Пунктир (гет)

Разросшийся на сиденье дивана мицелий оранжевой и белой пряжи медленно стягивается непрерывным движением крючка в пушистое полотно. Сакура сидит, скрестив ноги, и примерно раз в несколько рядов вспоминает о том, что нужно выпрямить спину.

Невыносимый день кончается. От усталости голова тяжёлая, не успокаивает даже жёлтый свет — лампа слева от дивана на тонкой ножке даёт густой круг, растекающийся по синей обивке. Еще немного, как кажется Сакуре, и атмосфера затянет ее в дрему так же, как она делает крючком с ангорской шерстью. Ничто другое в последнее время не помогает, как бы она не устала, как бы ни хотела закрыть глаза и проснуться утром.

Раньше Сакура вяжет шарфы, свитера и носки — самое нужное — просто потому, что ей это нравится: развивает мелкую моторику, помогает концентрировать внимание, к тому же, еще и дает видимый результат. Например, на ней пушистые зеленые гетры из мохера, законченные на прошлой неделе. Сейчас вязание с присущей ему монотонностью помогает переключиться с событий дня на шорох пряжи, тянущейся от клубка. Шерстяные нитки соединяются с тягостными мыслями, тревогой и ощущением безнадежности и вплетаются в полотно быстро двигающимся крючком, оставляя после себя тишину в голове.

Носки Сакура вяжет после того, как пришлось оперировать тоддлера, за которым не уследили родители, и он выпал из окна третьего этажа. Время смерти она объявляет в половине первого ночи. Это уже четвертый год, как она работает в госпитале хирургиней, но смерти детей до сих пор рвут ей сердце, и никакой крючок не способен соединить его без следа.

Сегодня она теряет пропуск, получает нагоняй от заведующей, сталкивается с дикими родственниками пациентки, хотя они должны были наброситься на ее коллегу, а еще и чуть не попадает под машину соседа. Разувается дома она уже после полуночи и не может заснуть уже больше сорока минут.

Тут никого. Мадару затягивает корпоративная культура, и он вынужден согласиться на пьянку вместе со своим другом. Даже госслужащие высшего звена не всегда могут отказаться от намикая. Может, и к лучшему, в такие дни Сакура долго ворочается, а на секс, после которого она засыпает мгновенно, практически нет сил… Как завтра их найти?

Еще и сосед!.. Его дом прямо напротив дома Мадары, и из него вечером может доноситься и музыка, и громкие разговоры собравшейся компании, и звуки бейсбольного матча. Просто невыносимо! Говорят, что он рос за границей и вернулся на историческую родину только после получения наследства. Этим можно объяснить то, как он не считается с социальными нормами. Соседи сбоку от него не добиваются никаких результатов, даже пожаловавшись в полицию.

Единственный, кто приводит паршивца в чувство, это Мадара. Совсем, кстати, недавно… Но мальчишка, а ему где-то около двадцати трех, как чувствует, что сегодня хозяина дома напротив нет. Слава Ками-сама, концерт продолжается недолго — Сакура выходит из душа и понимает, что наступила тишина.

В прихожей хлопает дверь. Сакура оборачивается и привстает на колени, отложив вязание и опершись об спинку дивана локтями.

Мадара возвращается так рано?

Это правда! Он, фигура в черном офисном костюме, присев на гэнкан, снимает обувь и оставляет портфель около подставки для зонтов. Стоит увидеть его, как сразу хочется в кровать: вдруг заснуть, прижавшись спиной к спине, все же получится? Даже наполнявшая голову весь этот бесконечный день тяжесть становится выносимой.

— Еще не спишь? — Мадара ослабляет узел галстука и проходит в гостиную шатко, чуть прихрамывая. На его лице заметна печать такого же недосыпа, как и у Сакуры.

Она качает головой и молча поднимает двухцветный шарф, вяло машет им в воздухе.

— Ярко, — Мадара растирает тянущуюся к изделию нить. — У тебя таких два.

Сакура пожимает плечом. Их легче всего вязать, а носков у нее уже шесть пар. Хоть раздаривай соседям и коллегам.

— Еды нет, — говорит она, когда Мадара посматривает в сторону холодильника. — Ты голо… ты что, сбежал? Совсем не пил?

Перегнувшись через спинку, она принюхивается и понимает, что от Мадары пахнет чем угодно, но не алкоголем. Слабым и почти выветрившимся парфюмом, автомобильным ароматизатором, полиролем для машины, а еще едковатым и смутно знакомым.

— Обошлись без меня, — лаконично отмахивается Мадара и обходит диван. — Сама ела? — кидает взгляд на мотки пряжи. — Что-то на работе?

Можно рассказать многое. И о скандале, и о заведующей, и пожаловаться на рассеянность и пропажу пропуска, и сообщить, что терпения к соседу с его машиной осталось совсем немного. Вот последнее Сакура и пересказывает.

Лицо Мадары меняется. Он окидывает ее взглядом снова, явно ища травмы. Но на ней ни царапинки, и, убедившись в этом, Мадара опускает плечи и снова приобретает тот усталый вид, с которым вернулся домой.

— Он съезжает завтра, — сообщает он и заправляет Сакуре за ухо торчащую прядь. — Слышал от Ичи-сана. Только с ним столкнулся.

— Хорошие новости-и-и-и, — протягивает Сакура и бросает недовязанный шарф на диван. — Тишина и покой!

Мадара смутно улыбается левой стороной лица и проходит на кухню, к холодильнику, чтобы открыть и убедиться: Сакура права. Там ничего нет. Немного старых солений, бутилированная вода, остатки сыра и одно яйцо. Это она помнит хорошо.

— Схожу в комбини, — он закрывает дверцу, звук доносится до гостиной.

— Я думала, ты поешь с подчиненными… Самой не особо хотелось, — вздыхает Сакура и снова садится со скрещенными ногами. — Сходить с тобой?

Иногда они так делают. С их бешеным графиком хотя бы двадцать минут вечером вместе — это уже везение. Но Мадара, что-то просчитывая, на секунду позволяет взгляду потерять фокус и качает головой.

— Отдыхай.

Немного лицемерно, но Сакура надеется, что он так скажет. Меньше всего хочется снова на гудящих от усталости ногах выбираться на улицу. Ему ничуть не лучше, конечно, но… Но если бы он согласился, Сакура накинула бы флисовую громадную толстовку, всунула ноги в кроссовки и действительно пошла бы с ним. Так тяжело и скучать, и желать отдохнуть одновременно.

Он не возвращается долго. Она даже умудряется задремать, а просыпается от звукового сигнала, издаваемого электронным замком. С собой Мадара приносит сэндвичи и булочки с пастой адзуки. Мучимая совестью Сакура целует его в плечо, когда он садится рядом и протягивает ее часть. Вкус запоминается плохо, потому что она все же засыпает на диване.

* * *

Где-то через неделю, возвращаясь домой снова после полуночи, она заворачивает за угол и понимает, что у дома напротив стоит полицейская машина. Голубые огни мерцают в полутьме, заменяющей городу полноценную ночь.

Оглянувшись, Сакура замечает Ичи-сана, который стоит за приоткрытой калиткой и тоже наблюдает с недоумением.

Что случилось?.. Вздохнув, она ощущает, как едва живое от нагрузки тело царапает изнутри тревога. Даже подойти и спросить почему-то не получается: ноги просто не идут.

Звуковой сигнал замка снимает оцепенение. Сакура дергается и поворачивается к своему дому, понимает, что на улицу вышел Мадара. Он находит ее взглядом и щурится.

— Иди домой, — зовет и скрещивает руки на груди.

Ничего не понимающая Сакура решает: в случае чего, к ним постучат и попросят либо помощи, либо дать показания, либо что-нибудь еще.

Мадара притягивает ее к себе и направляет, обняв за плечи, к двери. Поддавшись, Сакура опирается об него и надеется, что никто к ним все же не зайдет. От Мадары приятно пахнет едой и парфюмом, из дома тянет теплом и жёлтым светом прихожей. Легкая тревога рассеивается.

— А что произошло? — спрашивает Сакура, разувшись.

— Точно не знаю, — Мадара проходит вглубь дома, и его голос шлейфом тянется в сторону кухни. — Говорят, пропал.