Почему ты решил иначе? (гет)

Клэй Кэллоуэй почувствовал себя нехорошо в один июльский вечер, когда ему было восемьдесят лет. Буквально за полгода до этого он выпустил свой двадцатый по счету альбом I have a story to tell, который был достаточно тепло принят как критиками, так и слушателями, а также получил почетную премию «Грэмми» за вклад в развитие музыки. И если церемонию своего введения в «Зал славы рок-н-ролла» в 2016 году он проигнорировал, то подобную церемонию спустя тридцать лет посетил с большим удовольствием. И как всегда, рядом с ним на церемонии присутствовала его старая подруга и соратница Эш Ниддлер, которая немало помогла ему в творчестве и создании всех новых альбомов за последние двадцать пять лет. Хотя называть ее «старой» язык не поворачивался — пусть ей и было уже почти сорок пять лет, она осталась внешне молодой и цветущей дикобразихой, на фоне которой седой и пожилой лев выглядел гораздо старше своих лет.

И хотя у него были планы на дальнейшую деятельность, Клэй решил не рисковать и лег на обследование в госпиталь Радшор-Сити. И там ему вынесли неутешительный диагноз — прогрессирующая атеросклеротическая болезнь сердца. Поначалу Клэй, как и всякий на его месте, испугался того, что ему сказали врачи, но вскоре, казалось, даже смирился со своей участью. Много раз за свою жизнь он говорил Эш, что смерть рано или поздно придет к нему и позволит ему наконец-то встретиться со своей давно умершей женой Руби, которой не было с ним рядом вот уже почти сорок лет.

Вскоре Клэй переселился из своего особняка в Харден-Хилле, где он прожил больше полувека, в палату госпиталя Радшор-Сити. Каким-то шестым чувством пожилой лев понимал, что ему больше не доведется вернуться домой, где стены видели и неземное счастье, и чернейшую скорбь, и цветущее возрождение Жизни и Творения. И когда он вышел на крыльцо в последний раз, Клэй Кэллоуэй прислонился лбом к деревянному косяку входной двери, прощаясь с этим удивительным местом. Таксист, стоящий в отдалении у ворот, сигналил, поторапливая льва, но лишь после третьего, очень требовательного гудка, Клэй Кэллоуэй отнял голову от пахучей старой древесины и побрел в сторону выхода с территории поместья.

* * *

В госпитале его часто навещала Эш — никого другого Клэй, проживший в одиночестве долгие годы, видеть у своей постели не хотел. И если поначалу лев спокойно и без колебаний отпускал дикобразиху, когда она собиралась уходить, то уже спустя несколько посещений его накрыла явная тревога и даже страх. Взяв Эш за лапу во время очередного посещения, Клэй тихо проговорил, глядя в ее карие глаза:

— Мне осталось недолго. Я очень прошу тебя, Иголочка — будь рядом со мной, когда наступит мой час. Я не смог оказаться рядом с Руби тогда, сорок лет назад, и мне не хотелось бы умирать так, как она — думая, что близкого мне зверя нет поблизости.

Эш согласно закивала, и в тот момент Клэй почувствовал невероятное облегчение. Многие годы его терзала мысль, что Руби умирала в больнице сорок лет назад, полагая, что осталась совершенно одна. И пусть в это время Клэй, отделенный от нее двумя рядами дверей операционной, рвался внутрь, самой Руби этого не было известно. И лев боялся умирать таким же образом — ощущая себя забытым и никому не нужным.

Стоило Эш переселиться к нему в палату, как Клэй принялся пристально следить за дверью, стоило Иголочке покидать палату даже на короткое время. И когда санитары приходили, чтобы помочь ослабшему льву выйти из палаты ради медицинских и гигиенических процедур, Клэй молил всех богов, которых знал, чтобы он смог вернуться обратно в палату — и чтобы Эш была там, в старом зеленом кресле. И всякий раз, когда ему удавалось снова увидеть ее, бывший рокер находился в себе силы искренне улыбнуться и возрадоваться жизни в такой малости.

Хотя они с Эш знали друг друга без малого четверть века и, казалось, все истории уже были рассказаны — всякий раз Клэй находил, о чем поговорить с дикобразихой. Она внимательно слушала его истории, и даже если Клэй, забывшись, начинал рассказывать то, что она уже и так давно знала, Эш никогда не указывала на это льву, и могла выслушать очередную историю во второй и даже в третий раз.

И всякий раз во время разговоров Клэй надеялся, что с его письмом для Эш, которое он спрятал в чехле от гитары, ничего не случится, и оно дойдет до адресата. В нем Клэй собирался рассказать очень многое Иголочке. То, что он не мог рассказать, будучи живым. Все остальное для этого Клэй уже давно сделал — написал завещание, распределил свое имущество и определил, что необходимо будет сделать, когда придет его время.

* * *

Даже иногда теряя память и заговариваясь, Клэй Кэллоуэй продолжал помнить некоторые вещи, которые он не мог забыть. И когда в очередную ночь его накрыла очередная волна слабости, лев понял — его время пришло. Мозг уже с трудом соображал, и его глаза плохо видели в тусклом свете ламп больничной палаты, но он все же успел разглядеть, как перед его койкой стоит улыбающаяся Руби в своем любимом зеленом платье. Протянув слабеющие лапы вперед, Клэй с трудом прошептал:

— Руби, душа моя, я рядом…

Львица перед ним стала улыбаться еще шире, и ее манящие глаза смотрели на него блестящим, влажным взглядом. Клэй даже не сразу понял, как сквозь пелену забытья до него донесся голос слева:

— Клэй, это Эш!

Лев повернул голову на звук, и в белесой пелене сумел разглядеть мордочку Эш, которая смотрела на него с тревогой. Добрый знак — значит, он не один. Клэй слабо сжал ее ладонь, и уголки его губ тронула улыбка:

— Иголочка, ты здесь… Ты не бросила меня…

Из-за слабости лев закрыл глаза, но образ Руби снова стоял перед ним, манящий и такой притягательный. Шумно вдохнув, лев даже сквозь закрытые веки почувствовал, как по его щекам текут слезы. Мысленно подняв лапы в сторону ускользающего образа, Клэй прошептал:

— Руби, подожди, я сейчас к тебе приду. Я обещал быть рядом. Я почти… почти…

Какая ирония судьбы — а ведь на дворе было 29 июля. Сорок лет. Сорок лет. Сорок лет. Эти два слова оставались единственными, которые его умирающий мозг был в состоянии выдать вместо мыслей. Как Руби умирала сорок лет назад в больнице — так и он оказался в том же положении, в тот же день и в той же больнице.

В груди что-то толкнулось, а потом резко похолодело. Умирающее сознание Клэя все еще чувствовало, что рядом с ним сидит Эш, и Клэй потратил все свои немногие оставшиеся силы, чтобы чувствовать ее маленькую ладошку в своей большой дряхлой ладони. Стоило ему осознать ее прикосновение, как тьма, накрывающая его с головой, внезапно на короткое время окрасилась светлой краской, что заставило льва улыбнуться, и снова вернулась обратно — и на этот раз навсегда. Именно в этот момент Эш могла видеть, как Клэй Кэллоуэй последний раз вдохнул воздух и уснул вечным сном, а его губы так и остались растянутыми в искренней и доброй улыбке. В наступившую темноту уже не доносились всхлипы и стенания Эш Ниддлер, рыдавшей горькими слезами в поднятую ладонь Клэя, все еще крепко сжимавшую ее лапку.

* * *

Сознание Клэя накрыла лавина шумов, которая постепенно начала обретать четкость — и вскоре глаза льва начали различать в темноте силуэты, со временем набирающие цветность и форму.

Когда же изображение обрело полную яркость, Клэй с удивлением понял, что находится на самом обычном перроне железнодорожного вокзала, который внешне ничем не отличался от любого иного, виденного Клэем еще при жизни. Справа и слева от него стояли красные железнодорожные вагоны, на которых висела табличка «Жизнь — Пост-Нексус». Рядом с ним вперед и назад шли самые обычные звери в совершенно обычной одежде, которые по внешнему виду ничего не отличались от живых, и лишь неуловимый сладковатый запах, витающий вокруг них, выдавал в них давно умерших зверей. Поначалу этот аромат немного пугал Клэя, но вскоре он к нему принюхался и перестал обращать на него внимание.

Опустив взгляд вниз, Клэй увидел, что его грива снова стала темно-русой, какой была до смерти Руби, а одет он был в свою любимую черную кожанку, в которой он часто выступал на сцене в прошлые годы. Старая и тусклая шерсть на лапах снова стала блестящей и пушистой, а ощущение слабости, преследовавшее его несколько недель перед смертью, полностью пропало, сменившись ощущением легкости и силы.

Над головой льва раздался голос из громкоговорителя:

— Приветствуем новоприбывших на станцию «Пост-Нексус». Просьба пройти к ближайшей кассе и получить свой входной билет. Если вы испытываете затруднения или потерялись — обратитесь в любому сотруднику Морт-Депо. Желаем вам приятного послесмертия!

Ничего не понимая, Клэй оказался подхвачен толпой новоприбывших пассажиров, и ему ничего не оставалось, как двинуться вперед в сторону красного кирпичного здания вокзала.

* * *

Отстояв очередь перед одной из касс, Клэй оказался перед зарешеченным окошком, за которым, на удивление льва, никого не было. Тем не менее, по ту сторону раздался женский голос:

— Приветствую. Фамилия, имя, дата и место смерти, причина смерти.

Безмерно удивляясь этому факту, лев произнес без запинки, словно сказанное он знал наизусть:

— Клэй Кэллоуэй, 29 июля 2046 года, палата №35 госпиталя Радшор-Сити, Невада, США. Хроническая сердечная недостаточность.

По ту сторону решетки раздалось размеренное хмыканье, словно издающее его существо с чем-то сверялось, после чего справа от окошка в прорезь вылез билет:

— Все правильно. Вот ваш билет, мистер Кэллоуэй. Если у вас есть встречающие, вы узнаете об этом в следующем зале. Приятного послесмертия!

Толпа подхватила Клэя и снова понесла его вперед, и лев успел сжать пальцы покрепче, чтобы не выронить билет, который выглядел как обычный — в нем были указаны его имя, дата смерти, рейс «Жизнь — Пост-Нексус» и место в вагоне. Правый край билета во всю ширину занимал штрих-код, подобным своим собратьям на всяких билетах на концерты за тем лишь исключением, что вместо прямых черных полосок штрих-код составляли рисунки костей.

* * *

Наблюдая за тем, как остальные «пассажиры» пользуются полученными билетами, Клэй подошел к одному из турникетов, которые вели на выход, и сунул билетик в отверстие. Аппарат мгновенно забрал предложенное в себя, после чего раздался металлический, лишенный души голос:

— Клэй Кэллоуэй, проход разрешен.

И хотя сразу за турникетами был главный зал вокзала, стоило Клэю пройти внутрь, как все вокруг него заволокло дымкой, после чего она рассеялась — и Клэй очутился на улице перед зданием вокзала. Пассажиры, которые покинули здание Морт-Депо вместе с ним, расходились в разные стороны, и некоторые из них целенаправленно двигались в сторону других ожидающих призраков, словно их встречала какая-то группа поддержки — не хватало разве что табличек с именами в руках.

Оглядывая толпу перед собой, Клэй слабо представлял, ждет ли его кто-нибудь, пока его едва не сбил с лап стремительно налетевший зверь, а в ухо ему не раздался такой родной, но уже давно забытый голос:

— Кэлли, я так долго тебя ждала!

Опустив взгляд вниз, Клэй увидел Руби. Внешне она выглядела тоже свежо и бодро — лоснящаяся шерсть, блестящие глаза и бархатный блеск на вибриссах. Широко улыбнувшись, лев обнял свою единственную жену и прижался к ее голове, позволяя ей уткнуться носом ему в гриву:

— Я верил, что мы встретимся, верил…

Примечания:

Планировал создать лишь одну небольшую часть, но, видимо, придется создавать несколько глав.

При создании и описании текста некоторым источником вдохновения служил мир мёртвых из "Тайны Коко"

Клэй уже и не помнил, сколько они простояли вдвоем с Руби, обнявшись посреди площади перед Морт-Депо. Лев вдыхал запах своей давно потерянной возлюбленной, вспоминая, как любил наслаждаться им, пока еще Руби была жива. Пусть он и отличался от привычного — к нему примешивался тот неуловимый сладковатый запах, присущий всем обитателям местной реальности, но все же был весьма узнаваем.

Что же касалось Руби — она просто зарылась носом в гриву Клэя и не двигалась, даже когда он гладил ее по голове и теребил ей ушки — последнее движение всегда вызывало у нее бурю восторга еще при жизни.

Когда же, наконец, Руби смогла оторвать голову от гривы Клэя, тот увидел, что место, куда она утыкалась носом, было мокрым от слез, но при этом на мордочке Руби практически не было следов того, что она плакала. Утерев оставшуюся на шерсти слезу, львица виновато улыбнулась:

— Прости, не смогла сдержаться. Сорок лет тебя ждала, как никак.

Клэй неуверенно огляделся вокруг себя:

— Тогда спрошу тебя как ту, кто здесь живет не первый день. Что это за место? Куда я попал?

Руби взяла его за лапу:

— Пойдем, прогуляемся, по пути расскажу.

* * *

Город, в котором оказался Клэй после смерти, чем-то напоминал причудливую смесь Билокси, его родного города в Теннесси, и Радшор-Сити, где он провел большую часть своей жизни. Двухэтажные жилые дома в нем соседствовали с фешенебельными небоскребами в сотню этажей, а рядом со скромной лавкой зеленщика вполне мог находиться модный бутик.

Заметив удивленный взгляд Клэя вокруг себя, Руби обвела мир вокруг когтистой ладонью:

— Озадачен, правда? Я и сама была очень долго озадачена. Строго говоря, ты сейчас находишься в «нигде», назовем это так. Весь этот мир, который называется Пост-Нексус, всего лишь место, где живут умершие после окончания жизни. Для каждого этот город выглядит по-разному. Для тебя это наверняка смесь твоего родного Билокси и Радшор-Сити, для меня — смесь Радшор-Сити и Лайт-Тауна, моего родного города в штате Кентукки. Не все из того, что видишь ты, вижу я, как и не все, что вижу я, видишь ты.

Клэй с сомнением посмотрел на свои молодые пушистые ладони и неуверенно потянул себя за темную гриву:

— Но тогда почему я не седой, а снова темно-русый? Ведь я вторую половину жизни прожил с белой гривой.

— Все просто. В Пост-Нексусе все звери оказываются в своем «наилучшем» виде, в расцвете сил, красоты и энергии. Сейчас ты имеешь тот облик, который сам считал своим наилучшим. Седину ты так и не принял, хотя прожил с ней сорок лет — вот у тебя ее и нет. Я тоже не смогла принять свое исхудавшее тело с залысинами, дрожащими лапами и опавшими помятыми вибриссами, вот я и стала той, какой помнила себя в лучшие дни рядом с тобой.

* * *

Лев чувствовал себя так, словно они вышли на самую обычную прогулку по городу, который, правда, иногда визуально менялся прямо на глазах, словно Клэй был в каком-то сне. Сжав покрепче ладонь Руби, лев мотнул гривой:

— А что вы здесь… делаете? У вас есть какая-то цель?

Руби покачала головой:

— Формально мы не делаем ничего. После смерти у тебя нет никаких обязательств. Никаких налогов, работы или чего-то такого. Впрочем, я не знаю никого, кто просто лежал бы целыми днями в постели. Ведь у нас есть самое интересное — возможность следить за земной жизнью!

— Как… как призраки?

Руби широко улыбнулась:

— Что-то вроде того. Или ты думаешь, что тогда, на концерте у Бастера Муна, у тебя случились галлюцинации и ты разговаривал сам с собой?

Клэй широко распахнул глаза:

— Так это действительно была ты?!

— Разумеется, Кэлли.

— Так почему же ты ни разу не обратилась ко мне вот так ни до, ни после этого? Ты же видела, как я убивался по тебе и едва не повесился в день твоих похорон?

Руби отвела взгляд и замялась:

— Видишь ли, хотя мы и можем следить за жизнью еще живых зверей, но наши возможности ограничены. Чаще всего мы в принципе не можем разговаривать — лишь наблюдать. Для того, что призрак смог обратиться к живому, должно совпасть очень много факторов и условий, которые мы сами подстроить не сможем. Я не смогу тебе объяснить точно, какие именно обстоятельства позволяют это сделать — это слишком сложно. Я много раз за эти годы хотела обратиться к тебе, но не могла. Я пыталась прийти к тебе в твоих сновидениях многие годы, но единственный образ, который ты видел — умирающую меня. Я искренне хотела появиться к тебе в добром и светлом виде, но у меня никак не получалось. Прости, пятнадцать лет ты видел кошмары по ночам из-за меня, Кэлли. Я виновата перед тобой.

Крепче обхватив лапу Клэя, Руби продолжила, не сбавляя шаг:

— А там, в пещере на концерте, все совпало идеально — я смогла появиться рядом с тобой и дать тебе надежду, которой тебе так отчаянно не хватало. К сожалению, это был единственный раз, когда я смогла связаться с тобой напрямую — но и этого было достаточно, чтобы спасти тебя.

Заприметив свободный столик уличного кафе, Руби показала на него пальцем:

— Давай присядем, Кэлли, у тебя наверняка ко мне будет много вопросов.

Пожав плечами, лев уселся за стол, предварительно усадив Руби:

— А разве призраки должны есть или пить? Мы же все мертвые.

— Должны, не должны. Кэлли, ты слишком скучно звучишь. Каждый решает, что ему хочется, а чего нет. Если ты не будешь есть или пить — ничего с тобой не случится. Однако у многих мертвых остались привычки из земной жизни, и привычка вкусно покушать или выпить кофе тоже никуда не осталась.

* * *

К столу подошли пустой пиджак и штаны, словно они были натянуты на невидимку, и из пустоты раздался голос:

— Приветствую вас в нашем кафе, Клэй и Руби Кэллоуэй. Что будете заказывать?

Клэй открыл было пасть, чтобы удивленно выругаться, однако Руби была быстрее:

— Ананасовый сок и брусничный отвар, пожалуйста.

Одежда невидимки молча удалилась, и Руби обратилась к Клэю, который сидел с отвисшей челюстью:

— Ну ты прямо как я в первый день в Пост-Нексусе. Да, здесь бывают невидимые сущности, которые помогают мертвым «жить» в этом мире. Они живут в Морт-Депо, в магазинах и ресторанах — да много где! Или ты думал, что сами мертвые торгуют хлебом в булочных или продают билеты на вокзале? Мы не знаем, как их зовут и даже не знаем, откуда они взялись. Они просто есть и все. Постарайся не обращать на это внимание — и обещаю, что на третий день ты привыкнешь.

Клэй покачал головой и оперся на лапы, сидя за столом:

— Тебе легко говорить, ты прожила в Пост-Нексусе больше половины времени из своей досмертной и послесмертной жизни. Я здесь первый день.

— В этом мире время — понятие относительное, Клэй. Я определенно прожила здесь сорок лет, но они пролетели для меня достаточно быстро.

Вскоре молчаливый пиджак принес их заказ, и Клэй, перехватив бокал с ананасовым соком, отпил из него, почувствовав самый обычный вкус, ничем не отличающийся от привычного земного вкуса. Поставив сок обратно на стол, лев обратил внимание, что Руби пристально на него смотрит. Подумав, Клэй обратился к ней:

— Стало быть, если ты могла видеть мою жизнь — ты видела все, что происходило после того, как я вернулся на сцену?

— Да, Клэй. И как раз об этом я и хотела бы с тобой поговорить.

— Так что же ты хочешь спросить у меня, Руби?

Львица задумалась, глядя на запотевший стакан брусничного отвара у себя в лапах, после чего поставила его обратно на столик:

— Я даже не знаю, с чего начать. Что я бы хотела спросить у тебя? Про то, как ты впустил Эш к себе и обнимал ее возле камина? Про то, как ты посвятил ей целую песню, созданную впервые за пятнадцать лет? Как ты годами публично обманывал себя и всех остальных, говоря о том, что Эш — лишь твой друг? Как ты проводил вечера с замужней дамой, обнимал ее, держал за лапу и доверял ей самое сокровенное?

Взгляд Клэя начал бегать по Руби и улице, где они сидели в летнем кафе. Он собрался было подать голос, подняв лапу, как вдруг львица подняла глаза, и в них не было ничего, кроме задорных чертиков:

— Испугался, да? Видел бы ты сейчас свою морду, Кэлли! Не бойся и не переживай, я тебе не мораль читать собираюсь и не обвинять в супружеских изменах.

Клэй глубоко вдохнул и сел более расслабленно:

— Предупреждать надо, Руби! Я уж было подумал, что ты меня сейчас на месте закопаешь!

— Было бы за что, Кэлли. Пока я была жива, ты был исключительно верен мне и никогда не изменял, хотя у тебя были сотни возможностей это сделать. Думаешь, я не видела, как фанатки западали на тебя и ненароком пытались прикоснуться к тебе, когда ты раздавал автографы? И мне было вдвойне приятно, что ты не только не обращал на это внимание, но и остался рядом со мной тогда, как я уже превратилась в дряхлую беззубую старуху из-за рака. Ты же наверняка помнишь тот день, когда я предложила тебе уйти, а ты в ответ наорал на меня? Признаюсь тебе — решись ты тогда уйти, я бы действительно поняла тебя и ни в коем случае не держала бы на тебя зла. Но тогда… ты кричал на меня. Я ожидала от тебя какой угодно реакции — безразличия, смеха, ласки, но уж точно не крика. И лишь после того, как ты напомнил мне о клятве, данной на свадьбе, и обнял меня, такую уродину… лишь тогда я поняла, насколько ты меня любишь. Мне понадобилось пятнадцать лет, чтобы осознать всю силу твоих чувств ко мне.

Руби протянула ладонь и положила ее сверху на лапу Клэя, глядя ему в глаза:

— Ни свадьба, ни все твои признания, ни твои вечные шутки про пушистую гриву после концерта, ни все песни и альбомы, что ты мне посвящал — ничто это было настолько искренним признанием в любви ко мне, как те объятия после того, как ты наорал на меня и велел заткнуться. Это парадоксально, но лишь тогда я окончательно уверовала в то, что я для тебя единственная.

Клэй перевернул ладонь и обхватил ей пальцы Руби:

— И до твоего последнего часа я был верен исключительно тебе. Более того — я был верен тебе и все следующие годы своей жизни.

Покачав головой, Руби вздохнула:

— Не совершил ли ты ошибку, не признавшись Эш в своих чувствах? Да, ты стремился сохранить верность мне и моей памяти. Но ты же понимаешь, что ты имел полное право поступать так, как считал нужным, Кэлли? Ты не был ограничен ничем.

— Я и поступал так, как считал нужным, Руби…

— И все же, Кэлли. Я не осуждаю тебя за твой выбор и даже восхищена тем, что несмотря на мою смерть, ты предпочел больше ни разу не заводить отношения. Я искренне ценю это, и ты во второй раз подтверждаешь то, насколько много я для тебя значила. Но я видела, как ты пятнадцать лет жил в скорби и тьме, которую лишь изредка разбавляли житейские заботы. Я молилась о том, чтобы ты нашел другую и снова обрел радость и смысл в своей жизни. Бог с ней с привязанностью, ты исполнил свой долг передо мной до конца — но с моей смертью мир не разрушился и не полетел в тартарары. И тебе стоило проявить свои чувства к Эш — ты имел на это полное право.

Клэй залпом отпил полстакана сока и скривился, едва не захлебнувшись:

— Право я имел. Но иметь право и иметь желание осуществить право — разные вещи.

Руби наклонила голову и усмехнулась:

— Только не говори, что ты боялся общественного осуждения. Ты просто не можешь об этом говорить после того, как постоянно заваливался на мои фотовыставки в черной кожаной куртке, хотя всех, кто не соблюдал дресс-код, охрана просто не пропускала в зал.

Неопределенно пожав плечами, Клэй опустил голову, уставившись в стол:

— Возможно, и в этом дело. Но в первую очередь я не хотел навредить ей. Она строила такую замечательную карьеру, которая даже с моим именем практически не была связана — вдруг бы я сделал ей только хуже? Когда мне уже было под восемьдесят, имя Эш Ниддлер в мире музыке что-то да значило. И я в этом принимал минимальное участие. Скорее наоборот — мое имя редко звучало без ее упоминания как соавтора.

Руби протянула лапу Клэю:

— Хочешь посмотреть на свои похороны? Там я тебе кое-что покажу, и ты поймешь, что я имею в виду.

Лев застыл:

— А… а мы можем?

— Конечно! Мы же призраки, мы можем наблюдать сколько влезет!

* * *

Руби эффектно щелкнула пальцами, и кафе со столиком растворились прямо в воздухе, после чего Клэй осознал, что они с Руби зависли прямо в воздухе буквально в пяти метрах над кладбищем Оук-Ридж. Прямо под ними стояла толпа зверей, которые окружили вырытую могилу рядом с надгробием Руби, а прямо посередине толпы белел лежащий открытый гроб, в котором неподвижно лежал Клэй Кэллоуэй, закрыв глаза и сложив лапы на груди.

Пока лев непонимающе оглядывался вокруг себя, Руби показала лапой под собой:

— Присмотрись. Видишь, вокруг каждого зверя есть что-то типа разноцветного кокона?

Последовав совету Руби, Клэй заметил, что у каждого зверя действительно было какое-то облачко, плотно прилегающее к их телам и переливающееся оттенками и градиентами одного цвета. Практически у всех цвет был серым с легким темным оттенком, и Руби обратила на это внимание:

— Эти коконы — чувства, которые звери ощущают в момент похорон. Для большей части из присутствующих твоя смерть — безусловно печальное событие, но без такой негативной окраски. Они понимают, что ты был в возрасте, рано или поздно все равно бы умер — для них это скорее неизбежность, которая не так печалит, как могла бы. Не думай, что они плохо к тебе относятся — ни в коем случае. Но их скорбь весьма слабая. А теперь посмотри вон туда. Видишь Эш и ее кокон? Приглядись хорошенько!

И действительно, ближе всех к гробу стояла рядом с мужем стояла Эш Ниддлер, вся закутанная в черный кокон с редкими всполохами розового оттенка, который, впрочем, очень быстро гас, снова сменяясь непроницаемой чернотой. Смотреть на ее морду было очень больно — казалось, что буквально секунда, и она сорвется с места, припадет к голове умершего льва и начнет выть от боли и скорби. Но проходили секунды — а Эш все оставалась недвижимой, со сжатыми до предела губами, и лишь единичные текущие слезы показывали, что она что-то чувствует. Эш даже не реагировала на то, что стоящий рядом муж ее обнимал.

— Идеальная скорбь. Так мы называем ее в мире Пост-Нексуса. Из всей этой толпы, пришедшей на твои похороны, Эш единственная, для кого твоя смерть — это истинный траур. Она наверняка уже ознакомилась с твоим письмом, что ты спрятал для нее в чехле от гитары, и сейчас смотрит на тебя, прекрасно зная, что ты чувствовал в отношении нее в течение стольких лет.

Клэй опустился на землю, без удивления отметив тот факт, что он проходит сквозь стоящих зверей и приблизился к застывшей Эш:

— А почему ты решила, что она видела письмо?

— Розовые всполохи. Она тоже любила тебя, Кэлли. Вряд ли она испытывала к тебе такие же чувства после того, как вышла замуж, но сейчас она осознает, что долгие годы ее чувства, оказывается, были взаимны. И сейчас она стоит, понимая это. Не люби она тебя никогда — всполохи кокона были бы зелеными, дружескими. Но они розовые.

Клэй протянул лапу, что коснуться Эш, но она ожидаемо прошла сквозь дикобразиху. Руби заметила:

— Одно я тебе могу сказать точно, Кэлли. Эш в чем-то была похожа на тебя — она тоже не решилась дать ход своим чувствам, опасаясь, что может стать только хуже. Эш многие годы не была уверена, считаешь ли ты ее только другом или кем-то больше. А там потом она сама нашла свою любовь — и это помогло ей найти свое счастье в отношениях, пусть и не с тобой. Ты же, в отличие от нее, предпочел быть верным моей памяти до конца.

Клэй обернулся к Руби, даже как-то пропустив момент, что гроб с ним закрыли, начав опускать в вырытую могилу:

— А какой был мой кокон во время твоих похорон, Руби?

— О, это была отдельная история. Ты тоже был образцом эталонной скорби, весь укутанный в черное. Твой оттенок был даже более темным, чем сейчас у Эш. Только вот… Эш, в отличие от тебя, не хотела умереть в ту же секунду.

У Клэя расширились глаза:

— Правда?

Руби грустно кивнула:

— Мне будет сложно описать твой кокон, но пока ты стоял возле моей могилы, в твоем «трауре» каждую секунду пульсировало что-то вроде «Господи, похорони меня здесь и сейчас, прошу тебя! Пусть я умру сейчас же!» С того момента, как ты встал возле моего открытого гроба и вплоть до того, как в могилу сбросили всю выкопанную землю, ты отчаянно молился, чтобы ты упал туда следом, и тебя похоронили вместе со мной. И лишь когда все было кончено, твой кокон полностью пропал, сменившись чем-то вроде полнейшего безразличия к окружающему миру.

Тем временем, гроб с телом Клэя опустили в могилу и Эш была первой, кто сбросил туда горсть земли. После этого она не двигалась с места, пока все не было кончено. Как только могильщики закончили свою работу, ее кокон немного посветлел, и Эш даже отреагировала на слова мужа, который что-то тихо сказал ей на ухо и увел ее прочь.

* * *

Руби снова щелкнула пальцами, и они с Клэем снова очутились за столиком в кафе, где их по-прежнему ждали два стакана с соком и брусничным отваром. Клэй, будучи все еще под впечатлением от видения своих похорон и присутствия там Эш, слегка приподнял уголки губ:

— Научишь так перемещаться, Руби?

Потянулись годы «жизни» Клэя Кэллоуэя в Пост-Нексусе. С одной стороны, время летело вроде бы и незаметно, но с другой — лев понимал, что годы нанизываются друг на друга, и не успеешь оглянуться — и вот уже десять лет прошли.

В целом общение Клэя и Руби не особо отличалось от того, что они вели еще при жизни — они гуляли вместе по Пост-Нексусу, встречались с душами некоторых знакомых, которые попали сюда после смерти, вели совместное хозяйство.

Однажды, вскоре после своего появления в Пост-Нексусе, не сдержавшись, Клэй даже спросил Руби:

— Я тут все боюсь спросить… Руби, а у нас же может быть здесь… ну…

Львица рассмеялась:

— Такой большой лев забыл обычное слово «секс»? Может, Кэлли, может. Даже больше скажу — ты можешь осуществить свою мечту, и у нас родится львенок. Но ты вряд ли сам этого захочешь.

Клэй недоуменно посмотрел на Руби:

— Это же одно из самых больших упущений в моей жизни — как я могу этого не захотеть?

Руби провела когтистым пальцем по гриве Клэя:

— Как бы тебе объяснить, Кэлли. Мы с тобой немножечко неживые. Более того, если ты обратишь внимание — все твои знакомые, кто попал сюда после смерти, не меняются. И мы с тобой не меняемся. Если мы сможем зачать львенка — он у нас родится. Только из-за того, что мы с тобой мертвые и не можем измениться — наш львенок тоже никогда не вырастет и вечно будет младенцем первого дня жизни. Может, поначалу это тебя будет и умилять, но потом ты будешь проклинать тот день, когда на это согласился. Кроме того, ни один зверенок здесь не дается просто так — это мне уже объяснили в местной… назовем это «справочной службе». Если у меня рождается львенок — где-то на Земле умирает при родах чей-то чужой львенок. То есть у нас будет свое счастье за счет других. Сомневаюсь, что ты захочешь этого, Кэлли.

И лев, подумав, кивнул.

* * *

Руби научила Клэя пользоваться способностью призраков заглядывать в жизнь смертных, и Клэй стал достаточно часто ей пользоваться. Разумеется, он не мог упустить возможность лишний раз увидеть Эш и то, как она ведет себя после его смерти. И вот, он читал вместе с ней его собственное письмо, спрятанное в чехле гитары и видел, как ее глаза наполняются слезами с каждой новой строчкой.

Увы, его надежда на то, что Эш улыбнется после прочтения, оказалась тщетной. Когда ему довелось писать эти строки при жизни, Клэй был в полной уверенности, что Эш никогда не любила его и проводила время с ним лишь потому, что считала его лучшим другом. И лишь похороны (а потом и чтение письма) показали ему, что все эти годы он заблуждался вдвойне — и по поводу своих чувств, и по поводу чувств Эш в его адрес.

Понимая, что он ничем не может помочь плачущей Эш, прижимающей письмо к груди, Клэй попытался обнять ее, сев перед ней на колени, но увы и — призрак не мог контактировать с живыми существами и предметами, не считая горизонтальных поверхностей, поэтому его лапы прошли сквозь нее, и Эш ничего не почувствовала.

* * *

Руби в ожидании Клэя жила в апартаментах на краю Пост-Нексуса, которые чем-то напоминали их дом в Харден-Хилле, правда без нарочитой грубости и примитивизма, которые были присущи их семейному гнезду во время жизни. Воссозданный по ее воспоминаниям, он как нельзя лучше подходил для того, чтобы однажды в него пришел умерший Клэй — и они снова могли бы жить вместе, как это было еще сорок лет назад.

Руби обращала внимание на то, что Клэй, возвращаясь после «встреч» с Эш, выглядит задумчивым, грустным и даже подавленным. Порой доходило до того, что даже общество любимой не могло разогнать тоску льва.

Когда же Руби, не вытерпев, собиралась сама поговорить с мужем, Клэй сам обратился к ней:

— Я наблюдаю за Эш после смерти — и с каждым днем меня все сильнее терзают сомнения, что я поступил правильно.

Руби наклонила голову:

— Почему ты так решил?

— В моем понятии неправильно, когда ты, будучи счастливо замужем, горюешь из-за того, кто не мог быть твоим избранником, да и в живых его нет. Вижу сейчас, как Эш читает мои письма или как она стоит над моей могилой во время похорон — и всякий раз я начинаю обвинять себя в том, что я, старый идиот, двадцать пять лет молчал в тряпочку, хотя мне стоило еще на первом месяце знакомства подойти к ней и сказать, что я ее люблю. Хрен бы с ним, с осуждением, с разницей в возрасте — но тогда она бы не была в такой скорби сейчас, видя мою смерть.

Будучи весьма эмоциональной при жизни при вечно собранном Клэе, Руби словно поменялась с ним местами после смерти — она зачастую являла собой голос разума и умиротворенности при мятущемся и потерянном муже после смерти:

— Ну допустим, скорбела бы она в любом случае, даже если бы ты признался ей во всем еще в первый день знакомства. Я присутствовала при вашем первом разговоре на крыльце дома, и слышала, когда Эш сказала «Иметь в живых того, кто предал тебя, ничуть не лучше, чем потерять того, кого искренне любил». Будь вы вместе — на твоих похоронах она выглядела бы так же, как и сейчас. Ее участь в этом плане ты бы точно не облегчил.

— Допускаю, Руби. Но вдруг она и своего нынешнего мужа нашла лишь для того, чтобы избавиться от любви ко мне? Вдруг он стал эдаким «суррогатом», чтобы принудительно изгнать меня из своего сердца и больше не страдать?

Руби хитро посмотрела на Клэя:

— Знаешь, Кэлли, я расскажу тебе одну историю. Я не рассказывала тебе ее при жизни, потому что не считала нужным этого делать, но сейчас она как нельзя лучше подходит к нашему разговору. Помнишь, как ты спрашивал меня, первый ли ты у меня парень, на что я отшутилась, что ты первый, кого я запомнила?

Клэй кивнул:

— Помню. Кажется, я еще тогда хотел уточнить, что ты имела в виду, но ты меня отвлекла какой-то болтовней, и я больше не вспоминал об этом.

— Ага. Еще до тебя я сохла по одному волку, которого звали Джаред Мастертон. Он выглядел примерно как Брэд Питт в степени Тома Круза — казалось, что он случайно ошибся дверью и должен был попасть на страницу модного журнала, но уж точно не в университет. Возможно, ты его помнишь, он был капитаном университетской команды по футболу.

Клэй напряг память, поднимая в сознании события более чем полувековой давности. С большим трудом он вспомнил какого-то смазливого волка, с которым практически не пересекался в университете, так как они учились на разных курсах и потоках:

— Кажется, припоминаю. По мне был обычный красавчик, каких сотни.

— Ну это для тебя. А для меня он был романтической иконой. Знаю, тогда на него западало куча самочек, и я отчаянно надеялась, что он обратит на меня внимание — но все тщетно. Порой мне вообще казалось, что он гей — но тут я свечку не держала и в комнате у него не бывала, не знаю. Помню, я дала себе дурацкую девичью клятву — что я выйду замуж только за него и ни за кого больше. Сколько я ни пыталась как-то привлечь его — не получалось. И в один день я решила — хватит, если у меня не получается привлечь его внимание, как и разлюбить, то мне нужно искусственно забить его в своем сердце чем-то еще. Так я познакомилась с тобой.

Клэй потрясенно выдохнул:

— Так ты… познакомилась со мной лишь затем, чтобы не страдать из-за этого Джареда!

Руби виновато опустила голову:

— Вот поэтому я никогда при жизни не рассказывала об этом, боясь, что ты засомневаешься в искренности моих чувств. Да, я познакомилась с тобой из-за «корыстной» цели — мне требовалось заглушить свою душевную боль. Моя мама часто говорила мне, что лучше заводить отношения с парнями своего вида, и я решила последовать ее совету, хотя раньше не была против отношений с волком.

Лев молчал, потрясенный. Он понимал, что отношения у него с Руби сложились крепкими, но мысль о том, что знакомство с ним было фактически сделано ей ради какой-то цели, огорчало его. Видя, как Клэй опустил уголки губ, львица нежно обняла его и прижалась головой к его пышной темно-русой гриве:

— Причины неважны, Кэлли. Важно, что в итоге получилось. Да, я увидела тебя в коридоре, когда ты толкнул меня, и моей первой мыслью было: «О, это ж тот рокер из университетской группы. А он ничего такой!» Я думала, что мне придется как-то тебя подталкивать к тому, чтобы ты захотел встретиться со мной еще раз, но стоило мне увидеть, какими ты влюбленными глазами посмотрел на меня, пока я сидела на полу, как я поняла, что дополнительно тебя упрашивать не придется — ты сам за мной пойдешь. Для проформы, конечно, я устроила тебе микро-испытание с поиском меня в зале, но поверь — это была скорее невинная шутка. И ведь знаешь что?

Клэй опустил голову:

— Что?

— Знакомство с тобой было намеренным с моей стороны и даже корыстным — но я ни разу в жизни не жалела об этом. Когда ты отменял ради меня концерты, чтобы быть рядом в день открытий биеналле в Метрополитен-Гардене или когда ты силой проходил сквозь охрану в своем сценическом костюме, чтобы не оставлять меня одну на фотовыставке — я понимала, что именно ЭТО и есть настоящая любовь. Всякий раз, когда мы заходили в гримерку, и я видела на столе брусничный отвар, я знала — ЭТО и есть любовь. И когда ты кричал на меня за предложение оставить меня одну во время моей болезни — я знала, что именно ЭТО и есть любовь. Стал бы этот Джаред Мастертон кормить меня с ложечки, когда мои лапы были не в силах держать приборы? Стал бы этот Мастертон каждый день катать инвалидное кресло со мной на прогулке, когда мои лапы отказывались ходить? Стал бы он целовать меня, мерзкую каргу с залысиными, слезящимися глазами и торчащими ребрами и говорить мне, что я самая красивая львица на свете? Возможно. Но я не хочу это проверять — ты сполна дал мне это, и я никогда не сомневалась в том, что я решила выбрать именно тебя. Так и Эш — возможно, она и была бы счастлива с тобой, но она выбрала свой путь со своим нынешним мужем, и я сомневаюсь, что она жалеет о своем выборе. Все ее сожаления по поводу твоей смерти — скорее некая ностальгия, чем реальные переживания о том, что ее жизнь пошла не тем путем.

* * *

Руби встала с дивана, где они были с Клэем, и щелкнула пальцами:

— Давай посмотрим, какой концерт в честь тебя сделала Эш? Ты говорил мне во время прошлого визита к ней, что она хочет сделать что-то такое.

Дом вокруг них заволокло дымкой, после чего они оказались прямо посередине концертного зала, где на сцене стояла Эш, как раз обращавшаяся к зрителям.

Потрясенный Клэй мог только стоять между рядами вместе с Руби и слушать, как Эш произносит со сцены его имя и имя Руби, отдавать дань уважения и им обоим.

— Воистину, она произносит все так, как бы сам произнес со сцены, будь я жив! — лев удовлетворенно кивал, когда дикобразиха упоминала соавторство Руби и то, что творчество Клэя было невозможно без ее участия.

Но стоило ей пригласить на сцену трех участников его старой университетской группы и анонсировать совместной выступление большей части группы «Колледж индастриал бойз», как Клэй бросился бежать на сцену, пользуясь тем, что он был невидим для всех в зале, кроме Руби — и та не стала его догонять, оставшись между рядами. Хотя он с друзьями и созванивался после ухода из группы, их последняя личная встреча была датирована сорокалетней давностью, когда они приехали втроем поддержать его во время болезни Руби.

Стоя прямо перед ними и спиной к залу, Клэй внимательно вглядывался в постаревших зверей, грустно улыбаясь и едва сдерживая слезы. Как же были похожи и одновременно непохожи не себя прежних Сет, Гривз и Кеннет! Гривз заметно обрюзг и стал больше, а его шерсть стала более серой и седой. Сет остался худым доходягой, но обзавелся лишь печальными глазами и дрожащими лапами. Больше всех себя молодого напоминал лишь лис Кеннет — пухлый, с круглыми чертами морды, пусть его уши и хвост подернулись серебром, а задние лапы с трудом двигались по сцене, и поэтому Гривз и Сет помогали ему подниматься и стоять на сцене, держа его с двух сторон.

Даже их голоса претерпели изменения. В них оставались еще отголоски тех лет, что они были вместе, но хрипотца и старческое дребезжание уже коснулись их, и лишь Клэй, наверное, смог бы узнать их в толпе не глядя, решись они заговорить.

Решив для себя, что наслаждаться звучанием давно забытой музыки будет лучше в зале, Клэй вернулся обратно к Руби, и они «сели» прямо посередине сквозь двух случайных зрителей, сидевших рядом, пользуясь тем, что они не могли помешать друг другу.

Одно Клэй мог сказать точно, прослушав концерт — Эш явно понимала его старую музыку, и несмотря на легкий диссонанс, неизбежный при многолетнем перерыве, для стороннего слушателя это была именно то, с чего Клэй и его друзья начинали путь в мире рока.

В какой-то момент ему показалось, что Эш задержалась взглядом на них с Руби дольше, чем могла бы, и ему показалось, что дикобразиха видела их, поэтому они с львицей на всякий случай пересели на другие места, чтобы не отвлекать Эш от игры.

И когда Клэй с Руби вернулись обратно, лев был заметно повеселевшим:

— А она молодец! Я точно одобряю такой концерт и одобряю то, как она выполнила мой наказ упоминать и твое имя, исполняя мои тексты.

* * *

Клэй собрался было продолжить говорить, как вдруг он осекся и перевел взгляд на Руби, которая продолжала слушать его с милой улыбкой:

— Подожди, ты же помнишь день, когда ты встретила меня у Морт-Депо?

— Разумеется, — львица положила голову на лапы. — А почему ты это спрашиваешь?

— А кто встречал тебя?

Руби захихикала:

— О, у меня была очень пестрая группа встречающих. Ты же помнишь, что проводя выставки, я собирала деньги для благотворительных фондов? Меня встречали те подопечные фондов, которые, к сожалению, умерли, несмотря на оказанную помощь. Оказывается, они помнили, как я помогала им и пыталась облегчить им страдания, и поэтому, когда я умерла, они встретили меня с большой радостью.

Клэй посмотрел на свои лапы:

— А меня встречала только ты. Неужели меня настолько не помнили?

— Ты жил затворником вторую половину своей жизни, Кэлли, и мало с кем общался близко. Все те, кому ты дорог, скорее всего еще не умерли. А из тех, кто знал тебя-прошлого, была лишь одна я.

Удовлетворенный этим объяснением, Клэй кивнул и успокоился. В будущем он уже не вспоминал об этом, когда вместе с Руби ходил встречать в Морт-Депо поочередно Гривза, Сета и Кеннета — последний особенно припозднился и пришел к ним лишь через пятнадцать лет. Его бывшие соратники по группе поселились неподалеку, и это лишь добавляло разнообразия в его достаточно приземленную посмертную «жизнь»

* * *

Эш была глубокой старухой, когда она умирала, достигнув девяти десятков лет жизни. Ее иголки сильно побелели, некоторые из них осыпались, но до своего последнего часа дикобразиха сохраняла ясность ума. Испытывая после смерти Клэя, а потом и своего любимого мужа сильное неприятие к больницам, Эш Ниддлер отказалась умирать в госпитале и решила встретить свою смерть в постели дома, в кругу родных и близких.

Потомство дикобразиха оставила многочисленное, и все ее детеныши были названы в честь тех, с кем ей довелось выступать вместе или кто был ей дорог. Первыми ее детенышами были сын Клэй и дочка Руби, после чего у нее родились еще четыре дикобразика, которых она назвала Джонни, Поршей, Розитой и Гюнтером. Еще одного потенциального отпрыска она планировала назвать Бастером в честь давно почившего концертного директора — но шестью детенышами Эш и ограничилась.

Об одном просила Эш свою семью — выйти из ее комнаты как только она попросит, чтобы она смогла умереть без посторонних глаз. Дикобразиха не боялась умереть одна, забытая всеми, как это было у Клэя, но ей не хотелось, чтобы ее близкие видели ее возможные страдания и агонию.

И когда час пришел, Эш уходила счастливой, не испытывания страданий и сожалений. Лежа в своей постели в одиночестве, пока вся ее семья послушно ждала снаружи, дикобразиха улыбнулась, проваливаясь в смертельное небытие. И лишь спустя полчаса сын Клэй, первым зашедший в комнату, набравшись смелости, увидел, что мамы больше с ними нет.

* * *

Клэй и Руби, а также муж Эш, которого пара львов встречала после его смерти еще десять лет назад и приветствовала с максимальным уважением и теплотой, стояли возле входа у Морт-Депо. Зная, что сегодня по графику должна прибыть Эш, они не могли себе позволить не встретить ее. Да, им пришлось ждать долгие пятьдесят лет, прежде чем это случилось — но Руби всякий раз любила повторять «Время тянется, стремглав мчась вперед».

Поезд прибыл, и им оставалось только ждать. Улыбаясь, Клэй мысленно был с Эш — каково ей там, в здании Морт-Депо? Так же ли она пугается и теряется, как и сам Клэй полвека назад? Получилось ли у нее забрать билет?

И вот, наконец, в дверях вокзала материализовалась потерянная молодая Эш в своем рокерском свитере с пышной копной иголок на голове, с недоумением и страхом смотрящая на зверей вокруг, не понимая, куда ей идти. Клэй собрался было кинуться к ней, как Руби с улыбкой остановила его:

— Не надо, пусть сама нас увидит.

И Эш увидела, застыв на месте. Клэй произнес с искренней улыбкой:

— Мы с вами где-то встречались?

Неуверенно сделав шаг вперед, Эш продолжала непонимающе смотреть на мужа, Клэя и Руби, после чего, едва не споткнувшись и не упав, побежала со всех лап к мужу и одним прыжком зарылась мордой ему в грудь. Дикобразиха что-то шептала, но, плотно прижатая к телу, она не могла произнести ни одного слова внятно.

Отняв, наконец, голову от груди мужа, Эш крепко обнялась сначала с Клэем, а потом и с Руби, после чего, наконец-то, смогла отчетливо произнести:

— Стало быть, вы все знаете?

Клэй, переглянувшись с мужем Эш, улыбнулся в ответ:

— Как я и обещал в своем прощальном письме. Руби и я рады тебя видеть. Тогда я правда про мужа не подумал — но вот он, тоже здесь.

Муж Эш улыбнулся и взял ее за лапу:

— С возвращением, Иголочка, без тебя было не так весело.

Там они и ушли вместе — Эш с мужем и Руби с Клэем, оставив зверей на площади перед Морт-Депо встречать своих умерших родных и близких.

Примечания:

Возможно, у вас может возникнуть вопрос — а почему я никогда не конкретизирую образ мужа Эш и никогда не называю ни его видовой принадлежности, ни его имени? На самом деле, все просто — среди фанатов фэндома есть разные мнения по поводу того, кто может или должен быть мужем Эш. Кто-то (чаще всего) называет имя гориллы Джонни, кто-то считает, что избранник Эш должен быть иным. Я не поддерживаю это мнение и не протестую против него. Пусть читатель сам решает, кто на самом деле скрывается под абстрактным "муж Эш"!