Дорн тьмы: Ноктюрн (гет)

* * *

Принеси мне цветы на могилу, милый.

Посиди со мной тихо под сенью осин.

И ответь мне чуть нежно и невозмутимо:

— «Сильно ли изменился мир?»

— В чем исток человеческой жизни?

— Экзистенциальной смертельной тоски?

Ты — выходец своего поколения,

Погрязший в двуличии, насилии, лжи.

Твое сознание — парадоксально:

— Ты один с молчаливо смотрящей в ответ пустотой,

— Со страхом, что абсурда полно осознание,

Сокрытое замкнутой комнатой.

Знаешь ли ты, что тело — храм Божий,

Тогда моя тленная плоть — обелиск.

Яви свои терпкие чувства под кожу,

Уколом чернил эпитафию влив.

Расскажи мне, — зачем мы живем?

Объясни, — почему умираем?

— Существует ли некая цель,

Что над смертью превозмогает?

Ты хотел уничтожить прекрасное что-то,

— Твоя жизнь лишь сплошной декаданс.

Всë насилие и спесь, что так мучали долго,

— Погружают в лобзаний транс.

Твои волосы пахнут патокой,

А в руках распускается лилий букет;

— Я пылаю в твоих объятьях,

Как во сне, где я вновь человек…

* * *

~ Штаб-квартира федерального управления уголовной полиции Германии, Висбаден, 12:00, 17.04.2001

Генрих Рунге заполнял досье недавно допрошенного преступника, сидя в своем офисе.

В дверь постучали. На пороге стояла женщина средних лет со светлыми волосами, аккуратно уложенными в пучок:

— Извините, к Вам можно?

— Что-то срочное?, — спросил Рунге, не отрываясь от бумаг.

— Вас требует к себе herr Грюнт, он не сказал зачем, но, судя по всему, это важно.., — обеспокоенно пролепетала секретарша.

— Понял, пройдемте, — сказал Рунге, направляясь к выходу из кабинета и на ходу накидывая пальто.

Пока они шли по коридорам управления BKA, сотрудники вели себя крайне суетливо, побросав рабочие места и столпившись вокруг телевизора.

Заприметив начальника в толпе служащих, Рунге поспешил в центр события, вызвавшего такой ажиотаж:

— Эксклюзивный репортаж с места событий! Вчера, в 19:00 вечера, на правом берегу реки Рейн, — в ее нижнем течении, было обнаружено тело девушки. Личность погибшей пока устанавливается. Следственный отдел опросил очевидцев. По свидетельским показаниям девушка в похожей одежде была замечена на Южном мосту Дюссельдорф-Нойс. Предположительно, она сама спрыгнула с парапета. Пока ведется экспертиза, — следствие отказывается давать разъяснения. Однако невооруженным глазом заметны многочисленные ссадины и кровоподтеки на открытых участках тела жертвы. Есть ли основания полагать, что смерть была насильственной или же она наступила в результате несчастного случая?

— Правоохранительные органы не стали как-либо комментировать происходящее. Пользуясь случаем, от лица горожан нашего города, нет, от лица всей Федеративной республики Германии я обращаюсь к властям. Люди имеют право знать безопасно ли им выходить сегодня на улицы! Кто в ответе за происходящие беспорядки в городе? Не стала ли и эта девушка очередной жертвой серийного убийства? И как подобное замалчивание со стороны правительства может быть связано с предстоящими выборами в бундестаг в октябре этого года? Можно ли и дальше полагаться на полицию? Кто защитит нас, если не мы?

Оставайтесь с нами, будем держать вас в курсе событий!

* * *

~ Ньюсрум Нулевого Канала, Франкфурт-на-Майне, 12:15, 17.04.2001

— Вырубай эфир! Это что за самодеятельность, Эвелин? Умом тронулась?

— Это уже слишком! Я просил лишь подогреть общественный интерес, а не заниматься разжиганием ненависти. Зачем запугивать народ, когда ничего еще доподлинно не известно? Твоя задача, как репортера, излагать факты, и только!

— Удобные факты, Пол. Сказал бы лучше спасибо. Третьесортные тру-крайм передачи, которые ты смог пристроить на федеральный канал, никого более не цепляют. Людям нужно что-то настоящее, они устали от политкорректности, цензуры, вечных эвфемизмов, доходящих до подмены понятий, постоянной пропаганды желтушной прессы, потреблядской рекламы и продажных СМИ! Знаешь, что отличает меня от других репортеров, Пол? — Эвелин изогнула бровь,

— Я соответствую ожиданиям публики, дружок. И ты должен был это понимать, когда нанимал меня. Я открыто заявляю то, что у всех на уме, но так и не сходит с языка. Люди напуганы, Пол. Я лишь отзеркаливаю общественные настроения. В моих репортажах нет места "удобной" правде, — продолжала Эвелин, жестом изображая "воздушные кавычки", театрально закатив глаза.

Пол выглядел несколько ошарашено.

— Не стоит удивляться, это моя работа, — пожала плечами Эвелин,

— Иначе как ты это объяснишь, а? 7 трупов за 2 недели, а полиция бездействует. В городе завелся серийный маньяк, убивающий ночью женщин. Это не первое подобное утопление, Пол. Хочешь излагать факты? А сопоставить имеющиеся тебе невдомек? — не унималась Эвелин, стряхивая пепел с сигареты,

— Сам посуди, Пол, что, как ни это, подогреет общественный интерес? Приятного аппетита, дружок, потому что тебя, наконец, заметили! — воскликнула Эвелин, выдохнув сигаретный дым.

— И все равно, как по мне, — ты лишь подливаешь масло в огонь. Прекращай немедленно, иначе проблем с законом не оберешься! Я ведь в этот раз не стану тебя прикрывать!

— Довольно упреков, Пол, — отмахнулась Эвелин,

— Подумай лучше вот о чем, — когда ты в следующий раз решишь почитать мне нотации, сделай это поубедительнее, порепетируй что ли перед зеркалом обвинительную речь, а то ты ужасно навязчив, словно надоедливая муха. А я ненавижу насекомых, Пол. И я даю тебе последний шанс сохранить достоинство.

— Эвелин, ты сама роешь себе могилу! Не удивлюсь, если скоро мне придется вылавливать из реки тебя.

— Это угроза, Пол? — Эвелин вскинула бровь,

— Что-то не похоже, чтобы ты меня вообще когда-либо прикрывал. Мое лицо сегодня увидит вся страна, и знаешь почему мне не страшно быть прозрачной? Мне нечего скрывать, Пол. А тебе? — пристально посмотрела на Пола Эвелин.

Пол отвел глаза.

— Так я и думала, — усмехнулась Эвелин,

— Ты хотел сенсацию, — ты ее получил. Тебе осталось, что мне предъявить, а? Лицемерный ты кусок дерьма! Я тут рискую карьерой, репутацией и, мать ее, жизнью по твоему запросу, а ты вот так просто перекладываешь ответственность? Только не говори, что ты не знал на что шел, что не задумывался о последствиях. Как можно быть таким безалаберным, Пол, на твоей-то должности и в твои-то годы?! Жизнь тебя ничему не учит, да?

— Я на это не подписывался! Делай что хочешь, Эвелин, только не втягивай меня!

— Поздняк метаться, ставки сделаны! — ударила Эвелин по столу,

— Умей проигрывать, Пол, раз поставил не на ту лошадь. Всегда знала, что ты ссыкло, да у тебя же кишка тонка дойти до конца, прячешь голову в песок сразу, как запахнет жаренным. И если бы ты хоть немного пораскинул мозгами, ты бы понял, — неважно что теперь будут говорить, Пол, важно лишь то, что будут говорить. Знаешь, в нашей работе, а тем более на твоей должности, важна хватка, — и она должна быть железной, Пол! И знаешь что, — у тебя ее нет. А посему пока ты тут себя накручиваешь, я закончу свою работу. Нанимая меня, ты должен был понимать, что для меня нет никаких правил. Наблюдай из своего укрытия, Пол, как я делаю ровно то, для чего ты меня нанял, — кинула Эвелин, подходя к двери. Она встала вполоборота, потянув ручку двери, и добавила:

— И еще кое-что, я сообщу Оливеру, что беру ситуацию в свои руки, потому что, судя по всему, ты оказался размазней, так что в штанах тут теперь я, ублюдок. И тебе бы стоило постараться не создать мне лишних проблем, потому что, если что-то не выгорит, крайним я сделаю тебя.

— СУКАААААА! — покраснев, схватился за голову Пол.

— Если не можешь держать себя в руках, приятель, сделай одолжение, — не лезь под ноги, делай свою работу и не мешай мне делаю мою. Еще увидимся, мудозвон! — показав фак, сказала Эвелин и, нарочито громко хлопнув дверью, удалилась.

* * *

~ Штаб-квартира федерального управления уголовной полиции Германии, Висбаден, 12:30, 17.04.2001

Инспектор Грюнт закипал от злости, казалось, желчь, копившаяся в нем все это время, сейчас полностью изольется наружу. Утреннее событие стало последней каплей, — триггером, что подкосил даже такого терпеливого человека, как начальника уголовного отдела полицейского управления Германии.

Генрих с досадой и пониманием глядел на него. Привычное выражение эмоций ему было чуждо, но в такой момент даже он хотел положить руку на понурые плечи друга. В миг, когда он сделал то, что сделал, Грюнт вдруг встрепенулся, — настолько неожиданным ему показался этот жест, но сумел найти в себе достаточно самообладания, чтобы не разбить на мелкие осколки телевизор. Ему хотелось одними кулаками растерзать проклятую цифровую коробку и выбросить ее из окна. Насколько же, должно быть, он выглядел подавленно, что самый рациональный человек из его подчиненных не скупился на проявление эмоций. Какой пример он собирается подать своему отделу, раз даже он сам не способен держать себя в руках. Он ободряюще качнул головой, расправляя плечи и как бы сбрасывая руку друга, тряхнул спиной, словно брезгливая кошка, не отмахиваясь от поддержки друга, но скидывая свою слабость. Тогда он скомандовал:

— Довольно, выключить новости!

Когда его команда была исполнена, инспектор Грюнт продолжил:

— Не теряйте голову, господа! Мы должны продолжать делать все, что в наших силах. Инспектор Пауль соберите пресс-конференцию, я опровергну ложные обвинения в адрес нашего штаба, медиа я беру на себя. Все должно быть готово к 16:00. Конрад, Вильгельм, — обратился Грюнт к следующим подчиненным,

— Копните под нулевой канал, все, что сможете найти, мне нужен компромат на этих подонков, сегодня же!

— Генрих, ты ранее уже работал над этим делом, и с Дюссельдорфом знаком, посему расследование доверяю тебе. Сегодня же направлю запрос в отдел кадров о твоем переводе в следственный отдел криминальной полиции в юрисдикции города, — наконец обратился Грюнт к другу,

— Съезди на место преступления, узнай все, что только сможешь. Доклад пришлешь по факсу, — и не возвращайся, пока не закончишь! Срочно нужно продвинуться в деле, мне нужны новые зацепки! — строго скомандовал Грюнт.

— Все остальные — за работу! И в темпе вальса чтоб!

— Так точно, гер-майор!

— Всем ясна их задача?

— Так точно, гер-майор! Разрешите идти гер-майор?

— Приступайте! — сопроводил Грюнт подчиненных одобрительным кивком и решительным взглядом.

* * *

~ Место нахождения неизвестно, 17.04.2001, 12:00

Доктор Харпер Лиз очнулась в помещении, похожем на морг. Она лежала на медицинском кресле-кушетке, — все части ее тела были крепко связаны: голова туго зафиксирована кожаным ремнем на лбу, ограничивая движения, а вместе с тем и угол обзора; вокруг шеи обмотан холщовый пояс, затянутый сзади и чуть сдавливающий дыхательные пути так, что Лиз приходилось вжиматься в кресло еще сильнее, чтобы нормально дышать; руки и ноги прикованы к железным перегородкам кушетки ограничительными ремнями; туловище и бедра чуть сдавлены тканевыми ремнями, доставляя ужасный дискомфорт при малейшем шевелении. В вену ее левой руки был вставлен катетер, соединяющийся с инфузионным пакетом с неизвестной светло-желтой жидкостью, отставленный таким образом, чтобы Лиз могла его видеть. Сразу напротив Лиз открывался вид на чье-то рабочее место, заставленное бумагами.

Не успела Лиз вглядеться в небрежно оставленный на столе открытый журнал, как услышала резкий звук отъезжающей сзади нее ширмы, и, в то же мгновение, ее глаза застлал яркий свет бестеневой лампы, наставленной вплотную на нее. Лиз невольно зажмурилась от едкого света и мучительно простонала.

— Открой глаза, — раздался мужской голос, доносившийся, казалось, отовсюду.

Лиз едва приоткрыла глаза, щурясь от яркого света, пытаясь рассмотреть человека, стоявшего за лампой.

— О, не утруждайся, — сказал незнакомец, наклоняясь вплотную к ней, загораживая своей головой свет раздражающей лампы.

— Я должен проверить реакцию твоих зрачков, посмотри на фонарик пожалуйста.

Разглядев как следует склонившегося над ней мужчину, Лиз сразу его узнала, она уже видела этого человека не так давно.

— Ты ведь.. — тот патологоанатом из Мемориальной больницы Эйслера... — медленно, осмысливая каждое слово, отчеканила Лиз.

— Бинго, — сказал мужчина и сардонически улыбнулся,

— Хорошая память на лица, доктор? — издевательски заметил он.

— Что произошло? Где я нахожусь? Зачем вы связали меня? Кт.. — не успела договорить Лиз, как мужчина ввел ей в рот два пальца, перебив ряд вопросов.

— Довольно! — с серьезным видом заявил мужчина,

— Слишком много вопросов, милая, слишком много.. Все-таки стоило заклеить твой надоедливый ротик. Я же попросил тебя посмотреть на фонарик, но ты проигнорировала мои указания и предпочла засыпать меня вопросами. Так не пойдет, — сказал мужчина, качая указательным пальцем свободной руки из стороны в сторону в поучительном жесте, прицокивая языком.

Тут Лиз укусила его за пальцы до крови, и мужчина переменился в лице, — оно стало казаться каким-то возбужденным, даже азартным, словно ему неожиданно стала приятна эта боль. Он углубил пальцы в рот Лиз, перекрывая дыхательные пути, а свободной рукой сильнее придушил ее шейным фиксатором:

— Ухх, и агрессивная сука мне попалась! Вижу, ты не можешь перевести дыхание, дорогая. Какая незадача. Еще раз укусишь меня, и я вырву твой развязный язычок, а потом скормлю его тебе на же на ужин. А теперь слушай внимательно, — делай что я говорю и проблем у нас не будет. Я отвечу на твои вопросы, когда мы закончим, обещаю. Кивни, если поняла.

У Лиз уже вовсю кружилась голова, ей рефлекторно хотелось откашляться, но она не могла, и лицо мужчины напротив начало расплываться от подступивших слез. Лиз кивнула и разжала зубы. В ответ на жест послушания мужчина высунул пальцы из глотки Лиз и ослабил шейный фиксатор так, чтобы она смогла дышать. Хизер зашлась кашлем, а мужчина замер, рассматривая кровь, смешавшуюся со слюной, на своих двух пальцах. Он потер пальцы друг о друга, размазывая между ними розоватую субстанцию, тут же брезгливо отмахнулся и вытер пальцы платком, предусмотрительно лежавшем в кармане халата. Теперь он снова перевел взгляд на Лиз, предубедительно напомнив:

— Без фокусов, ладно?

Лиз снова кивнула, смаргивая задержавшиеся слезы и сглотнув накопившуюся слюну.

— Хорошая девочка, — констатировал мужчина, погладив ее по голове чистой рукой.

— Посмотри на фонарик, пожалуйста, — повторил он свою просьбу.

Лиз подняла глаза на фонарик и зрачки ее сразу же сузились.

Прошло пару минут, как патологоанатом закончил изучать ее глаза. Делал он это довольно тщательно для обычной проверки реакции. Когда процедура была завершена, он убрал фонарик, и с загадочной полуухмылкой произнес:

— У тебя прелестные глазки, дорогуша. Не о чем беспокоиться.

Внезапно вся спесь сошла с его лица, и он взволнованно, потирая затылок, добавил:

— Я же совсем забыл представиться. Меня зовут Эркель Хоффманн. Род моей деятельности ты итак знаешь. У тебя, наверно, полно вопросов. Не стесняйся, спрашивай, — также глуповато посмеиваясь произнес Эркель.

— Сомневаюсь, — парировала Лиз.

— Эй, я позволил тебе спрашивать, а не огрызаться! — закричал herr Хофф, но, заметив абсолютное безразличие в глазах Лиз, обидчиво отвел взгляд, решив объясниться:

— Для тебя я Эркель, а впрочем, это мое настоящее имя.

— Что ты ввел мне? — спросила Лиз, косясь глазами на инфузионный пакет со светло-желтой жидкостью.

— А, это.., — как-то разочарованно махнул Эркель,

— Это Бензонал. Еще вопросы будут? — как-то нетерпеливо запротестовал он.

— Бензонал? И зачем тебе ограничивать меня в движениях и вводить легкое снотворное, применяющееся в качестве противосудорожного средства при эпилепсии? — парировала Лиз.

— Спасибо за урок фармакологии, дорогуша. Как видишь, для того, чтобы ты никуда не сбежала и не буйствовала.

— Издеваешься?! Что тебе, черт возьми, нужно? Как я здесь очутилась? На кого ты работаешь?

— Доктор Харпер, верно? — смакуя каждый звук, протянул Эркель,

— Давай сыграем в игру. По одному вопросу за раз, дрянь, — язвительно процедил herr Хофф сквозь зубы.

— Хорошо, будь по-твоему. Где я нахожусь?

— Не могу сказать, испорчу сюрприз.

— Что еще за сюрприз?

— Если расскажу, это уже не будет сюрпризом.

— Как я сюда попала?

— А ты и правда ничего не помнишь?

— Не отвечай вопросом на вопрос. Что ты знаешь?

Эркель выдохнул, эта возня его порядком утомила, но, помолчав с минуту, все же ответил:

— Ты спрыгнула с моста Дюссельдорф-Нойс и упала прямиком в Рейн. От сильного удара о воду ты потеряла сознание, и задохнулась бы, если бы я тебя не выловил. После я привез тебя сюда, чтобы подготовить, — обыденным тоном произнес Эркель.

— Подготовить для чего? — глаза Лиз чуть округлились, будто бы в них зарождался страх перед неизведанным.

Эркель несколько оживился и с воодушевлением продолжил:

— Как для чего, милая? Конечно, для похорон.

— Ч... что? — ошеломленно посмотрела на него Лиз.

Видя замешательство в глазах девушки, Эркель расплылся в улыбке и продолжил:

— Только не говори, что не видела утренних новостей, солнце. Твоя прелестная мордашка на первой полосе, начиная с полудня. Давно я не видел таких увлекательных репортажей, — рассмеялся Эркель.

— А знаешь что, пожалуй, я покажу тебе это. Да, точно, ты должна это увидеть, тебе определенно понравится.

Тут он подкатил к ней телевизор и включил запись утренних новостей. С каждым новым словом репортера глаза Лиз округлялись все больше, а лицо мрачнело, казалось, ее голова сейчас взорвется от перенапряжения. То, что она испытала в этот миг было смесью агонии и ненависти. Ненависти в первую очередь к себе самой. В ее мыслях витал лишь один вопрос:

(- Как до этого дошло?), — недоумевала она.

— Какого черта все это значит? Это ты подстроил? Отвечай! — бушевала Лиз.

— Дорогая, я пока ничего не сделал. Хотя, совсем скоро, мы с тобой кое-куда прокатимся. Мне потребуется немного времени, чтобы подготовить тебя и решить кое-какие вопросы, но это чистая формальность.

— Зачем ты это делаешь? Ты хоть понимаешь что ты сделал? Ты хоронишь меня заживо, сучий потрох!

— Ну-ну, дорогуша, не словоблудь! Ты крепка на словцо, но про мать явно лишнее было. Спишем это на шок от увиденного, так что на первый раз прощу. Если ты еще не забыла, — так бы и случилось, если бы не я. Будь благодарна, что все еще дышишь. Это я тебя вытащил, так что ты будешь относиться ко мне уважительно, тварь, или тебе устроить экскурсию по дну Рейна? Что скажешь, милая?

Лиз снова кивнула.

— Ты ведь сама прыгнула, помнишь? Значит тебе нет смысла так цепляться за жизнь. У тебя ничего нет, понимаешь? Все умерло вместе с твоей шлюшкой-подругой, кануло в небытие. Так зачем тебе теперь жить? — издевался Эркель.

— А зачем тебе меня спасать? — парировала Лиз, стиснув зубы.

— Все-таки ты знаешь половину правды. Так уж и быть, я расскажу тебе в чем состоял наш план, — снисходительно протянул Эркель,

— Человек, с которым я работаю, приказал мне ждать недалеко от моста в ту ночь. Он знал, что ты спрыгнешь, но не мог допустить твоей смерти. Передо мной стояла задача привести тебя в чувство и поддерживать в тебе жизнь, но лишь для него, для остальных ты должна умереть, причем сегодня я убью тебя дважды. У тебя сильное сердце, Лиз, ты все выдержишь, не волнуйся, — как-то болезненно-заботливо произнес Эркель,

— Я изрядно повозился с тобой вчера, вылавливая из реки и обставляя всë, как надо. За то время, что ты провела в воде, ты успела ее наглотаться, пришлось делать тебе искусственное дыхание, чтобы ты не умерла, но перед этим я успел набрать воду из твоих легких на лабораторный анализ, остальное ты выплюнула, — констатировал herr Хофф,

— Признаться, я очень бы хотел использовать тебя в качестве экспоната в своей коллекции, но он запретил мне тебя трогать. Печально, а у меня было столько планов... Мне чертовски жаль делиться таким экземпляром, такой шанс выпадает довольно редко, знаешь ли, — насупившись, протянул Эркель.

— Экземпляр? Коллекция? Чем ты вообще занимаешься? И многих ты вот так вот заживо сгноил? — закидывала его вопросами Лиз.

— Ооо, ты и представить себе не можешь сколько, — сказал Эркель, проведя костяшками пальцев по щеке Хизер.

— Как зовут твоего нанимателя? — дрожащим голосом произнесла Лиз.

Как только Лиз упомянула предполагаемого нанимателя Эркеля, нежные прикосновения его руки сменились на удушающие. Herr Хофф держал Лиз за горло и, приблизившись к ней вплотную так, что она могла кожей ощущать его теплое дыхание, шепотом произнес:

— У нас был уговор, помнишь? Ты проиграла в этой игре еще лот назад и потеряла право задавать вопросы. Теперь ты будешь только наблюдать. Поверь мне, милая, когда я закончу, мы познакомимся поближе, и то, что ты пережила в аварии, покажется тебе курортом по сравнению с тем, что тебя теперь ждет.

— Как трогательно, мразь.

После слетевших с ее губ слов, Эркель дал Лиз пощечину, яростно закричав:

— Я зашью твой поганый рот, если ты продолжишь сквернословить!

Тут же переменившись, он отпустил Лиз, и, в один момент вернув самообладание, перевел взгляд на часы, торжественно подмечая:

— Время пришло, доктор Харпер! Фенобарбитал, должно быть, уже начал действовать. Как себя чувствуешь, Хизер? У тебя, должно быть, ужасно кружится голова? Наверняка ты сейчас на стадии иррадиции тормозного процесса головного мозга, процессы возбуждения почти отсутствуют. Это прекрасно. Просто прекрасно!

Заметив, что Лиз запрокидывает глаза, Эркель потянул ее вверх за подбородок и произнес:

— О, нет, не отключайся, рано терять сознание, дорогая. Мы же только начали. Следующий препарат понравится тебе больше, обещаю.

Сознание стремительно покидало Лиз, и herr Хофф в ее искаженном восприятии двоился, то вплотную приближаясь к ней, то также призрачно маячил где-то вдали.

— Ты готова умереть, Лиз Харпер? Готова исчезнуть? — ликуя, словно охотник, загрызший дичь, продолжал свои нападки Эркель.

Тут он заметил, что Лиз еле слышно шепчет что-то, словно в бреду, и наклонился ухом к источнику звука:

— Гори в аду, уебок! — отчетливым полушепотом произнесла Лиз.

Затем последовал шлепок, искры и тьма...

* * *

~ Место преступления, Дюссельдорф, 14:00, 17.04.2001

Генрих Рунге прибыл на место, однако тела там не оказалось, его вывезли часом тому назад в Мемориальную больницу имени Эйслера на составление заключения суд-мед эксперта по разрешению следственного отдела. В таких случаях ген-штаб уведомлять не требовалось. По словам патрульного, следователи сошлись на версии самоубийства, что казалось удобной правдой для предотвращения волнений среди общественности.

— Даа, это бы отлично разрядило обстановку, — подумал Рунге,

— Слишком удобно все получилось. Либо за эти 4 года они научились работать оперативно, либо еще больше коррумпировались и теперь заметают следы. И что-то мне ближе второй вариант. Как ни странно, есть все же зерно истины в словах той телеведущей, тем опаснее ее слова. Не удивлюсь, если завтра на Мариенплац соберутся демонстранты. Пфф, протесты, ну и чем они заняты? Пристыдить пару человек, высказать гражданскую позицию, ага, как же... Можно подумать, что галдежом впятнадцатером на площади можно что-то изменить. Отсутствие реакции правительства на серию убийств — это ствол проблемы, а корневище даже не догадывается о существовании группки активистов, орущих без продыху незнакомцам о своих правах. Ни у кого нет прав. Вы должны взять права в свои руки. Или не дать их у вас отнять. Своими действиями они не способствуют чьему-либо спасению, а ублажают свое ЭГО, не особо и утруждаясь.

Осмотрев место преступления и не найдя никаких улик, Рунге направился к южному мосту Дюссельдорф-Нойс, откуда предположительно и произошло падение в реку. Ему предстояло выяснить являлось ли это место — местом убийства или местом самоубийства. По прибытии инспектора на место, — мост был уже перекрыт. Вещдоки, если таковые и имелись — изъяты. Однако здесь Генрих намеревался обнаружить больше, чем на месте преступления. Стоя на мосту, на пешеходной полосе, отделенной балочным металлическим ограждением от проезжей части, инспектор заметил пылинки, похожие не то на золу, не то на пепел. Посмотрев с моста вниз, Рунге обнаружил следы той же рассыпчатой субстанции, имеющую характерный землянистый запах, самые мелкие частички которой все еще виднелись на поверхности воды. Судя по разбросу пылинок, очевидно, что ветер вчера, как и сегодня не изменил своего направления. Субстанция, похожая на золу, сажу и пыль, развеянная пришедшей сюда вчера вечером, девушкой... — Прах!, — осознание настигло Рунге также быстро, как и следующая интересная деталь, попавшая в поле зрения инспектора. На брусчатке он заметил четко очерченные круглые следы земли вперемешку со влагой, столь характерные для трости. Следующее умозаключение инспектора не заставило себя долго ждать:

— Раз территория огорожена, надо полагать, криминалисты здесь уже побывали, стало быть необходимые анализы взяты. Остается дождаться экспертизы и выяснить кому здесь устроили похороны.

Из размышлений инспектора вырвал офицер, подошедший, чтобы оповестить его о результатах только что проведенного опознания.

Глаза Рунге округлились, казалось, он увидел всю картину преступления целиком, стоило ему лишь услышать ее имя. Не дослушав рапорт патрульного, Генрих бросился со всех ног по мостовой прямиком к мемориальной больнице Эйслера, что находилась неподалеку.

Оказавшись с морге, Рунге, переведя дыхание, увидел суд-мед эксперта, зачитывающего вердикт перед командой инспекторов отдела криминальной полиции, ведущих дело.

— Ааа, инспектор, вы вовремя. Успели к началу, — обратился к нему суд-мед эксперт, продолжив свой доклад:

— Погибшую звали Харпер Лиз, работала психиатром в Мюнхенской тюрьме Штадельхайм. О ее прошлом почти ничего неизвестно, словно ее и не существовало вовсе до 13 лет. Родственники пока устанавливаются, однако есть все основания полагать, что она сирота. Ранее была прооперирована в этой больнице хирургом доктором Тенмой, он также произвел опознание погибшей. Вчера, — на южном мосту Дюссельдорф-Нойс развеяла прах своей недавно погибшей подруги Хейзел, после чего спрыгнула с парапета следом. По результатам вскрытия, — смерть наступила в результате механической аспирационной асфиксии, ставшей следствием утопления. Судя по всему, — от сильного удара о воду, она потеряла сознание и утонула, а течение вынесло ее на правый берег недалеко от моста к утру. Проведенная недавно операция, в ходе которой из ее тела были извлечены множественные стеклянные осколки, объясняет наличие ссадин, синяков и кровоподтеков на открытых участках тела. Отчет закончен. Пока это все, что нам удалось выяснить. Я готов ответить на Ваши вопросы, господа.

— Подскажите, — поинтересовался один из сотрудников бюро,

— Повреждения на теле погибшей схожи с повреждениями остальных жертв?

— Нельзя однозначно утверждать это, пока лаборатория не проведет экспертизу. Однако по внешним признакам, это убийство отличается от остальных. Девушки, которых находили ранее, умерли еще до того, как их тело коснулось воды. И, если в их случае, способ убийства повторяется, то этот выглядит весьма неоднозначным. У следствия есть все основания полагать, что это убийство никак не связано с предыдущими. Мой вердикт таков, — либо оно совершено подражателем, либо самой жертвой.

— Могу я взглянуть на тело, — вмешался Рунге.

— Разумеется, — в штатном порядке ответил эксперт.

— Прошу, пройдемте к холодильным камерам.

И Рунге, не теряя времени, проследовал за суд-мед экспертом.

— Кто проводил вскрытие? — поинтересовался инспектор.

— Доктор Эркель Хофф, — отозвался эксперт.

Пока они шли к кассетному холодильнику, суд-мед эксперт добавил:

— Должен известить Вас, herr Рунге, что биохимический анализ крови и жидкости, откаченной из легких, проводящиеся обычно в таких случаях, будут готовы только к вечеру, а посему заключение не окончательное. К сожалению, нас очень торопят. В таких неоднозначных случаях краеугольном камнем становится установить было ли это утопление или же смерть в воде. С одной стороны, на теле погибшей не было обнаружено переломов, при жизни она не болела острой сердечно-сосудистой недостаточностью, а значит, удар о воду не убил бы ее, но вырубить вполне мог. При резком погружении в воду с высоты можно получить перелом шейного отдела позвоночника или серьезную черепно-мозговую травму, как ранее наблюдалось у одной из жертв. Если данное повреждение окажется смертельным, то признаков утопления на трупе после извлечения из воды не будет. Мы предполагаем, что смерть наступила все-таки от утопления, а не от удара о воду, однако однозначный ответ может дать лишь лаборатория.

— Вот как.., — задумчиво протянул Рунге, — Понятно. Буду иметь в виду, — выдержанно произнес он, быстро печатая пальцами по невидимой клавиатуре.

— Как Вас? — обратился к эксперту он.

— Простите, в пылу работы забыл представиться. Я Фридрих Вальц. К вашим услугам, офицер, — жеманно отрапортовал эксперт.

— Не стоит. Рад встрече, Фридрих. Известите меня в ближайшее время о сотрудниках лаборатории.

— С лабораторией могут возникнуть проблемы? — озадачено протянул Вальц.

— Нет, сущая формальность, я должен проверить список сотрудников, в особенности того, кто проводит анализ. И распорядитесь о повторной экспертизе для перепроверки результатов. Поддельных сведений никак нельзя допустить. Вы же бывший лаборант, проведите ее сами, если потребуется, — отдал распоряжения Генрих.

— Так точно! Немедленно приступлю. А между тем, мы пришли. Прошу, — пригласил Фридрих Генриха к холодильным камерам.

— Подождите здесь немного, я позову гера Эркеля, он покажет вам тело. Если возникнут вопросы, инспектор, Вы знаете где меня найти. До свидания! — поспешил удалиться herr Вальц.

— До свидания, — сухо ответил Рунге.

Оставшись в морге один, Генрих решил, не теряя времени, осмотреться на предмет любых следов, что сможет заметить.

— Добрый день, инспектор, — внезапно раздалось за спиной Генриха, но он ничуть не был застан врасплох, так как полностью контролировал свои импульсы.

— Добрый, — поднял свой непрошибаемый взгляд на Эркеля Рунге.

— Не стану Вас задерживать инспектор. Назовите полное имя погибшего, — перехватил инициативу herr Хофф.

— Хизер Харпер.

— Таак, посмотрим, — протянул Эркель, ища имя усопшей в журнале регистрации.

— Ага, вот она, ячейка 7, — воодушевленно сказал Эркель и принялся открывать его, вытаскивая тело.

— Ну-с, — протянул Эркель, снимая с головы погибшей белую простыню,

— Да, это определенно она. Привезли сегодня, в холодильнике лежала не больше часа, только недавно зашил, — подвел herr Хоффманн.

Генрих уставился на тело и не мог поверить своим глазам, — это действительно была она, вся мертвенно-бледная с посиневшими губами, такая холодная, как утро ранней весны, все еще по-зимнему ледяное. Он коснулся ее руки, но пульса не было. Он должен был убедиться. Мысли роем клубились в ноющей от нескончаемой боли голове инспектора:

(- Как он мог допустить потерю чудом спасшегося однажды важного свидетеля? Почему он не предусмотрел, что убийца закончит начатое? Почему не обеспечил ее безопасность? Доверил ее выздоровление Тенме, но и он за ней не уследил. Почему он позволил ей уйти, когда ее состояние было крайне нестабильно?)

Ото всюду пахло формалином и разными химическими растворами, и запах этот был невыносим, от него у Генриха закружилась голова, и в один момент ему стало плохо, он изо-всех сил пытался не подать вида и подавить чувство подступающей тошноты. Заприметив неладное, Эркель вовремя подсуетился, предлагая Генриху ватку с нашатырем.

Придя в чувство и немного отдышавшись, Генрих поднял глаза на Эркеля, ища от него той самой поддержки, от которой он отказался давным-давно. Но боясь себе в этом признаться, Рунге сразу же отмахнулся от этой бессознательной мысли и вновь перевел глаза на Лиз.

— Понимаю, это ужасно.., — попытался Эркель дать инспектору то, в чем тот нуждался больше всего на свете в этот момент.

— Я видел вещи и похуже, — отозвался Рунге.

Отойдя от минутного помешательства, Генрих взглянул на фройляйн Харпер по-новому, — уже не как обычный человек, но как опытный следователь. Он попытался внимательно изучить тело жертвы, подмечая малейшие детали.

— Снимки уже получены? — внезапно обратился Генрих к Эркелю.

— Разумеется, все здесь, — передал Генриху Эркель папку со своим заключением и фотографиями.

Внимательно изучив дело и сравнив фотографии, удостоверившись в их подлинности, herr Рунге решил закончить осмотр.

— Я здесь закончил, — обратился инспектор к геру Хоффманну, перед уходом лишь добавив,

— Вы я полагаю, взяли все анализы в нескольких экземплярах?

Эркель кивнул.

— В таком случае, дальнейшую судьбу тела, — произнес Рунге как-то излишне хладнокровно, в последний раз взглянув на погибшую, и на долю секунды ему показалось, словно ее глаза под веками шевельнулись, но он отогнал и эту мысль, списав происходящее на стресс от переработок,

— оставляю на родственников жертвы. Можете приступить к бальзамированию и дальнейшим приготовлениям к похоронам, — сказал Рунге, покидая палату.

— Будет исполнено, герр Рунге, — крикнул ему вдогонку Эркель, но ответа не последовало.

Эркель пожал плечами.

* * *

~ Заброшенное здание бывшего портового склада Roggendorf-Haus, Дюссельдорф, за 2 часа до этого, 17.04.2001

Лиз медленно разнимала веки, пытаясь придти в себя, голова шла кругом и навящиво гудела, а в мышцах всего тела прострелами раздавалась боль. Эркель был где-то по-близости, но его голос доносился откуда-то издалека.. Поначалу ей сложно было сконцентрироваться, чтобы начать различать его слова:

— Знаешь, я увлекался токсикологией одно время, всегда любил химию. На самом деле я практикующий биотехнолог в направлении разработки лекарственных препаратов, нейтрализующих токсины. Познания в области химии здорово упрощают жизнь. Ты можешь вывести любое пятно, подделать любой анализ. Все должно выглядеть естественно, я не жалею на это сил. А это, — просто хобби. Склад тел. Хочешь знать чем я занимаюсь? Здесь мой личный анатомический театр для проведения экспериментов с токсинами и разработки от них вакцин. Безотходное производство в моей персональной тайной лаборатории. Знаешь, я ведь работал подпольным врачом, проводил нелегальные операции людям, которым не стоит задавать вопросов, участвовал в незаконной пересадке и извлечении органов с целью дальнейшей продажи. Так я и нащупал ее, — золотую жилу. На деньги, вырученные из подполья, я приобретал необходимые для опытов препараты. А дальше, оставалось лишь найти подопытных, коими и стали, так удобно подвернувшиеся реанимационные больные. Не делай такое лицо, милая, тебе не идет. Выглядишь, как осклабившаяся псина.

Ты слышала про Отряд 731? Создан в 1932 году императором Хирохито. В составе отряда было три тысячи человек. Дислоцировался на оккупированной территории Китая. До 1942 года командовал отрядом японский микробиолог, военный хирург, генерал-лейтенант Императорской армии Японии — Сиро Исии. Основная деятельность отряда заключалась в испытании на людях различных заразных болезней для создания вакцины для японских солдат и для разработки биологического оружия массового поражения. Подопытные использовались в разных экспериментах вплоть до своей смерти. Некоторые военные, причастные к деятельности отряда, впоследствии были осуждены. Однако многие сотрудники не понесли никакого наказания, но получили учёные степени и высокие должности. Исии и его коллеги также занимались экспериментами над людьми, в результате чего погибло более 10 000 испытуемых, большинство из которых были гражданскими лицами или военнопленными. В общей сложности от японского биологического оружия погибло около 300 000 человек. После Второй мировой войны Исии был арестован американцами, однако в 1946 году по ходатайству генерала Макартура власти США предоставили ему иммунитет от преследования в обмен на данные об исследованиях биологического оружия, основанных на экспериментах над людьми. В итоге Сиро Исии не предстал перед Токийским судом и не понёс наказания за военные преступления. И где же здесь вселенская справедливость, дорогуша? Что вообще представляет собой эта справедливость? Это когда одна сторона получает всё, что хочет, а другая вынуждена это терпеть, потому что некому пожаловаться. Убийцы не ищут одобрения своих жертв. Я считаю Исии выдающимся человеком своего времени, он и впрямь был настоящим гением, и у него было явное преимущество. Он нашел людей, разделяющих его интересы, и смог раскрыть свой потенциал. Не будь этих ужасных экспериментов, мы бы не получили многих вакцин.

Что, хочешь что-то сказать? Ну сейчас-сейчас, потерпи немного.

— Ебанный ты фашист! Пытаешься оправдаться перед самим собой?! Восхищаешься человеком, убившим тысячи в основанных им же лагерях смерти?! Кто ты после этого?! КТО, мать твою?!! Какая же ты мразь, блядский выродок!!!

— С кляпом явно было лучше, не считаешь? — спокойно заметил Эркель, в очередной раз затыкая Лиз.

Хизер задергалась, что есть мочи, стуча ремнями, пытаясь послать этого ублюдка куда подальше, но все слова превращались в нечленораздельное мычание, пока не сошли на крик, отчего она чувствовала, как давится собственным гневом. Эркель лишь усмехнулся ее реакции, и продолжил:

— Знаешь почему Сиро избежал трибунала? С самого начала, во время допроса он давал показания, в которых коротко и уклончиво, чтобы показать свою дальнейшую полезность и не раскрывать все карты сразу, описывал исследования в области бактериологии и профилактики эпидемических исследований. Среди результатов он указывал усовершенствование вакцин против тифа, паратифа, дизентерии, холеры, чумы, коклюша, эпидемического цереброспинального менингита, гонореи и других заболеваний; исследование штаммов и усовершенствование сывороток болезнетворных бактерий — газовой гангрены, столбняка, дифтерии, скарлатины — после обработки формалином, рожистого воспаления, дизентерии, стрептококковых и стафилококковых заболеваний, пневмонии эпидемического цереброспинального менингита, чумы; улучшение профилактики туберкулеза; улучшение мероприятий по укреплению здоровья личного состава: исследование питания, отдыха, сна, водоснабжения в местах дислокации частей японской армии. Более того, наработки, полученные в результате экспериментов отряда 731, легли в основу деятельности фармацевтической компании Green Cross, которая после войны стала ведущей в Японии и существует по сей день под названием Mitsubishi Tanabe Pharma, работая по всему миру. Как известно, учёные делают великие открытия лишь потому, что выдвигают гипотезы и проводят эксперименты. В конечном счете, историю пишут победители.

Сама посуди, — на живых эксперименты ставить эффективней, даже если они полуживы. Я мог держать их здесь месяцами, ставить на ноги, подвергая затем различным манипуляциям, в ходе которых многие умерли, что меня удручает. Все-таки не зря говорят, что не разбив яиц, — омлет не приготовишь. Я был весьма великодушен по отношению к ним, я подарил их жизни смысл, облекая его в смерть во имя науки. Я дал им шанс проверить стоит ли их жизнь того, чтобы умереть. И поверь мне, каждый из них, находясь в этой комнате, добился больших результатов, чем за всю свою непродолжительную карьеру клерка. В современных реалиях с нужными связями подделать отчет или свидетельство о смерти — гроша ломанного не стоит, убедить родственников погибшего в том, что их близкий — мертв, — еще проще. О, наших много, ma cherie. Люди за деньги делали и не такое.

Это Он нанял их, Он обо всем договорился: рассказал мне про эту больницу, помог получить врачебную лицензию, устроил постоянное поступление образцов для моей работы. Подобно Сикаико Коизуми для Сиро Исии, Он помог мне раскрыть свой потенциал. Признаться, я столь многим ему обязан. Он сам нашел меня, и впервые за столько лет я... Я наконец почувствовал себя живым, понимаешь? Словно все в жизни вновь обрело смысл. С ним я заново родился, и ради него я умру. Совсем скоро и ты поймешь каково это. Тебе несказанно повезло, раз Он выбрал тебя.

Ты приятно удивлена, надеюсь? Неужели, ты думала, что тот спектакль с мостом действительно бы означал твою смерть? Ооо, нет. Но ничего, это поправимо, ведь сегодня я убью тебя дважды. Я введу тебя в искусственную кому, когда на опознание явится доктор Тенма или инспектор Рунге. Я могу химически парализовать все твое тело, — на время, разумеется. Антидот у меня есть, правда есть неприятные побочные эффекты в виде галлюцинаций, но тебе ведь уже приходилось испытывать наркотические воспоминания, твоя нервная система уже не раз подвергалась нейрональным повреждениям времен борьбы с наркотрафиком, не так ли?

Ааа, так ты думала, что тогда действительно осталась одна? Думала, что я за тобой не наблюдал? Более того, когда ты мирно спала в палате, я ввел тебе галлюциноген, способный усилить эффект от увиденного. И что же ты увидела, а? Тебе понравилась твоя подружка? Ахахах, изначально, план заключался в том, чтобы убить тебя для всех остальных в нужный момент, но это был Его план, а его осуществление далось мне куда занимательнее в попытках еще больше расшатать твою псику. Ты оказалась на удивление крепким орешком, но, кто знает, может, ты бы и не спрыгнула тогда с моста, если бы не то, что ты видела в морге.

Глаза Лиз округлились, и она только сильнее задергалась на койке. Эркеля же позабавила ее бессмысленная ярость:

— Уверяю тебя, доктор Харпер, тебе не о чем волноваться, — это стандартная процедура. Я делал это сотни раз, так что ты в надежных руках. К тому же, что может пойти не так? Кому ты вообще еще нужна и кто мне помешает? Посмотри на себя, я ввел тебе конскую дозу седативных и болеутоляющих препаратов, но ты все еще брыкаешься. Ничего, совсем скоро я введу тебе кое-что посильнее, всегда ведь есть вероятность, что ты останешься в сознании на время посещений. Так что если ты что-нибудь выкинешь, я убью твоего драгоценного доктора Тенму, который место себе не находит с самого утра, а после введу тебя в химическую кому, переключив на искусственную вентиляцию легких. Одна инъекция и твои легкие станут бесполезны, я парализую их, интубируя тебя следом, после чего твоя жизнь будет зависеть лишь от эндотрахеальной трубки ИВЛ. Но я могу и забыть переключить тебя на аппарат. Не смотри на меня так, дорогуша, в конечном счете, тебе ли не привыкать. Между прочим, многие их тех обезболивающих, которыми я пичкаю тебя, положены по курсу реабилитации. Ты слишком рано ушла из больницы, так и не окончив лечение. Подобное пренебрежение к своему здоровья уже многое говорит о твоем желании жить. Но ничего, мы это исправим. Все-таки тебе нужен покой. Может, ввести тебе еще успокоительных с еще большим количеством обезболивающих? Ахахах, шучу. Ведь тогда уже проявятся симптомы передозировки. Не волнуйся, все препараты, что я вкалываю тебе, сочетаются друг с другом.

Но перед тем, как ты полностью отключишься, дорогая, я хочу тебя допросить. Сейчас я вытащу кляп, и, надеюсь, ты будешь вести себя достойно. Ты знаешь, что делать?

Лиз кивнула, на что удовлетворенный Эркель отреагировал освобождением ее рта.

— Есть только одна вещь, которую юные фройляйн должны в себя засовывать, — и это знания! — пребывая в экстазе от своей гениальности, засмеялся он.

— Итак, как ты могла понять, тот галлюциноген, что я дал тебе тогда в больнице, усилил восприятие твоего подсознания. Я, конечно, не психиатр, но тоже не дурак, и прекрасно понимаю, что ты могла вспомнить произошедшее с тобой и твоей подругой, верно? Даже не думай врать мне, я пойму по реакции твоих зрачков. Тебе должно быть известно, что это тот самый безусловный рефлекс, что мы не контролируем. В нашем теле уже довольно много ответов и прочих невербальных подсказок, отражающих наше истинное отношение к обстоятельствам жизни.

— Да, я вспомнила.. Вспомнила, что произошло той ночью, — безропотно ответила Лиз.

— Отлично, так я и думал. В таком случае, ответь, кто был за рулем грузовика? Ты сумела его разглядеть?

— Нет, все случилось слишком быстро. Я сидела рядом с Лив, это она вела машину, я почти не смотрела на дорогу, только в окно. Он появился словно из ниоткуда, а потом я уже летела в каньон, — это все, что я помню.

— Ясно, ты ведь и правда не врешь. А я надеялся узнать у тебя что-нибудь новенькое, — с досадой протянул Эркель,

— Но ведь ты помнишь еще кое-что, верно? Ты помнишь как она умирала. Оо, я долго возился с ее кишечником, чтобы запихнуть его обратно, ее тело выглядело ужасно, все было в точности так, а наиболее нашинкованную часть ее кишечника я использовал, чтобы изготовить мыло — язвительно покосившись, начал издеваться он.

— Что ты сделал? Ты отвратителен! Не человек, а скопище мерзости! Какая же ты все-таки мразь! — сквозь зубы процедила Лиз, на что Эркель чуть ли не лыбился,

— Считаешь это забавным?! Чертов дегенерат! — еще более яростней заверещала Лиз.

— Что я тебе говорил о достойном поведении и плохих манерах? Боюсь, одними словами тебя не перевоспитать, — укорительно посмотрел на нее herr Хофф.

— Не неси чепухи, ты же тащишься от того, чтобы быть мразью, тебе жутко приятно, когда тебя так называют. Поделиться наблюдением? У тебя не встанет на женщину, которая тебя не боится, — парировала Хизер.

На секунду Эркель задумался и хотел было ответить, но Лиз перебила его:

— Хватит этого дерьма, лучше скажи, почему водитель того грузовика так вас интересует? Разве этот человек не работал на твоего нанимателя или же с ним?

Тут Эркель зашелся смехом, как сумасшедший. Казалось, он хохотал, не дыша.

— Что? — насупив брови, строгим тоном прервала его Лиз.

Утирая слезы, выступившие у гера Хоффманна от смеха, он нашел в себе силы ответить:

— Ты круглая идиотка, ты знаешь? Хотя ты и правда ничего не знаешь. Но неужели тебе до сих пор невдомек, что мы не собираемся тебя убивать. Промыть тебе мозги, заставить работать на нас, — это уже в наших планах. Зачем убивать то, что можно использовать? Скажешь тоже, — зарделся Эркель.

— Использовать для чего? И что на счет грузовика? — продолжала давить Лиз.

— Что-то я и правда с тобой заболтался, — с отсутствующим видом отозвался Эркель,

— Хочешь знать, что известно мне? Дело в том, что Он ищет этого человека. Этот человек весьма опасен, в подпольных кругах он известен, как предводитель реакционеров-террористов по прозвищу Желтый Король. Его организация разрастается и набирает обороты в последние годы, а деятельность их совсем скоро даст свои плоды и будет освещена прессой. Однако, по загадочному стечению обстоятельств, ты последний живой свидетель, который видел его живым, как считается, потому что после того случая на трассе в своих кругах он так и не объявился. Мой идейный лидер хочет связаться с Желтым Королем до того, как его организация перейдет к решительным действиям. Сейчас очень многие ищут его, — BKA, мой наниматель, его собственная организация, выживший крысы, жаждущие отмщения, охотники и преследователи, даже всякий сброд, мафия и прочие не менее достойные люди. Сейчас ситуация обстоит так, что тот, кто встретит его первым, разыграет все в свою пользу.

— Инспектор Рунге говорил, что он исчез с места преступления, не оставив никаких следов. Разве такое вообще возможно?

— Хочешь знать человек ли он вообще? Да, я тоже задавался этим вопросом. Кто занет, не хотел бы я с ним встретиться.

— Так значит, даже такая мразь, как ты, чего-то боится?

— Знаешь, мне надоело с тобой сюсюкаться, дорогуша. Пора тебе, наконец, замолчать.

Эркель быстро встал и начал готовить инъекцию, в то время как Лиз безуспешно пыталась выбраться, еще больше раскачивая койку. Поняв, что времени нет, она прекратила дергаться и от отчаянья сорвалась на крик:

— Я убью тебя! Убью всех Вас! И позабочусь о том, чтобы ваше генетическое древо было вырублено под корень. Даю тебе слово, сволочь. А мое слово чего-то, да стоит, тварь!

— Вот мы это и проверим, — сказал Эркель, вводя содержимое шприца в шею Хизер.

— Я ввел тебе 3 мл. гидробромида внутримышечно. Это расслабит твои мышцы и замедлит сердцебиение, а вместе с вот этим седативным, — демонстративно постучал он ногтями по ампуле прозрачного вещества,

— это тебя убьет! — с безумным восторгом прокричал Эркель.

— Скажи, какого это, оставаясь в сознании, не влиять на происходящее? — вкрадчиво говорил Эркель, везя Лиз по длинному больничному коридору к подготовленному фургону,

— Как должно быть беспомощно ты себя чувствуешь...

Тело Лиз налилось свинцом, глаза потускнели.

— Давай, ты же это можешь, — видеть и чувствовать, но не двигаться. И, судя по тому, как увлажнились твои глаза, я прав.

Веки стали такими тяжелыми, что Лиз едва могла моргать.

— К коктейлю препаратов, я ввел тебе одно седативное, это пока экспериментальный образец, оно слегка усилит твое восприятие, но повлиять ты по-прежнему ни на что не сможешь. Это необходимо, чтобы усилить эффект "приступов осознанности", которые время от времени будут навещать твой изможденный разум.

Она больше не ощущала тела, но могла чувствовала боль, — фантомную боль.

— Знаешь, именно это я и делаю, — показываю вам ваш самый жуткий сон, самый страшный кошмар, от которого не проснуться. Я загоняю вас в эту ловушку. Времени у нас предостаточно, так что можешь галлюцинировать сколько влезет, а после я сфотографирую тебя на память.

Прошла еще доля секунды, когда Лиз поняла, что полностью парализована, что окончательно утратила контроль даже над своим телом.

— Итак, что же ты видишь в этом сне, ma cherie? Какое воспоминание самое страшное? За что ты себя ненавидишь?

Веки ее закрылись, занавесом отделяя ее от мира, а мир от нее.

— А теперь подумай вот о чем, — стоило ли так цепляться за жизнь? Может, ты была мертва с самого начала?

И она утратила всякую надежду.

* * *

~ Заброшенное здание бывшего портового склада Roggendorf-Haus, Дюссельдорф, 16:00, 17.04.2001

~(РАЗРЯД)~

Я коснулась тьмы, — не той, что прежде, но другой, — более глубокой.

~(РАЗРЯД)~

Во тьме я ощущала, как тает моя личность. Я растворилась в ней и перестала быть собой, но я растворилась не полностью, и, как осадок, на поверхность всплыл какой-то отблеск сознания...

~(РАЗРЯД)~

Чем глубже я погружалась, тем теплее мне было. Я могла чувствовать эту тьму, словно стала ее частью.

~(РАЗРЯД)~

В тот миг я почувствовала тех, кто был мне дорог, кого уже поглотила эта тьма, и кто ждал меня на той стороне. Они желали стать со мной одним целым... Я словно на мгновение стала частью всего, что когда-либо любила в жизни. Достаточно было лишь протянуть руку. И я протянула.

~(РАЗРЯД)~

Я исчезла, но все равно чувствовала их любовь, даже сильнее, чем раньше. Там ничего не было, — ничего, кроме их любви.

~(РАЗРЯД)~

Но потом пространство вокруг меня сжалось, как будто кто-то нежно, но настойчиво толкнул меня к выходу, как будто они еще не готовы были меня принять... И я очнулась.

Теперь я снова решала, — я могу помнить, как они жили, а могу помнить, как умерли, — сердце не может помнить все. И я выбрала скучать по ним, любить их, любить то, кем они были вместо злости на то, как они умерли. Я преодолела смерть, утрату, и, наконец, сумела наткнуться на утешение.

— Меня не должно здесь быть, — бессвязно бормотала Лиз.

— Зачем... зачем ты вернул меня? — отмахиваясь от яркого света отказывалась она от возвращения.

— Поскорее бы кануть в небытие, раз уж там так здорово, как ты говоришь, — язвительно подъелдыкнул Эркель,

— А ты долго не приходила в сознание, пришлось колоть тебе адреналин, не удивляйся своей скорой бойкости, все-таки ты сейчас на спидах, — констатировал он, воодушевленно добавив:

— В современном мире знание может означать разницу между жизнью и трагедией. Ты многое пропустила, пока тебя не было, дорогуша. Пропустила собственные импровизированные похороны. Так, может, не будем тянуть резину, и перейдем к последним новостям! — подскочил Эркель, включая федеральный канал, транслирующий пресс-конференции Штаб-квартиры федерального управления уголовной полиции Германии:

* * *

— Уважаемые граждане, я, как обер-бургомистр, председатель городского совета и глава администрации Висбадена, рад представить Вам начальника уголовного отдела полицейского управления Германии — гер-майора инспектора Грюнта. Он хотел бы выступить с заявлением касательно последних трагичных событий. Поприветствуем, — сказал обер-бургомистр, энергично аплодируя и освобождая трибуну для важного гостя.

— Спасибо, Йенс, — пожал гер-майор обер-бургомистру руку перед выходом на сцену.

— По проведенному опознанию нам удалось установить личность погибшей, найденной вчера на правом берегу реки Рейн. Погибшую звали Хизер Харпер, 27 лет, гражданка Чехии. В Дюссельдорфе она находилась на реабилитации в Мемориальной больнице имени Эйслера после аварии, произошедшей с ней и ее, к сожалению, не выжившей подругой, 7 апреля на трассе E29. По данным экспертизы, смерть наступила в результате механической аспирационной асфиксии, ставшей следствием утопления, что и подтверждают результаты анализов, согласно отчетам лаборатории. Версия следствия такова, что от сильного удара о воду, она потеряла сознание и утонула, а течение вынесло ее на правый берег недалеко от моста к утру. Так как это было утопление, а не смерть в воде для сокрытия улик, погибшая никак не связана с предыдущими жертвами. Более того, эксперты проанализировали крошечные частицы, найденные на мосту Дюссельдорф-Нойс, и установили их принадлежность к ранее кремированной Хейзел Венейбл Марч, гражданке Боварии и подруге погибшей Хизер Харпер. У следствия есть все основания полагать, что действия фройляйн Харпер можно расценивать, как суицид.

Касательно нападок со стороны прессы на отсутствие комментариев со стороны правоохранительных органов, могу сказать следующее, — продолжал Грюнт:

— Мы работаем по протоколу, и не можем позволить себе необоснованных заявлений, когда дело касается чьей-то смерти. Для сбора доказательств и предоставления общественности проверенных фактов нам требуется время. Между убийствами, потрясшими города Германии за последние две недели, прослеживается связь, но это не значит, что в стране появился серийный убийца, всегда стоит помнить, что мы можем иметь дело с подражателем, и все, кто утверждает обратное — безосновательны, плюс ко всему, беря в расчет временные рамки, — серийными можно назвать лишь убийства, разделённые по времени более чем на месяц. А месяц еще не закончился, так что отставить панику, господа! Вы можете на нас рассчитывать и доверить нам вашу безопасность, не ведитесь на профанацию, формируйте свое мнение о событиях, основываясь не на громких заявлениях, а на реальных фактах. Выборы в бундестаг в октябре этого года пройдут в штатном формате, и происходящие события на них никоим образом не повлияют. Ни у одного преступления, совершенного в последнее время, не было политического подтекста. Вы спрашиваете безопасно ли Вам покидать сегодня дома, спросите лучше, — а когда жизнь вообще можно было назвать безопасной? Мы готовы биться за каждого из вас, но вы должны уметь в критический момент защитить себя сами. Я прошу вас сотрудничать с полицией и оставаться в здравом уме и светлой памяти! Это все, что я хотел сказать! Спасибо за внимание!

Трибуну тут же окружил рой журналистов, выкрикивающих:

— Как вы прокомментируете..?

Из всех журналистов, Грюнт махнул рукой в сторону первого попавшегося, однако его опередила женщина, оказавшаяся ведущей "тех самых" утренних новостей:

— Полиция заявляет, что число звонков в службу спасения за последнее время возросло втрое. Похоже, что у вас не хватает рук и вы не справляетесь с наплывом заявок. Как вы можете просить граждан доверить им безопасность себя и своих близких, когда не справляетесь и с базовой регистрацией заявок? Что теперь способно развеять гнев и подозрения общественности? Что вы ответите на это, гер-майор Грюнт?

* * *

Эркель ожидал от Лиз хоть какой-то реакции, но только не полного безразличия по отношению к собственной кончине. Но за этим разочарованием, что-то отдаленно знакомое промелькнуло в ее чертах, отчего в груди у гера Хоффманна защемило. Он выключил новости, все равно Лиз их уже не смотрела, она смотрела куда-то сквозь них, свет в ее глазах практически не отражался, словно она и правда умерла.

— Знаешь, — начал он,

— ты напоминаешь мне мою мать. Я ненавидел мать! И наша ненависть была взаимной. Я дитя насилия, дорогуша. Я был зачат, когда мою мать насиловал какой-то подонок, она кричала, но ей никто не помог, — люди просто проходили мимо. Как психиатру, тебе должен быть знаком, так называемый, эффект свидетеля или синдром Дженовезе, — эффект постороннего — психологическое явление, проявляющееся в том, что люди, ставшие свидетелями чрезвычайной ситуации, не пытаются помочь пострадавшим. Оказывается, вероятность того, что кто-то начнёт оказывать помощь, тем ниже, чем больше равнодушных наблюдателей у происходящего. Каждый считает, что помочь должен кто-то другой. Моя мать стала жертвой не только насильника в ту ночь, — она стала жертвой людского безразличия. И это ее убивало. Она жила на ферме в религиозной секте. Аборты у них были категорически под запретом. Она поняла, что ее последний шанс на счастливую жизнь, — бегство. Ей было некуда идти, но она решилась. Однако ее попытка к бегству провалилась. Ее заперли в хлеву, словно дикого зверя, и держали там под надзором всю зиму. Когда пришла весна, подходил срок моего появления на свет, но она так не хотела, чтобы я родился, что сымитировала схватки раньше времени. Она знала, что ее отвезут в больницу, в город, потому что врач сказал, что ей нужно было делать кесарево, у нее был слишком узкий родовой канал. Когда она оказалась в больнице, ее сразу же направили в операционную. Члены секты настояли, чтобы ее везла женщина, так у них было принято. Но именно на это она и рассчитывала. Как только она осталась одна, она вырубила медсестру, поменялась с ней одеждой, забрала у нее деньги и документы, забравшись в вентиляционную шахту. Оказалось, что все то время, что она провела в хлеву на ранчо, она планировала этот побег, изучила вентиляционную систему здания больницы. Она вылезла с черного входа, вызвала такси и уехала в неизвестном направлении, лишь бы подальше от того места. Во всяком случае, она рассказывала мне это именно так.., —

сделал Эркель небольшую паузу, вскоре продолжив:

— Она родила меня через два дня после побега, первую ночь она провела в мотеле, — но это все, на что у нее хватило денег. Местная горничная, что работала там, приютила ее у себя на время, пока она не встанет на ноги. Мать сказала ей, что оказалась в тяжелой ситуации, потому что ее бил муж, и она хотела лучшего для ребенка. В качестве доказательства она показала той старые шрамы от жизни на ферме в кругу религиозных фанатиков. Когда начались схватки, горничная хотела вызвать врача или отвезти ее в больницу, но мать намеренно хотела от меня избавиться и попросила ту горничную набрать ей теплую ванну, показала документы той женщины из больницы и сказала, что сама примет роды. Да уж, убеждать она умела, — как-то болезненно усмехнулся Эркель,

— Тогда она залезла в воду в надежде, что меня убьет либо узость ее родового канала, либо задушит пуповина. Но я родился здоровым и пролез только лишь из-за того, что был крошечным. Она хотела утопить меня, пока у нее была возможность, но та горничная, видя что собирается сделать моя мать, упросила ее отдать ребенка ей или отнести его в детский дом. Впервые увидев меня, моя мать меня возненавидела, нет, она ненавидела меня еще до моего рождения, — меня и все, что было связано со мной. Она подбросила меня в детский дом на следующее же утро и уехала тем же днем, — Эркель снова сделал паузу,

— Так откуда же я знаю эту историю? Вопрос напрашивается сам собой. Я разыскал ее спустя 20 лет в сумасшедшем доме. Оказалось, что то, что ей пришлось сделать со мной, мучило ее, хотя по-началу ей казалось, что она освободилась. Она прошла обучение и устроилась работать медсестрой, и однажды ассистировала врачу при родах. И в тот момент, когда она увидела счастливую мать, берущую на руки сына, любящего отца, глаза которого светились счастьем и гордостью за свою семью, — это ее добило. Она увидела семью, частью которой всегда хотела быть сама, но теперь было уже слишком поздно. Она пошла по наклонной, — прекратила появляться на работе, стала пить, употреблять, но ничего не помогало, — она не могла убежать от самой себя, простить себя за свои поступки, — этому не было прощения, поэтому в конечном счете она попыталась покончить с собой. Но ей вовремя оказали помощь переживающие неравнодушные бывшие коллеги, после чего она была госпитализирована и после реабилитации направлена в желтый дом. Как иронично, — никто не помог ей, когда ее насиловали, но когда жизнь стала невыносимой, людям вдруг стало на нее не плевать. Знаешь, у нее получилось все-таки, — закончить начатое. Увидев каким я вырос и чего добился без нее, — она не смогла принять того факта, что в моей жизни не было ее, разве что в самый первый день, — и она повесилась той же ночью, в день, после моего посещения. Это было быстро, — она сломала шею. Помню она попала ко мне на стол, и я не смог провести вскрытие. Причина смерти итак была очевидна. Я тогда бережно расчесывал ее волосы, но у меня дрожала рука всякий раз, как я брался за скальпель. В тот момент я впервые почувствовал ее любовь. Я ощутил, что в этом мире нас было двое, — только я и она. В тот миг, когда я вдыхал аромат ее волос, я впервые почувствовал себя живым. Я хотел стать с ней единым, но знал, что следующим днем ее закопают в землю. Я хотел быть одновременно жив и мертв, но не мог так раздвоиться. Я лично взял на себя заботы о ее подготовке к похоронам. Она должна была выглядеть безупречно, так, что я очень тщательно ее забальзамировал. И за свои 40 лет она ничуть не растеряла былой красоты. И теперь я каждый день приношу на ее могилу синюю розу. Синий — был ее любимый цвет. И она любила розы. Этот сорт растет специально для нее. Я назвал его Perfect Blue. Идеальный синий, прямо как истинная грусть, которую я испытываю, вспоминая о ней. Я полюбил ее в тот момент, когда она умерла, — с мрачной ностальгией закончил Эркель.

— Как ее звали? — отозвалась на исповедь Эркеля Лиз.

Эркель перевел взгляд на Хизер, внимательно вглядываясь своими глазами в ее, пытаясь прочитать ее намерения. Недоверчиво, словно выдавая сакральную тайну, он все-таки открылся ей:

— Люсьен, — слова мертвым грузом повисли в комнате, раздаваясь звоном в его ушах, вызывая трепет в его сердце.

— Ясная, — задумалась Лиз.

— Что? — недоуменно уставился на нее Эркель.

— Оно происходит от латинского слова "lux", что в переводе означает "свет". Она была светом твоей жизни. Я понимаю. Хейзел была для меня тем же самым. Я тоже все детство провела в детском доме. Я правда понимаю что ты чувствуешь. История не терпит сослагательного наклонения, но все же. Люсьен оказалась не в том месте, не в то время, как и все мы здесь. Пока этот чертов мир существует, все вещи в нем стремятся к потере своей формы. Вселенная расширяется, а энтропия нарастает с течением времени, сводя саму суть нашего естества к ее постоянному упорядочиванию. Оптимальная жизнь не складывается случайно, дружок, ведь шансы всегда против нас, и мы сами должны выбрать единственно благоприятное условие для своего развития. Думаю, Люсьен понимала это, но ей нужно было время, — время, чтобы вернуть себе контроль, упорядочить свою жизнь, но потом она уже не смогла вернуться, — это ее и убило. И думаю, Эркель, твоя мать любила тебя в глубине души, любила с самого начала. Мать — имя божие на устах и в сердце ребенка, но иногда это жестокий Бог, — такой же жестокий, каким его сделал этот мир, этот вселенский хаос. Эта черная дыра внутри тебя... — ты чувствовал себя брошенным и разбитым, чувствовал, что для тебя уже нет спасения, знал, что тебя уже ничто не починит. Но что, если бы у тебя была такая возможность, Эркель? Вернуться к моменту, когда чашка разбилась, чтобы вся сраная вселенная сжалась в этот миг, а энтропия обратилась вспять, и ты смог бы вернуть ей исходную форму, ты был бы вне времени, ты был бы счастливым маленьким мальчиком, сладко спящим на груди матери, — сквозь слезы и улыбку подвела Хизер,

— Знаешь, что тебе нужно, Эркель? — выжидала она его ответ.

Эркель выглядел в этот миг как-то зажато и потерянно, словно снова оказался тем маленьким мальчиком, против появления которого был весь мир, и беззвучно всхлипывал, потому что слова Лиз смогли достучаться до самой его сути.

— Что? — поднял на нее полные боли глаза herr Хоффманн.

— Просто немного ласки и любви, как и всем недолюбленным детям. Тебе нужна мать, семья, забота. И я могу дать их тебе, — сказала Хизер, сползая с больничной койки,

— Я дам их тебе, — повторила она сквозь слезы,

— Тебе нужно только попросить, — сказала она, встав напротив Эркеля.

— Прошу тебя, — не раздумывая, ответил он.

— Прошу тебя, прошу... — безудержно повторял он, тершись головой о левую руку Хизер, словно приласканный кот.

Тут Хизер обняла Эркеля, а он обнял ее в ответ. Он начал целовать ее в шею, а его руки блуждали по ее бедрам, но тут он почувствовал острый укол в правом верхнем углу живота. Не успев понять, что происходит, он попятился от Хизер и увидел кровь, алыми пятнами расходящуюся по его белоснежному халату, и окровавленный скальпель в правой руке Хизер. Страх и удивление смешались в его глазах, когда он осознал, что хищник стал добычей, но прежде чем он успел сделать еще шаг, Хизер с силой ударила его по ушам, отчего Эркеля оглушило, и он потерял равновесие. Тогда Хизер с неимоверной яростью набросилась на него и начала вопить, давя на рану, отчего и сам Эркель зашелся криком, и их визги смешались в звериный гомон.

— О, не плачь, милый, — говорила Лиз,

— Я подарю тебе любовь, я закончу то, что не доделала твоя непутевая мамаша, ебанный ты мудак!

— Я же обещала, сука, что я нахрен убью тебя! — еще громче закричала Хизер. Она взяла Эркеля за волосы и притянула его голову к себе:

— Скальпель вошел под ребро, прямо в печень, поэтому, на вскидку, у тебя есть еще минут 5 до того, как ты исдохнешь, но это слишком много для такой мрази, как ты. И я непременно исправлю это, — осклабилась Лиз, в тот же миг перерезав Эркелю яремную вену.

На нее фонтаном брызнула венозная кровь, и она ликовала, надвиснув над ним:

— Давай, хватайся за жизнь, сука, глотай ртом воздух, визжи как поросеночек! Но в конечном счете последнее, что ты увидишь в своей жалкой жизни — будет мое лицо, тварь! Смотри внимательно, смотри на меня!

Глаза Эркеля округлились, он бился в конвульсиях, стремительно теряя кровь, и пытался зажать пальцами перерезанную вену, но его руки постоянно соскальзывали.

Видя его тщетные попытки спасти себе жизнь, Лиз не унималась и лютовала:

— Пусть убивать меня в твои планы не входило, но ты уничтожил всю память обо мне, сраный выблядок! В их глазах я теперь самоубийца! они будут злиться и ненавидеть меня за этот бесславный конец до конца моих дней, в конечном счете эта ненависть выместит любовь, она затмит все, чем я когда-либо была для них. Остался только последний пазл в этой ебанутой истории. Кто твой наниматель? Назови чертово имя, сволочь! ИМЯ!

Эркель пытался было что-то сказать, но вместо этого только лишь давился кровью, извергая из себя что-то нечленораздельное, пузырящееся на липкой коже.

— Йохан Либерт, — раздался тут за спиной Лиз знакомый голос.

Она в миг оторопела, у нее затряслись руки, но ее ярость пересилила страх, отчего она столь же резко обернулась на стоящего в дверном проеме человека.

— Ты как раз вовремя, Йохан, надеюсь, ты видел достаточно.

Йохан равнодушно прошел внутрь комнаты, продолжив медленно двигаться в сторону Хизер.

— Грязно сработано, Лиза. На будущее, если хочешь что-то узнать у жертвы до того, как она не сможет говорить, тебе следует перерезать ей глотку после того, как ты выяснишь необходимую информацию, а не задним числом, когда все, что он может — нечленораздельно хлюпать, — начал Йохан с наставления.

— И многое ты видел?

— Я был здесь с самого начала твоей экзекуции над Эркелем, но ты была так увлечена, что не заметила меня. Сколько же в тебе ярости, — изобразил Йохан что-то, похожее на усмешку, продолжая идти на Лиз.

— Если ты был здесь с самого начала, то мог остановить меня, но ты этого не сделал, ты позволил этому произойти. Хочешь сказать, это ты убил его моими руками? Хочешь сказать, даже это я сделала не по собственному желанию? А ты всегда был в тени и просто дергал за ниточки. Ты же хотел, чтобы я это сделала, да? Ты же все просчитал, предусмотрел все с самого начала?

Тут Эркель, хрипя и кашляя кровью, из последних сил потянулся к Йохану, ухватившись за его штанину, и Йохан впервые обратил на него внимание. Эркель смотрел на Йохана с некоей надеждой, слепым обожанием. Наверняка, находясь рядом с ним, он чувствовал то же, что чувствовал к своей мертвой матери. Но Йохан лишь пренебрежительно одернул ногу, пнув Эркеля, и отбросив его словно бродячего пса. От подобной брезгливости и абсолютного безразличия, словно жизнь Эркеля была не важнее жизни дождевого червя, выползшего на мостовую под ноги прохожих, все внутри Лиз сжалось, а по спине пробежал холодок, заставив ее поежиться. Он смахнул его, словно насекомое, и, не удостоив Эркеля и словом, продолжил надвигаться на Лиз, отчего она лишь сильнее вцепилась в скальпель, сжав его двумя руками и выставив перед собой, продолжая медленно отступать к стене.

Когда же она уперлась в стену, и отступать было уже некуда, — расстояние между ними стало стремительно сокращаться, и Хизер заорала, что есть мочи:

— Нет, не подходи ко мне, ты чудовище! Не подходи ко мне! Не трогай меня! Нет! НЕТ!

Но было уже слишком поздно, Йохан стоял прямо перед ней, а она замерла в животном страхе перед ним. Из-за минутного помешательства она не успела задать направление удару скальпеля, чем и воспользовался Йохан, схватив ее руки в свои за запястья, после чего начал медленно и сильно сжимать ее запястья, что заставило ее разжать кулаки, и скальпель выпал сам собой. Когда Лиз, наконец, была безоружна, Йохан взял ее одной рукой за подбородок, а другой притянул к себе. Хизер пыталась отвезти взгляд, но Йохан с силой надавил на ее череп, заставив ее поднять на него глаза.

— Смотри на меня! — скомандовал Он,

— Ты задаешь риторические вопросы, Лиза. Я проверял тебя. Мне было любопытно что ты сделаешь. Если бы ты не убила Эркеля, я бы убил тебя. Кто-то из вас должен был умереть. Я должен был убедиться, что ты способна дойти до черты, что ты подходишь. И ты оправдала мои ожидания. Оправдывай их и впредь, и тебе больше нечего будет бояться, — видя колебания в глазах Лиз, Йохан усмехнулся, но теперь уже, кажется, по-настоящему:

— Пойдем со мной, Хизер Харпер, и ты найдешь ответ на свою жизнь, наконец выйдешь из тени прошлого и узнаешь правду о настоящем, чтобы найти свое место в будущем.

— И сколько еще меня ждет таких проверок? Да не лицемерничай, — ты ведь уже решил где мое место. Я не понимаю что тебя связывает со мной, — решительно отозвалась Лиз.

— Сколько бы я все не просчитывал, конечное решение всегда принимаешь ты, у тебя всегда есть выбор, — это то, чего тебя никто не может лишить, даже я. Пойдем со мной, Лиз Харпер, и ты узнаешь все о себе.

— Почему, если ты говоришь, что у меня еще есть выбор, я все равно интуитивно чувствую, что его нет? Не могу я сейчас от себя отказаться, — твоими стараниями все, что было, — мертво; — это то единственное, что ты мне оставил. Но начав с чистого листа, вспомнив былое, я могу окончательно потерять себя. И раз уж ты вернул меня к жизни сегодня, то я спрашиваю тебя, — способен ли ты вернуть и мое прошлое? Если ты сможешь, я пойду за тобой, — дала свой ответ Хизер.

— То, что мертво, — умереть не может. Даю тебе слово, я верну им память о тебе.

Йохан улыбнулся своим мыслям, и что-то в этот миг пробежало между ними, они замерли, словно два одиноких волка, не поделивших территорию, и изучали друг друга, инстинктивно готовые вгрызться противнику в глотку. Пока Хизер не прервала этот поединок, покорно отведя взгляд в сторону. Хизер явно перенервничала за этот кошмарный, не кончающийся день, во всем теле отзывалась ломота, а ноги завыли от усталости, голова снова пошла кругом, и не найдя иной точки опоры, она упала в обморок прямо в раскрытые объятия Йохана, напоследок услышав лишь его предвещающее напутствие:

— Падай же в бездну за мной!