«Яга-инкорпорейтед» (джен)

— И как мы её оттуда вынимать-то будем? — спросила Марфа-полевница.

Задрав головы высоко вверх, они с Агафьей стояли под раскидистым дубом и озадаченно смотрели на ступу, застрявшую в развилке двух мощных ветвей. Ступа дымила, тоскливо вращала шестерёнками и, к всеобщей досаде, лететь больше никуда не собиралась.

— Пилить будем, — решительно сказала Агафья, засучивая рукава.

— Да ты рехнулась! — испуганно ахнула полевница.— Этому же дубу пять сотен лет!

— А что ты предлагаешь? Сидеть и ждать, покуда ступа сама упадет?

Полевница обошла могучий дуб по кругу, осторожно потрогала шершавую кору и снова задумчиво посмотрела наверх.

— Может, вызвать бригаду лесовиков? — спросила она не слишком уверенно.

О лесовиках Агафья подумала в первую очередь. Шустрые и ловкие, они бы мигом управились со ступой: навязали бы ползучих лестниц, а то и вовсе пригнали бы подъёмный кран. Вот только лесовики нынче ходили в услужении у Кощея и стоили слишком дорого.

— А платить я им чем буду? — спросила Агафья расстроенно. — Я на два последних золотых запчасти для двигателя купила.

— Может, лечебными травами?

В травах Агафья разбиралась не хуже, чем в двигателях. Могла такой отвар приготовить, что и мёртвого на ноги поставил бы, и приворотное, и оборотное зелье варить умела, что уж там говорить про обычную отраву для крыс. Вот только лесовики плату за свою работу отравой для крыс точно бы не взяли. Ещё оставался шанс договориться с дубом, но это у нее всегда выходило плохо.

— Давай ты сам по-хорошему отдашь, — без особой надежды глядя на дуб, сказала Агафья и, так и не дождавшись ответа, с такой силой пнула торчащий из земли корень, что чуть не лишилась ноги. Дерево возмущённо всплеснуло ветвями и яростно осыпало Агафью листьями.

— Ни и ладно, — обиженно сказала Агафья, — все равно мы с ним никогда не ладили.

— Ещё бы вы с ним ладили, — фыркнула Марфа, — сколько ты ему увечий-то нанесла? И не сосчитать!

В чём-то, Марфа, конечно, была права, подумала Агафья. Большинство её неудачных инженерных экспериментов и правда заканчивались на дубе, а экспериментов у неё было хоть отбавляй. Но ведь путь к успеху, как известно, богат неудачами и тернист, и дубу с Марфой полагалось бы это знать!

— И что тебе вечно не живётся спокойно? — качая головой, спросила Марфа, усаживаясь на корягу.

Марфа никогда её не понимала. Пухленькая и миловидная, она жила в полях за людским погостом, приглядывала за поспевающими колосьями и любила весь мир: и дуб, и Агафью — как родную, но непутёвую сестру — и всякую болотную тварь, что жила с ней по соседству, и ничего ей больше от этой жизни было не нужно. И как ей объяснить, что она, Агафья, другая? Что ей мал и этот лес, и удел травницы, что мир ей кажется огромным и непознанным, и что ей хочется побывать везде — и за лесом, где она жила, и за границами княжества, и за морем, о котором рассказывалось в книгах. И конечно же до жути хотелось изобрести что-нибудь стоящее. Нечто такое, чтобы этого как от летучих кораблей Кощея захватывало дух!

— Понимаешь, Марфа, я собственное дело организовать хочу, — сказала Агафья, усаживаясь рядом. — Ты только представь — доставка по всему княжеству на летающих ступах! Хочешь, тебе наливные яблочки прямо к обеду привезём, хочешь, живой или мёртвой водицы, если кто заболел или, не дай леший, случайно поранился. А коль нужно расслабиться от государственных дел — так мы и настоявшихся грибочков для весёлых утех доставим. И больше не надо будет по долам и весям месяцами на серых волках скакать!

— Ступы не летают, — возразила Марфа.

— А моя полетит! Вот увидишь! Ездить-то я её уже научила.

Ступа Агафьи и правда ездила. Пыхтела, дымила, но всё-таки ездила. Не быстро, конечно, но это пока…

— Ты же знаешь, Кощею с его-то летающими кораблями твоя ступа не конкурент, у него и княжеская лицензия на перевозки есть.

— Пусть так, — упрямо сказала Агафья, — только я от своей мечты всё равно не отступлюсь!

— Ладно, — вздохнула Марфа. — Давай я Лешего позову, он мне по-свойски за полцены всю работу сделает.

Агафья с сомнением посмотрела на Марфу, вздохнула, но спорить не стала. Какой смысл спорить, если других вариантов всё равно нет.

* * *

Леший не заставил себя долго ждать, видно, примчался сразу, как только синицу от Марфы получил. С ухмылкой посмотрел на всё ещё дымящуюся ступу, затем на Агафью, повёл носом, почувствовав гарь, но говорить так ничего и не стал. Подтянул свои полотняные портки, поправил рубаху, выпрямил спину для важности и прямиком направился к дубу.

«Как пить дать расскажет теперь Кощею об очередной моей неудаче, — с запоздалой досадой подумала Агафья. — Да и пускай».

Леший обошёл дуб по кругу, постучал по толстой коре, потоптался возле дупла, заглянул внутрь. Угукнул по-совиному, то ли для устрашения, то ли просто из баловства, а затем нагнулся и, ласково поглаживая корень, стал что-то нашёптывать дубу, но так до обидного тихо, что слов было не разобрать. Дуб оживился, зашелестел в ответ листьями, а затем и вовсе принялся размахивать ветвями.

— Жалуется, — возмутилась Агафья, — тоже мне, цаца с тонкой душевной организацией!

Леший покивал головой, утешающе похлопал дуб по стволу, а затем полез в дупло.

Не иначе уговаривать.

Из дупла он не вылезал минут пять. Дуб всё шумел, всё размахивал ветвями — горячился и никак не желал уступать. Наконец Леший всё же вылез, отряхнул полотняные штаны и, с укором глядя на Агафью, спросил:

— Признавайся, дуб пинала? Распилить обещала?

— Ну, было дело, — неохотно призналась Агафья.

Взгляд Лешего, и без того хмурый, сделался осуждающим.

— Придётся теперь перед дубом извиняться, иначе ступу он тебе не отдаст.

— Да я в жизни перед этой дубиной стоеросовой извиняться не буду! — возмутилась Агафья. — Пусть моя ступа там хоть до скончания века висит!

От возмущения щеки её бросило в жар. Тоже мне выдумал, извиняться! Колода трухлявая! Щепка подгнившая! Бревно неотёсанное! Дождётся, и она и правда пустит это спесивое дерево на дрова!

Видимо, Леший тоже не исключал подобной возможности, а потому и спорить дальше не стал.

— Не зря Кощей говорит, что упрямее бабы в этом лесу не найти! — сказал он со вздохом. — Ладно, не хочешь извиняться, значит, будем действовать по старинке.

Достал что-то из-за пазухи и снова скрылся в дупле.

Несколько секунд ничего не происходило, а затем дуб неожиданно резко пришёл в движение. Толстый ствол начал извиваться, словно был молоденьким прутиком, могучие ветви заметались из стороны в сторону, и даже листья стали издавать какой-то странный, не подобающий солидному дубу звук.

— Чего это он? — удивилась Агафья.

— Леший его сейчас защекочет! — со знанием дела объяснила полевница и, поймав возмущённый взгляд Агафьи, тут же добавила: — И чего ты так на меня смотришь? Мы бы всё равно так с тобой не смогли, абы где дуб не пощекочешь, правильные места знать надо. К тому же…

Договорить она не успела.

Ветви дуба, всё это время упрямо и крепко сжимавшие дымящуюся ступу, вдруг разошлись в разные стороны, и ступа с оглушительным треском рухнула вниз. Удар о землю оказался такой сокрушительной силы, что и Агафью, и Марфу вместе с корягой подбросило вверх. Ступа закрутилась на месте, двигатель развалился на куски, а бешено вращающиеся шестерёнки со свистом полетели во все стороны.

— Пригнись! — на всякий случай крикнула Агафья.

— Ну вот и всё, — спустя минуту с довольной ухмылкой вылезая из дупла, сказал Леший. — Чем платить-то будете? Я веселящими грибами не возьму. И травами не возьму. И шестерёнки мне ваши без надобности. Так что золотой из сундучка-то придётся достать.

— Да ладно, Леший, мы ж тебе не чужие, — сказала Марфа и как-то по-особенному приосанилась. — Что ж сразу золотой-то, неужели по-соседски не договоримся?

Марфа была женщиной видной во всех отношениях.

С какой стороны ни посмотри.

Что спереди, что сзади.

— Ну… — начал было Леший и замолчал.

От полевницы жарко пахнуло свежими травами, летом и рыхлой землёй.

И приглашающим сеновалом.

— Ну, это, — вновь начал Леший и, кажется, окончательно позабыл, что собирался сказать.

— Пойду-ка я, что ли, шестерёнки пособираю, — невольно краснея, сказала Агафья.

* * *

Нынешний князь, что уже седьмой год в Княжич-граде сидел, был охоч до новых технологий. Старые порядки стремился под корень извести и всё на западный манер хотел переиначить, да и магии опасался. Запрещать не запрещал, но и жаловать — не жаловал. Оттого и правила такие были — хочешь в Княжич-граде дело своё организовать, строй, как Кощей, летающие корабли. Да такие, чтобы двигала их не магия, а инженерное чудо!

Инженерное дело Агафья любила, как ничто другое, ночи напролёт просиживала за чертежами, могла всё что угодно починить, да и смекалку имела — лучшим мастерам подстать. А вот опыта ей пока явно не хватало.

«Но ничего, опыт — дело наживное», — бредя по лесу, думала Агафья. Ей бы только субсидии княжеские получить!

Запчасти нынче стоили дорого, а хороший инструмент и вовсе был на вес золота, вот ей и приходилось перебиваться на старом да ржавом барахле. А с новыми запчастями и инструментами дело бы куда веселее пошло!

Агафья порылась в карманах штанов, достала сложенное в несколько раз письмо и аккуратно его развернула. Приглашение... Нет, приказ! Явиться завтра в полдень в княжеский терем, слово перед  князем держать. Долгожданный ответ на её челобитную. Да вот только ступа подвела. Не сдюжила. Не взлетела. И, выходит, не с чем ей теперь к князю-то идти.

Расстроенная своей неудачей, Агафья и не заметила, как ноги сами принесли её к любимому пруду. Над поверхностью воды с лёгким жужжанием носились стрекозы, утешающе шелестел камыш, на зеленоватой, поросшей ряской глади в замысловатом танце кружились утки.

Агафья присела на камень, достала из кармана подсохший хлеб. На душе было тяжко и муторно.

Прямо напротив Агафьи, в тени поникшей ивы, сидела большая и очень грустная жаба.

— Вот и у тебя в жизни, видно, не всё ладится, — с сочувствием глядя на жабу, сказала Агафья.

Жаба вздохнула и, словно соглашаясь с Агафьей, очень печально квакнула в ответ.

* * *

— Буду должна, — хмуро глядя себе под ноги, сказала Агафья, спустя полчаса возвратившись на поляну. — Хочешь, с ярмарки тебе новый сарафан привезу, а хочешь — бусы или ещё чего...

— Да ладно, — отмахнулась Марфа-полевница, поправляя порядком измятый сарафан, — подумаешь... Дело житейское. К тому же, Леший не так-то уж и плох. Темпераментный только чересчур, а я больше уютных люблю, от них суеты меньше.

— Но сарафан новый я тебе всё равно куплю, — пообещала Агафья.

Она виновато вздохнула, поставила корзину на землю и сердито осмотрелась по сторонам. Избушка на драконьих лапах паслась на вершине холма, грелась на солнышке.

Да-да! На драконьих лапах, а не на куриных. Те, кто утверждают, что избушки бывают на курьих ножках, либо никогда не видели драконов, либо курей. С чего это они взяли, что куры бывают таких размеров?

Агафья заложила руки за спину и сердито свистнула.

— Эй! Домой иди! Тебе лишь бы без дела по лесам да по полям шастать, да на птичек глазеть. Могла бы и помочь!

Избушка склонила печную трубу, прислушалась к голосу хозяйки и тут же послушно и очень споро заковыляла вниз по склону холма, старательно обходя большие валуны.

— Слушай, давно хотела у тебя спросить, да как-то повода не было, — призналась Марфа-полевница. — А чего это она у тебя на трёх ногах-то?

— Для равновесия, — вытаскивая из травы очередную шестерёнку, сказала Агафья. — Поди попробуй целый дом на двух ногах удержи, когда по нему люди туда-сюда шастают.

— И она в них не путается?

— А она, когда бежит, третью лапу поджимает. Зато в хозяйстве ей с этой лапой гораздо сподручнее.

Словно в подтверждение её слов Избушка доковыляла до Агафьи, взяла в третью лапу стоящую на земле корзину и, по-прежнему немного прихрамывая, отправилась собирать разлетевшиеся шестерёнки.

Агафья решительно перевернула валявшуюся на земле ступу и уселась подле неё.

— Да уж, — сказала она после непродолжительной паузы.

Ступе явно досталось. На том месте где полагалось находиться двигателю, виднелся лишь жалкий чёрный остов. Искорёженный металл, словно кости раненого чудовища, от удара о землю вывернуло наружу, край ступы треснул, а в правом боку теперь зияла приличных размеров дыра.

— Тяги на взлёте не хватает, — качая головой, сказала Агафья. — Нужен двигатель помощнее, вот только куда ж его тут впихнуть?

— Бросила бы ты эту затею, пока не убилась, — вздохнула Марфа-полевница. — Не доведёт она тебя до добра.

Агафья вытерла руки о штаны, достала из кармана кожаного фартука подходящий инструмент и принялась за дело.

— Мне отступать некуда, — сказала она решительно, — я челобитную князю отправила. Если эта ступа не полетит, позору будет на весь лес.

Проснулась Агафья ни свет, ни заря. Подумала о предстоящем дне — к князю-то теперь придётся идти пешком — расстроилась, тяжко вздохнула, затем вспомнила о летающих кораблях Кощея и чуть не дала слабину. Хорошо, что вовремя опомнилась! Лучше уж от гордости удавиться, чем к Кощею на поклон идти. Подумаешь, всего-то семь вёрст! Для упрямой бабы, как известно, семь вёрст не крюк! Если поторопится, то как раз к полудню дойти успеет!

Однако идти Агафье так никуда и не пришлось. С первыми лучами солнца в гости к ней нежданно и как нельзя кстати пожаловал Змий. Уселся на краю поляны, радостно осклабился, глядя на суетящихся Марфу с Агафьей, опасливо покосился на Избушку. Отношения у Змия с Избушкой были странные. То ли Змий чувствовал в ней родственную душу, то ли считал, что при её создании парочка драконов всё-таки пострадала и потому от неё всё же лучше держаться подальше — в этом Агафья так и не разобралась. Зато Избушка Змия просто обожала. Увидела его с вершины холма и сразу кинулась здороваться.

— Вот ведь баба-дура, — беззлобно сказала Агафья, глядя на то, как Избушка, не разбирая дороги, несётся вниз по заросшему кустарником склону. — Он с ней и знаться-то не особо желает, а она бежит к нему, как оглашенная. Смотри, дура, ноги не переломай!

Змий благостно вытянулся на солнышке и с любопытством уставился на Агафью.

— Ты куда это так разоделась? — с интересом спросил он.

Змий был драконом некрупным, с длинным шипастым хвостом и с тремя головами.

Иметь три головы уже само по себе дело не простое, считала Агафья, а три языка — так вообще беда, но Змий с этим как-то справлялся. Правая голова у него была глуповата, и Змий предусмотрительно держал её в узде, а левая с раннего детства сильно заикалась и потому сама предпочитала помалкивать. Зато чешуя у Змия была просто заглядение — зелёная, искрящаяся на солнце, точно малахит.

«Будь я Избушкой, — ни к месту подумала Агафья, — тоже бы залюбовалась».

— Мы к князю идём, — ответила за Агафью Марфа, — с челобитной.

— Я-то да, а ты-то куда собралась? — удивилась Агафья

— Я с тобой пойду, — ответила полевница, — для моральной поддержки.

Агафья оправила непривычный сарафан, посмотрела на своё отражение в бадье и в третий раз за утро взялась перевязывать кустышки ⁽¹⁾.

— И как ты во всём этом ходишь? — проворчала она недовольно. — Это же ужас как неудобно.

— Зато в этом платье ты выглядишь, как женщина, — ответила полевница, — а не как стиральная доска. Может, брови ещё угольком подведём?

— Да иди ты! — не выдержала Агафья.

* * *

Справившись с кустышками, Агафья уложила в котомку свой нехитрый дорожный скарб, велела Избушке никуда надолго не отлучаться и собралась уж было отправиться в путь, как из кустов на край поляны, неуклюже поджимая исколотые ветками босые ноги, покряхтывая и постанывая, вылез невысокого роста мужичок.

— Банник! — ахнула Агафья. — Ты-то откуда тут взялся?

— Да вот пришёл узнать, не найдётся ли у тебя настойки от ревматизму, — неловко переминаясь с ноги на ногу, сказал Банник. — Спина дюже сильно болит.

— И чего это с тобой приключилось? — удивилась Агафья.

Вид у Банника был такой, словно он только что вернулся с Куликовской битвы. Простыня, служившая ему одеждой, была порвана в нескольких местах, в бороде не хватало приличного клока волос, а под глазом, на плече и на бедре наливались свежие ярко-красные синяки.

— Я в бане о полки споткнулся, — понуро пряча виноватые глаза, признался Банник. — И упал.

— И сколько раз упал? — спросила Агафья.

— Да врёт он всё, — усмехнулась Марфа. — Он в женский день в бане за печкой спрятался, пошалить хотел, да бабы его заметили и так вениками и ковшами отходили, что он еле ноги унёс. Я сама давеча видела, как он до погоста улепётывал, только голые пятки сверкали. А потом до сумерек под мостом прятался. Страху так натерпелся, что поджилки вон до сих пор трясутся.

Банник спрятал глаза и совсем сник.

— Ладно, — сжалилась Агафья, — можешь пожить у меня, пока всё не уладится. В кладовке бальзам живительный есть, натрись, отлежись, заодно и за домом присмотришь, пока мы в отъезде будем.

Банник задрал голову вверх и с опаской уставился на приплясывающую вокруг Змия Избушку.

— А как в неё попасть-то? — озадаченно спросил он.

— А ты ей по левой ноге постучи, она тебе лестницу и спустит, — закидывая сумку на плечо, пообещала Агафья.

* * *

К княжьему терему они полетели на Змие. Не так солидно, как было бы на ступе, но всё же лучше, чем пешком.

Внизу сплошной зелёной массой стелился лес, проносились заколосившиеся поля, искрилась в лучах утреннего солнца голубая извилистая полоса реки. Марфа, вцепившись в сарафан Агафьи, то ли охала от испугу, то ли ахала от восхищения — в полёте было не разобрать.

А затем впереди замаячили расписные терема Княжич-града, небо пронзили высокие трубы сталелитейных фабрик, возделанные поля сменились разветвлённой сетью дорог, а по склону холма, выпуская в небо клубящиеся облака пара, наперегонки со Змием помчался красно-жёлтый паровоз.

— Это у вас что? — удивился Змий.

— Это у нас прогресс! — перекрикивая шум ветра, ответила Агафья.

Змий пристроился за диковинным паровозом, принялся изо всех сил дымить ему вслед. Так дымил, что под конец даже закашлялся.

«Вот же ж мужики, — качая головой, подумала Агафья, — вечно их тянет чем-то мериться, то дымом, то…»

Наконец стали снижаться. Возле княжеского терема, на западной стороне реки, для прибывающих гостей была огорожена специальная площадка. На деревянной табличке виднелась надпись «Стоянка для личного транспорта». Здесь же, прямо под табличкой, стояла сверкающая, отполированная до блеска самоходная карета и пара скучающих без дела гнедых лошадей.

— Ты нас тут подожди, мы ненадолго, — сказала Агафья, слезая со Змия, — да лошадей, смотри, не жри, они казённые.

Лошади испуганно заржали, шарахнулись в сторону.

Змий подслеповато сощурился, медленно, по буквам, прочитал табличку и возмущённо пыхнул в Агафью дымом.

— Я вам не транспорт, — обиделся он, — я, между прочим, живое реликтовое существо.

— Ну не в зоопарк же мне тебя сдавать, — пожав плечами, сказала Агафья.

* * *

В приёмных палатах оказалось неожиданно многолюдно — яблоку негде упасть. Под резными арочными сводами собралось десятка три просителей: инженеры с многочисленными чертежами, купцы и путешественники с диковинными товарами, степенные матроны и молодые девицы, разодетые, как на бал. Разговоры лились неиссыхающей рекой. Агафья сначала растерялась, оказавшись среди такого количества незнакомых людей, а затем оживилась, с любопытством завертела головой, стала прислушиваться.

В углу о чём-то жарко спорили астроном в усыпанной звёздами остроконечной шляпе и восточного вида чародей в намотанной на голове чалме. В руках у астронома был шест, на котором сидела вырезанная из дерева большая морская черепаха. На спине у черепахи стояли четыре слона, а на спинах слонов покоилась плоская тарелка, поросшая мхом. С одной стороны тарелки свисал канат, к которому была привязана маленькая плетёная корзина.

— Это у него что такое? — шёпотом спросила Марфа.

— Это он в экспедицию за край земли собрался, — ответила Агафья.

Восточный чародей всё показывал астроному грецкий орех и что-то пытался ему объяснить.

Мимо туда-сюда ходили писцы, толкались спешащие по своим делам слуги, бегали чернавки — кто с полотенцами, кто с пирогами, а кто и вовсе с веником наперевес. Премерзкий маленький старикашка с огромной стопкой бересты пребольно наступил Марфе на ногу и сам же грубо её обругал:

— Смотри, куда прёшь!

Марфа попятилась, испуганно сжалась. Ей, привычной к тишине полей, среди всей этой суеты было не по себе.

— Ты глянь, сколько народу, — сказала она растерянно. — Да мы тут до завтрашнего утра простоим!

В углу стояла золотая клетка с диковинной механической птицей. Птица то распускала пышный хвост, то снова складывала, вертела головой, била поклоны. Агафья кинулась было рассматривать птицу — что да как сделано, — но Марфа её удержала.

— Может, пойдём отсюда? — спросила она с надеждой.

Но прежде чем Агафья успела хоть что-то ей ответить, на княжеские палаты внезапно опустилась тень. По залу пронёсся взволнованный гул голосов, девки кинулись к окнам, прижали к гнутым стёклам носы, чтобы ничего не упустить, стали восторженно ахать. А ахать-то и правда было с чего — прямо к широкому резному балкону, заслоняя собой полуденное солнце, медленно причаливал огромный дирижабль.

Длинная, подвешенная на узловатых стропах гондола качнулась на ветру, плетёный бок ткнулся в крышу княжеского терема и замер. Дверь гондолы широко распахнулась, и из неё, не дожидаясь, когда подадут трап, на баллюстраду балкона ступил Кощей. Высокий, идеально зачёсанные назад пепельно-серые волосы уложены волосок к волоску, глаза — голубая сталь. В правом ухе красуется костяная серьга, поверх чёрного, изукрашенного серебром камзола — кожаный плащ в пол.

— Хорош, поганец, — не сдержавшись, ахнула Марфа-полевница.

— Позёр, — презрительно поджав губы, ответила Агафья.

Кощей легко спрыгнул с балюстрады на балкон, осмотрелся по сторонам, увидел Агафью и как-то разом изменился в лице. Подошёл стремительно, нет, хуже — коршуном подлетел, схватил Агафью за рукав нарядного платья, зашипел ей в самое ухо:

— Ты чего, дура-баба, удумала-то?! Совсем рехнулась? Князя позабавить решила? — голос у него был хриплый, то ли оттого, что он так бесился, то ли просто от простуды, толком было не разобрать. На худом скуластом лице яростно ходили желваки.

Агафья гордо вскинулась, попыталась вырвать рукав, собиралась сказать «сам дурак», да не успела.

Двери княжеских палат резко распахнулись, и из них к Кощею бегом кинулся молодой княжий отрок — встречать важного гостя.

— Руку пусти, — с досадой сказала Агафья.

Кощей ещё мгновение смотрел на неё так, словно примеривался, а не выкинуть ли её прямо сейчас с балкона, затем неохотно отпустил Агафьин рукав, выпрямился, втянул носом воздух, силясь успокоиться, сказал почти не разжимая губ:

— Вот же упрямая, шла б ты домой, пока не случилось беды! — зло так сказал, но уже без особой надежды.

Отрок подбежал, принялся кланяться Кощею в ноги, звать к князю.

Кощей посмотрел на него точно на вошь, перевёл взгляд на Агафью и велел не терпящим возражения тоном:

— Со мной пойдёшь!

Агафья хотела было заартачиться, но окинула взглядом собравшуюся в приёмных палатах толпу и передумала.

— Что толку спорить? — тихо шепнула она Марфе, следуя за Кощеем. — Этот в очереди стоять не привык, так пусть хоть такая от него польза будет!

* * *

В княжеских палатах было солнечно и светло, расписные потолки — золото да киноварь — оказались такой красоты, что взгляда было не оторвать. Агафья залюбовалась, едва не забыла, зачем пришла. Спохватилась, смущённо спряталась за спину Кощея, вспомнила, что тут он ей явно не защитник, и смело вышла вперёд, кланяться князю в пол.

Князь был мужик видный — косая сажень в плечах, шире Кощея раза в два. Старомодных зипунов и кафтанов не терпел, сам весь в коже ходил и от других того же ждал; резвому коню самоходную карету предпочитал. За самодурством замечен не был, но и мягкотелым никогда не слыл. Жил шестой год один, без жены, дочь Любаву шестнадцати годков в любви и строгости воспитывал, да племянника Ивана наставлял.

При нём Княжич-град великой силы набрался — разросся в два раза больше прежних границ, оплёл всё вокруг лентами новых дорог да обзавелся мастерами, каких даже в Царь-граде не видывали. Учёных мужей князь привечал, мзду с народа в три шеи не драл, с волшебным людом без нужды не ссорился, но если кто поперёк его воли своевольничать удумывал — мог и голову с плеч срубить.

Сейчас князь сидел за широким резным столом, поигрывал спелым красным яблоком и что-то говорил стоявшему позади него Ивану. Увидел вошедших, велел подойти.

— Погляжу, и ты ко мне сегодня пожаловал, — сказал он, обращаясь к Кощею. — Как подгадал. Агафья-то твоя мне челобитную прислала. Пишет, что дело своё открыть хочет. Доставку в Княжич-граде организовать. А ты что об этом думаешь?

Агафья услышала слова князя и чуть не застонала от досады. Вот же нелёгкая сегодня Кощея-то принесла. Князь Кощея всегда привечал, часто с ним на пирах сиживал и щедрыми подарками одаривал и хоть ровней себе никогда не считал, всё равно выше прочих ставил, да и к советам его всегда прислушивался. Если и сейчас его послушает, то не видать Агафье тогда ни своей службы доставки, ни княжеских субсидий.

— Не бабское это дело — летать! — не глядя на Агафью, сухо сказал Кощей.

— И то верно, — охотно согласился князь. — Но с другой стороны, учиться-то у нас бабам не запрещено, так чего бы им тогда и не летать?

Помолчал, перевёл взгляд на Агафью, прищурился, да так, что в карих глазах неожиданно заискрился лукавый смех.

— Ты мне вот что скажи, Агафья, ты зачем летать-то удумала? Конкуренцию Кощею составить хочешь? Так у него вон какие огромные корабли, даже я ему не конкурент.

Спросил, а сам, видно, ждал, что Агафья перед Кощеем сробеет, да не тут-то было. Красноречием Агафья, конечно, никогда не блистала, но и трусихой уж точно не была.

— У Кощея корабли большие, — сказала она, — им бы на дальние расстояния летать да большие грузы возить, а в городе его дирижаблям не развернуться, да и простому люду они явно не по карману. А мы можем и муку пекарю привезти, и письмецо срочное в соседний город передать, и яства к столу ко сроку доставить. Кощеевы корабли такие заказы в город только сверху скидывать могут, а при такой доставке от пирога разве что сплющенный мякиш останется. Это же не зерно сеять, там швырнул, не глядя, и неважно, куда упало, всё равно где-нибудь, да прорастёт. А настоящая доставка точность любит, от двери до двери, из рук в руки. Вот захотите вы, к примеру, хрупкую фарфоровую вазу из Китаю привезти, так мы вам её вмиг в целости-сохранности доставим.

У Кощея от такой её наглости на скулах заиграли желваки.

— Да твоё корыто в жизни до Китая не долетит! — возмутился он.

— Ступа.

— Что? — не понял Кощей.

— Мы на ступах летаем, — не глядя на Кощея, сказала Агафья.

— Глянь-ка, Иван, — оживился Князь, — баба-то бесстрашная, в Китай на корыте лететь собралась.

Кощей еле слышно скрипнул зубами.

— На ступе, — упрямо повторила Агафья.

— На ступе, — снисходительно согласился князь. — А ты, Иван, дальше соседней деревни ни разу носа не высовывал, в бою настоящем не бывал, с торговым караваном не хаживал. Как же мне тебя старшим-то над дружиной поставить, если простая баба тебя смелей? Ты бы хоть жену себе толковую нашёл, может, она бы из тебя человека сделала.

Иван бросил на Агафью едва заметный взгляд, хотел было что-то сказать в ответ, но промолчал. Был он ростом высок и телом крепок, и по виду на печке явно лежать не привык, а вот князю отчего-то перечить боялся.

«Бесхребетный, что ли?» — с сочувствием подумала Агафья.

— Ладно, — вновь оборачиваясь к Агафье, решил князь, — я правитель прогрессивный, мне баб притеснять не с руки. Вот только своё дело организовать, это тебе не косу по утру заплести, это малость посложнее будет. А потому так поступим. Получишь у писаря бюллетень с правилами, прочтёшь, если сделаешь всё, как положено, придумаю тебе испытание. А справишься — быть твоей доставке.

* * *

Выйдя от князя, Агафья с Марфой забрали у писаря толстенный бюллетень, глянули одним глазком и тут же закрыли. Решили, что для начала надо бы дух перевести. Непростое это дело оказалось — с челобитною-то к князю ходить. Марфа, та и вовсе так перепугалась, что выглядела теперь бледнее тени — краше в гроб кладут.

— Ну хоть быстро управились, — вздохнула она, глядя на всё ещё толпившихся в приёмной просителей. — Если бы не Кощей, пришлось бы нам тут заночевать.

На улице их послушно ждал Змий, хмурясь, рассматривал самоходную карету, пугал подглядывающих за ним из окон девок. Лошади, со страху оборвавшие привязь, умчались в закатную даль.

— Змий, а Змий, — устало позвала его полевница, — пора домой ехать.

Змий недовольно глянул на неё сверху вниз, важно сказал:

— Я теперь не Змий, я теперь Гидра Лох-Несская.

— Вот же дурень, — вздохнула Агафья. — Всего-то на пять минут без присмотра оставили, а он уже всякой иноземной дичи нахватался.

Над их головами, заслоняя небо, от княжеского терема медленно отчаливал огромный дирижабль.

1) Кустышки представляют собой широкий платок из тафты красного цвета, сложенный в полосу шириной около 12 см и завязанный на повойник таким образом, чтобы узелок располагался на лбу, а кончики платка торчали в разные стороны. 

Вернуться к тексту

Банщик, к удивлению Агафьи, оказался мужиком хозяйственным. Пока они с Марфой к Князю летали, он и двор подмёл, и Избушке сорняки на крыше повыдёргивал, и окна помыл, и целый котёл вкусных щей наварил. Сидел теперь на тёплом камне под дубом, грел намятые деревенскими мужиками бока, щурясь, гладил хозяйского кота Василия. Страшно довольная Избушка гуляла неподалёку — то ли считала ворон, то ли собирала цветы.

Агафья слезла со Змия, сгрузила с плеча котомку и только тогда заприметила свою недавнюю знакомицу, жабу. Жаба сидела под старой корягой и смотрела на разобранную ступу так, словно что-то прикидывала в уме.

— А ты-то здесь откуда взялась? — спросила её Агафья.

Жаба внимательно посмотрела на Агафью, потом снова на ступу, но так ничего и не ответила.

Умывшись после дальней дороги и отобедав, всей честной компанией взялись изучать княжеский бюллетень. Лениво потягиваясь, пришёл кот, следом за ним прискакала жаба, уселась на бревно так словно тоже собралась что-то обсуждать. Сыто рыгнув, чуть в отдалении примостился Змий.

— Вот же понаписали! — в сердцах воскликнула Марфа, заглядывая Агафье через плечо. — И что это за слова-то такие странные? Я и половины разобрать не могу.

Агафья читала молча, хмурилась, что-то черкала на старой бересте.

— Тут сказано, что надобно для начала свою контору открыть, чтобы клиентам было куда заказы да претензии направлять.

— Чего направлять? — не понял Змий.

— Претензии, — со знанием дела ответил Банник. — Это когда бабы бегут на тебя жаловаться мужикам, а те потом с оглоблями возвращаются.

— Аааа… — с пониманием протянул Змий.

— Ну, контора-то, положим, у нас уже есть, — сказала Агафья.

Все обернулись и посмотрели на Избушку. Избушка смутилась, занервничала и неуверенно сделала шаг назад, словно прикидывая, не пора ли бежать.

— Только надо ей вывеску справить. Да такую, чтоб видно было издалека.

Агафья перевернула ещё один лист. Нахмурилась.

— Тут пишут, что подати надо будет платить и лицензию княжескую купить. Где ж мы столько денег-то возьмём? — запричитала полевница.

— Деньги это ерунда, — перебил её Змий. — А вот где вы такое количество безумных баб найдёте, чтобы заказы ваши развозить, ума не приложу!

«И правда», — расстроенно подумала Агафья. Ей одной с кораблями Кощея не тягаться, даже если она с утра до ночи летать будет.

— Есть одна! — неожиданно оживился Банник. — Ефросинья, овинница, в Поречье живёт, неугомонная баба, каких свет не видывал. В прошлом году связала себе из соломы крылья. Солнце, говорит, поближе рассмотреть хочу! Всё лето с ними ходила, а потом как сиганула с овина — чуть не убилась. Три дня её потом всем миром выхаживали.

— А ведь и у меня такая есть, — вслед за ним встрепенулась Марфа. — Полудница, Ефстафия, на дальнем поле живёт, за Кудыкиной горой, вечно на самое высокое дерево залезет и сидит. А чего сидит — непонятно. Горизонты, говорит, рассмотреть хочу! Небо тянет!

Подумали, посовещались, решили, что надо, пожалуй, и полуднице, и овиннице сообщения отправить, вдруг и правда кто из них приехать согласится. Марфа управилась быстро, а вот Банник возился долго, всё рассказывал синице, что да как, размахивал руками, ходил вокруг да около. Синица, поначалу слушавшая внимательно, под конец так устала, что начала закатывать глаза.

— Эх, Банник, — не выдержав, вздохнул Змий, — нет в тебе духа авиатора! Можно было всё проще сказать: хочешь летать — приезжай!

* * *

За новыми чертежами Агафья засиделась далеко за полночь, всё думала, как двигатель помощнее в ступу впихнуть, да без магии его летать заставить. Думала, думала, да так ничего толком и не придумала, на мгновение устало положила голову на скрещённые руки и не заметила, как задремала. В сенях негромко храпел Банник, кот Василий спал, свернувшись калачиком в изголовье кровати, где-то под сенью старого дуба негромко и очень умиротворённо квакала жаба. То ли что-то пела на свой жабий манер, то ли Змию что-то рассказывала. Пойди её разбери. Избушка медленно переминалась с ноги на ногу — укачивала. Во сне Агафье снились княжеские расписные палаты, диковинная механическая птица, которую она так и не успела толком рассмотреть, и Кощей.

А наутро Агафья первым делом забралась на всё ещё сонный дуб и долго сидела на его верхушке, вглядываясь в предрассветную тьму. Ждала, когда появятся летучие корабли. Наконец с первыми лучами восходящего солнца в отдалении, где за тёмной кромкой леса проступала белоснежная цепочка гор, появились знакомые очертания дирижабля. Величественный корабль плавно взмыл над верхушками сосен и, обгоняя стайки растревоженных птиц, стремительно понёсся в сторону Княжич-града.

Агафья достала из кармана кусок кожи, споро стянула его шнурком, вставила линзы и стала смотреть. Сквозь стёкла зрительной трубы хорошо была видна подвешенная под гондолой ферма, на которой сидели лесовики и крутили педали.

Агафья покачала головой, достала из кармана кусок бересты, сверилась с собственным чертежом.

— Дирижабли на педальной тяге так быстро не летают, — пожаловалась она дубу, — слишком тяжёлые, я это точно знаю. Кощей как-то жульничает, только я пока не могу понять — как именно. По правилам в КПД двигателя магии должно быть не больше семи процентов, а у Кощея её все девяносто пять.

Агафья ещё раз припала к зрительной трубе, долго вглядывалась в дирижабль, срисовывала схему, думала. Так и не разгадала тайны, расстроилась, полезла с дерева вниз.

— И что вам, мужикам, правила-то вечно не писаны? — проворчала она в сердцах.

Дуб услышал, принял на свой счёт, обиделся. Дождался, пока Агафья спустится на землю, примерился и очень ловко наподдал ей веткой под мягкое место.

* * *

Первая половина дня не принесла никаких радостных перемен. Агафья перебрала двигатель, подлатала ступу и без особой надежды стала готовиться к новым испытаниям. Банник, не желавший никому быть обузой, уселся под дубом стругать еловую доску.

— Вывеску хочу для конторы справить, — сказал он Агафье.

Стругал, стругал, да всё на тропинку поглядывал. Видно, овинницу ждал, догадалась Агафья. Однако прежде овинницы в гости нежданно пожаловал Леший — при параде, в новой праздничной рубахе и в чистых штанах. Весь светился, точно начищенный пятак. Даже патлы свои лохматые причесал. Марфа, принесшая Агафье крынку молока, уставилась на Лешего в изумлении.

— Ты это чего?

Леший порылся за пазухой, вынул немного примятый букетик ромашек и берестяную коробочку, глянул на Марфу:

— Я тут это... Подарочек принёс.

— Смотри-ка, а Леший-то, никак, женихаться пришёл, — удивлённо шепнула Марфе Агафья.

Марфа зарделась, всплеснула руками и едва не расплескала молоко.

* * *

Ступа всё же взлетела, правда, невысоко — локтей на пять.

Заурчала, затарахтела, задёргалась, а затем, словно ополоумевшая стрекоза, стала хаотично метаться по поляне. Из поросшего ельником оврага вылезла живущая по соседству кикимора и заворожённо уставилась на ступу.

— Вот же бешеное ведро, — сказала она то ли с уважением, то ли со страхом.

Ступа, явно обрадованная таким вниманием, взвизгнула всеми пятьюдесятью шестью шестерёнками и начала стремительно набирать обороты.

— Сейчас рванёт, — не слишком уверенно сказал Леший.

— Не рванёт, — мрачно ответила Агафья.

— Я на этом бешеном ведре не полечу!

Агафья вздрогнула, обернулась на голос и увидела стоящую на тропинке девицу — высокую, коротко стриженную, одетую в чёрные полотняные портки и вышитую пшеничными колосьями рубаху. На плече у девицы висела большая чугунная сковорода. Полудница — догадалась Агафья и тут же чуть не застонала от досады. Вот же невовремя нелёгкая её принесла!

— Лучше уж я на Змие полечу, чем на вашем неуправляемом корыте, — сказала полудница. — Мне моя жизнь ещё дорога.

— Ну так я на этой штуке полечу! — воскликнула кикимора.

— Тебе-то это зачем? — удивился Леший.

— Кощей женщин не нанимает, а я, может, летать хочу!

Леший посмотрел на Агафью, на кикимору, на Марфу и озадаченно спросил:

— У вас тут что, феминистический бунт?

— Кваааа! — раскатисто возмутилась жаба.

Полудница взвесила в руках сковороду, словно примериваясь, глянула на Агафью и сердито сказала то ли про ступу, то ли про Лешего:

— Давай, что ли, этому ведру стабилизатор приделаем?

* * *

Леший ушёл, бросив на пенёчек цветы. Обиделся. Марфа проводила его задумчивым взглядом, вздохнула, оставила Евстафию с Агафьей разбирать ступу и взялась опекать кикимору.

— Тебя как звать-то? — спросила она ласково.

— Кикимора, — буркнула та.

— А на самом-то деле как?

— А на самом-то деле не скажу, нам имена называть не положено.

Вид у кикиморы был воинственный, как у тощего нахохлившегося воробья. Длинные зелёные волосы торчали во все стороны нечёсанной копной, простенькое платье, сплетенное из конопли, явно знавало лучшие дни.

— Ну Кикимора, так Кикимора, — покладисто согласилась Марфа. — Пойдём, что ли, Кикимора, я тебя молоком с блинами угощу, а то вид у тебя такой, словно тебя не кормили с прошлой зимы.

— А это ей зачем? — уже направляясь к Избушке, озадаченно спросила Кикимора, глядя на висящую на спине полудницы сковородку.

— Это её рабочий инструмент, — ответила Марфа, — она им солнце загораживает.

Кикимора недоверчиво посмотрела на Марфу, затем на сковороду, хотела было расстроиться, но передумала.

— Подумаешь, какое-то солнце! — сказала она задиристо. — А я, между прочим, червей заговаривать могу!

* * *

А к вечеру приехала Ефросинья.

Овинница оказалась миленькой пышкой с длинной рыжеватой косой, уложенной вокруг головы. Опрятная, в вышитом переднике, улыбчивая и стеснительная.

И без всяких крыльев. Зато на козе.

Коза флегматично взирала на Змия, жевала оставленные Лешим ромашки и никуда со страху бежать не собиралась. Змий с уважением поглядел на козу и решил отправиться пообедать.

— К утру вернусь, — пообещал он.

— Я летать хочу! — слезая с козы, смущённо сказала овинница. — Можно, я у вас останусь, я баба хозяйственная, на что-нибудь да сгожусь!

Избушка прищурилась одним окном, глянула на Ефросинью, видно, прикидывая входящие размеры, затем согласно закивала.

— Оставайся, — гостеприимно сказала Агафья, — места у нас всем хватит.

В привезённой Фросей корзинке обнаружились запасы репы, пироги с малиной и четыре живые курицы. Курицы быстро освоились, признали Избушку за свою, стали за ней бегать. Избушка опасливо переступала с ноги на ногу, оглядывалась, видно, боялась на них наступить.

— Ничего, пообвыкнутся, — сказала Марфа, имея в виду то ли Избушку с курами, то ли снова спорящих о чём-то полудницу и Кикимору.

Банник закончил тесать вывеску, с довольным видом осмотрел собственную работу и важно спросил:

— Чего писать-то будем?

* * *

Над названием Агафья думала долго, даже дольше, чем вместе с Кикиморой собирала грибы, а затем измельчала их в светящийся порошок. Нужно было придумать что-то солидное, на иноземный манер, чтобы князю понравилось. Думала, думала, наконец придумала.

«Агафья-инкорпорейтед».

Написала на куске бересты, осмотрела со всех сторон, порадовалась — хорошее название вышло, звучное. Да и краска для вывески получилась подстать — яркая, насыщенная, точно звёздное небо. Показала наброски жабе, та посмотрела внимательно, вдумчиво, явно одобрила.

— Не поместится, — с сомнением взирая то на Избушку, то на выданный ему Агафьей эскиз, сказал Банник.

— А ты поубористее пиши, поубористее, — велела Агафья.

— И что это за слово такое странное? — спросил Банник, вчитавшись в текст. — Инкопор... инкорпорт... Я и выговорить-то такое толком не смогу. Может, мы его…

— Нет, — решительно сказала Агафья. — Режь что угодно, но инкорпорейтед не трожь!

К обеду Банник отполировал табличку, уселся писать. Старательно писал, долго, то язык высовывал от натуги, то затылок чесал. Не так-то это просто — светящуюся краску красиво на дерево уложить. Наконец к вечеру управился.

На новую вывеску собрались посмотреть все.

На стене Избушки, аккурат над окнами, ярко отливая синевой, светилась крупная вывеска: «Яга-инкорпорейтед». А ниже, гораздо более мелко, было написано: «Доставка по всему миру».

— И ведь весь светящийся порошок извёл, ирод, — мрачно взирая на надпись, сказала Агафья. — А я его, между прочим, три дня делала.

— А почему ЯГА? Ядреная, горячая, афигительная? — с любопытством спросил Змий.

— Офигительная пишется через «о», — ещё более мрачно сказала Агафья.

— Правда? — удивился Змий.

— «Агафья» не поместилась, — виновато сказал Банник. — Дюже длинное название ты выбрала, я ж предупреждал. Вот и пришлось твоё имя подсократить. Ты ж сама сказала — режь, что угодно, но инкорпорейтед не трожь.

— Видно, Банник тоже неграмотный, — с сочувствием сказала Кикимора. — С чего это он решил, что Агафья начинается с «я»?

Вывеску решили переделать на следующий день, но судьба распорядилась иначе. Утром ни свет, ни заря на Агафьину поляну внезапно пожаловал княжий писец. Слез со своей пыхтящей самоходной тележки, осмотрелся по сторонам, увидел гуляющую по краю оврага Избушку, работающих во дворе баб и одобрительно закивал.

— Так-так-так, контора есть, вывеска есть, даже штат, смотрю, уже поднабрали.

Вынул из кармана перо, чернильницу и свиток, принялся срисовывать вывеску. Агафья кинулась было остановить, но Марфа схватила её за подол, удержала, тихо шепнула в самое ухо:

— Молчи... Пускай рисует...

Писец зарисовал вывеску, ещё раз внимательно посмотрел на испуганно застывшую по стойке смирно Избушку и со знанием дела сказал:

— Хорошее название выбрали, звучное, князю понравится!

Агафья нервно облизала губы, бросила быстрый взгляд на вывеску, сама не понимая, радоваться ей или печалиться. И какая она, к Лешему, ЯГА? Писарь меж тем достал из кармана тяжёлый кожаный кошель и протянул его Агафье.

— Вот, держи. Подъёмные тебе от князя. Только в ведомости сначала распишись.

Агафья уставилась на большой кошель, не веря собственным глазам. Княжеская субсидия!

Писец поправил сползшие на нос очки и, неверно истолковав её замешательство, насмешливо спросил:

— Ты писать-то умеешь? Если нет, хоть крестик поставь.

— Умею, — спохватилась Агафья.

Она написала своё имя прямо под выведенной чёрными чернилами строкой — «ЯГА-инкорпорейтед», служба доставки — и почувствовала, как в животе у неё от радости начинают танцевать бабочки.

— Ну вот, — удовлетворённо сказал писец. — Теперь только адрес в ведомость вписать осталось.

Агафья снова растерялась — ну какой у неё в лесу может быть адрес?

— А адрес у нас такой, — решительно выступая вперёд, сказала полудница. — На луке моря, в дремучем лесу, за Кудыкиной горой, третья поляна от ручья слева.

— Так и запишем, — удовлетворённо сказал писец, посмотрел на избушку, на кур и принялся писать. — Лукоморье… За Кудыкиной горой, третья поляна слева, Избушка на курьих ножках...

* * *

Деньги, полученные от князя, Агафья решила потратить на новые запчасти, слетала на Змии в город, не удержалась и, кроме запчастей, на радостях накупила всем подарков. Марфе с Кикиморой новые платья привезла, Баннику две пары лаптей, Фросе диковинные формочки для пирогов, Жабе соломенную шляпку для тени, а Ефстафии, или просто Есе настоящие авиаторские очки-гоглы. Даже Змию купила подарок — памятную открытку с Лох-Несским чудовищем. Лох-Несска на открытке была видная, Змию наверняка понравится. Избушка увидела подарок для Змия, расстроилась, ушла выгуливать кур.

«Ну и дура», — собиралась сказать ей Агафья, посмотрела Избушке вслед, вспомнила Банника, жавшегося по углам с Ефросиньей, Лешего с его ромашками и уже сама почувствовала себя полной дурой. Отобрала у ничего не понимающего Змия подаренную ему открытку, порвала, а Избушке пообещала в следующий раз нарядных бус с ярмарки привезти. Женская солидарность всё же важнее!

Фрося к возвращению Агафьи насушила пшеничных грызлявых сухариков — пальчики оближешь. Все уселись на поляне — кто на большом перевёрнутом корыте, кто на коряге, а кто, как жаба, прямо на земле. Стали хрустеть угощением, распаковывать подарки, охать и ахать, радоваться. Кикимора, знающая всё про всех, рассказала последние лесные сплетни, Марфа, наивная душа, слушала, удивляясь, а Банник и вовсе то и дело краснел. Тяжко мужику-то в чисто женской компании. А вечером снова пришел Леший с букетом васильков, отвёл Марфу под берёзку, принялся что-то нежно ворковать ей на ушко, уговаривать. Даже соловьёв для неё петь заставил. Глянешь на Лешего и в жизни не подумаешь, что он на такое способен. Откуда что взялось?

Агафья вздохнула, совсем ни к месту вспомнила Кощея — вот же упрямый дурак, — взяла остатки сухарей, жабу и, чтобы никому не мешать, ушла на пруд уток кормить.

У пруда её неожиданно догнала Еся. Села с ней рядом на камень, долго вертела в руках свои новенькие очки-гоглы, потом не выдержала, спросила:

— Вы ведь с Кощеем вроде как раньше ладили?

— Может, и ладили, — неохотно ответила Агафья.

— А чего ж не поладили?

Агафья какое-то время молчала, потом всё же сказала:

— Он мне летать запретил.

— Вон оно что, — понимающе протянула Еся. — Говорят, он теперь к кикиморам хаживает. А жаль. Такой мужик пропадает, видный, влиятельный, импозантный, — посмотрела на уток, покачала головой, попыталась подобрать ещё какие-нибудь правильные слова и не смогла.

* * *

А утром Агафью внезапно посетила Идея.

— Если мы не можем двигатель больше сделать, то увеличим его КПД! Будем на газе летать! — сказала она полуднице.

Еся подняла повыше сковороду, заслонила ей солнце, чтобы лучше думалось, нахмурилась. Жаба благодарственно кивнула.

— А где мы этот газ-то возьмём? — спросила полудница с сомнением.

— Да на болоте у кикимор и выменяем, я сама видела, как он горит.

— Ну, если хорошо горит, то может и правда что-нибудь из этого выйдет, — согласилась Еся.

Нарисовали новые чертежи, покрутили, подумали, приделали ступе сопло, выменяли на болотах газ. Долго возились, почти до самых сумерек. Устали. Перед испытанием сели передохнуть.

Марфа с Кикиморой вынесли сушиться бельё, озадаченно посмотрели на ступу.

— И это полетит? — с сомнением спросила полевница.

Агафья неуверенно пожала плечами. Кто ж его заранее разберёт!

Рядом с обновлённой ступой сидела жаба и так на неё смотрела, словно пыталась ей что-то внушить.

— Странная она всё-таки какая-то, — сказала Марфа, глядя на жабу, — молчит и молчит, но так молчит, словно всё понимает. Может, она и не Жаба вовсе, а девица заколдованная?

— Чур меня! — отмахнулась Агафья. — Только этого нам не хватало. И не вздумайте мне слух о Жабе пустить, — тут же добавила она, строго глядя на Кикимору. — Если решат, что у меня тут девица заколдованная живёт, проходу от богатеньких сынков не будет. У них же обычные бабы не в чести. Им же всем жену волшебную подавай, чтобы пироги из левого рукава вылетали, а вино из правого. А сами на жизнь зарабатывать не пробовали?

Жаба внимательно посмотрела на Агафью и одобрительно квакнула.

* * *

Поглядеть на новое испытание собрались всей честной компанией. В первом ряду попытался усесться Змий, но его тут же прогнали назад, чтобы не загораживал обзор. Фрося принесла семечки, раздала всем по кульку, Марфа разлила киселя. Агафья вышла вперёд, завела ступу. Строго так сказала:

— Лети!

Ступа плавно поднялась вверх, из сопла полыхнуло короткое пламя, двигатель чихнул и начал подвывать, тихо так, зловеще, точно кто-то скулил.

«По-моему, ступе самой от всего этого немного страшно», — подумала Агафья.

— Сейчас рванёт, — с сомнением сказал Банник.

— Не рванёт! — возмутилась полудница.

Ступа поднялась ещё на три локтя вверх и стала раскачиваться из стороны в сторону. Скулёж стал громче, ещё громче, а потом превратился в рёв.

— А вот теперь точно рванёт, — сказал Змий.

Внутри двигателя что-то загремело, точно гвозди в ржавом ведре, а затем бабахнуло. Ступа рванула вверх и с оглушительным рёвом раненого дракона, описав в небе дугу, по кривой ушла в штопор. Следом за ступой в разные стороны рванули все: Змий, Банник и даже кот.

На поляне остались только бабы и Жаба.

— Ну хоть не в дуб, — философски взирая на то, как пикирующая ступа врезается в пень, сказала Агафья.

Послышался удар, хруст, лязг, а затем повалил дым.

— Экий нынче мужик-то мелкий пошёл, — презрительно поджав губы и глядя вслед удирающему коту, вздохнула Кикимора.

* * *

Ступу отодрали от пня, притащили назад на поляну, собрали отвалившиеся детали.

— Хорошая идея была, дельная, — расстроенно сказала полудница. — Жаль, не сработала, — отложила в сторону сковороду, села подумать.

— Что-то мы упускаем... — вздохнула Агафья.

Приплёлся со слегка виноватым видом Змий, уселся рядом с Агафьей. Прихрамывая, вслед за ним приковылял Банник.

— Герои, — протянула Кикимора.

— Просто у мужиков, — пряча глаза, рассудительно объяснил Банник, — инстинкту самосохранения больше.

Змий собрался было добавить что-то ещё, но не успел.

— Го-го-го-рит.. — внезапно попыталась сказать его левая голова.

Все с удивлением уставились на неё. Она же в жизни никогда ничего не говорила!

А в следующую секунду заполошно закричала уже Марфа:

— Дуб горит!

Огонь, незаметно затаившийся в траве, неожиданно раздул ветер. Яростные языки пламени жадно слизали сухой подлесок и перекинулись на дуб. Старое дерево вспыхнуло и жалобно затрещало.

Избушка опомнилась первой, подхватила огромное корыто, в котором Агафья с Марфой обычно стирали бельё, и сквозь кусты, не разбирая дороги, со всех ног бросилась бежать на пруд. Следом за ней, схватив два ведра и сверкая новенькими лаптями, помчался Банник.

Дуб тушили всем миром, ведра передавали из рук в руки, сбивали пламя хвостом и сковородой, закидывали землёй и песком... Но вскорости огонь по траве перекинулся на соседние деревья, затрещал ельник, и пламя пожарища, словно хищная тварь, охватила весь лес. Старая, подсохшая за лето берёза превратилась в полыхающий факел. Искры с воем ринулись вверх, спиралью закручиваясь в тугой водоворот, объятые огнём листья полетели во все стороны. Под ногами задымился мох.

Агафья обернулась, глянула на Избушку, крикнула:

— Беги!

Заслышав её крик и разом вскинув три головы, обернулся Змий. Спасать, не спасать? Избушка стряхнула с крыши горящую листву, попятилась, посмотрела на спасительную полосу тёмного леса за спиной, но упрямо шагнула обратно.

— Ну и дура! — в сердцах воскликнула Агафья.

Избушка гордо схватила корыто и снова кинулась за водой. За ней, явно под предводительством левой головы, помчался Змий.

Где-то вдалеке, над Кудыкиной горой, с клёкотом и криками в небо взлетела большая стая ворон и полетела прочь; за оврагом, чувствуя приближение огненной смерти, яростно взревел медведь. Пожар всё разрастался и разрастался. Жар становился нестерпимым, кашель душил, дышать было нечем. От бесконечных вёдер с водой у Агафьи начали отниматься руки.

— Надо уходить! — заходясь от надрывного кашля, крикнула Кикимора. Её вечно встрёпанные зелёные волосы сильно падпалило огнём. Лицо, чёрное от копоти, искажал испуг. На весёленьком сарафанчике в горошек виднелись прожжённые в нескольких местах дыры.

Агафья упрямо замотала головой, шагнула с очередным ведром к дубу, и в это мгновение толстая ветка, с треском обломившись, рухнула ей прямо под ноги, а спустя мгновение следом за ней последовала и вторая.

«Не спасти!» — в ужасе подумала Агафья, глядя на то, как огромный ствол старого дерева лопается прямо посередине.

Дым пробирался Агафье в лёгкие, въедался в глаза, душил, забирая остатки сил. Марфа отчаянно дергала её за рукав, пыталась утащить из-под огня, а та всё смотрела и смотрела, как, медленно разваливаясь на две неравные части, падает набок огромная крона древнего дерева.

«Вот и всё!» — в отчаянии подумала Агафья.

А затем, подчиняясь какому-то странному позыву, она подняла голову вверх и увидела, как высоко в небе, в багряных всполохах разгорающегося пожарища летит огромный дирижабль.

— Мы здесь! — размахивая руками, закричала полудница.

Дирижабль начал снижаться, с плетёной гондолы спустили тяжёлый толстый канат, а спустя мгновение на канате появился человек. Высокая фигура легко заскользила вниз, знакомый чёрный кожаный плащ захлопал на ветру.

Кощей спускался всё ниже и ниже, канат раскачивался из стороны в стороны, пламя едва не лизало ему сапоги.

— Сгорит же! — испуганно ахнула полевница.

— Этот не сгорит, — уверенно возразила Кикимора.

Агафья смотрела на знакомую фигуру в кожаном плаще, зависшую над пламенеющим лесом, и от страха не помнила, что нужно дышать.

А затем Кощей поднял руку вверх, и мощная, искрящаяся голубым светом волна магии, словно разбегающиеся по воде круги, хлынула от него во все стороны, с оглушительным хлопком накрывая собой и горящий лес, и их всех.

Дирижабль завис над самой кромкой леса. Пожар стих. В воздухе теперь пахло гарью и магией.

— Идиотка! Ты что, лес спалить решила? — легко спрыгивая с каната, рявкнул Кощей, да так зло, что всех баб, кроме Агафьи, разом сдуло с пропахшей гарью поляны. Подлетел, сгрёб Агафью в охапку, поставил на подгоревший пень и принялся осматривать — цела ли? Агафья безвольно терпела, пока Кощей вертел её из стороны в сторону, смотрела на почерневший, развалившийся на две неравные части дуб и, как ни старалась, не могла сдержать горькие, рекой льющиеся из глаз слёзы.

— Ты чего ревёшь-то? — наконец не выдержал Кощей. — Ты же с этим дубом цапалась, сколько я тебя помню!

— Так ему же пять сотен лет!

Кощей какое-то время непонимающе смотрел на рыдающую Агафью, а затем обречённо вздохнул. Женщин понять невозможно, это факт!

— Цепь причальную спустите, — крикнул он лесовикам.

Две маленькие шишковатые головы высунулись из грузовой корзины, покивали в ответ, и в следующую секунду причальная цепь с оглушительным скрежетом поползла вниз.

— Дуб цепью обвязывать будем, — приказал Кощей. — Да плотнее вяжите, чтоб щелей не осталось. Жить захочет — срастётся.

Лесовики поскидывали с дирижабля канаты, проворно, словно белки, спустились по ним на землю и принялись обвязывать дуб. Причальная цепь звенела, дуб негромко кряхтел, но, кажется, поддавался.

«Может, всё ещё обойдётся?» — размазывая по грязным щекам слёзы, с надеждой думала Агафья.

Кощей постоял, посмотрел на неё сверху вниз, сунул ей в руку платок, сказал как-то неловко:

— Умойся.

Ушёл, но тут же снова вернулся обратно, отобрал у неё платок и сам принялся оттирать ей щёку. Тёр так долго, что за это время Агафья успела бы вымыться с ног до головы.

— Князь про магию прознает, — тихо сказала Агафья, — беда будет.

— Разберусь, — буркнул Кощей, посмотрел на неё внимательно, словно чего-то ждал. Не дождался, вновь сердито сунул ей в руку платок и пошёл раздавать команды лесовикам.

Агафья утёрла испачканным рукавом нос, вздохнула и решила, что надо бы пойти посмотреть, как там её домочадцы.

Уставшие и грязные, они сидели подле Избушки. Марфа пыталась отчистить от сажи свой сарафан, Фрося старательно заплетала Кикиморе косу, Банник латал подгоревшие лапти. Полудница, потерявшая где-то свою сковороду, расстроенно рылась у Агафьи в сундуке — то ли искала замену, то ли просто пыталась чем-то занять руки. Змий, весь перемазанный в грязи, лежал на песке, рассматривая свой хвост, видно, искал повреждения, но не находил. Завидев Агафью, вздохнул, скорее для проформы, чем от усталости. Здесь же, последней в рядке, обнаружилась и Жаба. Сидела на мокрой от воды земле и очень расстроенно смотрела на дуб.

«Не сбежала, не бросила нас в беде», — с уважением подумала Агафья.

Лесовики споро кинулись пилить сгоревшие деревья, расчищать лес. Сил помогать им ни у кого не было, да от них по счастью этого и не требовалось.

— И что теперь? — печально глядя на сгоревшую вместе с подлеском ступу, спросила Кикимора.

— Сделаем новую, — ответила Агафья.

Все на какое-то время замолчали.

— Вот же ж Леший болтун! — неожиданно возмутилась Марфа.

Агафья проследила за её взглядом. В отдалении стоял Кощей, слушал, что говорит ему прибежавший помогать Леший, и мрачно поглядывал на Банника, да так, словно что-то прикидывал в уме.

— Чего это он? — спросила Агафья.

— Решает, убить или не убить, — ответила полевница.

— Банника-то за что? — не поняла Агафья.

Марфа посмотрела на неё внимательно и вздохнула.

— Вроде как до дела доходит, ты у нас самая умная, Агафья, — сказала она, — а как до жизни… такая дура.

* * *

А ночью, когда все разошлись спать, Агафья притащила огромную бадью живительного отвара и долго обмазывала им дуб.

— Ты не сердись, — сказала она покаянно, — чтобы ты там ни думал, а я такой беды тебе никогда не желала.

Закончила мазать, слезла с цепи, постояла, дожидаясь ответа. Но дуб молчал. Из темноты на звук её усталого голоса прискакала Жаба.

— Всё ведь образуется? — с надеждой глядя на Жабу, спросила её Агафья, и та, немного помедлив, уверенно квакнула в ответ.

До утра Агафья так толком и не сомкнула глаз, всё ей виделся охваченный пожаром лес, дуб и смотрящий на неё с укором Кощей. Мысли о Кощее она то и дело старательно гнала прочь, да только толку из этого выходило мало. Магия, что лес спасла, такой силы была, что волна наверняка до самого Княжич-града докатилась. Князь поймёт, что случилось, Кощея из-под земли достанет, и тогда жди беды! А всё она, дура, виновата! Удумала — летать!

— Да спи уже, — словно прочтя её мысли, сонно пробормотала Марфа. — В Княжич-граде он, мне Леший сказал. Водку они с князем пьют, да о бабах говорят. Всё с ним в порядке.

Агафья перевернулась на другой бок, вспомнила отчего-то золотую механическую птицу и только тогда наконец провалилась в тяжёлое, наполненное дурманом забытьё.

* * *

На следующий день Агафья провалялась в постели едва ли не до вечера. Щурясь и кряхтя, вылезла на солнышко, постанывая, опустилась на камень. Болело всё, даже там, где, казалось бы, болеть было нечему. Следом за ней один за другим начали медленно выползать и все остальные. Только уселись — кто на пенёк, а кто на перевёрнутое корыто — как со стороны Кудыкиной горы ветер донёс непонятный звук.

— Что за чёрт?— удивилась полудница.

Черти с Кощеем предпочитали не связываться и потому в лес благоразумно не совались, но их всё равно между делом поминали всякий раз.

Все напряжённо прислушались. За порядком поредевшей полосой леса что-то пыхтело, гремело и негромко покряхтывало. Потом покряхтывание сменилось знакомым стуком колёс, и стало понятно, что это едет самоходная тележка.

«Неужто снова княжеский писец пожаловал?» — с сомнением подумала Агафья. Прислушалась, неуверенно покачала головой — нет, самоходная тележка писца пыхтела как-то иначе.

А вскорости за стволами ближайших сосен появился и сам диковинный аппарат — массивная трехколёсная телега. Над передним ведущим колесом крепился огромный паровой котёл, а из высокой кривоватой трубы в небо валил густой пар. В задней части телеги стояла большая дубовая бадья, из которой торчала рыжеволосая девичья голова и рыбий хвост.

— Русалка! — ахнула овинница.

Все повскакали со своих мест, кинулись смотреть.

— Это ещё что за сморчок такой? — спросила Марфа, разглядывая маленького старичка, сидевшего на козлах. Вида он был неопрятного и странного: лаптей не носил, чресла свои связанной в пучки листвой прикрывал, а на голове вместо шапки и вовсе зачем-то таскал пустое воронье гнездо.

— Это Аук, — неожиданно зло ответила Кикимора, — мерзкий поганец, каких свет не видывал. В здешних лесах такие не водятся, а вот на юге он нашему племени немало крови попортил. Заманит своим ауканьем девку в лес, вину на кикимору болотную свалит, а нас потом мужики лупят почём зря!

Сморчок, не здороваясь, сгрузил на поляну бадью с русалкой, взял плату за проезд и тут же укатил прочь.

Русалка высунулась из бадьи, ничуть не смущаясь, осмотрелась по сторонам и тут же по-деловому спросила:

— А где у вас тут баб на работу нанимают? Я устраиваться приехала!

— Ишь ты, самоуверенная какая! — совершенно негостеприимно буркнула Кикимора. — И откуда ты такая взялась? Синицы, что ли, про нас наболтали? Так ты зря приехала — ты же рыба, а не баба. Какой с тебя толк? Нам нахлебницы не нужны!

— Что же, если у меня ног нету, так, значит, и путь мне в небо заказан? — возмутилась русалка. — Так ты на себя лучше посмотри, только из болота вылезла, а уже командуешь!

— Тише, тише! — принялась разнимать их Агафья. — Не шумите! Хвост полётам не помеха, да и дело мы тебе подходящее найдём. Тут у нас пруд неподалёку есть, отдохни с дороги, отоспись, а завтра что-нибудь, да придумаем.

* * *

Русалку в корыте тащили на пруд всем миром. Даже Кикимора помогала — Агафья сказала тащить, значит, тащить. Сгрузили её на прибрежный песок, уселись передохнуть.

— А где все утки? — глядя на совершенно пустой пруд, внезапно спохватилась Агафья.

— Да это всё Кощей, — вздохнула Кикимора. — Слух прошёл, что он утку в зайца задумал засунуть... Не спрашивай, зачем, сама не знаю. Утки как про это прознали, так сразу все на юг подались.

* * *

На следующий день Избушка ни свет ни заря сбегала с корытом на пруд, притащила на поляну русалку и тут же, сгорая от любопытства, уселась подле неё. Русалка подоила козу, почистила репу, затем достала откуда-то книжку и стала читать. Вслух читала. Сказку. Про какого-то царя. Избушка слушала внимательно, кажется, даже кивала.

Агафья наварила новую порцию живительного бальзама, притащила ведро к дубу, собралась мазать.

— Давай я, — предложила русалка, — я лечебные заклинания знаю.

Сама ловко залезла на дуб, взгромоздила на нижнюю ветку свой хвост, книжку повесила на цепь — видать, чтоб не затоптали — и принялась за работу. Хорошо мазала, с душой, кистью проведёт — и на ветке тут же новый лист вырастает.

— Тебя как зовут-то? — спросила её Агафья, обомлев от такого чуда.

Русалка посмотрела на неё сверху вниз и, солнечно улыбнувшись, ответила:

— Пеля.

* * *

А к обеду на Агафьину поляну неожиданно вновь пожаловал гость. Иван, княжий племянник. Вышел из-под сени опалённых пожаром сосен, с удивлением уставился на обвязанный цепью дуб, на сидевшую на нём русалку с ведром, на дремавшего на книге кота и на секунду даже опешил. Растерялся.

— Ты это чего? — заметив Ивана, удивлённо спросила Агафья, вытерла грязные руки о передник, отложила инструмент, вышла навстречу. Разглядела парадный камзол Ивана, цветы и от досады чуть не всплеснула руками. — Тебе кто про жабу-то сказал? Неужто Кикимора окаянная всё-таки проболталась?!

— Какую жабу? — не понял Иван.

Ефросинья, прибиравшаяся в Избушке, услышала голоса, с любопытством высунулась в окно. Следом за ней на подоконник выпрыгнула Жаба, увидела Ивана с цветами, заполошно квакнула и тут же испуганно спряталась назад.

— Нашей Жабе женихи не нужны, — сказала полудница и поудобнее перехватила сковороду. — Она у нас личность самодостаточная, природу любит и в ваши дворцы переезжать не намерена. Так что ты назад, парень, ступай, тебе здесь делать нечего!

— Ты на пруд сходи, тут недалеко есть один, — явно жалея Ивана, предложил Банник. — Может, там другую жабу найдёшь, посговорчивее.

— Да что вы мне всё жаб-то своих суёте?! — возмутился вконец растерявшийся Иван. — Я к Агафье пришёл, посвататься хочу!

Все испуганно замолчали и уставились на Агафью.

— Ходят тут всякие, не поймёшь, то ли к бабе, то ли к жабе, — сердито проворчала Кикимора.

«Лучше б ты и правда к жабе пришёл», — сама не понимая, отчего так заполошно краснеет, подумала Агафья.

* * *

— Да ты спятил, Иван! — неожиданно воскликнула Марфа. — Она ж тебя на лопату посадит, в печь засунет и пирогов из тебя напечёт. Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову, пока цел.

— Хватит меня стращать, — возмутился Иван, — я не из пугливых буду. Дайте уже с Агафьей поговорить!

Бережно подхватил свою зазнобу под локоть и потащил в кусты, в те самые, где три дня назад женихался Леший. Агафья вспомнила, как пели для Марфы лесные соловьи, и отчего-то расстроилась. Ей-то до этого дня даже васильков никто не дарил.

Иван протянул ей букет, затем сам же его и отобрал, отложил на камень, торопливо стянул с головы шапку.

Нервничает, догадалась Агафья.

— Выходи за меня замуж, Агафьюшка! — тихо так сказал, словно боялся напугать. — Я тебя когда в княжьих палатах увидел, так сразу понял — моей будешь или мне не жить.

Агафья покраснела, смутилась. Вот же глупость какую удумал…

— Я бы сразу пришёл, — признался Иван, — только не знал, где тебя искать. Все соседние леса и поля обошёл, да всё без толку. Хотел уже к Кощею на поклон пойти, а потом писец твой адрес в реестр княжеский внёс, тут-то я тебя и нашёл. За Кудыкиной горой, третья поляна от ручья слева…

Потянулся, взял Агафью за руку, да так бережно, что у Агафьи разом защемило в груди.

— Выйдешь за меня, будешь как за каменной стеной, я тебе и защитой, и опорой стану.

Ладонь у Ивана была большая и тёплая, и Агафье вдруг на мгновение почудилось — держись она по жизни за такую руку и можно уже ничего не бояться и не искать.

— Будешь в княжеском тереме жить, в тепле да достатке. В жемчужной кике да в бархате ходить. А захочешь, как поженимся, в Китай твой вместе поедем, я у князя посольскую печать выпрошу, на мир поглядим, на диковины разные…

Он всё говорил и говорил, а Агафье от таких его слов делалось то сладко, то неловко. От Ивана пахло полевой травой и лугом, и солнцем, что золотилось в его кудрях. Видный жених, статный, всем девкам на заглядение, глаза, словно вечернее небо — если засмотреться, можно и утонуть. Может, и правда, бросить всю эту затею со ступой, переехать в Княжич-град, выйти замуж за Ивана…

— Я рушники вышивать не умею, — честно призналась Агафья, — да и пироги у меня выходят так себе.

— Да пошто мне твои пироги… — отмахнулся Иван, — у меня на то чернавки есть.

Где-то над головой, в берёзовых ветках, нежно запели соловьи, потом внезапно что-то бумкнуло — словно камень прилетел — и соловьи испуганно замолчали.

«Ну вот, — с досадой подумала Агафья, — вечно у меня всё не как у нормальных людей». Расстроилась, вырвала у Ивана руку, спрятала в карман штанов.

— Вот что, Агафья, — решительно сказал Иван. — Через седмицу, в Перунов день, как только князь меня старшим над дружиной поставит, так сразу сватов к тебе и пришлю. Жди.

* * *

Иван ушёл, а Агафья ещё долго стояла, глядя на тёмную полосу леса, за которой скрывался Княжич-град. Затем вздохнула, совсем некстати вспомнила Кощея и тут же прогнала тоскливую мысль прочь. Что она, хуже других, что ли? Или ей не хочется простого бабского счастья? Вот переедет в Княжич-град, мастерскую откроет, будет всякую всячину людям чинить, а там, глядишь, и Избушка с княжеским теремом подружится, будет и ей достойная пара. Всем хорош план, думала Агафья, как ни погляди, так чего ж ей от этой мысли совсем не радостно-то? Задрала голову вверх и долго ещё смотрела на синее безоблачное небо, словно и правда надеялась увидеть летучие корабли... Не дождалась… Вздохнула, забрала с камня принесённые Иваном цветы, чтобы Фросина коза ненароком их не сожрала, и решительно отправилась назад к поляне.

На поляне все сидели рядком, мрачно смотрели на лес, ждали её возвращения. Агафья сунула цветы в крынку из-под молока, налила воды и поставила на самое видное место. Пусть все знают, ей скрывать нечего!

Марфа увидела её раскрасневшееся лицо, крынку с цветами и тут же всполошилась.

— Ты чего это удумала-то?! За Ивана замуж собралась? На жемчужные кики купилась? А как же Кощей?

— А что Кощей? — Агафья от такого вопроса только пуще прежнего расстроилась, повела плечом, разве что ногой от досады не топнула. — Кощей твой к кикиморам болотным нынче хаживает, и я ему без нужды!

Кикимора бросила на Агафью удивлённый взгляд, всплеснула руками.

— Какие ещё такие кикиморы? Да ты в своём ли уме?! Кощей к нам на болота за одолень-травой прилетает, золотом за неё платит, по три рубля за пуд, и бабы у него наши совершенно не в чести.

— А на что ему столько одолень-травы-то? — удивилась Агафья, разом позабыв и про свою обиду, и про Ивана.

Задумалась, рассеянно почесала нос и вдруг неожиданно поняла. Вот же он, ответ-то! И как же она раньше-то не догадалась? А ещё травница называется!

— Порошок из одолень-травы способен и дорогу, и корабль легче сделать! — воскликнула она радостно. — Ай да Кощей, ай да хитрец!

— Но ведь магия в инженерном деле под запретом! — удивилась полудница.

— Так то ж не магия, то химия!

— Чего? — не поняла Кикимора.

— Наука такая. Я в книжке вычитала. Умеет из одного другое делать. Химия — не магия, её князь не запрещал. Насушим порошка из одолень-травы — сможем и ступу, и двигатель сделать легче. Вот тогда-то наконец и полетим!

* * *

Работа нашлась всем!

Кикимора с Марфой и Ефросиньей сходили на болото, набрали одолень-травы, свалили всё в огромный Агафьин котёл и стали выпаривать. Пелагея споро вертела в котле березовым черпаком, подбрасывала дрова, зорко следила за тем, чтобы и отвар пуще нужного не кипел, но и огонь под котлом не гас. Долго выпаривали, наконец выпарили, разложили на дне старого корыта, стали сушить.

Ефстафия и Агафья тем временем взялись собирать новый двигатель — стучали молотки, пощёлкивали шестерёнки, отчаянно звенели натяжные ремни. Агафья даже вспотела от такого великого усердия.

Банник напилил в лесу шесть еловых брёвен — по числу имеющихся баб, вместе с Избушкой прикатил их на поляну, озадаченно почесал затылок, тяжко вздохнул, пожаловался:

— Долго я из них ступы-то долбить буду... Боюсь, за неделю не управлюсь!

Кикимора встрепенулась, глянула на высокие чурбачки, сказала «Ща!», сбегала в лес, притащила старую корягу, полную жуков-короедов, высыпала их на спиленное Банником бревно и строгим голосом велела:

— Грызите!

Чёрные блестящие жуки тут же споро принялись вгрызаться в свежеспиленную древесину, пыль полетела столбом, только глаза успевай прикрывать.

— Может, я солнце сковородой загораживать и не умею, — гордо сказала Кикимора, — зато всякую ползучую тварь заговорить могу!

К вечеру собрали первый двигатель. Еся, вооружившись сковородой, стала запихивать его в новенькую ступу. Двигатель упирался и ни в какую не лез. Ступа протестующе трещала и жалобно постанывала. Рядом сидела Жаба, квакала, уговаривала ступу потерпеть.

С пятой попытки всё же впихнули. Приделали стабилизатор и руль из старой метлы, натёрли всё порошком одолень-травы, взялись испытывать. Новенькая, всё ещё пахнущая смолой ступа затарахтела, загудела, а потом мягко и очень плавно начала набирать высоту.

Сработало!

Ступу тестировали едва ли не до полуночи. Солнце уже давно спустилось за горизонт, а Агафья всё сидела на перевёрнутом ведре аккурат между Змием и Избушкой и смотрела, как бабы очумело носятся над поляной. Змий, благостный и весь из себя неторопливый, догрызал где-то украденную овцу и лениво спорил с Банником о бабах — убьются или не убьются. Избушка, напротив, неожиданно разволновалась от всей этой суеты, разрумянилась, заблестела оконными стёклами, даже на цыпочки привстала, чтобы ничего не упустить. То ли радовалась за баб, то ли уже вовсю представляла, как сама однажды сможет вот так же подняться в небо.

— П-п-п-п-ростите, — внезапно сказала левая голова Змия, зачарованно глядя на Избушку. — Я давно х-х-хотел вам с-с-сказать, что вы п-п-п-росто невероятно п-прекрасны!

Избушка оглянулась, растерянно заморгала ставнями, видимо, решила, что ослышалась.

Средняя голова Змия поражённо уставилась на левую, кажется, даже косточкой подавилась.

— Змий, а Змий, — удивилась Агафья. — Да у тебя никак раздвоение личности!

* * *

А на следующий день князь неожиданно прислал на поляну гонца.

«Накануне Перунова дня быть испытанию», — прочитала Агафья, охнула, кинулась с княжеским свитком к костяной табличке с Колядиным Даром, стала считать дни. Насчитала всего-то три. Разволновалась, разнервничалась. Сердце так заполошно забилось, что едва не выпрыгнуло из груди. Всего-то три дня осталось, а у них только одна ступа готова, да и та толком не объезжена да не обкатана.

— Чует моё сердце, Кощей во всём виноват, — хмуро глядя на княжеский свиток, сказала Кикимора. — Узнал от Лешего, что мы первую ступу собрали, и сразу же князю в уши-то и напел, дескать, нечего и дальше испытание откладывать.

В том, что Кощею мужская гордость проиграть бы не позволила, Агафья даже не сомневалась, а вот поверить в то, что он такое мог князю сказать… Агафья прислушалась к себе, вспомнила Кощея и погнала никчёмную мысль прочь. Нет, этот ради неё даже утруждаться бы не стал. Кощей её и раньше-то с её «корытом» соперницей себе не держал, а после того, как она чуть лес не спалила, наверное, и вовсе её безрукой считает. Подумала, посетовала, махнула рукой. Думай не думай, а деваться некуда — надо работать.

Ступы собирали два дня и две ночи, под конец совсем выбились из сил. Вечером третьего дня закрутили последние болты и повалились на траву без задних ног и без сил.

— Кажись, успели, — сказала полудница.

Над тёмной кромкой леса, медленно наливаясь силой, пламенел закат, где-то рядом кудахтали куры, что-то жевала Фросина коза Мая, Избушка бродила по округе, хозяйственно собирала раскиданный инструмент. Агафья лежала на траве и просто смотрела в небо.

Сколько себя помнила, она всегда мечтала летать.

Завтра тот самый день... Сдюжат — значит, быть их доставке, а ежели нет…

* * *

Утром нового дня оделись в чистую одежду, собрали с собой ремкомплекты, в ступу к русалке налили воды и приготовились лететь.

Избушку, Банника и Змия решили на это раз дома оставить. Банник хуже смерти боялся высоты, а потому сам лететь отказался, Избушку Агафья пожалела — хромая, едва ли дойдёт, а Змия решили оставить из политических соображений — вдруг его присутствие князю не понравится. Всё же и правда не транспорт, а древнее реликтовое существо.

Змию такой поворот событий ужасно не понравился, он долго ворчал на Агафью, а под конец и вовсе, не прощаясь, улетел прочь. Обиделся наверное. Агафья посмотрела ему вслед, покачала головой.

Наконец все шесть ступ с лёгкостью поднялись в воздух, выстроились журавлиным клином и потянулись на запад.

На площади перед княжеским теремом ставили праздничные шатры, готовились к Перунову дню. Стучали топоры, расхаживали лоточники с печёными яблоками да пирожками, с весёлым гомоном носилась босоногая детвора. У самой реки построили огромную карусель. Бабы, свесившись из ступ, смотрели с любопытством и удивлением, охали да ахали.

Агафья нашла взглядом княжеский терем и тут же нахмурилась — над крытой медными листами многоскатной крышей серым пятном маячил Кощеев дирижабль. Чертыхнулась с досадой. Ну как же без него-то?

Приземлились прямо на княжеском дворе, распугали местных девиц да котов, заглушили двигатели. Агафья уже приготовилась в княжий терем идти, да вновь в приёмных палатах своей очереди ждать, однако князь на этот раз неожиданно вышел на улицу сам. Спустился по резным ступенькам, заложил руки за спину, даже яблоком хрустеть перестал. Обернулся на вышедшего следом Кощея и с усмешкой сказал:

— Глянь, сколько галок-то поналетело. А ты говорил, что такая безумная только одна.

Обошёл ступы по кругу, подивился на русалку — баба с хвостом да на летающем ведре, — осмотрел Есину сковороду, попросил показать, как у лётного «корыта» устроен передвижной механизм.

Агафья хотела было по привычке сказать «у ступы», но потом подумала, что князь наверняка ни корыта, ни ступы отродясь не видывал, а потому решила не поправлять. Перевернули ступу, показали шестерёнки, стабилизатор и топливный бак. Князь так заинтересовался, что скинул свой кожаный камзол, засучил рукава и сам полез двигатель осматривать. Долго осматривал, может, магию запретную искал, а может, и правда, инженерное дело любил, кто ж его разберёт. Наконец, удовлетворив своё любопытство, вытер руки о поданный чернавкой рушник, одобрительно кивнул.

— Знатное корыто вышло, надёжное. Смотри, Кощей, вдруг и правда до Китая долетит, — глянул на нахмуренного Кощея и неожиданно рассмеялся.

Агафье смех князя не понравился. Они с Кощеем небо делят, да судьбу свою решают, а князю лишь забава в этом видится, да такая, что сам вон во двор вышел, чтобы ничего не упустить. Скучно ему, что ли, в его расписном тереме живётся?

— Ладно, Агафья, — сказал князь. — Устрою вам с Кощеем испытание. Кто быстрее справится, тому городскую доставку и отдам.

Подозвал писца, что-то ему велел, да так тихо, что Агафья и не расслышала.

— Будет два этапа, — объявил писец, — чтобы всё по-честному вышло. На первом этапе надобно городские заказы в целости доставить. Кто больше заказов до пяти часов развезёт, тому победа и зачтётся, — поправил очки, строго глянул на Агафью и тут же добавил: — Как солнце в зенит встанет, а часы на городской башне полдень пробьют, так можете взлетать.

* * *

Того, что в первый же день им заказы придётся развозить, да ещё так много, Агафья не ожидала. Думала, князь ступу осмотрит, лётные качества оценит, велит в дальний сад за чудо-яблоками слетать или ещё что для баловства или души привезти, а затем просто позволит ей потихоньку своё дело начать — шаг за шагом! А тут писец такой свиток с заказами выдал, что Агафья на мгновение даже растерялась — не свиток, а скатерть, вертеть не перевертеть. Как с таким количеством заказов за такое короткое время-то управиться? Кощей свой свиток даже не развернул — то ли настолько в собственной победе был уверен, то ли просто заранее знал, что в нём написано. Постоял, посмотрел на Агафью, покачал головой и отправился к своему кораблю. Агафья глянула ему вслед и решила не гадать. Чтобы он там ни задумал, пусть будет, как будет.

— И как же мы супротив Кощеева дирижабля-то справимся? — растерянно спросила Марфа. — Вон он какой огромный.

— То, что он огромный, это даже хорошо, — успокоила её Агафья. — Пока этот дирижабль затормозит да пока развернётся — полгорода пролетит, а нам на маленьких ступах на узких улочках гораздо сподручнее.

— А как же мы заказы-то доставлять будем? — спросила Пеля. — Мы же города совсем не знаем! — глянула Агафье через плечо, потыкала пальцем в середину свитка, прочитала по слогам: — Вторая улица справа от мельницы, дом пекаря, — и тут же растерянно развела руками. — Это где?

Агафья почесала затылок, призадумалась. И правда — ни Кикимора, ни Фрося, ни тем более Пелагея в городе отродясь не бывали, да и Марфа с Ефстафьей на ярмарку ездили всего пару раз. Как же они нужные дома-то искать будут? Может, ей для них карту нарисовать? Посмотрела на башенные часы — до полудня оставалось всего ничего. Не успеет. Сердце заполошно забилось — ой беда, провалят они задание!

Но ситуацию неожиданно спасла Фрося.

— Я воробьёв для нас уговорю, — решительно сказал она, — мне в овине вечно с ними договариваться приходится. Пообещаю им, что этой зимой вдвое больше зерна склевать позволю, а они нам за это помогут. Вы им улицы будете называть, а они вам — дорогу показывать.

Все оживились, обрадовались, стали свиток с заданиями на части делить. Фрося замысловатым свистом принялась подзывать воробьёв. Одна Кикимора стояла мрачнее тучи.

— Ты это чего? — удивлённо спросила её Агафья.

Кикимора потупилась, помялась, наконец растроенно призналась:

— Я читать не умею.

— Вот так на! — ахнула русалка.

— А чего тут такого-то? — обиделась Кикимора. — У нас на болотах этих ваших библиотеков, между прочим, нету! Где бы я читать научилась?

— Тише, тише, — принялась успокаивать её Агафья, — я тебе маршруты рисовать буду.

Потянулась уже было в карман за заточенным угольком, как внезапно вмешалась Жаба.

— Ква! — сказала она решительно и в один прыжок перепрыгнула на ступу к Кикиморе.

Агафья так и обмерла.

— Ты это чего? Неужто читать умеешь?

Жаба возмущённо вылупила глаза и совершенно уверенно квакнула в ответ.

* * *

Наконец разделили заказы, со всем разобрались, нагнали целую тучу воробьёв, приготовились взлетать.

Башенные часы негромко сказали "бдынь", наверху часовой башни отворилась небольшая дверца и бронзовые литые фигурки — мужик да медведь — принялись молотками по наковальне стучать. Да так громко, что звон над всей округой разнёсся, глухой бы, и тот услышал! Агафья махнула рукой, скомандовала взлетать. Одна за другой ступы с нарастающим рёвом рванули вверх. Вслед за ступами с клёкотом и щебетом понеслись воробьи. Агафья замешкалась, взлетела самой последней. Уже в полёте не удержалась, обернулась назад, глянула на княжеский терем. Позади мрачной наползающей тенью надвигался Кощеев дирижабль.

Первым заказом Агафье досталось отвезти женские сапоги, да не простые, а сафьяновые. Носочек узенький, каблучок высоконький, на боку пуговички огнём горят, голенище вышито золотой нитью — цветы да ягодки. Красоты неописуемой, глаз не оторвать! Агафье их в руки-то было боязно брать, не то что на ноги надевать. Сапожки Агафья свезла за реку, в дом к богатому купцу, управилась быстро, получила грош за труды сверх положенной платы и, разгоняя гуляющих во дворе кур, стремительно унеслась за следующим заказом.

В челобитном приказе ей выдали стопку бересты и велели отвезти в разбойный приказ, сказали, жалобы перепутались, не по адресу попали. В разбойном приказе жалобы принимать отказались. Маленький вредный старичок, тот самый, что когда-то Марфе на ногу в княжьем тереме наступил, всё нудел и нудел и пытался Агафью обратно отправить. Еле уговорила. Обещала со следующей доставкой грибочков веселящих передать и горшочек малинового варенья.

Третьим заказом ей выпало отвезти кота в общественный овин как лучшего крысолова в Княжич-граде. Кот никуда лететь не желал, орал на всю округу, как оглашенный, чуть руку Агафье не откусил. Наверное, как Банник, тоже боялся высоты. Кота Агафья всё же довезла, но на будущее решила, что когда своё собственное дело откроет — за опасные для жизни заказы втридорога брать будет. А за диких животных так вообще четыре цены.

Со следующим заказом она намучалась даже больше, чем с котом. Кто же знал, что в лётном деле негабаритный груз опаснее диких животных. Чудной иноземец, с волосами, заплетёнными в неопрятные косички и ни бельмеса не понимавший по-русски, вручил ей странное дерево в горшке и велел отвезти его в учёную академию, в какой-то бонический сад. Дерево было выше Агафьи на три головы и носило пугающее название «фу-кусь». Агафья водрузила дерево на ступу и искренне понадеялась, что если ему вовремя сказать «фу», то оно и правда не будет кусаться.

Фу-кусь всю дорогу до учёного дома её то и дело перевешивал и норовил уронить. Ступа заваливалась то на один бок, то на другой. Агафья всё время закладывала виражи и под конец так умаялась, что аж вспотела. По пути ей встретилась пролетавшая мимо Ефросинья, сопровождаемая степенно летящими ей вслед гусями. То ли гуси увязались за ней из любопытства, то ли это была такая доставка, Агафья так и не разобрала, а спрашивать ей в ту минуту было совершенно не с руки. А возле академии она так неудачно затормозила, что пребольно приложилась о фу-кусь головой. Потёрла ушибленный лоб и тут же подумала, что надо бы застраховаться. Соловей-разбойник, как и все грабители-страховщики, за страховку, конечно, втридорога драл, но при такой работе без неё было точно не обойтись.

Два последующих заказа оказались не заказы, а так, баловство. Сбрую конскую в ремонт отвезти, да инженеру чертежи с книгами доставить. Отвезла, порадовалась — как же хорошо и ладно летается, когда тебя никто не кусает и опрокинуть не пытается.

Возле реки ей встретился дирижабль. Серое тело летучего корабля покачивалось над корабельными доками, лесовики споро сновали туда-сюда по канатам, спускали какие-то тюки. Агафья засмотрелась, затем спохватилась, отметила в списке уже доставленные заказы, с тревогой глянула на часы. Времени оставалось всего ничего, стоило поспешить.

В небольшом домике на берегу Агафье выдали банку с золотой рыбкой и велели отвезти её жене княжеского казначея. Где-то посреди пути рыбка неожиданно начала болтать, да так, что Агафья сначала решила, что когда фу-кусь везла, головой гораздо сильнее, чем думала, приложилась. Рыбка всё болтала без умолку, всё уговаривала Агафью её отпустить, обещала ей то новое корыто, то дом, то должность прибыльную при княжьем дворе, а то и вовсе за князя сосватать, правда, последнее уже за дополнительную плату. В какой-то момент Агафья едва не смалодушничала, хотела было победу в состязании попросить, да вовремя опомнилась — решила, что обманывать ей князя не с руки.

А после доставки рыбки у них случилась первая оплошность. Марфа горшки с маленькими аленькими цветочками не довезла, два из трёх разбила. Купец, что со своего корабля доставку в город заказывал, рассердился, стал чудовищами страшными угрожать, претензию обещал написать. Пришлось к нему Пелагею отправить. Пеля цветочки оживила, да так расстаралась, что в настоящие кусты их превратила. Купец обрадовался, поклялся благодарственное письмо прислать.

А на следующем заказе Агафья сама едва не спасовала — глянула на ожидающую отправки козу и решила, что пока она с одной козой намучается, Кощей с десяток заказов доставить успеет. Сделала пометку в свитке, обещала вернуться позднее с напарницей. Отвезла из кузни в оружейную два десятка кольчуг — дважды летала, с первого раза случился перевес, — а затем всё же вернулась с Евстафией за козой. Взяли черенок от метлы, привязали козу, синхронно взлетели. Коза, в отличие от кота, не орала, всю дорогу из стороны в сторону головой от любопытства вертела и вообще проявила себя как истинный прирождённый авиатор. Все бы заказы так просто давались!

Последним заказом у Агафьи случился горшок. Хозяйка горшка, миловидная старушка, его на ярмарку внучке отправить хотела и Агафью сразу же предупредила, что если горшок вдруг нагреется, то надобно ему крышку поплотнее прижать и строго-настрого велеть хозяйское добро не разбазаривать. Горшочек, вопреки обеспокоенности старушки, всю дорогу вёл себя вполне прилично, пока у Агафьи не забурчало в животе. Тут-то горшок и решил, что Агафью надобно накормить. Каша из горшка полезла так, что не удержать — сладкая, ароматная, с ягодами. Агафья крышку прижимала, хозяйское добро пожалеть просила, да всё без толку. Горшочек кашу варил да варил и слушаться её совершенно не собирался. Пока Агафья до ярмарки долетела, кашей пол-округи измазала на радость собакам да детворе. Стыдно было — не приведи судьба ещё раз такое пережить!

Уже на ярмарочном поле Агафья вновь увидела дирижабль. Летучий корабль величественно проплыл над гуляющей толпой, а затем из его гондолы посыпались десятки маленьких шатров. Агафья даже опешила от такой неожиданности. Притормозила, стала смотреть. Под каждым шатром висела маленькая берестяная коробочка. Шатры медленно спускались вниз, покачивались на ветру, планировали. Честной народ сначала растерялся не меньше Агафьи, а затем кинулся их ловить. Агафья уже летела к княжескому терему, а маленькие шатры с берестяными коробочками всё сыпались и сыпались с неба, точно снег в первый день зимы.

Заказы из своего списка они с бабами все до единого успели доставить вовремя. Только они на княжеском дворе собрались, как часы пробили пять. Агафья части свитка в стопку собрала, княжескому писцу отнесла, глянула на подошедшего Кощея, нахмурилась. Она-то со своими заказами намучилась — в каше перемазалась, шишку набила и спину едва не сорвала, а у этого даже причёска не растрепалась. Небось катался на своём дирижабле, да по сторонам лениво поглядывал, как авиаторская коза. Кощей хотел ей было что-то сказать, но она даже слушать не стала, вернулась к своим.

Бабы тем временем собрались в тесную кучку, шумно обсуждали заказы, делились впечатлениями.

— Я зеркало везла, — обиженно пожаловалась Кикимора, — дюже разговорчивое, оно мне всю дорогу твердило, что страшнее бабы отродясь не видало и всё предлагало меня к местному цирюльнику записать, на какие-то ПА-процедуры.

— А я от одного молодца подарки сразу шести разным девицам отвозила, — рассказывала Еся, — а они так радовались, дурехи, думали, они у него единственные. Я ему записку потом оставила с адресом нашей конторы, пообещала живительного бальзаму привезти, когда девицы правду-то прознают.

Они всё говорили и говорили, а Агафья на писца поглядывала, ждала результатов. И сердце у неё было не на месте.

Наконец писец всё подсчитал, дождался, когда князь на балкон выйдет, развернул свиток и принялся с важным видом читать:

— В первом туре победителем объявляется Кощей с перевесом в сорок заказов.

Сердце Агафье так и ухнуло вниз. Как это — в сорок заказов? Разве у них изначально заказов на доставку не поровну было? Они-то с бабами свои заказы все развезли! Подбежала к писцу, выхватила у него свиток, принялась читать — видно, какая-то ошибка закралась, как без неё?! Добралась до конца свитка и всё поняла. Последним пунктом было написано: «Доставить сто заказов гуляющим горожанам на ярмарочную площадь — подарки от князя честному люду на Перунов день». Вот оно как? Это вам не адресная доставка, это и правда как зерно сеять. Наверное, она сама им эту идею и подала, когда в свой первый визит к князю про доставку рассказывала. А Кощей молодец, хитро придумал, все сто заказов разом на площадь сбросил — разбирай, кто успел — и даже останавливаться не стал. Видать, и правда заранее знал, что ему в задании достанется.

На Кощея она даже не взглянула, вернула писцу его свиток и медленно подняла на князя глаза. Князь стоял на балконе и смотрел на неё — внимательно, без улыбки, и от этого его тяжёлого взгляда ей вдруг сделалось нехорошо. Она-то, дура, до последнего верила, что состязание честным окажется, а князь с ней всё это время, оказывается, в игры играл да Кощея подначивал. Скучно ему, видать, было!

За спиной князя преданной тенью стоял Иван, да так на Агафью смотрел, что невозможно было понять, радуется он или печалится. Может, и ему в радость было, что она первый тур проиграла? Хороша жена та, что дома сидит, да жемчуга с бархатом в грязи не пачкает. Ну так это не про неё!

Агафья оглянулась на своих. Бабы стояли растерянные да поникшие, никто не знал, что и сказать.

— Не беда, — принялась успокаивать их Агафья, — ещё второй тур будет, нечего унывать.

Говорила, а сама своим словам не особо-то и верила.

Писец второй свиток развернул, помялся, бросил короткий взгляд на князя и громко прочёл:

— Вторым туром объявляется состязание на скорость. Кто из дальнего сада яблочки «Нагадай Удачу» первым назад привезёт, тому победа и достанется! — прокашлялся и тут же торопливо добавил: — Но ежели какая из сторон в дальнейшем состязании участвовать не желает, то может прямо сейчас от него отказаться, а ранее полученные субсидии себе оставить. Не желаете? — тут же, глянув на Агафью, осведомился он.

— Не желаю! — громко ответила Агафья.

Тут уж не выдержал Кощей. Стремительно шагнул к ней, схватил Агафью за локоть, потянул в сторону. Агафья попыталась вырваться, да не тут-то было — хватка у Кощея всегда была железной. Оттащил её подальше ото всех, склонился над ней, точно чёрный коршун, так тряхнул, словно не вразумить пытался, а душу из неё вытрясти.

— Да уймись же ты наконец, Агафья! Неужели не видишь, не даст тебе князь выиграть, как бы ты ни старалась! У него самого дочь подрастает, да такая, что в горнице не удержать. Он боится, Любава на твою доставку насмотрится и тоже летать удумает вместо того, чтобы рушники вышивать да жениха себе выбирать. Так что ты ему со своей затеей, как кость в горле.

— Так чего ж он мне сразу-то не отказал?! — от обиды, от злости на неправедную судьбу Агафье вдруг захотелось расплакаться. Она и сама уже всё прекрасно поняла, чай, не дура! Где это видано, чтобы ступа с дирижаблем в скорости состязалась?

— Ты своим упрямством князя сама же в угол и загнала, — ответил Кощей. — О своей мечте на весь лес растрезвонила, челобитную ему отправила, в терем княжеский заявилась. Что ж ему делать-то оставалось? Князю бабским тираном прослыть не с руки, вот он и решил — вроде тебе сразу и не откажет, но при этом такое испытание придумает, что тебе в жизнь с ним не справиться. Он мне сразу так и сказал — как хочешь крутись, а Агафье выиграть не позволь.

Агафья торопливо утёрла навернувшуюся было слезу, гордо вздернула нос. Следовало отдать Кощею должное — он её от похода к князю в первый же день отговаривал, правда, на свой особый манер. Не желал, чтобы она для княжеского люда посмешищем стала, домой её пытался отправить, да разве она его когда слушала? Скрипнула зубами от досады, снова глянула на балкон, встретилась взглядом с князем и на этот раз взгляда уже не отвела. Рядом с князем стоял Иван и что-то князю выговаривал, злился. Видно, вниз спуститься хотел, к Агафье, да князь ему этого не позволял, не желал, чтоб Иван Кощею помешал, надеялся, что он Агафью уговорит. Да не тут-то было! Значит, все они её плохо знают, раз на такое надеются!

— Я не сдамся, — упрямо сказала Агафья, — чтобы вы там с князем ни удумали. И деньги я ваши не возьму!

— Агафья, — Кощей её руку выпустил, посмотрел с жалостью и с досадой, мягко сказал: — Ступе дирижабль не обогнать!

— А я не на ступе полечу, — со злым упрямством, глядя на часовую башню, ответила Агафья.

На верхушки часовой башни, широко раскинув крылья, сидел Змий.

* * *

— Змей Горыныч — не транспортное средство, на нём в состязании участвовать нельзя! — попытался возмутиться писец.

— Я не змей, я Гидра Лох-Несская, — зло сказал Змий и недобро выпустил из ноздрей пар.

Писец испуганно глянул на князя, но тот возражать не стал — то ли не хотел доводить до публичного скандала, то ли всё равно не верил, что Змий дирижабль обогнать сможет. Иван к Агафье так и не подошёл, всё стоял позади князя, на Кощея недобро поглядывал, да так недобро, что Агафья даже забеспокоилась. Как бы чего не учудил!

Старт объявили через пятнадцать минут, чтобы все могли подготовиться. На княжий балкон принесли большую тарелку с покажи-яблоком, да такую, что поболе любого блюда на пиру будет. Пустили волшебное яблоко по кругу, по узорчатой каёмочке, велели ему за Кощеем да Агафьей приглядывать да всё на тарелочке показывать.

— Тоже мне, прогрессивный князь, — с презрением буркнула Кикимора, — всё за технологии радеет, а как до дела доходит, так ни волшебства, ни обычного обмана не чурается. Лицемер!

Бабы покивали, соглашаясь с Кикиморой, тесным кружком обступили Агафью, стали крепко её обнимать и удачи желать. Агафья уселась на Змия, приготовилась взлетать. Перед самым взлётом писец неожиданно объявил, что финиш на реке у главного моста будет. Агафья потрепала Змия по шее и, пригнувшись к нему, негромко сказала:

— Они боятся, если мы проиграем, ты им от досады весь Княжич-град спалишь.

* * *

Наконец дали команду на взлёт. Змий взмахнул крыльями, оторвался от земли и стремительной птицей понёсся вверх — только ветер в лицо ударил, да такой, что Агафье на мгновение зажмуриться пришлось. Ветер — это хорошо, подумала она, дирижаблю против ветра лететь несподручно.

Под крылом пронеслись вереницы разномастных домов, замелькали улицы Княжич-града, появилась и пропала река. Впереди замаячили поля, а за ними потянулся нескончаемый лес.

Агафья прижалась к Змию плотнее, крепко обхватила его за шею, чтобы не соскользнуть, пожалела, что не пристегнулась ремнём. На такой скорости она на Змие ещё ни разу не летала. Дирижабль маячил позади — тёмно-серая тень среди белых облаков. Вроде ещё далеко, а вроде уже и совсем рядом. До дальнего сада без малого семьдесят верст лететь. От того-то Агафья и не обольщалась, Змий со временем начнёт уставать, а дирижаблю и через сто вёрст ничего не сделается.

И всё же до сада Агафья долетела первой. Змий завалился на одно крыло, медленно опустился вниз, лег на траву, чтобы отдышаться.

— Знал бы, что в такую даль нестись придётся, не стал бы так плотно обедать, — не сказал, еле выдохнул.

Агафья с благодарностью поцеловала Змия в шею, соскочила вниз, бегом кинулась к саду. Проскользнула между первыми деревьями, принялась яблоню нужную искать. Покажи-яблоки на деревьях с серой корой росли, а предсказательные — на яблонях с белой. Агафья чуть ли не полсада обежала, пока наконец нужную яблоню нашла. Прижалась к её белой коре, стала шептать нужный заговор. Белая яблонька услышала, откликнулась, зашелестела зелёной листвой, а затем среди той листвы появились первые бутоны, набухли, распустились, зацвели бело-розовым цветом, запахли так, что у Агафьи закружилась голова. Сладко, точно мёд. Яблонька ветками тряхнула, лепестки опали, и на их месте стали яблоки расти. Разрумянились круглыми боками, налились соком. Агафья еле дождалась, пока первое яблоко созрело, сорвала его с ветки и кинулась назад к Змию. Едва успела, дирижабль уже тут как тут был. Вниз летели канаты, по ним торопливо спускались лесовики.

Вон их сколько, встревоженно подумала Агафья. Наверняка нужную яблоню гораздо быстрее неё найдут.

Вскочила на Змия, велела взлетать.

Назад летели всё тяжелее и тяжелее. Впереди замаячила Кудыкина гора — вроде и недалеко, а сил у обоих почти не осталось. Змий всё реже взмахивал крыльями и всё резче дышал, да и у самой Агафьи от холода да от усталости руки совсем онемели. Дирижабль неумолимо приближался, вот уже и натянутые стропы стали отчётливо видны, и лесовики, споро крутившие педали, и белые клубы дыма, стелившиеся дирижаблю вслед. А потом серая тень летающего корабля закрыла им небо. Змий глянул вверх, отчаянно поднатужился, из последних сил кинулся дирижаблю наперерез и, угодив в поток встречного воздуха, стал беспомощно заваливаться набок. Агафья что было сил вцепилась в его гребень, распласталась на спине, сжала бока ногами и замерла от страха. Змий отчаянно забил крылом, чуть не ушёл в штопор и всё же справился, выровнялся, вновь широко раскинул крылья и перешёл на бреющий полёт.

Агафья выдохнула ни жива ни мертва, глянула вверх.

В сторону Кудыкиной горы, оставляя их далеко позади, уносилась серая громадина дирижабля.

Змей устал. Кощей видел, как он всё реже взмахивает крыльями, как тяжко у него выходит ловить попутный ветер, как он всё ниже и ниже опускается к земле — ещё чуть-чуть, и верхушки сосен задевать начнёт.

— Сейчас догоним! — на мгновение прильнув к иллюминатору, воскликнул Леший. В жаркой горячке погони он разве что не подпрыгивал от нетерпения.

Маленькая сгорбленная фигурка Агафьи на драконьей спине казалась заиндевевшей от холода. Кощей мысленно выругался, отвернулся, чтобы не смотреть — вот же упрямица, каких свет не видывал!

На горизонте замаячила Кудыкина гора, а за ней — высокие терема Княжич-града. Паровой двигатель равномерно гудел, выбрасывая в воздух клубы пара, лесовики споро крутили педали, добавляли двигателю тяги. Ещё немного, и дирижабль навалится на Агафью огромной тенью, на мгновение закроет ей небо, а затем оставит её далеко позади. Кажется, змей тоже это почувствовал, глупо рванулся вверх, словно и правда надеялся помешать летучему кораблю себя обогнать, ударился хвостом о рампу и потерял равновесие. Крылья отчаянно захлопали на ветру, затем неуклюже заломились, и змей, завертевшись в потоке воздуха, подстреленной птицей рухнул куда-то вниз.

Кощей сжал в кармане волшебное яблоко, да так, что чуть не раздавил. Сердце испуганно подпрыгнуло и запнулось. В глазах на секунду сделалось темно. Обернулся, отыскал за мутноватым стеклом иллюминатора Агафью, всё ещё сидевшую на змее, на мгновение увидел её лицо и только тогда с облегчением выдохнул. Цела!

Где-то внизу, под плетёным полом гондолы победно закричали лесовики. Радовались, что наконец обогнали дракона. Кощей вновь обернулся, глянул на всё удаляющуюся от него фигурку Агафьи, вспомнил её лицо и неожиданно принял решение.

К чёрту князя! И к чёрту его самого!

Скомандовал Лешему:

— Тормози!

— Чего? — не понял Леший.

— Я сказал, сбавь обороты!

— Так это же… — растерянно забормотал Леший, — мы ж тогда всё просрём…

Встретился с Кощеем взглядом и тут же испуганно кинулся выполнять приказ.

* * *

Агафья увидела, как Кощеев дирижабль медленно сбавляет ход, и не поверила собственным глазам. Неужели двигатель сломался? На такой подарок судьбы она даже надеяться не могла, думала, всё, проиграла. Стремительно прильнула к шее уставшего Змия, умоляюще крикнула:

— Давай, милый, поднажми!

Змий приподнял головы, глянул дирижаблю вслед, и Агафья тут же почувствовала, как напрягаются под его чешуёй мощные бугры мышц. Наверное, тоже поверил, что всё ещё может выиграть, воспрянул духом, с удвоенной силой заработал крыльями.

Над синей полосой реки они всё-таки догнали дирижабль. Внизу в отдалении уже виднелся каменный мост и невесть откуда взявшаяся на берегу толпа народу. Наверное, прознали о невиданном состязании, пришли посмотреть, чем дело кончится. Шутка ли — дирижабль Кощея со Змеем Горынычем соревнуется.

Агафья летела, не оглядываясь. Может, дирижабль уже снова был совсем рядом, может, уже нависал у неё над головой, но из-за шума собственного сердца в ушах она уже ничего не слышала. Она выиграет, она обязательно выиграет! Вот уже и мост совсем близко, рукой подать. Змий начал отчаянно терять высоту, из последних сил пролетел над мостом, задел крылом воду и, распугав собравшийся у реки честной люд, кубарем покатился по песку. Агафья разжала руки, перекувыркнулась через голову и так и осталась лежать у кромки воды.

Отдышалась, села, неверяще огляделась по сторонам. Летучий корабль был всё ещё по ту сторону моста, неспешно сбавлял ход, причаливал. Увидела и вдруг всё поняла — не судьба дала ей второй шанс, а Кощей.

Иван подлетел к ней прямо по воде, испуганно схватил за руку, начал что-то говорить. Агафья сразу и не разобрала, затем услышала:

— ...чуть не погибла, дуреха! Моей будешь — в тереме запру!

Ахнула от возмущения, решительно вырвала руку, глянула на него так, словно впервые увидела.

— Не нужны мне твои кики жемчужные, и наряды бархатные не нужны, и в тереме я твоём сидеть не буду! Я летать хочу! И ты мне не указ!

Иван на мгновение опешил, растерялся. Агафья сама с песка поднялась, штаны отряхнула, глянула на Змия, живой ли? Змий лежал чуть поодаль, раскидав по песку уставшие крылья, жадно пил из реки сразу тремя головами.

Отлежится, в себя придёт, и всё с ним хорошо будет, подумала Агафья.

Иван тем временем опять принялся ей что-то говорить, потянулся, чтобы вновь взять её за руку, но Агафья лишь с досадой отмахнулась, обернулась в сторону моста и только тогда увидела Кощея.

И сердце при виде него вдруг пустилось вскачь, запело, затрепетало так глупо и так радостно...

Кощей шёл к ней по песку, полы кожаного плаща путались у него в ногах, пепельные, обычно старательно приглаженные волосы растрепал ветер.

Высокий, упрямый. Царь леса.

Он, с его-то непомерной гордостью, с его нежеланием в небо её пускать, вопреки здравому смыслу и воле князя поддался ей сегодня, уступил, остановил двигатели своего дирижабля, чтобы она выиграть смогла. Исполнил её мечту. Агафья, конечно, всегда несусветной дурой в отношениях была, но сегодня даже она поняла, чего ему это стоило!

Иван проследил за её взглядом, изменился в лице, весь подобрался, точно раненый зверь. То ли только сейчас что-то почуял, то ли уже давно понял, что Кощей не просто так вокруг Агафьи кругами ходит и глаз с неё не спускает. Развернулся и быстро пошёл Кощею навстречу. Кто кому что сказал, Агафья с такого расстояния, конечно, не разобрала. Только яростно взметнулась вверх Иванова рука, а затем Кощей пошатнулся и медленно осел в реку. Агафья вскинулась, бросилась к ним, не разбирая дороги.

Кощей сидел на мелководье, по пояс в воде и держался за разбитый нос.

Агафья подлетела к нему, от испуга ни жива ни мертва. Иван хотел ей было что-то объяснить, но Агафья и слушать его не стала, только крикнула: «Видеть тебя больше не хочу!» — а в следующее мгновение уже и думать о нём забыла.

Иван чертыхнулся, обиженно махнул рукой, постоял немного в растерянности и побрёл на берег.

— Ты зачем ему нос позволил себе сломать? — спросила она Кощея. — Ты же его одним мизинцем мог проклясть!

— Мог, — немного гнусаво согласился Кощей. — Вот только если бы я его проклял, как бы ты тогда меня сейчас жалела?

Агафья от таких его слов на мгновение даже растерялась, затем кинулась его поднимать. Вода в реке была леденющая, аж зубы сводило. Кощей опёрся на Агафьину руку, поднялся и вдруг неожиданно притянул её к себе. Сжал в объятиях, вроде и не сильно, но так, что и не вырваться.

— Ты чего это удумал? — спросила Агафья, сама не понимая, отчего вдруг так сладко и заполошно забилось сердце.

От Кощея пахло рекой и небом, и дальним простором, а ещё чем-то таким родным и пьянящим, что так часто виделось ей в беспокойных снах. Посмотрела на его серьёзное лицо, на заметно вспухающий нос и совсем уж ни к месту вспомнила о горящем лесе. Вечно у Кощея из-за неё неприятности.

— Ты меня за лес прости, — сказала она покаянно, — я и правда не хотела, чтобы так вышло.

— Я тогда примчался, потому что испугался, что ты в этом пожаре убилась, — честно признался Кощей, — а не потому что боялся, что ты лес спалишь. Плевать мне на этот лес.

Нагнулся, зарылся разбитым носом в её растрёпанные волосы и очень бережно поцеловал в висок.

— Кось, ты бы переоделся, а то застудишься, — сказала Агафья тихонечко.

Кощей кивнул и вдруг, вспомнив про Ивана, нахмурился.

— Ты чего ему вообще наобещала-то?

— Ивану? — Агафья зарделась. — Да ничего я ему не обещала, я вообще думала, что он к Жабе пришёл.

— К какой такой жабе? — не понял Кощей.

— Долго рассказывать, — отмахнулась Агафья и тут же виновато потупилась. — Тебе ведь из-за меня теперь от князя влетит, да?

И тут же встрепенулась.

— Но я всё равно свою доставку в Княжич-граде открою, чтобы он там по этому поводу ни думал.

Кощей вздохнул и, по-прежнему не выпуская её из своих объятий, обречённо сказал:

— Агафья, давай я тебе собственный дирижабль куплю, ты только уймись!

Князь злился неделю, затем смирился и выбрал меньшее из двух зол — признал в испытаниях ничью и разрешил Кощею с Агафьей городскую доставку пополам разделить. Кощею, конечно, от князя досталось, но Агафье он в этом так и не признался.

Иван всё же выпросил у князя посольскую печать и уехал в Китай, без Жабы, а Змий слетал в далекую страну Шотландию, познакомился с Лох-Несским чудовищем и решил, что наши Избушки всё-таки лучше.

Пеля научила Кикимору читать, и теперь они часто после работы летали в городскую библиотеку, чтобы потом, сидя рядом с фу-кусем в ботаническом саду, изучать инженерное дело. И хвост Пелагее был в этом не помехой.

Марфа помирилась с Лешим, и теперь на их домашней поляне частенько поют соловьи. Фрося щедро отблагодарила воробьёв, а затем сшила всем бабам униформу — кожаные штаны, белые рубашки мужского покрою и ярко-красные платки, чтобы кустышки подвязывать. А Жабе — особую жилетку.

Агафья заработала на доставке достаточно денег, чтобы вернуть князю подъёмные, и в Китай для него за вазой лететь отказалась. Пусть теперь Иван как хочет, так эту вазу ему в подарок сам и везёт.

Евстафия разработала новую усовершенствованную модель ступы. Банник новые ступы покрасил в красивый лазоревый цвет и крупно на каждой написал «Яга-инкорпорейтед».