За десятой дюной (джен)

С утра Джанет твёрдо решила смириться с тяжёлыми пробуждениями, ставшими неотъемлемой частью её жизни. На глиняной тарелке, оставленной меж лежанок, сиротливо дожидались своего часа чуть скукожившиеся финики — вчерашние, по всей видимости. От одного взгляда на приторные плоды жутко захотелось пить. К счастью, кувшин с чистой водой нашёлся быстро, и миссис Бойл стала жадно глотать божественную жидкость, позволяя ей проливаться через край, стекая по коже шеи вниз. Намокшая рубашка неприятно липла к телу, но заметно освежала. В воздухе отчего-то па́рило, хотя дождь уже давным-давно лил. Шелестящие потоки за окном навевали бы тоску, окажись по ту сторону проёма серые оттенки родных краёв, а не весёлые наряды людей, мельтешащих повсюду, несмотря на непогоду.

В лёгкой корзинке из пальмового волокна дожидались своего часа вчерашние гостинцы. Джанет приглянулось симпатичное золотистое печенье, подозрительно похожее на «Мадлен». Взяв одно в руки, она повертела его и решилась откусить немного. Рассыпчатое тесто развалилось на кусочки, крошки попали на одежду и за воротник, но это нисколько не отвлекло от лёгкой заинтересованности: пресное печенье оказалось полым, а внутри лежала сложенная вчетверо записка.

«Как мило», — вяло подумала Джанет, разворачивая листок с выражением вселенской скуки на лице. Какое-то гадкое ощущение дежавю накрыло с головой, едва в глаза бросился осточертевше-знакомый почерк:

«За десятой дюной

лежит

то ли одиннадцатая,

то ли чудный лес,

с реками вдовесок.

За десятой слезой

то ли бежит одиннадцатая,

то ли улыбка расползается-дрожит.

За окном — надежда

восходит каждое утро,

то ли она садится к вечеру,

то ли солнце лишь вечное…

То ли ищу тебя тщетно

безлунной ночью

среди тысяч прохожих

просроченных напрочь,

то ли сам догниваю

в чужих объятьях

ледяных — что взять с них —

десято-одиннадцатых…»

Первым, что бросилось в глаза проснувшейся Беатриче, была фигура обхватившей себя руками Джанет, сидящей в будто бы защитной позе и судорожно сжимающей в одном кулаке смятый листок, а в другом — клок выдранных у себя же волос. Признаки зарождающего похмелья как ветром сдуло. Она подскочила с постели, запутавшись ногами в простыне и, чертыхнувшись, кинулась к нашёптывающей что-то подруге, по пути дважды свалившись на пол. По опыту зная, что до Джанет сейчас не достучаться, выхватила клочок из легко разжавшихся пальцев. Бегло пробежавшись по строчкам и толком не поняв, в чём же заключается трагедия, стала расталкивать её, попутно осыпая оплеухами. Спустя минуту манипуляции дали результат, о чём свидетельствовал более-менее осмысленный взор, сфокусировавшийся на источнике физических неудобств в виде жалящих смачных лещей.

Миссис Бойл походила на средневековую ведьму: растрепавшиеся волосы нечёсаным кудлом обрамляли лицо с раскрасневшимися от побоев щеками, а безумный взгляд поразительно сочетался со сгорбившейся спиной в тёмном мешковатом балахоне, выданным местными для сна.

Наигравшись в гляделки, первой нарушила молчание именно она:

— Почерк не узнаёшь?

Голос вышел каким-то жалким, хриплым.

Беатриче вновь поднесла бумажку со странным стихотворением к глазам. Приглядевшись повнимательнее, наконец поняла.

— Да ладно?! — почёсывая затылок, обратилась она в никуда.

Джанет не сомневалась в том, что автор свежёхонькой писульки — её муж. К слову, мёртвый муж. Маркус любил побаловаться рифмоплётством, особенно в юности. Показывал ей как-то старую потрёпанную тетрадь с задорными строфами. Правда, подобного раньше никогда не писал. Слишком уж лирично вышло. Лирично, грустно и зловеще.

— Беа, я боюсь выходить за порог… — отрывисто зашептала она, схватив подругу за рукав. — Вдруг там его оживший труп, прямо за дверью, а?

— Глупостей не говори! — не в пример ей громко ответила, грозно сомкнув брови на переносице, представительница горячего народа и продолжила речь, обращаясь на сей раз к дрыхнувшему Джеку, толкая его двумя руками:

— А ну-ка поднимай свою задницу, толстяк, и пошли! Идём все вместе!

Она потащила смиренную приятельницу и вяло сопротивляющегося, дорвавшегося накануне до алкоголя, возлюбленного к выходу, держа обоих за запястья и едва ли не волоча за собой, словно детей.

Естественно, на улице не оказалось никакого ожившего трупа. Как и живого мистера Бойла. Моросил мелкий дождик, пока добросовестные рабочие чинили крышу соседнего дома, постукивая молотками. Мимо стремительно пронеслась шумная детвора, очень скоро исчезнув за углом крайнего здания. Дрожащая всем телом Джанет без сил рухнула на колени и разревелась, как маленькая девочка — мокро и с воплями, совершенно никого не стесняясь. Друзья, вынырнувшие из ниоткуда кормильщицы, к коим гости города успели привыкнуть, и даже опасливо вылезший из ненадёжного убежища Мануэль кинулись её успокаивать. Ремонтники с любопытством побросали свою работу и наблюдали за разворачивающимся действом с высоты. Никто не заметил мелькнувшую каштановую шевелюру невысокого человека, слившегося с улицами.

* * *

Вернувшись в помещение, первым делом Беатриче переворошила всё печенье. В каждом нашлась небольшая записка. Впрочем, ничего интересного там не оказалось — какие-то короткие банальные пожелания счастья, удачи и любви на непонятном языке. Это она узнала у принёсших очередную порцию яств бедуинок, очень долго их маринуя с помощью жестов и рисунков прутом на песке.

Миссис Бойл в это время беспокойно спала, ворочаясь и «наслаждаясь» мрачными сновидениями. «А встряска после болезни знатная получилась», — последняя мысль, промелькнувшая перед забвением, вызвала тихий смех.

Вечером того же дня, едва продрав глаза, она узнала, что с утра отправляется вместе с напросившейся к местным кухаркам подругой помогать с готовкой. Работа всегда отвлекает — заботливая итальянка попала в цель. Вспоминая её «чудесный» кофе и «потрясающую» яичницу, а заодно и свои кулинарные «таланты», Джанет хмыкнула, заранее жалея всех, кому предстоит вкушать их стряпню.

Спустя неимоверно долгие и тяжёлые сутки, подруги без сил повалились на лежанки, раскинув руки в стороны. Ни о какой помывке и речи быть не могло — слишком они устали. Кормил их посмеивающийся Джек, впихивая половинки фиников и кусочки мучных лепёшек в вяло протестующие рты, пока славные, но почти бесполезные работницы с закрытыми глазами наслаждались отдыхом.

— Работай челюстями, акула моя ненаглядная. Или тебе разжевать? — нагло издевался он над полуживой возлюбленной.

— Атфтань, дармоед, — смогла выдавить из себя горе-повариха.

— Акула и дармоед… Хорошая у вас пара… Счастливая, — пробубнила сквозь дремоту миссис Бойл, засыпая с кусочком какого-то невиданного сухофрукта во рту.

— А это на завтрак, видать, — не унимался Джек, едва ли не валясь на пол от смеха.

— А когда мы будем ужинать? — подал голос из своего угла Мануэль.

Джек взвизгнул, подскочив на месте. Видимо, он перенял излишнюю эмоциональность у дальнобойщика, о существовании которого успел позабыть, за что сгоряча с силой бросил в парнишку горсть фиников. Тот, что странно, совсем не обиделся, а поймал добычу и, с выражением огромного удовольствия на наглой физиономии, полакомился питательной медовой мякотью.

Очередное утро началось с ноющей боли в мышцах рук и суставах кистей — однообразная работа с использованием примитивных кухонных принадлежностей сделали своё дело. Ни о чём, кроме как об этом неудобстве, думать не получалось. Почувствовав не особо привлекательное амбре, Джанет несколько минут принюхивалась, не утруждая себя перемещением в вертикальное положение, пока не поняла, что разит от неё. Покряхтев для приличия, поднялась с постели и обмылась за ширмой, не боясь разбудить особей мужского пола, к коим относилась по-свойски. Малыш Джек вызывал умиление, а безобидный мексиканец — недоумение вперемешку с некоторым пренебрежением. Ясно, что к убогим не стоит поворачиваться спиной, но не в этом случае.

Тяжёлый коричневый брусок простого мыла с лёгким запахом какой-то сладковатой древесины казался даром божьим, а вода, терпко стекающая по разгорячённой солёной коже — вообще кусочком рая. Странное дело — прохладные дожди льют не переставая, освежая воздух, а тело пышет жаром. И мир как-то странно кружился с самого пробуждения…

После тёмного провала увидеть склонившееся над ней напряжённое лицо единственной подруги, протирающей прохладной влажной тканью лицо и шею Джанет, показалось каким-то неестественным. Зрение подводило, не желая выдавать чёткую картинку, а мерзкая лихорадка пробралась в каждую клеточку организма. Отовсюду доносились голоса, превращаясь в невнятную мешанину, едва долетев до ушных раковин. Что-то точно было не так. И это «не так» продолжалось довольно долго.

Реальность чудилась затянувшимся бредом. Не то обострённость, не то приглушённость ощущений затмевала возможность сконцентрироваться хоть на чём-то. Выцепить из калейдоскопа образов чёткое изображение. Из множества звуков — нашёптывающий нечто успокаивающее голос. Из пустоты, царящей в сознании — хотя бы самую поверхностную, но прочно оформленную мысль.

Всё вышеперечисленное удалось провернуть лишь через несколько дней — ровно с окончанием сезона дождей. Неизвестная болезнь бесследно ушла — так же внезапно, как и возникла. Пробудившись в первое за последние недели солнечное утро, миссис Бойл сладко потянулась и твёрдо решила покинуть это странное место. Вместе с друзьями или без них — они сами решат, чего хотят. А ещё нужно найти тайного отправителя посланий и как следует наказать шутника. Кем бы он ни был.

* * *

Торговый караван отправлялся в цивилизацию лишь через два полнолуния, как показали привычные уже рисунки на песке. Понять местный диалект никак не получалось, а от того и выучить язык не представлялось возможным. Да и зачем, если вскоре гости города покинут его навсегда. Ощущение, что удивительное место лучше всего забыть, позволив ускользнуть воспоминаниям, подобно изворотливой рыбёшке из рук, плотно поселилось в душе.

Женщины по прежнему помогали с приготовлением пищи, становясь, к своему удивлению, всё более полезными; мужчины тоже приобщились к труду, таская на кухни продукты в ящиках и тяжеленные мешки, набитые какой-то мукой — к более хитрой ремесленной работе изнеженные американцы приспособлены не были. Скорее всего, они и молотка в руках никогда не держали, потому и выполняли самые простые поручения.

В итоге, время пролетело быстро. Путешественники и сами не заметили, как оказались сидящими верхом на верблюдах. На вопрос «а возможно ли вообще отсюда выбраться?» негласно было наложено табу.

Ровно на сороковой день несчастные скитальцы ступили на оборвавшийся асфальт, тут же обнаружив вместо бедуинов и навьюченных дромедаров позади появившуюся из ниоткуда трассу, которой буквально пару секунд назад там не было, словно они прошли сквозь прозрачную стену, отгородившую их от самого настоящего, хотя и чуточку изнуряющего чуда навеки. А спустя несколько часов пешей прогулки прямиком по пустой дороге, наткнулись на оставленный ими грузовик — не запылившийся, не угнанный, только раскалённый до предела. Машина завелась с первой попытки.

Воспоминания и вправду стали очень быстро, но мягко самоликвидироваться из голов. К долгожданному возвращению в Лиму, которой, казалось, не видели лет десять, друзья помнили лишь мили исчезающего под колёсами серого расплавленного асфальта.

И только обнаружившийся в глубинах кармана видавших виды брюк кусочек белоснежной разлинованной бумаги со странным стихотворением вызвал острый приступ вспышек абстрактных обрывков перед глазами. Каждую ночь во снах Джанет маячили размытые пёстрые тени и силуэты смеющихся радостных людей, какофония звуков, адская смесь сотен ярчайших запахов и груды, груды песка…

Представитель дирекции школы пришёл в недоумение, когда трое работников вышли гораздо раньше — спустя четыре дня, вместо так рьяно выбиваемых восьми. В недоумение пришли и недотёпы-работники, уверенные в том, что отсутствовали несколько месяцев, о чём так же свидетельствовала изрядно изношенная одежда. Когда трезво осознали всю нелепость ситуации, напились у своего клятвенного камня, уснув прямо под ним, на берегу. Беатриче целую неделю ежедневно параноидально выискивала следы хирургических вмешательств на туловище, крутясь у зеркала часами. Джек ушёл в запой, не приносящий — в кои-то веки — никакого удовольствия.

Миссис Бойл сутками сидела на камнях у резвящихся волн, подобрав под себя ноги, и перебирала в голове кривоватые строки, позволяя всем конечностям, спине и шее затекать намертво. Хотелось одревеснеть, превратясь в глупое прибрежное дерево. Она заметно отдалилась от друзей, «закрывшись» на амбарный замок, а они не обратили внимания, затонув каждый в своих переживаниях. Давно уже не чувствовала себя живой, погрязнув в обречённости. С трепетным безразличием ожидала нового послания, уже и не боясь его вовсе.

Обнаружив однажды несколько финиковых косточек и миниатюрный флакончик розмаринового масла на дне рюкзака, когда добралась до него, она поняла, что повторяющиеся сны явно имеют какой-то фундамент. На миг вспыхнуло воспоминание, где Мануэль разбрасывает те самые косточки от фиников по всем щелям в ставшей родной комнате… Какой комнате? Когда это было?

Наплевав на работу, отправилась в Чиклайо посреди недели первым же рейсом…

Знакомая антикварная лавка нашлась быстро. Братец незадачливого дальнобойщика долго и нудно причитал, ругаясь на Джанет и её «дружков», впутавших «несчастного мальчика» неизвестно куда. Мануэль тоже видел сны. Тоже пил. А ещё, пытался покончить с собой. Поговорить с ним не удалось — миссис Бойл просто выгнали, бросив вдогонку кучу нехороших слов и проклятий. Дабы не уезжать с пустыми руками, она купила подробную карту мира в киоске у вокзала, на которую случайно упал рассеянный взгляд. Приехав домой, на двое суток закрылась в квартире, дотошно изучая африканский континент; забывая пить, есть, мыться и спать.

На третий день Джанет отвлёк настойчивый стук в дверь…

Беатриче молча прошла на кухню, ничего не сказав по поводу полумёртвого вида хозяйки жилья — каждый саморазрушался от переживаний, как умел. Тем более, она выглядела едва ли не хуже.

— Кажется, мы с Джеком всё, — голос, вырвавшийся из охрипшей за дни отмалчивания глотки, показался чужим обеим.

Оставшееся непродолжительное время своего пребывания в гостях у подруги, с которой тоже, вроде бы, «всё», вечно неунывающая особа впервые в жизни выглядела апатично, молчаливо разглядывая свои руки, державшие очередную чашку кофе, затем так же молча ушла, растворившись среди прохожих.

…Зыбкий песок нежно обволакивал всё тело — дюйм за дюймом, медленно погружая в себя; подбираясь к глотке, как самый бесчувственный на свете хищник, дабы набить свою ненасытную утробу. Не имеющий, впрочем, ни пасти, ни желудка. Ни злобных глаз, ни лап с острыми когтями. Ужасающий своей безразличностью. Но такой сухой, мягкий…

Сновидения не часто посещали Джанет. И это показалось бы довольно скучным, плоским, не обнаружь она немного песка в своей постели. Он сбивался в одно-единственное чёткое слово, как приклеенный к простыням. Не то приговор, не то божественное знамение.

«Завтра».

— Ну завтра — так завтра, — вслух отозвалась она, как ни в чём не бывало встряхнув огромный кусок ткани, от чего крупинки осыпались на пол.

Плотно поужинав в элитном ресторане, растратила всю зарплату, полученную накануне, а придя домой, сразу завалилась спать прямо в одежде и обуви — ко всему нужно быть готовым.

* * *

Ветер подхватывал прибрежных птиц, лениво волочащихся по воздушному пространству, норовя унести их в безызвестные дали, либо просто раскрошить нелепые крылатые тельца об острые камни. Океан приелся, растрёпанная вода не казалась прекрасной — скорее, наоборот. Вспоминалась иная пучина: целые моря песков — нескончаемых, глубоких и, несомненно, несущих в себе что-то. Прошлое или будущее, воспоминания или видения надвигающегося — время покажет.

Время… То вяло ползущее, то нервно-скоротечное, влекущее за собой спешащих жить; в эти… — забавно, но минуты — оно словно приостановилось. Волны плескались, чайки противно кричали, на заднем фоне шумели проносящиеся мимо машины, но всё это было будто постановочным, ненастоящим. Рыхловатым. Недоделанным. Искусственно ли вылепленным кем-то — вопрос. «Завтра»… Уже сегодня. Быть может, глупый фарс окружающего мира — надуманное?

Джанет впервые за сутки ощутила лёгкое волнение, растущее с каждым мгновением. И однажды оно вспыхнуло особенно ярко, точно фейерверк, разноцветно прорезавший покой ночного неба: на горизонте из ниоткуда возникла тёмная точка — пока ещё не оформившаяся во что-то, но взбудоражившая неимоверно. Миссис Бойл знала, что это за точка.

Она не глядела на боковину в поисках названия этого обшарпанного ржавого «имярека», когда он приблизился достаточно близко. Сама на мгновение почувствовала себя такой же ржавой Ассолью в ожидании тысячу лет как сгнившего Грэя, расхохотавшись от столь самокритичного сравнения. А мир… Мир окончательно замер. Волны застыли в своём последнем движении. Джанет без опаски ступила на воду, не намочив ног: та превратилась в бездонного цвета стекло — гладкое, отбрасывающее солнечные блики.

Она шла вперёд по скользкой поверхности, различив одинокую фигуру, стремительно движущуюся навстречу — ни на йоту не приблизившуюся за, казалось, несколько часов беспрерывной ходьбы, а затем резко выросшую прямо перед носом.

* * *

Мистер Бойл фактически не изменился с тех пор, как Джанет провожала его в очередной рейс. Тогда она и помыслить не могла, что они не увидятся почти десять лет… Два абсолютно чужих человека буравили друг друга взглядами, и даже тихое, набившее оскомину «здравствуй, Джи», вырвавшееся из его противного мёртвого рта, не разрядило обстановки.

— Всё вокруг… Вся эта… хм… мистичность… Твоих рук дело? — вымолвила она, опустив рассеянный взгляд на искрящийся недолёд под ногами.

Маркус молчал, пытаясь высмотреть что-то в её отчуждённом лице. Нахмурившись, с издёвкой в голосе ядовито выплюнул:

— Ты сама этого захотела.

Джанет резко вскинула голову и, прищурившись, раздумывала, что совершить перво-наперво — допрос, пытку или убийство?

В итоге, невразумительно что-то промычала, проигнорировав свою готовую вырваться на свободу мстительность, взращенную переживаниями последних лет.

— Что за дерьмовые стихи? Вульгарщина. Мог бы прислать что-то поприличнее, — невпопад высказалась она со зла.

Маркус лишь прикрыл веки и как-то уж слишком тяжко вздохнул, затем выудил из кармана полупустую пачку «Ричмонда» с зажигалкой и ловко подкурил сигарету, всё так же не открывая глаз.

— Будешь? — предложил жене, протягивая табак.

— Сигаретками-то в этом мире затариваешься? — едко проигнорировала она щедрую, но, как ей казалось, подачку.

Мистер Бойл застонал, неловко схватившись за переносицу большим и указательным.

— Мир неразделим на «этот» и «тот», дорога…

— Мы мертвы? — перебила Джанет собеседника.

Тот взглянул на неё с каким-то недоумением, граничащим с желанием рассмеяться.

— Это имеет какое-то значение? Отчасти, мы живее всех живых, если это так важно для тебя.

— Но всё вокруг такое ирреальное, разве так бывает? — ответила она спустя минуту наивным вопросом, всё же протягивая руку к куреву, которое так и не было спрятано обратно в карман. — Чего именно я «хотела сама»?

Сперва Маркус не понял, о чём спрашивает дражайшая супруга, но, чуть пораскинув мозгами, припомнил свои же слова.

— Ну-у… Мы действительно в какой-то степени мертвы… О, только не надо так реагировать! Так вот, судёнышко не узнаёшь? — он указал пальцем за спину на ржавое страшилище, и, не дав ответить, продолжил: — Должна узнать, ведь ты тоже находилась на борту, когда оно внезапно решило окунуться в прохладную водичку. Ты долго не желала идти дальше, так и не смирившись со своей кончиной, и просила дать тебе ещё десять лет, — мистер Бойл раскинул руки в стороны, пытаясь этим жестом охватить пространство вокруг, — здесь.

— А как же Беа, как же Джек, все люди?! Они, выходит, тоже… не живые?

Джанет нервно присосалась к сигарете, боясь её вынуть изо рта, ведь дико трясущиеся руки могли подвести в любой момент, уронив курево под ноги.

— Говорю же, границ нет. Ты сможешь понять, как только смиришься. Нельзя вникнуть во все тонкости, пока обременён телом. Заранее отвечаю на следующий вопрос: тела у тебя нет, только воспоминание. И оно борется. Непонятно за что, правда.

Сигарета всё-таки рухнула на застывшую водную гладь.

— Почему пришёл раньше? Десять лет ещё не прошло.

— Я пришёл позже, Джи. И не в первый раз. — Он напряжённо заглядывал в её глаза, бессильный в данный момент, обречённо понимая, что в них затаилось неверие, несогласие вместо смирения. Снова.

— Я устал без тебя, — шёпотом взмолился Маркус, растеряв всю напускную браваду.

Джанет только отрицательно качала головой, нахмурившись и глядя куда-то вдаль, а быть может — внутрь себя. После просто молча развернулась, напоследок вынув ещё одну папироску из потрёпанной пачки в бессильно опущенной руке грёбаного сказочника, и пошла обратно к берегу.

* * *

Сердце щемило — такое странное ощущение. За последние сутки она отвыкла от эмоций. К хорошему быстро привыкаешь, к скверному — тоже. Ноги будто дряхлели, с каждым шагом становясь всё тяжелее и тяжелее. На спине совести выпирал горб бремени, разрастаясь вширь и вверх — как у того дромедара. Привычка жалеть себя накрепко въелась в сущность Джанет, однако она не удивилась, обнаружив себя стоящей на месте. Что-то не пускало вперёд — не стена, не преграда, нет. Застывшее, закостенелое чувство, поросшее чёрствой коркой холода распускалось в душе. Беспрекословная весна наступала. Она всегда приходит вслед за зимой, даже если та длится непозволительно долго.

Джанет медленно развернулась, осознавая: как бы ни было страшно принять правду и двигаться дальше — её имя стёрто из всех списков живых давным-давно, а настоящее — никому не нужная иллюзия. Зато есть будущее. Неизведанное и непривычное, но вполне себе реальное…

Маркус стоял к ней спиной, а его плечи подозрительно подрагивали. Миссис Бойл нерешительно замедлила шаг, с недовольством подумав о том, что плачущих мужчин она в жизни не видела, — за исключением тряпки-Мануэля, конечно, — и как вести себя в такой ситуации — не понимала. Подойдя ближе, резко выплюнула:

— Какого ты ржёшь, придурок?!

Он действительно, раскрасневшись, буквально давился истерическим смехом, а вены в области висков опасно вздулись, рискуя лопнуть в любой момент. Мистер Бойл, кажется, совершенно не удивился, услышав её голос, а затем увидев его обладательницу прямо перед собой. Походившая на злобную фурию Джанет некрасиво скривила губы, от чего явственно обозначились носогубные складки. Веки её потяжелели, нос сморщился, и от этой картины Маркус едва не захлебнулся слюной, чудом не рухнув от сотрясающих его конвульсий. Она начала подумывать о том, чтобы развернуться и убраться восвояси во второй раз, но, неожиданно для себя, сама рассмеялась, позволив жуткой гримасе сойти на нет. Так они и стояли вдвоём, друг напротив друга, сотрясаясь от утомляющего хохота, со стороны походя на чудаковатых идиотов. Хотя их никто и не видел. Не мог увидеть.

Позже она часто вспоминала бывших друзей, наскоро ворвавшихся в её… а жизнь ли? — подобно вспышке, что рождает новую Вселенную, а после так же внезапно исчезнувших вместе со временем и возможностью дышать. Перевернувших всё вверх дном, взбодривших и навеки оставшихся тёплым воспоминанием. Ведь ничего «до» она не помнила. Ничего, кроме болезни, одиночества и них…

Они постоянно путешествовали, расширяя пространство, познавая мир. Однажды побывали и в городе-призраке. И не было там песков — всё утопало в зелени, окружённое прекрасным морем. Она днями бродила по знакомо-незнакомым улочкам, оставив Его где-то позади, в поисках прошлого, за которое порой ненарочно цеплялась, пока однажды на плечи не легли успокаивающие руки, остановив.

Они стояли так вечность, а где-то между самый сладкий на свете голос еле слышно прошелестел:

— Теперь всё будет хорошо.