Она была девушка. Она была влюблена (гет)

Утро пришло тихо. Запел петух; рубиновый рассвет вышел из-за горизонта, заливая окрестности мягким светом; в природе царила гармония.

Первой мыслью Эйлин, когда она проснулась, было: «Неужели этот день всё-таки настал?» Ей стоило больших усилий подняться с кровати. Посмотрев на часы, она обнаружила, что проспала.

«Впервые в жизни, — усмехнулась она про себя. — Что ж, имею право!»

На завтрак она решила не идти. Во-первых, он уже, должно быть, закончился, во-вторых, аппетита у неё не было. Последний день в Хогвартсе был выходным, чтобы ученики могли спокойно собрать свои вещи. Но Эйлин всегда откладывала это на вечер. Соседкам по комнате ещё надо успеть спрятать некоторые её вещи, не надо лишать их удовольствия. Эйлин позволяла им эту сомнительную забаву, а потом спокойно собирала чемодан в течение пяти минут. Видимо, однокурсницам было невдомёк, что она первая на курсе овладела манящими чарами.

Одевшись и приведя себя в порядок, Эйлин, минуя Большой зал, вышла на улицу. Окрестности замка были пустынны. Вот и хорошо! Сейчас ей как никогда хотелось одиночества. Она не спеша направилась к озеру.

Она никогда не позволяла себе сидеть на траве. Немыслимо, ведь можно одежду замарать! Но теперь ей было всё равно, и она опустилась на берег озера. Вода была чистой, но тёмной. Эйлин опустила пальцы в воду и почувствовала приятную прохладу. Рядом что-то всплыло. Эйлин, прежде чем испугаться, успела сообразить, что это — всего-навсего щупальце гигантского кальмара. Не удержавшись, она пощекотала его, щупальце вздрогнуло и исчезло.

— Значит, вы умеете чувствовать последние мгновения, — услышала она за спиной мягкий голос. — Замечательно, в вашем возрасте это редкость.

Эйлин обернулась. Возле неё стоял Альбус Дамблдор. Она поспешно встала.

— Здравствуйте, профессор. Вот, захотела...

— Попрощаться? Это похвально. Как я уже сказал, в четырнадцать лет редко скучаешь по природе. Что такое природа? Всего лишь обстановка, которая тебя окружает, декорации твоего собственного спектакля. То ли дело ты — человек, царь природы!

Эйлин не нашлась, что на это ответить и лишь кивнула. Учитель и ученица стали прогуливаться вдоль озера.

— Вы ещё не передумали? — спросил Дамблдор.

— Нет, — твёрдо сказала Эйлин. — Вы ведь понимаете, профессор, что это связано с работой моего отца...

— Конечно. Только, насколько я помню Джейсона, он — не тот человек, который станет подстраиваться под обстоятельства.

Эйлин увидела на земле плоский камешек, наклонилась, подняла его и бросила в озеро.

— Я тоже не привыкла подстраиваться, — вдруг сказала она и посмотрела Дамблдору прямо в глаза. — Вы уж простите, но Хогвартс так и не стал мне домом. Я ведь вправе искать то место, где я буду нужна?

— Разумеется. И меня очень огорчает, что Хогвартс не стал таким местом для столь талантливой волшебницы.

— Вы уже знаете о патронусе? — догадалась она.

— Слышал кое-что. И, должен сказать, приятно удивлён. Телесный патронус в четырнадцать лет...

Эйлин подняла ещё один камешек и тоже бросила в озеро. Камешек несколько раз оскочил от водной глади, оставляя на ней круги и продвигаясь вперёд, и утонул уже где-то на середине озера. Эйлин не удержалась и хмыкнула: давно хотела так сделать. Она наклонилась за третьим камнем.

— Напомните, какой у вас патронус?

— Лебедь, профессор.

На этот раз не получилось; камешек утонул сразу. Забавно, подумала Эйлин. Они тут о патронусах разговаривают, а ей принципиально важно бросить камень «блинчиком».

— А у вас есть патронус? — спросила Эйлин.

— Да, феникс.

— Тоже птица.

— Согласитесь, лебедь и феникс чем-то похожи.

— Не соглашусь. Феникс бессмертен, он не боится ошибаться, потому что знает, что в следующей жизни можно будет всё исправить. А у лебедя только одна жизнь, и очень важно, как он ей распорядится. Каждая ошибка стоит дорого.

— А вы мудры не по годам, мисс Велл, — улыбнулся Дамблдор. — Кем же вы предпочитаете быть: фениксом или лебедем?

— Разве можно выбирать, кем ты родишься? — Эйлин понимала, что отвечать вопросом на вопрос невежливо, но в разговоре с Дамблдором так хотелось оставаться собой, без всяких церемоний и формальностей.

— Нет, конечно, нет. Но можно выбрать, кем ты станешь. Разве вы не хотите стать фениксом?

Эйлин промолчала.

— Я не покажусь навязчивым, мисс Велл, — снова заговорил Дамблдор, — если спрошу о том, чем закончилась ваша личная драма?

Эйлин подняла на него взгляд, полный удивления.

— Вам и это известно?..

— Я могу много узнать о человеке по его глазам. На будущее: будьте осторожны, когда смотрите кому-то в глаза.

— Ничем. Finita la commedia. Финал открытый.

— Неужели вы так и не простили?

Эйлин почувствовала в душе что-то неприятное, словно кто-то, без права на это, рушит её личные границы. Но это чувство прошло так же мгновенно, как и появилось.

— Он не просил себя прощать.

— Да, не у всех хватает духу сделать первый шаг. Но неужели лучше отравлять жизнь старыми обидами, наслаждаться жалостью к себе?

Они стали подходить к замку. Эйлин спрятала руки глубоко в карманы.

— Вы ведь сами сказали, мисс Велл, что каждая ошибка стоит дорого. Спешите жить! Не теряйте ни минуты, пока вы рядом, пока вы слышите голоса друг друга и смо́трите друг другу в глаза!..

Они поднялись на крыльцо. Дамблдор открыл тяжёлую дубовую дверь и галантно пропустил Эйлин вперёд. Прежде чем войти, она грустно улыбнулась профессору:

— Я могу простить. Но примет ли его гордость такое снисхождение? Это уже другой вопрос...

* * *

Перед праздничным банкетом Эйлин приняла душ и помыла голову. На ходу вытирая волосы полотенцем, она вошла в спальню. В дверях она столкнулась с тремя однокурсницами.

— Будем тебя ждать, Велл, — со злобной усмешкой сказали они. — Мы очень надеемся, что ты будешь неотразима!

Эйлин растерянно остановилась посреди спальни. Так она и стояла одна, в пижаме и с мокрыми волосами. Потом опомнилась и подошла к своей кровати.

Полное боли восклицание вырвалось помимо её воли. Мантия, её любимая мантия, единственная, которая была постирана и отглажена, была разорвана и прожжена местами.

— Со спичками баловались? — прошептала Эйлин, ещё пытаясь шутить.

Слёзы подкатили к глазам. Она бы расплакалась, если бы тут же не встретила в зеркале своё растерянное отражение.

— Я не позволю им сломать себя, — твёрдо сказала она.

Мантия была безвозвратно испорчена. Даже заклинание Репаро было бессильно. Девочки постарались на славу.

Мелькнула мысль не идти на банкет, но Эйлин её тут же отбросила.

Она сидела на кровати с мокрыми волосами, с мантией в руках и смотрела в зеркало. Почему-то вспомнился магловский мультфильм «Золушка». Злые сёстры точно так же испортили платье главной героини, и она, отчаявшись, убежала в сад, поплакала, а потом к ней пришла добрая фея и взмахом волшебной палочки устроила её жизнь, и бедная девушка оказалась в шоколаде. Плакать Эйлин не стала, хватит с неё, а фея может опоздать. Так что Золушка де Хогвартс решила взять судьбу в свои руки.

Новая мысль пришла неожиданно. Эйлин дрожащими от нетерпения руками открыла чемодан и извлекла из него изумрудную мантию. Ткань водопадом заструилась по её рукам. Эту мантию прислала двоюродная сестра матери, которая работала в ателье. Узнав всё, что можно было, об одежде волшебников, она сшила эту мантию для Эйлин и отправила по почте. Вот только с размером тётушка не угадала, и мантия оказалась велика. Но Эйлин вцепилась в неё обеими руками. Натуральный шёлк и роскошный изумрудный цвет так заворожили её, что она взяла её с собой в Хогвартс. Зачем — кто бы знал! Впрочем, оказалось, что не зря...

Вооружившись ножницами, швейными иголками и нитками, Эйлин принялась за работу. Ушила мантию по бокам — и теперь она подчеркивала её аккуратную талию; распорола рукава с внутренней стороны от локтя — получились красивые разрезы. Нижняя часть мантии стала ещё пышнее, чем была. Эйлин подшила её снизу, сзади сделав чуть длиннее, чем спереди. Когда работа была закончена, Эйлин надела своё творение и подошла к зеркалу.

— Кто молодец? Я молодец! — сказала она своему довольному отражению.

Волосы уже высохли. Эйлин их расчесала, снова посмотрела в зеркало и невольно поморщилась. Светло-русые волосы, длиной доходящие до плеч, вились мелкими кудрями. Эйлин терпеть не могла эти кудри, поэтому всегда выпрямляла волосы. Но сегодня время, предназначенное для причёски, было потрачено на мантию. Ещё немного, и Эйлин опоздает на ужин.

— Ладно, один раз живём, — вздохнула она, в последний раз посмотрев в зеркало.

Вопреки опасениям, она не опоздала. Дамблдор ещё не начал произносить речь, в зале слышался гомон голосов, вмиг утихнувший, когда Эйлин вошла.

Она чувствовала, что на неё все смотрят. В первую минуту она почувствовала растерянность, но тут же взяла себя в руки и небрежным жестом поправила причёску.

— Это противоречит уставу школы, — прошептала профессор Макгонагалл, наклонившись к Дамблдору. — Мантии учеников должны быть повседневными и чёрного цвета. Особенно, на таких торжественных мероприятиях...

— Минерва, не будьте строги, — миролюбиво ответил Дамблдор. — Мисс Велл имеет право впервые в жизни немного отклониться от правил. Особенно, в праздник. А цвет её мантии идеально сочетается с символикой её факультета, которому посвящено сегодняшнее торжество.

И правда, Большой зал был оформлен серебром и зеленью Слизерина. Дамблдор обвёл учеников тёплым взглядом и поднялся с места.

— Теперь, когда все в сборе, я могу обратиться к вам с короткой речью. Минул ещё один учебный год...

Во время речи Дамблдора Сириус неотрывно смотрел на противоположный стол. Образ Эйлин поразил его; он никогда не думал, что у Велл такая красивая фигура — она всегда была скрыта школьной мантией свободного кроя; её кудрявые волосы придали какую-то свежесть серьёзному лицу, сделали его миловидным, немножко забавным; Сириус с каким-то странным трепетом наблюдал, как Эйлин убирает с лица непослушные кудряшки. Ему хотелось, чтобы она повторила этот жест. Как во сне, он вместе со всеми аплодировал, когда объявляли количество очков, заработанное каждым факультетом. А когда Дамблдор договорил, и столы наполнились блестящими блюдами с едой, Сириус почувствовал, как его толкают в плечо.

— Ты чего? — сказал Джеймс. — Налетай!

Он с аппетитом уплетал праздничный ужин, что же до Сириуса, то ему кусок в горло не лез.

— Что, Блэк, — ехидно поинтересовалась Лили, — очарован?

Его изумило, что Эванс поняла причину его молчания. Неужели это так заметно?

— Я... не думал, — запинаясь, сказал он, — что Велл может быть такой... привлекательной...

— Знаешь, меня удивляет, что ты вообще о чём-то думаешь, — хмыкнула Лили и отвернулась.

Эйлин не любила торжественные мероприятия в частности и сборища людей в целом. Банкеты в Хогвартсе были для неё обязанностью, вроде выполнения домашних заданий. Она знала, что многие, да что там, все ученики любят банкеты хотя бы за то, что столы буквально ломятся от всяких вкусностей. Эйлин же относилась к еде нейтрально. Как там у одного мыслителя? «Я ем, чтобы жить...»

Комплименты сыпались на неё со всех сторон стола. Все, кто ещё сегодня утром смотрел на неё с презрением, теперь широко улыбались. Эйлин спокойно принимала это лицемерие.

Дамблдор вдруг встал из-за стола и объявил:

— Что же, я вижу, все сыты и довольны. Предлагаю немножечко размяться. Я надеюсь, что все присутствующие умеют танцевать.

Он взмахнул волшебной палочкой, из воздуха появились музыкальные инструменты и заиграли вальс. Дамблдор пригласил на танец Минерву Макгонагалл.

— Что вы! Когда я в последний раз танцевала?.. — слабо пыталась отговариваться преподаватель трансфигурации, но в конце концов сдалась.

Сириус снова повернулся к столу Слизерина. Сердце заклотилось с такой силой, что он даже приложил руку к груди — не выскочит ли? Как заворожённый, он встал и направился прямо к Эйлин.

— Не откажете ли вы мне в танце, мисс Эванс? — галантно поинтересовался Джеймс у Лили.

— Ещё чего! — фыркнула Лили и встала в пару с Северусом.

— Вы разбиваете мне сердце! — притворно возмутился Джеймс и скорчил гримасу.

Сириус тем временем подошёл к Эйлин и с несвойственной ему робостью протянул ей руку.

— Ты не против?..

Первой мыслью, мелькнувшей в голове Эйлин, было отказаться. Но потом она вздохнула и положила на ладонь Сириуса свою.

— Нет, почему же? Давно хочу размяться.

Слизеринка и гриффиндорец вышли на середину зала. Сириус осторожно положил руку на талию Эйлин, она положила свою ему на плечо, и они закружились в вальсе.

В танце всегда ведёт мужчина. Но у Сириуса создалось такое впечатление, что Эйлин решает за него, что делать в следующую минуту, а он лишь беспрекословно подчиняется. Её рука, которую он держал в своей, была удивительно твёрдой; лицо было серьёзно и сосредоточенно; она держала голову, чуть склоня набок, чтобы не смотреть на Сириуса.

— Необычный образ, — попытался он завязать разговор. — Не думал, что ты можешь так отклониться от школьных правил.

— Когда девчонки испортят твою одежду, и не такое придумаешь.

— Это из-за меня?..

— Из-за меня, — буркнула она.

Они помолчали.

— Ты успела завить волосы? — снова заговорил он.

— Я их не завивала. Они вьются у меня от природы.

— А...

— Но я их постоянно выпрямляю, — опередила она следующий вопрос. — Терпеть не могу эти кудри. Они смотрятся так несерьёзно! Я выгляжу с ними просто смешно!

— А мне нравится, — вставил Сириус. И не солгал.

— Я знаю, что тебе нравится смеяться надо мной, — тихо сказала она.

Он хотел возразить, но она шикнула:

— Молчи. Не сбивай меня: я отсчитываю шаги.

Её голос был таким твёрдым, таким властным, что Сириусу стало не по себе. Неужели это — та Эйлин Велл, которая за последние месяцы выплакала столько слёз, что может соперничать даже с само́й Плаксой Миртл? И в то же время она казалась такой нежной, такой хрупкой, что, кажется, стоит только дотронуться — и она разобьётся, как хрустальная ваза. Но она не разбилась. За эти долгие месяцы она не разбилась.

Тем временем Лили танцевала с Северусом. Сказать, что Снегг танцевал ужасно — ничего не сказать. Он то и дело сбивался, спотыкался, наступал на ноги Лили, а один раз они чуть не упали. Благо, Люпин и какая-то пуффендуйка, оказавшиеся рядом, успели их подхватить под руки. Промучившись какое-то время, Лили выдавила улыбку, довольно болезненную, и сказала Северусу, что устала и хочет посидеть. Тот не стал возражать: танец и ему самому не доставлял удовольствия.

— Жалеешь, что отказала мне? — с улыбкой поинтересовался Джеймс, когда Лили тяжело опустилась на скамью возле стола Гриффиндора.

— Ничуть, — она поморщилась от боли в отдавленной ноге.

— Знаешь, на кого похож Нюниус, когда танцует? На соплохвоста в бальных туфлях!

— Ты нисколько не лучше, — вспыхнула Лили. — Я слышала, как Мэри жалуется на тебя. Ты не слушаешь музыку! У неё до сих пор голова кружится. Это медленный танец, здесь нужно двигаться плавно, а не носиться, сломя голову, как в твоём дурацком квиддиче!

— Вот тут я попрошу остановиться, — сказал Джеймс. — Квиддич — это искусство!

Лили фыркнула и отвернулась от него.

— Слушай, а они неплохо смотрятся, — медленно проговорила она, глядя на Эйлин и Сириуса.

— Угу, — Джеймс тоже смотрел в их сторону. — Может, у них ещё всё наладится.

— Вряд ли, — вздохнула Лили. — Сомневаюсь, что Эйлин его простит.

Музыка стихла. Танцующие пары остановились, Эйлин и Сириус — в том числе. По-прежнему избегая смотреть на него, она попыталась высвободить свою руку из его, но он вдруг сжал пальцы. Ему не хотелось, чтобы она уходила.

Проходившая мимо девочка как бы случайно толкнула Эйлин плечом. Её ноги подкосились, но она не упала: Сириус поддержал её за талию, а она сама успела схватиться за его плечи. Её губы тронула неловкая улыбка.

— Завистницы, — пробормотала она.

Эта улыбка сверкнула, как зарница на небе: исчезла в то же мгновение, когда появилась. Она стояла так близко к нему, что Сириус чувствовал запах шампуня, исходивший от её волос. Ему хотелось быть рядом с ней, и теперь он понял, почему: перед ним была настоящая Эйлин, с непослушными волосами, с неловкой улыбкой, которая, пусть и была на её лице лишь мгновение, но была искренней и была адресована ему.

Он почувствовал, как Эйлин отпускает его плечи и убирает его руки со своей талии.

— Спасибо за танец, — сказала она и отошла от него.

Эйлин Велл была особо популярна в этот вечер. Мальчики с разных факультетов приглашали её на танец. Она не отказывалась. Все танцевали по-разному: кто-то хорошо, кто-то терпимо, но в основном — из рук вон плохо. Однако она танцевала со всеми и, как и с Сириусом, не смотрела на своего партнёра по танцу. Однообразные комплименты она пропускала мимо ушей, одаривая того, кто их произносил, вежливой улыбкой. Вежливой и неестественной, поэтому Сириус, следивший за Эйлин взглядом, не ревновал её улыбку к другим. Ведь её настоящая улыбка досталась ему.

Единственным мальчиком, на танец с которым Эйлин согласилась с неподдельным удовольствием, был Регулус.

— Почему ты раньше меня не пригласил? — спросила она, когда он взял её руку.

— Ну, ты была занята. Не хотелось отбивать тебя.

— О боже! — она возвела глаза к потолку. — Да я ждала, что ты меня пригласишь! Не пришлось бы слушать эти фальшивые восхваления в адрес моей внешности!

— Разве тебе не приятно их слышать?

— Возможно, было бы приятно, если бы в них был хоть грамм искренности.

Они кружились в вальсе. От Регулуса, в отличие от других, Эйлин не отворачивалась. Поэтому от неё не скрылась загадочная улыбка, с которой он смотрел на неё.

— Что, тоже скажешь, что я сегодня неотразима? Выгляжу лучше, чем когда-либо?

— Не скажу, — ответил Регулус. — Ты всегда выглядишь прекрасно. А эти мантия и причёска... Они лишь дополняют твою красоту.

Эйлин невольно улыбнулась. А Регулус продолжал:

— Мне нравится другое: то, что ты находишь в себе силы идти вперёд. Знаешь, пока тебя не было, твои однокурсницы шептались и хихикали с таким видом, что я уже начал беспокоиться. Клянусь, ещё бы чуть-чуть, и я бы поспешил к тебе!

— Верю, — сказала Эйлин тихо, настолько тихо, что Регулус не услышал.

Сириус, разумеется, видел, что Эйлин танцует с его братом. Не ускользнуло от него и то, что она смотрит тому в глаза и улыбается. Не так, как она улыбнулась ему, Сириусу, а иначе. Как-то... непринуждённо. Заметил он и румянец, появившийся на её щеках. Рядом с Регулусом она выглядела такой... счастливой. Сириус вдруг почувствовал укол ревности.

Когда танец закончился, Регулус наклонился и поцеловал её руку.

— Регулус! — Эйлин засмеялась.

— Так принято! — заявил он.

Сириус наблюдал за ними издалека. Кровь прилила к его щекам.

Он видел, как Эйлин выскользнула из Большого зала, и поспешил за ней. Она поднялась на второй этаж и вышла на балкон.

Лунный свет придавал её лицу неестественную бледность. Опёршись о перила, она смотрела на окрестности Хогвартса. В домике, что стоял на опушке Запретного леса, горел свет. Эйлин улыбнулась.

«А ведь с Хагридом я ещё не попрощалась», — вспомнила она.

Ей нравился этот добрый лесничий. С ним было просто и легко разговаривать, а иногда он рассказывал интересные истории из своей жизни.

Она услышала за спиной шаги и обернулась.

— Ты ушла с вечера, — быстро заговорил Сириус. — Я просто подумал... Мне тоже надоело... Ты, наверное, подышать воздухом захотела, а я...

— Я жду, когда моя карета превратится в тыкву.

Сириус не понял.

— Ах, прости! — вздохнула Эйлин. — Я забыла, что ты у нас чистокровный и не интересуешься магловскими сказками.

— А ты разве не чистокровная? — удивился он.

— Моя мама — магл, — сухо ответила она.

— А.

Воцарилось молчание. Эйлин стояла спиной к перилам, крепко вцепившись в них руками. Сириус стоял в нескольких шагах от неё.

— Я уезжаю, Блэк, — вдруг сказала Эйлин.

Он поднял голову.

— Куда? Почему?

— Это необходимо по работе моего отца.

— А, понимаю. Он ведь какая-то важная шишка в Министерстве?

— Шишки ты на голове набиваешь, — резко сказала Эйлин. — А мой отец — один из лучших мракоборцев Британии.

В её словах как медь звенела гордость, глаза горели недобрым огнём. Сириус окончательно смешался.

— Прости. Он ведь и в Хогвартсе хорошо учился...

— Да. Лучший когтевранец на курсе.

— Когтевранец?! Но... я думал...

— Что ты думал? — резко спросила она. — Нет, все Веллы учились на Когтевране. Мои родственники думали, что я тоже попаду туда.

— И как они отнеслись к тому, что ты попала на другой факультет?

Эйлин повела плечами, как от холода.

— Сказали, чтобы хорошо училась.

— И всё?!

Он смотрел на неё во все глаза. Ему стало стыдно за своё поведение последних месяцев. Он уже хотел попросить у Эйлин прощения за всё, что ей пришлось вытерпеть, но встретил её колючий взгляд и сказал другое:

— Значит, в Хогвартс ты уже не вернёшься?

— Нет. Я перевожусь в Дурмстранг.

— В Дурмстранг?! — потрясённо воскликнул он. — В школу, в которой учился Грин-де-Вальд?!

Она горько засмеялась. В её смехе было что-то истерическое.

— А я уже поверила, Блэк, что ты избавился от предрассудков. Я снова ошиблась. Ты снова выставил меня наивной дурочкой, можешь гордиться собой.

Сказав это, она повернулась к нему спиной. Сириус стоял, как громом поражённый. Все слова, которые он заготовил для того, чтобы попросить у Эйлин прощения, вылетели из головы. Он и забыл, что хотел просить у неё прощения.

Уходя, он бросил через плечо:

— В Дурмстранге, говорят, холодно. Одевайся теплее.

Когда Эйлин осталась на балконе одна, она подняла глаза к небу и прошептала, обращаясь к звёздам:

— Не переживай, Блэк, я не пропаду.

„...она никогда не думала, что будет говорить об этом так легко. Теперь, когда он стоял перед ней, растерянный и бледный, она могла спокойно сказать ему:

— Уходи. Я больше тебе не верю.“

* * *

— Ты всё знал?! Знал, что она уезжает?!

— Да, — невозмутимо ответил Регулус. — Я не понимаю, чего ты истеришь?

— Я не истерю! — завопил Сириус.

— Вижу, — хмыкнул Регулус. — Вообще, что ты нервничаешь? Тебе ведь всегда было наплевать на Эйлин, ты только и делал, что издевался над ней.

Они шли по платформе девять и три четверти. Каждый катил перед собой тележку с вещами. Регулус просунул палец между прутьев клетки, в которой сидела сова, и погладил птицу.

— Знаешь, как она мучилась из-за тебя? — продолжал он. — Переживала...

— А давно она... ну, кхм... неравнодушна ко мне?

— Со второго курса.

— Что?!

Сириус встал как вкопанный.

— Со второго курса?! Подумать только!.. Я... я даже не предполагал...

— Что ты не предполагал? — глаза Регулуса яростно сверкнули. — Что ты — идиот? Так поздравляю с открытием!

Он пошёл дальше, а Сириус так и остался стоять на том же месте. Он никогда ещё не был так растерян. От резкого тона младшего брата, которого он привык считать рохлей и слабаком, он стал чувствовать себя ещё хуже. Проклятая совесть снова проснулась.

Сириус нашёл глазами Эйлин. Теперь ему не составляло особого труда разглядеть её в толпе. Она вместе с родителями шла к барьеру. Её волосы снова были выпрямлены и безупречно уложены. Теперь по ним нельзя было узнать, что они могут быть пышными и непослушными, с весёлыми кудряшками...

Какая-то странная боль стиснула сердце Сириуса. Он вдруг ощутил жгучее желание позвать Эйлин по имени, подбежать к ней, схватить за руку, попросить прощения и больше не отпускать... Но он этого не сделал, и Эйлин Велл исчезла за магическим барьером.