Почему ты решил иначе? (гет)

— Так что же ты хочешь спросить у меня, Руби?

Львица задумалась, глядя на запотевший стакан брусничного отвара у себя в лапах, после чего поставила его обратно на столик:

— Я даже не знаю, с чего начать. Что я бы хотела спросить у тебя? Про то, как ты впустил Эш к себе и обнимал ее возле камина? Про то, как ты посвятил ей целую песню, созданную впервые за пятнадцать лет? Как ты годами публично обманывал себя и всех остальных, говоря о том, что Эш — лишь твой друг? Как ты проводил вечера с замужней дамой, обнимал ее, держал за лапу и доверял ей самое сокровенное?

Взгляд Клэя начал бегать по Руби и улице, где они сидели в летнем кафе. Он собрался было подать голос, подняв лапу, как вдруг львица подняла глаза, и в них не было ничего, кроме задорных чертиков:

— Испугался, да? Видел бы ты сейчас свою морду, Кэлли! Не бойся и не переживай, я тебе не мораль читать собираюсь и не обвинять в супружеских изменах.

Клэй глубоко вдохнул и сел более расслабленно:

— Предупреждать надо, Руби! Я уж было подумал, что ты меня сейчас на месте закопаешь!

— Было бы за что, Кэлли. Пока я была жива, ты был исключительно верен мне и никогда не изменял, хотя у тебя были сотни возможностей это сделать. Думаешь, я не видела, как фанатки западали на тебя и ненароком пытались прикоснуться к тебе, когда ты раздавал автографы? И мне было вдвойне приятно, что ты не только не обращал на это внимание, но и остался рядом со мной тогда, как я уже превратилась в дряхлую беззубую старуху из-за рака. Ты же наверняка помнишь тот день, когда я предложила тебе уйти, а ты в ответ наорал на меня? Признаюсь тебе — решись ты тогда уйти, я бы действительно поняла тебя и ни в коем случае не держала бы на тебя зла. Но тогда… ты кричал на меня. Я ожидала от тебя какой угодно реакции — безразличия, смеха, ласки, но уж точно не крика. И лишь после того, как ты напомнил мне о клятве, данной на свадьбе, и обнял меня, такую уродину… лишь тогда я поняла, насколько ты меня любишь. Мне понадобилось пятнадцать лет, чтобы осознать всю силу твоих чувств ко мне.

Руби протянула ладонь и положила ее сверху на лапу Клэя, глядя ему в глаза:

— Ни свадьба, ни все твои признания, ни твои вечные шутки про пушистую гриву после концерта, ни все песни и альбомы, что ты мне посвящал — ничто это было настолько искренним признанием в любви ко мне, как те объятия после того, как ты наорал на меня и велел заткнуться. Это парадоксально, но лишь тогда я окончательно уверовала в то, что я для тебя единственная.

Клэй перевернул ладонь и обхватил ей пальцы Руби:

— И до твоего последнего часа я был верен исключительно тебе. Более того — я был верен тебе и все следующие годы своей жизни.

Покачав головой, Руби вздохнула:

— Не совершил ли ты ошибку, не признавшись Эш в своих чувствах? Да, ты стремился сохранить верность мне и моей памяти. Но ты же понимаешь, что ты имел полное право поступать так, как считал нужным, Кэлли? Ты не был ограничен ничем.

— Я и поступал так, как считал нужным, Руби…

— И все же, Кэлли. Я не осуждаю тебя за твой выбор и даже восхищена тем, что несмотря на мою смерть, ты предпочел больше ни разу не заводить отношения. Я искренне ценю это, и ты во второй раз подтверждаешь то, насколько много я для тебя значила. Но я видела, как ты пятнадцать лет жил в скорби и тьме, которую лишь изредка разбавляли житейские заботы. Я молилась о том, чтобы ты нашел другую и снова обрел радость и смысл в своей жизни. Бог с ней с привязанностью, ты исполнил свой долг передо мной до конца — но с моей смертью мир не разрушился и не полетел в тартарары. И тебе стоило проявить свои чувства к Эш — ты имел на это полное право.

Клэй залпом отпил полстакана сока и скривился, едва не захлебнувшись:

— Право я имел. Но иметь право и иметь желание осуществить право — разные вещи.

Руби наклонила голову и усмехнулась:

— Только не говори, что ты боялся общественного осуждения. Ты просто не можешь об этом говорить после того, как постоянно заваливался на мои фотовыставки в черной кожаной куртке, хотя всех, кто не соблюдал дресс-код, охрана просто не пропускала в зал.

Неопределенно пожав плечами, Клэй опустил голову, уставившись в стол:

— Возможно, и в этом дело. Но в первую очередь я не хотел навредить ей. Она строила такую замечательную карьеру, которая даже с моим именем практически не была связана — вдруг бы я сделал ей только хуже? Когда мне уже было под восемьдесят, имя Эш Ниддлер в мире музыке что-то да значило. И я в этом принимал минимальное участие. Скорее наоборот — мое имя редко звучало без ее упоминания как соавтора.

Руби протянула лапу Клэю:

— Хочешь посмотреть на свои похороны? Там я тебе кое-что покажу, и ты поймешь, что я имею в виду.

Лев застыл:

— А… а мы можем?

— Конечно! Мы же призраки, мы можем наблюдать сколько влезет!

* * *

Руби эффектно щелкнула пальцами, и кафе со столиком растворились прямо в воздухе, после чего Клэй осознал, что они с Руби зависли прямо в воздухе буквально в пяти метрах над кладбищем Оук-Ридж. Прямо под ними стояла толпа зверей, которые окружили вырытую могилу рядом с надгробием Руби, а прямо посередине толпы белел лежащий открытый гроб, в котором неподвижно лежал Клэй Кэллоуэй, закрыв глаза и сложив лапы на груди.

Пока лев непонимающе оглядывался вокруг себя, Руби показала лапой под собой:

— Присмотрись. Видишь, вокруг каждого зверя есть что-то типа разноцветного кокона?

Последовав совету Руби, Клэй заметил, что у каждого зверя действительно было какое-то облачко, плотно прилегающее к их телам и переливающееся оттенками и градиентами одного цвета. Практически у всех цвет был серым с легким темным оттенком, и Руби обратила на это внимание:

— Эти коконы — чувства, которые звери ощущают в момент похорон. Для большей части из присутствующих твоя смерть — безусловно печальное событие, но без такой негативной окраски. Они понимают, что ты был в возрасте, рано или поздно все равно бы умер — для них это скорее неизбежность, которая не так печалит, как могла бы. Не думай, что они плохо к тебе относятся — ни в коем случае. Но их скорбь весьма слабая. А теперь посмотри вон туда. Видишь Эш и ее кокон? Приглядись хорошенько!

И действительно, ближе всех к гробу стояла рядом с мужем стояла Эш Ниддлер, вся закутанная в черный кокон с редкими всполохами розового оттенка, который, впрочем, очень быстро гас, снова сменяясь непроницаемой чернотой. Смотреть на ее морду было очень больно — казалось, что буквально секунда, и она сорвется с места, припадет к голове умершего льва и начнет выть от боли и скорби. Но проходили секунды — а Эш все оставалась недвижимой, со сжатыми до предела губами, и лишь единичные текущие слезы показывали, что она что-то чувствует. Эш даже не реагировала на то, что стоящий рядом муж ее обнимал.

— Идеальная скорбь. Так мы называем ее в мире Пост-Нексуса. Из всей этой толпы, пришедшей на твои похороны, Эш единственная, для кого твоя смерть — это истинный траур. Она наверняка уже ознакомилась с твоим письмом, что ты спрятал для нее в чехле от гитары, и сейчас смотрит на тебя, прекрасно зная, что ты чувствовал в отношении нее в течение стольких лет.

Клэй опустился на землю, без удивления отметив тот факт, что он проходит сквозь стоящих зверей и приблизился к застывшей Эш:

— А почему ты решила, что она видела письмо?

— Розовые всполохи. Она тоже любила тебя, Кэлли. Вряд ли она испытывала к тебе такие же чувства после того, как вышла замуж, но сейчас она осознает, что долгие годы ее чувства, оказывается, были взаимны. И сейчас она стоит, понимая это. Не люби она тебя никогда — всполохи кокона были бы зелеными, дружескими. Но они розовые.

Клэй протянул лапу, что коснуться Эш, но она ожидаемо прошла сквозь дикобразиху. Руби заметила:

— Одно я тебе могу сказать точно, Кэлли. Эш в чем-то была похожа на тебя — она тоже не решилась дать ход своим чувствам, опасаясь, что может стать только хуже. Эш многие годы не была уверена, считаешь ли ты ее только другом или кем-то больше. А там потом она сама нашла свою любовь — и это помогло ей найти свое счастье в отношениях, пусть и не с тобой. Ты же, в отличие от нее, предпочел быть верным моей памяти до конца.

Клэй обернулся к Руби, даже как-то пропустив момент, что гроб с ним закрыли, начав опускать в вырытую могилу:

— А какой был мой кокон во время твоих похорон, Руби?

— О, это была отдельная история. Ты тоже был образцом эталонной скорби, весь укутанный в черное. Твой оттенок был даже более темным, чем сейчас у Эш. Только вот… Эш, в отличие от тебя, не хотела умереть в ту же секунду.

У Клэя расширились глаза:

— Правда?

Руби грустно кивнула:

— Мне будет сложно описать твой кокон, но пока ты стоял возле моей могилы, в твоем «трауре» каждую секунду пульсировало что-то вроде «Господи, похорони меня здесь и сейчас, прошу тебя! Пусть я умру сейчас же!» С того момента, как ты встал возле моего открытого гроба и вплоть до того, как в могилу сбросили всю выкопанную землю, ты отчаянно молился, чтобы ты упал туда следом, и тебя похоронили вместе со мной. И лишь когда все было кончено, твой кокон полностью пропал, сменившись чем-то вроде полнейшего безразличия к окружающему миру.

Тем временем, гроб с телом Клэя опустили в могилу и Эш была первой, кто сбросил туда горсть земли. После этого она не двигалась с места, пока все не было кончено. Как только могильщики закончили свою работу, ее кокон немного посветлел, и Эш даже отреагировала на слова мужа, который что-то тихо сказал ей на ухо и увел ее прочь.

* * *

Руби снова щелкнула пальцами, и они с Клэем снова очутились за столиком в кафе, где их по-прежнему ждали два стакана с соком и брусничным отваром. Клэй, будучи все еще под впечатлением от видения своих похорон и присутствия там Эш, слегка приподнял уголки губ:

— Научишь так перемещаться, Руби?