Нефритовая шпилька (джен)

С давних времен Орден Белого Дракона своей вотчиной считал Смотровую Башню на прежней границе Благословенных земель. После Великого похода, отодвинувшего границу далеко на север, Смотровая Башня и земля вокруг нее были пожалованы семье Бай. Постепенно Башня превратилась в Белый Дворец, вокруг которого вырос город, и уже ничто не напоминало о том, как близко к этим местам подходило дыхание Темных Земель. Когда же Император задумал перенести столицу, Белый Дракон перебрался на новое место вслед за двором.

Феникс же остался в Старой Столице, высокомерно заявив, что ученым стоит держаться подальше от мирской суеты. Злые языки шептались, что главе Хун попросту не хватило денег, чтобы выкупить достойный ордена участок земли. Уже при Ли Дао Красный Дворец перестроили, он изрядно разросся, окончательно затмив остатки старой императорской резиденции (большую часть роскоши которой, впрочем, разобрали для нового дворца), и превратился в негласный центр всего цзянху. Ордена поменьше стремились выстроить в Старой Столице хоть одну из своих резиденций, или хотя бы иметь подходящий для визитов и принятия гостей дом. Выглядели они при этом как вельможи, ищущие императорского внимания. Вот только Красный Дворец не имел ничего общего с Небесным Дворцом.

У Белого Дракона резиденции в Старой Столице не было, и орден традиционно занимал самую большую гостиницу города. Содержатели гостиницы подсчитывали выручку, не забыв сравнять цены с принятыми в столице, и благодушно не обращали внимания на жалобы изгнанных постояльцев, превращенный в тренировочную площадку внутренний двор и укутавшие гостиницу погребальными одеждами белые флаги. Визиты эти редко растягивались надолго, но в этот раз луна уже почти миновала четверть цикла, а Драконы и не думали съезжать, ввергая почтенного Мао в беспокойство по поводу грядущей ярмарки, всегда приносившей новых постояльцев и солидную прибыль. Ведь на время ярмарки столицей становился Старый город, а кому как не столице задавать тон ценам. Он даже рискнул спросить уважаемого господина Цзан, но тот так спешил, что не расслышал вопроса. Почтенный Мао издал страдальческий вздох, предчувствуя грядущее разорение, и метнул недобрый взгляд на широкую лестницу, по которой скрылся Цзан Му.

Цзан Му неторопливо поднимался по лестнице. И если почтенный Мао надеялся, что его бормотания и причитания, а уж тем более взгляды остались незамеченными, то это только потому, что он ничего не знал о Цзан Му. Пусть тот не умел складывать печати или управлять мечами, но превосходно слушал и замечал, за что вдовствующая госпожа Бай, тогда еще звавшаяся молодой госпожой Чжан, включила его в списки приданного, а после доверила единственного сына. Цзан Му служил Бай У с рождения, и господин ни разу не пожаловался, что служил он плохо. А теперь Цзан Му иногда приглядывал и за молодым господином Бай, раз уж не было госпожи, которая нашла человека позаботиться о нем. Но Бай У так и не привел в дом Дракона госпожу, только однажды принес дитя с небесными глазами.

Цзан Му остановился, огляделся по сторонам, а потом с ловкостью, говорящей о немалом опыте, опустился на колени и заглянул в дверную щель. Как он и ожидал — к восьмой страже постель Бай Ляня уже пустовала, но внимание Цзан Му привлекло отнюдь не это. Он поднялся, и толкнул дверь, строго взглянув на вскочившего при его появлении слугу.

— Не слишком ли поздно ты взялся чистить одежду молодого господина?

— Молодой господин лишь недавно вернулся, этот слуга взялся за чистку едва представилась возможность.

Цзан Му не помнил имени этого слуги — он появился в доме Дракона совсем недавно, но был уже уверен, что и запоминать не придется: зачем молодому господину человек, готовый растрепать о всех его делах, чтобы не получить наказание за небрежность? Пусть даже и сказал он все это Цзан Му. Спроси кто другой — разве удержал бы язык за зубами?

— Вот как, — Цзан Му поднял с пола уроненное слугой белое ханьфу. В ноздри ударил густой аромат благовоний. Драконы таких не жгли и в дни поминовения. Это Фениксы всегда дышали дымом вместо живого воздуха. — Как вычистишь — вывеси за окно, пусть ткань как следует пропитается ветром.

— Слушаюсь, — слуга торопливо поклонился, радуясь, что отделался легким испугом.

Цзан Му продолжил свой путь: при пробуждении он принес господину любопытные вести, и теперь Бай У хотел проверить все сам, велев Цзан Му принести зрительные стекла. Но все же, где молодой господин отыскал этой ночью столько благовоний?

* * *

— Они спустили флаги или нет? — Бай У прищурился и поднес к самым глазам оправленное в серебро зрительное стекло, парное к нему, но оправленное золотом, он держал на вытянутой руке, то приближая, то удаляя, то разворачивая столь странным углом, что в голову наблюдающего за ним Цзан Му закрадывалась мысль, что флаги на высоких шпилях Дворца Феникса интересуют его господина в самую последнюю очередь.

Солнце, пусть и миновавшее зенит, щедро заливало своим сиянием город, играло на темно-зеленых крышах, превращая их в сверкающие спинки жуков-бронзовок, и бросало коварные блики в зрительные стекла, отчего Бай У то и дело досадливо смаргивал, а взгляд его сам собой сползал на соседний сад, куда с балкона самой большой городской гостиницы открывался чудесный вид, а острый слух Цзан Му то и дело улавливал тихий шелест женского смеха.

— Цзан Му! Посмотри и скажи мне наконец, что там с флагами! — Бай У сунул в руки приблизившемуся слуге стекла, и оперся на край балкона, чуть вытянув шею вперед. Купы деревьев несколько заслоняли ему обзор, но просветов между ними хватало, чтобы как следует раздразнить любопытство.

— Флаги подняты, господин, — почтительно доложил Цзан Му, осторожно убирая стекла в предназначенные для них футляры из тонкой расшитой шелковыми нитками кожи.

— Какая черствость! — Бай У оттолкнулся от перил и одним размашистым шагом пересек балкон. Цзан Му едва успел вжаться в угол, чтобы его не смело утяжеленными сталью полами ханьфу и длинными отрезными рукавами. — Феникс обезглавлен, но даже не считает нужным выразить скорбь!

На этот раз Цзан Му едва успел отвернуть голову и прикрыться рукавами, как придерживающий кончики волос Бай У драгоценный наконечник больно ударил его по запястью.

— Или нас все же ввели в заблуждение? — Бай У замер на месте, обхватив рукой подбородок, и Цзан Му рискнул выбраться из своего угла и приблизиться:

— Официального заявления Дворец Феникса не делал. До начала празднеств осталось меньше восхода солнца — они должны будут что-нибудь сказать. Но если слухи не лгут — то Фениксу стоило проявить уважение к покойному. Если бы умер господин — в Белом Драконе не нашлось бы человека, не порвавшегося на себе одежды. И уж точно на башнях не осталось бы флагов.

Бай У задумчиво кивнул. Вдруг он медленно опустил руку, а взгляд его зажегшихся желтым тигриным светом глаз насквозь пронзил Цзан Му.

— Ты мне смерти желаешь?

— Нет, — Цзан Му, осознавший, что только что сказал, отчаянно замотал головой и рухнул на колени, прижавшись лбом к полу. — Этот ничтожный только вспомнил, как орден скорбел после смерти вашего почтенного батюшки!

— И флагов не было?

Цзян Му почувствовал, как вшитая в подол ханьфу стальная полоса прошлась по его спине и рискнул осторожно повернуть голову: Бай У, небрежно вытряхнув стекла из футляров, снова рассматривал в них Дворец Феникса.

— Ни единого, господин, — Цзян Му с облегчением распрямился: нрав Бай У во всем был подобен весенним грозам, и если уж молнии сразу не обрушивались на голову, то редко возвращались потом. То ли дело Старый Дракон — и память, и терпение у того были воистину крокодильи. Стоило поверить, что беда миновала, как возмездие тут же настигало виновного.

— Где Лянь-эр?

— Во внутреннем дворе, господин. Исполняет утреннюю молитву, — тут же доложил Цзан Му. Он служил Бай У уже так долго, что наперед знал, о чем может спросить его господин, и редко бывало, что у Цзан Му не находилось нужного ответа. К его счастью, Бай У редко поднимался раньше восьмой стражи, и не приходилось слишком уж усердствовать, чтобы успеть все разузнать.

— Только утреннюю? — Бай У посмотрел на солнце, будто опасался, что и впрямь заблудился в сутках, но солнце все так же неуклонно ползло за дальние стены города, спасаясь от удлиняющихся теней.

— Молодой господин сегодня вернулся только к шестой страже.

— Вот как, — Бай У вернул стекла в футляр и насмешливо взглянул на Цзан Му, — летние ночи слишком душны, чтобы молодость проводила их в запертых покоях. А Лянь-эр и впрямь заботится о родительском сердце, раз утром я легко могу его разыскать.

Цзан Му молча поклонился: если следовать такой мысли, то сам Бай У заботы об отцовском сердце не проявлял вовсе, пусть взгляды Старого Дракона на молодость существенно отличались. И все же для него оставалось загадкой, как при таком нетребовательном воспитании, Бай Лянь сумел вырасти столь достойным молодым господином, что и Старый Дракон не отыскал бы изъяна. Воистину, Бай Лянь — драгоценнейшее из сокровищ Белого Дракона.

* * *

Шаг. Меч взлетел, замирая параллельно земле. Вдох. Лезвие развернулось, рассекая пляшущие в солнечных лучах пылинки. Бай Лянь замер, фиксируя стойку, выверяя движение потока ци от самого ядра до кончиков пальцев. Взмах. Ци заструилась плотнее, стекла с пальцев, охватывая рукоять меча, растеклась по нему, сливаясь с металлом и узкой полоской гравировки. Меч — это тоже рука. Нет нужды держаться за него, чтобы управлять движением. Пальцы Бай Ляня разжались, складываясь в печать концентрации, и, движимый только потоком ци, меч описал полукруг, встраиваясь в новую связку. Расширившуюся сферу восприятия ци кололи искорки чужого любопытства, яркие всполохи восхищения, щедро перемешенные ядовито-кислой завистью. Бай Лянь не помнил, чтобы хоть одна из его молитв обошлась без пристального внимания. Взгляды касались его всегда — восхищающиеся, засматривающиеся и жадно ждущие ошибки. Привычные, как восход солнца.

— Лянь-эр еще не закончил молитву?

— Нет, глава Бай, — Бай Лянь продолжил начатое движение уважительным поклоном. Удерживаемый только ци меч замер за его спиной под восхищенный вздох глазеющих на тренировку адептов. Духовный контроль над оружием не относился в Белом Драконе к обязательным дисциплинам, и, пусть никому не запрещалось учиться, мало кто из молодых адептов владел им. Старейшины говорили, при Старом Драконе было не так. А самые языкастые иногда прибавляли, это оттого что нынешнему главе Бай не достает мастерства. Но никто из них не осмеливался выйти вперед, когда Бай У звал присоединиться к своей молитве. Никого не прельщала участь Вэй Чжоу.

Бай Лянь, в ту пору еще совсем ребенок, эту схватку запомнил отчетливо. Дядюшка Вэй считался мастером — лучшим учеником Старого Дракона, чрезвычайно искусным в управлении мечом. Говорили, в его руках меч рассекал камень и шелк, а сам он во время боя мог читать сутры и собирать локвы. Бай Лянь стыдился своих мыслей, но поднятый в несусветную рань Бай У не выглядел достойным соперником.

Вэй Чжоу сказал, что все станет ясно с одного удара. Так и вышло: Бай У поднырнул под устремившийся к нему меч, рассек что-то невидимое — и вдруг приставил свой клинок к горлу Вэй Чжоу. Тот все еще удерживал печать концентрации, но его меч неподвижно лежал в песке, прижатый каблуком Бай У. Со своего места Бай Лянь не слышал, что тот сказал, но меч Вэй Чжоу вдруг раскололся на куски. Бай У ушел, а Вэй Чжоу долго сидел на песке и перебирал осколки. Больше Бай Лянь его не видел.

— Тогда я присоединюсь, — Бай У движением плеч сбросил на руки неотступно следующему за ним Цзан Му верхнее парадное пао, едва заметно шевельнул пальцами и шагнул вперед, перехватывая в воздухе подлетевший к нему с оружейной стойки меч. Вопреки воинственной славе ордена Дракона, его глава редко носил при себе оружие. Большую часть времени знаменитый Белый меч проводил на роскошной подставке в зале приемов, и только если Бай У требовалось предстать во всем блеске во время какого-нибудь официального визита, Цзан Му почтительно снимал меч с подставки, тщательно стирал пыль с ножен, смазывал и полировал клинок, а потом носил его в руках вслед за Бай У, будто драгоценный трофей. Бай Лянь ни разу не видел, чтобы отец хотя бы тренировался с Белым мечом. Бай У просто брал тот клинок, что оказывался ближе к нему и будто совсем не видел разницы между ученическим мечом и драгоценным клинком заклинателей.

Сам Бай Лянь ни одного праздника не ждал так, как момента, когда вместо ученического меча ему разрешат выбрать из оружейной ордена настоящий. Цзан Му говорил, что если не подойдет ни один — Бай У приказал кузнецам отковать под его руку новый. Так и вышло — мечи в оружейной были прекрасны, но ни один из них не захотелось взять и не выпускать больше никогда. Пусть у его меча еще не было ни имени, ни собственной славы, но и принадлежал он только ему. Не знал другой руки и не хотел знать. И все же Бай Лянь провел многие месяцы в медитациях, не расставался с мечом ни на мгновение, прежде чем тот в первый раз откликнулся на зов его ци. Как-то он пробовал позвать меч со стойки, как это делал Бай У, но все клинки были просто сталью, пустой и равнодушной. Им не было никакого дела до Бай Ляня, чтобы отзываться ему. Он так и не понял, как Бай У это удается.

— Благодарю за честь, — Бай Лянь еще раз поклонился и завел руку назад, ловя свой меч за рукоять, а в следующее мгновение едва не рухнул на колени, принимая на жесткий блок обрушившийся сверху удар. Ни уклониться, ни хотя бы отвести удар, спустив клинок по своему он попросту не успел. Бай У одобрительно улыбнулся и пнул его сапогом по колену, тут же нацелив в бок новую атаку мечом. Бай Лянь перекатился по земле, стремясь уйти в сторону и разорвать дистанцию: Бай У не был тем противником, от кого следовало ждать дальних атак мечом, с другой стороны, превращать длинную дистанцию в максимально короткую он умел как никто другой. На этот раз Бай Лянь успел вовремя вскочить на ноги и подготовиться к удару, встречая его как должно, и тут же атаковал сам, стремясь уйти из навязанной ему тактики глухой обороны. Обороняющиеся — не побеждают.

Бай У дрался, заложив одну руку за спину, и со стороны его движения казались небрежными, лишенными изящной точности выверенных стоек и ударов, но у Бай Ляня едва хватало скорости, чтобы удерживать натиск, а запястья ныли от мощности обрушивующихся на меч ударов. Если бы не ци — он не смог бы даже удержать оружие. Но под таким натиском контроль над духовной силой рассыпался, и Бай Лянь не думал, что его хватит на еще одну атаку. Бай У духовную силу не использовал вовсе — ток его ядра оставался таким же ровным, как перед началом схватки.

Сталь звонко ударилась о сталь, руки свело судорогой, и Бай Лянь почувствовал, как пальцы его неудержимо разжимаются. Меч глухо ударился об утоптанную площадку. Бай У тут же отступил на шаг и указал кончиком своего меча вниз:

— Поднимай.

Бай Лянь стиснул зубы и наклонился, поднимая меч чуть медленнее, чем мог бы, стараясь выправить дыхание в мимолетной передышке. Бай У не торопил его. Бай Лянь был почти уверен — упади он прямо тут, Бай У будет ждать ровно столько, сколько ему потребуется, чтобы встать снова. Но спину все еще жгли чужие взгляды, и Бай Лянь поднял меч, замерев в классической стойке. Он не даст повода говорить, что глава Бай слишком снисходителен к собственному сыну. Пусть Бай У никогда не трогали чужие слова, но лучше бы им не звучать вовсе. Слишком многие говорили — при Старом Драконе все было не так. Уж он-то никому не давал поблажек. Бай У все еще ждал, а кончик его меча чертил узор по песку. Бай Лянь поднял меч на уровень глаз, переходя в верхнюю стойку, и атаковал.

— И что же заставило Лянь-эра так припоздниться с утренней молитвой? — негромкий голос Бай У из-за звона стали вряд ли был слышан кому-то еще, но Бай Лянь едва не сбился с ритма, чудом успев блокировать удар по ребрам. Он встретился глазами с Бай У, пытаясь понять — как много тому известно, а главное, что глава Бай обо всем этом думает. Лицо Бай У было совершенно безмятежно, и только тигриные глаза будто рассыпали золотистые искорки смеха. Отец точно не сердился на него — скорее дразнил, напоминая, что у противника в бою есть множество способов лишить его концентрации. Мастерства, чтобы отвечать на подобные выпады и не сбивать дыхания Бай Ляню еще не доставало, потому он просто сосредоточился на схватке.

— Неужели тут замешана какая-нибудь молодая госпожа? — с лукавой улыбкой почти промурлыкал Бай У, подмигнув столь многозначительно, что Бай Лянь чуть не споткнулся о собственные ноги, ощущая, как лицо обдало предательским жаром. Заминки, какой бы небольшой она не была, хватило Бай У, чтобы отправить его на землю второй раз.

— Кто проиграл — тот чистит оба меча, — Бай У воткнул рядом с ним свой меч и чуть пригнулся, позволяя Цзан Му набросить на плечи пао.

— Он ведь не сердится? — тихо спросил Бай Лянь оставшегося подле него Цзан Му. Сколько он помнил — тот всегда сопровождал отца и, наверное, единственный знал, что на уме у Бай У. Если это вообще кто-нибудь знал. Бай Лянь помнил, что в детстве вообще не понимал, что Цзан Му — другой, отдельный человек. Он казался ему частью Бай У, как тень или отражение в зеркале.

— Разве похоже, чтобы господин сердился? — Цзан Му покачал головой. — Или молодой господин надеется, что скоро мечи придется чистить не ему?

— Нет, — Бай Лянь сосредоточился, призывая свои ножны и поднялся на ноги, — если честно, я надеюсь, что этот день не наступит никогда.