Из неясных снов (джен)

— Ты чего так долго не открывал?! Заснул, что ли?

— Я… нет, просто за книжкой задремал…

— Ну что за копуша! Идём же скорее!

— Куда, зачем?

— Да ты, видать, ещё не проснулся! Ничего, билеты у меня с собой, так что поспешим!

— Что за странный автобус!

— Чем же странный?

— Я никогда не видел столько похожих пассажиров. Отчего так нервничают вот эти? Кажется, некоторые даже ногти грызут.

— О, они боятся, что о них забудут.

— А чему тогда радостно улыбаются вон те?

— Они знают, что их не вспомнят. Впрочем, давай уже сядем. Улыбающимся ещё нужно будет взойти на паром — не стоит мешать процессу. Поспи пока, в пути обычно спят.

— Ну, разве что немного…

— Вставай! Вставай же! Ты, видать, если разоспишься, то хуже мёртвого.

— А! … Прости, я, наверное, очень устал.

— Идём же, идём! Нам налево, направо — это к парому.

— Почему у этого города не стоит табличка?

— Местных название этого места волнует меньше всего, да и заняты они.

— Что это за гам?

— А ты взгляни наверх.

— Почему все эти люди стоят на балконах и без умолку что-то кричат?

— Видишь ли, каждый из них считает, что познал глубокие тайны, и спешит ими поделиться со всеми вокруг.

— Но ведь от того, что они кричат все разом, не разобрать ни слова!

— О да, но кого и когда такое останавливало? Каждый день, с утра и до ночи каждый из них стоит на балконе и пытается вновь. Хорошо, что в этом квартале живут только эти ораторы — аптеке просто рассчитывать, сколько нужно лекарств для горла и для головы.

— Давай скорее уйдём отсюда, а то мне скоро одно из них понадобится!

— Ну идём, идём.

— Так, ступай осторожно, не наступи на мраморные обломки.

— Откуда их тут столько?

— А ты погляди вон на ту площадь.

— Почему все те люди копошатся около мраморных глыб?

— Они ваяют свои мраморные статуи.

— То есть как?

— Натурально, в полный рост. Некоторые, правда, решаются сделать повыше, но они обычно не успевают.

— Не успевают до чего?

— До вечера. Видишь ли, никому тут не нужны все эти истуканы, так что вечером их убирают отсюда. Поскольку камни перевозить проще, то сперва дробят.

— Скульпторы что же, каждый день начинают заново?

— Конечно. Каждый из них надеется, что уж его-то изваяние когда-нибудь останется. Поэтому с вечера они отправляются за новыми мраморными глыбами и, добравшись сюда к утру, начинают работу снова.

— Но неужели они успевают к вечеру?!

— А я и не сказал, что это хорошие статуи. Но на человека обычно слегка похоже. Впрочем идём, а то нас, того и гляди, придавит какой-нибудь глыбой.

— Хотя бы тут тихо и чисто!

— Ну конечно, жителям этого района некогда безобразничать — каждому из них к вечеру сдавать свою книгу.

— У всех срок выходит сегодня?

— Вообще-то, никто уж не упомнит, когда вышел срок. Просто всякий раз, как они сдают свои книги, те до издательства не добираются. Так что приходится писателям каждое утро ваять свои книги снова.

— То есть, восстанавливать по черновикам?

— В том-то и дело, что нет. Черновиков у каждого уже столько, что в них никому не разобраться — приходится всякий раз писать на память.

— Потрясающе!

— И не говори! Впрочем, хотел бы я взглянуть на того, кто бы взялся прочесть хоть одну из этих книг.

— Но как же их рукописи не добираются до издательства?

— Загадка. Каждый вечер рукописи грузят в грузовик, и каждый раз он приезжает в издательство уже пустой. Водитель только руками разводит, хотя, полагаю, ему грех жаловаться — всё-таки всегда есть что-нибудь на растопку. Впрочем, давай не будем тут задерживаться, а то, того и гляди, побьют за то, что шумим, отпугиваем вдохновение!

— Что за мерзкий запах?!

— Наука требует жертв, так что считай, что ты своим обонянием только что пожертвовал для науки.

— Тут живут учёные?

— Ну, не совсем. Точнее сказать, алхимики. Они с утра до ночи ищут эликсир жизни.

— Наверное, они много составов открывают.

— Скорее, делают. Всех так влечёт эликсир, что от состава избавляются сразу, как выясняют, что это не то.

— Но остаются же записи.

— О, каждый помнит тот состав, которым сейчас занят, ведь это может быть рецепт эликсира. Записей потому и не ведётся: всё и так выжжено в памяти. Когда же выясняется, что получилось не то, ненужный рецепт тут же и забывают. Я даже подозреваю, что у них всякий раз получается одно и то же. Похоже, благодаря этому местный магазин здорово экономит на закупке энергетиков — иначе как объяснить, что получившееся озеро не затопило всё вокруг уже давно?

— Но ведь, записывай они рецепты, то могли бы хоть приблизиться к желаемому!

— Они очень спешат открыть свой эликсир, так что времени о чём-нибудь задуматься просто нет. Впрочем, можешь попробовать посоветовать — они, наверное, решат, что ты подбираешься к их сокровищу, и выльют очередной брак прямо на тебя.

— Ладно, пойдём, пока я и впрямь чутья не лишился!

— Что это за куча?

— Хм, думаю органы.

— Что?!

— Искусственные органы. Их тут производят.

— Но почему они здесь валяются?

— Как выяснилось, искусственные органы служат очень мало — на вечность точно не хватит. Вот местные и меняют их регулярно, выбрасывая старые прямо тут, чтобы не отрываться от процесса.

— Неужели срок службы не увеличивается, раз они не прекращают производства?

— В том и дело, что увеличивается — все спешат тут же поменять устаревший орган на новый, а в процессе тот тоже устаревает. Так что мусора всегда вдоволь. Поговаривают даже, что завод по переработке живёт во многом благодаря этому кварталу.

— Но разве не хватает относительно нового органа хоть на сколько-нибудь?

— Может, и хватает, но ведь новый лучше. Конечно, каждый день уходит на создание нового органа и замену старого, зато ты, едва ли покривив душой, можешь сказать, что тут каждый день любой житель как новенький.

— Пойдём, а то меня что-то мутит.

— Ой, что это там такое колышется?

— Наверное, один из местных, хотя не скажу, кто именно: они тут все каждый день так меняются, что узнать кого-то сложно.

— Это человек?! И в каком смысле меняются?

— Человек, причём местные уверены, что лучше обычного. Не идеал, конечно, но ближе к нему, чем все люди. Они здесь, видишь ли, улучшают человека биологически.

— То есть как?

— Вот так вот — улучшают. Человек ведь существо очень несовершенное и недолговечное — местные хотят это исправить. Сделать сразу идеал не выходит, вот и приходится вносить новые перемены каждый день. Они, правда, уже изменялись так часто, что едва ли помнят себя вчерашних.

— То есть они забыли, кем были?

— Скорее, кем бывают. Каждый из них уже переменил столько форм, что часто уже когда-то испробованная воспринимается как новая. Помню, как-то раз одному местному в мясном магазине продали его собственную голову для пришивания. Что характерно, тот целый день ходил очень довольный своей совершенно новой формой.

— В мясницком магазине?!

— Конечно. Мясо и разная там требуха — скоропортящийся товар. Кому, как не мяснику с его морозилками, обеспечивать все эти метаморфозы материалом. Ну а мясник — человек запасливый и не выбрасывает даже лежалый товар.

— Идём скорее. Мне очень дурно.

— Что это за гул?

— Это прошения.

— А почему ты говоришь шёпотом?

— Иначе нас могут растерзать за то, что мешаем просителям.

— О чём же все так усердно молят? Кто-то тяжко болен? Или какой мор?

— Нет, что ты! Каждый увлечён мольбой о своей грядущей жизни. Кстати, говори потише — тут достаточно, чтобы кому-то показалось, что его требование не слышно из-за тебя, чтобы начаться побоищу. Тут это ежедневное дело.

— Что, здесь, где собраны все эти строения? Просители из них дерутся между собой?

— Обычно всё начинается в каждом отдельном здании: его насельники стараются, каждый как можно громче, просить о своей грядущей жизни и, естественно, заглушают друг друга. Стоит одному не выдержать и наброситься на того, кто его перекрикивает, как всё и начинается. Ну а когда схватка выплёскивается на улицу, то тут уж и не разберёшь, кто откуда. Так что дерутся все.

— Но разве так их услышит Тот, к кому они обращаются?

— Пока никого из них не услышали, но каждый убеждён, что это из-за несносных крикунов, и как только тех не станет, он точно обретёт то, чего так желает. С этой мыслью каждый из них и начинает своё требование каждый новый день. Ну а местная больница обрабатывает их на совесть, так что с утра каждый снова готов с боем добывать желаемое. Однако мы почти пришли. Поспешим.

— Ну, и где мы теперь?

— Разве же ты не видишь?

— Не только не вижу, но не чую и не слышу.

— Да уж, по пути всё мог наблюдать, а теперь утратил все чувства? Ну, раз так, то просыпайся уже, возвращайся к жизни!