он видел, какую большую роль играют эмоции в активации кеккей генкая клана Учиха. Он был уверен, что сможет уйти живым, но «здоровым» — это, возможно, слишком высокое требование.

— Если ты этого хочешь, Тоби, — нахмурившись, согласился его брат. — Однако я не думаю, что она это сделает: она правда добрая и терпеливая, и она тоже хочет мира.

Его брат был неизлечимым оптимистом. Вполне возможно, человек может хотеть мира и одновременно мести за мертвого члена семьи: гражданские постоянно это делали. Вот почему они нанимали убийц шиноби, а не лично брали оружие в руки.

* * *

Кита не была уверена, почему Тобирама попросил поговорить с ней лично, но он упомянул, что это для того, «чтобы переговоры могли продолжиться гладко», что означало, что у нее по сути нет выбора. Однако она чувствовала себя немного неуютно: самый последний спор Сенджу был внутренним, так что для его разрешения не требовалось разговора Тобирамы с ней. Если только он не хотел, чтобы она убедила Мадару, чтобы тот отказался принимать его в качестве заложника ради Изуны, но это было бы подрывом власти Хаширамы, и она не думала, что у Тобирамы есть даже тень подрывных желаний. По крайней мере не в том, что касается его брата.

Мадара поднял одну бровь от послания, но согласился взять Сахоро и Сакурадзиму на тренировочное поле вечером. Хикаку останется номинальным стражем, а Ёко собиралась уйти, чтобы провести время с дочерьми-близняшками Яманака Иноши, которых звали Иноко и Инока и которые были ее возраста. Кита была рада за эту дружбу: мир, как она надеялась, будет означать больше связей с другими кланами и отношения, которые постепенно станут менее транзакционными.

Кита помахала на прощание мужу и его подчиненным, принесла запасной чайник для Хикаку, пока он устанавливал жаровню для нее и одну для себя на энгаве на другой стороне гостевого дома, а затем отправила посыльного на кухню Акимичи за легкими закусками, которые можно будет подать ее скорому гостю. Кухня послала блюдо агемоти*, приправленных ситими*, и корзинку из бамбука с булочками со свининой, лежащую на горячей коробке, чтобы они оставались теплыми, что было хорошими вариантами легкой закуски и фактической еды. Ей также пообещали вагаси, но поварам сначала надо будет их сделать, так что их не принесут еще полчаса в лучшем случае.

*Примечание переводчика: агемоти — популярная японская закуска, приготовленная из жареных моти. Ситими — также нана иро тогараси — японская приправа, обычно состоящая из нескольких видов перца, белого и чёрного кунжута, водорослей, семян конопли, тёртого имбиря и жареной апельсиновой цедры

Кажется, Акимичи были убеждены, что она слишком худая, и всегда посылали ей больше еды, чем она ожидала, когда просила о закусках к чаю. Эти булочки, например: они сами по себе были обедом! Ну, Хикаку будет признателен за одну, и Мадара и остальные счастливо расправятся с остатками, когда вернутся с тренировки.

Кита поставила воду греться и достала коробочку с сенча, выбрала пару неформальных чаш подходяще нежных цветов из доступных и принялась ждать. Тобирама был очень пунктуальным, так что должен будет скоро прибыть.

Так и произошло. Однако его чакра была слегка беспокойной, и в его движениях было что-то, что звенело для нее предупреждающим колокольчиком. Она видела это раньше в воинах, испытывающих сны наяву на поле боя, то, что она помнила как ПТСР. Легенды клана Учиха гласили, что такие вещи развиваются, когда отряд воина и его или ее семья не поддерживают его или ее и не помогают сохранять связь с действительностью, как они должны делать, признак невнимания к человеку, и, следовательно, это надо лечить удвоением заботы и внимательного принятия. Шаринган делал такие вещи очень значительной проблемой для клана, но у них были давно сложившиеся традиции, чтобы держать всех настолько в здравом уме и с настолько хорошей поддержкой, насколько это было возможно. Учет этого был одной из причин, по которой Внешняя Стража состояла из отрядов с членами разного возраста, которых поощряли быть сплоченными, так что даже сироты не были изолированными.

Был ли у Тобирама кто-то в клане Сенджу, чтобы его поддерживать? Хаширама был его единственным братом и явно слишком невнимательным, чтобы предложить надлежащую помощь, его родители были мертвы, и хотя за время переговоров он упомянул нескольких теть, дядю и бабушку, не было ни одного признака, что он был близок хотя бы к кому-то из них.

— Кита-сан, — ее гость поклонился ей, и она поклонилась в ответ, они обменялись надлежащими формулировками, и она пригласила его внутрь и предложила сесть спиной к токономе* с вазой с цветами. Тобирама снова выразил механические благодарности за то, что его разместили на почетном месте, но она могла сказать, что он рассеян. Возможно, он думал о чем-то другом специально, но он определенно был рассеян.

*Примечание переводчика: токонома́ (яп. 床の間) — альков или ниша в стене традиционного японского жилища, является одной из четырех основных составляющих элементов главного помещения японского аристократического дома

Может быть, чай и еда помогут?

Они не помогли.

— Тобирама-сан, что тебя побудило попросить со мной встречи? — спросила она, как только первые чашки чая были выпиты и пока ее гость вежливо, но без энтузиазма ковырялся в агемоти. Должно быть, ему было очень неуютно, раз его не искушала готовка Акимичи.

Тобирама аккуратно отложил в сторону палочки и положил руки на колени ладонями вниз и растопырив пальцы в жесте, который среди шиноби был демонстрацией доверия или капитуляции: нужна была секунда, чтобы поднять руки, чтобы сложить ручные печати, когда они так лежали, в отличие от того, когда ладони были прижаты друг к другу перед грудью.

— Кита-сан, — серьезно сказал он, посмотрев ей в глаза, — ты была для меня самой любезной хозяйкой. Однако между нами стоит ситуация, на которую я больше не могу с чистой совестью не обращать внимания.

Кита не имела ни малейшего понятия, что он имеет в виду. Она взяла чашку чая и сделала глоток, чтобы скрыть недоумение.

— Что это может быть, Тобирама-сан? — вежливо поинтересовалась она.

Ее гость, кажется, на секунду погрузился в себя, а затем видимо собрался с духом.

— Кита-сан, я с сожалением признаю, что я лично был в ответе за смерть твоего отца.

Кита почувствовала, как ее пальцы рефлексивно сжались на чашке, и она позволила боли, которая всегда поднималась в ней при упоминании смерти отца, пройти сквозь нее и утихнуть. Да, ее отец был мертв — нет, держаться за боль ничем не поможет.

— Ты лично был в ответе? — тихо спросила она, и что-то мучительное и воспаленное кипело под ее кожей. — Ты убил его в глухом переулке, Тобирама-сан? Это произошло не на поле боя? Он не покалечил и не убил больше половины твоих людей? Сражаться был не его выбор? И к этому моменту ты не был обязан долгом защитить тех своих соклановцев, кто еще был жив, как и он был обязан сделать то же самое?

Тобирама выглядел определенно шокированным ее словесной атакой.

— Я… Кита-сан, именно мои стратегические решения и мои сенсорные способности привели к тому, что клан Сенджу начал нападать на торговые миссии Учих…

— Да, — намеренно перебила Кита, и ее не волновало, что это было грубо, — это так и было. И чичи был прекрасно осведомлен о рисках, на которые шел, когда вызывался на такие миссии. Но это был его выбор, Тобирама-сан. Он знал, что рискует, как и я и все мои братья и сестры, которые были достаточно взрослыми, чтобы понимать такие вещи. Он видел, как все его братья сделали такой же выбор до него, видел, как его сестры горюют о своих мужьях и сыновьях, и он считал себя благословленным, что ему никогда не приходилось хоронить ребенка, — она сделала короткий резкий вдох. — Так что когда он увидел, что у нас было недостаточно воинов, чтобы одновременно держать оборону против Сенджу на поле боя и набрать отряд, необходимый для торговых миссий, конечно он вызвался сам. Вот таким человеком он был, готовым сделать шаг вперед, когда он видел, что если не сделать этого, то это может легко стоить клану больше, чем мы можем позволить себе заплатить.

Тобирама был таким неподвижным и бледным, и его чакра так плотно подавлялась, что он мог сойти за раскрашенную куклу.

— Мой отец сделал выбор рискнуть своей жизнью, потому что на кону стоял весь клан, — более спокойно продолжила Кита, решительно усмиряя как свою чакру, так и свои мысли. — Он сделал выбор, и своим выбором он накормил клан, оснастил клан и обогатил клан. Он снова сделал выбор, когда ты повел своих соклановцев против него, и ни один юный воин нашего клана не умер в тот день, срубленный прежде чем он или она мог или могла расцвести в полную силу. Была только одна смерть, никакие из с трудом полученных необходимых клану вещей не были потеряны, и у меня нет сомнений, что мой отец наслаждался своим триумфом, даже когда он покидал этот мир. Наши кланы воевали, Тобирама-сан, и мой отец сделал выбор. Не смей забирать это у него.

Ее гость вернул себе немного самообладания и низко поклонился.

— Приношу самые искренние извинения за мое самомнение, Кита-сан. Я и не думал о том, чтобы умалить достижения твоего отца, — пробормотал он.

Хорошо.

— Я принимаю твои извинения, Тобирама-сан, но я бы предпочла больше не говорить об этой ситуации.

— Конечно, Кита-сан.

Его чакра наконец-то снова открылась ее чутью, медленно и осторожно, как кошка, выглядывающая из-под стола.

— Могу я узнать, почему ты решил поднять такую личную тему для разговора? — спросила Кита, автоматически сделав глоток чая.

Взгляд Тобирамы упал на его руки, все еще лежащие у него на коленях.

— Мой брат очень настаивает на том, чтобы я послужил заложником для клана Учиха, Кита-сан. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной поселить меня в своем доме или чтобы ты чувствовала своим долгом страдать в моем присутствии, если оно будет причинять тебе боль. Анидзя согласился, что, если ты возразишь против его выбора, он согласится, чтобы моя двоюродная сестра меня заменила.

Ките хотелось, чтобы она могла потрясти его за ворот кимоно, пока он не прекратит говорить ерунду.

— Тобирама-сан, мой отец далеко не единственный член клана Учиха, кто умер от твоей руки. Он также не единственный гражданский: те первые группы, на которых напали из засады, включали только гражданских, и среди них были дети. Мой муж потерял большинство своих дальних родственников по матери в течение девяти месяцев, в равной степени мужчин, женщин и детей, а они когда-то были одной из самых больших ветвей нашего клана.

Ее гость снова выглядел бледным.

— Но он не будет требовать платы за это, ни от тебя лично, ни от Сенджу в целом, — ровным тоном продолжила она, — потому что он хочет мира между нашими кланами, и единственный способ достичь мира — это отпустить. Не забыть, или похоронить, или отрицать, но не держаться за наши боль и ярость. Сказать, что да, с нами поступили неправильно, но и мы также поступали неправильно. Ни один из нас не без греха. Так что мы спишем твои преступления, как списывают безнадежный долг, Тобирама-сан, как и преступления твоего клана в надежде на то, что вы в ответ спишете наши и клана Учиха, чтобы мы могли начать с чистого листа.

* * *

Тобираме было девять, и он находился в сотне километрах от гостевого дома сидя на пне на краю селения Сенджу после похорон Каварамы и жаловался своим двум оставшимся братьям (Итама, мне так жаль, я подвел тебя) о том, какие взрослые глупые и что им надо заключить формальное соглашение с врагами, создать правила и подавить собственные боль и злость, чтобы жить бок о бок не сражаясь друг с другом.

Итама, я сказал тебе, что то, что ты будешь держать зло за смерти родичей и позволять страданию наших соклановцев управлять твоими действиями, погубит тебя, прости, что это была неправда, тебя убили не твоя боль и эмпатия, это был наш отец.

Хаширама задумался вслух, будет ли возможно заключить настоящий мирный договор, истинный союз. Тобирама честно не считал, что это будет вероятно: Хатаке бросили их после смерти их матери (после предательства нашего отца), так что правда, на что им надеяться с кланами, с которыми они по-настоящему регулярно сражаются, а не которые просто вежливо игнорируют?

Спишем твои преступления, как списывают безнадежный долг, Тобирама-сан, чтобы мы могли начать с чистого листа.

Тобирама понятия не имел, что делать с этой революционной концепцией. Она была освобождающей (она была ужасающей, как вообще начать), и хотя Хаширама никогда это так не формулировал, оглядываясь назад, было вполне очевидно, что именно эта мысль лежала в основе всей мечты его брата о будущем.

Идея о том, что его преступления против Учих были его долгом перед ними, имела смысл, но идея, что они просто спишут его, как будто им не нужно было успокаивающее завершение, которое дало бы преследование его клана, как будто они могли позволить себе просто не обращать на это внимание и считать это допустимой потерей…

Это было слегка пугающе. Как вообще начать это делать? Просто… отпускать. Не хоронить боль под бумажной работой, или логикой, или созданием новых дзюцу, но высвобождать ее. Бросать ее.

— Тобирама-сан? — Кита излучала искреннее беспокойство. Тобирама вспомнил, где он находится, осознал, что плачет, и начал шарить по карманам в поисках платка.

— Я приношу мои извинения…

— Тебе не за что извиняться, — сказала его хозяйка мягким, но решительным голосом. — Слезы — это часть жизни, Тобирама-сан — позволь им упасть. Они существуют, чтобы освобождать нас от боли.

Тобирама заморгал:

— Прошу прощения, Кита-сан?

Она иронично улыбнулась:

— Тобирама-сан, слезы выполняют естественную функцию организма, которая заключается в том, чтобы выражать и высвобождать сильные эмоции. Вот почему после плача человек чувствует себя пустым, однако часто почему-то лучше, чем раньше.

Значит, слезы не были слабостью — они были силой. Они давали разрядку и освобождение. Еще одна вещь, в которой ошибался его отец.

— Ты бы предпочел, чтобы я ушла, Тобирама-сан?

Как давно он плакал в последний раз?

* * *

Кита не ушла, когда к молчаливым слезам присоединились менее чем молчаливые рыдания — вместо этого она обошла столик и крепко обняла своего гостя. То, как он обмяк в ее руках, говорило о том, что он не получал достаточно физического комфорта от своего брата: она была для него едва ли больше чем знакомой, и все же физический контакт открыл ящик Пандоры, и он почти что рухнул в ее объятие.

Хикаку выглянул из-за сёдзи, а затем под ее сердитым взглядом ушел далеко за пределы зоны слышимости в дальний конец сада. Кита не отпустила воина Сенджу, разбивающегося вдребезги рядом с ней, крепко обернула руку вокруг его талии и гладила его по спине другой рукой.

Он плакал очень долго: плечу ее кимоно потребуется будет тщательная чистка, чтобы отстирать пятна соплей и соли. Акимичи, которые принесли вагаси, были перехвачены у ворот, и Хикаку оставил блюдо на энгаве, видневшимся сквозь открытую сёдзи. Кита положила подбородок на затылок Тобираме и не перестала проводить рукой по его спине вверх и вниз.

Когда его рыдания наконец начали стихать, она запела песню, под которую она и все остальные дети клана Учиха учились делать упражнения на растяжку:

Дым летит вверх, вверх, вверх;

Дождь падает вниз, вниз, вниз;

Небо огромно, огромно, огромно;

Почувствуй бриз, бриз, бриз.

Червяк ползет низко, низко, низко;

Птица летит высоко, высоко, высоко;

Заяц очень быстр, быстр, быстр;

Черепахе торопиться нелегко, нелегко, нелегко.

Река бежит, бежит, бежит;

Гора стоит рядом с ней, с ней, с ней;

У гор есть подошвы, подошвы, подошвы;

Но нет ступней, ступней, ступней.

Паук плетет, плетет, плетет;

Паук — ткач, ткач, ткач;

Спрядет себе дом, дом, дом;

И наденет плащ, плащ, плащ.

Деревья высоки, высоки, высоки;

Их листья зелены, зелены, зелены;

Однако корни их, корни их, корни их;

Ни капли не видны, не видны, не видны.

Холодит снег, снег, снег;

Обжигает пар, пар, пар;

Роса так свежа, свежа, свежа;

Камень же так стар, стар, стар.

Следующие строфы Тобирама наверняка еще не слышал. Им учили, только когда дети становились достаточно взрослыми, чтобы начать обучение чакре, и их повторяли во время различных упражнений по обучению владением огнем.

Чакра течет, течет, течет;

Огонь горит, горит, горит;

Направь поток, поток, поток;

Как сердце говорит, говорит, говорит.

Силой воли, воли, воли;

Искру призови, призови, призови;

Позволь ей сиять, сиять, сиять;

И сумрак разгони, разгони, разгони.

Один слаб, слаб, слаб;

Но вместе мы сильны, сильны, сильны;

Один умрет, умрет, умрет;

Годы жизни так длинны, длинны, длинны.

Позволь огню, огню, огню;

Гореть в душе и теле, теле, теле;

Клан рядом, рядом, рядом;

Нас ничто не разделит, не разделит, не разделит.

Один ты сломаешься, сломаешься, сломаешься;

Один потеряешь путь, путь, путь;

Клан же будет жить, жить, жить;

Клан — это суть, суть, суть.

— Я и не знал, что их больше, — тихо пробормотал Тобирама ей в плечо. Он развалился, почти растекся у нее на коленях, как кот, о котором он ей так часто напоминал, и ему каким-то образом было комфортно, несмотря на странное положение.

— Существуют упражнения на чакру, которые выполняются с каждой строфой, — ответила она, следя за тем, чтобы ее голос был мягким, но деловым, — чтобы обучить манипуляции стихией и разным упражнениям на растяжку. Однако этим упражнениям учат частным образом родители или опекуны, когда они чувствуют, что конкретный ребенок готов, так что ты их никогда не видел.

— Благоразумно, — согласился Тобирама, не двигаясь. Кита точно не была уверена, в какую конкретно сторону повернули их отношения, но они определенно изменились. Позволить кому-то плакать у себя на плече до хрипоты не было чем-то, что ты обычно делал для всего лишь знакомого, и то, что Тобирама еще не отстранился от нее, говорило о том, что ему тоже было комфортно с этой переменой.

— Значит, я буду принимать тебя у себя следующие примерно шесть месяцев? — с нарочитой беззаботностью спросила она.

Тобирама издал ей в плечо звук, смутно напоминающий согласие.

— Если твой муж не потребует, чтобы анидзя не навязывал меня Изуне так скоро после его почти предсмертного состояния, — мрачно добавил он.

— Маловероятно, — вздохнула Кита. — У прошения заложника более низкого ранга был бы неприятный подтекст независимо от причин.

Изуна придет в ярость.

Тобирама издал сердитый звук: прямо сейчас он вел себя очень похоже на кота, что, честно, было немного подозрительно. У него был контракт с кошачьими? Она знала, что заключение контракта может привести к достаточно глубоким изменениям у призывателя. Если это не было особенностью Хатаке: Хатаке были довольно заметно анималистическими в некоторых аспектах, или по крайней мере на это указывало то, что она читала об этом клане.

— Ты голоден, Тобирама-сан? Акимичи дали мне булочки и, я думаю, еще свежие вагаси.

Он наконец соскользнул с нее, его глаза были красными, а ресницы слиплись от слез, и он заморгал:

— Теплые булочки?

Кита подавила улыбку:

— Да. Они на горячей коробке с моей стороны стола.

Тобирама потянулся и достал корзинку с булочками, положив палочками две на свою тарелку, затем сделал паузу, чтобы отложить еще две на ее тарелку, и передал ее ей, прежде чем приступить к еде.

— Спасибо, Тобирама-сан.

Он все еще был не в себе. Кита задумалась, сможет ли он смотреть ей в глаза следующим утром: он всегда был изысканно чинным, а это поведение не было таким ни в малейшей степени. Если манеры не были защитным механизмом, чтобы дистанцироваться от людей, а от природы он был более бесцеремонным, когда ему было комфортно.

К тому времени, когда она съела обе свои булочки, Тобирама закончил пятую, принес вагаси (блюдо монака* в форме цветов) с энгавы и добросовестно переложил две штуки на ее тарелку, прежде чем заняться остальными. Он также налил еще чаю, что было очень великодушно, но также совершенно задом наперед, потому что она была должна выступать в роли хозяйки, хотя эта церемония и была неформальной.

*Примечание переводчика: монака — японская сладость, две тонкие хрустящие вафли, между которых кладется джем из бобов адзуки

Было похоже на то, что все его высшие функции мозга отключились, и он действовал на какой-то странной смеси инстинктов и детских манер. Не то чтобы она была против (как бы они ни ценила жесткие культурные рамки за руководство, которое они предоставляли, они также ужасно сковывавали), так что она ничего не сказала об этом. И не выразила ничего, кроме тихой благодарности Тобираме за то, что тот налил ей еще чаю, и положила себе еще две монака, прежде чем снова подтолкнуть блюдо в его сторону.

Он закончил их, также разделался с агемоти, плюхнулся на бок (головой на ее колени и растянувшись на татами) и уснул.

Просто вот так.

Ките отчаянно хотелось, чтобы камеры существовали. Она обошлась тем, что активировала свой шаринган.