Благородные разбойники (джен)

Гермиона Грейнджер уже пятнадцать минут ожидала своей очереди в приемной министра финансов. Едва она вошла в Казначейство, как к ней подошел Перси и так, чтобы это слышала только она, произнес: «Тебя вызывают на четвертый этаж. Не знаю, чем конкретно ты отличилась на этот раз, но прикрыть тебя перед министром я не смогу. Это не Амбридж».

В просторную приемную постоянно заходили люди. Кто-то приносил документы помощникам, кто-то, как она, ожидал приема. Еще пара джентльменов в костюмах, видимо, следила за порядком. Их внимательные взгляды заставляли нервничать, но дух противоречия не давал впасть в уныние. Поэтому, Гермиона, чьи ладошки отчаянно потели в ожидании нагоняя, незаметно для себя начала обдумывать план диверсии так, чтобы не попасться.

Наконец, на пороге своего кабинета возник министр. Мистер Малфой сухо обменялся с кем-то приветственными фразами, а затем, со свойственной только ему чопорностью, небрежно кивнул Гермионе, приглашая войти.

— Что ж, мисс, Грейнджер, должен сказать, что вы меня поразили, — он оперся о стол — девушке нужно много смелости, чтобы вот так запросто указывать на ошибки взрослых мужчин. Признаю свое поражение, я слишком надеюсь на помощников. Будет мне урок — у министра был приятный смех, хотя его лицо, да и вся поза остались напряженными.

— Я рада, что смогла помочь и прошу меня простить, если была невежливой, — голос ее был настороженным — не для похвалы же ее вызвали, в самом деле!

— О какой невежливости вы говорите, мисс Грейнджер? Вы были дерзкой, это правда, но вот невежливой? Нет. Отнюдь. Вашей матушке не о чем переживать, — и он снова рассмеялся.

Люциус Малфой заставлял нервничать своего визави, почти не прилагая к этому усилий. Долгие паузы после фраз, пристальный взгляд, изящные манеры, элегантный цинизм и безукоризненное следование своим целям в любом разговоре. С Люциусом никто не говорил по душам, с ним вели переговоры, о международных финансах, о количестве гостей к торжественному обеду или о времени и месте для свидания.

Гермиона была готова поклясться, что это не похвала, а предупреждение. Возможно, это обычная профдеформация, когда всех начинаешь воспринимать как потенциальных политических противников. Либо это посыл специально для нее, чтобы больше она в это дело не лезла. В чем-то Амбридж была права, девушка с ее должностью должна соблюдать субординацию. Но как ее соблюдать, если тебя не слушают?! Гермиона начала злиться.

— Благодарю вас, мистер Малфой. Если я вам больше не нужна, то не буду вас задерживать, — улыбка на ее лице стала такой же напряженной, как и у него.

— Что вы! Если уж кого и благодарить, так это мне вас, дорогая — от него не ускользнуло, как она, будучи приглашенной, сама заканчивала встречу. Факт, который можно было бы списать на происхождение бедняжки, только вот информация в ее личном деле на пробелы в изучении этикета не указывала. «Как же занятно!» — Люциуса озадачил восторг, с которым эта мысль пронеслась у него в мозгу. Что ж, ему действительно не помешает вернуться в форму.

* * *

Мистер Реддл, лорд Волдеморт, напряженно щурился, созерцая собственные рентгеновские снимки с видом знатока. Доктор Сметвик, светила хирургии, стоящий рядом, пожевывал свою губу, видимо, раздумывая над диагнозом.

— Мда… шея, конечно, у вас совсем плоха… Челюсть ваша, — доктор перевел взгляд на мистера Редла — шваль, а не челюсть. Что касается всего остального, то я вообще не понимаю, как вы еще живы.

— Операция?

— Нет. Оперировать мы вас не будем, — все так же безмятежно констатировал Сметвик — в анкете вы указали, что пьете таблетки. Зачем вы их пьете?

— Мне их выписал психиатр, — слегка растерянно сообщил лорд.

— Давно пьете?

— Месяц.

— И долго еще будете?

— Не знаю.

— Вот когда закончите, тогда приходите на операцию, — Сметвик добродушно улыбнулся Реддлу — от чего пьете-то, позвольте полюбопытствовать?

— Тревожность, бессонница, навязчивые мысли. — равнодушно перечислил Том — У вас подобного не бывает?

— Отчего же не бывает? Вот, намедни, желчный пузырь резал и вот до сих пор, хоть убейте, не могу вспомнить, вытащил я зажим из брюшины или нет. У нас ведь сейчас каждый инструмент описан. Иной раз крепко подумаешь, стоит ли вообще оперировать, скальпель тупить. Если каждый раз таблетки после такого глотать, так это никакого здоровья не хватит.

— И как же вы боретесь с подступающей паранойей? — не унимался Реддл.

— Известно как. Охота, рыбалка, вист. Преферанс оставьте, слишком нервный. Бридж, впрочем, тоже — голову поберечь стоит. Стаканчик хереса перед сном. Берите сухой. Прогулки, знаете, весьма благотворны для нервов. И руками, голубчик, что-то нужно мастерить руками. Лобзиком выпиливать, освоить вязание, фокусы, карточные, тоже подойдут. Мелкая моторика сделала из обезьяны человека.

— А если не помогает? — лорд был слегка удивлен таким разговором.

— Помогает. Непременно помогает. Вот увидите. Главное, не переохлаждайтесь, любезный, у вас и так температура тела понижена, а сердечко работать ленится. Вам бы климат сменить. Заодно и отвлечетесь. А вот таблетки, заканчивайте пить. На свете много занятий, достойных джентльмена, способных прогнать всякую болезнь. Для всего остального есть мой скальпель.

Отпустив шофера, Том, не торопясь пошел по направлению к Норд-Уорф-роуд, где с конца пятидесятых располагался его банк Грнготтс. Лорд гордился своим детищем, ведь создан он был в пику собственному отцу, считавшему само существование своего ребенка ужасной ошибкой. Том так и не узнал, что такого непоправимого произошло между родителями, почему отец всю жизнь его ненавидел, а с матерью едва ли перекинулся парой фраз, но порой в детстве до него доходили сплетни прислуги.

Его мать Меропа, урожденная Мракс, была представительницей знатного балканского рода, невысокой, хрупкой женщиной. Из-за постоянных мигреней и мышечной слабости она редко появлялась в обществе. В доме ее считали сумасшедшей, хотя, насколько помнил Том, буйной она никогда не была. Она умерла, когда он был еще ребенком.

Крутой нрав был у его папаши, к счастью, отец и сын редко виделись. По мнению самого Реддла, недостаточно редко. Поэтому, когда в разгар войны он был арестован за сотрудничество с нацистами, Том сделал все возможное, чтобы родитель больше не покинул тюремных стен.

С тех пор дела у лорда шли неизменно в гору. Правда все чаще меланхолия и беспричинная тревога не давали ему в полной мере наслаждаться успехом. Возможно, небольшой отпуск действительно пошел бы ему на пользу. И Том ускорил шаг, презрительно поглядывая на фланирующих сограждан.