Потерянная: путешествие по забытому миру (гет)

Кадзуха непривычно молчал. Да и о чём было говорить с Богом, которого так сильно подвёл? Что уж сказать о крайне разочарованной всем его видом леди Нин Гуан. Любое оправдание — лишь жалкая попытка восстановления доверия. Кадзуха его потерял и знал, что этого никогда не исправить. И теперь, когда всё время мира покинуло его, это стало неоспоримо.

Или же стоит болтать со всё ещё крупно дрожащим Венти, глупо уставившимся в свои ладони, сжатые на худых коленях, и делать вид, что всё не так уж и плохо? Но какой смысл лгать? Они в одной лодке. И ему тоже до безумия и дрожи во всём теле страшно.

Или, может, разбудить мирно спящую на своём плече заплаканную Люмин? Как же гадко. Стоило ему найти новую цель, как судьба велит ему её отпустить.

Старение и смерть. Как глупо было бояться того, чего и желал. Возвращение цикла жизни и смерти — конечная цель людей и богов, и он бы соврал самому себе, если бы сказал, что не мечтал о том, чтобы вновь вернуться в то время, когда его внешняя молодость соответствовала оптимистичному духу и свободным от печали мыслям. Когда с гордостью готовился стать воином Райден Макото. Настоящего Бога. Когда самозабвенно тренировался на деревянных саблях с Томо. Во времена, когда усмешка друга и безмятежность Инадзумы прорастили в нём настоящее счастье.

Времена, когда ему было, куда и к кому возвращаться. Его семья и Томо внезапно и абсолютно неожиданно, казалось бы, по разным причинам умерли незадолго до эры бессмертия, и только после откровенного разговора с Архонтом Кадзуха с горечью догадался, что всех их сразила болезнь Хонкая.

А с тех пор, как эрозия уничтожила Инадзуму, Кадзуха безвозвратно потерял и остальное. Лишился абсолютно всего. По крайней мере, размышлял он с горечью именно так.

Теперь же Кадзуха вернул то, чего желал. Но не так, как того ждал. И теперь чувствовал всем нутром, что лишился чего-то большего, став смертной калекой среди бессмертного мира людей.

* * *

Окрестности озера Лухуа. Около семидесяти лет назад…

Мучительно медленно тянулись года. Одновременно и слишком быстро. Бесцельно бродя по землям Ли Юэ сквозь похожие друг на друга года и ощущая изменчивый ветер, Кадзуха вновь и вновь глядел на небо и задавался одними и теми вопросами.

Зачем жить? Зачем ему бесконечность? Эта ненужная роскошь. Его, словно вольную птицу, заперли в блестящей золотом клетке и велели наслаждаться тошнотворной вечностью в реальности необратимо искалеченного мира.

Кадзуха бесцельно бродил под солнцем и тучами и спрашивал вечную осень, когда же настанет весна. Голод скручивал внутренности. Кажется, он не ел уже месяц. Проходя сквозь шумные улочки Ли Юэ, Кадзуха оглядывал палатки с едой. Один ленивый торговец припёкся под солнцем и раздражённо перетаскивал ящики с овощами.

Тогда Кадзуха впервые и с терзающей ноткой больной совести всё же решился на мелкое воровство. От одних только запахов сводило крышу. Чувство обоняния, обострённое элементальной энергией анемо, порой сводило с ума. И находиться в душном скоплении людей, тем более в крупной столице, было просто невыносимо. Какофония запахов пота, табака, еды и тошнотворных духов грозилась разъесть слизистую к чертям. Но всё же голод стал почти что звериным и инстинктивно привёл его в торговые ряды.

Когда, казалось бы, никто на него не глядел, а торговец в углу считал овощи, перебинтованная от плеча до кончиков пальцев правая рука несмело подтянулась к лежащему на краю прилавка свежеиспечённой румяной булочке. Но кто-то силой его остановил, потянув за запястье. С такой мощью, что чуть не оторвал ему кисть.

Так Кадзуха имел честь познакомиться с Сяо. И именно поэтому из всех возможных наказаний за свою провинность он получил максимальное. Торговец, застрявший в вечности с извечной хромотой и серебристой бородой, оказался поставщиком продуктов в знаменитый ресторан «Народный выбор», и от чего-то вдруг этот мужчина сжалился над ронином, быстро подыскав его юным мышцам физическую работу.

Кажется, он несколько лет работал в порту, машинально грузил и разгружал товары с кораблей, уйдя в тёмную глубину себя. Не было ни цели, не было и мечты. Стало просто… Бессмысленно. Всё равно, что с ним будет. Даже боль от ожога на правом предплечье и части кисти стала столь привычной, тупой и отдалённой, что просто-напросто перестал обращать внимание на эту вечно-ноющую боль.

Ожог на руке Кадзуха получил от взрыва пиротехники в тот самый момент, когда боги одарили людей бессмертием. И как бы он не пытался его излечить, какая бы целебная магия или мазь не воздействовала на кожу, на руке продолжало гордо жить кровавое жжённое месиво, которое приходилось смиренно скрывать бинтами.

Морской бриз на пристани действовал благотворно на усталую душу ронина. Со временем Кадзуха стал ощущать ветер иначе, и даже непроизвольно научился отгонять от себя самые премерзкие запахи. Мрачные мысли же такому уговору столь охотно не поддавались.

Созерцание моря и скал и размеренное дыхание. Казалось, в такие моменты он всё же цеплялся за жизнь. Отчаянно рвущаяся надежда едва пылала в красных глазах, смотрящих куда-то за горизонт. Туда, где когда-то была Инадзума.

Однажды на столичный порт напали разбойники: отследили корабль с редким товаром из Сумеру. И даже так, без многих лет тренировок, Кадзуха не позволил себе остаться в стороне. И с облегчением вспомнил, как это — держать катану со старыми пятнами крови на ней, которую однажды чуть не продал за простую тарелку риса.

Так он и встретил странного белого кота, которого, в честь памяти лучшего друга, решил назвать Томо. Кот так больно напоминал друга, что Кадзуха не мог не назвать его тем самым именем. Характер животного оказался столь ветреным, что заставил к себе привязаться. Вальяжно прибегал к ронину, выпрашивая еду и разрешая себя погладить, а потом убегал — и куда и как надолго, одному лишь Томо известно.

Кот привнёс в его жизнь какое-то странное облегчение. Казалось, к его миловидному лицу стала возвращаться лёгкая улыбка, которая когда-то давно не покидала его ни на миг.

Ещё одним событием, что вновь заставило сердце затрепетать, стало улучшение общего состояния Ёимии. Кадзуха навещал её в лагере потерянных редко: весь её вид кричал о том, что она уничтожена изнутри. Самой её личности больше не существовало. Только тело, похожее на неё. Как кукла.

Овощ.

И видеть её такой было невыносимо так, что выворачивало всего наизнанку.

Он просто не мог. С каждым шагом к Ваншу вытекали всевозможные силы. Но всё же он приходил к сотрудникам лагеря, спрашивая о ней, привыкший слышать тошнотворное и раздражающее «без изменений». А надежда потихоньку догорала в углях, грозясь раствориться в пепле.

Кадзуха прекрасно осознавал: она ничего не помнит. Не помнит друзей, клёны и острова Инадзумы. Не помнит, как они вместе плыли на лодке в ночи, со сладким предвкушением ожидая салюты. Как вдвоём хотели поджечь огоньки и привычно промолвить друг другу три заветных слова.

. Не помнит и взрыв, навсегда оставивший горящий ожог на его правой руке. Не помнит цунами эрозии. Не помнит и его. Никогда не вспомнит, как Кадзуха не смог её защитить. И вряд ли вспомнит когда-то хоть что-то.

Он перестал считать, сколько потратил моры впустую из-за лживых мошенников, что клялись её исцелить. Но надежда всегда умирает последней.

И всё же Кадзуха продолжал отчаянно верить, что когда Ёимие станет лучше, он всё ей непременно расскажет. Чудом поможет ей вспомнить. И тогда каким-то невероятным образом станет чуточку легче на душе, если она хотя бы улыбнётся ему в ответ и случайно обречёт его на слепую надежду, что всё былое когда-то может вернуться.

Молодость проходит тогда, когда мы начинаем жить воспоминаниями. Только это и оставалось ронину, что стал похож на потерянного и без эрозии. Словно уставший от жизни старик, поневоле застрявший в теле юноши.

И когда Ёимия стала смутно осознавать своё существование, движения собственного тела и саму жизнь, Кадзуха позволил вновь распалиться огоньку надежды в своей душе.

Верил. Так отчаянно верил, что хотя бы частичка былого сможет заново влюбить его в собственную жизнь.

Он буквально заново научил её жить. Незаметно — и сам себя. Позволял ей чувствовать радость, улавливать нотки сладостей жизни, смиряться с печалью и улыбаться той самой заразительной улыбкой, что когда-то всегда украшала её прекрасное лицо.

Кадзуха хотел, так сильно желал, чтобы она стала прежней. Отчаянно ждал и надеялся, что что-то тёплое, родное вспыхнет в её груди вновь и разольётся мёдом в крови.

Но так и не смог сказать ей правду о том, насколько близки они были друг другу. Лишь надеялся, что чувства смогут вернуться, если вести себя также, как раньше. И не позволил ей замечать свои растоптанные, искалеченные, но всё ещё живые чувства. На самом же деле, до трясучки боялся узнать о её сердце то, что не был готов услышать.

Второе пришествие эрозии почти что ознаменовало крах. И Кадзуха с ненавистью пожалел, что всё это время не оттачивал мастерство и позволил себе думать, что катаклизм не вернётся вновь. На борьбу привычно тащили мужчин, и Кадзуха без раздумий записался в ряды. Однако, даже предположить не мог, что Ёимия захочет вступить в борьбу тоже, чему он безрезультативно пытался препятствовать, но лишь вызвал её раздражение.

И всё же ему есть, кого защищать. Не позволит людям ощутить то же горе, что убивало его все эти года.

Так Кадзуха снова стал воином, но уже в отряде под командованием сначала Чун Юня, а потом и самого Генерала. Особенно серьёзной оставалась ситуация на юго-западе Ли Юэ. Горный рельеф препятствовал манёврам, а за каждым валуном могла скрываться чёрная дрянь. Словно безликий хищник. И потому заметить её приближение становилось всё сложнее, особенно ночью.

Вблизи эрозия приобретала образы, будто читала страхи людей. Чёрные силуэты монстров представали пред глазами воинам. Кадзухе же виделось, что это чёрное, бушующее море.

В последний день борьбы с безжалостным катаклизмом Кадзуха бился в отряде с Син Цю, Сянь Юнь и кем-то ещё, кто после боя стал тяжёлым потерянным. Хотя, скорее, все они лишь отбивались.

Эрозия загнала их в кольцо. Воздуха отчаянно не хватало, пепел катаклизма высасывал кислород и отбирал остатки сил. Кадзуха, рвано пытаясь дышать, вдруг задался вопросом.

Возможно, стоит тоже забыться? Сдаться лапам эрозии, позволить ей забрать вместе с тяжестью памяти и воспоминаниями всю ту накопившуюся душевную боль, с которой не мог смириться.

Минутная слабость расслабила хватку и пальцы, катана мягко упала на пепел эрозии с клубами дыма.

Он будто бы поневоле сделал несмелый шаг навстречу притворному, манящему небытию. И тогда его оттолкнула чья-то рука, из-за чего Кадзуха упал назад на спину, болезненно шикнув.

— Даже не смей! — остервенело прокричал ему Генерал Сяо, буквально за шкирку поднял его на ноги, а после одарил отрезвляющей оплеухой, заставляя прийти в себя. — Если так плевать на собственную жизнь, подумай хотя бы о других, чёртов самоубийца!

Убийство? В мире, где сама смерть невозможна?

Сяо быстро поднял с пепла его катану, силой заставляя зажать Кадзуху пальцы на рукояти. Желтые глаза Генерала плескались ядом. Ядом, заставляющим приковаться взглядом к его боли в глазах.

Бледный лоб Генерала наполовину покрывала кровавая корочка. То, как он обращается с ветром, режет его на куски. То, как близко Сяо приближается в бою к эрозии, рискуя стать потерянным, поражает больное воображение. Генерал Сяо отличался поразительной смелостью. А Кадзуха вдруг осознал, что сам же является совершенным трусом.

— А вы, господин Генерал, не тоже ли самоубийца? — с загадочной печалью спросил Кадзуха, позволяя ему зажать свои забинтованные пальцы на древнем оружии.

Сяо раздражённо, но с пониманием хмыкнул, вновь встречаясь бесстрашным взглядом с эрозией, замыкающей круг.

— Нам дана жизнь. И я не про наши тупые тела. Хочешь стать обезличенным овощем — пускай, больше останавливать тебя я не стану. Но буду презирать до конца жизни, как презираю всех, кто добровольно отказывается от себя самого. Бывают вещи куда хуже, чем смерть, Кадзуха. Гораздо страшнее и хуже. И с одной из них мы с тобой боремся прямо сейчас.

Именно в этот момент Кадзуха понял, о чём грубо сказал ему Сяо, прервав его акт обыкновенного самоубийства. Его слова отразились жарким клеймом на подкорке сознания:

Есть вещи хуже смерти.

И именно в тот же миг Генерал Сяо впервые на его глазах болезненно и резко начал кашлять, устало падая на колени.

Ветром на наконечнике Кадзуха разрубил подступившую черноту, оттянув их последние минуты, а после с ошеломлением обернулся: Сяо будто бы умирал от чего-то.

— Генерал! — пригнулся Кадзуха и опустил ладони на его плечи, чуть потрусив. Он пытался осмотреть его на предмет сильных ран, но тело и одежда искрились лишь мелкими порезами от собственных порывов ветра. Но несмотря ни на что лицо Генерала исказила невероятная боль, он зажмурил глаза с такой силой, что, казалось, вот-вот заплачет кровью. — Что с тобой, Сяо? — гораздо тише спросил ронин, чувствуя нарастающую панику.

Нефритовый коршун выпал с его дрожащих рук, а когда Кадзуха обернулся, то увидел лишь накрытые пеплом тела товарищей, что вот-вот впадут в безумие. Но он мог хотя бы спасти Генерала, что вдруг потерял все силы сражаться.

Чёрный катаклизм стал казаться безумным, огромным, бесформенным монстром. Без глаз, чувств. Только мрак.

Будто это чья-то мрачная тень.

Порезы магии черное нечто ощущало, будто живое, в миг превращаясь в пепел. Физические же атаки эрозия не воспринимала, не говоря уже о том, что прямое прикосновение к ней означало лишиться всего, кроме тела.

Кислорода в воздухе стало практически не хватать, а ветер то и дело разносил ядовитый пепел эрозии по округе, из-за чего Кадзуха видел лишь слабые полоски света от солнца, проникавшие сквозь плотную, чёрную дымную бурю. В конце концов он совсем перестал понимать, что происходит вокруг. Горло нещадно жгло от нехватки воздуха, а сил сражаться почти не осталось.

По крайней мере, сражался он с честью. И с честью умрёт, пусть и только душой.

Внезапно Кадзуха услышал оглушающий хлопок: что-то сиреневым светом блеснуло с запада несколько раз, но за плотной пеленой летающего пепла увидел лишь слабый отголосок знакомого цвета, поэтому не понимал, насколько далеко от них что-то происходило. А после раздался гром: звук долетел не сразу. Но дождя не последовало.

Кадзуха на пару секунду позволил себе задуматься о том, что это было, но кашель Генерала быстро вернул его в реальность и местность, где когда-то были скалы, а стали огрызки.

Бывший ронин постарался найти невыжженные частички кислорода в воздухе, и когда сквозь волнение притянул их, наконец-то смог тяжело вздохнуть. Кажется, Генерал тоже, и его странный, пугающий приступ тоже прошёл. Кадзуха протянул ему руку, и тот, взглянув на него хмуро и слегка досадно, нехотя принял его необходимую помощь, неуверенно возвращаясь на ноги.

— Никаких вопросов, — достаточно бескомпромиссно и грубо прокряхтел Сяо, тут же возвращаясь к прежнему, стойкому виду. Поджарое тело хоть и выпрямилось, но выдавало что-то болезненное своей мелкой дрожью. — И никому о том, что увидел.

— Разумеется, Генерал, — с неохотой ответил Кадзуха, не сдержав короткого расстройства. Стало ясно, что Сяо что-то скрывал, и то, что ронин увидел его в таком состоянии, Сяо крайне разозлило: это чувство выдавал в нём болезненный скрежет зубов и ходящие ходуном желваки.

Парой взмахов Нефритового коршуна Сяо смог развеять дымку вокруг. И оба не смогли скрыть удивления: эрозия остановилась. Ослабла. И будто бы отступала. Она была похожа на плоские растёкшиеся чернила. Будто и не было огромных чёрных волн, стремившихся уничтожить всё на своём пути. Кадзуха, не успев даже поразмыслить, развернулся в сторону запада: туда, откуда услышал гром и сквозь дымку недавно прорезался фиолетовый свет. Но там были лишь те же горы и скалы. И всё же интуиция подсказала Кадзухе позже проверить ту местность.

Возможно, что из-за поредевших рядов воинов, а возможно и из-за странного секрета, образовавшегося между ним и Сяо, Кадзуха понял, что движется по карьерной лестнице чересчур быстро. Но чувствовал также и то, что Сяо начал ему больше доверять. Может быть, лишь стал держать его к себе ближе, чтобы приглядывать: не разболтается ли слишком с остальными воинами бывший ронин. Но Кадзуха решил обо всём увиденном умолчать: раз это важно для Генерала, он не станет даже спрашивать. В конце концов, хоть оба и выглядят юно, им всем давно уже не семнадцать.

Все в этом мире давно и безобразно взрослы. Исключением из правил разве что становились иногда дети, навсегда застрявшие в своих невинных мыслях и убеждениях.

Так или иначе, Генерал Сяо даже познакомил Кадзуху с Гео Архонтом, выражая крайнюю степень доверия. Что его, мягко говоря, изумило. Один лишь вид бога вселял в него какой-то безумный страх и при этом благоговение.

У Кадзухи появилась цель. Защищать. Пока может и сколько сможет до возвращения цикла жизни и смерти. Он стал надеяться снова. Позволил себе поверить, что однажды жизнь станет в радость. А пока — он воин. И стал стремиться к тому, чего достиг Генерал Сяо.

Сяо — воин, отдававший всего себя в сражениях, и Кадзуха чувствовал гордость, что тот стал подпускать его к себе ближе, позволяя сражаться плечом к плечу. Пусть между ними не образовалась дружба, они стали друг другу верными товарищами.

Чёрная дрянь хоть и ослабла, вызывала всю ту же мерзость и иногда досаждала земли людей. В конце концов, прибавились и иные проблемы — после второго пришествия эрозии потерянных стало столь много, что кучки разбойников скопились в настоящие банды с могущественными покровителями в тени. И эта борьба была ничуть не менее сложной и отчаянной для страны.

Вскоре Кадзуха удостоился своей собственной команды. Он стал руководить людьми, и ему понравилось чувствовать такое манящее, пусть и тяжёлое чувство ответственности. Он будто бы повзрослел впервые за столь долгое время.

Вместе со своей командой однажды бывший ронин отправился туда, где увидел ту фиолетовую вспышку. Он дал указания обыскать всю холмистую и горную местность в радиусе не менее десятка километров, и если найдут что-то, пусть и отдалённо вызывающее чувство чего-то странного, немедленно подать чёрный сигнал в небо из пистолета.

Но всё, что там было — лишь скалы, горное озеро, голубое море и далёкие виды Сумеру. Операция не увенчалась успехом. Однако, расстройству и грусти он предаваться не стал.

Кадзуха с радостью наблюдал за успехами Ёимии — она стала чудесной и отважной лучницей. Завела друзей и даже вернула себе лучезарную улыбку. Такую похожую на ту, которой она всегда улыбалась ему. Теперь же она вызывала в нём лишь светлую грусть.

Кадзуха несмотря ни на что позволил себе верить, что однажды тайна эрозии будет разгадана учёными из Сумеру, взявших на себя столь большую ответственность.

И он смиренно ждал. Правда. Ждал и надеялся.

У него был дом. Хоть и на окраине столицы, но у него появилось место, куда мог возвращаться, где его ждала кружка чая, полюбившийся Томо и плед былых воспоминаний, что согревали его вечерами.

Всё рухнуло также, как это было впервые.

Когда Гео Архонт захотел передать ему свои силы, это повергло Кадзуху в немыслимый шок. Как и условия Церемонии. Призрачная дымка недоговорённости прорастила на душе горькие и болезненные сомнения, из-за чего накатывала холодная бессонница.

Но не было причин не доверять тысячелетней мудрости Гео Архонта. Люди всегда славились верой в богов, и Архонты появились в этом мире в отчаянно нужный для людей момент. В кульминационный пик своего поражения драконам.

Гео Архонт все эти года направлял людей и покровительствовал им. С его силой даже сама земля могла бороться за жизнь с эрозией, что помогало воинам, несомненно. Тем более, теперь и сам Бог поверил в силы обыкновенного человека, поставив его в один ряд с такими выдающимися людьми как Глава Цисин — леди Нин Гуан, и Генерал Сяо, чьи товарищи по его силе стали потерянными в лапах эрозии. Один раз при коротком разговоре с Генералом Сяо упоминал своего друга Босациуса, чья личность стёрлась в борьбе у шахт.

Кадзуха не возымел дерзости задать Богу свои жалкие вопросы о деталях столь важной Церемонии. А чувство избранности притупило ножи сомнений.

Но когда он почувствовал, как божественная мощь внутри него стала будто бы выселять собственный дух, то резко что-то осознал.

Так эрозия стирает личность.

Кадзуха толком не понял, что именно происходило с его телом, но стал железно уверен в том, что весь его карьерный путь на верхушку служил лишь дорогой к гильотине.

Он скрывался и блуждал, как и тогда. Потерявший всё. Без крова, без жалких крох хлеба в желудке и без цели. И вновь позволил себе медленно умирать внутри.

Встреча с отступниками оказалась неожиданной — в безлюдных полях Монштадта среди волнистых холмов вдали от грунтовых дорог некто по имени Беннет угодил в странную разборку с караваном торговцев. Белобрысый мальчишка ниже его самого неловко, но довольно упрямо просил открыть глазам весь груз, что они везли. И Кадзуха впервые за несколько месяцев позволил себе полюбопытствовать чему-то, пусть и припрятался за крупным стогом сена размером с сарай.

Гораздо более на вид взрослые люди ехидно смеялись юному парню в лицо, но в конце концов, не выдержав его дерзости, применили стихийные силы во зло.

Использовать магию гражданам против друг друга запрещалось, тем более что те, кто ею неумело владеет, мог нанести другому непоправимые увечья. Кадзуха успел перепугаться за смуглого юнца, но тот ответил перевозчикам смелым огнём по наглым рожам. Хотя по его лицу Кадзуха бы не сказал, что незнакомый и хилый на вид парень остался доволен тем, что пришлось применить силу элемента. И всё же юнец, похоже, собирался украсть товар каравана, и Кадзуха отчаянно боролся с совестью присоединиться: исхудавшее тело требовало пищи, а заработать даже копейку моры честным способом не мог ввиду своего масштабного розыска.

То, что он увидел, заставило вспомнить горящее чувство на коже. Наконец ощутил что-то кроме апатии и скорчившихся от голода и холода внутренностей. Чувство, называемое несправедливостью.

Когда Беннет открыл задние двери груза, увидел внутри людей. Детей. Абсолютно и безвозвратно потерянных людей с заклеенными ртами и перевязанными руками. Сложенными друг друга, как хлам в дальней полке.

Белокурый юноша же начал их неумело успокаивать. К тому же, вряд ли бы те перестали слепо кричать, если раскрыть им рот. Юный парень при этом раз за разом оглядывался, явно начиная беспокоиться о чём-то.

Новый знакомый, приняв помощь от истощенного и одетого в лохмотья Кадзузи, тут же поделился своим завёрнутым в газету скудным обедом. На липкой из-за соуса газете жирным шрифтом было напечатано его имя вместе с фото, что заставило Кадзуху невесело хмыкнуть. Не столь благоразумно было бы сразу раскрыть свою личность, а тем более показываться на глаза хоть кому-то, но и Беннет не торопился вываливать все карты на стол, смиренно выслушав речь Кадзухи о подозрительности всего происходящего. И потому вместе с повозкой, связанными мелкими работорговцами, которым Беннет заранее влил в рты особую эрозийную химию, бедными людьми и лошадьми они поспешили к небезызвестному во всём мире Тейвата месту — винокурне «Рассвет».

Так Кадзуха вступил в ряды отступников.

Постепенно возвращая телу былые силы частыми приёмами пищи и ритмичными тренировками, Кадзуха ощутил странность: порой его слишком переполняет энергия. Лёгкие ощущались драконьими. Обонянием управлял, словно взмахом руки. Везде и всегда рядом с ним летел родной ветер, трепавший волосы. Кадзуха стал улавливать каждые, даже далёкие звуки. Даже слышал, как отскакивают они в темноте, очерчивая пространство.

Но не давала покоя серебристая прядь, на которую от чего-то страшно было смотреть, избегая собственного отражения даже в бокале вина. Он старался игнорировать мысли он том, что это могло значит. Но пожирающие догадки посещали его в кошмарах.

Новоприобретённые силы определённо помогли ему в делах отступников. Появление странной энергии он тут же связал с неудавшейся Церемонией передачи божественных сил. А то, что удачно сорвал странный и определённо недобрый план бога, добавляло уверенности в себе. Отступники же смело делились мыслями и быстро приняли его, как своего. Разъедающее одиночество и непонятный стыд будто бы притаились до лучших времён.

То, что произошло дальше, Кадзуха стал называть пятном своей жизни. Но не потому, что оно что-то испачкало. А потому, что оно стало цветным.

Сначала пятно было мрачным. Внезапно и неожиданно эрозия вновь стала цунами. Очевидно, началось третье пришествие катаклизма. Бывший ронин чувствовал, как что-то режет кожу без ножа. Знал, сколько сил потеряли ряды миллелитов и Защитники земель Ли Юэ, и совесть не позволяла ему остаться в стороне. Но собственная трусость сковала в свои хищные лапы быстрее, заставляя стыдливо опускать глаза в пол.

Дилюк наказал не высовываться. И это было бы благоразумно. Верным решением было бы продолжать скрываться в скверном и вонючем пещерном городе без единого луча света, помогая Главе отступников с отловом того, кто был виновен в непрекращающейся работорговле.

Но письмо, что принёс ему в клыках Томо, заставило сердце разорваться на куски. Это было письмо от Ёимии. Он не ведал, всё ли с ней в порядке, уже целый годТрясущимися руками он вскрыл аккуратный конверт и прочёл.

«Кадзуха.

Я встретила твоего кота бродящим по столице. Думаю, у него бы хватило ума не разгуливать здесь просто так, ведь все знают, что он твой. Привела его в столицу явная цель встретить меня.

Мне кажется, Кадзуха, он пришёл ко мне без твоего ведома. Ты бы не осмелился вырвать из тетради лист бумаги со своим стихом.

Кадзуха в грозном шоке уставился на своего предателя-кота, который, по всей видимости, ни о чём не жалел, громко мурча и вылизывая заднюю лапу, грациозно оттопыренную вверх. Кадзуха быстро достал дневник из полки в шкафу, предназначавшимся для одежды, и проверил его. Кот буквально отгрыз ту страницу.

И прежде, чем продолжил читать письмо, всё же успел нещадно покраснеть, уронив голову в руки.

… Ты рассказывал, что ты был поэтом. Но никогда не читал мне то, что писал.

Точно также ты рассказывал о моей прошлой жизни, но ты всегда оставлял меня с ощущением странной недоговорённости. А теперь я вижу перед глазами твой стих и всё понимаю.

Прости, Кадзуха, что я не могу вспомнить, как любила тебя. Я бы правда этого хотела. Но я не могу. Прости меня за то, что мне приходится это писать, а не говорить, смотря тебе в лицо. И дело даже не в твоём розыске. На большее у меня просто нет смелости. Прости.

Ты по-прежнему дорог мне, пусть ты и предал богов и страну. Ты многое для меня сделал, и я никогда этого не забуду. Я понимаю, что нельзя говорить такие слова тому, кому разбиваешь сердце, но я хочу, чтобы ты знал это. Но ты не будешь навеки один, я верю.

Но это не всё, чем мне придётся вызвать на твоей душе горечь. Эрозия идёт с юго-запада. Огромная, как доложила разведка. Город готовят к эвакуаии. Мне страшно, что эрозия в этот раз всё уничтожит, но я не хочу сбегать.

Я знаю, что это риск. Я боюсь, без тебя нам не справиться. Я не смею просить, я знаю, но я прошу тебя…

Помоги».

То, что когда-то было бабочками внутри, превратилось в сгусток ядовитых змей. Горечь утраты захлестнула с такой же силой, как и тогда, когда он понял, что её память потеряна. И теперь Ёимия убила эти жалкие останки надежды. Вместе с тем, как бы тяжело не скребли кошки, он не смел отказать ей в её грёбаной просьбе.

Возможно, хотел посмотреть ей в глаза. Услышать с её языка подтверждение. Но это был её почерк. До дури красивый размашистый почерк и запах от лака ногтей. Он силой заставил себя не скомкать то письмо. Понимал, злиться бессмысленно. Кадзуха за все годы жизни выработал несколько способов борьбы с внутренней болью.

Первый — тренировки, приятная усталость и последующий душ благотворно влияли на поджарое тело. В здоровом теле — здоровый дух. Тело и разум всегда будут связаны.

Второй — медитации, или хотя бы подобие. Единение с природой и родным ветром ощущалось самой свободой и волью, укрепляло веру в себя и надежду на возвращение к нормальной жизни когда-то.

Третий — борьба и физическая боль. С родной катаной в руке и с пятнами от горячей крови на ней. И сейчас в Ли Юэ шла борьба столь отчаянная, что он не мог воспротивиться желанию отдать всю свою боль в сражении, заодно выполнив последнюю просьбу давней подруги.

И вопреки практически приказу благородного Главы не высовываться, Кадзуха ослушался, предупредив остальных лишь наспех написанным предупреждением на вырванном листе из дневника, оставленным на кухонном столе в подземном и тайном поместье Рагнвиндра.

По пути сетуя на своевольное поведение Томо, Кадзуха следовал прямиком в Ли Юэ, стараясь не попадаться на глаза никому. По дороге он наблюдал, как проходила эвакуация граждан. Люди находились на грани паники, он видел это по их лицам и не мог не печалиться, от чего собственное горе на душе переставало столь сильно пылать огнём злости на судьбу.

Добрался до столицы и стал наблюдать. Похоже, основные силы ушли прямо к юго-западу, стараясь не дать эрозии приближаться. Город был непривычно пуст и призрачен: люди наспех покидали дома. Томо шёл по его следам: мнимый хозяин пока что оставался раздражённым на безрассудный поступок кота. И всё же Кадзуха не мог не чувствовать и странную благодарность к столь чуткому животному. Возможно, без кошачьих действий он бы так и не смог решиться понять, что никогда не сможет её вернуть.

Кот в ответ на его хмурость будто бы улыбался в лицо. Настолько, насколько это было вообще возможно с миловидной кошачьей мордашкой, белой шёрсткой на ней и длинными серебристыми усами.

На юго-западной площади, в самом сердце торговли, кое-какие владельцы ларьков так и оставили прилавки с забытой ими едой. И Кадзуха, ощутив спазм в желудке, не мог не отказать себе в своём голодном порыве.

Прямо как тогда, когда пытался украсть ту бедную булочку без начинки. Воспоминание нахлынуло внезапно, как дождь посреди пустыни. Генерал Сяо грозился вметнуть в него молот ветра, не иначе. Тогда его дикая правильность казалась бывшему ронину странным максимализмом. Что бы то ни было, Генерал Сяо ко всему относился слишком серьёзно и напористо. И даже завидя очевидно изнурённого странника с дорогущей катаной в ножнах, не проявил и капли благородства к исхудавшему ронину.

Теперь Кадзуха считал, что Сяо прав в своём решении. Ведь ничего кроме презренной жалости к прошлому своему образу он не испытывал.

И вдруг осознал, что снова же стал таким. Избегающим чего-то. Раньше — новой реальности. В данный момент — божьей кары. Теперь же отличие в том, что назад пути нет. Он давно уже не самурай и не чей-то счастливый жених. Не благородный ронин и уж тем более не избранник Архонта.

Он преступник, предатель и отступник. Его собственный выбор наперекор судьбе и миру, что всегда обманывал его надежды.

Забрался в чей-то дом и просто позволил себе заснуть на чьём-то бесцветном и жёстком диване с этими мыслями и руками под светлой головой. Проснётся, если эрозия приблизится к городу. Если же нет — благородно и с чистой совестью уйдёт, продолжая свой путь наперекор всем богам.

К тому же, если боги и правда замешаны в том, что эрозия вообще появилась в их мире, как предполагают отступники, он найдёт этому доказательства. Если Чжун Ли позволит чёрному катаклизму уничтожить столицу, где живут миллионы людей, если останется в стороне и не сделает ничего — это и будет доказательством. Теперь, с божественными силами в своём теле, Кадзуха ясно почувствует, если тот применит свою мощь или же решит бездействовать.

Разбудило кваканье жабы в болоте. Что за дурацкий сон: он тонет в вязком вонючем болоте, а гадкая жаба наблюдает и злорадно так квакает. Но кваканье превратилось в мяуканье — жалобное и громкое.

Томо укусил прямо за ожог на руке, заставляя брызнуть слезами от резкой и острой боли. Обычно кот никогда так себя не вёл. Зато сон перед глазами тут же пропал. Кот отчаянно мяукал, шерсть его встала дыбом, а уши прижаты в морде. Он бежал от Кадзухи до двери и обратно.

Кадзуха этот знак понял: умный кот не раз выручал его от опасности. Должно быть, его присутствие обнаружили, а если это Сяо, то гнить ему в Меропид. По крайней мере, лучше уж так, чем собственноручно ощутить на коже всю ярость и ненависть беспощадного Генерала.

Доверился и бежал за котом, не понимая, почему по широким торговым улицам, ведь по узким переулкам скрыться было бы легче. Сонливость всё ещё неприятно сковывала зажатые мышцы, а глаза слезились от возросшей боли в ожоге.

И всё же за следующим поворотом, наспех потерев здоровым предплечьем заслезившиеся глаза, он увидел, как вдалеке с огромной высоты прыгнула девушка. И как ошеломляюще быстро она стала падать на фоне красного сигнального дыма.

То, что происходило дальше, поражало быстротой всего развития событий. Кадзуха еле успел поймать ту девушку, а после, едва отдышавшись, почувствовал близость энергии Генерала. Оставлять абсолютно напуганную, дрожащую и смертельно худую девушку не позволила совесть. Он знал, что у отступников есть шпионы, и не обо всех личностях его уведомили. Впрочем, она могла быть и шпионкой Цисин, что могло обернуться прескверно.

Сяо его заметил, от чего все внутренности разом болезненно сжались в одну точку. Не иначе как чудом всё же удалось оторваться от Генерала. Или же тот лишь позволил ему отступить. Бывший ронин с горечью и опаской склонялся ко второму варианту.

Разговор с девушкой был рваным и тяжёлым. Собственное состояние почему-то стало странным. Никогда ещё крошечный запас магии в теле не действовал на тело так болезненно, а усталость и переживания накатили так сильно, что хотелось отключиться. Но и без того напуганная девушка дрожала, как осиновый лист. Однако, упрёка в её сторону Кадзуха всё же не сдержал.

— Ты и правда хотела жить дальше словно овощ?

— Я думаю… Я бы умерла.

Очередной мнимый самоубийца. Хотелось даже фыркнуть ей в лицо, но от усталости это желание быстро исчезло. Нет в этом мире больше смерти, как бы люди не стремились разбиться в лепёшку. Зато есть вещи куда похуже.

Девушка стала вызывать раздражение. Наверное, потому, что напоминала жалкого и прошлого себя. Но то, к чему вообще привёл этот разговор, заставило его внутренне содрогнуться, а кровь застыть в жилах.

Она потерянная, сохранившая магию. И она помнит своё имя.

Её нельзя оставлять здесь на разбор полётов Цисин. Ещё хуже, если Люмин попадёт в лапы безумных учёных и будет расчленена на куски ради благородной цели исследования.

При всём при этом её магия не просто сохранилась. По силе своей она ошеломляла. Столь мощная энергия анемо даже что-то напоминала. Что-то… знакомое. Но он никак не мог вспомнить, что.

Эта девчонка — надежда всего человечества. Но она всё ещё может претворяться, как искусная лгунья. А он, как назло, снова поверил в то, что есть надежда.

Но рисковать было нельзя. Отправил девчонку в лагерь Ваншу.

Ощущения рядом с ней испытывал… странные. Люмин определённо больше не вызывала первоначального раздражения, но и сказать, что она ему нравилась, было сложно. Вроде — обычная потерянная, лишь не впавшая безумие. С такими разговаривать проще простого, они словно дети, и вопросов особо не задают. К тому же, она верила всему, что он говорит, как самый настоящий ребёнок. Впитывала его слова, как губка.

С другой же стороны находил её поведение крайне забавным. То, как она прямолинейно возмущалась перед Генералом Сяо, даже его заставило прирасти ногами к полу. Эта её крайняя обида, когда он открыто заподозрил её в шпионаже, хотя и притворно… показалась милой. Но всё же Кадзуха почувствовал укол вины.

А то, с каким остервенением она жевала рисовую булку перед их прощанием, и как пыталась говорить с набитым ртом… до одури мило и смешно.

Это крайне… забавно. Слишком нетипичное поведение от потерянной, уверявшей, что знать не знает ни об эрозии, ни о людях, ни вообще об этом мире. Как минимум, её персона его заинтересовала.

После Ваншу Кадзуха отправился с докладом к Дилюку. Во время боя с эрозией у столицы Кадзуха не чувствовал какой-либо помощи от Гео Архонта, что ещё больше вызывало уверенность в том, что во всём этом крахе есть какая-то безумная выгода для богов.

Выслушав выговор от Главы отступников за своеволие, снова засел в тени. Вести о странной Люмин пришли настолько же хорошие, насколько и плохие. Как писала в своём письме Саю, она всё же ведёт себя, как потерянная, а также Люмин послушно стала скрывать от остальных свою магию. Пусть для этого и пришлось стерпеть пытку ледяной тюрьмой от жёсткого в методах Чун Юня.

Даже её крайне нездоровая худоба и бледность не вызывали сочувствия настолько, насколько смог это сделать тот факт, что ей пришлось пережить. Она выбрала не дышать. Только потому, что об этом попросил её именно Кадзуха.

Кадзуха чувствовал себя крайне виноватым перед этой девушкой. Захотелось тот же час перед ней извиниться. В конце концов, он на прощание непроизвольно обронил фразу, что вернётся к ней. Просто так. Даже не подумал об этом.

А она, скорее всего, его ждёт. Напуганная до смерти и абсолютно потерянная. Ждёт там, где её жестоко пытали.

Сплетни до скрытного пещерного города доходили отнюдь не быстро, но всё же весть о том, что вскоре Декарабиан собрался передать свои силы главному священнику Венти, дошла до Кадзухи вовремя.

Он не мог не предупредить его. Потому написал письмо. Как назло, Томо рядом не было, чтобы послужить ему неплохим почтальоном. Кадзуха облачился в белый балахон с капюшоном, что украл с лагеря Ваншу, и под видом посланника оттуда запланировал передать письмо Венти через какого-нибудь свободного священника Фавониус. А после пойти к Люмин. Это просто казалось… правильным. Глупым, но правильным.

Безумием же оказалось принятое решение о том, что никто его не заметит, если с помощью ветра он высоко перелетит через северную стену столицы Монштадта, чтобы сразу оказаться в ухоженных дворах Собора Фавониус, где Кадзуха, как он наивно предполагал, бродят лишь ленивые священники.

Однако, перед тем, как его моментально сковали в антимагические оковы, он успел ветром направить письмо по направлению кармана одежд незнакомого и встревоженного священника поблизости. Только бы этот старик увидел своими глазами-бусинками имя на конверте…

Ожидал ли Кадзуха, что его поймают? До того, как его сковали в наручники — нет. Но всю глупость затеи он осознал в полной мере тогда, когда в его одиночную плесневелую камеру вошёл Генерал Сяо.

Защитники Ли Юэ были в Монштадте, и они его ждали. Будто бы знали, что Кадзуха посмеет предпринять попытку добраться до священнослужителя Венти. Рассчитали его шаги наперёд.

Почему-то на себя вдруг стало плевать с самой высокой колокольни. Генерал Сяо отчего-то смотрел на него с хмурым, но непривычным спокойствием. А былое высокомерие отражалось лишь в том, что Кадзуха сидит на холодных камнях, прикованный цепями к стене, а невысокий Генерал стоит от него лишь в шаге.

Сяо молчал долго, презрительно прикрыв веки. Однако, весьма продуктивно. Обыкновенные физические пытки Генерал не любил. Предпочитал воздействовать психологически.

Кадзуху поили какой-то эрозийной химией, высасывающей эмоции. Будто бы постепенно он становился потерянным.

Когда-то Генерал на поле битвы разъяснил ему, что бывают вещи хуже смерти. А теперь позволил Кадзухе ощутить эту фразу на собственной шкуре.

Оковы блокировали любой магический всполох, и темнота, в которой раньше Кадзуха мог ориентироваться, стала почти что удушливой. Как и неповторимый запах плесени, затхлости и гниения в собственной руке, что он не мог отогнать от своего бедного носа.

Функция здраво мыслить медленно прощалась. Любое поползновение в сторону разума хлестало тягучей мигренью. Пылающая боль в руке не меньше била по отказывающимся работать мозгам.

Кадзуха не понимал, сколько времени вот так провёл в сырой темнице. И уж тем более понятия не имел, что происходит во внешнем мире. Кажется, смутно помнит допросы от членов Ордо Фавониус: у него пытались выудить информацию об отступниках. Но он никого не сдал, за что получал медленные порезы по торсу и плечам. Один раз задели ножом и ожог.

А после унизительно показали его на сцене народу. Воспоминания об этом остались довольно блёклые и бессознательные. После допросы и физические пытки прекратились. Мелькнула слабая мысль, что отнюдь не по доброй вести.

Его решили сделать овощем. Точнее, Генерал Сяо настаивал. Кадзуху заключили в какой-то ледяной кристалл. Не смог даже сопротивляться, пока его тащили по лабиринту прескверных подземелий.

Так вот, что испытывала Люмин…

Видимо, очередная пытка. Чувствуется почерк почётного Чун Юня. Однако, Кадзуха даже предположить не мог, что на кристалл собрались вылить чистую жидкость эрозии. Не знал также и того, что Сяо действовал лишь из своих принципов, даже не уведомляя о намерениях и планах относительно Кадзухи Гео Архонта.

Ещё немного, и все органы бы отказали. Но кто-то волшебным жаром уничтожил кристалл. Кадзуха наземь упал. Нет сил ни раскрыть веки, ни даже дышать.

Кто-то тащил его непонятно куда, но Кадзуха столь смутно понимал происходящее, что только чувствовал чьё-то тепло, постепенно приводящее в чувство.

И когда он еле распахнул глаза, то увидел её. И не смог поверить ни с первого, ни с пятого раза, что это Люмин. Та самая до смерти напуганная и ничего не понимающая худощавая девчонка. Которая заживо сгорала в огне.

Ради всех них. Нет, он наврал себе.

Её эмоции так чётко были написаны на лице. Так ясно, что даже жаль. Когда Кадзуха еле-еле произнёс её имя, в её золотистых глазах он увидел до простого ошеломляющее подтверждение.

Ради него.

А узнав о полной истории своего спасения, до ужаса стыдно стало перед ней. Вот, о чём он думал всё последующее время до прибытия в подземелье Собора, где их укрыл Венти.

Чем вообще он мог заслужить столь доброе к себе отношение? Её ответ был до безумия прост и невинен.

Ты — первый человек, которого я встретила.

Люмин к нему привязалась. От чистого сердца и безусловно. С того самого момента, как он спас её с падения с крыши. А он этого даже не заметил.

Кадзуха нисколько не удивился, когда узнал, что пробыл в темнице несколько месяцев. Время с начала эры бессмертия протекало в венах совсем иначе. Даже десять лет могли пролететь, как миг. Словно короткий путь кленового листа от ветви до влажной земли.

Кадзуха оказался шокирован тем, насколько Люмин раскрылась. Как изменилась и внешне, и внутренне. В ней заложен какой-то стрежень несмотря на всю ту простоту и открытость собственных эмоций. Возможно, что не всё до конца способна забрать у человека эрозия. И это давало… надежду. Снова. Кадзуха чувствовал к Люмин светлую благодарность. Ощущал стыд за то, через что ей пришлось из-за него пережить. Люмин стала вызывать странное желание… угодить. Защитить.

Однако, в ответ на её чистое благородство Кадзуха даже не попытался сдержать хоть немного собственных чувств, чем наверняка обидел её тогда в укромном убежище Дилюка в том вонючем подземном городе, когда безразлично отмахнулся от неё, пребывая в прескверном настроении.

— …А то, что было, я безвозвратно потерял.

— О чём ты говоришь? — Люмин спросила с искренним интересом и беспокойством в глазах. Не ради сплетен и не ради праздного любопытства. А просто потому что волновалась за него, видя, как что-то внутри его гложет. И хотела как-то помочь.

— Это больше не важно, забудь.

А ведь он даже толком не отблагодарил её за всё то, на что она пошла ради него, пусть сама в этом даже себе не призналась. Именно поэтому, когда Кадзуха проснулся ночью от тихого лепета её голоса с нотками грусти, не смог не проверить, как там она.

А Люмин была на грани истерики после того призрачного разговора с Венти. Всё же она лишь человек, что заново учится жить. Несомненно, он тут же решил помочь ей научиться справляться с собственными эмоциями. И своему же предположению ужаснулся, сколько раз она вот так в одиночку пыталась успокоить болезненный рой своих чувств.

Однако, у него получилось плохо, когда он неуверенно попытался её обнять, а она пулей вылетела из дома. Конечно, оставить её в таком состоянии Кадзуха себе позволить не мог. К его удивлению, прогулка вдоль сточных труб мрачного подземелья и правда ей помогла.

Любое неосторожное слово вызывало в ней какую-то бурю эмоций. И как бы он не пытался остановиться от разного рода подколок, просто не мог сдержаться.

И неожиданно двумя пальцами быстро коснулся тыльной стороны её ладони, тут же их одёргивая. И довольно усмехнулся.

— Так и думал.

— Эй! Я ведь не подопытная крыса, — задохнулась от смущения Люмин, сердито скрещивая руки на груди, будто бы пряча их от него.

— Конечно же нет, — пытался не засмеяться Кадзуха. — Просто я опять подмерзаю.

— И не твоя личная грелка…

Эта крайне необычная девчонка с двумя видами магии и ненормальной отвагой в сердце вызывала в нём что-то давно забытое. Кадзуха, хоть и внутри себя каялся, абсолютно не планировал учить её даже мало-мальски прятать свои так легко читаемые чувства к нему. Он просто не мог отказать себе в удовольствии видеть её смущение в покрасневших щеках, что шли ей гораздо больше, чем чёткий контур челюсти и скул.

В этом абсолютно неприятном как по наполнению, так и по запахам подземном месте Кадзуха ощущал аномальный уют, просто потому что рядом находилась Люмин.

Идея отвести её в ту волшебную пещеру без привычного запаха людских выделений показалась ему идеальной. Ещё более прекрасным было то, как она нерешительно взяла его за руку, чтобы не оступиться в кромешной тьме, по которой им пусть и недолго, но пришлось идти.

Как же с ней просто, невероятно просто. Словно летит по ветру. Странная невесомость. Так легко поддевать и вызывать определённые чувства. Направлять туда, куда нужно.

И даже не подозревал, что ступил по той же дорожке.

С ней хотелось общаться. Обсуждать что угодно и объяснять самые глупые вещи. Умиляться её смятению и незаметно усмехаться над не менее очаровательным возмущением. Люмин слушала всё, что Кадзуха говорит. Впитывала в кожу каждое его слово и движение.

А её рассуждения могут быть порой столь осмысленными и глубокими, что даже неожиданно. При том её беспокойство о других не знает границ. Она просто сама… невинность. Как самый яркий луч солнца.

Её восторгу в той красивой пещере Кадзуха в полной мере удовлетворился. В этом уединённом месте чувствовал себя мало-мальски спокойно, приходя туда, что освободить мысли.

И сам не понял, как их уютный разговор при волшебном лазурном свете пещеры перешёл к тому, о чём он умолял себя не вспоминать.

— Я читала в книгах, что больно терять своих близких.

Но даже так, не имея ни малейшего понятия о том, что ему пришлось пережить, и о том, каково это — терять родных людей, Люмин постаралась найти для него нужные слова.

Она не пыталась что-то от него заполучить. Она просто хотела быть рядом, и этого ей достаточно. Просто потому, что это Кадзуха. И не было больше причин.

Безумие.

Хотелось объяснить ей, что он не заслужил. Что он не самый надежный человек в её жизни. Но когда Люмин призналась в том, что могла быть знакома с Райден Макото, и что она даже помнит её, правильность слов сложилась в голове сама по себе.

Люмин доверяла ему. И поэтому Кадзуха решил довериться ей в ответ и выразить в полной мере свою благодарность. За всё нужно платить.

— Я помогу тебе найти её.

* * *

Настоящее время, столица Ли Юэ…

Уставшие Миллелиты снова и снова торопливо стирали холодную испарину с лбов, чтобы после потными ладонями взяться за алебарды и копья, сосредотачивая в них энергию элементов и давая отпор вязкой черноте, огромной змеёй сомкнувшейся вокруг столицы Ли Юэ.

Прошедшие вспышки эрозии нещадно потрепали людей и земли страны. Юг сплошь до порта столицы оказался разбит и потерян.Чернота, словно плесень, издевательски приближалась своими щупальцами к оставленным у пристани кораблям. И если западный фронт ещё кое-как держался, север был застигнут врасплох.

Это война на истощение. Как будто эрозия и правда могла выдохнуться.

Защитник земель Ли Юэ, Генерал Сяо как молния нёсся по дуговой линии фронта, раз за разом разбивая волны, шедшие друг за другом столь стремительно, как разбушевавшееся море. Чёрный катаклизм казался ему тупой и безмозглой стихией, которой всего лишь-то нужно не дать подобраться к коже даже на миллиметр.

Почти все защитники и каждый миллелит надёжно облачались в алюминиевые доспехи — мнимую защиту от чёрного, мрачного нечто. Генерал Сяо же предпочитал лёгкость и манёвренность тела, ведь таковыми преимуществами и обладала анемо стихия. Его движения были неуловимыми, лазурные взмахи — быстрыми и чёткими. И пока остальные предпочитали сражаться на расстоянии, Сяо позволял себе приближаться практически вплотную к черноте. Он никогда не проигрывал, вызывая у коллег и воинов восторженный шок на их лицах и яркую гордость в мыслях за столь острые и смелые методы борьбы Генерала.

Но одно касание — и нет не только красивого звания. Нет ценной памяти, и больше нет дорогой сердцу магии. Анемо стихия была сосредоточением всей его сущности — он как незаметный сквозняк, способный за долю секунды восстать разрушительной бурей.

Ощущать ветер кожей ему было мало. Он и есть ветер, сотканный из тысячи свежих потоков. И потому даже во время инцидента в Монштадте, когда празднование Фестиваля Урожая превратилась в битву ненавистных Отступников с Ордо Фавониус и с так кстати нагрянувшими членами Защитников Ли Юэ, Генерал Сяо позволил стихие завладеть всему стройному телу. Переработанная эрозия в склянке на него просто-напросто не подействовала.

Отступники наивно просчитались на счёт способностей Генерала, и будь рядом с ними не обессиленный Кадзуха, неплохо узнавший его по воле службы Гео Архонту, то узнали бы, что организм Сяо выработал элементарный иммунитет к подобной продукции извращённой алхимии. Его элементальная сила была могущественней, чем кто-либо мог представить.

На северном фронте терпели убытки и в земле, и в людях. Золотистую под солнцем редкую траву накрывало чёрной ядовитой жижей, как бы люди не пытались сдерживать яростный натиск катаклизма. Жертв эрозии — потерянных воинов старались тут же лишать сознания, чтобы предречь на корню их безумную, но ожидаемую панику, а после лишь торопливо отодвигали их тела за свои, продолжая колдовать снопы искр электро, огненные брызги пиро и лёд, ненадолго покрывая корочкой очередную черноту.

Не позволить дряни добраться даже до первых врат. Слова крутились в сознании, раз за разом повторяясь, как в мантре.

Генерал появился на севере перед поредевшими рядами миллелитов незаметно и резко, хотя бывалые воины и привыкли видеть его тонкую спину в белой безрукавке лишь на долю секунды. Сяо появлялся, рубил врага, и снова ускользал куда-то на помощь.

Но теперь он стоял в раздумьях, и в головах хмурых воинов залегли тени тревоги. Нет, они были уверены в словах своего Генерала: им удастся дать отпор тёмному катаклизму. Однако, червячки сомнения разъедали эту уверенность, едва завидя, как до дрожи сильно сжимал в руке Нефритовый коршун Сяо.

Что-то было не так.

— Отойдите, — грозно прошипел Генерал, как змея, даже не обернувшись. — Вас может задеть.

Миллелиты тут же поняли, о чём он им говорит. Мощный выброс анемо стихии способен до крошечной пыли разъесть сразу несколько волн эрозии, при этом отдача не заставляла себя ждать. Генерал Сяо себя не щадил, и бесполезно было его отговаривать. Мощное скопление анемо частиц порывисто оставляло глубокие раны на незащищённой бронёй юном теле ветряными лезвиями. И пока народ Ли Юэ слагал легенды о смелости и неуязвимости их Генерала, только воины и знали, как на самом деле каждый раз рисковал лишь на вид юный Сяо.

Пара воинов встревоженно вглядывалась, как перекатывались мышцы на его спине, с каждой секундой восхищаясь его отваге, которой он всегда их так вдохновлял даже без единого слова.

Сяо недовольно цыкнул: придётся потерять драгоценное время на подчинённых, застрявших в свои глупых и неуместных на данный момент мыслях. Эрозия неумолимо приближалась подобно цунами, полностью разрушая подъездной путь к городу с севера, каждый раз заставляя только лишь унизительно отступать назад по ещё живой земле.

Генерал вынужденно и с раздражением развернулся, одарив их гневным взглядом.

— Выполнять приказ! — зло рыкнул Сяо, напрягая и сильно сдвигая брови к переносице. Лица воинов тут же вытянулись, а спины выпрямились. Нехотя развернулись, убегая по дощатому мосту в родной город, казавшийся всегда таким безопасным и неприкосновенным.

Сяо изо всех сил старался не думать, что сейчас творится с остальными поселениями. Однако, не доверять своим лучшим воинам не видел смысла.

Но как бы сильно Сяо не храбрился даже перед самим собой, голова не прекращала гудеть от усталости. Когда последний раз он спал дольше четырёх часов? Когда ел?

Когда последний раз не чувствовал боль?

И теперь, когда остатки миллелитов по приказу спешно отступили к городу, пытаясь держать оборону дальним боем стрел оттуда, Сяо позволил себе наконец болезненно отхаркнуть вязкий ком из слюны и крови, порядком ему надоевший. Лёгкие горели и пытались разорваться в клочья прямо внутри. Кожа покрылась жалящими островками игл боли. Желчь просилась наружу.

Опять. Как не вовремя. Но не впервые.

Генерал подпрыгнул в воздухе столь высоко, что, казалось, игнорировал гравитацию. А после, слившись с ветром, словно пуля полетел головой вниз в центр нагрянувших волн эрозии. И заученным движением выставил копьё вперёд, окутав себя острой пеленой ветра.

Обычный человек давно бы разбился. Но Генерал Сяо привык рисковать. Жесткое столкновение и удар элементальной силы был подобен валуну, упавшему с высоты небес в озеро. Эрозия, как капли воды, множеством чёрных брызг, словно клякс, взметнулась по разные стороны, оставляя после себя ядовитую пыль.

Сяо привычно приземлился на ноги, как бы на корточки, помогая себе ветром. Но всё же не без привычной боли, отдающей по всем костям и пульсацией в острых коленях и икрах. Снова захотелось болезненно прокашляться. И едкий запах, выжигающий кислород, как огонь, быстро защипал большие жёлтые глаза и ноздри. Даже пыль эрозии выжигала кислород, и сколько бы раз он не лгал остальным, что повелителю анемо стихии такое безразлично, правдой оно от этого не становилось.

По крайней мере, он разбил волны, не дав им коснутся кожи изнурённых войной миллелитов. Нужно идти выше, к перевалу — узнать, сколько черноты к столице стремится ещё

Но Сяо упёрся коленями по центру пыльной и мёртвой пустоши, где ещё недавно располагался красивый склон с песчаными золотистыми деревьями и с кочковатой грунтовой дорогой. Он пытался призвать свежий воздух к себе. Раньше он мог не дышать спокойно несколько минут кряду. Но резкий приступ требовал свежего воздуха.

Недалёкий морской бриз чувствовался ясно, но как бы Сяо не пытался притянуть живой ветер, анемо частицы не успевали долетать к нему в разодранное горло, растворяясь в забытье едкой пыли эрозии по пути.

Нечем дышать. И боль, что Генерал Сяо привык терпеть, победно взяла верх над телом, заставляя его широко раскрыть рот, откинуть голову кверху и выгнуться в агонии с глухим воплем.

Между тем с перевала появились новые волны эрозии, размером не меньше, чем предыдущие, что он разбил.

Глаза вновь остро всмотрелись в небо с немым вопросом. Почему оно продолжает оставаться таким издевательски ясным и голубым, пока под небесами распространяется ад на земле?

Сяо стряхнул наваждение, смахнув чёлку назад рваным движением левой руки, отозвавшимся болью в плече.

Ранение. Как привычно.

Ощущение пореза на коже и металлический запах его даже смогли отрезвить. Такая боль раз за разом возвращала в жестокую реальность. Генерал редко находил в своём существовании плюсы, но порой всё же отыскивал самые неочевидные, хоть и довольно противоречивые.

Закрыв глаза на ощущение тяжести в животе, что скрутило внутри все органы, и на жжение в горле, молящем о глотке воздуха, Генерал Сяо заставил себя подняться на ноги, не забыв про зелёное копьё.

Мышцы правой ноги болезненно кольнуло. Переборщил с силой удара, но иначе не мог. Свободные тёмные штаны незаметно пропитались кровью, от чего неприятно липли к сухой коже.

Сил непривычно мало, но ему было плевать. Лишь бы столица осталась цела. Указы Архонта никогда не подвергались непослушанию.

Сяо знал — бесконечно не дышать он не сможет. А силы так и норовили покинуть его тело под натиском болезненных ран на коже и внутри. И каждый раз, рубя копьём высокую черноту, проклинал себя за ничтожную слабость своего бренного, юного тела.

Когда уже это закончится?

Очередной резкий и скоростной поток анемо из копья встретился с мощным натиском эрозии, из-за чего собственный ветер откинул Генерала назад, несколько раз перекатывая его тело по «пепельному морю» почти к началу моста, ведущего к главному входу в скалистую гавань. Но Сяо не мог позволить себе в моменте расслабляющую передышку. Пыль эрозии забилась в нос вместо желанного воздуха.

Боль с новой силой сжала в тиски. Разум противно шептал: наконец-то. Наконец-то можно расслабиться.

Генерал Сяо с постаныванием приподнялся на локтях, тут же орошая серость под собой алыми каплями, падающими с тонких чёрных волос. Жжение отдалось прямо в мозги, и он тут же зажмурился до глубоких морщинок. Волна эрозии неумолимо подползала к безвольному телу. Копьё откинуто слишком далеко. И когда попытался призвать его ветром, вытянув здоровую руку вперёд, невозможность дышать отдалась в сжатые лёгкие, с новой силой заставив закашляться беспомощностью и кровью.

Наконец-то всё закончится. Но это было чистой ложью самому себе. Призрачная надежда на то, что боль отступит, когда он станет потерянным в лапах эрозии. Но каким же манящим сейчас казался весь этот бред. Как ласково жалкие мысли шептались в облаке пепла.

Генерал Сяо почти что блаженно прикрыл глаза, а кулак поражённо расслабился. Он видел этот мнимый финал его искалеченной, чрезвычайно долгой жизни прямо перед собой — в черноте эрозии, приближавшейся к его телу.