Формула от смерти (джен)

Что-то я сюда зачастил…

За последний месяц в кабинете директора детского дома я побывал уже три раза. Или четыре. Почему Людмила Александровна не может оставить меня в покое? Да ещё и заставляет часами ждать, пока не соблаговолит меня принять!

Так как ждать, видимо, придется долго, я с ногами забираюсь на подоконник и выглядываю на улицу через открытое окно. День близится к вечеру, но на детской площадке вокруг качелей, горок и турников все еще весело бегают дети, крича так громко и возбужденно, что даже до сюда доносятся их счастливые голоса. Я невольно начинаю следить за их беготней и ощущаю, как внутри нарастает раздражение. Мне всегда нравилось смотреть, как дети играют, но сейчас это почему-то раздражает. Чего они радуются? Они брошены своими родителями, никто их не любит, как можно относиться к этому с таким легкомыслием? Бесит! Но больше всего бесит, что, смотря на них, я невольно задумываюсь, что уже давно не чувствовал этого легкого и теплого чувства счастья.

Пальцы сами по себе начинают ковырять полопавшуюся от жары краску на подоконнике.

Своих родителей я никогда не видел. Говорят, что я с мамой прожил два месяца в больнице, а потом она умерла от осложнений после родов. И только по фотографиям, я знаю, как она выглядела. Она была высокой и изящной, с сияющими голубыми глазами и длинными светло-каштановыми волосами. Она была красивой и счастливой, пока отец…

— Руслан!

От неожиданности я вздрагиваю и, отбросив мысли о маме, оборачиваюсь на голос.

— Зачем так орать? — сделав максимально равнодушный тон, смотрю на Людмилу Александровну. — У меня чуть инфаркт не случился.

— Во-первых, я на тебя никогда не «ору», а, во-вторых, это еще кто кого до инфаркта доведет. Сколько раз я тебе говорила не сидеть на этих бедных подоконниках! Ты мне с них всю краску ободрал! — я не вижу ее мимику, так как за ее спиной через окно ярко светит солнце, делая из неё тёмный силуэт, но и без этого я прекрасно знаю выражение ее лица.

Слезаю с «бедного» подоконника, пряча в кулаке оторванную краску.

— Да что вы, прям как в школе…

Но директор меня уже не слушает, она поворачивается и заходит обратно в кабинет, и мне ничего другого не остаётся, как идти следом, по пути выбрасывая краску.

В комнату мне приходится входить, практически закрыв глаза — солнце светит прямо в лицо, но мне незачем разглядывать кабинет. Здесь нет ничего кроме стеллажей, наполненных папками, и стола, стоящего таким образом, что директор сидит правым, а посетители левым боком к двери. Единственное, что украшает кабинет — огромное количество комнатных растений: на подоконниках, в углах, на полках и одно маленькое с ярко-красными цветами в углу стола.

Сажусь и поднимаю глаза, прослеживая перемещение директора по кабинету. Солнце светит сбоку, забираясь мне в глаза и заставляя жмуриться, поэтому не выдержав, я опускаю взгляд, упираю его в ладони. Замечаю, что на указательный палец правой руки прилип небольшой кусок краски. Кончиками ногтей крошу его.

Людмила Александровна, словно специально, не обращает внимания на то, что мне мешает солнечный свет. Она спокойно садится и берёт двумя руками ручку.

— Ну, что? — говорю, прерывая напряженное молчание, которым она любит нагнетать перед тем, как начать пилить. Я, конечно, знаю что, но и обсуждать это нет никакого желания.

— И не пытайся состроить из себя ничего не знающего дурочка, Руслан Михайлович. Ты прекрасно знаешь, зачем я тебя позвала.

Она замолкает. Чувствую на себе её ожидающий пристальный взгляд. И что она от меня ждёт? Исповеди? Ее не будет. Ответного взгляда? Тогда пусть закроет жалюзи.

Словно услышав мои мысли, она встает и закрывает жалюзи, наконец позволяя мне поднять глаза. Затем выходит из-за стола и встаёт передо мной, оперевшись руками на стол.

— Что случилось, Руслан? — ее голос становится более спокойным и даже нежным, что вызывает раздражение. — Он же твой лучший друг. Я не понимаю…

— Он не мой лучший друг, — перебиваю, наверное, слишком грубо, но мне плевать.

Людмила Александровна опускает глаза, пальцами задумчиво стучит по краю стола.

— Хорошо… — недовольно растягивает слово и заходит обратно за стол. Садится, снова взяв ручку, и продолжает говорить все больше и больше поднимая голос: — Сколько раз я тебе говорила, что драка не способ решения проблемы? Я уже даже не знаю, что ещё тебе сказать. Тебе семнадцать лет, Руслан, а ты ведёшь себя как маленький — дерешься с каждым, кто не угодит. Надо сдерживать себя. Что ты там со всеми поделить не можешь? Девушку что ли?

Я смотрю на директора и понимаю, что даже если бы хотел ответить, то не смог бы — я не знаю причины нашей драки. Коля толком не объяснил, из-за чего перед всей школой оскорбил меня и моих родителей. Я никуда не «лез» и ничего не делал, чтобы можно было наговорить про меня такого. Возможно, кто-то что-то ему насплетничал, но Коля никогда не верил сплетням. Он, по сравнению со мной, всегда отличался рассудительностью и хладнокровием — его не так легко вывести из себя. И я не знаю, что же все-таки заставило его возненавидеть меня?

Замечаю, что Людмила Александровна всё это время, пока я размышлял и пялился в одну точку на полу, молчала.

— Руслан, я, конечно, понимаю, что мои слова в одно ухо влетели, в другое вылетели, но на этот раз я простым выговором не ограничусь.

Становится интересно. Директриса придумала что-то новенькое?

— Мне придётся тебя наказать. Раз ты ведёшь себя, как маленький, то и нести наказания будешь, как маленький.

И что, в угол поставит? Сладкого лишит? Или что хуже — отшлепает?

Усмехаюсь.

— Ты будешь отстранен от секции бокса на три месяца.

Веселье мгновенно распадается на мелкие кусочки.

Нет, она не может! Она не может лишить меня бокса на три месяца! У меня через два месяца чемпионат в Москве. Я не могу его пропустить. Я готовился к нему. Эта поездка стала моей мечтой — моим последним шагом к мастеру спорта! А она хочет все разрушить просто так, одним своим наказанием из-за драки!?

— Но…

Она не даёт мне договорить, резко встав со стула и бросив ручку.

— Прости, Руслан, ты не оставил мне другого выбора. Это третья драка за месяц! Ты вынудил меня наказать тебя таким образом. Может, после этого, ты станешь думать! Каждое твоё действие несёт последствие, а в твоём случае — это сплошь сломанные носы и ушибы тех, кто встречается на твоём пути!

Я вижу, что она нервничает. Снова взяла ручку и стучит ею по столу в такт своих слов, но по глазам видно, что с ней спорить бесполезно. Она настроена решительно — ни намека на сомнение.

— Всё, Руслан, разговор окончен. Сегодня у тебя последнее занятие. Я предупрежу Виктора Николаевича.

Я тоже встаю со стула и предпринимаю последнюю попытку:

— Но, Людмила Александровна…

— Нет, Руслан, это не обсуждается, — она подходит к двери и открывает её, давая понять, что разговор окончен, и мне пора отсюда выметаться.

Мне ничего другого не остаётся, как выйти из кабинета.