Вернуться к себе (джен)

Первое время Лехтэ не могла поверить своим глазам. Долго, очень долго смотрела, но картина все равно не менялась. Атаринкэ. Стоит. Здесь, в мастерской.

Чего она только за день не передумала. Пыталась подбирать разные варианты, но раз за разом их отметала как несостоятельные, пока в конце концов не остался один единственный. Казалось бы, самый абсурдный, но других-то все равно не предвиделось.

Камин прогорел, но вставать и растапливать по новой не было никакого желания. Лехтэ вздрагивала, то ли от холода, то ли от того, что внутри было одиноко и пусто.

За окошком темнело, деревья шелестели листвой под окнами. Муж не приходил.

И вот теперь, когда он вдруг вошел, она было в первую секунду решила, что спит и видит сон, а потом, судорожно всхлипнув, бросилась ему на шею и принялась сбивчиво, глотая слезы, рассказывать:

— Melindo! Пришел… А я уже и не ждала… Я проснулась утром, тебя нет и постель давно остыла. Я, конечно, расстроилась. Ни записки, ни осанвэ. Вообще никаких следов. А потом я пошла по делам, и мне сказали, что тебя видели выезжающим из города, и ты ехал на запад. Я послала осанвэ. Больше в шутку, конечно. Спросила: «Это ты после вчерашнего решил сбежать назад в Мандос, или тебя еще раньше посещала такая идея?» И ты ответил, что давно решил. Я растерялась. Думаю, может не поняла чего… А ты все не едешь и не едешь… Тогда подумала, значит точно решил уйти от меня, хоть я и не понимаю причин…

Лехтэ вздрагивала, и все плакала и плакала, словно маленькая, и никак не могла остановиться. И ей уже было все равно, как воспримет такие откровения любимый.

* * *

Сначала Атаринкэ молчал, давая жене выговориться, лишь только прижимал к себе и гладил по волосам.

Лехтэ дрожала, словно маленький хрупкий птенчик. Пальцы рук ее были ледяные, а слова превратились в рыдания.

— Так дело не пойдет, — заявил ей Искусник, взял на руки и понес в дом, обнимая и грея. Усадив любимую на диван, он разжег огонь в камине, принес Тэльмэ теплое покрывало, а затем достал из запасов мирувор и налил ей кружечку.

— Грейся, пей и приходи в себя, — сказал ей Курво, садясь рядом, прижимая Лехтэ к себе и успокаивая и убаюкивая.

Не такой встречи он, конечно, ожидал, но сам же решил уехать тайно, не сказав ни слова.

«Неужели она решила, что пожелал ее оставить, как она могла не почувствовать, насколько дорога мне, ведь не раз открывался ей полностью, до конца…»

Постепенно Тэльмэ успокаивалась, согреваясь и чуть задремывая. Атаринкэ совершенно не хотелось беспокоить ее, но не сообщить радостную новость он не мог. Тем более что Искусника не оставляла надежда, что сын придет в их дом сам, без приглашения и уговоров. О том, что будет дальше, он предпочитал пока не думать — слишком горьки были те слова, произнесенные Тьелперинкваром в Нарготронде, не все раны заживают до конца, даже если и затягиваются со временем.

Курво осторожно развернул жену к себе и, глядя в глаза, сказал лишь одну фразу:

— Наш сын жив.

* * *

Услышав эти слова, Лехтэ вздрогнула.

— Он вышел из Мандоса? — спросила она. — Так значит, ты за этим ездил? Его встречать? Где он теперь?

Лехтэ задумалась, чуть нахмурившись. Радостная весть, что и говорить, однако теперь, возможно, все как раз только начинается, а не заканчивается…

— Нам с сыном придется знакомиться заново, словно чужим. Я его теперь совсем не знаю. Вообще. Что он собой представляет? Вспоминает ли хоть иногда мать? Да и ваша давняя ссора…

Наконец она постепенно расслабилась, успокоившись. Глупая была истерика.

— Да, такая причина твоей поездки мне приходила в голову, но я ее отмела — ты бы сказал мне, я думаю, а не уехал молча. А насчет того предположения, что ты устал от меня и вернулся в Мандос… Сердцем-то я понимала, что такого не может быть… Наверно, дело в том, что за семь эпох я слишком привыкла к мысли, что счастливой мне быть не суждено, а отвыкнуть пока не успела — мало времени прошло. Всё время жду от жизни подвоха.

Тут Лехтэ сердито нахмурилась, злясь, впрочем, на саму себя и на то, что даже сейчас не может понять причины поездки, и спросила:

— Melindo, ты можешь сказать, куда и зачем ты ездил?

* * *

— Могу, да ты и сама ведь уже все поняла. Почти. Я действительно ездил в Мандос и даже посетил Чертоги…

Лехтэ ощутимо вздрогнула под рукой у своего мужа, который лишь крепче прижал ее к себе.

— Никто не собирался отпускать Тьелпэ, Тэльмэ, никто. Намо отказал мне в просьбе, и тогда я влетел Мандос сам, добровольно, звал сына, пока меня не остановили Ниэнна и Вайрэ. По какой причине Ткачиха решила помочь, я не знаю, но она обещала, что наш сын возродится, и сдержала свое слово. Я видел, как он вышел за Врата. Как ты понимаешь, не думаю, что ему стоило б увидеть меня сразу же… Возрождение — это нелегко, поверь. Хотя и радостно.

Босые ноги Атаринкэ давно замерзли. Он поджал их под себя и придвинулся ближе к жене под покрывалом. Курво видел, что Лехтэ очень устала, что нашедшие выход эмоции позволили ей наконец расслабится и почти задремать. Почти — потому что осознание того, что ее единственный сын жив, что он где-то рядом, пробуждало сильнейшие эмоции и побуждало к действиям.

* * *

— Да у тебя ноги совсем холодные! — встрепенулась Лехтэ. — Ты что, весь день босиком проходил? Или по дороге где сапоги потерял? Хочешь, заварю тебе горячий квенилас? Или…

Тут ее осенила идея. Протянув руки, она принялась растирать Атаринкэ ноги. Мысли то и дело возвращались к возрождению сына. Кажется, она только теперь начинала осознавать этот факт. В груди теснилась радость. И даже если она его никогда не увидит, то будет знать, что он живой. Не так уж и мало, если разобраться.

— Прости, что тебе пришлось выслушать этот поток бессмыслицы, — повинилась она перед Атаринкэ, имея в виду свои недавние откровения.

Она продолжала растирать ему ноги, и те постепенно начинали теплеть.

— Может, тебе все же принести чего-нибудь горячего? — спросила она, переключаясь со ступней на пальцы.

* * *

Атаринкэ лишь покачал головой в ответ на вопрос Лехтэ. Ему становилось теплее от заботы любимой, от осознания, что и ей стало легче.

Он рассказал Тэльмэ еще раз о том, что действительно видел их сына, что оставил ему одежду и сапоги. На ее искреннее удивление, лишь посмеялся, что она решила, будто валар заботит, что наденут возрожденные: тело выдали, фэа с ним связали — все, свободны.

К концу своего рассказа Курво понял, что на сегодня дел хватит, они оба устали, каждый по-своему, но одинаково сильно. Мысль о том, что надо встать и дойти до спальни Искуснику не понравилась. Расположив диванные подушки поудобнее, он прилег на бок и потянул за собой Тэльмэ, укрывая их обоих.

— Спи, мелиссэ, теперь все точно будет хорошо.