Отчёт о Герое № 6. Сила (джен)

Занятия проводились и проводятся по нерушимому распорядку, составленному нами. Рэнхом спит шесть часов и встает до рассвета. Час уходит на утреннюю зарядку — лёгкий разогрев для мышц, потом завтрак и занятия в лаборатории. До полудня Рэнхом полностью принадлежит лаборантам: по чётным дням его учат стрельбе из лука, арбалета и револьвера (огнестрельное оружие вызовет благоговение и ужас сопланетчиков и даст прекрасное преимущество перед врагом; но в цивилизациях подобного рода мы не злоупотребляем неизвестными им технологиями — пугает, фигурально, костер, то есть непонимание и ненависть общества и, как следствие, отрицание геройства нашего Героя), по нечётным — обращению с мечом и кинжалом, включены и уроки фехтования: умение элегантно драться обычно ценится при дворах и является частым требованием на турнире или дуэли.

После полудня Рэнхом обедает и спустя полчаса отправляется в тренажёрный отсек. Мы могли бы за сутки слепить идеальное тело, но силу воли, увы, аппаратами не сформируешь. Поэтому Рэнхом под надзором Терния подтягивается, отжимается, прыгает через козла, приседает, занимается на кольцах, лазает по канату, бегает (с препятствиями и без), ходит колесом, ходит на руках, ходит по леске в десяти шагах над землей, делает сальто и занимается рукопашным боем — это по чётным дням. По нечётным занятия проходят в воде. Герой быстро овладевает кролем, но красиво плавать — второстепенная цель, главная же — суметь как можно дольше держаться под водой и овладеть навыками спасения. Что делать, если ты плывешь с дамой в лодке, а та (лодка) вдруг переворачивается? Что делать, если лодка переворачивается, а ты плывешь с дамой, детьми и престарелой матроной? Что делать, если на тебя напали пираты, ранили и бросили в море? Если ранили, бросили в мешок и только потом — в море? Если с камнем на шее заставили пройти по доске? Если морское чудовище связало тебя щупальцами по рукам и ногам и тащит на глубину, где твои глаза лопнут? Если напали пираньи? Если начался шторм или приближается девятый вал? Что делать, если тебя крепко держат за голову и шею и топят в первой попавшейся луже? Что делать, если всё вышеописанное происходит с кем-то другим, а ты оказался вдалеке или поблизости? А если и с тобой, и с кем-то другим? Спустя четыре года Рэнхом с лёгкостью ответит на вопросы, подкрепив ответ блестящей демонстрацией. Пока же, барахтаясь в нашем мини-море глубиной четыре тысячи метров и площадью семьдесят тысяч квадратных километров, Рэнхом кричит, хватает ртом воду и частенько теряет сознание, а после рвоты, обмотанный белоснежным полотенцем, ходит угрюмо-отчаявшийся.

В шесть часов пополудни Герой ужинает, затем — час свободного времени. Сначала Рэнхом и его сестра недоумевали, почему здесь не молятся поутру, да и вообще никогда. Мы позволили им совершать религиозный обряд в этот свободный час. Орис — планета, где Герой должен быть искренне верующим, в противном случае — костёр, и фигурально, и буквально. "Когда-нибудь, чтобы герой стал Героем, нам придется заставить его проповедовать новую религию", — сказал однажды на далекой планете Покой, глядя на корчившуюся в пламени седовласую ведьму. Надо будет — сделаем.

Рэнхом после молений поёт песенки собственного сочинения и народные, мечтает, возится с Мертой, а чаще — дремлет.

В половину восьмого Рэнхом идёт к Лирике и лаборантам, у которых на первых порах учится читать и писать, а спустя две недели после начала занятий уже постигает азы медицины и физики-химии по чётным дням, ботаники, математики и астрономии — по нечётным. Мерта не отходит от Лирики ни на шаг и, следовательно, тоже получает вполне неплохое образование.

Наконец, последние полчаса перед сном я читаю им стихи, сказки и новеллы, входящие в сборник "Лучшие слова Вселенной", составленный нами же. Когда Рэнх подрастёт и нагрузка уменьшится, я позволю ему глотать повести и даже романы.

Таким образом, мальчик постоянно занят, совершенствуется духовно, физически и психологически, пока я занята важными заботами.

* * *

Раз в десять дней Рэнхом спускался на планету. Резвился на природе под ненавязчивым присмотром покровителя. В первый раз мы отправились в горы, во второй — на холм в паре сотен километров от его дома, Пригорья. Декабрьский день был аномально тёплый (загрязнение у орисян ещё не достигло того уровня, чтобы убивать климат) — под ногами вместо снега лежала старая жёлтая трава. Рэнхом пустился бежать, на середине спуска споткнулся и дальше летел как попало, вытирая лицом траву и цепляясь за корешки.

— Поднимайся! — крикнула я, материализовавшись.

— Привет.

Я обернулась. Среди уснувших клевера и ромашек стоял он.

— Привет, Драммо. Снова с нами по пути?

Карие глаза с крапинками зелени проницательно смотрели на меня. Будет любопытствовать.

— Решил вас проведать. Удивился.

— Тому, что я покровитель? Не по своей воле, Драммо.

— Погодка сегодня мерзкая, — он кивнул небу. — Все обложило серостью. И сыро.

Ветер трепал его шелковистую бурую шерсть.

— Дождь пойдёт. Я хочу, чтобы Рэнхом погулял под дождём.

— Как Терний? Не завидует? Не обижается?

— Привык. Ему нравится Рэнхом.

— А о Том Герое, что же, он не думает?

— Старается. Сейчас работа, не думать легко. Терний в порядке.

— А ты?

И не собирается отвести взгляд. А Рэнхом уже на середине пути наверх.

Я села на землю, и он тоже сел, обвив хвостом лапы.

— У меня много хлопот. Я не в порядке, Драммо, но никому нет до этого дела, в том числе мне самой. Так было всегда, ещё до Того.

— Извини. Не хотел расстраивать. Честное слово, — он потянулся, поласкался о ноги и заглянул в лицо. — Коэ. Мне есть дело до тебя.

— Зачем ты напомнил, а? Не мог показаться потом... попозже?

Рэнхом выбрался на вершину холма. Нос весь исцарапан, щека в крови. Тёплая курточка с капюшоном и штанишки одинакового травяно-земляного цвета.

— Ты же не думаешь реветь? Всё пройдет! Рэнх! Всё пройдет. Иди сюда.

У подножия холма он больно ударился о камень, и это стало последней каплей. Мамы нет рядом, всё совсем чужое, и постоянно заставляют что-то делать, и наблюдают, и больно, и противно!

— Ты станешь Героем, Рэнх! Герои часто падают.

— Я не из-за этого, — пробурчал, опустив голову и хлюпая носом. — Я хочу домой.

— Станция — твой дом. Ты привыкнешь. Дай обниму тебя.

— Приятно было повидаться, — сказал он, не дождавшись, когда я взгляну в его сторону. — Ещё встретимся. Передавай всем привет.

— Благодарю. Всего наилучшего. До встречи.

— Ты разговариваешь с кошками? — спросил Рэнхом, оторвав лицо от моего живота. Слезы перестали течь, рожица зарумянилась.

— Это не кошка. Он в них материализуется. На каждой планете проживает кошачью жизнь, умирает и перерождается в другом месте, в другой вселенной. Он так путешествует.

— Он как вы?

— Ни в коем случае. Я не знаю, кто он. Вселенные полны странных существ. Я встречала подобных ему не раз. Живут во многих уголках космоса.

— Вы с ним дружите? Как его зовут?

Вопросы, вопросы. Отвлёкся от своего горя, забыл. Мы вернулись на станцию смеющиеся, с мороженым — лакомство, знакомое только на их Севере и пришедшееся Рэнхому по душе. Покой скажет, что я балую мальчика.

Мы угостили Мерту и отправили детей спать.

Когда Рэнхом плакал, я должна была исчезнуть. Не утешать. Приучить к стойкости и одиночеству. К способности справляться с бедой одному.

— Как прогулка? — спросил Терний, когда мы стояли у окна парадного отсека и глядели на чёрный-чёрный космос.

Я не хотела говорить, но.

— Драммо приходил.

— Что спрашивал? Обо мне?

— Интересовался, не за...

— Понятно. Кхм.

— Извини, я не хотела говорить.

— Да всё в порядке. Коэ?

— Всё в порядке, Спаос.

* * *

Спустя тридцать дней, когда на Седмьседмиции ударили суровые морозы, мы собрались на первое совещание. Составили три чертёжных стола вместе. Покой, Лирика и Терний сидели напротив меня. С краешку примостились пять лаборантов — «маленькие зелёные человечки», как окрестил их Рэнхом. Мы вытащили их с умирающей от гигантского астероида планеты пять миллионов лет назад, и с тех пор они, бывшие воины и стратеги, помогают нам в ковке Героя.

— Начнём, — сказал Покой.

— Доклад о первых наблюдениях касательно Героя, — произнёс Ои, самый старый и самый главный лаборант. Заостренные ушки, густые седые брови и неизменный беленький колпак на голове. — Двадцать девять дней занятий в лаборатории показали следующее: Рэнхом Орисский терпелив и вынослив, однако склонен к частым переменам настроения. Неудачи удручают его, но эмоции проявляются лишь по окончании тренировки. Навыками овладевает достаточно быстро, способности к искусству боя невыдающиеся (равны способностям среднего ребёнка-орисянина). Физически развит достаточно хорошо, чему способствовала работа на поле с пятилетнего возраста. Во время занятий молчалив, до и после задаёт вопросы на следующие темы: космос, происхождение зелюнцев, то есть нашей расы, оружие и способы его применения. В общении приятен и будет приятен, поскольку привык акцентировать внимание на персоне собеседника, уходя от разговоров о себе. Станет выдающимся воином и неплохим стратегом — уровень среднего командира седмьседмицийского батальона. В жизни на планете сумеет защитить себя и окружающих, но в геройстве мирового масштаба не сможет обойтись без покровителя.

— Благодарю, Ои, — сказала я. — Терний, чем порадуешь?

— Во многом согласен с Ои. Мальчик развит хорошо, привык к тяжёлой работе и ни разу не жаловался на трудности. Упорен потрясающе. Тонет, вот-вот задохнётся, а молчит. Ни разу не позвал на помощь. Только он озлоблен. Считает меня мучителем, одновременно испытывая благоговение перед наставником. У нас образовалась крепкая эмоциональная связь, построенная на ненависти и привязанности с его стороны и жёсткости и сочувствии с моей. Не знаю, что там насчёт посредственного владения оружием, а про море скажу так: он будет не только обращаться с водой на «ты», но дружески хлопать по спине и предлагать пропустить по паре-тройке стаканчиков.

Покой укоризненно глянул на Терния, недовольный метафорой, но не осмелился перебивать. На совещаниях вся власть принадлежит покровителю.

— Превосходно, благодарю, Терний. Лирика, Ии, расскажите, пожалуйста, о ваших наблюдениях.

Зелюнка Ии была второй по главенству и ответственной за образование. Сначала слово взяла она (две аккуратненькие косички и остренький, задранный кверху носик):

— Рэнхом Орисский проявляет живой интерес к астрономии и химии, в то же время неизменно игнорируя физику, которая даётся ему хуже всех. С математикой справляется неплохо, не так успешен в медицине и ботанике. Несмотря на это, в будущем сможет без затруднений оказать первую помощь, провести несложную операцию и лечить заболевания лёгких и несильные травмы лекарственными травами. К чтению приучился быстро, владеет относительной грамотностью, которая через две-три недели превратится в абсолютную. Живого интереса к науке питать не будет, однако станет склонным к размышлениям и философии. Мой итог: взрослый Рэнхом Орисский — интеллектуал, способный поддержать беседу на абстрактные темы, популярные при правительственных дворах.

— Никто из орисян не посмеет обвинить его в незнании физики, — продолжила Лирика, не дождавшись моего разрешения. — Азы он заучил прекрасно, но дальше двигается с трудом, к моему большому сожалению. Мальчик-то способный, и с ним действительно интересно и поболтать, и побеседовать. Очень упорный, полностью согласна с коллегами. Удивительно, что никто не упомянул о его чудесном голосе. Неужели он не пел при вас?

— Только в присутствии тебя и меня, — пояснила я.

— Когда занят решением задач, что-то мурлыкает под нос. А когда идёт на занятия, поёт во весь голос, слышно на другом конце коридора. Очень люблю его исполнение. Ты здорово придумала, Сила.

— Благодарю. За отчёт и комплимент.

— Сила, — дождался своего часа Покой, — твой черёд. С удовольствием послушаем разработанный тобой план судьбы Рэнхома Орисского.

— Биография не отличится оригинальностью. До 10 лет Герой находится вдали от людей, от их привычек и запутанных взаимоотношений. Под крылом у нас, рядом с любимой сестрой, растет и учится. В 10 лет знакомится с Граэм, и начинается дружба — волшебная, незабываемая, головокружительная. В 14 лет — разрыв из-за непреодолимых противоречий. В 15 — первое испытание, первое упоение могуществом. Награда — учёба в Академии Семидесяти Семи. Яркая жизнь, полезные в контексте Орис знания и новые друзья — несложно догадаться, что они и есть Персонажи, которые плечом к плечу станут рядом с ним в последнем испытании. Период Академии — с 15 до 20 лет. Во время учёбы: а) возвращение домой (я обещала родителям, что он вернется через 10 лет); б) война с Вечными. О пункте б) скажу отдельно. Герой своей храбростью превосходит в битвах целые полки и всё в подобном духе. Заслуженные лавры, венец славы — убийство Граа. Тяжелейший духовный кризис. Объявлено перемирие. Герой заканчивает учёбу. В родительском доме два месяца спокойствия, обычного человеческого бытия. После — поступление на службу при дворе владыки Агарха. Там — любовь, единственная и настоящая. До этого вполне допустимы лёгкие увлечения — я предоставляю свободу. Но любовь одна. Несчастливая, проблемы с возлюбленной становятся привычными и не слишком остро жалят.

Будущие и Вечные готовятся к войне. Создаётся команда лазутчиков, коими являются Персонажи, до этого служившие в разных уголках континента. Счастливое воссоединение с близкими. Лазутчики приступают к выполнению миссии, для чего необходимо инкогнито попасть на Любимчик. Пересекают океан. Во время похода трагически гибнет друг Героя, истинный, верный и, как в первом случае, больше жизни любимый. Миссия не прекращена, лазутчики попадают в ловушку врага, вовремя прознавшего об опасности. Герой зовет нас, всегда приходящих на выручку. Мы безмолвствуем. Гибнут все. Весть о бесславной кончине разносится по обоим континентам. Вечные ликуют, Будущие в непродолжительном трауре. Мы покидаем Орис.

В общих чертах план жизни выглядит вышеописанным образом. Остальное в подробностях вы узнаете на каждом этапе биографии Героя.

— Благодарим, Сила, — сухо сказал Покой. — Эмоционально получилось, но суть мы уловили.

— Кроме того, Лирика, нам придётся пожертвовать Мертой.

— Убьёшь её? — спросила Лирика.

— Утоплю. Она утонет, когда Рэнхому исполнится семнадцать. Пусть знает, что, как бы ни был он силён в плавании и общении с морем, судьба сильнее его.

— Она умрёт в пятнадцать, — проговорила Лирика, задумчиво поглядев в стерильный потолок, освещённый полосками ярких белых ламп. — Хорошо.

— Совещание завершено, — сказал Покой. — План одобрен?.. Единогласно. Приступаем к работе.

— Коэ, Коэ!

— Эниу!

Влетели дети.

— Вы говорили обо мне? Ну как? У меня получается? Я стану Героем? Я молодец?

Мы с Тернием улыбнулись.

— Молодец, мальчик! — Рэнхом получил хлопок по плечу от довольного Терния. — Из тебя выйдет отличный Герой, чёрт тебя побери!

— Что? — заинтересовалась Мерта.

— Что? — переспросил Терний. — Ты о ругательстве? Это мы подцепили с одной планеты, очень далёкой. Не обращай внимания, просто слова. Следы эмоций. Как ваше «реку в мель».

— Детей не следует учить неподобающим выражениям, — сказал Покой.

Он повторял одно и то же, слово в слово. Именно в тот момент, когда Терний слишком бурно восхищался нашими Героями.

— Чёрт побери, Рэнхом, из тебя выйдет отличный Герой! — воскликнула Мерта.

— Чёрт побери, да! — ответил ей брат.

— Ты виноват, — равнодушно бросил Покой улыбающемуся до ушей Тернию и покинул комнату.

— А что с твоими волосами? — поинтересовалась я у Мерты.

— Эниу, извини, — затараторила та. — Я взяла без спросу, у тебя на столе лежали толстенькие такие...

— Тюбики.

— Да, тюбики. Один синий, другой жёлтый. Смотри! — Мерта закружилась, пустив гриву в свободный полёт.

Девочка раскрасила волосы полосками, превратив светленькие пряди в чередование жёлтого, как рожь в солнечный день, и синего, как морская вода на достаточной глубине.

— Я не буду тебя ругать. Вышло замечательно. Только, пожалуйста, повтори ещё раз моё имя.

— Э...Ли...Лирика.

— Умница. Ступай.

— Зачем ты раскрасила её? — спросила я, когда лаборанты ушли и в помещении мы остались втроём.

— Хотела, чтобы моя воспитанница выделялась. Краска не смоется никогда. Отныне у Мерты будут сине-жёлтые волосы.

— Почему такие? — поинтересовался Терний.

— Честно говоря, я дала ей выбор. Мне любопытно было узнать, какой из двух цветов она предпочтёт.

— Оба.

— Да. Впрочем, так интереснее. Если вы ещё не заметили, красавицы из Мерты не получится. Но стать запоминающейся ей под силу.

Лирика холодно кивнула нам и вышла.

* * *

Думаю, уместно записать ещё один разговор.

— Сила, можно к тебе?

— Угу. Что нового?

— Терний сказал, я смогу побороть морское чудище, — покраснев, довольно сообщил Рэнхом, усевшись на табурет рядом со мной.

— Угу. Ты поборешь всех чудищ.

— А они страшные?

— Угу. Очень. Как дракон.

— А что такое дракон?

— Чудище, только не морское.

— Сила, а можно спросить?

— Ты и так спрашиваешь.

— Что ты делаешь?

— Разговариваю с тобой.

— А это?

— Это. Это отчёт. И дневник. Я записываю всё о нашей жизни и особенно о тебе, потому что Герой — ты.

— Для себя?

— Нет.

— А для кого?

— Не знаю.

— Зачем?

— Не знаю.

— Сила, объясни.

— Это, — я кивнула в сторону портативного монитора-компьютера с белым корпусом, — отчёт о тебе. Я пишу о чём захочу и как захочу, единственное требование — предельная искренность. Когда... отчёт будет завершён, я отправлю его и больше не увижу.

— Отправишь?

— Да. Вместе с компьютером.

— Кому?

— Не знаю. Есть кто-то выше нас. Он требует отчёты. Каждый раз. Вернее, давно уже не требует, но это традиция. Мы знаем, что её нельзя нарушать.

— Откуда?

— Просто знаем.

— Сила, а вдруг это Таинственный Помощник?

— Я не знаю, как он зовёт себя. Возможно, он наш создатель. Возможно, представитель высшей расы, которому скучно. В любом случае, мы не оказываем ему сопротивления.

— Понятно. А как ты пишешь без пера?

— Смотрю в монитор. Зрительный контакт обеспечивает передачу мыслей в цифровую память. Устаревшая технология, сейчас подобные нам пользуются компьютерами, которые в радиусе километра без зрительного контакта распознают нужные мысли. Но для меня избранный способ документирования удобен. Я концентрируюсь.

— Ага. Ага. Сила, обними меня.

— С удовольствием.

* * *

Место, где правящему Агархом (букв. "Старкамень") подносят восхваления, представляет собой площадку без стен, с которой на верхушки деревьев смотрят сверху вниз, а Леорис («любящий Орис» — так планетяне именуют звезду, дарящую им свет и тепло) кажется большим и близким оладушком. Посетившему это место бросаются в глаза три детали: каменный трон с треугольной спинкой и две колонны за ним. Маленькая стояла к трону ближе, за ней, у самого края, — высокая Г-образная (проще говоря, кран будто) с широковатой верхней перекладиной, напоминающей жёлоб и выступающей далеко за край площадки. К Агарххору ("Вершина Агарха") вела почти вертикальная лестница из семидесяти семи ступеней в три четверти человеческого роста.

Простые поднимались сюда много часов, устраивая долгие привалы на ступенях. Ежегодно в середине весны и начале осени киагарх ("владыка Агарха") обязан был принять по одному представителю каждого ремесленного цеха и каждой купеческой гильдии, дабы получить словесные восхищения мудрым правлением и материальную помощь этому самому правлению. Лестницу Матери-Реки преодолевали избранные, самые выносливые и красноречивые. Церемония восхвалений длилась три дня.

А ещё здесь проводили совещания.

Киладарры («защитники владыки и родины»), визири и сам киагарх поднимались на простейшем лифте с противоположной от лестницы стороны — обычной каменной стены. Деревянная клетушка с прямоугольной пустотой в роли двери и двумя поручнями крепилась к верёвке. Верёвка проходила через желобок высокой колонны Агарххора и другим концом привязывалась к низкой. Девять рабов становились между колоннами и ровно да слаженно, с плавностью гребцов, доставляли вельмож наверх (таким же чином и приземляли, конечно). Киагарх поднимался первым после рабов и двух киладарров (те заранее взбирались по лестнице; третий киладарр всегда поднимался на лифте вслед за повелителем). Десятый раб подавал владыке и остальным дощечку-трап для величественного спуска на поверхность Агарххора.

Что такое головокружение от высоты, приближённые и ки забывали в раннем детстве.

Летом владыка, его шут, любовница и первый визирь прятались на Агарххоре от жары. Зимой здесь было адски холодно (никто у них и понятия не имеет, что такое ад; худшая участь — божественное разочарование в смертном). Иглам ветра и кнутам мороза позавидовал бы любой палач (пытки снегом и льдом в Агархе считались одними из самых тяжелых). Зимой на месте восхвалений Киагарх бывал только дважды: перед началом очередной войны с Вечными и перед заключением перемирия с ними же.

Рабы, в летних сандалиях и меховых куртках на голое тело, как один издали вопль триумфа, когда лифт завис над площадкой и первый визирь сбежал мелкими шажками на камень, сохраняя свое первовизирьское достоинство. Обогнул трон, взглянул монарху в глаза и только потом низко поклонился.

— В чём дело, Верный?

Киагарх поёрзал в шкуре последнего из мамонтов, убитого специально для владыки.

— Кое-какие события вынудили меня молить о встрече с вами наедине.

Десятерых рабов и трёх кинжалистых киладарров первый визирь, будучи уважающим себя придворным, в счёт не ставил.

— Полагаю, эти события столь же важны, как война и перемирие, — недовольно буркнул монарх, желая, чтобы его слова опровергли.

— Важнее, — исполнил желание первый визирь.

— Чудесно. Излагай.

— Вчера вечером в мою спальню явилась девушка.

— Поздравляю с приятно проведённой ночью.

— Хотел бы я принять поздравления, ки. К сожалению, эта девушка не из придворных и не из рабынь. Она вообще не с нашей... планеты.

Голос у первого визиря был бархатный, низкий — заслушаешься, заворожит.

— Что? Что за околесицу ты несешь?

— Прошу прощения, ки, я неясно выразился. Девушка не из нашего мира.

— Крыса Вечных, что ли? Кхе-кхехм. Ты убил её?

— Нет, не Вечных. Она может стать незримой и обладает теле... теле...

— Телесной красотой? Что ж ты не...

— Умеет читать мысли, это я хотел сказать. Читать мысли и говорить не ртом, а головой. Передавать слова из головы в голову.

— Верный, ты соблаговоли не обижаться. Кхехм, — киагарх опустил глаза, длинные ресницы явились первому визирю во всей красе. — Шут за дело высмеял тебя вчера, когда ты попытался смешать пиво, гархэлу и лимонный сок. Я думаю, это скоро пройдет.

— Я был пьян, — первый визирь очаровательно и виновато улыбнулся, руками в перчатках из чернозмея отряхнув от снега ворот пушистой громадой шубы в тон перчаткам. — Девушка меня отрезвила.

— Давай-ка повторим. Вчера вечером ты, нализавшись в хлам, возвращаешься в спальню, чудом найдя дорогу, и видишь прекрасное создание, которое кажется тебе обитательницей лучшего мира, умеющей читать твои мысли. И вдруг ты стал трезв, аки мой непьющий шут-идиот. Бденх, милый мой, да ты влюбился.

— Ки, повторяю, я очень хотел бы, чтобы события развивались именно так, как вы сказали, — произнес первый визирь, едва заметно поморщившись: владыка употребил ругательство, которым разве что сапожники бросаются. — Умоляю, выслушайте, о чем был наш разговор с девушкой.

— О цветочках любви, об огне любви, о силе страсти, что там по списку? — проговорил монарх, стуча зубами.

Первый визирь не ответил и выразительно взглянул на владыку. Головорезы киагарха почему-то с тоской вспомнили свою уютную кроватку в тёплом и тихом родительском доме.

— Я слушаю, кхехм, — серьезно сказал монарх и полностью закрылся шкурой, оставив щёлочку для глаз.

— Моя ночная гостья — посланница мира не подлунного. Она живет выше неба и видит оттуда всё, что захочет. Она воспитывает человека, о котором весь мир, Будущий и Вечный, будет слагать легенды. Человек станет символом храбрости, образцом для подражания. Он изменит мир, изменит меня, вас, Агарх, Седмьседмиций, Любимчик и даже Слишкомглубокий.

— Я знаю тебя долго, Верный, — помолчав, проговорил монарх. — Ни разу ты не попадался на глупых фантазиях, кхе-кхе-кхехм. А теперь что? Полагаю, ты потребовал у той девушки доказательства?

— На моих глазах она исчезла, будто нырнула в воздух. И снова появилась. Потом, — первый визирь не мог позволить себе замяться и лишь сделал непродолжительную паузу, — попросила передать вам некий свиток. Разумеется, я распорядился проверить его на яд.

Первый визирь достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист стерильной белой бумаги, изготовленной явно не в южном районе Агарха.

Владыка быстро высунул руку в толстой рукавице, схватил протянутый лист, уронил, дождался, пока подбежавший раб поднимет и подаст первому визирю, взял лист с большей аккуратностью и смог наконец вернуть руку в тепло мамонта.

Пока киагарх возился с разворачиванием листа, первый визирь глядел в тяжелое небо и грустил. Он знал, что написано на листе.

— Говоришь, умеет читать мысли? — спросил монарх, забыв возвратить послание. — А еще что умеет?

— Быть в прошлом и будущем одновременно, — визирь помнил наказ гостьи ответить именно так.

Владыка покивал сам себе, судя по шевельнувшейся шкуре.

— И чего же хочет от нас таинственная незнакомка?

"Вечная женщина".

— Верный! Изволь отвечать, реку в мель! Чего она от меня... от нас хочет?

"Почему он так взбесился? Почему я не знаю его тайны? Какая еще вечная женщина?"

— Через пятнадцать лет мы должны будем обеспечить мальчику, ее воспитаннику, место в Академии Семидесяти Семи. А после того, как он получит грамоту выпускника, оставить его при дворе.

— Это всё?

— Да.

"Первый визирь не разгадал тайну своего владыки. Двор меня на смех подымет, если узнает. Никогда не узнает".

— Коли мальчик правда столь важен для мира, — заговорил киагарх, — он будет нам полезен. Станет сражаться на нашей стороне.

— Сражаться, ки? Вы полагаете, спустя десять лет мы всё ещё...

— Я их ненавижу, — резко сказал повелитель. — А они ненавидят нас. Меня, тебя, наших крестьян, женщин, наших рабов, которые некогда были их земляками. Вечные любят страдания. Они жаждут войны. Всегда. Я понял бы их, если бы они вели войну из-за денег, земель или дешёвой рабочей силы. Но ты ведь знаешь, им ничего не нужно. Они хотят очистить Седмьседмиций от нас с тех пор, как поняли, что сделать нас Вечными не удастся.

"Вечная женщина".

— Вы ведь не планируете нарушать орлские ("приречные") соглашения?

— Я? Не планирую.

Киагарх тяжело вздохнул.

— Не исключено, что война начнётся. Не исключено, что война начнется в новом году.

— Вы хотели сказать, в этом году? — поправил первый визирь.

— Что, уже наступил этот год? Так сказали астрономы?

— Да. Орис совершила ещё один пируэт, если верить звёздам.

— Вечные не считаются со звёздами, — снова вздохнул киагарх, почесав шкурой нос. — Они вообще ни с чем не считаются. Фанатики. Когда у тебя день рождения, Верный?

— Зимой, ки. Вскоре после начала года.

— Значит, почти двадцать два... Страшно будет умирать, поди?

Ветер озлобленно выл над Агарххором. Когда владыка мёрз, в голове его теснились мысли одна мрачнее другой. Кто-то из рабов закашлял.

— С вашего позволения, ки, давайте перенесём дальнейший разговор во дворец.

Глаза из-под шкуры оживленно блеснули.

— Готовить спуск для владыки! — крикнул киладарр слева от трона.

Через тридцать шесть минут вершина опустела. Рабам показалось, что сегодня на удивление легко поднимать и опускать клетушку. Я, незримая, стояла у маленькой колонны и немножко помогла им. Когда все ушли, я материализовалась. Приятно почувствовать себя видимым.

Первый визирь молодец. Киагарх неплохо схватывает. Всё идет, как должно. Новая война, вопреки опасениям владыки, начнется нескоро. Тогда, когда я этого захочу.

* * *

— Женщина, женщина. Вечная женщина.

Эта загадка мучила первого визиря чуть больше месяца. Он думал о ней за одинокой трапезой, оставаясь наедине с собой или засыпая под боком иноземной рабыни. Иногда он принимался рассуждать вслух.

— Есть женщина. Она из Вечных. У киагарха тайная любовница из Вечных. Ну и что с того? Если вдруг она свободная или титулованная, мы в два счета сумеем замять скандал. Или "вечная" — это не указание на национальность?

— Решаем очередной государственный вопрос? — спросил первый помощник первого визиря, которому разрешалось без стука входить в апартаменты начальника.

— Головоломку, — как ни в чем не бывало улыбнулся первый визирь. — Стараюсь не оставлять голову без тренировки.

— Похвально, похвально. Вам можно и без головоломок. Вы ведь лучший среди нас головочинитель.

Острые зубы, острая улыбка. Первый визирь не любил своего первого помощника. Не потому, что тот хотел его убить — смерти желали друг другу все при дворе в той или иной степени, — а потому, что первый помощник — странный тип, которому нельзя доверять. Даже несмотря на то, что при напряженной внешнеполитической ситуации придворные совместно помогают киагарху, первый визирь с радостью обошелся бы без Надежного. Ближайший советник правителя испытывал особую неприязнь к тем, кто слишком громко восхищался чужими успехами, и относился к ним весьма настороженно.

— Надежный, любезный друг мой, полагаю, вы навестили меня не один?

— Совершенно верно. При мне кое-какие известия.

Глупцов при дворе не держат, это уж точно. Даже монарший шут, он же главный стихосложец Агарха, — достойный собеседник в разговорах на многие темы. А первый помощник первого визиря повыше шута-поэта будет. И на службе поответственнней. Жаль, что мерзавец.

— Я весь внимание, — сказал первый визирь и для правдоподобия даже чуть наклонился вперёд.

— Флотилия Вечных движется к нам. Мы легко отобьём её, нужен лишь приказ ки. Или ваш.

— Или мой, — задумчиво повторил первый визирь, покусывая губы. — Пошлите переговорщиков. Во главе с первым дипломатом.

Сквозь простые решётчатые окна можно было разглядеть бледно-красный Леорис. Начиналось утро.

Первый помощник первого визиря поклонился.

— Какова цель переговоров?

— Нам пока не нужна война, — сказал первый визирь. — Склонить их к миру. При сопротивлении уничтожить.

Первый помощник первого визиря поклонился, и тут вошла Долгожданная.

Ей тоже разрешалось входить без стука. Должность фаворитки киагарха по силе влияния равнялась должности первого визиря.

— Я с новостями, Верный.

Первый визирь перевёл взгляд с неё на первого помощника первого визиря. Тот, согнувшись в поклоне, разгибаться не торопился.

Разговор двух влиятельнейших особ Агарха не для его ушей.

— Благодарю вас, Надежный, за своевременное и ответственное исполнение обязанностей. С нетерпением жду встречи на вечерней трапезе.

Острая улыбка — о, как же тот не хотел уходить! Ещё один поклон, резкий и острый, и слова на прощание:

— Оставляю вас решать вопросы вселенской важности и не сомневаюсь в истинности будущих распоряжений.

Первый визирь запер за ним дверь. Железо не давало первому помощнику первого визиря повести себя недостойно, но первый визирь увёл на всякий случай Долгожданную к окну.

— Насколько всё плохо?

— Ты мне скажи. Я беременна.

— О Тайна, — от изумления он даже не выругался.

— Выпить есть? — Долгожданная взглянула в окно на дрожащий в дымке Леорис, поёжилась, хотя была завёрнута в тёплую шкуру, развернулась и откупорила бутылку ягодной настойки, стоявшую на прикроватном столике первого визиря.

Тот покосился на неё и хотел было заикнуться о вреде для малыша, но взял себя в руки.

— Скажи, — произнёс он, походив вдоль стены и наконец присев на краешек кровати, — есть ли хоть малейший, ничтожнейший шанс, что это ребёнок ки?

Долгожданная медленно покачала головой из стороны в сторону.

— Я ведь говорила. За всё время, что я на посту, он не притронулся ко мне ни разу. Ни разу.

«Вечная женщина».

— Он ревнив?

— Понятия не имею. И именно потому, что он ни разу не обратил на меня внимания, я смею надеяться на прощение.

«Кто же это такая, бденх, их всех Вечные завербуй!»

Первый визирь молчал. Огонь в камине потух, ветер за плохо закрытым окном разгулялся. Леорис поднимался ввысь.

— Я сейчас пойду каяться, — сказала Долгожданная, выпив три стопки. — Взгляни, какие мешки под глазами. Это не грим, мне правда плохо. Но я чуть подкрашусь — кожа побледнее, глаза покраснее. Смею надеяться, это вызовет жалость.

— Ребёнок мой? — спросил первый визирь, не глядя на Долгожданную.

— Да. Я не лгала. Ты покорил моё сердце, Верный.

С должности фаворитки уйти нельзя. Или казнь, или отпуск, который будет длиться, быть может, всю оставшуюся жизнь.

Первый визирь поднялся. Чёрные глаза изучали Долгожданную.

— Я пойду с тобой, — сказал первый визирь, расценив, что эта проблема может оказаться из разряда не угрожающих жизни. — Падём в ноги, расскажем об ослепляющей страсти. Будем молить, чтобы ки даровал жизнь плоду истинной любви.

— Милосердие — плохая черта монарха, — напомнила Долгожданная.

— Он любит интриги, — ответил на это первый визирь. — И загадки. Может быть, он согласится признать ребёнка своим. Чтобы нас всех соединяла красивая тайна.

Они выпили ещё по одной и отправились в покои ки — то ли на казнь, то ли к началу фарса с элементами мелодрамы.

Первый визирь был прав: киагарх пришёл в восторг от свершившейся у него под носом измены. Ребёнка признать, правда, отказался, но милостиво разрешил ему воспитываться при дворе.

— Однолюб — выходит, так? Вечная женщина.

Последние два слова напоминали вечернюю молитву: перед сном первый визирь никогда не забывал их повторять.

Через пару дней я сообщила ему, что его любовь была благословлена. Двое умных, страстных и властных людей породят человека женского пола, который тоже войдёт в историю. Эта девочка — будущая Любовь Рэнхома. Любовь Героя.

* * *

Лето на Седмьседмиции сияло во всей красе, Леорис долгие часы не сходил с небосвода, леса и поля буйствовали цветами и травами, а Рэнхому исполнилось девять.

— Я отправляюсь в горы, — сообщил Покой. — Растить дракона. Мы рано приступаем к подготовке первого испытания, вы оба об этом осведомлены, но ни ты, ни Терний палец о палец не ударили.

— Нет. Испытания драконом не будет.

— Мы умеем исправлять ошибки. Случая с Тем Героем не повторится, — без обиняков заявил Покой.

— Я покровитель. Дракона не будет.

— Кровь не поможет.

— Кто это сказал?

Они молчали.

— Кто сказал «кровь не поможет»? — повторила я.

— Я.

Он топтался по чертёжному столу, не видный за спиной Терния.

— Кто его привёл?

— Рэнхом меня привёл. Я заговорил с ним, а он сунул меня за пазуху и пронёс на станцию, — сказал Драммо.

— Чудно. Выметайся вон.

— Сила, держи себя в руках, — сказал Покой. — Поддаёшься на примитивнейшую провокацию.

— Дракона не будет, — ответила я ему и повернулась к Драммо: — Кровь не поможет, ты прав. Обойдёмся морским чудищем.

— Шрам на щеке, как от ожога? — проговорил Драммо, вглядываясь в моё лицо. Ухмыльнулся, будто он человекоподобен. — А у Терния — усы, клеймо преступника этой планеты? В прошлый раз накуролесили вы, милые мои. Теперь вот расплачиваетесь.

— Не твоё дело, — сказал Терний. — Да, я преступник, а у Силы след от калёного железа. Да. Это всё, что ты желал услышать?

— Я покину вас на минуту.

Я материализовалась на первом попавшемся поле. Через минуту рядом появился он (Покой спустил его на планету). Мы поговорили немного, потом разошлись. Я успокоилась. Получила по возвращении выговор от Покоя.

— Дракона не будет. Будет морское чудище, — повторила я, покидая лабораторию.

— Ну что ты с ней сделаешь!

* * *

— А вы где жили раньше?

— Здесь.

— И родились здесь?

— Мы не рождались. Мы просто появились, и Вселенная нас воспитывала.

— Как это?

— Не знаем, — сказал Терний. — Но это факт. Вселенная дала нам все необходимые знания и умения.

— Значит, у вас нет родителей? — спросила девочка.

— Нет.

— И потомства у нас не будет, — дополнил Покой.

— Не будет деток? — спросила Мерта. — То есть у вас нет жён? И мужей?

— Функция воспроизведения себе подобных нам не требуется, — сказал Терний.

— И вы никого не любите, значит? — сказал мой Герой.

— Мы любим, — ответила Лирика.

— Мы отличаем вожделение от любви, а люди этого не умеют, — добавила я. — Впрочем, с вами ещё рано говорить о подобном. Чудесных снов.

— Чудесных снов, — послушно отозвался Рэнхом.

— А меня научите? — спросила Мерта. — Научите любить, как вы?

— В этом нет смысла, — сказала Лирика. — У вас, людей, многое по-другому.

Вот ещё одна беседа, показавшаяся мне интересной. Герой и его сестра пытаются постичь тайны наших взаимоотношений.

* * *

— Сила! Расскажи о Героях, какие были до меня.

— До тебя четверо. В двух случаях цивилизации развитые, и с ними пришлось тяжело. Нас чуть было не раскрыли. Но мы справились, и я этим горжусь. Другие три планеты похожи на Орис: монархический строй, крепкие предрассудки, слабо развиты технологии.

— Три? Так, получается, пять Героев?

— Всё верно. Пять, а не четыре, да.

Терний на мгновение оторвался от чертежей, бросил на нас взгляд исподлобья и вернулся к работе.

— Один случай нерезультативный. Закончился преждевременной смертью Героя, поэтому я и не хотела рассказывать. Не бойся, с тобой такого не случится.

— Обещаешь?

— Клянусь.

Терний встретил мой вызывающий взгляд. Хмыкнул, будто ему всё нипочем, снова взялся за чертежи.

Неприятный был разговор. Однако любопытство мальчика не перестаёт меня радовать.

* * *

Вот Рэнх уже постарше. Проводит чёткие границы между своим миром и станцией.

— Сила, вы презираете нас, людей?

— Не думаю. Мы покровительствуем вам. Снисходительно и любя по-особому. Вдобавок вы — наше лекарство от скуки, вы наши игрушки.

— Но это же ужасно, — сказала Мерта.

— Это признание в любви. Мы привязаны к вам, и, если бы мы перестали взращивать Героев, на первых порах нам было бы тяжело. Скучно и непривычно.

* * *

Иногда Покой открыто сокрушается о моей некомпетентности.

Рэнхом спросил, зачем нам вообще помогать людям.

— Мы играем вами, ты это прекрасно понимаешь. А нами играет кто-то ещё. Бесполезно это отрицать.

— Сила, — сказал Покой, когда дети ушли в свои отсеки. — Ты говоришь чересчур много. Им нет нужды знать вещи, не доступные их пониманию.

— Ошибаешься. Доступные.

— Тем хуже. Наша жестокость должна стать для него неожиданностью, а ты будто делаешь всё, чтобы смягчить удар.

— Я покровитель. Но отстранить меня не поздно.

— Не собираюсь тебя отстранять. По-отечески предупреждаю: нарушишь установленный алгоритм — причинишь боль и ему, и нам.

Его предостережение, конечно, было разумным. Но не отеческим. Покой нам не отец.

— Послушай его, — посоветовал Терний. — Я ведь тоже грешил излишней мягкостью. А закончилась она ранней смертью. Весь план под откос.

— Может быть, так и надо. Вероятность События.

— Нет, Сила. Наше призвание — создавать Героев. Мы изменили ему в тот раз. Мне кажется, прошло достаточно времени, чтобы перестать говорить экивоками. Мой Герой умер из-за моей халатности и твоего легкомыслия. Нам, как и людям, необходимо учиться на ошибках. Вижу, ты не согласна со мной, — спустя некоторое время прибавил он и ушёл.

* * *

— А как звучит моё имя на вашем языке? — спросила Мерта.

— Вторая.

— А Рэнхом?..

— Тот, кто начинает.

— Ему подходит, очень подходит, — сказал Терний.

Изредка комментарии других раздражают. В выборе имени участвовали мы все.

— Начинает что?

— Новую эру ваших цивилизаций, — объяснила я.

Мерта не поняла и отстала.

* * *

Я сдалась. Он просил о шраме и усах. Я рассказала.

— Понимаешь, Рэнх, я так и не смогла объяснить ему, что я не человек.

— Как это? Да не может быть!

— Он всё равно воображал нас себе подобными, лишь более развитыми. Однажды он сказал, что, если бы я захотела, я облачилась бы в плоть и кровь навсегда.

— Кровь не поможет, ФаФаАр, — был ему ответ. — Я являюсь тебе в человеческом теле, функция которого — репрезентовать, а не ощущать.

— Да я не верю! — крикнул ФаФаАр.

У него глаза нежной бирюзы, а левый ещё с карими крапинками. Мне это нравилось тогда.

Во время разговора глаза его стали ярко-зелёными — гнев. Мы говорили у кузницы. Он схватил кочергу, опустил в костёр, подождал минуту и приложил кочергу к моей щеке.

— Приложил?!

— Некорректно, ты прав. Ударил меня, а затем припечатал кочергу к лицу. Потому ожог.

— Тебе было больно? — подала голос Мерта (мы беседовали в кухне втроём).

— Нет. Он хотел доказать, что я человек, а доказал обратное. Нынешний шрам — информационный след от предыдущих репрезентаций. Мы так объясняем.

— А у Терния усы, потому что вина за погибшего… Фафара?

— ФаФаАра. ФаФаАр. Верно. Смерть Героя — ответственность на покровителе.

Притихли. Рэнх пытался представить, как Терний допускает роковую (Событийную) ошибку, и не мог. Добрым Рэнхому Терний казался. И я.

* * *

Самый правильный в жизни Героя день настал зимой в тринадцать. Он почувствовал, что значит "Вселенная стоит у тебя за плечами".

Не раз он встречал это выражение и подобные ему в литературе, когда был мал. Боязливо оглядывался: как это?!

— Что это значит? — чуть старше.

— Так как это? Почему ты не говоришь? — ещё подрос.

— Сила, я до сих пор не понимаю.

— Твои поступки — наши желания, ты это знаешь. (Фраза втайне от Покоя). Есть люди, поступки которых — желания всего вообще. Счастливые люди. Единственно счастливые.

— И у них Вселенная за плечами? — спросила Мерта (она всё реже проводила с братом время).

— Никогда не колеблются, ведь знают, что делают так, как хочет всё. Самая гармоничная часть целого, вот они кто.

— Чтобы быть счастливым, надо слушаться Вселенную? — протянула Мерта, покусывая кончики волос.

— Да. Или идти ей наперекор. Но неизвестно, бывает ли такое.

— Неужели не бывает?

Мы уходили в бессмысленную тему о Сопернике. Я прекратила разговор. И подарила Рэнхому день, когда он знал, что за плечами его стоит Вселенная.

Разумеется, не опишешь. Приблизительно так зафиксирую: «ощущение абсолютной правильности в самых простых вещах». Сама я чувствовала подобное два раза. Достаточно и одного, чтобы вдохновляться всю жизнь. Так и будет с Рэнхомом. Зато он стал одним из немногих живущих, кто постиг смысл избитой фразы через благодать.

* * *

— Неудачная на сей раз планета, — объявил Покой.

— Почему? — Лирика спросила.

— Недолговечная. Погибнет через пять сотен лет. Нашему делу короткий срок отмерен.

— Данные?

Покой был недоволен. Точное слово — нахохлился.

— Некорректные. Это субъективный взгляд.

— Ладно, — сказала Лирика, — тогда вот моя ставка: ты подглядывал во впадину.

— Мы не играем в азартные игры. Однако ты права. Мне кажется, там живёт некое хтоническое чудище. И когда-нибудь покажется на поверхности.

— Вызовет огромную волну, съест всех, кого сможет? — уточнила я.

— Полагаю, так. Завершим дело, впрочем. Мы не отступаем.

— Ты в одном только не прав, — сказал Терний. — Игра азартнее, чем воспитание Героя, мне неведома.