«Яга-инкорпорейтед» (джен)

Банщик, к удивлению Агафьи, оказался мужиком хозяйственным. Пока они с Марфой к Князю летали, он и двор подмёл, и Избушке сорняки на крыше повыдёргивал, и окна помыл, и целый котёл вкусных щей наварил. Сидел теперь на тёплом камне под дубом, грел намятые деревенскими мужиками бока, щурясь, гладил хозяйского кота Василия. Страшно довольная Избушка гуляла неподалёку — то ли считала ворон, то ли собирала цветы.

Агафья слезла со Змия, сгрузила с плеча котомку и только тогда заприметила свою недавнюю знакомицу, жабу. Жаба сидела под старой корягой и смотрела на разобранную ступу так, словно что-то прикидывала в уме.

— А ты-то здесь откуда взялась? — спросила её Агафья.

Жаба внимательно посмотрела на Агафью, потом снова на ступу, но так ничего и не ответила.

Умывшись после дальней дороги и отобедав, всей честной компанией взялись изучать княжеский бюллетень. Лениво потягиваясь, пришёл кот, следом за ним прискакала жаба, уселась на бревно так словно тоже собралась что-то обсуждать. Сыто рыгнув, чуть в отдалении примостился Змий.

— Вот же понаписали! — в сердцах воскликнула Марфа, заглядывая Агафье через плечо. — И что это за слова-то такие странные? Я и половины разобрать не могу.

Агафья читала молча, хмурилась, что-то черкала на старой бересте.

— Тут сказано, что надобно для начала свою контору открыть, чтобы клиентам было куда заказы да претензии направлять.

— Чего направлять? — не понял Змий.

— Претензии, — со знанием дела ответил Банник. — Это когда бабы бегут на тебя жаловаться мужикам, а те потом с оглоблями возвращаются.

— Аааа… — с пониманием протянул Змий.

— Ну, контора-то, положим, у нас уже есть, — сказала Агафья.

Все обернулись и посмотрели на Избушку. Избушка смутилась, занервничала и неуверенно сделала шаг назад, словно прикидывая, не пора ли бежать.

— Только надо ей вывеску справить. Да такую, чтоб видно было издалека.

Агафья перевернула ещё один лист. Нахмурилась.

— Тут пишут, что подати надо будет платить и лицензию княжескую купить. Где ж мы столько денег-то возьмём? — запричитала полевница.

— Деньги это ерунда, — перебил её Змий. — А вот где вы такое количество безумных баб найдёте, чтобы заказы ваши развозить, ума не приложу!

«И правда», — расстроенно подумала Агафья. Ей одной с кораблями Кощея не тягаться, даже если она с утра до ночи летать будет.

— Есть одна! — неожиданно оживился Банник. — Ефросинья, овинница, в Поречье живёт, неугомонная баба, каких свет не видывал. В прошлом году связала себе из соломы крылья. Солнце, говорит, поближе рассмотреть хочу! Всё лето с ними ходила, а потом как сиганула с овина — чуть не убилась. Три дня её потом всем миром выхаживали.

— А ведь и у меня такая есть, — вслед за ним встрепенулась Марфа. — Полудница, Ефстафия, на дальнем поле живёт, за Кудыкиной горой, вечно на самое высокое дерево залезет и сидит. А чего сидит — непонятно. Горизонты, говорит, рассмотреть хочу! Небо тянет!

Подумали, посовещались, решили, что надо, пожалуй, и полуднице, и овиннице сообщения отправить, вдруг и правда кто из них приехать согласится. Марфа управилась быстро, а вот Банник возился долго, всё рассказывал синице, что да как, размахивал руками, ходил вокруг да около. Синица, поначалу слушавшая внимательно, под конец так устала, что начала закатывать глаза.

— Эх, Банник, — не выдержав, вздохнул Змий, — нет в тебе духа авиатора! Можно было всё проще сказать: хочешь летать — приезжай!

* * *

За новыми чертежами Агафья засиделась далеко за полночь, всё думала, как двигатель помощнее в ступу впихнуть, да без магии его летать заставить. Думала, думала, да так ничего толком и не придумала, на мгновение устало положила голову на скрещённые руки и не заметила, как задремала. В сенях негромко храпел Банник, кот Василий спал, свернувшись калачиком в изголовье кровати, где-то под сенью старого дуба негромко и очень умиротворённо квакала жаба. То ли что-то пела на свой жабий манер, то ли Змию что-то рассказывала. Пойди её разбери. Избушка медленно переминалась с ноги на ногу — укачивала. Во сне Агафье снились княжеские расписные палаты, диковинная механическая птица, которую она так и не успела толком рассмотреть, и Кощей.

А наутро Агафья первым делом забралась на всё ещё сонный дуб и долго сидела на его верхушке, вглядываясь в предрассветную тьму. Ждала, когда появятся летучие корабли. Наконец с первыми лучами восходящего солнца в отдалении, где за тёмной кромкой леса проступала белоснежная цепочка гор, появились знакомые очертания дирижабля. Величественный корабль плавно взмыл над верхушками сосен и, обгоняя стайки растревоженных птиц, стремительно понёсся в сторону Княжич-града.

Агафья достала из кармана кусок кожи, споро стянула его шнурком, вставила линзы и стала смотреть. Сквозь стёкла зрительной трубы хорошо была видна подвешенная под гондолой ферма, на которой сидели лесовики и крутили педали.

Агафья покачала головой, достала из кармана кусок бересты, сверилась с собственным чертежом.

— Дирижабли на педальной тяге так быстро не летают, — пожаловалась она дубу, — слишком тяжёлые, я это точно знаю. Кощей как-то жульничает, только я пока не могу понять — как именно. По правилам в КПД двигателя магии должно быть не больше семи процентов, а у Кощея её все девяносто пять.

Агафья ещё раз припала к зрительной трубе, долго вглядывалась в дирижабль, срисовывала схему, думала. Так и не разгадала тайны, расстроилась, полезла с дерева вниз.

— И что вам, мужикам, правила-то вечно не писаны? — проворчала она в сердцах.

Дуб услышал, принял на свой счёт, обиделся. Дождался, пока Агафья спустится на землю, примерился и очень ловко наподдал ей веткой под мягкое место.

* * *

Первая половина дня не принесла никаких радостных перемен. Агафья перебрала двигатель, подлатала ступу и без особой надежды стала готовиться к новым испытаниям. Банник, не желавший никому быть обузой, уселся под дубом стругать еловую доску.

— Вывеску хочу для конторы справить, — сказал он Агафье.

Стругал, стругал, да всё на тропинку поглядывал. Видно, овинницу ждал, догадалась Агафья. Однако прежде овинницы в гости нежданно пожаловал Леший — при параде, в новой праздничной рубахе и в чистых штанах. Весь светился, точно начищенный пятак. Даже патлы свои лохматые причесал. Марфа, принесшая Агафье крынку молока, уставилась на Лешего в изумлении.

— Ты это чего?

Леший порылся за пазухой, вынул немного примятый букетик ромашек и берестяную коробочку, глянул на Марфу:

— Я тут это... Подарочек принёс.

— Смотри-ка, а Леший-то, никак, женихаться пришёл, — удивлённо шепнула Марфе Агафья.

Марфа зарделась, всплеснула руками и едва не расплескала молоко.

* * *

Ступа всё же взлетела, правда, невысоко — локтей на пять.

Заурчала, затарахтела, задёргалась, а затем, словно ополоумевшая стрекоза, стала хаотично метаться по поляне. Из поросшего ельником оврага вылезла живущая по соседству кикимора и заворожённо уставилась на ступу.

— Вот же бешеное ведро, — сказала она то ли с уважением, то ли со страхом.

Ступа, явно обрадованная таким вниманием, взвизгнула всеми пятьюдесятью шестью шестерёнками и начала стремительно набирать обороты.

— Сейчас рванёт, — не слишком уверенно сказал Леший.

— Не рванёт, — мрачно ответила Агафья.

— Я на этом бешеном ведре не полечу!

Агафья вздрогнула, обернулась на голос и увидела стоящую на тропинке девицу — высокую, коротко стриженную, одетую в чёрные полотняные портки и вышитую пшеничными колосьями рубаху. На плече у девицы висела большая чугунная сковорода. Полудница — догадалась Агафья и тут же чуть не застонала от досады. Вот же невовремя нелёгкая её принесла!

— Лучше уж я на Змие полечу, чем на вашем неуправляемом корыте, — сказала полудница. — Мне моя жизнь ещё дорога.

— Ну так я на этой штуке полечу! — воскликнула кикимора.

— Тебе-то это зачем? — удивился Леший.

— Кощей женщин не нанимает, а я, может, летать хочу!

Леший посмотрел на Агафью, на кикимору, на Марфу и озадаченно спросил:

— У вас тут что, феминистический бунт?

— Кваааа! — раскатисто возмутилась жаба.

Полудница взвесила в руках сковороду, словно примериваясь, глянула на Агафью и сердито сказала то ли про ступу, то ли про Лешего:

— Давай, что ли, этому ведру стабилизатор приделаем?

* * *

Леший ушёл, бросив на пенёчек цветы. Обиделся. Марфа проводила его задумчивым взглядом, вздохнула, оставила Евстафию с Агафьей разбирать ступу и взялась опекать кикимору.

— Тебя как звать-то? — спросила она ласково.

— Кикимора, — буркнула та.

— А на самом-то деле как?

— А на самом-то деле не скажу, нам имена называть не положено.

Вид у кикиморы был воинственный, как у тощего нахохлившегося воробья. Длинные зелёные волосы торчали во все стороны нечёсанной копной, простенькое платье, сплетенное из конопли, явно знавало лучшие дни.

— Ну Кикимора, так Кикимора, — покладисто согласилась Марфа. — Пойдём, что ли, Кикимора, я тебя молоком с блинами угощу, а то вид у тебя такой, словно тебя не кормили с прошлой зимы.

— А это ей зачем? — уже направляясь к Избушке, озадаченно спросила Кикимора, глядя на висящую на спине полудницы сковородку.

— Это её рабочий инструмент, — ответила Марфа, — она им солнце загораживает.

Кикимора недоверчиво посмотрела на Марфу, затем на сковороду, хотела было расстроиться, но передумала.

— Подумаешь, какое-то солнце! — сказала она задиристо. — А я, между прочим, червей заговаривать могу!

* * *

А к вечеру приехала Ефросинья.

Овинница оказалась миленькой пышкой с длинной рыжеватой косой, уложенной вокруг головы. Опрятная, в вышитом переднике, улыбчивая и стеснительная.

И без всяких крыльев. Зато на козе.

Коза флегматично взирала на Змия, жевала оставленные Лешим ромашки и никуда со страху бежать не собиралась. Змий с уважением поглядел на козу и решил отправиться пообедать.

— К утру вернусь, — пообещал он.

— Я летать хочу! — слезая с козы, смущённо сказала овинница. — Можно, я у вас останусь, я баба хозяйственная, на что-нибудь да сгожусь!

Избушка прищурилась одним окном, глянула на Ефросинью, видно, прикидывая входящие размеры, затем согласно закивала.

— Оставайся, — гостеприимно сказала Агафья, — места у нас всем хватит.

В привезённой Фросей корзинке обнаружились запасы репы, пироги с малиной и четыре живые курицы. Курицы быстро освоились, признали Избушку за свою, стали за ней бегать. Избушка опасливо переступала с ноги на ногу, оглядывалась, видно, боялась на них наступить.

— Ничего, пообвыкнутся, — сказала Марфа, имея в виду то ли Избушку с курами, то ли снова спорящих о чём-то полудницу и Кикимору.

Банник закончил тесать вывеску, с довольным видом осмотрел собственную работу и важно спросил:

— Чего писать-то будем?

* * *

Над названием Агафья думала долго, даже дольше, чем вместе с Кикиморой собирала грибы, а затем измельчала их в светящийся порошок. Нужно было придумать что-то солидное, на иноземный манер, чтобы князю понравилось. Думала, думала, наконец придумала.

«Агафья-инкорпорейтед».

Написала на куске бересты, осмотрела со всех сторон, порадовалась — хорошее название вышло, звучное. Да и краска для вывески получилась подстать — яркая, насыщенная, точно звёздное небо. Показала наброски жабе, та посмотрела внимательно, вдумчиво, явно одобрила.

— Не поместится, — с сомнением взирая то на Избушку, то на выданный ему Агафьей эскиз, сказал Банник.

— А ты поубористее пиши, поубористее, — велела Агафья.

— И что это за слово такое странное? — спросил Банник, вчитавшись в текст. — Инкопор... инкорпорт... Я и выговорить-то такое толком не смогу. Может, мы его…

— Нет, — решительно сказала Агафья. — Режь что угодно, но инкорпорейтед не трожь!

К обеду Банник отполировал табличку, уселся писать. Старательно писал, долго, то язык высовывал от натуги, то затылок чесал. Не так-то это просто — светящуюся краску красиво на дерево уложить. Наконец к вечеру управился.

На новую вывеску собрались посмотреть все.

На стене Избушки, аккурат над окнами, ярко отливая синевой, светилась крупная вывеска: «Яга-инкорпорейтед». А ниже, гораздо более мелко, было написано: «Доставка по всему миру».

— И ведь весь светящийся порошок извёл, ирод, — мрачно взирая на надпись, сказала Агафья. — А я его, между прочим, три дня делала.

— А почему ЯГА? Ядреная, горячая, афигительная? — с любопытством спросил Змий.

— Офигительная пишется через «о», — ещё более мрачно сказала Агафья.

— Правда? — удивился Змий.

— «Агафья» не поместилась, — виновато сказал Банник. — Дюже длинное название ты выбрала, я ж предупреждал. Вот и пришлось твоё имя подсократить. Ты ж сама сказала — режь, что угодно, но инкорпорейтед не трожь.

— Видно, Банник тоже неграмотный, — с сочувствием сказала Кикимора. — С чего это он решил, что Агафья начинается с «я»?