Направит тебя к миру (гет)

За три недели процесса обмена заложниками Кита почти каждый день проводила несколько часов слушая, как Мадара разрабатывает условия, которые он хотел включить во всеобъемлющий официальный договор с Сенджу, регулярно задавая ему вопросы и напоминая мужу о важности четкого прописывания всех деталей. После ее разговора с Тобирамой о культуре чакры Мадара снова просмотрел весь документ, почти вдвое увеличив его длину, включив все мелкие детали, которые член клана Учиха воспринял бы как должное, но о которых мог не знать Сенджу.

Кто отвечает за разрешение межличностных споров. Какая поддержка доступна для вдов, сирот, калек или стариков, и кто в ответе за ее предоставление. Сколько пахотных земель должно быть прикреплено к жилой недвижимости в зависимости от ее размера и количества проживающих. Обязанности ремесленника по отношению к своим ученикам вне зависимости от того, являются ли они его детьми или нет. Родительские права, условия, при которых их лишаются, и кому они по умолчанию передаются в таких случаях.

Единственной вещью, которую ее муж просматривал за разом, была часть проекта договора, содержащая ограничения по возрасту для изучения внешних манипуляций чакрой, чакротехник, ориентированных на бой, и тренировок с оружием, а также ограничения по возрасту для взятия миссий шиноби. Кита наблюдала, как он мучился над этими требованиями, дорабатывая формулировки в разных местах в перерывах между вычеркиванием целых секций и их переписыванием.

Затем в договор были включены все детали будущей деревни от планов схемы канализации и сети дорог на прозрачной васи, которую можно было наложить на более плотную топографическую карту предполагаемой территории, до правил по содержанию определенных ремесленных мастерских на оговоренной дистанции от берегов реки и правил по обеспечению того, чтобы кузнецы ставили свою кузни с подветренной стороны от центра деревни.

В договоре было немного всего в плане фактического расположения зданий в деревне: Мадара признавал, что люди должны решить сами, когда они хотят переехать в деревню, так что это было больше вопросом установления основных правил и обеспечения того, чтобы люди им следовали, когда они въедут. Все люди добавляют личные штрихи к зданию, чтобы превратить его в настоящий дом, так что правила в основном обеспечивали то, чтобы риск пожаров оставался минимальным, предупреждали возникновение болезней из-за неправильного обращения с отходами и оговаривали то, что считается отбросами и как от них надо избавляться.

Однако сейчас Изуна снова был дома и было решено, что договор будет заключен, так что Мадаре вместе с главой Домашней Стражи и старейшинами пришлось снова просмотреть те условия, которые повлияют на внутреннее устройство клана. Так как этот договор был значительно более сложным, чем простое обещание не нападать друг на друга, было много чего, что надо было обсудить. Кита провела неделю совершенствуя печати «руки прочь» и работая над плащом с композицией рисунков для Мидори, так как ее младшая сестра теперь была наследницей рода Тоётама, и в перерывах она читала больше свитков о Мангекьё Тоётама и вела вежливые беседы с Эчиго-оджи, бывшим главой ее рода, и довольно более остро обсуждала договор с бабушкой.

Бабушка сменила бабулю Фудзи в качестве старейшины рода Тоётама (сейчас ни у одного рода не осталось больше одного старейшины, в клане было просто недостаточно взрослых, а род Кодзин был представлен доверенным лицом), и она привносила в проводимую работу свою перспективу ремесленницы и дочери мужчины, который не родился членом клана. Она была полностью согласна с некоторыми предложениями Мадары по поводу мира, яростно споря в их защиту, и была категорически против других. Например против предложения разрешить ремесленникам брать учеников вне клана — после двух дней дебатов и переговоров Мадара все же переделал этот пункт и причислил некоторые ремесла и техники к «клановым секретам», и, следовательно, они стали закрытыми для чужаков.

На ткачество бабушки это, конечно, не распространялось, однако сюда были включены плащи с композициями рисунков, а также и учиховские уголь, чернила, сталь, лакированные доспехи и проволока. В других ремеслах только касающиеся их чакротехники были официально классифицированы как «скрытые»: в конце концов, сами сюрикены и лезвия по сути делались так же, как и гражданские, и такая же ситуация была с керамикой.

Была попытка классифицировать как секретную клановую технику созданные Китой нити с чакрой, но она ясно дала понять, что это ее личное умение, связанное с работой с печатями, а не особенность клана. Она очень хорошо знала, что Тобирама не будет молчать о ее вышитых печатях, и она предпочла бы учить других этой дисциплине, а не быть вынужденной мириться с нервотрепкой и рисками попыток шпионажа и саботажа. В конце концов, это не была высшая математика, не больше чем вливание в чернила крови, чтобы улучшить чакропроводимость.

Ей также было по-озорному любопытно, будет ли Тобирама достаточно заинтересован, чтобы научиться вышивать. Эта идея очень ее забавляла.

А что касалось Мангекьё… она научится его использовать, а потом оставит без внимания. Только когда ее зрение начнет ухудшаться, она будет вынуждена задуматься о возможности трансплантации, а до этого момента это было спорным моментом. Она не была фронтовым шиноби, как ее муж, она даже вообще не была шиноби. Она не будет регулярно использовать свой Мангекьё (или вообще, скорее всего), так что было маловероятно, что ухудшение зрения в ближайшее время станет проблемой, особенно с учетом Ёри, присматривающей за ее тренировками и лечащей повреждения, прежде чем они могли укорениться.

Свитки рода были удивительно многочисленны и очень подробны. Кита узнала, что до нее было только три Тоётамы с Мангекьё и что только один из них (единственный мужчина) вступил во Внешнюю Стражу. Он прожил относительно короткую жизнь, но двое других дожили до семидесяти. Преимущества быть женщиной и мамой, очевидно: легче жить дольше, когда от тебя не ожидают, что ты будешь брать миссии или сражаться на поле боя.

По-видимому, трансформация в вани, которую она испытала, была неполной манифестацией техники Мангекьё: размер отражает духовную зрелость, так что увеличится с возрастом, но если она трансформируется, вытягивая чакру Инь, а не просто позволяя изменению утянуть ее за собой, она получит полную трансформацию в дракона, а затем сможет производить более маленькие и частичные изменения. Такие как кости, стальная кожа или зубы: хвост тоже был возможен. Это была защитная манифестация. У рода существовали другие названные техники (точно так же как Аматерасу владели не только их главным огнем, но и Цукуёми и Сусаноо), но это было то, с чего она должна была начать.

Ее предок Ибуки, который состоял во Внешней Страже, являлся тем, кто в наибольшей мере исследовал возможности, даруемые частичным изменением — его заметки были написаны маленькими аккуратными кандзи на длинных свитках, явно сборник, который регулярно пополнялся, как только он был уверен в каждом аспекте, который открыл. Вообще Ибуки был тем, кто в прошлом открыл истинную силу защиты Тоётамы-химэ от пронзающей раны в живот, наносимой пользователем мокутона: трансформация в форму дракона или из нее позволяла носителю регенерировать травмы. Это явно была дорогая техника в плане чакры и вреда глазам (Ибуки отметил, что после этого его зрение заметно ухудшилось), но он пережил ту битву. Несмотря на потерю большей части содержания брюшной полости и участка позвоночника из-за деревянного копья шириной в ладонь.

Кита сделала заметку о необходимой ментальной концентрации и убрала эту мысль на периферию сознания. Пока что она не имела дело с большим количеством покушений на убийство, но когда этот альянс будет создан, существовала большая вероятность, что это изменится. Кланы Учиха и Сенджу были самыми могущественными в Стране Огня и даже в окружающих странах, но так как они постоянно грызлись друг с другом, единственным человеком с хоть какой-то силой, которого волновало, чем они занимаются, был даймё, потому что этот конфликт подрывал его власть и сопутствующий ущерб ландшафту уменьшал налоговые поступления, прибывающие в его казну. Однако Учихи и Сенджу, связанные альянсом, как этого хотели и Хаширама, и Мадара… тогда они будут силой, с которой придется считаться в международном масштабе. Даймё Огня будет доволен, но другие даймё наверняка насторожатся.

Вот почему сосредоточение на торговле и демилитаризации было так необходимо, если они хотели, чтобы мир продлился. Он все равно мог не стать долгим, но так они минимизировали риски тем, что казались меньшей угрозой другим кланам шиноби, чтобы они не чувствовали себя обязанными присоединиться к деревне, просто чтобы избежать судьбы быть раздавленными объединенной мощью Учих и Сенджу.

* * *

Через неделю после возвращения Изуны Мадара убедил старейшин клана и глав родов согласиться с его слегка переработанным планом договора. Это, к сожалению, оставило ему неделю для переживаний о деталях, прежде чем они должны были отправиться в селение Акимичи, и он прикладывал все силы, чтобы отвлечься от этого разными способами.

Он брал своих ястребов на вылеты несколько дней подряд. Он спарринговался с Изуной, что было довольно увлекательнее сейчас, когда зрение их обоих полностью восстановилось. Он тренировал Сакурадзиму и Сахоро с помощью Изуны и Хикаку. Он попросил Киту очень подробно объяснить ему печать «руки прочь», а также детали ее связывающей чакру печати, которая оказалась вовсе не связывающей печатью. Он также позволил взять с себя обещание хранить эту конкретную деталь в секрете: Кита была права, что лучше не давать другим узнать эту информацию. У людей появятся идеи. Эта печать не была той, которую можно обсуждать или продавать, как ее более прикладные бытовые печати: существовали и другие, которые они тоже будут хранить в секрете, например печати для регуляции температуры, которые они использовали в печах, чтобы сохранить их преимущество на рынке керамики.

Он также проводил время играя с девочками и занимался живописью тушью, а еще немного повеселился, украшая различные керамические предметы перед отправкой на следующий цикл обжига в печи. У него давно не было столько свободного времени, и, договор или нет, скорее всего, такого еще долго не повторится.

Мадара взял за правило выделять несколько часов в день для Киты и оставлять свои вечера свободными. Сидеть с ней, пока она заканчивала плащ Сакурадзимы между работой над композицией рисунков для Мидори, и тихо обсуждать клановые вещи и ее мечты на будущее было очень умиротворяюще.

Их вечера, после того как девочки уходили спать, были немного менее спокойными, но физическая нагрузка была частью удовольствия. Мадара не мог отрицать, что он действительно наслаждается жизнью в браке. Тренировки с женой также были невероятно захватывающими: у нее шел большой прогресс с Мангекьё, и между тренировочными сессиями Ёри удавалось держать отеки глаз и ухудшение зрения на абсолютном минимуме. Мадара был просто рад, что Ките не понадобилось много времени, чтобы понять, как оставаться одетой во время смены форм, хотя и ни она сама, ни Мадара, ни Ёри понятия не имели, как это работает. Мадаре было все равно как, он чувствовал облегчение, что ему больше не придется волноваться, что люди увидят его жену неодетой, так что теперь она могла тренироваться вместе с другими, кого он обучал техникам Мангекьё. Она все равно была вынуждена тренироваться на улице (ее трансформация не была маленькой), но хотя бы ее благопристойность была сохранена.

Затем передышка закончилась, и пришло время ехать к Акимичи с запланированной свитой для переговоров с Сенджу о мире. Мадара был просто рад, что старейшины согласились, что фактический процесс переговоров является вопросом чисто Внешней Стражи — единственным человеком, кто не был членов Внешней Стражи и кого он брал с собой, была Кита, и это потому что она была настолько же частью организации всех условий, насколько и он сам, и он хотел знать ее мнение по поводу встречных предложений Сенджу без необходимости ждать писем.

Он также брал с собой Хикаку, потому что Хикаку был дипломатичен, и двух его подчиненных с недавно приобретенным Мангекьё, потому что их обучение было его обязанностью; то, что это также предоставляло прикрытие для тренировок Киты, было бонусом. Они все нуждались в этом обучении и тренировках, от этого зависело их зрение, и он отказывался пренебрегать этим. Он был уверен, что Акимичи Чотай будет готов предоставить им незаметное тренировочное поле.

Конечно, так как это были полные формальные дипломатические переговоры с бывшей вражеской стороной, тут будет много обменов подарками и, скорее всего, ожиданий дальнейшего обмена заложниками. Как правило, в таких ситуациях «заложниками» были женщины, отдаваемые для брака с высокопоставленными членами клана, но Учихи не отдавали невест. Никогда. Исторические документы, которые Кита каким-то образом выманила у Мурасаки-сама, указывали на то, что Сенджу за все время обменивались невестами только с Узумаки, так что хотя бы здесь тоже не будет ожиданий — однако хоть какой-то обмен заложниками, тем не менее, обязан будет пройти.

Мадара не хотел доверить Хашираме ребенка для принятия в свою семью: описание Изуны того, как его друг пренебрегает своим сыном, отнюдь не обнадеживало. Однако высокопоставленного воина? Главу рода? Это продемонстрирует доверие, одновременно обеспечивая то, что заложник сможет защитить себя, если это будет необходимо.

Хикаку придется стать этим заложником, не так ли. Он не мог предложить другого обладателя Мангекьё (Осики был молод и зол, а Сахоро и Сакурадзима еще не были полностью обучены), так как Сенджу не поймут, почему он предложит маленького сироту, который не является его близким родственником, и они воспримут это как оскорбление.

Между тем, Хикаку был его двоюродным братом, в очереди на управление кланом после Изуны, его самым доверенным человеком во Внешней Страже, и он был уже хорошо известен Сенджу с поля боя. Он также был сдержанным, внимательным и давно оставил в прошлом бездумную ненависть к другому клану.

Что было более прагматично, Ёри должна была родить меньше чем через три месяца, так что даже если все рухнет самым ужасным способом, его род на нем не закончится. Хидзири ухаживал за девушкой, так что наверняка скоро женится и дополнительно стабилизирует род Ятагарасу, а еще был Хидака: он даже был полностью обучен и тренирован, как не был Хидзири.

Мадара ненавидел такие решения, но как глава Внешней Стражи он был вынужден их принимать. Он подозревал, что Хаширама (или, что более реалистично, Тобирама) в данный момент мучился над такими же выборами. Клан Учиха, скорее всего, получит женщину, которая была заместительницей Тобирамы — Изуна упоминал, что ее зовут Тока. Третьи люди после главы от каждого клана были неплохим обменом, учитывая все вещи: достаточно высокопоставленные, чтобы знать, что на кону, и иметь политическую подготовку, но не настолько высоко стоящие, что без них кланы рухнут. Это продемонстрирует приверженность к миру, и позже их можно будет снова обменять, как только будут построены и станут некоторое время функционировать общие форпосты. Может быть, через шесть месяцев? Или хотя бы согласиться пересмотреть договоренность через шесть месяцев, да, этого будет достаточно. Это произойдет около Нового года или примерно так, что будет хорошим временем для обновления обещаний и всего подобного.

К счастью, должность главы Внешней Стражи означала, что он мог сделать новые и улучшенные печати Киты «руки прочь» условием вступления, так что все его воины теперь были защищены от грубейших способов кражи кеккей генкая. Сенджу не скатывались так низко несколько веков (даже Буцума не заходил так далеко, выучив уроки из истории о том, что было сделано с Сенджу, которые на это осмелились), но другие были менее добросовестными, особенно более маленькие кланы, с которыми иногда сталкивались на миссиях в более отдаленные страны. Для них Учихи не были непосредственной угрозой, просто возможностью для продвижения в их собственных местных стычках и войнах.

Мадару успокаивало это знание, что он больше никогда не отправится на миссию по охоте после того, как члена клана принесут домой без одного или обоих глаз, либо живого, либо оскверненный труп. Он делал подобное только дважды, один раз в Стране Воды и один раз в Стране Молнии, и оба раза он демонстративно наносил значительный сопутствующий ущерб. Теперь хотя бы его воины были в безопасности от такого насилия, пусть и не от козней женщин, надеющихся украсть кеккей генкай более изощренными способами.

Существовали основания, из-за которых женщин клана Учиха поощряли приводить мужей в клан, а не наоборот: у женщины не могли украсть нерожденного ребенка без ее смерти.

Кстати об этом, Мадара задумался, могла ли Кита предотвратить другие виды кражи кеккей генкая. Что-то, о чем надо будет спросить ее позже, как только договор будет заключен и она будет полностью обучена в использовании своего Мангекьё. Все изменения последних недель вывели ее из равновесия, и из-за стресса она была немного резче, чем обычно.

Он отложил в сторону свитки, которые намеревался взять (на случай, если придется махать ими перед лицом Хаширамы, чтобы поддержать некоторые пункты договора), и направился сделать чай. Чашка чая и перерыв в сборах помогут его жене прийти в себя и успокоиться. Она не была довольна вынужденной необходимостью оставить близняшек с Изуной, пока они будут навещать Акимичи, но они не могли взять девочек с собой. Это будет небезопасно.

Однако она была права: оставлять их позади, когда, может, их не будет дома месяц или больше, было далеко от идеала. Но если они достигнут мира, длительного мира, это будет того стоить. Даже если мир продлится только несколько лет: однажды заключенный мир будет проще восстановить.

Вот только если бы он мог придумать подходящий аргумент не надевать сокутай. Но опять же, ему придется носить его только на первоначальном официальном представления, и Кита хотя бы будет страдать вместе с ним в дзюни-хитоэ. После этого он сможет вернуться к формальному хитатарэ. Кита, конечно, будет в различных формальных кимоно (плюс учикакэ, которое она носила в день их свадьбы), и Хикаку и другим сможет сойти с рук ношение формальных хитатарэ на протяжении всех переговоров, так как они не будут частью официального представления, а только свидетелями. Вдовы клана усердно работали, чтобы облачить всех надлежащим образом, так что вся делегация будет одета так, как подобало положению членов клана Учиха.

Дипломатические переговоры, к сожалению, были слишком формальны, чтобы дворянин его ранга носил просто хитатарэ или кимоно с хакама: клан Учиха предшествовал созданию Страны Огня и технически был такого же ранга, как и семья даймё, как старый имперский род, так что клан был вынужден одеваться соответствующим образом на официальные аудиенции и дипломатические поездки. Они были кугэ, а не буси, как Акимичи, и это несло с собой определенную ответственность и обязанности вместе со связанными с этим статусом привилегиями.

Такими привилегиями, как платить налоги только на тот шелк, который они продавали, а не на весь, который они делали для собственного пользования, но такими обязанностями, как соответствующе одеваться. Поэтому и неловкие, но хотя бы недавно сделанные многослойные придворные одежды, которые он вскоре наденет: его четвертый ранг означал, что одежды должны быть черными, и то, что он был признанным военачальником, позволяло ему носить одежду с разрезами для большей легкости движений.

И он определенно собирался воспользоваться этим преимуществом.

* * *

Тобирама устало сгорбился над столом, пока Тока любезно делала ему чайник чая. Это вполне могло быть мирным договором, о котором Хаширама мечтал с тех пор, как ему было одиннадцать, но это не означало, что его брат так уж многое делал, чтобы к нему подготовиться. Да, его брат знал, как писать всевозможные виды мирных договоров, примеры которых находились в архивах клана (за что он был благодарен), но у них никогда раньше не было фактического договора с Учихами. Не полноценного и формального. Ну, не за последние пятьсот лет с того момента, когда глава клана Сенджу глупо решил опуститься до воровства кеккей генкая: это было меньше договором и больше «пожалуйста, не вырезайте нас всех, мы не знали, что он такой псих», который соорудили немногие выжившие после альянса Учиха-Хьюга-Инузука, который быстро сокрушил идиота, как ярость мстительного бога, в процессе стерев три четверти клана с лица земли.

Достаточно будет сказать, что с тех пор Сенджу подчеркивали важность табу кражи кеккей генкая.

Однако, к сожалению, это было примером единственного официального договора, который у них был, так что Тобирама читал и перечитывал его в поисках руководства. Он был одним из, может, четырех людей в клане, который мог читать архаичные кандзи (его бабушка Узумаки была единственным другим человеком, которому он доверял дать ему точную интерпретацию значения), и некоторые термины были довольно туманными. В том плане, что он не полностью понимал, что означали эти поэтические титулы и аллюзии.

Хаширама прочитал этот договор (ну, он внимательно послушал, когда Тобирама прочитал его ему и сделал копию на современных кандзи и катакане), но прямо сейчас его интересовали именно мелкие детали прецедентов и обращений. Потому что да, то, что Учихи были безусловными победителями (хотя и неожиданно милосердными после своей победы) в той ситуации, действительно оправдывало часть витиеватой поэзии, но не все. И то, что единственной Сенджу, оставшейся руководить кланом, была младшая племянница давно покойного главы, частично объясняло, почему ее титулов было так мало по сравнению, но если учесть титулы, записанные у Хьюга (очень похожие на Учих) и Инузука (в основном хвалящие их верность и силу, но вообще без каких-либо упоминаний дворянства), нарисованная картина была немного другой. Она подразумевала значительную разницу в социальном статусе между кланами Учиха и Сенджу, и Тобирама был обеспокоен.

Сравнение этого договора с несколькими современными документами, которые были у Сенджу, показало похожую тему в обращениях к даймё того времени и упоминаниях о нем (который был одним из ранних даймё, так как Страна Огня тогда была создана недавно и была намного меньше, однако одновременно значительно более воинственной), а также в упоминаниях главы клана Учиха. Что могло быть торжественной гиперболой, но также могло и не быть: не то чтобы Сенджу что-то знали об истории их клана-противника. Они сражались друг с другом дольше, чем они вели записи, и было очевидно, что никого не волновало уточнить почему.

Тобирама знал, что Хьюга — старый благородный клан, достаточно древний, что они были правителями части Страны Огня, в которой они до сих пор жили сегодня, пока любезно не отдали гражданское управление даймё Страны Огня в обмен на разрешение продолжать жить здесь и беспрепятственно вести свой традиционный образ жизни. Дочери даймё выходили замуж за Хьюга, а их дочери без кеккей генкая в ответ выходили замуж за сыновей даймё. Не в последнее время, но такое происходило. И все же, из того факта, что в документах подразумевалось, что Хьюга менее благородные, чем Учихи, в том, что определяет подобные вещи, можно было сделать неприятные выводы.

Что означало, что было полностью возможно, что переговоры по поводу этого договора будут такими придворно-официальными, которые Хаширама регулярно не признавал как что-то, в чем он должен участвовать и что должен уважать — Тобирама правда надеялся, что это будет не так. Честно, Тобирама был благодарен за продолжающуюся войну, так как это означало, что от его брата не требовалось ездить в столицу и говорить с даймё. Да, по каким-то причинам правитель Страны Огня пока что, кажется, находил радостные нарушения протокола Хаширамой забавными, но это не было чем-то, на что клан мог продолжать полагаться теперь, когда его брат стал главой. У наследников обладали большей свободой действий, но считалось, что главы более благоразумные, так что оскорбления с их стороны воспринимались более значительными.

На данном этапе он ничего не мог со всем этим поделать, кроме как надеяться на лучшее: они должны были прибыть во владения Акимичи через два дня, и Тобирама был просто вынужден молиться, что у Мадары достаточно серьезные намерения по поводу мира, что он закроет глаза на неизбежную бездумность Хаширамы. Он даже не был уверен, что его брат действительно слушал его, когда он объяснял различия в лечении, которое доступно Учихам, или о потерях гражданских, которые создали Сенджу — да, Хаширама выглядел серьезным и согласился добавить к договору предложение обучения медицине, но у Тобирамы не было впечатления, что его брат воспринял детали настолько близко к сердцу, насколько надо было.

При всем его грандиозном идеализме у Хаширамы никогда не было большого воображения или эмпатии в том, что касалось отдельных людей.

Ему хотелось, чтобы он мог быть уверен, что его брат полностью обдумал все специфические особенности мира. Да, его брат неоднократно говорил о многих моментах, которые он хочет включить в договор, но Тобирама все еще не знал, какие из них Хаширама считает самыми важными, или какие Мадара считает самыми важными, или будут ли их идеи хорошо сочетаться друг с другом. Переговоры могут затянуться надолго в зависимости от поднятых вопросов, и всегда была возможность, что все может плохо закончиться.

Куда бы все ни зашло, он просто хотел, чтобы переговоры не закончились оскорблениями и кровью. Что прямо сейчас казалось слишком вероятным, к сожалению.

— Выпей чаю, — твердым голосом и настойчиво посоветовала ему Тока, — и перестань рвать на себе волосы: это ничему не поможет.

— Я просто хочу, чтобы анидзя был немного более откровенным о деталях договора, — проворчал Тобирама, взяв чашку и сделав глоток: чай был идеальным. Тока делала отличный чай, когда хотела. — Обычно он слишком сильно хочет, чтобы я писал за него черновики, так что изменилось на этот раз?

Его брат настаивал, что он все будет писать сам — Хаширама даже не говорил ему о том, что сочиняет в черновиках! Через несколько дней они будут защищать свои требования, а Тобирама даже не знал, в чем они все состоят! Ему придется прочитать все после того, как они прибудут, без каких-либо справочных документов, потому что Хаширама наверняка забудет их упаковать! Даже Мито полностью не знала, что там, хотя она вытащила несколько деталей из мужа — однако ничего из этого четко не указывало на то, какие документы взять, при всем при том что он очень ценил ее усилия. Она тоже волновалась по этому поводу.

— Ну, это его мечта, не так ли? — ироничным тоном напомнила Тока, усевшись напротив него с собственной чашкой. — Конечно, он хочет убедиться, чтобы все моменты, воплощения которых он хочет, будут включены.

— До тех пор, пока кропотливая проработка деталей не станет слишком для него слишком скучной, чтобы обличать ее в слова, — раздраженно пробормотал Тобирама, а затем тряхнул головой. — Не обращай на меня внимания: я не очень хорошо спал.

У него были неспокойные сны с момента его возвращения, что было немного странно, так как его сон в селении Учиха был абсолютно безмятежным. Да, иногда сны были чуть-чуть странными, но у него не было ни единого кошмара и он даже не просыпался в холодном поту от флешбэков.

Если подумать об этом, те три недели были полны лучшего сна за последние годы. Это, возможно, было немного подозрительно.

Существовали ли печати для спокойного сна? Ему надо будет спросить Мито. Как ты вообще начнешь создавать дизайн для такой печати, в любом случае?

Но, может быть, этим вопросам тоже придется подождать до подписания договора. Хотя бы его разговор с Юта-оба и баа-сан прояснил ценность его плаща (без учета печатей, незаметно вышитых на подкладке), и его бабушка помогла ему в выборе надлежаще ценного подарка, чтобы отдать Ките в ответ за ее щедрость. Узумаки чаще имели дело с аристократией, чем Сенджу, так что у нее был опыт, чтобы делать такие выборы, несмотря на то, что она была менее уверена в должном протоколе для переговоров, кроме как «настолько формально, насколько и встреча с даймё», что было не особо полезно.

Это был не купленный подарок (в конце концов, она не покупала плащ), но небольшая клановая реликвия, которую, как Тобирама надеялся, Кита оценит. Его бабушка заверила его, что дарить эту вещь жене главы другого клана не будет неуместно с его стороны, так как, технически, подарок будет от имени клана Сенджу в благодарность за внимание и гостеприимство, проявленное к нему, пока он был в ее власти.

Тобирама все еще полностью не был уверен, что делать с мучительным осознанием того факта, что он был причиной смерти ее отца. Это не было чем-то, за что он мог предложить компенсацию, не без того чтобы не подвергнуть Сенджу сокрушительным финансовым репарациям за все гражданские жизни, которые они уничтожили, но он все равно хотел убедиться, что Кита узнает о его вине за преступление. Он не позволит ее милости к нему быть основанной на незнании: она заслуживала того, чтобы знать и иметь свободу соответственно говорить и действовать. Он должен был ей свою жизнь (долг, который он не мог надеяться отплатить), и это чувство камнем лежало на его душе вместе со знанием его ответственности за ее потерю.

Он все еще никому не упомянул о ее вариации шарингана или о печатях в его плаще: если им удастся заключить мир, тогда это знание будет бессмысленным, а если нет, то он может проинформировать своих соклановцев позже. Не то чтобы эта информация что-то поменяет в том договоре, черновик которого писал его брат.

* * *

Ее ежемесячные кровотечения опоздали. Они должны были начаться примерно к возвращению Изуны, и Кита честно тогда их ожидала с учетом ее вспыльчивости, касающейся той попытки убийства и обнаружения ее Мангекьё, но они не пришли. Ни тогда, ни почти две недели спустя от них не было и следа.

Ее цикл всегда был очень регулярным, не считая нескольких месяцев после смерти ее матери, так что Кита сомневалась, что задержка связана со стрессом: он всегда приносил кровотечения раньше, а не задерживал их. Нет — она была беременна. Зачатие, должно быть, произошло примерно через день после ранения Изуны, что означало, что сейчас она была беременна уже почти пять недель. Ну, шесть недель, считая с конца ее последнего цикла.

Это пока что не чувствовалось полностью реальным. Единственным четким признаком изменения было прекращение ее ежемесячных кровотечений, что ее муж либо не заметил, либо посчитал, что пропустил, с учетом того, как он был занят сразу после безопасного возвращения Изуны.

Кита не была уверена, хочет ли она уже делиться новостью. У нее еще мог случиться выкидыш (хотя она потратила время, чтобы снять печати со своей ночной одежды и той одежды, которую брала на переговоры), и она бы хотела оградить Мадару от разочарования, если ее тело отвергнет эмбрион до окончания третьего месяца.

Что касается чакры, Тобирама может заметить изменения в ее сигнатуре чакры во время переговоров, но опять же, может, он и не заметит, так как она фактически была беременна в течение последних трех недель все более тесного знакомства. Может, он полностью упустит это из виду, пока ее тело не перестроится в начале четвертого месяца, когда начнет накапливать ее чакру вокруг матки, чтобы защищать и питать ребенка, и живот не начнет расти.

Дети не развивают собственную чакру до примерно недели после рождения, что было одной из причин, по которой культура шиноби (или, как минимум, культура Учих) не признавала ребенка отдельным человеком до этого времени: клан Учиха вносил имена детей в храмовые записи только через две недели их жизни. Пока они не были действительно независимыми от своих матерей и не обладали чакрой, чтобы это доказать, и нерожденные, и младенцы считались продолжением тел их матерей, сосудами, которые еще не наполнены собственными душами.

Кита хотела детей. Она хотела выносить детей своего мужа, воспитывать и любить их, узнать, какими они станут взрослыми. Однако… она неоднозначно относилась к перспективе сыновей. Мадара был старшим из пяти мальчиков, так что рождение сыновей было вероятным, и как от главы Внешней Стражи от ее мужа ожидали, что у него будут сыновья и что он обучит одного из них, чтобы тот стал его преемником, но…

Кита хотела дочерей. Девочек, которых она сможет научить прясть и вышивать, рисовать и красить, читать и писать, петь и играть на музыкальных инструментах, работать с проволокой, бросать сюрикены или владеть нагинатой. Девочек с теплой улыбкой ее мужа и необычным чувством юмора, малышек, которых ее муж сможет обожать и от кого сможет радоваться, как с Тоши и Азами. Но сыновья были более вероятными, и с ее стороны было бы неправильно настраиваться на разочарование, особенно когда ребенок наверняка воспримет ее неудовлетворение как свой личный недостаток. Любой ребенок ее мужа будет счастьем вне зависимости от пола, и она обязана была этого придерживаться. Она не очень хорошо знала своих младших братьев (к сожалению), но она действительно крепко их любила, и она очень хорошо ладила с Хидзири и Хидакой, когда они были маленькими, так что в чем была ее проблема с мальчиками?

Осознание пришло к ней, когда она передала свой багаж Сакурадзиме и последовала за своим мужем вместе с Ёко, двоюродной сестрой Инеми, которая будет сопровождающей Киты и медицинским специалистом их делегации. Ёко-чан только-только исполнилось пятнадцать, и она выглядела на свой возраст, но она была умной, серьезной, очень способной в фармацевтике и обладала навыками отходить на второй план. Ее чакроконтроль также был отличным: она уже могла вышивать все медицинские печати Киты и владела медицинской техникой с чакрой Инь, хотя и могла поддерживать ее только в течение коротких периодов времени.

Кита уже взяла с девочки клятву хранить ее беременность в секрете и знала, что обещание будет сдержано, но она чуть не споткнулась о собственные ноги, когда ее мозг наконец передал ей недостающие кусочки пазла, касающиеся ее нежелания иметь сыновей. Кусочки пазла: ее страхи были двоякими.

— Жена? — спросил Мадара, бросив взгляд через плечо, когда они покидали селение.

— Просто неожиданное открытие, муж, — успокоила его она, и они ускорились. Он улыбнулся (он наверняка предположил, что ее рассеянность связана с проектом по печатям), прежде чем сосредоточиться на деревьях впереди. Все шестеро из них теперь бежали на полной скорости, так как теперь были надлежаще натренированы для этого (теперь это было стандартом, и от всех Учих ожидали, что в возрасте тринадцати лет они научатся бегать на скорости для миссий), так что им не потребуется даже полдня, чтобы достичь земель Акимичи даже с учетом того, что и Сахоро, и Сакурадзима несли сундуки с вещами на плечах.

Направив половину внимания на следование по следам мужа сквозь лесистую местность, Кита обдумывала свое открытие. Во-первых, она боялась начать подражать собственной матери и пренебрегать Тоши и Азами ради новорожденного сына. Хотя она и была дома только в первый год жизни Дзонена и в этот период поведение мамы, кажется, было обычной сосредоточенностью на хрупком нуждающемся младенце, у Киты была только мама как пример того, как надо быть родителем.

Она знала, что она не ее мать, но все равно было тяжело. Она не помнила, чтобы у нее были сыновья в предыдущей жизни (хотя то, что она помнила о своей фактической жизни, примерно совпадало с ее возрастом, так что, может, она просто вышла замуж позже в той жизни), так что у нее не было других примеров для подражания.

Ее другой страх заключался в том, что Мадара будет подражать своему отцу, если у него родится сын. Что было глупо (ее муж очень отличался от Таджимы-сама как по темпераменту, так и по поведению, и усердно работал над тем, чтобы продолжать отличаться) и одновременно нет, потому что у Мадары было не больше каких-то других примеров по воспитанию сыновей, чем у нее — ну, если не считать Ниниджи-сама, но она не знала, как часто ее муж видел Ниниджи-сама, когда был ребенком. С точки зрения эмоций ее страхи имели смысл.

С точки зрения логики и практики, то, как Мадара выносил решения о готовности к миссиям для членов Внешней Стражи и мучился над договором, очень ясно давало понять, что он не развернется и не станет задавать собственному ребенку другие стандарты. Ей надо было верить. Верить в себя, что она не начнет пренебрегать своими девочками в пользу сына, а также что она не начнет холодно обращаться с сыном из-за чего-то такого случайного, как пол. Она пообещала, что она не позволит полу своего ребенка помешать ей воспринимать его или ее как личность.

И ей также надо будет верить в мужа, что рождение сына окажется возможностью для роста и изменения к лучшему. Почему-то было проще верить в Мадару: она видела, как он учился быть родителем для ее младших сестер, заботился о Тоши и Азами с открытой душой и мягкой дисциплиной, так что она знала, что он сможет это сделать.

Она расскажет ему о беременности, как только переговоры будут завершены, не важно, насколько хорошо или плохо все пройдет или насколько много или мало они потребуют времени. Если она потеряет плод до этого, ну. Может быть. Ей наверняка потребуется утешение.

Тобирама не поднял взгляд ни от небрежного черновика договора, написанного его братом, ни от собственных заметок, когда шесть учиховских сигнатур чакры, все из них более-менее знакомые, устремились по дороге, ведущей к тому месту, где он сейчас находился. Акимичи уже заметили скорое прибытие гостей: глава клана и несколько других людей собирались у передних ворот селения клана, и тройка Ино-Шика-Чо уже двигалась вперед к границе, где их земли граничили с главной дорогой.

Хашираме не надо было знать. Он только снова обидит их хозяев. Было и так плохо, что он настоял на прибытии на день раньше: быть раньше хуже, чем опоздать, так как твои хозяева могут быть еще не полностью готовы к тому, чтобы тебя принять. Учихи отправились в путь в надлежащее время, прибыв через час после полудня в назначенный день, чтобы дать Акимичи несколько часов для надлежащего протокола и обмена подарками без необходимости откладывать прием пищи, чтобы это сделать.

В отличие от Сенджу, которые прибыли вчера прямо перед обедом и задержали его больше чем на час. Не то чтобы Акимичи проявили что-то кроме любезности и гостеприимства, но Тобирама знал, что энтузиазм его брата не так высоко оценили, как могли бы.

В данный момент Хаширама находился в саду, пил саке и мечтал, вот почему у Тобирамы наконец-то было пространство для того, чтобы просмотреть потенциальный договор и немного заполнить дыры. Некоторые из идей его брата можно было бы вежливо назвать непрактичными, другие были очень хороши, но в них не было необходимой четкости и структуры, чтобы быть вполне реализуемыми, а остальные выглядели обманчиво прямолинейными с точки зрения Сенджу, но Тобирама уже мог сказать, что Учихи их не оценят: например, то, что Хаширама сам построит деревню за минуты. Информация от Токи об отказе Изуны даже на секунду вступать в здания, сделанные Хаширамой, не говоря уже о том, чтобы спать в них, была своевременным напоминанием о том, что клан Учиха посчитают постоянное тихое гудение чакры его брата угрожающим, а не успокаивающим.

К сожалению, его брат никогда не был хорош в том, чтобы видеть мир с перспективы других людей, так что обязанность заполнять пробелы и убеждать Хашираму в других вариантах падала на Тобираму. Ну, обязанность пытаться это делать: Хаширама мог проигнорировать его советы. Опять. Хотя бы Тока была той, кто остался дома, чтобы управляться с кланом в их отсутствие: она удержит всех в узде, и Мито без вопросов ее поддержит. Тобирама хотел бы поддержку своей двоюродной сестры здесь, но она была единственным другим человеком, который обладал силой и знаниями, чтобы руководить, а остальной клан глупо не признавал навыки Мито достаточными.

Тобирама также хотел бы, чтобы Мито была здесь, но Хаширама отверг эту идею, так что хотя с ними и были сильные воины, ни у кого другого в делегации Сенджу не было никакого понимания политики, связанной с подобными переговорами. У Узумаки было больше опыта с протоколами для разных рангов, и они могли дать представление о том, как подкорректировать уровень формальности до необходимого, но Хаширама решил не брать Мито, и клан Сенджу подчинился.

Судя по ощущениям теперь знакомых сигнатур чакры, Мадара оставил своего брата дома, чтобы руководить кланом в его отсутствие, но взял с собой жену и обычного противника Токи (Хикаку, его звали Хикаку, и он был двоюродным братом Мадары, а также мужем Ёри-сан. Он несколько раз приходил на ужин, когда Тобирама оставался у Учих) вместе с тремя другими менее знакомыми членами клана. Тобирама был уверен, что он несколько раз чувствовал этих конкретных людей в селении Учиха, но он не мог вспомнить их лица: Учихи действительно были сбивающе с толку похожи в плане чакры. Он мог узнать Киту только благодаря тому, что провел три недели в ее компании со связывающей его печатью, которую она создала. Сила Мадары была неповторима, и Хикаку примелькался ему за десятилетие стычек на поле боя.

Учихи остановились на несколько минут, встретившись с тройкой, посланной поприветствовать их, а затем обе группы продолжили двигаться вместе в более спокойном темпе. В это время на дальней стороне селения от гостевого дома Сенджу продолжалась лихорадочная подготовка в последнюю минуту под присмотром знающих людей.

Тобирама продолжил притворяться, что не знает о суете, и сосредоточился на своих заметках, не сводя внутреннего глаза с главы клана Акимичи и лидеров других вассальных кланов шиноби. Кажется, это был намного более формальный прием, чем то, как приветствовали Сенджу. Может, их раннее прибытие исключило подходящее приветствие, но Тобирама подозревал, что дело в другом. Акимичи были благородным кланом, происходя из уважаемого самурайского рода, к которому прислушивался даймё и который не забросил свое владение чакрой, когда Страна Огня перестала расширяться и война с окружающими странами стала делом наемников и превратилась в прокси-конфликты по поводу торговли (что сделала большая часть других семей буси из Элементальных Наций, оставив ниндзюцу в погоне за богатством), но Тобирама был в курсе, что он очень мало знает о тонкостях положения людей при дворе и о том, как идет градация рангов у аристократов. Его отец был намного более сосредоточен на битвах и на том, какие кланы в хороших отношениях с Сенджу, чем на конкретных рангах этих союзников, не считая очевидной необходимости надлежаще вежливых обращений.

Надлежаще вежливые обращения для Учих, конечно, никогда не считались важными до сегодняшнего дня.

Хаширама в конце концов узнал о прибытии представителей клана Учиха за ужином, который устраивали Акимичи Чоко и его новая невеста, а не его отец Чотай-сама. Такое понижение было подозрительным — но Акимичи, устраивающие два отдельных ужина для двух сторон переговоров, не были.

Конечно, его брат упустил из виду первый момент и надулся из-за второго:

— Тобирама, ты должен был сказать мне, что Мадара прибыл! Я хочу с ним поговорить! Это был мой первый шанс на нормальный разговор с тех пор, как мы оба были детьми!

— Анидзя, как наши хозяева и посредники для этого договора, Акимичи вынуждены следовать одобренному протоколу для подобных вещей, — терпеливо начал объяснять Тобирама. — Вмешиваться в это было бы неуместно.

— Но Мадара не стал бы ссориться со мной за ужином!

Почему его брат был таким легкомысленным в том, что касалось последствий?

— Мы хотим, чтобы другие кланы признали действительность этого договора, не так ли, анидзя? — напомнил ему Тобирама. — Чтобы это произошло, мы должны следовать формальным правилам, созданным для подобных вещей.

Хаширама быстро затих.

— Конечно, я хочу подать пример! Это важно! — он просиял. — Мои извинения, Акимичи-сан! Я так рад слышать, что Мадара прибыл!

Тобирама приложил все усилия, чтобы открыто не поморщиться: их хозяева постоянно говорили о Мадаре как «Учиха-сама». К счастью, наследник Акимичи закрыл глаза на явное неуважение его брата. По крайней мере, в этот раз: как только переговоры начнутся, это вполне может измениться.

* * *

Дипломатия — это медленное дело, включающее множество поклонов и очень вежливую речь. Мадара поприветствовал Акимичи Чотая с надлежащей формулировкой, которая признавала самурайское происхождение мужчины и его связи с даймё, и его поприветствовали в ответ длинной и намного более смиренной формулировкой, признающей специфический дворянский ранг клана Учиха и исторические имперские связи. Империя была мертва и не существовала уже около восьми сотен лет из-за Кьюби, уничтожившего столицу и потопившего ее в море вместе с императором, всем его двором и большей частью окружающей территории, но несколько старых благородных родов пережили катастрофу, и Учихи были одним из самых высокопоставленных кланов среди оставшихся: определенно самым высокоранговым в Стране Огня.

Затем подарок был предложен, отвергнут дважды и наконец принят, и даритель призвал получателя открыть его. Мадара сделал это, затем похвалил подарок, позволил его хозяину сделать вежливую оговорку и аккуратно передал предмет (очень изысканно сделанный набор шоги, вырезанных из оленьего рога) Хикаку, чтобы он мог предложить собственный подарок хозяину, чтобы выразить благодарность за гостеприимство клана Акимичи.

Затем вся процедура повторилась, но наоборот, с дополнительными оговорками Акимичи-доно, утверждающего, что его дом скромен и совсем не подходит для таких престижных гостей, пока другой глава клана не принял, не открыл и обильно не похвалил полученный подарок (набор фарфоровых тарелок, которые Мадара расписал сам), и Мадара высказал собственные неодобрительные комментарии об их качестве. Затем Учихам наконец можно было показать гостевой дом Акимичи, что включало больше политического смирения, но также сладостей, а затем их наконец-то оставили одних, чтобы привести себя в порядок перед ужином.

Мадара заваривал чай, пока Хикаку контролировал распаковку мужчин, а Кита — женщин. То, что делегация клана Учиха состояла наполовину из мужчин и наполовину из женщин означало, что Хикаку и Сахоро могли поделить одну комнату, Ёко и Сакурадзима другую, а он мог спать с Китой: у всех был сосед, чтобы прикрывать соседа, и никому не было слишком тесно.

Все оценили чай. Затем Кита оставила последнюю часть распаковки на Ёко-чан и осталась сидеть с ним, смотря сквозь сёдзи на маленький, но очень симпатичный садик, рассеянно обхватив чашку руками.

— Ну, вот мы здесь, — в конце концов сказала она, и ее тон был слегка удивленным.

Мадара абсолютно ее понимал. Он тоже едва мог в это поверить.

— Это происходит, — согласился он. — Мы заключаем мир с Сенджу. Настоящий официальный мир, не просто бессрочное прекращение огня — договор с ощутимыми пунктами и реституцией за нарушения, который будет засвидетельствован третьей стороной и чьи копии будут посланы даймё, чтобы он мог следить за его соблюдением.

Это было несбыточной мечтой, когда он был ребенком, воздушным замком, и вот он строил его.

Его мечты прошли долгий путь за последние пятнадцать лет. Он надеялся, что Хаширама не потребует слишком много модификаций к новым деталям, которые он положит на стол переговоров, потому что Мадара не был уверен, что готов идти на компромисс по многим из них. Он посеял несколько более дерзких требований, по которым он был готов идти на уступки (это было важно и являлось частью того, чтобы казаться благоразумным), но по некоторым он не будет. Он не мог. Он надеялся, что Хаширама поймет.

Кита подвинулась поближе и положила голову ему на плечо:

— Что ты думаешь о делегации Сенджу?

Мадара издал задумчивый звук, возвращаясь мыслями к тому, что сказал Акимичи-доно о том, кого Хаширама взял с собой. Своего брата, конечно (Тобирама наверняка будет активно участвовать в процессе переговоров), но не Току или Мито, что было немного странно: брать с собой женщин на дипломатические переговоры, особенно жен, считалось уместным, чтобы помогать в оказании гостеприимства и в качестве демонстрации приверженности и добрых намерений. Ну, может быть, у Хаширамы (или, скорее, Тобирамы) было очень мало людей, которым он доверял с благополучием клана в его отсутствие, и что эти двое лучше всего подходили для того, чтобы держать воинов Сенджу под контролем, но все же. У Хаширамы несомненно была тетя или кто-то подобный, кто все еще был жив? Мадара знал, что мать Буцумы происходила из клана Узумаки, так что она наверняка все еще жила (долгожительство Узумаки было хорошо известно) и была бы идеально адекватной заменой. Даже лучше, будучи уважаемой старейшиной.

Другие три Сенджу не были людьми, которых Мадара знал по имени, но Хикаку наверняка их узнает, когда увидит: его правая рука был более осведомлен о том, кто находится в высших эшелонах иерархии Сенджу, так как неоднократно сражался с большинством из них, пока Мадара с Изуной были заняты борьбой с Хаширамой и Тобирамой. Его знания были одной из причин, почему именно Хикаку стал его правой рукой, а не Изуна: Мадаре было нужно, чтобы его заместитель обладал более всесторонним пониманием сил Сенджу и профессиональных навыков их воинов.

Однако эта ситуация действительно заставляла Мадару задумываться, кто же конкретно был у Хаширамы на уме для обмена заложниками. У него должен был быть кто-то на уме, хоть и на данном этапе процесса это было только возможностью, а не определенностью. Он намеревался провести обмен позже, после того как все будет подписано?

Он вообще уже попросил кого-нибудь согласиться на это? Приложит ли он свои усилия в этот раз, когда он не делал этого раньше?

— Я подозреваю, что Хаширама не уделял много внимания своему брату в том, что касается формальностей, — сказал он жене. — Что может быть увлеченной забывчивостью или откровенным невежеством, но ни то, ни другое, не идеально.

— Он снова будет грубым, не так ли? — вздохнула Кита. — Ну, он хотя бы честно стремится к миру, так что мы знаем, что он не саботирует процесс намеренно.

— Нам придется решать проблемы по мере их поступления, — согласился Мадара, — и я попытаюсь не кричать на него во время официального процесса переговоров.

За пределами этого, за неформальным чаем или саке… ну, может, это изменит ситуацию, может, нет, но Хаширама время от времени хотя бы пытался слушать. Пока Мадара говорил те вещи, которые его друг хотел слышать.

Хаширама был ужасным другом, но он хотя бы был глубоко искренним. Он обладал достаточной личной силой, чтобы это себе позволить.

— Досадная необходимость хотя бы казаться благоразумным, — с лукавой улыбкой посочувствовала его жена.

— Ты намекаешь, что я не благоразумный, дорогая?

Кита ухмыльнулась.

— Я совершенно не могу публично критиковать моего мужа, — сказала она с притворной добродетельностью, положив руку на сердце. — Это было бы наиболее неподобающе с моей стороны.

Мадара фыркнул. Он знал, что он импульсивный: это было распространенным недостатком у Учих, следовать велениям сердца, а не головы. Кита знала, что он никогда не пытался скрыть этот конкретный изъян — она просто его дразнила.

— Моя жена так плохо думает обо мне, — скорбно пробормотал он, раскрыв глаза шире и надув губы. — Я никогда не оправлюсь.

Кита дернулась, подняв руку, чтобы скрыть лукавую улыбку, расплывающуюся на лице. Мадара поймал ее руку и решительно опустил ее.

— Моя жена прекрасна, когда она улыбается, — нежно заверил ее он.

Улыбка смягчилась, как и ее взгляд — тепло в ее глазах заставило его сердце затрепетать.

— Мой муж тоже самый красивый, когда улыбается, — пробормотала Кита, решительно встретившись с ним взглядом. — И он очень очаровательно краснеет.

Мадара почувствовал, как его лицо потеплело, и ему пришлось приложить усилия, чтобы не дать своему взгляду упасть: как он могла такое с ним делать, даже сейчас?! Они были женаты больше двух лет, и она до сих пор приводила его в смятение!

Он проиграл битву со зрительным контактом: его внимание упало на многослойное декольте ее кимоно. Оно слегка отличалось от обычного: Мадара нахмурился и разгладил ворот, пытаясь выяснить различие.

— Муж?

Кончики его пальцев сказали ему то, что его глаза не могли полностью расшифровать без шарингана.

— У тебя нет печатей на воротнике, — заметил он, взглянув на нее с любопытством. У нее не было времени добавить их с учетом того, как они были заняты. Он знал, что ей приходилось иметь дело со множеством одежды за очень короткий промежуток времени для подготовки к переговорам. Несколько ее более старых кимоно также были переданы ее младшим сестрам, чтобы они могли быть надлежащим образом одеты для их нового положения в роду.

Кожа его жены слегка порозовела, и ее глаза потемнели.

— Нет, — тихо призналась она.

То, как она это сказала… это было специально?

— Будет ли моя жена настолько любезна, чтобы сказать почему?

Кита сделала очень осторожный вдох:

— Я хочу родить тебе ребенка, муж.

Мадара не мог дышать. Он не мог вспомнить как. Все, что он мог видеть — это осторожная надежда на лице Киты, ее желание и…

… она хотела этого, и он хотел этого, о, вот что для нее означал мир…

— Я люблю тебя.

Ему было плевать, что он сказал это вслух, он имел это в виду, и то, как дыхание Киты перехватило, как она задрожала и ее глаза распахнулись, говорило о том, что его слова имели для нее огромное значение.

— Мадара? — это было больше выдохом, чем вопросом.

— Да, — сказал он ей, и радость ярко горела в его крови, когда он взял ее чашку и отставил ее в сторону, прежде чем встать и поднять ее на ноги вместе с собой. — Это была бы честь для меня, любимая. Кита, ты позволишь мне?

Кого волновало, что была середина дня? В любом случае, у них было несколько часов до время ужина.

Ее ответная улыбка сияла как солнце, поднимающееся зимним утром, лучистое, не важно насколько сдержанное.

— Ничего не порадовало бы меня больше, — призналась она, почти стеснительно опустив глаза, и ее чакра задрожала в ожидании.

Решительно выставить Ёко из их спальни было делом нескольких секунд: то малое количество вещей, которые остались неразобранными, могло подождать до вечера.

* * *

Первая встреча должна была произойти следующим утром: у Тобирамы было очень плохое предчувствие. Все Сенджу были одеты в одинаковые хаори и хакама, те же самые, как когда они наносили визиты к даймё, но мужчины Акимичи надели формальные серые шелковые камисимо с их гербом, вышитым на красных кимоно, и большинство из них держали веера. Присутствующие женщины (и их было несколько) были одеты в черные томэсодэ с разными узорами, а на жене Чотая Масу даже было утикакэ, свидетельствующее о том, что это мероприятие было в наивысшей степени формальным.

Главы кланов Нара и Яманака сидели за Чотаем-сама в обычных кимоно и хакама в цветах их кланов, дополненных многочисленными гербами, но, тем не менее, они выглядели слишком неподобающе просто одетыми. Как и Сенджу, только у Сенджу все было хуже, потому что то, во что они были одеты, и близко не было настолько изысканным, и у их хакама клановый герб находился только сзади, а не сзади и спереди, и узоры были всего лишь нарисованы, а не вышиты.

Затем два Акимичи в полном церемониальном доспехе распахнули двойные двери у входа в холл:

— Учиха Мадара-сама, Глава клана Учиха, Найдайдзин Императора по праву наследования с Учиха О-Китой-сама, его женой, Учихой Хикаку-сама, Учиха Сакурадзимой-сама и Учихой Сахоро-сама, его генералами, и Учихой Ёко-сама, все четвертого ранга додзё кугэ!

Все присутствующие Акимичи мгновенно поднялись на ноги. Тобирама незамедлительно сделал то же самое, и остальные его соклановцы поднялись вместе с ним. Он узнал едва половину из этих титулов, и они наполнили его ужасным чувством страха. Несомненно, Учихи не были…

Мысль улетучилась незаконченной, когда делегация клана Учиха вступила в комнату. Мадара был одет в многослойные формальные придворные одежды черного цвета с прорезями для лучшей мобильности, и его обычно буйные волосы были уложены в элегантный пучок, что значительно усиливало впечатление строгой формальности. Кита была одета в дзюни-хитоэ, множество слоев были видны у манжетов рукавов и нижнего края ее одежд, и она несла большой веер. Сбоку и отставая на несколько шагов, за парой шли Учиха Хикаку и женщина, которая, должно быть, была Сакурадзимой, и они оба были в шелковых хитатарэ, вышитых большими гербами своего клана, а на их ногах были латные поножи. Чуть дальше шел еще один мужчина в хитатарэ и женщина в слегка менее экстравагантном дзюни-хитоэ, и они были расположены так, что он был виден между Хикаку и Мадарой, а она — между Китой и Сакурадзимой.

Тобирама никогда не видел, чтобы кто-то кроме даймё и его жены одевались так формально, и то только на официальные церемонии: и даже тогда сокутай даймё был красным, а не черным! Он сталкивался с черной дворцовой одеждой только на исторических картинах имперского периода, и она была предназначена только для самых высокоранговых родов императорского двора!

Учихи были более благородными, чем даймё?!

Судя по очень глубоким поклонам, которые делали Акимичи (а главы Нара и Яманака пали ниц), ответ на это был «да».

Тобирама почувствовал, как у него закружилась голова. Проблема с тем, что вы не воюете, заключается в том, что тебе надо уважать социальный статус своего бывшего врага, и Сенджу были абсолютно не благородным кланом, что означало, что надлежаще вежливым приветствием на этом этапе по сути был сайкэйрэй, самый уважительный поклон, выполняемый на коленях. Который, он уже знал, его брат не собирался выполнять.

Все, что он мог делать, — это молиться, что оба других благородных клана в комнате не оскорбятся от того, что Хаширама полностью игнорировал оказываемое социальное давление. Он быстро сам встал на колени, тем самым побуждая его нижестоящих соклановцев последовать его примеру.

Хаширама, как и ожидалось, не уловил намек: глубина его поклона была бессмысленной, когда он стоял на ногах. Тобирама уставился на пол и впал в отчаяние.

Чудесным образом, Мадара не оскорбился и не прекратил процесс переговоров, что имел полное право сделать. Вместо этого он проигнорировал откровенное неуважение Хаширамы, проигнорировал то, что Сенджу были значительно неподобающе просто одеты для такого формального события, и после коротких поклонов Акимичи и Сенджу в подтверждение приветствий он воспользовался веером, который держал в руке (у которого были заточенные стальные спицы), чтобы дать знать всем стоящим на коленях, что можно встать, дополнив движение надлежащей словесной формулировкой.

Тобирама встал, затем незаметно схватил за рукав брата, чтобы тот снова не сел до тех пор, пока вся делегация клана Учиха не обоснуется напротив них. Затем сели Акимичи, и как только они сидели, Тобирама отпустил Хашираму, и Сенджу тоже устроились лицом к лицу с Учихами на предоставленных подушках.

Теперь пришло время для речей и обмена подарками. Главы Нара и Яманака передвинулись, чтобы сесть в углах, где группа Акимичи находилась рядом с группами Учих и Сенджу соответственно, и Тобираме, к счастью, не пришлось побуждать своих соклановцев вставать каждый раз, когда член клана Учиха поднимался, чтобы положить подарок на поднос. Это было очень дипломатично со стороны их хозяев, и он был чрезвычайно благодарен за их предусмотрительность.

Он надеялся, что таким образом его брат сможет ограничиться всего лишь двумя или тремя смертельными оскорблениями за одно заседание: он уже знал, что Хаширама не будет обращаться к Мадаре «Учиха-сама», и это будет вторым за сегодня. Он не хотел думать о том, сколько еще накопится, прежде чем переговоры по миру будут закончены.

Речь Акимичи-сама была очень содержательной, он говорил о том, какое это знаменательное событие, что два таких могущественных клана наконец-то заключают мир, и о стабильности, которую этот договор принесет Стране Огня. В речи Хаширамы было больше энтузиазма, но меньше структуры. Речь Мадары, напротив, была выверенной, любезной, и он сумел передать свое сильное стремление к миру, одновременно сохраняя значительную неоднозначность в том, что он считает необходимым для его достижения.

Краем глаза Тобирама заметил писцов, записывающих каждое слово: эта ситуация обладала потенциалом стать очень неловкой для Хаширама в будущем. Ему придется начать помогать брату писать речи заранее.

Затем наступило время подарков. К счастью, оценивать подарок чисто по его денежной стоимости считалось грубым — вместо этого ценились оригинальность и продуманность, и уникальные предметы клана, особенно ручной работы, были наиболее приятны. Тобирама активно участвовал в этой части процесса, нуждаясь в том, чтобы делать что-то полезное, раз Хаширама не позволял ему устанавливать условия для договора, и он надеялся, что это и перерывы после дарения подарков помогут сгладить оплошности его брата.

Первым подарком для Учих был набор цельных деревянных брусочных панелей, которые предполагалось ставить над сёдзи или фусума, вырезанных в такой форме, чтобы создать впечатление журавлей, сосен и бамбука или драконов и волн. Их хорошо приняли — Тобирама издал тихий выдох облегчения. Ему пришлось быть очень настойчивым, чтобы убедить отца Токи, его дядю Токоному, их сделать, но, очевидно, их высоко оценили. Может, Мадара даже решит поставить их в главном доме клана Учиха, что было бы значительным комплиментом.

Первым подарком от Учих была одна мастерски сделанная керамическая чайная чаша, глянцево черная с белым узором, каким-то образом расположенным под глазурью. Хаширама сумел выразить надлежаще теплые благодарности без того, чтобы быть чрезмерным: слезы, блестящие на глазах его брата, говорили о личной отсылке, на которую намекнул Мадара, что обнадеживало. В конце концов, существовала разница между вежливыми подарками и индивидуальными.

Вторым раундом подарков были куклы: они были призваны символизировать желания мира каждой делегации, так что были в форме младенцев и одеты по стилям их кланов. Тобирама попытался не чувствовать стыд от того, что кукла Сенджу носила миниатюрную версию их торжественного наряда, несомненно вырезанной из чьей-то старой одежды, в отличие от замысловато вышитого миниатюрного шелкового хитатарэ, которое носила кукла Учиха, дополненногго крохотными стальными поножами с гравировкой. Он больше ничего не мог сделать: у его клана не было средств.

Третий подарок должен был показать приверженность к процессу переговоров — следовательно, Сенджу одарили Учих чернильным камнем. Более того, это был чернильный камень, который шел с письменным набором, который Хаширама проиграл Изуне: Тобирама был неособо к нему привязан, и он был достаточно высокого качества, чтобы стать очень хорошим подарком. Учихи одарили Сенджу набором прекрасно сформированных чернильных палочек, которые явно сделали они сами: Тобирама решил убедиться, что его брат воспользуется одной, как только они подойдут к официальному подписанию договора.

К этому моменту дело шло к обеду, так что после еще нескольких речей и выражений приверженности встреча подошла к концу, Тобирама потянул брата встать, когда Мадара поднялся и протянул руку своей жене. Кита тихонько обмахивала себя веером на протяжении всей встречи: должно быть, ей было очень жарко во всех этих шелковых слоях.

Как только Учихи ушли, Тобирама загнал Акимичи Чотая в угол настолько вежливо, насколько смог, и спросил, будут ли все обсуждения договора такими формальными. Акимичи-сама великодушно заверил его, что нет, это был единственный раз, когда поддерживалась полная придворная формальность, и на будущих встречах будет позволена большая свобода слова. А также менее строгие стандарты одежды.

Тобирама поклонился в благодарность: он сомневался, что хоть на каком-то этапе Учихи оденутся менее формально настолько, насколько были одеты Сенджу. Кажется, более вероятным будет то, что Мадара наденет такое же шелковое хитатарэ, как и его генералы. Кстати об этом, это был настоящий официальный ранг или что-то другое? Он определенно никогда не слышал, чтобы кто-то обращался к Хикаку как «генерал» на поле боя. Он также был довольно сильно уверен, что самый младший «генерал» был всего лишь подростком.

Однако в этих троих явно было что-то особенное, так как другую женщину представили вообще без титула. Ну, юную девушку: ее лицо все еще было по-детски округлым, и у нее была такая незавершенная внешность, от которой дети не избавлялись, пока не заканчивали расти.

Это не было его проблемой: он всегда сможет спросить позже, если он действительно не сможет выдерживать неизвестности. А пока что у него был обед, который надо было посетить, вопросы к брату о чайной чаше и подарки, которые надо было положить в надежное место, чтобы они не повредились. Это было бы чрезвычайно неуважительно.

* * *

— Что думаешь, Кита? — спросил Мадара, как только они сняли свою ограничивающую и душащую придворную одежду и сели за столик для обеда.

— Хаширама умышленно проигнорировал половину надлежащих формальностей, потому что он не признает их ценность, Тобирама испытывал неловкость от каждой оплошности своего брата, и они оба абсолютно по-своему привержены к тому, чтобы сделать все, чтобы все получилось, — твердо сказала Кита. — Проблема в том, что Хаширама привык добиваться своего, потому что никто не смеет бросать ему вызов, так что он ожидает, что все продолжит работать на социальном и межличностном уровне. Тобирама между тем больше склонен к компромиссам, так что признает, что формальность и манеры необходимы для политического взаимопонимания, однако у него нет власти над братом, с помощью которой он мог бы привлечь его внимание.

Плечи ее мужа опустились.

— Весь план Хаширамы для мира, когда мы были младше, заключался в том, что вместе наши кланы были бы слишком сильными, чтобы выступать против нас, так что все остальные тоже перестанут сражаться, — признался он.

— Только они не перестанут, потому что тогда наши кланы были бы непосредственной угрозой всему их суверенитету, так что они либо попытаются стать нашими союзниками, либо объединятся против нас, — заметила Кита.

— Я знаю это сейчас, — пробормотал Мадара. — Мне было одиннадцать, Кита: ото-сама еще не начал учить меня придворной политике.

Кита задумалась, как долго понадобилось Сенджу Буцуме, чтобы бросить учить Хашираму чему-то, чему он не хотел учиться, потому что было весьма очевидно, что именно Тобирама был тем, кто обладал взвешенным и глубоким пониманием межличностных и политических взаимоотношений.

— Ну, хотя бы не было никаких невоспитанных моментов, которые ты не мог вежливо проигнорировать? — предложила она.

— Маленькие радости, — ироничным тоном согласился ее муж. — На поклоны можно закрыть глаза (это был только Хаширама, и он лично действительно достаточно силен, чтобы быть со мной на одном уровне), то же самое с менее чем формальными обращениями. Тобирама держал остальных членов их клана в узде и убедился, что Хаширама не выразит неуважение Акимичи, сев слишком рано, и все подарки были хорошо подобранными и чрезвычайно вежливыми.

— Их одежда могла бы посчитаться неуважительной, но учитывая то, в какой ступор впал Тобирама, когда мы вошли, я подозреваю, что дело в том, что у них не было чего-то более формального, чтобы надеть, — продолжила Кита, постукивая кончиками пальцев по чашке. — Скорее всего, они не осознавали огромной разнице в социальном статусе, и я знаю, что это та же самая одежда, которую они носили, когда мы все вместе были в столице, и справедливо было бы предположить, что то, что достаточно хорошо для даймё, будет достаточно хорошо и здесь. Только, конечно, даймё позвал нас на фестиваль, а не на официальное мероприятие, так что одежда была адекватной как для любования листьями, так и для Сити-Го-Сана.

— И вполне вероятно, что даймё никогда не проводил официальную встречу с Сенджу, так как-то, что они, очевидно, не благородные, означает, что он не видел в этом нужды, — со вздохом сделал вывод Мадара. — Ну, это неловко.

Опустилась тишина, пока они оба ели, обдумывая эту ситуацию.

— Если они не благородные, они не владеют землей, на которой живут, — начала размышлять вслух Кита после того, как закончила и отложила палочки. — Что может объяснить наблюдение Изуны, что их фермеры не зовут себя Сенджу: если им не позволено использовать имя клана, тогда клан не обязан платить даймё десятину на еду за обработку своей земли, и независимые фермеры платят меньше, так как предполагается, что у них нет защиты и поддержки. Что означает, что клан Сенджу фактически исключительно наемнический клан и у него, технически, вообще нет владений: следовательно, их жилые строения по закону считаются временными, что, опять же, означает более низкие налоги.

Что также могло объяснить, почему Хаширама построил некоторые из них своим мокутоном.

— Только они самовольно поселились и жили совсем рядом с границами клана Учиха последние шесть сотен лет, — проворчал Мадара, прожигая взглядом остатки своего чая.

— Верно, — лукаво согласилась Кита, — но теперь они заключают с нами мир и хотят организовать официальное поселение, что означает, что они будут постоянными жителями по закону, не так ли? Что в свою очередь означает подачу ходатайства даймё о земле и организацию соответствующе официальных отношений. Соответствующе подчиненных отношений, если только они не согласятся поселиться на землях Учих. Что, конечно, сделает их нашими вассалами, но они также не будут предметом более строгого надзора даймё благодаря уже существующим отношениям между нашим кланом и родом даймё.

Мадара уставился на нее, его глаза были распахнуты, и его челюсть на секунду отпала, прежде чем он широко и очаровательно зло улыбнулся.

— Жена, ты императрица среди женщин, — промурлыкал он, поставив чашку на стол и поднимаясь на ноги. — Давай я принесу земельные документы: я знаю, я их упаковал.

Кита помыла посуду и стала ждать возвращения своего мужа с подборкой необходимых свитков. Фактическое владение землей было только для аристократии, а все остальные платили налоги даймё за привилегию его защиты. Благородные кланы сами занимались своей защитой, но все равно платили даймё, которому присягнули на верность, в качестве демонстрации уважения и чтобы получить доступ к таким услугам, как строительство дорог, урегулирование споров и так далее. Однако это были значительно более низкие налоги.

Ну, Учихи платили более низкие налоги, потому что их благородное происхождение и собственность появились еще до Страны Огня. Акимичи, самурайский клан, который стал благородным и получил землю под эгидой даймё, вполне могли платить больше. Налоги на конкретные товары слегка отличались, так как тогда налог был на привилегию продажи товаров внутри Страны Огня: Учихи не платили никакие налоги на то, что потребляли сами.

Кита добавила еще немного угля в жаровню и сделала еще один чайник чая, который все еще заваривался, когда ее муж вернулся с охапкой отдельных страниц и свитков, и за ним следовал Сахоро, неся низкий столик. Мадара подождал, пока не поставили стол, после чего отпустил Сахоро и уселся рядом со столиком, открыв три разных свитка и разложив остальные документы на татами.

— Вот, — сказал он, указывая на бумаги. Кита придвинулась поближе, чтобы изучить слегка стилизованную карту. — Наша граница — Нака, так что клан Учиха действительно фактически владеют половиной земли, на которой мы с Хаширамой собирались разместить деревню. Сторона, включающая скалы, видишь? — он провел линию от реки, дальше на юг, вокруг западного изгиба за скалами из песчаника и к краю карты; отмеченная красным граница продолжалась обратно на север и восток, вокруг дальнего края маленькой горного хребта, и снова соединялась с рекой. — Если мы уступим даймё что-нибудь другое, он может согласится расширить наши владения, чтобы они включали часть восточного берега. С налогами определенно все будет проще, если наше поселение не будет располагаться по обе стороны границы.

— Он также оценит твою предусмотрительность в улаживании вопросов заранее, без вынуждения его идти на компромиссы позже, — сухим тоном согласилась Кита.

— Так чем пожертвовать, — пробормотал ее муж, вытащив карту с намного более крупным масштабом, которая включала все более маленькие территории клана, разбросанные по Стране Огня, остатки исторических сделок и вассальных договоренностей. Клан все еще использовал их как путевые точки на миссиях, безопасные места для хранения оружия и припасов и как информационные точки для писем, но только два из этих мест были обитаемы: ферма, которая была абсолютно непримечательной за исключением того что владелец платил ежегодную десятину на рис Учихам, а не даймё, и Сора-ку.

Сора-ку был имперским остатком, и Учихи владели им в силу того, что первыми объявили его своим после падения. Это было не то чтобы прибыльное владение, но оно приносило стабильный доход благодаря тому, что технически находилось вне власти даймё и, следовательно, являлось идеальным местом для черного рынка. В теории Учихи это не одобряли, но на практике это было отличным местом, чтобы залечь на дно или купить вещи, которые сложно найти где-то еще, и местные преступники были не против отдавать скромную плату, чтобы клан в основном смотрел на все сквозь пальцы.

Сенджу отрезали большую часть водоснабжения города около века назад с помощью специалистов по печатям Узумаки, нарушили ток грунтовых вод и истощили их естественные резервуары, но дождь все еще шел и искусственные резервуары все еще удерживали влагу, так что здесь оставалось несколько упрямцев. Однако это место выглядело ужасно заброшенным: ничего кроме цемента и стальных высотных зданий, перемежающихся камнями и пылью. У Учих всегда были смутные планы обратить вспять то, что сделали Узумаки, если это вообще было возможным, и у них были собственные специалисты по печатям, но с учетом того, как много ее учеников умерли за последние годы, в данный момент эта надежда была отложена на будущее. Легкое нарушение работы печатей должно было хотя бы позволить зелени вернуться на землю, так что город будет по крайней мере менее мрачным и пустынным. Клан держался за него, потому что он находился рядом с естественным входом в дом кошачьих призывов, так что здесь всегда жил кто-то с контрактом с кошками. В данный момент это была Учиха Сэн: до этого этим занимался ее двоюродный брат Митаке, но теперь он был женат и хотел воспитывать своих будущих детей в селении, а не в глуши с одними кошками в качестве компании.

Кита была вполне уверена, что Митаке женился на бывшей гейше, но она не собиралась комментировать это. Не когда ее возлюбленный с энтузиазмом представил Казуэ-сан как самоучку специалиста по ядам: кроме того, это было бы грубо. Учихи не часто приводили женщин в клан (обычно именно женщины Учиха приводили мужчин не из клана), но когда они это делали, это обычно были женщины как Казуэ, которые не хотели возвращаться туда, откуда они пришли.

Не то чтобы радостное представления Митаке своей новой невесты избавило Казуэ от мягкого, но очень глубокого допроса с шаринганом, чтобы убедиться, что она не была медовой ловушкой, чтобы украсть кеккей генкай клана.

Кита постучала по одному углу карты, ниже у побережья, рядом с речными землями:

— Кажется, я помню, что это просто руины сторожевой башни с чистым колодцем, но это стратегически важное место, чтобы приглядывать за Страной Ветра.

Это было немного не по пути, но колодец означал, что Учихи обычно проходили это место по дороге в Страну Ветра и оттуда, несмотря на продолжительность, которую это добавляло к путешествию, и сложность, связанную с пересечением дельты речных земель.

— «Гнездо скопы»? — Мадара пробежался пальцами по другому свитку, лежащему рядом с ним, прежде чем взять его. — Да, и прилегающая земля достаточно большая, так что мы также можем потребовать приличный кусок равнин за рекой: хотя бы хороших сельскохозяйственных угодий, но также достаточно места для расширения позже. Даймё заинтересуется (я сомневаюсь, что он в курсе, что мы этим владеем, хотя и во дворце где-нибудь найдутся записи), и это хорошее расположение для маленького форта, чтобы бороться с пиратами. Также прилично близкое к Стране Волн, так что, может быть, он позже аннексирует ее каким-нибудь соответственно вежливым и незаметным образом. Надеюсь, мы сможем оставить права на доступ к колодцу: вода драгоценна.

— Ты собираешься предложить это на переговорах с Сенджу или сделать это в частном порядке позже? — спокойным тоном спросила Кита. В конце концов, подобные вещи требовали личной встречи с даймё, так как являлись слишком важными, чтобы организовывать их через письма.

Мадара ухмыльнулся:

— Ну, если Сенджу поднимут вопрос владения землей или налогов, я, конечно, поделюсь информацией, но если нет…

Кита хохотнула, прикрыв рот рукавом, и налила чай. Она правда сомневалась, что даже Тобирама учел здесь последствия: это не было чем-то, что его учили принимать во внимание.

Главным вкладом Киты как в Домашнюю, так и во Внешнюю Стражу за последние несколько лет было внедрение концепции наборов данных и статистики, основанной на деталях из переписи населения клана. Это резко повысило способность как Мадары, так и Охабари-оба предоставлять надлежащие ресурсы и поддержку людям под их опекой, но в то же время это приносило много грусти. Например, Мадара теперь знал, что девятнадцать его воинов из Внешней Стражи родители-одиночки, а еще девяносто семь поддерживают осиротевших племянников, младших братьев или сестер: пятьдесят три из них являются единственные взрослыми, кто приносит в дом деньги.

Эти цифры причиняли боль, но они действительно облегчали отслеживание всех людей и обеспечение того, чтобы никто не был упущен. Мадара теперь знал, что в клане только шесть сирот младше трех и что Охабари-оба следит за тем, чтобы те, кто заботятся об этих детях, имели доступ к дополнительной еде, вещам и помощи в присмотре за другими детьми, за которых они отвечают. Он также знал, что у пяти из его девятнадцати родителей-одиночек из Внешней Стражи есть дети младше трех, так что они также нуждаются в этой же дополнительной поддержке и помощи.

Самая гнетущая информация состояла в том, что из девяноста трех детей клана в возрасте от девяти до одиннадцати только у пятнадцати все еще остался хотя бы один родитель. Всего лишь у четырех было оба родителя, и из восьмидесяти девяти, которые потеряли родителей, у семидесяти двух было либо имя воина Сенджу, который частично или полностью их осиротил, либо достаточно идентифицирующих деталей, чтобы узнать его или ее при встрече. Многие из этих детей также выразили сильное желание мести, возможно, потому что они верили, что это поможет им чувствовать себя лучше.

Это не поможет, но ты не можешь ожидать от ребенка, что он будет понимать это, даже если ты это ему объяснишь. И ты не можешь ожидать, что он не будет хотя бы пытаться отомстить, даже если он на каком-то уровне понимает, что это ничего не улучшит: ему причинили боль, и нормально хотеть выплеснуть ее и причинить боль в ответ.

Настоящая проблема со статистикой была в том, что Мадара увидел в безжалостном черном на белом то, как много детей его друг лично полностью или частично осиротил, и его тошнило от цифр. Цифры Тобирамы были менее ужасающими, но только потому что он, как правило, передвигался с отрядом, а не в одиночку, и связанные с ним смерти обычно распределялись относительно равномерно, при условии что был выживший, чтобы рассказать, кто был убит конкретно кем. Но, опять же, только если Тобирама не топил людей на суше: этот конкретный трюк был чем-то вроде подписи.

Ну, в последнее время обычно именно сами жертвы опознавали своих убийц: Внешняя Стража и медики достигли высокого уровня в том, чтобы сохранять людям жизнь достаточно долго, чтобы доставить их домой, хотя они и не могли гарантированно вылечить их более сложные раны. Как результат, много детей узнавало от своих родителей, кто в ответе за смерть их неизбежную смерть, и часто это случалось между четвертым и тринадцатым днем, прежде чем родитель фактически умирал.

Мадара не считал это значительным улучшением по сравнению с тем, чтобы приносить домой трупы, но это хотя бы давало его воинам время, чтобы привести свои дела в порядок, назначить опекунов детям и попрощаться. Однако он знал, что все его люди глубоко признательны за это время, потому что они это неоднократно ему говорили, пока их жизни медленно ускользали, один мучительный хрип за другим.

Они также были глубоко признательны за его обещание подарить им более быструю смерть, чем могла дать природа: многие из них плакали от благодарности, когда он держал меч, и некоторые со стыдом признавались, что если бы он не согласился проявить к ним милосердие, они от боли и отчаянии вполне могли попросить собственных детей сделать это.

Мадара с радостью примет на себя это бремя вины за смерти соклановцев, если это будет означать избавление детей от таких ужасов. Никакой ребенок не должен чувствовать, что закончить жизнь родителя — это его или ее обязанность. Хотя бы Ёри и ее медики в последнее время становились лучше в том, чтобы находить грань между седативными и ядами: самые последние страдальцы спокойно ушли из жизни во сне, что было абсолютно менее горестным концом для всех вовлеченных. И после также потребовалось меньше стирки.

Однако прямо сейчас он был горько благодарен за все эти ужасные цифры, которые принесла в его жизнь его жена, так как они давали ему материал, с помощью которого можно было оспорить заявление Хаширамы, что им не надо официально закреплять систему для разрешения споров между членами разных кланов.

— Люди могут урегулировать вопросы между собой, Мадара! У нас будет мир, никто не будет нападать друг на друга, и если такое произойдет, то другие люди их остановят!

Мадара прожег его взглядом.

— Ты, лично, осиротил сто тридцать пять детей моего клана, — резко сказал он, — и из них больше ста двадцати знают, что именно ты убил одного или обоих их родителей. Я не делаю это ради взрослых — я делаю это ради детей, которые попытаются пырнуть тебя в почку за то, что ты стал причиной, по которой у них больше нет матери или отца!

Его друг побелел:

— Мадара?

— Подавляющее большинство детей клана Учиха старше семи знают имена или отличительные черты воинов Сенджу, которые убили одного или обоих их родителей, — безжалостно продолжил Мадара, — и они наверняка попытаются сделать что-то либо сразу, либо через несколько лет, как только они станут старше и узнают, как обращаться с ножом или огненным дзюцу. Я хочу, чтобы была система, чтобы можно было назначать соответствующие наказания без того, чтобы ставить под вопрос весь мирный договор, что означает создание официальных инструкций по разрешению споров между членами наших кланов в рамках мирного договора.

— Какие инструкции вы имеете в виду, Мадара-сама? — аккуратно вмешался Тобирама, взяв кисть, чтобы делать заметки, пока Хаширама ерзал в огорченном замешательстве.

Мадара сделал вдох, чтобы успокоиться.

— Во-первых, все конфликты между членами наших соответствующих кланов по умолчанию считаются личными, — начал он, легко вспоминая собственные заметки, — и, следовательно, с ними надо обращаться к совместному трибуналу или к тем в их соответствующих кланах, кто обычно судит такие личные конфликты.

Тобирама аккуратно записал его слова, прежде чем поднять взгляд:

— В клане Сенджу все считают, что межличностные конфликты должны быть разрешены между сторонами конфликта или, если конфликт включает детей, тогда между родителями или опекунами сторон. Только в случае непримиримых разногласий вопрос доводят до более высокорангового члена клана, который вынесет решение которому обе стороны должны подчиниться.

Мадара знал, что прямо сейчас у него было очень невпечатленное выражение лица:

— В клане Учиха личные конфликты между воинами разрешаются мной, как главой Внешней Стражи. Личные конфликты между членами клана, которые не являются воинами, доводятся до старейшин их родов, которые опрашивают обе стороны и любых дополнительных свидетелей на их усмотрение, прежде чем вынести решение, возможно, привлекая других старейшин, чтобы гарантировать справедливость, если в дело вовлечены еще люди. Если старейшины не могут прийти к решению, дело доводится до главы Домашней Стражи, который или которая отвечает за все внутренние дела клана. Если член клана не верит, что старейшина его или ее рода будет судить честно, он или она может напрямую довести дело до главы Домашней Стражи. Личные конфликты между воинами и другими членами клана разрешаются совместно главами Внешней и Домашней Стражи, которые должны прийти к консенсусу. В конфликтах, включающих детей, свидетельские показания имеют больше веса, чем мнения или убеждения родителя или опекуна ребенка. Большая часть свидетельских показаний получаются посредством шарингана, чтобы обеспечить достоверность.

Тобирама отпихнул заполненный заметками лист в сторону, чтобы продолжить писать на том, который лежал под ним.

— Я так понимаю, что большой размер клана Учиха делает эту систему более эффективной, так как в клане слишком много людей, чтобы глава был лично знаком со всеми ними, Мадара-сама? — спросил он, снова подняв взгляд на Мадару.

— Именно, вот почему важно, чтобы такая вещь была включена в договор, — продолжил Мадара. — Вместе наши кланы будут насчитывать больше восьмисот людей, и это слишком большое число, чтобы единственный человек разрешал их споры без того, чтобы не идти на компромисс с честностью.

— Кто разрешает конфликты, включающие главу клана?

Мадара тонко улыбнулся:

— Случаи, затрагивающие главу Домашней Стражи, доводятся до главы Внешней Стражи и наоборот. Обычно привлекают членов семьи, чтобы обеспечить надлежащее урегулирование ситуации: в моем случае это значит, что мой брат заменит меня как временный глава Внешней Стражи, пока конфликт не будет разрешен, а в случае с главой Домашней Стражи, на эту должность временно вступит моя жена, учитывая то, что первенец текущей главы еще недостаточно взрослый, чтобы взять на себя эти обязательства.

Хаширама моргнул, и немного цвета вернулось ему на лицо:

— Мадара, но я думал, что ты глава клана?

— Я глава Внешней Стражи клана Учиха и, следовательно, отвечаю за все взаимодействия между кланом и внешними сторонами, будь это торговля, дипломатия или война, — огрызнулся Мадара. — Промысел и внутренние дела не моя ответственность, хотя мне позволено вмешиваться, если они затрагивают мои другие обязанности. Главе Домашней Стражи позволено делать то же самое: этот договор — дипломатический вопрос, так что я отвечаю за эти переговоры, но я советовался с главой Домашней Стражи, и она внесла предложения в условия в определенных областях.

— Значит, ты руководишь половиной клана Учиха, — нахмурившись, сказал Хаширама.

— Я совместно руковожу кланом Учиха, — раздраженно поправил Мадара. — У меня в три раза больше людей в клане, чем у тебя, Хаширама: их слишком много, чтобы один человек за всеми уследил.

Он подозревал, что именно так обстояло дело и в клане Сенджу вне зависимости от их более маленького размера, учитывая то, что Тобирама явно выполнял много работы Хаширамы за него.

— Итак, в конфликте между членом клана Учиха и членом клана Сенджу член клана Учиха доведет дело до того, кто обычно отвечает за подобные вещи в его или ее клане, — вовремя вмешался Акимичи Чотай, — а Сенджу доведет дело до?..

— Меня, скорее всего, — пробормотал Тобирама. — Хотя бы пока не будет создана эквивалентная система и ответственность не будет возложена на надлежаще высокопоставленного человека, — он сделал еще несколько заметок, снова опустив кисть в чернила. — Я позабочусь о назначении нескольких квалифицированных людей, чтобы у всех мог быть выбор своего защитника, — он взглянул на брата. — Тебя это устроит, анидзя?

— Да, это было бы здорово, — уклончиво согласился Хаширама, все еще хмурясь. — Мадара, вот почему ты не согласился на мир раньше?

— Я склоняюсь перед волей моего клана, — коротко сказал Мадара, — как должен делать каждый хороший лидер.

— Итак, как только и Учиха, и Сенджу донесут свои жалобы до назначенных представителей, эти двое соберут доказательства и совместно придут к решению, — спокойно продолжил глава Акимичи, и Нара Шикамоцу и Яманака Иноши, находящиеся рядом с ними, сделали записи. — Если соглашение не может быть достигнуто, конфликт будет отправлен на рассмотрение обоим главам кланов (или главе Внешней Стражи, в случае Учих, Мадара-сама, учитывая то, что именно этот человек отвечает за внешние связи), чтобы они решили вопрос между собой. А если решение все равно не может быть достигнуто?

— Но я уверен, что мы сможем! — возразил Хаширама.

— Мы двое, возможно, но что насчет наших будущих преемников? — заметил Мадара, зная, что намек на то, что мирный договор будет держаться так долго, мгновенно завоюет его друга.

И действительно.

— О, да! Верно! Нам действительно надо думать о будущем! — согласился Хаширама, улыбнувшись лучезарной улыбкой. — Эм, обратиться к нейтральной третьей стороне?

— Приемлемая мера, — согласился Мадара. Охабари-оба предложила то же самое. — На которую согласились обе главы.

— Итак, этот пункт на данный момент урегулирован, — заключил Чотай-доно. — Межличностные конфликты между членами разных кланов будут разрешаться совместно представителями от каждого клана, отвечающими за заинтересованные стороны, и если к консенсусу прийти невозможно, то дело будет сначала доведено до глав кланов, а потом до нейтральной третьей стороны.

— Приемлемое краткое описание, — подвел итог Мадара.

— Все подробности для каждого клана можно будет изложить позднее в частном порядке, — теплым тоном продолжил глава Акимичи, — так как это скорее внутренний вопрос, чем строго относящийся к этому мирному договору. А сейчас, я так понимаю, очередь Хаширамы-сана внести предложение?

* * *

Обязанности Киты во время переговоров по сути состояли в том, чтобы заваривать чай мужу, подавать ему свитки по его просьбе, держать ухо востро и иногда легонько толкать вышеупомянутого мужа, чтобы он не забывал держать себя в руках. Может, это звучало не очень впечатляюще, но это было удивительно тяжелой работой. Присутствовать на чем-то, для достижения чьего результата ты вложила много сил, но фактически не иметь возможности участвовать — это совсем не весело. Честнее было бы назвать это упражнением в терпении и самоконтроле: ей приходилось быть очень внимательной, чтобы за всем поспевать, но то, что ей не было позволено высказываться напрямую, расстраивало больше всего.

Мадара хотя бы был счастлив выслушивать ее мысли и чувства в конце каждого дня, хотя ей все же надо было сначала позволить ему выговориться от полной тупоголовости некоторых предложений Хаширамы и его бестолковости перед лицом необходимых практических или политических уступок. Что также было корнем многих ее собственных разочарований: Тобирама хотя бы был готов признать, что может не знать все, что надо для принятия информированного решения.

Шел четвертый день переговоров (ну, споров), и это утро было настолько полностью без решений, что Акимичи-доно объявил в полдень, что они закончат раньше и возьмут завтра выходной, чтобы обдумать их позиции и новые подходы. Что было вежливым способом сказать «идите в свои комнаты и разберитесь, что вы сделали не так, потом извинитесь и ведите себя как взрослые», но Кита честно была рада отдыху. Особенно с учетом того, что сегодняшний спор был о том, как два клана будут решать, какие миссии выбирать в будущем: Хаширама хотел, чтобы один человек проверял миссии, направленные обоим кланам, и назначал отдельных людей или смешанные отряды в соответствии с их набором навыков, в то время как Мадара уперся, что каждый клан должен оставить раздельную проверку миссий и просто отслеживать брифинги миссий друг друга, чтобы убедиться, что их не подставляют, чтобы они сражались друг с другом.

Дело не дошло до криков, но только потому что ее муж вместо этого кипел от злости и шипел сквозь сжатые зубы. Однако его чакра к концу стала довольно тревожной. К счастью, теперь Хаширама чуть лучше сдерживал собственную чакру, чем пять лет назад, так что сидение за столом напротив него не ставило под угрозу ее способность дышать.

— … никак не может понять тот факт, что мы поддерживаем в три раза больше людей на доходы от миссий, так что не можем позволить Сенджу выхватить никакие из них! Не говоря уже о наших обязательствах по отношению к нашим постоянным клиентам и том факте, что я не собираюсь послать специалиста по гендзюцу подросткового возраста с парой незнакомцев, когда у подростка есть отряд, который лучше знает его или ее! Существует причина, по которой у нас есть отряды, и она состоит в том, чтобы мы не теряли людей! Да, отряд из пяти людей — это действительно перебор для большинства миссий: в этом и смысл!

Кита, уже переодевшись в повседневное кимоно, достала бутылку саке и несколько чашек: обычно Мадара не пил много, но чуть-чуть саке поможет ему успокоиться и даст ему повод пообниматься. Он был очень тактильным, но также достаточно закрытым, и из-за того, что они находились далеко от дома, он был немного более стеснительным в плане прикосновений к ней вне спальни, несмотря на то, что здесь не было маленьких детей, которые могут их прервать.

Он мог выжечь чакрой алкогольную дымку за долю секунды, если бы это ему понадобилось: алкоголь по сути был поводом ослабить строгость этикета, и вместе с саке появлялись грубоватые шуточки. Ее муж говорил самые непристойные вещи, когда был навеселе, и это было уморительно.

— Почему он не может увидеть, что послать отряд на три разные миссии в одном и том же районе более эффективно, чем послать две пары и одного шиноби? Так безопасней и означает, что группа более гибкая! И что, что это займет немного больше времени: наши клиенты знают, как мы ведем дела, им нравится, что наши отряды готовы к большему, чем очевидное, и могут корректировать планы на лету в случае неприятных сюрпризов! Им нравится, что мы можем заткнуть за пояс большинство наших врагов, а не просто вырезать их! Я не уничтожу всю тяжелую работу, которую вложил в то, чтобы свести потери вне стычек с Сенджу к историческому минимуму, просто чтобы этот болван мог чувствовать, что я справедливо отношусь к его клану!

Кита поставила саке и чашки на стол, затем обошла его и подошла к разъяренно дышащему мужу.

— Выпей со мной? — предложила она, играя с его воротником.

Он оглядел ее: она была абсолютно прозрачна в своем желании отвлечь его, но, кажется, он не был особо против:

— Серьезно, Кита?

— Да, серьезно, — мягко настояла она. — Перерыв поможет тебе почувствовать себя лучше, а потом завтрашним утром мы можем подумать о том, как сформулировать наши требования, чтобы они казались более приемлемыми столпу Сенджу.

Мадара фыркнул на ее каламбур: столп читался как «хашира».

— Моя жена хочет меня споить, — ироничным тоном пожаловался он, последовал за ней к столу и уселся рядом с ней. — Так неподобающе.

— Моему мужу надо отложить в сторону утренние досады и чуть-чуть расслабиться, — парировала Кита, налив немного саке в чашки: она мгновенно выжжет чакрой все, что выпьет, чтобы это не навредило плоду, который она вынашивала. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Мадара принял чашку, угрюмо отпивая саке:

— Поговорим о чем, жена?

Кита повернулась к нему лицом:

— Как хорошо, ты думаешь, Изуна справляется с близняшками теперь, когда он не может быть просто веселым дядей, но должен следить за тем, чтобы они хорошо себя вели?

Губы ее мужа слегка дернулись, когда он сделал очередной глоток саке.

— Он будет в ужасе, — невозмутимым тоном предсказал Мадара, — и будет жаловаться, что превращается в меня.

— Я не уверена, что смогу справиться с двумя версиями тебя, муж, — игриво сказала Кита, отпив свое саке и воспользовавшись капелькой чакры, чтобы выжечь алкоголь, прежде чем проглотить жидкость. — У меня и так забот полон рот с одним.

Мадара хохотнул и налил себе еще саке, и его глаза блестели весельем, когда он наполнил свою чашку:

— Приятно знать, что твой рот не скучает, оставаясь пустым.

— Мадара!

Его смех того стоил, даже несмотря на то, что это была ужасная шутка.

— Ты сама на это напросилась, — озорным тоном сказал он, тряхнув головой. Кита изобразила удар по его руке в притворном разочаровании от его грубости: саке всегда делало его таким, даже когда он не выпил достаточно алкоголя, чтобы стать пьяным. Просто тот факт, что он сидел и пил саке, пробуждал все грязные шуточки. Он мог винить алкоголь за все неподобающие действия и радостно пользовался этим.

— Ты неисправим, — сказала ему она.

Он ухмыльнулся поверх своего саке:

— Ты никогда раньше не жаловалась: просто подумай о том, что два меня могут сделать в спальне.

Кита снова ткнула его локтем.

— Просто подумай о том, что могут сделать две меня, — поддразнила она в ответ. Его внезапный румянец, когда он немного подавился своим напитком, был чрезвычайно приятным.

— Ты уже стоишь двух меня, любимая, — хрипловато сказал он после того, как оправился, и его взгляд был мягким и теплым, когда он налил себе очередную полную чашку: уже четвертую. — Удвой это, и я буду полностью подавлен.

— И тебе понравится каждое мгновение, — безжалостно предсказала Кита, и от этого глаза мужа слегка скрестились, и он вцепился в свою чашку, когда его воображение еще дальше уничтожало его хладнокровие.

— О да, — тихо согласился он, сделав очередной большой глоток саке. — Я бы умер очень счастливым.

Кита фыркнула в свой рукав от мысленной картинки, и ее муж довольно и широко улыбнулся от того, что заставил ее потерять немного ее собственного самообладания.

— Ну, я не хочу, чтобы ты умер у меня прямо сейчас, — беспечным тоном сказала она.

— Значит, ты все еще можешь мной воспользоваться? — вожделенно посмотрел на нее он, и его лицо было покрыто румянцем больше от алкоголя, чем от смущения: его чувство стыда было первой вещью, которая исчезала, когда он пил, что на самом деле было частью веселья.

— О да, ты очень полезный, — кокетливо согласилась она, и он снова осушил свою чашку. — Мне действительно было бы сложно доставать вещи с высоких полок без тебя.

Мадара захохотал, чуть не опрокинувшись.

— Меня поставили на место! — в конце концов сумел просипеть он, хватаясь за живот и со второй попытки поставив теперь пустую чашку саке на стол. Он определенно уже перешел в подвыпившее состояние.

— Теплая кровать ночью тоже приятна, — лукаво признала Кита.

— Значит, моя жена удовлетворена моим исполнением супружеского долга? — спросил Мадара с хриплым смешком, наклонившись ближе и поймав ее руку, чтобы можно было поднести ее к губам. — Она уверена? Я был бы счастлив продемонстрировать мое усердие и внимание к ее желаниям.

Он поцеловал ее пальцы, и голодно смотрел в ее лицо, слегка царапали ее кожу зубами.

Кита задрожала в том плане, который не имел ничего общего с температурой воздуха.

— Видите, моей жене холодно, — лукаво пробормотал Мадара, придвинувшись ближе и нежно ткнувшись носом в местечко между ее челюстью и ухом. — Позволь мне согреть тебя, Кита-кои; позволь мне зажечь огонь под твоей кожей, — он положил ее руки на свои плечи, затем скользнул собственными вверх по ее рукам, а потом вниз по спине к узлу ее оби. — Сдайся мне, и я заставлю тебя гореть.

— И кто теперь неподобающий, хочет соблазнить меня в главной комнате с открытыми сёдзи, — выдохнула Кита, хорошо осознавая, что ее сердце учащенно билось и горячие мурашки бегали по ее позвоночнику.

— Никто не смотрит, — самоуверенно заверил ее муж, слегка покусывая ее шею. — Никакие дети нас здесь не прервут. Я могу развернуть тебя и насладиться тобой, как подарком, которым ты и являешься.

О да, совершенно определенно уже немного пьяный: ноль стыда и чрезвычайная тактильность. И абсолютно умилительный.

— Ты собираешься разложить меня на моем кимоно, как на эротической картине? — сладким голосом спросила Кита, совсем не возражая против этой идеи.

Мадара содрогнулся, застонав.

— Да, — хрипло согласился он, развязав ее оби и стянув его, затем уронил ее на татами и наполовину упал на нее. Кита заерзала, когда его губы нашли чувствительное местечко за ее ухом, а затем задрожала, когда он раскрыл ее кимоно и быстро справился с ее нижней рубашкой и юбкой, и его широкие, сильные и мозолистые ладони уверенно заскользили по ее обнаженной коже.

— Ты собираешься, — у нее перехватило дыхание, когда он раздвинул ее колени, чтобы можно было устроиться между ними, все еще полностью одетый, — заставить меня хныкать, любимый?

Его рука на ее бедре сжалась почти достаточно сильно, чтобы оставить синяк:

— Да.

Кита мягко потянула за его волосы, пока ее губы не нашли ее, и она поцеловала его.

— Дай мне сначала на тебя посмотреть? — хриплым голосом попросила она, когда они оба наконец отодвинулись друг от друга, чтобы сделать вдох, остро осознавая, что его пальцы поглаживали ее в интимно приятных местах.

Ее муж снова поцеловал ее, медленно и сладко, а затем очень неохотно встал на колени и убрал от нее руки, чтобы развязать свои хакама.

— И верхнюю одежду, муж, — напомнила ему Кита, приподнявшись на локтях, чтобы можно было по достоинству оценить вид.

— Хм, — он угодливо разделся догола, демонстрируя покрытую шрамами кожу с участками темных волосков и восхитительно крепкие мышцы. — Нравится то, что ты видишь, любимая?

Его глаза были красными, в них крутились томоэ, что ясно давало понять, что ему определенно нравилось то, что он видел.

Кита призвала собственный шаринган, наслаждаясь его сбившимся дыханием, дрожью его мышц и… его очень видимым возбуждением. Ее муж был великолепен.

— Мадара? — пробормотала она, смотря на него с жадностью.

— Да, Кита-кои?

Она надулась:

— Мне холодно.

Он оказался поверх нее почти слишком быстро, чтобы ее шаринган мог это заметить, прижав ее к полу всем телом, так что она не могла игнорировать жар, исходящий от его кожи.

— Лучше? — проурчал он, толкнувшись вперед бедрами.

Кита не стала подавлять дрожь удовольствия, которую вызвало это движение.

— Явно нет, — пробормотал он низким голосом, его рука погладила ее бок и скользнула вниз, чтобы остаться на ее бедре, пока он голодно всматривался в ее лицо, и его глаза все еще были ярко-красными. — Ляг на спину и позволь мне согреть тебя, любимая.

Кита полностью отдалась заботе мужа. Как и было обещано, очень скоро ей было тепло и она хныкала.

* * *

Тобирама сидел на энгаве у задней части гостевого дома, перечитывая свои заметки со вчерашнего дипломатического кошмара и делая больше заметок на отдельном свитке. Его пребывание у Учих со всей очевидностью показало, что у двух кланов совершенно разные взгляды на приоритеты, так что он с особым усердием записывал столько вещей, которые говорил Мадара, сколько было возможно, чтобы просмотреть их позже, внимательно ища скрытые смыслы и нюансы, к которым его брат был глух и слеп.

Настаивания Мадары на командах из пяти человек казались нелогичными и непрактичными, пока ты не обдумывал то, что нет ничего, кроме эквивалента группы Сенджу, что могло бы воспрепятствовать команде Учиха из пяти человек. Не считая, возможно, биджу: в любом случае, неважно, насколько не так шла миссия или насколько нагло лгал клиент, самым вероятным исходом была победа Учих с минимальным количеством ранений и без жертв. С учетом того, какими малочисленными были силы Мадары по сравнению с количеством детей под его опекой, можно было легко сделать вывод, что он захочет сделать все, что в его силах, чтобы сохранить жизни своих людей даже ценой более низкого уровня приема миссий.

В свою очередь, если заказчики клана Учиха знали, что наем Учих на расстояние больше, чем полдня комфортного путешествия, всегда принесет им команду из пяти человек, они с меньшей вероятностью буду лгать об относительной сложности миссии. В конце концов, пять шиноби могли выполнить за день то, что заняло бы у двух большую часть недели. Отряд также был более многопрофильным, чем один человек: если параметры миссии изменятся, у отряда не будет таких неудобств в том плане, с какими может столкнуться одинокий специалист.

Однако это было прямо противоположным обычному подходу к миссиям Сенджу, который состоял в том, чтобы посылать минимально возможное количество наиболее квалифицированных людей, чтобы клан мог брать больше контрактов и максимизировать доход. Более маленький отряд мог путешествовать более незаметно, но также был более высокий риск травм и смерти, если что-то пойдет не так.

Слева от него в саду за гостевым домом Хаширама плюхнулся на ветку дерева, и листья затрепетали вокруг него больше чем просто от ветра: Тобирама проигнорировал хандру брата, нахмурившись на свои заметки. Сенджу всегда теряли больше воинов на поле боя, чем на миссиях, но факт оставался фактом, что они время от времени теряли людей на миссиях. В своих словах Мадара подразумевал, что он нет.

Что формирует клан? Это их имя, их гордость, их власть, как всегда говорил отец, или это их люди?

Последние несколько дней ясно дали понять, что Мадара всем сердцем верит, что именно люди формируют клан. Тобирама на самом деле был согласен с ним: все, что он когда-либо делал, чтобы стать сильнее и быстрее, было для того, чтобы защитить людей, за которых он был в ответе, и чтобы поддерживать своего старшего брата. Если их соклановцы были приоритетом, тогда подход Мадары был единственным логичным выбором.

Если это была клановая гордость, богатство и обеспечение того, чтобы все знали их имя и силу, тогда метод миссий Сенджу был намного более эффективным. Тобирама нахмурился: очевидно, это был еще один момент, как его отец повлиял на его образ мыслей, а он этого даже не заметил. Отец также повлиял на образ мыслей Хаширамы: Тобираме придется объяснить это брату в деталях, чтобы Хаширама смог увидеть нюансы и сам решить, какие у него приоритеты.

Тобирама подозревал, что с полным пониманием тонкостей Хаширама склонится к модели Мадары. Переработка методов миссий Сенджу потребует множества усилий, и наверняка надо будет поговорить с некоторыми старшими лейтенантами и инструкторами по боевой подготовке Мадары, но конечным результатом будет меньшее количество смертей, и это то, что его брат на самом деле хочет. Хоть это и может означать снижение доходов в краткосрочном периоде, пока все будут приспосабливаться.

Он поднял взгляд, когда Яманака обошла здание.

— Сенджу-сан, Учиха О-Кита-сама прочитала ваше письмо, и она приглашает вас на чай в розарий Акимичи сегодня в три, — произнесла женщина, в точности имитируя манеру речи Киты.

— Спасибо, Яманака-сан.

Значит, ему будет позволено подарить Ките подарок наедине, как и подобает. Это могло говорить о том, что Мадара доверял, что ей не причинят вреда в условиях текущего перемирия, или, что более прагматично, он доверял своей жене разорвать Тобираму на части, если он попытается сделать что-то предосудительное.

Оба варианта, скорее всего, хотя она и определенно разрушит розарий, если это сделает. Он упаковал свои заметки и поднялся на ноги: ему следовало надлежащим образом все объяснить Хашираме перед обедом, чтобы его брат был должным образом отвлечен этим осознанием, чтобы не спрашивать, куда Тобирама собирается идти. Иначе он попытается напроситься с ним, чтобы также лично выразить свои благодарности, а это не будет уместным.

И не важно, что здесь не было никаких маскирующих чакру печатей, что делало его новое осознавание того, чем занимаются разные пары, находящиеся в его диапазоне, гораздо более неловким. Особенно с учетом того, что многие годы слежки за Мадарой для его брата означали, что он не мог игнорировать чакру мужчины, неважно, что он делает, особенно не на расстоянии меньше, чем в полкилометра.

Посмеет ли он бросить преодолеть неловкость и упомянуть Ките, что он был бы признателен, если она поставит несколько печатей на гостевые дома, которые занимали Учих? Такую просьбу надо будет высказать наедине (может, Учихи не поделились подобными вещами с Акимичи), но так как у него скоро будет возможность это сделать…

Это то, о чем стоит хотя бы подумать. В зависимости от того, как пройдет остальная часть встречи.

* * *

Розарий Акимичи состоял из длинных рядов небрежных живых изгородей из роз, ни одна из которых еще не цвела, перемежающихся маленькими мощеными участками, обрамленными другими, более аккуратно подстриженными сортами самых разных размеров. Тобирама думал, что розы в изгородях перерабатываются для получения розовой воды, весьма желанного ароматизатора, в то время как другие являются просто декоративными. Хотя, возможно, также экспериментальными, чтобы узнать, можно ли как-то улучшить запах.

Прямо сейчас шел дождь, что было неудивительно для мая, но Тобирама мог видеть отсюда маленькую беседку, которую Акимичи подготовили для Киты, чтобы она могла пить чай и принимать гостя. Он потратил секунду, чтобы поправить воротник и убедиться, что его взятый взаймы зонтик закрывал как его, так и завернутый подарок, который он нес, а затем осторожно прошел между участками розовой изгороди. Эти шипы выглядели острыми, и это был неподходящий момент, чтобы повреждать одежду.

Он был благодарен за то, что вспомнил разнообразие нарядов, которые носили Учихи в столице, и подумал взять дополнительное кимоно и хакама у других членов клана вдобавок к формальной одежды Сенджу: способность менять наряды, не ставя под угрозу демонстрируемое уважение, сделала переговоры хотя бы немного менее напряженными. То, что Мито, судя во всему, вспомнила о том же и обеспечила то, чтобы у Хаширамы тоже было из чего выбирать, помогало, хотя и (судя по жалобам) не все костюмы были по вкусу его брату. Хаширама носил их, но он дулся из-за этого перед встречами и после снимал те из них, которые ему не нравились, настолько быстро, насколько возможно.

Это был очень большой сад: скорее, питомник роз или поле. Тобирама был рад визуальному ориентиру беседки вдобавок к теперь знакомой сигнатуре чакры, которая только что прибыла, и тому, что все живые изгороди из роз были параллельны друг другу. Может, более сложный узор был бы более эстетически приятным, но он также сделал бы ориентирование в саду намного более сложным. В таком виде, в каком он был, пересечь его по диагонали было довольно трудно из-за вариаций того, где были расположены проходы между изгородями, и Тобираме было бы лучше идти у границы сада, пока он не нашел бы прямой путь к беседке, но сейчас для этого было слишком поздно. Он опоздал бы на чай.

Подойдя к беседке, он увидел вешалку, подставку для зонтов и чашу для умывания, расположенные в шаге от того, как заходишь под крышу, а также пару татами, разложенных квадратом поверх плотного одеяла, служащих в роли пола, и даже пару гостевых тапочек. Кита сидела в очень элегантном кимоно рядом с железным чайником, поставленным на маленькую горячую коробочку, вежливо наблюдая за садом и игнорируя его.

Тобирама осторожно встряхнул зонт, прежде чем убрать его в подставку, снял свой плащ (ее плащ уже находился на вешалке, его красочная шелковая подкладка была едва видна) и разулся, вытерев ноги полотенцем из кармана и надев таби, которые он взял из гостевого дома, затем надел тапочки и помыл руки в чаше. Затем он вступил на татами с подарком, сев на место главного и единственного гостя. Кита-сан мгновенно повернулась к нему лицом.

— Тобирама-сан. Надеюсь, у вас все хорошо?

Нодатэ тякай была наименее формальной чайной церемонией, однако ее приглашение не указывало на то, что они будут пить матчу: но то, что она прямо обращалась к нему в такой манере, подразумевало, что это совсем не было церемонией, несмотря на ее наряд. Следовательно, вероятно, это действие должно было быть строго неформальным и проходило на природе только для того, чтобы обеспечить ему конфиденциальность от остальных сопровождающих членов клана Учиха. Тобирама был очень благодарен за ее внимательность.

— Очень хорошо, спасибо, Кита-сан. Кита-сама?

Теперь, когда он знал о ее статусе и они не были врагами, ему стоило быть более уважительным.

— Кита-сан и на «ты» приемлемо в этой ситуации, Тобирама-сан.

Или нет, если таково было ее предпочтение.

— Тогда Кита-сан, и прошу обращаться ко мне тоже на «ты».

Она налила чай прямо из железного чайника (это действительно был неформальный чай) в маленькие чайные чашки, поставив одну из них перед ним на татами, а другую — рядом с собой.

— Так что ты хотел со мной обсудить, Тобирама-сан?

С чего начать?

— Я очень благодарен за превосходнейший плащ, который ты для меня сделала, — начал Тобирама. — После моего возвращения домой и моя тетя, и моя бабушка отчитали меня за то, что я принял такой щедрый подарок без предложения чего-то в ответ: у моей бабушки особенно было много чего сказать по этому поводу.

Тобирама не осознавал до этого, что рисунок волн был нанесен вручную с бумажного шаблона и ткань не была куплена уже покрашенной на станке, или что ваджразнак клана Сенджу напоминает ваджру, как символ, так и ритуальный объект, присутствующий в буддизме и индуизме. Ваджра символизирует силу и твёрдость духа., которая является символом клана Сенджу, была нарисована от руки. Его тетя тоже прочитала ему лекцию по теме окрашивания вручную в противовес машинной печати и количестве времени, которое требуется, чтобы обучить мастерицу, способную создать одежду такого качества всего лишь за несколько дней.

Это откровение заставило его чувствовать себя крайне маленьким: он не осознавал, что есть столько информации об одежде, и новоприобретенное знание своего невежества было тревожащим. Сколько еще других повседневных вещей, которые он принимал как должное, требовали больше усилий, чем ему когда-либо снилось?

Краткий комментарий о стирке уже привел его к обсуждению этой темы с вассалами клана, которые стирали одежду Сенджу, и процесс этот действительно долгий и сложный, который еще больше усложняют пятна: особенно пятна крови. Водная чакра действительно оказалась тут эффективной, и его со смехом (но очень искренне) пригласили вернуться и помочь в любое время, когда захочет, так как он сэкономил им несколько часов работы.

Идея дзюцу для стирки, возможно, была не тем, что он ожидал разрабатывать на данном этапе, но если он сможет эффективно и быстро стирать свою одежду, тогда это будет выгодным вложением. Ему не нравилось осознание, что он так зависит от тяжелого труда других, за который он ни разу не выражал признательность.

Кита-сан наблюдала за ним, ее чакра была спокойной, а лицо — вежливо внимательным.

— Она настаивает на том, что и я, и клан в долгу перед тобой за твое время и внимание, — продолжил Тобирама, — и она помогла мне в выборе надлежащего подарка, — он взял завернутую шкатулку обеими руками. — Это маленькая вещь, но я надеюсь, что она будет хорошо принята.

Кита должным образом заколебалась, но затем полностью отступила от ритуала вежливого отказа:

— Тобирама-сан, обычно вежливо сначала отказываться от подарка, но я вспоминаю, что я не предложила тебе возможность отказаться от плаща и даже вообще не предложила его как подарок. Ты был под нашей опекой не по своему выбору и был не в состоянии следовать собственным желаниям и предпочтениям. То, что я сделала, было столько же в моих интересах, сколько и в твоих, но я помню, что ценность подарка не в том, что означает для дарителя, а в том, что это значит для получателя. Так что я не буду преуменьшать благодарность твоей семьи даже притворяясь, что отказываюсь.

Тобирама обдумал ее слова, пока она брала у него завернутую шкатулку двумя руками, поставив ее на татами перед собой. Она была права, что его плащ вообще не был представлен как подарок: то, что он ему понадобится, было решено за него, и хотя с ним обсудили дизайн и украшения, ни Учихи, ни он сам не посчитали его подарком. Скорее, необходимостью, в которой он, к сожалению, нуждался. Если бы плащ был дан как подарок, он бы определенно попытался отказаться, но никто другой в клане Учиха не воспринимал его плащ как что-то особенное. Никто даже не смотрел на него. Ну, никто до Изуны.

Но опять, весь клан Учиха носил такие плащи: возможно, для них они были ожидаемыми. Даже дети носили миниатюрные версии в дождливые дни. Было очень поразительно узнать, что на гражданском рынке такая одежда стоила бы половины шелкового кимоно. Это очень много денег за плащ.

— Пожалуйста, открой подарок прямо сейчас, Кита-сан.

Если он не попросит об этом, она сделает это позже, после того как он уйдет, а он хотел иметь возможность заверить баа-сан, что ее подарок искренне оценили, а не просто вежливо приняли.

— Тобирама-сан, прежде чем я это сделаю, ты разрешишь мне объяснить более подробно значение того, что мы наделили тебя таким плащом?

Тобирама почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки дурного предчувствия:

— Конечно, Кита-сан.

Он поднял чашку чая и сделал глоток как для того, чтобы чем-то занять руки и что было бы вежливым, так и потому что чай наверняка уже можно было пить. И он действительно оказался приемлемой температуры.

— Сначала я должна пояснить, что ты не подвергнешься никакому осуждению и к тебе не будут относиться враждебно за принятие этого плаща: клан ясно дал понять, что он признает, что ответственность лежит целиком на мне и моем муже за то, что плащ изначально был тебе предложен.

Это не было обещающим началом, так как подразумевало, что они столкнулись с последствиями за то, что это сделали.

— Наши плащи — это клановый промысел, Тобирама-сан: метод их изготовления недавно даже был классифицирован как секретный.

Секретная техника? Для плаща?

— Только Учихи носят такие плащи и, следовательно, носить такой плащ — это быть членом клана Учиха. По крови или по принятию в клан.

Тобирама знал, что прямо сейчас его глаза были очень широко распахнуты.

— Я ясно дала понять, что я намеренно отклонилась от стандартного дизайна в создании твоего плаща, так что это не клановый плащ, — твердым тоном продолжила Кита, — и что он не несет нашего герба клана. Клан принял это, но с тех пор предпринял шаги, чтобы уточнить, что квалифицируется как настоящий клановый плащ и какие из этих свойств приемлемы для включения в плащи, предназначенные для чужаков, — ее губы искривились в короткой грустной улыбке. — Твой плащ, Тобирама-сан, совсем не считается таковым согласно этим утвержденным стандартам.

Она приостановилась, чтобы сделать глоток собственного чая. Тобирама правда не знал, что сказать, так что он молчал. Это хотя бы объясняло, почему, посмотрев на него при обмене заложниками, Изуна выглядел и чувствовался так, как будто он хотел поджечь Тобираму: это была как реакция как на него лично, так и на плащ.

Намек на то, что брат Изуны принял в клан Учиха человека, который нанес ему смертельную рану, действительно стоил той степени ярости. Явно вопрос был должным образом решен, но он сомневался, что Кита и Мадара избежали порицания. Особенно с учетом того, что их структура руководства была значительно более рассредоточенной, чем у Сенджу.

— Боевой плащ Учих, — тихо продолжила Кита, опустив глаза, — дважды простеган, с холщовой серединой и двумя разными узорами. У него длинные рукава, покрывающие кости запястья, подол опускается ниже коленей, и воротник достаточно высокий, чтобы скрыть подбородок, но не рот, когда человек стоит прямо. Внешний индиговый хлопковый слой отмечен только нашим клановым гербом между плечей, и подкладка может быть хлопковой или шелковой в зависимости от статуса владельца. Такой плащ, если облить его водой, почти невозможно поджечь. Двойной слой подкладки спасает владельца от ударов тупыми предметами, и холщовая сердцевина помогает не допустить ран от лезвий. Высокий воротник не только защищает горло, но также предоставляет фильтр, через который можно дышать, чтобы дым или сажа не попали в легкие.

Ему не просто подарили плащ. Ему подарили доспехи. Неудивительно, что ее клан был расстроен!

— Оглядываясь назад, — сухо сказала Кита, — я понимаю, что мне следовало сделать тебе плащ, простеганный один раз, но их обычно делают только для детей. Все взрослые носят стандартные плащи, которые делаются для каждого члена клана либо в момент вступления во Внешнюю Стражу, либо когда он или она полностью закончит расти. Я не делала плаща с одним слоем почти десять лет: как старшая мастерица клана, мое время считается слишком ценным для подобного, и большинство плащей детей передается из рук в руки и используется повторно, а не делается индивидуальными, — она вздохнула. — Единственная причина, по которой я не была осуждена за включение печатей, состоит в том, что я первая мастерица, которая добавила печати на клановые плащи, так что они личное усовершенствование, а не традиция. Хотя они наверняка станут традицией для моих будущих учеников. Как клановый специалист по фуиндзюцу, я обладаю свободой даровать мою работу кому хочу, с допущением что я учитываю интересы клана. Так как я включила только самые базовые печати в твой плащ, мои причины это сделать были приняты.

Тобирама наконец обрел дар речи:

— Сколько прослужит такой плащ, Кита-сан?

— С должной заботой и необходимыми починками, если он будет поврежден? Целую жизнь, Тобирама-сан, — грустно сказала Кита. — Или дольше: у Мадары-сана все еще есть плащ его отца, и он носит его, когда я чиню его обычный. Плащ Таджимы-сама был сделан для него, когда ему было четырнадцать, он еще не был главой Внешней Стражи или даже женат.

Тобирама был весьма уверен, что Таджима умер в этом плаще. Но опять же, Сенджу повторно использовали железные доспехи таким образом, чиня или заменяя поврежденные секции и подгоняя пластины под нового владельца. Только самые высокоранговые воины получали новые доспехи, или им переделывали их доспехи под личные предпочтения, а запасные доспехи — это действительно немного слишком. Да, у него было несколько запасных пластин, но целый запасной набор доспехов? Чистая расточительность. Носить доспех из плаща поверх подогнанных ламеллярных доспеховламеллярные доспехи (от лат. lamella — пластинка, чешуйка) — общее название доспехов из пластин, сплетённых между собой шнуром и иногда дополнительные бронированные пластины (такие, какие предпочитал Мадара) поверх этого? Это было…

— Теперь, когда я прояснила ситуацию и предоставила больше деталей о том, что тебе вручили, я верю, что ты проявишь должный такт, когда будешь носить этот плащ, — попросила Кита.

— Конечно. Еще раз спасибо за проявленную доброту, — Тобирама коротко поклонился. — И я все же хотел бы увидеть, как ты откроешь свой подарок, Кита-сан.

Иначе Сунами-баа все уши ему прожужжит.

Ее полуулыбка была очень похожа на ту, которая иногда появлялась на лице Мадары на поле боя, когда тот, с кем он сражался предоставлял новую и неожиданную сложность:

— Конечно, Тобирама-сан.

Она отставила чашку в сторону и начала развязывать узлы на ткани, в которую была завернута подарочная шкатулка.

Тобирама точно не знал ценность своего подарка: все, что он знал, так это то, что после осмотра его плаща, допроса о его изготовлении и крепких замечаний за его невежество его бабушка просмотрела свои разные вещи и объявила, что это самый надлежащий подарок, который можно предложить в ответ.

— Это очень красивый фуросики. Узор папоротника невероятно изящный.

Кита покрутила оливково-зеленую ткань в руках, прежде чем аккуратно сложить ее и отложить в сторону, а затем осмотрела шкатулку.

Это была очень простая шкатулка, полированное дерево с незатейливой защелкой. Кита-сан открыла ее, разложив крышку, и ее лицо засветилось.

Ну, это было доказательством успеха, которое баа-сан хотела, чтобы он ей подробно описал. Такую неприкрытую радость можно было редко увидеть.

— Тобирама-сан, они прекрасны. Откуда они? — она подняла одну из двузубых заколок из панциря черепахи, очень осторожно рассматривая ее со всех сторон. В шкатулке их было восемь (счастливое число для подарков), и хотя у них у всех был очень похожий узор из волн и резвящихся рыб, тут не было двух идентичных.

— Заколки, вырезанные из панциря черепахи, — промысел Узумаки: они были сделаны другом моей обаа-сан и подарены ей, когда она вышла замуж за оджии-сана.

Он никогда не видел, чтобы Сунами-баа их носила, так что, возможно, они подходили только более молодым девушкам или что ее просто сейчас не волновали подобные вещи. Такая прическа, для которой понадобятся подобные заколки, была довольно сложной.

Кита-сан посмотрела ему в глаза поверх заколки, которую держала.

— Тобирама-сан, твой дедушка женился на одной из дочерей главы Узумаки. Такие вещи носят только принцессы и жены даймё: панцирь черепахи такого качества чрезвычайно редок, особенно в таких количествах.

— Не менее редкий, чем плащ, который ты мне подарила, Кита-сан, или внимание, которое ты проявила ко мне в своем доме.

Это было самое комфортное лишение свободы, которое он когда-либо испытывал или слышал, чтобы о нем говорили, и оно было еще более примечательным из-за враждебности между их кланами.

Она коротко ему поклонилась:

— Спасибо за этот великолепный подарок, Тобирама-сан, и, пожалуйста, передай мою благодарность своей обаа-сан.

Он поклонился в ответ, и она аккуратно положила заколку в шкатулку и закрыла ее.

— Еще чаю, Тобирама-сан?

— Спасибо, Кита-сан, — новая чашка чая даст ему время решить, как сформулировать свою просьбу. — Кита-сан?

— Да, Тобирама-сан?

— Могу я попросить, чтобы ты разместила одну из твоих скрывающих чакру печатей на ваш текущий дом? Чакру Мадары-сама… сложно игнорировать на близком расстоянии.

Это было настолько вежливо уклончиво, насколько он смог.

Кита-сан, конечно, мгновенно уловила смысл его слов — она имела наглость выглядеть позабавленной:

— Я попрошу у Акимичи-доно разрешения это сделать, в интересах того, чтобы больше не тревожить твой покой, Тобирама-сан.

Она точно знала, чему он был свидетелем последние несколько дней, и это явно ее ни капли не волновало. Он был бы оскорблен, если бы не был слегка впечатлен этим вопиющим бесстыдством: как она могла знать и ее это не беспокоило? Такие вещи были личными!

Конечно, он не сказал это.

— Спасибо, Кита-сан.

Она согласилась скрыть дальнейшие семейные эскапады, и это все, чего он просил.

* * *

Переговоры возобновились с новым раундом дарения подарков. Мадара преподнес делегации Сенджу набор чайных блюдец, которые он раскрасил сам, на которых были изображены перепелки разных размеров и в разных позах, а Хаширама вручил им хрустальный набор для саке. Он подозревал, что это было очередным предметом Узумаки, как заколки Киты: стекло было редкостью так далеко вглубь страны, и его было сложно перевозить.

Вопрос принятия и распределения миссий, о котором они так долго спорили до перерыва, был спокойно разрешен чуть меньше, чем за час (Хаширама пошел на различные уступки, и Мадара в ответ согласился на несколько попутных компромиссов и обещаний), а затем на повестке дня возник следующий пункт: оба клана обязывались стать менее зависимыми от наемнических миссий. Камнем преткновения Тобирамы в этом вопросе было то, как измерять такую вещь: это основывалось на количестве отдельных людей, занимающихся ремеслами, количестве зарабатывающих на жизнь от своих ремесел, или это было скорее связано с долями общего дохода клана?

Хаширама между тем одновременно стремился содействовать миру и был немного озадачен тем, почему им придется перестать быть шиноби, чтобы это делать. Безусловно, люди могли быть шиноби и не сражаться друг с другом?

Мадара иногда впадал в отчаяние от своего друга: люди не меняются просто потому, что ты говоришь им это делать, ты должен сделать это выгодным для них и привлекательным в том плане, который они понимают.

Так что он сформулировал свою идею по-другому: некоторые миссии не способствуют усилению конфликтов с гражданскими и другими кланами шиноби, такие как защита торговых караванов, выслеживание воров и расследование пожаров или убийств. Другие (кража, убийство, нападение) же способствуют. Идея была в том, чтобы постепенно перестать брать миссии, которые провоцируют перерастание в войну с другими шиноби, одновременно вкладывая больше усилий в более мирные начинания, чтобы клан мог оставаться процветающим. Так что мерилом успеха было то, что клан больше не нуждается в том, чтобы брать такие миссии, неважно, сколько денег предлагается. В конце концов, никто не нуждается в убийстве, и если у человека есть огромное количество денег, которые он или она может бросить в шиноби для подобной миссии, то у него или нее определенно есть другие способы, чтобы обойти проблемы, которые создает ему или ей другой человек.

Сенджу все еще переваривали эту точку зрения, когда они сделали перерыв на обед, и они вернулись к столу переговоров с несколькими достаточно предсказуемыми вопросами.

— Как мы можем быть уверены на основе запроса, что миссия правильного типа?

— Мы обучаем наших воинов расследовательскому аспекту, чтобы они могли принимать надлежащие решения, а не просто опираться на наших людей, работающих с отбором миссий и информацией, — спокойно ответил Мадара. Это было чем-то, что он давно обсудил с Китой, и обучение Внешней Стражи было соответствующе изменено. — Задавать правильные вопросы при встрече с клиентом, слушать, незаметно опрашивать третьи стороны, чтобы улучшить понимание ситуации, и, если необходимо, на месте договариваться об изменениях в условиях миссии для достижения более благоприятного результата.

Что было еще одним аргументом в пользу того, чтобы высылать отряд, а не одного шиноби: очень мало гражданских были готовы спорить с пятью воинами клана Учиха, не сводящими с них глаз в ожидании, которые придумали (и иногда уже выполнили) более благоразумный и законопослушный метод, чем прямое убийство, чтобы убрать нежелательного человека, и рассчитывающих на плату за их услуги, хотя, возможно, и не такую большую. Ориентирование в тонких моментах игр власти гражданских также абсолютно отличалось от того, с чем его воины встречались на поле боя, так что это давало ему возможность пробовать новые вещи в более безопасных условиях и слегка расслабиться.

Помогало то, что, будучи благородным кланом со значительной долей на рынке предметов роскоши, Учиха вели переговоры с позиции силы. Никто не хотел, чтобы Учихи вносили их в черный список, так что их клиентская база приспосабливалась. Это также означало, что сегодня клан Учиха выбирал ряд разных и часто более сложных миссий, что не всегда так же хорошо оплачивалось, но не то чтобы теперь они нуждались в том, чтобы получать такие же большие деньги за эти миссии. Доверие и связи, которые они получали, более чем компенсировали потерю дохода.

— Что похоже на внутренний судебный процесс клана Учиха, но продается клиентам? — проницательно спросил Тобирама, постукивая кончиками пальцев по своей кисти. — Полагаю, необходимы специальное обучение и опыт?

— Внешняя Стража в основном учит подобным вещам в поле через наставничество с более опытными воинами, — ответил Мадара, подавляя волну горя, которая поднялась от напоминания, что без этой традиции Внешняя Стража потеряла бы больше половины общих навыков и опыта за последние пять лет. Шаринган, к счастью, позволял очень быстро передавать огромное количество информации, даже несмотря на то, что все равно требовалась практика, чтобы применить в реальности детали, изученные таким методом. Влияние на личность человека могло быть значительным, если за раз передавалось слишком много знаний без надлежаще хорошего фундамента, и для того, чтобы к этому приспособиться, тоже было необходимо время. — Каждая миссия разная, и пересмотр задач требует деликатного подхода.

Это было чем-то, в чем часто его подчиненные-женщины были лучше, или, по крайней мере они лучше могли эффективно этому научиться в юном возрасте.

— Возможно, это что-то, что можно обсудить позже, но это не решает насущный вопрос, — мягко напомнил им Чотай-доно, — который состоит в том, чтобы ослабить зависимость от наемнических миссий через использование в том числе и других форм дохода. Возможно, Сенджу-сан захочет увидеть примеры того, что можно сделать?

Лицо Хаширамы прояснилось:

— Тобирама немного рассказал мне об учиховских ремеслах, и вы подарили нам такие замечательные подарки, но я бы хотел услышать больше!

Мадара аккуратно устроился поудобней, пошевелив ногами, чтобы они не затекли от долгого сидения в сэйдза. Целенаправленная циркуляция чакры действительно в этом помогала: он поблагодарит жену позже за то, что показала ему этот трюк.

— Традиционно, клан Учиха всегда дополнял доход от миссий сжиганием угля и производством чернил, — начал он, — и всю нашу сталь мы делаем сами, чтобы не давать другим стимул зарабатывать на наших битвах.

Было плохо, что гражданские стравливали их с Сенджу на миссиях, и без того, чтобы торговцы оружием также пытались провоцировать стычки.

Легкое дерганье чакры Тобирамы дало понять, что для него это была новая концепция.

— Совсем недавно Учихи расширились и начали заниматься культивированием шелка для гражданского рынка и домашней керамикой как из глины, так и из фарфора. Существует определенный престиж, связанный с товарами, производимыми шиноби, особенно когда на них стоит производственная марка благородного клана, так что мы можем требовать высокие цены за наши усилия, — Мадара сделал паузу. — Что касается того, где начать, лучше сначала узнать, в каких ремеслах уже заинтересованы отдельные мужчины и женщины в клане или чем они занимаются в качестве хобби. Элегантные вырезанные из дерева брусочные панели, которые вы подарили моему клану, например, определенно будут хорошо приняты большим количеством благородных: многие купят наборы с разными узорами для гостиных, чтобы менять их по временам года.

Их также купят богатые торговцы, чтобы демонстрировать их «культурность» и «тонкость».

— Что надо будет предпринять, если люди из обоих кланов займутся одним и тем же ремеслом? — поинтересовался Чотай-доно. — Они будут соревноваться?

— Это может неприятно обостриться, — признал Мадара, — но мы не можем ожидать, что ремесленники одного клана присоединятся к мастерской другого клана просто потому, что у тех идея появилась первой.

— Правила ценообразования, возможно, Мадара-сама? — спокойно предложил Иноши-сан. — Чтобы одно предприятие не могло подрывать другое, или же некоторая форма сотрудничества по вопросу продаж и заказов?

— Нам придется уточнить, что конкретно считается «одним и тем же», — нахмурившись, заметил Тобирама. — Керамика Учих очень отличительна, так что будет ли конкуренцией установить печи и производить абсолютно другой стиль?

Это обещало стать очень сложным. Мадара с благодарностью принял чашку чая от Киты, чтобы смочить горло, и приступил к объяснениям, как остальной международный рынок керамики определяет учиховскую работу, давая с примерами других стилей и типов, коротко погрузился в рынок чернил для дальнейших примеров, а затем потратил еще полчаса раскладывая по полочкам то, как работает рынок шелка в Стране Огня. К концу этого Хаширама все еще каким-то образом выглядел увлеченным, а Тобирама покрыл заметками шесть листов бумаги.

— Итак, если мы возьмем за основу гражданские стандарты ремесел Страны Огня с оговорками для промыслов, включающих техники чакры, нам не придется подробно определять все детали в договоре, — сделал вывод Хаширама, — и людям будет проще пробовать разные вещи. И им не придется присоединяться к мастерским другого клана, чтобы заниматься таким же ремеслом, но им придется разработать общий ценовой стандарт или, возможно, совместно организовывать заказы и продажи. Но если кто-нибудь из одного клана захочет стать учеником мастера из другого клана?

— Клан Учиха считает секретными некоторые техники чакры, сосредоточенные на ремеслах, — предупредил Мадара, — так что такие мастера не примут учеников, только если они не будут готовы отказаться от ранее существующих связей и полноценно быть приняты в клан.

Хаширама махнул рукой:

— Конечно, никто не ожидает, что вы будете обучать чужаков секретным клановым техникам! Но они есть не во всех ремеслах, не так ли?

— У клана Учиха уже есть правила и руководящие принципы ученичества, — признал Мадара, — но нам, скорее всего, придется еще раз обсудить их, так как никто раньше не брал учеников из других кланов, так что условиям может потребоваться небольшая модификация, чтобы это учесть. Я сомневаюсь, что Сенджу позволит мне выступить в качестве его или ее представителя на случай внеклановых споров, касающихся ремесла, например.

У него был одобренный план действий для подобных вещей, но он хотел увидеть, что готов предложить Хаширама, прежде чем раскрыть собственное решение.

— Предварительное соглашение, чтобы позволить ученикам одного клана заниматься ремеслами или навыками, которым учат члены другого клана, с оговоркой, что условия ученичества должны быть обсуждены заранее мастером, о котором идет речь, и должным образом проинформированным опекуном или представителем клана ученика? — предложил Чотай-доно.

— Звучит неплохо! — прощебетал Хаширама.

Мадара нахмурился.

— Это покрывает навыки шиноби? — с подозрением спросил он. Это было гораздо более размытое определение, чем он ожидал.

Оба Сенджу замерли.

— Это заложило бы основы для обучения некоторых заинтересованных Сенджу ранее упомянутым методам расследования Учих, — медленно признал Тобирама. — А также обеспечило бы некоторым специалистам Сенджу доступ к большему количеству учеников, из которых можно выбирать для передачи своих навыков, — он посмотрел ему в глаза через стол. — В нашем клане значительно меньше детей, чем в вашем, Мадара-сама, и наш фокус на индивидуальной специализации означает, что некоторые наборы навыков теряются и заново открываются каждые несколько поколений или им можно научиться только по свиткам.

— Значит, этот пункт будет покрывать навыки шиноби, исключая секретные техники конкретного клана, — определил Мадара. — И то, что считается секретным, надо определить до начала обучения между мастером, о котором идет речь, и его или ее главой клана.

Обучение дзюцу было однозначно его прерогативой как главы Внешней Стражи, так что это совсем не будет проблемой, и старейшины уже зафиксировали, какие аспекты какого ремесла считаются секретными. Сила Сенджу всегда была в огромном разнообразии их специализаций, и Учихам пошло бы на пользу учиться у них, расширяя свой репертуар.

Хаширама взглянул на брата для подтверждения, а затем решительно кивнул:

— Мы согласны.

— Мы согласны, — повторил Мадара. А теперь к намного более сложной теме.

— Как мы будем узаконивать межклановые браки?

* * *

Понадобился еще один целый день обсуждений, но в конце концов было решено, что межклановые браки не будут запрещаться или не рекомендоваться и что дети от этих браков всегда будут считаться как Учихами, так и Сенджу, даже если в них проявится один из кеккей генкаев клана. Никакому родителю не будет позволено ограничивать доступ ребенка ни к обучению, ни к социализации в другом клане, и родители смогут получать доступ к правозащите и представительству для себя или своих детей от любого клана вне зависимости от того, какой клан их родной. Кита уже могла сказать, что это будет головной болью, особенно когда дело дойдет до потомков второго поколения, но это хотя бы будет будущей головной болью, а не текущей. Маловероятно, что межклановые браки появятся в ближайшее время, так как людям надо сначала узнать друг друга.

Потом Хаширама и ее муж решили, что они согласовали достаточно условий, чтобы базовый межклановый договор мог работать, и обсуждение перешло на тему общей деревни.

Так что, конечно, снова начались споры. Намного более громкие, потому что эта деревня была общей личной мечтой Хаширамы и Мадары, но они не говорили о ней почти пятнадцать лет, так что их взгляды значительно разошлись.

— … клан состоит в основном из детей, Хаширама! Я не могу заставить их бросить все, что они знали всю жизнь, просто потому, что ты хочешь, чтобы я это сделал! Если более взрослые сами решат переместиться из кланового селения в деревню, то это другое, но я не собираюсь никого принуждать к переезду!

— Но Мадара, как эти дети смогут испытать мир, если они не будут проводить время с детьми нашего клана?

Кита налила очередную чашку чая мужу, встретившись грустным взглядом с Тобирамой через стол, когда он сделал то же самое для брата. Чотай-доно просто сидел на месте и позволял двум главам кланов спорить друг с другом: было очевидно, что это весьма личное, и, следовательно, прерывание не стоило его времени. По основным пунктам договора уже были приняты решения, так что появится деревня или нет, у Учих и Сенджу будет мир. Основное преимущество, которое получит клан Учиха от деревни, состояло в том, что, если Сенджу все же туда переедут, их клан автоматически станет вассалами Учих. Но она с радостью согласится просто и на мир.

Было бы действительно лучше для всех, чтобы громкий спор двух мужчин, обладающих самой большой личной силой, об их детской мечте продолжился без прерываний, чтобы они могли открыто все высказать, а потом укрепить свою дружбу. Позволять вещам гноиться, не вскрывая этот нарыв, никому не принесет никакой пользы.

— … тогда будет общая академия шиноби! Так они смогут встречаться в структурированной среде под присмотром взрослых!

— Ладно. Но им должно исполниться восемь, чтобы в нее вступить.

— Восемь? Мадара! Что если они будут гениями, как Тоби? Академия шиноби должна быть открыта для всех, кто может пройти вступительные испытания!

— Нет, она не должна!

После того, как это переросло в два дня разгоряченных и все более мелочных непрекращающихся споров, Чотай-доно наконец решил, что с него достаточно, и объявил перерыв, чтобы обе стороны могли остыть. Опять. В этот раз это был бессрочный перерыв с разнообразными мероприятиями, запланированными на несколько следующих дней, которые включали несколько музыкальных и театральных представлений и соколиную охоту. Глава Акимичи также предложил, чтобы они организовали несколько личных встреч между собой, чтобы «сравнить свои взгляды в менее формальной обстановке».

Сидение и слушание мелочных препирательств два дня подряд, пока тебя бесцеремонно игнорируют, истощит терпение любого человека.

Кита точно знала, почему ее муж был так расстроен упрямством Хаширамы, но также понимала, почему Чотай-доно по сути сказал им вырасти и полностью выслушивать друг друга, прежде чем возражать против точки зрения другого. Проблема была в том, что эта тема слишком дорога сердцу ее мужа, чтобы он не расстраивался, когда Хаширама жаловался о его приоритетах и изменениях, которые Мадара внес в их общую мечту с тех пор, как ему было одиннадцать.

Это правда многое говорило о Хашираме, что он не внес никаких значительных изменений в эту мечту со своего одиннадцатого года жизни.

Музыкальное представление было очень хорошим, хотя Кита посетила его одна и, вернувшись, обнаружила Мадару почти в прямом смысле дымящимся от злости после визита его друга. Решив, что с нее достаточно, она загнала в угол Ёко и попросила ее написать приглашение обоим братьям Сенджу на послезавтра, пока ее муж будет на соколиной охоте, а затем пошла проводить отвлекающий маневр.

— Мадара, у нас еще не было полноценной возможности заняться тренировками шарингана.

Ее муж замер, и его плечи слегка расслабились, когда он отвернулся от той точки, в которую угрюмо и раздраженно смотрел, сидя на энгаве.

— Действительно, не было, — согласился он, и его чакра чуть-чуть подостыла, — и я также должен Сахоро и Сакурадзиме дальнейшие уроки.

— Завтра у меня нет никаких дел, — предложила Кита. — Мы можем заниматься обучением весь день.

— Думаю, это отличная идея. Хикаку может помочь: он не знаком с тонкостями разных родов, но некоторые упражнения довольно универсальны, и он может отслеживать течение чакры.

Лицо Мадары смягчилось, он отодвинул раздражение ради ответственности, которой он активно наслаждался:

— Акимичи уже организовали для нас тренировочное поле: я попрошу их о полной приватности завтра, чтобы нас не беспокоили.

— Есть ли что-то еще, чем мы можем заняться этим вечером? — спросила Кита. Погода постепенно становилась жарче, и в таком темпе они будут заканчивать переговоры в юкатах, неважно, насколько неуместно неформально это будет, но ранние утра и поздние вечера были намного более приятными. Она с нетерпением ждала начала летних дождей: они будут скоро, так как посадка риса шла полным ходом.

— Ну, я знаю, что ты занималась медитациями и выполняла базовые упражнения для Мангекьё по утрам и вечерам, — задумчиво сказал Мадара, зайдя обратно через сёдзи и нежно взяв ее руки в свои, — так что как насчет того, чтобы мы оба переоделись во что-то более практичное и воспользовались тренировочным полем, чтобы взглянуть на то, насколько они уже улучшили твой контроль? Твоя базовая техника намного более, эм, бросающаяся в глаза, чем у Сахоро и Сакурадзимы, в конце концов — я могу протестировать их обоих в помещении.

Кита просверлила его взглядом. Это была не ее вина, что ее базовая манифестация такая большая и показная!

— Я тебя укушу, — пригрозила она.

— Я в ужасе, — невозмутимым тоном сказал ее муж, но морщинки у его глаз говорили о том, что внутри он смеялся. — Мне стоит надеть доспехи, чтобы не потерять руку.

— Да, тебе стоит, — Кита отстранилась и с топотом ушла, задрав нос, одновременно довольная его улучшившимся настроением и раздраженная его поддразниванием. Никто никогда не забудет про руку, не так ли?

Однако было приятно слышать его смех, несмотря на то, что она стала предметом шутки. Неяркая вспышка веселья еще виднелась в его чакре, когда он последовал за ней в спальню и переоделся из шелкового хитатарэ, пока она снимала собственную формальную одежду за ширмой. Кита полноценно не осознавала, пока они не начали готовиться к переговорам, что рабочая одежда Учих по сути была хитатарэ, хотя и слегка модифицированными для удобства шиноби: это показывало весь клан в новом свете, осознание, что их повседневное рабочее платье было пережитком более формальных времен, специально предназначенное для ношения под доспехами. Самурайские поножи были заменены огнеупорными обмотками для ног, и рукава были менее мешковатыми, чтобы можно было носить такие же огнеупорные наручи, но что-то другое мало изменилось. Доспехи, которые носили воины клана поверх одежды, были уменьшены до подходяще облегающих и включали намного больше промасленной кожи, чем плетеного шелка, но их происхождение было очевидно.

В ее повседневной жизни было так много всего, что выделяло ее клан, демонстрируя историю и статус, которые она никогда раньше не замечала, потому что все было таким знакомым и привычным.

Как только она оказалась в боевой одежде и поменяла прическу на что-то более устойчивое и практичное, она вышла из-за ширмы, где Мадара все еще был одет только наполовину. Если быть точным, он был обнажен выше талии, трогая плечевой шов обеими руками, слегка хмурясь на обидевшую его одежду.

— Это не особо похоже на доспехи, муж, — мягко поддразнила она, сделав шаг ближе, чтобы потыкать его в ребра.

— Однако ты с намного меньшей вероятностью разорвешь меня в таком виде, — поддразнил он в ответ, подняв взгляд от подозрительного шва.

— Может быть, — признала Кита, скользя взглядом по его торсу: ей действительно нравился вид. — Но я все равно тебя укушу. Определенно.

Она видела много чего, во что она с наслаждением погрузит зубы. Уже вообще-то неоднократно погружала зубы, хотя и не в последнее время.

Лицо ее мужа порозовело.

— Смотри, я не уверен, что этот шов выдержит, — сказал он, сунув ей в руки рубашку и развернувшись, чтобы найти другую. Кита потратила секунду, чтобы полюбоваться всеми этими великолепными мышцами спины (ням), а затем опустила взгляд на одежду в ее руках. Когда она потянула за горловину и рукав, шов действительно немного сдвинулся, так что она вывернула рубашку: и действительно, строчка частично истрепалась. Судя по расположению относительно других швов, скорее всего, из-за доспехов, которые регулярно носились поверх него: подкладка полностью не спасала.

— Рукав надо отпороть и заново пришить, — согласилась она, отложив рубашку в сторону, пока Мадара надевал другую.

Ее муж кивнул:

— Я отложу ее. Если Ёко захочет ее починить, она может, но я не собираюсь ждать этого. У нее есть намного более важные дела, и я взял запасные.

Они оба взяли большую часть их летних гардеробов: одна рубашка не будет критической потерей. Особенно не эта рубашка. Она не была торжественной одеждой.

— Может, я починю ее сегодня вечером.

Мадара с сомнением посмотрел на нее, заправляя рубашку в штаны и затягивая пояс.

— Кита-кои, к вечеру твои глаза будут болеть.

А, да. Тренировки Мангекьё в их наименее приятном виде, и никакой Ёри здесь, чтобы смягчить боль. Ёко была хороша, но не так же хороша.

— Очко моему мужу.

— По шагу за раз, хм? — он поцеловал ее в лоб, а затем надел наручи. — Идем.

— Дай только возьму сандалии.

Она не собиралась носить дзори на тренировке.

Тобирама с глубоким подозрением относился к мотивам Киты пригласить Хашираму на чай особенно с учетом того, что он знал, что Мадара уйдет на соколиную охоту с Акимичи-сама. Вчера его брат вернулся с грустным видом после попыток поговорить с главой Учиха (которые закончились тем, что два генерала Учиха силой выволокли его брата из гостевого дома после того, как Мадара крикнул ему уходить, а тот этого не сделал) и, сегодня весь контингент Учих был «недоступен» (они тренировались, и прерывать это определенно было основанием для смертельного оскорбления), так что Хаширама теперь был глубоко и искренне расстроен из-за вероятности того, что идея с деревней не сработает. Тобирама уже подвергся длинному бессвязному монологу о том, как без фактического совместного проживания и разделяемых целей мирный договор (который действительно был хорошим договором, если быть честным) в конце концов развалится.

Страхи его брата имели смысл. Но защитная реакция Мадары также имела смысл: большая часть его клана была несовершеннолетней, они были уязвимыми, и теперь с началом переговоров по поводу мирного договора все об этом знали. Конечно он хотел защитить их и обеспечить то, чтобы они находились там, где он может приглядывать за ними еще несколько лет, пока они не станут старше, сильнее и более способными совершать зрелые выборы, такие как не пырнуть Хашираму в почку, когда они его увидят. Конечно Мадара не хотел, чтобы дети его клана сталкивались с теми, кто их осиротил.

Хаширама тихо согласился с этим, когда Тобирама привел этот аргумент, а затем ушел в сад одиноко плакать над количеством сирот, цифры о которых Мадара снова вчера бросил ему в лицо. Затем Тобирама был вынужден вспомнить, что да, его брату не плевать на других людей: он просто твердолобый, идеалистичный и регулярно не обдумывает вещи, прежде чем бросаться с головой в какое-то дело. Ему также почти никогда не удается увидеть, что остальной мир обычно не настолько же готов отпустить прошлое, как он.

Хаширама всем сердцем верил, что если он будет давить достаточно сильно, все будет хорошо, что он может сделать так, чтобы все было хорошо. Этого не будет, и он не сможет, но Тобирама давно забросил попытки убедить брата образумиться в этом вопросе. Судя по аргументам Мадары, он тоже знал это о Хашираме, и то, как Кита-сан до сих пор вела себя в течение переговоров (спокойно, никогда не удивлялась и в определенные моменты подталкивала своего мужа, чтобы он делал глубокие вдохи, успокаивал свою чакру и перефразирывал свои аргументы сквозь сжатые зубы), говорило о том, что она тоже это заметила.

Что делало это приглашение еще более подозрительным. Между тем, как знать, как кто-то думает, и манипулировать этим для своей выгоды, был очень короткий шаг, и Кита-сан, несомненно, была более безжалостно прагматичной, чем ее муж, в том, что касается откровенной привязанности Хаширамы как к Мадаре, так и к перспективе мира. Она уравновешивала горячий нрав мужа и его страстную искренность внимательным молчанием, почти бесконечным терпением и умелыми махинациями.

Тобираме правда хотелось, чтобы Мито была здесь: она была гораздо более опытной в подобных социальных тонкостях, чем он, и Хаширама на самом деле ее слушал. Однако его брат решил не брать свою жену вместе с ними на переговоры, так что ее отсутствие тоже было на совести Хаширамы.

Тем не менее, он будет делать то, что сможет.

* * *

Мадара не ожидал возможности пойти на соколиную охоту во время переговоров, так что не взял с собой никакого снаряжения. Однако Чотай-доно был очень радушным хозяином и дал ему на время перчатку, а также одного из своих сокольников для помощи. Если бы он был дома с собственными птицами и снаряжением, ему не был бы нужен этот почтительный Яманака, чтобы нести клобук, угощение для птицы, щетку для чистки перьев и кормушку, но он был не дома, и эти соколы его не знали, так что ему придется быть снисходительным.

У Акимичи было заметно больше птиц, чем у Учих: соколиная охота — это дорого, и хотя с деньгами было уже не так туго и в клановых клетках для птиц было место, ни у Мадары, ни у Хиути, давно ушедшего в отставку ветерана Внешней Стражи, который заботился о его леди, не было времени выращивать еще одну птицу из яйца больше семи лет. Однако Мадара ничего не сказал, просто позволяя Яманаке Шиде показать ему, каких из птиц клана Акимичи он может выбрать.

В клетках было несколько ястребов разных пород и два сапсана, а также единственный ястреб-тетеревятник, но он был молодым и явно самцом, так что не был достаточно большим, чтобы хватать значительную добычу. Его гид по очереди ответил на его вопросы о каждой птице, неторопливо шагая вдоль клеток.

В последней комнате жила ястребиная орлица. Она была большой, с блестящими перьями и острыми глазами — Мадаре она мгновенно понравилась.

— Как ее зовут?

— Это Тенка, Мадара-сама, — сказал его гид. — Она питает нежность к зайцам, но также не против броситься на гусей и на самых разных более мелких водоплавающих птиц.

Хорошее имя, и явно также заядлая охотница. Мадара подошел к ней. Она бесстрашно наблюдала за ним, наклонив голову на бок.

— Я возьму ее, — решил он. — Принесите еще одну птицу по вашему выбору и полевой насест.

Может, Тенка откажется лететь, и тогда будет лучше всего иметь запасную птицу. В любом случае, хорошо иметь еще одну птицу: если Тенка поймает что-то в начале дня, она может не захотеть лететь снова, а это было спортивное мероприятие, а не охота для добычи пропитания. Они проведут целый день на улице с птицами, не возвращаясь домой, пока они не поймают столько, сколько они с Хиути смогут унести на себе, и пока птицы не устанут.

Ястребы Мадары ценились всем кланом, несмотря на расходы на них, потому что они давали ему возможность охотиться зимой, что добавляло дичь в рацион всего клана, и отгонять журавлей и гусей с полей летом и осенью, так что они не теряли урожай. Хиути также позволял его леди регулярно упражняться в полях, чтобы обеспечить то, чтобы у местных диких животных не появилось никаких блестящих идей.

Мадара развязал должик* и поднял руку абсолютно ровно, и массивная птица запрыгнула на его запястье: первый урок в соколиной охоте говорил о том, что надо оставаться стабильным и неподвижным, чтобы птица на твоей руке не тряслась, пока ты стоишь или идешь. Он мог держать запястье в строго горизонтальном положении даже когда бежал, ускоряясь с помощью чакры. Тенка могла быть намного тяжелее любой его леди, но она не станет для него нагрузкой. Даже не после целого дня беганья по природе.

*Примечание переводчика: должик — тонкий ремень или шнурок, которым привязывают лапу ловчей птицы к рукавице

Тенка оглядела его — Мадара тоже оглядел ее, позволив глазам полыхнуть красным. Конечно же, неявный вызов в ее позе полностью исчез — намного лучше. Она была достаточно высокой, чтобы выколоть ему глаз, если решит наброситься ему на лицо, так что было лучше убедиться, что ничего этого не произойдет, до того, как они начнут. Судя по всему, она была очень темпераментной птицей, хоть и достаточно хорошо тренированной, чтобы Чотай-доно мог спокойно дать ее на время опытному гостю.

Он привязал ее к запястью, свернул должик в левой руке, а затем вышел из комнаты. Ему надо будет надеть на птицу клобук, прежде чем он покинет внутренний дворик, вокруг которого были построены клетки для ястребов, чтобы шум и отвлекающие факторы их выхода на природу не привели ее в слишком большое возбуждение. Однако Шиде надо будет разобраться с другой птицей и принести подходящего размера клобук. Он, скорее всего, позовет младшего помощника, чтобы понести насест, а также найти живого голубя, так как Тенка была достаточно большой, чтобы одной съесть целого и не удовлетвориться кусочками мяса и органами.

Тенка наклонила голову и начала чистить перья, пока они ждали. Мадара воспользовался возможностью поговорить с ней, чтобы она привыкла к его голосу, прежде чем он попытается отправить ее в полет.

Через какое-то время Шида вернулся с сапсаном на запястье и учеником-подростком, следующим за ним по пятам. Ученик нес на спине разобранный насест, а к его оби был привязан завернутый голубь — Тенка мгновенно продемонстрировала значительный интерес. Сокольничий предложил Мадаре клобук для ястребиной орлицы — Мадара аккуратно надел его на голову Тенке, слегка затянув завязки, чтобы он не упал.

— Все остальные готовы? — спросил он.

— Почти, Мадара-сама. Сюда, пожалуйста?

Мадара последовал за сокольничим и его учеником из внутреннего дворика к шуму группы для соколиной охоты. Он подумал о том, как много Акимичи (не считая Чотай-доно и его сына Чоко) к ним присоединятся.

* * *

Чайная церемония в гостевом доме, занятом Учихами, была неформальной, Кита-сан оделась попроще на уровне его и Хаширамы взятых на время кимоно и наливала чай прямо из железного чайника в главной комнате гостевого дома. На маленьком крутящемся столике также стояла миска с сэмбэй и тарелка со сладостями Акимичи. Тобирама потянулся за угощением, а затем остановился, когда осознал, что на блюде был узор.

— Забавно, не так ли? — лукаво сказала Кита. Тарелка была оливково-зеленой, украшенной чередой черных и белых кои… только один кои был тонко прорисованным скелетом.

Это была шутливая тарелка — Хаширама заметил и рассмеялся вслух:

— О, какая прелесть! Откуда она у тебя, Кита-чан?

— Мой муж расписал ее, Хаширама-кун, — тепло сказала Кита. — В последнее время он сделал несколько, теперь, когда у него есть время. Узоры, которые претендуют на то, чтобы зваться идентичными, расстраивают его, потому что шаринган открывает все несоответствия, но легкие вариации успокаивают его, и намеренно резкие контрасты его забавляют.

Хаширама схватился за свою чашку, и его лицо и чакра одновременно просияли удивлением и радостью, когда он немного покрутил тарелку на столике, заставляя кои как будто двигаться.

— Мадара нарисовал это? Это так изящно! Так забавно! Смотри, Тоби, кои плывут!

Это действительно было очень искусно сделано: оптическая иллюзия, которая была поразительной благодаря регулярным мельканиям скелета. Тобирама мог представить, что клан Учиха использовал такие вещи как престижные подарки союзникам и никогда их не продавал: это была ручная работа главы их клана, и ограничение доступа значительно повышало их ценность.

— Это очень прелестно, Кита-сан.

Он не будет использовать «чан» без разрешения, и то, что она ответила на фамильярность Хаширамы используя «кун», было одновременно напоминанием о ее значительно более высоком статусе и было слегка зловеще.

— Такой официальный, Тоби, — легонько поддразнил его брат.

— Если Тобираме-сану неуютно с неформальными обращениями, я не буду ожидать от него другого, Хаширама-кун.

О да, она определенно что-то задумала.

— Спасибо, Кита-сан.

Он взял один сэмбэй как повод больше ничего не говорить: они были очень приятными, хрустящими и воздушными с нежным вкусом.

Разговор начался легким, затем Кита упомянула бонсаи в связи с каким-то членом семьи, и Хаширама начал говорить о деревьях. Кита-сан была очень внимательным слушателем, но опять же, она не слышала все это тысячу раз раньше, как Тобирама: бонсаи были одним из хобби Хаширамы на протяжении всей его жизни, и он постоянно говорил о них дома.

Тобирама отключился от счастливой болтовни о требованиях к поливу и воздействии солнечных лучей и налил всем еще чаю: это была неформальная чайная церемония, так что он не был непростительно груб, беря на себя часть обязанностей хозяйки. Кита-сан коротко ему улыбнулась, прежде чем снова взять свою чашку, и повернулась обратно к его брату с вопросом об обрезании ветвей.

Это могло продолжаться часами. Однако Тобирама сомневался, что это произойдет, потому что при всем искреннем удовольствии, которым нежно сияла чакра Киты, когда Хаширама начал погружаться в тонкости того, как разные виды деревьев реагируют на процесс придания нужной формы и какие лучше всего реагируют на проволоку, она все еще не затронула причины, по которым изначально их пригласила. Он правда сомневался, что это было для легкого разговора и совета по выращиванию миниатюрных деревьев.

— У тебя много бонсаев, Хаширама-кун?

— О, да! У меня целый сад. Баа-чан сделала несколько печатей для их полива, и Тоби дополнил их, прежде чем мы уехали, так что я знаю, что растения будут в порядке, пока я к ним не вернусь. Я начал выращивать их, когда учился использовать мокутон, как упражнение в контроле, но сейчас это по сути просто ради развлечения. Мне нравятся деревья, они такие успокаивающие.

— Тогда, я полагаю, твой кеккей генкай позволяет тебе немного жульничать, ускоряя процесс роста? — поинтересовалась Кита, заговорщически махнув веером. Хаширама немного виновато рассмеялся.

— Да, и это делает бонсаи намного более снисходительными к ошибкам, сделанным во время пересадки и придания формы! Но я научился меньше на это полагаться, и я совсем не жульничал с моими самыми новыми деревьями, — он смущенно потер затылок. — Ну, пока не жульничал: если кто-то из них начнет выглядеть грустным или заболеет, может, я это сделаю. Я ненавижу позволять чему-то умирать, когда я могу что-то сделать по этому поводу.

— У тебя нежное сердце, Хаширама-кун, — мягко заметила Кита-сан.

— Мне просто хотелось бы, чтобы Мадара понял, что я просто хочу помочь, — продолжил его брат, и, о, теперь Тобирама мог видеть очертания плана Киты-сан: подождать, пока его брат сам не поднимет тему ее мужа, что сделает Хашираму просителем и даст ей преимущество. — Я хочу, чтобы этот договор был успешно заключен и чтобы следующее поколение жило спокойно без войны, а он просто не слушает! Мы придумали все эти планы, когда оба были детьми, и его просто перестало волновать так много этих вещей! Кита-сан, ты могла бы поговорить с ним ради меня? Пожалуйста?

Тобирама сделал все возможное, чтобы отстраниться от этой глубоко неуместной просьбы, без того чтобы фактически сдвинуться или заговорить, так как оба этих действия могли бы привлечь к нему внимание их хозяйки. Хаширама просил значительно более высокопоставленную женщину манипулировать ее мужем ради его выгоды, и все, что Тобирама мог сделать, — это поморщиться от этого абсолютно неподобающего поведения.

— Что он конкретно говорит, что ты находишь таким неразумным, Хаширама-кун? — спокойно спросила Кита, с искренним вниманием посмотрев ему в глаза. Ее чакра хорошо контролировалась, так что Тобирама не мог быть уверен, что он читал ее настоящие эмоции. Она казалась… чрезмерно спокойной с учетом того, что ее только что так всеобъемлюще оскорбили.

— Я правда не понимаю, почему он не хочет позволить мне построить деревню! — выпалил Хаширама, глядя на нее умоляющими глазами. — Это займет минуты, Кита-чан! Я много практиковался, когда Тоби экспериментировал со своими пространственно-временными печатями и продолжал случайно уничтожать несущие стены, — предатель: Тобирама решил отплатить ему позже, — и да, я понимаю, что мои дома были бы некомфортными для тех Учих, которые тренировались на сенсоров, но это едва ли все!

Кита-сан задумчиво взмахнула веером.

— Ты когда-нибудь строил дом, Хаширама-кун? Обычным способом, я имею в виду: строил его собственными руками, а не выращивал с помощью чакры?

Хаширама моргнул:

— Нет?

Она широко ему улыбнулась, и у ее глаз возникли морщинки.

— Строительство дома — это опыт всей общины, Хаширама-кун: двадцать или больше людей собираются вместе, чтобы вырезать столбы и доски, таскать камни и спорить по поводу того, как лучше уложить фундамент, прежде чем в конце концов положиться на самого опытного присутствующего, все едят вместе, все работают бок о бок много часов с шутками и песнями, и в конце получается прочный фундамент с установленными столбами. Затем наступает время внешних стен и крыши сверху, и все это время женщины делали сёдзи и татами, пока ремесленники вырезали и расписывали фусума, так что, когда каркас готов, можно положить половицы, поставить двери и перегородки, и дом готов. Тот, для кого строили дом, всегда будет окружен доказательством любящей заботы его или ее общины, доказательством, что вместе они могут сделать великие вещи.

Хаширама был очарован:

— О! Мадаре надо было сказать об этом!

— Он, скорее всего, думал, что ты уже это знаешь, — мягко заметила Кита. — В конце концов, то, что мы клан шиноби, означает, что мы едва ли можем пригласить чужаков, чтобы строить для нас наши дома.

В ее словах был упрек, но его брат пропустил его в своем новообретенном энтузимазме. Тобирама нет.

— Значит, Мадара хочет, чтобы люди в нашей деревне построили свои дома вместе, чтобы все могли помогать друг другу и заводить друзей! Чтобы мы могли узнать друг друга вне поля боя, шутить, и есть вместе, и… — Хаширама лучезарно улыбнулся, и его чакра затрепетала от радости. — Кита-чан, большое спасибо тебе за объяснение!

Он поклонился, слишком низко для дружеской чайной церемонии. Тобирама впал в отчаяние из-за брата в десятитысячный раз.

— Это было удовольствием для меня, Хаширама-кун, — запротестовала Кита-сан, потянувшись, чтобы постучать по боку чайника, а затем убрала его с маленькой жаровни и поставила другой, почти идентичный чайник на его место, потом наполнила его водой и зажгла огонь. — Еще сэмбэй? Ёко-чан сделала их сегодня утром.

Хаширама счастливо сел и взял рисовый крекер. Тобирама полагал, что вся еда была предоставлена Акимичи, но, если подумать, эти сэмбэй были почти идентичны тем, которые он ел, когда был заложником. Хотя бы теперь он знал, в чем интерес Киты-сан: сгладить продолжающиеся недопонимания, преследующие процесс переговоров, желательно в пользу ее мужа.

Что раздражало, она была права в вопросе с домами: это создаст содружество между их кланами, если все люди из обоих кланов вместе внесут свою лепту в строительство домов. Это также даст людям больше имущественного интереса в деревне: это будут их дома, которые они построили, и, соответственно, они будут меньше хотеть сделать что-то, что в результате может привести к их повреждениям или к тому, чтобы их бросить. Например, устраивать драки внутри или рядом с ними.

Тобирама взял еще один рисовый крекер: они были как раз тем, что надо в такой теплый день, как сегодня.

— Я могу что-то еще прояснить для тебя, Хаширама-кун?

Его брат охотно кивнул:

— О, да, Кита-чан! Вопрос образования: мы всегда соглашались, что было бы хорошо тренировать всех вместе, прежде чем посылать их на миссии, с установленными стандартами, чтобы никакой ребенок не оказался неподготовленным! Но сейчас он говорит о том, чтобы вообще не тренировать детей, пока они не станут старше, и об установлении возрастных ограничений. Я просто не понимаю? Если они могут пройти тест, разве их не надо допустить к тренировкам? Или позволить им выпуститься раньше? Вся суть общей системы образования была в том, чтобы обеспечить то, чтобы все были достаточно квалифицированы, когда выйдут в поле, так что зачем сдерживать людей, когда они обладают необходимыми навыками?

Кита-сан издала задумчивый звук:

— Ситуация здесь как минимум двоякая, Хаширама-кун. Во-первых, ты знаешь, почему Таджима-сама так поторопился вывести своих двух выживших сыновей на поле боя в таком юном возрасте?

Хаширама выглядел озадаченным:

— Я просто думал, что это из-за того, что они оба были такими сильными, Кита-чан.

В конце концов, это было причиной того, почему Буцума выгнал их на поле боя.

Кита-сан покачала головой, и печаль окрасила ее чакру.

— Осенью, прежде чем Мадаре исполнилось десять, умерла Сенджу Кикуно, — как с этим была связана смерть их матери? — После смерти жены Сенджу Буцума мгновенно отказался от своего брачного договора с Хатаке, который говорил о том, что больше не будет убийств детей других кланов. Первым из умерших был младший брат Мадары и Изуны Яхико: ему было семь, он нес письмо в соседнюю деревню. Следующей зимой одним вечером группа Сенджу проскользнула в селение нашего клана и убила двух младших сыновей Таджимы-сама в их постелях: Миёко было пять, а Сабуро — три. Токуми, двухлетней сестре Хикаку, тоже перерезали горло, так как она дремала рядом с ирори.

Тобираму почувствовал смутное ощущение тошноты. Убивать тренированных шиноби на поле боя было одним, хотя он и не любил сражаться с теми, кто действительно юн, но безжалостно убивать малышей в их постелях? По приказу его отца, не иначе? Хаширама между тем посерел и выглядел еще хуже.

— Когда клановое селение без сомнения доказало свою небезопасность для его сыновей, Таджима-сама решил держать их там, где он может их видеть, — тихо закончила Кита. — Что дало дополнительное преимущество в отсутствии необходимости заставлять его людей сражаться с в равной степени юными сыновьями Буцумы: даже с ведущей их жаждой мести многие наши соклановцы не хотели атаковать детей без хорошей причины, и нужда защищать наследников их лидера оказалась мотивирующей.

«Тогда как Сенджу не продемонстрировали таких колебаний» оказалось несказанным, но тем не менее ясно услышанным.

— Минуту, Кита-чан, — пробормотал Хаширама, прежде чем выбежать из комнаты, и отвращение и ужас громко звучали в его сигнатуре чакры.

Кита спокойно убрала чайник с миниатюрной жаровни и налила воду в использованные чайные листья в другом чайнике. У Тобирамы между тем было много о чем подумать: он читал брачный договор мамы, но он думал, что отец нарушил его в отместку за смерть Каварамы. Не то что он спровоцировал конфликт, который позже забрал жизни двух его младших сыновей чуть больше чем год спустя: он намеренно спровоцировал клан Учиха на гнев и на жестокие убийства. Он сделал это и все равно выгнал всех своих сыновей на поле боя вскоре после этого, что непосредственно привело к смертям и Каварамы, и Итамы и резко оттолкнуло Сенджу от их союзников Хатаке.

— Какое это имеет отношение к вопросу образования, Кита-сан? — тихо спросил он.

— Я объясню, как только твой брат вернется.

Пустой чайник был отставлен в сторону на столик, и его сменил над огнем чайник с заваркой, но он был расположен по-другому, чтобы сохранять тепло, а не нагреваться.

Взгляд Тобирамы соскользнул обратно на тарелку с кои: скелет рыбы теперь казался более зловещим, чем комедийным, напоминание о постоянном присутствии смерти и об эфемерной природе счастья.

Кита налила еще чаю. Хаширама вернулся, и его чакра все еще была нестабильной, но лицо было свежеумытым.

— Итак, вопрос образования, — продолжила Кита. — Я не уверена, что ты знаешь, Хаширама-кун, но обычно в чакре Учих преобладает Инь. Что-то связанное с нашим кеккей генкаем, детали не имеют особого значения, но на практике это означает, что наши дети склонны развиваться сначала интеллектуально, а только потом физически и эмоционально. Это означает, что ребенок может очень хорошо справляться с тестами, у которых есть конкретные правильные ответы, которые можно выучить наизусть, но у них плохо получается прикладывать эти знания в реальных жизненных ситуациях — что, как ты можешь себе представить, привело бы к катастрофическим последствиям, если бы этот ребенок был в это время на миссии. Слабая выносливость также может быть проблемой: лично у меня не развился зрелый чакрорезерв до того, как мне почти исполнилось восемнадцать.

— Значит, Мадара волнуется, что даже те дети, которые обладают знаниями и навыками, чтобы успешно выполнять миссии, не сумеют эффективно приложить эти навыки, пока не станут старше? — спросил Хаширама, и в его голосе явно слышалась решимость понять. — И что их несбалансированная чакра ограничит их возможность создавать дзютсу?

Тобирама мог видеть значительно больше подтекстов, чем только этот: малое количество энергии Ян означало снижение физической энергии, что в свою очередь означало, что юные Учихи были бы менее способными в тайдзюцу, чем Сенджу похожего возраста, и, скорее всего, с меньшим успехом могли бы поспевать за ними в поле. И с большей вероятностью поддались бы истощению чакры, что очень легко может быть фатальным. Сенджу были склонны обладать большей Ян, так что у них была противоположная проблема: много физической энергии и ограниченное терпение для интеллектуальных занятий, пока полностью не вырастут. Тобирама был исключением, так как кровь его матери передала более высокий уровень Инь, так что его чакра всегда была необычайно хорошо сбалансированной.

Кита издала задумчивый звук:

— Можешь, пожалуйста, описать мне существующую программу тренировок детей Сенджу, Хаширама-кун?

— Эм, ну, я не помню, чтобы меня хоть когда-то не тренировали, — смущенно признал Хаширама, — так что, скорее всего, они начинаются в очень раннем возрасте! Я работал над мокутоном с тех пор, как мне исполнилось семь, хотя я и не преуспел в нем, чтобы использовать на поле боя, до того, как мне исполнилось четырнадцать. Но каа-сан начала учить Тобираму кунаям, когда ему было четыре, и тоо-сан начал учить нас обоих мечам, когда нам было восемь, и Тоби начал тренировки со стихиями, когда ему было… двенадцать, отото?

— Одиннадцать, анидзя. Сначала базовые предварительные упражнения на укрепление мышц и тесты на предрасположенность к стихиям, затем фактические дзюцу, когда мне исполнилось двенадцать.

Потребовалось столько времени, чтобы стало очевидно, что у него достаточно чакры, чтобы такие тренировки считались целесообразными.

Кита кивнула, принимая информацию.

— У Учих физические тренировки традиционно начинаются в восемь, хотя основам, таким как гибкость, ловкость и медитации для того, чтобы ближе познакомиться со своей чакрой, обычно начинают учить раньше. Обучение стихиям стандартное, как и работа с ножами и сюрикенами — в ином случае только воинские рода или те, кто заинтересован вступить во Внешнюю Стражу, занимаются углубленно. Фактическая полевая подготовка начинается в четырнадцать, когда член клана, заинтересованный в присоединении к Внешней Страже, может заявить об этом. Традиционно за этим последовали бы шесть месяцев интенсивных тренировок под руководством наставника, но мой муж удлинил их до двух полных лет с чередующимися сенсеями, чтобы преподавать разные дисциплины.

Восемь было… неожиданно поздно для того, чтобы начинать учить основам.

— Но я видел, как тренируются и более маленькие дети, — заметил Тобирама.

Кита вежливо оглядела его, отпивая чай.

— Я сказала «традиционно», Тобирама-сан. В свете изменений боевой стратегии Сенджу клан был вынужден начать тренировать детей намного раньше как минимум в физических дисциплинах, чтобы обеспечить, то, чтобы дети могли сдержать врага, если они окажутся в затруднительном положении без взрослого рядом.

Другими словами, это была его вина.

— Значит, Мадара хочет сохранить традиционную систему обучения Учих, — сделал вывод Хаширама, — потому что это то, к чему он привык, и он знает, что она работает.

Кита немного поменяла позу.

— Я думаю так, Хаширама-кун. В ней также есть преимущество в том, что она обеспечивает то, что не будет детей-солдат, так как наши дети и близко не будут допущены к полю боя.

— Но, но чем эти дети весь день занимаются, Кита-чан? Я знаю, что Тоби ужасно скучал, и это было с учетом того, что ему разрешали тренироваться!

Кита фыркнула.

— Домашними делами, Хаширама-кун: они прибираются, готовят, следят за садом и за младшими братьями, сестрами и двоюродными братьями и сестрами. Они также играют в игры, учатся читать и писать кандзи, ищут ремесло, которое им нравится, заводят друзей и бегают по лесам, — она дразняще подняла одну бровь. — Как много Сенджу знают все необходимые кандзи, Хаширама-кун?

Хаширама поерзал и опустил глаза со смущенной улыбкой — подтекст был ясен, что большинство членов клана Учиха знали все необходимые кандзи. Или хотя бы достаточно, чтобы сводить концы с концами. У Сенджу кандзи обучали только медиков, высокопоставленных воинов и наследников клана. Больше половины клана знала только катакану и горстку кандзи, присутствующих в именах, хотя все женщины могли читать хирагану.

— Я думаю, есть смысл в установлении ограничений по возрасту для навыков шиноби, анидзя, — сказал Тобирама. Это по крайней мере даст им моральное превосходство, и не то чтобы им будет не хватать людей, как только договор будет заключен. — Только на тренировки с оружием и на внешнюю манипуляцию чакрой. Их откладывание также даст больше времени для обучения дополнительным навыкам, для улучшения резервов чакры и для поиска подходящей специальности. То, что в поле не будет детей, также означает меньше трат в плане подгонки доспехов и устранит неудобство необходимости корректировать стили тайдзюцу, когда люди растут.

На поле боя дети были вынуждены целиться выше, а взрослые — ниже, и было действительно сложно избавиться от этих ранних привычек. Единственная причина, по которой ему с Хаширамой было не так трудно в этом плане, состояла в том, что они в основном сражались с людьми своего возраста. Учихи это обеспечили.

Его брат мельком взглянул на него, и его губы дернулись в нежной улыбке.

— Тебе нравится эта идея, не так ли, Тоби? У тебя было бы намного больше времени полноценно изучать фуиндзюцу, если бы то-сан не посылал тебя на миссии, — он снова повернулся к Ките. — Ладно, я спрошу Мадару о деталях и как он думает, это будет работать: это действительно звучит хорошо! Я просто не уверен, как это будет выглядеть, — его улыбка стала шире. — Но Мадара явно уверен, и это здорово! Деревня, где у детей будет шанс быть детьми дольше, будет чудесной! Я не могу дождаться!

— Может, ты завтра прогуляешься в садах с моим мужем, чтобы обсудить ваши точки зрения, а затем, если все пройдет хорошо, вы вместе поговорите с Акимичи-саном о возобновлении переговоров через несколько дней? — спокойно предложила Кита. Ни разу она не потеряла контроль над разговором — Тобирама был неохотно впечатлен.

— Это отличная идея, Кита-чан! — прощебетал Хаширама, а затем внезапно посерьезнел. — Ты дала мне много пищи для размышлений. Спасибо за то, что так терпелива со мной, Кита-чан, — он поклонился достаточно глубоко и долго, чтобы передать неподдельную искренность. — Мадаре действительно повезло, что ты его жена.

Кита резко раскрыла веер, чтобы прикрыть лицо, но недостаточно быстро, чтобы скрыть румянец.

— Ты очень добр, Хаширама-кун, — пробормотала она, не поднимая глаз.

— Спасибо за чай и сладости, — выпрямившись, радостным голосом добавил Хаширама, — но нам, скорее всего, уже пора идти. Мне не хотелось бы отнимать у тебя больше времени.

О, посмотрите, его брат доказал, что он знает, как себя вести в приличном обществе, а обычно просто не заморачивается этим. Чудесно. Тобирама коротко поклонился.

— Спасибо за чай, Кита-сан. Было очень приятно снова поесть сэмбэй клана Учиха.

— Если хочешь, ты конечно можешь забрать оставшиеся сэмбэй с собой, Тобирама-сан, — заверила его Кита, опустив веер, когда ее румянец исчез. — Надеюсь, ваш день будет приятным и продуктивным.

— Я уверен, что так и будет, Кита-сан.

Он все еще понятия не имел, в чем был ее интерес кроме очевидного, состоящего в том, чтобы обеспечить гладкое прохождение переговоров и то, чтобы Хаширама не слишком раздражал ее мужа. Однако он в равной степени был уверен, что у нее был этот интерес.

Ему надо будет продолжать наблюдать за ней и прислушиваться к тому, о чем она может проговориться.

* * *

Мадара вернулся с соколиной охоты в отличном расположении духа, оживленно разговаривая с незнакомым Нара, на чьем запястье сидел ястреб-перепелятник, и кормя большую орлицу на собственном запястье кровавыми кусочками мяса. Он увидел Киту, ждущую во внутреннем дворике, и свернул разговор, поторопился вперед и повернулся, чтобы можно было поцеловать ее в щеку, не задавив птицу на руке.

— Жена, — тепло пробормотал он.

— Кто эта милая леди? — спросила она.

Ее муж улыбнулся:

— Где мои манеры? Кита-сан, это Тенка. Она горная ястребиная орлица. Тенка, это моя жена, Кита-сан.

— Рада познакомиться, — шутливо сказала Кита, коротко встретившись с птицей взглядом, как того требовала вежливость, а затем снова обратила внимание на мужа. — Будет ли стол снабжен твоими успехами?

— Не сегодня, но определенно завтра, — ответил Мадара, и его чакра засияла радостью. — Мы с Тенкой поймали цаплю, двух фазанов и кукушку: она ест кукушку. Я также отправил в полет Хикаму, сапсана, и мы поймали несколько куропаток.

— Поздравляю с хорошей добычей! — искренне сказала Кита. Это правда была отличная охота, особенно с незнакомыми птицами.

— А какие проказы ты учинила в мое отсутствие, любимая? — проницательно спросил он, и его глаза все еще горели удовольствием занятия своим любимым времяпрепровождением.

— Я пригласила Хашираму и сумела убедить его увидеть твою точку зрения как в плане строительства, так и образования, — тихо сообщила она, осознавая, что вокруг них крутились люди, передавая дичь поварам и относя птиц обратно в их клетки.

Ее муж поднял одну бровь, его чакра дернулась от любопытства, но язык его тела был абсолютно спокойным.

— Моя восхитительно коварная жена воспользовалась преимуществом, — сухо сказал он. — Спасибо, Кита. Я ценю, что ты терпишь его ради меня.

— Он не настолько назойливый, насколько был раньше, — признала Кита, — и теперь у меня немного больше практики в том, чтобы защищаться. Те специализированные медитационные техники, которые ты мне показал, определенно помогли.

Более явное упоминание ее Мангекьё в этой обстановке было бы неразумно.

— Правда, они помогают? — Мадара выглядел задумчивым, коротко взглянув на Яманаку, приближающегося к ним, и протянул руку, чтобы сокольничий мог забрать ястребиную орлицу с его запястья. — Возможно, тогда было бы целесообразно добавить их к регулярным тренировкам Внешней Стражи, чтобы все могли пожинать плоды.

Несказанным осталось то, что если идея с деревней сработает, то большему количеству членов клана понадобится способность устоять перед напором Хаширамы на близком расстоянии.

— Я оставлю это на твое усмотрение, — согласилась Кита, повернувшись, чтобы понаблюдать за тем, как уносили огромную хищную птицу. — Думаешь, Чотай-доно согласится выставить для меня своих птиц, чтобы я их нарисовала?

С годами ястребы и другие птицы стали получаться у нее намного лучше, и они служили источником вдохновения для узоров кимоно и дизайнов вышивки настолько же, насколько и искусные рисунки мотыльков, которые ей все еще присылала Абураме Акицу. Абураме также очень хорошо платили за узорчатый шелк, который производила Ассоциация вдов, что было очень приятно.

— Я уверен, что он будет одновременно рад и польщен, — кивнув, сказал Мадара. — Мы можем спросить сейчас, если хочешь? Он как раз рядом.

Он наклонил голову в ту сторону, где стоял глава клана Акимичи, разговаривая с Яманака Иноске.

Кита подозревала, что Яманака использовали ястребов своего патрона для большего, чем просто охота: хищная птица наверняка хорошо бы подошла для того, чтобы смотреть ее глазами с помощью техник разума, и обладание собственновыращенными птицами, на которых можно практиковаться, делало это намного более безопасным, чем использование диких.

— Это очень меня порадует, — согласилась она.

Мадара широко улыбнулся и развернулся, ведя ее, но не вырываясь вперед, чтобы их плечи касались друг друга на каждом шагу. На его голой руке и перчатке была кровь, на его хитатарэ также остались кровавые капли, и несколько пуховых перьев цеплялись за ткань (он был одет не в индиговое боевое платье, но в тонкий лен с красновато-пурпурным узором листьев мальвы), и он был откровенно, неудержимо доволен.

Кита могла почти поцеловать их хозяина за то, что это организовал. Она многие месяцы не видела, чтобы ее муж так долго оставался расслабленным, пока не спал.

* * *

Вмешательство Киты привело к тому, что Хаширама попросил о том, чтобы они поговорили об их надеждах и целях, касающихся деревни (это само по себе было большим шагом от того, чтобы показаться на крыльце гостевого дома Учих и ожидать, что его впустят), и его друг задавал много вопросов во время их прогулки вокруг садов Акимичи о том, почему Мадара хочет делать вещи так, а не иначе.

Это был намного более хороший разговор, чем те, которые он вел с Хаширамой с тех пор, как им обоим было одиннадцать, так что когда Чотай-доно предложил за ужином возобновить дипломатические переговоры через два дня, Мадара с легкостью согласился. Эта задержка даст ему время обдумать некоторые наблюдения Хаширамы (такие как предложение добавить адаптированные тренировки со стихиями в учебный план, учитывая то, что обучение всех призывать огонь, как делали Учихи, не сработает для Сенджу, которые были более приспособлены к стихиям земли и воды), а также чтобы больше потренировать его учеников с Мангекьё. Кита действительно стала значительно лучше, но она все еще была довольно далека от полного мастерства, и с учетом того, что Ёко была менее опытна с исцеляющими дзюцу, им придется больше растянуть практические уроки, чтобы избежать нанесения необратимых повреждений.

Мадара начинал подозревать, что именно длительное использование вкупе с отсутствием надлежащей медицинской помощи вызывали ухудшение зрения. Чрезмерное использование чакры для усиления мышц наносило вред, вот почему было важно научиться уменьшать поток и управлять им, а также вырабатывать привыкание, и вот почему бег на высокой скорости на пределе возможностей мог оставить человека с болями и прикованным к постели на полдня после. После использования Мангекьё глаза немного болели, даже если надлежащие тренировки могли предотвратить откровенные кровотечения, но небольшой боли не хватало, чтобы заставить кого-то отдохнуть, так что повреждения накапливались и накладывались друг на друга.

Ему надо будет написать очередной свиток, не так ли, или хотя бы поработать с Ёри, чтобы испытать свою теорию. Возможно, с ее помощью они смогут определить конкретную природу повреждений? Он знал, что они связано с чакрой, но было значительное несоответствие в том, сколько чакры он использовал для техник Мангекьё, и в том, сколько чакры подобная техника в теории требовала. Шаринган всегда был немного таинственным даже для самих Учих, но это было немного более странно, чем то, как три томоэ в их глазах умудрялись казаться крутящимися, несмотря на то, что мышцы радужки были прочно закреплены. Это было просто игрой пигментации: радужка членов клана Учиха была как кожа осьминогов, меняла цвета в соответствии с внутренними паттернами чакры, и эффект крутящихся томоэ помогал в формировании сложных гендзюцу. Больше томоэ приводили к лучшей манипуляции чакрой, но у шарингана при полной зрелости было только три в каждой глазу. Мангекьё добавлял более высокую степень контроля в гендзюцу, но он делал это ценой здоровья самого глаза, и, следовательно, это было очень плохим обменом.

И все же, это была тема для размышлений после того, как договор будет подписан. Сначала ему надо будет удостовериться, что фундамент их деревни заложен и согласован, чтобы никто не мог потом их подорвать, когда время притупит ужасы войны.

В этот раз Сенджу одарили Учих прекрасной бронзовой жаровней с ажурной крышкой, искусно инкрустированной серебром и золотом и с черными узорами. Мадара искренне полюбовался ей и обнаружил, что это работа известного мастера-ремесленника. В ответ он подарил им две шелковые настенные драпировки с вышивкой, которые сделала Кита, с изображением классической сцены с Амэ-но Удзумэ*, танцующей на перевернутом чане и снимающей свое многослойное кимоно, пока другие боги смеются, вместе с Аматерасу, выходящей из пещеры, услышав этот смех, и видящей себя в зеркале Ята. Его жена сделала их специально для подарков, хотя она наверняка ожидала, что их отдадут даймё или какому-нибудь другому давнему союзнику клана.

*Примечание переводчика: Амэ-но Удзумэ — синтоистская богиня счастья, радости, танцев и театра (покровительница двух последних). Её часто изображают танцующей или держащей в руках актерскую маску женщиной

Сенджу были впечатлены и очень признательны. После этого переговоры продолжились и намного более гладко, чем скандалы предыдущей недели: они даже сумели зафиксировать несколько пунктов в первый день.

Вместо того, чтобы позволить Хашираме решить, что они обсудили все необходимые моменты теперь, когда вопрос размещения людей был согласован и базовый учебный план для желаемой академии шиноби был предварительно одобрен, Мадара перешел на вопрос канализации и водопровода, что потребовало от него намного больше объяснений и от Киты того, чтобы она принесла различные справочники и свитки вместе с картами. Реакция Тобирамы на карту с потенциальной деревней состояла в том, что он прожигал ее взглядом несколько секунд, и его чакра кипела от зависти, а затем он вежливо попросил копию, чтобы можно было делать соответствующие заметки. Мадара услужливо быстро набросал копию карты местности, затем попросил Киту принести прозрачные накладки из васи, чтобы показать их планы для дорог, водопроводных труб, подходящих мест для мостов, канализации и водоочистных сооружений.

Хаширама признался, что вообще не знает ни о чем из этого, так что они закончили рано, чтобы сторона Сенджу могла прочитать справочники и утром внести свой вклад в договор. Судя по выражению лица Тобирамы, он ожидал, что будет не спать всю ночь, делая заметки.

Следовательно, Мадара целенаправленно намекнул, что единственный вечер — это недостаточно времени, чтобы прийти к значимым выводам, и предложил выделить на это дополнительный день. Это предложение было хорошо принято (хотя было уточнено, что этот день не будет считаться перерывом в процессе переговоров), и Мадара потратил большую часть этого дополнительного свободного времени на то, чтобы прочитать принесенные воронами письма, которые прибыли этим утром, и все выглядело так, что, возможно, они смогут все завершить еще через неделю, что было действительно многообещающе. Меньше месяца на такой сложный договор было весьма впечатляюще.

Чтение краткого отчета Изуны о происшествиях во Внешней Страже и о решениях, которые он принимал, перемежаемых новостями о девочках и деталями результатов последних обжигов керамики, было очень приятным способом провести вечер. Письмо Охабари-оба было значительно толще и намного более серьезным, но хотя бы никакие из этих вещей не требовали того, чтобы он действовал по этим поводам: это была ее работа. Она просто предпочитала держать его информированным, чтобы никто не был достаточно глуп, чтобы попытаться убедить его отменить одно из ее решений, настраивая их друг против друга.

У Киты было значительно больше разнообразных писем: судя по всему, стопка от различных внеклановых корреспондентов из всего, что пришло за последние две недели. Держа письмо на свету, его жена издала довольный звук.

— Хорошие новости? — спросил Мадара.

— Мао-чан родила ребенка: это мальчик, и ее муж называет его Бэнносукэ.

Мадара предположил, что это детское имя: самураи, кажется, любили переименовывать своих сыновей, когда те вступали во взрослую жизнь.

— Передай мои поздравления. Ты пошлешь подарок?

Кита послала подарок, когда Хьюга, с которой она переписывалась, родила дочь, так что это было резонным предположением.

— Да, я уже кое-что упаковала: я просто не хотела посылать подарок раньше, на случай если что-то пойдет не так во время родов или вскоре после. Я напишу ей письмо и попрошу Мидори отправить его курьером вместе с подарком.

— Что-то еще интересное?

— Ну, у меня уже появилось четыре новых идеи дизайна для кимоно от последней картины Акицу-чан, — она подняла развернутый свиток, чтобы он мог посмотреть: мотылек, нарисованный на нем, был большим с потрясающе затейливыми узорами на крыльях, и три очевидных узора были вариациями золотого, серебряного и черного.

— Я бы носил кимоно с таким узором: мне особенно нравятся эти пятнышки, похожие на костяшки счетов, — сказал Мадара. — Подожди, это павлиноглазка?

Он видел одну из них, хотя едва секунду, и она была значительно меньше, чем та, что на картине.

— Да, это она. Мне тоже понравились эти линии пятнышек. Было бы интересно оставить базовый узор и поэкспериментировать с разными комбинациями цветов.

— Я оставлю эту часть тебе и Ассоциации вдов.

Мадара принимал участие только в том, что касалось любования завершенной работой, и высказывал свое мнение, исходя из понимания того, что они не будут делать то, что он скажет, просто потому что это сказал он. Он признавал, что большинство занимающихся этим женщин обладают намного лучшим вкусом, чем он.

Тем не менее он наслаждался ношением одежды, которая демонстрировала их ручную работу. Это было маленькой радостью всего процесса переговоров, и он знал, что довольно немало Акимичи (а также один или два Яманака) внимательно следят за его гардеробом. Возможно, после того как договор будет завершен и подписан, они в конечном итоге останутся немного дольше, чтобы организовать больше торговых отношений с Альянсом Акимичи, что, честно говоря, было бы очень приятно, так как это позволит клану покупать взамен больше красок Яманака. Да, клан мог делать свои, но кормить всех было более важно, чем выращивать красильные растения, и с таким малым количеством взрослых от подобной работы отказывались от первой. У клана были деньги, но он был ограничен в рабочей силе, так что они покупали краски, когда могли, а не делали собственные.

Мадара с нетерпением ждал того момента, когда эта ситуация изменится или хотя бы когда так будет только с редкими красками. Однако это случится минимум через десять лет.

— Я уверена, что мы получим от этого удовольствие, — со спокойной улыбкой сказала его жена, снова отложив в сторону свиток.

В этом Мадара не сомневался.

* * *

Переговоры по поводу минимальных удобств и канализации в потенциальной деревне прошли достаточно гладко (прочитав документы, предоставленные как Мадарой, так и кланом Нара, Тобирама был полностью согласен, что им надо установить некоторые базовые стандарты), и были заключены соглашения, касающиеся того, кто будет в ответе за их обеспечение и поддержание в порядке. Сами трубы будут металлическими или керамическими, так что будут ответственностью Учих, тогда как Сенджу будут поставлять половину средств на материалы и труд, но само управление водными ресурсами и утилизация отходов ложились на плечи Сенджу из-за их предрасположенности к стихии воды. Урегулирование всего этого потребовало нескольких дней из-за сложности предмета, но все было обсуждено и формально изложено в финальном документе. Следующим пунктом повестки было, конечно, управление деревней.

— Я не вижу, почему у деревни должен быть собственный лидер, — прямо сказал Мадара. — Мы разработали систему правосудия, мы уточнили нагрузку миссий и систему взаимоотношений между нашими кланами, чтобы предупредить конфликты. Мы даже подготовили общую систему образования, хотя, скорее всего, пройдет достаточно много времени, прежде чем наши дети будут готовы учиться бок о бок. Зачем нам назначать лидера? Я и глава Домашней Стражи клана Учиха, очевидно, в ответе за Учих в нашей деревне, а Хаширама в ответе за Сенджу. Всем, кто захочет вести с нами переговоры, придется изложить свое дело нам всем, и мы будем принимать решения совместно. Почему одному главе должна быть дана власть над другим? — он сделал паузу. — Если вы не хотите назначить лидера, основываясь на цифрах, и в таком случае им окажусь я.

— Я думал, мы можем вынести это на голосование, — предложил Хаширама.

Мадара насмешливо фыркнул.

— И, конечно, только взрослые или только шиноби получат право голоса. Нет, спасибо.

Напоминание, что намного больше половины клана Учиха была несовершеннолетней, было очень неприятным, но оно очень ясно донесло мысль Мадары: любое голосование было бы принципиально несправедливым, так как взрослые каждого клана, очевидно, голосовали бы за собственного главу.

— Значит, вопрос управления решен, — легко сказал Акимичи-сама, — в том плане, что к нему не будут обращаться сейчас, но его можно пересмотреть позже?

— Это справедливо, — согласился Хаширама. — В конце концов, если другие кланы захотят присоединиться к нашей деревне, тогда нам надо будет заняться этим.

— Или гражданские под властью даймё, — согласился Мадара. — Очень хорошо, вопрос об управлении отложен, пока не станет актуальным, — он передал свитки, лежащие перед ним, Ките-сан, которая приняла их и отдала ему в ответ единственный более маленький свиток. — Так что сейчас остались только гарантии, пункты о штрафах и дипломатические санкции за нарушение договора, будь это умышленно или случайно.

Тобирама ткнул локтем брата, прежде чем он мог запротестовать.

— Подавать пример, помнишь, анидзя? — пробормотал он. Никто не воспримет их договор серьезно, если не будет суровых санкций за его нарушение и политически соответствующих жестов доброй воли.

Хаширама вздохнул.

— Стандартные гарантии для нового договора между кланами традиционно включают союзнические браки, но клан Сенджу не может предложить никаких женщин подходящего возраста, — твердо сказал он.

Тобирама очень ценил то, что его брат обладал достаточным благоразумием, чтобы не предложить Току, несмотря на то, что она была бы первым кандидатом на союзнический брак как их двоюродная сестра, младше тридцати лет и незамужняя. Тока бы убила любого мужа, выбранного без ее согласия, скорее всего, на их брачном ложе, если не во время свадебной церемонии. При условии, что она не убила бы их обоих задолго до этого момента, Хашираму за то, что это предложил, а Тобираму за то, что не отговорил от этого брата. Но опять же, Тока понимала, что у Тобирамы нет реальной власти над старшим братом, так что, может быть, он бы вышел из такой ситуации только слегка покалеченным.

— Это не будет проблемой: Учихи не предлагают и не ожидают союзнических браков, — спокойно ответил Мадара. — Однако краткосрочный обмен заложниками, возможно, на полгода в качестве жеста доброй воли, сработает на достижение примерно того же результата, — он решительно просверлил взглядом Сенджу, сидящих напротив. — В качестве демонстрации приверженности я готов предложить моего генерала и второго человека после меня во Внешней Страже Учиху Хикаку-сана, который также является сыном брата моего отца.

Взгляд Тобирамы переместился на вышеупомянутого мужчину, который провел весь процесс переговоров молча сидя сзади и слева от своего главы клана. Учиха Хикаку был его возраста или, возможно, немного младше, с черными прямыми волосами и едва заметными линиями вокруг глаз. Кажется, он абсолютно спокойно отнесся к тому, что его предложили в качестве заложника в клан противника, но Тобирама был свидетелем тому, как он взволнованно говорил с Мадарой за обедами о разных подростках во Внешней Страже, и он знал, что у мужчины дома оставалась глубоко беременная жена, а также младшие братья и сестра, за которых он в ответе.

Он был равным по рангу и должности Токе, что действительно демонстрировало значительную приверженность со стороны Учих.

— В качестве демонстрации приверженности, — вторил Хаширама, — я предлагаю моего младшего брата, Сенджу Тобираму.

— Анидзя! — Тобирама сумел не повысить голос громче разъяренного шипения, но его пальцы дернулись от желания задушить своего дубинноголового старшего брата.

— Но Тоби…

Тобирама повернулся и посмотрел в глаза Мадаре.

— Прошу прощения, Мадара-сама, — сказал он сквозь сжатые зубы, — но сторона Сенджу не обсудила возможность обмена заложниками, — он взглянул на Акимичи-сама. — Так что я смиренно прошу, чтобы вы нас извинили.

Он приложил усилие, чтобы его чакра оставалась подавленной на вежливом уровне, но это было значительное усилие.

— Конечно, Сенджу-сан, — спокойно ответил Мадара. — Это очень деликатный вопрос, требующий надлежащего обдумывания и рассмотрения.

— Мы снова соберемся завтра утром, — согласился Акимичи-сама, — и я верю, что тогда мы сможем определить гарантии и санкции без дальнейших задержек.

— Конечно, Акимичи-сама, — Тобирама поклонился, схватил брата за рукав и вытащил его из комнаты, и оставшиеся Сенджу поторопились за ними.

— Отото…

— Не здесь, — прорычал Тобирама, не отводя взгляда от коридора впереди. Он скорее почувствовал, чем услышал, что его брат сдулся, источая обычное чувство уныния и горя, которое Хаширама всегда проецировал, когда он был смущен или его планы срывали. Это было настолько насколько выражением душевного состояния Хаширамы, настолько и манипуляцией, так что он это проигнорировал.

Они завернули за угол, прошли по переходу без крыши и налево у развилки коридора, и вернулись к гостевому дому. Рюша, Чиги и Ягура исчезли в их общей комнате, закрыв за собой фусума, чтобы создать иллюзию приватности. Тобирама был признателен за из благоразумное решение. Он отпустил рукав брата и набросился на него.

— Анидзя, о чем ты думал! Почему ты это сказал? Ты даже сначала не спросил меня!

Его пальцы дрожали: здесь не было никого, кто бы увидел, как Тобирама обернет руки вокруг горла брата и сожмет…

Хаширама сгорбился, упав духом.

— Прости, отото! Я должен был спросить! — он снова выпрямился, и его взгляд наполнился решительностью. — Но Тоби, серьезно, это должен быть ты: ты понимаешь, что тут стоит на кону, и я тебе доверяю. И ты сказал, что поладил с Мадарой и Китой-чан! Это действительно важно, и все в клане равняются на тебя, так что если ты сможешь с ними поладить, я просто знаю, что все остальные последуют твоему примеру!

— Анидзя, это не веская причина! Тока так же бы хорошо подошла: даже лучше, так как она эквивалент Хикаку!

Предложение его в качестве заложника подразумевало, что Хаширама ценит его меньше, что его вклад в Сенджу на уровне только третьего после главы клана, и от этого было больно. Он делал так много для своего брата, для своего клана, он отдал все, и он знал, что его брат не замечает всего, что он делает, но совсем это не ценить? От этого было больно, когда его брат так сильно зависел от него, чтобы…

— Отото, я бы пошел, если бы мог, — взмолился Хаширама, — но это не продемонстрировало бы доверия. Пожалуйста, Тоби. Я прошу, потому что я ценю тебя. Ты всегда так хорошо заботился обо мне и клане! Правда, это ты должен был родиться первым: ты был бы таким хорошим нии-саном…

Тобирама не услышал конец этого предложения из-за ледяной руки, схватившей его за сердце, и рева в ушах. Хороший старший брат, он? Он был старшим братом. Он был старшим братом Итамы и Каварамы, и посмотрите, что случилось с ними! Он был ужасным старшим братом, он провалился как старший брат, если бы он родился первым, Хаширама наверняка был бы мертв…

— Тоби? Отото?

Он моргнул. Хаширама тревожно смотрел на него не отрывая глаз.

— Тоби, ты достаточно спишь?

О чем они… о, да, заложники.

— Ты не передумаешь, не так ли.

Он знал своего брата. Хаширама был таким же упрямым, как горный хребет.

Обеспокоенность не ушла с лица брата, но он сдержанно кивнул.

— Это должен быть ты, Тобирама. Ты понимаешь: ты видел. Ты знаешь, почему у нас должен быть мир. Для обоих наших кланов и, может, однажды и для других кланов.

Тобирама так устал от того, что его брат зависел от него.

— Анидзя, я, лично, убил отца Киты-сан. Ее отца, который не был воином. Я точно не знаю, в курсе ли она этого, но я не собираюсь заставлять ее чувствовать, что она должна снова поселить меня в своем доме. Особенно если она не знает.

Выражение лица Хаширамы стало ужасно грустным, но он ничего не сказал. Он просто посмотрел на Тобираму этими жалобными по-оленьи карими глазами.

У него никогда не получалось отказывать брату.

— Послушай, анидзя, я скажу ей об этом сегодня. Если после этого она не захочет, чтобы я был на землях клана Учиха, ты выберешь кого-то другого.

Хаширама серьезно кивнул:

— Это справедливо. Я начну писать письмо Токе, чтобы мы не тратили время, если она скажет «нет».

Тобирама обозначил поклон:

— Спасибо, анидзя. Я прямо сейчас отправлю сообщение с просьбой поговорить с ней.

Он был почти полностью уверен, что она скажет «нет», как только узнает обо всем, но он делал это не для того, чтобы не становиться заложником: он делал это, потому что Кита заслуживает знать и заслуживает услышать это от него. Он не сказал ей раньше, потому что его чакра была запечатана и, если бы она попыталась убить его, он не смог бы даже убежать, а также потому что он был ее гостем и манеры могли сдержать ее реакцию. Однако сейчас это было уже не так.

— Анидзя, не требуй санкций и не позволяй Акимичи наказать Учих, если она меня покалечит.

Трансформация в вани ярко встала у него перед глазами, и он видел, какую большую роль играют эмоции в активации кеккей генкая клана Учиха. Он был уверен, что сможет уйти живым, но «здоровым» — это, возможно, слишком высокое требование.

— Если ты этого хочешь, Тоби, — нахмурившись, согласился его брат. — Однако я не думаю, что она это сделает: она правда добрая и терпеливая, и она тоже хочет мира.

Его брат был неизлечимым оптимистом. Вполне возможно, человек может хотеть мира и одновременно мести за мертвого члена семьи: гражданские постоянно это делали. Вот почему они нанимали убийц шиноби, а не лично брали оружие в руки.

* * *

Кита не была уверена, почему Тобирама попросил поговорить с ней лично, но он упомянул, что это для того, «чтобы переговоры могли продолжиться гладко», что означало, что у нее по сути нет выбора. Однако она чувствовала себя немного неуютно: самый последний спор Сенджу был внутренним, так что для его разрешения не требовалось разговора Тобирамы с ней. Если только он не хотел, чтобы она убедила Мадару, чтобы тот отказался принимать его в качестве заложника ради Изуны, но это было бы подрывом власти Хаширамы, и она не думала, что у Тобирамы есть даже тень подрывных желаний. По крайней мере не в том, что касается его брата.

Мадара поднял одну бровь от послания, но согласился взять Сахоро и Сакурадзиму на тренировочное поле вечером. Хикаку останется номинальным стражем, а Ёко собиралась уйти, чтобы провести время с дочерьми-близняшками Яманака Иноши, которых звали Иноко и Инока и которые были ее возраста. Кита была рада за эту дружбу: мир, как она надеялась, будет означать больше связей с другими кланами и отношения, которые постепенно станут менее транзакционными.

Кита помахала на прощание мужу и его подчиненным, принесла запасной чайник для Хикаку, пока он устанавливал жаровню для нее и одну для себя на энгаве на другой стороне гостевого дома, а затем отправила посыльного на кухню Акимичи за легкими закусками, которые можно будет подать ее скорому гостю. Кухня послала блюдо агемоти*, приправленных ситими*, и корзинку из бамбука с булочками со свининой, лежащую на горячей коробке, чтобы они оставались теплыми, что было хорошими вариантами легкой закуски и фактической еды. Ей также пообещали вагаси, но поварам сначала надо будет их сделать, так что их не принесут еще полчаса в лучшем случае.

*Примечание переводчика: агемоти — популярная японская закуска, приготовленная из жареных моти. Ситими — также нана иро тогараси — японская приправа, обычно состоящая из нескольких видов перца, белого и чёрного кунжута, водорослей, семян конопли, тёртого имбиря и жареной апельсиновой цедры

Кажется, Акимичи были убеждены, что она слишком худая, и всегда посылали ей больше еды, чем она ожидала, когда просила о закусках к чаю. Эти булочки, например: они сами по себе были обедом! Ну, Хикаку будет признателен за одну, и Мадара и остальные счастливо расправятся с остатками, когда вернутся с тренировки.

Кита поставила воду греться и достала коробочку с сенча, выбрала пару неформальных чаш подходяще нежных цветов из доступных и принялась ждать. Тобирама был очень пунктуальным, так что должен будет скоро прибыть.

Так и произошло. Однако его чакра была слегка беспокойной, и в его движениях было что-то, что звенело для нее предупреждающим колокольчиком. Она видела это раньше в воинах, испытывающих сны наяву на поле боя, то, что она помнила как ПТСР. Легенды клана Учиха гласили, что такие вещи развиваются, когда отряд воина и его или ее семья не поддерживают его или ее и не помогают сохранять связь с действительностью, как они должны делать, признак невнимания к человеку, и, следовательно, это надо лечить удвоением заботы и внимательного принятия. Шаринган делал такие вещи очень значительной проблемой для клана, но у них были давно сложившиеся традиции, чтобы держать всех настолько в здравом уме и с настолько хорошей поддержкой, насколько это было возможно. Учет этого был одной из причин, по которой Внешняя Стража состояла из отрядов с членами разного возраста, которых поощряли быть сплоченными, так что даже сироты не были изолированными.

Был ли у Тобирама кто-то в клане Сенджу, чтобы его поддерживать? Хаширама был его единственным братом и явно слишком невнимательным, чтобы предложить надлежащую помощь, его родители были мертвы, и хотя за время переговоров он упомянул нескольких теть, дядю и бабушку, не было ни одного признака, что он был близок хотя бы к кому-то из них.

— Кита-сан, — ее гость поклонился ей, и она поклонилась в ответ, они обменялись надлежащими формулировками, и она пригласила его внутрь и предложила сесть спиной к токономе* с вазой с цветами. Тобирама снова выразил механические благодарности за то, что его разместили на почетном месте, но она могла сказать, что он рассеян. Возможно, он думал о чем-то другом специально, но он определенно был рассеян.

*Примечание переводчика: токонома́ (яп. 床の間) — альков или ниша в стене традиционного японского жилища, является одной из четырех основных составляющих элементов главного помещения японского аристократического дома

Может быть, чай и еда помогут?

Они не помогли.

— Тобирама-сан, что тебя побудило попросить со мной встречи? — спросила она, как только первые чашки чая были выпиты и пока ее гость вежливо, но без энтузиазма ковырялся в агемоти. Должно быть, ему было очень неуютно, раз его не искушала готовка Акимичи.

Тобирама аккуратно отложил в сторону палочки и положил руки на колени ладонями вниз и растопырив пальцы в жесте, который среди шиноби был демонстрацией доверия или капитуляции: нужна была секунда, чтобы поднять руки, чтобы сложить ручные печати, когда они так лежали, в отличие от того, когда ладони были прижаты друг к другу перед грудью.

— Кита-сан, — серьезно сказал он, посмотрев ей в глаза, — ты была для меня самой любезной хозяйкой. Однако между нами стоит ситуация, на которую я больше не могу с чистой совестью не обращать внимания.

Кита не имела ни малейшего понятия, что он имеет в виду. Она взяла чашку чая и сделала глоток, чтобы скрыть недоумение.

— Что это может быть, Тобирама-сан? — вежливо поинтересовалась она.

Ее гость, кажется, на секунду погрузился в себя, а затем видимо собрался с духом.

— Кита-сан, я с сожалением признаю, что я лично был в ответе за смерть твоего отца.

Кита почувствовала, как ее пальцы рефлексивно сжались на чашке, и она позволила боли, которая всегда поднималась в ней при упоминании смерти отца, пройти сквозь нее и утихнуть. Да, ее отец был мертв — нет, держаться за боль ничем не поможет.

— Ты лично был в ответе? — тихо спросила она, и что-то мучительное и воспаленное кипело под ее кожей. — Ты убил его в глухом переулке, Тобирама-сан? Это произошло не на поле боя? Он не покалечил и не убил больше половины твоих людей? Сражаться был не его выбор? И к этому моменту ты не был обязан долгом защитить тех своих соклановцев, кто еще был жив, как и он был обязан сделать то же самое?

Тобирама выглядел определенно шокированным ее словесной атакой.

— Я… Кита-сан, именно мои стратегические решения и мои сенсорные способности привели к тому, что клан Сенджу начал нападать на торговые миссии Учих…

— Да, — намеренно перебила Кита, и ее не волновало, что это было грубо, — это так и было. И чичи был прекрасно осведомлен о рисках, на которые шел, когда вызывался на такие миссии. Но это был его выбор, Тобирама-сан. Он знал, что рискует, как и я и все мои братья и сестры, которые были достаточно взрослыми, чтобы понимать такие вещи. Он видел, как все его братья сделали такой же выбор до него, видел, как его сестры горюют о своих мужьях и сыновьях, и он считал себя благословленным, что ему никогда не приходилось хоронить ребенка, — она сделала короткий резкий вдох. — Так что когда он увидел, что у нас было недостаточно воинов, чтобы одновременно держать оборону против Сенджу на поле боя и набрать отряд, необходимый для торговых миссий, конечно он вызвался сам. Вот таким человеком он был, готовым сделать шаг вперед, когда он видел, что если не сделать этого, то это может легко стоить клану больше, чем мы можем позволить себе заплатить.

Тобирама был таким неподвижным и бледным, и его чакра так плотно подавлялась, что он мог сойти за раскрашенную куклу.

— Мой отец сделал выбор рискнуть своей жизнью, потому что на кону стоял весь клан, — более спокойно продолжила Кита, решительно усмиряя как свою чакру, так и свои мысли. — Он сделал выбор, и своим выбором он накормил клан, оснастил клан и обогатил клан. Он снова сделал выбор, когда ты повел своих соклановцев против него, и ни один юный воин нашего клана не умер в тот день, срубленный прежде чем он или она мог или могла расцвести в полную силу. Была только одна смерть, никакие из с трудом полученных необходимых клану вещей не были потеряны, и у меня нет сомнений, что мой отец наслаждался своим триумфом, даже когда он покидал этот мир. Наши кланы воевали, Тобирама-сан, и мой отец сделал выбор. Не смей забирать это у него.

Ее гость вернул себе немного самообладания и низко поклонился.

— Приношу самые искренние извинения за мое самомнение, Кита-сан. Я и не думал о том, чтобы умалить достижения твоего отца, — пробормотал он.

Хорошо.

— Я принимаю твои извинения, Тобирама-сан, но я бы предпочла больше не говорить об этой ситуации.

— Конечно, Кита-сан.

Его чакра наконец-то снова открылась ее чутью, медленно и осторожно, как кошка, выглядывающая из-под стола.

— Могу я узнать, почему ты решил поднять такую личную тему для разговора? — спросила Кита, автоматически сделав глоток чая.

Взгляд Тобирамы упал на его руки, все еще лежащие у него на коленях.

— Мой брат очень настаивает на том, чтобы я послужил заложником для клана Учиха, Кита-сан. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной поселить меня в своем доме или чтобы ты чувствовала своим долгом страдать в моем присутствии, если оно будет причинять тебе боль. Анидзя согласился, что, если ты возразишь против его выбора, он согласится, чтобы моя двоюродная сестра меня заменила.

Ките хотелось, чтобы она могла потрясти его за ворот кимоно, пока он не прекратит говорить ерунду.

— Тобирама-сан, мой отец далеко не единственный член клана Учиха, кто умер от твоей руки. Он также не единственный гражданский: те первые группы, на которых напали из засады, включали только гражданских, и среди них были дети. Мой муж потерял большинство своих дальних родственников по матери в течение девяти месяцев, в равной степени мужчин, женщин и детей, а они когда-то были одной из самых больших ветвей нашего клана.

Ее гость снова выглядел бледным.

— Но он не будет требовать платы за это, ни от тебя лично, ни от Сенджу в целом, — ровным тоном продолжила она, — потому что он хочет мира между нашими кланами, и единственный способ достичь мира — это отпустить. Не забыть, или похоронить, или отрицать, но не держаться за наши боль и ярость. Сказать, что да, с нами поступили неправильно, но и мы также поступали неправильно. Ни один из нас не без греха. Так что мы спишем твои преступления, как списывают безнадежный долг, Тобирама-сан, как и преступления твоего клана в надежде на то, что вы в ответ спишете наши и клана Учиха, чтобы мы могли начать с чистого листа.

* * *

Тобираме было девять, и он находился в сотне километрах от гостевого дома сидя на пне на краю селения Сенджу после похорон Каварамы и жаловался своим двум оставшимся братьям (Итама, мне так жаль, я подвел тебя) о том, какие взрослые глупые и что им надо заключить формальное соглашение с врагами, создать правила и подавить собственные боль и злость, чтобы жить бок о бок не сражаясь друг с другом.

Итама, я сказал тебе, что то, что ты будешь держать зло за смерти родичей и позволять страданию наших соклановцев управлять твоими действиями, погубит тебя, прости, что это была неправда, тебя убили не твоя боль и эмпатия, это был наш отец.

Хаширама задумался вслух, будет ли возможно заключить настоящий мирный договор, истинный союз. Тобирама честно не считал, что это будет вероятно: Хатаке бросили их после смерти их матери (после предательства нашего отца), так что правда, на что им надеяться с кланами, с которыми они по-настоящему регулярно сражаются, а не которые просто вежливо игнорируют?

Спишем твои преступления, как списывают безнадежный долг, Тобирама-сан, чтобы мы могли начать с чистого листа.

Тобирама понятия не имел, что делать с этой революционной концепцией. Она была освобождающей (она была ужасающей, как вообще начать), и хотя Хаширама никогда это так не формулировал, оглядываясь назад, было вполне очевидно, что именно эта мысль лежала в основе всей мечты его брата о будущем.

Идея о том, что его преступления против Учих были его долгом перед ними, имела смысл, но идея, что они просто спишут его, как будто им не нужно было успокаивающее завершение, которое дало бы преследование его клана, как будто они могли позволить себе просто не обращать на это внимание и считать это допустимой потерей…

Это было слегка пугающе. Как вообще начать это делать? Просто… отпускать. Не хоронить боль под бумажной работой, или логикой, или созданием новых дзюцу, но высвобождать ее. Бросать ее.

— Тобирама-сан? — Кита излучала искреннее беспокойство. Тобирама вспомнил, где он находится, осознал, что плачет, и начал шарить по карманам в поисках платка.

— Я приношу мои извинения…

— Тебе не за что извиняться, — сказала его хозяйка мягким, но решительным голосом. — Слезы — это часть жизни, Тобирама-сан — позволь им упасть. Они существуют, чтобы освобождать нас от боли.

Тобирама заморгал:

— Прошу прощения, Кита-сан?

Она иронично улыбнулась:

— Тобирама-сан, слезы выполняют естественную функцию организма, которая заключается в том, чтобы выражать и высвобождать сильные эмоции. Вот почему после плача человек чувствует себя пустым, однако часто почему-то лучше, чем раньше.

Значит, слезы не были слабостью — они были силой. Они давали разрядку и освобождение. Еще одна вещь, в которой ошибался его отец.

— Ты бы предпочел, чтобы я ушла, Тобирама-сан?

Как давно он плакал в последний раз?

* * *

Кита не ушла, когда к молчаливым слезам присоединились менее чем молчаливые рыдания — вместо этого она обошла столик и крепко обняла своего гостя. То, как он обмяк в ее руках, говорило о том, что он не получал достаточно физического комфорта от своего брата: она была для него едва ли больше чем знакомой, и все же физический контакт открыл ящик Пандоры, и он почти что рухнул в ее объятие.

Хикаку выглянул из-за сёдзи, а затем под ее сердитым взглядом ушел далеко за пределы зоны слышимости в дальний конец сада. Кита не отпустила воина Сенджу, разбивающегося вдребезги рядом с ней, крепко обернула руку вокруг его талии и гладила его по спине другой рукой.

Он плакал очень долго: плечу ее кимоно потребуется будет тщательная чистка, чтобы отстирать пятна соплей и соли. Акимичи, которые принесли вагаси, были перехвачены у ворот, и Хикаку оставил блюдо на энгаве, видневшимся сквозь открытую сёдзи. Кита положила подбородок на затылок Тобираме и не перестала проводить рукой по его спине вверх и вниз.

Когда его рыдания наконец начали стихать, она запела песню, под которую она и все остальные дети клана Учиха учились делать упражнения на растяжку:

Дым летит вверх, вверх, вверх;

Дождь падает вниз, вниз, вниз;

Небо огромно, огромно, огромно;

Почувствуй бриз, бриз, бриз.

Червяк ползет низко, низко, низко;

Птица летит высоко, высоко, высоко;

Заяц очень быстр, быстр, быстр;

Черепахе торопиться нелегко, нелегко, нелегко.

Река бежит, бежит, бежит;

Гора стоит рядом с ней, с ней, с ней;

У гор есть подошвы, подошвы, подошвы;

Но нет ступней, ступней, ступней.

Паук плетет, плетет, плетет;

Паук — ткач, ткач, ткач;

Спрядет себе дом, дом, дом;

И наденет плащ, плащ, плащ.

Деревья высоки, высоки, высоки;

Их листья зелены, зелены, зелены;

Однако корни их, корни их, корни их;

Ни капли не видны, не видны, не видны.

Холодит снег, снег, снег;

Обжигает пар, пар, пар;

Роса так свежа, свежа, свежа;

Камень же так стар, стар, стар.

Следующие строфы Тобирама наверняка еще не слышал. Им учили, только когда дети становились достаточно взрослыми, чтобы начать обучение чакре, и их повторяли во время различных упражнений по обучению владением огнем.

Чакра течет, течет, течет;

Огонь горит, горит, горит;

Направь поток, поток, поток;

Как сердце говорит, говорит, говорит.

Силой воли, воли, воли;

Искру призови, призови, призови;

Позволь ей сиять, сиять, сиять;

И сумрак разгони, разгони, разгони.

Один слаб, слаб, слаб;

Но вместе мы сильны, сильны, сильны;

Один умрет, умрет, умрет;

Годы жизни так длинны, длинны, длинны.

Позволь огню, огню, огню;

Гореть в душе и теле, теле, теле;

Клан рядом, рядом, рядом;

Нас ничто не разделит, не разделит, не разделит.

Один ты сломаешься, сломаешься, сломаешься;

Один потеряешь путь, путь, путь;

Клан же будет жить, жить, жить;

Клан — это суть, суть, суть.

— Я и не знал, что их больше, — тихо пробормотал Тобирама ей в плечо. Он развалился, почти растекся у нее на коленях, как кот, о котором он ей так часто напоминал, и ему каким-то образом было комфортно, несмотря на странное положение.

— Существуют упражнения на чакру, которые выполняются с каждой строфой, — ответила она, следя за тем, чтобы ее голос был мягким, но деловым, — чтобы обучить манипуляции стихией и разным упражнениям на растяжку. Однако этим упражнениям учат частным образом родители или опекуны, когда они чувствуют, что конкретный ребенок готов, так что ты их никогда не видел.

— Благоразумно, — согласился Тобирама, не двигаясь. Кита точно не была уверена, в какую конкретно сторону повернули их отношения, но они определенно изменились. Позволить кому-то плакать у себя на плече до хрипоты не было чем-то, что ты обычно делал для всего лишь знакомого, и то, что Тобирама еще не отстранился от нее, говорило о том, что ему тоже было комфортно с этой переменой.

— Значит, я буду принимать тебя у себя следующие примерно шесть месяцев? — с нарочитой беззаботностью спросила она.

Тобирама издал ей в плечо звук, смутно напоминающий согласие.

— Если твой муж не потребует, чтобы анидзя не навязывал меня Изуне так скоро после его почти предсмертного состояния, — мрачно добавил он.

— Маловероятно, — вздохнула Кита. — У прошения заложника более низкого ранга был бы неприятный подтекст независимо от причин.

Изуна придет в ярость.

Тобирама издал сердитый звук: прямо сейчас он вел себя очень похоже на кота, что, честно, было немного подозрительно. У него был контракт с кошачьими? Она знала, что заключение контракта может привести к достаточно глубоким изменениям у призывателя. Если это не было особенностью Хатаке: Хатаке были довольно заметно анималистическими в некоторых аспектах, или по крайней мере на это указывало то, что она читала об этом клане.

— Ты голоден, Тобирама-сан? Акимичи дали мне булочки и, я думаю, еще свежие вагаси.

Он наконец соскользнул с нее, его глаза были красными, а ресницы слиплись от слез, и он заморгал:

— Теплые булочки?

Кита подавила улыбку:

— Да. Они на горячей коробке с моей стороны стола.

Тобирама потянулся и достал корзинку с булочками, положив палочками две на свою тарелку, затем сделал паузу, чтобы отложить еще две на ее тарелку, и передал ее ей, прежде чем приступить к еде.

— Спасибо, Тобирама-сан.

Он все еще был не в себе. Кита задумалась, сможет ли он смотреть ей в глаза следующим утром: он всегда был изысканно чинным, а это поведение не было таким ни в малейшей степени. Если манеры не были защитным механизмом, чтобы дистанцироваться от людей, а от природы он был более бесцеремонным, когда ему было комфортно.

К тому времени, когда она съела обе свои булочки, Тобирама закончил пятую, принес вагаси (блюдо монака* в форме цветов) с энгавы и добросовестно переложил две штуки на ее тарелку, прежде чем заняться остальными. Он также налил еще чаю, что было очень великодушно, но также совершенно задом наперед, потому что она была должна выступать в роли хозяйки, хотя эта церемония и была неформальной.

*Примечание переводчика: монака — японская сладость, две тонкие хрустящие вафли, между которых кладется джем из бобов адзуки

Было похоже на то, что все его высшие функции мозга отключились, и он действовал на какой-то странной смеси инстинктов и детских манер. Не то чтобы она была против (как бы они ни ценила жесткие культурные рамки за руководство, которое они предоставляли, они также ужасно сковывавали), так что она ничего не сказала об этом. И не выразила ничего, кроме тихой благодарности Тобираме за то, что тот налил ей еще чаю, и положила себе еще две монака, прежде чем снова подтолкнуть блюдо в его сторону.

Он закончил их, также разделался с агемоти, плюхнулся на бок (головой на ее колени и растянувшись на татами) и уснул.

Просто вот так.

Ките отчаянно хотелось, чтобы камеры существовали. Она обошлась тем, что активировала свой шаринган.

Мадара не ожидал обнаружить Хашираму нервно ходящим взад вперед прямо за садовой калиткой занимаемого Учихами гостевого дома, когда он вернулся с тренировочных полей, а Хикаку настороженно наблюдал за Сенджу вне пределов досягаемости, и его шаринган был активен и медленно крутился.

— Что происходит? — потребовал ответа Мадара. Он не мог подумать ни о чем, что вызвало бы такое поведение со стороны его друга. То, как Хаширама так рыскал, было также чрезвычайно грубо, но, честно, он был довольно нечувствителен к грубости после трех недель переговоров. Большая ее часть была обусловлена необдуманностью, так как его друг был намного больше обеспокоен общей картиной, а не мелкими деталями. Такими как вежливость. Хаширама знал этикет — он просто не думал пользоваться им, если он заранее не решал, что для этого пришло время, если не нервничал и не беспокоился о том, чтобы произвести хорошее впечатление на незнакомца.

Его друг сделал шаг назад и повернулся к нему лицом.

— Дело в Тобираме, — признался он. — Он пошел на чай к Ките несколько часов назад, но он не вернулся, и я волнуюсь.

— Почему?

Мадара не мог представить, что его жена навредит Тобираме: она слишком хорошо с ним ладила.

Хаширама переступил с ноги на ногу.

— Тоби переживал, когда ушел, — тревожно сказал он, — кажется, он думал, что Кита-чан его покалечит. Во что, конечно, я ни капельки не поверил, — торопливо добавил он, взмахнув руками, — но визит к кому-то на чай обычно не занимает четыре часа!

Его друг был прав: возможно, это было немного чересчур. Мадара повернулся к Хикаку:

— Ну?

— Тобирама-сан действительно все еще здесь, и он совершенно здоров, — признал Хикаку, посмотрев ему в глаза. Мадара позволил вспышке гендзюцу погрузиться в свой разум и не смог сдержать мгновенное дергание от картинки того, как холодный, всегда контролирующий себя младший Сенджу цеплялся за Киту и выплакивал все глаза. Просто, что? Серьезно, что?!

— Тогда почему я не могу войти? — проскулил Хаширама, и резкость в его тоне добавляла неприятный оттенок к его инфантильному поведению. Он даже начал звучать скорее угрожающе.

— Вас не ждут и не приглашали, Хаширама-сан, — абсолютно вежливо и совершенно непреклонно ответил Хикаку. — Частную жизнь Киты-сама необходимо уважать.

Мадара так гордился своим двоюродным братом.

— Я зайду и посмотрю, как обстоят дела, — предложил он. — Скорее всего, они потеряли счет времени, разговаривая о фуиндзюцу, или что-то в этом роде.

Это не было невозможным сценарием, даже учитывая информацию Хикаку.

Плечи Хаширамы расслабились.

— Это действительно кажется намного более вероятным, — признал он, — и это так похоже на Тобираму, игнорировать меня после того, как я расстроил его раньше, особенно с учетом того, что ясно, что я был прав и Кита-чан его не покалечила! — он широко улыбнулся. — Спасибо, Мадара. Если они все еще разговаривают, ты позволишь ему остаться на ужин? Иначе он зайдет на кухни и не вернется в наш гостевой дом до ночи.

— Я предложу ему эту возможность, — согласился Мадара, прежде чем пройти сквозь калитку, и Сакурадзима и Сахоро последовали за ним по пятам. Два подростка направились вокруг здания к купальне, так что Мадара был один (Хикаку остался позади, чтобы следить за калиткой и Хаширамой), когда снял сандалии в гэнкане и беззвучно прошел по энгаве к открытым сёдзи в главную комнату.

Его жена взглянула на него и подняла палец к губам, а ее глаза блестели от тихого веселья. Мадара осмотрел сцену (стол сдвинут, татами смяты, россыпь грязных тарелок, и нигде не осталось ни крошки еды) и действующие лица (Кита удобно сидела на расстоянии вытянутой руки от жаровни и чайника, Тобирама небрежно растянулся на собранных татами, его кимоно было помятым, на его лице виднелись следы слез, и он тихонько сопел, а его голова лежала на коленях у Киты) и решил, что на самом деле? С учетом этого и того, что Хикаку видел раньше, он, скорее всего, не хотел ничего знать.

Так что он кивнул, развернулся и пошел обратно в гэнкан, снова надел сандалии и направился назад к калитке, чтобы заверить Хашираму, что, действительно, его брат в полном порядке и абсолютно не покалечен и что Тобирама вернется в гостевой дом Сенджу ближе к вечеру.

Затем он тоже направился в купальню. Что бы ни происходило с Тобирамой, у его жены все очевидно было под контролем.

* * *

После того, как хаха умерла, отец взял его и его братьев, одного младшего и одного старшего, из ее дома и переселил в главный дом клана Сенджу. Он также выстроил им намного более жесткий тренировочный режим, сосредотачиваясь на том, чему он хотел, чтобы они научились, а не развивая то, чему их уже научила хаха.

Отец всегда был скорее надсмотрщиком, чем родителем — после смерти хахи вся мягкость и поддержка в жизни Тобирамы шла от снежных барсов хахи. Он никогда не задавался вопросом, почему они приходят к нему только тогда, когда он один: он думал, что они также приходили к его братьям, когда они были одни, но Хаширама был так удивлен и рад видеть их после того, как Тобирама подписал контракт призыва в четырнадцать и начал практиковаться…

Теперь они были его снежными барсами: Киёнари и Тонари, которые сначала принадлежали хахе, и Чикаки, Шизуки и Отоки, которые выбрали отвечать на его призыв. Не для битвы (это был не такой контракт), но чтобы выслеживать добычу, охотиться, передавать сообщения и шпионить. Однако он редко призывал их в летние месяцы: горячий влажный климат западной части Страны Огня заставлял их постоянно жаловаться, и они не могли хоть сколько-то быстро двигаться без риска перегрева.

Тобирама в основном призывал их для разговоров на одиночных миссиях или когда просто был один: они были интересными собеседниками, хотя и отчаянными бунтарями. Абсолютно каждый раз, когда он призывал Тонари, она приветствовала его вопросом, свергнул ли он уже своего брата, и хотя Хаширама посмеялся над этим в тот единственный раз, когда присутствовал, чтобы услышать этот вопрос, Тобирама предпочитал не создавать впечатление, что он способствует появлению раскольничества в клане.

Прямо сейчас он ощущал смутную усталость и какую-то ломоту в теле, но в основном чувствовал себя тепло и в безопасности. Как в запахах-воспоминаниях того, как он засыпал после тренировок и хаха несла его обратно домой и сворачивалась вокруг него в кровати с Тамой и Кавой, пока Хаши учился выращивать деревья. Но по-другому, потому что хаха пахла как барсы, удары молнии и растущая зелень, тогда как этот запах был огнем в очаге, агаровым деревом и чешуей над лежащим в основе женским запахом.

… чешуей?

Тобирама приоткрыл глаза, всматриваясь в шелк, которым были покрыты колени, на которых лежала его голова, и в низкий столик рядом с беспорядочной стопкой тарелок и чайником. Кимоно было светло-зеленым с регулярными вертикальными белыми линиями и редкими горизонтальными линиями, расшитым россыпью светло-желтых кругов с черной каемкой: выглядело так, как будто кимоно сделали из лунных мотыльков.

Оно было действительно мягким у его щеки.

Хаширама был… здесь, с Ягурой, Рюшей и Чиги… они ужинали? Без него? Это было не очень вежливо. Тобирама выбрался из-под руки на его лопатке, сел ровно и потянулся, изогнув спину и зубасто зевнув. Затем он снова открыл глаза и обнаружил себя лицом к лицу с Китой.

Китой, которая улыбалась так же нежно, как и хаха, и чье кимоно было зеленым, как лунные мотыльки, с очень заметным мокрым пятном на одном плече.

Тобирама наконец вспомнил то, что привело к тому, что он заснул на коленях у этой женщины, и инстинктивно сымитировал своих барсов в том, что они делали, когда их ловили на чем-то глубоко недостойном: веди себя так, как будто не случилось вообще ничего, что стоило бы комментировать. Ему нечего было стыдиться. Ничего не произошло.

— Еще остался чай?

— Мадара снова наполнил для меня чайник, когда вернулся с тренировки, — беззаботно ответила Кита, и ее глаза блестели теплом и нежностью, когда она позволила ему сменить тему. — Пожалуйста, угощайся. Ты приглашен на ужин, и еда скоро прибудет, — она встала, на секунду поднявшись на цыпочки, неявно потянувшись. — Я вернусь через несколько минут, когда переоденусь.

Тобирама опустил глаза вниз на свое (крайне помятое) кимоно и поднял руку к подбородку:

— Могу я воспользоваться одной из ваших купален, Кита-сан?

Кимоно, скорее всего, было гиблым делом, но он мог хотя бы умыться: он чувствовал себя очень липким.

Одно из фусума на другой стороне комнаты открылось, и в поле зрения появился Мадара.

— Позволь мне дать тебе на время юкату, — твердо сказал мужчина, встретившись глазами с Тобирамой, — а моя жена сотворит для тебя чудо с этими складками, — он слегка улыбнулся. — Фуиндзюцу правда можно использовать для чего угодно.

Печать для разглаживания складок на одежде? Но опять же, он сейчас пытался создать дзюцу для стирки, так что это определенно было практично. Тобирама обозначил надлежащий поклон сидя:

— Спасибо за вашу доброту.

Затем он налил себе чаю: он чувствовал некоторую сухость во рту.

Кита просто улыбнулась, покинув комнату, но ее уход вызвал шквал активности: Учиха Ёко скользнула внутрь, чтобы унести все тарелки и грелку для булочек, аккуратно смела крошки со стола на одну из тарелок, а затем направилась обратно к гэнкану, Сахоро передвинул чайник на стальную подставку и вынес жаровню из комнаты (возможно, намереваясь вычистить немного пепла), а Сакурадзима начала ходить по комнате поправляя татами.

Тобирама игнорировал их, когда свидетельства его срыва и невежливо долгого пребывания аккуратно стирали, попивая чай. Затем он налил себе еще одну чашку: это был хороший чай, и он хотел пить. И все больше хотел есть, несмотря на то, что наелся булочками и сладостями несколько часов назад.

Хаха раньше делала булочки. Он забыл об этом.

Мадара появился из комнаты, в которой исчез, и уронил неплотно сложенную юкату и чистое полотенце на татами рядом с коленями Тобирамы.

— Хикаку и Сахоро не будут против, если ты переоденешься в их комнате, — сказал он, кивнув на ближайшее к гэнкану фусума, а затем присоединился к Сакурадзиме в перетаскивании большего низкого стола в главную комнату и устанавливании его на середину.

Что ой как случайно означало, что Тобираме совсем не надо было двигаться. Он наблюдал за тем, как все Учихи кроме Киты (которая еще не появилась) включились в то, чтобы приносить подносы, чашки и подушки из соседней комнаты и расставлять их вокруг стола. Сахоро принес жаровню обратно, и вернувшаяся Ёко прогнала воина, чтобы она могла снова зажечь огонь с новым углем.

Он выпил очередную чашку чая, и чайник оказался пустым. Так как еда явно должна была скоро прибыть и он хотел умыться, Тобирама поднялся на ноги и ушел в комнату, где ему разрешили переодеться. Она была точно такой же, как и его собственная комната в гостевом доме, который занимали Сенджу, за исключением того, что здесь было два свернутых футона, две вешалки, две стойки для брони (эти эмалированные доспехи действительно были восхитительными), два умывальника и два низких столика, каждый из которых был довольно беспорядочно завален разными лакированными шкатулками и приоткрытыми свитками, и одна стопка вещей была явно выше, чем другая.

Более опасно загруженный стол наверняка принадлежал Учихе Хикаку.

Тобирама быстро переоделся, аккуратно сложил кимоно, перекинул его через руку и вышел из комнаты. Было немного неловко доверять свою верхнюю одежду жене Мадары, но мужчина предложил, и, честно говоря, за его одеждой всегда ухаживали жены других людей: он просто не обращал на это внимание до недавнего времени. Даже здесь и сейчас прачки Акимичи чистили все белье Сенджу для них два раза в неделю. Было неловко только потому, что он знал Киту лично и она была намного более высокопоставленной, чем он.

Когда он постучал в фусума, Кита открыла почти незамедлительно, уже одетая в другое кимоно: это было желтым с красновато-коричневыми волнистыми горизонтальными линиями, и в некоторых местах были расположены круги, похожие на глаза. Оно тоже было очень похоже на крылья мотылька, хотя Тобирама не думал, что в этот раз он распознал вид.

— А, отлично, — сказала она, забирая у него одежду. — Это займет всего несколько минут, Тобирама-сан. Я повешу его в комнате Хикаку и Сахоро, как только закончу.

Тобирама коротко поклонился и направился в купальню.

* * *

Как только ужин закончился и Тобирама вернулся в гостевой дом Сенджу, Мадара отвел Киту в дальний край сада. Над головой небо становилось все более облачным, и дул сильный ветер: было очевидно, что скоро пойдет дождь.

— Кита, что ты сделала с Тобирамой?

Потому что его жена явно сделала что-то: общее поведение Тобирамы было не таким, как раньше. Мужчина был менее плотно сдержанным, менее скрупулезно вежливым, и кошачья настороженность, которая присутствовала раньше, сменилась бесстыдной кошачьей праздностью. Вместо того, чтобы занимать настолько мало места, насколько возможно, теперь Тобирама, кажется, распростерся, и его чакра занимала место вокруг него, а не была усердно скрыта под его кожей. Не много места, признаться честно, но это все равно была очень существенная разница. Более комфортная поза также была говорящей.

Его жена вздохнула.

— Он пришел, выглядя так, как будто едва мог отличить реальность от боевого дурмана, — тихо сказала она, — а потом он меня расстроил. Так что я прочитала ему лекцию, что вполне возможно вызвало еще одно боевое видение, а затем я объяснила необходимость списывания грехов врагов, когда заключаешь с ними мир. И в этот момент он был намного более очевидно не в себе, а потом, ну…

— Он разрыдался? — догадался Мадара. В конце концов, это было то, что видел Хикаку.

— А, значит, Хикаку рассказал тебе об этом. Да, он разрыдался, и он позволил мне обнять себя, так что я не собиралась отпускать его, не тогда, когда это могло сделать все намного-намного хуже. В конце концов он вернул себе самообладание, накинулся на булочки и сладости Акимичи и уснул на мне, — она хихикнула. — Я запомнила этот момент навсегда. Может, я нарисую картину об этом для Хаширамы-сана.

Мадара хохотнул. Его друг определенно оценит такую картину.

— Затем, когда он наконец проснулся, он невозможно по-кошачьему прогнулся и продемонстрировал полный рот подозрительно острых зубов, когда зевнул. Я знаю, что его мать была Хатаке, но серьезно, муж, клыки. Края его коренных зубов слегка заострены, но его клыки честно абсурдны, особенно верхние.

— Он определенно сделал эту кошачью вещь «конечно я бы никогда не совершил ничего недостойного, вы ничего не видели» после того, как ты пошла должным образом размять ноги и переодеться к ужину, — согласился Мадара, улыбаясь от воспоминания. — Интересно, это гены Хатаке или у него есть свой контракт призыва?

Учихи владели только двумя контрактами, ни один из которых не принадлежал роду Аматэрасу, так что Мадара ничего не подписывал. Однако он знал, как они работают: он видел оба свитка с контрактами, и сравнение фуиндзюцу ясно дало понять, как проходит этот процесс и как это может повлиять на призывателя.

— Ну, он единственный оставшийся в живых ребенок второй жены Буцумы, так что не то чтобы здесь есть какая-то основа для сравнения, — Кита проигнорировала эту загадку. Мадара был согласен, что Тобирама мог вполне сам раскрыть детали во время его предстоящего пребывания. В конце концов, он будет с ними больше полугода. — И, пока мы наедине… — она внимательно огляделась, как будто проверяя, не прячется ли кто-то на дереве.

— Что такое, Кита-кои? — тихо спросил он, беря ее руки в свои.

Его жена стеснительно ему улыбнулась:

— Я беременна, муж.

Мадара почувствовал слабость в коленях, и он был вынужден усилить свои мышцы быстрой вспышкой чакры.

— Уже? — выдавил он.

Кита переступила с ноги на ногу, опустив глаза:

— Я на третьем месяце, дорогой. Я не хотела ничего говорить раньше, на случай если я ошибаюсь, но сейчас я определенно беременна. Меня тошнило каждое утро последнюю неделю.

Мадара смутно вспомнил, как его мама говорила о ранней утренней тошноте, когда она была беременна Сабуро: ее вырвало раз или два, и он переживал, что она болеет, пока она терпеливо не объяснила ему, что такое состояние нормально, когда ждешь ребенка.

— Ты чудесна, — горячо сказал он, крепко ее обняв. — Ты будешь восхитительной мамой: ты уже для девочек.

— Спасибо, муж, — пробормотала она, и ее голос был немного хриплым от силы ее эмоций. — Ты будешь чудесным отцом. Я надеюсь, что у ребенка будет твое лицо.

— Ты не пожелаешь мое сердитое лицо дочери, не так ли? — поддразнил ее Мадара, окрыленный радостью.

— Это очень милое лицо: почему бы мне не хотеть видеть его чаще? — парировала она, потыкав его в ребра. — И Мадара?

— Да, мать всех моих будущих детей?

Кита немного порозовела, но ее глаза соблазнительно потемнели:

— Беременность заставляет меня хотеть тебя больше.

Ну, в этом случае…

— Я весь твой, — хрипло пообещал он, подхватив ее на руки и добежав до передней двери гостевого дома за долю секунду на головокружительной скорости. — Позволь мне удовлетворить тебя.

Кита наклонилась вперед в его руках и прижалась губами прямо под изгибом его челюсти, легонько прикусив чувствительную кожу в этом месте.

— Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой — мне, — мурлыкнула она, и ритм в ее словах дал понять, что это была строчка из песни или стихотворения. — Покрой меня всю поцелуями, потому что любовь твоя слаще вина. Имя твоё слаще лучших духов. Возьми меня с собою! Давай убежим! О мой царь, введи меня в чертоги свои.

Поэзия: эпическая любовная поэзия с четким ритмом, и Мадара чуть не споткнулся о собственные сандалии, спинывая их, чтобы можно было быстро зайти внутрь босиком и отнести ее в спальню, чтобы больше никто не услышал слова, произносимые с такой явной жаждой.

— Положи меня, как печать, на сердце твое, — продолжила его драгоценная, сводящая с ума жена, и ее голос был тихим и томным. — Как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство клана своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем…

Мадара заставил ее замолчать поцелуем, плечом закрыл фусума за ними и приступил к тому, чтобы снять с нее кимоно. Ее руки оказались на его оби, развязывая узел и стягивая его кимоно с плеч.

— А мой сад у меня при себе, и могу я по желанию отдать его, — прошептала она в его губы, когда они оба отстранились друг от друга, чтобы вдохнуть, и аллюзия заставила его содрогнуться. О, его жена определенно его погубит.

* * *

— Тоби, проснись.

Тобирама перекатился на бок, повернувшись спиной к отвратительно бодрой сигнатуре чакры брата, и уткнулся лицом в подушку.

— Тоби, уже утро!

Пальцы потыкали его между ребер — он шлепнул брата по руке:

— Прекрати, Хаши.

Возникла пауза (благословенная тишина, спасибо), а затем его брат громко взвизгнул:

— Тоби! Ты так не называл меня уже несколько лет!

Затем Тобираму вытащили из кровати и крепко обняли, против чего он категорически возражал.

— Отстань от меня! Анидзя, я тебя предупреждаю…

Две минуты спустя Тобирама негодующе поправлял свою ночную одежду, а Хаширама пытался притвориться, что дуется, пока лечил свою укушенную руку, но счастливые пузырьки в его чакре было невозможно не заметить.

— В чем дело, анидзя? — раздраженно потребовал ответа Тобирама, сложив руки на груди. Он спал.

Его брат жалобно надул губы:

— Тоби! Я просто хотел узнать, как прошел твой вчерашний визит! Я попытался подождать тебя, но ты не возвращался сто лет, и я не хотел проспать, так что мне пришлось пойти в кровать.

В этом и был весь смысл того, почему Тобирама изначально откладывал свое возвращение: он вовремя покинул гостевой дом Учих, затем пошел на короткую прогулку вокруг садов и проскользнул в свою спальню в гостевом доме Сенджу через энгаву, а не прошел сквозь гэнкан. Хаширама все еще сидел в гостиной, когда он пошел спать: его брат был ужасным сенсором, если то, что он искал, не находилось на дереве или не прикасалось к древесине, которую он вырастил сам.

— Я вернулся совсем не поздно, ты просто не заметил, — невозмутимо сказал он, пальцами приводя волосы в хоть какое-то подобие порядка. Заглушающие печати на фусума помогли в этом, если быть честным.

Его брат только нетерпеливо подпрыгнул:

— Так как прошел ваш разговор, Тоби? И почему ты оставался там так долго?

Тобирама попытался найти какие-то слова, которые не будут ни ложью, ни слишком личными.

— Кита-сан объяснила свою точку зрения на смерть ее отца, — осторожно сказал он, — а затем разъяснила свою позицию относительно того, почему она верит, что мир сработает и как заставить его сработать. Это было… — ужасающе. Освобождающе. Больно, — …информативно.

— Тоби! Ты не можешь сказать такое и не рассказать мне! — надулся и умоляюще посмотрел на него его глупый и слишком жизнерадостный брат. — Какие у Киты убеждения по поводу мира? Как она планирует заставить его работать? Я знаю, что если Сенджу и Учихи заключат мир, мы будет слишком сильными, чтобы кто-то выступал против нас, и все остальные тоже прекратят сражаться. Она тоже так видит эту ситуацию?

Точка зрения Киты на мир была фундаментально несовместима с точкой зрения его брата. Хаширама хотел принудить всех к миру, представляя угрозу больше, чем то, чему они смогут противостоять, тогда как Кита выбирала отступить от войны, а затем принять всех остальных, кто захочет сделать так же.

— Ее идеи имеют гораздо больший смысл, чем твои, — съязвил он. — Когда враг, слишком сильный, чтобы сражаться с ним в лобовую, когда-либо останавливал кого-то по-настоящему целеустремленного, чтобы добиться мести?

Лицо Хаширамы помрачнело, уныние завихрилось над его головой, и он сгорбился:

— Отото, ты такой злой!

— Палка-дурак, — пробормотал Тобирама, схватив юкату и полотенце, и вышел из комнаты, направляясь в купальню. Это Тока придумала детское прозвище его брату: она все еще регулярно его использовала, хотя Тобирама не произносил его уже больше десяти лет. «Хаши» означает «палочка», и его брат был тощим ребенком: то, что у него был мокутон, делало его прозвище только более уморительно подходящим.

По крайней мере они наверняка скоро закончат написание мирного договора. Три недели сидения сложа руки во все более жаркую погоду определенно не были его идеей о веселье.

И конечно, когда вопрос о заложниках уладили, доработка условий и штрафных санкций завершилась чуть меньше, чем за полтора дня. Затем переговоры объявили завершенными, и ужин тем вечером был очень роскошным банкетом, чтобы это отпраздновать. В середине утра следующего дня четыре законченные копии договора были вручены Хашираме и Мадаре: Тобираме пришлось помочь Хашираме с некоторыми из более малоизвестных кандзи, но у Мадары явно не было таких сложностей в сравнивании документов, чтобы удостовериться, что они абсолютно идентичны. Даже без активного шарингана.

Кита тоже явно могла их понимать: Мадара делал паузу в конце каждого раздела, чтобы убедиться, что его жена тоже закончила читать.

После того, как было подтверждено, что копии полностью идентичны и точно такие же, как и хотят стороны, заключающие договор, и Хаширама, и Мадара поставили свои подписи в конце каждого раздела на каждом документе, и Акимичи-сама добавил собственную подпись внизу в качестве свидетеля. Затем Мадара и Хаширама пожали руки, каждый взял по копии, и они вверили третью копию Акимичи-сама. Затем четвертую копию все три главы кланов передали профессиональному посыльному, ждущему снаружи, который понесет свиток напрямую в столицу, чтобы его поместили в архивы даймё.

Посыльные пользовались чакрой, но они не были шиноби: они присягали даймё, и их единственным умением был быстрый бег по любой местности. Они считались руками даймё, так что даже кланы шиноби прилагали все усилия, чтобы избегать воспрепятствования им.

— Это наконец-то происходит! — тихо и горячо сказал Хаширама, когда посыльный помчался в путь, исчезнув за горизонтом, чтобы несомненно посплетничать со всеми, кого встретит по пути в столицу. — Мы наконец-то заключили мир!

Мадара тихо фыркнул, но у него на лице виднелась тень нежной улыбки.

— Теперь нам осталось только его не нарушить, — заметил он.

Хаширама повернулся и обнял Мадару, который вздохнул, но похлопал абсолютно невозможного старшего брата Тобирамы по спине, пока тот его не отпустил.

— Я запрашиваю время для моего генерала Хикаку-сана до середины завтрашнего утра, чтобы собрать вещи и закончить писать письма членам семьи, — добавил глава клана Учиха, аккуратно сделав шаг назад из зоны пределов досягаемости Хаширамы.

— Это хорошая идея: Тобирама тоже захочет написать письма, — согласился Хаширама. Вообще Тобирама уже начал писать письма (и пребывать в тихом отчаянии от того бардака, в который его брат превратит денежные потоки клана за семь месяцев до Нового года, когда обмен завершится), но да, еще полдня будет весьма кстати.

— Итак, заложник будут обменяны завтра в десять часов утра, — заключил Акимичи-сама. — Но сначала: обед! — он просиял. — Кухня приготовила очередной праздничный стол.

Тобирама не сомневался, что вечером будет праздничный ужин, а завтра утром — праздничный завтрак: Акимичи любили еду, и мир между Сенджу и Учихами был достаточно беспрецедентным, чтобы стать отличным поводом для целой недели празднования.

* * *

— Тобирама-сан, кажется, ты не получаешь удовольствия от этого вечера.

Тобирама краем глаза посмотрел на Киту, которая неспешно подошла к нему. Сквозь открытые сёдзи на другой стороне комнаты можно было видеть, как Хаширама и Мадара пили саке с Акимичи-сама и покатывались со смеху. Стоял поздний вечер, и празднования не прекращались с полудня: вот тебе и написание писем и даже сбор вещей. Все остальные в фестивальном зале тоже находились в разной степени опьянения, но три главы клана наиболее явно злоупотребляли алкоголем.

— Не будучи в курсе намерений моего брата, я не смог принять должные шаги, чтобы делегировать свои обязанности перед началом переговоров, — коротко сказал он.

Глаза Киты блеснули над ее веером.

— Я думаю, ты имеешь в виду, Тобирама-сан, — легким тоном сказала она, — что ты считаешь, что твой брат абсолютно уничтожит твою систему хранения документов в твое отсутствие.

Тобирама опустил взгляд в свою чашку с саке, силой воли сдерживая саркастический смех. О, его система хранения документов прямо сейчас была меньшей из его забот… подождите секунду. Подняв глаза, он прищурился на Киту: она точно знала, о чем он переживал. Он мог сказать.

— Значит, это ваш злобный план? — сухо спросил он. — Уничтожить Сенджу, полностью передав управление и финансы клана в руки моего брата, а затем стоять в стороне и качать головой, пока мой клан рушится, прежде чем воспользоваться всем, что останется?

И это было именно тем, что она бы сделала. Ничего из этого нельзя было повесить на нее, но с небольшого расстояния можно было явно увидеть ниточки, за которые дергали. Она с мужем мастерски обыграли Хашираму, организовав ситуацию, в которой он конечно выдвинет Тобираму в качестве заложника.

— Именно поэтому мы настаивали на обмене тебя на Изуну в первый раз, — откровенно призналась Кита. — Я осознала, что это вероятный исход переговоров, как только увидела, кого твой брат взял с собой, но мой муж был более оптимистичным.

Больше она ни в чем не призналась.

Тобирама снова яростно посмотрел на чашку с саке: он едва ли выпил больше глотка этим вечером, будучи не в настроении.

— Ну и дурак.

Однако он был вынужден восхититься безжалостной практичностью Киты: продлится мир или нет, это вполне могло подорвать Сенджу. И они не могли дать задний ход сейчас без несения от еще более калечащих последствий, обозначенных в договоре. Они все попались в ловушку, и тут не было выхода: поражение, вырванное из пасти победы, все меньше чем за сезон с ранения Изуны.

Кита издала смешок, прикрываясь веером.

— Надежда умирает последней, — уклончиво согласилась она, поглядывая на него из-под ресниц.

— Просто скажи мне.

Что бы она ни скрывала, она могла высказать это без волнений о приличиях. Прямо сейчас у Тобирамы не было для них терпения, не теперь, когда он увидел, что может подстерегать под всеми этими любезностями и щедростью.

Кита шагнула вперед и встала рядом с ним на энгаве, и ее взгляд переместился к тому месту, где ее муж теперь пел очень непристойную песню с другими пьяницами.

— Гипотетически, посчитает ли Хаширама хорошим для мира, если его дети будут настолько близкими по возрасту, насколько возможно, с моими и Мадары? — спокойно спросила она. Удивительно мелодичная похабщина, кажется, совсем ее не беспокоила: очевидно, это была сторона Мадары, с которой она была уже знакома.

— Да.

Это было совершенно очевидно. Хаширама был абсурдно сентиментальным в том, что касается Мадары.

— Гипотетически, согласится ли Мито-сан помочь с этим планом?

Тобирама повернулся, чтобы с глубокой настороженностью посмотреть на скромную, невинно выглядящую леди Учиха, стоящую рядом с ним. Опять, что-то определенно назревало. Однако, кажется, было возможно, что в этот раз Сенджу действительно выиграют, что было бы приятным разнообразием.

— Моему племяннику три года, и моя сестра будет рада еще одному ребенку, — осторожно признал он. Мито уже несколько раз говорила об этом — просто Хаширама всегда был больше заинтересован в заключении мира с Мадарой, чем во вкладе в новое поколение.

— Возможно, ты можешь написать ей и предложить это, — беззаботно пробормотала Кита, махнув веером. — В конце концов, я сейчас беременна, и несколько месяцев между днями рождения — это не такая большая разница.

Все было раскрыто: раздражающий момент была в том, что это сработает и даже принесет пользу клану. Новость, что Мадара ждет очередного ребенка, приведет Хашираму в абсолютный восторг, и не потребуется никаких усилий, чтобы вложить в голову его брата идею, что было бы чудесно, если бы у ребенка клана Учиха был бы сверстник Сенджу, с которым можно подружиться. Мито также будет рада (особенно если Тобирама заранее предупредит ее и объяснит свои опасение по поводу того, чтобы держать Хашираму подальше от финансовой политики клана), а затем Тока с Ягурой смогут тихо продолжить отбор миссий и бухгалтерский учет без того, чтобы их сердобольный глава клана совал сюда свой нос и принимал нежелательные решения, которым все будут вынуждены подчиняться. Было и так плохо, что он устанавливал бюджет.

— Я приму твое предложение к рассмотрению, — Тобирама сделал паузу. — И поздравляю.

— Спасибо, Тобирама-сан, — она опустила веер лишь настолько, чтобы он мог увидеть ее улыбку. — Прошу меня простить, я чувствую себя немного уставшей. Пойду попрошу мужа сопроводить меня обратно в наши комнаты.

Тобирама смотрел за тем, как она прошла к тому месту, где Хаширама теперь лежал на спине от того, как сильно смеялся, а Мадара наливал себе новую чашку саке, и его лицо было воплощением комически преувеличенной концентрации. Когда Кита приблизилась на расстояние в два метра к своему мужу, он повернулся к ней, как цветок к солнцу, и его лицо засветилось от удовольствия.

— Кита-кои! — саке был заброшен, и Мадара поднялся на ноги с удивительной грацией, сделал несколько шагов и обернул руки вокруг жены, прижавшись своим лбом к ее.

— Ты потрясающая, — немного неразборчиво, но жизнерадостно пробормотал он, выпрямившись и немного покачиваясь, прежде чем продолжить. — У меня самая красивая и гениальная жена во всем мире. Обручить меня с тобой было единственной хорошей идеей, которая когда-либо была у моего отца. Хочешь потрахаться?

Тобирама, который в это время сделал глоток саке, выплюнул его. Что.

— Не здесь, муж, — отчетливо сказала Кита. Акимичи-сама с грохотом перевернулся на спину, абсолютно взревев от хохота. — Сначала отведи меня в нашу комнату.

Мадара улыбнулся сияющей улыбкой. Тобирама раньше не видел у мужчины такого нескрываемо похотливого выражения лица, и больше никогда не хотел вообще его увидеть.

— Как скажешь, — мурлыкнул глава клана Учиха, с легкостью подняв жену и исчезнув вместе с ней в вихре пламени.

Хаширама встрепенулся.

— Куда делся Мадара? — жалобно спросил он, оглядываясь вокруг. Тобирама оставил свою теперь, к сожалению, пустую чашку с саке на удобных перилах, на которые он опирался, и пошел, чтобы утащить брата назад в их гостевой дом. Опьянение не продлится долго (чакра его брата, честно, была абсурдной в том, как быстро она сжигала алкоголь), и если он не уведет Хашираму, то он продолжит пить всю ночь, жалуясь, как брошенная любовница, на то, что Мадара его оставил.

Акимичи не заслуживали того, чтобы потратить дюжину или больше бутылок их лучшего саке, пытаясь держать Хашираму навеселе и отвлеченным, чтобы его брат не хандрил о том, что Мадара больше заинтересован в том, чтобы уложить в постель свою жену, чем в том, чтобы напиться. Тобирама определенно предпочел бы быть пьяным (он не хотел помнить то выражение лица Мадары), но утаскивание брата требовало обеих рук, так что он не мог даже схватить бутылку саке по пути, чтобы позже притупить воспоминания.

* * *

Кита написала Изуне в тот момент, когда планы Хаширамы по поводу заложников стали ясными: ее брат заслуживал лучшего, чем быть захваченным врасплох этим развитием событий. В утро отбытия Сенджу с Хикаку она получила ответное письмо с неровными кандзи, но с вежливыми благодарностями за предупреждение и с информацией, что он переедет из главного дома клана в другую резиденцию рода Аматерасу. Учитывая то, что Ёри в данный момент жила в «другой резиденции рода Аматерасу», Кита подозревала, что медик наконец переезжала из дома детства своего мужа в главным дом рода Ятагарасу. С тех пор, как Тсуними-сан умер три года назад, здание было пустым, не считая Сато-чан, его младшей дочери, которая следила за тем, чтобы дом был чистым, ухаживала за садом и заботилась о кои в пруду.

Хикаку и Ёри планировали переехать уже больше года — у них просто никогда не было времени. Теперь было очевидно, что Ёри решила, что у нее есть время и что она хочет, чтобы с этим было покончено до того, как у нее родится ребенок. То, что Изуна переезжал в ее нынешний дом, было, несомненно, неприятным напоминанием, что здание, в котором она провела всю свою замужнюю жизнь, не было фактически ее домом.

Мало чего осталось от когда-то большой и ветвистой главной семьи рода Ятагарасу: четверо внуков Тсуними от его первенца, дочери Бандай, находились под опекой их тети Чидори, так как оба их родителя умерли. Эбоси и Мисао-чан тоже были мертвы: Кита очень скучала по Мисао-чан. Она была хорошей подругой. Из шести детей Тсуними Чидори была старшей из трех все еще живых, и Эничи, который был возраста Хидзири, вступил во Внешнюю Стражу, как только смог, чтобы помогать обеспечивать своих племянников. Сато-чан содержала всю недвижимость Ятагарасу в исправном состоянии и была частью кооператива вдов и сирот, так как она еще не достигла совершеннолетия.

Пока у Хикаку не будет детей (детей, которые родятся здоровыми и доживут до того дня, когда им дадут имена), его младший брат Хидака, которому недавно исполнилось тринадцать, был номинальным наследником Ятагарасу и единственным живущим членом этого рода, прошедшим полное обучение для этой роли. Хикаку и Хидзири были настолько же Аматерасу, насколько Ятагарасу в плане обучения, что, как Кита знала, они оба иногда находили неудобным, но Хидака был чистым Ятагарасу, а Бентен была странной, но абсолютно уверенной в себе смесью Ятагарасу и Тоётама, что определенно было виной Киты. Но опять же, ценности Тоётама, кажется, сочетались с Ятагарасу лучше, чем ценности Аматерасу — или это просто взгляд Таджимы-сама на ценности Аматерасу плохо сочетались с ценностями Ятагарасу. Лично Кита считала второе объяснение более вероятным.

Для чужаков клан Учиха мог выглядеть крепким однородным монолитом, но, честно говоря, на самом деле они были никогда не распутывающимся клубком многолетних споров и очень разных точек зрения на столетия общей истории, скрепленным общим кеккей генкаем, плотно переплетенными традициями и внешним давлением, вынуждающим их всех держаться вместе. Кита подозревала, что деревня либо сплотит клан крепче, чем когда-либо было раньше, либо расколет их примерно на дюжину подкланов в зависимости от того, как пройдут следующие лет десять мира. При условии, что у них все же будет около десяти лет мира. У Таджимы-сама были свои причины, чтобы разбивать силовые блоки глав родов, подталкивая их к мелочным переругиваниям, но из-за его саботажа сплоченность клана все еще была слабой, и без внешнего давления войны с Сенджу разные рода без сомнения будут действовать так, как посчитают нужным, когда в конце концов члены их родов подрастут и их количество снова увеличится.

Учихи плюс Тобирама не покинули земли Акимичи, когда это сделали Сенджу: у Акимичи Чотая были дополнительные вопросы по торговым переговорам, которые он хотел формализовать с Мадарой, в основном по теме керамики и кухонных ножей, но также по поводу тех вещей, которые касались шелка и печати приватности, которую Кита нарисовала на одном из их гостевых домов. Кита подозревала, что эти переговоры займут всего несколько дней (Мадара уже раньше торговался с Чотаем-доно по различным поводам), и так как это был бизнес, а не дипломатия, все было намного менее официально, чем театральность предыдущего месяца.

Что интересно, после того первого дня, когда Тобирама оставался в гостевом доме Сенджу (возможно, отсыпаясь или дописывая те письма, которые он не успел написать в ночь перед отбытием его соклановцев), он взял за привычку показываться в гостевом доме Учих после завтрака, пока Мадара вел переговоры с Чотаем-доно, и снова исчезать примерно до времени обеда.

Он не делал ничего конкретного. Он просто… был здесь. Обычно на энгаве с письменным столиком и разнообразными свитками, читал или писал в перерывах между испытаниями маленьких упражнений на чакру в чаше воды. Кита взяла за привычку оставлять ему у открытых седзи чашки чая и тарелочки с закусками, пока ела сама, и они соответствующе исчезали: это было в какой-то мере до абсурда похоже на то, как будто ее считал своим человеком очень необщительный кот.

Ее муж был озадачен, но согласился с ней, что нет причин говорить мужчине прекратить. Некоторые Учихи тоже так себя вели (обычно те, чей родитель или родители подписали контракт с кошками, так как призывы участвовали в воспитании детей своих призывателей), так что не то чтобы это поведение было нервирующим — это просто не было тем, чего они ожидали от холодного, логичного и формального младшего брата Сенджу.

Очевидно, большая часть этой холодной формальности была маской.

Пока Мадара организовывал этот новый торговый контракт с кланом Акимичи, также начались летние дожди, что означало приятное снижение дневных температур, хотя и не уровня влажности. Это делало тренировки немного более сложными (не то чтобы Сахоро и Сакурадзима перестали спарринговаться просто потому, что пятнадцать минут под открытым небом оставляли их промокшими до нитки и по колено в грязи), и было довольно сложнее что-либо высушить. Ну, так было бы, если бы Кита давно не обратилась к фуиндзюцу для таких вещей: и правда, почему никто раньше этого не пробовал? Бытовые применения печатей были бесконечны, и они значительно снижали усилия, затрачиваемые на дела, в которых было постоянное повторение, что оставляло больше времени на выполнение другой работы.

Однако сушащие печати привлекли внимание Тобирамы.

— Как они работают? — однажды спросил он, подойдя к ним со спины, когда Ёко развешивала мокрые рубашки и штаны воинов, а Кита вытягивала воду из их плащей. Ёко подпрыгнула, не заметив вторженца — что примечательно, он и не подумал извиняться.

— Как что работает, Тобирама-сан? — спросила Кита, вытягивая больше воды из плаща в руках, и капли падали в корыто, над которым он висел.

Он фыркнул:

— Как ты так убираешь воду из ткани, Кита-сан?

— С помощью печати, Тобирама-сан.

Он скрестил руки на груди.

— Я никогда бы не догадался, — сухо заметил он. — И это не то, что я спросил, как тебе хорошо известно.

Да, он спросил не это, но она могла его немного поддразнить, когда он забрел прямо в прачечную, когда они занимались стиркой, заставив Ёко взвизгнуть от удивления.

— Я просто вывожу воду наружу, — ответила она. Эта печать была фильтрующей печатью: они были приятно многофункциональными и позволяли отфильтровывать почти что угодно. Гончары использовали их для глазурей, хотя не часто, так как оказалось, что большинство глазурей требовали смеси компонентов, а не единственного соединения. Экспериментальная фаза здесь была удивительно информативной.

Трюк с этой конкретной печатью заключался в том, что она была откалибрована для «дождевой воды», а не чистой воды, так что она также убирала пыль и другие частицы из окружающей среды. Затем плащ оставался абсолютно чистым, а не всего лишь сухим.

Тобирама нахмурился на плащ Сакурадзимы и на растущую лужу грязной воды в корыте под ним.

— Это не все, что ты делаешь, — сказал он после паузы.

Кита улыбнулась ему.

— Тобирама-сан, леди должно быть позволено хранить свои секреты, — мягко пожурила она. — Как идут твои исследования?

— Не особо продуктивно, — пожаловался он, прислонившись плечом к дверному проему, в котором стоял, и его руки упали вниз. — Я провожу много измерений и учусь еще большему количеству вещей, но ничего из этого не особо полезно для моей намеченной цели, — он слегка прищурил глаза, глядя на плащ, из которого она только что закончила вытягивать воду. — Тогда как твоя печать, что странно, полезна.

Его пальцы дернулись, как будто он хотел потянуться и выхватить печать для более тщательного изучения.

Кита убрала сухой плащ в сторону и приступила к повторению процесса с плащом Сахоро.

— И какова эта цель, Тобирама-сан?

Он коротко прожег его взглядом:

— Я пытаюсь создать способ ускорения процесса стирки с помощью дзюцу. Осторожное центрифугирование грязной ткани с помощью чакры работает в определенной степени, но твоя печать значительно более эффективна для полного убирания следов.

Он правда серьезно подошел к вопросу «найти мирные применения чакры»? Это определенно воодушевляло.

— Это вариация фильтрующей печати, Тобирама-сан. Дождевая вода — это смесь воды и мелких частиц, и эту печать можно использовать, чтобы убрать все частицы из ткани, как только она полностью намокнет.

— Ты используешь ее для всех вещей, которые стираешь?

— Нет: в долгосрочной перспективе это повреждает ткань, если она специально не усилена другими печатями, чтобы увеличить ее прочность. Вот почему я использую ее только на плащах, — в конце концов, она уже обсудила с ним ее усиливающие печати. — Ты пробовал центрифугировать вещи с моющим средством, Тобирама-сан? Это уберет более упрямые пятна и не даст им прилепиться где-нибудь в другом месте.

— Я пытаюсь создать что-то, что сделает мыло ненужным, Кита-сан, — рассеянно сказал Тобирама, — но, может быть, изменение в дзюцу, чтобы с помощью чакры сымитировать амфифильный эффект*? Это может сработать. Спасибо, Кита-сан.

*Примечание переводчика: амфифильный эффект — способность веществ как отталкивать от себя воду, так и впитывать ее

Он снова ушел, так же абсолютно бесшумно.

— Он настолько же плох, насколько и Мару в самом сильном своем проявлении, — пробормотала Ёко менее тихо, чем могла бы, решительно тряхнув мокрую нижнюю рубашку, которую держала в руках, прежде чем повесить ее рядом с остальной одеждой. Здесь у них находилась еще одна печать, которая ускоряла сушку: аккуратно нагревающая печать, совмещенная с дополнениями, которые побуждали влагу исчезать.

— Он младший сын Сусери-сан, да? — уточнила Кита. Сусери-сан была мертва уже некоторое время, к сожалению.

— Да. Она умерла, когда ему было шесть, и после этого кошки приложили больше усилий для его воспитания, чем кто-либо другой (с учетом войны, того, что он по природе довольно тихий, и того, что люди были заняты), так что никто из взрослых особо не заметил, что он смотрит на жизнь с точки зрения кота, пока он не записался во Внешнюю Стражу прошлой осенью и не стал внезапно головной болью для инструкторов, — вздохнув, сказала Ёко. — Конечно, все остальные из нас знали, что он немного странный, но мы привыкли к этому, так что это не казалось сильно значимым, — она тряхнула головой, поморщившись. — Он иногда просто сидит и смотрит в пустоту или появляется в спальнях других людей, чтобы дремать на их футонах или на человеке на футоне. Остальные из нас его возраста пытаются лучше его социализировать теперь, когда мы знаем, почему он такой, но я не думаю, что он на самом деле сильно изменится.

— Ну, надеюсь, он не попытается подраться с Тобирамой из-за того, что тот появится в его личном пространстве и будет вести себя по-кошачьи.

Ёко хихикнула:

— Ну, пока Сенджу-сан не будет пытаться претендовать ни на кого из людей Мару, все должно быть в порядке. Он ходит хвостом только за вами, не так ли, Кита-сама?

— Пока что только за мной, — предупреждающе сказала Кита, махнув убирающей дождь печатью в сторону Ёко. — Я абсолютно уверена, что это распространится на моих девочек, как только мы вернемся в селение.

Тобирама уже демонстрировал значительную теплоту по отношению к Тоши и Азами и привязанность к Бентен, так что это было наверняка неизбежным.

— До тех пор, пока у Мадары-сама не появится неверная идея, — содрогнувшись, пробормотала Ёко.

Кита не ответила на это, не видя в этом реальной нужды. Мадара с недоумением наблюдал за странной переменой личности Тобирамы, но он и близко не чувствовал от него угрозы. Ее муж слишком хорошо ее знал для этого. В целом, было намного более вероятно, что Тобираму ассимилируют как дополнительного члена семьи: инстинкты Мадары как старшего брата распространялись на Изуну, Хикаку, Хидзири, Хидаку и Бентен, а также на Наку и Мидори, но в его сердце определенно было место для неожиданно кошачьего Сенджу. Кита также добавила бы туда всю Внешнюю Стражу, но в этом случае скорее имели место его отцовские инстинкты, а не инстинкты старшего брата.

Ее муж всегда был так доволен своей работой, когда заботится о людях

* * *

Переговоры Мадары с Чотаем-доно были завершены: кузнецы по стали будут в восторге от перспективы стабильного рынка бытовых лезвий (они снабжали клан, но из-за того, что осталось так мало взрослых, не было новых семей, нуждающихся в ножах, и сталь, за которой хорошо ухаживали, не требовала частой замены) с учетом того, что мир значительно ослабит спрос на замену кинжалов и мечей, и так как Акимичи заберут большую часть их более экспериментально раскрашенных керамических изделий со складов клана, у гончаров и подмастерий будет возможность попробовать новые вещи и применить выученные уроки с прошлых обжигов. Это будет хороший год в финансовом плане, Мадара уже мог сказать. Вдовы также будут довольны красками, которые они получат в обмен на рулоны с окрашенным шелком и шелком с принтами, и Кита определенно была очень самодовольна насчет большого количества бутылок с розовой водой, которых ей как дали, так и пообещали за ее усилия в сфере фуиндзюцу.

Так как торговые дела наконец-то были завершены, делегация Учих (с Тобирамой, заменившим Хикаку) направлялась домой, но в более спокойном темпе, чем они прибыли: вдобавок ко всем остальным подаркам, которые Чотай-доно настойчиво вручил их делегации в благодарность за то, что они «почтили его дом своим августейшим присутствием», Мадаре подарили Тенку и всю ее экипировку, что означало, что они не могли бежать так быстро, как они обычно стали бы, потому что ястребиная орлица определенно запротестовала бы против сопротивления ветра, которое возникает при усиленном чакрой быстром беге.

Они все еще бежали, конечно, но им понадобится больше времени, чтобы добраться до дома. Но с другой стороны, это означало, что у всех хватало дыхания, чтобы говорить.

— … потому что он назвал своих восьмерых сыновей в честь знаменитых мечей?

Так что, конечно, его соклановцы спорили о клановой истории. Перед Сенджу Тобирамой, который выглядел завороженным.

— Нет, его звали Хаккен, потому что он сломал восемь мечей, сражаясь в битвах, прежде чем стать главой клана! — горячо запротестовала Ёри.

— Ну, версия, которую я слышал, была о том, что он был азартным игроком и проиграл их в кости и карты, — вмешался Сахоро.

— Я думал, что ваша история клана записана более подробно, — заметил Тобирама, обращаясь к Сакурадзиме, рядом с которой он бежал.

— О, она записана очень подробно, — ироничным тоном ответила девятнадцатилетняя девушка, — настолько, что есть минимум три версии каждой истории, все написанные современниками и в равной степени подлинные. У разных родов разные истории, и существует семнадцать известных родов, хотя семь из них мифические, так что их истории закрыты для всех, кроме глав Внешней и Домашней Стражи. Не то чтобы Мадара-сама обладает большим количеством времени, чтобы нырять в глубины вековых записей, чтобы найти больше граней старых историй, чем у нас уже есть, — она повернулась, чтобы прожечь взглядом Сахоро, слегка передвинув сундук, лежащий у нее на плече. — И его звали Хаккен, потому что он владел восемью разными мечами и сражался ими всеми.

— Вы все неправы, — сухо вмешался Мадара, прежде чем спор мог обостриться, коротко взглянув через плечо. — Его звали Хаккен, потому что его отец Омиме, который в то время был главой Внешней Стражи, внезапно возжелал новую наложницу какого-то аристократа, когда был у него в гостях, и сказал аристократу назвать свою цену, и тот решил, что хочет восемь мечей, сделанных кланом Учиха. Так что Омиме отдал мужчине собственный меч и мечи, принадлежащие большинству из его свиты, а затем забрал девушку с собой. Она жила в доме Омиме шесть лет, прежде чем решила, что на самом деле она хочет выйти за него замуж, а не чтобы ей просто восхищались издалека, и Хаккен был ее единственным сыном. Затем Омиме очень сильно разозлил остальной клан тем, что назначил своим наследником Хаккена, а не одного из пятерых сыновей первой жены, но законы Внешней Стражи гласят, что глава выбирает преемника, а не то что должность переходит по праву первородства, хотя большинство глав действительно выбирают своих первенцев, так что они ничего не могли с этим поделать. Особенно с учетом того, что до этого Омиме не начал обучать лидерству никого из своих старших сыновей.

— Портишь наше веселье, — игриво проворчала Кита.

— Ну, у Хаккена было восемь сыновей, — признал Мадара, — и хотя он дал им надлежащие традиционные учиховские имена, а не назвал их в честь мечей, его наследник на место главы был его третьим сыном Цуруги. И Хаккен был свирепым воином, который забирал мечи своих врагов в качестве трофеев, так что в других версиях тоже есть доля правды.

— Ха! — победно воскликнула Сакурадзима, показав язык Сахоро.

— Его первенец, Хаккё, был азартным игроком, — добавил Мадара. — Вот почему его не выбрали преемником отца. Его второй сын стал кузнецом по стали, я полагаю.

Это все была древняя история рода Аматерасу, а не записи в общеклановом свитке, почерпнутая из полупрозрачных дневников и выцветших писем и некрологов, а не тщательно скопированные официальные данные: эти официальные свитки не уходили в прошлое намного дальше, чем пятьсот лет, но у Учих были более старые документы. Просто более старые документы в большинстве случаев противоречили друг другу.

Ему нравилось иногда зайти в глубину клановых архивов и осторожно пролистать желтые документы, запоминая страницы, чтобы позже размышлять о них и с интересом думать о повседневных делах его давно почивших предков.

Изуна тоже это делал. Это честно невероятно успокаивало.

— Когда Учиха Хаккен был главой Внешней Стражи? — спросил Тобирама, поменяв положение запечатывающего свитка, который был закинут за его спину, чтобы тот меньше подпрыгивал.

— Восемьсот лет назад? — подала голос Ёко после общей задумчивой паузы. — Может быть, плюс-минус пятьдесят лет?

— Примерно так, — согласился Мадара. Во всех более старых документах использовались разные системы датирования, так что было сложно точно обозначить, что когда произошло: в данном случае они могли ошибаться на век в ту или иную сторону. — По крайней мере, намного раньше, чем Кьюби стер с лица земли имперскую столицу и ее окрестности.

— Это был Кьюби?

Мадара снова взглянул на Тобираму через плечо, идеально ровно держа на запястье укрытую птицу.

— О да. Это одна из немногих вещей, по поводу которой соглашаются все наши записи. Не могут согласиться на дате, но есть несколько глубоко тревожащих свидетельств очевидцев и много картин чернилами, если тебе интересно, — он был почти полностью уверен, что весь клан пробудил свои шаринганы просто от того, что люди это увидели, вплоть до самых маленьких. — А также несколько документов переписи населения которые проливают свет на то, как много людей умерло в тот день.

Что хотя бы устанавливало дату катастрофы как примерно семьсот лет назад, плюс-минус поколение.

В то время больше половины населения континента жило на имперской земле, и большинство из них не выжило, когда цунами захлестнули равнины, прежде чем биджу закончил ломать континентальный шельф, так что он ушел под воду. Учихи пережили эту катастрофу только потому, что тогдашние главы клана Учихи Ака и Нака (которые были близнецами) только что достаточно громко поссорились с императором, так что отозвали большую часть клана и своих вассалов из столицы и окрестностей, пока его императорское величество снова не успокоится. Их караван был в дороге в горах того, что сейчас было южно-восточным побережьем Страны Огня, когда на империю набросился Кьюби, так что они в полной мере могли насладиться очень хорошим видом происходящего разрушения.

Если можно было сказать «насладиться».

Когда Мадара думал о прошлом, ему было интересно, в чем заключался их спор с императором. В документах находились туманные намеки (упоминание о Кьюби как об «уничтожителе коррупции и грязи» несло подтекст), в то время были разработаны клановые законы, которые добавляли элементов в картину, но так или иначе не было ничего определенного.

Что было ясно, так это то, что Ака и Нака считали, что были несомненно правы, так как Кьюби уничтожил императора и весь его двор, не считая близнецов-глав клана Учиха и их семьи, так как для них было очевидно, что произошел божественный суд.

— Учиха Нака была женщиной? — после долгой паузы спросил Тобирама.

— Мы честно точно не знаем, — легко призналась Кита. — Записи говорят, что Ака и Нака были однояйцевыми близнецами и у них определенно были младшие братья, так что они, скорее всего, были мужчинами, но до этого было так, что дочерей выбирали вместо сыновей, чтобы наследовать отцам (например, Учиха Биэй-Фудзи, и вот это была блестящая воительница), так что они могли быть сестрами? У их супругов тоже были определенно неоднозначные имена, так что нельзя точно сказать, — она фыркнула. — Имя «Нака» всегда было популярным в клане, но только в последние несколько сотен лет оно используется по большей части для девочек.

— Клан Учиха, в период после того, как мы начали сражаться с Сенджу, делал особый упор на приоритезацию военной мощи, а не политической проницательности или порядка рождения, когда выбирали глав Внешней Стражи, — согласился Мадара. Боевые навыки все еще считались признаком силы в роде Аматерасу: его собственная невероятная сила и проницательность стали причиной того, почему его отец оставил его наследником даже после того, как Изуна начал демонстрировать признаки, что всего лишь на каплю менее умел в битвах.

Его фактически не признали наследником главы Внешней Стражи, пока ему не исполнилось пятнадцать, когда его обручили с Китой: до этого это было неофициально и, следовательно, могло подвергнуться изменениям. Не то чтобы он осознавал, что его могли заменить Изуной, пока не прошло много лет, конечно: эта информация появилась только в его более поздних изучениях более туманных традиций Внешней Стражи, начиная с тех пор, когда ему было двадцать.

— Вы можете рассказать мне больше об Учиха Биэй-Фудзи? — попросил Тобирама после очередной паузы.

— О да, — с энтузиазмом сказала Сакурадзима. — У нее было три мужа!

— Один муж, два наложника, — поправила Кита, и в ее голосе была слышна улыбка. — Одним из которых был Сенджу, трофей войны.

— Что?

— Твой клан не учит о Сенджу Кабеме, который слишком много флиртовал, когда сражался, и его утащила глава Внешней Стражи клана Учиха, и больше его никто не видел? — спросил Сахоро, и его усмешка тоже была слышна. — Я знаю, что именно из-за него построили нашу текущую дипломатическую резиденцию с подавляющими чакру печатями: он жил там одиннадцать лет и стал отцом пяти ее детей, прежде чем в конце концов бросил попытки побега и переехал в главный дом клана, где зачал еще троих.

— Нет, и это явно серьезный недосмотр, — пробормотал Тобирама. — Что насчет ее других, эм, супругов?

— Ее официальным мужем был ее троюродный брат Учиха Изуна (довольно популярное имя в роде Аматерасу), но он стал отцом только одного из ее детей, и учитывая то, что у него самого был любовник, я не слишком удивлен, что Биэй-Фудзи взяла себе наложников, — протянул Мадара. — Другим наложником был Учиха Отофуке, отец остальных четырех детей Биэй-Фудзи и бывший садовник главного дома клана: человек без особого рода, но он был очень добрым и крепко ее любил.

А еще он был на добрых пятнадцать лет старше Биэй-Фудзи, но по сравнению с отношениями с Сенджу Кабемой это ничего не значило. Неудачливый Сенджу провел большую часть первых своих восемнадцати месяцев в «дипломатической резиденции» прикованным к стене, и его полностью освободили только после рождения его первого ребенка — не то чтобы цепи мешали ему флиртовать. Главная причина, по которой все его более поздние попытки сбежать оказались провальными, заключалась в том, что он всегда пытался уйти с тем или иным своим ребенком, которые, как правило, не хотели покидать клан.

— Тринадцать детей? — Тобирама звучал потрясенным.

— Она была очень энергичной и сладострастной леди, — озорным тоном сказала Кита, — и продолжала ходить в битвы до шестого месяца беременности. Она также всегда передавала своих детей сестрам после их рождения, чтобы те с ними нянчились, чтобы она могла вернуться на поле боя.

— Также дожила до семидесяти семи, — лениво сказала Сакурадзима. — Пережила своего мужа и обоих наложников. Такой образ жизни явно пошел ей на пользу.

Мадара надеялся, что Сакурадзима не планирует подражать привычкам Биэй-Фудзи в личной жизни: с учетом наличия мирного договора она не могла украсть Сенджу с поля боя, но это не делало разные другие слабости Биэй-Фудзи более здоровыми или приличествующими.

— Сколько точно лет назад это было?

— Двести семьдесят, может быть? — предположила Кита. — О Биэй-Фудзи написано много всего: она шокировала всех старейшин и глав родов, но они ничего не могли с ней поделать, потому что главой Домашней Стражи в то время был ее младший брат Фурано, который, так случилось, был возлюбленным Изуны и, следовательно, был очень заинтересован в том, чтобы его старшая сестра оставалась как у власти, так и занятой своими наложниками. Так что о ней есть множество противоречивой литературы, от стихотворений, восхваляющих ее многие военные триумфы, до писем, сокрушающихся по поводу ее привычек. Несколько Учих примерно сорок лет назад попытались отследить потомков Кабемы в нашем клане, но я думаю, что они сдались после шести поколений из-за того, что не могли решить, считать ли дочерей так же, как сыновей, — она хихикнула, прикрыв рот рукавом. — Биэй-Фудзи — это одна из причин, по которой у договорных браков Учих есть пункт по поводу их расторжения, если ты безумно влюбишься в кого-то другого до свадьбы.

— Можно понять, почему это так, — Тобирама звучал подозрительно веселым.

— У вас есть какие-нибудь забавные истории о Сенджу, Тобирама-сан? — с надеждой спросила Ёко.

— У моего клана, к сожалению, нет привычки документировать забавные семейные истории, — тон голоса Тобирамы был глубоко неоднозначным, — но я знаю несколько занимательных анекдотов Узумаки от моей баа-сан. И когда анидзя учился мокутону, он превратил шесть отдельных зданий в непроходимые заросли, вот почему он теперь знает, как выращивать дома.

— О-о, расскажи нам, как Хаширама уничтожал дома! — злорадно попросил Сахоро.

— Все началось, когда ему было восемь, и он начал делать значительные успехи в плане мокутона, — начал Тобирама таким тоном, который был явно общим для всех существующих младших братьев, которые вот-вот получат огромное удовольствие от смущения своих старших братьев или сестер. — И в этот момент тоо-сан также начал учить его мечам, что ему не нравилось, потому что он совсем не был в этом хорош, и выращивать деревья было для него веселее. Так что примерно через три месяца ежедневных уроков по мечам он убежал, устроил громкую истерику в доме Рики-ба и вернул все столбы и доски обратно в состояние живых деревьев, — он сделал паузу для большего эффекта. — Рика-ба была правда не впечатлена. Как и то-сан, так как его сестре теперь был нужен новый дом, и пока он не будет построен, она переехала обратно в главный дом клана вместе со своим мужем и четырьмя детьми.

Позади Мадары послышался групповой смех: он не винил их, это было уморительно, и он определенно поднимет эту тему в следующий раз, когда встретится со своим другом.

— К несчастью для анидзя, — ровным тоном продолжил Тобирама, — после внезапного получения способности возвращать к жизни мертвое дерево ему было сложно держать ее под контролем, когда эмоции зашкаливали. За домом Рики-ба последовали дома двух других членов клана, один из медицинских центров и зернохранилище. Последнее навлекло на него большие проблемы.

Сакурадзима негромко присвистнула: да, Мадара мог понять почему.

— Затем то-сан заставил его провести две недели в затворничестве на дальнем краю земель клана и приказал ему самому заменить все здания, — продолжил Тобирама, и его тон был более сухим, — что привело к тому, что дом еще одного члена клана пострадал от, к сожалению, бурного несчастного случая по прорастанию зелени из-за того, что анидзя пытался осмотреть дом с помощью чакры, чтобы попытаться прочувствовать его форму. Но к началу зимы он все же сумел вырастить несколько более-менее приличных домов, так что Рика-ба не выполнила свою угрозу превратить его кишки в струны для бивы. Следующие два года он продолжил работать над своими архитектурными способностями, заменяя ранее сделанные дома улучшенными версиями, пока и он, и Рика-ба не были удовлетворены их качеством. Эти финальные дома стоят и по сей день.

— Что случилось с зарослями? — с любопытством спросила Ёко.

— Мы их срубили: как на дрова, так и для того, чтобы можно было достать из них свои вещи, — сухо ответил Тобирама. — У деревьев анидзя есть тенденция поглощать все в непосредственной близости: извлечение шпилек и кимоно Рики-ба потребовало аккуратного вырезания.

— Разве Хаширама не помогал? — спросил Мадара. Он знал, что его друг может заставлять свои деревья исчезать с такой же легкостью, с какой они появлялись.

— К сожалению, он в это время страдал от первого в жизни опыта истощения чакры, — сказал Тобирама, и его тон был каким-то образом еще суше, чем раньше, — и, следовательно, он был недоступен. Не то чтобы это спасло его от ярости Рики-ба, когда он наконец проснулся, — он сделал паузу. — Что, кстати, стало причиной разрушения медицинского центра.

В этот раз рассмеялся даже Мадара.

Июнь был влажным. Июнь всегда был влажным, что было хорошо для рисовых фермеров и неудобно для всех остальных. Те дни, когда солнце сияло, ценились за свою сухость, но, честно, все люди в это время года тайно предпочитали пасмурное небо. Просто стояла такая влажность, что с добавлением прямого солнечного света дыхание ощущалось как паровая баня.

Не то чтобы работа останавливалась, просто потому что было жарко и воздух был сырым. Все надо было делать. «Все» в этом случае было постройкой двух бюро обработки запросов на миссии на территории новой деревни, чтобы и клан Учиха, и клан Сенджу могли снова начать брать миссии без того, чтобы на них сталкиваться.

Тобирама ел завтрак после своей первой ночи снова в главном доме Учих (он проспал, но сейчас чувствовал себя очень хорошо отдохнувшим, ему определенно надо будет позже проверить свои постельные принадлежности на печати), когда зашел Мадара, его волосы были влажными, и Изуна следовал за ним по пятам.

— Вот ты где, — сказал глава Внешней Стражи клана Учиха (теперь, когда он знал надлежащую форму обращения, он приложит усилия, чтобы ее использовать), как будто Тобирама мог находиться где-то еще. — Заканчивай и бери свой плащ. Сегодня мы строим бюро обработки миссий.

— Мы? — спросил Тобирама, подняв одну бровь.

Изуна фыркнул.

— Нам надо показать вам, Сенджу, как выглядит стройка надлежащего дома, не так ли? — насмешливо сказал он. — В твой клан послали сообщение, чтобы дать им знать, что мы начинаем сегодня, так что, надеюсь, на участке будет достаточно людей, чтобы сделать каркас.

— Идет дождь, — заметил Тобирама. Не особо сильный, но это едва ли было идеальной погодой для стройки.

— Да, — согласился Изуна, и его взгляд был твердым, — и уровень воды в реке высокий, как нам надо, чтобы мы выбрали участки достаточно далеко от берега, чтобы их не смыло следующей весной, когда снег растает. И убирать глину проще, когда она такая влажная.

Тобирама осознал, что хотя оба Учихи и были в своих плащах, под ними они были одеты просто в достаточно выцветшие индиговые рубашки и штаны с простыми обмотками на ногах и без наручей-доспехов. У них обоих были убраны волосы, у Изуны в короткий хвост, а у Мадары в не очень плотный пучок. Они выглядели так, как будто собирались усердно работать и заполучить самые разные пятна на одежду.

Он закончил завтрак и поднялся на ноги.

— Кто еще придет?

— Несколько старейшин и немало скучающих воинов, — ответил Мадара, взяв у него палочки и чашку и передав их незнакомой молодой девушке, которая готовила на кухне, — а также несколько ремесленников. Нам надо будет повалить деревья и распилить их на удобные части, прежде чем мы начнем строить, затем мы перенесем стволы выше вот сюда и сделаем из них доски и столбы для каркаса. Затем надо будет сделать внешние части каркаса здания с использованием маленьких веток и глины, убедиться, что поперечные балки должным образом уложены и плотно лежат рядом друг с другом для постройки верхних этажей, а затем мы поставим крышу, — он сделал паузу. — Для этого нам, наверно, надо будет сделать черепицу, если мы не будем наносить противоогневые печати на дранку.

— Дранка будет быстрее, нии-сан, — сказал Изуна, когда Тобирама направился обратно в свою спальню, чтобы переодеться во что-то, что он не будет против полностью запачкать грязью, — и мы всегда можем заменить ее позже, если балки крыши будут достаточно крепкими. Если мы возьмем на себя ответственность обеспечить наших новых союзников как строительными материалами, так и рабочей силой, тогда им стоит заплатить нам за наши усилия.

Он не услышал, как закончился этот спор: к тому времени, как он переоделся и вернулся, братья обсуждали, понадобится ли бюро миссий водопровод и стоит ли им оставлять место, чтобы позже можно было сделать канализацию, или им надо будет просто сделать все здание более компактным и отдельно установить водоснабжение и туалет в другой раз.

— Отдельно означает, что нам не надо будет волноваться об изменении фундамента, и мы можем объединить все с бюро деревянных проходом, — сказал Изуна. Его шаринган сиял, и его руки двигались таким образом, что было ясно, что он указывал на вещи в иллюзии, которую мог видеть только он и Мадара. Гендзюцу как метод моделирования? Это было новой идеей.

— Это действительно звучит практично, — согласился Мадара, — но нам надо будет посмотреть, что думают другие: мы здесь не специалисты.

Руки Изуны упали, и его шаринган погас, но лицо все еще было напряженным:

— Я уговорю Хиути, нии-сан. Хотя ты еще не объяснил, откуда в эту деревню будет идти водопроводная вода.

— В основном из грунтовых вод, — легко ответил Мадара, кивнув Тобираме и направившись в гэнкан. — Будет достаточно просто установить колодцы. И я думал, что мы можем вырезать несколько резервуаров за скалами для дождевой воды. Водоочистные станции должны будут стоять либо вдоль реки, либо под землей: мы еще не провели надлежащие топографические измерения, но это следующее в списке дел.

— Вовлечем гражданских? — спросил Изуна, не поворачиваясь спиной к Тобираме, пока они надевали сандалии и выходили на морось.

— Я честно собирался предложить это клану Хьюга в качестве контракта, — признался Мадара, — но если ты думаешь, что гражданские справятся с этим лучше?..

Изуна издал задумчивый звук. Тобирама не знал, что у Учих были существенные отношения с Хьюга, которые жили в дальней части Страны Огня и были склонны держаться очень замкнуто. Да, существовал тот давний альянс, но это просто могло быть солидарностью кланов с додзюцу. Хьюга не брали миссии за пределами своего куска земли и очень плохо воспринимали шиноби, которые пытались выполнять миссии на их территории. Что Сенджу регулярно испытывали на себе: Хьюга даже не нравились шиноби, проходящие через их земли, что было неловко, когда Узушио находилась недалеко от берега дальнего края их земель. Это был большой крюк, так что Сенджу обычно не заморачивались.

— Нам лучше будет спросить, есть ли у них кто-то с опытом в топографии, — в конце концов сказал Изуна, — ведь таким образом они смогут предложить нам этого человека, а если нет, то их гордость не будет ранена тем, что мы укажем на их недостаток. Однако у них должен быть кто-то: их территория намного более подвержена землетрясениям, чем наша.

— Интересно, можно ли перепрофилировать то дзюцу с каменными столбами, чтобы просто поднимать секции местной геологии, а не прессовать их? — задумчиво сказал Мадара, быстро шагая к большой группе других Учих, многие из которых несли лопаты, кирки, пилы и веревки вдобавок к обычным вездесущим сумкам. Это была странная группа: три седеющих мужчины и две дюжины подростков, а также, может, восемь мужчин и женщин от двадцати пяти до тридцати. — Это все?

— Тсунэ пошлет к нам несколько детей с бенто около полудня, и Девятипалый Нака осматривает балки, но по сути у нас достаточно всего, чтобы построить оба бюро, если вы не решите дважды воссоздать главный дом клана, Мадара-сама, — крикнул знакомый мужчина.

— Вы говорите так, как будто это я буду принимать это решение, — парировал Мадара, что вызвало смех.

— Приятно видеть, что ты уважаешь старших, Мадара-кун! — поддразнил седой, но очень бодрый мужчина.

— Я знаю, в какой области у меня навыки, Ишихара-сенсей, и они не в строительстве, — не менее тепло ответил Мадара. — А теперь идемте: у нас много дел, и чем скорее мы их выполним, тем скорее я смогу снова начать посылать людей на миссии.

От младших представителей толпы послышалось ликование, и Учихи вместе повернулись к воротам селения, разделившись на группы по четыре и пять человек, взвалили на себя инструменты и направились к месту строительства. Тобирама последовал за ними и обнаружил себя в группе с Изуной, смутно знакомым молодым человеком, чья чакра чувствовалась скорее более пернатой, чем у других присутствующих Учих, девочкой-подростком с буйными волосами, которые мягкими шипами торчали на затылке, и мужчиной среднего возраста с седыми висками, глубокими морщинами и общей аурой абсолютного спокойствия.

— Здравствуйте, Сенджу-сан! — воскликнула девочка, и ее голос был радостным, а взгляд — острым. — Я Хидэо! Кита-сама моя двоюродная сестра. Это Хиути-сан, он присматривает за ястребами Мадары-сама, и Хидзири-сэмпай, младший брат Хикаку-сама. Вы уже знаете Изуну-сама.

— Не надо ко мне так официально, Хидэ-чан, мы все здесь воины, — сказал Изуна многострадальным тоном человека, который уже много раз этого просил.

— Ладно, тогда Изуна-нии, — уступила Хидэо (но это имя вообще-то было мужским, но Изуна назвал ее Хидэ-чан, так что, может быть, это была очередная традиция Учих, с которой он столкнулся). — Как вы хотите, чтобы вас называли, Сенджу-сан? Раз мы наверняка будем работать с кучей других Сенджу-санов?

— Можно Тобирама-сан, Хидэо-сан.

Он будет использовать то имя, которым она представилась.

Хидэо скривилась:

— Хидэо-кун, пожалуйста, и на «ты».

— Тогда Хидэо-кун, — Тобирама замялся. — Изуна назвал тебя «Хидэ-чан»?

— Да, он это сделал, — мрачно сказала Хидэо, когда они вышли из ворот селения и набрали скорость, — но это потому что я назвала его «Изуна-сама» первой, и он ненавидит, когда мы во Внешней Страже так его называем, даже для официального представления. Я воин, так что я Хидэо-кун для всех моих сэмпаев, даже если моя мама все еще зовет меня «Хидэ-чан».

— Значит, все воины используют мужские имена, — догадался Тобирама. Это явно было одной из причин, по которой воины клана Учиха также одевались настолько похоже друг на друга, насколько это возможно, и прятали очевидные различия между полами.

— Так безопаснее в поле, — коротко сказал Хидзири. — Это не поле, — добавил он, взглянув на Хидэо, — однако тебе все равно стоит практиковаться.

— Это из-за моей рубашки?

— Ты не надела правильную нижнюю рубашку.

— Для нее слишком жарко, сэмпай!

— Тогда лучше регулируй свою чакру, — сказал Хидзири без сочувствия, а затем вздохнул. — Когда мы прибудем, задержись и попроси Канмури показать тебе, как использовать летнюю одежду, чтобы скрывать фигуру, а затем оденься должным образом, — он сделал паузу. — И понизь голос.

— Вот так? — ее голос упал на полрегистра.

— Лучше. С твоими волосами все в порядке, — добавил Хидзири, — но, может быть, подумай о татуировке, когда тебе исполнится шестнадцать.

— Спасибо, Хидзири-сэмпай!

У Тобирамы было чувство, что он что-то пропустил: что в том, что ей сказали сделать татуировку, заслуживало вспышки удовольствия у Хидэо? Ему надо будет спросить позже.

— Ты можешь спросить сейчас, — сказал Изуна, заставив Тобираму дернуться: судя по всему, его регулярный противник действительно знал его слишком хорошо для его спокойствия, даже вне поля боя.

— Каково значение татуировок?

Татуировки на лице не были распространенным выбором украшения для женщин, не считая общих для полов клановых отметок, как у Инузука.

— Как правило, они демонстрируют преданность определенному ками или призыв его или ее защиты, — сухо сказал Изуна. — В частности, женщинам во Внешней Страже, чья внешность отличается от стандартной клановой, худощавой с четкими чертами, рекомендуется делать татуировки на лице, чтобы враги смотрели на узоры, а не на изгибы тела.

Значит, то, Хидзири сказал Хидэо подумать о татуировке, подразумевало то, что она слишком симпатичная, чтобы сойти за мужчину, что действительно было чем-то, что девочка-подросток может посчитать комплиментом. А также…

— А Кита-сан считается стандартной в этом плане?

У жены Мадары была классическая худощавая фигура, хотя и слегка более угловатое лицо, чем считается традиционно красивым.

Все в группе фыркнули.

— Может быть, на первый взгляд, — очень сухо признал Хидзири, — и я знаю, что Таджима-сама успешно выдавал ее за мальчика на множестве экспедиций по фуиндзюцу, когда она была младше. Но это остается верным, только пока она подкладывает ткань на талию и не улыбается.

— Да, мужчины так не улыбаются, — мрачно согласился Изуна. — Никоим образом, как может она.

— Это как?

Тобирама несколько раз видел, как Кита улыбается, и в выражении ее лица не было чего-то особенно необычного. Ни разу, честно говоря.

— Кита-сама, — окончательным тоном ответил Хиути-сан, — улыбается как тигр.

Это наблюдение решительно закончило разговор. Тобирама провел остаток (признаться, короткого) путешествия в глубоких раздумьях.

* * *

Теперь весь клан знал о том, что она беременна (Кита подозревала Сакурадзиму: Ёко и слова никому не скажет кроме Ёри без разрешения, а Ёри тоже не будет распространять информацию), вот почему в данный момент Кита принимала в гостях бабушку, Охабари-оба и Наэбу, которая была скольки-то юродной сестрой со стороны папы и племянницей тети Никко, сенсея Текари в ковке сюрикенов.

Ну, технически она принимала их в гостях. Что на самом деле происходило, так это то, что она проходила ускоренный курс по «Ожиданиям по поводу беременности члена клана Учиха» теперь, когда Тоши и Азами наконец-то решили, что она не исчезнет, если они пойдут поиграют в саду несколько часов.

— Всего лишь два месяца, Кита-чан? И ты уже сказала мужу?

Кита пристально посмотрела на бабушку:

— Мы принимаем у себя Тобираму-сана, который хорошо известен за свои выдающиеся навыки сенсорства: я предпочла проинформировать мужа в то время и тем способом, которые я сама выбрала, баа-сан.

Бабушка фыркнула, но сменила тон на что-то менее неодобрительное:

— Ну, так как ты в данный момент в тяжести, и твой муж об этом знает, существуют определенные ожидания, Кита-чан.

— В доме остались маленький футон, миниатюрные одеяла и складные ширмы, принадлежащие роду Аматерасу, и от тебя ожидается, что ты будешь их использовать, Кита-чан, — мягко продолжила Охабари-оба, улыбаясь поверх чашки чая, — а также куклы для Праздника девочек, если у тебя будет дочь, и шлемы и куклы Кинтаро, если у тебя будет сын.

У Киты никогда не было декоративных кукол, которые традиционно выставлялись на Праздник девочек: ее семья не была достаточно богатой для этого. У них были симпатичные бумажные куклы с изысканными, как будто кружевными цветными одеждами, которые имитировали кимоно с узорами: мама держала их на дне своей шкатулки с драгоценностями. У нее были простые деревянные куклы для игр, которые она оставила младшим сестрам, когда ее обручили с Мадарой.

— Все эти вещи здесь на чердаке, Охабари-оба?

Она уже ходила на чердак, но у нее никогда фактически не было времени или желания, чтобы копаться во всем этом. Когда Таджима-сама был жив, это казалось неразумным, а после его смерти она была неумолимо занята своими девочками.

— Да, вот почему мы здесь: просмотреть все, чтобы ты знала, где что находится и что нужно для чего, и для того, чтобы мы могли переложить некоторые вещи вниз в детскую рядом с твоей спальней, перенести футон Тоши и Азами в другую спальню к Бентен и помочь тебе подготовиться к некоторым изменениям, с которыми ты можешь столкнуться, когда в тебе растет ребенок.

— Это неловко, и странно, и чудесно, и ужасно одновременно, — сухо сказала Наэба, — и это по-разному каждый раз, так что к этому нельзя на самом деле привыкнуть. Все, что ты можешь делать, так это надеяться, что, когда ты возьмешь своего ребенка на руки, ты почувствуешь, что это того стоило, — она иронично улыбнулась. — И все еще будешь чувствовать, что это того стоило, после шести месяцев без сна, но учитывая то, что ты воспитывала твоих близняшек с рождения, я уверена, что ты отлично знаешь эту часть.

У Наэбы было два малыша, оба мальчика, и между ними была разница чуть больше, чем год.

— О да, — согласилась Кита, и обе другие женщины фыркнули.

— Итак, давай начнем с того, что на чердаке, — сказала Охабари-оба, поднимаясь на ноги, — и как только мы проверим все там, ты можешь решить, что хочешь использовать, а что ты хочешь заказать новое. О да, Кита-чан, — тепло сказала она в ответ на, судя по всему, видимое удивление Киты. — Сейчас клан очень богат благодаря твоим усилиям, и все захотят дарить подарки тебе и нашему новому наследнику или наследнице. Заказывать такие вещи — часть лидерства: ты должна предоставлять возможности, чтобы можно было надлежащим образом выразить щедрость и благодарность.

— Давайте сначала посмотрим, что там, — уклончиво сказала Кита. — И, вы можете рассказать мне больше историй? О том, когда Мадара и Изуна были маленькими?

Охабари-оба улыбнулась шире:

— О, я буду очень рада, Кита-чан. Я была очень небрежна в том, чтобы ими делиться, не так ли?

— У меня есть истории о Минами, которые я также могу тебе рассказать, Кита-чан, — мягко сказала бабушка. — О том, когда твоя каа-сан была маленькой девочкой и когда она ждала тебя.

— Я с удовольствием их послушаю, баа-сан, — тихо сказала Кита, сглотнув внезапный комок в горле.

— Ну, я не очень хорошо ладила с моей собственной матерью, когда была молодой женщиной, так как не была заинтересована в семейном ремесле, несмотря на то, что я ее первенец, и я обратилась к ее свекрови за уроками по ткачеству, но именно моя малышка Минами помирила нас, — тихо сказала бабушка, когда Охабари-оба и Наэба тактично направились на чердак без них. — Моей девочке было всего лишь три, но она посмотрела на вышивку моей мамы и потребовала, чтобы ее этому научили. Окаа-сан научила моих младших сестер делать принты, красить и шить, но ни у кого из них не было интереса или терпения для разведения шелка и создания плащей с композициями рисунков. Однако мой первенец, моя маленькая Минами, она очаровала мою надменную окаа-сан своим рвением и целеустремленностью. Кита-чан, твоя мама ни разу не показывала ни малейшего интереса ни к чему другому, не считая твоего отца, конечно: обучение ее даже базовому ткацкому переплетению было ужасно тяжелым, и она всегда ненавидела готовить, даже несмотря на то, что она всегда была сносна в этом. Но ее плащи… о, как она любила делать эти плащи.

Бабушка тряхнула головой:

— Когда она была беременна, она говорила, что хочет мальчика, сына, чтобы тот последовал по следам своего отца, но когда родилась ты, она призналась мне, что на самом деле, втайне, она хотела дочь, которую она может научить шить. И у нее родилась ты, Кита-чан. Ты так стремилась научиться и была такой целеустремленной! Ты принесла ей так много радости. Ты превзошла ее своими дизайнами и чувством цвета, и Минами не могла гордиться тобой больше: она хвасталась тобой, Кита-чан. Она ужасно хвасталась перед всеми моими сестрами и племянницами, которые всегда возмущались, что она стала преемницей моей окаа-сан, говоря, что ее Кита-чан — это все, чего бы хотела ее обаа-сан. И ты и есть это все и больше, Кита-чан. Если бы она все еще была жива, когда Таджима-сама потребовал тебя для своего сына, окаа-сан никогда и никому не позволила бы это забыть.

Кита уткнулась лицом в платок и шмыгнула носом. Она не помнила, что когда-либо встречала мать бабушки, но мама рассказывала ей, что прабабушка держала ее, когда она была младенцем, и была счастлива иметь правнучку.

Знание того, что, несмотря на то, что мама души не чаяла в Дзонене и Текари, она действительно хотела дочь, хотела ее, разбивало и исцеляло что-то в ее сердце.

— Моя окаа-сан перестала шить плащи к тому времени, как ты родилась, артрит в ее пальцах сделал держание иглы невозможным, но она всегда просматривала все работы Минами и находила каждый поставленный не там стежок! О, это так злило твою каа-сан! Но затем моя маленькая девочка представила ей тебя, и окаа-сан назвала тебя шедевром. Сказала Минами, что ты самая красивая работа, которую она когда-либо сделает, с твоими пальцами и запястьями вышивальшицы, — бабушка обернула руку вокруг плеч Киты, притянув ее ближе. — И она была права, знаешь? Ты прекрасна, внучка. Множество творений твоих рук принесли радость и силу нашему клану и сделали честь нашему роду, — она хохотнула. — И у тебя также полная клановая внешность: Учиха в каждом сантиметре. Неудивительно, что этот бледный Сенджу так тобой увлечен.

— Баа-сан!

— Он наблюдает за тобой, Кита-чан, — строго сказала баа-сан. — Я знаю, что ты это заметила: ты внимательная девочка. Помни об этом: я не единственная, кто это увидел. Новый мальчик Мидзухамэ ворчал об этом, и я уверена, что Мадара-сама тоже обращает внимание.

— Мой муж, — холодно сказала Кита, — доверяет моему сердцу, силе и суждениям. У него планы на Сенджу, и этот мирный договор — едва ли начало того, что мы хотим построить.

Она не потерпит того, что ее верность подвергают сомнениям!

Бабушка оглядела ее.

— Ну, я не буду совать нос в то, о чем тебя попросил твой муж, Кита-чан, но помни, что сейчас у тебя есть ребенок, к которому надо готовиться, — уступила она. — Мир начинает ощущаться по-другому, как только ты начинаешь воспитывать в нем ребенка.

Ките не удалось сказать, что она воспитывала детей уже почти десять лет с тех пор, как взяла к себе Бентен, или напомнить бабушке, что она удочерила близняшек, когда они еще были мокрыми и кровавыми — Охабари-оба и Наэба спустились с чердака с коробками и свертками, и остаток утра ушел на менее эмоционально напряженные моменты.

* * *

В последние года клан Учиха не строил много новых домов: большая часть работы заключалась в поддержании их существующих домов, чтобы, когда все младшие дети вырастут, у них будет место жить отдельно со своими собственными мастерскими и фермами. Признание Сакурадзимы взрослой вызвало много волнений, потому что как у взрослой и главы ранее мифического рода у нее не было надлежащей резиденции, в которую можно было бы переехать. Это привело к тому, что несколько амбаров переместили, фермерский дом снесли, и склад передислоцировали, чтобы можно было построить надлежаще хороший дом недалеко от главного дома клана со всеми другими домами глав родов. Сахоро еще не был взрослым, так что являлся главой своего рода только технически, и у него не было отведенной резиденции.

Это будет через несколько лет.

Сакурадзима не получила настолько большого права голоса о своем доме, насколько, возможно, ей бы хотелось, на что она ответила тем, что взяла восемь детей и их сиделку в вышеупомянутую очень большую новую резиденцию. Формально, чтобы поддерживать дом для нее в хорошем состоянии, учитывая то, что строительство было закончено прямо перед тем, как она должна была уехать на переговоры по поводу мирного договора, но на самом деле, чтобы досадить всем старейшинам и высокопоставленным членам клана, которым не нравится идея того, что шесть сирот без рода, два из них незаконнорожденные, будут жить в таком прекрасном доме.

Не говоря уже о том, что у Каору, женщины, которая о них заботилась, было еще два собственных ребенка, она никогда не выходила замуж и, следовательно, обладала достаточно сомнительной репутацией. Особенно когда один из ее детей был внеклановой расцветки. То, что Каору участвовала в переговорах с черным рынком Страны Огня (члены которого обычно не хотели видеть воинов клана Учиха у себя на крыльце и определенно не будут писать им), к сожалению, здесь не помогало.

Мадара тайно апплодировал Сакурадзиме за ее хорошо исполненный план и демонстрацию автономии, но фактически он мог бы прожить без жалоб: он специально позволил ей стать эмансипированной, чтобы дать понять, что он не отвечает за ее решения и выборы. Если это не относилось к ее действиям на поле боя, это не было его проблемой!

Однако с точки зрения практики, то, что большинство его воинов слонялись по селению и все больше скучали в последний месяц, означало, что большинство из них хотели быть вовлеченными в строительство нового бюро миссий, несмотря на неотвратимость работы плечом к плечу с Сенджу, которых они в последний раз видели на другой стороне поля боя. Следовательно, у Мадары было много волонтеров. Он в основном взял младших, так как в селении было достаточно много работы, которая требовала более опытных рук, и те из его воинов, кто были родителями, заслуживали времени со своими детьми.

У клана также было достаточно строительных материалов: зонтичные сумки Киты давали Учихам практически неограниченное пространство для хранения, так что должным образом высушенные балки можно было просто упаковывать сотнями и хранить там, оставляя место для просушки большего количества балок на улице. Дерево хорошо продавалось, так что его отец приказал тем членам клана, которые ходили за древесиной на уголь, иногда срубать целые деревья, а не просто спиливать ветки тут и там. В результате у Учих был солидный запас столбов, досок и балок как для починок, так и для новых построек, так что им не придется строить с невыдержанной древесиной.

Мадара видел, как невыдержанные доски из свежесрубленного дерева искажаются и искривляются: он понятия не имел, как Хаширама мог вырастить дом, и этого не происходило через год или два. Дома что, были из живой древесины? Если так, что их питало, если у них не было листьев? Почему они не пытались вырастить листья? В конце концов, дерево — это дерево: все старые поля боя его друга сейчас были непроходимыми зарослями, даже если в начале они были по большей части голым деревом и грязью.

Намеренная строительная площадка не выглядела ничем особенным: просто массивные деревья, перемежающиеся кустами и бамбуком, с разнообразными цветущими растениями вдоль берега реки. Однако это место было правильным: это было именно той точкой на карте, на которую он с Хаширамой решили поставить бюро обработки миссий их кланов, по обеим сторонам от еще не существующей дороги, ведущей на юг через реку к ближайшим гражданским деревням.

— Камуи, разложи маркеры, как я тебе показывал, — приказал Мадара. Вышеупомянутый лидер отряда вытащила мотки крашеного желтого шнура из своей зонтичной сумки и набросила гендзюцу на территорию, чтобы остальные члены ее временного отряда могли воткнуть бамбуковые колышки и завязать между ними шнур. Как правило они не заморачивались веревкой, но Сенджу наверняка будут дергаными от перспективы работать под тремя разными пересекающимися гендзюцу, как обычно делали Учихи (это так упрощало процесс укладывания всего ровно), так что вперед с гражданскими методами. По крайней мере, сегодня.

— Атаго, Минео, уберите все деревья, которые входят в рамки. Энива, реши, какие ветки мы оставим на уголь, а какие пойдут на внешний каркас. Ракко, Сатоши, пока что вы оба с Энивой. — В клановых документах имена Минео и Сатоши были указаны как Минэми и Сатоми, но так подчеркивать пол на поле боя правда было небезопасно. — Изуна, со мной.

Изуна и его очень разношерстный отряд (Хидзири, Хидэо-кун, которая еще не видела поля боя, сокольничий Хиути, который ушел в отставку из Внешней Стражи через пару лет после рождения Мадары, и Сенджу Тобирама) подошли, чтобы присоединиться к нему, когда все вокруг них активно приступили к работе, сбрасывая плащи и раскладывая инструменты у деревьев за границами желтого шнура.

— Тогда что будем делать мы, нии-сан? — спросил Изуна, чуть отстав, и осторожно расположился так, чтобы Тобирама никогда не покидал его поле зрения. Сенджу посмотрел через плечо на отряды Атако и Минео, который находились между деревьев и уже секциями пилили нижние ветки, чтобы отряды Ракко, Сатоши и Энивы могли пройти для обрезки, убирания листвы и сортировки стволов по ширине и типу. У разной древесины была разная текстура, что делало их подходящими для разных вещей: никто не будет использовать сосну для строительства, когда сосновый уголь такой ценный.

— Мы измеряем эту секцию реки для моста: будет проще, чтобы гонцы приходили к этому месту, чем в селения наших кланов, а затем приносили запросы сюда для сортировки, — энергично сказал Мадара. — Здания будут далеко от реки, чтобы защитить их от наводнений, но нам надо посмотреть, какая земля, и решить, насколько далеко от берега поставить столбы.

Технически у Учих был мост, но на самом деле это был переносной пол, который они устанавливали на пару лодок в определенной точке у берега реки, когда это было необходимо. Безопасно, дешево и легко заменимо.

— Как можно измерить реку? — с любопытством спросил Тобирама.

— Обычный способ — это использовать палки на регулярных интервалах, чтобы отследить глубину, затем применить лезвия или дзюцу, чтобы понять, насколько глубоко уходит глина, прежде чем мы достигнем коренных пород, — коротко ответил Изуна, — но так как ты здесь, ты можешь просто немного поднять реку из русла, так что мы можем измерить ее с помощью шарингана.

— Почему вы не можете… конечно, вода преломляет свет, — пробормотал Тобирама.

— Немного сложно это компенсировать, — легким тоном согласился Мадара. — Особенно с движущейся водой в реке, а не в пруду, а еще надо учитывать донные отложения.

Но в действительности дело было скорее в том, что течения и узоры переплетающихся потоков ужасно отвлекали.

Одно движение чакры (несколько других членов клана остановились и повернулись в их сторону), и часть реки, ближайшая к маркерам, которые выставил отряд Камуи, и доходящая до места довольно далеко вниз по течению, поднялась вверх в изогнутую арку над их головами.

— Вот так?

— Идеально, — признательно сказал Мадара, активировав шаринган и быстро подойдя прямо к берегу реки, медленно поворачивая голову, чтобы воспринять все детали, пока Изуна рванул к дальнему краю, чтобы сделать то же самое.

— Отлично, — согласился его брат, мгновенно сложил печать для модифицированного дзюцу эхолокации и приложил руки к земле, а затем выудил еще несколько бамбуковых колышков из своей сумки. — Хидэо, установи доску для эскизов, — приказал он, когда перед ним с мерцанием возникло действующее по области гендзюцу, демонстрирующее секцию коренных пород, раскрытых дзюцу, и их глубину под глиной.

За Мадарой послышалось шуршание и клацанье, когда Хидэо встала на колени на влажные листья с переносным столиком:

— Готово!

Изуна спустился вниз по течению, ставя колышки на регулярных интервалах, применяя эхолокационное дзюцу и добавляя информацию в гендзюцу, пока шел, и топография земли под глиной становилась все более видимой.

— Обычно мы оставляем гендзюцу, — пояснил Мадара для Тобирамы, который держал реку, как будто это не стоило ему никаких усилий, — но я сомневаюсь, что твоим соклановцам будет комфортно так работать.

— Не в этот раз, возможно, — согласился Тобирама, — но несколько демонстраций, чтобы они могли привыкнуть к этой идее, могут быть кстати? Это очень практично и, судя по всему, делает измерение и проверку намного менее сложными.

— Готово, Изуна-нии! — прощебетала Хидэо. Затем Изуна зашел на середину всего лишь слегка влажного русла и присел, потом сделал выверенный шаг вперед и снова присел, слегка поскользнувшись на участке водорослей.

— Что он делает? — спросил Тобирама, немного озадаченный.

— Он запоминает топографию: как меняется наклон русла, — объяснил Мадара. Эта техника в основном использовалась для запоминания топографий долин и каньонов для эффективных ловушек-гендзюцу, расположенных в шахматном порядке, и выбора мест для засады, но у нее также были и мирные применения.

Изуна снова вернулся к своему первому колышку, покинул русло реки, встав на берег, где стояли все остальные, и воткнул последний колышек напротив первого:

— Вот, теперь можешь вернуть реку на место.

Тобирама сделал это (очень плавно, ни одна капля не пролилась и ни одна рыба не была потеряна), а затем повернулся, чтобы понаблюдать за тем, как Хидэо аккуратно чертила последовательность топографии реки, и ее шаринган крутился в точно таком же медленном темпе, как у Изуны.

— Это не настолько детализировано, насколько я могу видеть в голове, сэмпай, — пожаловалась она, разворачивая новую часть свитка для топографии русла у берега реки.

— Это просто ориентир, Хидэо-кун. Мы будем использовать гендзюцу-макет, когда будем фактически ставить столбы, — спокойно сказал Изуна. — Ты пишешь это на случай возможных починок или замен моста, чтобы не пришлось снова проводить топографические измерения, и тот, кто будет проводить замену, будет знать, какими мы воспользовались методами.

Изуна сделал схему коренных пород также этой стороны реки (Хидэо скопировала ее), а затем пришло время споров, какого типа поставить мост и как долго это займет.

— Один арочный мост будет крепче и более элегантным.

— Возможно, но река достаточно широка и берега не очень высокие, даже если русло достаточно глубокое — плоский мост на сваях более практичен.

— Тогда нам придется заменять сваи!

— Ну, либо это, либо поднять берега, и это тоже не особо практично, не так ли?

— Вы можете показать мне гендзюцу-макет, пожалуйста? — прервал Тобирама.

Изуна поднял одну бровь:

— Ты хочешь, чтобы я наложил на тебя гендзюцу, Сенджу?

Тобирама фыркнул.

— Я знаю значительно больше о воде, чем любой из вас, — язвительно сказал он, — и я бы хотел увидеть, с чем нам придется работать.

— Нам? — потребовал ответа Изуна.

— Да, Изуна-сан. Нам, — Тобирама сложил руки на груди. — Если тебя не затруднит.

Шаринган Изуны коротко прокрутился — Тобирама замер, нахмурив брови.

— Если прорезать коренные породы здесь, — сказал он, указав на секцию рядом с берегом на парящем иллюзорном макете между ними, — и использовать камень, чтобы поднять топографию там, — он указал на секцию берега напротив того, где они стояли, — тогда стороны будут соответствовать и можно будет поставить подходящие каменные столбы, чтобы поддерживать арку между ними.

— Ха, видишь, даже он думает, что арочный мост будет лучше, — победно сказал Изуна.

— Широкая пологая арка также подойдет для повозок и телег, так что гражданские смогут поставлять товары в будущую деревню, — продолжил Тобирама. — Течение реки достаточно сильное, и в русле очень мало ила поверх коренных пород, так что надо будет либо погрузить сваи в коренные породы, либо поднять каменные столбы, и ни то, ни другое не особо практично, — он сделал паузу. — Возможно, было бы разумно принести дополнительный камень, поднять мост немного выше на случай весенних половодий.

Мадара задумался об этом, и Изуна нахмурился, глядя на макет, добавив слой, чтобы смоделировать предложение Мадары, и неохотно подправив его по инструкциям Сенджу.

— Скалы из другого камня, чем то, что у нас под ногами, не так ли?

— Да, — мгновенно ответил Изуна. — Скалы из песчаника — то, что у нас под ногами, более плотно.

— Водоупорно, — рассеянно поправил его Тобирама. — Коренные породы — это в основном водоупорный слой, вот почему река течет поверх него, а не уходит в него. Песчаник более пористый. Я подозреваю, что то, что под нами, — это скорее метаморфические породы, учитывая то, что по Стране Огня разбросаны природные горячие источники.

— Значит, нам надо вырезать камень из другого места для фундамента нашего моста, — подвел итог Мадара. Камень не был чем-то, что он когда-либо изучал, хотя это явно возникало в исследованиях Тобирамы по теме того, как ведет себя его собственная стихия. — Скорее всего, из холмов на востоке или севере отсюда: они не из песчаника.

Песчаник на самом деле был достаточно необычным для этой части Страны Огня, так что было немного странно, что здесь, в этой глуши, стояли эти массивные скалы.

— Что-то, чем можно заняться в другой день, — спокойно сказал Хиути. — Мы можем поставить пешеходный мост чуть правее или левее того, где будет полноценный мост.

— Анидзя может его вырастить, — предложил Тобирама, когда Изуна разбил иллюзию.

— Кстати об этом, когда должны прибыть Сенджу? — спросил Изуна. — Такими темпами мы закончим до того, как они появятся.

И действительно, от трех деревьев в отмеченной секции остались только голые стволы, и двух воинов уже послали обратно в селение с сумками, полными маленьких бревнышек на уголь. Однако оставалось все еще много работы, прежде чем они смогут начать рыть фундамент.

— Это полностью зависит от того, кто получил сообщение, что этот человек делал в это время и чем клан занимался в последнюю неделю, — коротко ответил Тобирама. — Очевидно, связались не с анидзя, иначе он уже был бы здесь с половиной клана.

— Я направил сообщение Токе-сан, — сказал Хидзири, в первый раз подав голос.

— В этом случае, она наверняка удостоверивается в том, что всем, кого она приведет, лично комфортно работать плечом к плечу с Учихами, и ни у кого нет более неотложных дел, — продолжил Тобирама, — что требует времени. Она также может пытаться убедить Хашираму, что в его присутствии еще нет необходимости.

— Во имя семи богов счастья, я надеюсь, что он не появится, — поморщившись, пробормотал Изуна. — Я не хочу, чтобы люди в панике попадали с деревьев.

Что вполне могло произойти с некоторыми подростками: по клану ходило определенно достаточное количество страшилок о Хашираме, что нахождение на дереве в его непосредственной близости сделало бы параноиком почти кого угодно. Были истории и о Тобираме, но сложно было иррационально бояться кого-то после того, как ты видел этого человека сидящим на чаепитии у ребенка между куклой и подушкой с мордой кота, серьезно делающим комплименты речной гальке, заменяющей сладости.

Была надежда, что должным образом безобидное представление Хаширамы поможет соклановцам Мадары меньше бояться, но безобидность была маловероятной, когда ты рубишь деревья.

— Я могу написать записку? — предложил Тобирама, и его чакру окрасило опасение. — В конце концов, мы сейчас не совсем строим, не так ли? Просто расчищаем землю.

Все присутствующие уловили намек (задержать прибытие Хаширамы, пока все мешающие деревья не будут повалены, чтобы никто с них не упал), Тобираме передали узкую полоску бумаги, и Хидзири призвал ворона, который, после того как его подкупили отполированным сюрикеном, позволил обернуть бумагу вокруг своей ноги, прежде чем полететь по направлению к селению Сенджу.

— Ну, в свете того, что у нас, надеюсь, скоро появится больше рабочей силы, — сказал Мадара, когда ворон исчез из виду над кронами деревьев, — нам, наверное, стоит начать валить ободранные деревья.

Что означало аккуратно выжигать корни и бросать их по заранее выбранному направлению, чтобы их можно было разрезать на части и унести: такой способ не давал им слишком сильное потревожить лесную подстилку или оставить неловкие пни по всей территории.

— В такие дни я рад, что скопировал несколько дзюцу стихии ветра, — заметил Изуна, оглядывая возвышающийся ствол снизу доверху. — Иначе это действительно заняло бы вечность.

Мадара был вынужден согласиться: несмотря на свою цену, шаринган делал жизнь намного более легкой в столь многих отношениях.

* * *

Тока прибыла с шестью вассалами и пятнадцатью вооруженными Сенджу как раз вовремя, чтобы увидеть, как упало последнее дерево. Вся группа ждала на дальнем берегу реку и смотрела круглыми глазами, как Изуна и Мадара терпеливо позволяли помыкать собой менее высокопоставленным воинам, которые внимательно осматривали текстуру древесины и указывали на разные вещи, которые Тобирама не мог видеть, но он предполагал, что они относятся к гендзюцу, которое они плели между собой над Изуной и Мадарой, которые затем использовали ветряные дзюцу (и Тобирама понятия не имел, что кто-то из них знает ветряные дзюцу, но они явно скопировали несколько у кого-то), чтобы аккуратно нарезать массивный ствол на более удобные куски.

Затем эти куски клали в эти плоские сумки с печатями, которые выглядели абсолютно абсурдными, но работали, несмотря на то, что шли против всего, что Тобирама когда-либо учил о фуиндзюцу. Ему надо было организовать встречу с Мито, чтобы она могла навестить клан Учиха и они оба могли поговорить с Китой о ее стиле фуиндзюцу.

Тока пересекла реку одна, пока доски все еще паковали. Изуна проигнорировал ее, но Мадара развернулся и вежливо поклонился в приветствии:

— Сенджу Тока-сан.

— Учиха Мадара-сама, — ответила Тока, поклонившись в ответ. — Как Сенджу могут помочь в этом строительном проекте? — она махнула рукой, немного убавив формальность — Я понятия не имею что вы делаете или как, но я привела некоторых из наших вассалов, которые обычно отвечают за жилищное строительство Сенджу, и достаточно воинов, чтобы выполнять тяжелую работу.

— Ишихара-сенсей и Хиути-сан отвечают за фактический процесс строительства, — сказал Мадара, слегка расслабившись перед лицом вежливого и серьезного отношения Токи. — Я здесь для того, чтобы поддерживать порядок и предоставлять чакрозатратные решения для тех проблем, которые могут возникнуть.

— Такие как нарубить дерево на доски за секунды? — поинтересовалась Тока немного дразнящим тоном.

Мадара слегка улыбнулся:

— Верно.

Тока улыбнулась в ответ более острой улыбкой.

— Ну что же, тогда я тоже распоряжусь помочь, — он развернулась. — Такаши, иди сюда. Ты можешь поговорить о строительстве и планировке с?..

Мадара указал в сторону расчищенной территории рукоятью меча, с помощью которого он разрубал деревья — вассал среднего возраста в темно-зеленой рабочей одежде осторожно перешел через реку, слегка соскользнув по течению, но без происшествий добравшись до ближайшего дерева.

— Ишихара-сенсей — пожилой мужчина в черном, — приветливо сказал глава Внешней Стражи клана Учиха, и его чакра была втянута под кожу и приглушена. — Хиути-сан в одежде сокольничьего.

— Спасибо, Учиха-сама, — поблагодарил Такаши, поклонившись, прежде чем быстрым шагом пойти по влажной земле с целеустремленностью, которая только частично скрывала его тревогу.

— Камуи!

Тобирама не дернулся, когда вышеупомянутая Учиха скакнула через всю расчищенную территорию в один прыжок, приземлившись на одно колено рядом со своим главой клана.

— Вы звали, Мадара-сама?

— Камуи, это Сенджу Тока, — воительница поднялась на ноги и с осторожным интересом осмотрела двоюродную сестру Тобирамы. — Тока-сан, моя троюродная сестра и старший лейтенант Учиха Камуи. Сестра по матери, — уточнил Мадара, когда Тобирама тоже потратил секунду, чтобы сравнить их внешность. Была слабая схожесть, но опять же, Мадара выглядел как более-менее все Учихи, которых на данный момент встречал Тобирама. — Камуи, пожалуйста, сотрудничай с Токой-сан и должным образом размести ее соклановцев.

— Так точно, кузен, — сказала Камуи, и ее внезапная широкая усмешка искривила татуировку, которая шла через переносицу и спускалась по обеим щекам почти до шеи, и символы были похожи на те, которые Тобирама видел на старых храмовых артефактах, и они были абсолютно непостижимы. — Как дела у Хикаку, Тока-сан?

— Двое моих младших двоюродных братьев заявились к нему на завтрак, чтобы спросить его об огненных дзюцу, — дружелюбно сказала Тока, махнув остальным членам группы Сенджу, стоящим через реку — двух вассалов пришлось нести. — Когда их мать разыскала их, чтобы наругать, он учил их базовым упражнениям по стихии.

— Да, это наш Хикаку-тайчо, — согласилась Камуи, ее плечи расслабились, и она почесала шею. — Хорошо ладит с ребятами. Кстати об этом, — она взглянула на собравшихся Сенджу, все из которых были старшего подросткового возраста или чуть около двадцати, — никакого грубого обращения с нашими ребятами: Мадара-сама и пальцем к вам не прикоснется, но он закроет глаза, если я скручу вас проволокой и подвешу вверх ногами на дерево, чтобы вы остыли.

— Я ничего не слышал, — сухо сказал Мадара, убрав меч в ножны и демонстративно развернувшись к ним спиной, прежде чем быстро подойти к Изуне, который, кажется, был в разгаре обсуждения с Хиути и снова накладывал гендзюцу.

— Эй, Тоби, — сказала Тока, подойдя к нему и коротко приобняв его за плечи одной рукой. — Все хорошо?

— Тока, — он скучал по ней. Три недели с Учихами, едва ли две недели дома с беспокойством о собственных ошибках и о твердолобости брата, за чем последовал месяц переговоров по поводу мирного договора, а теперь еще семь месяцев, прежде чем он снова сможет видеть ее каждый день. — Приемлемо.

Тока кивнула, услышав все вещи, которые он не говорил, а затем повернулась обратно к Камуи, которая с интересом наблюдала за ними. — Что теперь?

Камуи снова усмехнулась, и ее выражение лица было веселым и лукавым:

— Сейчас мы будем рыть траншеи!

— Траншеи? — пожаловался кто-то из группы.

Улыбка Камуи мгновенно изменилась, став угрожающе глумливой ухмылкой:

— О да: траншеи под фундамент, если хотите конкретики. В конце концов, нельзя ожидать, что здание будет стоять без фундамента. Даже Мадара-сама возьмется за лопату.

— Хозоана, заткнись, — спокойно сказала Тока, когда жалобщик снова открыл рот. — Камуи-сан, мы в вашем распоряжении. Полагаю, Хаширама прибудет около полудня.

— Надеюсь, к этому времени мы уже начнем фактически укладывать фундамент, — сказала Камуи со слегка напряженным выражением лица. — Сюда. Мы используем желтый шнур как ориентир того, где что должно быть, но обычно мы делаем это с помощью гендзюцу, так что вам могут мерещиться вещи, пока мы перепроверяем измерения и глубину.

— Гендзюцу очень полезны, — согласился Тобирама, прежде чем кто-то смог выразить протест. — Вам нужен кто-то для поиска камней для фундамента, Камуи-сан?

— Мы принесли их с собой, Тобирама-сан, и я уверена, что мы найдем больше, когда начнем копать, — с улыбкой ответила Камуи. — Людям придется копать по очереди (в противном случае не хватит места), но нам также надо будет убрать глину с пути, чтобы ее можно было смять и вытащить из нее камни для того момента, когда мы начнем делать стены.

Очень грязная работа, требующая от людей снимать сандалии и работать босиком.

— Где я буду наиболее эффективен, Камуи-сан?

Воительница издала задумчивый звук:

— В копании, Тобирама-сан, по крайней мере, для начала. Сюда.

Тобирама последовал за ней, как и Тока и все остальные. За десять минут все в доспехах сняли их (чтобы сохранить их чистыми, помимо всего прочего), и Тобирама пытался придумать способ, как модифицировать базовое земляное дзюцу, чтобы полностью убирать секцию земли, а не просто поднимать или опускать ее. Лопаты и мотыги — это очень хорошо (и они были сделаны из качественной стали, так что были удивительно острыми), но дзюцу могло сделать это за секунды.

Но опять же, суть была не в этом? Он уже мог почувствовать, как атмосфера менялась, когда Сенджу и Учихи, все как один, копали, фыркали, ругались на камни и корни деревьев и покрывались грязью и скользкой глиной. Это было в такой же степени для того, чтобы создать солидарность, как и бюро миссий их соответствующих кланов, и это работало. Изуна стоял по колено в траншее напротив него, Мадара и Тока работали над фундаментом другого здания, и вокруг них оба клана работали бок о бок.

У них был мир. Он ощущался как мышцы, работающие непривычным образом, и немного неловкий вес полной лопаты, пах как пот, глина и утренняя морось, и звучал как тяжелое дыхание и ругань.

Незнакомо, но не неприятно.

* * *

И Тоши, и Азами громко просили разрешения пообедать со своим папой (пожалуйста, мама, они не обедали с ним целую вечность), так что Кита вздохнула, привлекла нескольких воинов, чтобы те несли их на спине, и присоединилась к группе доставляющих бенто на стройплощадку. Шел небольшой дождь, но не настолько сильный, чтобы требовался зонт, так что плащей и шляп будут более чем достаточно, чтобы не промокнуть.

Строго говоря, не требовалось так много людей, чтобы отнести обед вниз по склону (даже с печатями для удержания тепла на коробочках для бенто они спокойно помещались в зонтичные сумки), но сегодня с Мадарой было множество подростков, и все в клане знали, что там также будут Сенджу и, возможно, Хаширама. Так что те взрослые, кто закончил свою работу на утро (или те, кто мог оправдать взятие более длительного перерыва), предложили отнести обеды, которые приготовила Тсунэ, на стройплощадку, а не оставлять это задание тринадцатилетним.

Следовательно, туда шла Кита, Наги и Тоёни несли ее девочек, Ио надел плотные кожаные таби, а не сандалии, чтобы грязь не попала в сочленения его протеза ноги, и с ними также отправились сама Тсунэ и Проворная Нака, которая была старшей сестрой чрезвычайно кошачьего Мару.

Прошло достаточно много времени с тех пор, когда у нее была возможность так поболтать с Тсунэ: из их старой группы подруг в живых остались только они, Киёши и Инеми, и в данный момент Инеми была очень занята своей новорожденной дочерью. Кита скучала по Мисао, с которой было так весело и которая делилась самыми разными историями о детских эскападах Изуны, и по Асами, которая хранила ее секреты, так хорошо готовила и умерла от осложнений после того, как в одиночку сдерживала два отряда Сенджу, защищая одну из медицинских команд Ёри.

— Итак, это ты соблазняешь Тобираму или твой муж?

Ките следовало бы ожидать, что Тсунэ это спросит: она была ужасной сплетницей.

— Никто из нас, Тсунэ: не все крутится вокруг секса. Я думаю, в конце концов Мадара неофициально примет его в семью как еще одного младшего брата.

— Изуна это возненавидит, — задумчиво сказала Тсунэ. — Не могу дождаться.

Кита понятия не имела, что стояло за не совсем враждой Тсунэ и Изуны, и не собиралась спрашивать.

— Изуна имеет полное право быть расстроенным, — спокойно сказала она, — но ему также надо признать, что мы воевали, и убийства другой стороны обычно ожидаемы на войне. Однако мы больше не воюем, так что от нас не ожидается или требуется делать такие вещи. Большинство вовлеченных людей, на самом деле, предпочли бы не убивать другую сторону, но у них не было особого выбора.

Тсунэ издала задумчивый звук:

— Тогда что ты будешь делать, если Тобирама решит соблазнить тебя или твоего мужа?

Кита закатила глаза:

— Он этого не сделает. Он слишком вежливый.

— Но что если он хочет, Кита-чан? Вы со своим мужем просто оставите его томиться и чахнуть? — продолжила обхаживать ее Тсунэ. — Это едва ли по-доброму с вашей стороны!

Кита пихнула свою ужасную подругу:

— Брось это. Он больше заинтересован в моем фуиндзюцу: я сомневаюсь, что иначе он взглянул бы на меня дважды.

— В твоем фуиндзюцу и в том, что ты превратилась в одиннадцатиметровую вани, чтобы спасти его жизнь, — пропела Тсунэ, увернувшись от нее. — Любой мужчина будет очарован, нет, сражен такой леди!

— Ты говоришь, что не веришь, что он может хотеть быть друзьями? — в притворном негодовании спросила Кита. — Что он не может видеть во мне коллегу-специалиста и его интерес может быть только сексуальным? Как тебе не стыдно, Перемывательница костей Тсунэ!

— Эй, эй, эй! Я такого не говорила!

Клан Учиха твердо верил, что все виды любви в равной степени достойны и важны: муж или жена ценятся не больше и не меньше, чем брат, или сестра, или ребенок, или близкий друг, и совершение великих или ужасных поступков ради этих людей принималось в равной степени.

— Ты определенно намекнула на это, ты, бессовестная болтушка.

— Тебе обязательно надо было вспомнить это старое прозвище, Кита-чан? — пожаловалась Тсунэ, закрывая тему Тобирамы. — Теперь все снова будут его использовать.

— Если ты не хочешь, чтобы люди его использовали, тогда тебе стоит перестать искать скелеты в шкафах, — ловко парировала Кита.

— Ты ужасный человек, Кита-чан.

— Спасибо, я стараюсь.

Стройплощадка наконец-то оказалась в ее пределах сенсорства. Хаширамы еще здесь не было, что было облегчением. Она не была полностью уверена, что чувствует по поводу того, что он может встретиться с ее девочками, даже с учетом того, что ее муж здесь, чтобы отвлечь его внимание. Однако здесь находилось немало других Сенджу, хотя их и превосходили по численности уже присутствующие Учихи: Кита узнала Току с первого обмена заложниками и Чиги с дальнейших переговоров, но остальные были незнакомыми, несколько с сильными оттенками земли и воды в сигнатурах чакры, но в основном все ощущались как просто сильные, контролируемые и тренированные.

Было несколько тех, кто чувствовался сырым и неотесанным со значительно меньшими резервами: скорее всего, клановые вассалы, которые обладали достаточным количеством чакры, чтобы научить себя базовым упражнениям на контроль, так как они были Сенджу во всем, кроме имени, но они больше фокусировались на фермерстве и других ремеслах, чем заморачивались с дальнейшим совершенствованием своих навыков.

Затем площадка появилась в поле зрения сквозь деревья, белая копна волос Тобирамы и лохматая грива Мадары были четко видны, несмотря на то, что они оба стояли почти по бедро в земле, и Азами пискнула:

— Тото! Тото!

Ее муж поднял голову и помахал, и блеск белых зубов выдал улыбку. Тоёни ускорился, мгновенно пролетев последнюю сотню метров и поставив извивающуюся Азами на землю. Мадара повернулся и раскрыл руки — через секунду ее более резвую девочку крепко обнимали. Кита прибыла на площадку несколько секунд спустя, как раз вовремя, чтобы услышать жалобу Азами:

— Тото, ты весь грязный!

— Я рою траншею, цветочек, — теплым тоном заметил ее муж. Наги тоже поставил Тоши на землю, и она также поторопилась поближе.

— Для чего все эти ямы, тото? — спросила Тоши, посмотрев направо и налево, чтобы в полном масштабе оценить земляные работы. По мнению Киты, тут осталось немного: вся площадка была изрыта, так что, должно быть, они проверяли, чтобы все траншеи были одной глубины.

— Мы строим два дома, горошинка.

Азами нахмурилась:

— Но у домов нет ям!

Мадара хохотнул, вылезая из грязи и передавая свою лопату Сенджу, стоящему рядом, который аккуратно спрыгнул в траншею, доходящую до колен, чтобы продолжить копать.

— Сначала нам надо вырыть ямы, чтобы уложить фундамент и поставить столбы, а после этого уже строить. Иначе дом просто упадет. Домам нужны корни, прямо как деревьям.

— Ну, пришло время перерыва на обед, — отчетливым тоном сказала Кита. — Хотя я не уверена, что мы принесли достаточно для всех.

Тока выпрямилась, и у нее на лбу было видно пятно глины:

— Не волнуйтесь, Учиха-сама, мы взяли свою еду.

— Можно просто Кита-сан, Тока-сан.

— Кита-сан, — согласилась Тока, положив свою мотыгу на землю и нырнув в траншею, чтобы убрать большой камень. — И обед — это отличная идея. Однако я сначала помою руки в реке, я ужасно грязная.

Послышался хор согласий и стонов, и все остальные закончили выкапывать последние несколько лопат глины, чтобы убрать их в сторону, отложили лопаты и кирки на край стройплощадки в аккуратные стопки, а затем все вместе направились вниз к реке, Учихи и Сенджу вперемешку, и все выражали сочувствие друг другу по поводу состояния их ладоней (или стоп, если они утаптывали глину), пока они сидели на корточках на берегу или заходили в течение.

Мадара не стал заморачиваться этим — порыв огненной чакры превратил глину в пыль, и он вытер ее с рук платком с вышитой печатью для стерилизации. Затем он поднял Азами, чтобы поцеловать ее и потереться носом о нос (она довольно пискнула), и поставил ее на ноги, чтобы сделать то же самое с Тоши.

— Как дела у моих малышек?

— Мы скучали по тебе, тото! Тебя не было дома целую вечность! — пожаловалась Азами, цепляясь за его ногу. — Ты только что вернулся, и ты снова отправился по делам!

— Мы обедаем с тобой, тото, — твердо сказала Тоши, цепляясь за воротник его рубашки, чтобы он не мог поставить ее вниз. — Иди сядь с нами и какой.

— Конечно, — согласился Мадара, потянувшись мимо головы Тоши, чтобы поцеловать Киту, а затем подхватил Азами свободной рукой и пошел к ближайшему дереву. — Вот я, обедаю с моими милыми леди.

Он сел на торчащий корень, посадив Азами рядом с собой, а Тоши — себе на колени. Кита последовала за ним, демонстративно осмотрев руки обеих девочек и протерев их собственным платком с печатью, прежде чем дать им их бенто, а затем вытащила более крупное, которое она сделала для мужа.

— У меня и твой обед, Тобирама-сан, — сказала она, когда люди начали возвращаться с реки.

Азами подпрыгнула и рванула к Тобираме, прижимая свое бенто к груди:

— Бира-оджи! Бира-оджи, идем обедать с нами!

— Я собирался пообедать с моей кузиной, Азами-чан, — мягко сказал Тобирама, привлекая внимание девочки к женщине Сенджу. — Азами-чан, это моя троюродная сестра Тока.

— Она тоже может прийти, — твердо сказала Азами, потянувшись и схватившись за пальцы Тобирамы. — Кака приготовила тебе обед, так что ты должен сесть с нами.

— О, я согласна, нам определенно стоит сесть с вами, — настойчиво сказала Тока, и ее чакра искрила весельем. — Дай только я возьму мой обед, Азами-чан. Где вы сидите?

— Вот там, Тока-ба! — радостно сказала Азами, используя руку Тобирамы, чтобы указать на нужное место. — Там буду я, и Тоши, и кака, и тото!

— Что насчет меня, Азами-чан? Меня не пригласили? — спросил Изуна преувеличенно обиженным тоном, подходя со спины к Тобираме и Токе.

Азами скорчила ему рожицу:

— Конечно, тебя пригласили, Зу-джи. Ты всегда приглашен!

— Тогда вперед, — энергично сказала Тока, мягко подтолкнув Тобираму. — Займи мне место, Бира.

Тобирама так посмотрел на нее, но улыбнулся Азами и позволил утащить себя к дереву, под которым сидели Кита и Мадара с Тоши.

— Тошико, как у тебя сегодня дела? — спросил он, посмотрев в глаза девочке, садясь на землю.

— Хорошо, Бира-оджи, — серьезно сказала Тоши. — Но я скучала по тото. Его не было дома целую вечность.

— Я уверен, что он тоже очень скучал по тебе, — сказал Тобирама, с быстрой улыбкой принимая коробочку бенто и палочки, которые передала ему Кита.

Тоши подняла голову, наклонившись назад, чтобы встретиться взглядом с Мадарой:

— Тото скучал по мне?

— Я очень сильно скучал по вам обеим, — серьезно согласился Мадара, посмотрев на Тоши, потом на Азами и обратно. — Вы мои драгоценные малышки, и мне очень грустно отправляться по делам так надолго.

— Почему тебе вообще надо было идти, если ты не хотел? — требовательно спросила Азами, когда Кита передала Изуне его бенто, и Тока подошла к ним и села с Тобирамой, держа в руках собственный обед.

— Я все организовывал, чтобы мы могли быть друзьями с Тобирамой-саном, Токой-сан и всеми остальными людьми здесь, кто не Учихи, — терпеливо объяснил Мадара. — Теперь мы больше не будем сражаться, так что я тоже намного больше буду дома.

Глаза Тоши распахнулись:

— Тото больше не будет постоянно уходить?

— Это то, чего я хочу, Тоши-ко, — ласково сказал Мадара, нежно взъерошив ей волосы. — Ты сядешь с Азами, чтобы я мог пообедать, горошинка?

Тоши решительно кивнула:

— Да.

Она поднялась на ноги и спрыгнула вниз, чтобы сесть рядом с Азами, которая сидела рядом с Тобирамой, и развернула свое бенто с сосредоточенной аккуратностью человека, для кого обладание собственным бенто все еще было в новинку.

Ее малышкам исполнится четыре года в следующем месяце, так что Кита доверяла их ловкости. Не то чтобы она положила им что-то более сложное, чем онигири.

— Бира-оджи теперь постоянно будет у нас? — спросила Азами после того, как проглотила первые несколько кусочков рисового шарика.

— Он останется у нас до Нового года, точно так же как твой Хикаку-джи остается с Токой-сан до Нового года, — сказала Кита, — чтобы наши кланы могли должным образом узнать друг друга и научиться быть друзьями.

Тоши нахмурилась:

— Кака, ты сказала, что у Биры-оджи белые волосы, потому что его мама была Хатаке, но больше ни у кого здесь нет белых волос.

— Это потому что отец Тобирамы-сана был Сенджу, солнышко, и мы хотим подружиться с кланом Сенджу.

— О.

Повисла пауза. Полное безмолвие вокруг ясно давало понять, что разные другие Учихи и Сенджу подслушивали этот разговор.

— Сенджу, как те, которые убили каа-сан Су и заставили ее плакать? — горячо потребовала ответа Азами. — Сенджу, как те, которые ранили Зу-джи и убили Току-ба, когда она была очень маленькой, и всю семью Кагуцучи? Сенджу, как те, которые так сильно сдавили ногу Ио-нии, что Ёри-оба пришлось отрубить ему половину ноги?

— Да, дорогая, эти Сенджу, — непоколебимо согласилась Кита. — Твой ото-сан убил множество родителей и братьев и сестер Сенджу и тоже заставил их плакать. У них есть столько же причин злиться на нас, как и у нас на них, но мы все согласились, что мы не хотим продолжать сражаться, просто потому что злимся.

— Как Бира-оджи отрубил руки И-нее, чтобы защитить своих людей, но все равно хочет быть друзьями, тото? — все еще хмурясь, спросила Тоши.

— Именно так, горошинка, — спокойно подтвердил Мадара. Вся стройплощадка была очень-очень тихой, и в воздухе повисло напряжение.

— Ну, убивать друг друга — это глупо, — заявила Азами, фыркнув и обратив полное внимание обратно на бенто. — Я рада, что ты остановился, чтобы мы могли быть друзьями, Бира-оджи, — она похлопала Тобираму по колену.

— Я тоже очень рад, Азами-чан, — тихо согласился Тобирама, пока Тока засунула кусок омлета в рот, чтобы скрыть улыбку, а Изуна закатил глаза, и в его чакре нежность сражалась с колючей настороженностью.

Кита тоже была рада: это маленькое открытие могло пройти очень плохо, но обе ее девочки, кажется, спокойно все восприняли. Она не пропустила, как все остальные тоже начали успокаиваться в ответ на заявление Азами о дружбе с Тобирамой, и их собственные беседы возобновились. Она надеялась, что через несколько недель или месяцев у ее девочек будет возможность встретиться с некоторыми детьми Сенджу, которых упоминал Изуна.

* * *

Траншеи были вырыты и все должным образом подкрепились обедом, так что пришло время перейти к заложению фундамента. Что, как удручающе оказалось, требовало большей специализации, чем ожидалось: Сенджу, видимо, не могли выбрать подходящий камень из кучи исходя из его формы и формы места, в которое он должен был встать, и им требовалось попробовать несколько, прежде чем они попадали в яблочко.

Мадара не знал, было ни это отсутствие опыта с подобными задачами или что-то более глубокое. Да, шаринган помогал с точностью и запоминанием, но не настолько. У всех Учих хорошо получалось подбирать формы и рассчитывать объемы даже без помощи своего кеккей генкая, но Сенджу, кажется, не могли посмотреть на расколотый камень и увидеть, как составить все камешки в сваю. Следовательно, Сенджу перераспределили на наполнение фундаментной стены землей, спрессовывая ее, чтобы камни, установленные по краям траншей, слегка шевелились, но фактически не двигались. Однако это не требовало много людей и было не так много ведер, так что немало Сенджу прилагали все усилия, чтобы научиться этому новому навыку под руководством Учих.

Но надо было признать, что гримасы, которые состроили Сенджу, когда Ракко высыпал маленькую гору камней из своей плоской зонтичной сумки, были уморительными. Выражения лиц остальных его воинов тоже были забавными: Мадара довольно давно сделал «собирание камней» стандартным наказанием для недисциплинированных отрядов, задолго до смерти отца, и с тех пор это было неотъемлемой частью Внешней Стражи.

Наказание было обманчиво простым: непослушный отряд должен наполнить зонтичную сумку камнями, подходящими для строительства стен и фундаментов. Подвох заключался в том, что у зонтичных сумок был предел вместимости, а не предел веса, и этот предел равнялся объему двух складов. Даже со всеми пятью членами отряда, работающими вместе, найти так много подходящих камней было долгим, медленным и неблагодарным занятием, если они не найдут недавний оползень, который можно обобрать, и обычно это задание занимало несколько полных дней. Плюс был в том, что теперь клан был хорошо оснащен для строительства любых стен, в чем могла возникнуть необходимость.

Его воины ненавидели собирание камней. Однако существовали более грязные и вонючие задания, при выдаче которых можно было услышать тихое бормотание «я бы лучше собирал камни». Мадара пригрозил таким жалобщикам организовать именно это и увидел, как болтунов торопливо заткнули остальные члены их отрядов: грязные работы могли плохо пахнуть или включать речную слизь, но они были относительно короткими по сравнению с собиранием камней.

— Больше земли сюда!

— С вашей стороны кучи есть камни такой формы?

Мадара оглядел наполовину построенную стену в своей секции траншеи и повернулся к стопке рядом для подходящих кусочков. Множество его воинов прибегали к гендзюцу, чтобы показать Сенджу, с которыми они работали, какие конкретно камни они искали в этот раз, что, кажется, давало эффект: фундамент поднимался, и работа очевидно шла быстрее.

— Сенсей, это правильная высота для фундамента?

Ишихара-сенсей подошел, чтобы взглянуть:

— Сначала положи больше земли на верх.

— Бира-оджи, эти камни правильного размера?

Азами и Тоши остались, полные решимости помочь, так что Кита дала им обеим бамбуковые корзины и сказала собирать более мелкие камни, чтобы заполнять небольшие зазоры. Следовательно, девочки аккуратно наполняли свои корзины галькой и носили их от траншеи к траншее, чтобы каждый мог взять горсть, чтобы вставить в мелкие щели.

— Идеально, спасибо, Тошико.

Тобирама был грязным по пояс, на его лице тут и там были пятна глины поверх татуировок, и его руки были черными от грязи и каменной пыли, но, кажется, он наслаждался поставленной трудной задачей. Он был одним из первых Сенджу, кто точно понял, что на что конкретно смотреть в выборе подходящих камней и как укладывать их так, чтобы стена стояла, а не падала, так что у него была собственная секция стены, которую он строил без присмотра.

Ну, без присмотра взрослых воинов: Хидэо и Такэ трудились рядом с ним и иногда бросали взгляды на его работу, как и Тоши и Азами каждый раз, когда приходили со свежей галькой.

Все шло довольно хорошо. И, конечно, в этот момент Тобирама выпрямился, как будто его ткнули палкой, и все остальные Сенджу напряглись и повернулись к нему.

— Анидзя в пути, — коротко пояснил Тобирама, и все Сенджу расслабились, а все Учихи напряглись и сгорбили плечи, лидеры отрядов нашли взглядом своих подчиненных, и младшие подростки сгрудились поближе у ближайших взрослых, рядом с которыми работали.

Некоторые из этих взрослых оказались Сенджу: было легко увидеть, как недоумение на их лицах перетекло в осознание, когда все эти ранее вражеские шиноби наконец осознали, каким ужасом глава их клана был для всех остальных на континенте.

Мадара поднялся на ноги и встретился глазами с Наги: воин покинул свою позицию, где наблюдал за кучей камней, чтобы никто не получил травму, и перешел к наполовину законченной секции стены. Мадара потянулся и пошел к дороге между зданиями, хорошо видимой от реки, чтобы Хаширама заметил его первым. Общее снижение напряжения, когда он сделал из себя мишень, было ощутимым и заставило Току слегка нахмуриться, когда она проходила мимо с охапкой камней.

— Так плохо? — тихо спросила она.

— Одна вещь — знать, что ты можешь умереть на поле боя, — так же тихо ответил Мадара, — и совсем другая — знать, что тебя могут отнести домой, сломанным и с мучительной болью, чтобы ты медленно умирал в течение многих недель, страдая до такой степени, что ты можешь потерять достаточно себя, что начнешь умолять собственных детей перерезать тебе горло.

Она сглотнула.

— Это странно, не так ли? — задумчиво сказала она с вымученным смешком. — Он всегда был моим глупым троюродным братом. Даже сейчас он мой слишком сильный глупый брат. Я никогда не задумывалась, как это может выглядеть с другой стороны.

— Небрежный противник пугает сильнее, чем смертоносный, Тока-сан, — ровным тоном заметил Мадара, не отрывая взгляда от деревьев. — Все мои воины знали, что встреча с Тобирамой означает, что они вероятно умрут, но это риск войны. Его боятся за его силу и гениальность, но его искренне не ненавидят. Хаширама, однако, — Мадара тряхнул головой. — Враг, который оставляет тебя в грязи и не может даже соизволить перерезать тебе горло после того, как за долю секунды сломал тебе руки и спину? Это враг, которого ты ненавидишь, потому что он или она не прячет тот факт, что твоя сила ничего не значит для него или для нее. Тобирама по крайней мере признает угрозу, которую представляют мои люди, и действует соответствующе.

— Я раньше не рассматривала это таким образом, — слегка удивилась Тока. — И да, я вас понимаю, — Тока повернулась. — Вот он идет.

Мадара тоже повернулся, встав в устойчивую позу и сложив руки на груди. Маленькие ладошки потянули за его штанину:

— Тото?

Это была Тоши.

— Да, солнышко? — спросил он, быстро затолкав поглубже свою настороженность.

— Что случилось?

Его малышка была слишком проницательной и, возможно, настолько же хорошим сенсором, насколько и Кита. Мадара поднял ее и усадил себе на бедро, оставив правую руку свободной, чтобы он мог повернуться и отвлечь Хашираму, если это будет необходимо.

— Ты знаешь, что я глава Внешней Стражи, потому что я сильнее всех остальных во Внешней Страже, горошинка?

— Да, тото, — сказала Тоши немного раздраженным тоном, как будто было очевидно, что конечно ее папочка лучше братьев и отцов всех остальных.

— Ну, лидер Сенджу самый сильный в их клане и даже сильнее меня. Так что все немного нервничают из-за того, что он идет сюда, хотя у нас сейчас и мир.

Тоши обдумала это, но какой бы ответ она бы ни выдала, он остался невысказанным, потому что Хаширама быстро появился в поле зрения на дальнем берегу, перепрыгнул через реку и остановился едва ли в метре от него:

— Мадара! Так здорово тебя видеть!

— Хаширама, — поприветствовал Мадара, осознавая, что Тоши уткнулась лицом в его шею и закрывала ухо одной рукой. — Пришел к нам присоединиться?

— Конечно! Я тоже хочу помочь строить нашу деревню! — его друг широко улыбнулся. — А кто это? Это твоя дочка, Мадара?

— Тоши-ко? — тихо спросил Мадара, посмотрев вниз. Не отрывая лица от его рубашки, Тоши затрясла головой. — Моя малышка стесняется, так что пока никаких представлений, — сказал он Хашираме.

Другая маленькая рука схватилась за его пояс.

— Громко, — неодобрительно сказала Азами у его бедра.

— Привет, я Хаширама! — радостно сказал Хаширама. — Тобирама мой брат, он рассказывал мне о тебе!

Азами нахмурилась.

— Кашима-оджи, — прямолинейно сказала она. Тока фыркнула, ее плечи сгорбились и тряслись от подавляемого веселья. «Кашима» означает «шумный», а именно бесцеремонный тип шума, который включает прерывание разговоров людей вокруг. — Ты не выглядишь как Бира-оджи.

Хаширама хохотнул.

— Да, не выгляжу, — прямо сказал он. — Тобирама больше похож на нашу маму, чем я.

«Нашу» маму? Мадара нахмурился. Матерью Хаширамы была какая-то женщина Сенджу, а не Хатаке Кикуно. Но опять же, Хатаке определенно воспитывала его, так как вышла замуж за Сенджу Буцуму едва ли через полгода после смерти его первой жены…

Также, теперь, когда Хаширама это упомянул, Мадара мог видеть, что его друг вырос в точную копию Сенджу Буцумы. Главной разницей была длина и цвет волос Хаширамы и то, что Буцума улыбался совершенно по-другому. Однако их глаза были одинаковыми: Мадара мог сказать это с полной уверенностью.

— Бира-оджи мне нравится больше, — решила Азами, отвернувшись от Хаширамы, который поник в преувеличенном горе. — Тото, я могу пособирать цветы?

Тоши подняла голову с его плеча:

— Тото?

— Вы можете пособирать цветы, — согласился Мадара, — если вы сможете найти воина нашего клана, который готов или которая готова пойти с вами.

— Почему не Сенджу, тото? — спросила Тоши.

— Потому что Сенджу еще не очень хорошо вас знают, так что не могут быть настороже насчет того, в какие переделки вы можете влипнуть, — сухо ответил Мадара.

— Мы можем взять Бира-оджи, — заметила Азами.

— Тобирама-сан высокопоставленный человек, так что он должен быть здесь, чтобы руководить всеми остальными, Азами-чан.

Азами фыркнула, но приняла это:

— Мы можем взять Сару-нее?

— Спроси и узнаешь, — сказал Мадара, поставив Тоши на землю, чтобы она могла взять сестру за руку. Обе близняшки убежали в поисках Сару, которая наверняка будет благодарна за шанс оказаться немного подальше от Хаширамы, с учетом того, что случилось с ее сестрой.

— Близняшки, Мадара? — Хаширама перестал дуться и теперь тепло улыбался. — Тобирама упоминал, что у тебя дочки, но я не осознавал, что они одного возраста!

— Они хорошие девочки, — ответил Мадара, не желая углубляться в, честно говоря, очень личные обстоятельства того, как близняшки оказались под его и Киты опекой. Они считали его своим отцом, и он воспитывал их как своих, так что даже если они не были его по крови, этого было достаточно. — Давай я покажу тебе, что мы уже сделали.

— Конечно! — его друг просиял улыбкой. — Вы сделали уже так много! Я хотел прибыть раньше, но Тоби приставал ко мне с бумажной работой, и много вещей нуждались в моем одобрении после того, как меня не было дома из-за переговоров по поводу мирного договора. Но сейчас я здесь! — он огляделся. — Итак, что вы планируете?

Мадара повернулся и Хаширама сделал то же самое, и они пошли обходить строительную площадку по широкому кругу, чтобы не путаться под ногами работающих людей.

— Мы строим бюро для обработки миссий в виде стандартных двухэтажных городских домов, — начал объяснять он, — так что то, что обычно было бы фасадом магазина и рабочим пространством, может быть письменным столом, где гонцы и клиенты могут делать запросы писцу, и офис будет там, где обычно располагается жилое пространство, для тех членов клана, кто отвечают за проверку маршрутов и союзов и определяет то, что запрос миссии означает в плане требования навыков и временных рамок. Тут также будет приемная для обсуждения более сложных контрактов с клиентами и маленькая кухня, но мы пока решили повременить с кухней и туалетом, так как для этого нам надо установить канализацию и водопроводные трубы, и это работа не для сегодняшнего дня.

Организация водного хозяйства была чем-то, что, как ожидал Мадара, займет все лето и половину осени: надо было много чего установить.

— Почему два этажа? — с любопытством спросил Хаширама. — Я хочу сказать, это все звучит как вещи для первого этажа.

— Всегда хорошо иметь место, куда можно расширяться, — ответил Мадара, — и это даст дополнительное офисное пространство для тех ситуаций, когда запросы миссий достаточно многочисленны, что требуют дополнительного персонала, а также у гонцов появится место, где они могли бы поспать. Это гостеприимство — предложить им ночлег, если ты знаешь, что утром у тебя будет для них ответ.

Плюс это будет место, где воины смогут проводить свободное время, если им надо будет быть готовым к вызову. Технически бюро не нужен был сад на заднем дворе или склад, но у него будет и то, и другое, потому что маленький сад, окруженный стеной, станет хорошим местом для того, чтобы незаметно получать приносимые воронами сообщения, а склад станет надежным местом, чтобы хранить за пределами территории клана оружие, строительные материалы, запасную одежду и другие необходимые вещи.

Хаширама кивнул. Мадара задумался, кто тот человек в клане Сенджу, кто организует расположение приезжих гонцов, — скорее всего, Тобирама. Кажется, он отвечал почти что за все остальное, учитывая то, по какому количеству пунктов мирного договора он вел переговоры от имени своего брата.

— У тебя уже есть больше идей о деревне, чем это, не так ли? — с улыбкой сказал его друг. — Я могу это видеть, Мадара: ты уже планируешь на большее количество домов на этой улице, и строительство таких офисных зданий означает, что новоприбывшие будут строить свои дома и магазины в соответствии с ними, потому что ты используешь распространенный стиль матия*.

*Примечание переводчика: матия — тип городского жилого здания в традиционной Японии. Как правило, матия состоит из небольшого магазина в передней части здания и жилого помещения в задней части

Мадара широко улыбнулся.

— Ну, если мы хотим, чтобы люди следовали нашему плану города, нам надо сделать его простым, не так ли? — легким тоном заметил он, когда они завернули за дальний угол строительной площадки и направились вдоль края, находящегося дальше остальных от реки. Все Учихи на этой стороне теперь тоже работали спиной к реке, держа Шиноби но Ками в поле зрения.

Это прозвище не было комплиментом: шиноби — это убийцы и воры, кандзи, использующиеся для обозначения этой профессии, означают «страдать» и «терпеть страдания». Хаширама как воплощение терпения и страдания был странным образом подходящим: неважно, насколько он был благосклонным, он определенно не был добрым богом. Совсем нет.

Мадара не был удивлен осторожностью его воинов. Что удивило его, так это то, насколько много более младших подростков были готовы спрятаться за Сенджу, когда Хаширама бросал взгляды в их сторону.

— Итак, чем все сейчас занимаются и как я могу помочь? — нетерпеливо и требовательно спросил Хаширама.

— Прямо сейчас мы заканчиваем укладывать фундамент, после чего поставим опорные столбы, соединим каркас здания, а затем начнем работать над стенами, — объяснил Мадара. — Внешние стены будут из глины с тонкими веточками в середине, чтобы они держались вместе, когда будут сохнуть. Затем, как только первый этаж будет закончен, нам надо будет установить крышу, прежде чем поставить второй этаж и закончить стены, но честно, я не думаю, что мы зайдем так далеко сегодня. Ну, может, у нас получится установить балки крыши на одно здание, но глиняные стены — это щекотливый вопрос, и можно строить лишь на ограниченную высоту, прежде чем их надо будет оставить сохнуть.

Что требовало достаточно много времени, но все еще влажная середина стены означала отсутствие слабостей в законченной структуре, так что фактически надо было поработать только над внешней частью.

Они прошли достаточно далеко после поворота, чтобы поравняться с Тобирамой, которого два подростка пытались держать между собой и его братом. Это было бы почти смешно, если бы не было так грустно, насколько в абсолютном ужасе были младшие члены его клана от его друга.

Однако Хаширама, кажется, был полон решимости игнорировать небольшой уровень страха, который источали четырнадцатилетняя и пятнадцатилетний подростки, которые снабжали Тобираму камнями.

— Тоби! Я могу к тебе присоединиться?

Тобирама выпрямился и прожег взглядом брата, уперев руки в боки и попутно расширив свой силуэт, давая подросткам больше места, чтобы спрятаться:

— Нет, анидзя: тут недостаточно места, и ты понятия не имеешь, как делать гобоудзуми. Иди помоги сортировать камни по размеру или предложи держать столбы для Ишихары-сенсея: он начинает укладывать камни на фундамент и ему может пригодиться кто-то, кто будет поддерживать столбы в вертикальном состоянии, пока отверстия заполняются глиной.

*Примечание переводчика: укладка лопуха (牛蒡 積 み, гобоудзуми) — это продвинутая японская техника строительства каменных стен, названная в честь сходства грубых камней с яйцевидными формами цветков японского лопуха . Гобоудзуми использовалась для строительства наклонных каменных стен, которые составляют основу многих японских замков, например, замка Осаки

Беловолосый Сенджу махнул покрытой серой пылью рукой в ту сторону стройплощадки, где Ишихара-сенсей действительно клал первый камень в фундамент, демонстрируя, что почти пришло время, чтобы начать поднимать столбы, которые будут держать дом.

— Давай оставим точную работу Тобираме, раз у него все под контролем, и пойдем займемся тяжелой работой, хорошо? — согласился Мадара. Сортировка камней будет не менее полезной (на самом деле, даже более), но это был первый надлежащий дом Хаширамы, и он захочет сделать что-то, что выглядит и чувствуется как ощутимый прогресс. — Наги, где зонтичная сумка, которую Девятипалый Нака прислал с бенто?

— Зонтичная сумка? — с любопытством повторил Хаширама, когда Наги снял с себя сумку и передал ее Хидэо, которая передала ее Тобираме, который, в свою очередь, передал ее Мадаре. — Мадара, эта сумка пустая.

— Фуиндзюцу, анидзя, — коротко сказал Тобирама. — Уйди, ты мешаешь мне закончить.

Он, что интересно, все еще стоял между своим братом и двумя подростками клана Учиха. Он поменял положение тела, когда Хаширама сделал шаг назад раньше, и опять сделал это, когда тот придвинулся ближе к Мадаре, чтобы взглянуть на сумку, но общий тон его позы кричал об оборонительном воинственном настрое.

Мадара не думал, что Тобирама был так привязан к Хидэо или Такэ, но это не выглядело в полной мере умышленным. Лицо Тобирамы выражало чистое раздражение, характерное для младших братьев или сестер, — защитным был только его язык тела.

— Мы идем, мы идем, — с широкой улыбкой заверил брата Хаширама, сделав несколько утрированных шагов назад и подняв руки вверх. Тобирама слегка расслабился, но по краям его сигнатуры чакры все еще ощущалась ершистая настороженность. Мадара отложил эту загадку на другой день и повернулся, чтобы отвести друга к Ишихаре-сенсею.

— А, вижу, ты привел мне еще одну сильную пару рук, — ровным тоном сказал кузнец по доспехам, не демонстрируя абсолютно никакого страха. — Передай мне столб, Мадара-кун: время идет, и я бы хотел, чтобы стены были поставлены сегодня, чтобы мне не пришлось снова приходить сюда и контролировать все завтра. Лично я зарабатываю себе на жизнь.

В отличие от Мадары, был подтекст.

— Да, сенсей, — спокойно согласился он, сунув руку в сумку и сфокусировавшись на том, что хотел, выпуская нить чакры. Верхушка столба появилась из печати — он вытащил его, наслаждаясь удивлением и детским восторгом, которые появились на лице его друга, когда размер столба стал очевидным.

— Это так хитро! — начал разливаться Хаширама, принимая столб, покачав его на плечах и раскрутив его, и установил его одним концом вниз рядом с камнем фундамента. — Как это работает? Из единственных печатей для хранения вещей, которых я видел, хранимый объект появлялся сразу целиком!

— Переместите столб сюда, Хаширама-сан.

— Конечно, сенсей! Вот так? — Хаширама послушно передвинул столб, чтобы он стоял прямо на камне.

— Теперь держите его крепко и в вертикальном положении, — проинструктировал Ишихара-сенсей.

— Я не знаю, как это работает, — признался Мадара, когда несколько Сенджу приблизились с ведрами глины и корзинами камней, чтобы укрепить столб, передавая новый столб Атаго (который, к счастью, выглядел совсем не похожим на давно мертвого Атаго, чья кончина пробудила Мангекьё Мадары), чтобы Ишихара-сенсей мог установить и этот. — Это фуиндзюцу, Кита его создала, и оно работает.

— Мито всегда говорит, что суть печатей — это форма идеи, — сказал Хаширама, и его брови нахмурились так, что говорило о том, что он пытается разгадать концепцию и довольно сильно наслаждается этим вызовом. — Если ты можешь в полной мере обозначить понятие, печать будет работать.

— Это сумка, — немного беспомощно повторил Мадара. — Тебе надо открыть ее, чтобы достать вещи, и тебе надо знать, что ты хочешь, но пока ты знаешь, что ты хочешь, ты можешь открыть ее и вытащить эту вещь. Или положить что-нибудь внутрь.

Он точно не знал, какая тут механика, и он подозревал, что Кита тоже не знает: она просто нашла лазейку во вселенной и заставила ее работать на себя.

— Но почему она называется зонтичной сумкой, Мадара?

— Печать выглядит как сложенный зонт с ручкой в виде головы попугая.

Абсолютное замешательство Хаширамы от этого объяснения заставило Мадару улыбнуться. Было приятно видеть, что фуиндзюцу Киты было не менее непостижимо для его друга, чем для него.

На самом деле было весьма поразительно, как быстро бюро обработки миссий оказались построены: к тому времени, как солнце начало клониться к горизонту и все кроме Хаширамы стали уставать, у обоих зданий появились полноценные черепичные крыши, были поставлены столбы для верхнего этажа и внешние стены выросли выше человеческого роста. Глина была наложена вокруг тонких веточек, тянущихся между обычными столбами, чтобы она просто не потрескалась и не рассыпалась, и несмотря на то, что у него болели мышцы, он был весь грязным и умирал от голода, Тобирама гордился своими усилиями больше, чем он гордился какими-либо своими достижениями до сегодняшнего дня.

Этим утром здесь вообще ничего не было, а теперь здесь стояли два почти полностью построенных здания. Стены верхних этажей будут закончены даже раньше завтрашнего полудня, если они все будут работать вместе. Он, своими собственными руками, почти построил дом. Это было волнующе, особенно с учетом того, что это представляло для будущего.

Он не был единственным человеком, кто чувствовал себя на высоте от своих достижений: у каждого в чакре было головокружительное веселье, у Сенджу больше, чем у Учих. Учихи источали более приземленное чувство удовлетворения и довольства, несомненно из-за того, что они делали подобные вещи раньше. У другого клана не было вассалов или Хаширамы, чтобы строить вместо них, так что они все были более опытными в подобных вещах, чем Сенджу: возможно, не в тонкостях и архитектурных правилах, но определенно в базовых требованиях и шагах.

— Завтра мы закончим стены, — вслух сказал Мадара, — а затем останется только мебель, — он кивнул Хашираме. — Делай с внутренней частью западного здания все, что хочешь, а Учихи сделают то же самое с восточным.

— Что Учихи разместят в своем бюро обработки миссий? — с любопытством спросила Тока. Хороший вопрос, так как оставлять обустройство их собственного здания Хашираме определенно было плохой идеей. Его брат мог просто вырастить мебель внутри только что построенного корпуса, и Тобирама чувствовал, что такая вещь обесценила бы их усилия, что они изначально все это строили.

Мадара выглядел немного озадаченным вопросом.

— Ну, вход будет на земляном полу, — ответил он, — но дальше мы положим деревянный пол и сделаем несколько комнат с татами и фусума для офисов и приемной. Оставим место сзади для кухни и туалетов, так как нам надо разобраться с водопроводом и канализацией, прежде чем мы их построим, но мы разобьем сад и поставим склад на заднем дворе.

— Зачем бюро для обработки миссий будет нужен склад? — с любопытством спросил Хаширама. Недоумение Мадары перетекло в раздражение, что Тобирама отлично понимал. Нужно было место, чтобы складывать вещи, а в самих офисах пространство было ограничено.

— Бумага. Чернила. Запасная мебель. Футоны. Смена одежды. Чай. Секретные записи, — быстро перечислил он. — Все, что ты хочешь держать закрытым на замке ночью и не волноваться о том, что туда залезут животные. Не то чтобы люди будут тут регулярно спать.

Сенджу не строили традиционные комнаты, но благодаря отдельному приподнятому у входа полу подметать нажо будет реже, и стена, чтобы отделить приемную от офисов позади, определенно было хорошей идеей. Для приватности и сохранения их источников и намерений в секрете от тех, кто будет их нанимать, а также для предоставления места для покупателей, чтобы обсудить цены и требования подальше от глаз публики.

— Окна, — внезапно подал голос Изуна.

— Да, — согласился Мадара, повернувшись, чтобы кивнуть брату, прежде чем снова взглянуть на Току. — Вам надо решить, какие окна вы хотите для второго этажа. Традиционные бойницы, окна с решеткой или просто открытое пространство. Обязательно решите до завтрашнего утра.

— Какие окна используют Учихи? — спросила Тока.

— В таком здании? — пожал плечами Изуна. — Частичная решетка, я думаю: достаточный зазор, чтобы выпрыгнуть на улицу в случае пожара или нападения, но с крепкими ставнями внутри и обычными сударэ* между остальными решетками. Это на фасаде — позади мы поставим седзи, чтобы можно было попасть внутрь через заднее крыльцо. Вот почему верхняя крыша выступает так далеко, чтобы бросать тень на веранду.

*Примечание переводчика: сударэ — бамбуковые шторы

Тобирама подозревал, что у Учих также были планы на насест для их воронов-призывов, но он этого не сказал. У Сенджу тоже были посыльные призывы, и форпост так далеко от клановых земель определенно нуждался в месте для их жилья.

— Я уверена, что к этому времени Такаши набросает подходящий план, — легким тоном сказала Тока, — и что наш глава клана будет достаточно терпелив, чтобы позволить нам сделать работу по дереву самим. Не так ли, Хаши?

Хаширама расплылся в улыбке:

— Но это было бы намного быстрее, Тока-нее!

Тока замахнулась на Хашираму — тот уклонился.

— Безнадежно нетерпелив, — пожаловалась она, с улыбкой тряхнув головой. — Если ты хочешь, чтобы все шло быстрее, тогда начни работать над тем, какое количество денег клан может выделить, чтобы взять на себя обязательство поддержать Учих в производстве и покупке водопроводных труб, чтобы мы могли начать делать водопровод сейчас, теперь, когда мы не будем тратить так много на оружие и медикаменты.

Хаширама по сути не был плох в составлении бюджета: он просто быстро начинал скучать, а потом не заканчивал дело. Однако при наличии конкретного и узкоспециализированного задания, которое его интересовало… Тобирама был впечатлен, он бы не подумал об этом как о способе привлечь его брата должным образом взглянуть на финансы клана в свете мирного договора и соответствующе перераспределить средства.

— Да, анидзя, и можешь прислать мои свитки по грунтовым водам и геологии, чтобы я мог начать планировать водохранилища и колодцы?

Он хотел, чтобы эти справочные материалы были у него на руках, а информация была свежа в памяти, чтобы все можно было организовать быстро. Чем скорее канализация и водопровод будут сделаны, тем скорее бюро обработки миссий будут по-настоящему закончены, а не просто будут более-менее пригодными.

— Конечно, Тоби! Мы хотим разобраться с этим настолько быстро, насколько возможно, — серьезно согласился Хаширама. — Я отправлю Току, чтобы она принесла тебе свитки завтра утром, и сразу начну работать над финансами.

Когда его брат говорил что-то таким тоном, это действительно будет сделано, что было облегчением. Хотя все остальные, скорее всего, возненавидят его за слишком сильное урезание бюджетов во имя мира, так что пройдут самые разные споры, прежде чем все должным образом уляжется. Но опять же, это поможет отвлечь Хашираму от отбора миссий, что было важно: его брат был ужасно сердобольным человеком и, кажется, не осознавал, что выполнение миссий за более низкую цену или бесплатно, обесценивало навыки и труд клана Сенджу.

— О, и Мадара: теперь, когда у нас мир, мы с Мито пытаемся завести еще одного ребенка!

Мадара кивнул.

— Удачи, — он улыбнулся мягкой улыбкой, которую Тобирама видел только в границах земель клана Учиха. — Моя жена уже в положении.

— Тогда, надеюсь, наши дети смогут вырасти вместе! — прощебетал Хаширама.

Мадара пожал плечами:

— Если это позволят боги: для женщин беременность не менее опасна, чем поле боя, и многие умерли от этого.

Он менее спокойно относился к этой идее, чем демонстрировал, судя по тому, насколько крепко сдерживаемой была его чакра. Но опять же, у него с женой уже были близняшки: Тобирама не был полностью обученным медиком, но он знал, что такие беременности опаснее как для матери, так и для нерожденных детей. Близнецы снова были очень маловероятны, но Тобирама мог понять, почему Мадара так переживает, когда первая беременность его жены наверняка была чрезвычайно напряженной. Возраст близняшек предполагал то, что они родились до того, как Таджима умер, хотя и не намного раньше, что говорило о том, что… может быть, Мадара нервничал из-за того, что пропустил так много во время предыдущей беременности Киты? Или из-за того, что тогда у него не было времени, чтобы по-настоящему обдумать риски?

— Если у Киты-чан начнутся проблемы, пожалуйста, напиши, Мадара, — твердо попросил Хаширама. — Медики клана Сенджу очень опытны, и мне бы не хотелось, чтобы ты страдал от такой потери, когда это можно предотвратить. Двое моих тетушек медики, и они очень квалифицированны.

Мадара кивнул.

— Спасибо, Хаширама, я подумаю об этом. А теперь мне пора идти, — он взглянул в ту сторону, где Наги и Ио (подросток с искусственной стопой, которая в данные момент была скрыта дзика-таби*) держали по одному спящему ребенку. — Моим девочкам надо умыться и поесть, прежде чем их можно будет уложить в кровать.

*Примечание переводчика: дзика-таби — обувь в виде кожаных таби на резиновой подошве

— Конечно, — Хаширама снова просиял улыбкой. — Увидимся позже!

На такой ноте пути двух кланов разошлись, и Тобирама напомнил себе идти за Изуной, а не направляться за братом. Сегодняшний день был шокирующе продуктивным: мир внезапно оказался в пять раз более ощутимым, чем это было вчера.

* * *

Клан планировал празднование, чтобы отметить заключение мирного договора, с тех пор, как Мадара написал Изуне с новостями о подписании, но такие вещи требовали времени, и было важно сначала построить и оборудовать бюро обработки миссий. Однако теперь, когда с разобрались с полами, фусума и татами, складом и полками, жалюзи, столами, чайными чайниками и со всем остальным, завтрашним утром будет выполняться только самая необходимая работа, между зданиями будут висеть бумажные серпантины и фонари, и весь день будет доступна быстрая, легко готовящаяся жареная еда, которой будут заниматься чередующиеся волонтеры. Также будут сладости, игры, много музыки и танцев, и дети даже ставили несколько сценок. Мадара слышал слухи об огненных шоу вечером, и он надеялся, что это окажется правдой. Он не видел огненных шоу почти шесть лет, и они не были чем-то, в чем он когда-либо был хорош: у него не было такого высокого контроля.

Вот почему он сказал, что утром выпустит на прогулку своих ястребов-тетеревятников и новую ястребиную орлицу, чтобы показать их и дать Тенке возможность привыкнуть к новому дому. Может быть, он посмотрит, не влюбится ли кто-то из клановых детей в птиц, как это произошло с ним, и найдет Хиути ученика или ученицу. Клан теперь достаточно разбогател, что птицам не надо было постоянно охотиться, чтобы оправдывать свое существование, так что он надеялся, что один из множества детей клана захочет посвятить свою жизнь заботе о его леди. Наверняка обнаружится хоть какой-то интерес: все три его хищницы были свирепыми, прекрасными и пленительными.

Это будет день веселья и празднования, а также будет много алкоголя, хотя Мадара подозревал, что большинство взрослых придержат горячительные напитки до того момента, пока младших детей не уложат вечером в постель. Но и без этого он с нетерпением ждал возможности провести целый день с Бентен, Азами и Тоши и побыть большую часть времени просто Мадарой, а не главой Внешней Стражи. Он также с нетерпением ждал возможности увидеть жену ходящей по округе в юкате, которую он ей подарит, с милым узором в виде бабочек, которую он увидел в рекламном буклете, принесенном кем-то из Когей-гай. Послать отряд заняться его покупками, возможно, было злоупотреблением властью, но не то чтобы он мог пойти лично, когда у него было так много других дел в преддверии заключения мирного договора, и Минео была рада этой возможности: ее отряд, по сообщениям, также выполнил просьбы по покупкам для двух дюжин других воинов, так что это было хорошим использованием их времени, и доставка, которой они номинально занимались, привела к трем другим связанным миссиям в этой области.

Поведя плечами, Мадара взял свиток с миссией, который рассматривал, и поднялся на ноги, убрав документы в шкаф. Теперь в распределении миссий существовал дополнительный этап, но задержка будет того стоит. Раньше миссии доходили до него, и он спускал их на просмотр своим работникам с информацией здесь, в селении клана, а потом они оказывались у него на руках, чтобы либо быть одобренными и назначенными, либо отклоненными — теперь же запросы будут идти напрямую в бюро обработки миссий в будущей деревне, и его работники с информацией станут выполнять свои задачи там. Что обязательно будет непривычно вначале, но по крайней мере зонтичные сумки позволят людям очень легко переносить большие объемы документов.

Затем, как только все будет проверено и определено, что нет конфликтующих миссий, заказанных Сенджу, запрос попадет к нему на руки для одобрения и назначения. Мадара подозревал, что со временем, если больше кланов все же присоединятся к их деревне, им в конце концов придется централизовать отбор и одобрение миссий, но он с этим не спешил. Это были его воины, его соклановцы, и он не вверит их в чужие руки. Особенно не в те руки, которые не принадлежат воину клана Учиха, который использует свой шаринган, чтобы запоминать все регулярные сообщения о беспорядках, потрясениях и политических интригах, которые приходят из Элементальных Наций: много раз только эти нестираемые воспоминания побуждали его послать два отряда вместо одного или отказаться от миссии, несмотря на то, что процесс проверки не показал ничего необычного, и последующие доклады по той области доказывали мудрость тех выборов.

Выйдя из своего офиса и закрыв сёдзи, Мадара вошел в столовую и остановился при виде Тобирамы, развалившегося на спине, балансирующего шар крутящейся воды на одном пальце, пока Тоши сидела у него на груди и тыкала в водяной шар.

— Привет, тото! — радостно сказала Тоши, едва взглянув на него. — Посмотри, тото! Бира-оджи может делать забавные вещи с водой!

«Бира-оджи» также мог топить людей, перетягивая воду из их крови в их легкие, но это не было местом для подобной дискуссии.

— Я вижу, — согласился Мадара. — Надеюсь, ты не давишь Тобираму, горошинка.

Тоши посмотрела вниз полным беспокойства взглядом.

— Я тебя давлю, Бира-оджи? — взволнованно спросила она.

— Совсем нет: ты намного менее тяжелая, чем мой анидзя, — ответил Тобирама с небольшой улыбкой.

Тоши нахмурилась, ткнув в водяной шар с большей силой, чем было действительно необходимо:

— Бира-оджи, Кашима-оджи правда твой брат?

— Да, правда, — согласился Тобирама, и его губы дернулись от прозвища, которое девочка присвоила Хашираме. Мадара был согласен, что оно уморительное, и он надеялся, что оно завоюет популярность у других детей: может, тогда Хаширама поймет намек.

— Но ты совсем на него не похож!

— Я выгляжу как наша мама, Тошико. Анидзя выглядит как наш отец.

Тоши посмотрела на Мадару:

— Тото?

Мадара издал задумчивый звук.

— Я никогда не видел Хатаке Кикуно (это имя матери Тобирамы-сана, Тоши-чан), но Тобирама-сан действительно выглядит очень похожим на других Хатаке, которых я видел, не считая того, как он крепко сложен — Хатаке обычно более худощавые, скорее как твой Зу-джи. Так что он, скорее всего, действительно выглядит очень похожим на свою мать. Хаширама-сан, напротив, определенно копия своего отца Буцумы Сенджу, не считая цвета волос и формы губ, — он улыбнулся. — И ты могла не заметить, Тоши-чан, но у Тобирамы-сана и его брата одинаковый нос и уши.

Тоши села обратно на ребра Тобирамы, а затем наклонилась над его лицом, проведя по линии его носа, а потом склонилась вбок, чтобы вглядеться в его уши. Тобирама выглядел не менее озадаченным этим наблюдением — он не замечал? Но опять же, было маловероятно, что Тобирама рассматривал себя в зеркале в последнее время, и люди были склонны не слишком пристально вглядываться в своих клонов.

— Правда, тото?

— Правда, горошинка. Ты можешь проверить сама, когда в следующий раз увидишь их обоих рядом.

— Я это сделаю, — решила Тоши, кивнув и снова сев обратно. Тобирама все еще удерживал шар воды на одном пальце, хотя он больше не крутился. — Бира-оджи, ты придешь завтра на фестиваль?

— Фестиваль? — спросил Тобирама.

Тоши радостно подпрыгнула.

— Да! Потому что мы больше не сражаемся! Там будет данго и якитори, и якисоба, и окономияки*, и тайяки, и инаридзуси*! И тото будет показывать своих ястребов, и кака будет играть музыку, и там будут песни, и И-нее организует театр, и Зу-джи пообещал сделать огненные трюки! — она сделала паузу. — У тебя есть юката, Бира-оджи? Взрослые должны носить юкаты на фестивалях.

*Примечание переводчика: окономияки — японское блюдо из разряда фастфуда, жареная лепёшка из смеси разнообразных ингредиентов, смазанная специальным соусом и посыпанная очень тонко нарезанным сушёным тунцом (кацуобуси). Инаридзуси — суши в тонкой оболочке из жареного тофу с разной начинкой

— У меня действительно есть фестивальная юката, Тошико, — заверил ее Тобирама. — На ней нарисованы кои.

В отличие от его обычной юкаты для ванной, которая была старой и штопаной с выцветшим узором бамбука.

Тоши снова подпрыгнула, и ее глаза были широко распахнутыми и радостными:

— Можно я посмотрю, Бира-оджи?

— Не вижу причин, почему бы нет, — Тобирама замялся и взглянул на Мадару. Мадара тоже не видел причин отказать. Затуманивающие печати на комнате Тобирамы были односторонними, ограничивая его восприятие других, когда он был внутри, но не скрывая его или кого-то другого в комнате от других людей в коридоре. Если у него были плохие намерения (во что Мадара ни капельки не верил), Кита узнает в секунду, как только что-то попытается навредить Тоши, а потом главный дом клана будет переполнен разъяренным вани. Что Тобирама также отлично знал.

Даже если у Тобирамы были плохие намерения, Мадара знал, что мужчина не идиот и не самоубийца.

— Если ты хочешь, чтобы Тобирама показал тебе свои вещи, тогда тебе надо слезть с него, Тоши-чан, — тепло сказал он. — Помни, что скоро будет обед, так что не забудь оставить время на то, чтобы умыться.

— Да, тото! — Тоши соскользнула с груди Тобирамы и схватила его руку, не держащую шар воды, потянув за нее. — Идем, Бира-оджи, я хочу увидеть твою юкату с кои!

Тобирама поднялся на ноги, все еще удерживая водяную сферу, и позволил утащить себя сквозь открытые фусума мимо Мадары, а затем перекатил водяной шар на тыльную сторону запястья (Тоши довольно захихикала), чтобы открыть сёдзи в свою гостевую комнату. Оставив их, Мадара направился сквозь столовую к кухне, чтобы посмотреть, нужна ли его жене какая-нибудь помощь.

Было маловероятно, что она захочет, чтобы он вмешивался в процесс приготовления еды, но он мог достать тарелки и подносы. Опять же, может, она захочет, чтобы он нашел Азами: его более авантюрная малышка, кажется, находилась не дома, и вполне могли потребоваться поиски, чтобы не откладывать обед.

* * *

Учиховский фестиваль был громким. Однако Тобираме было здесь тяжело не из-за звуков, а из-за того, что абсолютно каждый член клана находился за пределами своих скрывающих печатей, и у всех, столпившихся вокруг него, чакра бурлила головокружительными чувствами. Радость, удовольствие, веселье, воодушевление, озорство, облегчение, любовь — ощущалось все это и больше, и эта комбинация пьянила сильнее, чем что-либо, что он чувствовал раньше. Музыка и пение шли по шести направлениям одновременно, дети были принаряжены и бегали по округе с лицами, разрисованными в виде масок Но*, и запах жарящейся еды и бесчисленное количество разговоров, накладывающихся друг на друга, только усиливали замешательство.

*Примечание переводчика: Но — один из видов японского драматического театра, в котором актеры носят характерные маски

К текущему моменту его дотащили до стенда с маленьким кукольным театром, где И-сан исполняла небольшие сценки, используя вещи с приклеенными бумажными глазами и напевая песенки, когда она заставляла овощи подпрыгивать с помощью нитей чакры. Песни были абсолютно абсурдными: одна была о том, как огурец, одетый в кусочек полотенца, потерял свой гребень, а другая была о троице овощей-пиратов, которые на самом деле не занимались пиратством. И вообще ничем особо не занимались.*

*Примечание переводчика: эти песни действительно существуют на английском. Veggietales — The Hairbrush Song; The Pirates Who Don’t Do Anything

То, что песни были жутковато приставучими, к делу не относилось: Тобирама уже слышал, как минимум две дюжины разных людей насвистывали песню о гребне, и вскоре после этого осознал, что впервые услышал ее, когда Кита мурлыкала эту мелодию себе под нос, когда прибиралась после своих дочерей. Должно быть, эта песенка была любимой у клана, однако она была такой бессмысленной. Но опять же, детские песни (те, которые пелись детьми, играющими друг с другом) часто таковыми были. Или абсолютно неуместными. Иногда и то, и другое.

Не то чтобы некоторые песни, которые пелись взрослыми, были особо лучше. Не было ничего напрямую непристойного (хотя это, вероятно, изменится, как только наступит вечер и младших детей уложат в кровать), но некоторые из тех, что он слышал, содержали огромное количество довольно прозрачных намеков. Та песня о том, чтобы «дать шанс» певице, «если тебе одиноко»? Или та о том, чтобы «не тратить попусту чувства» и «не делить свою преданность»? Он никогда раньше не слышал ни одну из этих песен, так что, должно быть, они были специфическими для клана, скорее всего, напрямую написанными Учихой и, возможно, недавно. Ритм обеих песен был схожим и в то же время не был похож ни на что, что он слышал раньше, и довольно немало людей (как взрослых, так и детей) покачивалось в такт.

Даже печальные песни были полными намеков. Кажется, это было стилем Учих — подкреплять все страстью и сильными чувствами. Конечно, не все было незнакомым (звучали самые разные песни, которые Тобирама слышал в гражданских чайных домиках и на улицах различных маленьких городков), но доля новых песен была достаточно большой. Судя по всему, Учихи оставляли свою музыку при себе.

Ну, это или у кого-то в клане был талант к сочинению, что в равной степени было возможно. Тобирама принял жареную рыбу (вся еда была бесплатной) и зашел за угол, где увидел еще одно музыкальное представление. Оно было более демонстративно комедийным, хотя все равно полным намеков: песня пелась мужчиной, обращающимся к более молодой девушке, и главная строчка припева была «твоя мама знает, что ты здесь», что намекало на то, что она слишком молода, чтобы быть на таком мероприятии, и определенно слишком молода, чтобы делать такие предложения (даже только намеком) мужчине его лет.

Девушка краснела и улыбалась, и мужчина усмехался, как и остальные зрители. Тобирама дал бы ей на вид лет пятнадцать, а певцу — двадцать, так что песня, скорее всего, намеревалась как ласковое поддразнивание. Он остался до конца, после чего раздались аплодисменты, и девушка ушла: судя по всему, между ними не было фактических отношений, кроме как родственных. Следующая песня была более знакомым комическим произведением о тануки с мешочком драгоценных камней, включающим множество эвфемизмов, которые в основном были выше понимания присутствующих хихикающих детей.

Не будучи особо заинтересованным в разнообразных шутках, связанных с яичками, Тобирама доел свою рыбу и пошел дальше. Солнце клонилось к горизонту, и он знал, что у реки будут разные шоу-демонстрации, связанные с огнем, когда стемнеет. Так как он раньше не видел исполнения таких вещей, он был довольно сильно заинтересован в том, что было на уме у его хозяев.

* * *

Кита была неимоверно счастлива. Все вокруг нее тоже были счастливы, их чакра гудела от радости, что чувствовалось лучше, чем любое количество саке, которое она когда-либо пила. На ней была прелестная новая юката, которую ей подарил муж этим утром, она съела так много жареной еды, что завтра ее наверняка будет подташнивать, она понаблюдала за тем, как ее малышки получили огромное количество удовольствия, прежде чем им пришла пора ложиться спать, и вокруг нее клан (ее семья) праздновал окончание войны с Сенджу.

Утром Мадара показал, как охотиться с его хищными птицами, было много пения и демонстраций гендзюцу, и теперь, когда становилось темно, люди начали красоваться своими навыками манипуляции огнем. Тут также проводились всевозможные фестивальные игры, в которые могли играть и дети, со сладостями в качестве призов, различные соревнования по рассказыванию историй, и музыка ни разу не остановилась.

Довольно немалая часть музыки была анахроничной, но Кита ни о чем здесь не жалела. После того, как она достаточно освоилась с кото, она начала пытаться перевести различные песни, которые она помнила из того, что было Раньше, и некоторые из них определенно прижились. Маленькое шоу с марионетками-овощами, которое организовала И, было отголоском детства Киты, которое она изначально создала, чтобы развлекать своих младших сестер, но которое с тех пор распространилось и стало важным элементом культуры клана, и было придумано много новых песен. Хотя было маловероятно, что хоть какая-то из них окажется настолько широко распространенной, насколько песня огурца Кури о своем потерянном гребне.

Гуляние по клановому селению в сумерках и слушание отрывков полдюжины разных песен группы ABBA никогда не прекратит вызывать у нее улыбку. Все думали, что она их написала (и ее друзья дразнили ее из-за этого, полагая, что слова пришли от глубины ее чувств к Мадаре), но их популярность появилась от простоты мелодий и запоминаемости перевода.

Конечно, она придумала, как играть, и перевела тексты не только группы ABBA — она сделала намного больше этого, обычно, когда какая-то конкретная песня застревала у нее в голове на многие дни и ей надо было воплотить ее во внешнем мире, чтобы можно было спокойно заняться хоть какими-то делами. Однако культурные различия означали, что множество из этих песен считались неприличными для смешанной компании, даже внутри клана, так что она не поделилась словами половины песен, которые она переработала. Несмотря на то, что скрупулезно записала слова и играла с переводом, пока они не начали подходить под ритм.

Культурные различия также означали, что некоторые из ее любимых вещей, которые она помнила, были неразборчивой ерундой (к несчастью для Богемской рапсодии), так что ей пришлось их отпустить. С неохотой: она все же попыталась перевести что-то из Леонарда Коэна, но результаты никогда не были и близко удовлетворительными, так что ей пришлось сдаться.

Песни, которые работали, были в основном поп-музыкой и сказками-балладами, что подхватили и чем вдохновились другие музыканты клана. Особенно нравились множество любовных песен: не существовало члена клана Учиха, который не наслаждался бы хорошей песней о любви, будь она обнадеживающей, скорбной, триумфальной, разочарованной, радостной или трагичной. То, что она «написала» почти пятьдесят из них, скорее всего, окажет значительное влияние на то, как она будет отображена в архивах клана, но Киту не особо это волновало. Да, она обожала своего мужа, и он обожал ее в ответ, и если это будет ее наследием, то она будет довольна. Это не было плохой вещью.

Барабаны и ликующие крики привлекли ее внимание — Кита проскользнула сквозь аллею к фонарям в дальнем конце, пройдя мимо знакомых лиц (Дзякути и Ракко, двое из старших воинов ее мужа), чтобы получить лучший обзор. Тут было открытое пространство, окруженное хлопающими людьми, четыре барабанщика и трио других музыкантов в стороне (сякухати*, кокю* и бива, и близко не традиционная комбинация) играли рифф на мелодию группы ABBA: что за мелодия, сразу не было понятно из-за того, какими громкими были хлопки. В середине пространства танцевали Изуна и И, и танец был скорее игривым спаррингом, чем чем-то формальным: они тянули друг друга то в одну сторону, то в другую, высоко прыгали, низко проскальзывали, отскакивая из стороны в сторону и обозначивая удары ногами, при этом едва прикасаясь друг к другу. У обоих горели шаринганы, и никто из них не был вооружен, так что риски были абсолютно нулевыми, несмотря на то, что юкаты и гэта добавляли сложности.

Правило подобного «танца» заключалось в том, что надо попадать в ритм, и это командная работа, а не соревнование, а шаринган позволял танцорам легче координировать движения. Это также весьма определенно было парным танцем, будь это супруги, возлюбленные, братья, сестры или близкие друзья. Суть была в том, чтобы продемонстрировать, как хорошо вы со своим партнером работаете вместе. Кита знала, что некоторые отряды Внешней Стражи танцевали все вместе, чтобы улучшить свою координацию и командную работу, что было значительно тяжелее, чем два человека. Пять танцоров было намного более сложным числом для работы, чем просто два.

*Примечание переводчика: сякухати — продольная бамбуковая флейта. Кокю — традиционный японский трёхструнный смычковый музыкальный инструмент, похожий на сямисэн

Сякухати сыграла рифф, и Кита внезапно осознала, что это была за мелодия: а ну, неудивительно, что у нее были проблемы, она не слышала, чтобы кто-то раньше ее играл. Она знала, что Инеми скопировала слова и нотные записи, но не осознавала, что они ушли дальше этого. «Пришли мне компанию после полуночи» было прямо на грани приемлемого рискованного материала, сексуальный намек был достаточно выраженным, а романтический отсутствовал, так что конечно ее играли только после того, как дети ушли спать, и все были немного навеселе. Так что конечно под нее танцевали И с Изуной: ее ученица по печатям, скорее всего, специально вызвала ее деверя на танец с ней.

Изуна с И состояли в отношениях уже почти полгода, и, что было достаточно странно, казалось, что они продолжатся, несмотря на уже достаточно печально известное нежелание Изуны оставаться в любых романтических отношениях дольше, чем восемь месяцев. Он даже не замечал ее, пока ей не отрубили руки, и она упрямо снова не научила себя писать, тренируясь использовать чакронити, и то, что она заставила его гоняться за собой (не совсем сознательно, учитывая то, что ученица по печатям добрых четыре месяца не замечала, что Изуна бегал за ней с романтическими намерениями) явно пошло Изуне на пользу. То, что И всегда ставила свои навыки печатей и боевые умения выше романтики, тоже было ему полезно: Изуна был немного избалованным и неосознанно привилегированным, так что необходимость работать и ждать чего-то, чего он хотел, наверняка улучшила его характер.

У Киты шло пари с Тсунэ, что это будут последние отношения Изуны: Тсунэ думала, что они расстанутся в течение следующего года или где-то так (дружелюбно, но все же) и оба будут двигаться дальше, но Кита так не считала. И не была склонна к легким привязанностям, а то, что Изуна вообще за ней гонялся, честно говоря, было аномально. Ее деверь никогда не был склонен так делать, если его заигрывания отвергали — обычно он пожимал плечами и начинал обращать внимание на других. То, что он этого не сделал (то, что он приложил усилия, чтобы узнать И и помочь ей восстановить навыки, пока она не осознала, что он правда в ней заинтересован), говорило о том, что сердце Изуны наконец выбрало и он нашел человека (не считая своего брата), ради которого он с радостью сдвинет горы.

Она с нетерпением ждала того момента, когда выиграет это пари: Тсунэ надо было научиться обращать немного больше внимания на поведение конкретных людей в контексте и меньше доверять тому, что они сделали бы раньше и что она бы сделала на их месте.

Песня закончилась с бурным ликованием и аплодисментами, и в этот же момент Мадара скользнул в толпу зрителей на дальнем конце круга.

— Кто следующий? — громко спросил игрок на биве, когда И забросила Изуну к себе на плечо с помощью чакронитей и вскочила на ближайшую крышу со своим смеющимся грузом, несомненно в поисках уединения. Китин муж встретился с ней глазами через толпу, озорная улыбка осветила его лицо, и он резко выступил вперед. Кита тоже начала прокладывать локтями путь к сцене — это будет весело. Очень весело!

— Мы, Тандзё!

— Сейчас, Мадара-сама!

То, что игрок на биве завел одну из попыток Киты воссоздать энергичную главную тему «Пиратов Карибского моря» для их танца, было даже лучше.

* * *

Огненный танец закончился, и краски, красота и контроль намного превзошли то, что Тобирама когда-либо видел или представлял. Толпы схлынули, когда последний из старших детей пошел спать, и множество молодых людей скучковались, чтобы тайно протащить сакэ. Другие взрослые (каких в клане Учиха было очень мало) стали двигаться по другим траекториям: кто-то направился к стойкам с едой, все еще подающим угощения, тогда как другие пошли обратно к центру кланового селения и звукам музыки и смеха.

Тобирама пошел с потоком разговаривающих людей, беседуя с углежогом, чья волна огненных бабочек была так изысканно замысловата, что даймё заплатил бы несколько горстей золота за единственное выступление. Этот человек был мастером своей стихии, несмотря на то, что его резервы были так ограничены, что Сенджу бы вообще не стали заморачиваться его обучением. Но Учих это не волновало: все они были Учихами, так что все научатся обращаться с огнем, на что они имели право по рождению.

Тобирама сомневался, что у него когда-нибудь будет такая легкая рука, как у этого молодого человека, сомневался, что даже Мадара или Изуна смогут так деликатно сплетать огонь. Красота, рожденная из слабости, такая же хрупкая и прекрасная, как изображаемые разноцветные насекомые, и более высоко ценимая членами клана вокруг него, чем любой огненный шторм мог когда-либо быть. Тобираме хотелось, чтобы Тока могла это видеть.

Будучи более заинтересованным в разговоре, чем в том, куда его несла толпа, Тобирама не осознал, где они очутились, пока чакра Мадары неожиданно близко не подскочила в вертикальном прыжке, ослепительно вспыхнув, и чакра Киты последовала за ним вверх, не отставая ни на шаг. Она непринужденно прыгнула у него над головой, прежде чем снова опуститься вниз. Задрав голову, Тобирама наконец заметил музыку с ритмом сердцебиения и чувственной дикостью, фонари на деревьях, хлопанье Учих вокруг открытого пространства, расчищенного между главным домом клана и другими домами, рассеянное покачивание плотно стоящих присутствующих и как почти все глаза были устремлены на шоу: люди залезали на стены, деревья и здания для лучшего обзора, несмотря на свои фестивальные юкаты и гэта.

Рядом с ним Юван издал задумчивый звук:

— Сюда, Тобирама-сан.

Тобирама позволил провести себя к изысканным домам в самурайском стиле и сквозь главный вход, его проводник кивнул Учихам, стоящим на низкой садовой стене, и прошел вверх по дорожке, чтобы легко запрыгнуть на крышу гэнкана (дальше трех девочек-подростков, хихикающих над бутылкой сакэ) и на черепицу выше. Наверху было еще несколько других людей, но едва ли горстка по сравнению с плотной толпой внизу, и обзор был намного более всесторонним, что успокоило зуд в мыслях Тобирамы от того, что он был так опасно заключен в толпу сигнатур чакры, которые он все еще подсознательно квалифицировал как вражеские. Многие годы привычки нельзя было изменить всего за несколько недель.

Усевшись под коньком крыши, Тобирама принял палочки данго, рассеянно протянутые в его сторону, взяв одну и передав остальные женщине с другой стороны от него, которая повторила его действия. Музыка под ними снова ускорилась, и два танцора (глава Внешней Стражи Учих и его жена) закрутились вокруг друг друга с большей скоростью, каждое движение напоминало о поле боя, но от каждого замаха уклонялись, каждая точка соприкосновения была поглаживанием, а не ударом, оба идеально попадали в ритм друг друга и музыки, их глаза горели шаринганами, и их чакра пела от радости.

Тобирама рассеянно куснул теплое данго и принял чашечку сакэ у подростка, подошедшего к коньку крыши за ним: его внимание было полностью поглощено танцем, разворачивающимся внизу. Музыканты импровизировали на одну тему, ритм нерегулярно ускорялся и замедлялся, однако все играющие идеально гармонировали друг с другом, и танцоры ни разу не замешкались. Он знал, что шаринган позволяет своему носителю ожидать удар, читать намерения нападающего, но в подобном танце становилось ясно, как два носителя шарингана могли вместе соткать представление, никогда не сомневаясь, что один партнер будет двигаться в такт другому.

Мадара встал, как вкопанный, и Кита взлетела вверх, поставив одну гэта на плечо мужа, чтобы подняться еще выше, она подтянула колени и сделала сальто, придерживая руками юкату у щиколоток. Мадара сделал шаг назад, поднял голову, выдохнул огненный шар…

… Кита вдохнула огонь, падая вниз головой, проглотив чакру…

… вокруг нее с ревом возникли огненные крылья, полные чакры ее мужа, и жар был ощутим даже на таком расстоянии, и восходящий поток воздуха замедлил ее падение…

… толпа взревела…

… Мадара широко улыбнулся, зубы блеснули в тени под алыми глазами, и огонь потух…

Кита приземлилась с ударом в голову мужа, от которого он был вынужден уклониться назад, и танец продолжился без остановок, руки тянулись и ноги переступали в водовороте подолов, пока они кружили друг вокруг друга, и каждый намеченный удар идеально попадал в быстрый ритм.

Тобирама сделал глоток сакэ и велел своему сердцебиению успокоиться, а не следовать установленному ритму. Да, он мог чувствовать чакру повсюду вокруг себя, горячую, хмельную и опьяняюще радостную, когда весь клан праздновал как один. Да, он мог чувствовать Мадару и Киту, которые оба были абсолютно увлечены живостью движений, азартом битвы без каких-либо рисков с затаенным, но ощущаемым чувством отложенной страсти, но ему все еще надо было дышать.

«Мито бы понравилось так танцевать», — подумал он. Хашираме, скорее всего, было бы тяжело (его стиль боя не был таким гибким), но Мито была быстрой и ловкой, и цепи давали ей преимущество: она бы обрадовалась такому вызову своим умениям, и Кита была бы не менее довольна поравняться с ней.

Огонь снова расцвел, Кита выплюнула огненный шар солидных размеров, пролетевший сквозь арену внизу, и Мадара проглотил его: он никогда раньше не видел, чтобы Учихи ели огонь, что говорило о том, что это редкий навык, возможно, как синий огонь Мадары для обжига глины. Судя по тону выкриков и улюлюканий внизу, он также имел интимную подоплеку: может быть, требовалось более глубокое понимание чакры другого человека или это легкое смешивание чакры, которое проявлялось у большинства пар шиноби через несколько лет брака.

Тобирама точно не знал, как долго он наблюдал (его данго давно было съедено, и его чашку сакэ снова наполняли минимум дважды), но в конце концов музыка замедлилась, как и танцоры. Грация тех неторопливых движений требовала намного больше мастерства и очень большого контроля над мышцами, чтобы выполнять в половину или четверть скорости, особенно после длительной нагрузки, но ни один из них не запнулся. Затем внезапная вспышка движений (вращение, удар и прыжок, чтобы его избежать), и музыка наконец остановилась.

Тишина, длившаяся в одно биение сердца, пока Мадара убирал выбившиеся пряди с лица, а Кита поднималась из низкой стойки, а затем рев восторгов и аплодисментов. Тобирама поставил чашку на крышу, чтобы тоже похлопать: было одной вещью знать, что шаринган позволяет подобное и видеть это на поле боя, но здесь, летним вечером, он мог наконец оценить красоту и грацию кеккей генкая Учих, такую же четкую и утонченную, как птица в полете.

Мадара утащил свою жену обратно в главный дом клана Учиха, музыканты ушли со своих мест, и их сменили другие, и больше пар вышло на импровизированный танцпол. Очевидно, это было следующим этапом празднеств, хотя его хозяева не были единственной парой, у которой на уме было что-то более интимное. Он мог чувствовать, как несколько других пар прокладывали себе путь из толпы в поисках потаенных уголков, где можно было бы в более частном порядке сбросить энергию, разбуженную идеально согласованным выступлением Мадары и Киты.

Юван исчез (уведенный смеющейся женщиной), и Тобирама спустился вниз в поисках подростка, который принес ему сакэ: чашка в его руках была очень изысканной, и он не хотел, чтобы она потерялась или разбилась.

За короткий промежуток времени к нему пять раз подошли с непристойными предложениями: совсем еще молоденькая девушка, затем намного более взрослая женщина, затем мужчина его возраста, еще одна чуть более взрослая женщина с шрамами от ожогов и наконец замужняя пара, и в этот момент он решил отступить обратно в свою комнату и пойти спать. Очевидно, он ошибался насчет того, что танцы — это главное событие вечера, и у него не было абсолютно никаких намерений впутываться в те недавно установленные правила, касающиеся межклановых детей. Писать их было той еще головной болью, вводить их будет еще большей головной болью, а у него и так забот был полон рот.

Он забрался на заднюю часть энгавы главного дома клана Учиха, оставив сандалии на гладких досках, прежде чем скользнуть в свою комнату босиком, с радостью принял затуманивающий сенсортство эффект печатей и поставил на стол чашечку сакэ. Это был очень длинный день, и он, возможно, был немного пьян. Завтрашнее утро наступит слишком быстро, но хотя бы сейчас он мог поспать.

Он вернет чашку позже.

* * *

Прошла едва ли неделя с фестиваля, посвященного началу мира, но если Мадара хотел, чтобы даймё поддерживал то, что он делает, ему надо было отправиться в столицу, чтобы разобраться с вопросом владения землей задолго до того, как строительство деревни начнется всерьез. Так что он упаковал подходящую одежду и назначил себе отряд под видом торговой миссии, убедился, что у него с собой все необходимые документы, поцеловал жену, заверил своих девочек, что будет отсутствовать недолго, и отправился в путь.

Изуна все еще недоверчиво наблюдал за Тобирамой, следя за каждым движением Сенджу из-за Китиных печатей, когда не прикладывал все усилия, чтобы игнорировать само существование мужчины, но Мадара не мог ничего поделать в этом случае, чтобы улучшить ситуацию для своего брата. Он мог оказывать поддержку (он оказывал поддержку, и он не был единственным), но это было чем-то, что Изуна должен был преодолеть сам. Если мир получится, то Изуне придется научиться доверять.

Мадара был уверен, что его брат преуспеет.

Он не сказал отряду, куда они направляются, пока они не были в дороге и день: в конце концов, не то чтобы кто-то из них будет сопровождать его в присутствии даймё, и он послал письмо, опережающее их, чтобы обеспечить то, чтобы их ожидали. Это было вопросом бизнеса, а не социальным визитом, так что не займет так много времени, как последнее, несмотря на то, что потребуется самая формальная его одежда: что-то, без чего он действительно предпочел бы обойтись.

Теперь у него хотя бы был собственный комплект такой одежды и ему не приходилось натягивать старые и много раз штопанные вещи, которые он научился носить под строгим взглядом отца. Сейчас клан Учиха был значительно более богатым, чем это было в его детстве: Мадара собирался провести всю оставшуюся жизнь благодаря ками за Киту и за все, что она сделала для клана. Ее отвага и смелость, которые всегда так забавляли его отца (это продуманное неповиновение социальным стандартам, существующим для женщин), обогатили Учих с поразительной скоростью, и эта тенденция не собиралась прекращаться.

Как только ты становился богатым, было очень легко накопить дальнейшее богатство. Было сложно изначально добыть достаточно денег, и Кита достигла этого, составляя баланс клана с учетом затрат войны. Мадара подозревал, что это было одной из причин, почему жена даймё так настойчиво в ней заинтересована: требовался значительный талант, чтобы достичь того, что сделала Кита, и с учетом мира у нее скоро будет больше ресурсов, с которыми можно будет работать, и доступ на более крупный рынок. Такие вещи вызывают волны в обществе, и даймё предпочитал не быть застигнутым врасплох.

Они прибыли в столицу утром за день до аудиенции, что оставило Мадаре достаточно времени, чтобы освоиться во дворце, а его отряду мог выполнить многочисленные поручения в городе. Он подготовился к встрече, и у него не было сомнений, что, когда они отправятся обратно в земли клана, у них будет много новых заказов от нетерпеливых клиентов.

Все это делало таким легким отвлечение внимания сплетников, придворных и слуг от рассветной встречи Мадары с даймё. Оба мужчины были одеты в их лучшие сокутаи и пили чай, когда поднималось солнце, безмолвно наслаждаясь красотой раннего часа, прежде чем рассмотреть политическую сторону ситуации.

— Мои поздравления по поводу договора, который вы заключили с Сенджу, Учиха-доно, — в конце концов сказал даймё, отставив в сторону чайную чашу, — и мои благодарности за вашу преданность силе и процветанию Страны Огня, даже выше долга перед вашими предками.

— Времена меняются, даймё-доно, — ответил Мадара, специально оставляя свой тон легким и добродушным, — и если моему клану суждено процветать, мы должны меняться вместе с ними. То, что работало для наших недавно живых предков, не всегда будет работать для нас, и это хорошо: сейчас лучшие времена. Теперь у нас есть шанс на успех, которого не было много веков, и было бы большим упущением с моей стороны не воспользоваться им.

— Действительно, — согласился даймё, и единственное слово несло множество подтекстов. — И правда, ваши победы достойны похвалы, — итак, это было подтверждением, что мужчина увидел все моменты, как Сенджу теперь были обязаны и подчинены Учихам, и что Хаширама согласился абсолютно на все из этого. — А теперь, что вы хотели обсудить?

Мадара поставил на стол собственную чайную чашу, чтобы слуги могли ее забрать, достав папку с документами из печати в рукаве.

— Сейчас, когда у нас мир, клан Учиха был бы очень признателен даймё-доно за небольшую помощь в консолидации наших территорий, чтобы мы могли лучше себя кормить, — объяснил он, следя за тем, чтобы его голос был скромным, развернув карту ближайших территорий вокруг клана Учиха, проведя пальцем по изогипсам *и старым отметкам наводнений. — Здесь никому не принадлежащая пойма у дальнего от наших земель берега реки Нака, идущая на юг и восток, подходящая для выращивания сельскохозяйственных культур, как только земля будет очищена от деревьев, которая сделает нас более самодостаточными.

*Примечание переводчика: изогипса — линия на карте, графике, соединяющая точки с одинаковой высотой

«Сначала спроси» всегда было наставлением его отца. Сначала ты спрашиваешь, чтобы оценить готовность того, к кому обращаешься. Затем ты договариваешься или угрожаешь, в зависимости от ответа, или полностью временно отказываешься от своего предложения, если его плохо приняли.

— И что клан Учиха предложит даймё взамен?

Это было многообещающим ответом, особенно если учитывать тон и позу: Мадара открыл другую карту, у которой был гораздо меньший масштаб, так что она покрывала намного больше территории.

— Здесь изображены более отдаленные территории клана, — сказал он, поставив палец на окаймленную красным часть земель в левом нижнем углу карты. — Это рядом с границей со Страной Ветра с холмом с чистым колодцем и стареющей, но все еще крепкой сторожевой башней. С нее открывается вид на большую часть дельты реки, а также на море на юг и на большую часть аллювиальных равнин* на север.

*Примечание переводчика: аллювиальная равнина — равнина, возникающая вследствие аккумулятивной деятельности крупных рек

Это место было стратегическим сокровищем даже без колодца: Мадара надеялся получить много земель за эту территорию.

— Почему клан Учиха так хочет отказаться конкретно от этой собственности? — с сухой иронией спросил даймё, наверняка осознавая, что Мадара мог легко прочитать его внезапно возросший интерес к происходящему. Все окружающие равнины были частью Страны Огня, так что со сторожевой башней в качестве координационного пункта даймё мог создать небольшой гарнизон и фермы, чтобы его кормить. Он мог даже расширить заброшенное укрепление до полноценного замка, укрепив свою власть на границе и увеличив свой контроль над местной торговлей.

— Как даймё-доно уже осведомлен, Учихи прекращают военные действия, — без запинки ответил Мадара. — Это владение, хотя и стратегически важное и удобное, когда клан принимает обычные миссии в Стране Ветра, теряет свою ценность, когда количество этих тайных миссий снижается в пользу торговли. Однако клан Учиха уверен, что для даймё-доно, который отвечает за защиту окружающих земель, эта территория будет намного более ценной в долгосрочной перспективе, особенно по сравнению с землями, прилегающими к основным владениям клана, на которых никто не живет и где расположено множество старых полей сражений.

Старые ловушки, острый металлолом, забытые тела, целые участки, сожженные до коренных пород или наполненные густыми, непроходимыми зарослями: никакие гражданские фермеры даже не попытаются возделывать такую землю, если у них будет другой выбор.

Даймё хохотнул.

— Совсем не такие и ценные, правда? — упрекнул он, но Мадара мог видеть его интерес, и в его голосе были нотки, которые ясно давали понять, что он всецело согласен: все, что осталось теперь, это торг по поводу того, где будут лежать новые владения Учих.

— Даймё-доно безусловно понимает, что как глава Внешней Стражи я всегда должен стремиться обеспечивать Учих самым лучшим, что они могут получить?

— Конечно, — согласился даймё, — но Учиха-доно также обязан понять, что как даймё Страны Огня я тоже должен прилагать все усилия ради тех, кто под моей защитой. Я прикажу моим архивистам изучить дворцовые записи как по поводу территорий, так и их соответствующей ценности, и мы снова встретимся через два дня, чтобы обсудить конкретные варианты, которые мы бы оба предпочли.

— Конечно, даймё-доно, — согласился Мадара, снова сложив карты и убрав их с вежливым поклоном сидя. — Я рад, что предложение клана Учиха было так быстро рассмотрено.

У него была денежная оценка стоимости башни в папке с документами (в целях налогообложения, датируемых около сорока лет назад), но даймё, скорее всего, захочет ознакомиться с намного большим, включая детали ближайших дорог и сельскохозяйственных угодий, а также список пограничных конфликтов. Все это будет взвешено соответствующими министрами, чтобы можно было сделать подходящее предложение. Предложение, которое, несомненно, будет немного скуповатым, чтобы Мадара мог возразить и позволить даймё проявить иллюзию щедрости и благосклонности, когда он увеличит его, чтобы точнее подходить ценности «Гнезда скопы».

Такова была политика.

* * *

— Ты явно не читаешь достаточно, если не знаком с сансарой…

— Под сансарой подразумевается теоретический цикл опыта рождения, жизни, смерти и перерождения каждого отдельного человека, а не иногда повторяющаяся природа человеческой истории, — парировал Тобирама, даже не поднимая глаз от своего свитка. — Растягивание концепции подобным образом не совместимо с философией буддизма, и, следовательно, само по себе авидья, невежество, что увековечивает ложное представление и страдание. Верить в то, что мы в ловушке неотвратимого цикла насилия, из которого мы не можем спастись вне зависимости от наших выборов, — это стремиться сбросить с себя вину, которую мы все несем за увековечивание этого цикла нашим собственным участием в нем. Ты правда такой бездумный и недееспособный, что твои действия в минувшей войне были не по твоему выбору?

— Ты! — тихо прорычал Изуна, его глаза на мгновение вспыхнули алым, но он не сдвинулся со своего места у дальней от Тобирамы стороны главной комнаты. Ее деверь пришел, чтобы забрать свои свитки из кабинета Мадары (он не подумал упаковать их, когда переехал в прошлом месяце), и отсортировывая личные покупки от клановой собственности он нашел новый свиток, написанный Тобирамой, чтобы опровергнуть доводы, приводимые в любимом философском произведении Изуны. Изуна ворвался в главную комнату, чтобы пожаловаться Ките (считая, что свиток был ее рук делом, учитывая то, что она несколько раз ясно давала понять, какими глупыми она считает его рассуждения в этом вопросе), а затем оказался втянут в спор с их гостем Сенджу, так как Тобирама мгновенно признался, что оскорбительная бумага была его работой.

Пока что спор был достаточно сдержанным, скорее всего, потому, что Азами дремала на подушке рядом с Китой и ни один из мужчин не хотел поднять голос или чакру, чтобы ее потревожить. Более тактично, чем удавалось многим спорящим Учихам, но Кита знала, что сенсорство повышает осведомленность о настроениях и потребностях других людей: ни один из мужчин не забудет, что Азами здесь, пока они могут ее чувствовать.

Изуна вновь бросился в словесную атаку:

— Но Иида считается авторитетом…

— Некоторые работы Ииды да, но этот конкретный трактат признан ошибочным всеми уважаемыми буддистскими учеными, — спокойно прервал Тобирама абсолютно непреклонным тоном. — Поверь мне, Учиха, я знаю: мой клан состоит преимущественно из буддистов, и мне пришлось запомнить так много буддистских священных текстов и теорий, пока я учился кандзи. Мой брат даже называет свои атаки в честь буддистских концепций, что должно дать тебе представление о том, сколь многое нам пришлось одолеть в детстве.

Было правдой, что Хаширама не был похож на человека, который изучает философию и теологию.

Изуна резко фыркнул. Кита незаметно подняла глаза от своего шитья как раз вовремя, чтобы увидеть, как он рывком открыл новый свиток и уселся, чтобы погрузиться в чтение. Ну, все могло пройти намного хуже, чем получилось, хотя то, что Мадара был далеко на миссии (на переговорах с даймё, не то чтобы Тобирама или Изуна были в курсе) и не вернется еще минимум три дня, наверняка помогло.

На следующий день после удивительно мелкой размолвки по поводу философии буддизма между ее деверем и гостем Тока сопроводила Сенджу Мито в селение Учих для посиделок по поводу печатей, которые Тобирама организовал вскоре после того, как мирный договор был подписан. Кита с нетерпением ждала этого: она фактически не встречалась с Мито в социальном плане (ну, не должным образом), но разговоры с Тобирамой открыли детали его отношений с невесткой, и все из этого говорило о том, что она тот человек, которого стоит узнать.

Тока убедила Изуну позволить ей присоединиться к уроку по гендзюцу для Внешней Стражи, после чего он, конечно, остался его контролировать, бросив Киту одну принимать гостей. Ну, не совсем одну: так как эта встреча была о печатях, у Ёри было постоянно действующее приглашение, и она наверняка заглянет. И и Ио, скорее всего, нет: в данный момент никто из них не был особо заинтересован в творческой стороне ее работы и оба хорошо разбирались в ее подходе.

Как оказалось, Мито была учтивой, но полной энтузиазма женщиной, которая квалифицировалась как мастер печатей в родном клане задолго до того, как ее обручили с Хаширамой. Кита уже была осведомлена о том, что существует несколько широко признанных школ фуиндзюцу, где традиции и разделяемые соглашения обеспечивали легко повторяемые результаты и взаимно понятный материал, но она не осознавала, что «склонность к печатям» Узумаки сама по себе была настоящей школой. Оглядываясь назад, она наверняка должна была догадаться. Она слышала о «фуиндзюцу Узумаки» уже много лет, но это всегда было на периферии ее собственных обязанностей и приоритетов.

Ките также никогда раньше не давали так совершенно ясно понять, что ее собственный стиль печатей был полностью оторван от существующих конвенций, которые использовали другие специалисты. До такой степени, что Мито и Тобирама, оба опытные мастера в своем собственном праве и со значительной практикой в расшифровке работы других, не могли разобраться в ее печатях даже после того, как она увеличила их для тщательного изучения.

Попытки объяснить символы и процесс ее мыслей, кажется, не помогали.

— Эта секция преобразует импульс в тепло? — повторил Тобирама, хмурясь на увеличенный и неактивный дизайн печати, чей набросок сделала Кита: печать для горячей ванны была как практичной, так и довольно безобидной, так что Кита была не против ей поделиться. Однако она не ожидала, что ее гостям будет так сложно ее понять. — Эта часть вполне очевидно усиливающий комплекс, — набор концентрических кругов, как рябь по воде, не требовал разъяснений, — но я точно не понимаю, какую шкалу ты используешь для ограничителя температуры или как ты делаешь все самоподдерживающимся, пока воду не сольют, — он снова пристально посмотрел на переплетающиеся кандзи и пиктограммы печати, которая одновременно нагревала купальню главного дома клана и поддерживала воду чистой от микроскопических бяк. — Или как ты вообще можешь преобразовать грубую силу в тепло, честно говоря.

Он выглядел оскорбленным собственным непониманием.

Как объяснить первый закон термодинамики? С чего ей вообще начать, когда между ее прошлой и текущей жизнями нет точек соприкосновения, на которые она могла бы опереться для объяснения? По крайней мере, она о них не знала: наука вполне могла существовать где-то. Эта часть печати была всего лишь кандзи, обозначающими движение и тепло, со стрелкой, соединяющей первое с последним.

«Тепло — это работа, а работа — это тепло».

Эта маленькая, небрежно написанная строчка наверняка обладала многими другими практическими применениями, все из которых революционизируют качество жизни населения деревни, которую они еще полноценно не строили (прямо сейчас на улице было слишком жарко), но в данный момент Ките надо было найти терминологию, чтобы облечь в слова правду, которую она чувствовала всем существом, но чьи детали никогда не изучала, потому что все, что она знала и помнила о физике и химии, было построено на этом.

— Все дело в силе и потенциале к движению, — начала она, слепо пытаясь ухватиться за правильные слова. — Падающая вода может сдвинуть колесо мельницы, и любой твердый предмет, который движется слишком быстро и при этом соприкасается с другим, нагревается. Значит, движению присуща сила, которую можно преобразовать в тепло, что эта секция напрямую и делает: у падающей воды самой по себе недостаточно присущей силы, чтобы ощутимо нагреть бассейн, вот почему здесь стоит усиливающая секция и ограничитель температуры, который отключает усилитель, как только достигается желаемая температура, — если в японском было слово для «термостата», она никогда его раньше не слышала: она даже не знала, что означает часть «стат» этого слова. — Затем активируется часть с бесконечной петлей в центре печати, поддерживая постоянный уровень тепла, пока вода не будет слита, что деактивирует печать.

Ей надо будет показать Тобираме ленту Мёбиуса, чтобы он тоже мог оценить взрыв мозга плоской поверхности с только одним краем.

— Я знаю, что она делает, — пожаловался Тобирама так же высокомерно, как мокрый кот, — но я все еще не могу понять как. Она и близко недостаточно точная, чтобы быть такой эффективной! Если бы я нарисовал что-то подобное, печать бы взорвалась или бы вообще ничего не делала!

Кажется, он был оскорблен успехом Киты. Она познакомит его с бритвой Оккама*, она клянется. Просто не прямо сейчас.

*Примечание переводчика: немного изменила, чтобы было понятнее. В оригинале было: «познакомит его с «KISS» — акроним для «Keep it simple, stupid» — «Делай проще, тупица»

— Почему не круг для бесконечности? — абсолютно обоснованно и намного менее агрессивно спросила Мито.

Кита едва ли могла объяснить математические исследования ее прошлой жизни, включающие арабские цифры и греческие буквы, создавшие у нее ассоциацию этой симпатичной маленькой двойной петли с концептом бесконечного, вечного и нескончаемого, или что эта ассоциация была для глубока, как коренные породы, и в два раза более крепкой.

— Я ассоциирую круги с завершением и разграничением, а не бесконечным продолжением, — ответила она, взглянув на красноволосую женщину, которая до этого момента делала заметки в относительной тишине. — Вся суть моих печатей в концепциях и метафорах, и двойная петля означает бесконечность и вечность, линия без конца или начала.

Мито издала задумчивый звук, постучав кончиками пальцев по ручке кисти.

— Теперь, когда я знаю, что она делает и как, думаю, я могу создать печать с таким же эффектом в моем собственном стиле, — начала рассуждать она, — но я подозреваю, что она будет намного больше, в несколько раз более сложной и, скорее всего, потребует дополнительной чакры для активации, а не будет работать на энергии из окружающей среды и воздействии воды и не будет деактивироваться, как только вес воды уйдет. Однако я не могу достаточно понять все части твоей печати, чтобы быть уверенной, что она сработает для меня, если я ее скопирую.

Тобирама согласно проворчал, снова наклонившись над секцией стерилизации: несомненно, он думал обо всех санитарных последствиях способности очищать воду от всех возбудителей инфекции без необходимости сначала ее кипятить. На самом деле это не было модификацией ее вышитой печати черепа с перекрещенными костями, несмотря на то, что по сути она выполняла те же функции: фактические написанные кандзи читались «смерть крохотным невидимым», что не особо имело смысла для человека, незнакомого с линзами, микроскопами и существованием одноклеточных организмов.

Микробная теория была достаточно распространенной, и почти все знали, что болезни на самом деле по-своему живые, но Сенджу могли и не быть в курсе деталей жизненных циклов различных паразитов и как они могут аномально проявить себя в людях, что технически было не инфекцией, а инфестацией. Шиноби могли пасть их жертвой, и время от времени это случалось, потому что чакра не помогала телу сражаться с ними: вообще, во многих случаях она делала все хуже.

— Ты творческая личность, — внезапно сказал Тобирама. Кита моргнула, глядя на него. — Ты думаешь картинками, — уточнил он. — Символизм, как в искусстве и литературе, вот почему ты изобразила рябь в качестве усилителя. Тут дело больше в идеях и концептах, чем в числах, измерениях и том, что можно физически определить — аллюзии и ассоциации. — Его взгляд упал на свои заметки. — Теории, ассоциации и метафоры — не факты.

Мито решительно улыбнулась.

— Понятно. Не думаю, что я когда-нибудь самостоятельно смогу сделать так, чтобы подобная печать заработала, но с учетом того, что ты доказала, что это можно претворить в жизнь… — ее глаза блеснули. — Так много интересных возможностей, — она захлопала ресницами, глядя на Киту. — Мы же можем проводить совместную работу над проектами в будущем? У меня так много вопросов.

— Я до сих пор не понимаю, в чем мой метод так отличается, — сказала Кита, зная, что в ее голосе звучала легкая нотка упрямости. — Я хочу сказать, ручные печати отсылают нас к зодиаку, каким-то образом вызывая стихийные силы и другие разнообразные вещи, и все другие всевозможные независимо развившиеся знаки работают только потому, что мы в них верим. Печать тигра совсем не похожа на настоящего тигра, и настоящие тигры не имеют ничего общего с огнем, тем не менее печать тигра переводит чакру в стихию огня, потому что все ожидают, что это произойдет. Как мой стиль фуиндзюцу является каким-то образом более произвольным?

У нее всегда были сложности с ручными печатями, потому что эти подсознательные ассоциации не приходили к ней естественным образом — у нее всегда все было лучше с прямой манипуляцией чакрой.

Тобирама дернулся, его выражение лица резко стало пустым, и через мгновение стало видно, что он проводил слегка шокированный самоанализ, как человек, ставящий под вопрос глубоко укоренившиеся представления.

— Ручные печати работают, потому что мы этого от них ожидаем, — повторил он с ничего не выражающим взглядом, и тон его голоса был чем-то между открытием и отчаянием. — Фуиндзюцу работает, потому что мы этого от него ожидаем. Чакра работает, потому что мы этого от нее ожидаем.

— У меня всегда были ужасные проблемы с ручными печатями, — согласилась Кита, достаточно мстительно радуясь, что у нее появился напарник по несчастью, — а мои печати прекрасно имеют смысл для меня.

— Значит, причина, по которой твои разнообразные ученики могут заставить твой стиль работать, состоит в том, что они не знают ничего другого, так что, естественно, всем сердцем верят, что они будут действовать, — начала размышлять вслух Мито, — потому что конечно они действуют: они видели, как твои печати действуют. Так что конечно они могут их повторить, даже не зная, как они конкретно работают.

— С вышитыми печатями проще, — признала Кита, — потому что они как дзюцу со специальными ручными печатями, наполняющими конкретный набор движений уникальной идеей, которая затем встраивается в получившийся дизайн. Больше полдюжины женщин клана делают мои вышитые печати, но у меня только два ученика для моих чернильных печатей, и ни один из них еще не создает оригинальный материал.

Ио, потому что сейчас он в первую очередь фокусировался на присмотре за младшими детьми клана, а И все еще отвоевывала то, что потеряла, когда ее лишили кистей. Они оба владели всеми ее существующими печатями, но ни один из них пока не пытался раздвинуть границы. Может, этого никогда не произойдет: Кита пришла к пониманию, что для становления мастером печатей действительно требовался очень особый склад ума.

Ни один из Сенджу не прокомментировал ее различных прошлых учеников и помощников: она потеряла многих из них за годы войны.

— Но если все дело в вере, почему так много печатей терпят неудачу? — требовательно спросил Тобирама, ни к кому конкретно не обращаясь, его рука была запущена в волосы, и он пялился в дальний угол потолка.

— Вера, уверенность, понимание и внутренняя согласованность? — предположила Кита. — Каждый элемент печати должен быть внутренне согласован, и человек, делающий ее, должен знать, зачем требуется абсолютно каждый элемент печати и какой цели служит каждый мазок кистью, чтобы печать заработала. Значит, плохо нарисованная печать не сработает, как и та, что кое-как слеплена из дизайнов других людей. Я создала собственный стиль фуиндзюцу с нуля, так что он идеально для меня работает, пока моя каллиграфия достаточно точна. Вы оба используете существующие стили, так что должны знать их назубок, прежде чем получите результаты.

Было вполне возможно, что они использовали один и тот же стиль, учитывая давний союз между Узумаки и Сенджу, но Кита подозревала, что существуют вариации. Как минимум в плане типов производимых печатей.

— Потому что вера и уверенность основаны на знаниях и понимании, — легко согласилась Мито, — так что уверенный мастер может преуспеть с некачественной печатью, тогда как сомневающийся ученик может достичь посредственных результатов с хорошо начерченной, — она вздохнула. — Это определенно запускает лису в курятник, а также так многое объясняет.

Повисла пауза.

— Кита, объясни мне снова твои символы, — в конце концов попросил Тобирама, опять взяв кисть и повернувшись к чистому листу бумаги. — Если они работают — они работают, и твои дизайны действительно восхитительно компактные.

Озадаченная новоприобретенной решительностью друга принимать вещи на веру, Кита снова начала свое объяснение:

— Эта печать — печать поддержания, предназначенная для того, чтобы поддерживать воду чистой и определенной температуры, пока она находится в контакте с печатью. Вот почему центральный якорь — петля бесконечности…

* * *

— Изуна?

Младший брат Мадары взглянул на него, отвлекаясь от наблюдения за тем, как Сенджу Тока учила Бентен связкам движений с нагинатой:

— Нии-сан, добро пожаловать домой.

— Что-то не так? — спросил Мадара, потому что он не мог придумать хорошую причину, по которой Изуна находился бы так вне селения, не говоря уже о том, что тут еще была Бентен. Даже с тем, что выглядело как два полных отряда скучающих воинов, чтобы присматривать за неожиданным уроком его племянницы с Сенджу. И почему Тока тут вообще была? Несомненно, если она навещала своего двоюродного брата, она должна проводить время с ним, а не здесь с Изуной.

Его брат посмотрел на него как на дурака:

— Нии-сан. Сейчас в нашем селении три мастера фуиндзюцу. Три, потому что Мито-сан решила, что хочет узнать Киту, так что постоянно проводит с ней время уже три дня. Первый день был тихим, но на второй день Кита отключила гравитацию, чтобы доказать свою точку зрения Тобираме, и сегодня утром я решил, что я был более счастлив не знать, что они делают, и лучше находиться достаточно далеко, чтобы никто не потребовал, чтобы я успокаивал окружающих, когда они неизбежно снова сломают реальность.

Мадара точно не знал, следовало бы ему смеяться или паниковать. Его жена отключила гравитацию? Чтобы доказать свою точку зрения?

— Что она хотела доказать?

Стоящая за Изуной Киёши из рода Райден (одна из давних близких подруг его жены) хихикнула:

— Тобирама допустил ошибку, когда пренебрежительно отнесся к замечанию Киты по поводу боевого применения фуиндзюцу на базе того, что у нее нет практического опыта.

Мадара поморщился. Абсолютный дефицит боевого фуиндзюцу у Учих был из-за того, что Кита радостно поступала назло его отцу, отказываясь представлять любые из своих более агрессивных открытий для должного тестирования, а затем продолжила не представлять свои результаты для должного тестирования даже после его смерти на основании того, что Учихам не были нужны печати, чтобы придумывать новые и креативные способы убивать людей. У Мадары не было никаких иллюзий, что она изобрела самые разнообразные совершенно неприятные способы совершать убийства с помощью чернил и бумаги — она просто отказывалась делиться ими на основании того, что их невозможно протестировать этически.

— Итак, отключение гравитации?

— Если бы они не были в здании, Тобирама наверняка бы улетел, как пух чертополоха, и никто больше его никогда бы не видел, — радостно сказала Киёши. — Ките-чан даже не пришлось к нему прикасаться: ты знал, что она уже умеет метать печати, как дзюцу?

— Я не знал, нет.

Не то чтобы он был удивлен: Кита всегда искала способы увеличить универсальность и сферу применения фуиндзюцу, так что то, что она сумела разработать бесконтактные печати, не было особым сюрпризом. В конце концов, это было просто формирование чакры, так что это теоретически было возможно, раз она уже могла наносить некоторые печати прикосновением и у нее было столько практики в создании форм как от работы с проволокой, так и от вышивания.

— Я предложил, чтобы мы привязали веревку к его ноге и запустили его как воздушного змея, но она наложила вето на эту идею, — вздохнул Изуна. — Однако она все же думает, что с надлежащими мерами предосторожности эту печать можно использовать, чтобы создать летающую платформу для картографирования, так что несколько людей работают над тем, какие функции безопасности потребуются и что надо включить в такую платформу. Наги держит это под контролем.

Ну, такая вещь определенно была полезной: карты были чрезвычайно ценными, и возможность сделать набросок вида с воздуха без необходимости сопоставлять картинку из перспектив, сделанных с различных гор, вершин скал и замеров с земли, сэкономила бы много времени. Это также включало бы намного меньше запоминания, все-таки картография была основным заданием для отрядов, восстанавливающихся после выполнения боевых заданий. Обычно потому что поля боя на самом деле нуждались в пересоставлении карт после того, как Учихи и Сенджу схлестывались на них несколько раз, и запоминание деревьев, дорог, оврагов, холмов и редких диких животных было успокаивающим контрастом с жестокостью и смертью.

— Они занимаются фуиндзюцу в главном доме клана?

— Нет, они в мастерской Киты-чан на краю сада, — успокоила его Киёши. — Пока что не было никаких взрывов, что Тока-сан, кажется, считает одновременно чудесным и подозрительным, — она фыркнула. — Очевидно, неучиховское фуиндзюцу намного чаще терпит неудачу.

Мадара ухмыльнулся: большая часть клана наверняка об этом не знала, но Санносава-сан неоднократно и со значительным неверием много лет повторял, какой у Киты безопасный процесс печатей. В нем не было взрывных провалов (вообще никаких взрывов), никаких имплозий и только иногда немного огня. Да, ее экспериментальные печати часто не срабатывали, но неудачи никогда не были особо захватывающими. Печати просто… ничего не делали. Или делали неправильную вещь, что иногда было интересно, но никогда не было особо разрушительно. Хотя тот раз, когда печать полностью распустила кусочек ковра, на котором была вышита, был очень странным.

То, что стиль печатей Киты был самым безопасным из когда-либо придуманных, было более чем достаточным основанием, чтобы тщательно документировать ее создания, чтобы удостовериться, что клан сможет все это использовать в далеком будущем. То, что ее печати так значительно улучшили способность Учих обеспечивать себя, было почти излишним, хотя Мадара знал, что полезность фуиндзюцу Киты означала, что, даже если бы ее стиль был опасным, он бы все равно поощрял ее брать больше учеников. Его отец всегда считал надежность ее стиля бонусом, а не основным преимуществом, но Мадара мог видеть потенциал в школе фуиндзюцу, где было маловероятно, что эксперименты станут фатальными.

Достаточно Учих и так теряли волосы, одежду и иногда пальцы, балуясь с дзюцу.

— Хорошая миссия? — запоздало спросил Изуна.

— Все прошло гладко, — подтвердил Мадара. Он получил то, что хотел (даже немного больше, чем то, на что надеялся), и никто из отряда, который он взял с собой, на самом деле не знал, о чем он говорил с даймё, что давало ему надежду, что пройдет достаточно времени, прежде чем конкретные детали плана владения землей, который задумали он с Китой, утекут к их новым союзникам. В идеале они не узнают, пока все фермеры-вассалы Сенджу не переедут на землю Учих, но если даже так не получится, Мадара был уверен, что сможет убедить Хашираму, что он хотел помочь. В конце концов, если Сенджу не живут на землях даймё, тогда даймё не может надавить на них, чтобы те принимали миссии по торговым войнам и политическим убийствам. Конечно, если даймё пойдет на войну должным образом, тогда Учих призовут и от них будут ожидать, что они присоединятся к армии, но это было иной ситуацией. Тогда они бы сражались с силами даймё, а не действовали скрытно.

— Мы также получили из этого некоторые торговые возможности, — добавил Мадара, потому что Изуна переживал о таких вещах. — Хочешь сопроводить отряд к Хьюга в следующем месяце? Они сделали большой заказ на фарфор: скорее всего, планируют свадьбу или что-то в этом духе.

Хьюга предпочитали договорные браки больше других кланов шиноби, особенно в своей главной ветви.

Изуна издал задумчивый звук.

— Звучит интересно, — признал он. — Это не может быть их наследник (он уже женат), так что либо они хотят похвастаться покупкой полного нового набора всего для банкетов, либо снова получить рычаги влияния в столице тем, чтобы взять в семью дочь какого-нибудь аристократа. Хм… подожди, у Хьюга есть эта абсурдная система ветвей с несколькими правящими родами: какая-нибудь сволочь из главной ветви захочет получить влияние в клане, с размахом выдав замуж свою дочь или поженив сына. Возможно, две разные сволочи из главной ветви женят своих детей друг на друге, следовательно, удваивая имеющийся бюджет.

— Ну, мы получаем их деньги, так что мне все равно, — пожал плечами Мадара. — Хотя наверняка было бы хорошей идеей узнать, что конкретно у них происходит. Кита может знать, Хинагику-сан регулярно ей пишет.

Это было хорошей связью, учитывая то, что подруга его жены была замужем за наследником Хьюга.

— Нет никакого вреда в том, чтобы спросить, — согласился Изуна, — хотя если это все еще на стадии переговоров, Хинагику-сан, скорее всего, воздержится от разговоров об этом. У меня не возникло впечатление, что она упомянула о своей беременности, пока не наступил достаточно поздний срок: Кита определенно сказала что-то об этом всего за несколько недель, прежде чем мы получили официальное уведомление о рождении.

Мадара подумал, что это легко могло быть «женским хранением секретов» (в конце концов, беременность — это рисковое делом, и, кажется, довольно немало людей думают, что говорить об этом слишком многим чужакам до рождения приведет к неудаче), что в равной степени могло относиться к организации свадьбы. В конце концов, зачем беспокоиться о таких вещах, прежде чем их подтвердили, особенно если ничего может еще не состояться? Как бы то ни было, он был уверен, что его жена будет настаивать на том, чтобы послать какой-нибудь подарок. В конце концов, она послала подарок на рождение дочери наследника Хьюга и его жены два года назад, и Мадара получил впечатление от вежливого письма благодарности от Хьюга Хисааки, которое тот прислал в ответ, что такого подарка не ожидали для дочери. Ну, по крайней мере не от чужаков: клан Хьюга возглавляли почти столько же женщин, сколько и мужчин, как показывает история, хотя это было менее очевидно, чем могло бы быть. Рода главной ветви, кажется, руководили совместно, так что не всегда было понятно, кто их глава клана, пока его или ее полноценно не представляли, но все равно стоило следить за тем, кто женится с кем и как зовут их детей. Настойчивость главной ветви клана Хьюга на использовании кандзи со значением «солнце» (обычно произносимых как «хи») в качестве первого иероглифа их личных имен правда не помогало.

— Я спрошу, — согласился он, повернувшись лицом к реке. — Мне также стоит поприветствовать Мито-сан.

В конце концов, она жена Хаширамы и ей причиталась надлежащая любезность.

Изуна неразборчиво промычал и снова повернулся наблюдать за Бентен, которую Тока теперь учила пронзающим движениям: очевидно, у него не было намерений возвращаться быстрее, чем это было бы строго необходимо, что было справедливо. Возможно, его брату никогда не будет нравиться находиться рядом с Тобирамой, так что то, что он был готов избегать мужчину по собственной инициативе без поднятия особого шума, было знаком значительной зрелости. Особенно учитывая то, как всего лишь на прошлой неделе его младший брат все еще маниакально преследовал младшего Сенджу.

Очевидно, он слишком сильно привык к Учихам, потому что в какой-то момент его представили друзьям Киты по его просьбе в качестве одной из попыток себя занять (они были нужны ему, чтобы они познакомили его с женщинами клана Учиха, которые стирали одежду, чтобы он мог усовершенствовать дзюцу для стирки и получить советы от экспертов), и в следующий момент, когда Тобирама задумался над происходящим, прошло уже два месяца, и Ёри прижимала к груди свою дочь трех дней от роду, требуя посещения селения Сенджу.

— Моему мужу нужно встретиться со своей дочерью.

Вообще, это даже не было требованием — это было утверждением факта, когда Мадаре давалась возможность согласиться и предложить ей сопровождение, чтобы он мог не потерять лицо, когда она все равно туда отправится. Тобирама узнал Ёри лучше с момента подписания мирного договора, и они неоднократно обсуждали медицинские процедуры и техники, так что он был достаточно хорошо знаком с ее подходом. Он не так уж отличался от подхода его теть и других медицинских специалистов клана Сенджу, не считая того, что ее непринужденное неповиновение приказам сверху выходило за пределы защиты благосостояния своих пациентов.

Но опять же, Ёри не была ниже Мадары по рангу по учиховским стандартам: она была супругой главы рода (при этом отсутствующего главы рода, так что в данный момент она обладала властью мужа в клане), и войны не было, так что Мадара как глава Внешней Стражи не мог ограничить ее движения исходя из благополучия и безопасности клана. Даже проинформировать его о своих намерениях было буквально всего лишь вопросом уважения. То, что Хикаку в данный момент был заложником у Сенджу, делало визит потенциально дипломатическим вопросом для клана Учиха (что действительно попало бы под полномочия Мадары как главы Внешней Стражи), но это было с натяжкой, потому что Ёри не навещала Сенджу с дипломатическими намерениями: она посещала своего мужа Учиха, который, так случилось, сейчас жил у Сенджу.

— Я бы хотел, чтобы ты взяла с собой Изуну, так что прошу, чтобы ты подождала его возвращения с его последней миссии, — спокойно сказал Мадара со своего места на энгаве, отложив кисть в сторону, чтобы она не накапала на его картину. — Он должен вернуться сегодня, и не возникло никаких сложностей, так что он будет свободен завтра утром. Один день ожидания также даст мне возможность написать Хашираме-сану, чтобы проинформировать его о твоих намерениях, и я уверен, что Тобирама-сан захочет приложить записку для одного из медиков Сенджу, на случай если тебе срочно понадобится врачебная помощь. При условии, что Хаширама-сан согласится, тебе, конечно, будет разрешено навещать мужа настолько часто, насколько захочешь.

Конечно, его брат согласится: Хаширама подумает, что это романтично.

Ёри фыркнула, но поклонилась, принимая сказанное:

— Благодарю за внимание, Мадара-сама. Я отбуду завтрашним утром.

Мадара поклонился в ответ, и Ёри удалилась из сада, и две старшие женщины и ученица-подросток, стоявшие за ее спиной, также поклонились главе Внешней Стражи, прежде чем поторопиться за ней. Глава Внешней Стражи клана Учиха, ужас на поле боя и убийца больше Сенджу, чем любые два его соклановца вместе взятые, тепло улыбнулся им вслед, прежде чем снова взять кисть и продолжить рисовать вид на иву и пруд кои, дополненный Китой, сидящей в тени у воды и работающей над чьим-то плащом.

Тобирама все еще привыкал к различным степеням непочтительности, которые клан Учиха демонстрировал при встрече с главой их Внешней Стражи. Он был вполне уверен, что это было ситуативно, и у него были доказательства, чтобы поддержать эту теорию (одинаково отличные манеры в официальной приемной главного дома клана и стабильно неформальная дружелюбность каждый раз, когда Мадара был у печей), но такие промежуточные моменты, как этот, когда обстановка была менее чем абсолютно формальной, но значение слов таковым не было, были самыми нервирующими. Он мог сказать, что, должно быть, существовали четкие границы, которые обе стороны уважали, раз взаимодействия проходили так легко и гладко — он просто не совсем понимал, где они были.

Тобирама вернулся к собственным планам: анидзя составил бюджет, и он уже обсудил с кузнецами Учих, какие водопроводные трубы они собираются купить, так что сейчас вопрос стоял лишь в том, чтобы разработать самый эффективный план расположения колодцев и водохранилищ и как учесть дальнейшее расширение. Он уже знал, что трубам надо будет находиться под дорогами (иначе их будет невозможно чинить), и ему также надо было начать совершенствовать стратегии организации водопроводно-канализационного хозяйства, что будет включать гончаров, обжигающих кирпичи особой формы для водостоков и цистерн. Как было замечено, они не могут просто все сливать в реку. Теперь он знал, откуда появилась эта конкретная шутка, понятная лишь узкому кругу лиц, и Тобирама был согласен, что рыба не должна страдать.

Скорее всего, ему надо будет воспользоваться печатями, интегрировав их в процесс строительства, чтобы изолировать отходы и обеспечить то, чтобы ни запах, ни возбудители инфекций не распространялись за пределы зоны обработки. К счастью, уже существовали многочисленные трактаты по гигиеничной и эффективной утилизации отходов (иначе город даймё становился бы рассадником болезней каждое лето), так что вопрос был всего лишь в применении существующих методов и улучшении их, когда это было возможно. Учихи хотя бы смогли нанять опытного землемера (из малого клана Страны Земли), так что у Тобирамы для работы были лучшие возможные карты геологического профиля.

— Если хочешь написать письмо брату, я отправлю его вместе с Ёри, — сказал Мадара, подняв взгляд и снова опустив кисть в чернила.

Тобирама издал задумчивый звук. Последнее письмо его брата было жалобой на скуку, доставленное раздраженной Токой, потому что когда Хаширама скучал, он вызывал случайных людей на «рекреационные» спарринги, выращивал странные древесные скульптуры в раздражающих местах (категорически отказываясь позволять людям срубать получившиеся уродства) и придумывал новые и все более ужасающие дзюцу. Он чувствовал искушение предложить, чтобы Хаширама взял Мито и Тсунами и навестил Узумаки на несколько недель. Его сестра определенно будет рада возможности увидеть свою семью, и это на на какое-то время позволит его брату не путаться под ногами.

Вообще да, это был отличный план: он предложит Хашираме взять значительное количество своих бонсаев в качестве подарков или продать их людям по пути. Это одновременно займет его брата и освободит место в его миниатюрном саду для новых бонсаев, так что в следующий раз, когда Хаширама заскучает, он сможет погрузиться в нянченье семечек, пока они не вырастут в коротенькие деревца, без того, чтобы волноваться о вытеснении чего-то из существующих зарослей. Он был уверен, что Тока обрадуется передышке, и Ёри будет проще регулярно навещать своего мужа, если Хаширамы не будет рядом и он не будет громким и чрезмерно контролирующим во имя мира.

* * *

В середине августа изменение в чакросистеме Киты случилось точно в срок, чакра разлилась вокруг врат внизу живота, что побудило ее мужа очень осторожно попросить, чтобы она ограничила свое участие в продолжающихся совместных экспериментах по печатям. Не перестала создавать печати, поторопился добавить он, но чтобы позволила другим людям взять на себя задачу активировать их во дворе. Признавая, что ослабленный доступ к ее чакре делал эту просьбу очень разумной, учитывая иногда взрывные результаты стиля фуиндзюцу Узумаки-Сенджу, Кита согласилась: беспокоить мужа без необходимости было последним, что она хотела бы делать.

Уже наступил конец сентября, и она была беременной больше, чем пять месяцев, с большим животом, что усложняло одевание утром. Никакая из ее рабочей одежды больше не сидела удобно, так что простые кимоно стали привычным делом: все будет становиться только более неудобным, но Кита сомневалась, что она когда-либо станет такой большой, что они совсем не будут на нее налезать. В конце концов, в кимоно было достаточно запасной ткани.

Конечно, то, что она ограничила себя домашними делами (теми, что были менее утомительными) и оставила готовку на кого-то, кого ужасно не тошнило от некоторых запахов, не убедило ее мужа прекратить холить и лелеять ее. Совсем нет — он был неустанно заботливым. Кита позволяла это, потому что могла видеть, что действиями Мадары руководили не страх и не тревожность: если бы это было так, его было бы проще отвлечь. Но нет, ее дорогой муж был очарован и сражен и хотел неотрывно смотреть на нее ежедневно и ежечасно, хотел незаметно впечатать в память то, как ей приходилось корректировать осанку и менять позы, чтобы учесть большой живот, хотел использовать шаринган, чтобы наблюдать за чрезвычайно легкими колыханиями ее кимоно, которые выдавали движения нерожденного ребенка, плавающего в ее матке. В любое время, когда она находилась в его поле зрения, его внимание обращалось на нее, над чем она бы смеялась больше, если бы это не было так чертовски мило.

Ее гормоны туманили ей разум, раз она считала эту целеустремленную одержимость такой приятной и привлекательной. Чувство его взгляда на ней заставляло ее слабеть в коленях, останавливая ее мысли в неловкие моменты, и все, что она могла делать, — это поднимать взгляд и смотреть ему в глаза в ответ, потому что так она хотя бы не была единственной краснеющей.

Очень много вещей могли передаться между обладателями шарингана в мгновение ока. Тобирама наверняка заметил что-то, но, кажется, он был полон решимости игнорировать более физические стороны брака настолько, насколько это было возможно. Это было очень вежливо с его стороны.

Изуна все еще жаловался на их бесстыдство, но сейчас, когда у него был собственный дом, он меньше находился в главном доме клана, так что у него было меньше возможностей поныть. Конечно, когда он тихо не фыркал и не ухмылялся от того, каким по уши влюбленным был и оставался его брат. К счастью, намеки все еще изящно проходили мимо ушей девочек, оставаясь абсолютно незамеченными: Кита надеялась, что такое состояние дел продлится еще несколько лет. Бентен следовало быть постарше, прежде чем она начнет думать о сексе как о чем-то большем, чем что-то абстрактное.

Сегодня она читала неофициальный отчет о достигнутых успехах в укладке водопроводных труб в деревне и строительстве канализации, сидя на энгаве, пока было все еще достаточно тепло, чтобы это делать (и, что более важно, пока она все еще влезала в свой плащ), и счастливо раздумывала о том, какой прогресс был достигнут. Каору (домохозяйка Сакурадзимы с двумя детьми и связями с черным рынком) порекомендовала землемера, который был быстрым, эффективным, тщательным и позволил Изуне воспользоваться своим шаринганом, чтобы затуманить его воспоминания после работы как для того, чтобы защитить неприкосновенность деревни, так и для того, чтобы обеспечить то, что никто не будет преследовать его, чтобы вытащить эту информацию. Ему щедро заплатили за это неудобство, но Кита подозревала, что слегка потрепанный блондин с сильным акцентом Страны Земли был честно благодарен за возможность ворчать о «паранойе Учих» в каждом баре на пути домой: неизвестность была лучшей защитой для шиноби из мелких кланов, у большинства из которых не было собственной территории, и они жили от миссии к миссии.

Оставшиеся враги Учих были значительно более богатыми и с хорошими связями, и мужчина не заслуживал такой медвежьей услуги за хорошо выполненную работу.

Сейчас в песчаных скалах и под ними был вырезан резервуар для хранения воды, созданный теми Сенджу, которые владели земляными дзюцу, и у их кланов был большой запас блоков из песчаника, спрессованных до одинаковых размеров, для строительства позже. Над Накой стоял крепкий деревянный мост, по которому проходила дорога между бюро для обработки миссий, на территории между мостом и скалами были сделаны канализационные тоннели, выложенные кирпичом (дополненные выпусками с крышками на регулярных интервалах, которые выглядели немного как дымоходы), большое и усеянное печатями очистное сооружение находилось немного в стороне со стоком, выходящим в реку, и сегодня Тобирама осматривал систему клапанов, которая будет соединять резервуар с водопроводными трубами, которые он планировал уложить позже на этой неделе. Он решил пока не делать колодцы (сначала надо было внимательно осмотреть два отдельных природных горячих источника), так что пока что их питьевая вода будет фильтроваться через скалы песчаника.

Этого должно будет хватить. Кита была уверена, что пройдет еще один праздник, как только трубы будут уложены и у обоих бюро обработки миссий появится водопровод. Одна вечеринка определенно произошла, как только была установлена первая секция канализации и сделаны туалеты, несмотря на то, что все еще приходилось использовать ведро с водой, чтобы снова наполнять баки после сливания.

Конечно, теперь, когда в деревне были удобства, довольно немало Учих заинтересовались в заявлении о своих претензиях. Несколько вдов хотели более крупные сельскохозяйственные участки, за которые им не придется соревноваться с остальным кланом, немало молодых воинов рассматривали возможность общежития рядом с бюро (чисто ради практичности и чтобы предлагать жилье гостям, это совершенно не было связано с возможностью пить алкоголь и расслабляться вдали от осуждающих материнских глаз), и один из рыбозаводчиков клана думал о том, чтобы расшириться и поставлять продукцию также и Сенджу, что требовало больше прудов.

Углежоги уже расчищали деревья с потенциальной дороги между новым мостом и дорогой даймё в пятнадцати километрах (новой южной границей клана Учиха), и к тому времени, как наступит следующая зима, у них определенно не будет недостатка угля для продажи. Мадара, скорее всего, проследит за тем, чтобы он продавался постепенно, чтобы его не обесценивать, и больше угля также означало, что делалось больше чернил и больше черной краски для рынка шелка.

Тобирама предложил использовать часть блоков песчаника, чтобы выложить дорогу, что определенно было интересной идеей, но этому придется подождать, пока у них не появится фактическая дорога и ее не начнут использовать гражданские. До этого момента они не будут знать, насколько широкой должна будет быть дорога: никто из обоих кланов не владел телегой, даже вассалы Сенджу. Кита думала, что, когда у человека есть запечатывающий свиток или зонтичная сумка, даже ручная тележка кажется достаточно неэффективной. Она предложила, чтобы кто-нибудь нашел и измерил большую телегу или повозку, чтобы у них была приблизительная оценка, на которую можно было бы опираться, но с многочисленными другими более важными делами она не знала, занялся ли этим кто-то. Если да, информация об этом определенно не дошла до нее.

Кита аккуратно сложила отчет обратно в папку с документами и приступила к измельчению цветных чернил. Она спряла весь свой шелк тенсан, и яйца были отложены на следующую весну, так что у нее было немного времени, чтобы подумать о новых дизайнах для плащей и о том, что она хочет соткать из шелка этого года. Она нарисовала больше дюжины разных идей, прежде чем ее прервали.

— Кита?

Это была Ёри. Кита издала звук подтверждения, не поднимая взгляда от своего рисования. Ее подруга уселась на энгаве рядом с ней, а малышка Токими была привязана к ее груди и крепко спала.

— Технически, это дело Домашней Стражи, но я бы хотела сначала обсудить это с тобой, — тихо сказала Ёри, наклонившись, чтобы взглянуть на разнообразные рисунки Киты, сохнущие на досках рядом с ней. — О, мне нравится этот петух, и креветки тоже хороши. Это ласточка?

Кита издала звук согласия: ей тоже довольно нравился петух. Она надеялась, что он достаточно понравится и Татешине, чтобы она согласилась сделать его узором на дамасте. Ласточки, простые силуэты, были достаточно легкими, чтобы она могла сделать их сама, но петух был намного более сложным. Однако он будет очень хорошо выглядеть на черном шелке, напоминая о черных курицах клана.

— Дело Домашней Стражи? — аккуратно побудила она.

— Хм, да, — подтвердила Ёри, усевшись обратно на пятки с тихим вздохом. — Ты уже в курсе, что прямо сейчас ты не единственная беременная женщина в клане, не так ли, Кита?

— Конечно.

У них был большой клан, при всем при том, что почти половина населения была младше четырнадцати. Прямо сейчас в клане было чуть больше сотни женщин детородного возраста, если считать «детородный возраст» от девятнадцати до сорока одного. Конечно, около двух третей из них были (или раньше были) замужем с минимум одним ребенком, и большинство из них не состояло во Внешней Страже.

— Дело в том, что, с учетом того, что клан полностью воздерживался от миссий во время переговоров по поводу мирного договора с середины мая, а затем прошел большой фестиваль в честь мира в конце июня, прямо сейчас в клане множество беременных женщин, — немного сухо сказала Ёри. — Во-первых, жены воинов (двадцать беременностей, Кита), а еще значительное количество более старших воинов и других женщин, включая немало тех, кто не состоит в браке. Несколько молодых пар хотят заключить брак, пока родовые кимоно еще налезают на невест, но большинство настаивает, что нет, это был единичный случай, но они определенно оставят ребенка. Особенно более старшие женщины: несколько из них вдовы, и у меня такое чувство, что минимум трое из них улизнули в ночные торговые поездки специально, чтобы забеременеть.

Кита очень осторожно отложила кисть, чтобы никуда не накапать чернилами.

— Что ты хочешь, чтобы я с этим сделала, Ёри?

Женщина, которая обладает хорошим физическим здоровьем и может манипулировать чакрой, прекрасно способна увеличить вероятность зачатия — воинам, которые были склонны обладать очень хорошей физической формой, так что у их тел были довольно другие приоритеты, было сложнее, но для кого-то, кто был воспитан гражданским, было очень легко увеличить свои шансы. Не было гарантий, что беременность пройдет нормально (вообще, было статистически более вероятно, что этого не произойдет), но само зачатие было относительно несложным.

Главный медик клана выглядела слегка позабавленной ее недовольством:

— Дело в том, дорогая Кита, что к концу марта клан станет на пятьдесят человек больше, если ками будут благосклонны и никто не потеряет ребенка и не умрет. Следовательно, клану нужны новые земли для ферм, чтобы накормить все эти новые рты, а также предоставить более просторное жилье для разных воинов, которые в данный момент спят в стиле общежития со своими соотрядниками по соображениям практичности, но которым понадобится покинуть Внешнюю Стражу как минимум на протяжении их беременностей, если не на большую часть десятилетия, чтобы лично воспитать этих детей.

— У нас нет недостатка в домах: я уверена, что реконструкция и ремонт не займут много времени.

— Проблема в еде, Кита, вместе с тем фактом, что несколько молодых клановых женщин брачного возраста из хороших родов беременны и не хотят выходить замуж, несмотря на то, что они заверили меня, что да, они знают, кто отцы их соответствующих детей, — язвительно парировала Ёри. — Охабари-оба будет недовольна.

Правда. Одно дело, когда не очень известная вдова тридцати лет тихо рожает еще одного ребенка через год или пять лет после смерти своего мужа, и совсем другое, когда юная леди двадцати лет из главной семьи рода решает, что пока хочет остаться свободной. Вне клана шиноби подобная беременность могла навсегда разрушить жизнь женщины, но Учихи были слегка более прагматичными и практичными в подобных вещах. Такое случалось, и это не создавало значительной социальной разницы, пока ты выходила замуж за «виновника». При условии, что он был жив и согласен, конечно: если он был мертв, ты была чиста, а если он не был согласен остепениться, тогда позор падал на него. Иногда смертельно, в зависимости от того, насколько плохо женщина или ее родственники воспримут его отказ от ответственности.

— Ёри, в клане, к сожалению, недостаток мужчин брачного возраста, — спокойно напомнила Кита своей подруге. — Вероятно, что многие из этих неназванных отцов либо уже женаты или помолвлены с кем-то другим, либо немолодые вдовдцы с достаточно взрослыми детьми, либо те мужчины, чьи трезвые предпочтения лежат в области других мужчин. Множество людей сильно раскрепощались в последние часы фестиваля, так что наверняка было много пьяных встреч, большинство из них не более эмоционально значимые, чем соотрядники, расслабляющиеся вместе. И, между нами говоря, Охабари-оба не помешало бы встретиться лицом к лицу с этим ее двойным стандартом: почему женщина считается навсегда испорченной, просто если есть доказательство, что она занималась сексом без связывания себя узами брака или не по службе клану, тогда как мужчину могут видеть в каждом чайном домике и борделе Страны Огня, и он будет считаться после только более полноценным мужчиной?

Ёри застонала, закатив глаза:

— Кита-чан, ты совсем мне не помогаешь.

— У кого-то из этих нерожденных детей отцы Сенджу?

— Нет, слава всей тысячи ками. Тобирама не был ни в ком заинтересован на фестивале, и из тех, кто специально отправился искать чужаков, никто не лег в постель с Сенджу, — Ёри сделала паузу. — Подожди, Сенджу не считают своих вассалов за Сенджу, несмотря на то, что у них кровь Сенджу, так что вассалы не используют клановое имя.

Значит, это было возможно.

— У ребенка вассала Сенджу нет права на имя Сенджу, так что его не будут касаться договора, — мгновенно ответила Кита.

Это была очень явная лазейка, но это была вина Сенджу, а не ее или Мадары. Они оба приложили все усилия, чтобы защитить детей своего клана, и это была не их вина, что Хаширама не смог сделать то же самое. Тобирама хотя бы попытался обсудить вассалов во время этого этапа составления мирного договора, но Хаширама отклонил его предложения, так что вассалы Сенджу не подлежали той же защите, как те из клана, кто носил его имя.

Ёри обмякла:

— О, хвала небесам. Я буду следить за ситуацией, но все же это не договорные дети. Ну, по крайней мере, не официально.

Если Сенджу не вернут своих гражданских членов клана, когда поселятся в деревне, они обнаружат, что их клан довольно быстро уменьшается: весь смысл деревни был в том, чтобы перейти на более мирный стиль жизни, что означало больше гражданских и что больше детей тех, кто сейчас был Сенджу, выберут не сражаться. Если не сражаться означает потерять право на имя Сенджу, клан окажется значительно сократившимся в следующие несколько десятилетий. Сначала те, кто не хотят сражаться, потом менее умелые, ищущие более высокой оплаты и менее опасной работы, и за несколько поколений Сенджу уменьшатся всего лишь до их главной семьи. Приблизительно, в зависимости от скорости потерь.

Но опять же, это была проблема Хаширамы, а не ее.

— Я поговорю с мужем об организации большего количества клановых ферм на территории деревни, — предложила Кита, — и также обсужу с кооперативом вдов посадку там рощи шелковиц, чтобы увеличить наш доход. Я знаю, что мы уже используем все доступное для садов место, но большинство фруктовых деревьев уже достаточно взрослые, так что в следующем году у нас будет больше плодов.

Фермы клана принадлежали главе Внешней Стражи, чтобы кормить своих воинов и их членов семьи, и ими занималась Внешняя Стража, когда они не были на миссиях. Другие члены клана тоже за ними ухаживали, но получали за это деньги. Воительница в отпуске по беременности и родам все еще была членом Внешней Стражи, и дети мертвых членов Внешней Стражи обеспечивались за счет казны клана, пока они не становились достаточно взрослыми, чтобы сами вступить туда, или не получали работу в другом месте.

Мадара уже поговорил с даймё об изменении налогов, которые они будут платить сейчас, когда они организовывали «гражданское поселение» на своих землях, так что вместо петиций даймё по поводу каждого нового поля, у них теперь было полное разрешение на то, чтобы распахивать землю, при условии что все новые поля станут частью новой деревни и Учихи также позволят гражданским не из клана там свободно поселиться.

* * *

Теперь первая часть водопроводных труб была уложена, канализация и очистное сооружение работали идеально, и удивительно большое количество Учих уже были заняты расчисткой земель на территории деревни, что побудило около половины вассалов Сенджу заняться тем же самым. Смешанная группа фермеров и воинов убирала деревья и выкапывала камни в трех разных местах, все разговаривали друг с другом и пели вместе, как будто они не были врагами дольше, чем кланы хранили записи об этом.

Ну, Тобирама предполагал, что записи клана Учиха не уходили так далеко в прошлое, но он мог ошибаться. В конце концов, он на самом деле не знал, как долго длилась вражда. У Учих были записи, уходящие в прошлое почти на тысячу лет, но, насколько он понимал, эти ранние документы не были достаточно однозначными, чтобы квалифицироваться как точная история, так что если информация существовала, то она не была общедоступной. Его собственные знания об истории семьи Сенджу были достаточно скудными, так как его образования фокусировалось на настоящем, а не на прошлом, но как только он окажется дома, он намеревался изучить записи клана, чтобы посмотреть, какие намеки он сможет из них извлечь.

Однако проблема с завершением создания основных удобств заключалась в том, что у Тобирамы больше не было повода покидать селение Учих большую часть времени, что означало, что от него снова требовалось быть хорошим гостем и проводить время в главном доме клана. Рядом с Мадарой, который вертелся вокруг своей жены и вел себя явно одержимо и по уши влюбленно, несмотря на то, что они были женаты несколько лет. Если бы мужчина подражал Хашираме в громких декларациях любви, Тобирама мог бы пропускать их мимо ушей, но Мадара не был особо необузданным человеком в этом плане. Вместо этого он пялился, его чакра была сосредоточена и целенаправленна, слегка прикасаясь к его жене каждый раз, когда он оказывался рядом, и у него регулярно проявлялся шаринган, несмотря на то, что Кита никогда не делала ничего особо интересного.

Это пристальное, непоколебимое внимание заставляло боевые инстинкты Тобирамы чесаться. Он понятия, не имел, как Кита могла это терпеть: это было хуже, чем то, как Мадара монополизировал Хашираму на поле боя, и даже хуже, чем интенсивность, которую глава Внешней Стражи направил на своего брата после первого обмена заложниками, когда Изуну вылечили Сенджу. Но Кита, кажется, наслаждалась вниманием, иногда обмениваясь с мужем словами или поднимая собственные красные и крутящиеся глаза: мгновение понимающего зрительного контакта, и они оба краснели и ерзали.

Тобирама не думал о том, как их запахи менялись, когда они это делали, или о том, о чем это говорило. Это было не его дело. К счастью, у Мадары не было недостатка в собственной работе, которой надо было заниматься (он лично проверял миссии Учих после того, как они проходили через новые бюро обработки миссий, тренировался с Внешней Стражей несколько раз в неделю, а также был удивительно активно вовлечен в создание клановой керамики), так что Тобирама не был вынужден уходить в свою комнату, чтобы избежать напряжения, искрящегося по его нервам. Ну, по крайней мере, не часто.

Сегодня завтрак приготовил Мадара, а не одна из сестер Киты или кто-то из других помощников (что было немного неловко, частично из-за того, что еда была более высокого качества, чем Тобирама ожидал от мужчины, но в основном потому что он не думал, что мужчина, который является главой клана во всем, кроме названия, будет это делать), а затем, когда близняшки собрали тарелки, чтобы помочь шестилетней Кину помыть их, начал разговор о мирном договоре. Конкретно о части про переподготовку воинов Сенджу в соответствии с некоторыми спецификациями Внешней Стражи клана Учиха.

— Ты бы хотел поговорить с некоторыми из моих старших воинов по поводу подготовки по проведению расследований, а также, возможно, понаблюдать за несколькими отрядами на миссиях?

— Да, это было бы здорово, — осторожно согласился Тобирама, — но я надеялся, что есть отчеты по миссиям, которые я бы мог сначала прочитать, чтобы получить представление, к чему мне стоит присматриваться и какие вопросы задавать. При условии, конечно, что существуют отчеты по миссиям, которые не содержат конфиденциальную информацию об Учихах.

Или информацию, связанную с клиентами Учих, которую глава Внешней Стражи хотел сохранить в тайне.

Мадара задумчиво нахмурился, смотря пустым взглядом в пространство.

— У нас есть отчеты, да. Я сделаю для тебя подборку, а также добавлю некоторые разведданные. Ничего специфического для кланов, как договорились, но есть много всего, связанного с местной политикой в различных областях Страны Огня, что демонстрирует нашу модель расследования. Также несколько небольших дел, где клиент был менее чем прямолинеен о своих целях… — он поднялся на ноги. — Идем в мой кабинет.

Тобирама встал и последовал за ним. Кита уже тихо обсуждала ткачество с Бентен, которой, как его восторженно проинформировала Азами, скоро исполнится двенадцать. Сестры Киты, которые помогали ей с клановыми плащами, Нака и Мидори, тоже участвовали в беседе, в основном вставляя подробности об окраске шелка по сравнению с хлопком, разных типах ткачества и для чего они используются и важности толщины нити. Наке исполнилось семнадцать первого октября (не то чтобы Тобирама знал об этом, пока Татешина, старшая из младших сестер Киты, не прибыла в главным дом клана в этот день с большим подносом любимых сладостей Наки), и она была мастером в своем собственном праве, но она все еще регулярно приходила, потому что все официальные образцы для плащей с вышивкой по шелку, которые носили главные рода Учих, хранились у Киты.

Он не появлялся в офисе Мадары с того дня до подписания договора. Теперь здесь было значительно больше свитков и папок с документами, лежащих на полках и сложенных на стеллажах, что было ожидаемо. Может, он все еще был заложником, но теперь между их кланами подразумевалось наличие взаимной доброй воли. От Тобирамы ожидалось, что он будет уважительным гостем и не будет обкрадывать кабинет ради информации, которой он с Сенджу мог бы воспользоваться, а в ответ от Мадары ожидалось, что он даст ему больше свободы и доступ к неконфиденциальным материалам.

— Это, — Мадара махнул рукой на полки позади стола, — все поэзия и другая клановая литература. Ты можешь взять на время что угодно, но знай, что ничего из этого нельзя легко заменить. Однако ничего из этого не секретно и не конфиденциально — такие вещи хранятся в другом месте.

Зная, что ему дали редкую возможность расширить свои знания о культуре клана Учиха, Тобирама взглянул на указанные полки, когда Мадара занялся отчетами миссий и разведданными. Глава Внешней Стражи, скорее всего, просмотрит немалое количество свитков, прежде чем передать что-либо из них, чтобы убедиться, что ничего секретного не будет раскрыто, так что возможность выбрать что-нибудь из рекреационного чтения была кстати.

Он взял два небольших сборника поэзии и пять свитков, содержащих то, что, кажется, было воспитательными и забавными историческими анекдотами, к тому времени, как Мадара снова заговорил.

— Вот, это должно дать хорошую базу по разным типам миссий и корректировке миссий.

У Тобирамы уже были заняты руки, но Мадара предусмотрительно положил свитки в шкатулку, так что ему надо было только добавить в нее то, что он держал, и взять ее.

— Спасибо, Мадара-сан. Я верну их, как только прочитаю.

— Не стесняйся брать еще поэзию и романы, когда захочешь, — легко сказал тот. — У Киты их больше, но на ее полках также много нотных листов, и я не уверен, будут ли тебе интересны такие вещи.

Тобираме они не были интересны, хотя было правдой, что обучение игре на музыкальном инструменте было бы непростой, трудоемкой и в конце концов вознаграждающей мирной деятельностью. Мито играла на биве и пела при этом классические повествовательные стихотворения, но она знала самые разнообразные матросские песни, а также менее официальные произведения Узумаки, и иногда ее можно было убедить ими поделиться. Ну, по крайней мере, с ним: было возможно, что она чаще играла песни своего детства с баа-сан и его разными тетями.

— Я подумаю об этом, — вежливо ответил Тобирама, поудобнее перехватив шкатулку и поклонившись, прежде чем вернуться в свою комнату. У него были дела, которыми надо было заняться, прежде чем он сможет побаловать себя рекреационным чтением.

Кита и ее сестры уже перенесли два ткацких станка в основную приемную главного дома клана. Это говорило о том, что сегодня у Мадары не было официальных обязательств, и близняшки тоже были заняты где-то в другом месте. Он также мог слышать голоса в кухне: Нака и Бентен, решил он, хотя малышка Кину-чан тоже могла быть там. Они говорили о покраске, так что ему было бы хорошо остаться сегодня в своей комнате: запах наверняка будет разноситься, если он расположится в столовой, и никто из леди у станков не захочет, чтобы он вторгался в их пространство.

* * *

Октябрь почти закончился, погода становилась холодной, и клан Учиха выполнял последний раунд миссий. Однако, технически, Мадара не был на миссии: Киту тянуло на необычную еду. Ее вкусовые пристрастия изменились в конце августа, честно говоря, но это был первый раз, когда они стали диковинными и труднодоступными: его любимая и смущенная жена ужасно хотела морского угря, токоротен*, а также торт из водяных каштанов. Вот почему Мадара бежал по пересеченной местности в темноте, направляясь на юго-восток к территории Хьюга настолько быстро, насколько мог. Угорь и токоротен были распространенными приморскими блюдами, но водяной каштан рос только на самом южном полуострове Страны Огня и чаще всего встречался в Стране Чая, так что земли клана Хьюга были лучшим местом, чтобы найти все три вещи. Вообще, Мадара думал о том, чтобы сразу купить торт: торт из водяных каштанов был популярной уличной едой на территории Хьюга, так что у него вполне получится взять его свежим на рынке с утра.

*Примечание переводчика: токоротен — японская желейная лапша из водорослей

С угрем, скорее всего, будет немного сложнее в это время года (возможно, ему придется пробежать весь путь до берега), но токоротен была популярной едой на юго-востоке, так что вполне возможно, что он сможет купить сушеные водоросли в первом городке, в котором остановится. Он точно не знал, захочет ли Кита есть токоротен горячей или холодной, сладкой, кислой или острой (может, она пожелает несколько вкусов одновременно, в последние месяцы на приемах пищи съедались определенно самые разнообразно приправленные комбинации), так что он просто достанет те ингредиенты, которых нет в клане.

Скоро земля замерзнет, и все строительство остановится на этот год, но оба клана закончили убирать деревья и камни для новых полей, и рядом были построены склады, чтобы хранить в них инструменты и урожай на следующий год. Рядом также был минсюку, общежитие с общей столовой, на углу дороги, ведущей мимо бюро обработки миссий к реке, и дороги, параллельной реке, к которой примыкали фермерские склады. Один из покалеченных бывших членов Внешней Стражи управлял этим местом вместе с вдовой с двумя маленькими детьми. Изуна поставил деньги на то, что они поженятся в течение года.

Ходили разговоры о постройке рёкана в следующем году, так как у них был надлежащий горячий источник, вокруг которого его можно возвести, но вопрос о том, кому будет принадлежать рёкан, был немного сложным. В конце концов, если один из кланов «заявит свои права» на один из горячих источников, означает ли это, что другой клан может монополизировать другой? Мадара склонялся к тому, чтобы сначала превратить более крупный источник в общественную баню и нанять гражданского из соседнего городка, чтобы управлять ей: так у всех будет доступ к горячей воде в любое время, когда люди захотят, чтобы никто не возмущался, когда другой источник станет частным курортом, чтобы приносить в деревню деньги извне.

Если рёкан будет достаточно большим и роскошным, тогда аристократы будут здесь останавливаться, путешествуя по многим другим горячим источникам Страны Огня, но чтобы это сработало, деревне надо быть настоящей деревней, а не жалкой горсткой зданий, кучкой полей, мостом и грязной дорогой, ведущей к скалам. Им определенно нужен был комплекс для обучения, но Мадара надеялся это немного отложить. По крайней мере до тех пор, пока в деревне не будут жить больше людей из кланов: он был уверен, что у него будет минимум еще один год, может, даже два.

Деревня также должна будет быть эстетически приятной, со множеством традиционной архитектуры и прекрасно разбитыми садами, но это было проблемой следующего года. Он был уверен, что Хаширама будет счастлив спланировать несколько общественных зеленых зон, если он это предложит, и они смогут добавить съедобные растения, чтобы пространство было как красивым, так и полезным.

Он спросил Киту и Тобираму о том, возможно ли создать несколько дополнительных горячих источников с помощью печатей, либо перенаправив грунтовые воды сквозь соответствующие участки земли, либо просто нагрев сами воды, но это не было чем-то, с чем они могли экспериментировать на месте, и его жена сейчас была на таком позднем сроке беременности, что ему не было комфортно с тем, чтобы она вообще экспериментировала. Она не сможет быстро убежать, если что-то пойдет не так.

Множество вещей могли пойти не так в том, что касалось горячих камней и холодной воды.

* * *

Тобирама был немного обеспокоен тем, сколько много леди из клана Учиха были беременны прямо сейчас. Да, он ожидал несколько беременностей, учитывая перемирие и то, какими молодыми были большинство воинов, но настолько много? Было проще спросить, кто не был беременным.

Клан Учиха был уже в три раза больше клана Сенджу: такими темпами разница будет только увеличиваться.

Признаться честно, Сенджу были более поколенческим кланом, чем Учихи, у которых насчитывалось большое количество людей всех возрастов (или должно было насчитываться, без учета мертвых), так что их демография отличалась от его собственного клана, где больше половины их людей были в возрасте от пятнадцати до тридцати пяти. Следующее поколение только начинало рождаться, но если оно все же случится, тогда множеству его коллег-воинов надо было начать думать о том, чтобы воспользоваться миром, чтобы ухаживать, жениться и остепениться.

Тобирама знал, что определенно была дюжина или где-то так воинов, которые уже планировали свадьбы со своими возлюбленными, и минимум в два раза больше тех, которые бы хотели заключить брак, если они смогут найти кого-то, с кем можно остепениться. Никто не будет смотреть на Учих, не так скоро и не со всем этим пристальным вниманием и напряжением, которые мирный договор обещал навлечь на тех, кто заключит брак, несмотря на эту конкретную границу, но Сенджу много раз раньше вступали в брак со своими вассалами, а также другими гражданскими и разными более мелкими кланами шиноби. Мать Токи была Курамой, мать самого Тобирамы была Хатаке (не особо маленький клан, но и не крупный), и всегда были Узумаки.

Хотя большинство Узумаки были склонны ожидать, что их супруги переедут в Узушио. Конечно, это было немного по-другому для глав клана, но единственный выживший брат Токи переехал в Узушио, когда красноволосая, в которую он был по уши влюблен, сделала это условием их брака. Но опять же, Токиома всегда искал выход. Он ненавидел сражаться (признаться честно, у него всегда это плохо получалось, он всегда был хрупким и нервным, тогда как его сестра — крепкой и практичной, вот почему его обучали на медика), ненавидел убивать что угодно, даже рыбу, и всегда был намного счастливее со своими книгами и помогая в клановых садах. Если бы он не уехал, чтобы пожениться с Узумаки, он бы наверняка заключил брак с одной из вассалов и полностью бы забросил имя Сенджу, неважно, насколько бы сильно это опозорило как его, так и его отца, ведь он наследник дяди Токономы. Достаточно было уже того, что он был Узумаки во всем, кроме имени.

Но опять же, этот упрямый отказ беспокоиться о том, как его амбиции и действия отразятся на тех, кто его окружает, действительно был очень характерен для Сенджу.

Тобирама точно не знал, были ли у Токи племянники или племянницы, наличествующие или ожидаемые: она никого не упоминала. Но опять же, он и не спрашивал. Ему надо будет спросить.

Что напомнило ему: у него была стопка писем, которые ему надо было прочитать и на которые ответить. Они пришли сегодня утром, принесенные одним из более мелких воплощений Кацую, появившейся на его ноге в облачке чакры, когда он выходил из купальни. Неожиданная сложность внутренней защиты Учих заключалась в том, что призывы-посланники не могли найти человека за ней, так что Тобираме пришлось взять за привычку ходить на прогулки в конкретные часы вечера, и он смирился с тем, что его будут караулить утром либо до, либо после умывания. Несение слизня, такого же большого, как взрослая кошка, на плечах, когда он заходил в дом, чтобы одеться, в первый раз заработало ему несколько косых взглядов, но никто никогда не пытался его останавливать.

Что было облегчением; Учихи явно знали, что слизни — фирменный призыв клана Узумаки, но они не пытались помешать ему с ними общаться. Это говорило намного громче об их стремлении к миру, чем сам мирный договор: Узумаки были союзниками только Сенджу, а не Учих, и, тем не менее, переписка Тобирамы оставалась беспрепятственной и без вопросов. Признаться честно, его конкретным собеседником по переписке из клана Узумаки была Мито, но его хозяева не знали об этом. Хотя и Тошико, и Азами были очень любопытными и в результате задавали ему множество вопросов о призывах.

Отстирывание слизи с юкаты превратилось в обычное дело — он был благодарен за свое дзюцу для стирки и разнообразные сушащие техники Учих. По крайней мере Кацую была готова ограничить себя сидением на бадье для стирки и пожевыванием листьев салата между доставками, а не растаскивать слизь по всем полам главного дома клана Учиха. Секреции слизней были не самой легкой субстанцией для уборки, и хотя оттереть слизь с энгавы было бы не так сложно, татами пористые, и их пришлось бы полностью заменить.

Сегодня утром Тобирама позавтракал со своими хозяевами, потренировался на улице с отрядом Учих, с которыми он сходил на шесть миссий (прежде чем погода изменилась и запросы перестали приходить), и помог Учиха Инабе с проблемой аэрации его рыбоводного пруда, так что у него был примерно час днем, чтобы написать письма. В основном потому что дочери Киты дремали в это время, так что его совершенно никто не потревожит.

— Добрый день, Тобирама-сан.

— И тебе добрый день, Кацую-сан.

Кацую махнула своими стебельчатыми глазами в его сторону, когда он вошел в комнату и закрыл за собой сёдзи, но больше ничего не сказала. Он уселся на подушку перед потертым письменным столом и начал просматривать стопку конвертов и маленьких свитков, которые она ему принесла.

И Мито, и Хаширама еще были в Узушио (по крайней мере это было последнее известное ему их местонахождение, может, они уже возвращались назад), так как его сестра воспользовалась его советом и уговорила мужа взять ее навестить ее семью, так как мир означал, что клан Сенджу не зависел от его руководства на поле боя. Тсунама поехал с ними вместе с баа-сан, тетей Танкой и дядей Токономой (которые хотели увидеть свою правнучку), оставив клан в способных руках Токи. Ну, ее и тети Оки, так как тетя Ока являлась главным медиком Сенджу и сама по себе была чрезвычайно важной. Несколько других людей тоже отправились с ними, члены клана с дальними родственниками или родственниками по браку из Узумаки, и за кулисами, судя по всему, шло множество торговых обсуждений.

Мито писала каждую неделю (иногда два раза в неделю) и включала письма Киты по фуиндзюцу, а также письма от разнообразных других родственников Узумаки с интересом к печатям. Эти письма были адресованы Тобираме, а не Ките, что было для него немного подозрительно. Леди безусловно писали друг другу, так что то, что Мито воспользовалась возможностью перемирия, чтобы представить Киту своим родственникам Узумаки через доверенное лицо, совсем не было бы необычным, но чтобы эти леди писали ему, даже по теме фуиндзюцу…

Тобирама всегда знал, что от него ожидали брака. Он также всегда знал, что в конце концов его организует баа-сан, учитывая то, что он никогда не испытывал личных предпочтений по отношению к какой-либо женщине и Хаширама явно не собирался утруждаться поиском для него политической партии, но сейчас, когда у Сенджу был мир, он чувствовал себя чуть более неоднозначно. Ему не надо было жениться как можно скорее, вопрос наследования больше опасно не висел дамокловым мечом над единственным сыном его брата, и с закончившейся войной он больше не сбивался с ног. Он мог начать ухаживать за кем-то, если этого хотел. Он мог потратить время на то, чтобы поискать кого-то, с кем он будет ладить, а не довольствоваться женщиной по выбору его бабушки. Баа-сан хорошо его знала и не выберет кого-то, с кем у него наверняка возникнут конфликты, но ему бы хотелось жену, с которой он сможет говорить о своих обязанностях и интересах, а не просто покорную невесту, которая будет готовить ему еду и выносит ему детей, но которой будет неинтересно даже слушать.

Это не означало, что он не разговаривал о фуиндзюцу с разными родственницами Мито: это был один из его интересов, в конце концов, и им всем было очень любопытно, какие новые вещи он открывал, пытаясь понять стиль печатей Киты. Он пока не пытался попробовать никакие из вышитых печатей Киты, но с приближением зимы он начал подозревать, что в конечном итоге он вполне возможно это сделает. Он никогда не шил ничего более сложного, чем заплатки на его собственной одежде, когда ткань рвалась в поле, так что это будет интересно.

Он уже отдал Ките ее письмо, так что он начал с поиска своего письма от Мито. Хаширама написал один раз или два, но Тобирама подозревал, что он в основном обменивался сообщениями с Токой о клановых вещах, а в остальном он был отвлечен родственниками Мито. Возможно, даже своим сыном.

Только сегодня здесь было письмо от Хаширамы — Тобирама открыл его первым. Первые строчки очень ясно дали понять, почему его брат ему написал: Мито наконец призналась, что беременна, и Хаширама отчаянно хотел счастливо болтать об этом как можно большему количеству людей. Тобирама пробежал письмо взглядом в поисках какой-либо существенной информации, ничего не нашел и отложил бумагу в сторону: он сможет разобраться с этим позже.

Письмо Мито было намного более подробным и последовательным и начиналось с продолжения новостей о разных новых друзьях и открытиях Тсунамы, за чем последовали несколько строчек о том, как дела у разных других родственников (включая несколько аккуратно сформулированных деталей о торговых возможностях), прежде чем углубиться в ее собственные личные новости. Да, она была беременна чуть больше, чем три месяца: ребенок должен будет родиться в середине апреля. У нее все было хорошо, удивительно слабая утренняя тошнота, и Хаширама был «очень внимательным», что значительно снижало вероятность позднего выкидыша.

Это никогда конкретно не обсуждалось, но Тобирама был в курсе, что у женщин Узумаки и Сенджу иногда были проблемы с тем, чтобы доносить до срока, и что, если чакра их мужей не была значительно сильнее их собственной, они были склонны иметь девочек. Вот почему воины Сенджу часто женились на дочерях своих вассалов или на редких гражданских, и это также было фактором того, почему они не предлагали собственных дочерей для союзнических браков. Он подслушал (более или менее случайно) несколько разных медицинских дискуссий, когда был младше, и общее предположение заключалось в том, что, если муж леди был «внимательным» на ранних стадиях беременности, тогда она с меньшей вероятностью потеряет ребенка. Тобирама подозревал, что это могло быть каким-то образом связано с воздействием чакры, но у него едва ли была возможность поэкспериментировать. Вообще, маловероятно, что у него когда-либо будет возможность поэкспериментировать.

Затем Мито поменяла тему и начала задавать вопросы о том, как у него дела, сослалась на несколько вещей, которые он упомянул в своем последнем письме, и продолжила текущую дискуссию о том, как можно адаптировать «зонтичные печати» Киты (совсем не то же самое, что печати на «зонтичных сумках») под стиль Узумаки (если это было возможно) или же заказать помощь нескольких учеников из клана Учиха. Узумаки жили на острове, так что влажность была постоянной проблемой, и печать, которая по сути заставляет набор минимально связанных маленьких объектов действовать как единый большой объект, была весьма увлекательной, даже без добавленного свойства непроницаемости. Учитывая то, что Мито не было рядом, когда Кита познакомила его с этой конкретной печатью, Тобираме пришлось описать ее и включить копии своих заметок, чтобы узнать ее точку зрения, и он был уверен, что она поделилась ими с некоторыми из своих родственников.

Все это новое фуиндзюцу, судя по всему, подавало некоторым Узумаки идеи. Мито включила отступление, которое почти что гарантировало, что примерно через неделю с Сенджу будет возвращаться клановая делегация, чтобы установить базовый договор о невмешательстве с Учихами и организовать условия для «расширения горизонтов в научных целях». Учихи, скорее всего, согласятся: Узумаки вели большую часть бизнеса с восточным побережьем и близлежащими островными цепями, включая большую часть Страны Воды, так что они едва ли конкурировали за контракты. Он даже точно не знал, предлагали ли все еще Учихи заказы на фуиндзюцу своим долгосрочным клиентам.

Остальное письмо было россыпью упоминаний разных других родственников, включая Узумаки Чику (чье личное имя писалось как «кровавый водоворот»), которая, как подозревал Тобирама, была на самом деле дочерью тети Танки, судя по количеству раз, когда их упоминали в одном предложении за последние несколько недель. Тетя Танка была самой младшей из его теть, которая была воительницей в своем собственном праве и всегда резко отказывалась выходить замуж. Когда его отец попытался выдать ее замуж, когда ей было двадцать, она сбежала в Узушио на полтора года, после чего он сдался. Если у нее родилась незаконнорожденная дочь за это время, это могло объяснить, почему отец закрыл эту тему: сложно выдать замуж женщину, у которой любовник Узумаки, даже несмотря на то, что Тобирама подозревал, что тетя Танка не особо заботилась об отце своей дочери, который был одним из младших двоюродных братьев главы клана Узумаки и женат с еще детьми, детьми, которых он, как говорят, воспитывал вместе со своей старшей и незаконнорожденной дочерью.

Его вероятной двоюродной сестре Чике было двадцать, но, к счастью, она не писала ему писем, так что он надеялся, что она не была одной из женщин, которых баа-сан отбирала в кандидаты в его супруги. Он написал баа-сан и сказал, что ему хотелось бы времени, чтобы самому попытаться выбрать жену, прежде чем предоставить ей полную свободу, но Тобирама понимал, что она не перестанет изучать возможные варианты, просто потому что любая свадьба будет отложена на несколько лет. Более того, тем больше причин для нее начать представлять кандидаток рано, на случай если он решит, что одна из них ему на самом деле нравится достаточно, чтобы проявить инициативу.

Тобирама надеялся закончить с этим до того, как ему исполнится тридцать. Шесть лет были достаточным временем, чтобы найти кого-нибудь терпимого, и к тому времени у него будет несколько других родственников брачного возраста, так что баа-сан, вполне возможно, еще на несколько лет отвлечется от его статуса холостяка. Если он не сможет найти жену за восемь лет, он смирится с неизбежным, но к тому времени, как он надеялся, Хаширама сумеет произвести еще одного сына или двух, так что на него будет меньше давления вносить свой вклад в следующее поколение. Ему не сойдет с рук отсутствие брака, к сожалению: такова цена рождения в главном роде Сенджу. Оба его дяди, которые прожили дольше совершеннолетия, женились, и при всем при том что дядя Фусума умер едва ли через три года после свадьбы, у него было два сына. Двоюродный брат Тобирамы Мидома умер в прошлом году, безжалостно зарубленный Мадарой вместе с двумя его партнерами по миссии, но Хаттоме сейчас было двадцать один, и тетя Юта наверняка подталкивала его к тому, чтобы найти хорошую девушку, с которой можно будет остепениться. При условии, что у него уже не было возлюбленной: Тобирама прилагал все усилия, чтобы игнорировать личную жизнь своих двоюродных братьев и сестер, когда это было возможно.

Закончив с письмом Мито, Тобирама перешел к письмам от различных заинтересованных в фуиндзюцу Узумаки. Идея имен Узумаки оказалась довольно специфической: он никогда бы не догадался, что эти леди пишут свои имена с такими кандзи, если бы он их просто услышал или увидел написанными хираганой.

В зависимости от того, какие у них появились вопросы и какие они придумали идеи с прошлого раза, может, в конце концов он напишет одной или нескольким из них индивидуальные письма, а не просто коллективный ответ, как он пока делал. По крайней мере, сейчас была достаточно прохладная погода, чтобы он мог начать использовать собственные призывы, чтобы делать доставки: убирать шерсть намного легче, чем слизь.

* * *

— Итак, о каких именах ты думаешь, анеки?

Кита ни на секунду не подняла взгляда от ткачества. Сейчас она тратила намного больше времени за станком, так как на поздних стадиях беременности заниматься этим на самом деле было более удобно, чем пытаться вышивать, рисовать или прясть. В основном потому что станок был самонесущим, и ткань находилась выше ее далеко выступающего живота.

— О традиционных, — сухо ответила она.

Ее сестра тихо хихикнула:

— В этом никогда не было сомнений, Кита-нее: в конце концов, ты замужем за Мадарой. Но я хочу знать, о каких ты думаешь, чтобы я могла подумать о других для моего малыша.

Татешина тоже была беременной, ребенок должен будет родиться в феврале, и в ее словах был смысл.

— О чем думаешь ты, имото?

— Нэйси или Шимагаре для мальчика, — безмятежно сказала ее сестра, — и, может быть, Нью для девочки. Но Нэйси так же хорошо подойдет и для девочки.

Кита издала задумчивый звук, и ей почти не надо было смотреть вниз на руки. Ее текущий проект и близко не был таким же сложным, как Татешины, хотя, несмотря на это, ее сестра работала быстрее нее. Татешина действительно была мастерицей ткачихой.

— Я даже не знаю. Может быть, Микуни или Шиоми. Шиоми подойдет для девочки. Или, возможно, Такахара или Тогакуши. Адатара тоже хорошее имя, как и Ииде, — в последнее время эти имена не использовались ни в ее роду, ни в роду ее мужа, но они также не ассоциировались с непопулярными предками. — Не думаю, что хочу использовать Минами или Фусими.

Их мама была мертва уже какое-то время, но Ките не хотелось повторно использовать имя для собственной дочери. По крайней мере, не пока бабушка была жива. Может, она назовет так сына (самые традиционные имена Учих были гендерно-нейтральными), но не своего первенца.

Никого из ее детей не будут звать «Нака». Даже в том случае, если у нее родится десять.

— «Усу» тоже будет хорошим вариантом, — рассеянно продолжила Татешина, и ее руки танцевали над ткацким станком, — и мне всегда нравилось «Биэй». Просто Биэй, не Биэй-Фудзи. Мегата тоже хорошее имя, как и Такара, особенно для девочки.

— По очереди, — сухо сказала Кита. — Позже у тебя будет достаточно времени для детей.

Прямо сейчас она не хотела даже думать о том, чтобы снова забеременеть, не с учетом того, как малыш в ее животе был счастлив прыгать на ее мочевом пузыре и пинать ее в желудок. Он не был постоянно активным, к счастью, но он становился очень энергичным сразу после приемов пищи, и это было немного слишком. Ей осталось примерно шесть недель, и она с огромным нетерпением ждала момента, когда будет единственным человеком в своем теле.

— Конечно, — ее сестра погрузилась в комфортную тишину на некоторое время, хотя ее нельзя было в полной мере назвать «тишиной», когда комната была наполнена звуками шелка и ткацкого станка. — Где твой муж сегодня, Кита-нее?

— Удостоверивается в том, что те воины, которые стали совершеннолетними к Новому году, могут подняться по осыпи, не обрушив половину холма, — ответила Кита, цитируя то, что Мадара сказал ей за завтраком. — С Тоши и Азами, укутанными и наблюдающими, потому что нет ничего лучше зрителей-малышей, чтобы убедить стайку начинающих воинов быть особенно осторожными, чтобы не оказаться в неловком положении.

Ну, это, и ее дорогой муж обожал их двух девочек, так что был готов придумывать самые разные поводы, чтобы брать их на короткие экскурсии теперь, когда они достаточно подросли для этого. Кита совершенно не возражала: вообще, она очень радовалась, что он так полон решимости быть для них хорошим отцом.

Передняя часть ее кимоно слегка пошевелилась в ответ на удар ногой нерожденного малыша ей в живот. Опять. Кита не могла дождаться того момента, когда ребенок уже будет снаружи, а не внутри: тогда ее муж сможет начать тоже вносить вклад в заботу о нем, а не переживать об ее опухших лодыжках, прерывистом сне и все более частых эмоциональных моментах, занимаясь внутренним самобичеванием как из-за его соучастия в создании причины ее дискомфорта, так и из-за его неспособности сделать что-то значимое для ее трудностей.

Ките хотелось бы, чтобы ее муж понял, что помощь, которую он предлагал, уже имеет огромное значение, но Мадара не привык поддерживать других со стороны, как это привыкла делать она. Он был шиноби поля боя, который привык встречаться с угрозой лицом к лицу, а не сидеть далеко за линией фронта, напоминая себе, что он делает все, что в его силах, и он не должен чувствовать вину за то, что не может сделать. Обычно это было ролью Киты, и Мадара весьма очевидно находил обратное невыносимым, неважно, насколько недолгой была эта ситуация.

Возможно, ей придется ударить своего мужа по голове словами, чтобы он успокоился. Однако ей надо было сначала найти слова. Ткачество не было таким же успокаивающим, как составление композиций рисунков, но оно было достаточно знакомым, чтобы дать ей время и возможность, чтобы подумать о том, какие слова использовать и как их сказать.

* * *

— Дорогой деверь, пожалуйста, сядь на моего мужа ради меня.

Мадара уронил свою пустую чашку и палочки, когда Изуна стремительно двинулся, прижав его к татами и быстро завязав ему руки за спиной боевой проволокой, которая правда не должна была быть спрятана в его рукаве. У них был мир! Они были дома! Какой повод был у его младшего брата для такого поведения?!

— Как хочешь, дорогая невестка, — прощебетал Изуна с ухмылкой, крепко удерживая руки Мадары, чтобы тот не мог сложить пальцы в печати, не потеряв их.

Кита спокойно взяла посуду и передала ее Бентен, которая наблюдала за потасовкой широко раскрытыми глазами:

— Отнеси тарелки Татешине, чтобы она их помыла, Бентен-чан, и возьми Тобираму-сана с собой. Я приду за тобой, когда наступит время для твоего урока по чайной церемонии.

Тобирама сидел совершенно неподвижно на дальней стороне от ирори, и его взгляд перескакивал от Изуны на Киту и обратно, как будто он пытался разобраться, что происходит, чтобы не оказаться на пути дзюцу, которое несомненно будет запущено. Он очень демонстративно не смотрел на Мадару, что было либо хорошими манерами, либо слегка параноидальным желанием не оказаться целью мести позже, как только Мадара освободится и неизбежно нанесет ответный удар.

Мадара поставил бы деньги на паранойю. Но опять же, Тобирама не в полной мере привык к потасовкам братьев и сестер из клана Учиха и какими яростными они иногда становились: они не делали чего-то подобного там, где это могли увидеть чужаки. В последнее время чувствовалось, как будто половина его арбитражных обязанностей состояла в том, чтобы убеждаться, что его воины не переусердствуют, соревнуясь с близкими родственниками и лучшими друзьями: мир был хорош для его клана, но большинство его людей, кажется, компенсировали внезапный спад внешнего давления тем, что придумывали новые и креативные способы доводить друг друга до насилия.

Он вздохнул и плюхнулся животом на татами, осторожно дернув пальцами, когда Тобирама позволил Бентен вывести себя из комнаты (по крайней мере близняшки уже умчались на свой третий урок чтения с Инеми-сенсей, класс все еще был достаточно новым, чтобы казаться увлекательным, а не нежелательной рутиной), и начал терпеливо ждать, несмотря на то, что его брат самодовольно сидел на его бедрах, излучая злорадство.

Кита поерзала у очага и уселась рядом с ним, поглаживая его волосы и требовательно наклонив его плечо — Мадара послушно перекатился на бок и встретился с ней взглядом, и Изуна слез с него, выйдя из комнаты пружинистой походкой и предусмотрительно закрыв за собой сёдзи. Эта фора не спасет его брата, как и то, что импульс этому дала Кита: его жена попросила Изуну только сесть на него, а не связать.

— Муж, — пробормотала Кита, ее чакра была полна тепла, легкой насмешки и веселья от его неблагородного затруднительного положения, и она слегка наклонялась назад, чтобы компенсировать свой тяжелый живот.

— Жена, — сказал Мадара в ответ, и его сердце замерло на секунду от всех спутанных чувств, которые вызывала в нем ее беременность. Любовь и ужас, тревога и восторг, душевный покой и страх. Видеть, как его жена растит новую жизнь (их ребенка) внутри, было одновременно лучшим и худшим опытом за всю его жизнь.

— Сколько раз ты оставлял меня позади, направляясь на поле боя, муж? — тихо спросила его жена. — Сколько раз ты брал свою жизнь в свои руки и рисковал, доверяя своей силе и мастерству, чтобы справиться с трудностями?

Мадара не знал, как ответить: как он мог посчитать их, когда они восходили до бесконечности, перетекая друг в друга в бесконечном параде воспоминаний, поочередно затуманенные временем и шаринганно-четкие?

— Разве ты видел, как я извожу себя тревогой в твое отсутствие, любимый? — мягко спросила его Кита. — Нет, ты не видел. Да, я волновалась: в конце концов, я люблю тебя. Но я также доверяла. Доверяла тебе знать свою пределы, доверяла твоим товарищам воинам поддерживать тебя, доверяла твоей силе и мастерству. И ты никогда меня не разочаровывал. Так что доверишься ли ты мне, муж, когда я иду к моему собственному полю боя? Доверишься ли ты моей силе, мастерству и знаниям, а также силе, мастерству и знаниям моих компаньонок?

У Мадары пробежали мурашки по коже. Его гениальная, смертоносная жена выявила точную природу его беспокойства и вытащила ее на свет божий, а затем разоружила ее несколькими хорошо подобранными словами… О, он так сильно ее любил. И она была права: было неважно, что он точно не понимает, с чем ей приходится сталкиваться, и что он не может лично предложить ей помощь. Важно было то, что он доверял ей. Доверял своей жене знать свое тело, знать свои пределы и знать, когда обратиться за помощью.

Он доверял Ките.

— Я доверяю тебе, — тихо признался он, чувствуя, как эта истина проникла ему в мышцы и расслабила узел нервов в основании черепа. Он не знал, что делать, ему не нравилось, что он ничего не мог сделать, но он мог следовать примеру своей жены в этом. Он мог доверять. Он мог позаботиться о других вещах, ослабить давление на нее. Он мог слушать и поддерживать.

Он мог перестать терзать себя и переживать, что определенно совсем не помогало ситуации.

— Прости, — смущенно добавил он.

Кита зачесала пальцами его челку назад и посмотрела ему в глаза, и ее взгляд был твердым и бесконечно нежным.

— Самый тяжелый урок — это понять то, что ты не можешь сделать, и принять то, что ты не отвечаешь за то, что за границами твоего влияния, — со всей серьезностью сказала ему она. — Не испытывай вину за то, что не можешь контролировать, муж: ты не бог, и высокомерие — это ужасно неподобающе.

Мадаре внезапно и ослепительно ярко вспомнился холодное возражение Киты делать боевые печати для его отца, когда она была ребенком. В ее осанке было что-то уверенное и непреклонное, когда она хладнокровно отказалась повиноваться ему в тот раз в его офисе, пока Мадара наблюдал за ними, какое-то чувство легкой забавы, что мужчина, пристально смотрящий на нее сверху вниз, полагал, что у него есть власть заставить ее сделать хоть что-то, не говоря уже о чем-то, что она не хотела делать.

Его отец пригрозил ей, и Кита опустила глаза, скромно ответив: «Таджима-сама, конечно, сделает то, что ему будет угодно», следовательно, абсолютно отделив свои действия от его. Было правдой, что его отец действительно делал то, что ему угодно — однако Кита ни разу не позволила его действиям запугать ее, чтобы она ему подчинилась. Прояснив, что у нее нет над ним контроля, она также ясно дала понять, что он не сможет принудить ее угождать ему иллюзией, что такие ее действия позволят ей каким-то образом влиять на его поведение. Ее действия не диктовали его, и его выборы были только его собственными. И, следовательно, ее были таковыми же.

Мадара знал, что его отец был одновременно восхищен и раздражен этим вежливым и неопровержимым несогласием и включил его в собственные переговоры, которые проводил позже как с клиентами, так и с другими кланами. Эффективность этого приема в этих условиях вызвала дальнейшее раздражение, но его отец больше не давил на Киту. Иногда подталкивал, да, но не давил.

Мадара не мог заставить свою жену делать что-то, как и она не могла заставить что-то делать его. Его действия были его собственными, к лучшему или худшему, но таковыми были и ее.

Он не мог подчинить свою жену своей воле. Он никогда не сможет подчинить свою жену своей воле. У нее была собственная воля, и она была не менее несгибаема, чем его, при всем при том что она была более чем готова сотрудничать с ним по любым вопросам.

Признание своей неспособности контролировать поле боя всегда было источником плохо скрытого страха, так почему здесь это давало ему такое чувство легкости?

— Не буду, Кита-кои, — хрипло пообещал он, и его сердце было наполнено головокружительным восхищением великолепными силой и мудростью женщины, на которой ему повезло жениться. Его жена издала звук подтверждения, ее глаза потемнели, а щеки слегка покраснели, а затем она наклонилась вперед, чтобы развязать его.

Как только его руки окажутся свободными, он поцелует свою жену и заверит ее, что выучил урок, а потом он выследит Изуну, чтобы намазать грязь на волосы своего раздражающего младшего брата за то, что тот скрутил его, как мишень, за завтраком. Более того, перед Бентен и Сенджу Тобирамой.

* * *

Тобирама жил с Учихами уже больше шести месяцев, и теперь он всем нутром понимал, почему обмен заложниками — такая важная часть мирного договора. Он прожил бок о бок со своими бывшими врагами больше чем полгода (больше трех четвертей года, считая тот первый напряженный месяц и сам процесс составления мирного договора), играл с их детьми, присоединялся к ним на тренировках, помогал с первоочередными задачами выживания, такими как ухаживание за продовольственными культурами, и ему даже разрешили помогать в лечении их больных и раненых, и если перемирие развалится через неделю после того, как он вернется домой, он не сможет развернуться и продолжить принимать решения как стратегический и тактический руководитель Сенджу. У него не получится, не без того, чтобы не уничтожить часть себя, которую он не особо хотел терять. Он был скомпрометирован, и пути назад не было.

Он не мог сожалеть об этом. Не когда его брат будет так рад этому изменению. Не когда он был счастливее сейчас, чем он был с тех пор, как умерла хаха. Да, он скучал по Мито, Токе и другим родственникам, особенно по Тсунаме и другим детям, так как они не могли его навещать, но если оставаться с Учихами бессрочно вдруг станет условием продолжающегося мира, он не будет против.

Он отправится домой меньше, чем через неделю, дата была назначена на утро после Фестиваля семи трав, и все, о чем он мог думать, — это то, как он будет прилагать усилия, чтобы навещать Учих чаще. Чтобы говорить о печатях с Китой, чтобы обсуждать медицину и лечащие техники с Ёри и ее учениками, чтобы спарринговаться с Изуной (новый и поразительно приятный опыт), чтобы читать Азами и Тошико, беседовать об экономике и политической обстановке с Мадарой (который знал намного больше об этих вещах, чем Тобираме казалось возможным) и совещаться о тренировочном режиме Учих с отрядом Атаго, все члены которого (на его удивление) решили, что теперь он их друг, и утаскивали его, чтобы встречаться с родственниками, приглашали его на приемы пищи и звали на их собственные спарринги.

Он знал Атаго и его отряд (ветеран Дзао, отец-одиночка троих детей Тоёни, Сару, которая была одной из немногих женщин из клана Учиха брачного возраста и в данный момент не беременной, и Такэ, которому недавно исполнилось шестнадцать) только потому, что, после того, как он прочитал предложенные исторические записи, Мадара назначил его им, как будто он посылка, которую им надо будет брать с собой каждый раз, когда они будут покидать клановое селение для миссий.

Тобирама был бы больше расстроен этим, если бы он не получал огромное удовольствие от возможности понаблюдать за отрядом Учих в работе. Он побывал с ними только на шести миссиях (несомненно внимательно отобранных заранее и с полным согласием клиентов), но он увидел и узнал так много об учиховской системе. Не в последнюю очередь то, что клан Учиха считал неэффективным, чтобы учащий наставник также отвечал за руководство отрядом — в их глазах это были две отдельные обязанности и их совмещение неизбежно скомпрометирует качество исполнения обеих. Атаго (специалист по взрывчатке) руководил отрядом, а Дзао был наставником отряда. Роль Такэ заключалась в том, чтобы учиться у более опытных воинов, но он также был медиком отряда, Сару была их переговорщицей, и Тоёни был их специалистом по гендзюцу и информации. Строго говоря, Дзао учил Тоёни больше, чем Такэ: мужчины делили специализацию, которой подросток не обладал. Однако Такэ только недавно начал участвовать в сражениях, так что Дзао в основном обеспечивал то, чтобы у него были все навыки, которые Учихи считали «необходимыми» для своих воинов, присмотр длиной в год, после которого Такэ, скорее всего, переведут в другой отряд или сразу дадут отряд для руководства вместе с другим наставником, если он будет подавать достаточные надежды.

Это была очень гибкая система: тасовать некоторых людей, пока другие оставались вместе в течение многих лет, но она явно работала при всем при том, что это было возможно только потому, что Мадара (который организовывал отправку на дело всех отрядов) лично знал каждого из своих воинов и их наборы навыков. Как у него хватало времени это делать, Тобирама понятия не имел: глава Внешней Стражи явно жульничал с помощью своего кеккей генкая.

Однако он не был на миссии больше полутора месяцев (никто из Учих не был), так что его последними взаимодействиями со своим приемным отрядом были спарринги, тренировочные игры, необходимая работа и несколько охот.

Именно эти охоты привели к его нынешнему затруднительному положению.

— Так ты идешь или нет? — потребовал ответа Изуна, растягивая тетиву между пальцами, чтобы проверить ее гибкость, прежде чем скрутить ее и положить в кожаный кошель. В приемной главного дома клана было десять других людей, и все из них тщательно осматривали зимнее снаряжение, луки, стрелы и рогатины. Мадары среди них не было: он находился рядом с клетками для птиц с сокольничим, решая, каких птиц взять. Это была первая охота в новом году, и приглашение определенно было честью, но также и серьезной ответственностью: если что-то пойдет не так, более суеверные Учихи могут подумать, что его присутствие — плохое предзнаменование.

Охота на кабана была рискованной в лучшем случае, но мужья с беременными женами, предположительно, были более везучими, и каждый мужчина здесь (не считая Изуны и Тобирамы) был как из влиятельного рода, так и с беременной женой дома. Тобирама даже знал имена их всех: у дальней стороны комнаты длинным копьем занимался Учиха Такао, муж сестры Киты и сын предыдущего главы рода Тоётама (хотя Тобирама понятия не имел, почему главенство недавно перешло к Ките. Он не думал, что это было как-то связано с ее замужеством за Мадарой), и все другие мужчины были также высокопоставленными. Учиха Осики (который нынче меньше прожигал его взглядом) был главой Ёмоцусикомэ, несмотря на то, что ему было только семнадцать, и он был одним из молодых людей, кто торопливо женился на беременной партнерше осенью: его жена была на год его старше и оказывала на него стабилизирующее влияние, за что, как Тобирама знал, Мадара был благодарен, потому что Осики был еще одним из обладателей Мангекьё в клане Учиха.

Тобирама точно не знал, что пробуждает самый высокий уровень кеккей генкая Учих, но, судя по отношению к этому Мадары, это не было хорошей вещью ни для человека в отдельности, ни для клана в целом. Глава Внешней Стражи лично присматривал за теми воинами, у кого он был, со множеством частных тренировок, приглашений в главный дом клана на приемы пищи, встреч и самых разных льгот. Льгот, на которые никто другой в клане ни капли не жаловался, что было еще более говорящим.

Ничего из этого не было напрямую связано с текущим затруднительным положением Тобирамы. Он даже не мог отговориться на основании того, что у него нет надлежащей одежды: Тока обеспечила то, что ему доставили целый гардероб после завершения подписания мирного договора, так что у него был полный набор зимних мехов, а также полноценные теплые боты.

— Какова будет моя роль на этой экскурсии?

Изуна знающе смерил его взглядом: было некомфортно оказаться таким прозрачным, но его постоянный оппонент хотя бы не отклонял его опасения.

— Технически, это охота на кабана, — терпеливо сказал нынешний наследник клана Учиха, — но Кита выразила больший интерес к оленине и пернатой дичи, и именно за этим отправится наша группа. Потому мой брат и берет своих птиц, а я — лук вместо копья. Если мы все же столкнемся с кабаном, мы пошлем весточку другой группе: нет ни единого шанса, что мы сможем его повалить, когда и у Мадары, и у Хиути будут заняты руки.

А. Значит, охота с меньшими ставками и в то же время соответствующая духу мероприятия. Тобираме было интересно, сделала ли это Кита специально, но он отложил это предположение в сторону. Это не имело значения.

— Тогда я почту это за честь.

— Хорошо, — тон Изуны давал ясно понять, что это было честью и он не принимал никакого участия в ее оказании, при всем при том что он был готов подчиниться желаниям его брата в этом вопросе. — Я многое слышал о твоих призывах-снежных барсах: Хидака видел, как один из них схватил тетерева на лету. Они к нам присоединятся?

О ками. Ну.

— Мне надо проверить мое снаряжение, — сказал Тобирама, извинился и удалился это сделать.

Полчаса спустя он был соответствующе одет в подходяще теплую одежду под учиховским плащом, взятый на время лук висел через плечо, и колчан был прикреплен у бедра, пока Мадара ворковал над своей ястребиной орлицей у одной стороны площадки, и две охотничьи группы из пяти человек тянули жребий по поводу того, кто пойдет в какое направление.

— Тобирама, если ты планируешь, чтобы твои барсы участвовали в охоте, я бы предпочел, чтобы ты призвал их сейчас, чтобы они могли акклиматизироваться, — сказал глава Внешней Стражи, когда один из мужчин, тянущих жребий, победоносно вскинул кулак, а другой драматично поник, и их товарищи соответствующе ликовали или стонали.

Он надеялся избежать этого, но, очевидно, ему придется страдать: если его снежные барсы услышат, что он сходил на охоту без них, они будут дуться и пассивно-агрессивно усложнять ему жизнь, пока он не загладит свою вину. Прикусив губу, Тобирама намазал кровь на оголенные пальца и выполнил дзюцу.

Даже до того, как дым рассеялся, громкое урчание Тонари раздалось по всей площадке:

— Так ты наконец убил этого твоего глупого брата, детеныш Тобира. Отоки и Чикаки говорят, что ты жил с Учихами.

И вот почему Тобирама никогда обычно не призывал Тонари перед зрителями.

— Нет, Тонари: я выступаю в качестве заложника от клана Сенджу у клана Учиха как часть нашего мирного договора.

Почему она не могла быть тихой и терпеливой, как Киёнари? Почему ей надо было позорить его абсолютно каждый раз, когда он ее призывал?

— Да, я это знаю. Шизуки рассказала мне, что Тока сказала, что этот твой никчемный брат даже сначала не спросил. Так почему ты его еще не убил? Не то чтобы он исправится — скорее всего, все будет только хуже.

Кровь на кончиках его пальцев испарилась, когда он провел сквозь нее призывающее дзюцу, так что Тобирама не размазал ее по лицу, когда ущипнул переносицу. Мадара смеялся, и делал это громко, легко, странно удивленно и крайне унизительно.

— Тонари.

— Да, детеныш Тобира?

— Пожалуйста, прекрати.

Ему пришлось сказать «пожалуйста», иначе она будет долго его ругать за «неуважение к старшим», и это не было чем-то, через что он был готов страдать прямо сейчас.

Снежный барс фыркнула, но стихла. Тобирама не смотрел на Изуну, который тихо трясся и источал восторженное веселье, или Мадару, который быстро передал свою птицу сокольничему перед своим выплеском эмоций, чтобы не сотрясать хищницу. Все другие Учихи смотрели куда угодно, но не в его сторону, и на таком близком расстоянии он мог чувствовать, насколько именно забавным они находили это шоу, даже если Мадара был единственным, кто фактически смеялся над ним.

— Мы идем на охоту, — твердо сказал он, и его губы иронично дернулись, когда Киёнари мгновенно оживилась, нетерпеливо помахивая хвостом. — Мы будем сотрудничать с Учиха Мадарой, Учиха Изуной и Учиха Хиути, — он поочередно указал на каждого мужчину, — и будем искать оленя или серау, а также другую мелкую дичь.

Киёнари подпрыгнула на всех четырех лапах:

— Хорошо, хорошо. Когда мы начинаем?

— Прямо сейчас, — сказал Мадара, перенося ястребиную орлицу обратно себе на запястье, и его голос был теплым и глубоким с нотками веселья. — План — вернуться вскоре после заката, но в зависимости от нашего успеха мы можем вернуться раньше или позже. У всех есть при себе печати, чтобы уведомить штаб на случай раны или задержки и обеспечить то, чтобы никто не потерял связь.

— Да, Мадара-сама, — хором сказали остальные воины, некоторые из младших потянулись к ремням, пересекающих грудь, и талисманам, свисающих с них. Значит, для этого были эти печати? Последовав за Изуной, когда тот быстрым шагом прошел сквозь селение к горам на запад, снежные барсы побежали иноходью, чтобы оказаться по флангам от их группы, а Тобирама начал пытался сформулировать довод, который убедит Мадару позволить ему взглянуть на что-то явно играющее важную роль в работе Внешней Стражи и с которым он не покажется заносчивым или вороватым.

Это, скорее всего, займет некоторое время: что-то, что можно отодвинуть на задний план, пока они успешно не поймают какую-нибудь добычу.

* * *

Прошлой ночью Кита легла спать с больной спиной (что совсем не было необычно на таком позднем сроке беременности) и проснулась с такой же. Однако внезапное повышение уровня боли, когда она оделась, говорило о том, что это были фактические схватки, а не просто больные мышцы от постоянного растягивания.

Если быть честной, Ките не особо хотелось, чтобы ее очень сильный и довольно нервный муж находился в пределах слышимости, когда она будет рожать. Кроме того, эта охота была запланирована довольно давно и клан нуждался в мясе, особенно с учетом того, сколько много женщин сейчас были беременными. Все, что ей надо было делать, — это оставаться веселой, пока охотники не покинут селение, а затем она сможет послать Бентен привести бабушку и Ёри.

Может быть, в ее воспоминаниях не было непосредственного опыта беременности, но она была хорошо начитанной в прошлой жизни и знала, что родовые схватки обычно довольно медленные в первый раз. Может, ее схватки начались ночью, но было маловероятно, что она фактически родит до вечера.

Да, это будет больно, но она правда сомневалась, что это будет хуже, чем изнурительные менструальные спазмы из ее прошлой жизни. Она была очень рада, что это было чем-то, что не последовало за ней через могилу, как и ужасное зрение и разнообразные аллергии на еду. Ее новое тело было прелестью, правда, даже с несколькими килограммами ребенка внутри.

* * *

Когда они вернулись с охоты, нагруженные большим оленем, двумя серау, пятью фазанами и тремя зайцами, Тобираму втянули в разговор о миграционных моделях крупной дичи с Изуной и Киёнари, Тонари прыгнула вперед и бежала вместе с Мадарой, и им удавалось говорить достаточно тихо, что Тобирама не мог услышать, что они обсуждали.

Он надеялся, что ничего смущающего или конфиденциального. Тонари была призывом сначала его матери, так что стала свидетелем множеству событий Сенджу и доставила большое количество писем, которые, хотя и не напрямую опасные, определенно были личными.

— Полагаю, для Учих это не так важно, если вы охотитесь только зимой, чтобы дополнять то, что вы сами выращиваете и разводите, — сказала Киёнари, когда они достигли более крупных и далеко расположенных друг от друга деревьев внешней границы селения клана Учиха, — но если ты охотишься весь год, тебе надо следить за тем, чтобы не истощить популяции конкретных животных и не слишком много охотиться в тех областях, где животные размножаются. Вот почему Хатаке кочуют, а не построили клановое селение: таким образом они не истощают какую-то конкретную территорию, а также делают себя более сложной целью для врагов.

Тобирама подозревал, что тут скрывалось что-то большее, но знал, что Киёнари не раскроет клановые секреты чужакам. Хаха вырастила как ее, так и ее сестру из детенышей задолго до того, как вышла замуж, так что они провели минимум десять лет работая и охотясь вместе с Хатаке. Она с Тонари никогда не раскрывали большую часть этого, ничего кроме стратегий выживания в дикой природе и забавных анекдотов со времен юности его матери, и он знал, что лучше не спрашивать. Они также хранили и его секреты.

Однако они не хранили секреты Хаширамы, что позже могло создать проблемы в зависимости от того, что Мадара слушал.

— Так на что охотятся на территории Хатаке? — спросил Изуна, по-другому перехватив шест, к которому был привязан олень. Другой конец лежал на плече Тобирамы, а с его спины свисал серау. Мадара нес другого вместе с двумя фазанами, у Изуны с талии свисали зайцы, а у Хиути были остальные птицы. Они поймали еще немного пернатой дичи, но барсы и ястребы уже съели свою долю.

— В основном на горных козлов, таров и ибексов, — благожелательно ответила Киёнари, — вместе с пищухами и сурками, когда крупной дичи мало. И на обезьян, если нам удается их поймать: обезьяны очень вкусные, — она облизала свои бакенбарды, шагая прыгучей походкой и не оставляя ни следа на снегу.

Тонари была быстрее, но Киёнари была неоспоримым мастером скрытности среди его призывов.

— Хатаке когда-нибудь заходят в Страну Молнии?

Тобирама позволил себе отвлечься, когда осознал, что очень взволнованная сигнатура чакры, вспыхивающая впереди, принадлежала Бентен, которая, кажется, ждала их у главного входа в селение. В чем было дело? Он мог чувствовать две другие группы охотников (одна в полутора километрах, медленно передвигающаяся, как будто тяжело нагруженная, а другая была намного дальше, рассеянная, как будто загоняющая животное в горы перед ними), так что, может быть, она ждала их возвращения? Или у Учих были способы отслеживать свои отряды, которые были связаны с этими печатями, спросить о которых он не мог придумать хороший повод?

Деревья почти полностью поредели, и показался главный вход. Хиути нес обоих хищников на раме, привязанной к торсу, так что Мадара мог спокойно поторопиться, подхватить двенадцатилетнюю девочку и обнять ее, и серау на его спине совсем ему не мешал.

— Бентен!

Она заерзала у него на руках:

— Мадара-нии! Нии-сан, Кита рожает!

Мадара исчез, оставив за собой волну взволнованной чакры, как след кометы. Бентен приземлилась на пятую точку в снег и фыркнула, вскарабкалась обратно на ноги и демонстративно отряхнула снег с плаща. Тонари ткнула ее носом, что оказалось эффективным отвлекающим маневром, и пару секунд спустя снежного барса с энтузиазмом гладили и тискали.

Изуна издал задумчивый звук, когда они подошли к ней, мимолетно похлопав по вязаной шапочке девочки.

— У меня самая коварная невестка, — непринужденно сказал он, когда они вышли из зоны слышимости. — Держу пари, у нее были схватки, когда она проводила нас этим утром, и не сказала ни слова, потому что она не хотела, чтобы нии-сан вился вокруг нее вьюном целый день.

Это соответствовало тому, как Тобирама воспринимал Киту.

— Куда нам отнести дичь?

— У штаб-квартиры Внешней Стражи будут люди, — беззаботно сказал Изуна, махнув в сторону большого здания недалеко от ворот. — Я пошлю кого-нибудь в главный дом клана, чтобы принесли долю Мадары. Не то чтобы Охабари-оба пустит его внутрь, чтобы увидеть Киту, не заставив его сначала сгрузить все вещи и переодеться во что-то менее вонючее.

— Докладывай, — потребовал Мадара, прибыв в учиховское бюро обработки миссий, передавая свой плащ и ремень дежурному курьеру, чтобы должным образом поправить свои доспехи: он рисовал, когда зазвенела тревога, и у него не было времени переодеться. За два года с тех пор, как они основали деревню, это был первый раз, когда сигнализация о вторжении фактически прозвучала. Ее тестировали, да, но это было не то же самое. Он отвык очень быстро надевать доспехи, не помогало и то, что он больше не держал их на стойке для брони в своем офисе: ему надо будет подумать о рисках и преимуществах и принять какое-то решение по этому вопросу.

— Был услышан шум в парке с сакурами, Мадара-сама, — быстро сказал Наги. — Отряд Камуи провел расследование и обнаружил неопознанного шиноби, висящего на поврежденном дереве, а Хаширама медитировал на другом конце следа разрушений. Он попытался настоять, чтобы мы передали напавшего на него человека ему, но вместо этого мы привели его сюда и подняли тревогу.

Мадара кивнул, затягивая ремень наплечника, довольный: может, мирный договор дал Сенджу права на самоуправление на территории Учих, но вторгающиеся чужаки находились в ведении Учих вне зависимости от того, на кого нападали.

— Его состояние?

— Сенджу Кейка согласилась провести медицинский осмотр и вправить сломанные кости: дальнейшее лечение было отложено, чтобы снизить риск побега. Хидэо с ним в комнате.

Хидэо уже исполнилось восемнадцать, и ее рассматривали на роль лидера, так что она определенно была достаточно взрослой, чтобы ее оставили присматривать за недееспособным пленником.

— Хако свободен?

Мадара не думал, что он на миссии, и он был одним из лучших специалистов по извлечению в клане. В том плане, что он специализировался в использовании гендзюцу, чтобы извлекать информацию из людей, обычно сея семя иллюзии в их воспоминания, чтобы они (и, следовательно, Хако) пережили недавнее прошлое.

— Жду вашего одобрения, Мадара-сама, — веселым голосом крикнул Хако изнутри здания.

Мадара перезавязал свой пояс, подпрыгнул на носках, чтобы проверить, что все крепко держится, забрал свой плащ и повязал ремень с мечами поверх, а затем поднял голос:

— Мягкий подход, Хако. Я хочу знать, кто это заказал, и чтобы наш пленник был вполне способен отвечать на вопросы после.

А пока что он пойдет посмотрит, что сможет выжать из Хаширамы. Даже после двух лет мира большинство его воинов не хотели проводить и несколько минут в непосредственной близости от Хаширамы, если они могли этого избежать: понятно, особенно в таких случаях, как сегодня, когда Хаширама был настырным и твердолобым. Если бы его друг был благоразумным, он бы не требовал, чтобы его наемного убийцу отпустили под его надзор.

— Как прикажете, Мадара-сама.

Хаширама был в бюро обработки миссий Сенджу, нетерпеливо меряя шагами экстравагантную переговорную комнату, а у противоположной стены Камуи играла в игру, развивающую ловкость, со своей хихикающей двухлетней дочерью.

— Мадара!

— Давай поговорим об этом в более маленькой комнате, — твердым тоном предложил Мадара, прежде чем Хаширама мог сказать что-то еще. Это не было разговором, который мог проходить перед зрителями. Особенно не перед зрителем-малышом.

Хаширама фыркнул, но отодвинул фусума и прошел в дальнюю переговорную комнату, которая была менее искусно украшена, но все еще оставалась очень элегантной. И самое главное, на ней были печати против подслушивания.

— Мадара, отпусти этого человека, — твердо сказал он, как только фусума снова закрылись. — Он никому не причинил вреда.

Мадара почувствовал, как у него глаза на лоб полезли:

— Тогда почему ты бросил его сквозь несколько деревьев?

— Он попытался заколоть меня, когда я медитировал, — беззаботно признался Хаширама, — и я ударил его мокутоном немножко слишком сильно.

— Значит, он зашел в деревню с намерением применить насилие к кому-то внутри, — заключил Мадара, — и он действительно совершил акт насилия.

— Однако он был единственным человеком, кто фактически пострадал!

— Только потому что тем человеком, на которого он напал, был ты, и в то время ты был в режиме мудреца. Что если бы он целился в одного из детей?

— Но он этого не сделал!

— Он мог! Если мы не сделаем из него пример, будет больше наемных убийц!

Его сыну Такахаре было только два года, а малышке Сукумо-чан не исполнилось даже шести месяцев! Он не подвергнет опасности своих драгоценных детей, уступив абсурдному слабоумию Хаширамы! Забудьте о его обязанностях перед кланом, Кита убьет их обоих за то, что они создадут риск для ее малышей, и Изуна и Тобирама спишут смерти как приемлемые потери перед лицом тринадцати метров мамы-морского дракона Тоётамы! До совсем недавней тренировки с женой Мадара не осознавал, что ее форма Мангекьё растет, но оказалось, что да, это так, и она будет расти, пока Кита жива. Если текущая тенденция метр в год останется неизменной, она будет размером с биджу, когда станет бабушкой. Мадара надеялся, что этого не случится. Ей будет тяжело тренироваться незаметно, если это произойдет.

— Но как же мир, Мадара! Мы должны показать всем, что мы серьезно относимся к миру!

Блестящие большие глаза Хаширамы не были рациональным аргументом, так что Мадара их проигнорировал.

— Разве это мир, если мы позволим наемным убийцам резать наших детей в их постелях, Хаширама? — резко потребовал ответа Мадара. — Нет, это не мир. У даймё мир, и он определенно делает пример из тех, кто нарушает этот мир! Чтобы сохранить мир, мы должны очень ясно обозначить цену его нарушения.

— Ты не можешь просто его убить!

— Это не будет убийство, это будет справедливость! Убийство — это то, что он собирался сделать с тобой, идиот!

Не то чтобы Мадара обязательно это сделает: это полностью зависело от того, участвовал ли наемный убийца в выборе миссии, кто конкретно за нее заплатил и какие за ней стояли причины. Хаширама был очень сложной целью: посылать за ним одного человека легко могло быть отвлекающим маневром, умышленным провоцированием или даже попыткой ликвидации самого наемного убийцы. Не то чтобы Хаширама по всей видимости потратил даже долю секунды на то, чтобы подумать хоть о чем-то из этого.

Хаширама обмяк, и над его головой сформировалось облако осязаемого страдания. Мадара мгновенно поклялся из принципа сделать назло другу, к какому бы решению он в конце концов ни придет: Хаширама пытался им манипулировать, и он не мог проигнорировать это.

Он позже поблагодарит Камуи за то, что она удержала его друга от бюро обработки миссий Учих, как только Хаширамы не будет в пределах слышимости. Как она сумела это сделать, было тайной, но он был благодарен, так как это позволило его воинам справиться с ситуацией и удержать наемного убийцу под арестом достаточно долго, чтобы вытащить из него ответы. Это более чем заслуживало признания.

* * *

Деревня уже была довольно большой, с достаточным количеством зданий, что ее можно было называть деревней, а не просто форпостом. В ней даже жило маленькое, но солидное гражданское население, фермеры и торговцы, которые переехали сюда в поисках бизнеса или защиты. Мадара назвал деревню «Конохагакуре» как дань тому факту, что для того, чтобы хоть что-то построить, первым делом надо срубить мешающиеся деревья, и в качестве косвенное признание участия Сенджу. Тобирама не думал, что это плохое имя, хотя, возможно, оно было немного незамысловатым.

Большинство людей называли ее Коноха, как шиноби, так и гражданские. Деревня существовала едва ли два года, но у нее уже был общественный онсэн, чайный дом, минсюку, несколько ремесленных мастерских и почти две дюжины чисто жилых зданий вместе с фермами и бюро обработки миссий. На главной площади даже был еженедельный рынок и несколько общественных парков, хотя в парках было много пищевых растений (фруктовых деревьев, ягодных кустов и разнообразных кустарников со съедобными листьями) вдобавок к декоративным.

У них даже имелась клиника и аптека, хотя в основном медики клана Сенджу работали в клинике, а Учихи — в аптеке. Однако ученики были вовлечены в перекрестное обучение, так как и Хаширама, и Мадара были очень сосредоточены на важности интеграции. Например, онсэн технически был проектом Учих, но Мадара хитро нанял гражданскую семью, чтобы фактически им управлять, как только он был закончен, так что это был напрямую деревенский сервис, а не клановый. Аналогично Сенджу (и в частности Хаширама) делали большую часть работы в создании общественных парков, но пространства обслуживались смешанной командой добровольцев, которым разрешалось бесплатно питаться в минсюку в те дни, когда они трудились.

Гостиница в свою очередь имела возможность первой выбирать продукцию из парка, что помогало держать цены низкими. И здесь ели не только члены кланов или гражданские: несколько кочующих кланов шиноби начинали интересоваться Конохагакуре, заглядывали по одному или по двое с товарами на продажу или оставались на ночь между миссиями, пользуясь безопасностью, которую предоставляли два самых могущественных клана Страны Огня.

Хаширама был особенно воодушевлен этой частью. Он взял за правило приглашать этих шиноби переехать в деревню навсегда, но никто из них еще этого не сделал. Возможно, потому что вышеупомянутые шиноби были в курсе, что единственным человеком, обладающим властью сделать это предложение, на самом деле был Мадара: как Сенджу обнаружили прошлой осенью, Учихи в действительности владели землей, на которой была построена деревня.

Это было чрезвычайно неловко и смущающе, так как это всплыло только в связи с визитом в столицу: Хаширама планировал поездку, теперь, когда мир был урегулирован, но Мадара предотвратил это, дав ясно понять, что раз он больше не проживает на земле даймё, то Хашираме больше не полагается наносить подобные визиты.

Хаширама не знал, что Сенджу живут на земле Учих. Тобирама не знал, что Сенджу живут на земле Учих. У Тобирамы теперь появилась очень хорошая идея, почему Учихи и Сенджу так долго враждовали, и это совсем не демонстрировало Сенджу в хорошем свете: вторжение и посягательство не вдохновляли других встать на твою сторону. То, что они теперь технически были вассальным кланом Учих в результате их собственной беспечности, не спросив о владении землей во время переговоров по поводу мирного договора, было крайне унизительно, но положительная сторона была в том, что Тобираме больше не приходилось волноваться о том, что его брат обидит даймё. Это стало проблемой Мадары.

Признаться честно, условия вассалитета были очень хорошими, но это все равно было конфузом. Тем большим, потому что вассалы Сенджу, занимающиеся земледелием, знали об изменении целый год до того, как это обнаружил Хаширама, так как они заплатили свою десятину на рис Учихам предыдущим летом: более дешевую десятину на рис, чем требовал даймё, что подливало масла в огонь. Клан также не мог выйти из вассальной зависимости из-за санкций, включенных в договор, и того факта, что Хаширама действительно его подписал. Он просто не осознавал последствия того, что подписывал.

Как и Тобирама, что ранило глубже всего. Он не знал, не осознавал, и теперь Сенджу потеряли свою автономность, и он ничего не мог сделать. Теперь он был абсолютно уверен, что это было планом Киты с самого начала, и вот почему она была так очень терпелива и всепрощающа во время переговоров, от чего он был одновременно недоволен и что он неохотно уважал. Интрига, которую она задумала, была намного более долгоиграющей, чем он ожидал, и от которой выиграли они все: что-то, как он узнал за годы, было характерным стилем махинаций Киты.

Безусловно худшей частью было то, что Сенджу получали выгоду от этого соглашения. Скорее всего, не настолько, насколько Учихи, но все равно значительную выгоду. Лучшая статистика выживания на миссиях, лучшая еда, более высокий доход благодаря диверсификации в разнообразные виды ремесла и торговли, более дешевая десятина, лучшая сталь, покупаемая у кузнецов клана Учиха и лучшие образовательные перспективы. Школа открылась этой весной, обучая всех детей в деревне кандзи (были отдельные классы для мальчиков и девочек, где первые учили хирагану, а последние — катакану), где преподавала, чередуясь, небольшая группа из Сенджу и Учих. Мито и Рика-ба курировали классы для девочек, тогда как Ио, теперь младший специалист фуиндзюцу, курировал мальчиков вместе с Учихой Суисё. Тобирама также провел несколько продвинутых классов для мальчиков, как и подруга Киты Учиха Инеми провела несколько продвинутых классов для девочек.

Классы делились согласно владению кандзи, что означало, что в базовых классах было множество Сенджу, но в любом случае Учих всего было так много, что это не было очень заметно. Теперь в клане Сенджу было намного больше детей, но большинство из них были все еще слишком маленькими для школы. Тсунама только начал учиться и ходил в школу с Азами и Тошико, при всем при том что разделение по полам означало, что они проводили время вместе только за игрой на улице после окончания уроков.

Было довольно ясно, что далеко не все дети Учих посещают общую школу: их для этого было слишком много. Однако здесь было почти пятьдесят детей от шести до десяти, что было более чем достаточно, чтобы Сенджу и дети вассалов (всего одиннадцать Сенджу от шести до двенадцати лет плюс двадцать восемь вассалов от шести до пятнадцати лет) чувствовали себя в меньшинстве даже с учетом того, что разница в возрасте давала преимущество.

То, что их дети посещали общую школу, побудило больше Учих переехать в деревню. Мадара все еще ежедневно приносил своих девочек на руках (или это делал Изуна или какие-то другие воины), но большинство детей из клана Учиха, обучающихся в деревне, также здесь и жили, будь это на фермах или в новых жилых объектах. Одна из ферм была фактически плантацией шелковицы для шелкопрядов, и довольно немало матерей с маленькими детьми жили в больших элегантных домах, отделяющих аккуратно расположенные кусты от дороги. Группа вдов, прядущих, красящих и ткущих шелк, чтобы обеспечивать себя, была известна Тобираме (он много раз видел их работу за свое время в качестве заложника), но он не знал до последнего времени, что инициатива была профинансирована и создана Китой не больше, чем десять лет назад. Он лично надеялся, что со временем не будет так много вдов и сирот, нуждающихся в том, чтобы таким образом содержать свои семьи.

Нет, на самом деле худшей частью нового подчиненного положения клана Сенджу было то, что, как только Мадара очень доступно и простыми словами объяснил все разнообразные аспекты и как они влияют на оба их клана (по сути, что то, что Сенджу раньше должны были даймё налогами и почтительным отношением, теперь полагалось Мадаре), Хаширама решил, что ему нравится этот новый порядок. «Это всего лишь Мадара», ей-богу. Может, это был «всего лишь Мадара» сейчас, но что насчет через пятьдесят лет, когда Тсунама будет иметь дело с Такахарой? Или через сто лет? Также то, что Хаширама допустил, что его с Мадарой дружба остановит мужчину от того, чтобы добиваться вещей, которые будет лучшими для клана Учиха, было до смешного наивно. По крайней мере Тока и его тети могли видеть логику Тобирамы.

Однако ему нравилась деревня, несмотря на то, чего она стоила его клану в чувстве собственного достоинства и в автономии. Это было всем, о чем его брат всегда говорил и мечтал, и возможность на самом деле увидеть это была чудом, которое Тобирама никогда не ожидал получить.

— Тоби!

Конечно, все еще существовали проблемы начального периода. Тобирама вздохнул — он только что вернулся с миссии! Он даже еще не представил свой доклад бюро обработки миссий Сенджу! А тут стоял его брат в повседневной одежде и выглядящий так, как будто Мадара что-то сказал или сделал, чтобы его расстроить. Опять.

— Анидзя, мне нужно сдать свиток миссии.

И умыться и поесть, но он слишком хорошо знал своего брата, чтобы поверить, что Хаширама будет ждать так долго.

— Тогда я подожду снаружи.

Он будет ерзать снаружи. Тобирама решил поторопиться. Не то чтобы у него возникли какие-то проблемы: это был обычный клиент, богатый самурай, который хотел, чтобы его защиту от наводнений проверили, прежде чем начнутся дожди, чтобы его поля не смыло, если реки выйдут из берегов, так что это было даже не тяжело, несмотря на то, что вместе с ним был его двоюродный брат подросткового возраста, чтобы учиться у него. Хиги становился очень способным с владением стихии воды, так что в будущем Тобираме, может быть, даже не придется присоединяться к отряду на подобных миссиях.

Как и ожидалось, пять минут спустя Хаширама мерил шагами улицу, тревожа всех прохожих.

— Анидзя, — громко сказал Тобирама, шагнув за порог и следя за тем, чтобы его голос оставался спокойным. — Пойдем сядем в чайном домике?

— Да, идем, — его брат не улыбался, что всегда заставляло его выглядеть непропорционально строгим и очень похожим на их покойного отца. Учитывая широкую улыбку, которую Хаширама обычно предпочитал демонстрировать миру, контраст был довольно резким.

Как только они уселись в маленькой приватной комнате с чаем и вагаси и у Тобирамы появилась возможность воспользоваться уборной чайного домика, чтобы освежиться, он приступил к тому, чтобы узнать, против чего конкретно его брат возражал в этот раз.

— Итак, в чем дело, анидзя?

— Дело в Мадаре, — раздраженно сказал его брат. И, конечно, это было так. Дело всегда было в Мадаре. — Он арестовал кое-кого и не отпускает его, даже несмотря на то, что этот человек никому не навредил!

Тобирама был уверен, что то, что на самом деле случилось, и близко не было настолько самоуправно и в просто, как Хаширама заставлял это звучать. Мадара не занимался самодурством. Клан Учиха не занимался самодурством.

— Тогда что этот человек фактически сделал?

— Он ничего не сделал, Тоби! Но Мадара приказал его допросить и уволочь в селение Учих закрученным в подавляющие печати, даже несмотря на то, что он ранен, — его брат горестно всплеснул руками. — Он сказал что-то о выкупе, когда на самом деле его надо отпустить!

— Он не шпионил за Учихами, анидзя?

Это было цинично с его стороны, но Тобирама мог придумать минимум пять других вещей, которыми этот незнакомец мог заниматься и которые его брат посчитал бы незначительными, однако которые справедливо сделали бы из него угрозу в глазах Мадары.

— Нет! Ну, я не думаю, что он это делал, — скрупулезно поправился Хаширама, опустив взгляд на чашку. — Но, я предполагаю, он мог это делать, прежде чем я увидел, как его утащили.

— Давай я переоденусь и поговорю с Хикаку, чтобы узнать, какая официальная версия, — предложил Тобирама. — Если будут значительные отличия, я могу спросить Мадару, согласится ли он прояснить ситуацию. Но анидзя, внешняя безопасность — это не строго деревенский вопрос, так что у нас фактически нет никаких оснований для возражений вне зависимости от того, что делает Мадара. Мы живем на земле его клана, и хотя нас наделили беспрецедентной степенью свободы для самоуправления, у нас нет права голоса в том, как он защищает свою землю от чужаков. Если этот человек представляет угрозу для клана Учиха (или для Сенджу или для деревни в целом), значит, Мадара может разбираться с ним так, как посчитает нужным.

Обычно Тобирама спросил бы Изуну, но Изуна женился в прошлом месяце и был в некоторой степени одержим своей смертоносной и беременной молодой женой: Тобирама не хотел слушать, как его самый интересный спарринг-партнер превозносит достоинства И-сан при каждом удобном случае. Однако он был благодарен, что женщина не затаила обиду из-за потери кистей: теперь у И были марионеточные протезы, и так как она могла использовать больше двадцати чакронитей за раз, ее кисти абсолютно свободно двигались и реагировали на все ее приказы.

Его брат заерзал:

— Я просто… мы основали эту деревню, чтобы у нас мог быть мир, Тоби. Я не понимаю, как безжалостность и жестокость к чужакам поможет нам построить мир, когда вместо этого мы можем быть радушными и принимающими.

— Я с ним поговорю, — спокойно повторил Тобирама. — Я знаю, что вы хорошие друзья, анидзя, но вы оба так пылко хотите защитить деревню, что вы иногда запутываетесь в перекрестных целях, на самом деле будучи согласными друг с другом.

— Это правда, — согласился Хаширама, и его лицо наконец смягчилось до привычной улыбки. — Спасибо, Тоби. Я на тебя рассчитываю!

* * *

Кита ожидала, что воспитание детей будет тяжелым, и это было тяжело. Однако это было менее тяжело, чем она предвидела, учитывая ее опыт воспитания младших сестер-близняшек. Тогда первые месяцы были постоянным сознательным усилием быть мягкой, быть терпеливой, быть доброй: она не посмотрела на Тоши и Азами и не полюбила их, пока им не исполнилось почти год. Такахара же, с другой стороны… в тот момент, когда бабушка передала его ей после рождения, ее сердце заболело за него. Она просто мгновенно полюбила его, так сильно, что это даже немного пугало. Кормить его, переодевать и ворковать над ним было после этого почти легко — тяжело было не забывать о близняшках и Бентен, которые все еще нуждались в ее внимании, хотя и не в таком количестве, как ее новорожденный сын.

Сукумо было не менее шокирующе легко любить. Ее прекрасная малышка с квадратным лицом своего отца, точно так же как Такахаре досталось ее более узкое, овальное лицо. У обоих ее детей были непослушные волосы их отца, хотя волосы Сукумо были тоньше, чем у брата, так что, скорее всего, уложатся, как только отрастут ниже плеч.

Пока ее малыши не будут достаточно взрослыми для этого, она будет наслаждаться видом ежиков. Это напоминало ей о том, что ее отец из прошлой жизни говорил о ее собственных волосах, когда она была ребенком: божественные волосы, потому что сделать в них пробор было можно только по воле божьей. Ей надо будет попробовать перевести этот каламбур, Мадаре он понравится.

Сегодня было солнечно и довольно тепло, так что она сидела в саду на одеяле, а Сукумо напротив нее играла со множеством вырезанных из дерева животных, которые подарили Сенджу, когда родился Такахара. Тоши и Азами тоже нравилось играть с ними в то время, так что у ее сына никогда не было впечатления, что это его игрушки: ими надо было делиться. Сам Такахара прямо сейчас носился по саду с деревянной коровой в одной руке и плюшевым вороном в другой, с энтузиазмом издавая звуковые эффекты, когда птица периодически набрасывалась на очевидно пасущееся парнокопытное.

Кита была благодарна своим печатям, которые обеспечивали то, что Такахара не сможет упасть в пруд, если попытается. Она также была благодарна за свои пальцы, которые позволяли ей продолжать украшать подкладку почти законченного плаща Хидаки. В данный момент Хидака ходил в подшитом старом плаще Хидзири, который тот носил до свадьбы, но так как у Хикаку еще не родился сын, Хидаке был нужен плащ, демонстрирующий его позицию наследника Ятагарасу, даже с учетом того, что он не во Внешней Страже и не взрослый: существование деревни означало регулярные контакты с чужаками, так что главы родов и их наследники должны были быть соответствующе одеты, когда проводили с ними время. Плащ Хидаки уже один раз откладывали (когда Ёри снова забеременела прямо под конец обмена заложниками), но у нее родилась еще одна дочь, а не сын, так что теперь, когда Хидаке было почти шестнадцать, он действительно нуждался в собственном плаще, и Кита наконец его делала. Он был почти закончен: ей надо было только завершить декоративную вышивку золотом, а затем сшить элементы вместе, чтобы все подходило текущей фигуре ее родственника через брак.

Прямо сейчас Хидака выглядел довольно худощавым, так как находился в середине скачка роста и еще не приобрел фигуру полноценного взрослого, так что она прибегла к хитрому складыванию ткани, чтобы обеспечить то, чтобы его плащ подошел и чтобы оставить пространство для роста.

В этом году Кита также сделала плащ для Бентен: ее старшей и уже не такой маленькой девочке исполнилось четырнадцать и она присоединилась к Внешней Страже. Это решение теперь было намного менее рискованным, чем до мирного договора с Сенджу, так как все, чем занималась Внешняя Стража, — это выполнение миссий отрядами и патрулирование ближайших территорий, и Бентен выразила сильный интерес к дипломатическому и переговорческому аспекту. А также к возможности пойти на охоту: может, ей не особо нравились птицы Мадары, но она отлично управлялась с луком и метко целилась. Она сходила на несколько охот под присмотром (один раз с одним из барсов Тобирамы, что, честно говоря, не было санкционировано заранее), но вступление во Внешнюю Стражу означало, что ей позволят охотиться одной намного раньше, чем если бы она осталась гражданской.

Это был ее выбор, и Кита поддерживала свою старшую девочку. Бентен прошла долгий путь от крохотной недоношенной сироты, которой, по ожиданиям всех в клане, предстояло умереть до того, как ее отлучат от груди.

Чувствуя приближение мужа, она подняла глаза от тонкой золотой нити, которую ей сделала Мидори, чтобы улыбнуться, когда он завернул за угол дома. Она услышала тревогу раньше, и было облегчением, когда Сен заглянул четверть часа спустя, чтобы заверить ее, что никто не ранен и все под контролем.

— Чичи! — взвизгнул Такахара, рванув через траву и бросившись на колени своего отца. Мадара подхватил его и подбросил в воздух, вызвав новые восторженные вопли, поймал его, а затем подошел к одеялу, где подпрыгивала и ворковала Сукумо.

— Как дела у моего дорогого мальчика? — тепло спросил Мадара, осторожно сев на одеяло с их сыном, лежащим на плече, и положив мечи далеко за пределами досягаемости хватких детских пальчиков. — И у моего драгоценного облачка и моей прекрасной жены?

— Сиси! — пролепетала Сукумо, бросив деревянного кабана в колено отца.

— Еще лучше, когда ты здесь, муж, — тепло заверила его Кита, тогда как Такахара перевернулся и захихикал, его голова свисала Мадаре на грудь, и он болтал ногами в воздухе. — Проблемы?

— Просто кто-то избрал мишенью Хашираму, — сказал Мадара, и его тон был обманчиво легкомысленным. — Я перевел его в дипломатическую резиденцию. Хако и его отряд доставляют письмо старейшинам его клана, чтобы они могли выкупить своего шиноби, если захотят.

Если он был в дипломатической резиденции, то он наверняка был прикован к стене с подавленной чакрой, точно так же, как Сенджу Кабема когда-то.

— Откуда он?

Если Мадара рассматривал возможность освободить наемного убийцу за выкуп, тогда его, скорее всего, наняли, и он не действовал самостоятельно или от имени своего клана. То, что Хако был частью команды, доставляющей письмо о выкупе, означало, что Мадара хотел получить больше информации о стороне, стоящей за этой попыткой, чтобы лучше защищаться от потенциальных будущих атак.

— Страна Водопада, — ответил Мадара, быстро спустив сына с плеча и поставив его на ноги — Такахара мгновенно бросился на отца с объятием, чему ее дорогой муж щедро угодил.

Кита абсолютно ничего не знала о Стране Водопада, не считая того, что Страны Земли и Травы были от нее на западе, Страна Медведей на северо-востоке, и она граничила со Страной Огня на юге. Там рядом находилась территория клана Инузука, так что Учихи обычно там не появлялись, если их специально не приглашали. Однако было абсолютно возможно, что Сенджу брали миссии в том направлении. Кажется, Сенджу не волновала кража миссий из-под носа других известных кланов шиноби и возможность настроить их против себя, так что они ходили намного дальше (как по Стране Огня, так и за ее границы), чем Учихи. Не то чтобы Учихи не принимали иностранные миссии, но они обычно на них не напрашивались: как правило их звали для ситуаций либо слишком больших, либо слишком политически сложных, чтобы местные шиноби были готовы рискнуть попытаться ими заняться.

— Думаешь, Тобирама может знать, кому его брат досадил в том направлении?

— Спросить не повредит, — согласился Мадара, с широкой улыбкой взъерошив волосы Такахары и позволив мальчику убежать. Затем он положил деревянного кабана в пределах досягаемости Сукумо, которая теперь жевала резного тигра.

Кита наклонилась вперед, чтобы убрать несколько прядей с его лица, улыбнувшись, когда он потянулся за ее касанием, и его взгляд был очень нежным. Она так любила своего мужа.

* * *

Когда Тобирама обнаружил, что Хаширама послал его попытаться освободить человека, который пытался вероломно убить его, он был не настолько удивлен, насколько должен был бы быть. Его брат не боялся наемных убийц с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать и он разработал способ регенерировать после ран. Он не воспринимал такие угрозы серьезно и никогда этого не делал, так как стал целью для наемных убийц только через много лет после этого.

Тобирама был осмотрительнее: отпускание наемных убийц побуждало только больше наемных убийц испытывать свою удачу, и это означало, что больше людей попадут под перекрестный огонь. Людей, как два его племянника и все более многочисленные малыши-дальние родственники, не говоря уже о сотнях детей клана Учиха. Мадара был прав: им надо будет сделать пример из этого наемного убийцы, чтобы будущие враги подумали дважды, прежде чем посылать наемников с такими намерениями на их территорию.

— Что мы собираемся сделать, чтобы такого больше не происходило?

За противоположной стороной стола Мадара отпил чай:

— У Киты есть идея о поле с печатями, как оповещающая карта Внешней Стражи, но в большем масштабе и более пассивное, чтобы все, входящие на поле, показывались на карте. Если мы сделаем это поле больше деревни и установим зоны, куда люди не должны заходить, любого в этой зоне будет легко заметить.

— А что насчет тех, кто придет по дороге?

Это было хорошей идеей, но ее надо будет конкретизировать и усовершенствовать, чтобы она стала жизнеспособной.

Мадара пожал плечами.

— Это гражданское поселение: мы не можем остановить людей, заходящих к нам по дороге. Но дорога проходит между двумя нашими бюро обработки миссий, так что если мы установим посты охраны с большим количеством карт, которые фильтруют активность чакры, мы узнаем, где в деревне находятся все люди с потенциалом оказаться шиноби. Отбросим тех, кто относится к тому или иному нашему клану… — он сделал красноречивый жест.

Тобирама понятия не имел, как можно отсеивать людей при таком массивном сканировании, не говоря уже о том, чтобы относить их к кланам. Это явно было связано с именами (люди идентифицировали себя, и печать могла работать с самыми разными переменными), но уверенность Мадары говорила о том, что Кита делала подобные вещи раньше. Эти метки, которые носила Внешняя Стража клана Учиха, для разрешения посмотреть на которые он никогда не мог придумать хорошую причину, могли быть как-то с этим связаны: может, теперь он сможет узнать, как они работают, или ему даже позволят присоединиться к созданию этих печатей. Мито тоже охотно бы включилась в этот процесс: она специализировалась на барьерах, а это определенно было связано.

— Это также поможет держать низким уровень преступности, — добавил Мадара. — Позволит узнать, что люди там, где они не должны быть, и так далее, а также сдержит юношескую глупость.

Тобирама определенно весьма бы оценил что-то для уменьшения юношеской глупости: отсутствие войны повлияло на то, что у Сенджу она возросла в семь раз и не только среди молодых воинов. Прошлой осенью его собственный дядя впутался в войну розыгрышей с двумя двенадцатилетними вассалами, и, действительно, это говорило о многом.

— Так что ты будешь делать с этим человеком?

Мадара пожал плечами:

— Отряд, который я послал в Страну Водопада, предложит клановым старейшинам возможность выкупить его обратно, но, честно, я ожидаю, что они будут от всего отнекиваться и отрекутся от него в попытке убедить нас, что они никак с этим не связаны. Что, я знаю, ложь, и что меня не остановит, но большинство людей недооценивают, насколько глубоко можно зарыться в воспоминания человека с помощью гендзюцу. Я честно больше заинтересован в том, почему его старейшины подумали, что это сойдет им с рук, так что если отряд не принесет никаких зацепок, я напишу Акимичи, чтобы дать им знать, что я готов заказать миссию по расследованию.

Тобирама слышал о дзюцу Яманака, манипулирующем разумом, и противостоял командам Ино-Шика-Чо на миссиях. Мадара получит то, что хочет, неважно, насколько тот, кто заказал убийство, хотел бы обратного.

— Что касается самого наемного убийцы… ну, это полностью зависит от него, — лениво продолжил Мадара. — Уже определенно существует прецедент держать его в дипломатической резиденции следующее десятилетие, если дойдет до этого, и я уверен, что мы сможем завоевать его верность за это время, если его собственные люди от него отрекутся. Никто не хочет быть одиноким, — он сделал глоток чая.

Это одновременно было до смешного сердобольно и безжалостно практично: это даже могло сработать, что было довольно тревожно.

— Возможно, Сакурадзима решит взять его в мужья, — с юмором предположил Тобирама. Вышеупомянутая воительница все еще была одинокой и без детей, и она восхищалась давно умершей главой Внешней Стражи клана Учиха Биэй-Фудзи больше, чем, наверное, было благоразумно. В конце концов, Тобирама точно знал, о каком прецеденте говорил Мадара: дразнить мужчину, скорее всего, также было неблагоразумно, но Тобирама был знаком с терпением и пределами старших братьев, и намек на известных предков был тонким, учитывая все обстоятельства. Он определенно упомянет при Сакурадзиме о наемном убийце и готовности Мадары держать мужчину рядом — то, что она с этим сделает, будет на ее совести.

Мадара бросил на него обжигающий взгляд поверх чайной чашки:

— Не подавай ей идеи. Кстати об этом, кого твой брат оскорбил в Стране Водопада?

Тобирама ухмыльнулся, опустив взгляд к собственному чаю, но любезно обдумал вопрос.

— Сенджу действительно берут миссии на этой территории, — в конце концов признал он, — так что это может быть просто бизнесом, но я думаю, что там была какая-то размолвка между группировками, которую мой брат немного вмешался после того, как мы построили бюро обработки миссий. В Стране Водопада нет кланов шиноби, как в Стране Огня: там несколько мелких родов, которые все недавно объединились, чтобы лучше защищать себя и уменьшить междоусобицы, и я знаю о слухах о каком-то тайном поселении, в которое не могут попасть гражданские.

Мадара нахмурился, смотря в никуда:

— Это было в Стране Медведей, так? В отчете было указано, что дело было как-то связано с кощунством, упавшими звездами и разнообразными киндзюцу. Более того, обе стороны утверждали, что секретные техники друг друга кощунственные.

— Верно.

Шаринган позволял механически запоминать действительно чрезмерное количество информации. У Тобирамы было чувство, что там была как-то замешана запретная вода, что просто ставило в тупик.

— В таком случае, это, наверное, месть за унижение и потому что они не хотят, чтобы он снова это повторил, — Мадара очень тяжело вздохнул. Тобирама абсолютно разделял это чувство.

— Ты можешь поговорить со своим бюро обработки миссий и посмотреть, чтобы, может быть, ему не давали миссии в Стране Водопада и в ее окрестностях в ближайшее десятилетие? Они не особо оснащены для того, чтобы начать войну, но они могут сделать нашу жизнь очень неудобной, если они приложат к этому усилия.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Мадара был прав, что не дать этим людям возможность попытаться убить его брата было их лучшим вариантом действий в этой ситуации: время лечит большинство ран, особенно когда есть так много более насущных приоритетов, на которых надо сосредоточиться. Существовала надежда, что раздражение местных его самоуправством не превратится в регулярную проблему — к сожалению, зная анидзя, это могло так и случиться. Тобирама не хотел приобретать карту, только чтобы отмечать места, которые Хаширама должен избегать ради душевного спокойствия всех остальных, но, честно говоря, это было бы проще, чем продолжать текущий список.

* * *

Изуна и И назвали свою умилительную малышку-дочь «Эна», и Мито тоже родила дочь, которой дала имя «Менка». Кита послала подарки для обеих девочек: кажется, Мито была очень довольна дочерью после двух сыновей, и Изуна был абсолютно без ума от любви к своей малышке. И тоже была очень самодовольной, хотя и не собиралась заводить еще детей. Ну, возможно, еще одного, чтобы у Эны-чан был брат или сестра, но не больше. У нее была огромная решимость разработать печать, чтобы обеспечить это, так что, может быть, в конце концов она все же заработает себе мастерство.

Если так, Кита счастливо ее поддержит. Если И добьется успеха в создании контрацептивной печати, тогда это будет чрезвычайно полезно и, скорее всего, революционно, потенциально до такой степени, что это изменит всю их культуру: женщины, которые больше не беременеют, если не хотят, коренным образом пошатнут баланс сил по всем Элементальным Нациям, и это может даже оказать эффект домино на культурную тенденцию договорных браков. В конце концов, женщина в нежеланном браке может просто не зачать, пока ее муж не даст ей развод, оставив ей вариант после этого найти мужа, больше подходящего ей по вкусу.

Как бы то ни было, даже в счастливом браке для такой печати было место. Кита снова была беременна, и она должна была родить весной! Сукумо только исполнился год, а Такахаре не исполнилось и трех! Скоро ей надо будет уделять время пятерым детям (и один из них будет младенцем), и пока что этого хватало.

Мадара, это было предсказуемо, был одновременно рад и слегка самодоволен. Хаширама тоже был в восторге (между ее нерожденным ребенком и Менкой-чан будет разница всего лишь в четыре месяца), но если он ожидал, что она назовет своего следующего ребенка в его честь, он будет разочарован. Просто потому что он назвал своего второго ребенка «Мадома», не означало, что она чувствовала обязательство ответить взаимностью от имени мужа. Скорее всего, она выберет недавно использованное имя рода Аматерасу, если будет мальчик, или историческое традиционное имя, если девочка.

Клан Учиха значительно вырос за последние три года: очень немного людей умерло, а родилось множество детей. Клан Сенджу тоже вырос, хотя и близко не так сильно, и деревня тоже стала больше. Довольно немало молодых пар из клана Учиха селились в Конохагакуре просто ради того, чтобы иметь новый дом и более крупный сад, а затем узнавали соседей и заводили дружбу как с гражданскими, так и с Сенджу.

Это все очень обнадеживало, тем более когда Мадара недавно получил запросы от некоторых из более крупных кочующих кланов (конкретно от Шимура и Сарутоби), которые были заинтересованы в том, чтобы осесть в деревне. Ну, осесть по крайней мере частью людей в деревне: маловероятно, что они будут находиться здесь все время, так как их клиентская база в основном находилась вдоль границы по реке со Страной Ветра (в случае Сарутоби) и на западной половине южного побережья. И все же безопасная открытая деревня, которая одновременно приветлива к шиноби и хорошо защищена от нападений, была редкостью, так что было совсем неудивительно, что другие кланы проявляли интерес. Акимичи тоже спрашивали о возможности купить немного земли, как и Инузука, хотя Кита подозревала, что Инузука были в основном заинтересованы во владении менее ужасно холодным местом, где можно отсидеться каждую зиму.

Тем не менее, это была не самая плохая причина. Она прочитала отчеты разведчиков, в которых говорилось, что Хьюга позволяют своим вассальным кланам оседать в одной из их более центральных деревень, так что Хисааки-доно явно также мог видеть выгоду быть немного менее изоляционистами.

Вопрос с наемным убийцей все еще рассматривался. Не очень крепкая коалиция кланов шиноби из Страны Водопада весьма предсказуемо заочно изгнала мужчину, что он воспринял настолько плохо, насколько бы сделал любой беззаветно верный воин (крики были очень тревожными), а затем погряз в мучительном горе на несколько месяцев. Сакурадзима, кажется, вытаскивала его из болота тоски (она была очень заинтересована в мужчине) и проедала Мадаре плешь, чтобы тот отпустил его на поруки, чего ее муж пока избегал. Он избегал и Сакурадзиму, причем до такой степени, что прятался в домах других людей, когда она его искала.

Тобирама прыскал каждый раз, когда эта конкретная драма всплывала в разговоре, что было интригующе, но Ките не особо хотелось тратить время на то, чтобы добраться до сути шутки, когда она бегала за двумя малышами, а еще один ребенок был на подходе. Что бы ее муж ни решит делать с Какузу, это будет взвешено, уместно и выгодно для клана, так что Кита не видела смысла совать свой нос, если Мадара специально не спросит ее мнения.

Было так много других дел, которые были более важными в этот момент, например, создание надлежаще роскошного подарка на свадьбу сына даймё. Действительно ли прошло уже десять лет с того поворотного визита в столицу, когда она впервые встретилась с братьями Сенджу? Не чувствовалось, что это было так давно…

* * *

Стояла поздняя осень после пятой годовщины мирного договора с Сенджу, и, правда, Мадара был благодарен видеть окончание сезона миссий. Нет, не шла никакая война, но последний год был… напряженным. Мягко говоря. Он начался с призыва даймё их в столицу на Риссюн, праздник весны в начале февраля, и на этом ничего не закончилось.

Это была не очень приятная встреча: к счастью, Митаму, его младшего, только отлучили от груди, так что Кита смогла прибыть с ними, и они взяли с собой Бентен в качестве помощницы и няни и полный отряд воинов для безопасности. Такахара и Сукумо остались дома с Изуной и И, хотя Мадара подозревал, что младшие сестры Киты Нака и Мидори выполняли большую часть работы по присмотру за детьми: на плечи Изуны легли все обязанности Мадары по отношению к клану и контроль за Конохагакуре вдобавок к его собственным обязанностям, и И была не менее занята, занимаясь экспериментами по фуиндзюцу одновременно с их маленькой дочкой.

Даймё был обеспокоен тем, как, предположительно, гражданское поселение Мадары собрало так много других кланов шиноби. Теперь это были не только Шимура и Сарутоби: клан Курама осел в Конохагакуре, заняв несколько домов и полей, которые были почти миниатюрной деревней в деревне, как и Инузука, которые расположились прямо на северо-западных окраинах, чтобы быть надежно с наветренной стороны по отношению к району кузниц клана Учиха. Шли разговоры о том, чтобы позволить каждому клану построить собственный квартал в деревне, но Кита указала на то, что вся суть деревни в том, чтобы объединяться, и этого не случится, если они все будут отгораживаться стенами друг от друга. Хашираму очень захватила мысль «деревни без стен», и идея осталась.

Конечно, настоящей проблемой были не более мелкие кланы: Акимичи провели переговоры и совершили некоторые значительные территориальные уступки, чтобы действительно владеть скромным участком деревенской земли (возле которого они не будут ставить стены в соответствии с уставом Конохагакуре), и Нара и Яманака пошли на собственные уступки, чтобы им позволили продолжать существовать здесь как вассалы Акимичи, несмотря на то, что части их кланов проживали на землях Учих. Абураме тоже медленно рассматривали возможность организовать проживание в деревне, что помещало три благородных клана шиноби из Страны Огня в одно место.

Мадара бы волновался, если бы был на месте даймё. Но было очень сложно объяснять даймё, что Конохагакуре становится центром торговли и что все эти разнообразные кланы переезжают в деревню в основном за сочетанием защиты уязвимых членов семьи и возможности заработать деньги, даже несмотря на то, что Мадара знал, что даймё определенно получает выгоду в плане налогов. В конце концов, Мадара сказал бы это, даже если бы его мотивы были гнусными. Отец опредленно сказал бы всевозможные умиротворяющие вещи, а затем незаметно и радостно собрал бы армию.

Помогало то, что у всех крупных кланов были отдельные бюро обработки миссий: на главной улице Конохагакуре их теперь было восемь, Акимичи делили свое с Нара и Яманака, и одно было «гражданским», которое делили разнообразные мелкие кланы, чьих активных членов можно было сосчитать по пальцам одной руки. Мадара очень сознательно не объединил шиноби, живущих в его деревне, в сплоченную силу.

Пока что.

Не помогало то, что с прошлой осени последовательное обучение шиноби было открыто для всех детей с восьми до четырнадцати лет. Обучением руководили Учихи и Сенджу, работая бок о бок, под приподнятыми крышами или на улице в зависимости от погоды. Мадара вложил много труда в прояснение правил для обучения шиноби (потенциальный ученик также должен был посещать гражданские классы, соответствующие его уровню компетенции, и должен был завершить хотя бы средний уровень этих классов, чтобы получить разрешение брать миссии), чтобы обеспечить то, что все будут знать необходимые кандзи, географию, ботанику и математику и будут знакомы с приличным диапазоном поэзии и литературы. Пока еще не было общей учебной программы по истории (каждый клан преподавал собственную историю), но Тобирама помогал ему собрать обобщенную гражданскую историю Элементальных Наций, которая включала бы важные вещи, такие как многолетние распри, торговые войны, политические системы и изменение государственных границ.

Проблема даймё была в том, что у клана Учиха теперь появились договоры о ненападении различной степени формальности с половиной кланов шиноби в Стране Огня: причем с более влиятельной половиной. Хьюга строили собственную версию Конохагакуре на юго-востоке, но Мадара подписал договор с Хисааки-доно, чтобы обеспечить то, что если шиноби, состоящие в союзе с Учихами, и шиноби, состоящие в союзе с Хьюга, обнаружат себя на противостоящих сторонах контракта, то тогда они должны провести переговоры с поиском взаимно выгодного исхода, и эти переговоры потенциально могут включать дуэль двух выбранных чемпионов, если не получится найти мирное решение.

Но, и это было большое «но», фактически деревня не брала больше миссий шиноби. Честно говоря, разные более крупные кланы, о которых шла речь, сегодня брали меньше миссий! У клана Шимура были два чайных магазина, и они строили публичную библиотеку как вклад в образовательную систему, Сарутоби организовали печь для обжига яркой керамики и продавали лепные чугунные горшки, котелки и подобные вещи (особенно много чайников), у Курама были две печатные мастерские, и все эти начинания шли очень хорошо! Инузука даже теперь продавали аксессуары, вырезанные из рогов и костей, занимаясь одновременно своим традиционным разведением скота, забоем животных и кожевничеством!

Потребовался месяц нервирующего политического маневрирования, роскошных подарков, лести и позволения Ките поколдовать над Мурасаки-доно (которая была очень рада увидеть Бентен и поворковать над малышом Митамой), прежде чем даймё решил, что Конохагакуре подчиняется существующим (хотя и древним) законам и традициям, регулирующим имперскую аристократию с вассалами-самураями. Что означало, что, если даймё официально пойдет на войну, Мадаре придется руководить подразделением вассалов-шиноби вместе с подразделением его собственных соклановцев: по крайней мере, такое событие даст ему пост генерала наравне с самыми высокопоставленными самураями даймё, так что он сможет организовывать своих людей на поле боя так, как посчитает нужным, а не будет кланяться убеждениям бусидо.

Это также означало, что даймё не сможет заказать ни одного из шиноби под его защитой для торговых войн и других неофициальных стычек, за что Мадара был благодарен. Однако иностранные даймё все еще могли нанимать их для подобных вещей, и Мадара сможет принимать подобные миссии.

В конце концов, даймё Страны Огня мог нанимать иностранных шиноби делать то же самое. Он мог даже нанять Узумаки: они не были благородными или чьими-то вассалами и, технически, не были гражданами (они жили на острове, который находился вне рамок какой-либо внешней власти), и их работа была высококлассной. Вышеупомянутая работа также стала намного более разнообразной с тех пор, как они начали регулярно сотрудничать с Китой — работа его жены не особо изменилась, но ее более новые ученики стали создавать всевозможные вещи. Некоторые даже были жизнеспособными.

Конечно, проблема с даймё была только началом. Затем на сюмбун* была свадьба Сакурадзимы с Какузу, наемным убийцей из Страны Водопада, который выскользнул за неделю до церемонии и убил всех старейшин своего бывшего клана, чтобы подарить драгоценное киндзюцу вышеупомянутого бывшего клана своей краснеющей невесте в день бракосочетания, чтобы «усилить твой род». Сакурадзима, конечно, пришла в экстаз от этой декларации приверженности, но именно Мадара был тем, кому пришлось иметь дело с политическими последствиями и притворяться, что он понятия не имеет, кто же мог стереть абсолютно всю верхушку одного из самых могущественных кланов Страны Водопада с лица земли и унести полную библиотеку дзюцу. Совсем никаких идей, все его воины учтены.

*Примечание переводчика: сюмбун — день весеннего равноденствия в Японии

Сакурадзима была не единственной, кто заключал брак на сюмбун: Тобирама тоже. В итоге Мадара оказался вовлеченным в организацию этой свадьбы (ну, в составление брачного договора, так как она также влиял на его троюродную сестру Камуи), несмотря на то, что брак, технически, был внутренним делом Сенджу: Тобирама женился на своей родственнице Узумаки Чике, незаконнорожденной дочери его тети Сенджу Танки. Не то чтобы Тобирама на самом деле хотел заключить брак, не больше, чем Чика, но как от единственного живого брата главы клана Сенджу от него ожидали вклада в родословную Сенджу, и если бы он самостоятельно не принял меры до тридцати лет, его бабушка сделала бы это за него.

Брак с Тобирамой позволял теперь Сенджу Чике оставаться в деревне и вступить в долгосрочные отношения с Камуи, так как в этом случае Мадара мог организовать, чтобы Чику приняли в клан как «сестру» Камуи: традиция, к которой прибегали Учихи, когда они влюблялись в человека своего пола не из клана. Хаширама был убежден, что «символическое принятие в клан» было свадебным подарком, и Мадара не мог вытерпеть трудности объяснений: в любом случае, семейные договоренности Тобирамы не были делом Хаширамы. Чика родит своему мужу двух детей, после чего ее «супружеские обязанности» будут выполнены и она будет свободна проводить все свое время с Камуи. Тобирама будет воспитывать своих детей, учитывая то, что он больше совсем не ходил на миссии, чтобы сосредоточиться на академии Конохагакуре и на бесперебойной работе деревни в целом, а Чика очень хотела путешествовать. Что она не могла делать с Камуи в ином случае, если она не была готова полностью отдалиться от своих родственников Узумаки, что, и это было понятно, она не особо хотела делать. Узумаки строго следили за тем, чтобы члены их клана оставались ближе к дому, так что, чтобы быть свободной от клановых обязательств, Чике надо было быть официально и бесспорно Сенджу.

За сюмбуном последовал поток рассмотрения миссий и сглаживания самых разнообразных противоречий, а также тонкой реорганизации управления деревней в свете решения даймё. Главы кланов были ответственны за свои соответствующие кланы, но теперь также существовал Совет глав для обсуждения деревенских дел, которые влияют на более чем один или два клана, включая разнообразные гражданские семьи, которые сюда переехали. Гражданские представители избирались улицей или кварталом, а не кланом, но они обладали пропорциональным правом голоса во внутренней политике.

Однако они ничего не могли сказать по поводу общего управления и защиты, как и другие кланы шиноби: даймё ясно дал понять, что это дело Учих, и его принятие деревни было на условии, что клан Учиха серьезно отнесется к этим обязанностям. Следовательно, Мадара был обязан отвечать за деревню, несмотря на то, что фактически ей не руководил, потому что деревней руководил не один человек. Это было совместное усилие. Что очень приветствовалось, потому что Мадаре не надо было делать все самому.

У него было слишком много дел без добавления обслуживания инфраструктуры, образования, организации фестивалей и одобрения миссий всех остальных вдобавок к учиховским. Он недавно передал ответственность за обеспечение едой внеклановых вдов, сирот и нищих Киёши из рода Райден, учитывая то, что она уже взяла на себя обязанность собирать налоги клана и контролировать их склады для Охабари-оба, потому что это не мир, если люди умирают от голода на твоей земле. Это не мир. Позволить такое издевательство — это провал, и Мадара этого не допустит. Каждый сможет поесть: никто в Конохагакуре не ляжет спать на голодный желудок, и у всех будет крыша над головой. Не было недостатка ни в работе, ни в возможностях учиться (они не брали плату за уроки в школе и предоставляли материалы), так что люди могли самосовершенствоваться, если захотят.

Тока родила сына в мае, но это не было проблемой Мадары. Ему было все равно, что она не замужем и что она утверждает, что помолилась о ребенке в храме Инари — это была не его проблема. Он не был Сенджу. Хашираме надо было просто отпустить эту ситуацию.

Сенджу Тэнсю был очень милым малышом, но это не относилось к делу: большинство младенцев милые. Это встроено в младенчество, и Мадара знал это: у него было три ребенка и девять племянников и племянниц (если считать детей Хикаку и Хидзири вместе с детьми Изуны и Татешины) в возрасте до пяти лет, чтобы это доказать. Не говоря уже о том, что жена Хидзири Нака-моти (прозвище было дано ей за то, что она сладкоежка, и за ее умение готовить) снова была беременна, так что скоро его племянников будет десять. И Мадара заметил, как Тоёни смотрит на сестру Киты Портниху по плащам Наку (и как она смотрела на вдовца в ответ, несмотря на разницу в девять лет между ними), так что это будет очередная свадьба, которую он наверняка будет проводить до следующей весны.

Ну, по крайней мере так свояченица Тоёни перестанет ворчать, что ей надо бегать за его детьми вдобавок к своим и детям ее покойного брата.

В довершении всего, в этом году Кагуцучи исполнилось четырнадцать, и он с энтузиазмом пришел к Мадаре, чтобы поговорить о своих обязанностях как последнего выжившего члена рода Кодзин, включая возможность вступить во Внешнюю Стражу. Мадара не хотел, чтобы Кагуцучи присоединялся к Внешней Страже, но мальчик нуждался хотя бы в обучении, которое предлагала Внешняя Стража, как в сфере боевых действий, так и в сфере переговоров. Не то чтобы кто-то мог научить его таким вещам дома.

Так что Кагуцучи вступил во Внешнюю Стражу и теперь находился под опекой Мадары, что означало, что он наконец мог просмотреть имущество и истории рода Кодзин от имени своего подопечного, навести порядок, все распутать и понять, чему конкретно ему надо учить мальчика из этого рода вместе с более общими моментами.

Кагуцучи был на три года младше Бентен и почти таким же серьезным, как Хикаку в этом возрасте. Мадара не мог сделать многое в этом плане, кроме как доказать своему юному соклановцу, что он может доверять Мадаре позаботиться о его обучении и обязанностях, чтобы он не считал своим долгом делать все это самому. И нет, Мадара не будет подписывать для него эмансипацию, как его отец сделал для Хикаку, даже если по какой-то катастрофе Кагуцучи приобретет Мангекьё: мальчику было нужно все детство, которое он мог получить. По крайней мере это напомнило ему изучить вопрос, существует ли тренд в том, как прошлые члены рода Кодзин пробуждали свои Мангекьё, и какие ментальные упражнения и ценности род утвердил для обучения их конкретной версии кеккей генкая. Он удостоверится, что Кагуцучи узнает их, чтобы он смог своевременно передать их собственным потенциальным детям.

В последнее время Охабари-оба выглядела настолько же усталой, насколько он себя чувствовал: Минакате было только тринадцать, но Мадара знал, что Охабари-оба уже обучала его, чтобы сменить ее. Скорее всего, она не передаст свои обязанности, пока ему не исполнится двадцать, но это было не настолько далеко, насколько могло показаться, учитывая все обстоятельства.

Эх, если бы он только мог придумать хороший выход для всей деревни для решения вопросов, связанных с драками, пьяной глупостью и мелкими преступлениями, который бы не требовал, чтобы минимум три главы клана были рядом, чтобы наругать ответственных… В таких больших гражданских поселениях обычно существовала милиция или полиция, но он еще не знал, как организовать подобную вещь (им надо будет уметь усмирять пьяных шиноби), и политика, связанная с убеждением разных кланов разбираться с существующим неправомерным поведением, уже вызывала у него головную боль.

* * *

Прошел год с того невероятно напряженного визита в столицу, и Кита была глубоко-глубоко беременна. Опять. Это не было комфортно (это никогда не комфортно), но теперь это было уже привычно. Это будет четвертый ребенок ее тела и седьмой ребенок ее сердца: Бентен была первенцем ее сердца, несмотря на то, что ей было только двенадцать, когда она начала воспитывать тогда еще малышку.

Двенадцать — это слишком рано для материнства, но у Киты было необычное преимущество в виде знаний сверх своих лет, пусть и не практического опыта. Она знала о теоретических требованиях и сложностях родительства (помимо многих других вещей) намного раньше того, как она Вспомнила контекст этих знаний. В этой жизни она обладала кладезем теоретических знаний и медленно растущим пониманием их контекста вместе с глубокой и бесценной уверенностью в собственной значимости.

Она любима. Она никогда не сомневалась в этом. Даже если каждый человек в этой жизни повернется к ней спиной, она будет не менее ценной, не менее любимой. Благодаря этому знанию было проще любить других.

Но шла ранняя зима, ноябрьский иней покрывал траву по утрам, и бабушка была очень больной. Татешина назвала свою дочь, родившуюся прошлой осенью, «Фусими» в честь бабушки, но сейчас это казалось почти плохим предзнаменованием. Почти, потому что Кита решительно не верила в подобные вещи. Бабушке было за семьдесят, и она провела всю жизнь за усердной работой: она угасала и заслуживала шанса отдохнуть. Она вырастила дочерей и внучек и дожила до того времени, чтобы увидеть своих правнучек, и у нее был правнук, который, вполне возможно, будет руководить кланом, когда вырастет. У нее была долгая и счастливая жизнь, и она была готова двигаться дальше.

От ее смерти будут страдать Кита, Татешина и их сестры и братья вместе с их двумя последними все еще живыми тетями и несколькими двоюродными братьями и сестрами. Не бабушка — бабушка будет свободна.

Однако было очевидно, что бабушка прилагала явные усилия не умереть: она говорила, что хочет увидеть рождение своего последнего правнука. Однако срок Киты не подойдет еще две недели, а бабушка даже уже не могла вставать с кровати. Ее зрение тоже ухудшалось, что было очень явным знаком конца у Учих: их зрение оставалось необычайно острым даже в старости и после серьезной травмы. Слепота Мангекьё была в этом случае исключением, но можно было поспорить, что даже тогда это знак надвигающейся смерти.

Кита была очень благодарна, что ее муж сумел обмануть смерть в этом плане и утащил Изуну от грани вместе с ним: это никогда напрямую не говорилось, но она знала, что они оба довольно драматично совершили невозможное вопреки ожиданиям и увлекли большинство других носителей Мангекьё за собой. Зрение Осики все еще было хорошим, как и Хикаку, и у них довольно давно был Мангекьё, несмотря на то, что им не с кем было поменяться. Наверняка помогал мир, так как они не так часто использовали его на поле боя.

Сегодня за ее детьми присматривал Тобирама: его красноволосый младенец-сын Макума был привязан к его груди, и он бегал по саду за двухлетним Митамой, трехлетней Эной и четырехлетней Сукумо, а почти шестилетний Такахара гонялся за ним, и все дети радостно визжали. И была настолько же глубоко беременна, насколько и Кита, и ее срок должен был подойти на неделю раньше, так что ни один из их мужей сейчас не был воплощением спокойствия. Изуна справлялся немного лучше, чем Мадара: ее деверю надо было преподавать классы, так что у него было меньше времени волноваться.

Конохагакуре разрасталась до такой степени, что главы родов Учих начали поднимать задумчивые разговоры о том, чтобы переселиться туда всем кланом: с учетом того, какое множество детей родилось в селении, оно чувствовалось более чем слегка тесноватым, и удобства, заключающиеся в водопроводе, кафе и ресторанах, уроках в школе, проходящих под надзором других людей, и легкого доступа к намного большему количеству людей, которые могли бы присмотреть за детьми, звучали сладкой песней сирены даже для самых ворчливых старейшин. Это будет длинный, медленный процесс (так много зданий, которые надо перенести или сразу заменить, так много земли, которую надо расчистить), но теперь именно клан призывал Мадару и Охабари-оба организовать это, а не Мадаре приходилось убеждать клан попытаться.

Это было приятным поворотом событий, хотя и не менее утомительным. Резиденция Мидзухамэ, принадлежащая Сахоро, была закончена только четыре года назад, и все начинало выглядеть так, что Кагуцучи никогда фактически не поселится в старом доме рода Кондзин. Если они все же переедут, главные дома родов, скорее всего, не будут сгруппированы вместе, как это было сейчас, центр и средоточие кланового селения Учих, но распределятся по деревне в зависимости от того, где каждый текущий глава рода хочет жить. Что, с одной стороны, было почти чудесным поворотом, но, с другой стороны, вызывало у нее легкую грусть. Перемены часто болезненны, даже перемены к лучшему. Она надеялась, что они смогут сохранить и перевезти все их традиционные предметы интерьера, даже если оригинальные здания будут полностью снесены.

Кита рассеянно потерла поясницу и снова приступила к завершению бенто для запланированного пикника детей. Они не хотели уходить очень далеко (всего лишь на скалы, откуда открывался вид на деревню), и Тобирама согласился сопровождать их, так как Кита сейчас была довольно медленной, так что это будет приятный способ понаслаждаться тем немногим солнцем, что еще осталось. Мадара навещал Абураме, чтобы вести переговоры по поводу торговли, налоговых выделений и того, как это все изменится, если другой благородный клан построит резиденцию в деревне, а Изуна преподавал курс гендзюцу в академии, так что было приятно выйти на улицу и подумать о вещах, не касающихся того, как мало времени осталось у бабушки.

В данный момент бабушка тоже много спала. Татешина, Нака и Мидори по очереди сидели у ее изголовья, но Ките не разрешали делать что-то большее, чем навещать ее: она была беременна, и ей стоило оставить утомительные и напряженные дела своим более трудоспособным сестрам. Даже несмотря на то, что Нака кормила двухмесячного младенца, а также управлялась с тремя детьми своего мужа.

На вершине скалы было хорошо. Немного ветрено, но все были хорошо укутаны в плащи, шарфы и шали, и солнце сияло настолько ярко, насколько могло. Кита сидела на одеяле для пикника и ворковала над восьмимесячным Макумой, за которым надо было присматривать, потому что он был целеустремленным и не по годам быстрым ползуном. Печати по краям одеяла не давали ему уползти дальше, но он продолжал совать в рот все, что мог найти, будь это брошенные игрушки ее собственных детей, упавшие варежки или занесенные ветром листья, так что она была начеку.

Он был прелестью. Маленькая копия Тобирамы с широким лицом и миндалевидными глазами, но с пушистой шапкой ярко-алых волос. Снежные барсы были почти больше сражены, чем гордый отец, даже несмотря на то, что Макума продолжат пускать слюни и беззубо жевать их хвосты.

Они только что закончили перекус (восхитительно громкое и приятно хаотичное событие), когда Кину взлетела на скалу, ее чакра была взволнованной и она все еще была одета для работы в кузнице, меха и шарфы были беспорядочно наброшены поверх кожаного фартука.

— Анеки! Анеки! — она затормозила с облачком пыли, споткнулась о камень и чуть не упала лицом на землю.

— Кину-чан?

Что произошло?

— Анеки, Нака-ба говорит вернуться сейчас, бабушка хочет с тобой поговорить!

Кита почувствовала, как у нее кровь застыла в жилах. Поднявшись на ноги, она встала как вкопанная от внезапной липкой влажности, стекающей вниз по бедрам под ее кимоно.

— Тобирама, я рожаю прямо сейчас, — ничего не выражающим тоном сказала она. Было слишком рано, но, очевидно, ее чувства по этому вопросу не имели значения! Она как бы не могла это остановить!

Кину пискнула в ужасе. Все другие дети выглядели озадаченными, но им не потребуется много времени, чтобы уловить ее настроение и тоже начать паниковать.

— А, — это было все, что ее великолепно практичный друг сказал в ответ. — Кину-чан, останься, пожалуйста, со своей сестрой, пока я спущу детей к твоей оба-сан. Это займет всего лишь несколько минут.

— Бира-оджи? — бедняжка Кину была как раз достаточно взрослой, чтобы точно понимать, что происходит, и слишком маленькой, чтобы ее учили тому, как помочь.

— Я знаю, что делать, Кину-чан, — заверила ее Кита, а затем сжала зубы от внезапной болезненной схватки. — Просто останься со мной, пожалуйста.

Тобирама быстро передал своего сына Тонари, которая прыжками спустилась по склону, зажимая зубами загривок плаща Макумы, затем позволил Такахаре забраться ему на спину, уложил Митаму себе на грудь под плащ и взял Сукумо и Эну под каждую руку.

— Я скоро вернусь, — твердо заверил ее он, а затем исчез в вихре листьев.

Ее зрители сократились до одной младшей сестры и одного снежного барса, и Кита благодарно рухнула на четвереньки и сосредоточилась на том, чтобы контролировать дыхание при боли. Ее тело точно знало, что делать, после такого большого количества родов — все могло завершиться чрезвычайно быстро.

— Анеки?

— Сядь со мной, — выдавила Кита, поманив ее к себе, а потом опустив благодарную руку на плечо сестры, когда Кину осторожно опустилась рядом с ней на колени. — Поговори со мной, пожалуйста, Кину-чан. О проволоке.

Проволока была привычной и успокаивающей темой, и Кину была в середине ученичества у двоюродного брата Яэ. Дзонен почти закончил собственное ученичество, так что у Кину будет много о чем поговорить, так как ей наконец-то разрешили выполнять больше заданий.

Кину сделала решительный вдох, прежде чем разразиться уверенным и все более оживленным монологом о стали, температурах кузницы и фильерных пластинах, и Кита даже могла вставлять свои реплики между все более частыми схватками. Все шло очень быстро: должно быть, она пропустила более ранние знаки из-за холода и того, что отвлекалась на то, чтобы развлекать Макуму.

Это было страшно. Ее тело вышло из-под контроля, она была одна, и все было слишком быстро. Слишком много.

Больно.

МалышмалышмалышслишкоммногобольнопожалуйстаБожепомогибольшенемогу…

— Кита.

Она подняла взгляд.

Тобирама.

— Тобирама.

Он выглядел совершенно отрешенным. Она не могла почувствовать его чакру.

— Кита, могу ли я быть тебе полезен?

Воу. Это было… формально. Кита моргнула. Поморщилась от очередной резкой схватки. К ней пришла помощь.

— Да, — что еще?.. Она начала развязывать плащ неловкими пальцами. — Сейчас.

Тобирама решительно подвинул ее руки и быстро распустил завязки плаща, затем развязал ее оби и задрал слои нижнего кимоно почти до талии. Кита слегка поменяла позу, протянула руку вниз, чтобы пощупать-проверить (да, она была достаточно раскрытой), а затем схватила его руки и переместила их в нужное место.

Следующая схватка была очень болезненной, и она начала тужиться, сжимая зубы и не давая вырваться из горла крику, который вышел сдавленным скулением. Уши Киёнари прижались к голове, снежный барс тревожно мерила шагами землю позади Тобирамы, чьи глаза были опущены вниз и сосредоточенно смотрели на его собственные запястья.

Кита продолжила тужиться. Ей было так больно…

— Я вижу головку, — спокойно сказал Тобирама. Кину подвинулась ближе, наполненная болезненным любопытством теперь, когда от нее не ожидали что-то делать.

Кита стала тужиться настолько сильно, насколько могла, со следующей схваткой и снова со следующей — внезапно боль стихла в разы, и на руках Тобирамы оказался мокрый извивающийся новорожденный. Кита почувствовала, как ее шаринган зажегся от восхищения и любви (у нее родился еще один ребенок), а затем она услышала возмущенное младенческое хныканье.

— Да, на улице холодно, не так ли? — выдохнула она. Тобирама мгновенно потянулся одной рукой, чтобы сорвать с себя меховой воротник, который он обернул вокруг малыша (мальчика), оставив пуповину висеть. Судя по тому, как завязки и петли совпадали друг с другом, было вполне возможно что воротник был предназначен для превращения в импровизированную зимнюю пеленку. Кита задумалась, откуда он его получил. Или, может быть, он был предназначен, чтобы также выполнять роль капюшона?

Новорожденный снова заскулил, но тише. Кита потянулась дрожащими руками и слабо дернула за воротник своего нижнего кимоно, чтобы суметь приложить малыша (еще одного сына, у нее родился мальчик) к груди, где было тепло и он мог пить молоко, если захочет. Он был таким маленьким, заметно меньше, чем все остальные ее малыши, даже завернутый в мех (он родился на две недели раньше срока, и ей надо будет быть очень внимательной), и Тобирама позволил ей потянуть его руки вперед, чтобы он мог положить завернутого новорожденного ей в одежду.

Несколько секунд спустя рядом с ними неярко вспыхнула чакра, и Ёри внезапно оказалась здесь, отодвинула Тобираму, ткнув его локтем, и приложила зажегшиеся белым пальцы к горлу Киты и голове малыша.

— Все хорошо, — решительно заявила она после секунды, когда все задержали дыхание, — но тебе немедленно надо перейти куда-нибудь в тепло и переодеться.

— Послед, — коротко сказала Кита. Пуповина свисала перед ней, соединяя успокаивающегося ребенка, прижатого к ее сердцу, с плацентой, все еще находящейся в ее матке.

— Я немного это ускорю, — решила Ёри, потянувшись руками вниз. Тобирама теперь смотрел в другую сторону, смывая чакрой и призванной водой кровь и слизь с рук. Затем Ките пришлось преодолеть новый раунд схваток (которые пришли намного раньше, чем это было бы естественно), и плацента вышла, целая, темная и мягкая с противоположного конца пуповины.

— Оу, — выдавила Кита, сморгнув слезы. Недалеко от нее Кину истерически хихикнула в перчатку.

— Полагаю, что да, — согласилась Ёри, и ее тон был сухим, как пустыня. — Очень быстро и слишком рано. Я была по локти в рубленых листьях двадцать минут назад, и мне пришлось обеззараживаться. Если бы Тобирама незамедлительно не бросил детей на мужа Сакурадзимы и не прибежал сюда, ловить ребенка пришлось бы Кину.

Это… было теоретически возможно, но намного менее комфортно. Тобирама был очень компетентным и даже обладал медицинским опытом: если бы что-то пошло не так, он бы смог предложить реальную помощь.

— Спасибо, Тобирама, — выдохнула она.

Ее друг, теперь стоящий на ногах и все еще не смотрящий на нее, склонил голову.

— Иди сюда и перережь пуповину, — твердо сказала Ёри. — Ты принял ребенка, ты режешь пуповину.

Тобирама дернулся, как будто его пырнули ножом, повернулся к ним и уставился на них обеих:

— Но…

Кита посмотрела ему в глаза, смутно осознавая, что ее шаринган все еще был активным и что ее лицо было покрыто слезами:

— Пожалуйста?

Тобирама медленно подошел ближе, встал на колени и принял свежестерилизованный нож, который предложила ему Ёри. Весь процесс занял едва ли секунду (Ёри уже перевязала пуповину), и затем новорожденный сын Киты был полностью своим собственным человеком в первый раз за все (пусть и короткое) его существование. Хотя он не будет признан таким еще две недели, когда его чакроканалы начнут развиваться.

— Спасибо, Тобирама, — тихо повторила она, — за то, что сделал самый страшный опыт в моей жизни немного менее ужасным.

Так много могло пойти не так в последний час, но она доверяла Тобираме, и его присутствие рядом дало ей уверенность, в которой она нуждалась, чтобы доверять и себе.

— Спасибо тебе за то, что позволила, — ответил Тобирама, и его голос был таким же мягким, и его взгляд переместился на крохотного влажного малыша, лежащего у нее на груди, крепко спящего с красным личиком, окруженным белым мехом.

— Ты можешь спустить меня с холма? — она внезапно почувствовала себя истощенной, замерзшей и несчастной из-за напоминания, что Кину была здесь только потому, что бабушка послала ее за Китой. Бабушка, скорее всего, умирала прямо сейчас, и ей надо было быть там. — Мне надо познакомить баа-сан с ее новым правнуком.

— Это будет честь для меня, — твердо сказал Тобирама, подняв ее на руки, поправив ее испорченные слои нижнего кимоно и неплотно завязав верхнее кимоно поверх них ее влажным оби, стряхнув несколько зацепившихся комков снега. — Кину-чан, возьми, пожалуйста, бенто и игрушки, чтобы я мог завернуть твою сестру в одеяло.

* * *

Тобирама внес Киту в главный дом рода Тоётама, Кину помогла ему снять зимние боты в гэнкане, чтобы он не занес грязь внутрь, и он прошел сквозь главную комнату в спальню, где он мог чувствовать мерцающую угасающую гражданскую сигнатуру чакры, окруженную таким большим количеством других более сильных. Все разбежались с его пути, чтобы позволить ему пройти (фусума уже были раскрыты, чтобы толпа людей могла распределиться по ближайшим спальням), и он поставил Киту на пол к изголовью футона, хорошо осознавая, каким изможденным и мокрым от пота было ее лицо и в каком беспорядке была ее одежда под грязным одеялом, немного небрежно наброшенным на нее.

— Кита-чан? — тонким голосом прохрипела пожилая женщина, лежащая на приподнятом футоне, когда Тобирама попытался незаметно отступить и его остановила Нака, подошедшая к нему со спины. Все были здесь, множество людей, которых он не знал по имени, вместе с младшими сестрами и братьями Киты, всеми ее детьми, а также детьми Татешины, включая малышку, названную в честь женщины, умирающей на кровати. Девочка крепко спала на маленьком футоне у другой стороны комнаты вместе со своим старшим братом и сыном-младенцем самого Тобирамы.

Его сыном, который тоже не должен был здесь находиться, но тут был, несмотря на давящую толпу детей, внуков, племянников и внучатых племянников. Он явно упускал что-то важное.

— Кину-чан пришла привести меня, и мой малыш решил, что тоже хочет тебя увидеть, баа-сан, — всхлипнув, сказала Кита, и на ее глазах снова набухли слезы, когда она развернула одеяло и раскрыла ворот кимоно, открыв младенца, завернутого в его меховой воротник. — Посмотри на твоего ужасно нетерпеливого правнука!

Старушка тихонько засипела, и ее дрожащая рука поднялась.

— Полон огня, — выдохнула она, сотрясаясь от почти беззвучного смеха. — Феникс зимой.

— Ты бы слышала его, баа-сан: едва родился, и прежде чем мы могли что-то сделать, он начал плакать от холода.

— Сильный.

— Да, он такой сильный, баа-сан, — глухо сказала Кита, размазывая слезы одним рукавом. — Теперь у меня три сильных сына вдобавок к четырем сильным дочерям.

— Хорошая мать, — прохрипела умирающая женщина, похлопав ее по руке. Кита наклонилась, чтобы поцеловать ее.

— Спасибо, баа-сан.

А затем смерть пришла в комнату. Киту подняли на ноги, передали Тобираме (почему ему?!) и их обоих сопроводили от смертного ложа в главную комнату, где их ждал чай со сладостями вместе со сменой одежды. Нака вступила, чтобы помочь Ките умыться и переодеться в простое черное кимоно, а затем снова подтолкнула ее к Тобираме.

Он все еще понятия не имел, что происходит. Это явно было частное семейное мероприятие, но ему не позволяли уйти. Футон, на котором дремал его сын, был перенесен к ирори хорошо в пределах видимости, и туда положили еще трех других спящих малышей на дневной сон, но Кита рассеянно сидела, прислонившись к нему, и смотрела пустым взглядом в чайную чашку. Тошико и Азами прижались к нему и начали тихо шмыгать как раз перед тем, как Киту отвели переодеваться, так что его заблокировали со всех сторон.

Тобирама принял чай и моти. Тобирама позволил какому-то мужчине, чье имя он не знал, забрать его плащ и меха, которые он не повесил при входе, так как слишком торопился, и взял теплое шерстяное кимоно (тоже траурного черного цвета), чтобы переодеться, ведь у него была грязь на коленях штанов. Он начал мурлыкать тихую мелодию близняшкам, когда вернулся в свежей одежде (а также Такахаре и Сукумо, которые забрались на колени матери и хлюпали носом), аккуратно обнял Киту за плечи и стал наблюдать за общим настроением дома. Все вокруг него были несчастны, ужасно подавлены и страдали, включая детей, слишком маленьких, чтобы знать, что происходит, но идеально способных считывать настроение своих родителей, и Татешина плакала на плече своего мужа в саду, но в этом тоже было чувство завершенности. Как будто все случилось в правильном порядке и все знали, что надо делать.

Кита была главой этого рода: Тобирама забыл об этом. Он не был уверен, почему она заняла эту должность, когда некоторое время назад ему довольно ясно дали понять, что главой рода до нее был Эчиго, свекр ее сестры, но в этом случае ее роль как скорбящего матриарха заключалась в том, чтобы позволить всем все устроить для нее и в то же время видимо демонстрировать, что она в трауре. По всем правилам ее мужу следовало бы быть здесь, чтобы поддерживать ее, но Мадара отправился с деловым визитом к Абураме, и сообщение, посланное ему, чтобы проинформировать о произошедшем, скорее всего, не достигнет его до вечера, если не до завтрашнего утра.

Тобирама надеялся, что в какой-то момент узнает, почему его так вовлекли в это. Однако, кажется, этот момент наступит не скоро.

Прошло некоторое время. Пришла Камуи, чтобы отнести Макуму к кормилице, вызванной кем-то из Учих, потому что конечно он никуда отсюда сейчас не уйдет, и ему подали еще еды. Затем Камуи принесла Макуму обратно (вместе с дополнительными вещами и постельным бельем, что было облегчением, но все равно сбивало с толку), заверив Тобираму, что она «дала людям знать, где он», и снова ушла, прежде чем он смог выудить дальнейшие подробности.

Солнце село. Ужин был подан и съеден. Футоны были разложены для Киты и ее детей в большой смежной комнате (к тому времени Кита уже дважды задремала у него на плече), и Мидори уложила детей и перетащила старшую сестру на постель, прежде чем ожидающе повернуться к Тобираме. Он решил здесь и сейчас, что, если весь клан Учиха сошел с ума, ему надо самому проводить строгие границы.

— Тонари, Киёнари, — обратился он к снежным барсам, которые дежурили для него рядом, — останьтесь, пожалуйста, с Китой.

Он не ляжет в одну постель с женой Мадары. Он даже не подумает о том, чтобы проявить к ней такое неуважение, и она даже не была в бодрствующем состоянии, чтобы узнать ее чувство по этому поводу.

Тонари шагнула к футону детей и встала на стражу, подтолкнув их, чтобы те лежали кучнее. Киёнари развалилась поверх одеял и прижалась к спине Киты, неся вахту, пока Сукумо сонно ворочалась в объятиях матери, а Такахара протянул руку мимо сестры, чтобы схватиться за предплечье матери. Новорожденного младенца запеленали в свежие одеяла, и он спал в неглубокой коробке над головой Киты, в безопасности и в стороне, чтобы никто на него случайно не перекатился.

— Я бы хотел, чтобы мне положили футон поперек сёдзи, пожалуйста, — холодно попросил Тобирама. Если бы их бабушка только что не умерла, он бы обвинил Мидори в том, что она играет со своей сестрой какую-то шутку.

Молодая женщина на секунду немного нахмурилась, глядя на него, а затем ее глаза распахнулись от осознания:

— Никто тебе не объяснил, что происходит, не так ли?

— Да, никто не объяснил.

Он бы очень хотел получить объяснение, пожалуйста.

Мидори закрыла сёдзи и наклонилась к нему ближе.

— Нее-сан пробудила свой шаринган для тебя, — констатируя факт, сказала она. — Это означает, что ты одно из сокровищ ее сердца, наряду с ее детьми, так что ты семья. Она глава нашего рода, потому что она активировала свой Мангекьё, и ты часть его, поэтому ты должен быть здесь, чтобы поддерживать ее.

Значит, да, это было учиховским безумием, но это было распространенным и культурно приемлемым безумием, за что никто не будет на него косо смотреть. Он также теперь знал, почему Кита стала главой своего рода, а не свекр ее сестры, но прямо сейчас это было менее важным.

— Сокровище сердца? — осторожно поинтересовался он.

Мидори переступила с ноги на ногу.

— Я уверена, что ты заметил, что мы, Учихи, все склонны зацикливаться, — негромко пробормотала она, разгладив складки на своем кимоно и опустив глаза, — особенно на конкретных людях. Мадара-сама на твоем брате, например, хотя уважаемый зять прилагает все усилия, чтобы подавить свое сердце в этом случае. Мы любим быстро, яростно и иногда неразумно, но мы не можем остановить это. Нам просто приходится жить с этим, — она сделала паузу. — Это никак по своей сути не связано с физическим желанием, Тобирама, честно: мы просто любим. Любим глубоко и отчаянно, и нам надо, чтобы другой человек любил в ответ.

Тобирама мог видеть это, и это ставило столь многое на свои места:

— Мадара пытается не любить моего брата.

Мидори кивнула.

— Потому что он не любит в ответ, — тихо согласилась она. — Более того, он никогда не будет любить в ответ: он даже не проявляет достаточно внимания, чтобы увидеть, насколько сильно его любит Мадара-сама. Так что Мадара-сама вынужден работать над тем, чтобы меньше заботиться о нем, или отсутствие заботы со стороны твоего брата сведет его с ума, — она улыбнулась. — Я очень рада, что нее-сан впустила в свое сердце именно тебя: ты без колебаний прислушиваешься к ней и отвечаешь взаимностью словами и делами.

— Значит, я здесь, потому что твоя сестра считает меня еще одним своим братом, — попытался сделать вывод Тобирама, ища слова для концепции, которая была новой и глубоко чуждой для него. Если бы Кита была воительницей, он бы назвал эту связь между ними связью между братом и сестрой по оружию, но он никогда фактически не сражался рядом с ней, так что это тоже не подходило. Но это было настолько близко, насколько он мог придумать.

— Но что насчет Мадары?

Было ясно как день, что Мадара и Кита глубоко любят друг друга, однако эти отношения не заслуживали упоминания?

— Нее-сан и ее муж построили свою любовь — она не пришла естественным образом, — ответила Мидори. — Они вложили годы работы в любовь друг к другу, и то, что у них есть, очень особенное благодаря этому, но это не то же самое, как взглянуть на кого-то, услышать, как он или она говорит, и почти мгновенно понять, что это человек, которого ты хочешь оставить в своей жизни навсегда и поддерживать все его или ее начинания, — она сделала паузу. — Теперь, зная об этом, ты разделишь с ней футон?

— Я бы предпочел этого не делать, на случай если Мадара вернется ночью, — возразил Тобирама. И по многим другим причинам, но этого повода было достаточно.

— Тогда я принесу тебе футон. Камуи дала тебе одежду на завтра?

Тобирама проверил зонтичную сумку, которую предложила ему любимая его жены, выложив вещи на столик рядом: да, одежда была здесь. Камуи даже включила его собственное траурное кимоно и все его умывальные принадлежности, как заботливо.

— Когда будут похороны?

— Завтра, — незамедлительно ответила Мидори. — Изуна проведет их, если Мадара не вернется. Тетушки обмыли и одели тело, и у нас много древесины, так что погребальный костер, скорее всего, будет утром.

— Так скоро?

Это было очень быстрым поворотом событий.

Мидори немного горько улыбнулась:

— У нас появилась привычка быстрых похорон после того, как Мадара-сама стал главой Внешней Стражи.

Тобирама ничего не мог на это ответить, так что он промолчал: напоминание о боли, которую он причинил клану Учиха своими прошлыми решениями, было избитым и не несло такой остроты, как когда-то. Мидори слегка поклонилась и пошла принести ему полноразмерный футон.

Мадара действительно вернулся посреди ночи: Тобирама проснулся на мгновение, чтобы мстительно почувствовать правоту своих жизненных выборов, когда мужчина в спешке чуть не споткнулся о него, но затем перевернулся на другой бок и снова заснул.

Это был второй раз, когда Ките пришлось одновременно справляться с горем и новорожденным, и Мадара снова отсутствовал, когда ему надо было поддерживать жену. Он не мог позволить этому случиться снова: ему надо провести ревизию своих обязанностей (а также обязанностей Охабари-оба, так как деревня довольно плотно переплелась с Внешней и Домашней Стражей) и делегировать некоторые из них на постоянной основе. Клан теперь был слишком большим, слишком распространившимся по территории, и его дипломатические обязанности были слишком многочисленными и разнообразными, чтобы они выполняли все только вдвоем.

Он сделает это основной задачей этой зимы: пара месяцев, чтобы уточнить детали, обдумать кандидатов, делегировать и убедиться, что эти люди знают, что делают. Это также будет время наверстать работу, которая отойдет на второй план, пока он будет утешать свою жену и детей, чтобы они знали, что у них есть его поддержка. Потому что Мадара знал свои приоритеты: семья стоит на первом месте. Если он не мог позаботиться о собственной семье, он не имел права руководить кланом.

В итоге он приступил к обсуждению всего с Охабари-оба чуть больше, чем неделю спустя. У И родился ребенок за день после похорон бабушки Киты (мальчик), так что все было хаотично несколько дней подряд. Изуна прямо сейчас не особо помогал, но Мадара мог простить его. Он очень хорошо знал восторг от новорожденного, и это был первый (и, скорее всего, единственный) сын Изуны. Его младший брат придет в себя, когда закончится период отсутствие непрерывного сна.

— Клан на треть больше того, что было, когда мы заключили мирный договор, — начал Мадара, обхватив чашку обеими руками, — так что у нас почти столько же детей младше шести, сколько от шести до шестнадцати. Внешняя Стража наполнена почти до отказа (около сорока ветеранов ушли в отставку, чтобы воспитывать детей, но прямо сейчас у меня восемьдесят воинов от шестнадцати до двадцати одного), и еще сорок в данный момент на обучении, а всего их вообще двести тридцать. Это слишком много: у нас недостаточно миссий, чтобы занять их всех, и я не собираюсь начинать наемнические грабежи в Стране Воды просто потому, что моим воинам скучно.

Одна из причин, по которой так многие все еще вступали во Внешнюю Стражу, заключалась в том, что его воины не стеснялись говорить, насколько они сильно наслаждаются тем, какие интересные новые миссии, плюс гарантии очень низких шансов смерти и увечий. Мир с Сенджу делал передвижение во много раз более безопасным, так что некоторые люди присоединялись чисто для возможности путешествовать. Ему надо будет восстановить торговую ветвь клана и передать эти обязанности подходящему заместителю, но сначала ему надо будет удостовериться, что торговая ветвь не станет легкой мишенью, если все возрастающие политические волнения снова приведут к сражениям. Может, сделать обязательным, чтобы ее члены завершили полное обучение во Внешней Страже и поддерживали боеспособность?

— Деревня усложняет ситуацию, — заметила Охабари-оба. — Шиноби из более мелких кланов постоянно ходят на миссии, потому что их мало и их клиенты находятся далеко друг от друга, и многие из них меньше платят и больше лгут, потому что клан с только десятью взрослыми не может позволить себе отказаться от хоть как-то оплачиваемой работы, неважно, насколько она опасна. У этих мелких кланов также нет знаний для того, чтобы заправлять фермой, или денег, чтобы заплатить за ученичество своих детей, но наши юные горячие головы видят только то, что они не проводят две недели за обучением и выполнением других обязанностей за каждые три дня в поле, и наши воины чувствуют себя несправедливо обделенными в сравнении.

— Мне придется повысить стандарты, — решил Мадара, — или иначе поменять то, как организуется обучение. У нас не было надлежащей Домашней Стражи почти десять лет, но если я разделю кандидатов, чтобы на каждых двух во Внешнюю Стражу один шел в Домашнюю, это сработает?

Это восстановит численность до более-менее того, что он помнил, как было раньше, но были ли у кого-то из его воинов навыки, в которых нуждалась настоящая Домашняя Стража? Это никогда не было его ответственностью, так что он никак не мог знать.

Охабари-оба нахмурилась, побарабанив пальцами по чашке.

— Мне надо будет более детально навести справки, — задумчиво сказала она, — но это может быть эффективным. Полагаю, в таком случае ты вернешь локальное патрулирование в обязанности Домашней Стражи?

— Таков план, да.

Это уберет один пункт из его списка дел, что также поможет.

— Я думаю, разделение обязанностей должно быть по способностям, а не по количеству, — твердо решила Охабари-оба. — Патрули требуют умения совершать скоростные рывки и очень высокого уровня внимательности, например, а также солидных умений ориентироваться в лесу и делать и распознавать ловушки. Официальное восстановление боевого формирования Домашней Стражи поможет, так как некоторые люди могут перевестись по собственному желанию: больше родителей, например, — она сделала паузу. — Будет ли Домашняя Стража также функционировать и в деревне?

Мадара отрицательно покачал головой: это было бы бестактно с политической точки зрения: от этого создалось бы ощущение, что они пытаются контролировать своих вассалов и союзников.

— Они будут патрулировать земли клана, в том числе и более дальние, и помогать углежогам с лесопользованием, а также заглядывать к тем членам клана, которые живут в деревне, и присматривать за тем, чтобы у них было все, что им нужно. Потенциально также они будут помогать на тренировочных полях: это было особенностью моего детства, которая, кажется, отошла на второй план.

Он знал, что Кита тоже многому научилась у воинов не при исполнении, но подобного, кажется, больше не происходило.

— Не помогает и то, что половина детей сейчас тренируется в деревне.

— Если мы создадим пост Домашней Стражи в деревне, это должно помочь ситуации.

Даже несколько постов: деревня продолжала расти.

Охабари-оба хмыкнула:

— А кто следит за порядком в деревне, племянник?

Мадара вздохнул:

— Оба-сан, ты права, что нам действительно нужна полиция в деревне, но в ней не могут быть только Учихи. Это будет способствовать неприязни. Как только наш клан будет приведен в порядок и я перестану вытаскивать юных воинов из передряг каждые два дня, я подумаю о том, чтобы доверить кому-нибудь создание межклановой полиции, но пока я не могу этого сделать. Сначала мне надо привести в порядок мой собственный дом.

Не говоря уже о всех других вещах, которые ему надо было делегировать кому-то другому, чтобы освободить место для планирования, представления, а затем работы с подобной вещью…

— Назначь Хидаку заниматься этим, — внезапно сказала Охабари-оба. — Теперь, когда у Хикаку есть Коки-кун, чтобы унаследовать Ятагарасу, он как неприкаянный. Он обучен для этого и достаточно молод, чтобы как слушать более опытных людей, говорящих, что сработает, а что нет, и чтобы его неизбежные ошибки простили как поспешность юности, которую он со временем перерастет.

Мадара обдумал это. Хидаке было девятнадцать, и хотя он прошел минимальное обучение оружию, он никогда не принадлежал к Внешней Страже. Это было хорошей вещью в данном случае: хитрость в том, чтобы управляться с большим количеством пьяных или ворчливых шиноби не при исполнении, заключалась в деэскалации, а не чтобы твоим первым инстинктом было выхватить оружие. Хидака знал все о деэскалации, так как Тсуними много учил его тому, тренируя в том, чтобы быть хорошим главой рода, и Хидака много помогал Хикаку с политической и социальной стороной его обязанностей Ятагарасу.

Его также без промедления заменили его двухгодовалым племянником на роли наследника их рода, независимо от его очевидной компетентности, так что было бы умной идеей дать ему обязанности, требующие его значительных навыков, прежде чем он начнет бедокурить от скуки или жалости к себе. У Мадары было чувство, что он начинает интересоваться ухаживаниями, так что поручение ему чего-то, чем он сможет гордиться, поможет и в этой области. Позволение его двоюродному брату создать проект с нуля частично компенсирует головную боль от необходимости организовать процедуры, стандартизировать наказания за распространенные мелкие преступления и так далее. Полученные достижения будут его с самого начала, а не результатом усилий кого-то другого, которые он претворял в жизнь.

— Я предложу это Хидаке после того, как поговорю с Хаширамой и другими главами кланов, — согласился Мадара. — Скорее всего, они захотят назначить на это дело членов собственных кланов, но я могу указать на то, что один член клана Учиха должен или должна хотя бы номинально возглавлять этот проект из-за нашего долга как сюзеренов, — он сделал паузу, так как у него возникла идея. — И мне стоит поговорить с Китой: эти ее нокаутирующие печати были бы для этого идеальны.

Охабари-оба фыркнула, и ее губы дернулись в улыбке:

— Верно, они подойдут. Это также будет очень неудобно для жертв, учитывая то, что для их нанесение фактически не нужна чакра. Можно набрать и гражданских.

Вообще, это было бы замечательно: это сделает полицию менее пугающей для жителей деревни, которые не принадлежат кланам шиноби, и поспособствует тому, что бесклановые будут чувствовать себя более вовлеченными в жизнь селения. Больше применений фуиндзюцу и необходимость в нем также означало больше возможностей для людей научиться печатям: у Киты уже было два новых ученика, но это могло простимулировать некоторых других научиться хотя бы воспроизводить уже существующие печати клана, даже если они никогда не будут достаточно владеть этим искусством, чтобы создавать собственные.

— Ну, с Домашней Стражей и новой полицией наша молодежь вся должна быть занята, — принял решение Мадара. — Я делегирую все дипломатические переговоры, не считая обращения к даймё, Изуне (он будет хорош в этом) и, может, подумаю о том, чтобы поговорить с нашими ремесленниками о новых способах, как мы можем специализироваться. Нет смысла в мире, если вся наша молодежь все еще пытается быть воинами, так что мне явно надо найти новые и интересные вещи, которыми они смогут заняться в свободное время.

И это потенциально поощрит их к тому, чтобы они нашли карьеру в другой области.

— Возможно, больше сосредоточиться на искусствах? — предложила Охабари-оба. — Я не думаю, что в деревне кто-то делает музыкальные инструменты, но у нас есть все материалы для этого.

Это было отличной идеей: музыка делает жизнь более приятной, и, если у деревни есть музыка, это маленький шаг к пьесам и другим представлениям. Он знал, что Охабари-оба наслаждалась ими, когда была моложе, и довольно часто путешествовала с торговой ветвью, чтобы смотреть разнообразные спектакли, когда была ребенком.

— Можешь, пожалуйста, узнать, заинтересован ли кто-то в учебе? Я бы с удовольствием организовал ученичество в столице, даже несколько ученичеств. Мы определенно можем себе это позволить.

Однако он будет настаивать на принятии печати «руки прочь» для всех живущих вне земель клана: он хотел, чтобы его соклановцы были в безопасности, что он не мог точно гарантировать, если они не живут прямо под его властью.

— Я позабочусь о том, чтобы составить несколько списков, — с энтузиазмом согласилась Охабари-оба. — А также организую место для уроков музыки. В нашем клане достаточно музыкантов, так что обеспечение того, чтобы дети знали, что они могут научиться, — это хороший шаг к тому, чтобы поощрить больше из них попытаться.

Было правдой, что до сегодняшнего момента музыка практиковалась либо целеустремленно одаренными (теми, кто требовал обучения вне зависимости от обстоятельств), либо главными семьями родов. И ему, и Изуне пришлось научиться играть на сямисэне, хотя, честно говоря, он был довольно ужасен в этом и обрадовался поводу бросить, когда угроза Сенджу стала более ощутимой. Жульничество с шаринганом очень помогло, но он определенно никогда не наслаждался игрой. Ките пришлось научиться кото после того, как ее с ним обручили, хотя у него было чувство, что она в конечном счете начала получать от этого удовольствие, судя по всем песням, которые она сочинила после. Хикаку и его братья умело обращались с бивой (Бентен играла на кокю и была чрезвычайно талантлива), а Кагуцучи целеустремленно учил себя играть на арфе своего рода с помощью абсолютно каждого человека старше тридцати с шаринганными воспоминаниями о других членах рода Кодзин, играющих разнообразные мелодии. Осики в данный момент учил своего старшего сына создавать музыку с помощью костяной флейты, которую Ёмоцусикомэ избрали своим инструментом, а Кита учила близняшек своему кото.

У рода Тоётама не было конкретного избранного инструмента, и они, кажется, играли абсолютно на всем со струнами: у Такао был цимбалы из Страны Ветра, а его отец предпочитал гуцинь из Страны Земли. Тоши, кажется, начала интересоваться этим гуцинем, так что Мадара подозревал, что, как только она овладеет кото, она станет исследовать другие инструменты для себя.

— Мне надо будет спросить, согласится ли минсюку дать официальное разрешение на музыкальные представления вечерами, — сказал он, допив чай. — Это откроет для людей эту идею, а также поощрит тех, кто играет на инструментах, заявить о себе. Может быть, потом они построят собственный концертный зал, где будут проводиться театральные представления.

— Нам остается только надеяться, — сухо заметила Охабари-оба. — А теперь, назначим следующую встречу через неделю? Думаю, Минаката должен быть на следующем нашем обсуждении, так как через шесть лет этими делами управлять будет он.

— Я оставлю это решение тебе, оба-сан, — тактично ответил Мадара. Его тетя не была такой уж и старой, ей не исполнилось еще и пятидесяти, но он мог видеть седину на ее висках. Жизнь не была особо добра к ней.

* * *

Кита ужасно скучала по бабушке, но она также понимала, что Татешина знала бабушку лучше, чем кто-либо другой еще живущий. Ее младшая сестра была ученицей бабушки в ткачестве, проводила с ней много часов каждый день учась и слушая ее, и была безутешна от смерти бабушки, как Кита, когда умерла мама.

Так что Кита нашла Мару, подкупила его рыбой на ужин, чтобы он на несколько часов присмотрел за ее детьми и детьми Татешины, а затем пригласила сестру на формальный чай. Теперь она чувствовала себя более уверенной в своих навыках, чем десять лет назад, но она осознавала, что и близко не была мастером этого искусства. Чай — это дело всей жизни, постоянное мастерство себя, и перед ней лежал долгий путь. Однако теперь она на самом деле наслаждалась этим искусством.

Церемония создавала спокойствие и порядок в текущем моменте, пространство, где ждали именно ее сестру, а не требовали от нее заботиться о других. Кита также обнаружила себя погружающейся в тишину, позволяя ей наполнить себя и смягчить острые углы дня. Она так сильно любила своего десятидневного сына, но горе было истощающим, и ей надо было заботиться о пяти других детях, а также приглядывать за Бентен. Может, сейчас ее старшая девочка была уже почти взрослой, но она все еще нуждалась в заботе, пусть и только для того, чтобы напомнить ей заботиться о себе.

После густого чая, сладостей и тонкого чая Татешина поставила чашу на стол и слегка улыбнулась:

— Спасибо тебе, анеки.

— Я сделаю для тебя все возможное, Шина, — нежно ответила Кита. — Не стесняйся посылать ко мне Нэйси и Такару всегда, когда захочешь, а также Биэй, когда он достаточно подрастет. Такахара и Сукумо должны проводить время со своими двоюродными братьями и сестрами, и Митаме определенно понравится получить больше товарищей по играм.

— Такахара не будет чувствовать себя в меньшинстве, окруженным родной сестрой и двумя двоюродными, когда другому мальчику только два года?

Кита состроила притворно благочестивое выражение лица:

— Другие близкие родственники Такахары его возраста все девочки, Татешина, он привык к этому.

Токими, которая была старше ее сына и занимала прочную лидерскую позицию, когда дело касалось игр с ним, дочь Хидзири Хатсу (чье зачатие вызвало торопливую свадьбу ее родителей), которая была на несколько месяцев младше, и дочь Хикаку Сатими, которой недавно исполнилось пять. Мальчиками, с которыми ее сын играл чаще всего, были Кагами, старший Канмури, Омуся, первенец Осики (чье зачатие тоже побудило скоропалительную осеннюю свадьбу вскоре после заключения мирного договора), и Отофуке, который был четвертым ребенком и вторым сыном троюродного брата Мадары Обихиро.

Такахара также проводил достаточно времени с Мадомой, но это было скорее из-за того, что Тобирама часто приводил своего племянника теперь, когда Хаширама наконец проводил время с Тсунамой (тренируя его, потому что, конечно, мужчина не мог придумать ничего другого, как можно провести время с бедным мальчиком), и Мадома был достаточно взрослым, чтобы считать нечестным то, что ему не разрешают присоединяться. Кита точно не знала, сказал ли Тобирама своему брату, что Мадома ходит на подготовительные уроки клана Учиха, но худощавый и слегка неловкий Сенджу с волосами цвета сливы выглядел счастливым, и именно это было важно.

И все это Татешина уже знала, но беззлобное поддразнивание было хорошим знаком.

— Ну, в таком случае я не буду стесняться навязываться, — с притворной скромностью пробормотала ее сестра, и в ее глазах плясали смешинки. — Особенно если за ними будет присматривать Тобирама: моим девочкам надо проводить больше времени с их Бира-оджи.

Половина детей в клане сейчас звала Тобираму так: было умилительно, как мужчина заметно таял за маской строгости, когда к нему так обращались.

— Я уверена, что он будет рад этому.

Тобирама был невероятно хорош с детьми, он всегда был терпеливым и готовым внимательно выслушивать детский лепет так, чтобы это и близко не казалось снисходительным: дети замечают такие вещи.

— Итак, как ты думаешь, со сколькими синяками нам вернут наших детей? — безмятежным тоном спросила Татешина. — Мару не самый внимательный из тех, кто может присмотреть за детьми.

— Не с таким большим количеством, как может показаться, — ответила Кита, защищая свой выбор ответственного за присмотр. — Мару знает, что есть тонкая грань между обучающим и вредящим, и он следит за обеспечением того, чтобы все оставалось строго в области первого. Они будут в грязи, царапинах и снегу, да, с несколькими синяками и наверняка веточками в одежде в волосах, но они весело проведут время и сначала хорошо отоспятся днем.

Мару впитал кошачью точку зрения на воспитание детей, которая заключалась в том, что за котятами надо присматривать, но побуждать их делать собственные открытия. Кита была всеми руками за, честно говоря: Такахара обожал парня и всегда отлично себя вел для него, чем Мару был явно озадачен, но чем счастливо пользовался.

Ее сестра пристально посмотрела на нее.

— Многие вещи внезапно стали понятными, — насмешливо и задумчиво сказала она. — Ты специально разрешаешь своим детям бегать без присмотра, анеки: как не стыдно.

— Ты говоришь это, как будто хаха не позволяла мне бегать без присмотра, когда мне было три, и не отправляла со мной Наку, когда мне было семь, — сухо заметила Кита. — В шесть лет я залезала на деревья за шелком без какого-либо надзора. Я чувствую, что я больше контролирую ситуацию, ведь я настаиваю, чтобы поблизости от них находился фактический взрослый.

В конце концов, Мару было двадцать, хоть он и не был менее непринужденно кошачьим, чем когда ему было четырнадцать.

Татешина сделала паузу.

— Да, это правда, не так ли? — согласилась она, внезапно озадаченная. — Не могу поверить, что я забыла об этом.

— Ты училась ухаживать за гусеницами, — тихо сказала Кита. Она не была удивлена, что это выскользнуло из памяти ее сестры. Это было давно, и Татешина не была особой любительницей приключений и с большим удовольствием оставалась ближе к дому и сидела с бабушкой, наблюдая за тем, как она ткет.

Татешина очевидно вспомнила то же самое, что и Кита: ее нос порозовел, глаза наполнились слезами, и она потянулась за платком.

* * *

За два дня до церемонии присвоения имени их новорожденному сыну, Мадара сел поговорить с Китой, когда дети ушли спать, чтобы задать важный вопрос:

— Как ты хочешь назвать нашего сына?

Кита прикусила губу.

— Я точно не знаю, муж. Я думала о «Минами», но это совсем не подходит нашему неугомонному маленькому джентельмену. Как и другие имена, о которых я думала. А ты?

Мадара передал ей свиток из архивов, уже открытый на определенном разделе, и постучал пальцем по одной строчке. Его жена моргнула, а затем нахмурилась.

— Ну, я могу увидеть несколько причин, почему ты бы его выбрал, традиционные и нет, — медленно произнесла она после паузы, — и оно мне нравится, но ты уверен?

— Мне нравится имя, мне нравится аллюзия, и оно хорошо подходит к именам других наших детей, — просто сказал Мадара. У него имелись самые разнообразные другие причины, но Кита уже о них знала. Они были довольно очевидны. — И я хочу, чтобы у нашего младшего сына было благословение, которое оно несет.

Он был таким крошечным малышом и казался даже меньше, чем Бентен, когда та была младенцем, что могло быть из-за того, что сейчас Мадара был взрослым и у него были более крупные руки, но от этого все равно было тревожно. Это имя будет успокаивать его страхи и даст ему уверенность, что его младший не станет первым из его детей, кто умрет. Клан видел намного меньше младенческих смертей с тех пор, как печати Киты стали распространенными, но «меньше» не означало «никаких»: преждевременное рождение делало шансы выживания его новорожденного сына намного менее благоприятными. Не то чтобы ранние роды уже решили его судьбу: то, что кроха был энергичным и с аппетитом ел, было хорошим знаком.

— Ну, как я и сказала, у меня нет ничего другого на уме, и оно мне действительно нравится, так что я согласна, — твердо решила Кита, прежде чем лукаво взглянуть на него. — И я уверена, что ты хорошо повеселишься, объясняя свои причины другим. Или не объясняя.

Мадара широко улыбнулся. О, у него не было совершенно никаких намерений полностью объяснять весь свой мыслительный процесс (это подтвердило бы наличие запутанной политической проблемы, которая, как он надеялся, распутается со временем сама собой без его прямого вмешательства), но было много чего, что он мог сказать, что являлось бы абсолютной правдой. В конце концов, именно Кита научила его, что нет никаких проблем с тем, чтобы у тебя было шесть разных причин твоим действиям, но ты признаешься только в двух.

* * *

Учихи называли своих детей, когда им исполнялось две недели, на церемонии в клановом храме, где обычно присутствовали только близкие родственники. Однако Мадара был формальным главой клана, главой Внешней Стражи, главой одного из самых видных и влиятельных родов клана Учиха, так что ему приходилось больше играть на публику: все три церемонии присвоения имен его детям после подписания мирного договора были открыты для всего клана с огромным количеством бесплатной еды для всех, хотя никому из чужаков не было разрешено присоединиться. Следовательно, Тобирам не узнал, как Мадара все же назвал своего сына, пока Камуи не вернулась с вечеринки, чтобы рассказать об этом Чике, которая затем взяла и рассказала всем Сенджу, которых смогла найти, намного раньше, чем Тобирама закончил подготовительный к фуиндзюцу класс (продвинутые и малоизвестные кандзи вместе с разнообразными традиционными стилями каллиграфии), который он преподавал этим утром.

Следовательно, Тобираму перехватил у двери школы его дующийся старший брат на глазах у любопытных зрителей, состоящих из дальних родственников, пока его ученики выбегали из здания к родителям, опекунам и старшим братьям и сестрам.

— Тоби, ты знаешь, как Мадара назвал своего недавно родившегося сына?

— Я понятия не имею, анидзя, — сухо ответил Тобирама, надевая сандалии. — Как-то очень по-традиционному, полагаю.

Теперь он знал достаточно о клане Учиха, чтобы осознавать, что вкус Киты с Мадарой в именах был достаточно традиционным, чтобы некоторые более низкоранговые члены клана считали его решительно архаичным.

Хаширама фыркнул:

— Ну, он назвал его в честь тебя, отото!

Тобирама замер, едва ли сделав шаг за порог, а его брат продолжил жаловаться о том, как это нечестно, мол, он назвал одного из своих сыновей в честь Мадары, так что Мадара мог бы ответить взаимностью, и о том, как его второй сын был даже назван в честь Мито, но Тобирама ни к чему из этого не прислушивался. Он просто не мог осмыслить это. С чего бы Мадаре называть своего сына в честь него?

— Как назвали мальчика? — слабым голосом спросил Тобирама.

— Шираками, — жизнерадостно сказала Тока, хлопнув его по плечу. — Пишется с кандзи «белый» и «волосы». Поздравляю!

Ну. Это было. Тобирама понятия не имел, что говорить или думать.

— Это не может быть правдой, — выдавил он, и в этот же момент к школе подошел Мадара, чтобы забрать Тоши и Азами. Которые наверняка были на церемонии присвоения имени сегодня утром, если не на последующем празднестве, если подумать об этом…

— Мадара! Почему ты назвал своего сына в честь Тоби? Я назвал Мадому в честь тебя!

Мадара прожег его взглядом:

— Ты назвал сына в честь окон, Хаширама! Или стены между окнами, в лучшем случае: как это хоть каким-то образом связано с моим именем?

Имя Мадары писалось с кандзи «веснушчатый» или «пятнистый»: Тобирама точно не знал, что произошло с Учихой Таджимой, чтобы заставить мужчину думать, что это хорошее имя для первенца. Может, у Мадары где-то было родимое пятно?

Стоп, это совсем не было существенным или полезным ходом мыслей. Он даже не хотел знать это. Тобирама решительно направил свои мысли в другую сторону.

Хаширама надулся, глядя на своего друга, и облако мрака собралось над его головой:

— Оно звучит похоже!

— Оно не звучит похоже! — вышел из себя Мадара. — То, как я называю моих детей, не имеет ничего общего с тобой: у нас есть традиционный клановый список, с которым консультируется большинство родителей, если они просто не называют своих детей в честь своего любимого предка! По крайней мере, так происходит в крупных родах — мелкие семьи также используют распространенные в Стране Огня имена.

— Но ты назвал своих сыновей в честь Мито и Тоби!

— Ничего в моих сыновьях никак не связано с твоей женой, о чем ты говоришь?! — потребовал ответа Мадара, решительно подталкивая своих девочек к Обихиро, который забирал собственных дочерей Нари и Хоси, и в его плечах явно было видно напряжение, когда он уводил их от школы. Тобирама держался подальше от этого спора, хотя он не мог не заметить, что Мадара до сих пор не отрицал, что Шираками дали имя с мыслью о Тобираме.

— Митама! — провыл Хаширама, и его чакра вспыхнула и начала хлестать из него как из прорванной трубы.

— В честь моего двоюродного дедушки, ты, дубина стоеросовая! — прорычал Мадара, не отступая ни на шаг. — Он познакомил меня с соколиной охотой! «Митама» — это традиционное имя в роду моей прабабушки, как и Морея, мой другой двоюродный дедушка, как и Хатимантай, мой дедушка! Это никак не относится к твоей жене!

Никого из детей рядом уже не было, так как их быстро увели подальше от радиуса взрыва родители и другие обеспокоенные взрослые. Чакра Мадары кружилась горячим вихрем, крепко сдерживаемая, но изо всех сил пытающаяся вырваться из-под железного контроля, а чакра анидзя так же широко распространялась и душила, как мокрое одеяло.

— О, — пробормотал Хаширама, осознав слова Мадары. — Но, но Шираками!

Мадара слышимо скрипнул зубами.

— Это еще одно традиционное имя, олух, — проскрежетал он. — Это счастливое имя для младших сыновей с пожеланием им долгой жизни. И я посчитал это важным, учитывая то, что он родился раньше срока.

Хаширама сжался, и его чакра спала, когда стыд от его неуважительной заносчивости, что ему должны, наконец вступил в силу:

— Я прошу прощения, Мадара.

— Правильно, — чакра Мадары успокоилась, и его шаринган наконец запоздало активировался. — Я не назову ни одного из моих детей в твою честь, никогда: это неприемлемо, учитывая наши соответствующие ранги, и было бы проявлением неуважения к моей жене, которая ясно дала понять, что хочет, чтобы все наших детей носили традиционные учиховские имена. Ясно?

— Да, Мадара, — теперь Хаширама выглядел отчетливо раскаивающимся, но никакое количество сожалений не могло заставить забыть эту очень публичную ссору.

— Хорошо. Я больше никогда не хочу об этом разговаривать.

Мадара исчез в порыве чакры. Без какого-либо уточнения, было ли имя «Шираками» отсылкой к Тобираме, традиционное учиховское имя или нет. Мадара был довольно шокирующе честным по поводу вещей, которые имеют для него значение, так что это отсутствие отрицания было в некоторой степени говорящим.

Тобирама сейчас пойдет в онсэн. Было проще получить некоторое время для размышлений без прерывания, пока ты сидишь в бассейне с горячей водой, и ему не надо было забирать Макуму у кормилицы еще два часа.

Когда он наконец забрал сына и направился к селению клана Учиха, чтобы спросить Мадару об этом в частном порядке, мужчина посмотрел ему в глаза с обманчиво невинной улыбкой и спросил: «Ты принял роды, чего ты ожидал?»

Тобирама налился алой краской от напоминания и сбежал, чтобы забрать Митаму с двумя младшими Татешины (Биэй и Фусими) с их дневного сна, чтобы они могли поиграть вместе с Макумой около часа под его присмотром.

* * *

Ее муж был очень внимательным и заботливым после ее утраты. Возможно, немного слишком внимательным: весна только-только наступила, а Кита определенно была беременна. Перспектива снова пройти через все это без надлежащего интервала, чтобы вернуть себе мышечный тонус и сфокусироваться на Шираками, чрезвычайно раздражала: как только она разберется с происходящим, Кита пойдет поговорить с И. Ее бывшая ученица сумела заставить работать свою печать для контрацепции (она оказалась очень простой и устраняла любую жизнь, пытающуюся попасть в матку), и Ките не понадобится много дней, чтобы ее выучить.

Как только этот малыш родится, она нанесет эту печать на себя и возьмет хороший долгий перерыв от беременностей. Несколько лет, определенно: возможно, даже пять, чтобы провести время за воспитанием детей и немного больше помогать мужу. Она знала, что в последнее время дела в политической сфере становились все более сложными (множество маленьких вещей, но небольшие проблемы растут как сорняки, если их вовремя не устранять), а Хаширама не помогал.

Из плюсов, в Конохагакуре теперь была полиция. Ей управлял Хидака, в ней состояли люди из всех кланов деревни, а также некоторые гражданские, все из которых использовали напитанные чакрой сети (эволюция ее напитанной чакрой конопляной нити, которую она сама никогда бы не придумала) и печати тайм-аут, чтобы быстро задерживать и нейтрализовывать всех, кто был пьян или хулиганил, чтобы их можно было утащить остыть в новых камерах с подавляющими чакру печатями.

Действия Хидаки, которые он предпринимал после того, как его заключенные остывали и успокаивались, заключались в том, чтобы назначить неоплачиваемый труд в качестве наказания. Обычно что-то неприятное, например, доставание переработанных отходов из станций фильтрации и сгребание их на поля деревни, рытье канав для защиты от наводнений вверх по течению, соскребание водорослей с мостов или стирка для клиник. Да, теперь вездесущее дзюцу для стирки Тобирамы обычно делало стирку одежды намного более быстрой и эффективной, но счистка крови, фекалий и других сомнительных телесных жидкостей с простыней и халатов никогда не будет приятной.

Вообще-то эти работы хорошо вознаграждались либо товарами, либо деньгами, чтобы компенсировать неприятность и закрепить их важность для деревни. Необходимость бесплатно выполнять подобную работу неделю, потому что ты напился и затеял драку, делала перспективу злоупотребления алкоголем намного менее привлекательной.

Сегодня Кита навещала Мито со своими четырьмя младшими детьми, чтобы Такахара, Сукумо и Митама могли побегать по саду нового главного дома клана Сенджу (построенного ближе к краю западной части деревни рядом с обширной лесной фермой Сенджу) с Мадомой и Менкой, пока две матери наверстывали упущенное после зимы.

У Шираками все было хорошо: ему почти исполнилось четыре месяца, и он не был заметно меньше, чем его братья и сестры в этом возрасте. Это было облегчением, когда первые два месяца его жизни оказались такими холодными, что Ките пришлось приматывать его к груди и отнимать от себя только ночью, чтобы положить в коробку-колыбель, теперь оснащенную термостатными печатями, чтобы обеспечить то, чтобы он не замерз. Теперь, когда наступила весна, она переселила его на детский футон, который лежал рядом с ее собственным, чтобы было проще кормить его ночью.

Стоял хороший день. Мито разложила подушки в павильоне, выходящем на главный сад, так что они могли держать детей под присмотром, даже когда малыши бегали вокруг клумб и пытались забираться на деревья.

— Сукумо, не переноси камни: это сад Мито-сан, — сказала Кита, повысив голос, чтобы ее было слышно и выпустив чакрой шип Разочарования с большой буквы, толщиной с иглу. Сукумо мгновенно выпрямилась, убрав руки за спину.

— Да, хаха!

Она подождала несколько секунд, а затем, как только Кита отвернулась, ее детская чакра стала сосредоточенной, ищущей что-нибудь еще, из чего можно построить дом. Если она не отвлечется и не устроит засаду на брата и Мадому вместо этого, скорее всего, в конце концов она будет использовать опавшие листья и ветки.

— Твои малыши ужасно энергичные, — тепло сказала Мито. — Не то чтобы мои не такие, но после всех этих разговоров о природе Инь по сравнению с Ян я ожидала, что дети клана Учиха будут более самосозерцательными.

— О, они не бегают по округе просто для того, чтобы побегать, — иронично сказала Кита. — Такахара даже сейчас будет плести грандиозную эпическую поэму о том, как он ведет отряд воинов, чтобы поймать биджу, который уничтожал деревни, Сакумо либо разложит миниатюрную чайную комнату с веточками и грязью, либо втянется в игру брата, а Митама в данный момент так очарован птицами, что он найдет гнездо какой-нибудь пернатой в твоем саду и проведет следующий час или два наблюдая за гнездом и его обитателями из-под куста. Их мозги работают с сумасшедшей скоростью, вырабатывая сотни мыслей, которые они потом рассказывают мне в подробных деталях и ожидают, что я все запомню.

С ее детьми никогда не соскучишься, ни с кем из них: это было замечательно, но иногда утомительно.

— О ками, — улыбнулась Мито. — Неудивительно, что они так нравятся Мадоме, он всегда был вдумчивым мальчиком. Однако Менка легче отвлекается: надеюсь, Сукумо не будет слишком сильно на нее сердиться, когда ее неизбежно прервут.

Менка была медноволосой и бесконечно бодрой, резкий контраст с тихим и серьезным Мадомой. Тсунама находился где-то посередине, клубничный блондин и веселый ребенок, но одновременно довольно интроспективный, хотя Кита подозревала, что немалая часть последнего была из-за чрезвычайно противоречивых отношений Хаширамы со своим старшим.

Что, к сожалению, было тем, по поводу чего Кита не могла конкретно ничего поделать.

— Твой сын — просто прелесть, — вместо этого тепло сказала она Мито. — Они оба. Всегда приятно, когда они приходят в гости.

Мито издала задумчивый звук и налила чай:

— Как продвигается торговый спор со Страной Моря?

— Плохо в том плане, что маловероятно, что мы сможем решить его мирно, — призналась Кита. — Корица — один из их основных экспортов, и то, что Хаширама научился выращивать кассию большими партиями, бросает вызов их монополии, так как вкусовые профили очень похожи. Я действительно верю, что со временем все успокоится, но я подозреваю, что сначала будут попытки убийства и миссии по саботажу.

Защита Мито была отличной, но ей надо было знать о потенциальных угрозах, чтобы активировать более опасные секции охранных печатей и ловушек, расположенных вокруг ее дома.

— Ну, Акимичи предупреждали моего мужа, что на рынке пряностей ожесточенная конкуренция, — вздохнула Мито, — что он, конечно, проигнорировал или по крайней мере не воспринял достаточно серьезно. Я предвижу вероятные проблемы и со звездчатым анисом из Страны Молнии. По крайней мере Акимичи уже выращивают все пряности, которые не берутся с деревьев, так что он даже не пытался попробовать их.

Кита не могла придумать никакой причины, по которой кеккей генкай Хаширамы не будет работать на всех растениях, но глава клана Сенджу заморачивался только с фактическими деревьями.

— Если он попытается выйти на рынок благовоний, клан Хьюга и половина столицы будут готовы прорекламировать нас даймё, — с ноткой иронии сказала Кита. — Сандаловое дерево чрезвычайно сложно выращивать (оно родом с южного побережья Страны Ветра и с нескольких островов южного моря, как Страна Луны), и агаровое дерево берется с деревьев алоэ, что никто никогда не пытался выращивать в промышленном масштабе. Полагаю, в Стране Демонов есть несколько плантаций сандалового дерева, но деревьям требуется восемьдесят лет, чтобы полностью вырасти, и их надо выращивать вперемешку с другими видами.

Сандаловое дерево частично паразит.

Мито прищурилась:

— Ты думала об этом.

Кита безмятежно улыбнулась:

— Конечно: лесоводство может обеспечивать твой клан столетиями. Есть мало других достаточно ценных видов благовоний (например, черный миробалан), и как только деревья вырастут, за плантацией надо будет только следить и поддерживать.

И это совсем не будет зависеть от человека с мокутоном, чтобы оставаться на плаву.

— Разве мой муж уже не настроил против себя достаточно людей? — но Мито казалась позабавленной.

— Пока что он сумел настроить против себя людей, от которых даймё не будет утруждаться защищать либо его, либо наши кланы, — заметила Кита. — Сделай наши действия финансово целесообразными, одновременно ослабляя зависимость Страны Огня от иностранного импорта, и даймё внезапно увидит нападения на нас как «поставление под вопрос его власти» и предпримет соответствующие шаги.

— Разве касия это уже не делает?

— Не совсем: двор даймё не прекратит покупать корицу Страны Моря, когда у нее более изысканный вкус и ее проще разломать для гарниров и приправ. Кассию покупают более бедные, желая получить вкус и запах корицы по намного более низкой цене, так что множество самураев и торговцев среднего звена предпочтут кассию корице, если смогут ее найти, потому что они смогут позволить больше как для еды, так и для сжигания в качестве благовония, даже если ее надо молоть, чтобы она стала съедобной и она значительно более токсична в крупных дозах. Однако сандаловое дерево — это дорогостоящая роскошь для духов, благовоний, украшений и мебели, тогда как агаровое дерево — это такой мощный статусный символ, что благородные семьи будут хранить кусочек древесины веками, демонстрируя его только гостям и никогда не сжигая его.

У Мито теперь было выражение лица что-то активно замышляющего человека: у Киты появилось чувство, что скоро Хаширама будет наращивать усилия, чтобы выращивать большее разнообразие ценных деревьев. Она открыла рот… и резко повернулась, чтобы сердито посмотреть на сад, где находился ее старший сын:

— Такахара! Не делай этого!

* * *

Мадара сидел за своим столом и читал отчеты разведки о событиях, происходящих за пределами Страны Огня, игнорируя Тобираму, копающегося в литературе и поэзии на полке позади него. Тобирама находился здесь, потому что он принес некоторые из этих отчетов, переданных от различных Узумаки и Хатаке (последние только недавно начали осторожно прощупывать почву лично с Тобирамой), и обобщение этой информации с миллиардом мелких деталей из множества других стран в течение недели требовало много времени.

К этому моменту Тобирама уже привык к усиленной шаринганом способности Мадары запоминать огромные количества информации и сводить все вместе, чтобы получить целостную картину, так что он спокойно чем-нибудь занимался, пока Мадара не станет готов обсуждать детали и их последствия, чтобы разработать надлежащую стратегию, чтобы они вместе ее приняли.

— Повышенные волнения, — пробормотал он наполовину для себя и отложил очередной свиток в сторону.

— С учетом того, что и Сенджу, и Учихи частично вышли из игры, а разнообразные более влиятельные кочевые кланы также ослабляют свою зависимость от наемнической работы, более мелкие страны-заказчики становятся смелее в протестах против тех, кого они почитают, — рассеянным тоном согласился Тобирама. — Они больше не боятся быть полностью раздавленными внезапной и подавляющей силой шиноби, так что они больше готовы выступать против своих угнетателей. Когда мой брат узнает об этом, он наверняка захочет предложить поддержку, неважно, что такое действие резко настроит против нас даймё Страны Ветра на следующие полвека минимум.

В Стране Ветра росло очень мало чего, особенно в ее обширных засушливых районах, так что даймё Страны Ветра организовывал многие продукты питания своего двора из дани, забираемой у цепи маленьких стран, зажатых между пустыней и горами Страны Земли, а также у стран-клиентов с запада. В обмен на «защиту» от вторжений с севера эти страны посылали еду и другие товары в Страну Ветра.

Судя по всему, в последнее время даймё Страны Ветра становился немного жадным или, возможно, просто небрежным и расслабленным. Оглядываясь назад, Мадара мог видеть закономерности: отмеченные отсутствиями, а не присутствиями, но от этого они не становились менее существенными. У него возникла мысль, и да, те же закономерности относились и к странам-клиентам Страны Земли: небрежность, более-менее благодушная, но тем не менее небрежность, и в результате медленный рост локальных беспорядков и коррупции. Проблемы тлели десятилетиями, но только сейчас, когда меньше кланов шиноби стали легко доступны для найма или для того, чтобы подавить восстание, или для того, чтобы убить особо ненавистных бюрократов, местные торговцы и даймё мелких стран начали поднимать шум и требовать систематических улучшений.

Это было последствием мира, которое он не предвидел. Однако он ничего не мог с этим поделать: это правда было не его делом, пока эти даймё маленьких стран не попытаются нанять шиноби Конохагакуре. Что могло случиться, и если это произойдет, то, как сказал Тобирама, Хаширама активно вмешается со всей грацией и ловкостью буйвола в сезон гона на складе с фарфором.

— Где мы проводим черту? — задумчиво спросил он, открыв очередное зашифрованное письмо. — Мы отказываемся вмешиваться и стоим в стороне, наблюдая за тем, как другие умирают, когда мы знаем, что мы можем сделать что-то значимое, или мы ввязываемся в борьбу, меняем историю и наживаем новых врагов?

Клан Учиха больше не был кланом наемников, зависимых от своих клиентов для выживания: те, с кем они в конце концов будут сражаться, будут знать, что они делают это не просто для того, чтобы выжить, но что они целенамеренно выбрали сторону. Существовала большая вероятность, что они настроят против себя даймё Страны Ветра или Страны Земли (или их обоих), что могло привести к неприятным последствиям как при дворе, так и в том, что касалось будущих торговых соглашений.

Проблема с возросшей силой и влиянием заключается в ответственности надлежащего обращения с ними.

— Мы можем предложить страдающим от влияния коррупции услуги наших расследовательских команд, — выдвинул идею Тобирама, стоя у него за плечом. — Не вставать на чью-то сторону на поле боя, но оказывать поддержку и играть роль свидетелей в продолжающейся борьбе за справедливость перед законом. Оба даймё вполне вероятно смогут решить обращать немного больше внимания на хищения своих бюрократов, как только узнают, что и Учихи, и Сенджу проявляют интерес к доказательству их злодеяний.

— Мы также сможем достоверно заявлять, что это из-за торговых причин, — согласился Мадара, взяв другой отчет, в этот раз написанный крохотными иероглифами на тонкой полоске бумаги, доставленной вороном. — Тарифы на перевозку грузов по дорогам в долинах между Странами Земли и Ветра поднимаются неравномерно: наши караваны все еще платят первоначальную цену, но другие купцы, которые торгуют с нами, страдают.

Теперь, когда количество взрослых в клане наконец восстановилось, он смог начать восстанавливать торговую ветвь Учих под руководством своего троюродного брата Обихиро. Внешняя Стража также присоединялась к караванам, так как они могли двигаться быстрее, чем гражданские, и нести больше товаров. Более того, большая часть торговой ветви состояла из людей, прошедших обучение во Внешней Страже.

Мадара все еще обжигал и расписывал разнообразную керамику, но было очень приятно больше не нести ответственность за управление всеми торговыми миссиями вдобавок к регулярным заказам Внешней Стражи, делам деревни и проведению времени с женой и детьми. Такахара был уже достаточно взрослым, чтобы начать учить историю и обязанности рода Аматерасу наряду с тем, как читать и писать, так что Мадаре надо было выделять время и для этого.

Он не возмущался из-за этого: его старший сын был отрадой. Сложным моментом было обеспечить то, чтобы его младшие дети не чувствовали себя обделенными.

— Это может сработать, но мне было бы спокойнее послать два отряда, — признался он. — Многие из этих даймё, кажется, наращивают собственные армии, и шиноби или нет, нельзя ожидать, что один отряд справится с подобным.

— Но два смогут? — в голосе Тобирамы звучали ноты ироничного веселья.

— Два отряда могут спать посменно или проводить маневр клещи, не оставляя ни единого воина без поддержки, — спокойно ответил Мадара. — Мы также можем послать по одному отряду от каждого клана, максимизировав доступный им для подобных случаев набор навыков. Учитывая последствия для торговли, Акимичи тоже могут захотеть принять участие, по крайней мере предоставляя рекомендательные письма для местных контактов.

У Акимичи везде были покупатели. Скорее всего, они уже начали ощущать эффект нестабильности и, что было очень вероятно, уже разбирались с этим по-своему.

Ему надо будет организовать встречу с Акимичи Чоко, учитывая то, что мужчина теперь был постоянным жителем Конохагакуре. Его отец, глава клана, очевидно не был, но Акимичи Чотай считал, что возможности, предлагаемые тем, что его сын представляет его перед другими кланами, собравшимися в деревне, более чем стоят риска проживания вне земель своего клана. Скорее всего, помогало то, что Нара Шикари и Яманака Иноске тоже были здесь вместе со своими женами и немалыми свитами соклановцев.

Учитывая то, что Абураме в данный момент находились в процессе организации скромной резиденции в Конохагакуре, деревня действительно была центром деятельности шиноби в западной части Страны Огня.

Взяв следующий свиток, Мадара нахмурился:

— Тобирама?

— Хм?

— За последние шесть лет мы видели свидетельства того, как другие кланы шиноби объединяются, как мы, но некоторые из этих отчетов, кажется, намекают на то, что некоторые из этих альянсов идентифицируют себя по странам, а не по родству.

Особенно шиноби Страны Земли: это был третий отчет, упоминающий униформу, несмотря на разные клановые принадлежности людей, которые ее носят.

— Юта-оба упомянула о письме от контакта, ссылающегося на деревню шиноби под названием Ивагакуре, которая, судя по всему, действует с благословения даймё Страны Земли. Это письмо лежит где-то ближе ко дну стопки документов.

Мадара сделал паузу:

— Они копируют название нашей деревни? Зачем? Почти все жаловались мне на абсолютное отсутствие оригинальности, и наше название в основном связано с тем, что мы ничего не могли сделать, не повалив сначала шесть деревьев!

— Я думаю, что чужаки считают, что «скрытая деревня» связана с тем, что это поселение шиноби.

— Но это гражданская деревня! Даже легально!

Да, сейчас здесь жило много шиноби, но это ничего не означало! Не то чтобы у их деревни даже была стена! Да, их территорию мониторило очень сложное фуиндзюцу, но оно не было оборонительным. Они жили в деревне, а не в крепости.

— Какой иностранный даймё поверит в это?

Тобирама, к сожалению, был прав. Даймё Страны Огня, конечно, возложил на Мадару всю ответственность, чтобы тот управлялся со всеми этими разрозненными кланами шиноби (так как он уже это делал), но другие даймё, реагируя на то, что выглядело все более централизованной и объединенной силой шиноби, собирающейся в Стране Огня, захотят более внимательно присмотреться к кланам шиноби их собственной нации и потенциально как-то подкупить эти кланы, чтобы обеспечить то, чтобы только у них будет доступ к их услугам. Может, даже заставить те кланы, кто откажется принимать такое предложение.

Скорее всего, это ситуация действительно станет очень сложной.

Позади него чакра Тобирамы перепрыгнула сквозь пять разных эмоций за долю секунды, а затем резко оказалась крепко подавленной — Мадара мгновенно поднялся на ноги и стал поворачиваться, когда два свитка упали на татами и он увидел, что беловолосый мужчина неловко держит шкатулку с поэзией, которую тоже чуть не уронил.

— Тобирама?

Что-то случилось?

Его гость посмотрел на него шокированным взглядом, а затем незамедлительно опустил глаза к полу, и его щеки покраснели.

— Прости, — пробормотал Тобирама. Мадара попытался разобраться, что произошло. Его взгляд привлекла шкатулка: ну, проклятье, этот узор был знакомым.

Это была шкатулка, в которой он хранил поэзию Киты.

— Мне, наверное, стоило предупредить тебя об этих стихотворениях, — сочувственно согласился он, почувствовал, как его собственное лицо порозовело. Не то чтобы его жена перестала писать ему эротичные хайку теперь, когда у них были дети. Скорее наоборот, стихотворения стали более горячими: не все, что она писала для него, было эротичным, но все определенно было глубоко личным. Эта шкатулка стояла на верхней полке не просто так, вне досягаемости маленьких ручек и выше уровня глаз большинства людей.

Тобирама крепко закрыл шкатулку крышкой и с громким стуком поставил ее на полку, все еще несчастно избегая смотреть Мадаре в глаза и даже вообще в его сторону.

— Если бы я только знал, я бы даже не подумал открывать ее, — раздраженно пробормотал он в сторону фусума, его чакра была плотно сдерживаемой, но его язык тела все равно отчетливого выдавал его смущение, — не говоря уже о том, чтобы читать это.

Ему определенно потребовалось несколько стихотворений, чтобы осознать, на что они намекают.

— Поэзия Киты такая немного непрямая, — сказал Мадара, решив, что это идеальная возможность для дружеского поддразнивания. — Требуется время, чтобы привыкнуть к образам, а потом ты не можешь выбросить их из головы.

Он прилагал все усилия, чтобы не использовать шаринган на более горячих поэтических произведениях своей жены, но они все равно навечно оставались в его разуме и всплывали в случайные моменты. Ее выбор метафор был стабильно странным, но более вдумчивое размышление над ними всегда открывало более глубокие значения и незаметный с первого раза подтекст. Иногда она читала их ему вслух, что было хуже. Что было иронично, даже ее самые непристойные творения были намного лучшей поэзией, чем намного более безобидные эстетические усилия ее раннего подросткового возраста.

Тобирама зашипел на него, покраснев еще сильнее.

— Я, — проскрежетал он сквозь сжатые зубы, — пойду поговорю с моей тетей об организации межклановой встречи, чтобы обсудить политические волнения и их экономические последствия с прицелом на обмен нашими разведывательными ресурсами и чтобы решить, какой надлежащий ответ стоит предпринять.

Он удалился из комнаты с видом оскорбленного достоинства, направившись в гэнкан.

Мадара подождал, пока другой мужчина полностью не покинул дом, и расхохотался во весь голос. О Аматерасу, его лицо!

* * *

Шрамы на коре

Оставила жизнь, но плод

Так сладок во рту.

Тобирама чувствовал огромное искушение напиться в стельку, даже если бы это означало необходимость кормить и одевать Макуму страдая похмельем завтра утром. Если он напьется достаточно сильно, возможно, он сможет выбросить эти стихотворения из головы.

Равнина и холм,

Земля тверда под рукой:

Все так знакомо.

Или, может быть, сотрясение мозга поможет лучше. Тобирама был уверен, что Изуна с радостью бы ударил его по голове. Он увидел вещи, которые он никогда не хотел видеть, и его мозг отказывался забывать об этом: мысли об этом продолжали крутиться на повторе, догадки незаметно подкрадывались к нему в ту секунду, когда он прекращал сосредотачиваться на чем-либо! Он не хотел думать об этом!

Аромат пашни,

Семена растут во тьме.

Мой муж, он дома.

Тобирама тяжело опустился у дерева на окраине деревни, ущипнул себя за переносицу и несчастно вздохнул. Как он мог подумать, что его осознание ее ночных занятий с мужем во время переговоров по поводу мирного договора было самым неловким и смущающим опытом, который мог возникнуть из-за их дружбы с Китой? Это было настолько хуже, что с этим не могло сравниться даже рождение Шираками и присвоение ему имени. Как он сможет смотреть ей в глаза с ее стихотворениями, звучащими у него в ушах? Стихотворениями, которые, как он мог теперь видеть, очень явно были написаны только для глаз ее мужа: он не должен был даже открывать ту шкатулку. Как он мог не заметить подтекст первых нескольких строк? Как вообще он сумел прочитать девять стихотворений, прежде чем их общая черта шандарахнула его по голове, как одно из дзюцу его брата, вышедшее из-под контроля?!

Существовала ли печать, блокирующая память? Если нет, может, ему стоило ее изобрести. Чтобы он мог прекратить думать о своей подруге и ее муже и интимном контексте тех хайку. Его не привлекала Кита, и его в такой же степени не привлекал Мадара, так почему мысль о них вместе, о подтексте ее поэзии…

Кузница, очаг.

Руки сдерживают жар,

Но не огнь в сердце.

Он создаст печать, блокирующую память. Но сначала алкоголь.

* * *

Мадара приложил все усилия, чтобы утешить Киту после смерти ее бабушки, но, кажется, он, возможно, был слишком внимательным: его жена снова была беременна. Уже на третьем месяце, а Шираками было только четыре месяца: это было слишком близко друг к другу. После того, как она ему об этом сообщила, последовало ее заявление, что после этой беременности она обеспечит то, что у нее не будет детей несколько лет, с чем Мадара был абсолютно согласен. Семь детей (включая близняшек, но не Бентен) — это много. Однако он надеялся, что этот ребенок окажется девочкой. Кита подарила ему трех сыновей, и ему бы хотелось еще одну дочь.

Сакурадзима на днях родила ребенка (мальчика, который еще не был достаточно взрослым, чтобы получить имя), и у него были красные склеры своего отца, что было немного жутковато с типичными для Учих черными от рождения радужками. Он будет выглядеть еще более странно, если когда-либо активирует свой шаринган, но Мадара был уверен, что Сакурадзима абсолютно не обращала на это внимание: было очевидно, что она обожает своего малыша, и ее муж в равной степени был счастлив стать отцом.

Мадара делал все возможное, чтобы надлежащим образом справляться с постепенным ростом беспокойств в разнообразных соседних и более данных странах, но на прошлой недели Хаширама либо случайно обнаружил, либо путем размышлений понял, что это еще одно возможное последствие заключения мира между их кланами, и пришел, чтобы попытаться настоять на том, чтобы Мадара «помог». Что привело ко все более громкому обсуждению того, к чему конкретно может привести вмешательство в подобные ситуации, а затем к яростной перебранке четыре дня спустя после того, как Хаширама вернулся с одиночной вылазки, чтобы «сделать что-нибудь по этому поводу!»

На следующий день Мадару вызвали в деревню, потому что один из членов его Внешней Стражи пырнул Хашираму в легкое отравленным ножом, и правда, Мадара не думал, что сможет остаться беспристрастным, потому что он тоже думал о чем-то подобном.

Виновником, к его удивлению, оказался его двоюродный племянник Кусигамине: внук дяди Тсуними, который (вместе со своим близнецом Акахари) был в очереди на контракт с воронами, прежде чем Хикаку пробудил свой Мангекьё. Мальчику не исполнилось еще и пятнадцати: почему он захотел заколоть Хашираму?

Кроме очевидного, что заключалось в том, что Хаширама убил отца Кусигамине Бандая около шести месяцев до ранения Изуны и последующего прекращения огня. Однако это произошло семь лет назад — полжизни Кусигамине. Так почему сейчас?

Подросток сидел в центральном форпосте Домашней Стражи в деревне, его оружие было конфисковано, но он не был связан, так как он не сопротивлялся и не поднимал шум. Рядом с Хаширамой сидела одна из его теть, которая не давала ему сделать ничего радикального, и она уже тщательно осмотрела его и разбиралась с отравлением: Кусигамине действовал чрезвычайно коварно и использовал ртуть в полом лезвии. Вся чакра в мире не могла противостоять отравлению тяжелым металлом, и Мадара был неохотно впечатлен, хотя одновременно и обеспокоен тем, как много мыслей мальчик явно вложил в это.

— Итак, что ты можешь сказать в свое оправдание? — спросил он, как только в маленьком офисе форпоста остались только он и его более низкий и худощавый двоюродный племянник. Тут не было свитков, полок и даже стола, только несколько подушек в углу и уплотненные сёдзи, впускающие свет, но не позволяющие видеть то, что внутри.

Кусигамине скривился, его чакра беспорядочно вибрировала между яростью и страданием:

— Он заставил Хибару-чан плакать.

Хибара была младшей сестрой Кусигамине, ей было… одиннадцать.

— Когда это случилось? — спокойно спросил Мадара.

Агрессия позы Кусигамине слегка спала перед лицом очевидного принятия, и он шмыгнул носом, протерев глаза рукавом плаща:

— В конце ноября, когда он пришел и стал кричать в школе. Хибара-чан теперь отказывается ходить в деревню на уроки, несмотря на то, что ей очень нравилось учиться продвинутым кандзи у Биры-сенсея, и ей снова начали сниться кошмары о то-сане.

Это было именно той вещью, которую Мадара хотел предотвратить: будь проклят Хаширама и его капризная упертость сделать так, чтобы все сводилось к нему.

— Кто-то еще знает о кошмарах?

— Чидори-оба знает, — пробормотал Кусигамине, — но она не знает, как их остановить. Хибари-чан снится, что он убивает Ивахаси, Акахари и меня, а также то-сана, так что мы… то есть я подумал, что, если я убью его, ее кошмары прекратятся.

Ивахаси был старшим ребенком его покойного двоюродного брата.

— Мы? — надавил Мадара: он услышал эту оговорку.

Подросток поник:

— Акахари и я. Сатоми-нее купила для нас ртуть, но она не знала, для чего нам это, я клянусь, Мадара-сама! Нож был от Казуэ-сан, она обучает нас ядам.

— А она знала?

Учиха Казуэ была очень непростой женщиной, и при всем при том что она обожала своего мужа Митаке и их троих детей, она была Учиха только по браку, так что в полной мере не могла осознать подразумеваемые обязанности, которые были у взрослых перед их более юными соклановцами.

Кусигамине сделал паузу.

— Мы не сказали ей, — скрупулезно сказал он, — и не говорили об этом рядом с ней, но она могла догадаться. Однако она ничего не говорила.

Отрицание: этого он всегда и хотел. По крайней мере то, что и Кусигамине, и Акахари принадлежали Внешней Стражи, означало, что этот вопрос может быть решен просто между ним и представителем Сенджу без необходимости привлекать кого-то еще, так как вопрос был явно личным, а с Казуэ он потом разберется отдельно.

— Я попрошу Киту-сан сделать предотвращающий кошмары омамори для Хибары-чан, — сказал он Кусигамине. — Если ты услышишь, что кому-то из других детей снятся кошмары, ты незамедлительно скажешь ей, чтобы она могла сделать то же самое и для них: для этого и предназначены такие печати.

У него не было полноценного кошмара больше десяти лет, и это играло огромное значение. Может, им стоит сделать эти омамори стандартными для всех членов клана, а не просто для Внешней и Домашней Стражи?

Нижняя губа Кусигамине задрожала:

— Простите, Мадара-сама.

Мадара больше не мог это выносить — он шагнул вперед и крепко обнял бедного мальчика, который мгновенно разрыдался.

— Хаширама моя проблема, Кусигамине, — твердо сказал он, приложив усилие, чтобы немного смягчить свой тон, ласково взъерошив волосы двоюродного племянника. — Если у тебя или кого-то другого есть какие-то проблемы, связанные с ним, ты скажешь мне, и я разрешу их. С проблемами с другими Сенджу или любыми шиноби не из клана иди к Изуне. Позволь взрослым делать их работу, хм?

— Да, Мадара-сама, — в конце концов прохрипел Кусигамине.

— Теперь ты останешься здесь. Я скажу Минакате принести тебе что-нибудь поесть, пока я разбираюсь с Сенджу, — решительно сказал Мадара. — Надеюсь, они позволят мне самому организовать твое наказание, но если нет, я буду присутствовать и наблюдать.

— Спасибо, Мадара-сама.

Мадара в последний раз взъерошил волосы Кусигамине, а затем вышел из комнаты, закрыв дверь за собой печатью. Это было больше для безопасности его племянника, чем кого-то еще, но никому не надо было об этом знать.

Теперь ему надо было вытащить Акахари из того уголка, где он прятался, а затем посмотреть, кого Сенджу выдвинули представлять Хашираму. Мужчина не мог представлять себя: это было указано в мирном договоре, формально, чтобы не допустить предвзятости, но в основном потому что Мадара не хотел спорить с Хаширамой, если такая конкретная проблема, как он предсказывал, когда-либо возникнет. Его твердолобый мягкосердечный друг попытается настоять, чтобы он отпустил близнецов, но это был обучающий момент, следовательно, наказание было необходимым, чтобы обеспечить усвоение урока. Урока его двоюродным племянникам, всему клану и Сенджу.

Урок заключался в том, что Хаширама — это проблема Мадары. Абсолютно каждый член его клана мог прийти к нему и разразиться тирадой о том, как тупо ведет себя его друг, и он пойдет и рявкнет на мужчину за них, но им нельзя было брать дело в свои руки.

Акахари скрывался в кустарнике рядом с клиникой с еще одним отравленным ножом — Мадара конфисковал оружие и схватил его за шкирку, не обращая внимание на болтающиеся ноги и размахивающие руки. Как только мальчишка был полностью обезоружен и заперт вместе со своим идентичным близнецом, Мадара направился обратно в главный дом клана, чтобы переодеться. Это будет дипломатическая встреча, так что он не сможет заявиться просто в доспехах и повседневном кимоно.

* * *

Тобирама не представлял своего брата — это делал дядя Токонома, потому что во время переговоров по поводу мирного договора Тобирама написал домой, чтобы узнать, кто из его теть и дядей согласится взять на себя эту конкретную обязанность, и Токонома-джи и Рика-ба были единственными, кто сказал «да». Ему было позволено наблюдать (как и Токе, Хикаку и мужчине, который представился как Учиха Эничи, дядя двух виновников), но всем очень ясно дали понять, что любой, кто прервет разговор Мадары и Токономы, будет бесцеремонно выдворен. Хашираме, как потерпевшей стороне, не было позволено даже приближаться к зданию.

Встреча началась с того, что формально одетый Мадара подал тонкий чай всем присутствующим в формате надлежащей, пусть и короткой церемонии, дополненной вагаси и вежливой легкой беседой, а затем принесли обычный листовой чай, и дискуссия между ним и Токономой началась всерьез.

Это была относительно короткая дискуссия: Мадара спокойно прояснил, что привело юных воинов к попытке убийства, предоставил краткое описание их семейного положения (осиротели в восемь лет после того, как Хаширама смертельно ранил их отца, и мужчина умер медленной смертью в течение следующих шести дней, их мать была убита в предыдущем году в торговой поездке) и заверил Токоному, что уже поговорил с главой Домашней Стражи клана Учиха, чтобы устранить корень проблемы, чтобы никто больше из детей его клана (хотя Тобирама не был уверен, что четырнадцатилетние воины считаются «детьми») не попытался совершить что-то подобное.

Токонома принял объяснение Мадары, и обсуждение перешло на вопрос наказания. Юность близнецов и их семейное положение были приняты во внимание как смягчающие обстоятельства, но то, что они успешно отравили Хашираму, представляло собой довольно серьезную проблему. Тобирама знал, что Ока-ба была одновременно в ярости и неохотно впечатлена изобретательностью использования ртути: этот токсин нельзя было расщепить чакрой, так что если бы она не смогла быстро отфильтровать его из крови с помощью печатей, это нанесло бы непоправимый урон нервной системе и мозгу Хаширамы. А так Хаширама будет под медицинским наблюдением следующие две недели, чтобы убедиться, что все было поймано.

Ртуть была токсична в очень малых концентрациях, и ее эффекты были очень негативными и даже фатальными. С одной стороны, он был рад, что это случилось в деревне меньше чем в минуте ходьбы от Оки-ба и клиники (представьте, если бы это сделал какой-нибудь враг на поле боя, и Хаширама подумал бы, что в порядке, а потом рухнул замертво несколько дней спустя), но с другой стороны, его брата только что чуть не убили более эффективно, чем Мадаре когда-либо удавалось.

Тобирама мог увидеть эту ситуацию с обеих сторон, и хотя он хотел отчитать подростков, пока они не заплачут, он также понимал, как нечувствительность его брата навлекла это на него. Устраивание сцены у школы было огромной оплошностью даже для Хаширамы: честно, он был удивлен, что потребовалось так много времени, чтобы кто-то принял ответные меры и что это не оказался кто-то из родителей.

В конечном итоге решили, что наказанием будет то, что два юных воина проведут месяц отстраненными от тренировок, и их время будет занято отскребанием водорослей с моста, сбором камней и переноской содержимого баков для отходов канализационной системы на поля без использования дзюцу. Хашираме также запретили приближаться к школе ближе, чем на квартал, что, как согласился Токонома, будет обеспечиваться печатями, которые организует Мито. Мадара выглядел удовлетворенным, и Тобирама чувствовал, что обе санкции были надлежащими, так что он надеялся, что подобного больше не произойдет.

Мадара также согласился создать систему отслеживания, чтобы его юным воинам было сложнее заполучить более опасные металлические яды, если они не запрашивались для конкретных миссий, что, как думал Тобирама, Сенджу тоже стоило бы сделать. Он поговорит об этом с Окой-ба, так как какое-то время у нее будет твердая позиция по этому вопросу, так что она обеспечит то, чтобы это случилось.

* * *

Младшая сестра Киты выходила замуж. Замуж! Малышка Мидори, остепеняется с мужем! Это было так волнующе! Она выходила замуж за четвероюродного брата со стороны их отца, одного из углежогов, и она выглядела так по-своему по-тихому довольной, что Ките почти хотелось плакать. С момента подписания мирного договора ее сестра оказалась вовлечена в выращивание красильных растений и в эксперименты с протравами*, от чего кооператив вдов получал выгоду, и она также растила бонсаи в качестве хобби. Мидори всегда была так по-тихому самодостаточной, что Кита не была уверена, что она вообще заинтересована в женитьбе, но когда Кита видела ее с Юваном, становилось ясно, что они обожают друг друга.

*Примечание переводчика: протрава — химическое вещество, которым обрабатывают окрашиваемый материал для получения нужного оттенка и закрепления красителя

Свадьба была в июне, прошла во время фестиваля, отмечающего восьмую годовщину основания деревни. Все отлично провели время (особенно Мадара: теперь у него было шесть ястребов разных видов, и у Хиути недавно появился ученик, чтобы помогать заботиться о них), и Кита подозревала, что в следующем году будет еще одна волна мартовских детей. Однако не от Мидори: она открылась Ките перед церемонией, что уже беременна. Еще не три месяца, так что она не сказала будущему мужу, но почти.

Кита была так счастлива, что ее сестры довольны путями, которые выбрали в жизни. Она надеялась, что ее дочери (и сыновья) также смогут найти то, что сделает их счастливыми, и добиться этого. Бентен уже обнаружила то, что делает ее счастливее всего (охота, скрытность в широком смысле слова, резьба по дереву, кости и оленьему рогу), но Тоши и Азами все еще исследовали мир и себя. Тоши была абсолютно очарована музыкой, которой Азами наслаждалась, но не до такой степени, как сестра. Уже произошло несколько размолвок, когда Азами хотела заняться чем-нибудь вместе с сестрой, а Тоши вместо этого хотела репетировать на музыкальном инструменте. Ките пришлось играть роль посредника только дважды (в других случаях вмешивались Мадара, Охабари-оба и другие), но близняшки, кажется, постепенно выбирали разные вещи и карьерные пути.

Азами нравились люди. Ей нравилось говорить и слушать, и у нее был дар видеть корень споров многих своих друзей. Иногда она поступала необдуманно резко, как часто бывает у детей, но Кита аккуратно работала над этим и учила свою малышку мягким переговорам и навыкам ведения дискуссии, которые верно служили ей на многих напряженных встречах со старейшинами клана. Азами было одиннадцать, но медиация и объективное восприятие — это навыки, на которые будет большой спрос, когда деревня продолжит процветать. Какое конкретное ремесло Азами в конце концов выберет все еще было под вопросом: она умела как ткать, так и вышивать, но она не вдохновлялась ни тем, ни другим. Однако она также не считала их неприятными обязанностями, что уже было неплохо: эти необходимые дела не мучали ее и не истощали ее энергию.

Такахара, скорее всего, станет главой Внешней Стражи после ее мужа, но Кита тайком знакомила его со столькими видами деятельности, сколько было возможно, чтобы он мог найти хобби, которое ему понравится. Или, возможно, даже карьеру, если он обнаружит что-то, что он любит достаточно, чтобы всем сердцем стремиться к этому, и покинет свою подразумеваемую роль наследника рода Аматерасу.

Сукумо было четыре, так что она не была достаточно взрослой для чего либо, кроме мелких поручений и легкой домашней работы: ей очень нравилось то, что ей позволили помогать с садом и готовкой, но это легко могло быть из-за того, что ей разрешили заниматься «взрослыми» вещами со своими тетушками, а не являться истинной и фундаментальной склонностью. В этом возрасте Кита тоже очень любила все свои обязанности.

Текущей любимой вещью Митамы была беготня по округе с игрой в ниндзя со своим троюродным братом Нотори (сыном Хидзири) и попытки убедить Такахару и его друзей играть с ними. Ее трехлетка боготворил старшего брата, чему Такахара потакал или чего избегал в зависимости от текущего настроения в типичной манере шестилетки. Не то чтобы Сукумо была менее обожающей, но Такахара был более склонен уступать своей сестре, чем брату.

Однако взгляд за пределы клана открывал множество трещин, некоторые в деревни и очень много в более широком политическом ландшафте. Кита делала то, что могла для своего мужа, но она понимала, что прямо сейчас лучшей возможной вещью, что она может сделать, — это оставаться здоровой и осторожной в течении беременности, а затем быстро вернуться в надлежащую физическую форму после. Вероятность наемных убийц росла со всплеском конфликтов среди мелких кланов, к участию в которых теперь приглашали и Учих, и Сенджу (не говоря уже о других кланах Конохагакуре), и ее трансформация Мангекьё была самой эффективной в качестве абсолютно крайней меры, так что она сможет сохранить элемент неожиданности. Тобирама, что интересно, не упомянул об этом никому из своих соклановцев или семье, так что это оставалось учиховским секретом.

Она продолжила регулярно тренироваться с нагинатой, чтобы поддерживать мышцы в тонусе настолько, насколько могла, и никогда не покидала главный дома клана без боевой проволоки и печатей, но она была на седьмом месяце беременности, и это определенно было заметно. Сакурадзима проводила с ней много времени, формально чтобы извлечь пользу из ее материнского опыта (у Сакурадзимы не было взрослых родственников, которые могли бы наставлять ее в плане родительства), но также в качестве незаметного телохранителя. Ее сыну Киришиме было два с половиной месяца, и он почти постоянно спал (в отличие от Шираками, которому было восемь месяцев и который целеустремленно повсюду ползал, чтобы засунуть все, что видел, в рот), так что она с легкостью могла соответствующе делить свое внимание.

Муж Сакурадзимы вовлек себя в управление финансами клана Учиха, и он оказался поразительно гениальным в этом. Кита была счастлива оставить его заниматься этим: ей потребовалось некоторое время, чтобы узнать его из истории про Наруто, которую ее жизнь с очень малой вероятностью будет напоминать более, чем завуалированно, но у этого Какузу не было татуировок преступника и в его груди не было других сердец, кроме собственного. Однако его финансовая хватка в той истории была заметна, так что она была рада получить такие умения в распоряжение своего клана.

Он был хорошим собеседником, честно: очень сухое чувство юмора, огромные знания о рыночных силах, интересная точка зрения на жизнь шиноби в целом и сильное желание узнать больше о том, как политика разными способами влияет на экономику. Кита подозревала, что Обихиро в конце концов может предложить ему официальную роль в торговой ветви клана через несколько лет.

Учитывая сложности, с которыми наверняка столкнется клан и деревня, ей надо будет получше узнать других жен глав кланов. Если у них действительно будет длительный мир, тогда Учихам надо будет сотрудничать с союзниками и вассалами больше, чем только в бизнесе: да, она регулярно встречалась с Мито за чаем, чтобы обсуждать печати, и поощряла их детей играть вместе, но этого правда было недостаточно.

Девять лет мира — это неплохо, правда. Это даже очень хорошо: тем более когда фактически они все еще полноценно не воевали. Просто за последний месяц на два отряда Внешней Стражи и на торговый караван по отдельности напали из засады шиноби Страны Земли, так что Мадара не мог с чистой совестью позволить этому плохому обращению с его соклановцами продолжаться. Пока что были только неудобства и нелетальные нападения, но он не позволит им перерасти в убийства.

Он написал письмо даймё Страны Земли после первого раза, но в ответе, который он получил (одновременно с новостью об атаке на караван) отчетливо недоставало заверений, что было достаточно подозрительно, так что он уже готовился к тому времени, когда второй отряд Внешней Стражи вернулся с миссии на западе, выглядя видимо потрепанным после засады в дороге. Никто пока не умер, к счастью, но не было причин верить, что так будет продолжаться. Эти нападения просто прощупывали почву.

Так что Мадара решился на демонстрацию силы. Его клан атаковали, когда они не выполняли контракт, так что это было личное нападение и он был в своем праве отвечать соответствующе.

И все же, девять лет мира? Он надеялся на большее.

* * *

— Но Мадара, я должен пойти с тобой! Мы союзники!

Хаширама был глубоко оскорблен недавними нападениями на Учих, тем более что Сенджу не подверглись таким атакам. Тобирама сомневался, что его брат осознавал последствия и политику такого выбора или к чему это несомненно приведет, если он сопроводит Мадару на эту экскурсию. Однако Мадара знал, так что Тобирама молчаливо ждал, чтобы увидеть, чем Мадара помашет перед лицом его брата, чтобы его отговорить его от этого конкретного пути. Хашираму было до разочарования легко отвлечь, если формулировать для него вещи так, как ему будет приятно.

— Хаширама, это личный выпад в сторону моего клана, — ответил Мадара с непоколебимым терпением, чем Тобирама не мог не восхищаться. — Если я возьму тебя с собой, будет выглядеть так, что я не могу защитить мой клан без поддержки Сенджу, что подрывает мой авторитет как главы Внешней Стражи. Это также сделает этот конфликт делом шиноби, когда я пытаюсь оставить его политическим и ненасильственным. Как глава благородной семьи я вправе лично обратиться к даймё Страны Земли, чтобы узнать, почему он потворствует нападениям на моих соклановцев на территории под его контролем, и ему не будет позволено отмахнуться от меня без риска порицания со стороны других благородных, чьи семьи и вассалы проходят сквозь его земли, например, от других даймё. Если я прибуду к нему со свитой в стиле гражданских, он будет вынужден вести со мной переговоры как с равным, а не как с наемником.

Это была полная правда: даймё Страны Земли наверняка хотел, чтобы Мадара пришел вооруженным и с войском, как военный диктатор шиноби, чтобы он мог затем отказаться видеть главу Внешней Стражи клана Учиха и заявить, что ему угрожают.

— Я лично был бы очень благодарен, если бы ты остался в Конохагакуре, Хаширама, — серьезно продолжил Мадара. — С продолжающимися волнениями возможно, что другие воспримут мое отсутствие как возможность проверить деревню на прочность либо напрямую, либо напав на наших союзников. Если ты будешь здесь, чтобы быстро ответить на прямые угрозы и координировать свои действия с моей женой по вопросам, касающимся других кланов, это будет как камень с души.

И таким образом управляться с Хаширамой делегировали Ките, которая справится с этим с не меньшей легкостью, чем ее муж, и со значительно большим терпением. Будет интересно посмотреть, что она поручит делать его брату, пока Мадара будет отсутствовать.

Решимость Хаширамы мгновенно сдулась перед лицом такой открыто эмоциональной просьбы.

— Конечно, Мадара! Ты прав, мне будет лучше остаться здесь, пока ты ведешь переговоры: множество людей зависит от нас обоих. Я хорошо позабочусь о деревне, пока тебя не будет, обещаю!

Тем самым также подтвердив вассальный статус Сенджу — Тобирама не мог сказать, что был удивлен коварностью Мадары. Он всегда был хитрее Хаширамы.

— Я знаю, — согласился Мадара с мягкой улыбкой, которая была еще более убедительной, потому что была искренной. — Я бы также хотел взять на время Тобираму, если ты не против. Изуна, как и ты, не сможет меня сопровождать, и я был бы благодарен второй паре глаз и ушей.

— Это была бы честь для меня, — прервал Тобирама, прежде чем его брат мог согласиться от его имени. Он привык замещать брата в официальных ситуациях: в этот раз это будет по его выбору, а не по досадной необходимости. Будет также поучительно и интересно лично посмотреть, как Мадара планирует решить эту ситуацию.

— Спасибо, Тобирама. Кита уже предложила приглядеть за твоими детьми, учитывая то, что их мать в данный момент навещает семью.

Официально Чика была в Узушио, встречаясь с единокровными братьями и сестрами — неофициально она тайком находилась в Стране Воды с остальным отрядом Камуи, пытаясь незаметно разобраться в хаосе, который охватил кланы шиноби архипелага. Хаширама не знал об этом, потому что это была учиховская миссия и, следовательно, была не его делом. Тобирама знал только потому, что он был вовлечен в решение о необходимости этой миссии, и Чика была единственным человеком в Конохе, которого они могли послать в качестве местного гида, честно говоря, странного плавильного котла, которым была культура шиноби Страны Воды.

Чика не была его законной женой уже почти год, ее обязанности были выполнены после присвоения имени его дочери прошлым летом. Она все еще оставалась Сенджу (брачный договор ясно давал это понять), но она в равной степени была Учихой благодаря своему принятию в клан и фактически проводила намного больше времени со своей «сестрой», чем с семьей со стороны матери. Дочь Камуи Ракко видела Чику намного чаще, чем двое детей Тобирамы, но это правда было ожидаемо, когда именно Камуи принадлежало сердце Чики и она фактически жила в доме Камуи.

Тобирама не был против: он вступил в этот брак, зная, что это юридическая фикция, и, правда, было облегчением, что этот обман закончился. У Чики был неподходящий темперамент для материнства (она была слишком похожа на собственную мать для этого), и у него не было проблем с воспитанием малыша Макумы и крошки Юкино самому. Ну, то есть с его снежными барсами и с поддержкой всегда готовых помочь Киты и Мадары — с поддержкой, которую он всегда был готов предложить в ответ, когда им нужен был человек, чтобы приглядеть за их детьми.

Мито тоже помогала, конечно (малютка Тамаяма был чуть меньше, чем на месяц старше Юкино-чан), но лично Тобирама предпочитал, чтобы его дети находились подальше от все более суетливой деревни, когда его не было рядом, чтобы персонально за ними присматривать. Пятеро из глав родов клана Учиха переехали в деревню за последние полтора года, но Мадара все еще жил в старом селении Учих, и Тобирама предпочитал подразумеваемую безопасность этого места. Как и его снежные барсы: логово должно быть спрятано подальше ради безопасности детенышей. То, что двое его детей были намного младше детей его брата (не считая самого младшего Хаширамы), тоже было фактором: и Тсунама, и Мадома теперь проходили обучение шиноби, а Менке было пять. В то время как Макуме было три, а Юкино только девять месяцев, что примерно соответствовал двум годам Ширакумо и году Адатары Киты.

Бентен уже было двадцать, она была полностью взрослой и лидером отряда во Внешней Страже с лицом (и сигнатурой чакры), которое было так похожим на лицо ее брата Хидаки, что Тобирама был вынужден различать их по прическе и запаху: не то чтобы он когда-либо признается в этом кому-то из них. К тому же Хидака был главой полиции Конохагакуре, и все Учихи носили свои клановые плащи в деревне, как и другие кланы облачались в свои соответствующие цвета, так что на расстоянии было невозможно сказать, кто член Внешней Стражи, кто Домашней, а кто гражданский.

Было выдвинуто предложение снабдить полицию собственной униформой, но обсуждение заглохло на том, какая должна быть униформа, так что Тобирама подозревал, что в ближайшее время они не придут к консенсусу. Скорее всего, они добавят какой-нибудь дополнительный идентификатор поверх клановой одежды, но потребуется время, чтобы определить и организовать то, чем это будет.

Однако касаясь вопроса его собственной одежды, он был согласен позволить клану Учиха одеть его для предстоящей встречи с даймё Страны Земли. Он не хотел выглядеть бедным родственником, стоящим рядом с Мадарой во всем его блеске, даже если это означало необходимость надеть что-то, что отметит его как вассала клана Учиха. Он знал Мадару: мужчина расценит одевание Тобирамы как возможность продемонстрировать богатство и силу деревню, что означало, что наряд (скорее всего, наряды) будет хорошо сделанным, чрезвычайно дорогим и в полном соответствии со вкусами и традициями Сенджу. И ему не надо будет платить ни за один из предметов одежды.

Необходимость иметь дело с гражданской политикой и политиками неделю или две была небольшой ценой, если все обдумать.

* * *

Ее младшему ребенку было уже полтора года, и Кита хорошо воспользовалась этим временем (и свободой, предлагаемой матерям маленьких детей, желающих проводить время с другими родителями), чтобы лучше узнать других матриархов кланов Конохагакуре. А также немалое число других леди: Абураме Акицу была сестрой следующего главы Абураме, а не его женой, но она была первым человеком, к которому Кита целенаправленно обратилась. Они уже были друзьями, хотя не видели друг друга с той единственной встречи при дворе, так что пригласить подругу навестить деревню было абсолютно приемлемо. Особенно с учетом того, что Акицу-чан теперь была замужем с двумя сыновьями, которых звали Кера и Пата.

У брата Акицу Абураме Шики тоже был сын, умилительно серьезный четырехлетний Шихен. Правда, было неудивительно, что в главной семье клана Абураме все мужские имена начинались с одинакового иероглифа (кандзи «стихотворение»), когда они были такой же старой благородной семьей, как Учихи. Даже технически старше, хотя и значительно менее высокоранговой.

Затем была жена Акимичи Чоко Кейко, жена Яманака Иноске Инокику, жена Нара Шикари Микаса (наполовину Яманака) вместе с Мито, с которой она уже была хорошо знакома. Наследники Альянса Акимичи и их супруги все были младше нее, и все их первенцы родились между Митамой и Шираками, так что ее план познакомить своих младших детей с их ровесниками, пока они были достаточно маленькими, чтобы быть свободными от предубеждений, действительно очень хорошо сработал.

Затем Альянс Акимичи представил ее Сарутоби Кото, жене Сарутоби Ниске, главы клана Сарутоби, а также Сарутоби Исаму, жене младшего брата Ниске (который также был лучшим воином их клана) Сарутоби Саске. Старший сын Кото-сан Кагетака был на пять лет старше Тоши и Азами, ее младший Хозан был возраста Такахары, и у нее было трое других детей между ними: с ней Кита говорила по большей части о сложностях воспитания подростков и детей. Сарутоби Исаму была младше, как и ее дети: Хирузену было восемь, его сестрам Эцу и Кацу было пять и три, а его младшему брату Уширо не исполнилось еще и года.

Исаму-сан была намного более тихой, чем ее сношенница, и несомненно остро осознавала разницу в чинах между собой и Китой, но она постепенно открывалась по теме детей. Хирузен-кун заводил друзей в возрастной группе Такахары, Эцу обнаружила восторженного друга по озорству в Митаме (они оба лазили по деревьям с такой же бесстрашной прытью, как и Кита в возрасте пяти лет), и Кацу достаточно хорошо удавалось поладить с Шираками, который в два года уже демонстрировал властно требовательное отношение к другим, смягчаемое только его способностью решительно проявлять сочувствие, которую весь клан Учиха находил обезоруживающе умилительной.

Если Такахара не приложит усилий, чтобы стать преемником Мадары, Шираками вполне мог оказаться следующим главой Внешней Стражи: он был всего лишь малышом, но у него с лихвой хватало напористости, намного больше, чем добродушный Такахара когда-либо демонстрировал. Ее старший любил радовать отца, обожал своих младших братьев и сестер и обладал превосходным умом, но он не был так страстно увлечен успехами, как уже демонстрировал Шираками, что было заметно: Такахара не был таким целеустремленным и не начал высказывать свое мнение так рано. Не то чтобы Мадара любил Такахару даже на каплю меньше из-за этого — наоборот, ее муж был рад такому мягкому сыну, с кем он мог обсуждать клановую историю, даже если это означало уделять меньше времени боевому обучению своего первенца.

Познакомиться с кланом Курама оказалось сложнее (в конце концов ей пришлось обратиться к матери Токи, Сенджу Суми, урожденной Курама), и разговор открыл, что вышеупомянутый клан совсем не передает достаточное количество власти тем женщинам, у которых нет боевого обучения или кто не находится в основной линии наследования, что Ките показалось ужасно недальновидным. Однако это могло объяснить, почему у клана Курама никогда не получалось стать по-настоящему видным до этого момента, так что она она оставила этот вопрос. Явное нежелание Курама Томи позволять своим двум детям бегать по округе и играть с кем-то не из ее клана было досадным, но суть деревни была в том, чтобы дать выбор. Если Курама выбирали не пользоваться возможностью создать межклановые товарищеские отношения, это была их проблема.

Сарутоби Исаму познакомила ее с Шимура Такеми, гражданской из купеческой семьи, которая положила глаз на Шимуру Додзюна, который был на четыре года ее младше, чтобы выбраться из брака по расчету с мужчиной, который ей не нравился. У Такеми-сан были способности к финансам и стратегии, хотя, возможно, иногда она была немного слишком меркантильной. Ее муж, спокойный и чуткий человек, очень хорошо ее уравновешивал. Додзюн-сан не был главой клана Шимура (это был его двоюродный брат Коса), но его жена по сути занимала позицию матриарха благодаря своим способностям и эффективности, учитывая то, что фактическая жена главы клана Шимура была добродушной и жизнерадостной женщиной, которая совсем не разбиралась ни в политике, ни в деньгах. Шимура Сукэ дважды приглашала Киту в гости, но с первых десяти минут первой встречи стало очевидно, что Сукэ-сан не самый сообразительный человек. Она восхитительно проводила чайные церемонии, была очень радушной и замечательной матерью для своих семи детей, но ее лучшим и самым умным политическим решением к настоящему времени, скорее всего, было оставить всю вышеупомянутую политику Такеми-сан.

Кита обнаружила, что Шимура Такеми начала ей неохотно почти нравиться, неважно, насколько начеку ей приходилось оставаться рядом с другой женщиной. Она не вкладывала так много усилий и внимания в разговоры с тех пор, как Таджима умер, и она поняла, что даже скучает по этому, ну, в каком-то смысле. Теперь, когда она обладала контролем и могла выбрать, когда взаимодействовать со своим обозначенным оппонентом, было почти весело играть в эту игру и словесно фехтовать с кем-то, кто полон решимости победить ее лично, а не просто ее как доверенное лицо ее мужа или ее клана.

У Такеми-сан было трое детей, два сына и младшая дочь: Ханзо было одиннадцать, Данзо — восемь, а Шиноми — три. Кажется, она не очень много времени уделяла старшему сыну (в отличие от ее мужа, который обучал обоих мальчикам специфически клановым знаниям параллельно с централизованными уроками учителей Сенджу и Учих), но Данзо, кажется, с удовольствием проводил время тихо сидя на энгаве и слушая сквозь открытые сёдзи, как его мать говорит со своими гостями, развлекая младшую сестру ее игрушками, чтобы она не шумела.

Кита не могла забыть о присутствии маленьких ушей, ей не давало это сделать ее чувство чакры. Однако она серьезно подозревала, что Такеми-сан забывала, что ее младшие дети слушают, судя по некоторым вещам, которые Кита от нее слышала. Что не было чем-то, что Кита сказала бы в пределах слышимости ее двенадцатилетних близняшек, не говоря уже о Такахаре или младших детях. При Бентен да (Бентен уже была взрослой и лучше понимала существующие нюансы долга и культурные тонкости), но не при других.

Однако у нее не было права судить, как другая женщина решает воспитывать своих детей. Она пыталась усилить связи между разнообразными кланами, живущими в Конохе, и она добилась значительных успехов. Именно это было важно, особенно теперь, когда беспокойства за границей превратились в прямые нападения на шиноби из клана Учиха.

Конохагакуре надо будет оставаться единой, если они хотят справиться с этим, но формирование связей с некоторыми кланами было сложнее, чем с другими.

* * *

— Итак, как дела с Хатаке?

Кита улыбнулась. Однако ее печаль явно не осталась незамеченными, потому что Инузука Мицу, матриарх и бабушка с ожерельем из тигриных зубов (и соответствующими шрамами на руках), загоготала:

— Так плохо, хах? При всем при том что у тебя уже есть свой человек! Или Тобирама-бо даром ест свой хлеб?

— Тобирама вчера отправился в Страну Земли с моим мужем, Мицу-сан, — сказала Кита, рассеянно поцеловав Юкино в затылок, когда малышка беспокойно заворочалась во сне. Дочери Тобирамы еще не исполнилось девяти месяцев, но у нее уже была шапочка мягких белых волос. Они не торчали во все стороны, как у Макумы, но они все равно немного кудрявились, так что, когда она подрастет, они станут значительно более неуправляемыми. Судя по прическам тех Хатаке, которых она встречала, Кита могла сказать, что маловероятно, что длинные волосы Юкино будет проще укротить.

— И он не подумал сначала представить тебя своим родственникам? Когда он оставляет своих детей с тобой, а не со своим братом? — фыркнула Мицу. — И я уже говорила, зови меня Мицу, Учиха-чан. Не надо такой пижонской благородной леди, как ты, церемониться с дочерью мясника.

— У меня нет ничего, кроме уважения, для женщины, способной держать так много агрессивных шиноби и нинкенов в узде, — спокойно ответила Кита, но мысленно сделала заметку в будущем не использовать именной суффикс. — И Тобирама представил меня тем Хатаке, с которыми он находится в близком родстве, то есть тетям и близким двоюродным братьям и сестрам.

Проблема заключалась в том, что в клане Хатаке существуют рода, как в клане Учиха, но эти рода находятся в менее близком родстве и действуют независимо друг от друга, а весь клан собирается только раз в году поздней весной после посадочного сезона. Более того, рода этого клана такими индивидуальные, что даже их фенотипы заметно отличаются (не то чтобы у нее было представление, как выразить это на японском), несмотря на то, что весь клан обладает одинаковыми темно-серыми глазами, светлыми и бросающими вызов гравитации волосами всех оттенков серого и серебристого от ярко-белого до платинового блонда и относительно худощавым телосложением по отношению к росту.

В частности Тобирама представил ее своим тетям Барано и Хируно, паре матриархов рода барсов Хатаке, упомянув дядю по имени Бай, который был мертв, и мужа Хируно Тенсая, который был жив, но в данный момент не присутствовал в деревне. Он также представил ее дочери Барано Имоно и ее детям (шесть лет и два года) и сыну Хируно Рёкубу, у которого недавно родился сын по имени Наси. Кита не была уверена, была ли Имоно замужем или кем была мать Наси (мальчику только-только исполнилось шесть месяцев, и он определенно еще не был отлучен от груди), но она предположила, что то, что их не упоминали, было какой-то особенностью Хатаке, так что она не стала спрашивать.

Кита пила чай с обеими тетями и Имоно (вместе и отдельно) с тех пор, как они прибыли в деревню ранней зимой, и с того момента Имоно познакомила ее с Хатаке Бивано, чья свекровь была матриархом рода рысей. Она еще не встречала Хатаке Авано-сан, но разговоры с Бивано были очень интересными, и сын Бивано Хори был немного старше Сукумо, что могло бы быть кошмаром (в последнее время Сукумо была чрезвычайно категоричной во всем, что касалось того, что она считает интересным и стоящим ее времени), но на самом деле прошло довольно хорошо.

Однако это было только два рода — в клане Хатаке их было семь, по одному на каждый контракт с призывами, который у них был. Затем эти рода можно было сгруппировать по общему фенотипу в три подгруппы: самые светлокожие Хатаке, чьи лица были очень похожи на Сенджу (более типичные для восточной части Страны Огня и архипелагов между Странами Огня и Воды) владели контрактом с псами и волками. Хатаке с более золотистой кожей, более круглыми лицами и тонкими чертами лица, как у уроженцев Страны Мороза и далекой Страны Снега, владели контрактами с рысями, тиграми и снежными барсами (Тобирама был значительно бледнее своих родичей и обладал намного более длинным носом), а темнокожие Хатаке, которые все были выше остальных родственников, владели контрактами с кабанами и медведями.

Клан не был особо большим (судя по всему, количество варьировалось от пятнадцати до двадцати пяти в роду, от новорожденных до шестидесятилетних), и только треть фактически жила в Конохагакуре. То, что эта вышеупомянутая треть состояла из старейшин и родителей с маленькими детьми, говорило о многом. Кита знала, что Хатаке открыли переговоры с Учихами после давления на них от того, что в Стране Молнии начала формироваться деревня шиноби, но она не знала, что это конкретно было за давление. Ситуация явно была довольно серьезной, раз весь клан оказался вынужден переместить своих более уязвимых членов в западную часть Страны Огня, когда их традиционные территории располагались в северо-восточной части Страны Огня и тянулись через Страны Горячих Источников и Мороза в южную часть Страны Молнии. Чтобы почти полностью забросить свой родной ареал, они должны были чувствовать угрозу, хотя было вероятно, что большая часть воинов клана все еще патрулировала эти места и брала миссии.

Ките было известно, что ее муж, скорее всего, точно знает, что происходит, но он не делился с ней этой информацией, так что она не собиралась спрашивать. Это правда не было ее делом, если он или Хатаке не решат сами рассказать ей об этом.

— Ну, единственный член клана Хатаке, с которым я познакомилась должным образом, — это Райно-чан, которая представила себя, потому что у нее контракт с призывами-псами и они хотели поболтать с моим Ширамару, — сказала Мицу, — и ее трехлетний сын хотел поиграть с моими внучатыми племянниками. Но серьезно, какая мать назовет своего сына «репа»?

— Я думаю, у Хатаке традиция называть детей в честь сельскохозяйственной продукции, — дипломатично сказала Кита. Имоно (ее имя писалось как «поле таро*») представила своего сына как Генмай («коричневый рис») и свою малышку-дочь — как Мугино, что означает «бобовое поле». Затем был Наси («персик») и его отец Рёкубу, чье имя писалось как «сорняки».

*Примечание переводчика: таро — многолетнее тропическое растение, имеющее подземный клубень с коричневой кожурой и мякотью кремового или кремового с фиолетовыми вкраплениями цвета. Таро является основным продуктом питания во многих странах Африки, Океании и Азии

Так что не все было сельскохозяйственной продукцией, но тема фермерства определенно шла вместе с их клановым именем, которое писалось как «поле». Конкретно как суходольное поле, как-то, на каких Учихи выращивают просо, гречку и овощи, в отличие от заливного поля как те, на которых вассалы Сенджу выращивают рис.

Не то чтобы у Инузука Мицу было право говорить о том, что касается имен: ее имя было с кандзи «лапа», и она назвала свою дочь Номи (писалось как «ухо»), а своего сына — Нодо («горло»).

* * *

На второй неделе их пребывания при дворе даймё Страны Земли Тобирама метался между кипящей яростью от огромной корыстной трусости даймё Страны Земли и слегка обеспокоенным восхищением от того, как великолепно Мадара контролировал как себя, так и ситуацию. От того, как глава Внешней Стражи улыбался на каждой встречи с даймё, советниками и другими аристократами, от его вежливого терпения перед лицом колебаний правителя и от того, как ловко и незаметно весь двор медленно подстраивался под него, аккуратно подталкиваемый искренним уважением и искусными фразами. Кажется, даймё еще не заметил, что он становился все более одиноким в этой яме с крокодилами, созданной им самим, но случится это или нет, Тобирама поставил бы деньги на то, что в Стране Земли будет новый даймё до конца этого года. Возможно, к концу лета…

Жена даймё заметила. Однако, что показательно, она, кажется, не была склонна доверять способности своего мужа сохранить ей жизнь и вместо этого состояла в сговоре со своим братом, который поддерживал двоюродного брата даймё. Тобирама точно не знал, что было сказано, когда Бентен пригласили на частную чайную церемонию с Ютака-сама, но девушка явно хорошо научилась у Киты тому, как рассеивать гнев и поворачивать спор в то русло, в которое она хочет, никогда полностью не раскрывая своих намерений.

К третьей недели даймё словесно загнали в угол и каким-то образом убедили, что он обладает достаточным контролем, чтобы допустить щедрость призвать главу «шиноби» из деревни, основанной на их землях (ясно дав понять, что Ивагакуре это военная инвестиция и никак не связана с торговлей или «безопасностью», чтобы защитить население от бандитов), чтобы публично извиниться перед Мадарой за «недопонимание» и засвидетельствовать подписание официального договора между Страной Земли и кланом Учиха с выгодными торговыми условиями. Тобирама ни секунды не ожидал, что этот договор будет действовать хоть сколько-то долго (и он очень хорошо знал, что Мадара думал точно так же), потому что его условия были такими выгодными, что тот, кто заменит даймё, объявит документ недействительным, как только укрепит свою позицию, как минимум из паранойи.

Немного пугало то, что Мадара так идеально организовал переворот при дворе иностранного даймё, ни разу не воспользовавшись шаринганом или вообще какой-либо чакрой кроме обеспечения приватности и безопасности в гостевых комнатах. То, что ему понадобилось чуть больше, чем две недели, было просто бонусом. Тобирама отчаянно хотел попасть домой, просто чтобы он мог провести несколько дней изливая свои мысли и споря о деталях и подтекстах некоторых выборов Мадары, потому что он знал, что пропускает некоторые придворные тонкости решений главы клана Учиха, и он хотел подробностей. Намного больше подробностей, чем они могли обсудить здесь, в то небольшое время, которое у них было вечерами за печатями, обеспечивающими безопасность. В конце концов, сон и другие виды отдыха очень важны для поддержания остроты ума.

Самой восхитительно ужасающей частью было то, что в их первый вечер в гостевых комнатах после того, как они тщательно обезопасили себя от подслушивающих и злоумышленников, Мадара плюхнулся на дзабутон и сказал: «Это не человек, это позор, его народ заслуживает лучшего», а затем незамедлительно приступил к тому, чтобы воплотить свои слова в жизнь. И даже заставил Страну Земли думать, что это их идея.

Тобирама был так рад неспособности Мадары действительно хотеть навредить Хашираме и что их кланы теперь союзники. Иначе Сенджу, скорее всего, больше бы не существовало.

Он мог видеть мысли и методы Киты в словах и решениях Мадары, и это делало общую форму вырисовывающегося будущего все более волнительно пьянящей. Он мог видеть формирующуюся ловушку, мог видеть, как спокойные слова и мягкие замечания подводили слушателей Мадары к заключениям и выборам, которые они считали своими, и это наполняло его не меньшим чувством триумфа, чем его собственные предыдущие военные успехи. Даже больше, потому что они выигрывали без проливания и капли крови Учих или Сенджу.

Тобирама был полностью вовлечен в конечный исход, предлагая свои наблюдения и знания чувств и движений двора каждый раз, когда они оказывались наедине, чтобы Мадара принял их во внимание, выдвигая предложения и указывая на недостатки, но ему не было стыдно признать, что финальный продукт будет больше работой Мадары, чем его собственной. Только Мадара мог быть достаточно амбициозным, чтобы решить свергнуть даймё за его мелочность и неэффективность, а затем заставить собственный двор мужчины выполнить всю работу за него.

Он был так рад, что находится здесь, чтобы увидеть, как все это разворачивается. Иначе он никогда не смог бы полностью оценить красоту интриги.

* * *

Шиноби, который ответил на призыв даймё, был знаком Тобираме в том плане, что он много раз слышал о мужчине, но никогда не встречался с ним на поле боя. Он точно не знал, было ли «Ишикава» личным именем, фамилией или прозвищем, но воин из поколения Буцумы был хорошо известен как за то, что является хитрым лидером, так и за то, что каким-то образом может использовать чакру стихии земли, чтобы летать. Тобираме бы очень хотелось встретиться с мужчиной как с союзником, чтобы обсудить с ним теорию ниндзюцу, но он мог признать маловероятность этой возможности.

Однако это могло бы быть интересным.

С Ишикавой был еще один печально известный шиноби: Муу Стихии Пыли. Немного нервировало смотреть на человека и не чувствовать вообще никакой сигнатуры чакры. Учитывая то, что он теперь знал о скрытности и печатях Киты, Тобирама подозревал, что в способности Муу есть аспект Мудреца. Не то чтобы представление о том, как работает техника, позволяло ему обходить ее, конечно: он все еще не мог ощущать чакру мужчины.

За обоими мужчинами прятался невысокий подросток, одетый в простейшие доспехи под дешевым формальным кимоно (которое, как он мог сказать издалека, было недавно куплено в магазине, в отличие от более выцветшего и хорошо сидящего наряды Ишикавы), и он источал сильное чувство неловкого трепета. Его чакра была достаточно похожа на чакру Ишикавы, чтобы быть родственником — возможно, внук? Тобирама не поднимал глаза и держал ухо востро. Ему не надо было смотреть на этих людей, чтобы знать, о чем они думают, хотя то, что он не смотрел на Нечеловека было больше из-за того, что Тобирама доверял Мадаре, а не действительно мог читать полное отсутствие чакры замотанного в бинты шиноби. Формальное кимоно поверх бинтов явно было унаследовано (оно было намного более старого стиля и не совсем подходило фигуре мужчины), но оно было ухоженным и очень хорошего качества.

Тобираме было интересно, как вся эта сцена выглядела для этих людей. Вот был даймё в своих одеждах, окруженный молчаливым враждебно настроенным двором, и намерения знати были ясны любому, способному читать чакру. Вот был Мадара в изысканно роскошном шелковом хитатарэ самого темного оттенка королевского фиолетового, вышитым разноцветными огненными шарами и фениксами, его буйная грива была уложена в высокий пучок, и только зубчатые пряди, обрамляющие лицо, намекали на его обычный облик, он некрепко держал веер со стальной сердцевиной в одной руке, и его улыбка, как Тобирама знал, даже не глядя, была слишком резкой и знающей для спокойствия любого шиноби.

Он мог чувствовать расчет Ишикавы, мог ощущать, как мужчина яростно думает, даже когда седой шиноби вежливо кланялся и произносил обычные вежливые мелочи, чтобы удовлетворить даймё. Тобирама знал, как он выглядит: одетый в хакама и хаори из лучшего шелка с невероятно тонкими вертикальными полосками, вплетенными в ткань (почти оптическая иллюзия из-за того, как материал плыл перед глазами), поверх кимоно из ничем не украшенного тенсана Абураме, почти оскорбительно изысканного в своей простоте и том, как мало его было видно, когда такая одежда сама по себе стоила больше, чем многие земельные самураи зарабатывали за год. Подкладка его хаори была абсурдно вычурной в сравнении: дорогой шелк, окрашенный в бирюзовый, богато расшитый снежными барсами, гоняющимися за рыбой вдоль горной речки, блестящие капли воды были вышиты серебром на более темном фоне, и на скрытую роскошь был лишь тонкий намек сквозь срез рукава. Подкладка, как чувствовал Тобирама, была свидетельством того, что Мадара довольно долго планировал одеть его ради подобного случая. Не то чтобы другие наряды были менее дорогими или изысканными, но персонализированная вышивка требовала многих часов работы (как он знал после наблюдений за Китой), и хаори не был единственным предметом одежды, который был тщательно украшен вручную.

Тобирама знал, что в каждый шов его одежды были вшиты печати и больше печатей было скрыто в вышивке на подкладке (до того, как они покинули Коноху, Мадара продемонстрировал, что его одежду может разрезать ножом только мастер чакры, и что еще она огнеупорна), а внешняя мягкость и уязвимость наряда также намекали на то, что он еще один вид доспехов. Он знал, что Ишикава наблюдает за ним, видит роскошь его одежды, как он смиренно склоняет голову позади Мадары, и шиноби Страны Земли приходит к собственным выводам.

Десять лет назад он был заклятым врагом Учих, вся его жизнь была сформирована многовековой враждой. Но вот он стоял, в одежде лучше, чем он когда-либо мог себе позволить, даже если бы он копил десятилетие, верный и ценимый вассал своего бывшего главного противника.

Чакра Мадары слегка затрепетала, едва сдерживаемое знакомое обещание смертельного жара, которое так часто сопровождалось его самой ужасающей безумной улыбкой.

— Я, конечно, знаю, что Ивагакуре служит Тамуре-доно во всем, — спокойно сказал он, непринужденно оскорбив даймё подразумеваемым знанием, что мужчина был лично в ответе за недавние сложности клана Учиха, несмотря на повторяемые заверения в обратном, и умаляя достижения Ишикавы в том, что тот так быстро собрал так много по-ослиному упрямых горных шиноби под своей властью, — так что я всей душой верю, что между нами больше не будет дальнейших недопониманий.

Намек, что глава Внешней Стражи клана Учиха с радостью сожжет Ишикаву дотла вместе со всей его деревней, если появится нужный повод, был услышан громко и отчетливо — подросток, стоящий за двумя взрослыми, вздрогнул.

— Мадара-сама может не сомневаться, что его намерения и надежды полностью поняты, — уверенно ответил Ишикава, — и что у Ивагакуре нет абсолютно никакого желания сделать врага из такого талантливого и щедрого человека.

— Тогда у нас будет мир, — тепло сказал Мадара, и за каждым его словом была слышна сталь, — на благо наших людей. Тамура-доно просит вашего присутствия для подписания исторического договора между нами, как свидетеля того, что может быть достигнуто в мире.

Тобирама слышал, что говорили, что Кита улыбается как тигр, и он даже сам иногда видел это ее выражение лица, но именно Мадара улыбался как открытая могила, широко и голодно, слегка показывая клыки, чтобы проглотить любого, кто посмеет подойти слишком близко. Он не мог видеть лица мужчины, только его затылок, но по тому, как резко съежилась чакра подростка, он точно знал, что сейчас было на лице Мадары.

Эта играюче уверенная, почти безмятежная улыбка, которую Тобирама ни разу не видел направленной в сторону Хаширамы, но которая много раз была обращена в его сторону перед подписанием мирного договора. Улыбка, которая, несомненно, была последней вещью, которую видели многие его соклановцы. Улыбка, которая говорила «приди и умри».

Тобирама знал, что нет никакого стыда в том, чтобы отступить от этого конкретного выражения лица: он никогда не был самоубийцей. Ишикава не мог отступить физически в этот момент, но его вежливая уступка в надевании формального наряда по этому случаю сама по себе была отступлением. Мадара, несомненно, одержал полную победу на этом конкретном поле боя: выиграл ли он всю войну еще предстояло увидеть.

Это будет сильно зависеть от того, как произойдет теперь уже неизбежный переворот и какой курс выберет следующий даймё Страны Земли в руководстве своим народом.

* * *

Даже покидая Страну Земли с Тобирамой и двумя отрядами, специально подобранными за навыки в дипломатии, дознании и разведке, Мадара знал, что его определенно никогда не примут с раскрытыми объятиями обратно. Не после этого, неважно, кто окажется во главе, когда осядет пыль после переворота, который он подтолкнул. Никто из двора даймё Страны Земли, кто наблюдал за тем, как он улыбался и очаровывал, одновременно абсолютно разрушая всего лишь словами потомка семьи, которая правила ими двенадцать поколений, не захочет, чтобы он когда-либо и шагу ступил за их границу, и они, несомненно, предупредят и своих детей.

У него не было с этим проблем: он справится с этой ситуацией. По крайней мере, было маловероятно, что даймё Страны Земли начнет тревожить Учих в ближайшее время, и эта решительная победа даст всем остальным передышку. Возможно, даже длиной в год, что будет достаточным временем, чтобы организовать участие разных других кланов шиноби Конохагакуре в тренировках с Внешней Стражей, чтобы они все могли научиться работать бок о бок с минимальными сложностями. Он немного отодвинул войну, но рано или поздно кто-то станет жадным и чрезмерно амбициозным. Просто такова жизнь.

Тобирама был замечательным союзником: его навыки сенсорства давали Мадаре дополнительный контекст, который он никогда не смог бы получить сам, и то, как младший Сенджу видел мелкие недостатки в его планах, позволяло ему избавиться от слабых мест, прежде чем воплотить их в жизнь. Он попросит Тобираму о помощи и с совместными тренировками: он был уверен, что у мужчины будут хорошие идеи.

Это также будет раздражать Изуну, что всегда было весело.

* * *

Несмотря на то, что он пропустил первые две недели нового учебного года из-за того, что находился в Стране Земли, Тобирама все еще отвечал за один из новых классов восьмилетних детей в академии шиноби. Хидзири очень любезно заменял его, но теперь, когда он был дома, ему надо будет узнать учеников, чье обучение он будет контролировать следующие шесть лет. Он не будет вести все их классы (даже не половину), но он был тем человеком, от которого ожидалось, что он будет наставлять этих пятнадцать детей в их обучении шиноби, поощрять их хорошо учиться, обеспечивать то, чтобы они использовали свои сильные стороны и компенсировали слабые, следить за тем, чтобы им не был причинен вред, и приложить все усилия, чтобы они дожили до взрослого возраста, когда они выпустятся в четырнадцать.

Хидзири вложил в его разум лица и имена его учеников, но он воздержался от добавления каких-либо деталей о поведении или темпераменте на том основании, что подобное действие может тоже передать предвзятость. Тобирама был благодарен как за предоставленные детали, так и подразумеваемую уверенность, что он отлично справится с воспитанием детей в количестве трех отрядов способных шиноби без внешнего вмешательства. По крайней мере, от него не ожидали, что он будет выполнять всю работу сам: в таком случае у него не было бы времени воспитывать собственных детей.

И все же за три часа в день можно сделать многое, и как только они полноценно освоятся с основами, он будет меньше их видеть, доверив их обучение разнообразными специалистам и регулярно проверяя, чтобы удостовериться, что они впитывают материал. К тому времени, когда им исполнится десять, он будет видеть их только час в день (по крайней мере, на уроках шиноби: он все еще будет преподавать в школе продвинутые кандзи и каллиграфию), а как только им исполнится тринадцать, они получат только час раз в два дня, но с уменьшением проведенного вместе времени оно станет более эксклюзивным. Его собственные часы останутся такими же: он просто будет видеть на них меньше детей, чтобы лучше сосредоточиться на индивидуальных потребностях, пока они вырастают в сильных шиноби.

Тобирама очень сильно сомневался, что все его ученики выберут заниматься оперативной работой: скорее всего, он потеряет горстку, когда они уйдут на ученичества по связанным с шиноби профессиям, прежде чем им исполнится четырнадцать, и из тех, кто выпустится, только члены маленьких кланов, скорее всего, начнут сразу брать миссии с наставниками. У Учих будет два дополнительных года обучения с Мадарой, если они захотят вступить во Внешнюю Стражу (или с Хидакой для полиции), и он хорошо знал, что большинство детей, которых он будет учить, подписались на это только потому, что это то, чего хотят их родители, а они не знают, чем еще заняться. Демонстрация, что есть почетные и значимые альтернативы карьере воина, была его работой как учителя.

Он знал, что война близко, но никто из его учеников не увидит этого. Они слишком маленькие, и правило Мадары, что никому младше четырнадцати не позволено брать миссии в Конохагакуре, абсолютно не подлежало обсуждению. Глава Внешней Стражи хотел, чтобы это было шестнадцать, но маленькие кланы выступили против, так что в данный момент планка была в четырнадцать (что несомненно будет пересмотрено позже), но в качестве компромисса никому младше восемнадцати не было позволено брать миссии без наставника, который был бы взрослым по гражданским стандартам.

Тобирама надеялся, что к тому времени, когда выпустится его класс, шестнадцать будет новым базовым возрастным ограничением. Учитывая то, что Мадара, скорее всего, уже планировал совместные тренировки, чтобы все шиноби, базирующиеся в деревне, могли соответствовать очень высоким стандартам Внешней Стражи, это было вероятнее, чем многие могли бы поверить.

Придя в свою новую классную комнату (которая была в стиле Учих, со скатной крышей, глиняным полом и без каких-либо стен), Тобирама проверил поводковую печать, которую дала ему Кита, чтобы удержать Юкино от уползания в кусты (невероятно практичная вещь, которую мог придумать только родитель), поставил дочку на землю и перевернул маленькую сумку с деревянными игрушками рядом с ней. Несомненно, она будет постоянно путаться под ногами, но сложность присматривания за окружающей средой настолько же, насколько и за своими движениями, будет полезна для его учеников.

Когда колокол над школой прозвенел сигнал начала дневных занятий, ученики Тобирамы начали прибывать маленькими стайками. Соотносить лица с именами было легко, когда Хидзири сделал работу за него, и он уже знал некоторых из них: например, Кагами, Токими, Омусю, Отофуке и Хатсу из клана Учиха, а также Сэшаму Сенджу. Мадома и Такахара были в другом классе (был упомянут фаворитизм и важность его избегания), как и Нэйси, первый ребенок и старшая дочь Татешины, дочь Камуи Ракко и многие другие. В конце концов, это было поколения мирного договора как для Учих, так и для Сенджу.

Несмотря на то, что классы, обучающие всем навыкам шиноби, были уже некоторое время открыты для детей вне кланов Учиха и Сенджу, этот год был первым, когда все кланы Конохагакуре решили позволить своим детям поступить, так что в классе Тобирамы также присутствовали Акимичи Торифу, Сарутоби Хирузен, Шимура Данзо, Митокадо Хомура, Инузука Хара и Кегава, Нара Сидзуэ, Ширануи Нао и Утатане Кохару. Он был доволен увидеть, что почти половина класса состояла из девочек: женщины всегда давали другую перспективу, и знакомство с разными перспективами необходимо, чтобы процветать как шиноби.

— Вы сенсей, которого заменял то-сан, Бира-оджи? — с энтузиазмом спросила Хатсу, слегка подпрыгивая перед тренировочной площадкой, пока остальной класс стоял чуть в стороне и пялился на происходящее. Он не совсем понимал, почему: не то чтобы он носил доспехи в деревне, а Юкино тем временем пряталась за его ногами.

— Нужно говорить Бира-сенсей, Хатсу-чан, — твердо сказал Отофуке, — как в классах каллиграфии с моей нее-сан.

Тобирама дважды хлопнул в ладоши, привлекая к себе всеобщее внимание — дети мгновенно разбились на три ряда по пять человек, что, как их очевидно научил Хидзири, от них ожидалось. Он поблагодарит мужчину позже, хотя, возможно, ему надо будет переместить своих учеников, чтобы не только Учихи стояли впереди.

— Приветствую вас, класс. Я Сенджу Тобирама, и я буду вашим главным сенсеем, пока вы либо не покинете этот класс, либо не выпуститесь. Это означает, что я буду назначать вам факультативы и проверять ваши оценки по ним, и если вы хотите посещать другие факультативы, вы обязаны попросить меня организовать это для вас, — он сделал паузу. — Чтобы остаться в этом классе, вы также обязаны получать хорошие оценки по классам чтения, математики, географии и истории в школе, так что если у вас трудности, пожалуйста, подойдите ко мне, чтобы я мог организовать репетиторов.

Детей в продвинутых классах надо было тренировать предлагать помощь менее успевающим, чтобы создать дух товарищества и развить у них хорошие привычки к тому времени, когда они окажутся в поле.

— Да, сенсей, — хором сказали его ученики, склонившись в поклонах разной глубины в зависимости от того, из какого они были клана и насколько сильно они нервничали.

— Вы можете звать меня Тобирама-сенсей, — спокойно сказал им Тобирама, — или Бира-сенсей, если так проще, — он знал, что дети клана Учиха по умолчанию будут обращаться к нему «Бира-сенсей»: они все звали его Бира-оджи с момента, когда научились говорить. — Вопросы?

В среднем ряду мальчик в очках (Митокадо Хомура, ему надо будет компенсировать это слабое место) поднял руку:

— Сенсей, почему здесь ребенок?

Юкино вернула себе самообладание и теперь сидела у ног Токими и хихикала. Старшая девочка пыталась незаметно махать лентой, чтобы развлекать малышку, не отрывая взгляда от Тобирамы.

— Это моя дочь Юкино-чан, — невозмутимо ответил Тобирама. — Она будет помогать вам с внимательностью: шиноби не может позволить себе упустить из виду окружающую обстановку, сосредотачиваясь на свои обязанностях. Еще вопросы?

Никто больше не подал голос, так что Тобирама приступил к уроку:

— Хидзири-сан научил вас безопасному обращению с сюрикенами и ножами, так что сегодня я научу вас обращаться с кунаем и сенбоном, — не как их метать (для этого будут отдельные уроки), но как правильно их держать, поднимать с ровной поверхности и вытаскивать из сумки с оружием. — Я также проверю вас по сюрикенам и ножам, — если они все будут хорошо себя вести, может, он даже сможет приступить к идентификации и обращению с взрывчатыми веществами. Тренировать детей было не особо сложно: надо просто быть терпеливым, понятным и последовательным как с инструкциями, так и с похвалой. — Затем, после того, как вы докажете мне, что способны на прилежное послушание и внимательную сосредоточенность, я научу вас всех новым упражнениям с чакрой.

Абсолютно каждая пара глаз мгновенно сфокусировалась на нем, и даже член клана Нара перестала скучать. Отлично.

* * *

Узумаки снимали проклятье, которое они наложили на Сора-ку. Кита знала, что это фуиндзюцу, но она все равно думала о нем как о проклятии: что такое проклятие, кроме как слова, ставшие реальностью? Печати — это слова, так что их можно использовать как для того, чтобы проклясть, так и для того, чтобы благословить, и Узумаки несколько веков назад прокляли Сора-ку по просьбе Сенджу. Теперь они снимали его, осторожно убирая слой за слоем, и хотя Кита могла разрушить его сама, она не видела никаких причин дать своим уважаемым гостям знать об этом. Встречи по поводу печатей с Узумаки были очень продуктивными, так как они научили ее словам и дополнительным структурам для многих концептов и научных принципов, которые она только смутно понимала из своих воспоминаний о прошлой жизни, но она не собиралась делиться своими секретами, не больше, чем Узумаки. Она определенно также не собиралась указывать на то, где она видела ошибки. Не когда они попытались намекнуть, что именно она заблуждается.

Ее ученики хорошо проводили время, хотя она была бы не против меньшего количества взрывов. Ей уже пришлось переназначить более дальний амбар, чтобы они могли в нем тренироваться, чтобы никто из мимопроходящих не оказывался ранен и чтобы они так сильно не пугали скот.

Причина, по которой Узумаки оказывали Учихам такое больше одолжение на безвозмездной основе, состояла в том, что большую часть клана Хатаке не устраивала идея организации бюро обработки миссий в Конохагакуре, несмотря на то, что многие их соклановцы жили здесь как минимум часть года, так что Мадара предложил Сора-ку в качестве компромисса. Это было известным владением клана Учиха, и город располагался совсем недалеко от границы со Страной Горячих Источников, но также был малонаселенным и технически находился под эгидой клана ниннеко, а не лично Мадары. Однако в Сора-ку несколько веков не было грунтовых вод из-за печатей Узумаки и здесь ничего не росло, так что Мито организовала снятие этих печатей. Ради клана Хатаке, который, технически, был союзниками Сенджу, а не Учих, при все при том что Хатаке, кажется, не особо горели желанием возобновить связи с кем-либо, кроме Тобирамы.

Возможно, именно поэтому Мито сделала это предложение: благодарность и чувство долга могло быть способом побудить Хатаке проводить больше времени с Сенджу и создавать новые связи. Однако у Киты не сложилось впечатление, что Хатаке достаточно волновали манеры, чтобы перестать избегать Сенджу просто потому, что одна женщина убедила своих родственников сделать место, где строится их новое бюро обработки миссий, менее негостеприимным, особенно, когда то, что это место являлось таким негостеприимным, было изначально виной ее семьи. В конце концов, Сенджу и Узумаки были союзниками клана Учиха уже большую часть десятилетия, так что им правда стоило бы предложить сделать это раньше.

Как бы то ни было, Кита присутствовала в Сора-ку, когда Узумаки заявили, что печати полностью убраны, и молодое дерево было посажено на пропитанную росой рыночную площадь в качестве доказательства и обещания, так что она услышала тихий фырк от Хатаке справа от нее (Гин из ветви, призывающей медведей), когда Мито назвала это «символом доброй воли между нашими кланами». Однако это был очень тихий фырк, едва ли больше, чем выдох, так что Мито, скорее всего, его не заметила: ничего в лице Хатаке Гина не выдавало, что он уделял событию менее чем полное и уважительное внимание.

Хатаке Канран с улыбкой поблагодарила Мито, растягивая слова, но другие присутствующие Хатаке (тут было по одному воину из каждого рода клана) молчаливо наблюдали с полуприкрытыми глазами и в расслабленных позах, которые выглядели непринужденными только для гражданских, которые ничего в этом не понимали.

Но опять же, тут находилось шесть высоких мужчин и женщин с растрепанными волосами разных оттенков светло-серого, слоновой кости и бледно-золотистого, все они были сухощавыми, но с видимыми мышцами, и носили кремовые хаори с узором красных гор у краев рукавов, ткань покрывала зеленые лакированные доспехи, и на них были такие же черные слегка эластичные поддоспешники, которые предпочитали Сенджу. Они представляли собой довольно пугающую картинку, даже когда большинство из них слегка горбились, придерживаясь за ремни. Здесь также присутствовали разнообразные призывы: опять, по одному призыву из каждой ветви Хатаке, а также около дюжины ниннеко. Кита подозревала, что со стороны призывов тоже шли дипломатические маневры, но судя по расслабленным позам присутствующих животных, все было полностью разрешено без каких-либо обид.

Учихи редко вступали в конфликты с Хатаке (разные территории и крайне разнообразные предпочтения в миссиях), так что, возможно, было не так удивительно, что их призывы были способны так легко договориться и прийти к соглашению. Кита все еще не увиделись со всеми матриархами родов Хатаке, но те Хатаке, которых она встретила, в целом, кажется, были более склонны к осторожности и проницательному наблюдению, а не к быстрым действиям, так что это не было так удивительно.

Она не обижалась: осторожность всегда послужит шиноби лучше, чем безрассудная поспешность. Она не желала Хатаке зла, и она могла подождать. Война еще их не настигла.

* * *

Отряд Камуи вернулся из Страны Воды в середине ноября, задолго после того, как прошел сезон тайфунов, но до начала полноценных зимних штормов. Все пять воинов собрались в основной комнате главного дома клана, выгружая стопки записей из зонтичных сумок и укладывая их у стен. Мадара налил чай и стал терпеливо ждать, пока они закончат: они отсутствовали почти целый год, отправившись в путь в марте и почти все время не поддерживая контакт. Мадара мог приказать Хидзири регулярно посылать Камуи воронов, но это бы без необходимости поставило под угрозу прикрытие отряда. Страна Воды была опасным местом, она вся состояла из вулканических островов с редкими землетрясениями и сильными непредсказуемыми течениями в морях вокруг них, и это даже не считая дикой природы или местных шиноби.

В конце концов все записи и свитки были извлечены, и Чика выложила на татами лоскутную карту, шесть свитков разной толщины и еще восемь листов бумаги, которые, собранные вместе, открывали детальную диаграмму топографии, подводных течений и поселений, как гражданских, так и нет, где также находились разнообразные другие символы.

— Итак, — решительно сказала красноволосая. — Это Мизу но Куни. Большой остров, на котором живет даймё вместе с большинством своих дворян, и двенадцать островов Придворных, — она сделала круговое движение рукой, включив дюжину более мелких островов, сгруппировавшихся вокруг крупного центрального. — Защитник, — более крупный юго-восточный остров, который находился примерно параллельно юго-западному полуострову Страны Огня, за которым располагалась Страна Чая, — и Герольды, которые оспариваются. Они говорят, что независимы, но Страна Воды заявляет обратное, — под чем подразумевались острова на севере и западе от Страны Воды, ближе к Странам Горячих Источников и Молнии. — Примерно каждые сорок лет какой-то дворянин или клан пытается захватить Герольды, и каждый раз местные нанимают Узумаки, чтобы те помогли им отбиться. Последний раз произошел, когда я была ребенком, так что следующего нападения не должно быть еще где-то десять лет.

Мадара знал самый маленький остров из тех, которые Чика назвала Герольдами, как остров Бенису: предположительно, именно так его называли местные. Тут находился коралловый риф, который соединял его с более крупным островом, находящийся так близко к поверхности, что было невозможно проплыть на судне. Вода была настолько мелкой, что в этом месте было плохой идеей бежать по воде из-за вероятности того, что внезапная волна может бросить человека на бритвенно-острые камни.

Это была очень хорошая карта: крупномасштабная и детальная с больше, чем топографическими особенностями. Что угодно было бы лучше, чем довольно рудиментарные и фрагментарные карты, что было единственным, чем до этого владели Учихи (именно с копиями этих карт был послан отряд Камуи в качестве отправной точки), но это было великолепно. Хотя она также была довольно тревожно отличающейся: целые острова полностью исчезли, а другие появились или сдвинулись. Учитывая то, что большинство островов Страны Воды были вулканическими, это говорило о том, что геология была более активной, чем они раньше считали возможным. Возможно, эта карта устареет через поколение, что было неприятной мыслью.

— Что это? — спросил Мадара, постучав пальцем по символу «не приближаться», нацарапанному в круге из точек между большими южными островами и внешней границей более мелких соседних островов. Тут были разбросаны дюжины еще более мелких клочков суши и многочисленные рифы, но в политических вопросах были важны крупные названные острова, острова, на которых было достаточно населения, ресурсов и индустрии, чтобы иметь политическое влияние при дворе.

— Именно здесь находится Санби, — коротко сказала Камуи. — Мы видели его. Здесь корабли прижимаются ближе к побережью, чтобы его избежать, но время от времени кто-то теряет лодку.

И, это не было сказано, но повисло в воздухе, свои жизни.

Мадара кивнул: биджу были прискорбной опасностью, но с ней ничего нельзя было поделать. Гоби бродил по лесам Страны Огня, и он однажды видел его издалека, но конь с головой дельфина был очень стеснительным и тщательно избегал контакта с людьми. Другие биджу были менее склонными к уединению: Ниби скиталась по Стране Молнии не особо задумываясь о человеческих поселениях и сельскохозяйственных угодьях, Ичиби был единственной активно злонамеренной особенностью Страны Ветра (хотя его было возможно избежать, если в твоем отряде есть относительно талантливый сенсор), Нанаби действовал на обширных территориях и удивительно незаметно для огромного летающего насекомого, Хачиби часто видели принимающим солнечные ванны на побережье Страны Чая, Йонби подмял под себя вулканическую кальдеру в Стране Камня, которую обходили самой дальней дорогой все обладающие мозгами, а Рокуби находился где-то в Стране Земли, и его кислотная слизь постоянно разъедала новые каньоны и пещеры как в земле, так и под землей. Кьюби не видели больше двух веков, но клан Учиха в последний раз заметил его в костяном лесу на полуострове севернее и чуть западнее Страны Рисовых Полей, так что, скорее всего, он все еще находился там на пустошах.

Будем надеяться, он все еще спал.

— Дворяне называют острова так, как их назвала я, — продолжила Чика, — но у местных для них собственные названия. Более того, имена меняются в зависимости от касты говорящего и его или ее клана или родного острова. Например, большинство местных из средней касты называют центральный остров «Страна Тумана», потому что все горячие источники делают низменный центральный район очень теплым и туманным.

Мадара внимательнее изучил карту. Все горы этого острова располагались вокруг побережья, представляя собой прерывистое кольцо тупых, но узких пиков, окружающих большую равнину, испещренную озерами, а единственная река скользила змеей сквозь узкий разлом на западе.

— Весь остров — это одна большая вулканическая кальдера?

— Да, — прямо ответила Чика. — Поэтому и все горячие источники, и вот почему вся равнина такая невероятно плодородная. Большая часть урожая фруктов Страны Воды идет отсюда, как и рис. Соседние острова все маленькие и гористые, хотя и все равно очень плодородные, так что сухое земледелие больше распространено, потому что воды меньше. Они также более открытые, так что посевы должны быть более крепкими или хотя бы солеустойчивыми. Защитник единственный другой остров, достаточно большой и низкорасположенный для проливного рисоводства. К сожалению для всех, именно здесь живет клан Кагуя, так что они сильные и довольно крупные, несмотря на то, что не являются должным образом коренным кланом.

— Я так понимаю, для местных это многое значит.

Мадара знал, что изначально Кагуя были из Страны Огня и что они заявляли о своем королевском происхождении, но он никогда не видел записей, доказывающих это, несмотря на их претенциозность в том, что они сбривали брови и делали пробор в волосах в виде зигзага, как давно почившая имперская семья. Весь клан также был совершенно безумным, что, к сожалению, поддерживало теорию, что они потомки по крайней мере аристократии: только горделивые остатки империи выберут сумасшествие от близкородственных браков, чем разбавить свой род «второсортной» кровью. Да, Учихи, как обладающие кеккей генкаем, были родственниками друг другу в какой-то степени, но они обязательно вводили новую кровь каждое поколение, следовали правилам о том, кому можно, а кому нельзя жениться из родственников, и следили за тем, как часто рода пересекались в браках в прошлом. Кровосмешение несло неприятные последствия для способности логически мыслить.

— О да, — Чика устало улыбнулась. — Это одна из причин, почему острова прямо сейчас находятся в полной боевой готовности: Кагуя пытаются расширяться. Ну, они уже успешно немного расширились (до этих островов здесь, видите?), но чтобы двигаться дальше, им нужно либо пройти прямо мимо Санби, потом сквозь эти рифы и выйти сразу на территорию Хозуки, или пересечь территорию Хошигаки. В данный момент они пытаются пройти сквозь Хошигаки.

— Терпят полную неудачу в своей попытке пройти сквозь Хошигаки, — тихо сказала Нака-орлиный нос с того места, где она приводила горы записей во что-то, как можно было надеяться, напоминающее порядок вместе с Такэ и Акихисой. Эти трое были выбраны для этой миссии, потому что они не обладали характерной для клана Учиха внешностью, и теперь они выглядели намного более уверенными в себе, чем когда Мадара попрощался с ними весной.

— И это тоже, — согласилась Чика, пожав плечом. — Настолько, что люди, которых они сумели страхом принудить к повиновению, поднимают шум и нанимают шиноби из других частей Страны Воды, чтобы спасти своих сыновей, забранных на «тренировки» и избавиться от «мужей» своих дочерей. Так что тут вовлечены Юки, а также Мунаши и Теруми, а затем соседние с ними кланы попытались воспользоваться тем, что несколько лучших шиноби их соседей оказались далеко от дома, чтобы немного расшириться на их территорию, положив начало большему количеству стычек.

— Это большой старый бардак, — с иронией в голосе согласилась Камуи, — но тут все менее хаотично, чем выглядит со стороны.

Мадара надеялся, что записи заполнят пробелы в его знаниях: он начал видеть общие очертания ситуации после вступительных слов Чики, но ему, скорее всего, придется прочитать все свитки и разрозненные фрагменты, чтобы суметь принимать продуманные и эффективные решения. Однако ему сначала надо будет получить общий обзор, чтобы услышать, как все прошло и что особенно привлекло внимание его воинов.

— Расскажите мне самые важные моменты, — приказал он, — а затем вы можете воспользоваться купальней главного дома клана.

Она была приватной, и никто не выгонит их оттуда, если они решат, что хотят понежиться в бассейне час или два. Ему понадобится как минимум столько времени, чтобы просмотреть принесенное.

— Слушаемся, Мадара-сама!

Прошло почти два года с переворота в Стране Земли, и пока что мир для Конохагакуре шатко, но продолжался, несмотря ни на что — это было довольно вдохновляюще. Договор ее мужа со Страной Земли был аннулирован новым даймё, но после его рассудительно заменили на более равноправный, который Мадара был счастлив подписать после минимальных переговоров с амбассадором и несколькими мелкими поправками в пунктах, которые наверняка были включены только для того, чтобы его проверить. Переворот также оказался хорошим для общей политической атмосферы, так как новый даймё Страны Земли пока что был сосредоточен на укреплении власти на родине и на рассмотрении жалоб разных вассальных наций на юге и западе своей страны, что значительно снизило уровень беспокойств в тех местах.

Страна Ветра тоже подуспокоилась, и отношения с Конохагакуре слегка потеплели, несмотря на предыдущую ошибку Хаширамы в поддержке восстания в Стране Песка. Кита подозревала, что действия Мадаре в принуждении даймё Страны Земли обратить внимание на внутренние дела, сыграли здесь роль. Теперь в Конохагакуре каждую осень на месяц останавливался караван бунраку, который, как отлично знали и она, и Мадара, насколько торговал, настолько и шпионил. Они в любом случае принимали марионеточников: это был караван, с которым у Учих были давние связи, и их творческий вклад привлекал аристократов со всей Страны Огня (никто так умело не ставил представления театра бунраку, как шиноби-марионеточники из Страны Ветра), так что это было хорошо для деревни. Ее печати приватности обеспечивали то, чтобы они не могли шпионить за частными резиденциями, и в отделении полиции стояли более мощные печати безопасности, как и в бюро обработки миссий, а школа была защищена еще лучше. Плюс действительно деликатные политические процессы проходили в селении клана Учиха, который находился далеко от деревни и, следовательно, не был доступен для посетителей.

К этому моменту в деревне уже появился гостевой дом Учих, так что она с Мадарой могли принимать аристократов и других важных гостей, но они все равно жили в селении с теми другими Учихами, которые тоже предпочитали некоторое уединение от большой и довольно шумной деревни. Здесь постоянно жила едва ли четверть клана, но Мадара организовал совместные тренировки для шиноби деревни в старом павильоне Внешней Стражи для приватности и безопасности, так что клан был не настолько изолирован, насколько возможно. Достаточно членов клана приходили, чтобы навестить друзей и членов семьи, которые предпочитали селение Учих. «Едва ли четверть» насчитывала чуть больше, чем двести людей, и немалое число внеклановых шиноби тоже наносили визиты.

Тобирама определенно часто приходил в гости с Юкино и упоминал, что ценит относительное уединение. Несколько других Хатаке тоже приложили все усилия, чтобы подружиться с теми Учихами, кто живет отдельно: одна из причин, судя по всему, заключалась в том, чтобы заполучить людей, могущих присмотреть за детьми, которые бы не жили в деревне, так что здесь явно было что-то культурное и потенциально связанное с призывами. Не то чтобы Кита могла их винить: было определенно менее напряженно знать, что ее младшие бегают только по селению, а не по всей деревне. Может, Адатаре уже было четыре, но она была все еще оставалась слишком маленькой, чтобы знать, как безопасно взаимодействовать с полными незнакомцами, немало из которых сейчас постоянно проходили сквозь деревню.

Может, Конохагакуре была мирной, но она отлично знала, что мирный — это не то же самое, что и безопасный. Если бы деревня была «безопасной», им бы не нужна была полиция.

Истинной безопасности вообще не существует (жизнь небезопасна), но селение Учих было настолько близко к этому, насколько Кита могла разумно получить для своих детей, и она была удовлетворена этим.

Ее дети выросли так быстро. Тоши и Азами уже исполнилось шестнадцать, и они были поглощены своими соответсвующими ученичествами (Тоши у придворного музыканта, что было довольно сложно организовать, а Азами в одной из печатных мастерских деревни), так что она едва видела их. Тоши жила при дворе несколько месяцев подряд, используя свою позицию, чтобы продавать товары деревни и разнообразную продукцию Учих на заказ, а Азами была в не меньшем восторге от новообретенной взрослой жизни и зрелости, так что редко приходила домой. Бентен окончательно съехала два года назад, чтобы жить с несколькими другими членами Внешней Стражи, и пока что, кажется, она не была склонна начинать ухаживать за кем-то или принимать ухаживания. Однако она регулярно навещала их.

Кита сказала и Мадаре, и Хикаку, что им следует просто оставить ее в покое. Не то чтобы Бентен надо было выйти замуж, когда клан уже стал таким большим. Ее девочка была счастлива, и именно это было важно.

Такахаре было одиннадцать, и он все еще был больше заинтересован в истории своего рода (и клана в целом), чем в фактических повседневных делах вышеупомянутого клана. Мадара наконец начал осознавать, что его первенец не совсем подходит для руководства, и поменял уроки с Такахарой, чтобы соответствовать страсти мальчика, связывая политические детали с историческими документами, а логистику — со старыми письмами и торговыми контрактами. У их сына будут все необходимые теоретические знания, чтобы руководить Внешней Стражей, но его темперамент был таковым, что ему наверняка никогда не придется воплощать их на практике. Он был намного более заинтересован в мелких деталях, чем в подразумеваемом страдании людей, и Мадара отлично знал, что лидер, слишком фокусирующийся на деталях, может настолько же сильно навредить клану, насколько и тот, кто слишком очарован общей картиной. Фокус лидерства — это что-то, что должно меняться вместе со сферой того, чем и кем руководят, а также вместе с необходимостью никогда-никогда не упускать из виду благополучие причастных людей.

Внешняя Стража была только одной частью клана, так что ей надо было управлять по-другому, чем как управляется весь клан, но глава Внешней Стражи также отвечал за дипломатические вопросы от имени всего клана, что требовало совершенно иного подхода. И это не углубляясь в сложности того, что глава Внешней Стражи теперь де-факто был главой обороны Конохагакуре и отвечал за контроль за совместными тренировками с рядом внеклановых шиноби, что опять требовало другого подхода. Может, Мадара захочет разделить эти должности и создать новую должность «главы», а не оставлять так много разных и противоречащих друг другу обязанностей единственному наследнику. А пока что Изуна занимался большей частью дипломатической работы, так что Мадара мог сосредоточиться на клане и деревне.

Сукумо было почти девять, и она уже упрашивала своего дядю Изуну об уроках гендзюцу, каждый раз когда не клянчила у Киты уроки по фуиндзюцу. Ее уже не такая маленькая девочка заплетала свои длинные волнистые волосы в два круглых пучка, как мышиные уши, повторяя личный стиль Мито, и она была видимо полна решимости стать следующим мастером печатей клана. Ее каллиграфия была отличной для ее возраста, и она споро управлялась с иглой, так что у Киты было чувство, что у ее дочерей не будет никаких проблем в достижении мечты. Она уже пыталась создавать дизайны собственных печатей (в основном печати гендзюцу) и иногда добивалась успеха. То, как быстро она понимала сложные концепции, снова напоминало Ките, что Учихи рано созревают в плане интеллекта: ей надо будет усердно работать, чтобы убедиться, что Сукумо все еще уделяет время обычным детским вещам, как социализация и игры, иначе ее дочь обнаружит себя неожиданно изолированной к тому времени, как станет подростком. Кита слишком хорошо помнила удивление осознания (вскоре после ее помолвки), что она едва ли занималась чем-то кроме вышивки, печатей, ухаживания за шелкопрядами и помощи с сестрами и братьями дома предыдущие два года: необычайно долгое время, чтобы ребенок не общался со сверстниками.

У Митамы не будет таких проблем. Восьмилетний мальчик всегда бегал по округе со своими друзьями, когда не ходил вместе с ними на уроки, тренировался с ними или радостно не учился у своего отца. У Киты было чувство, что Митама больше подходит для Домашней Стражи, чем для Внешней, но с учетом того, что Такахары появились другие интересы, Сукумо не хотела иметь с этим абсолютно ничего общего, а Шираками был слишком маленький, именно на Митаме в данный момент сосредотачивался ее муж, чтобы обучать на роль наследника. У Митамы определенно не было никаких проблем в понимании и сочувствии теоретическим и историческим людям на уроках. Проблема, кажется, заключалась в том, что он хотел, чтобы все были счастливы, члены клана или нет, что, судя по всему, Мадара находил неприятно напоминающим его собственные уроки в детстве.

Конечно, Мадара не наказывал сына за мягкое сердце, как делал с ним Таджима, но возраст и зрелость означали, что теперь он мог видеть, как нежелание противостоять другим может быть катастрофическим для клана Учиха. Кита знала, что иногда ее мужу действительно сложно учить Митаму, слова в его горле путались, как скомканный шелк, когда голос его отца эхом звучал в памяти, но Мадара пытался, и именно это было важно. Он не бездумно повторял за Таджимой и не причинял страдания, которые испытал сам, сердобольному сыну.

Однако такой безустальный самоанализ и самоцензура были эмоционально изматывающими. У Киты было свободное время в расписании после уроков Митамы, чтобы Мадара мог сидеть с ней в ее кабинете и отдыхать, пока она делает чай, играет на музыкальном инструменте, шьет или пишет.

Шираками почти исполнилось пять, и он был весьма очаровательным кошмаром. Он хотел знать обо всем, запоминал из этого больше, чем было хорошо для спокойствия души кого угодно, и агрессивно души не чаял в младшей сестре, чем Адатара бесстыдно пользовалась и что заставляло Охабари-оба смеяться с придыханием и ворковать о том, что они точно как Мадара и Изуна в этом возрасте. У Шираками также были лохматые волосы и пухлые губы своего отца, что еще сильнее усиливало сходство — однако Адатара была почти миниатюрной Китой с гладкими волосами, овальным лицом, тонкими запястьями и худощавым телосложением, но с глазами и ушами Мадары.

У Шираками был нос точно как у ее папы, что причиняло боль, но все равно было совершенно восхитительно. У него были и квадратные руки папы, недостаточно ловкие, чтобы запросто получались ниндзюцу, но с проворными рефлексами для искусной работы с проволокой и с сильными ладонями, чтобы действовать молотом как бумажным веером. Если он решит быть воином, вполне возможно, что он возьмет массивный гунбай Мадары, что определенно будет зрелищно. Или он выберет более тяжелый меч, чем обычная катана, которая была бы слишком легкой для него: он был крепким и энергичным мальчиком, и нигде ни в теле, ни в разуме не осталось следов ранних родов.

Адатаре было четыре, и она училась созданию композиций рисунков у Киты с того момента, когда ей исполнилось два и когда она потребовала, чтобы ей позволили присоединиться к шитью, и не заскучала за пару недель, как произошло с ее старшими сестрами и братьями. Два года спустя она все еще была совершенно очарована вышивкой, и ее стежки на глаз постепенно становились все более аккуратными. К счастью, ей также нравились курицы и пение, так что она с удовольствием выполняла домашние обязанности, ходила на подготовительные уроки клана и играла на улице. Она также обожала всех своих старших сестер и братьев, при всем при том что она бесстыдно пользовалась тем, что она самая младшая, но это наверняка было нормально.

Четыре года после того, как она родила, пять прекрасных детей, наполняли ее дом счастьем и бардаком, но все равно какая-то часть ее сердца хотела еще одного ребенка. Давно растаяло все раздражение и дискомфорт лет чуть до и после рождения Адатары, и она ловила себя на взглядах на колыбель и детский футон, который Адатара и Шираками давно переросли, мечтательно думая о том, чтобы снова бросить кости и рискнуть жизнью, чтобы увидеть, какое чудо она с Мадарой приведет в мир в этот раз.

Может, она снимет контрацептивную печать и посмотрит, что получится. В любом случае, может, пройдут годы, прежде чем у нее будет еще ребенок (у Митамы и Шираками была разница в три года, и ей уже было тридцать четыре, так что наверняка она была менее фертильной), но сейчас она чувствовала себя готовой. Если у нее не будет больше детей… ну. Юкино-чан Тобирамы была умилительной трехлеткой, и второй сын Сакурадзимы Кодзусима был очень милым двухлетним мальчиком. И да, ей было абсолютно все равно, что счастливый малыш родился с голубыми глазами, что указывало на то, что у него никогда не появится шаринган: ему не нужен был дар кеккей генкая Учих, чтобы быть умилительным и любимым.

Кита точно не знала, будут ли у Сакурадзимы еще дети после Кодзусимы, только потому что это могло создать впечатление, что она с мужем пытаются заменить своего «дефектного» второго сына. С другой стороны, Сакурадзима никогда не была той, кого волновало мнение других людей, и Какузу определенно сделает что-то коварное и ужасающее с любым, кто снова скажет это при нем или при его сыновьях: то, что он сделал в первый раз, и так было плохо, и то, что Мадара заставил его пообещать не применять кровавое насилие к соклановцам, его не остановит.

Кита знала, что ее муж добился этого обещания только потому, чтобы ему не приходилось снова делать выговор Какузу за то, что из-за него люди попали к целителю, и Какузу тоже это знал. Муж Сакурадзимы был достаточно умным и способным, чтобы безжалостно отомстить не подставляя себя, и любой, кто говорит подобное о ребенке, определенно сам напрашивается, соклановец или нет.

* * *

Шла тринадцатая годовщина мирного договора с Сенджу, и Конохагакуре была забита. Тут были аристократы со двора даймё, которые жили в рёкане и бродили по рынкам, шиноби из таких отдаленных мест, как Страны Снега и Демонов, любовались видами первой деревни шиноби в Элементальных Нациях (Мадара смирился с этим прозвищем, хотя ходил самодовольным, что его деревня шиноби была таковой только потому, что больше двух третей ее жителей принадлежали к кланам шиноби), и всевозможные фермеры и торговцы и другие гражданские гости тоже приехали сюда. Конохагакуре была богатой и щедро делилась своими успехами, и люди каждого сословия стекались, чтобы поучаствовать в предлагаемом изобилии.

Лично Мадара чувствовал, что теперь у клана Учиха больше денег, чем действительно адекватно или резонно иметь, так что он с радостью поощрял разнообразные и неизбежно дорогие планы жены для долгосрочного улучшения жизни их разнообразных гражданских соседей, а также бесклановых шиноби деревни. Теперь здесь были разные семейные детские дома для детей гражданских и шиноби без живых родственников (смешанные семейные детские дома, чтобы никакой ребенок не вырос неосведомленным о том, как быть тем или другим), а не приюты, которые находились при разных кланах, шиноби с маленькими детьми получали дополнительный доход из казны деревни вдобавок к оплате миссий, кланы поощряли платить больше десяти процентов налогов в казну деревни в качестве демонстрации силы и богатства, и многочисленные магазины и рестораны в конце дня бесплатно выдавали продукты с почти закончившимся сроком годности, просто потому что они могут.

Благодаря этому деревня была сплоченной, и даже Хатаке, кажется, немного осваивались здесь, несмотря на то, что едва ли кто-то из них жил в деревне все время. Мадара даже видел несколько их воинов на рынке, несмотря на то, что у соседних лавок что-то покупали Сенджу: ему было довольно очевидно, что конкретно Хатаке имели против Сенджу, но Хаширама все еще этого не понимал. Ну, он знал (Тобирама ему сказал), но он не понимал, почему тот факт, что Буцума нарушил их договор в тот момент, когда Сенджу Кикуно умерла, означал, что Хатаке все еще отказываются напрямую взаимодействовать с Сенджу почти тридцать лет спустя, или почему и Мадара, и Тобирама считают такую отчужденность ожидаемой и приемлемой.

Кита понимала. Она была той, кто мягко уговорил Охабари-оба и других глав родов согласиться позволить Хатаке неограниченное собирательство на большом участке учиховского леса, что дало поразительно продуктивный результат, заключающийся в том, что урожай грибов на этой территории вырос почти в три раза. Никто не был достаточно груб, чтобы спросить, как Хатаке это делали (ответ, несомненно, был клановым секретом), но клан Учиха определенно получал от этого выгоду, как и вся деревня. Вышеупомянутые главы родов теперь были чрезвычайно довольны исходом (некоторые грибы были невероятно редкими и ценными), и Хаширама был рад не меньше: оказалось, что его любимое блюдо — это грибной суп, который Сенджу Кикуно регулярно готовила, когда он был ребенком.

Кстати об этом, никто еще не упоминал при Хашираме, что его матерью была не Хатаке Кикуно. Мадара был почти уверен, что Тобирама догадался об этом (он прошел через фазу, когда зарывался в архивах своего клана в свободное время и проводил многие часы подряд просто молчаливо сидя рядом с Китой, когда не сражался со старыми документами), но младший брат Сенджу еще ничего не сказал. Что было ясно, потому что иначе у Мадары на коленях несомненно оказался бы рыдающий Хаширама, воющий больше часа о том, что «вся его жизнь — ложь» или что-то в этом духе.

В целом, Мадара был благодарен за то, что пока этого избежал. Ему бы очень хотелось продолжать избегать этого, что казалось вероятным: очень мало Сенджу оставалось в живых из тех, кто без тени сомнения знал, кем была мать Хаширамы. Те, кто знал, были достаточно умны, чтобы видеть, что клан Хатаке действительно заинтересован только в том, чтобы устанавливать контакт с Тобирамой, но они были готовы позволить впечатлению Хаширамы о связи оставаться, даже если это означало разрешать своим детям взаимодействовать с его. Если Хаширама узнает правду, эти тонкие связи примирения порвутся, и все старшие Сенджу теперь были глубоко заинтересованы в успехе деревни. Они видели своих внуков, в некоторых случаях встречали своих правнуков и наблюдали за тем, как эти дети растут без сокрушающего веса постоянного конфликта.

Мадара знал слишком много старейшин клана Учиха, которые думали так же, что существует очень малое, что они не сделают, чтобы сохранить неожиданное счастье, которое приходит от наблюдения за тем, как дети растут бесстрашными и не отмеченными смертью. Ну, не не отмеченные, но значительно менее отмеченные, чем его поколение в этом возрасте.

Он видел, как Кита улыбается бесшабашности и полному энтузиазма любопытству их детей, видел ее тихий восторг от созданной дружбы, которая была бы немыслимой (была немыслимой) чуть больше, чем десять лет назад. Радость его жены бальзамом ложилась на его сердце и была для него огромным источником силы: Мадара отдаст почти все, что угодно, чтобы сохранить то, что он получил, все вещи, которые, как он не мог до конца поверить, у него будут. Красивые мечты, но такие же далекие и недостижимые, как луна, идеалы, ради которых стоит жить, но до которых невозможно дотянуться.

Без Киты он бы никогда не увидел, как эти смелые мечты были на самом деле почти в пределах досягаемости, что ему надо было только протянуть руку и схватить их. Он любил ее больше, чем мог выразить словами, только за это, и она дала ему намного больше, чем только это.

Стоял великолепный весенний день, и парк с сакурой был забит до отказа, в основном потому что Хаширама был жульничающим плутом, у которого, если быть честным, время от времени возникали хорошие идеи, так что все деревья сакуры Конохи цвели дважды: один раз ранней весной, а потом опять на годовщину мирного договора. Поэтому теперь существовала и укоренившаяся традиция пикников с любованием сакуры, чтобы отметить это, вместе с огненными танцами по вечерам и всей фестивальной едой и играми. Все вокруг Мадары, шиноби и гражданские из более чем дюжины стран, ели и разговаривали друг с другом, а дети бегали по дорожкам и по траве, одетые в удобные летние наряды.

— Муж!

Мадара повернулся и сжал руки Киты в своих, наклонился, чтобы почти прикоснуться лбом к ее лбу, но не совсем дотрагиваясь, чтобы не размазать ее макияж.

— Жена, — ответил он, чувствуя, как слова пророкотали у него в груди, а в животе расцвело желание. Кита всегда была прекрасной, но что-то в том, чтобы видеть ее в юкате, которую он специально заказал (с единственном в своем роде рисунком, который он придумал сам), заставляло ее казаться невозможно красивее.

— Как дела у моего мужа в этот прекрасный день? — игриво спросила Кита, и легкое шевеление ее пальцев в его руке вокруг веера выдало ее желание кокетливо помахать им перед лицом.

— Лучше после того, как увидел тебя, жена, — со всей серьезностью сказал ей Мадара, не отпуская ее руки. — Могу ли я как-то помочь моей жене в это самое благоприятное утро?

Ресницы Киты опустились, и дразнящая тень на мгновение появилась в уголке ее очень вежливой мягкой улыбки:

— Разве жена не может просто наслаждаться компанией своего мужа?

— Как невежливо с моей стороны, — нежно ответил Мадара, отпустив одну ладонь, а другую положив себе на руку. — Могу и я тогда немного прогуляться с моей женой, чтобы мы вместе могли насладиться сакурой?

— Это было бы чудесно, — ее голос был таким кротким, но последний раз, когда она сказала эти слова, был прошлой ночью, и аллюзия была такой откровенной для опытного слуха Мадары. Его жена была довольно утонченной, но ни в коем разе не скромной — и он любил ее только сильнее за ее открытое лукавство и озорство.

— Я стараюсь угождать моей жене во всех вещах, — нежно напомнил ей он, ведя ее по тропинке и кланяясь разным другим гуляющим между цветущих деревьев.

То, как ее глаза опустились и пульс затрепетал, когда она на мгновение прижалась к нему, сказало ему больше, чем могла бы поведать любая поэзия.

Позже, думая об этом моменте, Мадара никогда не сможет определить, что конкретно заставило его поднять взгляд от нижней губы его жены, которую она так очаровательно прикусывала, что побудило его коротко посмотреть на густо усыпанный розовым парк. Что-то на периферии зрения? То смутное предчувствие, которое было почти шестым чувством для шиноби, находящихся на поле боя с детства, которые доживали до тридцати? Это определенно не была его способность ощущать чакру: он и близко не был достаточно чувствительным. Может, это был его слух, так тонко настроенный на высокие голоса его детей и почти незаметные различия в тоне, которые предвещали дискомфорт и страх, а не веселье?

Чем бы это ни было, он поднял глаза.

Он увидел…

…Шиноби из Страны Молнии, собравшиеся вместе, по количеству минимум два полных отряда…

… короткие рога, торчащие из золотистых и серебряных волос лидеров…

… Мадома со сжатыми кулаками и вызывающе поднятым подбородком…

…окруженные…

… Сукумо за Мадомой, прижимающая к себе Адатару…

… Золотоволосый, находящийся слишком близко к Мадоме…

… нож…

* * *

Ежегодное празднование мирного договора Учих-Сенджу превратилось из чисто учиховского события в деревенский фестиваль, длящийся целый день, затем два дня, а после десятилетней годовщины он увеличился до целой недели, привлекая артистов, дворян и шиноби в равной степени, которые заполняли Конохагакуре до отказа. Артисты ставили пьесы, пели и танцевали не только в театрах и чайных домиках, но также в парках, гостиницах и даже в онсэне, шиноби сплетничали и тратили с трудом заработанные деньги на учиховскую сталь, торговали информацией и наводили справки о перспективах поездок на дальние территории, а также обсуждали более долгоиграющие дела, как договорные браки.

Конохагакуре, судя по всему, сейчас считалась нейтральной территорией для подобных вещей, что Тобирама находил чрезвычайно забавным. Все больше мелких кочующих кланов начали пускать корни, особенно в Странах Травы, Дождя и Рек, но все эти кланы теперь были в довольно дружеских отношениях с Конохагакуре, частично благодаря его с Мадарой усилиям искоренить некомпетентность и неправомерное поведение во многих вассальных нациях между Странами Ветра и Земли.

Может, эти шиноби не считали Страну Огня своим домом, но они были не меньшими сторонниками кланов Учиха и Сенджу, и они это знали. У Конохагакуре уже появились крепкие торговые контракты с большинством из них.

Дворяне начали заглядывать из любопытства, чтобы пялиться на шиноби, занимающихся повседневными делами, как будто они кирины* в зверинце, но в настоящее время они приезжали ради рёкана, безупречно эстетичных общественных парков и садов, разнообразных традиционных блюд кланов деревни и, конечно, ради их ремесленных изделий. Таких как керамика, создаваемая шиноби в четырех разных печах, шелк Учих и Абураме, веревки и чайники Сарутоби, рисунки и картины Курама, брусочные панели и каменные фонари, высекаемые водой, Сенджу, краски и семена Яманака, специи Акимичи, лекарства Нара, кожаные изделия Инузука и в последнее время грибы Хатаке.

*Примечание переводчика: кирин или цилинь — мифическое существо, известное в китайской и других культурах Восточной Азии. Это своего рода химера: как правило, у него несколько рогов, зелёно-голубая чешуйчатая кожа, тело коня, ноги оленя, голова дракона и медвежий или бычий хвост. Он живёт не менее 2000 лет, но увидеть его дано только избранным

Конечно, среди многих других были и более обыденные товары, которая производила каждая деревня, такие как однотонные и с рисунками изделия из льна, разнообразные по стилям шляпы касы*, бумажные талисманы (хотя омамори Конохагакуре обычно содержали настоящее фуиндзюцу: каждый год клан Учиха каждый зарабатывал много денег на своих талисманах «спокойного сна») и так далее. В этом году Учихи открыли новую лавку и стали продавать бамбуковые флейты, искусно сделанные и мелодичные, с разными размерами, создающими разные ноты, и интерес был достаточно высоким, так что Тобирама подозревал, что создатель, вполне возможно, уйдет в отставку из Внешней Стражи, чтобы делать флейты постоянно, а не только в качестве хобби.

*Примечание переводчика: каса (яп. 笠) — японский национальный головной убор. Представляет собой конусообразную шляпу

Мадара всегда радовался, когда один из его воинов находил гражданское ремесло, на которое мог жить, он желал ему или ей всего наилучшего и часто хотел вложить деньги в зарождающийся бизнес.

Так как фестиваль длился целую неделю и деревня была полна чужаков, уроки, обучающие навыкам шиноби, в это время не проводились. Частично из соображений безопасности, но в основном потому что не было смысло заставлять детей быть внимательными, когда они знают, что веселые и захватывающие вещи происходят в другом месте. Однако уроки в классах продолжались, потому что занятым родителям был нужен кто-то, кто будет присматривать за их детьми часть дня. Тобирама обнаружил, что только его самый продвинутый класс фуиндзюцу мог сосредоточиться на каллиграфии, когда приходило время фестиваля, так что вместо ожидания того, что младшие дети станут запоминать кандзи, он учил их оригами, как делать и расписывать маски, и на уроках истории рассказывал о происхождении разных традиций, а на уроках географии — о фестивалям, проводимых в других странах.

Конечно, он не проводил все уроки, но за года он каким-то образом оказался тем человеком, который составлял планы, чему надо учить в каждом классе в каком возрасте, как проверять знания, умения и навыки и так далее. Все младше четырнадцати теперь звали его «Бира-сенсей» как само собой разумеющееся, и это было распространено до такой степени, что он подозревал, что немало родителей даже не подозревают, что учитель, который наполняет головы их маленьких детей отвратительными фактами о плесени и паразитах (потому что быть чистым очень важно, а детям нравятся подобные вещи) был тем же человеком, что и «Сенджу Тобирама».

Тобираме, честно, это нравилось. Теперь, когда Хатаке начали обосновываться в деревне, здесь было довольно много беловолосых людей, и хотя он носил камон Сенджу на одежде, его враги всегда определяли его по доспехам и хаппури в такой же степени, в какой и по волосам. Одна копна белых волос в массе коричневых и блондинистых была заметна — теперь он был одной белой головой среди многих, торчащих из массы других цветов всех возможных оттенков от черного до красного, и он был намного больше похож на своего двоюродного брата Рёкубу, чем на Хашираму. Когда они стояли рядом, было ясно, что от отца ему достались только нос, уши и слегка более бледный тон кожи вместе с более крепким телосложением и стихией. Он всегда знал, что унаследовал внешность от матери, но только недавно он полноценно осознал, насколько он похоже на Хатаке: если бы он не был так широко известен как «Бира-сенсей», он подозревал, что большинство людей по умолчанию обращались бы к нему «Хатаке-сан», несмотря на камон Сенджу на его одежде.

Он также регулярно слышал от Барано-ба и Хируно-ба много других более незаметных вещей, в которых он походил на мать, начиная от любимой еды и заканчивая тем, как он вздыхал, когда сталкивался с кем-то, кто, как он чувствовал, является недалеким. Было очень приятно слышать детали, которые его снежные барсы никогда не думали упоминать.

— Бира-сенсей!

Конечно, он проводил уроки в классах только по утрам в это время года, так что было естественно, что он мог встретиться с его личным классом уже двенадцатилетних учеников на фестивале.

— Доброе утро, Хирузен-кун, Данзо-кун.

Пара мальчиков были хорошими друзьями и были почти неразлучны, хотя обычно их группу дополнял Кагами. Конечно, Кагами, скорее всего, присматривал за младшими братьями по просьбе матери (Хагане было восемь, а Макото пять), так что неудивительно, что он находился в другом месте.

— Сенсей, вы не видели Кагами-куна?

В классах, обучающих навыкам шиноби, все обращались друг другу только по имени, а не по фамилии, потому что в классе с пятью или больше членами клана Учиха не получалось обращаться только по фамилии, не попадая в неизбежные комичные ситуации по ошибке, что имело положительный эффект на значительные улучшения межклановых отношений.

Тобирама обдумал вопрос, потянувшись ощущением чакры в разные стороны.

— Нет. Он вместе с Такахарой-куном.

Старший сын Мадары присматривал за младшими братьями вместе с сыном Хикаку и двумя детьми Изуны, пока Изуна и Хикаку разговаривали с Бентен (нет, это был Хидака, а не Бентен) и Хидэо, которая уже была взрослой замужной женщиной с маленьким ребенком рядом с ними. Более того, она была замужем за Хидакой. Что было неловко, Тобирама научился стабильно отличать Бентен от Хидаки по чакре только после этого брака. Он знал их обоих тринадцать лет, и они даже не были одного пола, но их чакра была запутывающе идентичной с момента, когда у Бентен закончился пубертатный период.

— В каком направлении, Бира-сенсей?

Тобирама повернулся, чтобы указать:

— Вон…

Горячая, как печь, чакра взметнулась в пределах его чувств, огонь с запахом маслянистого секрета для смазывания перьев и гвоздики (Мадара), чтобы сформировать непрозрачный полусферический щит. За этим последовал всплеск другой чакры (высококачественные благовония киара и чешуя — Кита), который растянулся по его чувствам чакры так, что сбило его с толку на долю секунды, которая понадобилась ему, чтобы осознать, что он ощущает ее трансформацию в вани.

Он резко подготовился, чтобы встретиться с неминуемой битвой, пока его кости вибрировали, а в животе возник некомфортный узел. Форма вани Киты, как и более нормальные крокодилы, обладала спектром очень низких по тону вокализаций: звуки можно было слышать только поблизости. Однако их можно было чувствовать на намного большем расстоянии.

Раздался протяжный треск, за чем последовала серия щелчков: очевидно, вани была слишком большой, чтобы удобно поместиться среди эстетично расположенных деревьев в парке сакуры, не повредив их.

— Сенсей?

— Оставайтесь здесь, — резко приказал он, прежде чем переместиться шуншином к переполоху, слыша крики, которые начали пронизывать воздух. Что бы ни побудило Мадару призвать первую стадию своей защитной техники Мангекьё, это определенно было угрозой для всех присутствующих.

* * *

Мадара выдохнул, неотрывно смотря вперед и плотно прижимая рукоятку ножа, все еще торчащего между ребер. У него не было достаточно большого контроля для техники Инь Ёри, так что он мог только немного залатать дыру в легких вокруг лезвия, чтобы продолжить дышать, несмотря на то, что его пронзили оружием. Учитывая то, что он также держал ребра Сусаноо над детьми, он знал, что в момент, когда будет безопасно потушить Мангекьё, он наверняка упадет. Он и так уже опустился на одно колено.

— Чичи, чичи! — его младшая настойчиво подергала его за рукав юкаты.

— Тише, Адатара! Чичи занят, — прошипела Сукумо, резко выпутав пальцы сестры из ткани и оттащив ее от него, несмотря на громкие фырканья девочки, которые наверняка превратятся в крики, если быстро не принять меры.

Мадара действительно был занят. Он был очень занят обеспечением того, чтобы его Сусаноо было настолько темным и непрозрачным, насколько возможно, чтобы его дочери и Мадома не могли смотреть сквозь него. Было и так плохо, что они могли слышать, что происходит снаружи.

Резкое пыхтение, рычание, от которого дрожали кости, животные звуки и крики. Множество криков, хотя большинство из них хотя бы доносились немного издалека, так что, скорее всего, это были паникующие прохожие, а не жертвы его жены. Мадара не думал, что кто-то из них еще оставался в живых. Прошло, может быть, две секунду после того, как он принял удар, направленный в горло Сенджу Мадомы, прежде чем отбросить скелетом Сусаноо шиноби, который пырнул его, и он успел увидеть, как его жена начала прикладывать путь сквозь деревья в своей форме морского дракона, ее голова резко дернулась вперед и схватила вышеупомянутого золотоволосого шиноби и трясла его в воздухе, как крысу, и в этот момент Мадара сосредоточился на усилении непрозрачности защиты, чтобы избавить детей от жестокости поля боя.

Мадома сидел позади него, неровно дыша и прижимаясь головой к середине спины Мадары, пока сидящая рядом с ним одиннадцатилетняя Сатими пела во весь голос, ее глаза были закрыты, и она смело пыталась заглушить ужасы, которые, как она знала, находятся всего лишь в метрах от них. Сукумо присоединилась к ней, когда Адатара начала хныкать, а малышка Юкино (Мадара даже ее не увидел, так как она пряталась между Сукумо и Сатими) жизнерадостно и удивительно по-кошачьему подвывала, что заглушало крики почти сильнее, чем пение.

Он выдохнул, ощущая горячую влажность, которая просачивалась сквозь одежду, пачкая хлопок на груди и на спине. Еще один вдох. Затем выдох. Он был нужен детям.

Еще один вдох.

* * *

Тобирама вышел из шуншина как раз вовремя, чтобы увидеть, как верхние части тела двух шиноби из Страны Молнии оказались сожжены дотла тонким копьем почти белого от жара пламени: запах горящего мяса не был чем-то, по чему он скучал. Совершенно нет.

Однако форма вани Киты была намного больше, чем Тобирама помнил.

И намного более атлетичной. Морской дракон (теперь она определенно была достойна звания дракона) взвился в воздух как раз вовремя, чтобы дзюцу стихии молнии безвредно блеснуло у чешуи, она приземлилась на лапы и рванула на ужасающей скорости на неудачного нападающего, вытягивая вперед шею.

Фонтан артериальной крови добавил оттенок киновари на ближайшую сакуру.

Четверо шиноби все еще сражались (трое, поправился Тобирама, когда хвост дракона сбил одного с ног, и он упал прямо в сокрушающую пасть), но битва была прискорбно неравной. Если бы у них была хотя бы капля благоразумия, они бы сдались, ему или Хикаку, который только что появился у дальнего края резни.

Или Сакурадзиме, которая стояла далеко за спиной Киты, а ее муж крепко держал за плечи их двоих сыновей, пока она быстро заканчивала привязывать их дочь-младенца к его груди и вытаскивала одну из заколок, крутя ее, как кинжал.

Двое шиноби. Тобирама сомневался, что он когда-либо сможет любоваться сакурой без того, чтобы его мозг не добавлял тошнотворно-сладкую ноту разорванных внутренних органов к цветочному букету.

Один шиноби. Тобирама уклонился от баллистической территории оторванной ноги.

Раздался громкий треск: последнего шиноби швырнули на землю и агрессивно растоптали. Дракон не остановилась, когда ребра неудачливой жертвы превратились в осколки, несмотря на то, что она была по колено испачкана в крови, грязи и внутренностях. Мстительное добивание жертвы было слегка похоже на поведение ласки с добычей, что соответствовало новым пропорциям ее тела: довольно длинная шея, более длинное туловище и еще более длинный хвост, и все это поддерживалось сильными лапами с когтями. Длинная морда не особо изменилась, но теперь ее дополнял небольшой костяной воротник и две пары небольших рогов, торчащих из макушки параллельно воротнику.

Он не был единственным наблюдателем: члены Домашней Стражи Учих были рассредоточены по парку, Изуна координировал их с помощью коллективного гендзюцу, небольшое количество Сенджу и Хатаке находились на внешних границах, и здесь стояли несколько Акимичи, усиленные своей техникой увеличения размеров тела. Щит Сусаноо был все еще таким же непрозрачным и темным как в тот момент, когда Мадара поднял его всего лишь несколько минут назад: Тобирама надеялся, что дети не оказались чрезмерно шокированными. Он знал, что его дочь здесь, но он не мог почувствовать ее за защитной пеленой чакры Мадары.

Дракон перестала давить жертву и сделала беспокойный круг, обходя бойню, рыча и пыхтя таким образом, что посылало атавистические мурашки по позвоночнику Тобирамы. Затем она повернулась ко входу в парк (где Тобирама мог чувствовать Хашираму, спорящим с Изуной) и сделала шаг.

Тобирама двинулся почти быстрее, чем осознал, что делает — дракон наклонила голову, наблюдая за его приближением, и кончик ее хвоста почти лениво бил по стволу наполовину поваленного дерева.

— Кита, — сказал он, потому что правда не видел смысла в уважительных суффиксах в этой ситуации.

Дракон зарычала, и этот не совсем слышимый звук заставил его кости завибрировать.

— Кита, как там Мадара?

Дракон повернулась к куполу в форме яйца, который представлял собой базовую манифестацию Сусаноо, почти изящно семеня через кишки, взбаламученную грязь и сломанные кости, пока она не смогла обойти щит еще более плотным кругом. Только после этого, как только конструкт чакры оказался наполовину спрятанным чешуей, которая перетекала от синевато-серого в цвет слоновой кости, защита наконец погасла.

Голова дракона упала быстрее, чем Тобирама мог увидеть — мгновением позже он стоял у на ее плечах: появившаяся чакра тех, кто внутри, побудила его к неосторожности.

— То! — энергично замахала Юкино, но осталась там, где сидела, между Адатарой и Сатими.

Тобирама улыбнулся дочери, и его чувства были четко сфокусированы на ближайшем окружении. Дети чувствовали себя в порядке: возможно, немного потрясенные, но неповрежденные. Однако Мадара стоял на коленях, тяжело опираясь на челюсть дракона, и рукоять ножа торчала между его нижних ребер, а по обеим сторонам его юкаты разрастались кровавые пятна.

— Бира-джи! — Мадома подбежал к нему, замерев в сантиметре от сине-серой чешуи. Тобирама осторожно спустился на землю внутри изгиба тела Киты, чтобы лицо его племянника больше не находилось на уровне его голеней.

— Мадо-кун.

Мадома бросился к нему, уткнувшись лицом в грудь Тобирамы.

— Бира-джи, Мадара-сама спас меня, — голос его племянника сорвался, — нож целился в мою шею, и я не мог пошевелиться, но он появился здесь, и… и, Бира-джи, он истекал кровью все это время!

Тобирама коротко обнял племянника, а затем отступил в сторону и положил руку на плечо Мадары в сантиметрах от кровавых зубов, которые, как он только что наблюдал, могли разрывать шиноби в доспехах на части, как простую васи:

— Мне нужно вытащить нож.

Мадара вздохнул и сделал жест, движение было едва ли больше дергания рукой, но легко передало, что Тобираме надо приступить к делу. Закатив глаза, Тобирама присел на корточки, потянувшись под челюсть дракона свободной рукой, напряг силы и вырвал нож в одно быстрое движение, и его чакра уже начала латать внутренние раны, пока лезвие выходило из грудной клетки Мадары. Грубая заплатка техники Инь, которую использовал мужчина, чтобы замедлить кровотечение, свернулась, чтобы направить и усилить исцеляющее дзюцу, благодаря чему было довольно просто восполнить кровопотерю вместе с восстановлением ткани легкого: надо было еще добавить только немного измененной чакры, чтобы стерилизовать рану, так как Учихи обычно делали такие вещи с помощью печати.

Горячее дыхание с запахом крови, пробежавшее по его шее, было глубоко тревожащим — Тобирама ткнул морду дракона локтем.

— Прекрати, — прошипел он, повернувшись лишь настолько, чтобы свирепо посмотреть в один видимый глаз с шаринганом, но большая часть его внимания была сосредоточена на деликатной работе латания ткани легких обратно в единое целое.

Ответный фырк заставил задрожать весь его позвоночник.

— Имото, будь добра и сделай мою жизнь легче, пожалуйста, — послышался голос Изуны с дальней стороны поляны. Дракон запыхтела, и глубокие резкие звуки чувствовались как удары плашмя двуручником Страны Воды по груди Тобирамы.

Мадара хохотнул.

— Она никогда не делала твою жизнь легче, и ты это знаешь, отото, — сказал он, повысив голос, но держась одной рукой за голову дракона. Значит, все еще ощущает кровопотерю: Тобирама добавил чакры, чтобы побудить костный мозг Мадары восстанавливаться быстрее.

— Конечно, — фыркнул Изуна, легко прыгнув через новосозданную поляну и аккуратно приземлившись на основание хвоста дракона, — но она может хотя бы попытаться один раз. Я отвлек кудзу ради тебя, имото! Разве я не заслужил немного внимания?

Дракон раскрыла пасть, и дым потянулся между теперь видимых зубов. Однако она выпрямилась, перестав окружать Мадару и детей, и ее излишне тяжелые шаги заставили Изуну ухватиться за чешую с помощью чакры. Тобираме бы хотелось, чтобы Изуна перестал называть анидзя «кудзу» и вариациями этого слова: да, он понимал, почему тот так его называл, но это не помогало.

— Милая жена, — проворковал Мадара, когда костистый гребень дракона ткнулся ему в пальцы. — Прекрасная и ужасно любимая, мать моих многих восхитительных детей, правительница моего сердца и хранительница моей души, моя собственная Тоётама-химэ, вернись, пожалуйста, ко мне домой?

Дракон запрокинула голову, судороги прошли по ее позвоночнику, заставив шипы узкого спинного гребня застучать друг об друга, и она источала ощущение, что эта форма совершенно адекватна для любых вещей, которыми она может захотеть сегодня заняться.

— Ты не влезешь в купальню в таком виде, — практично заметил Тобирама. — Или в душ.

Кита была очень привередливой к чистоте, несмотря на то, что она совсем не была против запачкаться: просто когда грязная работа заканчивалась, обычно она очень быстро шла умываться и чрезвычайно скрупулезно меняла всю одежду. Учитывая грязь, кишки и экскременты, пачкающие когтистые лапы и светлое брюхо дракона, было весьма вероятно, что Кита захочет помыться, даже если грязь не перенесется на ее другую форму. Тобирама надеялся, что грязь не перенесется на ее другую форму, и в такой же степени надеялся, что ее одежда перенесется. Он не видел ее вещи, разбросанные по округе, но в первый и единственный раз, когда он стал свидетелем ее трансформацию, дело обстояло иначе.

Послышался глубокий рычащий и отчетливо обремененный вздох, а затем дракон растаяла как дым, уронив Изуну на землю, и тот легко приземлился на ноги. Кита просто оказалась здесь, в объятиях мужа, полностью одетая в свою фестивальную юкату с рисунками ласточек и в гэта, и ее макияж все еще был безупречным, но она где-то потеряла свои изысканные заколки: ее волосы спадали ниже бедер чернильной волной с проблесками индиго, длиннее, чем у ее мужа, и намного более аккуратные.

Было также глубоко неуместно со стороны Тобирамы смотреть на нее с волосами в таком виде: обычно она не ходила с распущенными, так что это было равносильно тому, что она была раздета. Или, по крайней мере, неглиже. Тобирама отпустил плечо Мадары (он мог опереться на жену) и демонстративно повернулся, чтобы взять Юкино.

— У тебя было веселое приключение, детеныш? — спросил он.

Юкино с энтузиазмом закивала, прижавшись к его груди:

— Джи-сама защитил нас, а Сатими-нее спела со мной песни!

Младшая дочь Хикаку выглядела более напряженной, наверняка из-за того, что она лучше осознавала опасность, чем Юкино, но одиннадцатилетняя девочка сумела улыбнуться.

— Спасибо за то, что присмотрела за моей дочерью, — сказал ей Тобирама, а затем повернулся, чтобы взглянуть в глаза Сукумо и Мадоме. — Спасибо вам всем. А теперь, кто голоден?

Он знал по собственному раннему опыту поля боя, что страх истощает.

— Я была бы не против поесть, Бира-оджи, — решила Сукумо, отпустив Адатару, чтобы она могла подбежать к матери за объятием.

— Давайте возьмем караагэ*, — предложила Сатими.

*Примечание переводчика: караагэ (яп. 唐揚げ, 空揚げ) — блюдо из японской кухни, а также метод его приготовления. Как правило, курятину или другое мясо маринуют, затем покрывают небольшим слоем муки и прожаривают во фритюре

— Окономияки, — возразил Мадома, и к нему наконец вернулся более здоровый цвет лица.

— Барбекю, — не согласилась Сукумо. Когда у нее появился вкус к кухне Акимичи? Не то чтобы это было плохо, но это определенно не было тем, что он хотел поесть, когда воздух вокруг них все еще немного пах обугленной человеческой плотью.

— Тэмпура! — потребовала Юкино, постучав кулачком по плечу Тобирамы. — Тэмпура, то!

— Давайте пойдем и посмотрим, что сможем найти, хм? — предложил Тобирама. Так они смогут перестать подслушивать то, что Мадара бормочет Ките, заплетая ей волосы, и прекратить чувствовать то, как она поощряет его своей чакрой. Изуна был прав: они бесстыдны. Коноха (по крайней мере те ее жители, кто находился достаточно близко, чтобы заметить этот бардак) могла увидеть это своими глазами, если она это уже не сделала.

Доклады после боя могли подождать, пока дети не поедят и не успокоятся достаточно, чтобы уснуть.

* * *

Кита знала, что у нее вспыльчивый характер и что он проявляется, когда она испытывает страх. Это было единственным, что по-настоящему вызывало у нее гнев: этот момент паники, предчувствие неизбежной потери, потенциал для ужасного, мучительного горя. Терять человека, которого ты любишь, — это самое кошмарное чувство в мире, так что те моменты, когда это казалось очень вероятным, потрясали ее до глубины души, оставляя ее сначала разъяренной, а потом слезливой.

В данном случае она счастливо флиртовала с мужем (в деревне, в парке, где должно было быть безопасно), когда он поднял взгляд и исчез. Она ощутила, как его чакра замерцала, прежде чем она увидела, куда он направился, почувствовала его рану, и когда она повернулась и посмотрела…

… их дети эти шиноби нож они были гостями как они посмели…

… она чувствовала себя преданной. Она также была до ужаса испуганной, присутствие, как оказалось, вражеского шиноби в сердце того, что должно было быть их домом, вернуло кошмар смерти Току-чан, убийцы детей в сердце земель клана, и Кита среагировала так, как ее учила Охабари-оба на всех тех уроках о базовых и фундаментальных обязанностях главы Домашней Стражи.

«Домашняя Стража отличается от Внешней Стражи, Кита-чан. Если члены Домашней Стражи сталкиваются с вражескими шиноби, это означает, что Внешняя Стража уже потерпела неудачу: неприкосновенность и безопасность клана были нарушены. Наши воины вполне вероятно уже могут быть мертвы, и мы обязаны действовать так, как будто они мертвы, как будто у нас не будет никакого спасения или подкрепления, потому что, насколько нам известно, это может так и быть. Следовательно, мы обязаны действовать быстро, точно и эффективно и быть готовы мгновенно добить врага рядом, чтобы покончить с ним, прежде чем искать других, кто вторгся к нам. Когда ты член Домашней Стражи, каждая секунда, которую ты тратишь на битву, — это секунда, когда наша семья умирает, каждая секунда, Кита-чан. Так что никогда не колебайся».

Кита не была воином, и она никогда не будет воином. Но это не означало, что она не знает, как убивать: Нака-сенсей удостоверилась, чтобы она знала все способы, не только нагинату, но также и веер, заколки, нож в рукаве, шелковую нить и носовой платок с узелками. Именно так Домашняя Стража разбиралась с угрозами.

Было гораздо проще убить, защищая детей, чем защищая только себя. И она также испытывала намного менее противоречивые чувства.

Вздохнув, Кита прижалась к мужу, пока он гладил ее плечи под душем. На самом деле она совсем не была грязной (чем бы она ни была покрыта в ее другой форме, это не переносилось), но она чувствовала себя грязной, и запах крови и внутренностей оставался на ней просто из-за того, что она была близко. Ее гэта надо будет тщательно почистить (скорее всего, их уже оттирали), а ее юкату — постирать.

Она устроила бардак в парке сакуры в своей драконьей форме: она уже была больше двадцати метров в длину и слишком большой, чтобы не сотворить хаос, когда она фокусировалась на сражении. Хаширама определенно уже начал трястись над сломанными и поваленными деревьями, помогая им вылечиться и обеспечивая то, что никто из них не умрет, хотя в конце концов они вполне могут оказаться странной формы. Он ужасно любил эти деревья и непомерно гордился тем, что они цветут дважды, как он их «попросил».

Кита позволила мужу отвести ее в бассейн, где Изуна и Тобирама управлялись со всеми своими детьми (а также с ее и Мадары), пока И наблюдала и демонстративно совсем не помогала. Девять детей были достаточно большим количеством, чтобы двое мужчин справились с ними в одиночку, особенно когда малыши были голыми, мокрыми и испытывали что-то похожее на тряску после боя. Такахара, добрая душа, хотя бы пытался помочь, но он был занят младшей сестрой (Адатара отказывалась слезать с его рук и отпускать его), так что он не мог фактически помочь поймать хихикающее трио Макумы, Симмоэ и Шираками, которые не хотели заходить в бассейн. Юкино висла на шее отца, как мартышка, Эна и Митама устроили водный бой, а Сукумо тихо сидела рядом со своей тетей, игнорируя шум и прижимая руки к ушам.

В тот момент, когда Мадара закрыл за ними дверь, Тобирама наконец потерял терпение и оживил воду, ухватив каждого непослушного ребенка прозрачным щупальцем и утащив их всех на высокие выступы в бассейне под хор радостных визгов.

— А-а-а! Чичи! На помощь! — запищал Симмоэ, дергаясь, как рыба на крючке.

— Ни за что, — открестился Изуна, соскользнув в воду рядом с женой. — Ты мог быть хорошим мальчиком, но ты хотел хулиганить, теперь пора столкнуться с последствиями!

Однако его тон был веселым и он улыбался, так что было очевидно, что он на самом деле не злился.

Тобирама фыркнул, тоже погрузившись в воду и положив полотенце на плечи, одной рукой придерживая дочь у груди.

— Успокойся, — строго велел он Макуме. Красноволосый мальчик заныл, все еще дергаясь. Кита теперь знала Узумаки, и Макума был больше Узумаки, чем Сенджу — ему понадобится время, чтобы успокоится. Мито была исключением, которая подтверждала правило в этом случае, хотя она призналась, что была более легковозбудимой, когда была младше. Однако большинство ее родственников не переросли это.

— Дыши глубоко, — твердо добавил Тобирама, откинувшись назад и полуприкрыв глаза. — Вдох: раз, два, три, четыре и пять. Выдох: раз, два, три, четыре и пять.

Мадара зашел в бассейн, и Кита начала слышать звуки того, как маленькие дети целенаправленно следили за своим дыханием, и взбудораженные сигнатуры чакры успокаивались в ритм с упражнением. Затем ее муж отложил полотенце и помог ей тоже зайти в бассейн, дважды проверив ее волосы, чтобы удостовериться, что они не упадут в воду. Кита уже знала, что этого не случится, но такая забота успокаивала ее мужа, так что она с удовольствием позволила ему потакать себе.

Она чувствовала себя усталой: это не было физическим ощущением или чем-то, связанным с ее чакрой, но ее трансформация Мангекьё забирала у нее много сил в более скрытом духовном плане. Она будет чувствовать себя не в своей тарелке еще минимум неделю, пока будет восстанавливаться, и на протяжении этого времени она будет раздраженной, ершистой и слегка вялой. Обнаружение незаметных эффектов ее трансформации потребовало времени, но сейчас и она, и Мадара знали признаки, точно так же, как она знала, что Аматерасу делает ее мужа параноиком, Сусаноо вызывает чувство непобедимости (что приводит к рискам и неосторожности), а Цукуёми поощряет садистские наклонности человека. Изуне было особенно сложно с этим (Цукуёми была первой манифестацией его Мангекьё), и Кита знала, что ее деверь прикладывает много усилий, чтобы преодолеть шаблоны мышления, которые укоренились в его психике за годы использования этой техники.

Цена Мангекьё была выше, чем просто ее очевидная часть. Кита знала, что ее муж проводил время с в равной степени подверженными главами родов, выуживая похожие проблемы, уникальные для их конкретных проявлений Мангекьё, но она не знала, в чем они заключаются: это не было ее делом, и они ей не говорили. Однако она подозревала, что у Ёмоцусикомэ снижается эмпатия и сочувствие, судя по тому, что она знала о Таке и о том, как работал ее Мангекьё. Передумать в середине охоты, потому что внезапно начал сочувствовать врагу, казалось чем-то, что было бы нежелательно.

— Хаха, хаха, ты была драконом!

— Хаха, ты была огромным драконом!

— Ба-сама, вы потрясающая!

Кита улыбнулась ерзающим детям, которые заметили ее присутствие и все требовали ее внимания:

— Я Тоётама, разве не так?

— Я думала, что истории означают, что вы дракон внутри, а не снаружи!

— Хаха, а я буду драконом, когда вырасту?

Конечно, Адатара хотела знать именно это.

— Я дракон снаружи только потому, что очень много людей, которых я любила, умерли, когда я была маленькой, — сказала она внезапно внимательным детям, — а затем один из наших соклановцев сделал кое-что ужасное, что сильно ранило мое сердце. Я надеюсь, никто из вас никогда не станет драконом снаружи, потому что если это случится, это значит, что вам было слишком больно, чтобы выжить без превращения в дракона.

— О, — Адатара выглядела, как будто хотела надуться. — Но я хочу быть драконом, хаха!

— Я уверена, что есть менее болезненные способы стать драконом, если ты этого действительно хочешь, Ада-чан.

— Например, печати? — проницательно спросила Сукумо.

— Хаха, научу меня печатям!

— Хаха, я тоже хочу быть драконом!

— Тихо! — строго сказал Мадара. Все дети мгновенно успокоились, хотя большинство из них все еще немного ерзали от энтузиазма.

— Насколько я знаю, не существует печати, которая позволяет человеку превратиться в дракона, — разочарованные гримасы были неисчислимы. — Но если вы будете усердно учиться и быть внимательными на уроках, возможно, однажды вы сможете изобрести такую печать.

А теперь половина из них решила, что это звучит слишком медленно и скучно, но другая половина снова воспряла духом. Вышеупомянутая «другая половина» теперь включала Макуму, который был очень хорош в печатях для своего возраста, но пока что не был особо заинтересован в обсуждении драконов из-за того, что не был Учихой и, следовательно, знал, что у него совсем нет потенциала Мангекьё.

— Однако это дела будущего, — решительно заключил ее муж. — Прямо сейчас мы принимаем ванну.

— Хай, чичи.

— Хай, джи-сама.

Дети успокоились и приступили к мытью, в этот раз не отвлекаясь, и Тобирама наконец выпустил их из своего водного дзюцу. Кита находила умилительно забавным то, что оба ребенка Тобирамы решили следовать примеру Эны и Симмоэ в том, чтобы звать ее мужа «джи-сама». То, что ни Тобирама, ни Изуна даже не подумали оспорить это подразумеваемое подтверждение родства, делало все только лучше.

* * *

Мадара не собирался извиняться за свою жену перед даймё Страны Огня, неважно, что он специально создал это впечатление у тех дворян из Страны Молнии, находящихся в данный момент в Конохагакуре, чтобы обеспечить то, чтобы они не подняли шумиху о смерти половины их «телохранителей”-шиноби. Поведение его жены было наиболее уместным и пропорциональным, и он был им очень доволен. Те, кто угрожал их детям, были мертвы, это произошло достаточно быстро, что в результате получился сравнительно незначительный ущерб деревни, и было достаточно доказательство причастности даймё Страны Молнии, чтобы Мадара мог потребовать, чтобы даймё Страны Огня предпринял меры в его интересах.

Если даймё Страны Огня не предпримет никаких шагов, тогда у Мадары будет законное право выступить против даймё Страны Молнии самому, действуя как полноправный дворянин, на которого напали на его собственной земле, а не просто как обиженный лидер наемников. У Мадары не было сомнений, что даймё будет действовать: сейчас клан Учиха был богатым и влиятельным краеугольным камнем экономики Страны Огня и даймё не захочет необоснованно их оскорблять.

Политика оставляла неприятный привкус во рту, но Мадара хорошо выучил это поле боя, и у него были все намерения выиграть войну, которую начала Страна Молнии. Они выбрали целью его детей в качестве начальной схватки, и это не могло остаться без ответа.

Что было интересно, именно когда он наблюдал за вскрытием двух шиноби из Страны Молнии и их сообщников следующим ранним утром, прибыло формальное послание от Хатаке, что побудило его оставить надзор на Хикаку и переодеться в соответствующую одежду для запрашиваемой аудиенции. Хатаке были старым самурайским родом, появившимся еще во времена, когда все воины тренировались с чакрой, и отказ их предков совершать сэппуку после того, как семья их господина умерла, привел к тому, что они стали ронинами. Со временем ронины превратились в шиноби, несмотря на сохранение нескольких отчетливо самурайских традиций (таких как сосредоточение на должном этикете меча и одеянии воина), и их клан расцвел.

Следовательно, Мадара надел доспехи и боевой плащ, а не роскошное шелковое кимоно: это была встреча между воинами, а не дворянами, и это определенно не была аудиенция, когда дворянин принимает вассала своего клана, даже несмотря на то, что Хатаке сейчас проживали почти исключительно на землях Учих. Клан Хатаке не был вассалом клана Учиха.

Он все равно провел чайную церемонию. Густой чай — это показатель культуры и большого уважения, и Мадара испытывал только уважение к этому разнообразному, однако сплоченному клану вдумчивых и эффективных воинов, которые оставили своих внеклановых родичей и родных в горах Страны Молнии, чтобы защитить своих детей от амбиций местного даймё. Воины из Стран Мороза, Горячих Источников и северо-восточной части Страны Огня все еще бродили по этой территории, но их семьи теперь в основном проживали в Сора-ку и его окрестностях, занимаясь сельским хозяйством на больше не бесплодной равнине, а не в горах, где они родились, обучая своих детей знаниям леса в более умеренных холмах вокруг Конохагакуре.

Как и подобает, главы родов клана Хатаке не упомянули причины своей просьбы встретиться с ним, пока чайная чаша и другие принадлежности не были убраны и на стол не был поставлен обычный чайник с листовым чаем и повседневными чашками. Затем, когда все семеро взяли по чашке, Мадара начал разговор:

— Итак, что вы хотели со мной обсудить, уважаемые гости?

Шесть глав были мужчинами, и одна была женщиной, хотя Хатаке Барано считалась временной главой, так как единственным человеком, в данный момент владеющим контрактом со снежными барсами, был Сенджу Тобирама. Старший брат Барано Бай был предыдущим главой, но позиция их рода, судя по всему, прямо сейчас была несколько неопределенной. Мадара вежливо игнорировал этот момент, так как это не было его делом: остальные Хатаке поддерживали ее власть, так что подвергать это сомнению было бы грубо.

Хатаке Кабоча, старший воин из присутствующих в возрасте пятидесяти семи, по-деловому поставил чашку.

— Хатаке просят привилегии поддержать вас перед даймё, Учиха-сама, — ровным тоном сказал он, и его миндалевидные глаза прищурились в улыбке, делая его приветливую маску еще более нечитаемой.

— Могу ли я поинтересоваться, почему Хатаке хотят выступить на суде по этому вопросу?

У Мадары уже было неплохое представление об ответе, но было бы хорошо иметь подтверждение, и ясность всегда полезна. Лучше обладать фактами, чем вероятными предположениями.

Хатаке Содзу немного опустил голову, и белые кудри упали на его глаза, когда он аккуратно поставил собственную чашку на стол массивными руками.

— Хатаке уже испытали жадность даймё Страны Молнии, — спокойно сказал он, слегка наклонив голову набок, чтобы его буйные волосы упали с лица. — Мы бросили наши дома и родичей, не желая увидеть наших детей и наследие украденными его шиноби, которые стремились захватить наш кеккей генкай и все достояние клана для достижения собственных целей. Деревня, которую он строит в северных горах, не признает связи никаких кланов — все служат государству и только государству.

— Что, конечно, означает даймё, — ироничным тоном согласился Хатаке Гин, его глаза были полуприкрыты, и он источал раздражение и одновременно смирение. — Военачальник Кумогакуре его родич: незаконнорожденный младший брат, сначала обученный как телохранитель, а потом как полевой командир, я полагаю.

Очевидно, программа шиноби Страны Молнии была еще более крепко связана с даймё, чем Страна Земли могла даже надеяться.

— Я с благодарностью приму ваши свидетельства перед даймё Страны Огня о намерениях даймё Страны Молнии, — спокойно сказал Мадара. Честь Хатаке была хорошо известна и все еще уважаема: суд не будет подвергать сомнениям их показания.

— Для нас будет удовольствием предложить клану Учиха поддержку в этом вопросе, — дружелюбно протянул Хатаке Хорэн, что на самом деле могло означать что угодно. Хатаке были намного более изощренным кланом, чем подразумевал их давний альянс с таким большим количеством разных (и в основном хищных) призывов: их способность скрывать и маскировать свои намерения под что-то другое была достаточной, чтобы заставить задуматься даже Учих.

Мадара также видел свидетельства чувства юмора, присутствующего у всего клана, которое склонялось скорее к насмешкам с невозмутимым видом, чем к более обычным розыгрышам и грубым каламбурам, которые предпочитали большинство другой популяции шиноби. Скорее всего, он и сам бы это пропустил, если бы чувство юмора его жены тоже не было такого спектра, когда она была раздражена на людей, с которыми ей приходилось быть вежливой. Из-за этой непоколебимой насмешливой серьезности было очень сложно сказать, высмеивают ли что-то Хатаке или нет, так что Мадара прилагал все усилия, чтобы игнорировать паранойю в официальной обстановке. Он слышал, как его жена говорила «в каждой шутке есть доля правды», и он хорошо знал, что, если кто-то шутит, это не означает, что этот человек не воспринимает вещи всерьез.

Он помнил войну: иногда единственная возможность, чтобы продолжать жить дальше, — это смеяться, потому что иначе ты начнешь кричать и уже никогда не остановишься.

* * *

Сидя рядом с даймё в самом роскошном сокутае, Мадара терпеливо ждал, пока эмиссар из Страны Молнии пытался настаивать, что его жена безосновательно и безжалостно убила его соотечественников, а в следующий момент заявлял, что обвинение в том, что вышеупомянутые соотечественники — солдаты под его властью, является полностью беспочвенным. Мадара не смеялся, неважно, насколько он хотел презрительно фыркать в сторону посланника: вся группа шиноби, загнавшая в угол его дочерей и племянницу, носила белые асимметричные жилеты из бронированной ткани, которые даймё заказывал для своей новой частной армии. Бронированная ткань не была новым материалом, но делать ее было дорого, а красить — довольно сложно, так что большинство кланов шиноби не заморачивались этим. Она подходила только как замена доспехам, и сталь и кожа были намного более дешевыми, менее регулируемыми, и их было в разы проще хорошо подогнать. Бронированную ткань надо было делать в лаборатории, и ее лучше было ткать на механическом ткацком станке, так что обычно именно стража даймё носила куртки из этой ткани.

Бронированную ткань также заказывали для пожарных столицы, потому что она не горела и не плавилась, но шиноби обычно не утруждались ей из-за затрат и сложностей в починке и подгонке. То, что шиноби из Страны Молнии вообще такое носили, намекало на то, что они обладают поддержкой своего даймё, что-то, что не нужно было говорить даймё Страны Огня, чтобы тот это понял.

Вышеупомянутый даймё выглядел не более довольным подсовываемой явной ложью, чем Мадара, что говорило о том, что скоро будут предприняты надлежаще суровые шаги против этого удара по суверенитету Страны Огня. Мадара с нетерпением ждал этого, даже несмотря на то, что это могло означать короткую войну: такой конфликт будет на национальном уровне, а не на локальном и намного более ритуализированным, чем обычные сражения шиноби. Да, люди все равно умрут, но жадность даймё Страны Молнии была такова, что смерти в любом случае будут неизбежны. По крайней мере, в официальном международном конфликте не получится было спрятать трупы, только не человеку, кто спровоцировал это, чтобы скрыть свою эгоистичную заносчивость от остальных Элементальных Наций.