Ты будешь жить (джен)

— Вы думаете, что это его оправдывает? — спросил Томми, помахав рукой перед лицом, чтобы разогнать клубы дыма. — Готов всех растерзать за вас; не смог вовремя остановиться...

— Интересно, каким были бы вы, мистер Обвинитель, если бы пережили то же, что и он! — резко ответила Линда. — В шесть лет!

Томми вопросительно посмотрел на нее. И Линда поведала о том дне на лыжном курорте, который навсегда разделил жизнь Курта Бракуса на "до" и "после". Им было тогда по шесть лет...

Отец Линды, Ричард Келлар, был немцем из семьи мигрантов. Родился он уже в Австралии, но часто бывал в Германии, к которой чувствовал любовь и тягу на генетическом уровне, и там свел знакомство с парой студентов из Гейдельберга, Иоганном Бракусом и Хильдой Штольц.

Поженившись после окончания курса, Ганс и Хильда мигрировали в Австралию и обосновались в Порт-Дугласе, где жил их товарищ по каникулам Ричард — вдали от родины хотелось поддерживать связь с согражданами. И когда Ричард женился, его жена отнюдь не разбила дружескую компанию, а легко и естественно влилась в нее. Гордая красавица-итальянка Дария Романо после натурализации стала Дэррил.

Дети у обеих пар родились с интервалом в две недели — белокурый кудрявый Курт у Бракусов и черноволосая голубоглазая Линда — у Келларов. Хильда и Дэррил нередко вместе прогуливались по парку, катя коляски, в которых посапывали их дети. Вслед за родителями мальчик и девочка подружились, едва научившись ходить и разговаривать.

На лыжном курорте N родители самозабвенно покоряли "черные", самые сложные трассы, пока их дети осваивали азы лыжного спорта на детской территории под присмотром инструкторов.

Через несколько дней у Курта разболелось горло. Мальчика оставили в номере. Из солидарности Линда тоже отказалась от катания и решила остаться с больным товарищем.

Оставив детям указания, как себя вести и чего нельзя делать, родители ушли.

Часа два Курт и Линда чинно читали "Карлссона", смотрели мультфильмы и рисовали. Потом Курт подошел к огромному, во всю стену, окну, выходящему как раз на "черную лыжню" и со словами: "Смотри, Линда! Вон твоя мама спускается. А мой папа ее сейчас обгонит!" открыл балконную дверь и вышел.

— Ты что, спятил, вернись, тебе нельзя! — выскочила следом девочка.

— У меня уже не болит! — упирался Курт. — Смотри, а вон твой папа прыгает с трамплина!

— Вот если они нас увидят, — сердито сказала Линда, — то больше одних не оставят. А тебе надерут задницу за то, что не слушаешься!

— Они нас не увидят! — закусил удила Курт.

— Но мы же их видим, значит, и они могут нас заметить!

— Они на лыжню смотрят, а не по сторонам глазеют! Какие же все девчонки трусихи!

Курт все-таки раскашлялся. И Линда твердой рукой потянула мальчика в номер:

— Если ты заболеешь, то будешь лежать в номере. И ничего тут не увидишь. А...

Конец фразы потонул в нарастающем рокоте и вое сирены. А потом по склону промчался неизвестно откуда взявшийся белый гребень. На лыжне, где только что дети видели, как спускаются их родители, не осталось ничего, кроме ровной белизны. Безжизненной белизны... И повисла тишина — плотная, оглушающая. Словно сама природа ужаснулась тому, что сделала.

— Моих родителей нашли к вечеру, — отрывисто сказала Келлар, добивая очередную сигарету, — папа успел сгруппироваться и закрыть собой маму. Потом они умяли вокруг себя снег, как пещеру, и дождались спасателей... А родителей Курта нашли только на третий день. В пяти милях от трассы. Под снегом. И даже я не знаю, КАКИМИ были для него эти три дня, пока Ганса и Хильду искали. Он даже мне не рассказывает. Но с тех пор он ненавидит снег. Поэтому и обосновался в Неваде. Здесь и дожди-то — редкость. Это его устраивает. И я его понимаю. Мне самой до сих пор иногда снится, как склон на глазах становится абсолютно белым. Мгновенно. Но моих родителей все же спасли...

— Я понимаю, ЧТО это такое, — ответил Томми, у которого поневоле появилось сочувствие к недавнему врагу. — Мне тоже было шесть лет, когда погиб мой старший брат. У нас на глазах. Тоже мгновенно. Одна секунда — и ничего нельзя изменить.

Линда коротко, понимающе кивнула.

— После этого я не удивляюсь, что иногда у Курта отказывают тормоза, — сказала она после паузы. — Мало кто остался бы прежним. Не каждый взрослый выдержит и не сломается... Один момент, и всё необратимо, вы верно сказали... Навсегда. Какое это страшное слово... Только я это понимаю потому, что была рядом с Куртом и видела то же, что и он. Курт даже в кирхе на отпевании не смог увидеть напоследок родителей... Их хоронили в закрытых гробах. Он мне тогда сказал: "Это все снег виноват. Ненавижу его!".

— Но почему он заставляет других людей страдать за ту боль, которую ему причинила стихия? — спросил Томми. — Ему что, легче становится от того, что он давит других, как та же лавина? Мой дядя тоже с ним дрался... Вернулся потом домой калекой, озлобленным на весь мир и медленно спивался...

— Спивался?.. Это был его выбор, — равнодушно пожала плечами Келлар. — Вы ведь говорите о Джеймсе Ли? Я его помню. Видела их бой. Он польстился на доходы "Колизея", бросил вызов Курту и проиграл. А потом не смог пережить горечь поражения и начал топить ее в бутылке. Бой был честным. Один победил — другой проиграл. Так всегда. Только каждый переживает это по-своему.

— Честный бой?.. — спросил Томми, вспомнив звериную жестокость Бракуса на арене. Парень и в самом деле напоминал ту самую лавину — сокрушительную, неумолимую, ревущую в ярости.

— Да, честный. Поверьте мне, до сих пор жертв на арене "Колизея" не было, все уходили живыми, — Линда клятвенно приложила руку к груди.

— Как ни странно, я вам верю, — после паузы сказал Томми. — Но неужели он убил Трэвиса только из-за того, что тот перебрал и обхамил вас и его? Господи, да если бы за это убивали... Он всегда был...

— Он не просто нахамил мне... — Линда резко махнула рукой с зажатой в пальцах сигаретой так, что Томми едва успел увернуться от летящего в лицо комка пепла. — Надо думать, что и перед кем можно говорить, а когда лучше заткнуться! Потому, что иногда за это приходится отвечать! А ведь еще не так давно, в XIX веке, за оскорбление женщины вызывали на дуэль, и это считалось не преступлением, а делом чести. И напротив, мужчину, который уклонился от вызова или не проучил оскорбителя, в обществе презирали, считая слабаком и трусом. А сейчас все стало с ног на голову и то, что раньше считалось позором, теперь называется "ну, что тут такого, это же шутка!", а человек, который не пожелал обратить все в шутку — преступник?! Только не ссылайтесь на закон! — сверкнула глазами она, хотя Томми и не думал ее перебивать. — Вы сами выходили на ринг с тремя гладиаторами и одного из них насмерть уделали — это по закону было?!

— Это был один из тех головорезов, которые сожгли бабушкину ферму, — ответил Томми, — и именно он застрелил Джеймса. Я отомстил. И не скажу, что меня сильно мучает совесть...

— Во-от, — удовлетворенно кивнула Линда, словно это и ожидала услышать, — вы отплатили убийце своего родственника и считаете, что поступили правильно, а он получил по заслугам. А у Курта желание заступиться за женскую честь точно так же перевесило чувство законопослушания. Так чем вы от него отличаетесь?

— Так о чем вы хотите попросить меня? — Томми понял, что этот диспут безнадежно проигрывает и не стал его продолжать.

— Вы уже, наверное, догадались, — Линда подняла очки на макушку и посмотрела на него в упор, и Томми поразился, какой холодный, цепкий и жесткий взгляд у этой привлекательной молодой женщины. В очках ее лицо казалось мягче. — Вам ведь не нужен клуб. Вы решительно настроены его закрыть. А для Курта "Колизей" — это все. Дело его жизни. То, к чему он шел не один год и не мыслит жизни без него.

— Даже так?

= Да. И еще одно... Среди членов "Колизея", имеющих доступ в зал с ареной, были очень влиятельные люди. Ваша самодеятельность им не по нутру. А многие из них далеко не так принципиальны, как Курт.

— Это угроза?

— Это предостережение, мистер Ли. Не далее как вчера на бранче в УБРИ один из них, сенатор, бурно выражал желание "оторвать башку этому выскочке", то есть вам. А я этого человека хорошо знаю. У этого психа слово с делом далеко не расходится. И поэтому я решила поговорить с вами... Все же вы оставили Курта в живых, и я не могу допустить, чтобы вам свернули шею.

— То есть вы, — Томми привстал, — хотите, чтобы "Колизей" снова заработал? И снова на утеху богатым отморозкам пролилась кровь? Да вы с ума сошли?

— О, черт, я же вам сказала: на арене никого не убивали! — Линда хватила кулаком по столику. На мгновение итальянская горячность взяла верх над немецкой прагматичной рассудительностью. Чашечка с кофе упала на пол, украсив ковер живописными пятнами. — Извините... То, что произошло с мистером Брикли — единичный случай. По моей вине.

— А потом? Нас преследовали по всему штату, моих родных чуть не убили, разгромили и сожгли ферму — и это тоже единичный случай? Специально для меня?

— Именно так. Тут вы виноваты, — Линда уже взяла себя в руки и снова говорила ровным твердым голосом. — Для Курта очень много значит его статус непобедимого бойца, уверенность в своем превосходстве перед всеми. Ради того, чтобы его сохранить, Курт прикладывает множество усилий, он очень упорен и не отступается, как бы трудно ему ни было... А вы сунулись ему под руку, застали врасплох, ударили, когда он разворачивался для боевого приема — и он потерял равновесие и повредил лицо о зеркало... Для Курта это нож острый, вот ему и снесло крышу. Я его останавливала, просила охладить мотор — так недолго было нажить себе серьезные проблемы... Но в таком состоянии он не слушал даже меня. Вот и доигрался, — вздохнула она, — по-моему, потеря статуса непобедимого бойца ранит его сильнее, чем утрата "Колизея".

— Вы что, — поинтересовался Томми, — хотите, чтобы я вернул ему "Колизей"? Я правильно вас понял?

— Прежде, чем ответить... О закрытии "Колизея" больше всего жалеют гладиаторы. Те самые парни, которых вы, как вы думаете, спасали. Парни, которые на ринге зарабатывали себе на жизнь; на выплату кредитов за жилье или помещение для бизнеса; на обучение в колледже; на лечение для близких. А теперь они остались ни с чем. Потому, что высокоморальный и высокогуманный мистер Ли решил, что это безнравственно и поступил по-своему, наплевав на них — зато собой доволен донельзя! — Линда резкими порывистыми движениями выбила из пачки очередную сигарету и закурила, отвернувшись с сердитым видом к окну. Потом обернулась:

— А теперь — ответ на ваш вопрос. Нет. Я не хочу, чтобы вы ОТДАЛИ клуб Курту. В первую очередь потому, что от этого откажется он сам. Милостыня и жалость ему не нужны, он их не примет даже если будет истекать кровью, вися на одной руке над пропастью. Все должно быть по правилам, действующим в "Колизее". Три победы. Решающий бой. И выигрыш.

— Я сказал, что закрою этот притон, и я это сделаю, — решил проявить твердость Томми. — Я не собираюсь играть по их правилам. И хозяином клуба не буду. Вы поняли?

— А вам придется играть эту роль совсем недолго, — Линда выслушала его спич с легкой усмешкой; на ее холеном лице читалось: "Ну-ну, поговори. Все равно по-моему будет!", — чтобы проиграть его Курту. Только на таких условиях он согласится... И только это вернет его к жизни, — тихо продолжала Келлар, — если бы вы видели его сейчас... Впервые я всерьез боюсь за него. Он вот-вот сломается.

— Вижу, вы действительно настоящий друг, — почему-то после этих негромких слов, сказанных с неподдельной болью и тревогой Томми заколебался в своем решении. И насмешка над "высокоморальным мистером Ли, которому на всех наплевать" сыграли свою роль. Он уже сомневался, что правильно поступил, приказав закрыть "Колизей". Но и принимать руководство клубом тоже не желал. И почему не признать, что австралийка предложила оптимальный выход из положения?

— Да, — спокойно кивнула Линда. — Обо мне много чего говорят... И большинство из этого — правда. Я себя не идеализирую, — ее глаза блеснули сталью. — Я человек без сантиментов и предпочитаю жесткие методы, к цели иду напролом, если цель оправдывает средства. Но своей единственной дружбой я дорожу. От Курта я не отшатнулась в беде, как все другие крысы — Грета, Велдон и прочая шушера... Потому, что в свое время он меня не бросил, хотя рисковал больше, чем я ради него сейчас. Двадцать лет назад он спас мне жизнь. И теперь я перед ним в долгу, и спасать нужно его.

Линда замолчала, постукивая пальцами по столику и вспоминая...

Им было по 14 лет. Курт приехал из своей школы-пансиона в Сиднее к Келларам на летние каникулы. После гибели Ганса и Хильды Ричард и Дэррил Келлар взяли на себя заботу об их сыне, оплачивали ему обучение в престижной школе и охотно брали мальчика домой на каникулы.

Собравшись на прогулку под парусом по Барьерному Рифу, Линда просмотрела метеосводку. И беспечно махнула рукой, узнав, что во второй половине дня ожидается шторм: "Мы успеем прокатиться! Я хорошо знаю Риф, и мы оба умеем управлять яхтой. Ничего с нами не случится!".

Курт не так хорошо знал особенности климата Квинсленда и доверился Линде. Да и ее подростковая самонадеянность — "Ничего со мной не случится, я уже не ребенок!" — была не чужда и ему.

Подростки снарядили яхту и отправились на прогулку.

День был погожим и солнечным. И подростки подумали о том, что, возможно, метеорологи ошиблись. Ничто не предвещало непогоды. Увлекшись, они заплыли довольно далеко от города, сделали стоянку на живописном островке и устроили пикник под пальмами, накупались от души и спохватились, когда солнце уже клонилось к закату.

— Мы успеем, — заверяла Линда, тревожно поглядывая на нарастающую полоску на горизонте...

Потом Курт чертыхнулся: он потерял свои часы, единственное, что у него осталось на память об отце. И почти час мальчик и девочка бегали по берегу, разыскивая их.

— Ты их сам закопал вместе с апельсиновыми шкурками, балда! — возмутилась Линда, выкапывая облепленный песком хронометр.

— Потому, что ты меня отвлекала болтовней, сама ты балда! — Курт выхватил у нее часы и, обиженно надувшись, надел. — Слушай, мне не нравится ветер.

— Мне тоже... Поплыли скорее! Мы еще успеем.

Шторм застиг их на полпути к городу. Первый мощный порыв ветра оборвал парус. А крепкая волна, хлестнув в бок яхты, опрокинула суденышко, и подростки оказались в воде... Бортик яхты рассек Линде кожу на лбу. Оглушенная ударом девочка ушла под воду. Вокруг ее головы, как вуаль, колыхалось алое облачко. Увидев это, Курт выпустил борт и нырнул следом.

Вытащив Линду на поверхность и увидев, что за это время яхта уже скрылась из вида, мальчик стал загребать ногами и свободной рукой к виднеющемуся вдалеке, в почти кромешной темноте коралловому островку — небольшому выступу над водой. Другой рукой он держал Линду, стараясь, чтобы голова девочки оставалась над водой. На островке он привел подругу в чувство. К счастью, у Линда оказались всего лишь изрядная ссадина и шишка на лбу. Но дети оказались в отчаянном положении. Аптечка, спасательные жилеты, сигнальные огни, рация — все затонуло, когда перевернулась яхта. Шторм набирал силу. Прижавшись друг к другу и дрожа от холода на свирепом пронизывающем ветру, Курт и Линда сидели на коралле и больше всего боялись, что очередная волна захлестнет или сбросит их в ревущее черное месиво с белыми гребнями.

Увидев, что взгляд Линды начинает "плыть", Курт что есть силы ущипнул ее за плечо.

— Офигел?! — подскочила девочка.

— Если заснешь, то свалишься, — пояснил Курт. — И ты меня ущипни посильнее, если увидишь, что я вырубаюсь.

— Охотно! — Линда от души нащипала его за голую руку — футболку мальчик потерял вместе со всеми вещами с яхты.

— Эй! Я еще не сплю! — заорал подросток.

— Профилактика, — злорадно ухмыльнулась Линда.

Так они просидели всю ночь, время от времени щипая друг друга — чтобы усталость не взяла верх, чтобы ни на секунду не задремать — ведь так можно было потерять равновесие и рухнуть в волны...

Обломки их яхты прибило к городскому берегу на рассвете... Ричард и Дэррил узнали одну из своих спортивных мини-яхт. И ужасное сознание того, что случилось с детьми, сковало их. Даже в N под лавиной они не испытывали такого безысходного ужаса.