Реки растают (гет)

Июль

Редких встреч с матерью Максим не любил и всячески старался их избегать. В прошлый раз, когда она была в Москве, Соболев удачно уехал на конференцию молодых ученых в Сочи. Сейчас же никакой командировки не было, к тому же, Максим находился в отпуске, и его мать об этом прекрасно знала.

Наверное, это странно — в тридцать один год избегать собственных родителей, но уже много лет он жил такой жизнью и, кажется, по-другому больше не умел. Отца Максим вычеркнул из своей жизни сразу же, как смог разобраться со своей частью бизнеса — такая желанная, такая важная месть. С матерью он так поступить не смог и всегда, когда видел ее, чувствовал тяжелый груз вины.

Даже сейчас Максим смотрел в ее карие глаза — такие же, как у него самого, до мельчайших охровых крапинок, и чувствовал себя неуверенно и неуютно. Его мать время будто совсем не тронуло время, а его самого оно изрядно помотало.

— Если честно, я надеялась, что увижу здесь твою жену, — она решила начать с признания. — Рядом с тобой.

Максим сцепил руки в замок. Машу знакомить с родителями он не собирался, да и она, если уж совсем смотреть правде в глаза, не горела особым желанием.

— Вижу, что ты, как обычно, не настроен на разговор, — произнесла вслух совершенно очевидную вещь мама. — Не знаю, о чем ты думаешь, Максим, но не забывай, что время жестоко поступает с теми, кто не ценит родных.

Он вскинул голову и посмотрел на мать со смеющейся в глазах иронией. В глубине души Максим знал, что она права, но еще он помнил о том, сколько таких душевных разговоров между ними было, и к чему они, в итоге, привели.

— На днях прочитал одно занятное исследование, — решил все же вступить в диалог Максим. — Оказывается, процент детей, отказавшихся от родительской любви, — он произнес последнее слово с такой интонацией, будто речь шла о чем-то неприятном, — достаточно велик.

Мама, на которую он был слишком сильно похож, усмехнулась.

— Все совершают ошибки, Максим, — напомнила она. — Я соглашусь с тем, что поступила с тобой слишком жестоко в прошлом. Сыграла на твоей сыновьей любви, буквально подтолкнула к свадебному алтарю, но…

Конечно! Всегда есть это чертово «но», благодаря которому мать умудрялась оправдывать ошибки: и свои, и отца, и самого Максима.

— Мы с отцом обеспечили твое благосостояние, но упустили момент, когда ты вырос, — она горько покачала головой, предаваясь воспоминаниям. — Свадьба с Кариной для твоего отца стала способом нового развития компании, для меня же — шансом тебе помочь. Те девочки, Максим, с которыми ты развлекался в школе… Ни к чему хорошему бы это ни привело.

Максим удивленно изогнул брови. С такими откровениями мама в Москву еще не приезжала.

— Ты слишком большое значение придаешь моему сексу с одноклассницами, не находишь?

Она ожидаемо поморщилась, Максим ожидаемо усмехнулся. Чего мать ждала? Что он покорно опустит голову вниз и покается за прошлое?

— Насколько мне известно, жизнь Алены Хабаровой пошла по наклонной, — ввернула в разговор и без того ему известный факт мама. — На свадьбе она смотрела на тебя с такой болью…

Она и потом смотрела на Максима с болью и разочарованием, когда уезжала из отеля, в котором он ее трахал. Что это меняло?

— Алена вообще не к месту в этом разговоре, мама, — устало произнес Максим. — Хотя бы потому, что жизнь ее пошла по наклонной как раз после свадьбы, которую ты считаешь моим спасением. А от чего ты меня спасала, мама? Извини, я так и не понял. От полигамии? Тогда у меня для тебя новости из раздела «не очень»: с Кариной мы протянули без измен всего лишь год.

Он понимал, что таких подробностей можно было избежать: матери незачем знать, с кем он там и когда изменял Карине. Она искренне верила в то, что женитьба поставит крест на его практически потребительском отношении к девушкам. Так, впрочем, и случилось спустя несколько лет — когда он встретил Машу.

— Теперь прошел год со второй твоей свадьбы, — некстати заметила мама и посмотрела на него с подозрением. — Надеюсь, ты не совершишь прошлой ошибки.

— Я никогда не любил Карину, — напомнил Максим. — И вообще никого никогда не любил, кроме Маши. Предать ее — значит, расписаться в собственном ничтожестве.

Его даже передернуло от подобной мысли. Но раз мать решилась на подобное предупреждение, значит, он производил впечатление крайне ненадежного человека. Максим почему-то снова вспомнил об Алене: он стал ее первым мужчиной, он велел ей не влюбляться, он отказался от нее буквально следующим же утром. И пусть ему вот-вот должно было исполниться всего восемнадцать, что это меняло? Ничего.

— Мне хочется верить, что ты будешь счастлив, — тихо произнесла мама. — Для родителей нет ничего важнее, чем счастье собственных детей.

Эти слова расходились с делом, но Максим не стал спорить. В конце концов, у них с матерью просто разное понимание счастья.

— Было бы здорово, мама, если бы ты тогда просто со мной все обсудила. Просто один разговор — и все. — Максим улыбнулся, но улыбка была рассеянно-горькой, почти что вымученной. — И правду о той истории с твоей болезнью я тоже хотел бы узнать от тебя. Может, ты поступало во благо, но все эти годы, пока я не встретил Машу, меня мотало из стороны в сторону. Я был женат на Карине, я был сыном важного отца, студентом лучшего вуза, учителем статусной гимназии… Но главное, самое главное, мама — все это время я был один. Вряд ли так выглядит счастье твоего ребенка, — он сделал паузу и улыбнулся уже по-настоящему. — Зато теперь я знаю, как никогда не поступлю со своим ребенком, каких ошибок ни за что не совершу.

Он не хотел рассказывать о том, что скоро будет отцом. Это только их с Машей дело, это только их ребенок. Но отчего-то Максиму захотелось уколоть мать хотя бы тем фактом, что внука (или внучку) ей никогда не увидеть.

— Ты уже совершаешь ошибку, Максим, — мама, впрочем, никак не показала, что ей больно. — За тебя сейчас говорит твое любимое желание отомстить и ударить по самому больному. Пока не отпустишь его, так и будешь ходить по одному и тому же кругу, да и Машу свою в него затащишь.

Месть? Максим давно уже не думал ни о какой мести, а жил обычной, размеренной жизнью. Мама снова ошибалась.

— Мне уже пора, — сказала вдруг она, взглянув на наручные часы. То, что с самого начала казалось Максиму пыткой, неожиданно подошло к концу. — Папа просил передать…

Он среагировал мгновенно: поднял ладонь вверх, будто приказывая замолчать. Но мама продолжила:

— … если ты будешь нуждаться в нас, мы всегда рядом. Если тебе понадобится помощь, ты ее получишь.

Если бы Максиму было семнадцать, он бы в запале воскликнул, что никогда больше не будет нуждаться в родителях, что их помощь ему не понадобится. Но Максиму тридцать один, и в глубине души он знал, что в словах матери есть правда: время жестоко обходится с теми, кто разбрасывается родными.

Именно поэтому он произнес в ответ всего два слова:

— Хорошо, спасибо.

И не ошибся.

Из ноября

— Как вы, Максим Михайлович?

Каждый раз адвокат задавал этот вопрос, каждый раз Соболеву хотелось огрызнуться в ответ. Все очевидно, зачем спрашивать?

— Лучше скажите, что там с моим делом? Уже ноябрь.

Уже выпал снег. Впервые Максим видел, как танцующие кружевные хлопья опускались на землю, через грязное окно с толстой решеткой. Из-за снегопада в камере стало совсем темно, тусклая лампочка не спасала. Читать при таком освещении оказалось невозможным, поэтому Максиму оставалось только думать обо всем, что произошло. Стоит ли говорить, что ни к чему хорошему это не привело?

— Я работаю, — отчеканил адвокат. — Следствие в некоторой панике.

— Почему?

— Ну, когда над душой стоит Оболенский, да еще и ваш отец… Сами понимаете, ситуация непростая, — мужчина достал из кармана пиджака изрядно помятый клочок какой-то тетрадки и протянул Максиму. — Впрочем, я хотел сказать не это. Ваш друг передал мне эту записку и обручальное кольцо.

Максим развернул листочек и недоуменно взглянул на адвоката.

— При чем тут я?

Теперь удивляться пришлось адвокату.

— Кольцо вашей жены, записка — от нее же, с просьбой не искать.

Соболев покачал головой и отдал жалкую бумажку обратно.

— Это писала не Маша.

— С чего вы взяли?

Максим устало вздохнул. Он так долго не произносил ее имени, что теперь чувствовал странную боль на кончике языка. Объясняться было необязательно, но он все же тихо сказал:

— Если автор записки просит его не искать, здесь ошибка. Слово «ищите» пишется через букву и, это очевидно хотя бы потому, что в этом конкретном случае ударение падает на второй слог. Только круглый идиот ударную гласную напишет с ошибкой. Так что здесь, скорее всего, некая претензия о том, что кто-то кого-то не ищет. Но дело даже не в этом.

— А в чем?

— Это писала не Маша, — повторил Соболев. — Это совершенно очевидно.

— Вы это поняли по ошибке?

— По почерку, — объяснил Максим. — Я с девятого класса проверял Машины тетради и даже если сильно захочу не забуду того, как она пишет.

Адвокат нахмурился, а после посмотрел на Максима не то растерянно, не то испуганно.

— Если это писала не ваша жена, то кто?

— Понятия не имею, — ответил Соболев, и вдруг внутри у него все похолодело. — Стоп. Кольцо, где оно?

Пока адвокат доставал украшение из кармана, Максим уже понимал, что оно будет Машино. Их кольца были сделаны на заказ, таких больше ни у кого не было.

— Это ее кольцо, но не ее записка. — Максим сжал украшение в ладони. — Где она? Где Маша?

Адвокат тяжело вздохнул и пожал плечами:

— В том-то и дело, Максим Михайлович, никто не знает.