1+1 (джен)

Примечания:

AU Мафия.

Олежа всегда ненавидел шум. Он был очень собранным и ответственным человеком, который не допускал, чтобы какая-нибудь мелочь его отвлекла от важных обязанностей. Ему было важно, чтобы дверь в его большом кабинета всегда была плотно закрыта, сквозь темно-фиолетовые шторы не проникал ни один лучик солнца и чтобы никакой звук не проникал в его Темное Царство тишины, порядка и величия, о котором так трепетно и внимательно заботился он.

Многие до конца не понимали, как этот импульсивный, чересчур чувствительный молодой человек мог стать лидером Московской мафии, и более того, управлять, организовывать невероятно сложные мероприятия и блистательно, практически без осечек, совершать грациозные убийства и устраивать угрозы некоторым зажравшимися людям, чтобы заполучить желаемое. Олежа просто не походил на типичного босса мафии: он был очень худым, высоким, его лицо, немного вытянутое, заспанное, но красивое, не выражало какой-то угрозы или власти, а лишь холодную ярость и мрачную задумчивость, а его хитрая, «лисья» улыбка всегда вызывала психологическое напряжение. Он никогда не убивал кого-то лично, предпочитая это «грязное» дело своим людям и в крайнем случае использовал револьвер отца, который погиб от его руки. Парень давно хотел стать главарем мафии. Следил за деятельностью отца, наблюдал и оценивал действия, анализировал речи и, когда он узнал всю нужную информацию для себя, он просто избавился от него, запомнив на всю жизнь одну фразу: «Либо ты их, либо они тебя».

Олежу не привлекали деньги, власть, роскошь или торговля наркотиками и оружиями. Нет, он был гораздо выше всего этого. Больше всего ему нравилось наблюдать за людьми. Наблюдать насколько низко они могут упасть, если что-то «пошатнуть» в их психике, заставить их страдать или сделать то, чего бы они никогда не сделали. Ему нравилось наблюдать за процессом смерти человека. Нравилось смотреть как он кричит в агонии, захлебываясь собственной кровью. Или когда им настолько больно, что они сами падают на колени и просят о смерти, чтобы закончить эти страдания. И эта черта характера перекрывала все его другие качества, такие как: высокая дисциплинированность, холод, ядовитость и маниакальные наклонности, и именно это пугало большинство его коллег. Да и не только их.

Однако даже в такой, на первый взгляд, идеальной империи криминала со своими правилами, был один изъян, клякса, которая носила в себе буквально все то, чего молодой мафиози ненавидел.

Это был Дима Побрацкий. Или же телохранитель по кличке «Шут», что всегда был рядом с Олежей при любых обстоятельствах. Это был высокий мужчина с широкими плечами, крепкой фигурой и отличающийся особым агрессивным и грубым характером, из-за которого он часто попадал в передряги, но ему всегда удавалось выйти сухим из воды. Он был хорошо обученным воином и стратегом, способный выживать в любых критических ситуациях, обладал повышенной выносливостью, силой и никогда не считал нужным говорить о себе и своих чувствах. Он, в отличии от богатой и теплой жизни Олежи, вырос в тяжелых условиях. Родители умерли слишком рано и его подобрали в одну террористическую группу, которая воевала против всех мафий в стране за лидерство. С малых лет Диму научили держать в руках оружие, видел, как его сотоварищей убивали и разбивали головы «плохим людям», видел кровь, взлетающие от взрывов органы и быстро понял, что весь мир — очень опасная и неблагодарная штука. И поэтому он учился обороняться. Стирал пальцы до крови, учился драться, каждый день тренировался. И, игнорируя пот и слезы, добился того, что стал правой рукой лидера группы и предложил свой план нападения на мафию «Заря», у которой совсем недавно появился новый босс. Правда, Дима не знал, что и тот был не лыком шит и потерпел поражение, попал в плен вместе с товарищами. И после нескольких дней изнурительных пыток, он сдался, и по приказу Олежи убил всех выживших друзей, собратьев его группы.

С тех самых пор Дима стал телохранителем Олежи. В то время как Император был холодным, спокойным и осторожным, Шут был яростен и агрессивен к любому врагу, готовый по щелчку раскромсать его на кусочки, вырвать внутренности или хорошенько пригрозить, чтобы выведать нужную информацию. Дима был предан своему боссу. Старался нигде не ошибаться, выполнял, пусть и не совсем идеально, его поручения, приказы. Однако он мог позволить себе сказать ему что-нибудь грубое, сделать замечание или накричать в ярости, за что Олежа либо наказывал его, либо лишь смеялся ему в ответ, с интересом наблюдая за его реакцией. Для него этот человек был сломанным механизмом. Механизмом, которого не хотелось доламывать дальше, а лишь сыпать что-нибудь маленькое и острое, чтобы его коротило и смотреть что из этого вытечет. Он видел его душевные терзания, видел его пьяным, видел его улыбку и другие эмоции помимо агрессии, и мог сказать точно: Дима был безупречен. Он был почти что идеальным воином, пусть и неряшливым, неидеальным и хамоватым, но все-таки воином, преданным слугой и человеком, которого хотелось узнать получше. И хоть немного сделать счастливым, а это желание Олежа упорно скрывал от всех, как и от самого Димы.

В просторном кабинете было довольно холодно. Был едва слышен шелест покачивающихся занавесок из-за ветра, создающий особую атмосферу задумчивости, некой утонченной красоты и спокойствия. За столом сидел Олежа, не сводя глаз с раскрытой перед ним толстой тетради, мягко проводя ручкой по бумаге, и что-то напевая под нос. На нем, как и обычно, был надет его излюбленный белый пиджак, некогда принадлежавший отцу, поэтому был большим и создавал некую громоздкость худому парню. Он был одет в жилетку с галстуком, красиво подчеркивая его фигуру. Весь он оказался собранным, идеальным, одетый с иголочки, а его осанка и спокойное выражение лица вызывали некоторое гнетущее настроение, хотя он попросту выполнял скучную, на первый взгляд, работу, а не убивал человека голыми руками. С самого утра у Олежи было довольно уставшее состояние: внутри было как-то мутно и черно, в голове бороздили комья различных тревожных мыслей, а тело приходило в яростное недоумение при каждом движении, отдаваясь фантомной болью в спине. Но он старался игнорировать это неприятное состояние и занимался простыми делами, вроде подписанием каких-то бумаг и договоров, прокламаций, оповещающих о каком-то новом герое Дипломаторе. Однако чем больше он пытался это игнорировать, тем больше настроение ухудшалось и он хотел уйти на свежий воздух или куда-нибудь в бар развеяться, но не мог. Потому что рядом не было его Шута, а без него он не собирался выходить куда-то далеко, ведь на него давно объявили охоту и теперь каждый ума лишенный бандит мог подойти сзади и перерезать Олеже горло. А умирать в довольно молодом возрасте он не собирался.

Мысли неприятно давили на сознание. С каждым новым шелестом ручки по бумаге непонятная энергия нарастала внутри и ему было трудно дышать. Он слышал как его собственная душа кого-то звала. Выла, ныла об одном человеке, о его близости здесь и сейчас, чтобы слышать его басистый тембр, смеяться от его ворчаний и просто прикасаться. Видеть, наблюдать как он мнется и отводит взгляд, а потом послушно смотрит в глаза и хмыкает, вызывая у Олежи недоумение и восторг. Он не считал это желание чем-то зазорным. На самом деле, даже обладая огромной империей, он хотел близости. Хотел чтобы его защищали и любили, и причем любили так, как он сам этого хотел и желал, буквально заставив играть определенную роль, чтобы такой человек выполнял все его прихоти и делать так, как хочется ему. И это, по его мнению, могло принести такому человеку счастье.

Но тут его мысли мигом разлетелись в стороны, услышав знакомые шаркающие шаги по коридору. Едва уловимые, но такие знакомые, что Олежа сразу же их узнал и усмехнулся, услышав отдаленные болезненные вздохи. Дима был отправлен на задание, в котором он должен был защищать важный товар для одного мафиози, и судя по всему он был ранен. В такие моменты Олежа не подпускал Диму к себе, предпочитая, чтобы он лечил себя сам, испытывая невообразимое, даже эстетическое удовольствие от его сдавленных стонов и иногда подглядывал за ним, когда он сам себе зашивал глубокие раны, и как он слегка жмурится из-за неприятной боли.

И сейчас, когда хотелось близости, когда хотелось немного поговорить и нарушить тишину в своем Темном Царстве, он, поломавшись, решил впустить его. Так, из-за жалости. Наверно. Олежа встал со стула, ровной грациозной походкой подошел к двери и открыл ее, практически сразу сталкиваясь с уставшими, но такими яркими зелеными глазами Шута.

Дима был в порванном костюме, в синей жилетке, брюках, и весь он был в крови: в теле было полно пулевых ранений, из которых сочилась кровь, из плеча торчал небольшой ножик, а правая рука, за которую придерживался он, была сломана и неестественно болталась сама по себе. Грудь нервно подымалась от тяжелых вздохов, он еле-еле стоял на ногах и как-то особенно болезненно, злобно смотрел на босса, опираясь плечом об противоположную от двери стену. Он выглядел немного помятым, из-за растрепанных непослушных волос, один глаз был подбит и под ним был надутый кровью синяк, угрожающий вот-вот лопнуть. Олежа видел насколько парню было больно. Видел насколько ему было некомфортно и неуютно, стоять напротив босса, в крови, и этим самым показывать свою слабость, чего он просто никогда не допускал. И Олежа этот героизм бы одобрил, но не сейчас. У него были другие намерения.

Олежа протянул руку телохранителю, раскрыв тонкие «паучьи пальцы» и кивнул в сторону комнаты, приглашая внутрь. Дима приподнял бровь и задумчиво хмыкнул, сверкнув глазами. Он не ожидал такого «благородного» жеста от такого неприступного и холодного человека, но возражать ему не хотелось. Да и злиться особенно не было сил, из-за ужасающей и раздражающей боли во всем теле. Он кивнул и шагнул в комнату, незаметно стиснув зубы от боли в поврежденной ноге. Как же унизительно он себя чувствовал!

Олежа тем временем развернулся на пятках и подошел к шкафчику из темного дерева в готическом стиле, чтобы найти аптечку и все другие принадлежности. Дима невольно загляделся на него: такой тонкий, высокий, стройный и странный, он ему всегда напоминал фарфоровую куклу или восставшего из могилы мертвеца с довольно привлекательной внешностью, которая и злила его и как-то странно влияла. Несмотря на то что он был выше своего босса, у него было желание защищать его. Причем не только из-за чувства долга, а так, как будто что-то внутри говорило об этом. Буквально на подсознательном уровне, и это раздражало его больше всего, потому что он ни разу не любил копаться в своих чувствах и переживаниях, потому что «не воинское это дело». И все-таки в Олеже было что-то особенное. Но вот что, Диме еще предстояло узнать.

— Босс? С чего вдруг вы решили мне помогать? Я бы и сам себе помог, знаете это и без меня.

Проворчал Дима, осторожно усаживаясь на кровать, не сводя взгляда с Олежи, что все еще копался в шкафчике и шуршал чем-то непонятным.

— Молчать. — Спокойным голосом приказал Олежа, разворачиваясь к Диме. Его глаза горели той самой холодностью, вместе с каким-то ядовитым оттенком, а его улыбка снова вызвала у Димы едва уловимый трепет, но он тут же это подавил, переводя взгляд на аптечку в его руках. — Это лично моя инициатива, Дмитрий. Я не могу смотреть на тебя, когда ты в таком подбитом состоянии, а мне нужно чтобы ты разносил моих врагов в пух и прах, понимаешь? Ты у меня сильный… но твое тело не вечно.

Олежа подошел ближе к Диме, приказал ему снять верхнюю одежду и сел позади него, окинув его тело беглым взглядом. Он был крепким, подкаченным в меру убийцей и Олеже было больно смотреть на несколько глубоких порезов, пулевых ранений и вскрытые старые шрамы, окрашивающие кровью практически всю спину. Дима тихо дышит, оперевшись руками об кровать и старается не закрывать глаза, чтобы снова не отключиться. Он чувствует, как мягкие, но холодные и гладкие ладони ползут по его телу, как больно щиплет обезболивающее и как от непонятных внутри чувств разгораются эмоции и ощущения.

Дима тихо и порывисто дышал, слегка вскрикивая, когда игла больно втыкалась в раненый участок кожи и слабо дрожал — физиологическая реакция на боль. От которой было трудно думать, мысли смешивались в один непонятный сгусток и ему хотелось рычать, материться и стонать, но он едва держался, чтобы не усугубить свое позорно «слабое» положение.

В это же время Олежа не испытывал к нему отвращение. Наоборот, он восхищался его силой, его спокойствием, иногда вылетающим матам, делая все предельно аккуратно. Вынимал все пули, бережно и как можно нежно зашивал раны и дезинфицировал их, напевая что-то милое, чтобы успокоить его. И вся атмосфера особого величия, холода и загадочности стиралась на нет и Дима ощущал себя более в безопасности здесь, в этой запретной зоне. Парню было неприятно и некомфортно, однако он пытался хотя бы немного расслабиться, чтобы облегчить работу босса и покончить с этим побыстрее. Но Олежа никуда и не спешил. Он хотел растянуть это мгновение надолго. И он знал, что этому никто ему не помешает.

— Расслабься.

Сказал Олежа, слегка пригибаясь к его уху, отчего парень вздрагивает, но порывисто выдыхает, хмурясь от тупой боли. Этот вечер Дима никогда не забудет. О нем впервые позаботились и конечно он это запомнил, и просто так не оставит. И именно этот своеобразный шум из вздохов, скулежа и рычания Димы больше всего нравился Олеже.