Выбор леди Мэри-2 (гет)

Ух, и перетрясся я тогда, хочу сказать. Мэри, она ж чего удумала — нарядить Джак в маску да запустить в Ноттингем. Ну, и все. Джак, она маленькая, ловкая, по стене пробежала, стража как увидела ее, как заорут дурняком — Ночной Дозорный! И переполох знатный она подняла.

Не знаю, конечно, чего там да как Джак делала, да только выскочил Гай из замка, как ошпаренный кот. Лицо перекошенное, глаза белые… Мы со Скарлеттом за телегами прятались, так он, зараза, знай себе посмеивается. А мне каково?! Гизборн, он когда такой, себя не помнит. Сперва голову снесет, потом разбираться будет. Или не будет. Короче, плюнул я на это все, отполз подальше, на коня да в лес. А там, Джон и «гав» сказать не успел, как я хозяйку в охапку, и домой. Она ругалась, ясен пень. На бывших моих подельников ругалась. Я-то понял, чего она удумала. Пока домой мчались, света белого не видя, она в сердцах все и высказала. Мол, старается и для них, в том числе. Во как… Это вот правильно. Если Робин с Гизборном перестанут грызться, хана тогда нашему шерифу. Робин, он же голова, как ни крути. А у Гая сила, да еще какая. И, опять же, я б не отказался помощником шерифа-то стать…

Размечтался, ага. Успели мы, конечно, правда, прям за малым. Только в дом забежали, хозяйка Гвен за руку цапнула и шипит ей, мол, гуляли мы, втроем. Смотрю, а у той глаза как плошки. Потом эти плошки в щелочки превращаются, и она в ответ шипит, еще не хватало, милорду врать. Мэри только и успела шепнуть: «все расскажу!», и тут началось…

Думается мне, ежели б мы у Гая под рукой были, то всё, конец. А так, он до дома пока скакал, остыл маленько, ну и с порога не за меч схватился, а орать стал. Правда, чего орать, я не сразу понял, потому как он мне прям в ухо рявкнул, и я маленько того… Оглох. Меня он просто с дороги смахнул, хорошо, лететь недалеко было, да. Прочухался я, смотрю, миледи сидит возле камина в своем креслице, в руках пряжа что ль, не разбираюсь я в этих женских штучках, напротив на скамеечке Гвен, чинно так, лоскуты разбирает. Сидят, значит. Невинные-невинные, ну чисто ангелочки. И Мэри так глазами хлопает, а в глазах этих вся скорбь богоизбранного народа, ага. Гизборн над ней нависает, руки в кулаки сжал, орет, правда, потише. И чего он ей тогда только не припомнил. И ее бытность этим самым Дозорным. И как Робин чудесным образом узнавал, чего да как из замка везут, и всегда вовремя успевал перехватить. И булочки эти, чтоб их, не забыл.

На Гвен, он, по-моему, внимания не обратил вообще. А остальные слуги разбежались по манору и попрятались. Всем жить охота. Оно и Гвен потом бочком, бочком, поползла к выходу. От греха. И тут Мэри как подбросило из кресла-то. Швырнула она в него, чего в руках держала, орать, правда, не стала, невместно, леди таки ж. Глаза сверкают, нос вздернула, ну все, думаю, сэр Гай, держись. Ага. И понеслась… Он аж замолк, так опешил. Она ж маленькая, ему по плечо, а наступает, как драчливый петух. И давай его в ответ. Негромко так, сквозь зубы. Тоже, серьезные дела. Про чужое поместье. Про двойные налоги. Про то, что шериф его считает мальчишкой на побегушках. Кухарку эту припомнила, вот совсем ни в куда! Правда, судя по тому, как Мэр перекосило, именно эта кухарка её больше всего достала. Вы, говорит, милооорд, уже от меня устали, что ли? Опять на служанок потянуло? Тут уж перекосило Гая. Правда, сказать он ничего не успел. Мэри нос еще выше задрала и говорит:

— И вообще, не соблаговолите ли вы, мой любезный супруг, объяснить мне причину вашего раздраженного настроения?

А вот это уже громко так говорит, вроде как чтоб все слышали. Правда, слушать некому, один я, как дурень, за столом примолк. Шевелиться боязно как-то. И тут Гая опять накрывать стало.

— Извольте, — говорит, — любезная супруга!

Сквозь зубы так ее супругой прошипел, ну чисто змеюка.

— Сегодня Ночной Дозорный помог Гуду бежать из Ноттингема!

Мэри даже лицом не дрогнула, только руки так на груди скрестила, ну чисто как сам Гизборн делает. И бровь подняла, тоже как он. Ну все, думаю, точно прибьет…

— А я здесь при чем?! — говорит. — Если ваш шериф настолько бессилен, что даже не может его удержать! И, между прочим, зря вы мне не сказали, что его поймали. Я бы ему собственноручное харакири устроила!

— Чтооо?! — это уже Гай прям таки медведем взревел. И вот тут не выдержал. За плечи ее как схватит, она аж вскрикнула. Мне самому как-то не по себе стало. А он то ли не заметил, то ли совсем голову потерял.

— Будешь мне говорить, что это была не ты?!

Не, ну вот я же знаю, что это не она. Опять же знаю, каким боком она туда затесалась. И всё равно что-то где-то… Совесть, что ли, вдруг решила проснуться? А Мэри тоже, видать, разозлилась не на шутку.

— А вот ничего говорить не буду! Хватит того, что я поклялась и нарушать клятву не намерена! Что это такое, в конце концов, обвинять в грехах гудовых разбойников невинную меня!

— И кто это мог быть, кроме тебя?!

— Да кто угодно! Можно подумать, никому из этих пройдох не могло придти в голову заодно и меня опорочить. Хотя бы для того, чтобы мы поссорились!

Говорит она вроде уверенно, а у самой голосок дрожит, как будто вот-вот заплачет. Я смотрю — и вправду, по щеке слезинка катится… И говорит она устало так, обиженно.

— Если я вам настолько противна, что вы обвиняете меня в столь странных деяниях…

А милорд на нее как зарычит:

— Я тебе сейчас подробно разъясню, что и как, драгоценная супруга!

Затосковал я. Ну вот, думаю, и побыл помощником шерифа. Вот сей момент Гай жене-то шею и свернёт. И подамся я обратно в лес, и закончу я свою жизнь на виселице. Сижу, пригорюнился, прям уже вижу, как Вейзи ехидно так клыком сверкает, прям уже чувствую, как мне на шею петлю накидывают. И тут Мэри вскрикнула, громко так, я аж чуть головой столешницу не пробил. Выглядываю, значит, осторожно так, весь такой готовый к лужам крови. Ага. А там…

Не, умеет мой хозяин удивить, ничего не скажешь. Закинул он жену на плечо, в три шага по лестнице взлетел, и в свои покои. Я из-под стола тогда только вылез. Пребывая в полном обалдении. И подумал еще — не забыть спросить у Мэри, что такое это самое харакири? Уж больно слово странное, не нашенское.

* * *

Дверь спальни резко распахнулась и ударилась о стену с такой силой, что по углам комнаты что-то затрещало и посыпалось, а сидевшая в клетке канарейка (свадебный подарок от шерифа Ноттингемского) захлебнулась своей трелью и чуть не свалилась с перекладины.

Сэр Гай, с широкого, облитого черной кожей плеча которого беспомощно свисала леди Мэри, размашисто шагнул внутрь, пинком закрыл за собой дверь (теперь что-то посыпалось и в коридоре), не глядя швырнул вышеозначенную леди на кровать, столь же решительно проследовал к открытому окну и замер, тяжело дыша, до боли сжимая руки в кулаки и не видя перед собой ничего от клокочущей внутри ярости.

Снова обманут, снова предан… казалось, пора бы уже привыкнуть, но… только не она, господи, если ты существуешь, только не она! Задыхаясь, он рванул от горла жалобно звякнувшие металлические застежки, резко развернулся и шагнул к кровати, на ходу сдирая с плеч куртку. Лежит тут перед ним будто брошенная кукла… бессильно раскинув руки и разметав локоны по подушкам… словно не в состоянии пошевелиться… потемневшие глаза кажутся совсем огромными на бледном лице… смотрит на него, не отрываясь… боится? Что ж, тем лучше, тем лучше! Может, хотя бы страх перед его гневом удержит ее дома и убережет ее никчемную жизнь. Пусть боится, раз любить не в состоянии. Позабытая, казалось бы, боль всплеснулась в груди, словно черное ядовитое варево. До хруста сжав челюсти, сэр Гай швырнул на пол куртку, стянул рубашку… глаза женушки потемнели еще сильнее, она судорожно сглотнула и провела по губам языком… ее грудь в низком вырезе платья прерывисто вздымалась… Желание, пожаром полыхнувшее внутри, испугало его самого… желание сломать, подчинить, присвоить это строптивое создание… может быть, даже причинить ей боль… возможно, тогда его собственная боль, кислотой разъедающая душу, хоть немного утихнет?

Гай резко опустился на кровать и навис над ней, упершись руками в подушки по обе стороны от ее головы.

— Что, миледи, страшно? — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — И не зря, уверяю вас! Я…

И тут он словно поперхнулся и замер на полуслове. Ее нежное запрокинутое лицо было теперь так близко… и он увидел, что ее припухлые разомкнутые губы слегка улыбаются… а в сияющих глазах нет ни капли страха. Вызов, возбуждение, какой-то шальной восторг… что угодно, но только не страх. И еще… было что-то еще… то самое выражение, которое уже столько дней делало его счастливым, которому он чуть было не поверил…

Гизборн мотнул головой и зажмурился, отгоняя морок и пытаясь отыскать в своей душе ту злость, что окрыляла его еще секунду назад. И тут тонкая белая рука вспорхнула с покрывала и с невыразимой нежностью коснулась его щеки. Он вздрогнул, будто от удара.

— Гай… Гай, посмотри на меня!

Он медленно, словно нехотя, разомкнул длинные ресницы и снова заглянул ей в глаза. Тут же сильно закружилась голова. Ее тихий взволнованный голос доносился будто бы издалека.

— Я никогда не обману тебя, слышишь? И не предам… только не тебя, любимый… только не тебя…

С глухим стоном он рухнул прямо на нее, впечатывая нежное тело в пышную перину и впиваясь в губы отчаянным поцелуем. Она застонала в ответ, запуская пальцы в жесткие смоляные пряди и притягивая его еще ближе. Он целовал ее жадно, неистово, ненасытно, целовал, пока хватило дыхания… и оторвался лишь затем, чтобы через мгновение снова припасть к ней горячими губами, зацеловывая щеки, глаза, шею, ключицы… словно стремясь в каждой клеточке этой гладкой пылающей кожи оставить выжженное навеки клеймо: моя, моя, моя! Его руки с не меньшей жадностью шарили по ее телу… лаская грудь, живот, крутой изгиб бедра… и снова грудь… он торжествующе зарычал, почувствовав через тонкую ткань домашнего платья, как напряглись под его ладонями соски… мгновение — и вот уже это платье, казалось, само расползлось по швам под его нетерпеливыми руками. Мэри бесстыдно выгибалась навстречу этим прикосновениям, одновременно и нежным, и требовательным… задыхаясь от страсти… снова и снова повторяя его имя. Обретя, наконец, свободу от ненавистных в эту минуту одежд, она тут же обвилась вокруг него, оплетая руками и ногами большое горячее сильное тело… и, улучив минутку, ловко опрокинула его на спину.

— Позволь мне! — жарко зашептала она, склоняясь над ним и окутывая его плечи облаком своих волос. — Позволь мне показать, как сильно я тебя люблю…

Оглушенный грохотом своего обезумевшего сердца и почти ничего не соображающий от невыносимого желания, милорд лишь кивнул, не понимая толком, о чем именно она просит…

Он понял это (господи, если ты все-таки существуешь, помилуй грешника!) уже через секунду… когда она обрушила на него лавину обжигающих поцелуев и прикосновений… ее руки… ее губы… казалось, они были везде… они творили с его телом такое, о чем благовоспитанной леди не следовало бы иметь ни малейшего представления. Он мог лишь только жадно ловить ртом невесть куда подевавшийся воздух и, сжимая в руках покрывало так, что побелели костяшки пальцев, стараться не кричать в голос… да, он старался, очень старался… до того самого момента, когда она, постепенно стекая вниз по его телу, не расположилась между его длинных ног, и не принялась развязывать шнуровку на штанах… исступленно зацеловывая каждый отвоеванный у черной кожи сантиметр.

— Что б тебя… — Гай едва успел проглотить рвущееся с губ ругательство. — Женщина! Прекрати… ты что, смерти моей хочешь?..

Ответом ему был лишь тихий восхищенный вздох, когда шнуровка, наконец, пала под натиском ловких женских пальчиков. А еще через мгновение ее губы сомкнулись, вбирая его возбуждение… все, без остатка… это было много больше, чем милорд был способен выдержать в данный момент… из его груди вырвался протяжный хриплый стон, почти крик… и еще… и еще один… пока весь мир не исчез в ослепительной вспышке наслаждения.