О правде и яблоках (гет)

— Ты кушай, кушай, деточка, — миссис Кобб подкладывает его жене второй кусок сливового пирога.

«Деточка» — это Зои. Уош никак не может определиться, что же изумляет его больше всего: что кому-то в принципе приходит в голову назвать их старпома деточкой (что там, это и ему-то в голову приходит отнюдь не всегда), что Зои никак на «деточку» не реагирует и беспрекословно придвигает поближе к блюду с пирогом свою тарелку… или что эта пожилая женщина, собравшая их за своим огромным кухонным столом, и впрямь матушка Джейна.

Нет, Уош всегда подозревал, что у Джейна есть мама… ну, чисто теоретически. Практически же он с огромным трудом мог себе представить родительницу человека, который больше денег любил только большие деньги, а больше больших денег — только, собственно говоря, свою маму.

А вот поди ж ты.

Миссис Кобб кладёт кусок сливового пирога, сладко пахнущего корицей и ванилью, и Уошу тоже — и он невольно вспоминает свою мать. Уж от неё-то дождаться домашней выпечки было не проще, чем снега зимой — мама вообще была плохой хозяйкой, что, впрочем, ничуть не тревожило отца: у ма было достаточно и других достоинств, которые вполне компенсировали её неспособность — или, точнее, нежелание — возиться на кухне с пирогами или лепить шу май. Мать была отличным логистом, руководила огромным департаментом и умела приструнить зарвавшихся подрядчиков одним взглядом, а они с отцом… они с отцом — коммивояжером мелкой фирмы по продаже запчастей для фильтров очистки то ли воды, то ли воздуха — не имели ничего против такого положения дел.

Иногда он задумывался о том, какой была бы его жизнь, если бы не папа. Если бы не въевшаяся с детства привычка ждать каждого нового путешествия так, как многие дети и Рождества не ждут. Вместе они, кажется, исколесили весь Триумф — планетку крошечную и мало чем, в общем-то, примечательную. Но отец Уоша, Матиаш Уошбёрн, умудрялся из любой такой поездки делать небольшое, но всё-таки событие: новые городки, ярмарочные чудеса, удивительные — как ему тогда казалось — знакомства… и, хотя прошло два десятка лет и повидал с тех пор Уош ой как немало, отцу он всё-таки был благодарен. Благодарен за это ожидание дороги, за рассказы о далёких звёздах, за умение видеть красоту даже там, где по мнению других красотой и не пахло — без всего этого Уошу тяжело пришлось бы в жизни. За любовь к матери — потрясающей, блестящей, сильной женщине, рядом с которой многие мужики сдувались и чувствовали себя слабаками. Матиаш умел быть на вторых ролях, при этом оставаясь рядом. Наверное, это тоже передалось Уошу. По крайней мере, он на это надеялся.

Уош смотрит на смеющуюся Зои, его сильную великолепную жену, до ушей перепачкавшуюся в сливовой начинке пирога, и думает о том, что полюбил её вовсе не за способность уложить на лопатки даже Джейна — невелика наука, в конце концов: Саймон даже без кулаков управился, но не женился же он на Саймоне. Нет, он полюбил свою тогда ещё не жену за всё и сразу — и вот что главное: не испугался того, что она совершенно невероятна во всех отношениях.

Порой Хобан даже сам этому удивляется. Всё-таки безукоризненность (нет, не в том смысле, что у вышколенных синонских гувернанток) миссис Уошбёрн доведёт до белого каления даже святого — а уж святым-то Уош точно не был: ни нимба, ни крылышек, ни даже самой завалящей арфы… впрочем, на Миранде у него были все шансы обзавестись всем комплектом, отчалив в мир иной. Повезло. Спасибо вовремя выдернувшему его из кресла Мэлу — теперь у Уоша перед этим засранцем нефиговый такой долг… да и перед самим собой, кажется, тоже.

До Миранды Уош ни разу толком не задумывался о бренности всего сущего, краткосрочности жизни и прочих подобных штуках — в конце концов, такие размышления были вотчиной скорее уж пастора Бука, чем обычного пилота. Почему-то Уоша на подобные мысли не навели ни сбитый над Ду-Кхангом флаер, ни год в концентрационном лагере «коричневых», ни весёленькое приключеньице на станции Нишки. Но на чёртовой Миранде что-то — рёбра, не иначе, — в Уоше всё-таки хрустнуло и надломилось, и теперь он то и дело проваливался в размышления экзистенциального, так сказать, свойства.

Ну там, знаете, кто мы такие и куда мы идём.

Уош, как выяснилось, терпеть не мог экзистенциальных размышлений. Они наводили на него тоску и острое желание что-нибудь изменить — да хоть бы и уволиться с треклятой «Серенити». Это вообще пришло ему на ум первым делом после того, как он очухался. Но была одна малюсенькая проблемка: Зои с этой жестянки — от её дражайшего «капитана, сэра» — вынести можно было только вперёд ногами.

А без Зои он, разумеется, никуда отсюда не денется.

С другой стороны, Уош не был конченым идиотом и прекрасно понимал, что Зои не место на какой-нибудь захудалой планетке. Чем она там будет заниматься, ферму держать? Гусятами жонглировать? Эта женщина была рождена на борту космического корабля, в двадцать два уже вовсю воевала за Независимых в компании Рейнольдса, а к тридцати оказалась выброшенной на обочину — как и все они — и нашла свой дом на «Светлячке». Нашла семью — и речь сейчас даже не об Уоше. Совсем не о нём.

Нет, мирная, спокойная, простая жизнь для Зои совсем не годилась. Вероятно, не годилась она и для Уоша — иначе после войны он пошёл бы работать на Альянс, а не вписался бы пилотом на полуживой кораблик под руководством человека в подозрительно коричневом плаще. И уж точно ему бы не нравилась — ну, за редкими исключениями, но всё-таки — такая жизнь. А она Уошу всё-таки нравилась. Наверное.

Просто дырка в правом боку как-то неуютно побаливала, наводя на размышления о том, что его трудовой и жизненный путь мог бесславно закончиться на Миранде — и никаких тебе дома, сына, дерева и чего там ещё причитается сделать нормальному мужику к тридцати с неплохим таким хвостиком. Наверное, в этом и заключается главная проблема: он ровным счётом ничего не добился и не сделал ничего значимого — и задумался об этом, только когда его чуть не пришибло обломком пожирательского корабля. Или что это вообще было-то.

— Хобан, с тобой всё в порядке? — выдёргивает его из размышлений голос матушки Джейна.

Вот же, заметила. Удивительная она женщина, эта Рэдиант Кобб — то встречает гостей на пороге своего дома с двустволкой, то ласково так интересуется, всё ли у тебя в порядке.

— Простите, миссис Кобб, задумался, — отзывается Уош. Нормально врать он всё равно не умеет, а полуправда вполне может прокатить.

Он с удивлением смотрит на Зои, которая прижимает ладонь ко рту, пулей вылетает из-за стола и несётся на улицу. Мать Джейна провожает её задумчивым долгим взглядом, а Уош только разводит руками (больно, чёрт возьми) и поднимается из-за стола, чтобы выйти вслед за женой в мокрый после ливня сад.

* * *

Дерриал Бук — или, по крайней мере, человек, которого все считают Дерриалом Буком — с интересом слушает текущую за столом беседу и размышляет о тайнах. Больших и маленьких тайнах, которых, он готов дать руку на отсечение, достаточно у каждого, кто сидит в этой гостеприимной столовой.

И, возможно, Бук здесь единственный, кто знает — или, по крайней мере, догадывается о большинстве из них. Или хотя бы предполагает, что эти тайны в принципе есть.

Вот что самое поразительное: Малкольм Рейнольдс умудрился раскрыть и вытащить на свет Божий самую большую тайну Альянса — да что там, самую большую тайну всей Системы — и при этом совершенно не знает собственных подчинённых. А ведь это не глупость и не слепота — капитан, судя по всему, не слишком-то и рвётся раскрывать тайны своего экипажа, большие и малые. Удивительный человек.

Бук не может не уважать решение не лезть в чужое прошлое — в конце концов, его собственное прошлое было… интересным. Можно сказать, чрезмерно интересным. Как воспринял бы его рассказ капитан? Поверил бы? Впрочем, он и без того прекрасно понимает, что возит на своём корабле не просто пастора — слишком уж резво зашевелились офицеры Альянса, увидев удостоверение «человека божьего»… нехорошо вышло, конечно, но кто же знал, что так получится с этим ранением. Рейндольдс, впрочем, не более предсказуем, чем сама жизнь. Дерриал предполагал, что после столь любезного приёма у людей, которых капитан по сию пору считал своими заклятыми врагами, ему светит только высадка на ближайшей планете — но нет: ничего не изменилось. Бук покинул «Серенити» сам — после безобразной ссоры с Рейнольдсом, в ходе которой умудрился врезать тому по лицу.

И, тем не менее, капитан умудрился спасти Буку жизнь. Ему — а заодно и всей его пастве на Хэйвене.

Возможно, Инара права и он должен быть именно здесь, на «Светлячке», рядом с этими людьми. По крайней мере, именно так он рассудил после того, как увёл своих людей в горы из лагеря — а потом передал их на попечение пастора Лоуренса и, собрав скромные пожитки, вернулся в свою каюту. А потом была Миранда.

Возможно, вера нужна не только их капитану, но и всей Системе.

После Миранды он задумывается об этом особенно часто. То, что они увидели там, на убитой планете, повергало в ужас — и, если бы не его вера в божий промысел и происки Сатаны, за которую он так дорого и так долго платил, Бук наверняка разуверился бы в том, что Бог есть. Как окончательно, кажется, разуверился их капитан — и Дерриалу было сложно его за это судить: если для него самого случившееся с Мирандой стало свидетельством происков Дьявола, то Рейнольдс в который раз получил подтверждение того, что Господу наплевать на людей и на то, что эти люди творят друг с другом.

Пастор Дерриал Бук был с ним не согласен. Генри же Эванс, бывший лазутчик Независимых в стане Альянса и бывший Оперативник, насмотревшийся — и натворивший — такого, что даже долгие годы, проведённые в молитвах и усмирении плоти, не помогали, в целом прекрасно понимал, что творится на душе у Малкольма Рейнольдса.

Поразительно, как они похожи — при том, что после войны капитан отвернулся от Бога, а Дерриал к нему всё-таки пришёл.

Бук задумчиво смотрит на смеющуюся над шуткой доктора Инару. Она тоже верит — в своего, буддийского, Бога, но всё-таки верит. Интересно, помогает ли ей это мириться с памятью о случившемся на Фидллерс Грин? Пастор очень сомневается.

Мать Джейна принимается убирать со стола — и Дерриал поднимается, чтобы помочь этой очаровательной во всех отношениях даме, относящейся к нему до забавного почтительно. Впрочем, это не почтение чрезмерно набожной женщины с Периферии, о нет: скорее уж уважение прихожанина к пастырю — что-то из тех далёких времён, когда первые поселенцы причаливали на своих кораблях к новым берегам на Земле-Которая-Была.

Бук становится возле раковины и принимается мыть посуду — мирное спокойное занятие, за которым хорошо приводить в порядок слишком уж беспокойные мысли. В конце концов, — думает он, — пока они летят, даже секреты не мешают им оставаться командой.

* * *

Капитан Рейнольдс сидит на террасе в кресле-качалке и слушает, как по крыше лупит чёртов ливень. Лупит что есть мочи — и останавливаться, судя по всему, не планирует. Мэлу приходится признать, что Уош, возможно, прав, и они застряли на Мьюре надолго — то есть до тех пор, пока не…

Ну, положим, до тех пор, пока циклон не уймётся. Это на самом деле не такая уж и проблема: конечно, циклоны здесь такие, что две недели — минимальный срок, на который стоит рассчитывать, но «Серенити» — здоровенная железяка, способная преодолеть не только какой-то там дождичек, но и нормальную такую снежную метель. Но… не сейчас, когда катушка зажигания дышит на ладан вместе с термостатом обратной тяги и бог весть чем ещё. Выйти на таком корабле за пределы атмосферы сложно, но можно; но вот входить в неё — чистое самоубийство.

И хотя по части самоубийственных мероприятий они были известными на всю Систему специалистами, лететь на подыхающем термостате и честном слове было перебором даже по более чем скромным меркам Мэла. Он, конечно, не такой знаток всех этих технических штучек, как Уош, Ривер или Кейли, — особенно Кейли, — но за семь лет на борту «Серенити» поднабрался кое-какого опыта и это прекрасно понимал.

Кстати об опыте… после той незабываемой ситуации, когда они оказались посреди гребучего чёрного Нигде без запасов кислорода, у Мэла не было совершенно никакого желания игнорировать предупреждения его пилота и механика. Кейли панику без повода поднимать не станет.

Главное — не давать ей понять, что он так считает: иначе они будут спускать на запчасти всю выручку.

Впрочем, пока о выручке и говорить нечего: они на мели. Они, чёрт возьми, практически в минусе — и Мэл едва ли не впервые в жизни понятия не имеет, что с этим делать. Сходить, что ли, к Буку и предложить помолиться боженьке за то, чтобы с неба на них упал ящик с запчастями?

— Капитан? — на террасу выходит их механик, и Мэл вздыхает: легка на помине.

— С утра был капитаном, — соглашается он. — Сейчас уже не очень уверен: как я понимаю, мы никуда не летим.

Девушка вздыхает и морщится. Садится на свободное кресло, подбирая под себя ноги.

— Ну… я могу попробовать подкрутить катушку, но термостат… да и стабилизатор… простите, капитан.

Взгляд у Кейли виноватый и усталый; Мэл невольно задумывается о том, что переделка на Миранде дорого обошлась его команде — и дело даже не в том, что его люди физически измотаны, нет. Правда в том, что все они побывали на войне — кто-то ещё раз, а кто-то, как Кейли или доктор, впервые.

Может быть, и хорошо, что они полетели на Мьюр. Команде надо отдохнуть — даже привычной к жестокости и смертям части команды, не говоря уж об их «гражданских»… которых, вероятно, гражданскими больше называть нельзя. Пусть отдохнут хотя бы эти две недели, пока он раздумывает о том, где бы выцарапать денег на запчасти… попробовать одолжиться у Барсука, что ли? Так ведь пошлёт дальше, чем Пожиратели летают.

— Не извиняйся, Кейли, — выныривает он из своих мыслей. — Если нужны запчасти — будем покупать запчасти. Ты уже прикидывала, во сколько они нам обойдутся?

— Прикидывала, — отзывается их гениальный механик, и Мэл тайком скрещивает пальцы в кармане. — Четыре тысячи… три шестьсот, если нам повезёт с поставщиком, но я бы не надеялась — вряд ли на Мьюр часто залетают «Светлячки», и хорошо, если здесь вообще найдутся все нужные нам детали.

М-да. Скрещённые пальцы точно не помогли делу.

Четыре тысячи — огромная по их меркам сумма: за очень хорошее дельце они обычно выручают вдвое меньше, а с такими делами в последнее время у них туго. Мэл, конечно, пытался что-то откладывать, но приключения последних месяцев здорово истощили его и без того скудные запасы. Сколько он наскребёт сейчас — пятьсот? Ну, даже тысячу?

Это всё равно не решает их проблему. Чёрт знает, что вообще её решит — хоть выходи на большую дорогу и грабь жестянки с поселенцами.

Нет, лучше уж сразу лечь в дрейф. И Мэл знает — с ним согласится вся команда… за исключением, может быть, Джейна.

— Спасибо, Кейли. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

Кейли наконец улыбается — улыбка у неё всё такая же усталая, и Мэл думает, что, возможно, провалил работу, которую взял на себя несколько лет назад. Их механик — ей, чёрт побери, всего двадцать один, — по сути ребёнок, которому точно не стоило ловить пули или ходить по усеянной мертвецами планете. Или пробираться через заслон из пожирательских кораблей на «Серенити», обвешанной человеческими скелетами. Или… да много чего ей не стоило делать и видеть.

— Иди отдыхать, механик, — мягко говорит Мэл. — Это приказ. Завтра будем думать и решать. Всё завтра.