Вернуться к себе (джен)

Невеселые мысли одолевали Атаринкэ ярким солнечным днем. Он шел по улицам Тириона, здоровался с прохожими, даже поддерживал незамысловатые беседы, но думал совсем не об окружающей его беззаботной гармонии главного города нолдор. В последнее время все его мысли были о сыне — Тьелперинквар так и не покинул Чертоги.

Бурная радость от воссоединения с женой, обретения друг друга вновь, постепенно уступили место тревоге и тоске по своему ребёнку. Он подозревал, что Лехтэ не легче, а, может, даже и тяжелее ждать и никак не дождаться. Однако, они не касались этой темы в разговорах между собой.

А у Атаринкэ тем временем созрел план.

* * *

Лехтэ вырезала раму для зеркала и что-то вполголоса напевала себе под нос. Эдакий веселый незамысловатый мотивчик. На душе ее было с недавних пор удивительно легко и светло, как не было, наверно, уже очень давно. Однако нет-нет да и набегали на ее лицо тучки. Тогда Лехтэ хмурилась, чуть покусывая губу, и глядела в окно, а чуть погодя снова принималась за работу.

Их с Атаринкэ сын, Тьелперинквар, задерживался в Чертогах Намо. Интересно, почему? А может, уже давно возродился, только она не знает об этом? В принципе, Лехтэ не удивилась бы. Кто она сыну? Кто он ей? Узнает ли она его вообще, если случайно увидит на улице? Положа руку на сердце, Тэльмэ вовсе не была в этом так уж уверена — она видела его в последний раз еще подростком. Без нее он возмужал, без нее прожил две тысячи лет, и теперь она не знала о нем ровным счетом ничего, кроме слухов, что время от времени до нее доходили. Кто он, тот чужой, незнакомый эльф, которому она когда-то дала жизнь? И о чем они будут говорить, если все же увидят друг друга однажды? Атаринкэ проще — не смотря ни на что, они действительно знали друг друга и долгое время были вместе, оставались отцом и сыном. А она? Может, сын уже давно и лицо-то ее забыл? Да и зачем ему к ней возвращаться?

Лехтэ устало потерла лоб, а потом нахмурилась и вернулась к работе. С возвращением мужа было намного проще.

* * *

Куруфинвэ достаточно долго обдумывал и, наконец, принял решение. Оставалось только отвлечь Лехтэ — осуществлять свой замысел он планировал один.

Накануне вечером Атаринкэ вернулся домой пораньше и не с пустыми руками — он доделал украшения для Тэльмэ из синего янтаря, того самого, что ждал своего часа в тайнике супруги в горах.

Искусник нашел жену в мастерской, она работала по дереву. Немного подождал в дверях, позволяя увлекшейся Лехтэ завершить узор, подошел и обнял сзади за плечи, целуя в ушко.

— Заработалась ты совсем, любимая, даже мужа не замечаешь, — с притворной обидой сказал Курво, — а он вот что принес своей ненаглядной.

С этими словами Атаринкэ надел на шею Тэльмэ колье, развернул к себе лицом, оценивающе посмотрел и, наконец, изрек:

— Хороша.

Поправил колье, чуть задержав руку на камнях, и тут же убрал, не забыв при этом провести по груди супруги.

— Пойдем в дом, посмотришь в зеркало, вдруг не понравится, — с этими словами Куруфинвэ увел Тэльмиэль из мастерской, то и дело бросая весьма недвусмысленные взгляды на любимую.

* * *

Звук голоса Атаринкэ, его ласковые, уверенные прикосновения, взгляды — все это до сих пор вызывало дрожь и заставляло сердце выпрыгивать из груди. Особенно, когда он появлялся, как сейчас, неожиданно. В самом деле, как же это она так заработалась? Тэльмэ обернулась, посмотрела на вошедшего в мастерскую мужа с восторгом и радостью, а увидев подарок, что он принес, ахнула:

— Как красиво!

И потом, подойдя к зеркалу, повторила эти слова. Колье в самом деле ей очень понравилось. Наконец ее камушки получили достойную их великолепия оправу, и сделана она была руками того, о ком и мечтала Лехтэ в тот момент, когда нашла их. Янтарь играл на свету, меняя оттенок и глубину, и оправа подчеркивала, оттеняла его красоту, но отнюдь не затмевала, при том что и сама по себе была достойна всяческого восхищения.

Лехтэ еще раз провели пальцами по подарку:

— Мне очень нравится. Спасибо, мелиндо.

Перехватив очередной выразительный взгляд мужа, на мгновение вспыхнула, словно девочка, а потом обернулась и потянулась, чтобы поцеловать.

* * *

— Какая ты нетерпеливая, — Атаринкэ перехватил шаловливую ручку жены, которая уже пыталась пробраться под тунику, — а покормить голодного мужа? Что, нет? — притворно возмутился Курво, — тогда пошли быстрее — сделаем вместе.

Совместное пребывание на кухне больше походило на игру в гляделки, чем на приготовление пищи. Постоянные касания руками, неожиданное горячее дыхание мужа за ушком, выразительный взгляд на колье и чуть ниже заставили Лехтэ думать совершенно не о том. Этого и добивался Искусник — ему предстояло рано покинуть дом так, чтобы жена не заметила, а, значит, спать она должна очень крепко. Был, конечно, риск, что он сам проспит, но Курво надеялся, что сможет дать указания своему роа и проснуться до зари.

* * *

В конце концов в Лехтэ проснулся азарт. Это мы еще поглядим, кто кого! И она включилась в игру.

Все время, пока жарилось мясо, пока настаивались травы для квениласа, пока в печке подрумянивались почти готовые пирожки, Лехтэ, включив свое обаяние, пыталась завести Атаринкэ. Лукавые взгляды, случайные касания — все шло в дело. Прижималась к мужу будто бы случайно бедром или грудью, и тут же снова отвлекалась на приготовление пищи. Конечно, его провокационные действия тоже имели успех, но это не значит, что она его не заставит думать о том же!

* * *

Ужинали они недолго, но тоже весьма продуктивно — Тэльмэ приняла его игру.

Несмотря на соответствующее настроение, тревожные мысли нет-нет, да проникали в голову Искусника. Он не сомневался, что прав, что пора уже ему нанести визит и тряхнуть Сторожа Фэар… о провале и его последствиях, однако, старался не думать.

«Ох, какая же ты…», — не додумал мысль Атаринке, когда заметил, как Лехтэ старательно вылизывает ложку.

Нарочито медленно встав, Курво потянулся, почти что зевнул и проходя мимо жены сообщил:

— Пойду, почитаю что-нибудь перед сном.

Наклонился к любимой и поцеловал ее плечико.

— Или не стоит? Может, сразу в спальню, что скажешь?

В общем-то ответ Лехтэ ничего бы не изменил — они могли остаться хоть на кухне, с тем же результатом. Некоторое время назад Атаринкэ предложил ей вернуться в их дом — вскоре они перебрались туда и постепенно восстановили его и сделали вновь уютным и родным.

Лехтэ встала и сделала вид, что уходит. Искусник попытался перехватить супругу за руку, но «случайно» ему попались завязки платья.

— Ох, как неловко, прости, — тут же отреагировал он и удержал платье от частичного падения, прижав его рукой к груди Тэльмэ.

— Сейчас, я все исправлю, сейчас, — шептал ей на ушко Атаринкэ, не забывая оглаживать, пока сквозь ткань. Однако непослушное платье все же соскользнуло вниз, несильно, как раз в тот момент, когда Курво затянул шнуровку, качественно затянул.

— Готово, — радостно сообщил он жене, разворачивая лицом к себе. Оглядел — идеально, туго затянутый лиф четко под грудью.

— Ты прекрасна, — вновь шепнул ей и потянул за собой к ковру у камина, не забыв кинуть на него несколько подушек.

Остановившись, вновь зашел со спины, прижимая к себе и накрывая ладонями грудь Лехтэ. Он целовал ее шею, ушки, плечи, а потом, развернув к себе лицом, добрался и до более лакомых мест. Заставляя любимую терять связь с реальностью, он уложил ее на ковер, точнее на подушки.

Его туника уже была снята, руки жены тянулись к ремню, но он и не пытался избавить ее от платья — оно сейчас сидело идеально.

* * *

В спальне или прямо здесь — да какая в сущности разница? Дыхание Лехтэ сбивалось, а мысли путались. Ощущения, эмоции были остры, как никогда. Она потянулась к пряжке на ремне Атаринкэ и наконец расстегнула. Вскоре и сами штаны были отброшены в сторону. Вот, теперь идеально. Теперь ей ничто не мешает. Она потянулась к любимому и принялась ласкать. Руками, губами, языком, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Старательно вспоминая все точки, о которых когда-либо знала, добиваясь, чтобы с губ мужа с каждым разом срывались все более громкие стоны.

Огонь в камине потрескивал, создавая уют и разгоняя по углам тени.

Собственное роа уже изнывало от нетерпения. Лехтэ откинулась на подушки и протянула руки, привлекая к себе Атаринкэ.

* * *

— Какая ж ты нетерпеливая, — промурлыкал Искусник, горячо выдыхая ей в шею. Он продолжал целовать ключицы, наслаждаясь в это же время ласками Лехтэ, которая уже настойчиво намекала, что желает большего. Атаринкэ чуть приподнялся и оглядел жену — раскрасневшаяся, с припухшими от поцелуев губами, с притягивающей взгляд грудью… как выяснилось мгновеньем позже, притягивался не только взгляд, но и губы. В это же время его рука скользнула под платье, поднялась по бедру вверх, чуть отвела его в сторону. Пальцы слегка коснулись, а губы сжались на груди Тэльмэ. Она вскрикнула и подалась на встречу. Несмотря на собственный дискомфорт, Курво продолжал дразнить Лехтэ, целуя, покусывая, проникая пальцами. Не выдержав одного нестерпимо-сладкого касания, она закричала и судорога прошла по ее телу.

Дав жене прийти в себя, Атаринкэ закинул ее ноги на плечи, заполняя любимую собой.

Вечер плавно перетек в ночь, огонь в камине горел не ярко, но еще грел. Измученная, но безмерно счастливая Тэльмэ заснула, как была — в так и не снятом платье, на подушках и на этот раз лицом вниз. Немного отдохнув, Искусник бережно взял любимую на руки и отнес в спальню, где осторожно распустил шнуровку, снял платье и укрыл жену одеялом. За своей одеждой он не стал возвращаться — с утра быстрее покинет спальню. Атаринкэ устроился рядом, обнимая чуть шевельнувшуюся во сне Лехтэ, такую хрупкую, такую беззащитно-уютную, которую так хочется защитить ото всех, от всего… так непохожую на ту, что стонала на ковре у камина, разметав свои роскошные волосы по подушкам, чей крик не раз оглашал их дом, сообщая мужу об очередной победе.

Искусник не забыл дать себе установку проснуться за два часа до рассвета, хотя спать ему оставалось совсем немного.

Темная комната. Мерное дыхание Лехтэ. Атаринкэ резко открыл глаза и окончательно прогнал дрему. Пора.

Бесшумно встал с кровати и направился к двери. На пороге обернулся, посмотрел на спящую любимую и решительно вышел.

Когда Лехтэ проснулась, утро уже началось, хотя ладья Ариэн и не успела еще высоко взобраться. Улыбнулась, потянулась сладко, и открыла глаза. И в этот самый момент в миг погрустнела — мужа рядом не было. И постель была с его стороны холодной. Значит, ушел давно. Интересно куда? Может, в мастерскую?

Лежать больше не хотелось. Она встала, оделась и пошла на кухню. Перво-наперво все-таки надо поесть, а уже потом начинать заниматься делами. Не спеша заварила квенилас, приготовила завтрак. Поела. Пока завтракала, думала о предстоящих делах. В принципе, давно надо было заполнить полки в кладовой. Запасы сыра, муки, овощей постепенно истаивали, а, значит, что ей не мешало бы нанести визит одному-двум знакомым. Но сначала надо заглянуть в мастерскую и поздороваться.

Однако и там она никого не обнаружила. Немного растерянно огляделась и пожала плечами. Обошла дом в поисках записки, сообщающей, что муж уехал по делам. Не нашла.

Настроение, такое замечательное в момент пробуждения, теперь стремительно ухудшалось.

* * *

Чертоги Мандоса, некоторое время назад

— Тьелперинквар Куруфинвион, вас желает видеть Владыка Судеб, следуйте за мной, — изрек втекший в мрачноватую каморку майя и, не дожидаясь ответа, направился к выходу.

— Зачем? — бесцветным голосом ответил Келебримбор, — я ясно дал ему понять, что не желаю встречаться ни с кем из эльдар, оставьте меня.

— Мне велено доставить вас, простите, — от рук майя устремились сверкающие серебряные нити, которые опутали фэа нолдо. Ведомый прислужником Мандоса, Тьелперинквар предстал перед Намо.

— Почему ты нарушил мой наказ? — без приветствия начал Судия. — Тебе было велено найти родичей, убедить твоего отца слу… помочь мне. Ты бы уже мог покинуть Чертоги.

Тишина висела в зале, казалось, что в мире мертвых нет места даже дуновению. Впрочем, откуда ему там взяться.

— Молчишь? Опять упрямишься… зачем? Ты сам отрекся от отца, так почему не хочешь вновь обрести тело, оставив его здесь? Навсегда.

— Не согласен, — однозначно ответил Келебримбор, увидел серебряный росчерк и вновь очутился в своей каморке.

Ничто не менялось в существовании сына Искусника, он был заперт один, теперь уже без возможности покинуть место исцеления фэа, как именовали его камеру майяр Намо. Живой эльда давно бы сошел с ума, но душа внука Пламенного продолжала светиться, и лучи ее были ясными.

Однажды он ощутил какое-то неуловимое изменение, будто произошло нечто важное в этом мертвом царстве. Появление майа его не удивило и, влекомый любопытством, Келебримбор последовал за ним без серебряных пут.

Владыка Мандоса наигранно склонил голову, изображая приветствие.

— Бедный Тьелперинквар, как мне жаль, как жаль, что не смог уговорить тебя обрести тело вновь.

Он помолчал, вздохнул и с хорошо изображаемым сочувствием продолжил:

— Куруфинвэ Фэанарион не был столь упрям и сегодня покинул мои Чертоги. Вместе со всеми своими братьями. Так что, храбрый, но глупый нолдо, ты здесь остаешься, а раз так, то изволь потрудиться и тем самым, возможно, получить мою благодарность, мое расположение.

Резкое «Нет» вспороло липкую тишину тронного зала Мандоса, и фэа Тьелперинквара ослепительной вспышкой вылетела из него, уносясь все дальше, ровно до того момента, как запуталась в серебристой паутине, выпущенной сразу тремя майяр.

* * *

Атаринкэ быстро собрался и покинул дом, когда небо лишь немного посветлело на востоке. Быстро поседлал гнедую кобылу, которая наградила его таким выразительным взглядом, что он ее побеспокоил в столь ранний час.

Искусник ехал по улицам спящего города, но на удивление пару раз встретил знакомых — одна эльдиэ торопилась подоить коров, что паслись на лугах близ Тириона, другой возвращался с охоты домой (он ночевал в лесу, не успев вернуться вчера).

Курво уже выехал из Тириона, когда неожиданно услышал сзади топот копыт. Он обернулся и скрипнул зубами от досады — эти светлые волосы он не перепутал бы никогда. Подождал, пока брат догонит, и вместо приветствия сразу спросил:

— Что-то случилось?

Немного растерявшийся от такого приема блондин лишь пожал плечами:

— Да на охоту собрался, увидел тебя и решил, что ты тоже.

Он оглядел Атаринкэ, не обнаружив оружия, отметив только нож на поясе.

— Ошибся, значит. А ты куда в такую рань и один?

Турко покрутил головой, пытаясь понять, зачем его брат едет на запад, где ничего нет, кроме садов Лориэна и Чертогов.

— Турко, пожалуйста, оставь меня сейчас, есть дело, которое мне нужно закончить самому.

— Курво, я, кажется, понял, куда ты так торопишься. Уверен, что это правильная мысль?

Искусник не ответил, в прямом смысле удрав от ответа — кобыла рванула вперед, повинуясь своему эльда.

Тьелкормо лишь покачал головой, шепнув:

— Удачи, брат, — и развернув коня, направился в другую сторону.

Атаринкэ же тем временем летел на запад, а всходящий Анар создавал причудливые тени под ногами у гнедой и окрашивал все вокруг в сверкающе-золотые тона.

* * *

Первым делом Лехтэ решила зайти к одной из знакомых, у которой обычно брала совершенно чудесный на вкус сыр.

Хрустальные лестницы блестели в лучах Анара, и Лехтэ остановилась ненадолго, чтобы полюбоваться игрой света. Настроение постепенно снова начинало улучшаться. Она любовалась цветами, фонтанами, высокими башнями Тириона. Его непроходящей, величественной красотой, столь дорогой ее сердцу.

Скоро Лехтэ продолжила путь и, не прошло и четверти часа, как она, толкнув дверцу калитки, вошла в тенистый, поросший цветами и яблонями дворик.

Ее увидели, хотя и безмерно удивились приходу.

— А я думала, что вы вдвоем уехали, — сказала хозяйка, приглашая Лехтэ в дом.

— Вдвоем? — переспросила та, не вполне понимая.

— Ну да. Правда, когда я видела твоего мужа, он ехал один, но я решила, что ты уже уехала вперед.

Лехтэ остановилась и некоторое время просто молчала, потом попросила:

— Можно сначала и немного подробнее?

Оказалось, что Атаринкэ видели выезжающим из города. И он ехал на запад. Интересно, зачем?

Лехтэ задумчиво посмотрела на небо, но ответов там, увы, написано не было. Некстати вспомнились высказанные вчера то ли в шутку, то ли всерьез, упреки в нетерпеливости. Что, он до такой степени от нее устал? Решив, что хватит уже мучиться от неизвестности, она сосредоточилась и послала осанвэ:

/Это ты после вчерашнего решил вернуться назад в Мандос, или тебя уже давно посещала такая идея? /

* * *

Куруфинвэ уже довольно давно ехал шагом среди туманов садов Лориэна, когда ощутил осанвэ Лехтэ.

«Проснулась, родная, забеспокоилась, видимо», — подумал Атаринкэ, пытаясь лучше ощутить связь с женой, но что-то препятствовало полноценной передачи мыслей.

/Конечно, я думал об этом уже давно, Тэльмэ, не волнуйся, я справлюсь./

«Интересно, что из переданного услышит супруга, и почему она решила, что я лишь вчера надумал отправиться сюда? Или какая-то часть послания все-таки смазалась?» — размышлял Искусник, приближаясь ко входу в Чертоги.

Это было странное место — промозглое, безрадостное, лишенное света Анара и Тилиона в полной мере. Здесь замирало все — не было ни дуновения ветерка, ни шевеления травы от пробегающего зверя, цветы не качались под тяжестью насекомых — их тоже не наблюдалось. Тишина, абсолютная, всепоглощающая и лишающая надежды.

Атаринкэ спешился и на всякий случай отпустил кобылу, сняв с нее седло. Смелая лошадь отошла от Врат и спокойно начала пастись, всем своим видом показывая, что ее не смущает место, нисколько. Тем временем Курво стучал в небольшую дверь, а также звал майяр Намо осанвэ. Те не заставили себя ждать. Трое фигур возникли перед Искусником.

— Что привело тебя сюда, Куруфинвэ, сын Фэанаро? Ты не давал обязательств вернуться. Или же жизнь прискучила тебе, и ты вновь решил окунуться в исцеляющий покой Мандоса?

Искусника аж передернуло от последних слов майя, даже представить себе нахождение там было чем-то жутким. Однако, не подав виду, что ему стало не по себе, Куруфинвэ ответил, спокойно, сдержанно, но за его словами скрывались мощь и ярость бушующего пламени.

— Я пришел за своим сыном и прошу, нет, требую отпустить его. Немедленно.

— Это невозможно, сын Пламенного, — прошелестел знакомый голос, идущий будто бы сразу со всех сторон, — он останется у меня навечно.

— Но почему? — почти крича, Искусник задал вопрос Владыке, — он не приносил Клятвы, не отбивал корабли в Альквалондэ, его не было в Дориате, и, насколько я знаю, в гаванях Сириона он тоже не запачкал рук кровью эльдар. Что тебе нужно от него?

— Тише, Куруфинвэ, тише. Здесь не шумят, — он посмотрел на Искусника, и тот осознал, что не может произнести ни слова. — Вот так намного лучше. Мне нужен он, для порядка, пусть будет хоть одна фэа, что не покинет меня.

«Одна фэа, ОДНА. Значит ли это, что отца освободят, или его уже отпустили? Бред, я бы знал, видел…» Однако что-то подсказывало Атаринкэ, что Намо не лжет.

/Я хотел бы переговорить с сыном/, — он мысленно обратился к хозяину Мандоса.

— Это невозможно, ведь ты жив, — вздохнул Хранитель Чертогов. Что именно его расстроило, осталось тайной, но Курво не сомневался, что это была не невыполнимость просьбы.

— Но… но, — сделав паузу, продолжил Намо, — ты можешь привести сюда свою жену, она же еще не гостила у меня, вот и познакомимся… Решайся.

Сжав кулаки и с трудом подавив желание выхватить нож, сын Пламенного ровно ответил:

/Есть предложение получше. Я готов поменяться местами с сыном./

— Нет, — после некоторого раздумья ответил самый мрачный вала, — не согласен. Прощай.

Заклятие немоты спало, когда Намо приоткрыл дверь, намереваясь войти в свои владения. Ему не суждено было переступить порог — сбитый с ног рванувшим внутрь Атаринкэ, он растянулся на земле. Верные майяр растерялись от такой наглости, но бросились к Владыке, а не за нолдо.

— Тьелпэ!!! — звал Искусник, сотрясая голосом Чертоги и прорываясь осанвэ через барьеры, ограждающие мертвых от живых. Он несся, петляя по коридорам, понимая, что скоро рухнет, что сил его фэа не хватит надолго, но он должен, обязан, ведь рядом, уже близко его сын, близко…

Путь ему преградили двое.

— Я вижу твое горе, позволь, я оплачу его, тебе станет легче, — промолвила, роняя слезы, Ниэнна.

Вторая молчала. Их взгляды пересеклись. Казалось, она умело по ниточкам разматывает фэа Куруфинвэ, желая найти нечто нужное ей.

— Хорошо, — наконец проговорила Вайрэ, — я уговорю мужа отпустить Тьелперинквара. Если он сам захочет — против воли его никто не заставит покинуть Мандос. Даю слово, сегодня, когда ладья Ариэн скроется за садами, он выйдет за Врата. Теперь прощай.

Пол ушел из-под ног Искусника, он провалился в ничто и, открыв глаза, обнаружил себе лежащим в траве. Бархатный нос любимый кобылы обеспокоенно обнюхивал его лицо, руки, тело. У нее не получалось «разбудить» дорогого ей нолдо и она отчаянно заржала. Атаринкэ смог сделать вдох и через какое-то время сесть.

— Все хорошо, Кууси, все хорошо. Сейчас отдохнем и поедем назад.

Куруфинвэ ушел с поляны перед Вратами и расположился на другой, скрытой пышными кустами садов Лориэна, и стал ждать. Пока не увидит — не уедет.

* * *

Кажется, после разговора с мужем Лехтэ понимала еще меньше, чем до оного. О чем он давно думал? Чтоб вернуться в Мандос? А с чем тогда справиться собирается? В общем, что происходит, Лехтэ не понимала, и от этого волновалась еще больше. От хорошего настроения не осталось никакого следа. Что ж, к вечеру будет ясно. Если муж так или иначе не объявится, значит и правда решил уйти, как бы странно это ни звучало.

Однако, как бы то ни было, а есть ей что-то все равно надо. Заказав здесь все, что ей было надо, Лехтэ пошла по другому адресу, чтобы пополнить запасы муки. К полудню с делами было покончено, и можно было посвятить время себе.

Мысли вертелись в голосе назойливым роем, но от того, что у нее не имелось никаких исходных данных, смысла в раздумьях не было никакого. Все, что она могла — ждать. А значит, надо было как-то себя отвлечь. Мастерская — вот самое верное средство. Немного взбодрившись, Лехтэ расправила плечи и пошла домой, доделывать раму для зеркала.

* * *

Располагаясь на поляне, Атаринкэ предполагал, что время будет тянутся долго, если не сказать мучительно. Однако бег по Чертогам и беседы с валар и майар отняли больше сил, чем показалось в начале. С собой он взял лишь воду, да пару пирожков, из тех, что остались со вчерашнего ужина. Поев, Искусник прилег отдохнуть, расположившись таким образом, чтобы спешащая на запад Ариэн обязательно коснулась лучами его лица — проспать совершенно не входило в планы.

Отдых был неспокойным. Видения, посещавшие Атаринкэ, касались либо его жизни в Эндорэ, причем не самых радостных моментов, либо ему казалось, что Лехтэ решила оставить его, или случайно оступившись, упала с горной тропы, а он не успел подбежать и удержать. Проснулся Куруфинвэ под упреки собственного сына, который сетовал на принудительное выселение из обители мертвых.

Встряхнувшись, он поплескал в лицо водой, немного отпил и принялся прохаживаться по поляне, ожидая.

Вайрэ не обманула — когда лучи Анара перестали достигать входа в Чертоги, отворилась дверь. Темноволосый эльда, чуть покачиваясь, вышел из нее и огляделся. Атаринкэ было хорошо знакомо это чувство — ликование от осознания себя вновь живущим, до странного ощущения неправильности всего происходящего.

Конечно, одежду ему никто дать не догадался.

Быстро, но абсолютно беззвучно Курво подошел к дереву, под которое положил амуницию и заглянул в чресседельные сумки. Сменная рубашка и штаны всегда были там. Поманил кобылу жестом, поседлал, бросил еще один взгляд на сына и, подавив желание подойти к Тьелпэ, вскочил на гнедую. Они быстро покидали это мрачное место, но вскоре Искусник остановился и спешился. Он достал запасную одежду и снял с себя сапоги. Атаринкэ оставил вещи на видном месте и на единственной дороге, что вела к населенным местам Амана. Подумав, он отцепил фамильную звезду от плаща и положил сверху. Что ж, он сделал все возможное, теперь стоило поспешить домой и обрадовать Лехтэ.

В Тирион Искусник вернулся уже ночью. Улицы, озаряемые светильниками, были пусты, поэтому он пустил верную Кууси рысью.

Он представлял, как сейчас обрадуется Тэльмэ, как радостно встретит его, а потом узнает главную новость. Атаринкэ забыл даже про усталость, он быстро расседлал кобылу, осмотрел ее ноги и, положив сена и проверив исправность поилки, оставил отдыхать. Сам же, забыв про свой несколько нелепый бессапожный вид, ворвался в дом. Его встретила тишина.

Удивившись, Искусник быстро прошел на кухню — пусто, и очаг давно прогорел, заглянул в спальню — никого.

— Лехтэээ! — позвал Курво. Ответом послужила тишина. Повторил осанвэ — молчит.

Безрезультатно проверив дом, пошел в мастерскую. Жена сидела перед почти законченной рамой, держа в руке инструмент, и смотрела куда-то перед собой.

— Лехтэ, родная, что с тобой? — в миг подлетел к ней Искусник, обнимая за плечи и заглядывая в глаза.

Первое время Лехтэ не могла поверить своим глазам. Долго, очень долго смотрела, но картина все равно не менялась. Атаринкэ. Стоит. Здесь, в мастерской.

Чего она только за день не передумала. Пыталась подбирать разные варианты, но раз за разом их отметала как несостоятельные, пока в конце концов не остался один единственный. Казалось бы, самый абсурдный, но других-то все равно не предвиделось.

Камин прогорел, но вставать и растапливать по новой не было никакого желания. Лехтэ вздрагивала, то ли от холода, то ли от того, что внутри было одиноко и пусто.

За окошком темнело, деревья шелестели листвой под окнами. Муж не приходил.

И вот теперь, когда он вдруг вошел, она было в первую секунду решила, что спит и видит сон, а потом, судорожно всхлипнув, бросилась ему на шею и принялась сбивчиво, глотая слезы, рассказывать:

— Melindo! Пришел… А я уже и не ждала… Я проснулась утром, тебя нет и постель давно остыла. Я, конечно, расстроилась. Ни записки, ни осанвэ. Вообще никаких следов. А потом я пошла по делам, и мне сказали, что тебя видели выезжающим из города, и ты ехал на запад. Я послала осанвэ. Больше в шутку, конечно. Спросила: «Это ты после вчерашнего решил сбежать назад в Мандос, или тебя еще раньше посещала такая идея?» И ты ответил, что давно решил. Я растерялась. Думаю, может не поняла чего… А ты все не едешь и не едешь… Тогда подумала, значит точно решил уйти от меня, хоть я и не понимаю причин…

Лехтэ вздрагивала, и все плакала и плакала, словно маленькая, и никак не могла остановиться. И ей уже было все равно, как воспримет такие откровения любимый.

* * *

Сначала Атаринкэ молчал, давая жене выговориться, лишь только прижимал к себе и гладил по волосам.

Лехтэ дрожала, словно маленький хрупкий птенчик. Пальцы рук ее были ледяные, а слова превратились в рыдания.

— Так дело не пойдет, — заявил ей Искусник, взял на руки и понес в дом, обнимая и грея. Усадив любимую на диван, он разжег огонь в камине, принес Тэльмэ теплое покрывало, а затем достал из запасов мирувор и налил ей кружечку.

— Грейся, пей и приходи в себя, — сказал ей Курво, садясь рядом, прижимая Лехтэ к себе и успокаивая и убаюкивая.

Не такой встречи он, конечно, ожидал, но сам же решил уехать тайно, не сказав ни слова.

«Неужели она решила, что пожелал ее оставить, как она могла не почувствовать, насколько дорога мне, ведь не раз открывался ей полностью, до конца…»

Постепенно Тэльмэ успокаивалась, согреваясь и чуть задремывая. Атаринкэ совершенно не хотелось беспокоить ее, но не сообщить радостную новость он не мог. Тем более что Искусника не оставляла надежда, что сын придет в их дом сам, без приглашения и уговоров. О том, что будет дальше, он предпочитал пока не думать — слишком горьки были те слова, произнесенные Тьелперинкваром в Нарготронде, не все раны заживают до конца, даже если и затягиваются со временем.

Курво осторожно развернул жену к себе и, глядя в глаза, сказал лишь одну фразу:

— Наш сын жив.

* * *

Услышав эти слова, Лехтэ вздрогнула.

— Он вышел из Мандоса? — спросила она. — Так значит, ты за этим ездил? Его встречать? Где он теперь?

Лехтэ задумалась, чуть нахмурившись. Радостная весть, что и говорить, однако теперь, возможно, все как раз только начинается, а не заканчивается…

— Нам с сыном придется знакомиться заново, словно чужим. Я его теперь совсем не знаю. Вообще. Что он собой представляет? Вспоминает ли хоть иногда мать? Да и ваша давняя ссора…

Наконец она постепенно расслабилась, успокоившись. Глупая была истерика.

— Да, такая причина твоей поездки мне приходила в голову, но я ее отмела — ты бы сказал мне, я думаю, а не уехал молча. А насчет того предположения, что ты устал от меня и вернулся в Мандос… Сердцем-то я понимала, что такого не может быть… Наверно, дело в том, что за семь эпох я слишком привыкла к мысли, что счастливой мне быть не суждено, а отвыкнуть пока не успела — мало времени прошло. Всё время жду от жизни подвоха.

Тут Лехтэ сердито нахмурилась, злясь, впрочем, на саму себя и на то, что даже сейчас не может понять причины поездки, и спросила:

— Melindo, ты можешь сказать, куда и зачем ты ездил?

* * *

— Могу, да ты и сама ведь уже все поняла. Почти. Я действительно ездил в Мандос и даже посетил Чертоги…

Лехтэ ощутимо вздрогнула под рукой у своего мужа, который лишь крепче прижал ее к себе.

— Никто не собирался отпускать Тьелпэ, Тэльмэ, никто. Намо отказал мне в просьбе, и тогда я влетел Мандос сам, добровольно, звал сына, пока меня не остановили Ниэнна и Вайрэ. По какой причине Ткачиха решила помочь, я не знаю, но она обещала, что наш сын возродится, и сдержала свое слово. Я видел, как он вышел за Врата. Как ты понимаешь, не думаю, что ему стоило б увидеть меня сразу же… Возрождение — это нелегко, поверь. Хотя и радостно.

Босые ноги Атаринкэ давно замерзли. Он поджал их под себя и придвинулся ближе к жене под покрывалом. Курво видел, что Лехтэ очень устала, что нашедшие выход эмоции позволили ей наконец расслабится и почти задремать. Почти — потому что осознание того, что ее единственный сын жив, что он где-то рядом, пробуждало сильнейшие эмоции и побуждало к действиям.

* * *

— Да у тебя ноги совсем холодные! — встрепенулась Лехтэ. — Ты что, весь день босиком проходил? Или по дороге где сапоги потерял? Хочешь, заварю тебе горячий квенилас? Или…

Тут ее осенила идея. Протянув руки, она принялась растирать Атаринкэ ноги. Мысли то и дело возвращались к возрождению сына. Кажется, она только теперь начинала осознавать этот факт. В груди теснилась радость. И даже если она его никогда не увидит, то будет знать, что он живой. Не так уж и мало, если разобраться.

— Прости, что тебе пришлось выслушать этот поток бессмыслицы, — повинилась она перед Атаринкэ, имея в виду свои недавние откровения.

Она продолжала растирать ему ноги, и те постепенно начинали теплеть.

— Может, тебе все же принести чего-нибудь горячего? — спросила она, переключаясь со ступней на пальцы.

* * *

Атаринкэ лишь покачал головой в ответ на вопрос Лехтэ. Ему становилось теплее от заботы любимой, от осознания, что и ей стало легче.

Он рассказал Тэльмэ еще раз о том, что действительно видел их сына, что оставил ему одежду и сапоги. На ее искреннее удивление, лишь посмеялся, что она решила, будто валар заботит, что наденут возрожденные: тело выдали, фэа с ним связали — все, свободны.

К концу своего рассказа Курво понял, что на сегодня дел хватит, они оба устали, каждый по-своему, но одинаково сильно. Мысль о том, что надо встать и дойти до спальни Искуснику не понравилась. Расположив диванные подушки поудобнее, он прилег на бок и потянул за собой Тэльмэ, укрывая их обоих.

— Спи, мелиссэ, теперь все точно будет хорошо.

Проснулась Лехтэ, когда Анар еще только-только показался над горизонтом, позолотив темные кровли и резче очертив листву на деревьях. Она лежала, уютно устроившись в объятиях Атаринкэ и думала, изменится ли в их жизни что-нибудь теперь, когда сын возродился? И нужно ли ей самой, Лехтэ, что-то предпринимать? Вопросы, ответов на которые она пока не знала, а действовать наугад опасалась. Наверно, пока стоит повременить.

Хотя нет, пока стоило встать и заняться завтраком — вчера по ее вине они оба легли спать голодными. Осторожно, чтобы не разбудить любимого, она встала и прошла на кухню. Растопила очаг, поставила кипятиться воду для квениласа и занялась завтраком. Сварила кашу, поджарила хлебцы, положила на блюдо свежих, ароматных фруктов, доставленных как раз вчера вечером, и большой кусок сыра, тоже свежего. Поставила все это на поднос и отнесла в ту комнату, где они вчера ночевали. Усевшись в кресло, она принялась рассматривать спящего мужа, а заодно размышлять, отчего так интересно получается — когда дело дошло до возрождения сына, она ни на что толком не может решиться. С возвращением Атаринкэ были, конечно, свои сложности, однако сомнений подобного рода не было и в помине.

* * *

Сутки назад. Мандос

Тьелперинквар не вел счет ни дням, ни эпохам — серое однообразие Мандоса не позволяло ощущать течение времени. Уныло пройдясь по своей каморке, Келебримбор стал вспоминать Аман, тот, который был озарен светом Древ, тот, в котором рядом были мама и отец, дяди, дедушка. Он пытался вспомнить родные лица — безрезультатно, только липкий туман. Странно, он четко представлял себе мастеров Эрегиона, эльдар Нарготронда, Лориэна…

Тьелпэ предпринял еще одну попытку вспомнить семью. Кажется, ему удалось — ему показалось, что его зовет отец, настойчиво и даже немного отчаянно. Решив, что это уже неплохой результат и что память его все же при нем, сын Искусника вновь принялся шагать и шагать, стараясь ни о чем не думать.

Появление незнакомого майя его удивило, но проследовал он за ним даже охотно — однообразие убивало фэа. Впервые с ним заговорила Вайрэ, начав с простого и понятного вопроса, желает ли тот возродиться. Утвердительный ответ чуть было сразу не прозвучал в мрачном зале, однако Тьелпэринквар удержался и спросил:

— На каких условиях?

Невидимая им до этого момента Ниэнна разрыдалась.

— Просто вновь обрести тело. Свое, — промолвила Ткачиха, глядя в самую суть его фэа.

— Да, — четко, однозначно и абсолютно спокойно произнес Келебримбор.

— Да будет так, — с неохотой ответил молчавший Намо.

Последнее, что помнил Тьелпэ, была очаровательная улыбка Вайрэ. Безусловно, адресованная своему супругу.

Вдох. Выдох. Вдох. Снова выдох. Вроде получается. Пальцы рук, ног — шевелятся. Перевернуться — получается. Сесть — можно. Встать — тяжело, но вышло. Покачиваясь Тьелперинквар дошел до Врат Мандоса и переступил порог.

* * *

Вечерело. И холодало. Келебримбор шел по единственной дороге, ведущей от Чертогов. Он даже толком не знал, куда направлялся, главным для него было оказаться подальше от этого мрачного места.

Когда стемнело окончательно, и лишь свет звезд освещал дорогу, Тьелперинквар увидел, как что-то блеснуло с краю. Подойдя ближе и наклонившись, он обнаружил одежду и сапоги, а отразился свет от восьмилучевой звезды. «Значит, не показалось», — решил он про себя. Когда он только начал свой путь, его слух уловил стук копыт, но лишь однажды. Тогда Тьелпэ подумал, что ему почудилось. Взяв в руки вещи и поспешив натянуть на себя рубашку и штаны — ночная сырость уже давала о себе знать — он догадался, кто именно останавливался здесь. Однако осознание того, что отец был рядом, но поспешил уехать, говорило ему о многом. Что ж… он и не надеялся, что о нем вообще вспоминают. Незаметно для себя вздохнув, он дошнуровал сапоги, убрал звезду в карман и продолжил свой путь.

* * *

Атаринкэ проснулся и, не открывая глаз, пошарил рядом рукой — Лехтэ не было.

— Мелиссэ? — вопросительно позвал он, оглядывая комнату. Обнаружив любимую в кресле, Искусник откинул одеяло, встал, потянувшись, и подошел к жене.

— Как ты, родная? Тебе лучше?

Коварный живот вмешался в разговор бурчаньем — есть хотелось сильно. Услышав этот «намек», Тэльмэ поднялась с кресла и, быстро поцеловав мужа, усадила завтракать. Сама она впрочем тоже интересовалась едой.

Жуя очередной кусок сыра, Курво неожиданно помрачнел — он не оставил сыну еду, впрочем у него и не было.

— Не забыл бы он только сам покушать, — грустно заметил Искусник. Кто такой «он» Лехтэ поняла сразу, но вопросительно посмотрела на мужа.

— Представь себе, забываешь. Ты отвыкаешь, что нужно спать, есть и пить, что телу требуются упражнения. Да, обычно пары дней хватает, чтобы помнить о таких вещах, но не всегда. Мне так братья дней пять напоминали, что пора ужинать, или приносили обед в мастерскую. Турко, помнится, порывался покормить меня с ложечки, как когда-то в детстве, а Майтимо с присущим ему серьезным видом, рассуждал о важности питания.

Атаринкэ доел завтрак и вопросительно посмотрел на жену.

— Чего хочется именно тебе сейчас, Лехтэ?

* * *

Накануне ночью. Где-то в дороге.

Ноги, как оказалось, несли его в Тирион. Ничего удивительного, впрочем, в этом не было, ибо куда же еще ему было идти?

Впрочем, «идти» — это пока было сказано слишком самонадеянно. Ноги путались, словно у годовалого младенца, и пару раз Тьелперинквар самым натуральным образом упал. Разозлившись на самого себя, встал и начал вспоминать самые простые движения, без подсказки известные даже ребенку. Кажется, после этого дело пошло живее. Он зашагал уже более уверенно, тем не менее мысль, сколько же он таким темпом будет добираться до города, по-прежнему приводила в смущение.

«Надо будет что-то придумать», — понял Тьелперинквар.

Мысль несколько дней идти пешим ходом его совершенно не прельщала.

А скоро начало вспоминать о своих естественных надобностях тело. И если какие-то удовлетворить не составило труда, то с другими вышла некоторая заминка.

Например, еда. Не то чтоб очень сильно, однако есть уже начинало хотеться. Стояла ночь, и местность, где он шел, Тьелперинквар знал плохо, что, в общем-то, было даже неудивительно. Под рукой ни ножа, ни лука, а яблоню еще попробуй найди. Может, в Лориэне удастся чего-нибудь раздобыть?

Ободренный этой мыслью, Тьелпэ пошел живее, однако, когда под ноги ему бросился коварный корень — пересмотрел свои намерения и решил отдохнуть до утра. Сойдя с обочины, свернулся калачиком и, закрыв глаза, расслабился. Вспомнились слова, что он сказал при последней встрече родителям. Отцу, что он отрекается от его дел, а матери… Матери на ее вопрос, не хочет ли он остаться с ней в Амане, он сказал, что вся его семья отправляется в Исход, и, значит, он отправляется с ними. И только потом, уже в Белерианде, он вспомнил этот разговор и понял, о чем она подумала тогда. Она ведь тоже его семья.

«Да уж, кажется ничего удивительного, что меня никто не встретил. Выставить-то меня выставили, только прошлые ошибки мне еще разгребать и разгребать».

Под эти не слишком радостные мысли он и уснул.

Проснулся же от лошадиного топота. Открыв глаза, сел и сразу поморщился. Роа снова напомнило о себе и своих потребностях. Мда, отвык, отвык…

На востоке уже занималось утро. Было зябко, и Тьелпэ невольно поежился. Встав, быть может чересчур резко, покачнулся и тихонько выругался себе под нос. Всадник остановился и с интересом оглядел его:

— Ты возрожденный?

Тьелпэ посмотрел на него исподлобья:

— Это настолько заметно?

Всадник хмыкнул:

— Не обижайся, но да. Тебя не встречают?

— Нет.

— Почему? Некому?

Некоторое время Тьелпэ молчал, раздумывая, насколько стоит быть откровенным, потом ответил:

— Старые семейные проблемы.

— Понятно. Есть небось хочешь? Вот, держи.

Собеседник полез за пазуху и, вынув оттуда лембас, протянул его Тьелпэ. Тот принял с выражением самой искренней благодарности и, не откладывая, развернул и откусил кусочек.

Вкус был непривычным и странным, однако кровь сразу побежала по жилам резвее, а в голове разошелся туман. Всадник смотрел с пониманием.

— Куда путь держишь?

— В Тирион, — ответил Тьелпэ.

Собеседник присвистнул:

— Далековато пешком. Знаешь что… У меня тут неподалеку живет родня. Бери моего коня и езжай, а я доберусь до них и так. А коня отпустишь на главной площади Тириона, он сам найдет дорогу.

Неожиданное щедрое предложение было слишком заманчивым, чтобы Тьелпэ от него отказался. Всадник спешился, и Тьелперинквар, поблагодарив его, не без некоторой заминки взобрался на коня.

— Благодарю, — сказал он на прощание, — я у тебя в долгу.

— Не о чем говорить. Прощай.

— До встречи!

— Удачи тебе!

И Тьелпэ, подобрав поводья, направился в город, по дороге размышляя, не занять ли ему один из пустующих домов, которые когда-то остались после ваниар. Сохранились ли они еще?

* * *

Утро. Тирион.

Не забывая, впрочем, и сама есть, Лехтэ с удовольствием смотрела, как ест Атаринкэ. Замечание о том, что он забыл оставить еды сыну, на мгновение заставила ее помрачнеть, но потом она рассудила, что в Амане в принципе без труда можно раздобыть съестное, и этой мыслью она поделилась с мужем.

Утро было ясным и радостным, как и почти всегда в этом благодатном краю. Вопрос о том, чего она хочет, заставил задуматься.

— Знаешь, после пережитых вчера волнений мне просто хотелось бы провести день с тобой вместе. Может, сходим куда-нибудь? Например, прогуляемся к морю? Или еще чего-нибудь.

«Сына искать наверняка еще рано, — подумала Лехтэ. — Да и надо ли, вот вопрос».

* * *

Атаринкэ был удивлен, и сильно — он был уверен, что Тэльмэ сразу же кинется встречать Тьелпэ. Сам же он беспокоился за сына: где ночевал, куда направился, как ему, только возрожденному, одному в дороге. Однако, не подав виду, что ожидал другой ответ, Курво откликнулся:

— К морю — так к морю, как пожелаешь, мелиссэ.

Для себя же он решил, что и во время прогулки сможет узнать что-либо про Тьелперинквара.

Собирали лошадей они вместе, прикрепив к седлам сумки с припасами. На всякий случай, да и в течение дня перекусить не помешало бы, а охотится в тех краях почти невозможно.

Искусника не оставляло чувство неправильности происходящего, ему хотелось покинуть Тирион и скакать на запад, спрыгнуть с кобылы и обнять сына, сказать ему, что прошлое забыто и что… да, просто помолчать по пути домой. Вот только что для Келебримбора теперь дом, Атаринкэ не знал.

Проезжая по улицам Тириона, Куруфинвэ вглядывался в лица прохожих, ища одно, очень знакомое и дорогое. Конечно, дойти пешком за столь малое время возрожденному невозможно, но вдруг…

Почти у самых ворот их обогнала лошадь, одна, без всадника. Она выбежала в открытые ворота и целеустремленно поскакала на запад. Проводив животное взглядом, Курво направился по дороге к морю. Почему-то хотелось вернуться, но портить прогулку не стоило. В самом деле, отпустил эльда лошадь, приехав в Тирион, это ж не повод поворачивать назад.

Немного хмурый, он продолжил путь в тишине, разглядывая пейзажи и думая, чем порадовать жену.

* * *

Тьелпэ отпустил на главной площади лошадь и в некоторой растерянности огляделся по сторонам. Тирион был и тем, что он помнил, и одновременно совершенно другим, хотя он и не мог сказать вот так сходу, в чем это самое отличие заключалось.

Но это было, конечно же, не то дело, которое его сейчас волновало. Гораздо важнее было найти подходящий дом. Как поступить? Подойти и спросить кого-нибудь или поискать наугад? В дом родителей идти пока не хотелось. Во-первых, надо еще в обстановке разобраться, а во-вторых, самому бы собраться для начала с мыслями. К тому же мысль о том, что надо будет просить прощения, ему казалась все это время немыслимой. Он и теперь считал, что был прав тогда, в Нарготронде. Правда, это не означает, что он не любил отца… А без матери вообще обходился почти две тысячи лет. В общем, рано пока к родителям. Да и помирились ли они, тоже неизвестно. Может, порознь живут.

Тьелпэ в задумчивости потер подбородок и в конце концов решил кого-нибудь спросить.

— Пустующий дом? — спросил молодой нолдо, явно обдумывая просьбу. — Есть такие.

И принялся объяснять дорогу. Тьелпэ поблагодарил его и пошел в указанном направлении.

На боковой улочке, куда он свернул, было гораздо тише и куда как уютнее. Нужный дом он нашел без труда. Толкнув калитку, вошел в тихий, можно даже сказать молчаливый, садик. Один этаж, четыре комнаты, кухня. А больше ему пока и не надо. Открыв одно из окон, Тьелпэ впустил в комнату свежий воздух, оперся о раму плечом и задумался.

* * *

Настроение Лехтэ было странным. Задумчивым, если можно было так сказать. Мысли лениво бродили по кругу, и даже, в общем, говорить не хотелось. Хотелось сесть где-нибудь, хоть в чистом поле, а лучше, конечно, около моря, и смотреть в даль. Разглядывать облака, слушать мерзкие крики чаек. И чтоб кто-нибудь был рядом. Просто так. А вот делать, предпринимать что-нибудь не хотелось.

Атаринкэ хмурился и как-то нервно оглядывался по сторонам. Лехтэ догадывалась, о чем он думает, и ей было почти физически неудобно от того, что он вынужден сейчас тратить время на нее.

— Знаешь, — заговорила она, когда они как раз миновали ворота, — если у тебя были планы или какие-то другие дела, то езжай. Я себе не прощу, если тебе придется из-за меня их бросить. А я погуляю немного и вернусь домой.

* * *

— Ты хочешь поехать одна? — спросил Атаринкэ, глядя жене в глаза. — Не думаю, — сам же за нее и ответил. — Тэльмэ, мы едем, вдвоем, как ты и хотела, к морю. Не придумывай лишние сложности — все остальное подождет.

Погода, как и настроение, была переменчиво-неопределенной. Лучи Анара грели, но в тени было зябко, неожиданно налетающий ветер неприятно холодил лицо и руки, но без него порой становилось душно.

В основном они ехали молча, но тишина перестала быть тягостной и гнетущий, словно появилась какая-то определенность. Может быть, именно в тот момент Искусник понял и осознал, что даже если сын и не захочет их знать, он жив.

— Послушай, — немного неожиданно даже для себя начал Куруфинвэ, — как ты думаешь, понадобятся эльдар небольшого размера палантиры?

Лехтэ несколько озадаченно посмотрела на Атаринкэ, не совсем понимая вопрос.

— Это очень полезное изобретение твоего отца… ты хочешь уменьшить сам шар?

— Да, так, чтобы было удобно брать в собой, чтобы он не занимал много места в сумке или даже помещался в кармане куртки, — на какое-то время Курво замолчал, что прикидывая в уме. — Правда, я не уверен, что здесь в Амане в них есть необходимость, ведь можно использовать осанвэ… но все может измениться, так что сделаю, пожалуй, несколько.

После заверений Лехтэ об однозначной полезности такого прибора, Искусник поделился еще несколькими идеями, рассуждая вслух и интересуясь мнением жены.

Дорога, вдоль которой они ехали, стала спускаться, а на горизонте показалась полоска моря. Тэльмэ улыбнулась и, задорно крикнув «Догоняй», пустила коня в галоп.

* * *

Свежий ветер приятно холодил лицо, выдувая прочь меланхолию и грусть из мыслей и тоску из фэа. Доскакав до моря, Тэльмэ спешилась, разулась и пошла медленно вдоль кромки прибоя, вглядываясь в далекий горизонт. Белая пена набегала, щекотала голые ступни, и она подобрала подол, чтобы не замочить платье. Чтобы понять, что ей дальше делать, или же не делать ничего вовсе, требовалось как-то привести мысли в порядок. Вот так сходу, в тот момент, когда внутри ее существа царил сумбур, она не любила принимать важных решений и старалась, если есть возможность, этого не делать. Только на холодную голову.

Когда Атаринкэ ушел в Мандос, ее из того состояния, в которое она начала погружаться, вытащил брат Тарменэль. Когда же во владения Намо угодил Тьелпэ, Лехтэ была уже совсем другой женщиной. Старше, сильнее. Закаленнее. Один раз она уже через это прошла, поэтому было в каком-то смысле даже немного легче. Привычное состояние, привычная боль. Она не утратила связь с реальностью, но помощь ей все равно была нужна, она и сама это хорошо понимала. К тому же хотелось ненадолго сменить обстановку, уехать из Тириона туда, где ничего бы не напоминало о прежней семейной жизни. Тар первый предложил ей поехать к дедушке в Валимар, и она согласилась. Но там ее подстерегала другая опасность. Может быть, дело было в той половине ваниарской крови, которая текла в ее жилах, а может быть потому, что там, казалось, в самом воздухе разлита благодать. Город успокаивал, убаюкивал, словно мать младенца, дарил отдохновение, и покидать его, ехать куда-то не было ни сил, ни желания. Боль ушла, фэа обрела покой, но прошло совсем мало времени, и Нольвэ сам приказал внучке возвращаться в Тирион, к привычной ей жизни.

«Иначе, — сказал он ей, — ты никогда не уедешь отсюда».

Лехтэ послушалась и покинула город. И приезжала в последующие годы только тогда, когда на душе было спокойно, хорошо и радостно, когда не было никаких проблем и противоречий в душе. Чтоб не уйти от мира, который она так любила. А лечением сестры, как и прежде, занялся Тар. И оно подействовало, за что Лехтэ всегда будет ему благодарна.

В общем, теперь ей тоже было необходимо каким-то образом привести мысли и чувства в порядок. Она остановилась, закрыла глаза и просто встала, раскинув руки, и долго стояла так, всей кожей ощущая свежесть морского ветра, слушая крики чаек. А через некоторое время, открыв глаза, оглянулась на Атаринкэ, постояла так некоторое время в задумчивости, глядя на него, и села прямо на прибрежный песок, а когда он опустился рядом, пристроила голову ему на плечо и принялась рассказывать все то, о чем только что вспоминала.

* * *

Искусник молча слушал жену, не перебивая, только крепче к себе прижимал и тянулся всей фэа.

— Спасибо, что рассказала, что поделилась этими воспоминаниями, — сказал он ей. — Поверь, мне очень жаль, что невольно заставил тебя это пережить.

— Знаешь, — сказал Атаринкэ спустя некоторое время, — давай не будем специально вспоминать те события. Я не говорю, что мы когда-либо их забудем, нет. Я не об этом. Чего бы хотелось тебе, в будущем? Не завтра, даже не на следующей неделе. К чему нам стремиться, куда идти? Я не тороплю тебя с ответом, но хотел бы, чтобы ты, чтобы мы вновь мечтали, чтобы снова стремились к намеченным целям.

Лехтэ по-прежнему уютно устроилась рядом с мужем, слушала его, а Куруфинвэ воодушевленно рассказывал про маленькие палантиры, про то, как он с братьями обязательно восстановит Форменоссэ, и они смогут занять свою башню, про то, что очень хочет исследовать льды и некоторые явления в условиях низких температур.

Искусник все рассказывал, делился мыслями, что посещали его еще в Мандосе, он словно хотел наверстать упущенное.

— А самое главное, я хочу, чтобы моя семья была счастлива — ты, сын, братья…

Про возможность выхода отца из Чертогов он не говорил — не хотел убить зародившуюся тогда перед Вратами надежду.

Они посидели еще какое-то время. Ветер успел растрепать их волосы и прогнать ненужные мысли. Атаринкэ поднялся на ноги и протянул руку Лехтэ.

— Пройдемся?

Тем временем в Тирионе

Какое-то время Тьелперинквар постоял у окна, подумал, потом встряхнул головой и принялся обустраивать дом.

Он прошелся по всем комнатам, решил, что стоит подправить в первую очередь, а что может и подождать.

Рядом был небольшой сад, в котором имелась хозяйственная постройка. Найденные в ней инструменты были в отличном состоянии, и Келебримбор незамедлительно приступил к работе.

Он подправил петли дверей и оконных рам, отремонтировал запоры, укрепил мебель, которая немного расшаталась, сделал пару новых полочек на кухне и в комнате, которую он выбрал своей спальней.

В прихожей следовало поменять несколько досок пола, однако подходящего материала у него не было — предстояло выяснить, где и как он сможет их раздобыть. Особенно волновал вопрос «Как» — Тьелпэ отлично помнил, что такое деньги, и как ими распоряжались атани и наугрим. Стали ли они неотъемлемой частью жизни эльдар, Келебримбор не знал.

Прикинув, что еще ему понадобится в самое ближайшее время, бывший король Эрегиона вышел на улицу.

* * *

— Давай пройдемся, — охотно отозвалась Лехтэ и, оперевшись на протянутую руку, встала.

Кажется теперь, когда она выговорилась, ей и в самом деле стало спокойней. Если и не мысли, то уж фэа точно начала приходить в порядок. Тэльмэ уже совсем другим, новым взглядом смотрела и на прибой, и видневшиеся в дали крохотные точки кораблей. Она еще раз обдумывала сказанное про палантиры, и идея нравилась ей все больше и больше. В самом деле, было бы замечательно иметь возможность взять его с собой в дорогу, и неважно просто ли на всякий случай или по необходимости. Вскоре она заговорила:

— Знаешь, о чем я сейчас думаю? Если бы я заранее знала о грядущем выходе Тьелпэ из Мандоса, то, конечно, пошла бы его встречать. А теперь, когда время упущено… Не знаю даже, есть ли смысл. Он уже вышел один и никого не увидел. Метаться же по Аману в поисках одного-единственного эльда можно долго и безуспешно, и потом, Тьелпэ все-таки уже большой мальчик. Нужны ли ему родители теперь, когда он столько времени жил без них, я не знаю, и не берусь предполагать, поскольку мне неизвестно, что он за личность, каким стал. Если нужны, то он сам придет. Тогда я его, скорее всего, прощу. И даже обниму, — тут Лехтэ фыркнула. — Послать осанвэ? Не знаю, можно ли. Да и рано в общем пока принимать решение. А насчет мечты, о которой ты упоминал… Я думаю, что ты прав, и обещаю хорошенько поразмыслить на эту тему.

И неожиданно закончила:

— Есть хочется. И еще купаться.

* * *

Атаринкэ рассмеялся на последнюю фразу Лехтэ.

— Предлагаю наоборот — купаться и есть. Давай пройдем чуть подальше — там есть среди дюн полянка, если не ошибаюсь. Разведем костер, искупаемся, согреемся, поедим.

Искусник взял Тэльмэ за руку и увлек за собой, предложив немного пробежаться навстречу ветру. Оказавшись на нужном месте, Атаринкэ обнял Лехтэ за талию, приподнял в воздух и немного покружил.

— Сейчас расположимся и купаться.

Их кони были уже рядом, и Курво быстро расстелил на земле покрывало, достал фляги с водой, колбаски, лепешки, овощи.

С хворостом была проблема — берег был песчаный и лишь местами покрытый голубой осокой. Лишь в отдалении виднелись какие-то кусты. Быстро вскочив на Кууси, Атаринкэ доскакал до них, нашел немного сушняка и вернулся с охапкой к жене.

— Купаться? — спросил Искусник. — Если не передумала, то пошли.

Сказав это, он начал быстро раздеваться, а потом быстро заплел косу, чтобы волосы не мешали.

* * *

— Конечно, не передумала, — ответила Лехтэ и принялась снимать одежду.

Длинные волосы заплела в косу и уложила вокруг головы венцом, чтобы не намокали. Подойдя ближе, попробовала ногой воду. Та оказалась теплая. Тогда Лехтэ отошла подальше, разогналась и с разбега влетела в море, подняв тучу брызг. Сделала несколько гребков, отплывая подальше, и остановилась, чуть прикрыв глаза и молча наслаждаясь тем, как ласково обнимает вода, забирая усталость и тревоги, как легонько покачивает.

Лехтэ обернулась, посмотрела, где находится Атаринкэ, потом подплыла по широкой дуге со спины и, встав ногами на дно, щедро обрызгала и засмеялась, довольная своей проделкой.

* * *

Искусник громко отфыркался и улыбнулся, а потом сделал страшное лицо:

— Все, жена моя, доигралась, добрызгалась.

С этими словами Атаринкэ подошел к Тэльмэ, подхватил на руки и начал кружить, иногда резко опуская под воду. Лехтэ обняла его за шею и рассмеялась. Курво же продолжал резвиться, радуясь улыбке любимой, провожал взглядом бегущие по ее шее капли воды, сверкающие в лучах Анара.

Они еще долго играли в воде, словно совсем юные эльдар, а после, уже на берегу, у спешно разведенного костра, лежали рядом на покрывале, счастливые и беззаботные.

Немного отдохнув, Атаринкэ поджарил колбаски на костре, Тэльмэ порезала овощи.

Музыка волн лишь изредка нарушалась криками чаек. Рядом убаюкивающе шуршала осока, так и призывая вздремнуть, забыв обо всем.

Поев, Искусник прилег, положив руки за голову, и прикрыл глаза. Море что-то шептало, ветер с легким шелестом перекатывал песчинки, и он не заметил, как заснул. В своих грезах Атаринкэ готовил сыну ужин и уговаривал того поесть.

* * *

Тем временем в Тирионе

Тьелперинквар шел по улицам города, озираясь по сторонам и пытаясь как можно быстрее понять, что изменилось в жизни нолдор, а что нет. Многие прохожие бросали заинтересованные взгляды на красивого эльда, которого ранее не встречали в этих краях, но разговоров они не заводили.

Найдя необходимые ему материалы, Келебримбор с радостью для себя узнал, что эльдар верны традициям и не берут платы за работу.

Он заказал нужные для ремонта доски, инструменты, металлические заготовки и решил обзавестись запасной одеждой.

У портного, точнее у швеи, его встретили очень радушно.

Немолодая нолдиэ, которая, как показалось Келебримбору, родилась еще до Исхода, быстро подобрала ему готовую одежду, а потом предложила снять мерки и сшить на заказ.

— Не стоит, благодарю Вас, — ответил Тьелпэ, — хватит того, что теперь имеется у меня.

Однако эльфийка упорствовала, и он сдался. В процессе снятия мерок ей помешал непонятный предмет в кармане Келебримбора, который швея попросила достать. С изумлением она взглянула на восьмилучевую звезду, но не сказала ни слова.

— Готово, — сообщила мастерица, — мерки сняты, приходите на примерку послезавтра, в любое время.

Поблагодарив ее, Тьелпэ собрался уже выходить, когда его остановил вопрос:

— Может, Вы хотите квениласу или перекусить?

Тогда Тьелперинквар и осознал, что не ел со вчерашнего вечера. И ведь не хотел же, пока не спросили.

— Не откажусь, благодарю, — кивнув ответил Келебримбор. — Могу я узнать Ваше имя?

— Эстэниэль, лорд Тьелперинквар. Не надо удивляться, — продолжила она, — вы очень похожи на своего отца. А она лишь подтвердила мою догадку, — швея кивнула на лежащую на столе звезду.

Не успевший начаться, разговор оборвался на этих словах.

— Знаете, я, пожалуй, пойду, не стоит беспокоиться, — сказал Тьелперинквар, вставая из-за стола. — Правда, не стоит, меня ждут дела. Благодарю Вас, леди Эстэниэль.

С этими словами Келебримбор решительно вышел на улицу, оставив недоумевающую швею с подносом в руках на середине комнаты.

Быстрая ходьба помогла привести мысли в порядок, и сейчас он и сам не знал, почему решил сбежать от одного упоминания об отце. Однако, дело это сделано, а другие — нет.

* * *

Атаринкэ спал, и будить его не хотелось. Думать ни о чем тоже не было никакого желания, и поэтому Лехтэ решила просто чем-нибудь занять руки.

Под рукой росло много осоки, и она решила воспользоваться именно ею. Взяла нож и нарезала достаточное количество. Часть положила немного просушить, а из другой принялась плести подушечку. Совсем небольшую, которую потом можно будет набить ароматными травами. Работа продвигалась достаточно быстро, и скоро будущая травяная наволочка была готова. Оставив ее под солнышком рядом с осокой, она принялась искать, где можно набрать трав. Получалось далековато. Подозвав коня, Лехтэ быстро оделась и, вскочив верхом, направила его в сторону ближайшего луга.

День был в самом разгаре. Солнышко немного слепило, и Лехтэ прикрывала ладонью глаза. Наконец, они добрались до цели, и Тэльмэ принялась собирать самые ароматные травы, какие только могла найти. Набрав достаточное количество, вновь села на коня и вернулась к берегу. Муж все еще спал, и Лехтэ, снова раздевшись, села доделывать свою работу, а закончив, набив травами подушку и зашив ее, осторожно положила Атаринкэ под голову.

Анар уже заметно перевалил зенит, хотя до вечера еще оставалось время.

Лехтэ, довольная собой, тоже растянулась на покрывале и, положив руки под голову, улыбнулась.

* * *

Не просыпаясь, Искусник что-то благодарно пробормотал и удобно устроился на подушке. Поход в Чертоги отнял у него больше сил, чем показалось в начале. И если фэа пламенела, как и прежде, то роа нуждалось в отдыхе.

Когда же силы восстановились, довольный Атаринкэ открыл глаза.

— Прости, я что-то разоспался, — сказал он, обращаясь к Лехтэ. — Но я вижу, ты не скучала, — кивнул в сторону подушки, — спасибо, мелиссэ.

Настроение после сна значительно улучшилось, и Курво, бросив взгляд на Анар, предложил еще покататься.

Вечер получился светлый и радостный — они скакали, соревнуясь с ветром, поднимая сотни сверкающих брызг, шагали, держась за руки, и даже пели.

Атаринкэ и Лехтэ возвращались к прежней жизни, счастливой, интересной и полной стремлений.

Вечер того же дня, Тирион

Тьелперинквар не сразу понял, почему немного кружится голова, и он ощущает сильную усталость. Решив, что отвык работать, вышел в сад, прогулялся вокруг дома — лучше не стало, но в голове настойчиво звучал голос отца, который уговаривал его что-то сделать.

«Поесть! Конечно, я забыл об этом и не понял, что голоден», — наконец осознал Тьелпэ, что ему пытались внушить.

Дома продуктов не было — пришлось заставить себя сходить к соседям. Келебримбор некоторое время помялся на пороге, но потом, отбросив сомнения, постучал.

— Добрый вечер, мне право неловко вас беспокоить по…

Договорить ему не дали.

— Заходи, присаживайся, не возражай, пожалуйста, сейчас накормлю и с собой дам, — четко и не терпящим возражения тоном сказал сосед-нолдо.

Через пару минут кухню заполнил аромат тушеного мяса и трав. Тьелпэ ел молча, не отвлекаясь на разговоры и не глядя на хозяина. Лишь допив квенилас, он посмотрел в глаза и тихо произнес:

— Спасибо вам большое, чем я смогу отблагодарить?

— Успеешь еще, мы же теперь соседи, — тепло улыбнулся нолдо. — Я Ханделон, лорд Тьелперинквар.

Поймав удивленный взгляд, пояснил:

— Я отлично тебя помню, и до Исхода, и немного после, — он замолчал ненадолго, — видишь ли, я ненадолго задержался в Эндорэ. Как и мой сын. Но я раньше покинул Чертоги, поэтому очень хорошо знаю, какие проблемы поджидают.

Он положил на стол головку сыра, муку, несколько лепешек, масло, принес овощей, кусок мяса. Убрал продукты в сумку и вручил Тьелпэ.

— Заходи, когда захочешь, посидим, поговорим или помогу чем тебе.

Ханделон пресек попытку отказаться от собранной еды и уже с порога крикнул:

— Уже поздно, не забудь лечь спать.

* * *

Один за другим проходили дни, чем-то похожие с точки зрения Лехтэ на бусинки в ожерелье — вроде бы похожие на первый взгляд, однако, если присмотреться внимательнее, то можно без труда заметить, что они отличаются то размером, то формой, то едва заметным рисунком, сотканным самой природой из прожилочек камня. Дни, наполненные работой и творчеством, разными повседневными хлопотами, заботами, разговорами друг с другом и с соседями, поездками в гости к родне и друзьям. Дни, заполненные любовью и счастьем.

Лехтэ вынула из очага пироги с мясом и повидлом и поставила на стол, а место его заняло будущее жаркое. Воду под квенилас она вскипятит чуть позже. По городу расплавленным золотом растекался вечер. Скоро, вероятно, вернется из мастерской Атаринкэ, где он уже который день подряд работал над палантирами, пытаясь сделать их меньше и легче.

А вот сама Лехтэ свой заказ выполнила еще вчера и теперь размышляла, чем ей заняться. Может, стоит сделать что-нибудь для себя? Какой-нибудь столик для дома или шкафчик для инструментов?

Тут в распахнутое окно залетела крупная, пестрая бабочка, покружилась немного и уселась на раму. Лехтэ подошла и принялась ее рассматривать. Узор на крылышках ей подсказал идею, каким следует сделать тот самый шкаф, о котором она только что думала.

Звонко пели птицы, теплый ветер колыхал легчайшие занавески, по кухне плыл аромат пирогов. Лехтэ невольно сглотнула слюну, размышляя, не пора ли побеспокоить в мастерской мужа, как в дверь постучали. Сняв фартук, она пошла открывать.

На пороге стоял незнакомый эльда.

— Добрый вечер, леди Тэльмиэль, — поприветствовал ее гость.

— Добрый вечер, — откликнулась Лехтэ.

— Я хотел бы сделать заказ.

— Проходите, — ответила она и отошла в сторонку, сделав приглашающий жест.

Они уселись за столом в гостиной, и гость принялся объяснять, чего бы он хотел. Оказалось, ему была нужна новая входная дверь.

— Ручка на двери предполагается в виде лани, — объяснял гость. — Мастер, что занимается ею, занесет мне ее завтра.

— Отлично. Я тогда зайду и заберу ее, а заодно посмотрю место, где будет стоять дверь, и сниму мерки.

— Буду ждать вас.

— Как вас зовут? — поинтересовалась Лехтэ.

— Ханделон.

Он объяснил, как найти его дом, и, попрощавшись, ушел. Лехтэ довольно потерла руки — кажется, у нее снова появилась работа.

А пока, может быть, в самом деле стоит зайти в мастерскую к мужу?

* * *

— Есть! — радостно воскликнул Атаринкэ. Только что ему удалось добиться необходимых для создания палантира свойств у кристалла очень небольшого размера и веса. Он выращивал его достаточно долго, стараясь соблюсти все расчетные условия и учесть предыдущие ошибки. Минералы, полученные ранее, были или слишком хрупки, или очень большой плотности (а кому нужен маленький, но очень тяжелый камень), или не обладали требуемой структурой.

Сейчас же перед Искусником лежало шесть небольших кристаллов. Отобрав два, он занялся изготовлением собственно самого изделия. Когда осталось совсем немного доработать, и перед ним была бы пара очень небольших палантиров, открылась дверь в мастерскую.

— Подождите, — не отвлекаясь от своего занятия, произнес Курво. — Стул справа от входа.

Примерно через полчаса довольный Атаринкэ повернулся к посетителю, приветствуя:

— Доброг… мелиссэ!

Он быстро подошел к жене, тут же вставшей со стула, и поцеловал.

— Прости, что заставил ждать. Мы куда-то идем, да? Или я забыл про гостей, что должны прийти с минуты на минуту? А, может, ты просто соскучилась по мужу? — он лукаво улыбнулся любимой и прижал к себе Лехтэ.

— Подожди секунду, давай проверим, — с этими словами Искусник вручил жене один из новых камней. Вызывай меня, прямо здесь.

Глаза Лехтэ азартно сверкнули, и она охотно взяла палантир.

Вызов состоялся, без малейших помех. Курво вышел из мастерской в сад — отлично. Попросил Тэльмэ подождать минут двадцать, а сам быстро удалялся от дома. Через строго оговоренное время его палантир засветился, и он без каких-либо преград увидел ужин с пирогами и мясом, заботливо приготовленный Лехтэ, а также возможное многообещающее продолжение — настроение у супруги было отличное и игривое.

Пообещав скоро быть, Курво поторопился домой.

Второй камень, что прошел испытание, он оставил жене, попросив носить с собой, остальные же сложил в сумку — завтра отвезет братьям и они проверят их на более дальних расстояниях.

Палантиры на местах, в мастерской порядок, в столовой ждет ужин. Атаринкэ довольно потянулся и сел за стол.

— Как твои заказы? Все уже готово? — спросил он, положив еще кусочек мяса Лехтэ и себе.

* * *

Жизнь Тьелперинквара наладилась. Он уже давно не забывал ни поесть, ни поспать, обустроил дом, построил мастерскую. Келебримбор отлично общался с соседями, обзавелся новыми знакомыми, но близких друзей у него не было. Внимание юных дев он обращал в шутку, сам же ни за кем не ухаживал. В разговорах о семье почти не упоминал, а если и приходилось, то говорил всегда в прошедшем времени.

Вечерами ему иногда хотелось найти родителей (то, что они помирились и живут вместе, он уже знал), поговорить с ними, обнять мать, поработать или съездить на охоту с отцом… Но не хотел Тьелпэ им мешать — не встретили, не искали. Не известно, считают ли вообще своим сыном после всех его слов.

Смыслом новой жизни для Тьелперинквара стала работа — он очень охотно брался за заказы любой сложности и выполнял их так, что к нему обращались снова и снова. Вот и сейчас он заканчивал необычную дверную ручку в виде косули — Ханделон решил сменить входную дверь. Завтра мастер по дереву придет произвести замеры и обсудить с хозяином, каким тот желает ее видеть, а готовая ручка лучше поможет им понять друг друга. Оставалось немного — он точно успеет.

* * *

— Да, заказы готовы, — ответила Лехтэ, примериваясь к кусочку. — А сегодня получила новый — дверь. Ручка интересная, в форме лани, но она пока не готова. Завтра схожу сделать замер, а заодно заберу ручку. Дверь напрашивается с растительным орнаментом, хотя завтра можно будет сказать точнее.

Покончив с мясом, Лехтэ налила в чашки квенилас и, отрезав по солидному куску пирога, один из них пододвинула мужу.

— А у тебя дела как? Палантиры ты, я так понимаю, закончил? Чем теперь заняться планируешь?

* * *

— Уйду в Хэлкараксэ, — ответил Курво, прожевав кусочек пирога. Перехватив изумленный взгляд жены, Искусник пояснил: — Хочу провести несколько опытов там, среди низких температур. Но ты не расстраивайся, я ж не завтра уезжаю. Ты хочешь, чтобы я помог тебе с дверью — хорошо. Завтра буду занят — просили починить светильник и сделать флюгер. Так что приноси ручку и промеры и вместе сообразим.

Пирог исчез на удивление быстро.

— Положи еще кусочек… умм, ошень вкушно, — ответил Атаринкэ, взявшись за добавку.

* * *

Услышав про опыты, Лехтэ выдохнула, а затем фыркнула:

— А я уж было представила, как ты там себе ледяное жилище ставишь и живешь отшельником, питаясь одной рыбой. Хотя нет, сначала я представила, как ты с котомкой через Льды пешком шлепаешь.

Потом все-таки не выдержала и рассмеялась в голос:

— Ох уж это мое воображение.

Просьба насчет пирога однозначно порадовала. А ведь можно еще модифицировать процесс. Лехтэ, отрезав еще кусок, с заговорщическим видом пересела к мужу на колени и поднесла пирог, предлагая откусить.

* * *

— Кажется, это будет самая вкусная часть, — с самым серьезным видом сказал Атаринкэ, откусив совсем немного. Он обнял жену, удобнее устраивая ее на коленях.

— Теперь твоя очередь, — Курво перехватил руку Лехтэ вместе с пирогом и предложил ей.

Кусок закончился на удивление быстро, вставать за новым не хотелось совершенно. Перед глазами Искусника вновь возникли картинки, что Тэльмэ показала ему во время испытания палантира. Пора было и осуществить задуманное.

— О, добавка, — весело воскликнул Курво, заметив каплю повидла на губе у супруги. Не дав ей что-либо сказать, он слизал ее, сообщив, как же было сладко, и вовлек любимую в поцелуй, оглаживая ей спину и крепко прижимая к себе.

«Кажется, на этот раз мы будем в спальне», — подумал Атаринкэ, оглядев между поцелуями кухню. Не приметив ничего подходящего моменту, подхватил Лехтэ на руки и, шепча ей на ушко разное, отнес в их комнату.

Любимая волновала его, манила и притягивала, порой вызывая желание накинуться на нее прямо с порога. Впрочем, а почему бы и нет — он поймет, если ей не нравится.

В следующий момент Тэльмэ обнаружила себя лежащей на кровати и удерживаемой весом мужа, который вновь целовал ее, чуть покусывая губы. Почти сразу затрещала шнуровка платья, или даже оно само, оказавшееся секундой позже где-то на полу, где уже расположилась туника Искусника. Огладив любимую взглядом, Курво сменил тактику, начиная медленно и неспешно покрывать поцелуями тело жены. Ее робкий протест на такое изменение вызвал лишь лукавую усмешку и повлек за собой еще более неспешные, но не менее жаркие ласки.

* * *

Глубоко вздохнув, Лехтэ расслабилась и прикрыла глаза, впитывая ласки всей кожей, каждой частичкой фэа, которая с каждым мгновением сияла все ярче и пылала все жарче. Дыхание Лехтэ становилось тяжелым и рваным. Было уже почти невозможно и дальше сохранять видимое спокойствие, ничего не предпринимая, и Тэльмэ не выдержала. Распахнув глаза, она впилась взглядом в мужа, встретив ответный пристальный взгляд его серых глаз. Одних этих глаз ей обычно было достаточно, чтобы потерять голову окончательно и бесповоротно, а уж если к ним прилагалась лукавая усмешка, как сейчас…

Лехтэ всем телом подалась вперед и, отодвинув волосы, поцеловала любимого в шею, слегка прикусив при этом. Решительно расстегнула пряжку брюк, крепко обняла Атаринкэ, прижавшись всем телом, и решила, что самым правильным будет сейчас не сдерживать стремлений фэа, а наоборот, позволить роа выразить все то, что она чувствует сейчас. А там посмотрим, чья возьмет и будут ли побежденные. Или только победители.

* * *

Снова танец фэар, неистовый огненный, сжигающий и возрождающий вновь. Бешеный напор, пламя гудит, течет по жилам, бьется пульсом в висках, чтобы потом взорваться сотнями искр. Вновь взрастить огонь, медленно, тягуче разливать его, заполняя фэар светом, что способен и выжечь дотла, и вернуть к жизни.

Атаринкэ рухнул на кровать рядом с Лехтэ, которая пока еще окончательно не пришла в себя. Выровняв дыхание, он прижал любимую к себе и уже сквозь сон ощутил, как она вцепилась в его руку, обнимая ее, словно не желая отпустить.

— Я с тобой и никуда не уйду, родная, — прошептал он ей, — спи мелиссэ.

Утро наступило, принеся с собой новые заботы и хлопоты. Сегодня предстояло отправиться к заказчику.

Едва лучи Анара пробрались в комнату, взбежали на кровать и, коснувшись лица, пощекотали веки, Лехтэ потянулась, открыла глаза и, повернувшись на бок, принялась будить Атаринкэ. Ну, то есть как будить… Она прекрасно знала, что от пристального взгляда любимый проснется, и воспользовалась этим. По губам скользнула мимолетная, но от этого не менее светлая и радостная улыбка.

— С добрым утром, — поздоровалась она, едва супруг открыл глаза, и потянулась за поцелуем.

Потом прислушалась к собственным ощущениям, к тихому, настойчивому шепоту фэа, и добавила:

— Знаешь, melindo, какое-то странное ощущение внутри. Причудливая смесь ожидания и страха. Словно что-то должно произойти… Или уже произошло. Но оно скорее радостное, чем нет.

Лехтэ села на кровати и, подперев щеку ладонью, уставилась в окно, словно прислушивалась к звонким голосам детей на улице и к лаю собак. За окошком мягко шелестела листва, и свежий ветер доносил ароматы свежести и лета.

— Нет, непонятно, — подвела она в конце концов итог думам и принялась одеваться.

Приведя себя в порядок, сразу сложила в папку наброски. Пока это просто была пара листов, на которых были обозначены контуры будущего рисунка. Нечто подобное она собиралась сделать в свое время в комнате сына, но задуманному было не суждено осуществиться. По понятным причинам. А теперь, кажется, замысел придется в тему. И это замечательно — невоплощенных идей она отчего-то не любила.

Однако, как бы то ни было, а предстояло завтракать и начинать новый день.

* * *

Радостное, но немного волнительное настроение передалось и Атаринкэ. Он теперь тоже был уверен, что сегодня должно произойти что-то очень важное, значимое для его семьи. Искусник прислушался к своим ощущениям еще раз, но так и не смог понять, что же их ожидает. Единственное, что он осознал, так это то, что зверски голоден.

За завтраком они заговорили о делах.

— Я сегодня весь день в мастерской, мелиссэ, но если понадоблюсь — сразу зови, заказы не срочные, — перехватил задумчивый взгляд жены и добавил, — нисколько не сомневаюсь, что ты справишься сама, но мне будет приятно поработать с тобой, если ты этого захочешь.

— Хорошо, мелиндо, выполним заказ вместе, — Лехтэ встала и, поцеловав мужа в щеку, начала прибирать со стола. — Я же только снять мерки, узнать пожелания, предложить свой вариант двери и забрать ручку у другого мастера. Работать-то я буду дома, а не на месте, так что вернусь относительно быстро.

Атаринкэ проводил взглядом выскользнувшую за порог любимую, вздохнул, просто так, без видимой причины, и отправился чинить светильник и мастерить флюгер.

* * *

Дорогу до его дома заказчик описал достаточно подробно, поэтому теперь Лехтэ уверенно шла, петляя улочками и переулками, заодно вдыхая густой, пьянящий дух яблок. В той части города, куда лежал ее путь, яблочные сады располагались особенно обильно. На одних деревьях уже висели спелые краснобокие и желтые плоды, на других они еще только поспевали, а на третьих, самых поздних, яблочки были еще зеленые и маленькие.

Дом заказчика располагался достаточно далеко от их собственного, поэтому на дорогу пришлось затратить время. Но об этом времени она не жалела — прогулка вышла замечательная. Наконец, окна нужного дома показались среди деревьев, и Лехтэ, толкнув калитку, осторожно ступила на двор, оглянулась в поисках хозяев и, никого не обнаружив, пошла прямо к крыльцу. Поднялась по ступенькам и, постучав массивным железным кольцом, вошла, заодно для себя между делом отметив, что дверь и в самом деле нельзя вершиной красоты и изящества и, с ее точки зрения, решение поставить новую было весьма верным и своевременным.

— Alasse! — поприветствовала она хозяев дома, и сразу две головы обернулись на ее зов.

— Здравствуйте, леди Тэльмиэль, — откликнулся Ханделон и, приветливо улыбнувшись, сделал шаг навстречу.

— Рада видеть вас. Ясного дня, — последние слова ее были обращены уже ко второму эльда, стоявшему рядом с хозяином и как-то странно смотревшему на нее. — Вы, вероятно, и есть тот мастер, о котором мне говорили и который должен был сделать ручку? Или это ваш родич?

Снова вопросительный взгляд в сторону Хаделона. Тот несколько долгих мгновений молчал, потом откашлялся и ответил:

— Нет, не родич, госпожа. Ручка готова.

Мастер молча сунул руку за пазуху и выложил на стол продолговатый предмет, аккуратно завернутый в тряпицу. Лехтэ подошла и взяла, затем развернула осторожно и начала разглядывать.

Лань действительно была выполнена мастерски. Изящное, стройное тело животного словно застыло за мгновение до прыжка. Казалось, она вот-вот сорвется с места и полетит. Горделивая посадка головы, напряжение мускулов, грация и движение. Лехтэ оторвалась от изучения ручки и немного потрясенно посмотрела на мастера:

— Я в восхищении, — проговорила она и перевела взгляд на заказчика.

Тот отчего-то не назвал его имени. А впрочем, он и сейчас не спешил. Решив, что в принципе эта информация не имеет для нее большого значения, она достала папку с эскизом и положила на стол:

— Вот, взгляните. Конечно, это только примерный набросок, но общую суть задумки он вполне отражает.

Ханделон взял бумаги в руки, а Лехтэ, немного подумав, сказала вслух то, о чем думала нынешним утром — что нечто похожее она собиралась сделать когда-то давно для сына. Вдруг заказчик не захочет, чтобы ему делали дверь, рисунок которой предназначен был для другого.

Покопавшись в сумке, она отправилась снимать мерки, а потому не увидела, как странно, даже немного тревожно, переглянулись мужчины.

— У вас есть сын? — спросил хозяин дома и сразу принялся извиняться: — Простите, если этот вопрос причиняет вам боль.

— Все в порядке, — откликнулась Лехтэ. — Это было давно, семь эпох назад. Я привыкла. Понимаете, он ушел в Исход с отцом, и с тех пор я его больше не видела. Он был тогда еще мальчиком. Подростком. Во Вторую Эпоху погиб и попал в Мандос. Теперь, говорят, вышел, но я узнала об этом уже после того, как событие произошло, а где его искать теперь, я не знаю.

Она присела, снимая последнюю мерку, и наконец объявила:

— Ну вот и все. Что вы скажете насчет наброска, Ханделон? Берем его в работу?

Потом в ожидании ответа обернулась в мастеру, до сих пор не издавшему ни звука, некоторое время пристально его разглядывала и наконец спросила:

— Мы не могли с вами прежде нигде встречаться? У меня отчего-то такое чувство, что мне знакомо ваше лицо. Хотя я уверена, что никогда его прежде не видела. Странно…

* * *

Услышав вопрос матери, Тьелпэ вздрогнул, но взял себя в руки:

— Не исключено, леди, но думаю, это было давно.

Мастер был неразговорчив или не хотел поддержать беседу именно с ней, так или иначе, но разговор на этом завершился. Попрощавшись, Тэльмэ взяла ручку-лань и бумаги с набросками и записями промеров, пожелала отличного дня и оставила двух эльдар одних.

Как только за нолдиэ закрылась дверь, Тьелперинквар в сердцах стукнул ладонью по столу, заставив подпрыгнуть неповинную вазу, которая, обидевшись, недобро звякнула.

«Она смотрела на меня, говорила обо мне и не узнала. Или сделала вид? Нет, вряд ли… Аммэ… как же так… аммэ…»

Келебримбор кивнул хозяину дома и ушел к себе — запереться в мастерской и не думать ни о чем, кроме работы. Ни о чем. И ни о ком.

Аммэ… мысль вновь унесла Тьелпэ в прошлое, но не темное, а озаренное светом, идущим через Калакирию к Тириону. Аммэ… он тянет свои ручки и ему дают игрушку. Аммэ… и его обнимают, целуют в макушку и поют колыбельную. Аммэ… и царапина сразу перестает болеть и заживает. Аммэ… первая его поделка вызывает у нее светлую улыбку. У нее и у… Атто…

* * *

— Сынок? — кажется, Атаринкэ сказал это вслух и отложил инструмент. Он потер виски и прислушался — тишина. Странно, он не мог ошибиться. Искусник потянулся осанвэ к сыну — радость, обида, страх и любовь, удивление и… он наткнулся на аванирэ.

Куруфинвэ постоял, прикрыв глаза, вздохнул и вновь взял в руки инструмент — флюгер еще не был готов.

* * *

Лехтэ шла все теми же яблочными садами, с удовольствием вдыхая полной грудью их запах и рисуя в уме эскизы будущей двери, уже во всех подробностях. Там, в этом видении, вставало солнце, осторожно проглядывая между веток сосен, листва колыхалась, и любопытный нос лани выглядывал из орешника, с интересом рассматривая гостей. Рисунок брал начало в том месте, где крепилась ручка, и расходился в стороны веером. Виделся он ясно и четко, и оставалось только перенести его на бумагу. А между веток можно будет вставить кусочки стекла. Вот только с Атаринкэ посоветуется — ручка ведь в самом деле необыкновенная. Может, он какую интересную идею подскажет, как ее лучше всего обыграть?

Тэльмэ ответила на приветствие одного из знакомых, огляделась по сторонам и поняла, что сама не заметила, как почти дошла до дома. Ускорив шаг, миновала садик, взбежала на крыльцо и толкнула дверь. Огляделась с нетерпением и увидела, что Атаринкэ нет. Значит, еще в мастерской, работает. Туда она и направилась.

— Я пришла, — радостно объявила она, входя.

Подошла ближе, заглянула через плечо, ласково обняла, поцеловав в шею, и положила на стол ручку:

— Вот, погляди. Это она будет потом крепиться на той двери.

* * *

— Сейчас, мелиссэ, один момент, — ответил довольный появлению жены Искусник. Он собирался последними штрихами завершить работу над флюгером, но быстро отложил инструмент и практически схватил ручку-лань. Атаринкэ рассматривал ее со всех сторон, улыбался, иногда хмурился, кивал головой, словно соглашаясь с собой, со своими мыслями.

— Это для твоей новой работы? — почти невозмутимо спросили Курво.

— Да, мне ее сегодня передал мастер, он был там вместе с заказчиком.

— И как он тебе? — Атаринкэ вопросительно посмотрел на жену. — Не заказчик. Мастер.

Лехтэ не понимала, что происходит с мужем и к чему этот странный допрос. У нее было ощущение, что Курво что-то знает, что он понял нечто важное, увидев ручку.

Решив сначала ответить, а потом уже задать свои вопросы, Тэльмэ лишь пожала плечами:

— Молчаливый, как мне показалось, молодой, красивый… даже на тебя чем-то немного похож. Было даже ощущение, что мы встречались раньше…

Искусник не дал договорить любимой:

— Покажи мне его.

Приняв образ осанвэ, он невольно отметил вслух:

— Серьезнее стал, взрослее… но все такой же упрямый. Ты не ошиблась, Лехтэ, вы встречались раньше. Ты даже родила его.

— Родила? — ахнула Лехтэ. — Ты уверен, melindo?

И сама же себе мысленно ответила: — конечно, уверен. Он-то, в отличие от нее, в последний раз видел сына уже взрослым и не мог ошибиться.

— Вот паразит, — проговорила с расстановкой Тэльмэ, уперев руки в бока. — Венец лорда надел, а ума не нажил. Знает же прекрасно, что мать его в последний раз еще ребенком видела. Мог бы и намекнуть, что это он. Ну, погоди у меня, сыночка…

Первым делом следовало послать осанвэ Ханделону. Он ведь не упоминал, где живет тот самый мастер. Ответил заказчик быстро, сказал, что живет кузнец по соседству и даже продемонстрировал осанвэ дом. Поблагодарив, Лехтэ бросила вслух Атаринкэ: «Я скоро вернусь!» и выбежала на улицу.

На этот раз она спешила, благо дорога была уже знакома. Добежать до центра, пересечь площадь, свернуть на улицу. Эльдар навстречу попадалось немного, поэтому можно было позволить себе не особенно оглядываться по сторонам. Однако с высоким эльда она столкнулась почти нос к носу. На той самой улице, что вела к домам заказчика и Тьелпэ. Остановившись, Лехтэ подняла взгляд и увидела… сына.

— Тьелпэ? — переспросила она, словно до конца еще не веря своим глазам.

— Аммэ? — в тон ей ответил сын.

Лехтэ нахмурилась, снова, как и дома, уперла руки в бока и спросила:

— Ты почему домой не явился?

И почти сразу же, даже не дав ответить, обняла сына.

* * *

Немногим ранее в доме Тьелперинквара

Оказавшись в мастерской, Келебримбор понял, что не желает делать абсолютно ничего. Он перебирал заготовки, перемещал с места на место инструменты, несколько раз протер стол, хотел нарисовать пару эскизов — не получалось, линии не ложились.

Неожиданное осанвэ отца окончательно разбередило его старую рану. Закрывшись аванирэ ото всех, он некоторое время бродил по дому, а после вышел на улицу привести мысли в порядок, шагая по городу.

* * *

Тьелперинквар обнял Лехтэ в ответ. Они так и стояли, по середине улицы, не обращая внимания на изредка проходящих эльдар.

— Сынок, — Тэльмэ подняла глаза, в которых стояли слезы, — наконец я могу обнять тебя. Тьелпэ.

Память услужливо подсовывала ей картинки прошлого — ее малыш спит на руках, а вот он уже произносит слова и зовет ее, первые шаги…

Она замерла и не в силах отпустить его, словно он исчезнет, как когда-то очень давно ушел от нее и не вернулся.

— Аммэ… я скучал, — смог ответить ей Келебримбор. — Домой? Пойдем. Только ты уверена, что так будет лучше? Ты ведь слышала о… давних событиях, после которых мы не виделись с отцом. Будет ли он мне рад?

Пройдет еще семь эпох, или даже начнется новая эра, он никогда не сможет забыть ни своих слов, ни взгляд отца, что услышав, качнулся, как от удара, но смог кивнуть, принимая сказанное. Осознание случившегося пришло намного позже, вместе с известием о гибели Куруфина в Дориате. Много лет понадобилось Тьелпэ, прежде чем он смирился, что теперь он действительно сирота. Столетия смывали обиды, оставляя память, и на вратах Кхазад-дума засияла звезда деда. И отца.

Эрегион… Аннатар и кольца… пыточная вместо мастерской… он лишь раз позвал отца — когда понял, что сил почти не осталось.

— Не говори глупости, он ходил просить Намо, а ты сомневаешься, — возразила Лехтэ.

— Сомневаюсь? Нисколечки. Отец никогда бы не стал просить… Впрочем, ты серьезно? Он возвращался в Мандос?

Сама мысль о том, чтобы вновь оказаться в тех залах, была ужасна.

Тэльмэ просто кивнула сыну в ответ и потянула в сторону их с Атаринкэ дома.

* * *

В это время в доме Куруфинвэ и Лехтэ

Когда жена скрылась за дверью, Искусник все же доделал флюгер и вновь взял в руки металлическую лань, вспоминая и размышляя, какой будет их встреча.

* * *

По дороге домой Лехтэ не стала донимать сына вопросами, решив дать ему время привыкнуть. Однако тот вскоре и сам начал ее спрашивать.

Они как раз миновали тихую яблоневую улочку, пересекли площадь и свернули в ту часть города, откуда было рукой подать до их дома. Вот тут-то сын и заговорил. В основном он спрашивал о них с Атаринкэ — когда помирились, чем теперь отец занимается, какие у них планы. Узнав о том, что мать стала не только плотником, но и геологом, немного оторопел. Во всяком случае так показалось Лехтэ — очень уж сын посмотрел странно. Она хмыкнула тихонько, не в силах сдержать смех, а потом громко, в полный голос, расхохоталась:

— А что мне было делать, если вы оба уплыли, куда глаза глядят? Я ведь должна была чем-то заниматься.

Сын явно не нашелся, что ответить, и промолчал. Так за разговором незаметно дошли до дома. Тэльмэ прошла через двор, поднялась на крылечко и толкнула дверь. Тьелпэ слегка замялся на пороге, растерянно заглянув вглубь комнаты, и Лехтэ ощутимо толкнула его в спину. Он оглянулся, постоял так несколько мгновений, потом расправил плечи и переступил порог.

— Так, — заговорила Лехтэ, широко распахивая окна и впуская в гостиную воздух и свет. — Комнату твою по понятным причинам мы не убирали. Кто ж знал, что пора тебя ждать. Согласен? Но ты ведь уже у нас взрослый мальчик, сам убрать можешь. А вот обедом накормлю, пошли.

Проведя сына на кухню, Лехтэ быстро достала и разогрела то, что осталось от завтрака. Поставила воду под квенилас.

— Так, заваривать ты, я так понимаю, уже сам умеешь. Помнишь, как это делается?

— Помню, — улыбнулся Келебримбор.

— Ну и замечательно. Садись и ешь тогда, а я пойду отцу твоему расскажу о возвращении сына.

Тьелпэ открыл было рот, явно намереваясь что-то сказать, но потом закрыл, сел, нарочито развалясь, и захрустел яблоком, однако под ехидным взглядом матери смутился, фрукт отложил, сел нормально за стол и взял в руки вилку. Лехтэ кивнула и пошла в мастерскую.

— Melindo, — позвала она, входя и прикрывая за собой дверь. — Ну вот, Тьелпэ дома. Ест сидит. Пойдем?

* * *

— Уверена? — отозвался Атаринкэ, — Думаешь, это будет теплая и радостная встреча? Так я тебе отвечу — нет. Я не нужен ему, я для него — никто, зачем ему видеть чужого эльда, когда он только что вновь обрел свою мать. Иди к Тьелпэ, он ждет.

— Я без тебя не пойду, не вернусь одна. Ты хоть представляешь, как это будет выглядеть?! — Лехтэ завелась и эмоции взяли верх. — Тебе что, совсем не хочется обнять сына? Для тебя важнее обиды? Ты… ты не любишь Тьелпэ?!

Только выплеснув накопившееся напряжение, Тэльмэ осознала, что именно она сказала и кому.

Искусник спокойно отмерил необходимое количество раствора и поместил в него один из кристаллов. Взвесил немного светло-желтого порошка и ссыпал его в стакан, куда плеснул какой-то неприятно пахнущей жидкости, а после отмерил четкое количество капель другой. Тщательно размешал и поставил на плитку греться, периодически помешивая. Получившийся раствор он почти довел до кипения, снял с огня и всыпал заранее приготовленные гранулы. Только проделав все эти манипуляции, Курво повернулся к жене.

— Я сделаю вид, что ничего не услышал. Второй раз не стерплю.

Атаринкэ подошел к замершей жене и обнял ее.

— Все хорошо, родная, пойдем.

Тэльмэ прошептала «Прости», а Искусник лишь вздохнул в ответ.

К тому моменту, как за дверью раздались шаги, Тьелпэ успел поесть, заварить квенилас и выпить чашку, пройтись по комнате и снова сесть.

— Сынок, — радостно начала Лехтэ, глядя на встающего со стула Келебримбора.

— Приветствую короля Эрегиона, — чуть склонив голову, ледяным тоном отозвался Куруфинвэ.

Мать ушла за отцом, а Тьелпэ, поев, пошел заваривать себе квенилас. Мысли роем бродили в голове. Варианты развития событий появлялись самые разные — от слез радости до хлопанья дверями. Хотя, если признаваться самому себе, на радушный прием со стороны отца он особо и не рассчитывал — слишком хорошо знал его. Даже несмотря на то, что тот просил за него перед Намо. (Единый, в это и поверить-то трудно!) И теперь Тьелпэ, устроившись с чашкой перед окном, решал для себя задачу, с чего начать. Сначала попросить прощения? Или обнять, а уже потом разговаривать? Да… Многое будет зависеть от того, с каким настроем войдет отец. У самого Тьелпэ этот самый настрой был… нервным. Ни стоять, ни сидеть долго на одном месте он просто не мог. Вот и теперь, допив квенилас, поставил чашку и принялся бродить из угла у гол. Дело значительно осложнял еще и тот факт, что неправым себя в той ситуации он по-прежнему не считал. Виноватым — да. Но не неправым. Наверное, тогда ему стоило подобрать какие-нибудь другие слова, попробовать объясниться…

Родители все не шли, и Тьелпэ уже всерьез начал подозревать, что отец не выйдет. Это было печально, но ожидаемо. Подавив порыв встать и уйти в тот дом, где он жил в последние дни, он сел и стал ждать, по возможности как можно более терпеливо. Как бы то ни было, а уйти, не попрощавшись с матерью, было бы как минимум некрасиво.

Келебримбор сидел на стуле, лениво рассматривая расставленные тут и там красивые безделушки, верный признак того, что дом обжитой. Сам он, увы, подобным похвастаться не мог. Как вдруг в коридоре, ведущем в мастерскую, раздались шаги. Дверь распахнулась, и Тьелпэ встал. Сияющая радостью Лехтэ и отстраненный, холодно-вежливый отец вошли и встали на пороге. Услышав приветствие Куруфинвэ-младшего, мать вздрогнула, а Тьелпэ… Тьелпэ просто вдруг сразу понял, что и как он сейчас должен сделать. Конечно же, все, о чем он только что тут, в этой самой комнате, передумал, никуда не годилось. «Король Эрегиона». Звучит-то как! А кстати, даже неплохо звучит. Что ж, отец, вы хотите видеть короля? Будет вам король!

Тьелпэ встал, гордо расправив плечи, и стоял так несколько секунд, пристально глядя отцу в глаза и ища там ответы, которых впрочем за ледяным выражением лица было не разглядеть. А потом он подошел к Куруфинвэ и встал на одно колено. Приложив руку к груди, проговорил спокойно, четко и громко:

— Король Эрегиона просит простить его за причиненную однажды обиду, мой лорд.

И замолчал, ожидая ответа.

* * *

Атаринкэ сам не знал, какой реакции он ожидал от сына, приветствуя его подобным образом, но точно не того, что Тьелпэ преклонит колено. Впрочем, не его сын, не мастер-Келебримбор сейчас глядел на него снизу вверх, а король Эрегиона.

— Не думаю, что лорд Аглона имеет право прощать или не прощать что-либо королю, пусть и не существовавшего в те времена Эрегиона. Но если это вам так важно, то прощаю. И встаньте уже наконец — нолдор не пристало склоняться, даже принося извинения.

Искусник стоял и смотрел на сына, на то как несколько неловко тот поднимается, как отводит взгляд, словно не зная, что теперь сказать или сделать. Нестерпимо хотелось обнять его и сделать все, чтобы эта новая жизнь была счастливой. Единственное, чего не хватало Куруфинвэ, так это слов Тьелперинквара, обращенных к отцу, а не лорду.

Где-то рядом начала оживать Лехтэ, которая все это время больше походила на статую, чем на нолдиэ.

* * *

Слова, произнесенные Куруфинвэ, словно сняли часть груза с плеч. Тьелпэ уже начал догадываться, что творится у того на душе, и теперь осталось только подобрать слова. Точнее, как раз подбирать, выстраивать какие-то фразы, просчитывать возможные варианты ответов казалось сейчас неправильным и глупым. Он же не на совете, в конце концов! Хотелось просто сказать первое, что сорвется с языка, и будь что будет. И почему бы, в самом деле, не последовать сейчас велению фэа? Что он теряет? Хуже уж точно не будет, а думать надо было немного раньше.

А еще он вдруг понял, что вот этот дом — и его тоже. Отчетливо вспомнил, что он здесь вырос. Вот в этом самом саду играл, забирался на яблони с грушами и ел прямо с веток. Хотя, скорее всего, деревья уже теперь другие, ведь прошло столько Эпох! Но что это меняет? Ровным счетом ничего.

Фэа снова успокоилась, мысли перестали метаться вспугнутыми зайцами. Снова посмотрев Куруфинвэ прямо в глаза, спросил:

— Лорд Аглона простил. А простит ли отец?

* * *

— Кто? — приподняв бровь, спросил Атаринкэ. — Насколько я помню, вы при большом скоплении эльдар объявили, что отныне являетесь нарготрондской сиротой. А сейчас спрашиваете про отца… Неужто не забыли, кто он такой, вспомнив-то о нем лишь раз?

Сказал Курво и тут же мысленно дал себе затрещину. «Зачем, зачем я ему напомнил, когда он звал меня, что при этом испытывал… Чего еще мне не хватает-то».

Искусник взглянул на разом побледневшего и пошатнувшегося Тьелпэ.

— А теперь ты прости меня, сын, — Атаринкэ подошел и обнял замершего Келебримбора.

— Это напоминание я заслужил своей прошлой глупостью, — ответил Тьелпэ, крепко, от души обнимая Куруфинвэ.

Кажется, права называть его отцом, даже мысленно, ему пока не давали.

— Только, — продолжил он, немного нахмурившись, — кого-то из нас после Мандоса подводит память. Моя мне подсказывает, что я сказал: «Отрекаюсь от твоих дел». Не думал, что вы себя считаете со своими делами одним целым.

Пора бы уже им, похоже, проговорить этот застарелый конфликт, а то вон какие неожиданные подробности всплывают. Интересно, что еще Куруфинвэ, характер которого и в лучшие дни никогда не был благостным, а в то время и вовсе испортился до неузнаваемости, что еще он истолковал превратно?

Мать стояла бледна и переводила взгляд с мужа на сына и обратно. Тьелпэ от души сочувствовал ей, но увы, помочь ничем не мог.

— Так что вам подсказывает ваша память?

* * *

— Вам? Ваша? — Атаринкэ сделал шаг назад, не сводя с сына глаз. — Что ты хочешь от меня услышать? Что я тебя не так понял, что тебя не устраивало лишь то, что я делал, а против меня самого ничего не имел? А в Нарготронде остался, потому как проспал, как меня с братом выгоняли? Не обманывай себя сам, хотя бы сейчас. Ты ясно дал понять, что отрекаешься от меня… Только позволь напомнить — никто ни разу не услышал, чтобы я сказал, что у меня нет сына.

Искусник несколько нервно прошелся по комнате, а потом резко ударил рукой по столу. Чашка жалобно звякнула.

— Может, мне теперь умолять простить, что не соответствовал твоим идеалам?! Что был тебе плохим отцом? Да, наверное, так и есть — мне бы никогда не пришло в голову сказать такое своему.

Атаринкэ какое-то время смотрел в окно, словно решаясь что-то сказать. Напряжение достигло пика — слово, и раздастся звон осколков. Только что разобьется — обиды или фэар?

Наконец, Куруфинвэ заговорил вновь.

— Решай, сын, как тебе дальше жить и с кем. Я знаю, что ты боле не в Чертогах, это главное. Хороший я отец или плохой, не мне судить.

* * *

Некоторое время Тьелпэ просто стоял и молчал, не давая фамильным, не самым лучшим чертам характера взять верх. Потом вспомнил, что в общей сложности прожил несравнимо больше отца, что у него больше жизненного опыта, вдобавок не омраченного Клятвой. Вроде отпустило.

— Я так и знал, что поговорить нам надо. Надо было еще тогда, но так получилось, что не довелось. Мой лорд, я не проспал ваш с Келегормом отъезд. Я просто испугался. Именно так. Я не забыл, что был и остаюсь вашим сыном, но ваш путь вел во тьму. Я испугался, что погибну вместе с вами. И поэтому остался в Нарготронде. Знаете, потом, узнав о вашей гибели, я много раз задавал себе вопрос — изменилось бы что-нибудь, если бы я отправился с вами? Смог бы я вас спасти? Иногда казалось, что да, смог бы, а потом приходила уверенность, что ваша Клятва в конце концов погубила бы и меня. Ваш сын трус, и в этом мне теперь не стыдно признаться. Тем более что все это оказалось напрасно — даже оставив вас, я в конце концов не смог защитить себя и тех, кто мне доверился. И еще — если бы я не решил, где я хочу жить и с кем, я бы тут не стоял.

Тьелпэ шумно выдохнул и прошелся по комнате. Сумбур в мыслях наконец улегся. С самого начала он знал, что разговор будет трудным. Может потому и решался прийти так долго. Но, как он только что сам сказал — он трус. И для него лично это уже не новость.

Тьелпэ обернулся и вновь открыто встретил взгляд отца.

— Если у вас еще остались вопросы, я готов ответить на них. Сам же, в свою очередь, готов повторить собственный — мой отец меня простит?

* * *

— Не простит, — строго ответил Атаринкэ. — Давно уже простил, очень давно. Еще в той жизни. Знаешь, тогда в Дориате я был рад, что ты не со мной, что нет на твоих руках крови эльдар, что не лежишь рядом, зажимая раны. Да, я думал о тебе в свои последние минуты. Удивлен? Не настолько Клятва сожгла мне фэа, чтобы забыть сына и жену.

Атаринкэ смотрел в такие же серые, как и у него самого, глаза, пытаясь понять, заново узнать своего Тьелпэ.

— И не называй себя трусом, пожалуйста. То, что ты вынес, но не выдал тайну, говорит о многом. Не удивляйся, я все видел, на том, что позже стало гобеленами Вайрэ. Я пытался быть рядом, что угодно готов был сделать, чтобы освободить тебя или поменяться местами. Но майяр Намо бдили — моя фэа не смогла прорваться к тебе, даже когда ты позвал. Тьелпэ, не знаю, важно ли это тебе, но я горжусь тобой — честным и храбрым мастером.

За разговором Искусник совсем забыл, что они не одни, что молчавшая все это время Лехтэ узнаёт сейчас то, о чем и думать не стоит. А он ведь надеялся, что жена так и останется в неведении о последних днях сына.

* * *

Дыхание Тьелпэ перехватило, он в два шага подошел к Атаринкэ, снова встал на колени и прошептал, взяв его за руки и коснувшись их лбом:

— Отец…

Только так он мог сейчас выразить всю глубину и силу обуревавших его чувств, словами бы у него не получилось. Потом встал, перевел взгляд с отца на мать и обратно, и легкая, пока едва заметная улыбка коснулась уголков его губ.

А Лехтэ, кажется, только сейчас сумела выдохнуть. Все то время, что длился разговор, она стояла ни жива, ни мертва, и только сжимала руки, почти до крови впиваясь ногтями в ладони, чтобы не потерять связь с реальностью. Сколь глубока и сильна, оказывается, была боль! Как они ее вообще выдержать-то сумели? И как смогли уйти, не разобравшись во всем? Кажется, этот последний факт шокировал ее куда сильнее, чем все предыдущие «подвиги» мужа и деверя, о коих она давно уже знала от Финдарато. Лехтэ покачала головой, обняла руку Атаринкэ и ткнулась ему в плечо лбом.

— Вы что, так и носили в себе все это время это? — спросила она и выразительно развела руки в стороны, словно это могло наглядно продемонстрировать величину носимого, и сразу же снова вцепилась в Атаринкэ. — А манеру так изъясняться из Эндорэ привезли? Кажется, это в самом деле жуткое место.

Сердце постепенно начинало успокаиваться и биться ровнее. Краска возвращалась на бледные щеки Лехтэ. Как бы то ни было, а теперь все хорошо. Потом она вспомнила взгляд любимого, когда речь зашла о последних днях сына, и покачала головой, вновь подняв взгляд на мужа.

— Я знаю в общих чертах, что там происходило, — проговорила она. — Слухи-то ведь все равно доходили. Слово «пытки» трудно истолковать превратно. Но я не уверена, что хочу знать подробности. Я и в Чертоги Вайрэ тогда второй раз не пошла именно по этой причине. Впрочем, если вы решите мне рассказать, то я готова выслушать. Только не сегодня, хорошо? Не хочется омрачать такой замечательный день столь мрачными рассказами.

Некоторое время спустя

Все дни, пока они втроем работали над полученным ею заказом, дверью, она размышляла над вопросом, что задал ей Атаринкэ во время давней прогулки к морю — об общих целях. Теперь, когда не осталось ничего, что тянуло бы их в прошлое, подумать о будущем было самое время. И ей казалось, что ответ на вопрос она нашла.

Дверь постепенно обретала законченные очертания. Лань, деревья, Анар — все детали рисунка обрели реальность и стали на свои места. Лехтэ наводила последние штрихи, любовалась потихоньку и улыбалась. Настроение все последние дни было превосходным.

* * *

— Держи ровнее… вот так… чуть-чуть выше… есть! Сейчас закреплю. Тааак, теперь снизу… готово!

Атаринкэ отошел от только что поставленной двери и с видимым удовольствием рассматривал готовую работу.

— Мелиссэ, как тебе наша дверь? Всей семьей ведь делали, — спросил он жену и посмотрел на сына, который еще немного подтягивал крепления ручки.

Вместо ответа Лехтэ прижалася к плечу мужа, счастливая, что семья наконец-то снова вместе.

Тьелпэ подошел к родителями и встал рядом, обнимая мать. На время работы над дверью он вернулся в дом, где прошло его детство. Сейчас же предстояло решить, где ему жить, стоит ли вернуться туда насовсем.

— Раз уж мы все здесь, давай заберем твои вещи из этого дома, — сказал Искусник, обращаясь к сыну. — Как раз и повозка с лошадью есть. Конечно, если ты сам этого хочешь.

Улыбка Келебримбора ответила лучше любых слов.

* * *

Пока мужчины занимались перевозкой немногочисленных пожитков Тьелпэ в их общий дом, Лехтэ решила заглянуть в жене брата, Россэ, и забрать у нее платья, которые не так давно заказала. Парочку подобных она уже примеряла дома, и melindo оценил их по достоинству. Теперь готовы были и остальные.

Толкнув калитку, она вошла в знакомый садик. Россэ, уже ожидавшая ее, вышла навстречу. Много времени примерка заказов не заняла. Брат был в отъезде, и они с его супругой просто посидели, поговорили немного за чашечкой квениласа. Лехтэ поделилась с родственницей своим счастьем, и та от души порадовалась за нее.

Скоро они допили квенилас и распрощались. Россэ пригласила их в следующий раз заходить всем вместе, и Лехтэ пошла домой. Там направилась прямо в покои и некоторое время крутилась перед зеркалом, одно за другим примеряя наряды и думая о том, как скажет Атаринкэ об ответе на свой же вопрос. Мысль о том, что самой лучшей общей целью станет еще один ребенок, или даже два, казалась ей хорошей. Интересно, что решит муж.

* * *

День подходил к концу. Для Атаринкэ работа в мастерской завершилась — можно идти домой. Лехтэ должна была быть там, а Тьелпэ сегодня на всю ночь уехал гулять по пригородам Тириона. С друзьями, как он сказал. С подругой — как понадеялись родители.

Тэльмэ в этот раз не встретила его, Курво сам нашел ее в их покоях. Она решила надеть одно из новых платьев, что носят лишь дома и только при муже. В тот момент, когда зашел Атаринкэ, она стояла у окна, вдевая в ухо сережку. Искусник подошел сзади и обнял любимую, целуя в шею.

— Как ты прекрасна, родная моя, позволь мне любоваться тобой, — с этими словами он развернул жену к себе лицом, оглаживая взглядом, а позже и руками.

Несколько неуместные слова про ужин так и остались невысказанными Лехтэ, которая уже начала плавиться от горячих ласк мужа.

— Мелиссэ, у меня лишь один вопрос, — оторвавшись от губ любимой, спросил вдруг Атаринкэ. — Почему у нас до сих лишь один сын?