Losing My Religion (гет)

На свете было не так много вещей, которые Люциус Малфой настолько отчаянно бы ненавидел. Первой из них стало признание собственных ошибок, и потому эти три года домашнего заточения вместе с женой и сыном довольно дорого ему обошлись. Они все были истощены войной, войной не их, нежеланной, невыгодной. Нарси, его хрупкая, чуткая Нарси, которую время, казалось, обходило стороной, пострадала едва ли не больше всех: вынужденная переживать и за мужа, и за сына, не принявшая метку, вечно одинокая в этой толпе нахлебников в последний год Второй магической, она посерела, и в волосах появилось несколько седых прядей, так ярко выделяющихся среди фамильного блэковского полотна тёмных волос. Он с болью вспоминал, как она писала ему в Азкабан годом ранее: «Люциус, береги себя», «Люциус, это колесо не остановится, пока не затянет в себя и своих, и чужих». Тогда они ещё верили, что смогут отделаться малой кровью, что Тёмному Лорду незачем измываться над собственными приспешниками. Как же жестоко они ошибались.

Второй слабостью Малфоя было ожидание. О нет, он сполна научился терпению, и задолго до тюремного заключения. Абраксас пестовал в нем лорда, главу семейства, способного представлять свой род в самых высших кругах английского и зарубежного магических сообществ. Он учил плести интриги и осторожно тянуть за нужные ниточки, а Люциус был действительно способным учеником. Но это не умаляло того нетерпения внутри, лишь немного поугасшего с годами, когда решение принято и нужно лишь протянуть руку, чтобы взять то, что уже ждёт. И за свою импульсивность он тоже расплачивался до сих пор, начиная с приснопамятного дневника.

Сейчас время снова будто замерло, погружая всё вокруг в тягостное ожидание. Вчетвером их небольшая делегация преодолевала лесные тропинки, огибающие барьер Дурмстранга, в направлении огромного дуба, уходящего корнями глубоко в землю. Его раскидистая, оголённая зимой крона беспрепятственно проходила через щиты, и по мере приближения к символу Дурмстранга, известному редким посетителям, Малфоем овладевало странное предчувствие новой ошибки.

Это место было средоточием магии, она ощущалась везде: в почве, в воде, журчащей в ручейке среди проталин, в молчании птиц, в напоённом необычной свежестью воздухе. Он бывал на пересечении лей-линий и раньше, он бывал и здесь, в самом Дурмстранге, но прежде ему не приходилось приближаться к оберегу этой школы. В отличие от Хогвартса, возведенного четверкой основателей по собственной прихоти, Дурмстранг имел куда более мрачную историю, о которой старались не распространяться. В Хогвартсе учили, что магия делится на светлую и тёмную; в Дурмстранге говорили об эмоциональной окраске заклинаний и намерениях. Всё есть зло и всё есть добро — только подбери дозу.

Он очнулся от тяжёлых воспоминаний уже внизу, в тоннеле, замечая впереди карминную мракоборческую мантию Грейнджер, мягко сияющую в огоньке его Люмоса. Свет то и дело моргал — выданная Министерством палочка с волосом единорога не справлялась с мощным потоком магии, многократно усиленным близостью к источнику. Под ногами потрескивали принесённые ветром сухие тонкие ветки и хрустел мокрый песок, попавший между каменной плитой и подошвой. Раудис и Мяги ушли вперёд, на грани слышимости обсуждая детали предстоящего ритуала.

Люциус вернулся мыслями к разговору, состоявшемуся ранее в коттедже:

«Господа, я вынужден вас покинуть ненадолго. Если мы хотим провести всё до возвращения директора, стоит поторопиться и быть на месте до ночи, — звучал Карл на редкость непохоже на себя. — Пока все эти книги в вашем распоряжении, но я заклинаю вас: не пытайтесь ничего копировать вне территории замка. Если всё пройдет, как мы ожидаем, уже вечером у вас, прейли Грейнджер, будет в распоряжении вся библиотека».

«Благодарю, — девчонка послушно опустила палочку, уже занесённую над страницами в характерном жесте. — Если вы не против, я буду делать пометки у себя, но никаких цитат».

Мерлин и Моргана, до чего же она наивна, даром что прошла аврорат. Сидит, уткнулась в фолиант, который неопытному волшебнику вполне может отхватить руку. Босая, в кудрявом гнезде эта палочка, увитая лозой, через кресло перекинут казённый жилет с драконьей чешуей. Как будто не ей практически со стопроцентной вероятностью придётся после заката иметь дело с магией крови, которую не видел живьём ни один из присутствующих.

Раудис и Мяги ушли, хлопнула входная дверь коттеджа, и весь этот флёр, который источала Грейнджер, сошёл так же, как падает снег за шиворот, когда неосторожно заденешь ветку в зимнем лесу. В её глазах больше не было мягкости, что так располагала к открытости и заботе, осталась только настороженность и нечто такое, что Люциус так и не смог пока уловить.

«Мистер Малфой, — твёрдо окликнула она, видя, что собеседник не собирается покидать гостиную, — если есть ещё что-то, что мне жизненно необходимо иметь в виду, я прошу вас не утаивать это. Без меня в Дурмстранг вас всё равно не допустят — вы же знаете, какое количество следящих чар навешано на вас в привязке к сопровождающему».

О да, он знал — и знал побольше её. Пока дражайший министр выпроводил девчонку в Отдел международного сотрудничества за подготовленным порт-ключом, Робардс сунул под нос пергамент полтора фута длиной, пестрящий пометками, и процедил: «Это ваша клятва, Малфой, и без неё вы даже кабинет не покинете, не то что страну».

Знал. И всё равно не сказал ни слова.

* * *

Огромный грот освещался сотнями кристаллов, причудливым калейдоскопом отражающих мерцание на кончиках палочек. Здесь не жила ни одна летучая мышь, несмотря на приближенность к поверхности; спёртый воздух в комбинации с тяжёлым землистым запахом просто не давал вдохнуть полной грудью, и как будто физически давили стены, все в переплетениях толстых одревесневших корней.

— Вот тут директор Дурмстранга принимает полномочия, — нарушил тишину Раудис, останавливаясь в середине грота и оборачиваясь к своим спутникам.

Его лицо было перекошено каким-то странным выражением тревоги и искреннего, всепоглощающего ужаса, которое Люциус, к сожалению, видел даже слишком часто в последние годы. Что напугало Карла до такого состояния? Согласно тому, что они нашли в книгах, предоставленных помощником директора, ритуал хоть и считался темномагическим, выглядел довольно безобидным по сравнению с практиками, которые использовались во времена Первой и Второй магических войн. Некоторые чистокровные роды в Британии накладывали подобную защиту на свои гнёзда, и только наследники могли получить полный доступ к поместью и узнать все его секреты. Не было в этих описаниях решительно ничего сверхъестественного, чего можно было бы настолько бояться.

— Прейли Грейнджер, вы уверены? — Мяги тоже звучал необычно. Этот мягкосердечный человек бесспорно переживал за коллегу, но до этого его голос не взлетал на добрую октаву вверх и мелкая дрожь не пробивала кисть, держащую палочку.

Грейнджер тоже напряглась, неосознанно поднимая плечи на вдохе, и взглянула на сопровождающего.

— Мистер Мяги, признаю, я не так часто работала с магией крови, но выбора, как и раньше, у меня нет. Я доверяю вам и мистеру Раудису.

Врёшь, девочка, врёшь. И тебя проняло, и тебе неуютно вариться в неведении, соприкасаться с той областью, что все эти годы была под запретом. Даже грязнокровка почувствовала бы, как здесь звенит струна лей-линии, как потрескивает магия на кончиках пальцев. Ты боишься, и боишься справедливо: тёмная магия не прощает ошибок, а на этом поле неопытному волшебнику промахнуться особенно легко.

Они обговаривали детали ритуала с десяток раз в тёплой гостиной коттеджа и ещё пару раз по пути через пролесок — и всё равно, и всё равно было дико наблюдать в первом ряду за творением магов тех дремучих веков, когда чародеев преследовали, когда в городах властвовали примитивные болезни, выкашивая население, когда до Статута оставалось еще около трёх веков и Европа была охвачена религиозной лихорадкой.

Грейнджер скинула с себя отороченную мехом мантию, глубоко втянула воздух через рот, резко выдохнула и подняла палочку.

— Я, Гермиона Джин Грейнджер, магглорождённая, прошу убежища в институте Дурмстранг и по своему желанию отдаю то малое, что он потребует взамен. Моя кровь, моя магия, мой разум — залог благополучия и силы замка, — её голос, чистый и звонкий, несмотря на всё то, что выпало на долю этой девушки, отражался от кристаллов и усиливал их свечение. Она направила конец палочки на своё запястье и заметно подобралась. — Диффиндо!

Пара вязких красных капель с тихим плеском упала на каменный пол.

Мерлин, идея и впрямь была дерьмовая. Пустить грязнокровку в святая святых колыбели забытой магии. Пустить не на правах рабыни, не на правах жертвы, которые приносили маги тех времен. Как равную.

Грейнджер тем временем будто в полусне приблизилась к самому толстому корню, вьющемуся по стене, противоположной от входа, и от него навстречу потянулся тонкий тяж, почти свободный от коры. Она прикоснулась к корешку ладонью, и тот скользнул вдоль кожи, будто чувствуя теплую струйку медленно вытекающей крови. Рана мгновенно оказалась закупорена плотной древесной тканью, и теперь Грейнджер была соединена со всей корневой системой. Полупрозрачный побег, удерживающийся у её запястья, начал постепенно окрашиваться красным, кармин пополз выше — к основному корню, и Люциус краем глаза заметил, как взбледнул Мяги, сжимая в потных ладонях мракоборческую мантию. Интересно, Министерство ввело такой цвет формы, чтобы сократить расходы на содержание?

— Это… это нормально? — Гермиона слегка заторможенно повернула к ним голову, на висках в тусклом свечении кристаллов блеснули бисеринки пота.

— Пока да, прейли Грейнджер, — чересчур резко отозвался Раудис. — Оно возьмёт сколько нужно, и не больше.

Она всё так же медленно кивнула, снова отворачиваясь от них и тяжело опуская палочку в кобуру на бедре. Люциус изучал её взглядом, мельком оценивая окружающую обстановку и всё пытаясь вспомнить нюансы ритуала, описываемые в оставшихся на столе в гостиной томах. Писали про обязательные жертвы нечистокровных волшебников в обмен на покровительство, про кровь, отданную добровольно, про такое же добровольное поручительство чистокровного, которое снимает необходимость проведения подобного ритуала… Он, конечно, отказался, и никто не смог бы принудить его пролить свою кровь ради дочери магглов.

Грейнджер тяжело пошатнулась и задышала чаще, с трудом садясь прямо на каменный пол, но так и не разрывая контакт. Присмотревшись, Малфой заметил, как от основного побега отделилось ещё несколько тяжей и в пару витков оплело её предплечье, впиваясь в нежную кожу на сгибе локтя и пробивая её секундой спустя. Грейнджер вздрогнула, привалившись спиной к змеящемуся по стене корню, но ничего не сказала, покорно снося происходящие манипуляции и закрывая глаза.

Будто в ответ на её молчание, кристаллы на стенах вспыхнули ярче и запульсировали в такт биению её сердца. Раудис начал переминаться с ноги на ногу.

— В чём дело, Карл? — бросил Люциус через плечо, продолжая неотрывно наблюдать за сереющей на глазах грязнокровкой.

— П-п-пока ни в ч-ч-чём, г-г-герра М-м-малфой, — проблеял тот, сжимая в руках палочку и более не заботясь о выдержке. — Ещ-щ-щё дес-с-сять м-м-минут, и всё законч-ч-чится.

— Что закончится?

Побеги поползли выше по плечу, утолщаясь и набирая силу. Один подхватил клюющую носом Грейнджер под грудью, фиксируя вплотную к жёсткой коре, другие устремились выше, обвиваясь вокруг шеи в поисках сладкой слабеющей пульсации. Брызнули новые капли, когда острые кончики пробили кожу выше кромки драконьего жилета, у ярёмной ямки.

И тут у Люциуса потемнело в глазах. Блядь, следовало бы догадаться, следовало! Внутренности скрутило, как будто кто-то невидимый намотал кишки на лебёдку и потянул. Конечно, здесь годами — веками! — не было грязнокровок! Потому что их сюда, блядь, просто не могли допустить, потому что пуристские настроения в Восточной Европе исключали поручительство, а без него грязнокровки, найдя это место и каким-то чудом пронюхав про необходимость жертвы, просто дохли! Пытались задобрить средневековую сущность и отдавали всю свою поганую, слабую кровь, пропадая без вести. И теперь благодаря молчавшему помощничку директора Люциус сам рисковал здесь и закончить свой не такой уж длинный жизненный путь.

— Кретин! — рявкнул Малфой, хватаясь за область солнечного сплетения и делая несколько нетвёрдых шагов в сторону потерявшей сознание Грейнджер.

Мордредов Робардс, дракклов Бруствер и всё их, к Моргане, Министерство!

Трясущимися от боли руками он, хватая воздух сквозь зубы и поминая благим матом Круциатус прежнего хозяина, попытался аккуратно извлечь тяжи из-под кожи малолетней дуры, которая не удосужилась изучить поглубже разделы, связанные с кровной магией, но не преуспел, и их пришлось банально обломать. Сквозь полые трубки, в которые превратились остатки волшебных корней, продолжала сочиться разжиженная насыщенно-вишнёвая жидкость. Обруч, стягивающий виски, слегка ослаб, и Малфой всё-таки грязно выругался под нос, не обращая внимания ни на остолбеневшего от подобного поворота событий Раудиса, ни на кинувшегося к нему Мяги.

— Герра Малфой, это не поможет, не поможет, нужно уходить, — тараторил тот, оттягивая Гермиону от стены и укладывая на пол. — Мы больше ничего не сможем сделать, она не выживет.

— К Мордреду вас, Мяги! Я дал им Непреложный, — процедил Люциус, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой ситуации. В условиях непрекращающейся режуще-тянущей боли и на глазах истекающей кровью Грейнджер думалось на редкость паршиво. — И умирать, поверьте мне, не собираюсь.

* * *

Зелий под рукой, конечно, не оказалось. От обоих дурмстранговцев, пребывающих сейчас где-то между полным оцепенением от осознания содеянного и суетливыми бесплодными попытками унять уже проснувшееся чувство вины, не было никакого толку, и действовать приходилось самому. И это было сложнее, чем в Первую магическую, когда у него точно так же на руках попытался скончаться Северус.

Еще эта дракклова палочка с единорогом! Нет, посыл министерских был очевиден даже полному идиоту: слабая палочка — слабый волшебник. Волос единорога, невосприимчивый к тёмной магии, и орешник, который, вероятно, еще был привязан к предыдущему — явно престарелому, судя по силе палочки, — хозяину. Как только это древко умудрилось не почить вместе с его обладателем… Малфою хотелось уже переломить пополам безнадёжную древесину, потому что та будто взбесилась вблизи сильного магического источника в руках незнакомого мага и отказывалась выдавать что-то сложнее нестабильного Люмоса. Люциус попытался на пробу трансфигурировать лежащую неподалеку ветку в ткань, но закончил с какой-то невнятной желеобразной массой. А время-то шло.

Лежащая у его коленей Грейнджер уже выпустила из себя небольшую лужицу крови и стала еще прозрачнее, чем была до этого. Кожа истончилась и обтянула кости черепа, сделав ее на редкость непривлекательной (не то чтобы она раньше была образцом красоты и элегантности). Позади зашуршало, и Люциус обернулся, несколько раз поморгав, чтобы отогнать тёмную пелену перед глазами, мешающую нормально рассмотреть происходящее вокруг. Обломанные корни сбросили часть коры, открыв новую неповреждённую ткань, готовую поглощать жидкость, и снова устремились в сторону лежащей неподалеку от них грязнокровки. Беспомощной настолько же, насколько сам Малфой — без нормальной палочки. Мерлин…

Когда побеги уже практически достигли обломанных остатков своих предшественников, Люциус почувствовал, что все еще жидкая грязная кровь пропитала штанину на колене, и непроизвольно взглянул вниз. По темной ткани форменных мракоборческих брюк Грейнджер змеилась кожа портупеи… с кобурой для палочки. Другой, возможно, куда более сговорчивой палочки, которая теоретически могла бы дать шанс против этого демонического места. Перспектива быть похороненным здесь вместе с грязнокровкой не прельщала ни капли. Он, придерживая одной трясущейся рукой другую, вытянул древко из его вместилища и на пробу сделал нетвердый взмах Агуаменти. Слабый поначалу поток набрал силу буквально на глазах и смыл кровь вокруг, хлестая по особенно прытким корням. Вот здесь и сейчас Люциус, отвыкший от полноценного колдовства за три долгих года, издал рваный вздох, в котором смешались ирония и облегчение: каков был шанс, что палочка девчонки его послушается? Но она легла в руку как влитая, хоть и была практически на треть короче его фамильной. Кто бы мог подумать: мисс Грейнджер и драконья жила…

В ушах все еще стоял звон, когда Люциус без слов вычертил в воздухе руну Редукто, мгновенно озарившую пространство синим цветом. Кинул короткий взгляд за спину — тело понемногу вспоминало, что такое опасность, включались едва не забытые инстинкты времен службы Темному Лорду. Позади, съежившись в неверном свете кристаллов, забился в тень Раудис, очевидно, слишком боящийся подвернуться под руку разъярённому — уже так же очевидно — бывшему покровителю. Справа Мяги безуспешно пытался привести в чувство Грейнджер. Малфой сквозь зубы процедил приказ послать за помощью — сам ни с кем не знаком, а здесь уже совершенно точно не помешал бы целитель. И чем опытнее, тем лучше.

Превозмогая по капле стихающую боль в подреберье, он аккуратно и неторопливо наколдовал Асцендио, не доверяя своим невербальным формулам в таком состоянии, чтобы не навредить еще больше — каждый промах отдавался мучительным проворотом невидимого копья ровно по центру живота. Осколки затвердевших корней выскользнули из проделанных ими ран и гулко осыпались на каменный пол. Следом шепнул Вулнера Санентур, невольно вспоминая, как после одного из рейдов по маггловским деревушкам они со Снейпом, изрядно потрепанные появившимся из ниоткуда Орденом, валялись на потрескавшемся кафеле его дома в Коукворте — просто потому что не было ни сил аппарировать в Уилтшир, ни желания пугать Нарциссу. Тогда он, дрожащий от перенапряжения и озноба, вызванного кровопотерей, цеплялся за край мантии Северуса и шипел, стиснув зубы от боли: «Снейп, если я подохну от плодов твоего творчества, перед Абраксасом будешь сам объясняться… как так вышло, что Малфои вымрут из-за какой-то псины». А тот едва заметно дёрнул уголком губ, облил его Агуаменти, как провинившегося книззлёнка, а потом так же нараспев протянул контрзаклятие.

Грейнджер, конечно, своим маггловским папашей ему не угрожала — тут были вещи посерьезнее. Без кровевосстанавливающего она смогла бы протянуть едва ли пару часов — он судил только по своему состоянию, которое не особенно улучшилось с того момента, как закрылось кровотечение. Тронул запястье — прохладное и безучастное, едва заметная пульсация под пальцем — чья, его собственная или все же её? Придвинулся ближе и вдавил подушечку большого под угол нижней челюсти. Все же её, и на том спасибо. С дрожью выдохнул, понимая, что непростительно отвлекся и вокруг них двоих нет ни души. Мяги он и не ждал увидеть — надеялся, что тот помчался в Дурмстранг за колдомедиком, а вот Раудис… Крыса, конечно, почище Хвоста. Тот хотя бы не пытался играть против своих же. И плевать Люциусу было, что тот наверняка не знал про Непреложный.

Кристаллы на стенах моргнули и погасли, погружая грот во тьму. Малфой молниеносно вскинул палочку: «Люмос Максима!» — но на мгновение всё же опоздал: бесшумно стелющиеся по полу за его спиной корни на этот раз начали оплетать их обоих, и теперь освободиться тем же банальным Редукто не представлялось возможным. Правую руку с палочкой пережало отростком в несколько колец, заставляя выронить древко, а к бёдрам и шее Грейнджер уже подбирались новые побеги, намереваясь закончить начатое. Видит Мерлин, он не хотел прибегать к последнему доступному способу все исправить… не хотел, потому что много чести. Потому что, если бы не Непреложный, он бы ушёл, как и умолял Мяги, и бросил девчонку на произвол её собственной судьбы.

Левая рука, будто в замедленной съемке, подобрала лозу из расщелины между плитами, направила на правое запястье и вздрогнула, чудом не смазывая руну Диффиндо.

Пара вязких красных капель с тихим плеском упала на каменный пол.

Люциус прижал кровящую ладонь к вновь проколотой девичьей шее, извлекая корень и позволяя ему скользнуть в собственную рану.

— Я, Люциус Абраксас Малфой Второй, поручаюсь своей кровью, своей жизнью и своей магией за… — он на секунду запнулся, — магглорождённую Гермиону Джин Грейнджер.