Росток Клевера (джен)

Вечер у Павла Семеновича Крицюка, пятидесятилетнего слесаря одного из московских ЖЭКов, проходил как нельзя лучше — днем ему подвернулась хорошая халтурка, принесшая за каких-то полчаса работы целых пять тысяч рублей, а тут еще и его старый друг и собутыльник Семен Дежнев вернул долг, который не мог отдать полгода. Наступил летний московский вечер, и Павел Семенович, выпив по стопарику с Семой, собирался ехать домой на своем старом мерседесе, подаренным по пьяни знакомым «новым русским» в лихие девяностые. Собутыльник предлагал опрокинуть еще по пузырю холодной водочки, заботливо припрятанной в глубине одного из шкафов на работе, однако Крицюк категорически отказался:

— Не могу, Сема! Мне еще сейчас домой. По маленькой — и поеду! — Павел Семенович думал, что звучит убедительно, хотя в его мозгу никак не могло сойтись, как же он избежит наказания, если его остановит гаишник и попросит дунуть в трубочку.

Несмотря на то, что спустя три десятилетия машина больше напоминала старую развалюху со сколотой краской, гнилыми порогами и несколько раз разбитыми фарами, кое-как склеенными изолентой, свою машину Павел Семенович обожал. Он часто обращался к ней как к живому человеку, называя ее «Петрович», и любил, сидя за рулем, разговаривать сам с собой и гулко хлопать по баранке, приговаривая в конце большинства фраз «Ведь не так ли, Петрович?». Над Крицюком потешались коллеги, предлагая залить в бак машине водочку, чтобы старый «товарищ» слесаря тоже выпил с ними, а то он «не уважает их», но Павел Семенович стоически терпел эти шутки.

* * *

Слесарь был уверен, что приятный вечер ничего не может испортить, однако он жестоко заблуждался. Когда ему оставалось доехать всего пару кварталов до дома, Павел Семенович попал в аварию. Наехав на какой-то острый шип, правое переднее колесо сдулось, и «Петровича» повело в сторону пустынного тротуара, где в этот момент шел высокий молодой светловолосый мужчина с большим гитарным чехлом за спиной. Так как он шел в попутном направлении, прохожий не успел вовремя заметить, как на него несется машина. Крицюк судорожно вдавил педаль тормоза в пол, мгновенно протрезвев, но увы, было слишком поздно — с глухим ударом машина наехала на пешехода, и тот, не издав ни звука, подлетел в воздух и приземлился на тротуар.

В ужасе Павел Семенович вцепился мозолистыми руками в руль и застыл, едва шевеля ртом:

— Петрович, что мы наделали? Мы человека убили! Петрович!..

В тот момент липкое чувство ужаса накрыло слесаря с головой. Хотя он и был алкоголиком, который не стеснялся иногда обманывать клиентов, во многом Павел Семенович еще не растерял остатки человечности, и тогда он испытывал страх, ужас и осознание того, что он стал убийцей невинного человека.

Оцепенение, длившееся несколько секунд, пропало, и слесарь мешком вывалился из машины, рванувшись к тому месту, где лежал сбитый им прохожий. Чувство невероятной вины и слабая надежда, что незнакомец еще жив, сформировав убийственный коктейль в его бедовой голове, гнали вперед… и тут Крицюка ждало неожиданное открытие. Асфальт перед остановившимся «Петровичем» был девственно чист. Никакого человека перед ним не лежало. Вытаращив глаза, Павел Семенович со всем силы начал шлепать себя по щекам, считая, что ему показалось — но нет, тело молодого человека так и не появилось. Крицюк повернулся к своему «мерсу», и убедился, что ему не почудилось — вот, впереди небольшая вмятина, как будто он наехал на кого-то. Но куда же пропал незнакомец? Проведя еще с десяток минут, потерянно оглядываясь вокруг, слесарь озадаченно крякнул, вернулся к машине, достал из багажника запаску и принялся менять пробитое колесо. В тот момент ему больше всего хотелось оказаться дома, в своей постели, и забыть произошедшее как страшный сон.

* * *

Последнее, что я успел услышать перед тем, как меня накрыла чернота — ослепительный свет и сильный удар, за которым последовало ощущение полета, боль лишь на долю секунды, а затем лишь тишина… и тьма.

Я не знаю, сколько времени я провел в непроницаемой черноте, не осознавая ничего, но однажды сквозь пустоту до меня стали доноситься неразборчивые звуки. С каждым мгновением они становились все более четкими и различимыми, пока не превратились в убаюкивающую картину леса — шелест крон деревьев, пение птиц. Как только я смог их понять и осознать, чернота вокруг меня рассеялась, уступив место солнечному свету, пробивавшемуся сквозь густые кроны деревьев. Отдельные лучи обжигали глаза, подобно кислоте, и я закрыл их ладонью, защищаясь от слишком яркого света, так как одних прикрытых век было недостаточно.

Следом за слухом и зрением ко мне стало возвращаться и осязание. Моя вторая ладонь нащупала рядом с собой траву, словно я лежал на каком-то газоне или лужайке. Пальцы захватывали отдельные травинки и без усилий отрывали их от земли, но это не помогало мне понять, где же я находился.

Когда же, наконец, я привык к свету и убрал ладонь от лица, я смог открыть глаза полностью и понять, что, скорее всего, я лежал где-то на лесной поляне. Надо мной расстилалось яркое голубое небо, по которому лениво плыли кремовые облака, и это было обрамлено кронами шелестящих деревьев, плавно покачивающих на ветру. Когда я смог наконец-то сесть и оглядеться вокруг себя, я лишь убедился что находился на незнакомой мне лесной поляне, ничем не отличавшейся от сотен других подобных.

Я был не один — в десятке метров от меня стояло загадочное существо, напоминавшее крупную рысь из веток и листьев, постоянно покачивавшихся и шелестящих, словно их слегка касался ветер. Испуганно сглотнув, я пытался сообразить, что же мне делать, если это существо решит на меня напасть, однако неизвестное создание продолжало «смотреть» на меня ярко-красными ягодами, оставаясь неподвижным и изредка прикрывая глаза «листьями», словно их обладатель медленно моргал.

Еще несколько секунд посмотрев на меня, загадочная рысь развернулась на месте, сделала пару бесшумных шагов и растворилась в воздухе, заставив слагающие себя ветки и листья упасть на землю неопрятной кучкой. Впрочем, и она исчезла спустя несколько секунд, и отныне ничего не напоминало о том, что еще буквально минуту назад я был не один.

Более ничего мне не угрожало, и я, бросив взгляд на свои ладони, судорожно попытался их отбросить, слишком поздно осознав, что физически не мог этого сделать. Вместо моих обычных ладоней были мохнатые ладони с серой шерстью, с когтями и подушечками, как у какого зверя! Бросив взгляд ниже, я мог только продолжать держать рот открытым — у меня не было и ног в привычном смысле этого слова! Вместо них я видел самые настоящие звериные лапы, когтистые, покрытые шерстью и с подушечками, словно у какой-то собаки, массивные и широкие.

Увиденное заставило меня часто и тяжело дышать, словно я оказался в каком-то кошмаре. Я даже крепко зажмурил глаза в надежде, что это всего лишь сон, — но нет, я так и остался в этом странном и непривычном теле. У меня не было возможности увидеть свое лицо, но попытка ощупать голову лишь укрепила меня в мысли, что произошло что-то странное — она была явно не человеческой, вытянутой и тоже мохнатой. Порой, скосив глаза ниже, я видел кончик своей морды — она была по-собачьи вытянута с большим черным носом, как у пса.

Полностью раздевшись, я начал осматривать свое тело, пытаясь понять, насколько плохи мои дела. Руки внешне выглядели вполне человеческими по анатомии, но были полностью мохнатыми, как и все тело, и из-за этого визуально казались больше и массивнее. Вместо ногтей пальцы украшали самые настоящие когти. На вид они не особо отличались от тех, что я видел у обычных собак, за исключением длины, больше подходящей ногтям, и однотонно черного цвета, выделявшего на фоне серой шерсти. Грудь, живот и спина остались такими же, но покрытыми густой серой шерстью. Отличительной чертой был более пышный и густой мех на груди и шее.

Только тогда я заметил, что на моей левой лапе (назвать мою новую конечность рукой у меня язык не поворачивался) остались часы. Они показывали первое июня две тысячи двадцать третьего года, время чуть больше полуночи. При этом я обратил внимание, что цифровое значение секунд, как собственно и секундная стрелка, двигались очень медленно. Специально я посчитал про себя этот промежуток — примерно шесть-семь секунд.

Достав смартфон, я попытался запустить навигатор, чтобы понять, где я нахожусь, но меня ждало разочарование. Большая часть приложений работала, но покрытие сети полностью отсутствовало. Сигнал от спутника не проходил и навигатор, похоже, сошел с ума — на экране мне показывалось лишь серое поле, в середине которого беспорядочно крутилась синяя стрелочка, а на ней висел знак вопроса. Попытка позвонить на телефон своим родителям или коллегам по работе ожидаемо провалилась — звонок даже не проходил.

Когда же я попробовал связаться со службой спасения по номеру 112, то едва не умер от страха — звонок прошел, но на том конце трубки раздался очень низкий и хриплый голос, который произнес лишь одно слово «Нет», а на фоне играла очень низкая, гнетущая музыка, заставившая меня выронить от испуга телефон на землю. После этого я быстро завершил звонок и убрал отныне бесполезный агрегат в карман джинсов.

* * *

Что со мной произошло? Как я здесь оказался? Что это за поляна? И что это за загадочная древесная рысь, что я увидел после пробуждения? Десятки вопросов без единого ответа роились в моей голове, не находя решения и лишь глубже загоняя меня в состояние неопределенности и страха. На глаза непроизвольно навернулись слезы отчаяния и осознания того, что я попал в безвыходную ситуацию.

Пытаясь разобрать в ситуации, я постарался восстановить хронологию событий. Я точно помнил, что это был обычный теплый июньский вечер. Я вернулся домой после работы, взял чехол с гитарой и собирался пойти к своему другу Мишке, с которым мы вместе играли по вечерам в самодельном гаражном рок-бэнде с незамысловатым названием «Ржавый Пандус». Мы успели выпустить несколько песен, одна из которых, «Глиняная Подошва», была относительно популярна в нашей небольшой группе творчества в одной из социальных сетей. Меня забавляло читать комментарии слушателей в группе, которые запросто могли быть не связаны с творчеством «Ржавого Пандуса». Так, после выпуска нескольких синглов среди подписчиков завирусилась фраза «Максим Волк, купи слона» — так меня подкалывали фанаты после одной нашей песни, которая так и называлась «Купи слона».

Я шел вдоль дороги, за спиной у меня был чехол с гитарой, вокруг тишина и умиротворение московского вечера в спальном районе. Вдруг одна из машин резко сворачивает с крайней правой полосы в мою сторону, словно водитель в спешке вывернул руль, и летит в мою сторону. Все это я не видел, но по визгу колес и тому, как моя тень на стене увеличилась, я понимал, что на меня что-то несется. Дальше в моей памяти остались лишь удар, полет, слепящие фары и темнота.

Как я ни силился, вспомнить чего-то еще я не так и не смог. Выходило, что между тем, как меня сбила машина и тем, как я очнулся на этой лесной поляне, мою память словно стерли, и восстановить что-либо еще не получалось. А вдруг я умер, и это был какой-то загробный мир? Возможно, но вся моя одежда, за исключением обуви, осталась на месте, включая все предметы, что лежали в карманах: телефон, пропуск, ключи от дома.

В одном из внутренних карманов куртки пальцы нащупали какую-то хрустнувшую бумагу, которая при извлечении на свет оказалась чем-то вроде свернутого свитка. Развернув его, я увидел максимально странный текст. Все его символы были совершенно мне незнакомы, и представляли собой какое-то невообразимое нагромождение палочек и кружочков, рядом с которыми китайские иероглифы выглядели в общем-то милыми ребятами. Но парадокс заключался в том, что я прекрасно понимал, что в нем было написано. Текст гласил следующее:

Грядет тот, кто исчез. Уста его изрекут речи на языке священном, а взгляд очей будет что дух всеведущий в миг решающий. Он есмь чужак и спаситель, изгнанный добровольно и вернувшийся не воле своей из темницы смертной в мире ином. Не будет ему веры, возведут монахи и миряне хулу на него, и скажут «ты еретик и преступник, и слово твое есть чернение имени пресветлого Арханиса». Но поймут все, что были как овцы заблудшие во тьме кромешной. Воцарятся стенания великие среди тех, кто не верил, поднимут вой те, кто не отверг обмана, и встанут они на колени со словами «О горе мне в заблуждении» и заплачут слезами обильными. Кто веровал в Серое Равновесие, да обнажит он истину, укажет на обман и наречет сие «это ложь».

Нижний край свитка был аккуратно оборван, словно некто пытался осторожно оборвать лишнюю часть по сгибу. Это было сделано очень аккуратно, но более «мохнатая» нижняя часть свитка, отличавшаяся по структуре от остальных трех сторон, выдавала отсутствие продолжения странного изречения.

Я не понимал — каким образом можно было видеть совершенно дикий текст из невозможных символов, и при этом понимать его так, словно эти значки имели для меня какой-то смысл? Да и я почему вообще был уверен, что понял написанное? Впрочем, даже если я и был прав, то текст больше запутал, чем объяснял. Это все было похоже на какой-то отрывок из церковного талмуда, написанного очень архаичным языком, и его понимание нисколько не приоткрывало для меня завесу тайны.

* * *

Пытаясь понять, где я нахожусь, я стал крутиться вокруг себя, сидя на месте, отметив попутно и то, что у меня очень сильно обострилось обоняние. Если раньше хвоя ели могла быть опознана мной на запах только с очень близкого расстоянии, теперь же я чувствовал смолистый хвойный запах, стоя чуть ли в десятке метров от дерева. Осознание этого привело к тому, что меня затопила волна самых разнообразных запахов — земли, зелени, хвои.

Убрав свиток обратно в карман, я положил лапу на траву, после чего едва не подпрыгнул от страха, наткнувшись на что-то теплое и пушистое. Бросив испуганный взгляд вниз, я увидел невесть откуда взявшегося черного голубоглазого котенка без единого белого пятнышка с тонким хвостиком и забавными треугольными ушками с розовой кожей внутри. Новенький, похоже, нисколько меня не боялся — он бесстрашно подошел к моей большой когтистой мохнатой ладони, которая была размером больше, чем он сам, внимательно ее обнюхал, после чего сделал вид, что все в порядке и сел перед мной, продолжая смотреть на меня наивными голубыми глазками. Неуверенно я потрогал зверька между ушек, и тому это, видимо, понравилось — он подставился под мои пальцы и принялся тереться головой и лбом об мои пальцы, довольно урча.

— Кто ты? — спросил я котенка, как вдруг я осекся на полуслове, осознав, что говорю не на родном языке. Из моих уст донеслась речь на каком-то незнакомом наречии, звучание которого я совершенно не понимал. Тем не менее, я осознавал безо всяких проблем, что именно я произношу. Попытавшись еще раз произнести осмысленную фразу на русском, я потерпел неудачу — снова из моего рта вылетали совершенно незнакомые по звучанию слова, которые, тем не менее, имели для меня смысл.

Очень сильно напрягаясь, я заставил себя произнести простое слово «мама» — и снова неудача. Отдельные слоги на русском я произносил без особого труда, но стоило мне попытаться связать их в одно слово, как меня тут же настигала неудача. И поэтому в моем случае получалось не слово «мама», а «ма-ма» с огромной паузой между слогами, которые не позволяли считать произнесенные два слога единым словом. При этом слово «мама» на неизвестном мне наречии я произнес без всякого труда, словно всегда его знал. Так как у меня не было возможности проверить, могу ли я писать на русском, я был вынужден признать, что на русском я отныне умел только думать — но не говорить.

Котенок, все это время, наблюдавший за моими попытками заниматься произнесением слогов, запрыгнул ко мне на колени, закрытые джинсами, и коротко ткнулся мне в живот головой. Я улыбнулся:

— Так все же, кто ты?

Посмотрев на меня наивным голубыми взглядом, зверек потряс головой, после чего наклонил ее вбок, словно прислушиваясь к тому, что я сказал.

— Ты хочешь пойти со мной? — и к моему удивлению, котенок кивнул. — Подожди, ты понимаешь, что я говорю?

Ответом мне был снова кивок, при этом котенок продолжал смотреть на меня с интересом, щурясь на солнце и слегка топчась на мне маленькими когтистыми лапками.

— А у тебя есть имя? — на это котенок отрицательно помотал головой. — Если уж ты будешь со мной, то я могу тебе его придумать?

Котенок снова кивнул и спрыгнул у меня с коленей, усевшись на лужайке в метре от меня, словно выжидая, когда я приму решение. Будучи не очень большим специалистом в придумывании необычных имен, я произнес первое, что мне пришло в голову:

— Может быть, Эйнар? — котенок на несколько секунд застыл, словно пытался переварить то, что услышал, после чего коротко кивнул.

Лишь в тот момент я вспомнил, что со мной был чехол с гитарой, которую я нес на очередную репетицию «Ржавого пандуса». Оглянувшись вокруг себя, я увидел, как чехол лежит чуть поодаль в траве. Раскрыв молнию, я увидел, что моя электрогитара внешне была целой, без трещин и сломов. Переключив тумблер на корпусе на акустику, я провел когтистой лапой по струнам — и на удивление, я услышал чистый яркий звук, словно я играл на самой обычной семиструнной гитаре! Переключив тумблер в другое положение, я осторожно провел пальцами по струнам — и снова, к моему удивлению, я слышал чистый и четкий звук электрогитары, хотя она не была подключена ни к какому усилителю! Каким образом мой инструмент получил способность играть без шнура и усилителя, я не представлял, но больше экспериментировать с гитарой я не стал.

Вернув тумблер в верхнее положение, я застегнул чехол и попытался подняться на ноги, но неожиданно рухнул, не устояв. Пытаясь понять, почему так произошло, я изучил строение своих новых стоп, которые больше походили на звериные лапы, и понял, что моя «стопа» была слишком длинной, как у волка, и поэтому я мог ходить, лишь опираясь на пальцы, как дикое животное.

Вторая попытка встать оказалась более удачной. Поначалу мне было очень непривычно, и мои пальцы с непривычки начали ныть, пытаясь выдержать вес моего тела, но буквально в течение пары минут все неприятные ощущения исчезли, и я почувствовал себя так, словно я всю жизнь ходил только так.

Отдельного упоминания заслуживала шерсть. В первые минуты мне было очень жарко, особенно в сочетании с одеждой, и мне казалось, что я сварюсь заживо в собственной шкуре, но все нормализовалось лишь за несколько минут, пока я не перестал чувствовать свою шерсть, и моей коже под ней не стало комфортно.

Дождавшись, пока я привыкну к новым ощущениям, Эйнар, подойдя к моей штанине, заканчивавшейся выше щиколотки, встал на задние лапы и, взяв ткань зубками, потянул на себя. Убедившись, что я перевел взгляд на него, Эйнар развернулся на месте и пошел в сторону ближайшего дерева, словно приглашая меня следовать за ним. Понимая, что у меня в общем-то не было другого выбора, я надел чехол с гитарой себе на спину, проверил, чтобы все вещи лежали в карманах куртки и штанов, после чего последовал за котенком.

* * *

Мы продирались сквозь густые заросли, и ветки порой так и норовили урвать у меня кусок футболки или куртки, хлестая мне по морде и цепляя сучками мои карманы. Пару раз я терял котенка из вида, но тот, словно понимая, вижу ли я его или нет, возвращался откуда-то из кустов впереди и ждал, пока я дойду до него, после чего снова двигался вперед.

Немало удивления вызывали у меня мои новые лапы. Я был босым, будучи пальцеходящим существом, и был уверен, что ходить по лесной подстилке для меня будет больно, колко или же неприятно — однако мои стопы не доставляли мне никаких неудобств, хотя я чувствовал подушечками все камни, ветки и осыпавшиеся листья, которые попадались мне по пути.

Еще спустя минуту я начал слышать далекий, нечеткий звук, похожий на течение воды или журчание потока. Эйнар продолжал идти прямо, почти не останавливаясь, и в итоге он вывел меня из леса прямо на берег реки.

Только тогда я мог оценить во всей красе небо, не закрытое кронами деревьев, ведь на поляне я видел лишь его небольшой кусочек. Солнце ничем не отличалось от того, что я видел на Земле: в зените и примерно под тем же углом к земле, что и в наших умеренных широтах. Облака были не белого, а нежного кремового цвета с розоватым оттенком, из-за чего очень сильно напоминали по виду завитки клубничного мороженого.

Оглянувшись вокруг и убедившись, что никого рядом нет, кроме Эйнара, я посмотрел в воду, желая, наконец, увидеть, в кого я превратился. Речная гладь отразила голову волка с серо-голубыми глазами, стоячими ушами, серо-серебристой шерстью и короткой гривой, которая, наверное, заменяла собой волосы. Поверхность реки постоянно дрожала на ветру и расходилась кругами, искажая изображение, из-за чего вглядеться в свой новый облик подробно я не мог. Сказать, что я загрустил — не сказать ничего. В кого я только превратился? Почему меня, самого обычного человека, забросило в это место и лишило человеческого облика?

На меня накатила сильная жажда, и у меня был лишь один способ утолить ее — напиться воды из реки, надеясь, что она не была грязной или отравленной. Школьные уроки по ОБЖ были еще свежи в моей памяти, и одно из правил оттуда гласило — не пить из незнакомых источников. Увы, выхода у меня не было — жажда пересилила осторожность, и я рискнул, припав к воде и погрузив в нее морду. Я этого не ожидал, но пить оказалось куда сложнее, чем я думал. Такое естественное и простое для меня действие, как втягивать воду, оказалось непростым, и мне пришлось лакать воду языком, как обычной собаке, закидывая себе в пасть новые и новые порции воды.

Мои опасения не оправдались — вода была чистой, прохладной и очень вкусной. Если я был и на Земле, то явно вдали от населенных пунктов, ибо такую вкусную воду я пил только в деревне у моей бабушки, которая жила в пятидесяти километрах от Москвы.

Посмотрев на Эйнара, который тоже ненадолго припал к воде, я спросил у котенка:

— Ты знаешь, куда идти дальше?

Черный котенок поднял голову от воды и покачал головой, после чего снова принялся пить из реки, смешно подрагивая хвостом и ушками. Напившись, я поднялся и снова огляделся. Наверняка в местном лесу водилась всякая живность — но были ли другие разумные существа в радиусе хотя бы десятка километров от меня? Существовал лишь один способ это узнать — двигаться.

Вспомнив, что идя вдоль реки, можно выйти к человеческому жилью, я решил пойти по течению. Впрочем, я и не рассчитывал встретить людей. Почему-то я был уверен в том, что если мне на пути и будут встречаться разумные существа, то подобные мне, а не люди. Проследив за направлением движения потока, я выдвинулся вправо, следуя текущей воде. Рано или поздно река должна была куда-то впадать, а в дельте рек обычно и жило большинство разумных существ — по крайней мере, в моем мире. Поправив за плечом чехол с гитарой, я пошел по выбранному направлению. Несколько секунд спустя я услышал частый топот маленьких лапок по прибрежной траве — Эйнар тоже последовал за мной. Догнав меня, он сбавил скорость, подстраиваясь под мой шаг, и принялся забавно семенить слева от меня, шевеля лапками при практически неподвижном туловище.